В городе Зэсс оставил их, отправив искать гостиницу. А сам растворился в толпе. И, хотя он пообещал вернуться, у Тайги внутри все дергалось при мысли, что он бросит ее. Несмотря на все свои странности, он олицетворял для нее уверенность. Она знала, что ему в общем-то наплевать, живая она или мертвая, и возиться с ее проблемами для него в тягость, но почему-то он делает это. Так же, как следует условиям договоренности. Гораздо проще было забрать у нее все деньги и идти своей дорогой.

Тáйга не списывала его действия на благородство или порядочность. У Зэсса, определенно, были свои причины шагать рядом с ней и проявлять заботу. Одному ему ведомые причины. Такие же, по каким сейчас этот увалень путешествует с ними и уничтожает все припасы. Но Тайге была на руку такая забота, какие бы цели он не преследовал.

Молодой, высокий, стройный, с мрачным взглядом изподлобья, равнодушный к женщинам вокруг себя, он неумолимо привлекал их внимание, завораживал и становился желанным. Она не раз видела, как реагируют на него девушки. Тáйга сама попала под это влияние. Когда она не злилась на Зэсса, то ловила себя на мысли, что он нравится ей. Нравится изподтишка смотреть на него, нравятся его непослушные волосы, скрывающие лоб и половину глаз, нравится его тонкий шрам. И, в то же время, каким-то внутренним чутьем она чувствовала, что этот юноша не подвластен женским чарам и прелестям.

Тáйга была уверена, что Зэсс легко перешагнет через ребенка и женщину, если понадобится. Не задумавшись. Но он все-таки оставался таким притягательным.

Столкните мужчину и женщину нос к носу на продолжительное время и получите искру. Но Зэсс для искр был плохим топливом, а Тайге хватало забот и раздражения.

* * *

Как только Зэсс исчез из поля зрения, Скур принял командование на себя, потащив ее через толпу.

— Куда мы?

— Я знаю тут хороший двор.

— Откуда? — она кричала в его затылок, уверенно прокладывающий себе путь, — Ты говорил, что не был здесь.

— Крестьяне на дороге рассказали.

Когда они вошли внутрь просторного дома, Тáйга поняла, что подразумевал Скур под словом «хороший». Кроме нескольких, уже давно бывших навеселе посетителей, дом был наводнен разномастными шлюхами, кружащими вокруг наживы как мухи.

— Я тут не останусь! — она взвизгнула почти по — девичьи и попятилась к выходу.

— Стоять! — Скур загреб ее за плечи. — Тут хорошо отдохнем. И дяде твоему понравится. — Он живо опрокинул в себя вовремя поднесенный девицей кувшин. — Еще раз дернешься — таких лопухов навешаю. — И для убедительности он огрел ее по затылку такой оплеухой, что у нее в глазах заискрило.

Тáйга тихонько двинулась вдоль стены и приземлилась на стул, стараясь быть незаметной.

— У, какой сладенький мальчик, — одна из девиц обвилась вокруг ее шеи, лизнув по щеке. — Девочку хочешь?

Тáйга испуганно замотала головой, но Скур, уже обхвативший двух девиц, повернулся к ней. Начинающим косеть взглядом, он сощурился, разглядывая девицу, потом выдал.

— Ты чего сидишь? Я в твои годы уже свою первую бабу обрюхатил!

— Честь и хвала тебе за это. — Тáйга наклонилась близко к девице, почти уткнувшись носом ей в полуобнаженную грудь. — Пошли отсюда.

— Пойдем, сладкий. — от ее дыхания смердило, и Тáйга поспешила сорваться с места туда, куда она указала.

Через минуту, они уже стояли за закрывающейся дверью в одну из комнат для утех с большой кроватью и несвежими простынями.

Девица прижалась к ней, пытаясь поцеловать.

— Погоди, — Тáйга отпихнула ее. — Да стой же ты!

Та остановилась в недоумении, вывалив огромную грудь.

— Слушай, сегодня ничего не получится, я слишком устал. Понимаешь?

— Я сама все сделаю. — она вновь прижалась к ней, опуская руку ниже.

— Ничего ты не сделаешь. — Тáйга прижала ее руку к штанам. — Видишь? Женщины меня не интересуют.

Та подергала бездушный кусок мяса, потом со злостью посмотрела в глаза краснеющего паренька.

— А чего приперся сюда? Женщины его не интересуют! Тебе козу может привести? Или мальчика?

— Не кричи. — Тáйга выудила из штанов монетку. — Просто отдохни. И я отдохну. А тому, — она кивнула на дверь, — скажешь, что все получилось. Договорились?

— Как скажешь сладкий. — девица вновь повеселела, быстро схватив монету и засунув куда — то промеж ног. — Хочешь, я задом… как мальчик. Представляй, кого душе угодно. Или ртом поработаю. Она отошла от юноши и улеглась на кровать, вытянувшись во всю длину. — Точно ничего не хочешь? Я много чего умею. Расшевелим мы твоего червячка.

Тайгу скривило.

— Не стоит. — Она осторожно улеглась рядом на воняющую потом кровать. — Просто я хочу отдохнуть.

— Как скажешь. Как скажешь. — девица еще лежала какое-то время, а потом заснула, раскинув ноги и стянув на себя все простыни.

Тáйга встала с кровати, прошла к замутненному разбитому куску зеркала на стене.

Оттуда, покрытый туманом и пересеченный темным провалом разбитого серебра, на нее смотрел худой, темноволосый, большеглазый паренек с яркими глазами цвета стали. От нее самой в этом мальчишке были только глаза и цвет волос. Больше никакого сходства. Мог ли Эйон так выглядеть? Он смеялся, часто смеялся, заразительно закатываясь заливистым детским смехом. И ей нравилось его смешить. Он был слишком мал, чтобы погрузиться в смерть матери и отца, и он вытаскивал ее наружу из того омута, в который погружалась она сама. До той самой ночи…

Тáйга устроилась на оставшейся части кровати и, под приглушенные стоны и крики доносившиеся со всех сторон, вскоре тоже погрузилась в дремоту.

* * *

Зэсс шел по уходящему в ночь городу. Кое-где уже горели фонари, освещая от негустого сумрака маленькие узкие улочки, выводя его прямо к рыночной площади.

Шумное дневное действо рынка плавно перетекало в ночное, собирая пьяных гуляк, работяг, желающих потратить заработанное за день на выпивку и развлечения, разноцветных и разномастных шлюх, шулеров, играющих с огнем, мошенников, шутов и торговцев, просто уставших людей, собирающихся потрепать языком и отдохнуть, и снующих туда сюда детей.

Он сел под одним из каменных домов, прилегающих к площади и прикрыл глаза, вслушиваясь и растворяясь в звуках.

Где-то наверху, в доме гремели посудой, слышались мужской и женские голоса. Площадь же была переполнена звуками, пронося мимо застывшего Зэсса запахи множества тел.

Мимо прошла собака, ощетинилась и, поджав хвост, юркнула под ноги толпе. Он улыбнулся.

Затем до него донеслись слабые голоса с другого конца площади. Зэсс прислушался, поднялся и направился туда, откуда уже более отчетливо слышались выкрики гадалок, желающих за деньги открыть тайны судьбы и будущего.

— Рассказывай. — он протянул ладонь черноволосой женщине, одетой в темное поношенное платье.

Та неспеша взяла с подстилки рядом трубку, вдохнула и выдохнула ему на ладонь клубок сизого дыма, показавшегося серебрянным в свете фонарей. Затем склонилась надо рукой.

— Ты потерялся. Не знаешь, чего хочешь и чего ждать. И сомневаешься. — она кинула на него внимательный взгляд и продолжила еще более загадочным голосом. — Скоро. Скоро все изменится. Придет к тебе то, что ищешь и ждешь. Но недолго будешь радоваться. Вижу беду над тобой. Болезнь тяжкую. Тяжело будет, очень тяжело… — Она требовательно протянула руку. — Давай, еще погадаю, скажу как от беды уберечься.

— Не стоит. — он кинул ей монетку. И направился к следующей гадалке, уже что-то рассказывающей молодой женщине.

— … и придет он к тебе, не переживай, золотая… — он выстоял весь разговор, дождался своей очереди и протянул ладонь.

Гадалка склонилась низко-низко. Так что теплое дыхание и седые волосы защекотали руку. И забубнила что-то. Потом резко выпрямилась и закатила глаза.

— Ждет тебя большая любовь скоро. Вижу славу. Молва о тебе пойдет. Деньги придут, но немного. Женщина тебя найдет. Но твоей не станет. Жена будет. Но на другого посмотрит. Трижды женат будешь. Дети будут. Вижу… — она еще сильнее запрокинула голову назад. — двенадцать… сыновья будут. Сильные сыновья. Далеко пойдут. Еще вижу…

— Достаточно. — он кинул ей монетку. — На сегодня достаточно.

Пора было возвращаться. Он мог просидеть здесь до утра и дольше, но что изменится?

Он обошел стороной небольшую толпу, в основном состоящую из детей, сидящих на камнях площади, и нескольких взрослых, случайно остановившихся тут же.

— …там нашел он свой меч, и убил злое чудовище. Правитель той страны щедро наградил храброго воина и воздал ему и роду его множество почестей… — старческий голос из центра юных слушателей вещал с тяжелыми выдохами и кряхтением.

В центре сидела старуха, скрюченная и седая, с помутневшими глазами и настолько глубокими морщинами, что казалось, тот воин, про которого она рассказывала, своим мечом нанес эти борозды ей на лицо.

— Еще, еще, Акая, расскажи еще. — забубнили дети, как только она утихла.

— Да, расскажи им что-нибудь страшное, чтобы все сегодня постели намочили, — заржал один из подвыпивших мужчин, стоящих рядом.

— Я помню, Майт, как ты свою кровать мочил. И был ты тогда постарше всех этих детей.

— Да ты тут всех помнишь, давно самой пора ложиться. Ты больше королей пережила, чем у меня баб было. — огрызнулся мужик.

— А ты свою руку не считай. — прокряхтела в ответ старуха. Толпа засмеялась, и багровый мужчина поспешил удалиться.

— А какой король самый хороший был? — спросил один ребенок.

— Да не бывает их хороших. — еще один мужчина затянул трубку.

— Тот хороший, кто народ не трогает, — старуха склонилась еще ниже. — пусть себе делят земли, богов, лишь бы нас не трогали.

— Говорят, когда старых богов сжигали, дым красный шел, — одна из женщин поднесла ладонь ко лбу.

— Может, оно и богам все равно, — старуха уже почти лежала боком на земле. Было видно, что она устала. — Говорят, раньше, когда людей было много меньше, боги нами интересовались. Им нравилось, что мы молимся им, приносим жертвы, строим храмы и убиваем. Они даже говорили с нами. Одаривали тех, кто был особенно усерден, добр и честен, кто хотел помогать людям. Давно это было. Когда не было еще городов, лишь малые поселения. Был один человек…

Старуха рассказывала сказку. Взрослые улыбались, дети слушали, открыв рты. Зэсс остановился неподалеку, внимая старому сказителю.

— … и куда бы он не приходил, земля вокруг начинала плодоносить, люди переставали болеть и беды обходили ту землю стороной. Так, ходил он из одной земли в другую, даря добро и помогая всем, кто в этом нуждался. И наградой ему была долгая жизнь. — Старуха умолкла и стало казаться, что она уснула.

— А дальше что?

— Дальше люди не захотели отпускать от себя такую благодать. — Зэсс шагнул вперед. — Они приковали его цепью к скале и построили над ним город. Первый город. Говорят, он до сих пор где-то там, внизу. Стонет и проклинает свою долгую жизнь.

Дети уставились на неизвестно откуда появившегося сказителя.

— За что его так? — пискнул мальчик.

— Он хотел бессмертия и славы. Ему дали и то, и другое. — Зэсс так посмотрел на ребенка, что тот сжался.

— У нас новый рассказчик? — старуха очнулась. — Ну ка, иди сюда. Ты кто такой? — Она старалась разглядеть его своими тусклыми глазами.

Зэсс присел перед ней на корточки и дотронулся до ее морщинистой, словно сделанной из тонкого пергамента руки.

— Знаешь сказки про пустоши, что за Гунхалом? Я бы послушал. — он накрыл своей ладонью ее сморщенную кисть, оставляя золотую монету.

— Плохое место. Не люблю детишек на ночь пугать. Да и взрослым слушать не стоит. Сказок мало напридумывали. Страшилки все. — она не обратила на монету никакого внимания.

— Жаль, — он сильнее сжал ее руку. — Может, еще услышу.

— Услышишь. — голос старухи изменился, стал как будто сильнее. Она смотрела не отрываясь в темные глаза под клочьями волос.

— Что ты видишь перед собой? — он странно улыбнулся, не спуская с нее глаз.

Морщины на старом лице как — будто стали глубже, рот пополз вниз, а глаза распахнулись чуть шире. В них словно загорелся угасший было огонь. На мгновение, женщина попыталась отдернуть руку и отвести взгляд. Но секунду спустя все поменялось: плечи ее вновь опустились, глаза потухли, а рука покорно осталась лежать накрытой ладонью незнакомца. Старуха вздохнула, с хрипом прогнав через себя воздух.

— Вижу наглого мальчишку, пугающего детей. — она отвернулась к остальным, которые с любопытством наблюдали за происходящим. — Жаль, не помню я тебя. А то рассказала бы всю подноготную. Да уму разуму поучила.

— Не буду мешать. А то вспомнишь еще. — Зэсс перестал улыбаться и встал, но старуха удержала его руку, притягивая к себе и заставляя снова нагнуться над ней. Когда его глаза вновь встретились с тусклым взором, она тихо спросила: «Скоро уже?»

— Скоро. — он задержал взгляд на выбеленных грязных волосах, с трудом держащихся на обтянутом кожей черепе. — Скоро. — рука его была уже свободна, и он пошел прочь от переговаривающейся людской толпы.

* * *

Тáйга проснулась от скрипа двери. В проеме стоял Зэсс, неприятно улыбаясь.

В то же мгновение, она ощутила кислое, смешанное с запахом местного пойла, дыхание у себя на шее. Резко отодвинулась от пьяной девицы, прижавшейся к ней сзади, и оттолкнула ее руку, покоящуюся у нее в штанах. Девица приоткрыла сонный пьяный глаз, недоуменно покосилась на дверь.

— Вас что, двое было? — ее щербатый рот с трудом выговорил слова.

— Мы хотим отдохнуть, красавица. Иди, работай, — Зэсс легко поднял ее с кровати, сунул деньги за пазуху и выпроводил в дверь. Потом плюхнулся рядом с Тайгой на постель и с удовольствием потянулся.

— Ну как? — он искоса глянул на нее из под волос.

— Как? — он что смеется? — Ты что, думаешь, что я с ней…

— У тебя на лице написано, что ничего ты не делала. А жаль. Я бы послушал впечатления. Может, у тебя больше шанса не будет. — Он зевнул.

— Я не буду спать с женщинами, пока я внутри остаюсь женщиной.

— А спустя годы?

— Я не думаю об этом.

— Подумай. Занятно же.

— Ты в хорошем настроении? Веселый? — Тáйга отодвинулась от него дальше, насколько позволяла кровать.

— Можно и так сказать.

— И где ты был?

— Осматривался. Мне нагадали любовь, славу и нескольких жен.

— Ты у гадалок был? — у нее от удивления рот открылся.

— Да.

— А в чем причина перемен?

— Считай, что мне вдруг все понравилось.

— Понравилось что?

— Все. Все хорошо. Все интересно.

— Ладно, не хочешь объяснять, не объясняй. В тебе загадок больше, чем во мне.

— В этом ты права. Я сказочно загадочен.

Тáйга смотрела на тонкий шрам на левой щеке и никак не могла понять, издевается он над ней или говорит серьезно. Перемены в его настроении не поддавались никакому объяснению, как и его действия. Казалось, он больше общается сам с собой, чем с ней, обращается больше к себе, чем к ней и его шутки — это скорее ирония, направленная тоже на себя.

— А как ты нас нашел?

— Нетрудно было узнать, куда здоровенный детина типа Скура потащит юнца, неспособного сопротивляться типа тебя.

— Я и не сопротивлялась. Какой смысл?

— Для человека с твоим упрямством и невезением, у тебя хорошая выживаемость. Иногда ты делаешь удивительно правильные вещи.

— Для человека, ничего о себе не помнящего, ты слишком уверенно себя ведешь. Ты меня учить начал? Это все твои странности на сегодня или еще что-то?

— С тебя и этого хватит. А память имеет свойство возвращаться. Но обсуждать я это не хочу. Я бы уснул, если ты не против.

— Располагайся, — она обвела мятую и грязную постель руками.

— Уже. — он зевнул еще шире. Заложил руки за голову и из под ресниц смотрел как она копошится, пытаясь устроиться поудобнее. — Множество женщин хотя бы раз в жизни представляют себя в роли мужчины с другой женщиной. Есть предположение, что они завидуют наличию у мужчин того, чего нет у них. Опровергнешь?

— Что? — Тáйга с трудом пыталась переварить то, что она только что услышала.

— Ладно, девственницы об этом точно не думают. Спокойной ночи.

— Зэсс, я не знаю, что на тебя вдруг нашло, но можешь быть молчаливым. Я не против.

Он поднял руку, не открывая глаз, и затушил лампу, погрузив комнату во мрак.

Тáйга еще немного покрутилась, осмысливая происшедшее и сказанное ее спутником. Непонятное, по большей части. Опять заснуть у нее не получалось.

— Зэсс, — она тихо позвала в темноте своего соседа, — спишь?

— Мы же в борделе. Конечно сплю. Чего тебе? — его голос сонным не казался. Видимо, он тоже обдумывал что-то свое.

— Тут зеркало есть. Я на брата совсем не похожа. Он… мне кажется, он таким бы не стал.

— Это тебя беспокоит? С какой стати, по твоему, тебя стали бы засовывать в тело твоего брата? Или тебе этого хотелось бы?

— Я не знаю. Просто почему я такая? Такой?

— Ты считаешь, что я это знаю? Поставь своего брата рядом и сравни. Только сначала не забудь рассказать прабабушкины сказки и кто такой этот сопливый парень перед ним.

— Он мертв.

— Тогда не ставь его рядом. Будет как-то неуютно.

Они помолчали.

— Помнишь, я тебе про погреб рассказывала? Меня нянька туда спрятала, чтобы солдаты не надругались. Она считала я там сохраннее буду. А сама с братом моим… он еще совсем маленький был… шесть лет всего. Она сказала, что он тихо сидеть не сможет. Все равно услышат… Они в храм пошли… Как и многие люди. Захватчики не трогают храмы. Им нужна добыча и женщины. Они грабят и насилуют. Но… Дауры не тронули город: они не убивали, не грабили, не насиловали. Они восстановили сожженные дома, вернули порядок в город, даже оставили знать на некоторых постах. Но первое, что они сделали, когда вошли в город, они сожгли храм… и всех, кто там был. И моего брата…

* * *

Утром они нашли в одной из комнат полупьяного Скура, лежащего в обнимку с двумя шлюхами.

При свете дня женщины имели вид еще более потрепанный и жалкий. Краска, и ранее сильно заметная на лицах, сейчас была местами размазана, что делало их похожими на тряпичных кукол, с которыми выступали бродячие театры. Лежа в сундуках, под дождями и ветрами, те приобретали такой же оттенок и такие же размытые черты.

На удивление, Скур послушно поднялся с кровати и побрел за Зэссом. Тáйга так и не поняла, зачем ему сдался этот пропойца. А Зэсс терпеливо ждал, пока тот придет в себя за столом таверны, с интересом заглядывая ему в лицо.

Наевшись, тот подмигнул Тайге.

— Ну что, малец, оприходовал свою бабенку?

— Нет, — она положила подбородок на кулак.

— Брешешь! — Скур оскалился. — Сделала она из тебя мужика?

— Мужика? Который спит со шлюхами и трезвеет только вдали от городов? Ты себя имеешь в виду? Лучше я останусь бабой. Потому что быть похожим на тебя мне совсем не хочется.

Тут полагалось бы промолчать и придержать язык за зубами, но Скур настолько был противен ей со своим пьяным немытым рылом и похотливыми глазенками, что сдерживаться не хотелось. Будь она не таким хилым мужчиной, она бы с удовольствием попыталась врезать по этой студенистой жирной роже.

Однако, она еще не в полной мере осознала, что если ты выглядишь как мальчишка, то получать ты будешь тоже как мальчишка. И церемониться с тобой не будут.

Скур тоже не посчитал нужным сдержаться. С грохотом отлетел табурет, на котором сидело его крупное тело, и шаркнул по полу стол. А в следующий момент, Тáйга рапласталась на ближайшей лавке. Скур навис сверху и пытался содрать с ее пятой точки штаны. Она укусила его грязную вонючую руку и извернулась, чтобы достать нож.

Зэсс спокойно поднялся, шагнул к двум пыхтящим телам, вынул из пристегнутых ножен ее нож и приставил к шее Скура.

— Оставь его. — его спокойный скучающий голос словно ведром холодной воды окатил обоих.

Скур тяжело дыша со злобой уставился на нового противника.

— Оставь мальчишку. Мне его еще матери показывать. Целым.

— К блаху твоего мальчишку! И тебя к блаху! — Скур оттолкнул Зэсса с ножом и сделал шаг в сторону. — Хватит с меня вашей кампании! Нет нам общей дороги. Вы сами по себе. И смотри, еще раз увижу твоего полудурка — выпорю, как только рот откроет! — он зло отбросил валявшийся стул.

Зэсс подождал, пока он выйдет за дверь и вновь уселся за стол.

— Жаль, — он смотрел, как Тáйга подтягивает штаны, — я рассчитывал на более длительное общение.

— Спасибо, — она шмыгнула носом.

— На, — он протянул ей ее нож и мешочек с камнями, на который девушка уставилась, словно на змею.

— Как ты… откуда он у тебя?

— Забрал, чтобы сохраннее были.

Тáйга пальцами перебирала легкие выпуклости в мешочке. А она даже не заметила! Все это время у нее не было денег! Ничего не было! Кроме мелочи в поясе. Потом она перевела взгляд на Зэсса, ставящего на место стол и стулья.

— Ты не слишком много на себя берешь? Почему ты все решаешь? Почему делаешь как хочешь, не считаясь со мной?

— Ты про свои драгоценности? Или в общем? — он снова сел за стол, приглашая ее расположиться напротив. — Надо было спросить, прежде чем вмешиваться или подождать пока он тебя выпорет?

— Я про все. Мы не партнеры. И у нас нет равноправия… и…

— И не будет, — он перебил ее, — ты можешь в любой момент отказаться. И остаться одна. Но мы не равны. Потому что я способен принимать решения, и я знаю свою цель. А ты свою знаешь? Я не беру во внимание твое «дойти до Гунхала и обосноваться». Ты можешь в равной степени идти куда угодно. Ты сама не знаешь, чего хочешь, не знаешь, что тебе делать. Может, ты и выносливее и решительнее некоторых девушек своего возраста, но ты привыкла к некоей стабильности, из-за которой осталась в своем городе, а не сбежала сразу. Ты привыкла жить в доме, спать в кровати. И для тебя весьма кстати, что сейчас тепло, иначе ты бы уже валялась в какой-нибудь из гостиниц с мокрым носом. Я не партнер глупой девчонке. Но я могу довести тебя до твоего Гунхала без того, что тебя изнасилуют или прибьют по дороге из-за нескольких камней. И чтобы выжить одному, мне совсем не нужны твои деньги, думаю, ты это уже поняла. И если я захочу, с нами пойдет еще толпа таких как Скур. И все решения буду принимать я. И тебе это удобно. Не нужно думать. — Он говорил все это без признаков интонации. Ровным голосом. От чего у Тайги предательски опустились уголки губ.

— И зачем я тебе? Ты можешь идти куда угодно. Ты мог взять мои деньги. Зачем я тогда тебе? Чтобы нянчиться? — она сама того не понимая уже готова была зареветь. Не зная, что услышит в ответ, ей позарез нужны были слова одобрения. Что она не обуза. Что она нужна… хотя бы для кампании. Но больше, чем Скур.

Он смотрел на нее сверху вниз, на большие яркие серые глаза, вот вот готовые пустить ливень слез, на взъерошенные мальчишеские короткие волосы, на подбородок и щеки, не знавшие поросли. Девчонка в теле мальчишки. Потерянная, жалкая, толком не соображающая что ей делать и куда бежать. Никому не нужная, кроме короля, желающего ее убить и… голоса, который вернул его сюда. Зачем ему было нужно, чтобы этот заморыш куда-то дошел? Или он ошибся? Взял не того попутчика?

Он может в любой момент все бросить. Это же всего лишь просьба. Просьба за дарованную жизнь? Или это уже не имеет смысла? Если он взял не того… Или ТОТ попутчик еще впереди? Сколько раз у него возникало желание оставить ее где-нибудь позади? Он — одиночка. Он не нуждается в обществе. Терпеть других людей — не для него. Они не раздражают и не мешают. Не злят, не останавливают. Не несут информации. Они просто не нужны.

Можно ли считать просьбу голоса и его согласие договором? Он ничего не говорил. Внутри он согласился. Он ничего не обещал. Но решил, что выполнит. Что за глупая привычка следовать договоренности?

— Зачем я тебе? — Тáйга понимала, что практически ревет перед чужим неприятным мужчиной, которому на нее наплевать. Да что уж говорить, которому на всех наплевать.

— С тобой веселее. — он как — то криво улыбнулся. Совсем не соответствуя словам. Потом встал и неуклюже попытался похлопать ее по спине. — Не так одиноко.

Она хотела было что-то ответить, но в это время от дверей послышался шум, и Тáйга быстро обернулась.

Распахнув двери таверны, внутрь заходили вооруженные люди. Первый вошедший со знаками элиты нового короля на одежде, нашел взглядом хозяина и громко приказал:

— Эй! Корма лошадям и еды моим людям! — позади него пространство быстро заполнялось прибывающими солдатами.

— Спокойно. Идем к выходу. — Зэсс подтолкнул внезапно одеревеневшего мальчишку вперед. — Иди, — и сам направился к выходу, навстречу прибывшему отряду.

Когда Тáйга заставила себя двинуться к солдатам, он уже поравнялся с командиром отряда, снимавшим грубые перчатки с рук. Тот на мгновение поднял глаза и скользнул по его лицу. Перчатка полетела на деревянный выскобленный пол, когда элитник схватился за меч.

Шрам! Зэсс мог уйти куда угодно, но с его внешностью скрыться сложно.

У Тайги внутри все сжалось. Это не простые солдаты. Не наемники, получающие деньги за убийства. Это уже элита. Дауры. Те, что пришли с даром к ней домой. Те, для которых поимка Тайги и убийство Зэсса было делом чести. Впереди отряда, рядом с командиром она насчитала трех дауров. Дальше — простые наемники. Но этих четверых им хватит с головой. Дауры словно рождены были зверями. Высокие и гибкие, хищники в теле человека. Они легко убивали и легко добивались добычи. Король по праву мог гордиться своими воинами. В бою один даур равнялся десяти простым солдатам. И с легкостью мог убить десятерых, избежав ран. Говорят, их с детства учат убивать.

Несколько мгновений Зэсс и командир отряда пилили друг друга взглядами. Если они шли за ними, шрам Зэсса трудно было не заметить и принять его за кого-то другого. Отряд позади своего лидера ощетинился. Руки плотно лежали на ножнах.

— Мне не нужны смерти. — Зэсс смотрел в лицо дауру. — Начнешь драку — потеряешь своих людей.

— Тогда облегчи мне задачу. Не заставляй доставать мечи. Мне нет чести убивать безоружного.

Зэсс молча продолжал смотреть в глаза командиру. Тот все понял.

Визг нескольких мечей, вылетевших из ножен резанул слух. И Тáйга закрыла глаза. Испуганное воображение дорисовало искромсанную мечами плоть безоружного человека. Но при звуках битвы с закрытыми глазами стало еще страшнее. Перемещаясь внутри тесного пространства, кто-то отпихнул мальчишку прочь с дороги, и Тáйга отлетела куда-то под стол, ударившись лбом о неудачно подвернувшийся табурет.

Зэсс лавировал между мечей, кувыркаясь, словно цирковой трюкач. Деваться ему все равно было некуда. Выход преграждали обнаженные мечи остальных воинов. Долго такой бой продолжаться не мог. Один удар все же настиг свою жертву, и спереди, по груди Зэсса прочертилась темная полоса. Он согнулся, зарычал от боли и, подпрыгнув к одному из солдат, ударил сильно по ногам.

Второй клинок нарисовал полосу на спине.

Тáйга услышала еще один яростный рев и увидела пролетающий мимо меч. Дальнейшая картина навсегда отпечаталась в ее памяти. Что-то изменилось. Глаза ее спутника, прежде темные и безжизненные, ловившие изредка лишь отблески огней костров, вдруг ожили. Полыхнули ярким красным пламенем, словно сами стали двумя языками от костра.

Зэсс быстро развернулся и мощным ударом руки отбил клинок командира. Рука его пролетела дальше, словно молния вонзившись тому в горло и окаменела, пригвоздив даура к стенке в паре ладоней от пола. Остальные солдаты застыли, наблюдая как их предводитель беспомощно трясет руками, болтаясь над землей и как темнеет его лицо, сжатое чуть ниже подбородка железной хваткой обычного человека.

Зэсс удерживал даура, и лицо и шея воина продолжали темнеть, покрываясь черной пеленой смерти. Белки глаз также почернели. Вскоре, вся его голова стала похожа на обугленную головешку. При этом человек хрипел! Он был еще жив, пытаясь руками оторвать от своей шеи смертельную хватку.

Когда чернота поползла с лица даура на руку державшего его, Тáйга не выдержала. Схватив табурет, она проломила легкое окно таверны и выскочила через осколки на улицу, глотая ртом свежий воздух.

Рядом с таверной, срывая привязь, бились кони. Она выдернула из ножен кинжал и полоснула по поводьям первого же животного. Страх приподнял ее над землей и кинул в седло, заставляя крепко вцепиться в гриву и прижаться к спине лошади.

Свободное животное ринулось прочь от таверны, унося на своей спине испуганного юнца, бледного как смерть.

* * *

Вскоре лошадь перешла на рысь, а Тáйга все так же прижималась к ее шее и спине, позволяя животному самому выбирать себе дорогу. Потом пошел шаг, а затем, свободный конь, словно не замечая сжатый комок у себя на спине, и вовсе остановился и принялся щипать сочную траву.

Тáйга медленно стекла вниз по холеному теплому боку и шмякнулась посреди поля.

Она подобрала колени к себе поближе, крепко обняв их руками, как в детстве, прячась от своих страхов под одеялом. Только в детстве страхами были рассказанные на ночь страшилки или то, что привиделось во сне, а тут…

Тáйга никогда не видела такого. Не видела, чтобы жизнь из людей высасывали, не видела, чтобы люди чернели и задыхались от прикосновения. Кто мог обладать такой силой? Кем на самом деле был ее попутчик? Магом, вернувшимся из старинных сказок и легенд? Кем он мог быть?

Она долго лежала, глядя в небо, но видя лишь чернеющее лицо даура.

«Он хотел их убить. И убил бы.»

Страх всего лишь погнал ее прочь. Страх перед неизведанным и перед оставшимися воинами. Страх стал решающим именно в тот момент.

Готова ли она была уйти раньше? Готова была, когда он взял с собой Скура, не спросив ее мнения? Готова была, когда позволила ему насмехаться над ней? Готова, когда поняла, что вовсе не нужна ему? Гордость давно вопила уйти, и лишь трезвый голос разума говорил, что вместе для нее безопаснее. Готова ли она уйти сейчас? Даже после увиденного?

Там, в таверне, она не принимала решения. Ее погнал страх. Страх заставил высадить окно и удержаться на лошади.

Хватит с нее всего этого? Она сама способна дойти куда ей надо? Да и много ли ей надо? Мальчишка. Кому она нужна? Кому в голову взбредет, что у него между ног драгоценные камни?

И еще… Зэсс был прав. Пора ей самой принимать решения. Сначала отец, потом дядя. Она сама толком никогда не решала, что ей делать. И в Гунхал она идет только потому, что так посоветовал Тир. Какая, собственно, разница, куда ей идти? Почему бы ей не подумать, что дальше? Что на самом деле дальше ей делать? И для таких мыслей и для столь самостоятельной юной девы не нужен попутчик с кучей странностей, убивающий прикосновением. Совсем не нужен…

Вокруг начало темнеть. Она полдня провалялась тут! А вдруг их там уже нет? Никого нет? И она останется здесь совсем одна? Даже если Зэсса убили или схватили, никому не нужен мальчишка, мешающийся под ногами. Никто ее не тронет.

Сильной быть не получилось.

Она встала и подобрала болтающиеся поводья пасущейся рядом лошади. Нужно вернуться. Если Зэсс жив — он поможет ей. Все равно, от чего чернеют те, кто нападает на него.

А если мертв?

Она вспомнила те раны от мечей. Спина и грудь. Окрашенная кровью одежда. И куча наемников вокруг.

Она не может остаться одна. Она не умеет…

Тáйга с трудом влезла на лошадь. Тот страх, погнавший ее прочь от таверны и от убийц, он прошел, предоставив место новому: страху остаться одной, идти дальше одной, быть беззащитной и принимать решения. Нужно возвращаться и искать Зэсса. Ему нужна ее помощь. А ей нужен он.

Только куда ехать? Она огляделась. Прилично же она проскакала с дури. Вокруг была равнина. Одинаковая, куда ни глянь.

Тáйга вертелась в седле, пытаясь определить, куда ехать, но везде, насколько хватало глаз, простиралась одинаковая зелень. Слезы брызнули из глаз. Что теперь делать? Куда ехать? Как вернуться? Станет ли он ждать ее, если жив?

В небе показалась первая звезда. Тáйга легко тронула ногами бока. Послушное животное пошло вперед, унося зареванного юношу прочь.

* * *

Куда она поедет? Ей было все равно. Единственное, что она знала точно, она никогда не найдет той таверны. Неважно, какое направление выбрать. Никогда ей не вернуться. Это ее судьба. Жив Зэсс или давно остывает, волочась за лошадью кого-то из наемников. Она все равно не найдет его.

Но пока никто не будет искать мальчишку, время у нее есть. И все равно, куда она приедет. Лишь бы подальше от этой страны, подмятой под себя даурами.

Она покопалась в седельных сумках чужой лошади. Одежда, немного денег, оружие и немного еды. Это лучше чем то, с чего она начинала. К тому же, теперь у нее есть лошадь. Как она умудрилась удержаться в седле все это время? И как она вообще на нее залезла так быстро?

К вечеру она выбралась на пустынную дорогу. Проехав немного, но так и не поняв в какую сторону направляется, она попыталась устроиться на привал. Огонь отказывался заниматься, и Тáйга плотнее закуталась в чужой плащ, пропахший конским потом и чужим мужским запахом. Плохо, если в этой суматохе она повернула назад. Дорога была незнакомой, но она могла попасть на какую-нибудь заброшенную или объездную. Главное, не вернуться в свой город. А так, пускай его, хотя бы и назад.

Рано или поздно, она должна была остаться одна. Всего лишь вопрос времени. Люди вокруг нее умирали. Все, кто ей был близок. Зэсс стал нужным. Теперь и он мертв. Чем чаще она думала об этом, вспоминая как прошло лезвие меча по его телу, тем сильнее росла ее уверенность в его смерти. Она убивает всех, кто ей дорог. Поэтому, теперь она одна. Так должно быть. Девушка в теле юноши. Чужая холеная лошадь и немного еды. Все, что ей нужно. Большего не требуется.