Глава I: Бессонница, Вопль, визит Муфлона и Мефистофель

Бессонница – это самое ужасное, что смог придумать Создатель. Маленькое, неизбежное подражание аду, когда измотанное тело непрерывно ноет, а не менее измотанный разум не способен даже на то, чтобы помочь организму скоротать время красочными или, на худой конец, блеклыми фантазиями и просто мыслями. Он поставляет лишь одно – желание забыться. Но что толку? Забвения не будет. В ближайшие часы, дни, месяцы, а, может, и годы забвения не будет… Когда-нибудь оно, конечно, придет, однажды ты почувствуешь его приближение и подумаешь: вот оно, долгожданное, истинное забвение. А до той поры придется страдать бессонницей, и воистину счастливый тот человек, который не замечает этого страшного недуга. Живет себе и живет, порой дремлет, считая это жалкое подобие забвения сном, просыпается и снова живет.

Да, есть такой человек на свете. Есть и тот, кто прекрасно сознает всю драматичность мира людей, но исправно забывается ненадолго – совсем на чуть-чуть, только в самое нужное для этого время. А есть такой: не может убежать от собственных мыслей и в конце концов понимает, что бессонница – самое ужасное, что смог придумать Создатель, и что в мире живет всего три человека.

Негодяй и Эгоист, который не хочет знать ничего, кроме собственного блага.

Таинственный Благодетель, свято блюдущий законы вверенной ему обители.

И кусок покореженной проволоки – ни то ни се. В будущем эту проволоку можно изогнуть в Негодяя и Эгоиста, сплести в Благодетеля, соорудить из нее нечто, миру еще неизвестное или просто оставить, как есть.

Бытует утверждение, что мир огромен и непостижим, а на самом деле в нем живет всего три человека… Непостижимо.

Я улыбнулась этому выводу, но тут же приказала себе любой ценой остановить явно не мои мысли, льющиеся в голову непрерывным потоком, и постараться уснуть. Эта ночь была особенной. Бессонницы не ощущалось, но темнота и тишина беспокоили напряженный разум, и это было по-настоящему страшно. Эту тишину безумно тяжело выносить, ничуть не легче, чем отсутствие сна. Кажется, еще немного, еще чуть-чуть, и ее разрушит огромной силы взрыв… Пронзительный звон разбитого стекла… Или нечеловеческий вопль, леденящий душу. Он возопит из ниоткуда, так громко, что из ушей хлынет кровь. И никто не сможет узнать, откуда взялся этот ужасный крик. Все сожмут головы обеими руками и тоже будут кричать, вжавшись в уголок кровати или дивана. Весь мир одновременно заголосит от страха.

Смолкнет ли тогда Вопль? Сумеют ли люди перекричать его?

Вряд ли это случится сегодня, – подумалось мне. Такие мысли всегда возникали в ночной тишине, и все это время дикий вопль существовал только в моей фантазии. Значит, скорее всего, так будет и этой ночью. И следующей. Разве что в две тысячи двенадцатом году, или когда там нам пророчат Апокалипсис, он вырвется наружу. Вот оно, страшное оружие четырех Всадников – они выскочат из облаков и завопят… Было бы забавно.

Но мысли мыслями, а сон все не шел, и сердце билось все быстрее и быстрее. Темнота и тишина уже не хитрили и не строили сложных стратегий. Они сужались, стремясь задушить в своих объятиях, и надвигались, надвигались. Ответственный момент: если раздастся какой-нибудь, пусть даже ничтожно тихий звук, можно умереть от разрыва сердца.

Однако минуты капали, но ничего не происходило. Тяжелая дремота, несмотря на то, что «я» все еще находилось в страшном напряжении, издевательскими волнами накатывала на сознание. Это был сон – какой-то шорох из коридора… Снова сон – шелест одеяла, в которое мне захотелось поуютнее завернуться. Сон…

ОНО.

Это был не шорох, не скрип и даже не звон. По счастью, и не Вопль тоже. Это было уханье.

Я стиснула зубы от раздражения. Совы. Выводят из себя каждый раз, когда тишину уже перестаешь подозревать в чем-то из ряда вон выходящем. Мерзкие создания, которые требуют жалости к себе. Да, на улице холодно, да, бедняжкам надо заботиться о себе и потомстве. Но это не повод устраивать жилище у меня на балконе. Впрочем, может, их там и не было. Возможно, они как Механическая Ворона, с которой мне однажды довелось столкнуться – вроде она и была, скакала себе по комнате, но пряталась, когда на нее смотрели. И спать она тоже мешала. Как и Муфлон, который неожиданно заглянул в купе поезда. Я не против такого жуткого, сверхъестественного соседства, но здесь я не гость и не путник, здесь мой дом, и меня совсем не устраивает еженощное уханье. Ворона все же большей частью молчала, а Муфлон и вовсе не проронил ни звука. Так, повел рогами, проверил, как дела, и удалился восвояси. Не то что эти говорилки на балконе.

Совы словно услышали мои мысли и вновь вызывающе заухали. Голова стала ощутимо побаливать. Одновременно с этим снова нахлынули вязкие, противные волны сна. Они не уносили в далекую страну фантазий и не отправляли в тяжелую тьму, а просто витали над головой, заставляя дрожать от ужаса при малейшем шорохе, и не выпускали из-под себя. Болезненный бред безжалостно атаковал усталый разум…

Я находилась на кухне. Все как обычно – не так, чтобы порядок, редкие чашки, ложки и пустые полиэтиленовые пакеты разбросаны тут и там. Крошек тоже достаточно. Дверцы шкафчиков чуть приоткрыты. Сквозь оконные стекла на все это великолепие льется свет – совсем немного, достаточно только для того, чтобы не щелкать лишний раз выключателем, если вдруг приспичит попить воды. В общем, все так, как и должно быть. За исключением одной-единственной мелочи.

На стуле, деловито сложив руки на коленях, сидел Муфлон.

Как и в прошлый раз, при нашей первой встрече в купе поезда, на нем были хороший (сразу видно – дорогой) серый костюм, белая рубашка, безукоризненный черный галстук и черные же туфли. Весьма недурно для муфлона как такового, но вполне обыденно для Муфлона.

Однако, как бы ни было холодно это описание, я замерла, в ужасе и благоговении вглядываясь в чуть вытянутую серо-бурую морду, в большие витые рога. Потом я уставилась на его руки, точнее, на их подобие – среднее между человеческой кистью и копытом, если такое вообще можно представить. Отметив тот факт, что нечто вроде пальцев все-таки было, я с медлительностью, характерной для сна, снова подняла взгляд на голову Муфлона. Неожиданный гость смотрел на меня, не отрываясь. Одна его нога была закинута на другую, руки по-прежнему сложены на колене. Неудивительно, что у меня создалось впечатление, будто я или вопиющим образом вторглась на чужую территорию и непременно должна быть наказана, или пришла на некое собеседование к строгому и потому пугающему начальнику.

Но ведь это моя кухня. Почему он здесь? Я терялась в догадках. Сколько бы я ни бодрилась, одобряя разнообразные потусторонние соседства, Муфлон, в отличие от Механической Вороны, не имел ко мне прямого отношения. Это я знала точно.

Время шло. Он молчал. Я тоже.

Вскоре мне стало скучно. Взгляд блуждал по кухне, улавливая и теряя знакомые предметы. Разум начинал потихоньку догадываться, что все происходящее – всего лишь сон. Но прежде, чем понимание этого пришло окончательно, случилось нечто страшное.

Все мое существо пробрала дрожь. Глаза поневоле вновь уперлись в Муфлона. А тот вдруг поднялся на ноги, задрал голову… И завопил.

Это был тот самый, безумный, невообразимый Вопль из страшнейших кошмаров, когда-либо приходящих в земную тишину. Молчание разбилось на осколки и с жутким грохотом посыпалось вниз. Реальность исчезала. Голова грозилась вот-вот разорваться. Я сдавила ее ладонями и закричала что было сил. Кричали все, кричало все…

Я подскочила на кровати, тяжело дыша и оглядываясь. Сон. Обыкновенный сон. Никакого уханья с балкона. Гробовая тишина, только привычно шумели трубы – видно, соседи с утра пораньше готовили ванну. Часы показывали ровно пять.

У меня было еще несколько часов, чтобы выспаться, но, хотя голова сама собой вернулась на подушку, сердце гулко билось, никак не желая успокаиваться. В ушах предательски звенело. Что со мной сегодня?

Я как следует завернулась в одеяло, тупо глядя в стену. Интересно, подумалось мне, а что бы сказал психиатр, навести я его? Шизофрения? Ну нет, это слишком. Переутомление? Вот это возможно, но от чего? Не от бездействия ведь, в самом деле. Наверное, врач бы начал убеждать меня, что Муфлона, Вороны и Сов не существует. Врачи и скептики (что почти синонимы) вообще забавные люди. Они свято уверены, что того-то и того-то не существует, в то время как все это существует в какой-то степени хотя бы потому, что об этом ведется беседа. Беседа не может вестись о том, чего не существует. Если этого и не существовало раньше, то оно зародилось в реальности, когда об этом заговорили.

Вот чем опасен этот мир. Только зачем я, спрашивается, об этом думаю? Куда лучше было бы согласиться с моим воображаемым психиатром, забыть обо всем и жить себе, как живет человек первого типа – тот, который Негодяй и Эгоист и знать ничего не хочет.

Так и буду, – решила я и закрыла глаза. Но буквально через пять минут тихий звук вновь вынудил меня открыть их и даже сесть на постели.

С кухни доносились шорохи.

У меня в буквальном смысле этого слова волосы встали дыбом, и все благие помыслы о неведении словно стерли ластиком. Воспоминание о сновидении было еще слишком свежо, чтобы не подумать о Муфлоне.

Я сидела, не смея двинуть даже пальцем, несколько секунд. Снова раздался шорох. Потом звук шагов… Скрип отодвигаемого стула.

Страх сковал меня целиком и вдруг совершенно неожиданно отпустил. Я решительно откинула одеяло, встала и направилась на кухню. В конце концов, лучше уж сразу встретить лицом к лицу все ужасы, чем оттягивать их до позднего утра в надежде, что они исчезнут. А если это новый страшный сон, в который плавно перешел прежний кошмар, тем быстрее он закончится. Ни к чему ждать. Лучше все сразу, в одну минуту, чем на многие часы, дни, недели…

Шорохов больше не слышалось. Я не стала зажигать свет – решила просто демонстративно, с олимпийским спокойствием войти и выпить воды. Пусть все расшалившиеся темные и светлые силы видят, что я не обращаю на них внимания, – подбадривала себя я, ступая по истертому ковру.

В кухне оказалось серо. Точно так же, как и во сне. Кружки и пустые пакеты на столе. Приоткрытые дверцы шкафчиков. А на стуле кто-то сидел.

Мои руки дрожали, пока я наливала в стакан воду из графина. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Уши наполнились тягостным жужжанием, ожидая нечеловеческого Вопля. Я всеми силами старалась не смотреть в сторону окна, у которого стоял стул.

Через пару секунд, а, может, минут, я с грохотом поставила пустой стакан на край раковины, будто надеялась, что громкий звук прогонит видение прочь. В тот же миг за окном послышалось знакомое уханье, и я повернулась на этот звук…

Это был не Муфлон. У окна сидел, копируя позу недавнего гостя из сновидений, черноволосый паренек лет пятнадцати.

– Собственно, так кричать я не умею, – сказал он, будто бы возобновляя прерванный разговор. – Да и к твоему знакомому не имею никакого отношения.

Известен всем и каждому этот заплесневелый штамп реальной жизни и всех ее производных – литературы, фильмов, да и просто ни во что не воплощенных фантазий: стоит произойти чему-нибудь необычному, и перед главным персонажем встает уже много веков как скучный выбор – либо засомневаться в собственном рассудке, объявить себя сумасшедшим и отрешиться от нахлынувших видений, либо принять все как бандитскую реальность. Но есть ли толк вопрошать у видения, как оно пробралось в твою драгоценную обитель? Это не раз и не два вызывало у меня недоумение. Уверена, что не только у меня.

Так или иначе, я не подумала ни о том, ни о другом. Это удел двух других жителей этого мира – Негодяя и Благодетеля. А я покореженная проволока, и потому мне просто стало страшно. Без единой мысли о том, что и почему происходит, как в мою квартиру пробрался этот незнакомый подросток, и откуда он знает о Вопле.

Но эти вопросы, похоже, волновали прежде всего незваного гостя. Его явно не устраивало, что я, хоть и думаю о них какой-то частью своего разума, ими, в сущности, не задаюсь. Вопросы есть, но ответы не требуются. Как-то так.

Через минуту лицо парня стало выражать нетерпение. Несмотря на то, что он появился словно бы из ниоткуда (ведь скрежета в замочной скважине и скрипа дверей я не слышала), ужас наводила только неестественность его присутствия, а не он сам. Была в нем некоторая капризность, придающая ему вид озорного ребенка, и это немало успокаивало. Во всяком случае, до той поры, пока я не заметила, что его удивительные глаза красного цвета более чем серьезны, даже угрожающи: будто он что-то задумал, и ему не терпелось претворить задуманное в жизнь. Капризность вкупе со всем этим служила не самой лучшей приправой для успокоения, и мой интерес быстро прошел, вновь сменившись страхом. Но я держала себя в руках.

– Очень хорошо, – сказала я ничего не выражающим голосом. – Кто ты?

Ответ на этот вопрос замечательно дает представление о собеседнике. Если он с некоторым недоумением назовет свое имя – значит, он и сам не знает, как себя характеризовать, и считает вопрос в целом глупым: что он еще такое, собственно, кроме вот этого своего имени? Если незнакомец с сарказмом заявит, что является человеком или неким иным существом – перед тобой глубоко мыслящий субъект, у которого хватает ума не выкладывать свою жизненную философию перед первым встречным, а просто опустить его за слишком простецкую и в принципе неуместную постановку такого важного вопроса. Ну а случись так, что человек в ответ растерянно и грустно пробормочет «не знаю» (как сделала бы я в этом случае), то он просто проволока – ни то ни се. Со временем определится.

– Я? – с некоторым удивлением и даже возмущением выпалил незваный гость. – Ну, если ты так хочешь знать, я – Мефистофель.

Все ясно, подумала я, передо мной представитель первого типа – Негодяй и Эгоист.

– То есть дьявол? Демон? – уточнила я не без иронии.

– Чего? – наморщил лоб Мефистофель.

– Ничего. Забудь, – сказала я. – Но спросить все равно следовало.

Парень, явно неискушенный ни в мистике, ни в литературе, только недоуменно пожал плечами. Потом, после короткого раздумья, полюбопытствовал:

– А если бы я сказал «да»?

– Ну сказал бы и сказал. Было бы забавно. Демон, и вдруг Мефистофель.

Сразу стало ясно, что он не понял, что я имею в виду. Но он и не пытался выказать обратного – только неопределенно хмыкнул. Я снова окинула его пристальным взглядом.

Да уж, несмотря на красные глаза и темное облачение, на демона он был мало похож. Недлинные черные волосы спереди падали на лоб, а сзади забавно топорщились. В лице, как я уже упоминала, смешались капризность, снисходительная усмешка и жуткое самодовольство. А вот одежда была в высшей степени странная, во всяком случае, верхняя ее часть. Надо бы сказать, что на Мефистофеле была черная майка без рукавов, украшенная двумя поперечными серыми полосами, да только один рукав все-таки был, причем такой длинный, что из-под него выглядывали лишь кончики пальцев. В остальном все было вполне обыденно – черные штаны да довольно высокие сапоги с ремешками. В общем, придраться как к явлению темному к такому созданию хоть и можно, но сложно.

– Можно я пойду спать? – спросила я.

– Почему нет? – развел руками Мефистофель. – Приятных сновидений.

Я кивнула и направилась обратно в комнату. Прежде несущееся галопом сердце билось теперь в самом замедленном темпе. В голове было пусто. Сознание лелеяло надежду, что удастся глубоко уснуть, а, проснувшись, обнаружить все на своих местах… Хотя, если подумать, разве нарушился известный порядок?

Внезапно остановившись, я обернулась. Мефистофель по-прежнему сидел на стуле, не меняя деловитой позы.

– Да-а? – насмешливо протянул он – должно быть, ему было прекрасно известно, что я остановлюсь и обернусь.

– Что нужно Муфлону?

Вопрос сорвался с моих губ еще до того, как разум решил, позволять ему это или все же не стоит. Я редко говорила о таких вещах вслух, подозревая, что они прозвучат полным абсурдом. Что ж, ожидания оправдались в полной мере.

Но Мефистофель невозмутимо ответил:

– Кто знает? Тебе лучше спросить у него.

– Где же я его возьму? – удивилась я.

– А ты подумай об этом с точки зрения Муфлона, – посоветовал Мефистофель. – Стал бы он переться в такую даль из-за ничегонеделанья? Вряд ли.

– Но чтобы спросить, его надо как минимум найти, – рассудила я.

– Или ждать его прихода, – подсказал Мефистофель. – Но ведь он может и не повториться? Кажется, ему здесь совсем не понравилось.

Я вспомнила Вопль, и меня пробрала дрожь. От одного воспоминания кровь стыла в жилах. Ведь случилось то, чего я так долго ждала в темноте и тишине, боясь и прячась под одеялом от неизбежно приходящих мыслей об этом страшном звуке.

Губы Мефистофеля растянулись в издевательской улыбке. Меня тут же охватило несильное, но все же раздражение, и я, заняв оборонительную позицию, решила воспользоваться приемами Негодяев и Эгоистов. Почему бы и нет? Легко ли не выйти из себя, когда в собственной кухне ведешь разговор о подобных вещах, да еще с незнакомым, неизвестно откуда взявшимся подростком?

– Если подумать, кто этот Муфлон вообще такой? – призвала я на помощь логику и холодный рассудок.

– Если подумать, Муфлон, – ехидно проговорил Мефистофель.

И ведь не поспоришь, с досадой подумала я. Что ж, не стоило пытаться использовать способности, которых у меня нет.

– Как же его, в таком случае, найти? – спросила я.

– Ну, если ты не увидишь его здесь, надо поискать в другом месте? – предположил Мефистофель с видом крепко задумавшегося философа.

– Наверное. А где? Я его и увидела-то впервые после того, как в поезде…

– Вот там и поищи, – сказал Мефистофель.

– В поезде? – изумилась я.

– Почему нет? – Мефистофель, казалось, тоже немного удивился. – Вроде бы логично поискать именно там, где вы уже виделись.

– Вот только зачем мне его искать и о чем-то спрашивать.

– Зачем-то надо, – ответил Мефистофель. – Ты ведь пока и дня прожить не можешь без того, чтобы не задуматься о какой-нибудь глупости.

На этом наш разговор закончился. Мне смутно помнилось, как я добрела до кровати, забралась под одеяло и, прислушиваясь к уханью Сов, постепенно провалилась в тяжелый сон. Когда я через час снова проснулась, Мефистофеля, конечно, уже и след простыл.

Я не стала строить догадки о том, был ли его визит сном, плодом воображения или реальностью – времени на это уже не оставалось. Но, выходя из дома, я всерьез задумалась о том, не послать ли к чертям свою мало-мальски налаженную жизнь…

Мне вдруг очень захотелось взять билет на поезд.

 

Глава II: Необычный способ рассказа, Пустошь и поиски Вороны

– Вот и все, – завершила я свой рассказ. – С тех пор меня больше никто не наставит на путь истинный. Никто не поможет.

Мефистофель, как обычно, сидел на огромном каменном валуне и помахивал ногами, словно бы слушал некую презабавную историю. Его импровизированный трон чуть ли не в два раза превышал мой – я уже заметила, что этому негодяю нравится возвышаться над людьми во всех смыслах этого слова.

– Ну-у, – протянул Мефистофель. – Если тебе так нужен наставник, то я к твоим услугам, – его губы скривились в коварной ухмылке. – Однако! – он поднял вверх указательный палец. – Должен предупредить, что последствия моего наставления могут быть самыми плачевными. Например, ты будешь возвышаться над своими страхами подобно тому, как я сейчас возвышаюсь над тобой. Но поскольку лично мне плевать, что думают остальные, я не побоюсь пригрозить неугодным Воплем. Мне сойдет с рук, а ты до конца дней своих окажешься в правильном месте. Где лечат душевнобольных.

– Как же ты пригрозишь кому-нибудь Воплем? – удивилась я. – Муфлон не станет кричать только потому, что ты потребуешь.

– Я не потребую, – назидательно проговорил Мефистофель. – Я поклонюсь ему, выскажу все слова почтения, которые только смогу придумать, и он просто не сможет мне отказать.

– Ты отвратительный лжец.

– Может быть. Зато у меня проблем нет.

Я отвела взгляд от Мефистофеля и посмотрела на бескрайнюю пустыню. Здесь всегда было пусто и оттого спокойно. Но нельзя сказать, что это доставляло удовольствие, некую сокровенную минуту вечной тишины – нет, это была апатия в чистом виде, сильная настолько, что ее даже нельзя назвать болезненной. Здесь я почти ничего не боялась. Даже воспоминаний о Муфлоне.

После того, как меня угораздило увидеть сон о Вопле и встретить на собственной кухне Мефистофеля, в моей жизни кое-что изменилось. Нельзя сказать, что перемены эти были из ряда вон выходящими, но довольно странными – теперь я частенько оказывалась в самой настоящей пустыне, однообразный пейзаж которой разбавляли разве что солидных размеров камни, где юный Мефистофель, сияя коварной улыбкой, оказывал мне услуги психотерапевта. Он выслушивал мои невеселые, сбивчивые, но жутко медленные истории из повседневной жизни, сводящиеся в основном к душевным мукам и неопределенности, и давал советы. В большинстве случаев бесполезные. Он старался убедить меня в том, что лучший способ разобраться с проблемами – это стать таким же, как он, то есть Негодяем и Эгоистом. Но пока мне этого решительно не хотелось.

Следует уточнить, что эти встречи не были снами. Ну или снами в полном смысле этого слова. Я мало задумывалась об их природе и вообще о Мефистофеле. Все равно толку от него в реальной жизни было ноль. А вот в нереальной – совсем другое дело. Он с удовольствием рассказывал мне о Муфлоне, Совах и вообще обо всем, что напоминало галлюцинации. Может, Мефистофель был одной из них. Не могу сказать точно, потому что для навязчивого видения он обладал очень широким кругозором.

Впервые я ощутила себя среди пустынного пространства с несколькими каменными глыбами на следующий день после визита Муфлона. Я возвращалась домой, уставшая и разбитая. На улице разразилась настоящая буря – ветер, завывая, беспощадно гнул деревья к земле и то и дело бил в лицо зарядами снега. Я брела сквозь стихию, думая почему-то только о том, как переживают такие ветра Совы, живущие на моем балконе. Наверное, заползают под какой-нибудь ящик, чтобы дуло не так сильно…

Когда я ввалилась в квартиру, сил у меня ни на что не осталось. Я уютно устроилась в кресле и сама не заметила, как провалилась в дремоту. Уставшее сознание тревожили странные, смутные мысли. Совы… Поезд… Муфлон… Вопль.

Стоило мне о нем подумать, как в уши дикими, раздирающими, несуществующими нотами начала вливаться оглушительная тишина. Предвестник Вопля. Я изо всех сил пыталась проснуться и хоть чем-нибудь разрушить давящую тишь, но тщетно. Где-то вдалеке раздался… Нет, не Вопль, но его едва слышный отголосок. Создавалось впечатление, что Вопль все-таки был, но далеко-далеко, на другом конце света.

Потом я проснулась и вспомнила о том, что была в пустыне и говорила с Мефистофелем. Это будто происходило на самом деле, а будто и нет – определенно, в какой-то степени это было, но выпало из памяти. Как во сне. Сновидение идет своим чередом, наутро исчезает, а к полудню снова предстает во всех красках, и ты с изумлением понимаешь, что это все действительно было.

Я встала с кресла и пошла на кухню, пытаясь припомнить, о чем был разговор. Не вышло. Но стоило мне переступить порог, как я увидела сидящего на стуле Мефистофеля.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – отвечал Мефистофель с обычной своей ухмылкой. – Почему так удивленно?

– Потому что на моей кухне сидит совершенно незнакомый мне парень, – объяснила я мрачно, наливая в стакан воды из графина и стараясь не смотреть на не то плод воображения, не то вполне реального человека, который зачем-то пробирается ко мне в дом, а заодно и в душу лезет.

– Нехорошо, – поцокал языком Мефистофель. – Ты же сама меня позвала!

– Правда? Когда? – я хлебнула воды, но и после этого наваждение не исчезло.

– Она еще и не помнит! – воскликнул Мефистофель. – Ну что ж, так и быть, напомню. Слушай.

И тогда произошла очень странная вещь. Все куда-то поплыло. Я вроде как осталась стоять на месте, тело мое никуда не делось, но ощущение меня охватило такое, словно любой, посмотревший в мою сторону, ничего не увидит. Перед глазами теперь была не кухня, а пустынное место с камнями. На одном камне сидел, помахивая ногами, Мефистофель, на другом – я. В самом деле, я.

Несколько раз мне доводилось видеть во сне саму себя, да еще не в одном экземпляре, и это было очень страшно. Но здесь страх отсутствовал. Я как бы просто просматривала видеозапись. В роли комментатора выступал Мефистофель – не тот, что сидел на камне напротив «меня», а, видимо, тот, который по-прежнему находился на моей кухне.

– Тут ты и заявилась, – говорил он. – Не мог же я тебя проигнорировать?

Я не нашлась, что ответить. Мои глаза были устремлены на пустыню, где сидели мы с Мефистофелем. Выглядела я несколько потеряно, впрочем, как и обычно. Видимо, я только что «заявилась», как изволил выразиться Мефистофель, потому что он приветствовал меня шутливым поклоном и – к чему бы это? – фразой из одной из моих любимых песен:

– Добро пожаловать в этот проклятый мир!

А, может, это его издевательская манера разговора напомнила мне мелодию песни. Я, что сидела на камне, в ответ на это кисло улыбнулась.

– Спрашивай! – великодушно ободрил Мефистофель. – Раз уж ты здесь, – добавил он.

– Куда исчезла Механическая Ворона?

Вот, оказывается, что взбрело мне в голову. Что ж, какая-никакая логика здесь есть. Едва ли Мефистофель мог раскрыть мне тайны мироздания, зато, раз знал о Муфлоне, возможно, знал и о Вороне тоже. В конце концов, та и впрямь долгое время скакала по квартире, надоедая скрежетом металлических лапок и прячась всякий раз, когда мне хотелось посмотреть на это чудо природы (или чего-то иного), а потом пропала, словно воображаемый друг, надобность в котором исчезла.

– Спросила ты, – прокомментировал вдруг Мефистофель, появляясь передо мной и указывая рукой на застывшую сцену в пустыне. Выглядело это забавно – прямо учитель перед изображением проектора. – А я ответил…

Мефистофель, сидящий на камне, удивленно вскинул брови и сказал:

– Как это «куда»?

– Раньше была. А сейчас ее нет. Где она сейчас?

– Давай-ка посмотрим, – Мефистофель с нарочито озадаченным видом приложил палец к подбородку. – Ворона пропала потому, что исчезла причина ее пребывания рядом с тобой. А куда деваются те, у кого больше нет причин оставаться где-либо?

– К новым причинам? – предположила я.

– Может да, а может и нет, – Мефистофель зевнул и потянулся, потом снова посмотрел вниз – то есть, на меня. – Если хочешь, можем поискать ее.

– Можем.

Пустыня, Мефистофель и я исчезли. Я тряхнула головой. Конечно, я была на кухне, и напротив меня стоял Мефистофель – в той же самой позе, в какой он комментировал происходящее.

– Занятно, – сказала я, имея в виду его наглядное пособие. – Значит, сейчас мы пойдем искать Ворону?

– Пока нет, – Мефистофель снова сел на стул, закинул ногу на ногу и сложил руки на груди. – Я что, по-твоему, всемогущий? Откуда я могу знать, где какая-то там Ворона?

– Зачем же ты тогда здесь? – удивилась я.

– А что, нельзя? – вдруг обиделся Мефистофель.

– Можно, – сказала я. – Просто ты явно не из тех, кто приходит под каким-нибудь предлогом, чтобы залезть в холодильник…

– В холо… что? Ах да. – Мефистофель покосился на белый ящик со смесью подозрения и недоверия. – То есть нет. На самом деле, я хотел уточнить. Как выглядит эта твоя Ворона?

Значит, подумала я, Мефистофель все-таки не часть моего больного воображения, раз не знает то, что знаю я. Хотя это, наверное, не показатель.

– Ну… Металлическая, – сказала я. – Как будто ее собрали из обломков. Глаза черные… Большие, угловатые. Без зрачков. Будто заплаты из чего-то черного. Везде заклепки, шурупчики. Лапки всегда скрипят.

– Так я и думал, – Мефистофель зевнул. – Ладно, пойду еще что-нибудь разузнаю.

После этого разговора Мефистофель стал не таким уж редким гостем на моей кухне. И я в Пустоши, как я стала называть это место, появлялась довольно часто, причем желания там оказываться у меня не было никакого. Но и ненависти к ней – тоже. Просто я частенько туда попадала, и все тут. По большому счету, у меня это никаких особых чувств не вызывало. Возможно, дело в самой Пустоши – Мефистофель сказал, что хотеть чего-то, находясь там, очень тяжело, но это не повод расстраиваться (расстроиться, кстати, тоже сложно, как выяснилось). Позже я поняла, что это очень даже хорошо. Можно говорить о самых разных вещах и ни о чем не волноваться, а потом уже, сидя в квартире и попивая кофе, все обдумывать и оценивать по МШАИС – Международной Шкале Абсурда и Странностей. Если, конечно, кто-нибудь не помешает. Например, тот же Мефистофель, периодически заглядывающий с очередным насмешливым комментарием, а потом скорбным голосом добавляющий, что Ворону пока не нашел.

Между прочим, примечательно, что после первого не очень памятного визита в Пустошь Механическая Ворона не выходила у меня из головы. Она стала олицетворять собой жизнь, оставленную позади, и которую мне отчаянно хотелось вернуть. Я часто думала о том, как было бы здорово снова услышать успокаивающий скрип ее лапок, и даже с надеждой прислушивалась, но отвечала мне лишь звенящая тишина или, в лучшем случае, уханье Сов.

– Слушай, – отвлеклась я от воспоминаний.

– Чего тебе? – Мефистофель глянул вниз.

– А почему ты все знаешь о Муфлоне, а о Вороне – почти ничего? Мне казалось, это одно и то же… Ну, я имею в виду…

– Одного и того же рода создания? Н-да, услышит тебя Муфлон – получишь Вопль целенаправленно в мозг. Дура.

Особой злости от оскорбления не возникло, но я все-таки слезла с камня, подняла с земли небольшой булыжник и с размаху запустила его в Мефистофеля. Он выругался и, уклонившись от тяжелого снаряда, чуть не упал со своего насеста.

– Объясняй давай, – спокойно проговорила я, снова усаживаясь на место.

– Совсем обнаглела! – никак не мог отойти от шока Мефистофель. – Первый и последний раз прощаю, поняла?

– Объясняй, – повторила я. – Покажи, что умнее меня, и прекрати задираться.

Мефистофель тут же закрыл рот и посерьезнел. Иногда он ничем не отличался от маленького ребенка.

– Так и быть. Муфлон – это Муфлон. У него свое почетное место в системе мироздания. А Ворона – существо незначительное. Иными словами, кому-то принадлежащее и непосредственно к работе Системы отношения не имеющее.

Значит, подумала я, Механическая Ворона это, должно быть, придуманное кем-то создание. Но тогда получается, что Муфлон никем не придуман и действительно существует во вполне реальном мире? В это было сложно поверить. Я, безусловно, верила в то, что он есть, но не здесь, а в неком параллельном мире, из которого приходят ночные кошмары и идеи для сюрреалистических шедевров. А если следовать выводу, что он ну совсем настоящий, то придется смириться с тем, что он спокойно ходит по улицам, ездит на автобусах или сидит в своей квартире, потягивая кофе и читая газету. Это сложно.

– Кому-то принадлежащее? – переспросила я, немного запутавшись в своих рассуждениях. – Мне?

– Ну, если бы тебе, она бы не исчезла, – вразумил меня Мефистофель. – То есть исчезла, но ты бы знала, куда. А ты не знаешь. Значит, не тебе.

– А кому тогда?

Мефистофель пожал плечами.

– Пытаюсь узнать. Первая и основная версия – вернулась к создателю. Кстати, если так, то вряд ли ты сможешь ее вернуть, – при этих словах он посмотрел на меня взглядом искренне сочувствующего поврежденному в уме человеку.

– Чего смотришь? – мне этот взгляд не понравился.

– Ну, захотеть вернуть вечно шебуршащую Механическую Ворону, которая шатается по твоей квартире, пока ты на нее не смотришь – это нужно уметь. Это, я бы сказал, слишком даже для тебя.

– Да я тогда просто так спросила. А теперь… Теперь мне интересно, кому она принадлежит и можно ли ее вернуть. Поможешь найти?

– Да ищу, ищу, – проворчал Мефистофель.

Интересно, почему он мне помогает? Я решила пока об этом не спрашивать. Меньше знаешь – лучше спишь, при бессоннице это особенно желательно. А вот кому принадлежит Ворона – это и впрямь интересно. О чем я и сообщила Мефистофелю.

– Сложный вопрос, – вяло проговорил он. – Она могла прицепиться к тебе по миллионам причин…

– Как же ты тогда узнаешь, кто это был?

– У меня свои методы, – Мефистофель надулся от важности.

Мы немного помолчали. Небо Пустоши почему-то ощутимо посерело, хотя ни о каких облаках и речи быть не могло. В этом месте никаких погодных изменений вообще никогда не бывало.

– Слушай, возвращайся-ка ты домой, – вдруг занервничал Мефистофель. – И мне пора. Пока! – он спрыгнул вниз с высоченного камня и был таков. Я удивленно посмотрела ему вслед, потом, недоуменно моргая, уставилась прямо перед собой. Как раз в этот момент налетел порыв ветра (значит, по крайней мере ветер здесь все-таки был) и поднял в воздух клубы песка и пыли.

Через минуту я открыла глаза и поняла, что нахожусь во все том же кресле, где привычно устроилась вечером. Это ли и есть мое «вернуться домой»?

За окном выл ветер. С балкона доносилось уханье Сов. Все забываю спросить Мефистофеля, надо ли их кормить, – вяло подумала я, перебираясь, как все нормальные люди, в кровать. Где бы ни находилась Пустошь и находилась ли вообще, после невольных визитов туда я чувствовала себя так, словно решила с два десятка сложных уравнений по математике. Правда, одолеть такое количество я, наверное, и не способна. Интересно, а Муфлон знает математику? Ну вот, опять глупый вопрос. Мефистофель прав. Когда-нибудь я получу Воплем «целенаправленно в мозг», как он выразился, и навсегда поселюсь в психиатрической больнице. Или сразу на кладбище, как повезет. Я ведь все еще толком не знала, какие последствия имеет Вопль полной силы, да и не хотела знать.

На этой тревожной мысли я уснула. Во сне меня преследовал силуэт Муфлона, виднеющийся в Пустоши за облаком песка и пыли. И хотя это был просто сон, в котором я не отдавала себе отчета, где я, кто я и что вообще вокруг происходит, по пробуждении мне стало немного страшно. Уж не Муфлон ли вчера напугал Мефистофеля? Жутковато. С другой стороны, тогда, чтобы его увидеть, мне не придется садиться в поезд и куда-то ехать. Вопрос в том, стоит ли нарываться…

В этот день заняться мне было абсолютно нечем. Помаявшись немного без дела, мне пришло в голову, что неплохо бы помочь Мефистофелю отыскать Ворону – все же это мне нужно, а не ему, и вряд ли у него пропасть свободного времени, чтобы этим заниматься. Не знаю, почему, но я была уверена в том, что у Мефистофеля есть дела поинтереснее, чем быть моей личной галлюцинацией. Между прочим, если это не так, то у меня дел меньше, чем у галлюцинации. Прискорбно. Но что поделаешь, я сама виновата в том, что моя жизнь практически замерла на одном месте.

Итак, решено – искать Ворону! Дело за малым: как это сделать? Вряд ли возможно что-нибудь разузнать, вбив в сайт-поисковик «Механическая Ворона».

Тем не менее, я уселась за компьютерный стол, включила музыку и задумалась. Мне всегда хорошо думалось под музыку. Слушая ее, удобно рассуждать обо всем происходящем как о мудреном сюжете, чтобы лишний раз не давать Мефистофелю повода пригрозить «правильным местом».

Ну, что тут у нас… Имеется персонаж, в квартире, где он живет, в какой-то момент появляется странное создание – Механическая Ворона, которая со стрекотом скачет тут и там, пока на нее не смотрят. Вскоре наваждение прекращается. Персонаж обеспокоен исчезновением и обращается за помощью к Специалисту. Специалист выслушивает пациента (другого слова не подобралось), изучает ситуацию и делает вывод, что Механическая Ворона – чье-то создание, но не персонажа, а кого-то другого. Кого? Это герою и предстоит выяснить, но как это сделать, он, то есть она, понятия не имеет.

Я зевнула и потянулась. Звучит увлекательно – во всяком случае, мне так казалось. Так кому может принадлежать странное создание? Первый вариант – персонажу, ведь Ворона долгое время находилась рядом с ним. Но нет, более осведомленный Специалист это отрицал. Значит, у Вороны должны были быть причины оставаться рядом с персонажем. Что-то в этом роде Мефистофель, то есть воображаемый «Специалист», тоже говорил. Как же узнать о причинах? Можно представить себя этой Вороной. Появляется два варианта – или ее что-то привлекло, или… Возможно, она просто временно поселилась, так сказать, по знакомству. Это интересно. Может, Ворону создал тот, кто знаком со мной?

Я стала вспоминать всех своих друзей и знакомых. Почти все жили в других городах. Раньше я постоянно ездила туда-сюда, а теперь вот почему-то закрылась у себя и отказывалась высовывать нос, думая о Совах, боясь Муфлона, а теперь еще и беседуя с Мефистофелем. Мне было стыдно и мерзко, но что тут поделать? Во мне что-то сломалось, и это надо починить, прежде чем являть миру свое, в общем, никому не нужное существование. Может, поиски Вороны – это как раз шаг на пути к этому.

В памяти медленно проплывали уже смутно знакомые лица, и каждое из них я пыталась связать с Вороной. Кто способен на такое? Пара кандидатур нашлась, но как-то не верилось. Что же дальше? Позвонить и спросить о Вороне? Глупее не придумаешь.

– Привет, – раздался вдруг голос у меня за спиной.

Я чуть не умерла от ужаса, но, когда обернулась, передо мной с издевательской улыбочкой на устах стоял Мефистофель.

– Месть за камень, – пояснил он. – Чем занимаешься?

– Думаю, как найти Ворону, – буркнула я.

– Бесполезно! – ободрил Мефистофель – да-да, именно ободрил, иначе его тон расценить было невозможно. – Предоставь это мне. Что это у тебя играет? – прислушался он.

Я искоса глянула на название песни и сказала:

– «Клетка». А что?

Мефистофель просиял.

– Я знаю потрясающую историю о клетке! Хочешь, расскажу? – он шутливо поклонился, протянул мне руку и коварно ухмыльнулся. Не знаю, почему, но я послушно коснулась его ладони – видимо, инстинкт самосохранения в общении с Мефистофелем не действовал. А вообще-то, от человека с такой улыбкой лучше бы убежать и спрятаться.

Однако ничего страшного не произошло. Я осталась сидеть на стуле, но картина перед глазами сменилась. Это был начальный кадр рассказываемой истории: какое-то заброшенное здание, перед которым стоял Мефистофель. Указав на него рукой, он начал рассказывать.

 

Глава III: Клетка, Проволока, неоправданное доверие и заоконная философия

– Здесь происходят очень странные вещи. Правда, этого никто не замечает… Кроме, конечно, тех, кто вынужден бывать тут постоянно.

Из дома послышался громкий крик. Кое-где за зарешеченными окнами загорелись огни. Человек все кричал – так сильно, так отчаянно, что, казалось, его рвут на части.

– Вот так все и случается, – невозмутимо проговорил Мефистофель.

К крику присоединились голоса, более спокойные, но тоже громкие. Некоторые испуганные, другие полные ярости.

Раздались удары о металл. Крики стихли.

– Пойдем посмотрим, – предложил Мефистофель.

Мы, разумеется, никуда не пошли, но он обернулся, дверь здания распахнулась, и я увидела тусклый, обшарпанный коридор. Освещение было настолько плохое, что я не сразу заметила, что там, испуганно вжавшись в стену, кто-то стоял.

– Это Тони, – указал на человека Мефистофель. – Славный малый.

– Ты уверен? – осторожно поинтересовалась я.

Мне удалось разглядеть лицо человека. Выглядел он как порядком перепуганный психопат, только что сбежавший из соответствующего заведения.

– Конечно, – пожал плечами Мефистофель. – На его счету, правда, не одно убийство, но менее славным это его не делает.

Я хотела возразить, но не успела. В конце тусклого коридора отворились белые двери, похожие на больничные, из них высыпали люди. Компания была на редкость странной, словно кто-то выдрал с разных концов города первых попавшихся людей – женщины в некогда белых лабораторных халатах, рослые мужчины в серой форме, смахивающие на охранников, один молодой человек в костюме и при кейсе и два подростка. Глаза их были странными, совсем пустыми. Ребята наверняка врезались бы в ближайшую стену, если бы их не вели за плечи – одного опекала женщина, другого мужчина. Именно он, поравнявшись с вжавшимся в стенку парнем, рявкнул:

– Какого черта ты здесь делаешь?!

Мне подумалось, что бедняга и впрямь забрался сюда тайком, и отсюда этот ужас, написанный на его лице. Но нет.

– Я… Я… – залепетал он. – Мне стало плохо.

Мужчины в серой форме рассмеялись. Женщины завели подростков, никак не отреагировавших на эту маленькую сценку, в другую дверь. Как только они скрылись, один из мужчин схватил Тони за плечо и толкнул в сторону помещения, откуда они вышли минутой назад.

– Слабак, – сказал он. – Иди давай, работай.

– А там… Там уже все?

– Конечно, все! Иначе зачем бы ты там сдался?

Они снова рассмеялись, прихватили с собой молодого человека с кейсом и неспешно вышли на улицу.

– Что это за место? – спросила я.

Мне было очень не по себе. Примерно то же я чувствовала во время просмотра одного фильма, где показывали психиатрическую больницу с ужасающего вида оборудованием для «непослушных» больных.

Молодой человек по имени Тони тем временем скрылся за дверьми.

– Пойдем, посмотрим, – проговорил Мефистофель со сладенькой улыбочкой.

Он опять с поклоном протянул мне руку, словно приглашал на танец.

– То есть как? Куда?

Но Мефистофель продолжал смотреть на меня, и я безвольно коснулась его ладони. В следующий момент я пожалела, что сделала это: мы стояли в том самом коридоре, который мгновением назад был всего лишь иллюзорной картинкой перед глазами.

– Что… – выдохнула я. – Эй!

Мефистофель прижал палец к губам и указал на приоткрытую дверь, за которой немногим ранее скрылись женщины с подростками.

Вдруг из щели выпросталась и схватилась за косяк поразительно бледная рука, вся в ссадинах, синяках, уколах и еще каких-то следах. От неожиданности я отпрянула.

В коридор шагнул мальчик лет тринадцати. Я попятилась и, врезавшись в стену, вжалась в нее – наверное, точь-в-точь как бедняга Тони. Меня прошиб холодный пот. Глаза мальчика были подернуты мутной белесой пеленой; зрачки едва виднелись, правый нелепо сполз куда-то в сторону.

Умом я понимала, что подросток просто слеп, но его вид внушил мне дикий ужас. Он напоминал ходячего мертвеца. С почти белой кожей, весь в кровоподтеках, он держался за дверной косяк, как за единственную надежду на спасение, и беззвучно шевелил губами.

Послышались торопливые шаги. Мефистофель схватил меня за руку и оттащил подальше – как раз вовремя, чтобы вышедшая женщина не заметила нас. Она взяла мальчика за плечо и не слишком мягко втолкнула его обратно в комнату. Дверь захлопнулась. Послышался лязг задвигающегося засова.

– Немедленно верни меня домой! – прошептала я.

– Ты дома, – хмыкнул Мефистофель и, видимо, заметив, как расширились мои глаза, терпеливо объяснил: – Я просто рассказываю тебе историю. Ничего не случится. Как будто тебе снится сон, понимаешь?

– Но ведь нас могут заметить?

– А во сне тебя что, никто не замечает? Пошли.

Мне ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. Сердце билось где-то в горле. Мне совсем не нравилось это жуткое место.

Мефистофель приблизился к белым дверям, приоткрыл их, заглянул внутрь. Довольно улыбнулся и поманил меня за собой.

Я вошла туда вместе с ним. Мефистофель сразу же тихонько прикрыл двери, словно нас и впрямь могли обнаружить. Но как только мы отгородились от коридора, он, заложив руки за голову, прогулочным шагом прошел вперед, будто бы был у себя дома.

– Смотри, – сказал он. – Клетка!

Он устремился к грязно-серому полотну, заслоняющему собой добрую часть стены, и скинул его на пол. Под ним действительно оказалась большая клетка. Мефистофель присел перед ней, обхватив колени руками.

Я огляделась. Помещение было огромных размеров и напоминало складское. В его глубине высились стеллажи с множеством склянок, деревянные и металлические ящики, какие-то баллоны, несколько больничных коек, сдвинутых к стене, там же – две-три пустые клетки. Сразу становилось ясно, что место, чем бы здесь ни занимались, не было заброшенным, но при всем при этом вид у него был неприбранный, небрежный.

Я перевела взгляд на Мефистофеля. Он поднял с пола какой-то металлический прутик, просунул сквозь решетку и сказал:

– О, живой. Впрочем, он так просто не умрет, конечно. Главные герои никогда так просто не умирают. Хотя, если подумать… – он призадумался. – Я вызвался рассказать историю о клетке, значит, главный герой – клетка.

– «Клетка» – женского рода, – съязвила я.

– Значит, это главная героиня, а главный герой – он. Видишь, все просто! – Мефистофель снова тыкнул во что-то металлическим прутом. В клетке появилось движение.

За дверьми раздались голоса. Я неуверенно подошла к Мефистофелю – с ним все же спокойнее. Он привел меня сюда, значит, знал, как в случае чего отсюда выбраться.

Я присела рядом и тут же в ужасе отшатнулась. В клетке, скорчившись, лежал человек! Совсем еще юноша, ему было не больше шестнадцати. Он был страшно худ и измучен. На голове, руках, да и, казалось, повсюду – окровавленные, но неумелые и грязные повязки из располосованного серого полотна. Наверное, заключенный накладывал их сам.

Мефистофель снова просунул внутрь клетки металлический прут. Я ударила его по руке.

– Прекрати!

Он проворчал было что-то невразумительное, но прервал себя на полуслове и прислушался. До нас донесся металлический лязг. Запахло спиртом.

– Сюда! – Мефистофель бесцеремонно толкнул меня под полотно, которое, упав на пол, образовало причудливую пещерку с массой изгибов.

Мы затаились там. Я ничего не понимала и поначалу была ни жива ни мертва от страха. Но потом ужас немного отступил. Может, оттого, что пока ничего особенно страшного не происходило, а, возможно, и потому, что я постепенно свыкалась с мыслью – это всего лишь история. Если же нет, и я не нахожусь сейчас у себя дома, то меня пора списывать со счетов: такое приключение случайной галлюцинацией уже не назовешь.

Из глубины помещения показался давешний парень – Тони. Выглядел он еще хуже, чем в коридоре. Его явно мутило. Создавалось впечатление, что, пытаясь избавиться от стресса, он принял внутрь спирта, при помощи которого на ходу протирал скальпель.

Тони присел перед клеткой точно так же, как минуту назад мы с Мефистофелем. С несколько затравленным видом заглянул внутрь. Потом просунул руку между прутьев решетки и легонько потряс заключенного за плечо.

– Ты опять его скинул? – громко спросил он – не зло, просто громко, как говорят, пытаясь достучаться до крепко спящего человека. – Ты же знаешь, нельзя.

Тони взялся за полотно, под которым мы укрывались, и тут у меня внутри снова все похолодело. Но заключенный что-то пробормотал, и парень с обреченным видом убрал руку.

– Ладно, – сказал он. – Скажу, что не заметил, хотя вряд ли они поверят.

Тони встал, собираясь уйти. Его остановил вопрос заключенного:

– Когда меня убьют?

– Ну-у… – Тони явно растерялся. – Тебя не собираются убивать. Они не хотят, чтобы ты умирал.

– Тогда пусть выпустят.

Тони промолчал.

– Тогда я умру, – словно бы решил заключенный.

– Понимаю, – выдавил из себя Тони. – Но, боюсь, тебе не позволят.

Он еще немного постоял рядом с клеткой, потом развернулся и, все так же протирая на ходу скальпель, удалился в другой конец помещения, где скрылся за стеллажами.

Заключенный медленно сел. Я смогла его разглядеть, и сердце сжалось от жалости: наверное, когда-то он был очень даже красивым, но теперь лицо его обезобразили те же следы, как и у того слепого мальчика. Руки в порезах, рядом с локтями свисали не то какие-то трубки, не то клоки плоти. И у него не было одного глаза – неумелая окровавленная повязка почти не скрывала пустую глазницу, из которой выглядывали красно-бурые ошметки.

Парень вдруг рассмеялся, без всякой на то причины. Он прислонился спиной к решетке и, глядя в стену, продолжал посмеиваться. Потом так же неожиданно утих.

– Мефистофель!

– Чего тебе?

Мне захотелось как следует вдарить ему по голове, но я сдержалась и нашла другой способ вытянуть из него информацию:

– Это так ты рассказываешь? Тоже мне, рассказчик!

– А, ну да. Они экспериментируют. Добывают детишек и экспериментируют вволю.

– Что?!

– Чего тебя так удивляет? – изумился Мефистофель. – Я тебе зачем все это показываю? Сама не видишь? Что же тут тогда, по-твоему, происходит?

Здесь он был прав, и я молча кивнула. Полотно над моей головой предательски зашуршало.

– Наш герой, – Мефистофель взглядом указал на заключенного, – оказался в клетке. И сидит там, к слову, уже не один год. А все потому, что не понял однажды извлеченного урока. Он подумал, что то, что нашептывает ему постоянно являющийся парнишка – бред, не хуже галлюцинации. Вот и поплатился.

– Ты мне угрожаешь?

– Что? – Мефистофель наморщил лоб, потом, поняв намек, фыркнул. – Это ты меня, что ли, галлюцинацией считаешь?

– Ну а если бы? – я ушла от ответа.

– Да иди ты, я не о том. Просто у него были друзья, которые замыслили недоброе…

– Какие же это друзья?

– Не перебивай. Тони скоро вернется. Так вот, они замыслили недоброе. Но кое-какой голос нашептал ему об этом, предупредил…

– Какой голос? Внутренний?

– Внешний, – туманно ответил Мефистофель. – Но внушить этому болвану хоть капельку здравого эгоизма, как видишь, не получилось. Он всегда рассчитывал на других. Думал, он в безопасности. Стоит позвать, и рядом окажутся друзья.

– Так неужели это его «друзья» организовали? – не понимала я.

– Не совсем. Они просто подсказали кое-кому за соответствующую плату, что именно он им больше всего подходит, и помогли его отловить незаметно от окружающих. Сами-то те еще кретины – даже не знали толком, что и зачем натворили. Эти им наплели… Ну да ладно. Итак, наш герой попал в западню, но, к его счастью, при нем оказалось целых два средства связи.

– Мобильники?

– Точно. Один они забрали, а о другом и не подумали. Тони за ним тогда круглосуточно наблюдал – это его работа. Он ее ненавидит, но бросить не может. Они его покрывают, ну и угрожают по совместительству. Но Тони все равно взял и сделал вид, что не замечает, как несчастный страдалец звонит и молит о помощи.

– Тогда он действительно ничего, – согласилась я.

– А теперь самое забавное, – Мефистофель садистски улыбнулся, и я поняла: ничего забавного он не скажет. – Перепуганный до полусмерти мальчик от испуга набрал не какой-нибудь там стоящий номер, а номер лучшего друга. Набирал, набирал, набирал. Но, представь себе, другу совсем не хотелось с ним разговаривать, и он сбросил все его звонки, или как там это у вас называется. Так же было дело и со вторым – они как раз проводили время вместе. Тогда он разослал сообщения…

– И что, никто не откликнулся?

– Нет. Все подумали, что он просто придурок и отнимает их время плохой шуткой. Ну, он бы, конечно, позвонил, куда надо, да только прежде, чем отошел от паники и шока, явились мучители. Засекли, отобрали все оставшееся, и только он связь с миром и видел. Потом, когда родственники заявили о пропаже, друзья-приятели жутко перепугались и ничего про звонки не сказали.

– Это… Это отвратительно, – прошептала я.

– Ага. Вот и сидит тут уже какой год. Вроде бы третий. Хочет свободы или умереть, три года в клетке – это не шутка. Но они не дают ни того, ни другого. И не дадут.

– Нужно его выпустить! – я стала подниматься на ноги, но Мефистофель увлек меня обратно.

– Спятила? – осведомился он. – Это же рассказ. История. Ее нельзя изменить.

– Но мы же сейчас здесь? Значит, можно.

– Нельзя. Вот знаешь, что было бы, если бы мы переместились в прошлое и попробовали изменить его?

– Ну, – я задумалась. – Эффект хаоса какой-нибудь? Вселенная уничтожится и так далее. Или просто все изменится до неузнаваемости. Что якобы когда меняется одно событие, если даже незначительное…

– Ха! Господи, люди о себе такого мнения, что это просто смешно, – фыркнул Мефистофель. – Я тебе скажу, что будет: ничего. Все будет так же, как было прежде. Вот если ты сейчас его выпустишь, это не поменяет того, что с ним случилось на самом деле. А знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что будущее, даже если ты вернулась из него в прошлое, уже произошло. То, что произошло, нельзя изменить. Так что я тебя обрадую – можешь попытаться предотвратить хоть появление планеты, все равно все останется прежним. В общем, молчи и наблюдай.

Его последняя фраза походила на поднятый занавес: сразу после нее двери распахнулись. Порог переступили женщина в белом халате и мужчина в серой форме.

– Тони! – грянул он. – Какого черта эта штука опять на полу?!

Тони показался на середине комнаты и с насквозь фальшивым недоумением взглянул на клетку.

– Не заметил… Сейчас поправлю.

– Не нужно, – сказала женщина. – Пусть побудет так. Сейчас приведем кое-кого. Народу будет много ходить.

– Ладно, – Тони безразлично пожал плечами – видимо, в словах женщины не было ничего необычного.

Мужчина прошел в другой конец помещения и с ужасным скрежетом подволок одну из пустых клеток. Ее поставили вплотную к той, где сидел заключенный. Теперь обе клетки разделяла общая решетчатая стена.

Человек в серой форме ушел. Женщина пристально посмотрела на пленника.

– Не умер? – осторожно спросила она у Тони.

– Нет, – сказал тот.

– Хорошо.

– Чтоб вы сдохли, – вдруг очень четко проговорил заключенный.

– Да-да, слышали, – равнодушно откликнулась женщина и, отойдя, застыла в ожидающей позе.

– Время от времени сюда подселяют кого-нибудь, – очень тихо произнес Мефистофель. – Очередные жертвы. Только они или быстро умирают, или их в другую комнату отводят.

– Почему тогда этот не умирает? – спросила я шепотом. Мне было ужасно жаль заключенного. Он выглядел настолько измученным, что, казалось, смерть – это лучшее, что могли сделать для него эти люди.

– Не повезло, – сказал Мефистофель. – Они не хотят, чтобы он умирал – у него поразительная выживаемость. Умрет, и эксперимент сорвется. В него столько всякой дряни напихали, что другого такого тела так просто не сыщешь. Умрет – придется заново начинать.

– Тогда они могли бы его вылечить!

– Раны – это они специально, – пояснил Мефистофель и проговорил, явно передразнивая женщину в белом халате: – А попробуем еще и это – вдруг не умрет? О-о, тогда еще и это можно…

– Прекрати! – я зажала уши. – Это ужасно! Заканчивай это все!

– Да ладно тебе, самое интересное начинается! Послушай меня, Проволока, – он впервые так меня назвал, и я даже слегка опешила – когда это моя личная метафора стала моим прозвищем? – Я ведь тебя знаю. Тебе не терпится увидеть, как все отрицательные герои этой истории получают по заслугам.

Это было не совсем так. Праведный гнев, конечно, во мне таился, и справедливого возмездия за загубленные жизни хотелось, но не так чтобы очень. Ведь Мефистофель сказал, что все равно ничего нельзя изменить – так что толку ждать того, чего, может, и не будет, и на что ты никак не сможешь повлиять?

– А они получат по заслугам? – спросила я на всякий случай.

– Понятия не имею, – ответил мерзавец.

Снова шаги в коридоре. Женщина в белом халате предусмотрительно отошла в сторону. Прикрытые двери с размаху распахнулись, судя по всему, от удара ноги; по полу протащили сначала одно бессознательное тело, потом второе, затем третье. Два парня и девушка – не старше шестнадцати лет.

– Видишь? – заговорщицки шептал Мефистофель, пока их бросали, словно неживой груз, во вторую клетку.

– И что? – с отвращением спросила я.

Мефистофель хихикнул.

– Его друзья, – сказал он.

В комнате остались только Тони и женщина. Она подошла к первой клетке, просунула руку между прутьями, несильно дернула заключенного за волосы и, дождавшись реакции – он отполз подальше, – удалилась.

– Шутишь! – прошептала я.

– Они самые. До которых он не дозвонился очень некстати. – Мефистофель засмеялся.

Но мне не было смешно. Заключенный никак не отреагировал на появление новых пленников. Он сел на прежнее место и смотрел в стену.

– Вот этого я больше всего не люблю в историях, – Мефистофель тяжело вздохнул. – Время. Ты должен узнать о массе совершенно ненужных подробностей, чтобы дойти до концовки. Пойдем?

Я не успела ответить. К счастью, я вроде бы снова сидела на стуле, а страшная комната в страшном здании находилась всего лишь у меня перед глазами. Теперь женщины в белых халатах что-то делали с вновь прибывшими пленниками. Раздавались душераздирающие крики, но заключенный первой клетки никак на них не реагировал.

– Что же с ним случилось? – спросила я. – И с ними?

– Он их узнал, – сказал Мефистофель. – Но только посмеялся. Видишь ли, после постоянных пыток в клетке он… Ммм… Несколько не в себе.

– Еще бы. Было бы странно, если бы он остался нормальным, – резонно заметила я. – Но ты же сказал, что все они получат по заслугам?

– Ну, не совсем, – за спиной Мефистофеля показались вооруженные отряды.

– Последнее похищение не осталось незамеченным и их, как вы выражаетесь, накрыли. Те трое были просто в ужасе от того, что увидели, кляли себя последними словами и так далее. Девушка покончила жизнь самоубийством. Те двое, в принципе, полностью в порядке. А наш главный герой после еще одного года страданий в больнице взял и умер.

– Не смей так говорить о его смерти! – укорила я. – Не смей, слышишь!

– Какие мы нежные, – хмыкнул Мефистофель. – Ну хорошо, он трагически скончался. Правда, ближе все-таки «взял и умер»… По существу, он умирал все это время, просто очень долго. Что поделаешь. Не повезло. Как ты думаешь?

Изображение – мертвый заключенный на больничной кровати – исчезло. Мы с Мефистофелем находились у меня в комнате. Все так же был включен компьютер, играла музыка – «Клетка» стояла на повторе.

Я решительно нажала на паузу.

– Что я думаю? – повторила я. – Я думаю, что это ужасная история. Он так и не получил свободы…

– Зато он умер, – заметил Мефистофель. – Для него это было совсем неплохой альтернативой.

– И ему не просто не повезло, – не слушая, продолжала я. – Если бы они тогда откликнулись…

– Ага! – щелкнул пальцами Мефистофель. – То есть ты признаешь, что он допустил ошибку, когда не послушал голоса и доверился им?

– Конечно!

– Ну вот, имей в виду на будущее.

– Надеюсь, это все-таки было вымышленной историей без крупицы правды. Этого ведь не происходило на самом деле? – осторожно поинтересовалась я.

Мефистофель, посмеиваясь, покачал головой.

– Это история. В любом случае она имела место быть. Но дело даже не в этом. Вещи и похуже происходят каждый день. Прямо за твоим окном. Ты просто не знаешь. Никто не знает, кроме их главных героев…

– И тебя, ага, – уже раздраженно ответила я. – Господи! Я теперь спать не смогу… Такое ужасное место…

– Ничего не поделаешь, – сказал Мефистофель. – Придется привыкнуть.

– Ты о чем это? – я заподозрила неладное.

– Просто о том, что ночные кошмары все равно приходят, рано или поздно. Почему бы не попрактиковаться перед их появлением? Ну, ладно. Мне пора. Ведь еще нужно искать твою Механическую Ворону.

До самого вечера я сидела на кухне и глядела в окно. Голова была полна страшных образов, а слова Мефистофеля никак не желали выходить из головы.

«Прямо за твоим окном… Ты просто не знаешь».

 

Глава IV: Единственно Правильное Мнение, прощание с Совами и призрак на тротуаре

Я в очередной раз проходила надоевший путь домой. С каждым днем в голове становилось все мутнее и мутнее. Я окончательно перестала понимать, куда и зачем я иду. Нет, отчет в действиях был, а вот смысла решительно не было. Ни малейшей толики смысла в этой бесконечной череде приходов и уходов. Должно быть, это называется застоем, и справиться с ним можно банальным выездом… Кому не расскажешь, любой посоветует сменить обстановку. Даже Мефистофель.

Я представила, как сажусь на поезд. Темнота. Вагон мерно покачивается. За дверью купе раздаются шаги. Тихий скрип. Я открываю глаза.

Муфлон.

Стряхнув с волос снег, я вбежала в подъезд. Сердце отчего-то бешено заколотилось. Мне вдруг показалось, что за мной все это время наблюдали. Паранойя, но с ней приходится мириться: нельзя же приказать себе не чувствовать. Помнится, как-то раз я случайно услышала разговор – один молодой человек, судя по всему, психолог в проекте, вдалбливал другому, что, по сути, выправить безвольного человека, погрязшего в земных проблемах, проще простого. Нужно всего-навсего научить его слушаться голоса в голове, причем именно того, который в нужный момент говорит ему исконно правильные вещи. Работа подсознания на уровне! Мне тогда еще подумалось, что если такие люди становятся психологами, то я чего-то не понимаю. Наверное, у этого уникума в голове всю жизнь вещает один-единственный голос, который говорит одни только исконно правильные вещи. Кстати, было бы забавно, если бы вследствие какой-нибудь психологической травмы этот голос приказал ему убить. Бедолага наверняка бы послушался.

Главная проблема таких людей в том, что они уверены – голос в голове – это всего лишь голос, голос разума, как они любят называть это, наше «я», плетущее мысли. Голос, который вполне можно объяснить научно. Мозг, он все-таки мозг и не бездействует.

Может, в чем-то они и правы. Однако голоса в голове нельзя оставлять без присмотра, иначе они могут наделать бед. Если внимательно послушать их, то начнешь замечать, что они весьма своевольны. А если ты слышишь только один голос – значит, у тебя серьезные проблемы, и вовсе не наоборот. Один голос – это очень опасно. Это свидетельство того, что на все вопросы отвечает Единственно Правильное Мнение, которому надо безоговорочно следовать.

Впрочем, в излишнем многообразии голосов тоже нет ничего хорошего. Несколько, умеренной громкости – в самый раз. Но нужно уметь вовремя прислушаться к одному и воспротивиться другому. На самом деле, это не так уж и сложно. Например, когда мне показалось, что за мной кто-то наблюдает, я безропотно подчинилась голосу, вопящему об опасности. Есть она или нет, неважно. Лучше перестраховаться. Ведь я не на людной солнечной улице, а в пустом темном дворе.

Лифт не работал. Поднимаясь по лестнице, я думала о том, что в последнее время мои голоса очень приглушенные. Их трудно расслышать. Они, как и я, потеряли волю к жизни. Смерти нам не хотелось, зато хотелось смысла и определенности – до боли, до отчаяния. Хотя бы чуть-чуть.

На третьем пролете за окном вдруг ярко зажегся фонарь. Я машинально глянула на улицу сквозь грязное стекло. На тротуаре, за голыми деревьями в палисаднике, кто-то стоял. Мне показалось, что темный силуэт поднял голову и неотрывно смотрел прямо на меня.

В ушах зазвенело. Прозвучал слабый, далекий отголосок Вопля.

Я немалым усилием воли заставила себя отвернуться от окна и стала торопливо преодолевать оставшийся путь. В горле пересохло, дыхания не хватало. Все вокруг казалось разрушенным. Заброшенный дом, гнилые двери пустых квартир, в которых живут лишь воспоминания о людях… Они ходят и разговаривают, чему-то смеются, расспрашивают друг друга. Что, если и вправду так? «Я – воспоминание о маленькой девочке. А вы?» Или еще лучше: «Когда-то мне принадлежала маленькая девочка. А вы кем правили?»

Мир, в котором не люди рождают воспоминания, а воспоминания – людей. Наверное, так и происходит в мире воспоминаний. Все видят мир под разным углом, даже они. Но глупые люди свято уверены, что у человечества главная роль во Вселенной… Ха-ха. Одно неосторожное движение – и человек полностью зависит от своего взбунтовавшегося разума и целиком подчиняется ему. Какой же он главный? Побеждает всегда самый громкий голос, даже если он чужой. Поэтому, в конечном итоге, все падут жертвами Муфлона – Воплю противостоять невозможно.

Наконец, я добралась до двери своей квартиры. Она не была прогнившей – обычная добротная дверь, за которой находилась обычная квартира. Двери вокруг тоже были в полном порядке. За ними, к счастью, жили люди. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить. Когда долгое время проводишь наедине с собой, кажется, что вокруг никого нет и никогда не будет, но, слава богу, это не так.

Войдя в квартиру, я сразу подошла к окну и выглянула на улицу. На тротуаре по-прежнему кто-то стоял и смотрел прямо на меня. Возможно, это был обман зрения – за голыми ветвями непросто что-нибудь разглядеть, особенно с такой высоты. Хорошо бы, действительно обман! Не слишком-то это приятно, когда за тобой неустанно наблюдают. Даже если это плод собственного воображения.

Ночью мне снилась Пустошь. Сухой ветер снова поднял песчаные вихри, песчинки больно царапали щеки, но при этом умудрялись не попадать в глаза, так что я разглядела вдали человеческий силуэт.

Некто неотрывно смотрел на меня. У неизвестного не было ничего общего с видением, поселившимся у моего подъезда, но, как ни странно, от этого стало еще больше не по себе. Плохо, когда тебя преследуют, но если преследователь не один – это уже серьезно. Нужно спросить у Мефистофеля, чего он тогда так испугался… Или это он специально меня пугал? С него станется.

Я хотела встать и бесстрашно пойти навстречу силуэту, едва видневшемуся из-за песка, но человек неспешно повернулся и ушел. Вот так просто – взял и ушел. Медленно, будто бы ему было целиком наплевать на меня. Посмотрел и хватит. Ну, так даже лучше, подумала я. У меня и так достаточно странных и страшных видений, то и дело пытающихся прорваться в реальность. Или наоборот – я их видение… Всегда путаюсь в таких вещах.

Наутро я первым делом выглянула в окно. Тротуар совершенно точно был пуст. И слава богу.

Я завалилась на диван с блокнотом и ручкой, рассеянно размышляя, что бы такого написать. Чуть ли не с самого рождения меня преследует дурная привычка пытаться изложить что-нибудь (неважно, что) таким образом, чтобы это было просто, понятно и необходимо мне, и совершенно непонятно, зато очень эффектно для других. Чтобы через десять лет кто-нибудь, найдя запись в старом блокноте, углубился в тайны загадочных строк, вышел на темную улицу и нашел там следы встречи с Муфлоном десятилетней давности. Стоит ли говорить, что здесь я неизменно терплю сокрушительные поражения? Думаю, если убрать такой нюанс как практически нулевая вероятность того, что запись найдется и заинтересует читателя, главная проблема в том, что это не нужно в первую очередь мне. Все, что требуется человеку, надежно заперто в его разуме. Стоит постараться выразить это, и оно успешно замаскируется, оставшись для непрошеных свидетелей сущей глупостью.

Я давно все это знаю, но все равно исправно пишу такие вот глупости и почти сразу их уничтожаю. Один голос внутри меня этого не одобряет. Он уверяет, что я потрясающий человек, который способен взглянуть на любую вещь с тысячи разных позиций, но только не со своей собственной. Интересно, что это за заносчивый голос такой? Если бы Мефистофель узнал о его существовании, то наверняка был бы просто счастлив. Я уже заметила, что он души не чает в эгоизме и самолюбии.

Кстати, давненько я его не видела. Может, он ищет Механическую Ворону? Хорошо, если так.

Я коротко записала в блокнот какие-то невразумительные обрывочные фразы о Муфлоне и темных улицах. Потом внимательно прочла написанное, вырвала несколько заполненных листиков и, разорвав их на мелкие кусочки, выбросила в ведро.

Время шло. В тишине надвигающегося вечера меня окутало приятное, теплое, удивительно спокойное чувство. Будто бы съехавший куда-то мир вернулся на свое место, и все стало по-прежнему. Не знаю, правда ли в прошлом все так уж хорошо, чтобы хотелось туда вернуться, но ощущение было именно такое. Очень жаль, что оно не продлилось долго и постепенно перешло в болезненную опустошенность.

За окном стемнело. Атмосфера в комнате стала сгущаться. Тишина потихоньку начинала звенеть – еще немного, и она исчезнет, сменившись могильным безмолвием, а затем отголоском Вопля или даже самим Воплем.

Уши больно заложило. Я сдавила голову ладонями и уткнулась в подушку. Может, именно поэтому мне так хочется найти Ворону, подумалось мне. Каждую ночь она прыгала по квартире, звеня и шурша своими шестеренками, и у тишины не было ни малейшего шанса победить.

Дышать становилось тяжело. Голова болела почти нестерпимо. Перед внутренним взором проносились безумные картины. Я медленно проваливалась в сон…

В Пустоши, казалось, не было никого и ничего. Песчаных вихрей не наблюдалось, но почему-то разглядеть местность не представлялось возможным. Только знакомый звук вливался в уши и заставлял думать о том, что кто-то здесь все-таки был. Но, хоть я и знала, кто так надоедливо ухает, с Пустошью это совсем не вязалось.

Совы, живущие на моем балконе. Их я уже давненько не слышала, и очень удивилась. Настолько, что проснулась.

В комнате было темно. Я приподнялась на локте и прислушалась. Да, действительно, с балкона доносилось уханье, но не так, как всегда. Оно было каким-то тревожным и удалялось… Я в недоумении села.

Совы начали проявлять признаки жизни довольно давно, но еще ни разу я не пыталась их увидеть. Несколько раз с балкона, помимо их уханья, слышались другие странные звуки, будто бы кто-то копошился среди коробок. Я без особого рвения отодвигала занавеску и бросала беглый взгляд на захламленный, промерзший балкон. Этим мои исследования и ограничивались. Я отнюдь не стремилась узнать, что же это – вполне реальные птицы, каким-то образом пробравшиеся на застекленный балкон и устроившие там гнездо, или плод воображения. Но теперь, раз они улетали, это был мой последний шанс их увидеть.

Я встала, отодвинула занавеску и посмотрела на балкон. Планировала тщательно изучить его, но этого не потребовалось. Первое, что бросилось мне в глаза – приоткрытое окно.

Это было более чем странно. Я не выходила на балкон уже несколько месяцев, и окна, конечно, были плотно закрыты.

Наверное, это сделали Совы, – усмехнулась я про себя. Сначала Ворона ушла, теперь и Совы покинули. Стоило подумать на эту тему, может, даже написать какое-нибудь глупое руководство. Скажем, так:

Степени одиночества:

1-я степень. Вас оставляют близкие и не близкие люди

2-я степень. Вы начинаете видеть и слышать то, чего почти наверняка не существует

3-я степень. Вас покидает все, что вы успели напридумывать

Правда, одинокой я себя совсем не чувствовала. Я вообще никак себя не чувствовала. Жила – и все.

Я с немалым трудом открыла балконную дверь, которая наверняка подзабыла о том, что умеет отделяться от косяка. Повеяло жутким холодом. Мне пришлось побороть желание вернуться в теплую комнату и пробраться через завалы к приоткрытому окну.

Прежде, чем закрыть его, я выглянула во двор. На тротуаре кто-то стоял, и, задрав голову вверх, смотрел прямо на меня.

 

Глава V: Негласное наблюдение, проблемы от мыслей и хозяин Вороны

Прошло немало времени, а в моей жизни, к сожалению, все не было сколько-нибудь значащих перемен. К сожалению – потому что мне безумно хотелось, чтобы призраки меня не беспокоили.

Я имею в виду силуэт на тротуаре, который никак не желал исчезать. Каждый вечер с наступлением темноты он исправно появлялся там, под моим окном, и, подняв голову, неотрывно смотрел на меня. Бывало, я возвращалась домой очень поздно, проходила прямо по этому месту, и тротуар, конечно, был пуст. Несколько раз я поднимала голову, чтобы обнаружить хоть какой-нибудь намек на иллюзию, прикинуть расстояние до окна и разобраться, не грезится ли мне злосчастный силуэт из-за какого-нибудь дерева или тени от ограды палисадника. Но после пары-другой таких экспериментов я не нашла никаких подтверждений заманчивой версии, хотя очень хотелось. Не затем, чтобы, как бывает в фильмах и книгах, увериться в собственном рассудке, жалко подражая реальному человеку, для которого подобное неприемлемо. Мне просто было страшно. Будто бы там, на тротуаре, стоял Муфлон. Возможно, это и в самом деле так, однако, по счастью, Вопля не слышалось. Только слабые отголоски во сне, совсем не связанные с теми моментами, когда я выглядывала в окно и видела силуэт. Разумеется, это не значило, что там, на тротуаре, не Муфлон.

Однажды мне в стотысячный раз совсем не хотелось спать, и я решила провести бессонную ночь в тесной компании с компьютером. И, раз уж дело было решенным, я выглянула в кухонное окно: какая разница, и так и так будет не по себе.

На тротуаре исправно чернел человеческий силуэт с поднятой головой. Может, крикнуть, – подумала я. Но что? «Кто там?» Почему бы и нет.

Я уже собралась воплотить нехитрый план в жизнь, когда на плечо вдруг легла чья-то рука. Я вздрогнула всем телом и резко обернулась. Конечно, за спиной стоял ухмыляющийся Мефистофель.

– Не делай так, – нахмурилась я.

– Буду делать, – пообещал Мефистофель. – Надо же тебя как-то развлекать.

– Ты это называешь развлечением?

– По крайней мере, мне удается тебя злить. Это уже кое-что.

Он оттолкнул меня в сторону, распахнул окно и, как ни в чем не бывало, уселся на него, свесив ноги на улицу и совершенно не боясь свалиться вниз – даром, что пятый этаж.

Повеяло холодом, но я ничего не сказала. Мне было интересно, знает ли Мефистофель что-нибудь о призраке с тротуара. Или почему улетели Совы. Вопросов, вообще, накопилось немало.

– Искал я твою Ворону, – сказал Мефистофель. – Почти нашел. Кажется, я знаю, от кого она к тебе прицепилась.

– От кого?

– Сама увидишь, – Мефистофель недобро усмехнулся, будто Механическая Ворона была домашним питомцем маньяка-убийцы. – Ты чего? – он с подозрением посмотрел на меня.

Я пыталась через его плечо кинуть взгляд на улицу.

– Стоит там кто-нибудь? На тротуаре.

– Нет. А кто там должен стоять?

– Думала, ты знаешь.

– Тебя интересуют совершенно идиотские вещи, – любезно высказал свое мнение Мефистофель. – Какая тебе разница, кто там стоит. Стоит – значит, надо.

– А если все-таки не надо? – не согласилась я.

– Ему точно надо, – заверил Мефистофель. – Иначе бы не стоял. А остальное тебя не касается. Ведь не у тебя дома он стоит.

Логика в его словах имелась, и убеждать в том, что это все равно неприятно, было бесполезно. Но мне показалось, что Мефистофель что-то знает о призраке. Не знал бы – расспросил меня о нем поподробнее.

– Это был ты?

Мефистофель вместо ответа расхохотался так, что чуть не выпал из окна и решил от греха подальше вернуться в кухню.

– Я тебя умоляю, – еле выговорил он, давясь от смеха. – Я бы нашел массу других интересных занятий.

– Не сомневаюсь. Ладно, помолчи, – я закрыла окно и направилась в комнату. Мефистофель пошел за мной.

Не обращая на него внимания, я уселась за стол и, подперев щеки ладонями, с безучастным видом уставилась в монитор. Там не было ровным счетом ничего интересного.

Появление Мефистофеля перепутало все мысли и планы. Теперь я не могла думать ни о чем другом, кроме как о Механической Вороне и призраке на тротуаре. А ведь казалось, что жизнь начала более или менее налаживаться – шли своей длинной вереницей скучные, зато совершенно реальные дни. Глупые мысли, приглушенные голоса в голове, слов которых не разобрать, и призрак – не в счет. От этого все равно никуда не денешься. Хотя касательно призрака можно, наверное, поспорить.

– Слушай, Мефистофель, – сказала я. Получилось как-то неуверенно – будто я считала, что его здесь уже нет, но на всякий случай решила проверить.

– Чего тебе? – откликнулся он.

– А что такое нормальная жизнь?

– Идиотизм.

– Низкий тебе поклон от всего человечества, – усмехнулась я. – Ну, большей его части.

– Да нет! – Мефистофель нетерпеливо прищелкнул языком. – Я не о том. Жизнь, любую, идиотизмом не назовешь. Идиотизм – это делить жизнь на нормальную и ненормальную. Такой идиотизм, что даже словами не описать. Если, конечно, это только о том, что ты имеешь в виду.

– А откуда ты знаешь, что я имею в виду? – я обернулась и подозрительно покосилась на него.

– Чтоб я про тебя чего-то не знал, – хмыкнул Мефистофель. – Я, между прочим, за тобой наблюдаю.

– Значит, это ты стоял на тротуаре?

– Еще чего. Дел у меня больше нет. Вообще, ты бы в обморок грохнулась, если бы узнала, сколько народу за тобой наблюдает.

– Но почему именно за мной?

Мефистофель снова расхохотался.

– Ну ты даешь! Ты сегодня не в себе. Только за тобой… Выискалась особенная. Ну-ну.

– И впрямь, – я потерла лоб. – Значит, наблюдают за всеми?

– А как же, – подтвердил Мефистофель и недовольно поморщился. – За вами глаз да глаз нужен.

– Охраняете? – полюбопытствовала я.

– Следить нужно, чтобы не совались, куда не следует, – Мефистофель обиженно нахмурился – видимо, с этим заданием он справлялся неважно. – То есть, – спохватился он, – наоборот. Чтобы совались, куда следует. Вот. Ну что, хочешь посмотреть, кому принадлежит твоя Ворона? – Мефистофелю явно хотелось перевести тему.

– Хочу, – сказала я.

Лицо Мефистофеля на несколько секунд приняло озабоченное выражение. Казалось, сейчас он посмотрит на часы и скажет что-нибудь вроде «ох, у меня сейчас страшно мало времени, давай как-нибудь в другой раз». Но о времени он не справился, да и вообще не сказал ничего подобного. Просто со своей обычной коварной улыбкой подал мне руку. На этот раз в его действиях чувствовалась некоторая неуверенность. Мне это совсем не понравилось. Если уж он не уверен, то что говорить обо мне?

Но, словно мне кто-то приказал, я послушно коснулась его ладони. Произошло то, чего я опасалась больше всего.

Не было никаких предупреждений, никаких картинок или голосов; мы просто вдруг оказались в другом месте, причем в полной и абсолютной темноте. Однако, несмотря на то, что видно ничего не было, сразу чувствовалось – я не в родном доме. Воздух здесь был спертым, с легкой примесью химии, будто бы поблизости постоянно пользовались ацетоном.

Оптимизма мне это не прибавило. Дышать стало трудно, захотелось выбраться. Хорошо еще, здесь было не слишком тесно, иначе бы я с ума сошла. Паника и без того начала потихоньку подбираться ко мне, в очередной раз отгоняя прочь болезненную апатию. Я не боюсь темноты, но одно дело темнота в том месте, которое тебе хорошо знакомо, и совсем другое – когда понятия не имеешь, где находишься.

– Этого-то я и боялся, – послышалось рядом недовольное ворчание.

– Ты здесь? – мне стало немного легче – судя по всему, Мефистофель находился в нескольких шагах от меня.

– Конечно, здесь, – фыркнул он.

– Мы опять в каком-нибудь жутком месте?

– Ты про то чудное заведение? – Мефистофель с шумом втянул носом воздух. – Не обращай внимания. Рядом то, что ты изволила назвать «нормальной жизнью». Обычное предприятие. Без понятия, правда, чем здесь занимаются.

– Темновато для нормального предприятия, – хмыкнула я.

– Предприятие рядом. Страшно, да? – в голосе Мефистофеля послышалась откровенная издевка. – Придется терпеть! Посмотрим, на сколько тебя хватит.

– И совсем не страшно, – сказала я. – Просто неудобно.

Я прислонилась к стене, у которой стояла, предварительно ощупав ее руками. Она была выложена крупной плиткой. Значит, помещение более или менее современное. Непонятно, правда, хорошо это или плохо.

Сделав глубокий вдох, я закрыла глаза. Задавать вопросов не хотелось. Не станет Мефистофель ободрять и сочувствовать, только позлорадствует. Думать о том, насколько все реально, тоже не было никакого желания. Какая разница. У нереального тоже есть время, и приходится ждать, когда оно закончится.

Но, не успела я толком подготовиться к долгому ожиданию, Мефистофель сам начал разговор.

– Пустяк, – сказал он. – Вообще-то так делать нельзя.

– Я была в этом уверена еще с прошлого раза.

– Так можно, – возразил Мефистофель. – А так – нельзя. Ну, не заладилось. Нужно подождать. Только посмотрим и сразу назад.

– Еще не хватает пункта «никому не говори», – невесело усмехнулась я.

– Да хоть на этом расскажи… Те-ле-ви-де-ни-и. Мне-то что?

Ясно. Значит, все-таки ждать. Что ж, по крайней мере, я не одна и знаю, что рано или поздно все закончится. Мы посмотрим на предполагаемого хозяина Механической Вороны, и все сразу встанет на свои места. Возможно, ее даже удастся вернуть. Было бы здорово. Я представила, как лежу в темноте, завернувшись в теплое одеяло, и слышу, как раздается скрип металлических лапок, прыгающих по полу…

Впервые мне пришло в голову, что злосчастных Сов, когда они молчали, я тоже ждала. Лежала и представляла, как они ухают. Теперь этого тоже не будет. Или все это фантазия, и никаких Сов и не было?

– А куда девались Совы? – спросила я. Спрашивать о том, были ли они – бессмысленно. Мефистофель снова начнет издеваться.

– Кхм, – он кашлянул, видимо, за неимением возможности покрутить пальцем у виска – все равно в темноте не видно. – Ты не поверишь. Улетели.

– Без тебя знаю, – у меня немного отлегло от сердца. – Но почему?

– Очевидно, по тем же причинам, что и Механическая Ворона.

– И где они сейчас?

– Ну да! Еще и Сов твоих искать? – возмутился Мефистофель. – Не дождешься. Мало мне твоей Вороны. Сама ищи, если надо, – он немного помолчал, потом вдруг добавил: – Но я бы не советовал.

– Почему? – заинтересовалась я.

– Как ты их там называешь?.. Вот-вот.

Совы-убийцы, так я пару раз нарекла их в мыслях. В самом деле, нельзя представить таких существ безобидными. Если подумать, именно из-за них я опасалась выходить на балкон.

– Но ведь это просто я так называю, – сказала я. – Что от меня зависит?

– Ага. И какое совпадение, что Муфлон оказался Муфлоном. Не человеком с головой муфлона, не человекомуфлоном, не муфлоночеловеком и даже не бараном, а именно Муфлоном.

– Ну если он Муфлон? – растерялась я.

– Вот и делай выводы.

Я немного подумала. Странно, конечно. С одной стороны, увидь я человека с головой оленя, наверное, могла бы назвать его Оленем. Но Муфлон – это все-таки не олень, первым в голову не придет – попробуй опознать.

Он снова вспомнился мне во всех красках. Ночь. Поезд. Дверь купе с тихим скрипом отъезжает в сторону. Я оборачиваюсь. Муфлон.

Он оглядывает купе, будто ищет кого-то, потом закрывает дверь и уходит. Сердце бьется как сумасшедшее, но вроде бы не от испуга. У меня в голове только одна мысль – Муфлон. После этой неожиданной встречи его образ тревожил меня довольно долгое время, но сейчас мне показалось, что это было не так уж и плохо. Странное создание среди такого нестранного мира, небольшой секрет, заставляющий задуматься о тайнах мироздания. Приятные фантазии с легким, заманчивым оттенком страха.

Теперь же все по-другому. Голову разрывает Вопль, на балконе ухают Совы; инстинкт самосохранения гонит прочь от подобных иллюзий, но во сне видится Пустошь, где на огромном валуне восседает Мефистофель, а вдали кто-то бродит. Кто?

Я наморщила лоб, вспоминая уже подзабывшийся силуэт в песчаной буре. Мефистофель тогда здорово занервничал.

– Мы были в Пустоши, – проговорила я вслух. – Я видела там кого-то. Кто это был?

– Кого-то… – повторил Мефистофель. – Как выглядел? – голос его зазвучал напряженно.

– Не знаю. Просто силуэт. Кажется, ты из-за него испугался.

Я очень пожалела, что вокруг темнота и нельзя разглядеть лица Мефистофеля. По-моему, он заволновался.

– Это Муфлон? – предположила я.

– М-м, – промычал Мефистофель. – Нет. Вопль туда, может, и долетает, если ты там шляешься. Но Муфлон туда не пойдет.

– Тогда кто это был?

– Понятия не имею.

– Интересно.

– Чего интересного? – не понял Мефистофель.

– Я же вижу, что ты врешь, – сказала я. – То есть слышу, – поправилась я: вокруг по-прежнему царила темнота, хоть глаз выколи. – Но если ты хотел скрыть кого-то, то мог бы просто сказать, что это был Муфлон. Тогда я бы и спрашивать дальше не стала, и держалась подальше.

– Позволь заметить, – Мефистофель явно разозлился, – что твое «держалась подальше» Муфлону до лампочки. Так что даже не пытайся. Понадобится – найдет. Не убежишь. Поэтому уж лучше, как нормальный человек, выпрямись, подойди и выскажи все, что о нем думаешь.

«Негодяй и эгоист», – в который раз отметила я про себя. Так себя ценит, что, кажется, и перед самим Господом предпочтет выказать презрение. Будет умирать от страха, но упрямо сделает то, что задумал. Что ж, в чем-то он прав. Да и честность перед самим собой – это, в общем, не так уж и плохо.

– Ладно, – сказала я. – Запомню.

– Запомни, – в голосе Мефистофеля послышалось удовлетворение, да такое, что кот, объевшийся сметаны, позавидует.

– И все же, кто там был?

Мефистофель выдержал паузу. Потом проговорил неожиданно низким, шелестящим голосом:

– Рискнешь проверить?

– Пожалуй, нет, – ответила я. Чего зря нарываться на неприятности?

– Вот и не задавай глупых вопросов, – успокоился Мефистофель.

Что-то он все-таки скрывал. Ну и ладно.

Неприятные чувства неожиданно отпустили меня, дышалось уже свободнее, темнота не вызывала страха и даже опаски, только очень уж надоела. Ни о чем больше не беспокоясь и ни о чем в особенности не думая, я от нечего делать стала выстукивать пальцами дробь по собственной руке. Выходило беззвучно, но действие не давало окончательно заскучать.

По ощущениям, прошло еще около пяти минут, прежде чем Мефистофель, наконец, встрепенулся.

– Пора! – он схватил меня за руку. – Пойдем.

Я послушно двинулась за ним. Всего шагов через пять мы уткнулись в дверь, Мефистофель легко приоткрыл ее, и мы, выскользнув наружу, оказались на улице. Там Мефистофель снова нетерпеливо схватил меня за запястье и буквально потащил за собой.

Мы пробежали по подмерзшей жухлой траве мимо по-зимнему голых деревьев, перебрались через низенькую фигурную ограду и оказались на тротуаре, по которому шли люди. На нас никто не обратил внимания.

Через дорогу раскинулась площадь, на ней – торговые ряды. Люди оживленно сновали перед ними, весело переговаривались, на ходу что-то ели. Место мне было совершенно незнакомо. Да и погода не под стать моему родному городу – не могли же все сугробы испариться в одночасье.

– Это другая страна, – подсказал Мефистофель. – Скорее! Я же сказал – посмотрим, и назад.

– Куда смотреть-то? – растерялась я.

– Сейчас… Ага, вот и она. Смотри! – он указал вперед.

По краю площади брела девушка. Она шла одна, но при этом умудрялась выглядеть счастливей всех на свете. Я сразу узнала ее – мы не были близко знакомы, но встречались несколько раз во время моих похождений в столице. Когда-то она поразила меня тем, что при всем своем нездоровом оптимизме умудрялась удивительно спокойно реагировать на все небылицы, рассказываемые ей. Помнится, я нарочито непринужденным тоном, как если бы я рассказывала шутку, поведала ей о Муфлоне в поезде. Она глубоко задумалась. Потом серьезно проговорила:

– Странно. Что он там делал? Наверное, просто что-то искал. Или кого-то. Иначе почему сразу ушел? А так все логично – заглянул, убедился, что того, чего нужно, нет, и пошел дальше. Двери не хлопали соседних купе? Нет? Ну, может, ты просто не услышала. Или уснула. Ночь же все-таки.

То, что речь идет о Муфлоне, ее, похоже, нисколько не взволновало. Я подумала, что она смеется надо мной, но потом, уже в компании, кто-то в весьма нетрезвом состоянии рассказал ей о сеансе спиритизма, и тут она тоже принялась серьезно рассуждать. То ли во все верила, то ли со всем сталкивалась, то ли просто любила везде искать логику. Кто знает. Так или иначе, человеком она была небезынтересным. Люди к ней тянулись, и я тоже. Правда, так как виделись мы не так уж часто, и узнать ее получше мне не удалось, она стала для меня неким загадочным образом, почти исчезнувшим с лица земли. Можно сказать, остановилась в развитии и навсегда осталась такой, какой была тогда. У меня так часто бывало на протяжении всей жизни, но, увы, через много месяцев или лет родоначальники загадочных образов появлялись вновь, и выяснялось, что они совсем не загадочные.

Так же случилось и сейчас. Мне сразу показалось, что в ней что-то изменилось. Не было чего-то очень важного, того, что привлекло меня тогда. Странно. Оптимизм, несомненно, остался. Может, теперь он показался мне бестолковым?

– Многое изменилось, – будто подслушал мои мысли Мефистофель. – Она потеряла все, что собрала. Ничего не видит. Ни о чем не думает. И, кстати, о тебе не помнит. То есть помнит, но ты ей совсем не нравишься. Ты знаешь, когда-то у нее были записи. Много записей, похожих на твои. Но она их порвала и пожалела об упущенном времени. Могла бы за это время получить больше знаний и навыков и возвыситься над другими… Я не о чем-то таком, – он многозначительно посмотрел на меня. – Вы называете это карьерой. Ей это понравилось. Кто-то надоумил. Не знаю, кто. В общем, она страшно занята.

К девушке подъехала машина, она перекинулась несколькими словами с водителем, после чего села рядом с ним. Они уехали. В следующий миг я снова оказалась в темноте…

– Не бойся, – послышался рядом голос Мефистофеля. – Нужно еще немного времени. Но там оставаться было нельзя.

– Проблемы с визой? – криво улыбнулась я, не чувствуя никакой опоры – непохоже, что мы опять в том же помещении. Чувство было очень необычное, словно изо всех сил пытаешься проснуться, но никак не получается, темнота сна не отпускает.

– Что?.. – Мефистофель явно не понял. – В общем, – не стал он дожидаться ответа, – бывает, что люди меняются. Видят и слышат – а не хотят ни того, ни другого.

– Рассуждают, что реально, а что нет? – предположила я.

– Верно! – восторжествовал Мефистофель с каким-то особенно жестоким злорадством. – Именно так! И это их главная ошибка. Они пытаются все исправить, но не окружающий мир, а свои мысли. Все проблемы от них, конечно. Они их исправляют, и ничего не видят.

– Все проблемы от мыслей? – переспросила я.

– Ты видишь Муфлона, но если ты не хочешь его видеть, что ты сделаешь?

– Я бы, наверное, не обращала внимания, – сказала я. – Хотя это как-то неприлично.

– Представь, что ты твердо уверена, что он – иллюзия, вызванная твоим нездоровым воображением.

Я честно постаралась представить и уже увереннее ответила:

– Я бы могла не обращать внимания, но все равно было бы страшно. На Вопль не обращать внимания не получится. Наверное, я бы пошла к врачу и сказала, что у меня видения.

– Вот! – судя по звуку, Мефистофель щелкнул пальцами. – Правильно. Убеждать, что такого нет. Пытаться исправить собственное впечатление о том, что оно настоящее. Но куда разумнее было бы…

– …Спросить видения, что им нужно, и не могли бы они уйти, – закончила я за него. – Или попытаться избавиться от них каким-нибудь другим способом. Воздействовать на них, а не на себя.

– Да. Изменить окружающий мир. Но этого никто не делает. Потому что все проблемы, уверены они, в мыслях. В чем-то они правы. Можно было бы просто исправить проблему в мыслях, но не так, как они делают… Просто сосуществовать с ними, и все. Убедить себя, что все нормально. Но так могут немногие. Можно сойти с ума. Можно умереть, если полезешь, куда не следует, – Мефистофель недобро хихикнул. – Например, начнешь связывать сны с реальностью…

Мне стало не по себе. Ведь именно с этого все и началось.

– Ну так что? – спросил Мефистофель.

Почему-то я подумала, что он спрашивает о девушке, которую он мне показал, и я ответила:

– Мне не кажется, что Ворона – ее. Не знаю, почему. Как-то не вяжется. Разумно, конечно – Ворона ушла ко мне после того, как она исправила мысли. Потом исчезла. Но ведь непохоже, что вернулась к ней.

– У меня есть еще один вариант, – сказал Мефистофель. – Именно поэтому мы пока здесь. Но мы снова только посмотрим и сразу уйдем. И запомни – не говори ни слова. Ни о чем не спрашивай. Молчи. Поняла? Нас могут услышать.

– Ладно. Поняла. Буду молчать.

Темнота рассеялась. Мне показалось, что я, наконец, проснулась, но в совершенно незнакомом месте.

Это была небольшая комната. Мебели в ней было немного, но обстановка бедной не казалась. Светлые стены. Широкая кровать, застеленная голубым покрывалом. Шкаф, книжные полки и письменный стол. На столе – то, что называют творческим беспорядком. В комнате чувствовался запах табачного дыма.

Единственным источником света была настольная лампа. Из-за этого я не сразу заметила, что на подоконнике кто-то сидит и смотрит в раскрытое окно.

Мефистофель положил руку мне на плечо и, попятившись, увлек меня за собой – очевидно, чтобы мы оказались в темноте и остались незамеченными.

Примерно через минуту незнакомец повернул голову так, что стало возможным разглядеть его профиль. Это был парень с недлинными вьющимися светлыми волосами, на вид лет семнадцати. Его вид выражал полную опустошенность и нечеловеческую усталость. Несколько раз он качнулся, видимо, затем, чтобы побиться затылком об оконную раму. Мефистофель едва удержался от смеха, но, по-моему, вышло не смешно, а очень грустно. Казалось, парня одолели страшные неприятности, однако сдаться и опустить руки он не мог, даже если очень хотел.

Но самое интересное заключалось в том, что он был мне абсолютно незнаком. Я ни разу в жизни его не видела. Как же ему могла принадлежать Механическая Ворона, пронеслось у меня в голове, хотя вместе с тем я испытывала очень странные ощущения. Ворона замечательно вязалась с этим человеком, уж не знаю, почему.

Парень выбросил сигарету на улицу, закрыл окно. Прислонился к стене, сполз на пол и закрыл лицо руками. Посидел так немного, потом встал и подошел к столу. Схватил с него что-то и изо всех сил бросил в окно. Зазвенели падающие осколки. За дверью комнаты, у которой стояли мы с Мефистофелем, послышались торопливые шаги. Парень обернулся и посмотрел прямо на нас…

– Ну что? Он? – спросил Мефистофель. – Как думаешь?

Мы находились у меня дома. Я опустилась на стул и устало потерла глаза. Посмотрела на часы – прошло около часа. Внутри все почему-то дико дрожало. Может, из-за звука бьющегося стекла? Это было действительно неожиданно.

– Возможно, – сказала я чуть дрогнувшим голосом. – Но я его не знаю.

– А никто и не говорил, что ты обязана его знать. Я же рассказывал. Всякое бывает.

– Кто он такой? Как его зовут?

– Понятия не имею, – откликнулся Мефистофель. – Так, понаблюдал за ним немного. При таких перепадах неудивительно, что Ворона сбежала, – ухмыльнулся он. – Если она, конечно, и впрямь его.

– Уж скорее его, – была уверена я. – А можно как-нибудь точно узнать?

– Позже, – сказал Мефистофель. – Сейчас нельзя. Всего этого нельзя было делать, – и он беззаботно зевнул. – Ну, увидимся.

Не сознавая толком, что делаю, я подошла к окну. Перед глазами стояло лицо того парня. Интересно, что с ним происходит? Что его одолевает? И, самое главное, неужели он нас увидел? Когда он обернулся, на его лице отразилось нечто вроде сомнения.

Что ж, успокоила я себя, поиски продвигаются, и это хорошо. Возможно, когда-нибудь все снова станет как прежде или, хотя бы, изменится к лучшему, и мне не придется больше опасаться Вопля. Звенящую тишину что-то наполнит… Скрип металлических крыльев… Шорох на балконе… Или еще что-нибудь, что не станет предвестником дурного, а сольется с моей жизнью и будет напоминать о себе тихими, естественными песенками.

Я выглянула в окно. На тротуаре, подняв голову, кто-то стоял и неотрывно смотрел на меня.

«Ты бы в обморок грохнулась, если бы узнала, сколько народу за тобой наблюдает, – зазвучал в ушах голос Мефистофеля. – За вами глаз да глаз нужен».

Мне вдруг стало плохо. Голова закружилась, заслезились глаза. Я с трудом добралась до дивана и провалилась в болезненный сон, приведший меня в Пустошь.

 

Глава VI: Проделка Мефистофеля, пугающий образ и разоблачение призрака

В Пустоши снова кто-то был. Я имею в виду, кто-то, кроме меня и Мефистофеля.

Мефистофель сидел на камне и болтал всякие глупости, пытался учить меня жизни. Суть этого просто учения сводилась к тому, что если хочешь выжить в жестоком мире людей, необходимо стать негодяем и эгоистом, то есть действовать только ради собственной выгоды. Я соглашалась, но больше для виду. Многие из точек зрения Мефистофеля были мне непонятны, хотя в некоторых случаях хотелось бы поступать так, как советовал он. И все же я совсем не была уверена, что смогла бы делать так всегда, не препятствуя своей воле. Иногда меня заботит судьба мироздания, а вот Мефистофеля – нет.

Кажется, именно эта мысль пришла мне в голову, когда Мефистофель вдруг замолчал. Я подумала, что он ушел. Обернулась – нет, он сидел на своем камне. Прищурившись, он напряженно вглядывался вперед.

Песчаной бури не было, и, проследив за его взглядом, я увидела вдали знакомый силуэт. На этот раз я разглядела длинные белые одежды, на которые падали пряди темных волос.

Мефистофель вдруг спрыгнул на землю прямо передо мной. Я не поняла, что он сделал. Помню только, что его красные глаза сверкнули с особенной яростью. После этого я проснулась.

Пробуждение было не из приятных. Меня сразу вырвало, я даже не успела добежать до уборной. Голова болела и кружилась. Странно, подумалось мне, что происходит? На отравление не похоже, заболеть я не могла: мой организм во время апатии или душевных терзаний болеть категорически отказывался. Может, это как-то связано со снами? Вот это больше походило на правду. Уже давно так повелось – после богатых на события и, особенно, осознанных снов я просыпаюсь совершенно разбитой и с жуткой головной болью. Правда, до такой степени еще не доходило, – вздохнула я про себя, принимаясь за уборку.

Покончив с этим, я выглянула в окно. На тротуаре никого не было. Уже неплохо.

Я опустилась на диван и некоторое время сидела с закрытыми глазами, стараясь оценить свое состояние. Голова перестала кружиться, боль постепенно уходила. Тошноты не было и в помине.

Мне во всех деталях вспомнился Мефистофель, так неожиданно оказавшийся передо мной, и в разум закралось пока еще смутное подозрение: что, если он меня ударил, и именно в этом причина моего адского пробуждения? Да, пожалуй, это вполне возможно. Ведь его глаза находились прямо перед моими… Он выше меня, значит, немного пригнулся или, точнее, не полностью распрямился после приземления: спрыгнул-то он с нешуточной высоты. А потом, наверное, размахнулся и ударил как следует. Что ж, если это действительно так, стоило его опасаться. Повторения подобного номера мне не хотелось. Но почему он это сделал? Если ему от меня что-то нужно, портить со мной отношения до такой степени совсем неумно. А если нет, то зачем он вообще приходит ко мне?

Взяв блокнот, я в мельчайших подробностях описала произошедшее в Пустоши. Когда речь зашла о неожиданном госте, у меня бешено заколотилось сердце, и даже рука задрожала, так что строчки получились кривыми. Очень уж странными были чувства, которые посетили меня во время появления незнакомца. Интересно, кто это был? Должно быть, это он появлялся там раньше и наблюдал за мной. И именно о нем так не хотел говорить Мефистофель.

У меня в голове словно бы что-то щелкнуло, и я разорвала только что сделанные записи на мелкие кусочки. Ну конечно. Все было яснее ясного. Мефистофель не хотел нашей встречи, не хотел, чтобы я знала об этом человеке (если это, конечно, человек), и потому, увидев его так близко, решил вытурить меня из Пустоши. Любопытно только, с какими намерениями он это сделал. Пусть действовал он и не слишком мягко, вполне могло быть так, что он хотел меня защитить… Или нет?

Я вспомнила лицо Мефистофеля и, усмехнувшись, покачала головой. Вряд ли, конечно. Скорее всего, это просто могло расстроить его планы, которые мне пока не были известны. Наверное, если ему и впрямь что-то надо от меня, то и моя смерть может помешать ему. Хотя, с чего я взяла, что тот человек опасен?

Я еще раз во всех деталях восстановила в памяти встречу в Пустоши. Факт оставался фактом, мне, непонятно из-за чего, стало дико страшно, а белые одежды незнакомца ни с того ни с сего навели на мысли о боге. Вряд ли, конечно, в этом размышлении было хоть какое-то здравое зерно, но если бы он действительно оказался богом, я бы предпочла стать правоверной и всю жизнь сидеть где-нибудь взаперти, не высовываясь.

И с чего он нагнал на меня такой страх? Я ведь даже не разглядела его толком.

Муфлон, Вопль, Мефистофель, призрак, теперь еще кто-то… У меня возникло неприятное чувство, что я невольно влезла туда, куда лезть не следует. Создавалось впечатление, что я постепенно начинаю узнавать подлинное устройство мира, неведомое людям. А ведь я всего-навсего хотела узнать о Механической Вороне… На деле же получилось так, что мир снов стал проглядываться в реальности. Но это не было сновидением, это было скопищем неясных теней, прячущимся за обыденными вещами. И они не бездействовали… Уж Муфлон-то точно.

Я никогда раньше не задумывалась о том, что видела. Сны и просто видения представлялись мне бестолковыми галлюцинациями, увидел – занятно, нет – ну и ладно. Теперь, вспоминая себя с тем запасом эмоций, что был у меня пару лет назад, я поняла, что, если бы мне довелось поразмыслить об этом прежде, я бы сравнила необыкновенных жителей ночных кошмаров с насекомыми, которые случайно оказались заперты в доме, начали в панике метаться и вот так, по случайности, прицепились ко мне, доведя меня до белого каления. Иными словами, видения преследовали только одну цель – невольно напугать меня, потому что никого другого не подвернулось. Но теперь я видела, что у каждого «видения» есть свое особенное дело. И если изредка я вижу их случайно, то порой эти дела связаны со мной или с другими людьми – ведь проверял же Муфлон купе в поезде. Они что-то делали в этом мире незаметно от нас.

Когда же я переступила черту и попала в эту переделку с Воплем? Одна ли я такая? Вряд ли.

Я поразмыслила немного и решила, что пока ничего делать не стоит. Хотя было бы забавно написать в интернете на каком-нибудь сайте, мол, кто-нибудь слышит Вопль? И получить в ответ с десяток эмоциональных, как это часто бывает среди невзрослой аудитории сети, ответов типа «о да, Муфлон меня уже заколебал!!» Я засмеялась этому воображаемому сообщению, но тут же сникла. Если Муфлон обладал способностью читать мысли, то я уже точно не жилец. Какая бы апатия меня ни снедала, это все-таки как-то грустно. Уж если умирать, то, пожалуйста, не от Вопля. Я ведь с ума сойду от страха, и тогда смерть получится унизительной.

Но когда бы ни была пересечена граница, назад уже не вернуться. Притворяться, что ничего не происходит и игнорировать Мефистофеля – глупее и придумать ничего нельзя. По крайней мере, рядом со мной бывает тот, кто многое знает о мироздании. Он сам, скорее всего, является одним из его невидимых (ну или почти невидимых) работников. Ну и бог с ним, лишь бы довели до конца дело с Вороной. Пожалуй, моим единственным желанием сейчас было разобраться с этим. Почему-то я по своей наивности полагала, что когда это дело завершится, Вопль перестанет меня преследовать, и все войдет в относительную норму. Я снова буду слышать скрежет по ночам, зная, что Механическая Ворона меряет прыжками комнату, и тишина не будет взрываться диким криком.

Однако проблема в том, что без Мефистофеля тут не обойтись: ведь нельзя просто хлопнуть в ладоши и оказаться рядом с предполагаемым хозяином Вороны. Так как же мне его найти? Я ведь не знаю ни его имени, ни даже в какой стране он находится. Да и нельзя исключать тот вариант, что все это плод моего воображения, и такого человека вообще не существует. Можно было, конечно, попробовать нарисовать что-нибудь этакое, хотя бы отдаленно смахивающее на Механическую Ворону, и выставить в интернете, надеясь, что кто-нибудь отзовется, но все-таки эта идея немногим лучше идеи с сообщением о Вопле. Интернет в этом отношении меня сильно пугал. Возможно, из боязни того, что любое подобное обращение к реальным, пусть и невидимым людям, окончательно смутит разум. Сделанные записи можно в любую секунду разорвать прежде, чем их кто-то увидит. В Сети дело обстоит гораздо сложнее. Напиши один раз – и всю оставшуюся жизнь будешь чувствовать себя или психом, или, что еще хуже, законченным идиотом, о подлинной сущности которого знают все и каждый.

В ушах зазвенело. Неприятный, режущий звон напоминал отголоски Вопля. Я пошла на кухню, приблизилась к окну и, несмотря на то, что снаружи было очень холодно, распахнула его, впуская в комнату звуки улицы и ледяной ветер. Он приятно ударил в разгоряченное лицо. Я постояла так с минуту, пока не почувствовала, что руки онемели от холода. Потом медленно открыла глаза и случайно глянула вниз…

Я чудом не вывалилась из окна. От удивления меня шатнуло вперед; я лихорадочно вцепилась одной рукой в оконную створку, другой – за ледяной, грязный металлический карниз, и отпрянула назад, не сводя взгляда с тротуара. Там стоял человек! Еще не стемнело, и даже за ветвями деревьев его можно было разглядеть без всяких усилий. Он стоял точь-в-точь, как тот темный силуэт. Поднял голову и смотрел прямо на меня. Высоченный парень с взлохмаченной гривой черных волос.

Он не обратил на мой ответный взгляд никакого внимания. Просто продолжал смотреть. Потом спокойно пошел своей дорогой, оставив меня в полной растерянности.

Наверное, подумалось мне, это совпадение. С чего бы этому человеку стоять часами на тротуаре и сверлить взглядом мои окна? Но, с другой стороны, у силуэта тоже должны быть на то причины, и они мне тоже неизвестны. И все же… Ну, шел человек, заметил что-то, или решил проверить, дома ли какие-нибудь знакомые. Посмотрел на окна, увидел, что надо, и пошел себе дальше.

Онемевшими от холода руками я прикрыла окно. Все-таки с такой высоты нелегко точно разглядеть, куда направлен взгляд.

Весь день я время от времени выглядывала на улицу. Едва начало смеркаться, на тротуаре воцарился темный силуэт. Он простоял там до глубокой ночи. Я подумала, что самое страшное во всем этом – не то, что кто-то наблюдает за мной, а то, что он делает это так пугающе долго, не меняя позы и ни на шаг не отходя от своего поста. Насколько было бы легче, если бы иногда он начинал расхаживать из стороны в сторону, пытаясь согреться. А так – никакой человечности. Ни единого ее признака.

Борясь с неприятными чувствами, я пыталась разглядеть силуэт, но тщетно.

Тогда мне в голову пришла простая и ужасно нелепая мысль. О том, что задумка была нелепой и, пожалуй, более того, я узнала несколько позже и с тех пор глубоко раскаивалась в ее воплощении.

Я решила посветить на неведомого призрака фонарем. У меня в запасе был довольно мощный, его луча должно было хватить, чтобы высветить из темноты пугающий силуэт, поднявший голову. Я отыскала этот фонарь. Этой ночью меня почему-то снедало любопытство. Может, я просто потеряла всякие страх и уважение перед неестественным, увидев днем того парня? Может, и так.

Я вернулась к окну. Мне казалось, что неизвестный, почуяв опасность быть обнаруженным, исчезнет. Но нет, он по-прежнему стоял на том же месте и, похоже, совсем не собирался убегать или исчезать. Убедившись в этом, я толкнула прикрытую раму и, соблюдая осторожность – совсем не хотелось повторения дневного номера, – высунулась на улицу. Ветер дул в лицо и царапал щеки чем-то непонятным – не то снегом, не то мелким градом.

Все-таки в глубине души опасаясь того, что я могу увидеть, я сначала направила фонарь далеко вперед, включила его, и только потом заскользила ярким лучом по дороге. Луч света пронесся по тому месту, где стоял неизвестный, и на мгновение выхватил из темноты что-то совершенно непонятное. Я высунулась еще больше, чтобы ветви деревьев не так сильно заслоняли обзор, и направила свет прямо на призрака. Мое сердце дрогнуло и остановилось.

На тротуаре стоял Муфлон. Он повел своей страшной головой, увенчанной большими выгнутыми рогами, и ЗАВОПИЛ.

Вопль отдавался в моем сознании многочасовым ночным кошмаром. В Пустоши было мрачно, как никогда, а где-то вдали маячил человек в белых одеждах.

 

Глава VII: Злосчастные записи, история о Лебеде и наблюдение за системой

– Ты ужасно выглядишь, – сказал Мефистофель. В его голосе не слышалось беспокойства или сочувствия. Одно ехидство – и все. Как всегда.

Вид у меня и впрямь был не самый лучший. За последние двое суток я спала всего несколько часов. Свободного времени было хоть отбавляй, но я никак не могла провалиться в сон. Стоило на минуту прикрыть глаза, и меня одолевала странная дрожь, смахивающая на озноб – только не тела, а души. В ушах постоянно звенело. Страх путал все мысли в голове. Что и говорить, состояние было отвратительное.

После долгой бессонницы мне стало казаться, что на самом деле я просто сплю, и мне снится сон, в котором меня преследуют кошмары – Муфлон, Мефистофель и человек в белых одеждах. Но я не лелеяла надежу на то, что в один прекрасный момент проснусь, и все станет хорошо. Мефистофель, когда рассказывал историю о клетке, был прав. То, что произошло, нельзя изменить, где бы это ни происходило… В реальности, на страницах книги или в чьем-нибудь сне.

С этим ощущением ко мне пришла паника. Я в полной мере осознала, что перестала быть отрешенным от всего человеком, и теперь вообще сомневалась, была ли у меня когда-нибудь настоящая апатия. Поэтому я обрадовалась приходу Мефистофеля, невзирая на то, что последнее наше расставание было очень болезненным – в прямом смысле этого слова.

– Муфлон, – сказала я.

Призрак на тротуаре продолжал то стоять по нескольку часов под окном, то исчезать. Я больше не светила фонарем и в окно выглядывала с большой опаской, порой задыхаясь от подступающих слез. Такого со мной давно не бывало. Хотелось забиться в угол. Да куда угодно, только бы подальше от Вопля и его источника.

Самое любопытное заключалось в том, что Мефистофель явно встревожился – непонятно только, моим состоянием или фактом присутствия поблизости Муфлона.

– Плохо дело! – скривился он. – Надоели! Проходу не дают. То Муфлон, то…

– То кто? – я вспомнила человека из Пустоши.

– Тебя не касается! – буркнул Мефистофель, причем как-то особенно, так, что сразу стало понятно, что он врет, и меня это очень даже касается. – И чего набежали!

Он прошелся взад-вперед по комнате, погруженный в задумчивость. Потом направился к окну и посмотрел в него. Снова вернулся ко мне, сложил руки на груди, насупился, глядя на меня сверху вниз.

– Надо тебе сесть на поезд, – отрывисто проговорил он.

– Думаешь?

– Думаю.

– И куда же мне ехать?

– Понятия не имею. Но на поезд сесть надо. Что это?

Его внимание вдруг привлек мой прохудившийся блокнот. В нем осталось совсем мало листов. Уничтоженные сегодня записи лежали рядом в виде смятых клочков бумаги.

– Мусор, – уклончиво пояснила я. О своей привычке выстраивать мысли в текст и тут же уничтожать его я еще никому не рассказывала. Никакой тайны здесь не было, просто уж очень глупое действо.

Но Мефистофель и сам догадался, что к чему.

– Вот же дура, – прошипел он и даже сжал руки в кулаки. – Законченная идиотка…

Я, конечно, не обиделась. Обижаться на Мефистофеля – это как-то смешно. Если обращать внимание на каждый его подобный комментарий, то выбьешься из сил в самые короткие сроки.

Но на сей раз его тон меня насторожил. Похоже, у него и в мыслях не было меня задеть. Просто он был в ярости и не смог сдержаться.

– В чем дело? – постаралась как можно осторожнее спросить я, чтобы Мефистофель понял, что я прочувствовала серьезность ситуации, но искренне не понимаю, чем вызвана его вспышка гнева, и что лучше всего спокойно дать объяснения, а не бросаться эпитетами в мой адрес.

Прием, к счастью, сработал. К счастью – потому что реакция Мефистофеля меня даже немного напугала. Как будто я сделала нечто ужасное и непоправимое.

– Никогда – больше – так – не – делай! – прошипел Мефистофель, четко разделяя слова, словно разговаривал с неразумным ребенком, до которого очень трудно донести, что плохо, а что нет.

– Как?

– Вот так! – Мефистофель ткнул пальцем в смятые клочки бумаги. – Никогда не пиши… Не излагай того, чего не хочешь сказать! – его красные глаза сверкали от ярости.

Я молча смахнула смятые записи в мусорную корзину. Смутно я ощущала – Мефистофель прав. Не зря моя привычка казалась мне глупой. Если подумать, мысль изреченная есть ложь и так далее, и ведь в этом, наверное, и заключался смысл. Только вот как ни изворачивайся, стараясь замаскировать мысль полотном таинственности, сама мысль никуда не исчезнет. Я начала было объяснить это Мефистофелю, чтобы хоть немного оправдаться, но почти сразу оборвала себя на полуслове и спросила:

– Что в этом страшного?

– Что-о-о? – снова зашипел Мефистофель, еще, как видно, не до конца успокоившийся. – Я тебе скажу, что. Держи свои размышления у себя в голове, если не хочешь, чтобы о них все узнали!

– Да даже и если, – сказала я. – Кого могут интересовать мои размышления?

– Абсолютно никого. Выискалась. Но в данном случае достаточно просто того, что они есть. Думаешь, это в порядке вещей? Сидит себе и строчит о Муфлоне! – Мефистофель в сердцах сбросил со стола ни в чем не повинный блокнот. – А ему только того и надо! Достойная причина, чтобы уделить тебе больше времени, чем нужно. И этому тоже.

– Кому «этому»? – мигом насторожилась я, поняв, что он говорит о человеке из Пустоши.

– Не твое дело, – бросил Мефистофель. – Но я предупредил. Если тебе нравится Муфлон перед окном, пожалуйста… Продолжай! – его голос прямо-таки сочился ядом.

– Больше не буду.

Я, обхватив колени руками, уселась поудобнее. Я не совсем понимала, как действует эта система, но в общем и целом получалось так, что пока мои мысли находятся при мне, то есть только в голове, они мои и о них можно лишь подозревать. Может, конечно, и вычленить что-нибудь возможно, но не так просто, как если я добровольно изложу все это на бумаге, пусть потом и разорву все написанное в клочья. Наверное, любое выражение мысли, будь то слова или записи, оставляет в мире свой отпечаток… А с тем, что Муфлон, Мефистофель и другие подобные создания знают о мире больше, чем простые смертные, очевидно. Если я не могу знать о том, что было написано на кем-то уничтоженных листках, то они, наверное, могут. Или Мефистофель имел в виду, что достаточно даже факта – пишет, значит, есть какие-то мысли? Но у кого их нет?

– Послушай, – обратилась я к Мефистофелю. – Это потому, что мысли конкретно о Муфлоне? И о том, другом?

– Лезешь, куда не следует, – буркнул Мефистофель.

– Не было б тебя – и не лезла, – мрачно проговорила я.

– А не лезла бы – я б к тебе и не приходил, – в том же тоне отвечал Мефистофель. – Что ж я сделаю, если ты дурацкая Проволока? Сейчас я тебе покажу, как это работает.

Прежде, чем я успела отшатнуться, вразумив его, что вот только-только он упрекал меня в том, что я лезу, куда не следует, а теперь сам тащит в это «куда не следует», Мефистофель схватил меня за руку. В глазах на мгновение потемнело, но в следующий момент я, разумеется, осознала, что смотрю на живое полотно, на котором был изображен по-зимнему голый заснеженный лес. Перед ним взад-вперед прохаживался Мефистофель.

– Была одна такая же, – говорил он, причем по его тону сразу можно было догадаться, что «такая же» кончила плохо, но его это ни капли не огорчает.

– Жила себе. Пока не увидела того, чего ей видеть не следовало.

Я увидела девушку. Примерно одного со мной возраста, может, чуть старше. Темные, почти черные вьющиеся волосы схвачены в два хвоста, лицо бледное, глаза удивительно холодные. В общем и целом – симпатичное, но мрачноватое создание. Представить ее в шумной компании было невозможно. Если такая придет, скажем, в бар, то наверняка устроится в гордом одиночестве и будет всех отгонять одной своей мрачностью.

– Существо отрешенное, – Мефистофель точно зачитывал результаты лично проведенного психологического теста. – В себя погруженное. Знаешь, в чем проблемы таких людей? Они видят так много ночных кошмаров, что забывают, что реальность гораздо страшнее.

– Разве страшнее?

– Ну конечно, да! – передернул плечами Мефистофель. – Сама подумай. Пусть даже ты понимаешь, что вот-вот умрешь от Вопля, у тебя всегда остается заманчивая возможность списать все на сумасшествие. Куда сложнее, если погрязший в кошмарах человек вдруг сталкивается с чем-то настолько реальным, что списать это на сумасшествие нельзя. Как здесь и случилось, например.

Он прищелкнул пальцами, и я увидела, как девушка, шедшая по зимнему лесу, вдруг замерла и остекленевшими от ужаса глазами уставилась прямо перед собой. Ракурс сменился, и я приглушенно вскрикнула от неожиданности, чем весьма позабавила Мефистофеля.

По снегу расплылось огромное кровавое пятно, по форме напоминающее лебедя. Судя по «шее», кого-то, истекающего кровью, протащили дальше, к сугробу. Там и в самом деле лежал человек; над неподвижным телом стоял высокий мужчина и вновь и вновь опускал зажатый в руке камень. Рядом, сложив руки на груди, стояла молодая женщина. Время от времени она нервно поглядывала на наручные часы. Из-за дерева, на которое она опиралась, на поляну падала пугающая, неестественно черная тень, создающая обманчивое впечатление, что у женщины из спины вот-вот вырвется крыло.

Разумеется, присутствие незваной гостьи было тут же обнаружено. Когда мужчина одним прыжком настиг ее и схватил за руки, мне стало дурно. Не дай бог, подумалось мне, Мефистофель опять что-нибудь учудит, и мы окажемся там! Но нет, к счастью, он был полностью увлечен историей и с огромным удовольствием рассказывал:

– Думаешь, они и ее убили? Нет! Представь, они ее пожалели. Устроили игру – расскажешь – убьем, не расскажешь – живи. В основном ради того, чтобы позабавиться. Потому что странная особа попалась. В неописуемом ужасе, а не бежит и не кричит… Как будто с ума сошла.

– И они ее вот так отпустили? – растерялась я, наблюдая за тем, как молодая женщина, весело хохоча, подталкивает девушку к тропе, да еще ободряюще похлопывает по плечам. – Ненормальные…

– А я разве говорил, что нормальные? Нормальные людей с таким усердием не убивают, – резонно заметил Мефистофель. – Всему есть предел, знаешь ли!.. Итак, бедняжка Ариана мучается страшным воспоминанием. Молчать ей, казалось бы, легко – все всегда считали, что она немного не в себе, поэтому никто ничего странного не замечал. Но ей безумно хотелось рассказать обо всем. Сначала куда следует, дабы наказать виновных, а потом уж всем остальным. Мысль была недурной, – справедливости ради заметил он. – Потому что убийцы о ней ничего толком не знали, следить не стали и вообще практически забыли. Когда вспоминали, смеялись – были уверены в том, что она сидит там себе и страдает… Так оно и было.

За его спиной «экран» явил мучившуюся от бессонницы девушку, которая выглядела совершенно разбитой. Под глазами залегли темные круги, руки дрожали.

– Она большей частью сама себя накрутила, – покачал головой Мефистофель. – Думаешь, она боялась расправы? Как бы ни так. Ее просто терзала навязчивая мысль о том, что никогда, ни в коем случае говорить об этом нельзя. Разумеется, чем больше она об этом думала, тем сильнее хотела рассказать. В конце концов, это стало не-вы-но-си-мо. И знаешь, что она сделала?

Мефистофель ухмыльнулся, показывая на изображение. Ариана, постоянно озираясь, хотя в комнате никого не было, с лихорадочно блестевшими глазами быстро-быстро покрывала бумагу убористым почерком. Через минуту лист закончился, и девушка в мгновение ока разорвала его на мельчайшие клочки. Вздохнула с облегчением, даже улыбнулась…

– И что было потом? – спросила я с замиранием сердца.

– Потом-то? Потом произошла занятнейшая вещь! Ариана более или менее забыла обо всем и уехала, чтобы уж наверняка не вспоминать, а новый жилец случайно наткнулся на маленький, ну, ничтожный просто клочок бумаги. Разглядеть на нем можно было только пару слов. Лес, снег, лебедь – ничего вразумительного.

Изображение сменилось на парня, который, отставив в сторону чехол с гитарой, занимался поверхностной уборкой своего нового жилья и в процессе почему-то всмотрелся в малюсенький остаток исповеди Арианы.

– Он был музыкантом, – объяснял Мефистофель. – Здесь он тоже не задержался. А через несколько лет – лет, ты подумай! – написал песню, которая стала очень популярной. Про заснеженный лес и алого лебедя, – захихикал он. – Песню услышали все – и Ариана, и те, из леса… Вот тогда-то и свершилось! – Мефистофель, повернувшись, смешно взмахнул руками. Изображение показало заснеженный лес, немного отличающийся от прежнего, и Ариану, неподвижно лежащую в окровавленном снегу.

– Они ее нашли, – продолжал рассказывать Мефистофель, – потому что после песни тоже страдали от навязчивых мыслей. Ударило в голову – и все, она или не она, совпадение или нет, уже неважно. Ведь это же ничего не давало. Ну, кто мог поручиться, что и Ариана, и эти дураки одинаково кровавое пятно с лебедем проассоциируют?.. Глупость же! Но на таких глупостях и зиждется добрая половина мироздания. Вот тебе и результат. Нашли ее, из азартного интереса. Пообещали же – ну, надо выполнять…

Живое полотно исчезло. Передо мной снова была моя комната, но я почти не обратила на это внимания – так была увлечена мыслями.

– Погоди, – сказала я. – Но ведь тут действительно все сугубо реальное… Я имею в виду, Ариана писала о том, о чем знали другие люди… Были заинтересованные… И из-за них она и пострадала. Но ведь я пишу просто размышления о Муфлоне… И обо всем прочем. Это же немного другое, нет?

Лицо Мефистофеля после этих слов приняло очень забавное выражение. Ну как есть студент, которому ученый профессор ляпнул глупость на уровне детского сада.

– То есть ты думаешь, – любезно поинтересовался Мефистофель, – что все на свете происходит просто так? Зачем бы тогда Муфлон существовал, интересно! – стал закипать он. – А ты бы подумала лучше, если он стоит у тебя под окном, а ты ищешь какую-то дурацкую Ворону, то почему бы не предположить, что у Арианы не было проблем с каким-нибудь Лебедем?

Я неожиданно взглянула на рассказанную историю с абсолютно другой стороны и изумленно раскрыла рот. Теперь она казалась страшной и потусторонней. Мне вспомнилась пугающая черная тень за деревом…

– А Лебедь действительно был? – робко спросила я, уже проникнувшись страхом к неведомому созданию. – Ну… Есть?

– История есть, значит, и Лебедь есть. Только тебе больно повезло, что о нем тебе думать не надо. Потому что Муфлон – это гораздо хуже. Он плести историй ради забавы не будет, сразу уберет, куда надо… Так что пиши, пиши! Смелее! – издевался Мефистофель.

– Не буду.

– Вот и правильно, – немного успокоился Мефистофель, видя, что его слова произвели на меня сильное впечатление. – Запомни раз и навсегда, – голос его стал очень серьезным и даже угрожающим. – Что бы ты там ни видела, Система тебя не касается. Смотри, но не вмешивайся.

До следующего дня я не подходила к окну, хотя меня не оставляло стойкое ощущение, что Муфлон по-прежнему стоит на тротуаре. Но я не чувствовала в себе сил на то, чтобы удостовериться в этом и погрузиться в новые размышления, которые потом непременно захочется выразить. Мефистофель, конечно, просто припугнул меня, это было понятно, но ведь не развлечения ради он это сделал. Как он разозлился, когда увидел уже уничтоженные записи о Муфлоне. Да и, что ни говори, согласно его истории, раз уж случайные люди могут ненароком найти ниточку к тому, чтобы узнать сокровенное, то не люди – и подавно…

Вдруг раздался стук. Была уже глубокая ночь. Стучали в окно. Нешуточное дело, когда живешь на пятом этаже. Я накрылась с головой одеялом и лежала так, пока стук не стих.

Когда я немного пришла в себя, то подумала – интересно, как можно просто наблюдать за Системой, когда Мефистофель нет-нет да и подстрекнет к чему-нибудь сомнительному? Взять хотя бы тот же поезд. Кто поручится, что именно там за меня не возьмется Муфлон?

 

Глава VIII: Охота за Голосом, ненависть к людям и появление Авторитета

В жизни каждого человека наступает момент, когда он начинает катастрофически нуждаться в Голосах. И выходит так, что мир переворачивается с ног на голову: не Голоса приходят к страждущим, а страждущие отлавливают Голоса и заключают их в темницу своего разума. Пойманные Голоса, отчаянно пытаясь выбраться, несут какую-то белиберду, но прочные стенки черепа надежно держат их взаперти. Так сказать, взаимное саморазрушение. Человек имеет замечательнейшую возможность оказаться в дурдоме с альтернативой получить горящую путевку на тот свет, а Голос тускнеет, голодает и в конце концов, наверное, умирает под гнетом человеческих эмоций. Хотя, если Голос способен умереть в человеческом разуме, то и душа наверняка может найти свой конец в погибшем теле. Забавно, если под каждым крестом на кладбище лежит целое трио – тело, душа и Голос.

Но все можно представить и по-другому. Только сначала нужно определиться, являются ли Голоса паразитами или же нет. Когда пойманный Голос мечется в черепной коробке, поглощает ли он разум? Если да, то, как это ни странно, мир не так уж и плох. Исчезнет разум – уснет и Голос. Но если нет – то там, под крестами, до сих пор мечутся Голоса, каждый на свой лад молящие о спасении. Череп по прошествии определенного времени выпускает их, но теперь возникают новые преграды: гроб и земля. Вечное заключение наедине с останками тела и, возможно, останками души. Кто знает, может, после разорения могил появляются и не души вовсе, которые называют призраками, а Голоса? Обретают свободу, в растерянности мечутся, не зная, что делать после стольких лет заключения. Прямо как тот мальчик в клетке. Долго жаждал свободы, но получил ее слишком поздно и уже ничего не мог поделать.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда тревожат место вечного (как предполагается) упокоения какой-нибудь женщины, вокруг разрытой могилы бродит нечто совсем на нее не похожее. Это ее Голос, обретший свободу. Он кормился ее мыслями, эмоциями и желаниями, потом годы, века или даже тысячелетия голодал, мечась по гробу и вылизывая остатки ее сознания. Затем, приученный к режиму, лишившийся его и оказавшийся в ставшей чуждой среде, стал бродить, издавая нечленораздельные звуки, может, даже выть, без слов задавая небу вопрос, что он теперь. Лишенный тирана Голос, не умеющий обзавестись собеседником.

Но так происходит только если люди и впрямь отлавливают Голоса. Прислушиваются, где звучит интереснее и лучше для них, подкрадываются, и раз! Пойман. Пока слабо слышное эхо раздается в сознании, потом, по мере того, как пленник начинает метаться из стороны в сторону и натыкаться на стенки черепа, человек слышит будто бы разноголосый гул, иногда сопровождаемый, что вполне понятно, головной болью. Ну и, наконец, смирившись с новой для него обстановкой, Голос становится ровным и умеренно громким, иногда тихим и забитым, иногда срывающимся на крик. Зависит от характера Голоса.

Такое сосуществование, кстати говоря, могло бы приносить пользу, только вот не все люди умеют выбирать жертву. Не все люди обладают сильной волей. Не все Голоса безобидные. А самое сложное состоит в том, что ни Голос, ни человек не отдают себе четкого отчета в своих действиях. Сознает ли Голос, что он по отношению к человеку просто Голос? Сознает ли человек, что пытается поймать и удержать Голос, а то и несколько Голосов? Я мало знаю об этом, зато могу утверждать, что люди в большинстве случаев не понимают, что делают. Они просто чувствуют острую нужду и удовлетворяют ее, как правило, неосознанно: кто-то обращается к Богу, кто-то – к порождениям собственного разума (роли которых играют все те же Голоса). Но забавнее всего действуют скептики. Они свято уверены, что обращаются к самим себе. Ведут глубокомысленные диалоги, делают на их основе выводы, прислушиваясь к «внутреннему я», которое на деле является Голосом, носящим в их среде наименование психического расстройства. Стоит такому человеку сказать, что ты слышишь Голос, и он посоветует тебе обратиться к врачу. А сам регулярно считается со своим обитателем скромной черепной коробки и чтит себя абсолютно нормальным человеком, причем весьма умным.

Итак, у всех когда-нибудь возникает острая потребность обзавестись Голосом. Просто потому, что не знаешь, что делать, и нуждаешься в проводнике, в наставнике, на худой конец, в примере для подражания. Возникла таковая нужда и у меня. Но даже свободно мысля обо всем этом, я не представляла, где взять Голос. Отголоски Вопля заглушали любую возможность найти и тем более поймать желаемое. Да и как его поймаешь? Не сачком ведь, в самом деле. Был, конечно, и запасной вариант – запастись терпением и попытаться заменить настоящий Голос чем-то на него похожим, хотя бы голосом другого человека. Это, кстати, есть еще одна разновидность взаимодействия.

К примеру, так: жил-был мальчик. Рядом с мальчиком всегда находился учитель. Они были очень привязаны друг к другу. Учитель был мудр, мальчик тянулся к его речам и учился у него. Спрашивал совета во всем. Но потом учитель куда-то ушел, и мальчик остался один. Однако когда у него возникал вопрос, или когда он вставал перед выбором, в голове неизменно звучал голос учителя, помогая найти ответы на вопросы и выбрать правильный путь.

Вот так вот. Здесь мы видим, говорю я про себя самодовольным и нравоучительным тоном Мефистофеля, как мальчишка поймал Голос, схожий по характеру с его учителем. И надо же! Приструнил! Говорит, и не просто, а советует, хотя сначала наверняка жутко бунтовал. По этой же причине люди часто слышат в голове упреки от ушедших и умерших близких. Но нет, это не они! Они там, внизу, прикованы к телу, или вверху, блаженствуют в волшебной стране. А голоса в голове – обычные Голоса, пойманные нуждающимися.

Но искать такую связь для меня крайне сложно. Я больше не верю людям настолько, чтобы позволить им, так сказать, обратиться в Голоса, нашептывающие мне инструкции к правильному, по их мнению, пути. Даже Мефистофель при всей своей потусторонности в роли Голоса не годился совершенно – Негодяй и Эгоист, его мнения и советы можно предсказать наперед. За наши встречи я успела хорошо его изучить, и хотя он по-прежнему увлекал меня, рассказывая необычные истории и показывая мир изнутри, это было не то, что мне нужно. Я Проволока и могу попасть под первый тип, но кто сказал, что я этого хочу?

Я не знаю, чего хочу. («Вот именно поэтому ты и Проволока», – сказал бы Мефистофель.) И все-таки, очень хотелось бы обрести желаемое, да только где, особенно если понятия не имеешь, какой именно Голос тебе нужен? Грудные дети спокойно плавают в воде, однако лет в двадцать все уже не так просто. Я хочу сказать, что легко найти и поймать Голос, если все происходит неосознанно, однако попробуйте заняться этим, разрабатывая детальный план и прикидывая его на Систему. Ну вот, пожалуйста. Все проблемы от мыслей, как и говорил Мефистофель.

В поисках Голоса я, как это ни забавно, вышла на улицу, подошла к троллейбусной остановке и села в первый же троллейбус. Глупее не придумаешь, но бездействие вдруг стало меня угнетать. Если сидеть на одном месте и ждать, пока все устроится само собой, то сомнительно, что что-нибудь вообще произойдет. Кроме того, Мефистофель настаивал на том, что мне нужно сесть на поезд. Но на это я еще не решилась, а прокатиться на, так сказать, пародии на поезд тоже не вредно.

Так я полагала и, как выяснилось, ошиблась.

Выходить я толком нигде не собиралась – думала, доеду до конечной, пройдусь для порядка по кварталу и пущусь в обратный путь. Поэтому я удобно устроилась на сидении, надела наушники и включила музыку в плеере на минимальную громкость. Рассеянно слушая группу «Seventh Avenue», воспевающую что-то религиозное, я исподволь поглядывала на людей, но народу в этот час в транспорте было совсем немного, и те, что имелись, особой симпатии не вызывали.

Подростки, которые просто не умеют говорить тихо. Мужчины, игнорирующие закон о том, что распивать алкоголь в транспорте запрещено. Старушки, положившие остаток жизни на то, чтобы вытребовать себе место у кого угодно, но только не у того, кто действительно вконец обнаглел, рассевшись так, что каждый норовит об него споткнуться. И, наконец, умники, считающие, что орать о своих делах в мобильник на весь троллейбус – это нормально. Когда какая-то женщина завершила свой разговор, мне очень захотелось подойти к ней и сказать – мол, теперь мне известно, что вы человек состоятельный (по телефону она говорила о предстоящем походе в банк), поэтому я обязательно за вами прослежу, что будет нетрудно, потому что вы упомянули свою улицу, ну а в случае неудачи возьму как залог вашу дочурку, ибо вы любезно сообщили, в какой детский сад она ходит. Нет, если серьезно, есть случаи, когда действительно необходимо переговорить. Но из ста разговоров важны лишь десять-пятнадцать, а то и меньше.

Мне вспомнилась убитая Ариана. Ее погубил никчемный обрывок бумаги, случайно оставленный на полу. Каких же бед может натворить разговор, который слышат сразу человек двадцать? Люди такие легкомысленные.

Последней каплей в этой недолгой поездке для меня стала женщина с ребенком лет пяти. Молодой парень, сидящий напротив меня, уступил им место, но женщина садиться не стала и велела сесть ребенку. Мальчик сел, приник было к окошку, однако почти тут же отвернулся от него и стал неотрывно смотреть на меня. Глаза его были какими-то пустыми. Видимо, хоть он и направил взгляд на меня, в данный момент ровным счетом ничего не видел.

Голоса людей, просачивающиеся сквозь музыку, вдруг стали для меня слишком громкими. Они набивали мозг и буквально разрывали его. Раздражение и злость поднимались во мне горячей волной. Неотрывный взгляд ребенка тоже выводил из себя. Мысленно выругавшись, я решила выйти из этого дурдома на следующей же остановке, а пока включила музыку на полную громкость и отвернулась к окну.

Троллейбус как раз встал на светофоре. По пешеходной зебре никто не прошел, но на другой стороне улицы виднелся одиноко стоящий силуэт…

Музыка внезапно заглушилась Воплем. Мои руки сами собой рванулись к голове, которая взорвалась слепящей болью. Я зажмурилась – отчасти ради того, чтобы перетерпеть боль, отчасти затем, чтобы не видеть стоящего на другой стороне улицы. Муфлон!

Троллейбус тронулся. Вопль, музыка, голоса людей – все плавно, как-то незаметно померкло. Я смутно осознала, что проваливаюсь в сон…

…и оказываюсь в Пустоши. Как и всегда, сюда долетало только эхо Вопля. Я присела на большой камень. Можно было вздохнуть посвободнее.

В голове все смешалось. Текст песни, играющей в плеере в тот момент, когда я увидела Муфлона, реплики людей, странный ребенок, незнамо с чего уставившийся на меня, ругательные слова, в которые выплескивалось мое раздражение на пассажиров злосчастного троллейбуса и мысли о Голосе. Все это сливалось в мерный гул, заволакивающий сознание. Такого со мной еще не бывало, во всяком случае, здесь, в Пустоши.

– Кажется, ты запуталась.

От неожиданности я чуть не подпрыгнула и так резко обернулась, что свалилась с камня и плюхнулась на песок. Вскочить на ноги мне и в голову не пришло, так сильны были изумление и страх. В горле мгновенно пересохло, сердце бешено забилось.

Передо мной стоял человек в белых одеждах.

Впрочем, теперь его можно описать поподробнее. Длинные волосы, спадающие до самого пояса, оказывается, не черного, а темно-синего цвета. В карих глазах читалась насмешка, но не ехидная, как у Мефистофеля. Скорее, снисходительная. Свободное белое одеяние было таким длинным, что опускалось на землю, длинные же рукава полностью скрывали кисти рук. Возраст его не поддавался определению, захочешь – можно дать пятнадцать, захочешь – все тридцать. В целом облик его был необычным и возвышенным; особенно лицо, на котором оставило свой след ощущение власти – чувствовалось, что этот человек привык, чтобы ему подчинялись.

Сказать, что мне стало не по себе – значит, не сказать ничего. Даже теперь, когда он находился почти вплотную, этот человек (человек ли?) внушал суеверный ужас. Его непередаваемо возвышенный вид поневоле заставлял сравнивать его с каким-нибудь божеством или ангелом, хотя вообще-то я не имею привычки думать о подобном.

– Кто ты? – сделав над собой усилие, спросила я. Надо ведь узнать для начала, кто передо мной.

– Тот, кому лучше не задавать подобных вопросов. Для тебя я – Авторитет.

Тип второй, Таинственный Благодетель, свято чтущий законы своей обители. Все бы ничего, только вот благо – понятие, как известно, растяжимое.

– Понятно, – на всякий случай кивнула я, не без труда поднялась на ноги и, с некоторой опаской обойдя новоявленного Авторитета, снова села на камень.

Он не сводил с меня своего взгляда – чуть насмешливого, но при этом ласкового и одновременно вызывающего не самые лучшие эмоции, вплоть до страха. Нет, я совсем не боялась, что он вдруг может наброситься на меня и свернуть мне шею, глупо было даже думать об этом. В нем таилась сила куда большая, чтобы направлять ее против одного-единственного человека. Пожалуй, это было главное его отличие от Мефистофеля, который, как достойный представитель рода Негодяев и Эгоистов, не лишен мелочности.

– Итак, ты запуталась, – мягко проговорил Авторитет.

– Да, – я предпочла за лучшее снова ответить односложно.

– И в чем же проблема?

Спросил он это с таким видом и таким голосом, что в конец его фразы прямо-таки напрашивалось обращение «дочь моя».

– Я подумала о том, что хорошо бы найти Голос, но понятия не имею, где его искать, – ответила я, стараясь смотреть куда-нибудь мимо него.

– Зачем тебе Голос, если у тебя есть Мефистофель? – в голосе Авторитета неожиданно прозвучал все уничтожающий сарказм.

Я неожиданно даже для себя съежилась: черт возьми, мне стало стыдно.

– Да-да, – продолжал Авторитет, явно видя меня насквозь. – Оказавшись на распутье, ты замерла на одном месте, в котором ничего нет, – он сделал широкий жест, указывая на Пустошь. – Конечно, как бы ты ни пыталась себя убедить, что все идет, как должно идти, ты все равно прислушиваешься к тому, что говорит тебе Мефистофель. У проволоки – а ты, вне всякого сомнения, не что иное, как Проволока, – не может быть тех чувств, которые ты сейчас испытываешь. И уж тем более в Проволоке не может быть бесполезной злобы.

– То есть, я уже не Проволока?

– Почему же? Проволока. На всех порах стремящаяся к тому, чтобы стать таким же негодяем и эгоистом, как Мефистофель.

– Неправда.

– Правда. То, что ты этого не хочешь, совсем не значит, что ты к этому не приближаешься.

Тут он был прав. Похоже, этот мерзавец Мефистофель все-таки умудрился на меня повлиять. Но как мне было не согласиться с ним в некоторых моментах? Пусть он негодяй и эгоист, но ведь негодяи и эгоисты далеко не всегда заблуждаются.

До меня вновь донесся Вопль. Еле слышный, но я все равно вздрогнула.

– Вот и он, – Авторитет оглянулся через плечо и одарил пустынную даль полуулыбкой.

Я встала с камня и в упор посмотрела на него, отказываясь верить своим глазам. Мефистофель побаивался Муфлона, это было заметно. Он нервничал и беспокоился, чувствуя его присутствие, и, как сам говорил когда-то, предпочел бы не попадаться у него на пути. Но этот Авторитет… Господи, он был абсолютно спокоен. Хотя Муфлон, как ни крути, сейчас был далековато от него, мне показалось, что это отнюдь не спектакль, и, столкнись они лицом к лицу, Авторитет встретил бы его так же. Впору вцепиться в его длинные белые одежды и не отходить от него ни на шаг, объявить его своим ангелом-хранителем, только вот я не без оснований полагала, что защищать меня он не станет. Как я уже упоминала, до конкретного человека ему дела быть не может. Но тогда зачем он здесь…

– Зачем ты здесь? – спросила я.

– Зачем ты здесь? – спокойно послал встречный вопрос Авторитет.

Что я делаю в Пустоши? Хотела бы я сама знать. Сижу и иногда кидаюсь камнями в Мефистофеля, когда мерзавец позволяет себе лишнее. Ну вот, я опять злюсь…

– Не злись. Мефистофель не стоит твоего внимания.

– Ты читаешь мои мысли? – поинтересовалась я.

– Да, – усмехнулся Авторитет. – Иначе не получается – они написаны на твоем лице.

Надо сказать, что мои волосы, уже сто лет как не стриженные, заслоняли добрую половину лица – когда я подходила к зеркалу, не могла даже глаза рассмотреть без того, чтобы убрать вьющиеся пряди. Так что если по всему остальному можно читать мои мысли, то дело и впрямь серьезное.

– А что, в таком случае, стоит моего внимания?

Мне казалось, что он непременно ответит «разумеется, я», но я ошиблась. Его ответ был другим и вогнал меня в ступор.

– Нечто более высокое. Выше его. Выше тебя. Выше всего. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– М-м, – невразумительно промычала я после некоторых раздумий. – Система?

Авторитет снова усмехнулся и покачал головой.

– Система – это просто паутина, механизм, составляющий основу мироздания. Нет смысла думать о ней. У тебя нет и не может быть места в Системе – во всяком случае, в ее каркасе. Там нет места людям. Так что ты можешь просто наблюдать за ее работой. Хотя делать этого не следует. Но, раз уж Мефистофель начал… – он едва заметно поморщился, и мне подумалось, что по каким-то причинам после того, как «Мефистофель начал», правила, если они вообще существовали (надо думать, что существовали, раз я столько раз слышала слово «нельзя»), несколько изменились.

– Ну, тогда… – несколько растерялась я. – Тогда что ты имеешь в виду?

– Разумеется… – «себя» – подумалось мне, но я снова ошиблась, – … Создателя Системы.

Час от часу не легче. Обычно в Пустоши я практически ничего не чувствую, а тут вся взмокла. Про себя я помолилась, чтобы Создателем Системы не оказался сам Авторитет – тогда уж от его наставлений точно не отвертеться. Не то чтобы они мне совсем не нравились, но…

– Ты говоришь о себе? – робко спросила я.

Авторитет ничуть не удивился вопросу и снисходительно улыбнулся:

– Нет. Ты придала мне слишком большое значение.

А как не придать, подумала я, если сначала я вижу чуть ли не ангельский силуэт, словно преследующий меня и даже издали внушающий страх, а потом он является мне во всей своей красе и наставляет на путь истинный подобно тому же ангелу.

– Но ты не боишься Муфлона, – сказала я, и, услышав свой голос со стороны, поняла, как жалко звучит этот аргумент.

– С какой стати мне его бояться? – одна бровь Авторитета выразительно приподнялась.

– Но… Мефистофель…

Авторитет презрительно фыркнул. Мне следовало догадаться раньше, что Мефистофеля он не слишком жалует, а, впрочем, оно и неудивительно. Едва ли два представителя противоборствующих типов человечества способны уважать друг друга.

– Ладно, – одернула я сама себя. – Кто же Создатель?

– Что значит «кто»? – довольно-таки мягко уточнил Авторитет.

Да уж, я выдаю один глупый вопрос за другим. Если подумать, я – проволока, и Мефистофель называет меня именно так. Авторитет, надо думать, носит такое имя просто потому, что он авторитет. Муфлон – Муфлон и есть. Создатель он и есть Создатель… Зато с Мефистофелем дело куда сложнее, но он ведь негодяй и эгоист, а негодяям и эгоистам как раз пристало путать всем карты своей личной волей.

– Ты говоришь о Боге, наверное, – сказала я вслух. – Кажется, я в него не верю.

– Едва ли это кого-нибудь беспокоит. Но о вере я расскажу тебе в другой раз.

Я проснулась. Опустевший троллейбус подходил к конечной остановке, а «Seventh Avenue» в наушниках непрестанно поминали в своих песнях Создателя.

 

Глава IX: Успешные поиски, отложенная встреча и Икар как жертва идеи

Смутная надежда обрести свой собственный Голос меня не оставляла. Но поскольку надежда была смутной, мои действия никак нельзя было назвать уверенными и уж тем более разумными. Прекрасно сознавая, что от Муфлона стены не спрячут, я, вопреки всякой логике, снова заперлась в квартире исключительно из боязни его встретить. Стоит, правда, заметить, что прошло несколько дней с тех пор, как я торопливо захлопнула дверь, а Вопля все не было слышно.

Поиски Голоса в основном сводились к самым обыденным занятиям – чтению и слушанию музыки. Какой-нибудь персонаж вполне мог превратиться в Голос. Только вот этого почему-то не происходило. Информация вместе с самыми драматическими историями плавно втекала в мозг и душу и тут же вытекала, не оставляя после себя ровным счетом ничего. Иногда, особенно перед сном, я просто прислушивалась, надеясь уловить в сознании уверенный говор, но все было тщетно. Сплошное невнятное бормотание, и только.

Именно в такую минуту напряженного прислушивания в темную комнату упал свет из коридора. Я рывком встала, мысленно готовясь к самому худшему. Но это был всего лишь Мефистофель.

– Привет, – ухмыльнулся он, заглядывая в комнату.

Я тут же встала и включила свет. О сне, конечно, можно было забыть, но меня это не слишком расстроило. Последний раз Мефистофель появлялся довольно давно. На деле прошло не так много времени, но я уже была готова подумать, что он больше не появится.

Кстати говоря, я была очень удивлена, поймав себя на мысли, что появление Мефистофеля меня обрадовало. Он, должно быть, это заметил, потому что самодовольно ухмыльнулся.

– Вижу, ты забыла о Вороне! – сказал он.

– Нет, – рассеянно проговорила я. – Просто искала Голос. Мне кажется, если бы я нашла его, Ворона бы вернулась сама…

– Дура, – удрученно покачал головой Мефистофель. – Я – твой Голос. Ясно?

Я поразилась этому простому заявлению. Что собой представлял Мефистофель, я толком не знала, откуда и зачем он явился – тоже. Но эта короткая фраза многое прояснила.

– Очень приятно, – расстроилась я.

Голоса представлялись мне по-другому. Ну куда это годится, когда Голос вместо того чтобы звучать в голове, отирается рядом и то и дело норовит сделать какую-нибудь пакость?

– Терпи, – снова усмехнулся Мефистофель. – А если не хочешь, придется самой стать Голосом и слушать себя. А для этого нужно перестать быть Проволокой. И тогда – да, возможно, Ворона сама вернется. Кстати! – он крутанулся вокруг своей оси и, вернувшись в прежнее положение, покачал указательным пальцем. – Я нашел твою Ворону!

– Правда? – я вскочила так резко, что книга, которую я читала перед сном, упала с дивана на пол.

– Хм… Да, правда, – Мефистофель поднял книгу и зачем-то пролистал ее, хотя у меня было сильное подозрение, что читать он попросту не умеет. – Помнишь того парня, которого мы навещали?

– Который разбил окно?

– Ага. Это все-таки его работа!.. Я имею в виду, Ворона принадлежит ему.

– Но мы же не видели ее там, – растерялась я.

– А кто сказал, что она у него? Она ему принадлежит. Он ее создал, если тебе так удобнее. А находится она совершенно в другом месте. Но! – губы Мефистофеля растянулись в коварной ухмылке. – Ты ее не увидишь. Пока еще рано. Не расстраивайся, – подбодрил он меня с фальшивым участием. – Зато теперь у тебя есть стимул поскорее чем-нибудь стать. Бери пример с меня – знаешь, как здорово?

Мне очень захотелось его поддеть, сказав, что уж лучше я возьму пример с Авторитета, чем стану негодяем и эгоистом во всей полноте смысла этих слов (в этом выборе я совершенно не была уверена, зато прекрасно знала, что это разозлит Мефистофеля, а, быть может, и напугает – ведь, скорее всего, он не знал, что Авторитет говорил со мной). Но прежде, чем язвительная фраза сорвалась с губ, Мефистофель вдруг помахал передо мной книгой, которую все еще держал в руках, и спросил:

– Что это?

– Греческие мифы, – сказала я, отбирая у него книжку – уж очень неаккуратно он с ней обращался.

– О чем? – не отставал он.

– Да о чем угодно, – чтобы отвязаться, я раскрыла книгу наугад. Я люблю говорить о прочитанном, но сейчас мне было бы куда интереснее поговорить о Вороне. – Ну, например, о крыльях.

– Подробнее, – Мефистофель сел в кресло и, скрестив руки на груди, закинул ногу на ногу.

– Жил человек. Сделал крылья. Полетел вместе с сыном. Сын ослушался и поднялся слишком высоко. Воск, скрепляющий перья, растаял. Сын упал и умер, – вкратце рассказала я ему историю о Дедале и Икаре.

– О-о! – очень оживился Мефистофель. – Так и думал! Я знаю эту историю.

– Ну вот и все, – я закрыла книгу и отложила ее в сторону.

– Положим, не все, – Мефистофель посмотрел на меня с любопытством.

Я уже стала опасаться, что он заставит меня пересказывать всю книгу, но, к счастью (или нет?) на уме у него было совсем другое.

– Ты сказала, что сын ослушался, – сказал Мефистофель.

– Да. Его по-хорошему предупреждали, – хмуро проговорила я. Икар с детства казался мне глупым. Его было, конечно, жаль, но безутешного Дедала – куда больше.

– Расскажи поподробнее, – Мефистофель откинулся на спинку кресла. – Кажется, наши истории немного различаются.

Придется признаться, что этот мерзавец сумел меня заинтриговать. Даже мысли о Вороне уступили догадкам, что же за вариант всем знакомой истории хранится в голове у Мефистофеля.

Снова браться за книгу мне не хотелось (еще не хватало показать себя неучем перед этим нахалом!), и я начала рассказывать по памяти, хотя последний раз читала эту историю в незапамятные времена. Черт знает, почему именно ее я привела в пример Мефистофелю.

– Ну, если вкратце, жил в Афинах известный умелец Дедал. Потом его обвинили в убийстве, и ему пришлось бежать. Он добрался до Крита, но там его заставил работать на себя царь, Минос… Позже Дедалу захотелось вернуться, но он знал, что Минос его ни за что не отпустит. Тогда он решил сделать крылья и улететь с острова. Сделал – скрепил птичьи перья нитками и воском, научился летать и научил своего сына, Икара. Он сказал ему не опускаться слишком низко к воде, чтобы перья не намокли, и не подниматься к солнцу, иначе воск растает. Но Икар увлекся, возгордился, все выше ему хотелось, и полетел прямо к солнцу. Воск растаял, крылья распались, он упал в воду и умер. А бедный Дедал проклял свое искусство, – закончила я невеселое повествование.

– Бедный Дедал, – поцокал языком Мефистофель, явно меня передразнивая.

– Да, представь себе, – нахмурилась я.

– Нет, это ты представь! – Мефистофель улыбнулся поистине садистской улыбкой и протянул мне руку.

На этот раз я уверенно коснулась его ладони. Как обычно, в глазах у меня потемнело, а когда прояснилось, взгляд уперся в живое полотно, перед которым расхаживал Мефистофель.

– Итак! – он картинным жестом указал на полотно. – Дедал.

Я испытала самый настоящий шок. Не такой, какой бывает от того, что ты видишь нечто ужасное или наблюдаешь опровержение истины, с которой идешь рука об руку с самого рождения. Это было совершенно иное потрясение. Как будто сидишь и дремлешь, то и дело норовя погрузиться в настоящий сон, но кто-то подкрадывается к тебе сзади и вдруг со всей силы ударяет ладонью по затылку. Именно такое у меня было чувство, хотя, конечно, никто меня не бил, да и спать не хотелось. Просто я никак, ну никак не могла ожидать, что Дедал будет выглядеть так.

Читая или слушая историю, волей-неволей пытаешься представить себе главных действующих лиц. А иногда даже и не пытаешься, образы сами возникают в сознании. Но как-то так получилось, что герои древнегреческих мифов при знакомстве со мной избежали этой участи. Хотя, может, я просто не помню… Но, как бы то ни было, человек, которого Мефистофель назвал Дедалом, потряс меня своим видом. Спорить, доказывая, что это не он, что едва ли он мог так выглядеть, что такой облик противоречит истории в принципе – в общем, затевать разговор на эту тему было бы глупо. Раз Мефистофель так его нарек, значит, Дедал таков и есть, по крайней мере, в его представлении. Сказанное, записанное и просто подуманное уже существует – с этим ничего не поделаешь. История Мефистофеля может отличаться, она может быть извращена до неузнаваемости, но все-таки с фактом ее существования спорить нельзя.

Дедал стоял на краю обрыва и с задумчивым видом созерцал простирающуюся перед ним бесконечную водную гладь. Черты его лица были необыкновенно суровыми и холодными, прямые черные волосы безжалостно трепал ветер. Мускулы на руках невольно заставляли ежиться, да и вообще этот человек поражал своей мрачностью. Он больше напоминал бывалого воина (и, значит, закоренелого убийцу), чем художника-изобретателя.

– Это Дедал? – вырвалось у меня, как я себя ни сдерживала.

– Он самый, – кивнул Мефистофель с самодовольной улыбкой. Он тоже посмотрел на живое полотно, и, надо заметить, как-то по-особенному. Я готова была поклясться, что он смотрит на Дедала с любовью. Так, наверное, скульптор смотрит на свое только что законченное, на редкость удачное творение.

За спиной у Дедала показался паренек лет четырнадцати. Вид у него был отчаянно любопытствующий, что не прибавляло симпатии к нему: конечно, это не блиставший умом Икар.

– Дедал решил сделать крылья и улететь с острова, – заговорил Мефистофель. – Только, к твоему сведению, Икар был не в восторге от этой идеи…

– Я сделаю крылья, как у птиц, и мы улетим с этого острова, – сказал Дедал.

Икар отчаянно побледнел; любопытство с его лица словно стерли влажной тряпкой. Он хотел что-то сказать, но не то передумал, не то просто не решился. На этот раз мне не в чем было его упрекнуть. Дедал был каким-то странным. Когда он произносил эти слова, его глаза, устремленные вдаль, сверкали маниакальным блеском. Впрочем, творческие люди, как известно, все не от мира сего, и чем они гениальнее, тем хуже у них обстоят дела с головой. Хотя, может, Дедалу просто настолько осточертели Крит и Минос, что мечта стала навязчивой идеей и вгрызалась в сознание, заодно придавая лицу такое устрашающее выражение.

Но я немного позавидовала Дедалу. Мне давно не приходилось чувствовать, как разум и душу захлестывает идея, лихорадочно требующая воплощения. Как голову разрывает множество голосов, кричащих на разный лад – «обдумай!», «сделай!», «скорее!»… Потрясающие, ни с чем не сравнимые, в моем случае давно забытые и похороненные ощущения.

– Он сделал крылья! – произнес Мефистофель с одной ему понятной гордостью – ей-богу, будто бы не Дедал сделал крылья, а он. – Научился летать и научил своего сына. Ну как научил? Показал, что к чему, и сказал…

– Не отставай от меня, – велел Дедал Икару. Они стояли на краю все того же обрыва. За их спинами распростерлись огромные крылья.

Икар неуверенно кивнул. Изображение на живом полотне замерло.

– Как думаешь, что было дальше? – спросил Мефистофель.

– Они полетели, Икару понравилось, и он малость увлекся, – не было у меня ни малейших сомнений на этот счет. Пока история Мефистофеля никак не расходилась с тем, о чем читала я. Ну, не считая, конечно, необычной внешности Дедала, но кто знает, как он выглядел на самом деле?

– А вот и нет!

Довольство Мефистофеля в этот момент было просто не описать словами. Полотно вновь ожило. Он плавно отодвинулся в сторону, предоставив мне самой смотреть на то, что случилось.

Дедал и Икар, как им и было положено на данный момент истории, неслись по небу, окрашенному красками заката. Картина была изумительной, но, увы, воображение не поражала. К великому сожалению, волей-неволей всякие штуки вроде кино отучают как следует реагировать на подобное.

Думая об этом, я немного отвлеклась и не сразу заметила, как история начинает отклоняться от знакомой прямой. Казалось, все идет своим чередом, и вот-вот Икар начнет выделываться и подниматься все выше. Действительно, он вроде бы устремился к солнцу, но затем снова упал к воде. К солнцу – к воде.

Мефистофель ухмыльнулся, указывая на него, и Икара стало можно рассматривать, что называется, крупным планом. Его крылья двигались далеко не так плавно, как у Дедала, но судя по перепуганному лицу подростка, дурачества в этом не было никакого. Им двигала неуверенность, или ему просто не хватало сил. Через минуту он кое-как справился с этим и, немного успокоившись, устремился за отцом.

Вот уж кто вел себя странно. Я растерялась. Наблюдая за Икаром, я как-то не обращала на Дедала особого внимания, а стоило. Вопреки известной легенде, где говорилось, что он непрестанно оборачивался, следя за сыном, он вообще ни разу не оглянулся. Его лицо светилось каким-то садистским упоением, на губах застыла безумная улыбка. Он поднимался все выше, и выше, и выше… Икар, как послушный сын, изо всех сил старался не отставать от него, но ему приходилось туго. У него в руках, к которым прикреплялись злосчастные крылья, было далеко не так много сил, как у отца.

Дедал тем временем все поднимался. Казалось, он вот-вот повторит судьбу Икара из мифа, но легендарный мастер вдруг замер на одном месте – на недосягаемой вышине – и расхохотался. Он хохотал долго, с таким же тщеславным упоением, какое я недавно видела в его глазах. А потом так же неожиданно оборвал смех и выкрикнул:

– Чем я не Бог?! – и снова стал смеяться.

У меня в душе все замерло. Дедал не обезумел. Он увлекся, придал слишком большое значение полету. Слишком высоко оценил себя. И не слышал за своим ликующим смехом, как Икар отчаянно кричал, призывая его на помощь: он пытался приблизиться к отцу, но, теряя силы, не заметил, что хотя из-за плотных облаков на Дедала не падали солнечные лучи, он-то как раз буквально купался в их свете. Неизбежное произошло; воск растаял, и Икар в вихре птичьих перьев рухнул вниз. Дедал не услышал его крика, молящего о спасении. Он продолжал смеяться и выкрикивать что-то непокорным прежде небесам.

Лишь через несколько минут Дедал полетел дальше и, вспомнив об Икаре, завертел головой, разыскивая своего сына. На его лице не отразилось ничего, кроме напряжения – спустившись ближе к воде, он парил над волнами, вглядываясь в водную гладь, потом взмывал вверх, зовя его по имени, но, конечно, все было тщетно. Дедал вернулся назад и снова спустился поближе к морю. На этот раз он увидел сотни перьев, покачивающихся на волнах.

Описать лицо Дедала в этот момент сложно. Он закрыл глаза, сжал кулаки и что-то пробормотал. Если бы я не знала его истории, подумала бы, что выругался в сердцах. А, может, так оно и было. И все-таки, когда он тряхнул головой и продолжил прерванный путь, весь его силуэт сквозил болью.

Но это продолжалось недолго. Очень скоро он полностью овладел собой – разве что лицо стало еще ожесточеннее, чем прежде.

– Бедный Дедал, – ухмыльнулся Мефистофель.

 

Глава X: Планы Муфлона, история Авторитета и сила Оратора

Взгляд на историю Дедала и Икара под таким углом здорово выбил меня из колеи. Можно было сколько угодно говорить, что все это проделки Мефистофеля и его нездоровой фантазии (или откуда он там берет свои истории), но приходилось считаться с тем, что история, откуда бы она ни взялась, имела место быть, и подобный взгляд, неважно, обоснованный или нет, все-таки существует.

Мысли об этом занимали меня не один день. Бывает, что, к примеру, раз за разом на протяжении многих лет пересматриваешь любимый фильм, а потом в один прекрасный момент случается то, что в шутку называют «познать истину» – ты замечаешь некую деталь, о которой знали все и каждый, и на которой, собственно, держится чуть ли не весь сюжет. И вот так вот – раз! – ты волей-неволей меняешь все свои мысли и взгляды касательно просмотренного, потому что, хочешь ты или нет, из-за увиденной детали или осознания какого-нибудь момента история предстает в совсем ином свете. После рассказа Мефистофеля я чувствовала ровным счетом то же самое. Очень хотелось отвлечься, но Дедал нет-нет да и появлялся перед моим взором, а в ушах слышался умоляющий крик Икара. За ним следовал скорбно-насмешливый голос Мефистофеля. «Бедный Дедал»… Несложно было догадаться, что, вопреки логике любого нормального человека, этот мерзавец на стороне Дедала, и смеется он надо мной и моим шоком от рассказанной истории.

Каждый раз красочные повествования Мефистофеля обескураживали. Они словно лишали выбора, и хотя теперь я категорически отказывалась благоволить Дедалу, у меня остался неприятный осадок.

Я хорошо поняла, что хотел сказать мне Мефистофель этой историей. Смерть Икара и ее причина были здесь линией скорее побочной, показанной с искренним удовольствием лишь для того, чтобы подразнить меня. То, что Мефистофель действительно хотел до меня донести – величие Дедала, ослепленного собственной идеей.

Негодяй и Эгоист… Аж дрожь пробирает, как подумаешь, сколько, должно быть, людей берет за основу те же принципы, что и Мефистофель. Как бы и мне такой не стать. Разумеется, Дедалу нет прощения. Но с другой стороны – я могу его понять… И даже позавидовать ему.

Подобные нездоровые размышления не оставляли меня и во сне. Так что однажды я открыла глаза в Пустоши со стойким ощущением, что меня кто-то прервал. Сидел человек, думал, думал, может, даже задремал, но вдруг на плечо легла чья-то рука, и волей-неволей пришлось вырваться из плена мыслей.

Это была рука Авторитета. Он стоял, склонившись надо мной, и ласково, снисходительно улыбался. Увидев его лицо так близко, я онемела – голос не слушался, двинуться не представлялось возможным. Все чувства сковало не то благоговение, не то страх. Он смотрел на меня мягко, будто бы с пониманием, но вместе с тем было абсолютно ясно, что это огромная милость, и неугодный ему имеет все шансы узнать его с иной стороны. Что ж, если он и не дотягивал до статуса бога, то ангелом мог быть вполне. Правда, в моем представлении ангелы, уж конечно, высокие и обязательно золотоволосые, но ведь и Дедал не представлялся таким, каким мне довелось его узнать.

Несколько минут (или, может, секунд?) прошли в полном молчании. Но вдруг Авторитет, явно углядев что-то в моих глазах, недобро усмехнулся, убрал руку и выпрямился во весь рост.

– Вижу, ты узнала еще одну историю Мефистофеля.

Авторитету, конечно, не понравилась эта новость, но что тут скажешь? Я просто кивнула, после чего осторожно спросила:

– А почему тебе не нравится, что Мефистофель рассказывает мне истории?

– Потому что я не хочу, чтобы ты стала похожей на него, – мягко проговорил Авторитет. – Пока ты Проволока, ты можешь стать кем угодно. Он добивается того, чтобы ты стала такой же, как он. Все просто.

– А почему ты этого не хочешь?.. – начала было я, но сама себя одернула:

– Странно, вырвалось само собой. Обычно я не задаю таких вопросов.

– Это потому, – Авторитет снова усмехнулся, – что я побуждаю людей к поискам истины. Почему я этого не хочу? Потому что в моих целях показать тебе эту самую истину. Примешь ты ее или нет – дело твое. Но если ты прислушаешься к Мефистофелю, не получишь даже выбора, не то что истины.

Я растерянно молчала. Во фразах, сказанных Авторитетом, чувствовался огромный вес, но смысл слов ускользал от меня. Истина, истина, истина… Что он имеет в виду?

Во мне проснулось любопытство. Конечно, все еще было жутковато, но вдруг Авторитет действительно готов поделиться знаниями? Ведь говорил он мне в прошлый раз о Системе. И о вере обещал рассказать. В общем, вполне имело смысл набраться решимости и задать несколько вопросов.

– Почему Муфлон меня преследует? – спросила я.

– Только потому, что ты Проволока. Пока ты не являешься тем или иным человеком, ты можешь вольно или невольно пошатнуть мироздание. Не настолько, чтобы уничтожить мир, но согласись, будет не слишком приятно, если ты будешь идти своей дорогой, а тебе под ноги вдруг бросится неразумный ребенок, которого вообще не должно было быть в этом месте и в это время… Иными словами, его не должно было быть на твоем пути. Ты для Муфлона – именно этот ребенок. Ты видишь то, чего не должна видеть; чем больше твоя душа разлагается от апатии, тем четче ты видишь скелет мироздания и саму Систему. У Муфлона свои дела в этом мире, своя работа. Зачем ему наблюдатели вроде тебя?

– Так он… – при воспоминании о Вопле меня пробрала дрожь. – Так он мог сразу убить меня, и все…

– Он дает тебе время одуматься. Ты – это своеобразный сбой Системы. В мире не так уж много Проволок вроде тебя, и они очень быстро заканчивают свое существование, становясь такими, как Мефистофель… – Авторитет в величественном жесте развел руки в стороны, – …или такими, как я.

Я неотрывно смотрела на него. Многое стало ясным. Странно, подумалось мне, почему Мефистофель не сказал мне об этом раньше, почему я сама не догадалась? Все было настолько очевидно, что не дойти до этого своим умом теперь казалось чуть ли не преступным.

– Не сомневайся, – спокойно проговорил Авторитет. – Если продолжишь метить не на свое место, Муфлон настигнет тебя.

– А где мое место? – улыбка у меня на губах появилась будто сама собой.

– Это нужно решить тебе. Я не такой, как Мефистофель, чтобы лишать тебя этого выбора. – Авторитет улыбнулся в ответ, но улыбка его в сочетании со взглядом показалась очень жестокой. – Я здесь для того, чтобы показать тебе преимущества правильного варианта.

Страх неожиданно отхлынул. Да, Авторитет, безусловно, опасен, сущность его по-прежнему представлялась мне величественной и внушающей ужас, зато плотная пелена, окутывавшая все, что происходило со мной, стала чуть прозрачнее.

Все просто. Муфлона я раздражаю, нужно побыстрее определиться со своим жизненным путем и занять свое место, а Мефистофель и Авторитет, как представители типов, на которые делится человечество, пытаются склонить меня каждый в свою сторону. Мефистофель не раз показывал мне истории и указывал на темные части человеческой души, отмеченные упрямством, заносчивостью и злостью, присущими ему самому, и наталкивал на путь эгоизма. А Авторитет… В сущности, я пока ничего о нем не знала. Таинственный Благодетель, соблюдающий законы вверенной ему обители – именно это определение я присваивала второму типу. Что ж, вполне подходит, однако я понятия не имела, какими ценностями он дорожит и что проповедует. В каждой отдельной категории есть множество разнообразных людей, хотя все они подходят под два общих понятия. Если копнуть глубже, обнаружатся принципы, представления, устремления и так далее. Мефистофель уже дал понять, чем мне придется руководствоваться и от чего отказаться, если я стану Негодяем и Эгоистом, а вот что представляет собой Авторитет, я еще не знала.

– Хорошо, я постараюсь решить, – пробормотала я. – Так в чем же преимущества твоего варианта?

– Для этого я должен рассказать тебе историю, – Авторитет ласково улыбнулся. – Это история о вере.

Он протянул мне руку. Неотрывно глядя на него, как зачарованная, я коснулась его ладони.

Видимо, Авторитет не очень любил комментировать свои истории. Или полагал, что рассказ воспринимается лучше, если не просто смотришь на происходящее, а находишься в самом центре событий. В любом случае, никакого живого полотна не было; едва наши пальцы соприкоснулись, мы оказались в другом месте. Но, странное дело – то ли я уже привыкла, то ли дело было в Авторитете, но, в отличие от прошлых путешествий, я почти не испытала страха. Сердце лишь слабо дрогнуло и тут же успокоилось. «Всего лишь история», – напомнила я себе на всякий случай, хотя это было излишне. На сей раз грань между реальностью и рассказываемой историей проявлялась весьма четко. Все-таки Мефистофель, не считая его последнего повествования об Икаре, рассказывал в основном о вещах, происходивших в нашем времени. Мы же с Авторитетом углубились в прошлое, и не заметить этого было нельзя.

Мы находились в небольшой комнате, освещаемой лишь тусклым светом свечей. Подсвечник стоял на деревянном столе, пламя выхватывало из тьмы закрытые ставни, стоящие у стен стеллажи и, главным образом, сидящего за столом человека. В его поведении было нечто такое, что сразу выдавало в нем гостя, а не хозяина комнаты – средних лет, с измученным лицом, он сидел на крае грубо сколоченного табурета и нервно барабанил пальцами по столешнице, периодически вращая глазами – словно был уверен, что здесь есть кто-то еще. Что ж, он не ошибался.

– Он нас не видит и не слышит, – мягко проговорил Авторитет.

Надо же! В историях Мефистофеля нам постоянно приходилось прятаться. И вот она, разница – разве ж мерзавец-Мефистофель стал бы меня так заботливо предупреждать? Впрочем, и минусы тут были. Мефистофеля я, как показала практика, и ударить вполне могла, а вот что касается Авторитета… Одна мысль о том, чтобы ненароком вывести его из себя, заставляла кровь стынуть в жилах, и это учитывая то, что ни одного намерения причинить мне вред у него не было. Вот оно, благоговение в чистом виде.

– Назовем этого человека Оратором, – сказал Авторитет.

Тихонько скрипнула дверь. Я инстинктивно вздрогнула, как и сидящий за столом Оратор, но, конечно, вошедшие не увидели нас с Авторитетом. В руках один из них держал подсвечник с тремя свечами, поэтому мне удалось хорошо разглядеть вновь прибывших. Тот, что держал подсвечник, был в длинном темном одеянии – явно монах или, может, какой-нибудь епископ, я в этом совсем ничего не понимаю. На его груди покоилась массивная цепь с крестом. Его спутник, кажется, был одет куда более оригинально, но его одежду скрывала длинная синяя накидка. Из-под нее виднелись только широкие золотистые манжеты и такой же ворот.

Оратор вскочил и вдруг, неожиданно для меня, бухнулся на пол. Только через несколько секунд, когда мужчина в накидке коротко велел ему встать, до меня дошло, что это было приветствием правителя или еще кого-нибудь важного.

– Назовем их Правителем и Епископом, – сказал Авторитет, спокойно наблюдая за происходящим. – В стране настали тяжелые времена. Правитель пытался развязать войну, но все его попытки потерпели крах. Люди знают, что война – это страх, голод и смерть. Они знают, что война убьет их детей и их самих. Особенно эта война. Благодаря слухам, известно, что грядущее выступление хоть и сыграет на руку правительству, но будет фактическим самоубийством. Не во власти Правителя обуздать всю страну и заставить действовать ее жителей так, как нужно ему. Но он не плохой человек. Он понимает, что война необходима, и в чем-то он прав – со своей стороны, разумеется… Но огромному количеству простых людей не втолковать экономических и политических обстоятельств. Они не хотят ничего слышать – они хотят жить. Воля к жизни – это самое сильное качество человека. Именно поэтому, несмотря на грозящую смерть за поднятые волнения, они вновь и вновь заявляют о том, что не хотят войны…

Оратор подвинул к столу кресло (оказалось, оно стояло у стены, погруженной во мрак), и Правитель тут же опустился в него. Епископ устроился на табурете, а Оратор остался стоять, нервничая еще больше. Но и теперь нельзя было его за это винить. Разговор с властями, это любому понятно, процедура сложная и изматывающая.

– Так если они знают, что их убьют за волнения, ради чего выступают? – спросила я.

– Во-первых, последней умирает надежда, – усмехнулся Авторитет. – Во-вторых, они думают о своих детях. Если их убьют, а война все-таки не состоится, дети окажутся в лучшем положении. Так они думают, – подчеркнул он, показывая, что сия мысль спорная, но обсуждать он ее не собирается.

Я молча кивнула.

– Итак, ты обдумал наше… предложение? – Правитель сделал паузу перед последним словом, намекая, что вообще-то на его месте должно быть кое-что другое.

– Я просто сомневаюсь! – голос у Оратора оказался хриплым, но это, наверное, от волнения. – Сомневаюсь не в ваших планах, конечно, они всегда исключительно разумны и удачны, а в своих способностях… Я… – он кашлянул и недовольно покосился на Епископа, который сидел за столом с абсолютно бесстрастным лицом. – Я не верю в Бога.

– Поверишь, – с некоторой даже угрозой произнес Епископ.

– Подождите, – мягко одернул его Правитель. – Вы его пугаете. – Он едва заметно усмехнулся и снова обратился к Оратору: – Пойми, это совершенно неважно.

– Нет, это очень важно! – Оратор так заволновался, что начал было рассекать комнату, но под предупреждающим взглядом Епископа остановился и стал терпеливо растолковывать: – В силу своего… своего мировоззрения я всегда говорил о необходимости того или иного действия, порой о гордости и справедливости, о силе закона и так далее, но никогда в своих речах я не упоминал Бога! Из-за чего, как вы знаете, у меня даже были неприятности, от которых вы меня избавили… Но дело вовсе не в моих убеждениях!

– Боишься показать себя лицемером? – ядовито усмехнулся Епископ.

– Нет! – с досадой возразил Оратор. – Просто я не смогу вложить в речь все нужные чувства, и потому она будет не такой убедительной, как это вам необходимо.

– Ну, тогда какой из тебя оратор? – справедливо заметил Правитель.

Оратор молчал, нервно покусывая губы. По лихорадочному блеску его глаз и очень несчастному лицу становилось ясно, что он отчаянно ищет выход из создавшегося положения и никак не может найти. При этом было видно, что он всей душой хочет сыграть отведенную ему роль, но и в самом деле сомневается в своих силах.

– Читал ли ты Священное Писание? – спросил Епископ.

Оратор мрачно кивнул.

– Понятно, представление имеешь. Тогда вот что я предложу, – Епископ чуть склонил голову вбок, пристально глядя на Оратора. – Мы составим тебе речь, полную призывов постоять за истинную веру и исполнить желания самого Господа. Ты перепишешь ее так, как сочтешь нужным.

– И будешь читать раз за разом, пока Его Высокопреосвященство не сочтет, что в твоих словах достаточно четко слышится то, что нам требуется, – закончил за него Правитель. Голос у него при этих словах был холоден, как сталь.

Оратор, казалось, задумался. Он словно просчитывал что-то в уме, и, наконец, медленно кивнул:

– Да… Хорошо.

Правитель и Епископ, весьма довольные, встали из-за стола. Разговор был окончен и, судя по всему, желаемого результата они достигли.

Авторитет положил руку мне на плечо. Комната, в которой мы находились, плавно скрылась от глаз. Она словно бы погрузилась во тьму, но спустя всего пару мгновений все вокруг вновь посветлело. Мы находились на улице, залитой полуденным солнцем. Дорога была ужасно пыльной, вокруг высились, если применимо такое слово к описанию приземистых, почти развалившихся строений, деревянные дома, среди которых редкими планками выделялись серые каменные башенки. Откуда-то доносился звон колоколов и невообразимый гул.

– Пойдем, – сказал Авторитет.

Я неуверенно последовала за ним. Казалось, что мне снится приключенческий сон о путешествиях во времени. Яснее ясного, что история, которую рассказывал мне Авторитет, произошла не в мою эпоху и даже, скорее всего, не в моей стране.

Я робко спросила об этом Авторитета, и он коротко кивнул.

– Странно тогда, что я их понимаю, – сказала я, придирчиво рассматривая одну из башенок на предмет ее реальности. – Мало того, что язык должен быть другим, так еще и устаревшим…

– Не говори глупостей, – одернул меня Авторитет таким тоном, каким учитель осаждает нерадивого ученика. – Когда кто-нибудь рассказывает тебе историю, он передает реплики ее персонажей не на твоем языке? – он, видимо, заметил мое смущение и добавил: – Следи за своим разумом, Проволока. Иначе однажды спутаешь одну из историй с реальностью.

– И что тогда будет? – спросила я.

– Потеряешься. Найти выход к реальности гораздо труднее, чем тебе представляется.

Тогда я не придала особенного значения его словам, расценив их просто как философское отступление, и потом, когда все стало подходить к логическому завершению, очень об этом пожалела. Но я не могла предполагать, как все обернется, и просто с удвоенным вниманием стала смотреть по сторонам, надеясь высмотреть что-нибудь интересное.

Мы прошли несколько нешироких улиц, выглядящих почти одинаково. Гул становился все громче; наконец, мы вышли к огромной площади, заполненной людьми, которые то и дело разражались дикими криками. На самом ее краю перед высоким сооружением (должно быть, часовней) на деревянном помосте стоял Оратор.

– Так, пожалуй, будет недостаточно ясно… – сказал Авторитет и снова положил руку мне на плечо.

Я почувствовала резкий рывок, и все перед глазами слилось в сплошную цветную полосу. В следующий момент на площадь открылся замечательный вид… сверху.

От неожиданности я качнулась и чуть не сверзилась вниз, но, к счастью, успела ухватиться за, как оказалось, шпиль, украшающий вершину треугольной крыши. Похоже, мы были на той самой часовне: толпа, стоявшая перед помостом, раскинулась прямо у нас перед глазами, Оратор, поворачивающийся то в одну, то в другую сторону, тоже был хорошо виден.

Разглядев его, я поразилась. Похоже, с момента разговора с Правителем и Епископом прошло не так уж много времени, от силы несколько месяцев, но как он изменился! Там он составлял впечатление неуверенного, затравленного человека, которому больше всего на свете хочется забиться в темный угол, однако сейчас все было совсем иначе. Его лицо светилось вдохновением, глаза блестели, движения рук, которыми он то и дело жестикулировал, были очень энергичны, а голос прямо-таки заряжал душу целым ворохом эмоций.

– Что ж, он – истинный мастер своего дела, – заметил Авторитет. – Послушай, как он говорит.

Я прислушалась. Никакого микрофона, конечно, здесь не было и в помине, но все равно слова Оратора разносились по всей округе и были замечательно слышны.

– И вы можете это сделать! – вещал он с потрясающим, заражающим энтузиазмом. – Можете смыть все свои грехи, сокрушив врагов Господа! И будет ждать вас не смерть, а безбедная жизнь в Царствии Небесном! Вы не раз слышали меня, и я молчал, потому что не верил… Но мне было знамение, и теперь я первый пойду впереди всех вас, чтобы привести войско Господне на земли его презренных врагов!

– Это он под руководством инквизиции так быстро в Бога поверил? – поинтересовалась я с некоторым ехидством.

– Никакой инквизиции здесь нет, – Авторитет чуть улыбнулся. – И в Бога он не поверил. Просто говорит то, что написал для него Епископ.

– Не может быть! – изумилась я.

Я прислушалась снова, пытаясь найти фальшь в речи Оратора, но у меня ничего не вышло. Такими сильными эмоциями был полон его срывающийся от чувств голос, что уличить его во лжи было невозможно. Да, Авторитет прав – действительно, мастер своего дела.

– Внимательно следи за ним, – сказал Авторитет. – С толпой и так все ясно – она послушает его. Это не так уж трудно, убедить толпу что-либо сделать. Но Оратор – наблюдай за ним очень внимательно.

Я послушалась и стала пристально вглядываться в лицо Оратора. На секунду меня посетила совершенно абсурдная мысль, что он почувствовал на себе мой взгляд, потому что его голос вдруг изменился – едва заметно, но все-таки он стал чуточку неувереннее. Тем не менее, Оратор продолжал говорить:

– Как они смеют попирать законы Божьи? Как смеют сомневаться в том, что рука Господня покарает их за мерзкие преступления? И вы – вы, именно вы!

– вы станете этой самой рукой, станете теми, кто вберет в себя силу Всевышнего и сокрушит безбожников! На то воля Господа, и наше дело только принять ее!..

– Слова Епископа уже закончились, – сказал Авторитет.

Я мельком глянула на толпу – ее экстазу явно требовалась подпитка – и снова уставилась на Оратора. Тот отрешенно смотрел на площадь, будто вдруг потерял связь с реальностью и не понимал, что здесь делает, и кто все эти люди. Потом он неуверенно поднял взгляд на небо, чуть прищурился от яркого солнечного света… И внезапно, раскинув руки, закричал с новыми силами:

– Мы сокрушим их! С нами сила Господня!

Обезумевшая толпа одобрительно взревела.

– Что ж, нам пора, – Авторитет взял меня за руку.

Мы были в Пустоши. Я все еще не пришла в себя после увиденного на солнечной площади и некоторое время тупо смотрела в одну точку.

– Ну что, ты заметила? – спросил Авторитет.

Еще бы. Трудно было не заметить. Оратор, хоть и привык вещать огромной толпе, наверняка не встречал такого подъема за всю свою карьеру. Тогда, когда он отрешенно смотрел в толпу, он неожиданно осознал, какой властью обладают его слова – не потому, что в них какой-то особый порядок, и не совсем из-за того, что говорились они особым тоном. Он не просто зацепил их словами, а невольно призвал на помощь идею, великую идею, которая дремала в людях уже много столетий. Человек не обязательно должен быть верующим, чтобы пойти за Оратором, и Оратор не обязательно должен быть верующим, чтобы призвать толпу на деяния во славу Бога. Вера объединяет множество поколений в одно, и слов вполне достаточно, чтобы пробудить ее в любом человеке.

– Да, – сказала я вслух. – Он сам поверил в то, что говорил.

– Верно, – кивнул Авторитет. – Потому что понял, что так получит еще большую власть.

– И что с ним стало потом?

– Он действительно повел людей за собой, и они не только сокрушили вражеское войско, а фактически уничтожили соседнюю страну. Там стал править Оратор. Позже люди под его предводительством выступили против своей же страны и покорили ее.

– Правда? – поразилась я.

– Да. Оратор внушил им, что это – Земля Обетованная. Для него это было несложно… Тогда, на площади, он по совету Епископа на минуту, чтобы речь звучала более убедительно, позволил себе поверить в, так скажем, некоторые части Священного Писания. Эти, как он их называл, «сказки для стариков» вспыхнули в его сознании яркими картинами истины… И он продолжил верить. Не потому, что действительно воспринял их как реальность. Он просто почувствовал, что вера в них дает ему практически неограниченную власть над людьми.

Авторитет немного помолчал. Затем сказал с улыбкой:

– Ты тоже так можешь.

Я глубоко задумалась.

 

Глава XI: Планета в форме треугольника, контроллер реальности и появление Палочника

Следовало признать, что истины Авторитета стали для меня куда более неожиданными, чем истины Мефистофеля, и шокировали гораздо больше, чем история об Икаре. Я снова благополучно лишилась сна.

Нельзя сказать, что история Авторитета вызвала у меня особенную живость мысли, вовсе нет. Наоборот, я, как и прежде, сидела перед компьютером, глядя в экран монитора и при этом ровным счетом ничего не видя. Пожалуй, такое состояние бывает у людей, когда их без предупреждения ставят перед переворачивающим все мировоззрение фактом. Ученый, как и многие сотни предшествующих ему поколений, был твердо убежден, что Земля более или менее круглая, и вот он узнает, что все это вздор, и наша планета имеет форму треугольника. Конечно, требуется время, чтобы осмыслить новое положение вещей.

Я легко восприняла саму историю про Оратора. Если уж говорить начистоту, этот рассказ Авторитета мне откровенно понравился. Было что-то очень привлекательное в глазах Оратора, возведенных к небу, и нечто потрясающее в том, что на его тщательно спланированную речь повелось столько людей. А уж какое вдохновение прозвучало в его словах после того, как он, по словам Авторитета, позволил себе поверить в то, что говорил!..

Спору нет, Оратор вместе с Епископом и Правителем – тройка законченных мерзавцев в сто раз хуже Мефистофеля, ловко манипулирующих общественным сознанием. Но то, что они способны проворачивать подобное, да еще и духовно обогащаться при этом, свято веря, что их поступки правильны и чуть ли не благословлены свыше, просто ошеломило меня. Однако совсем не в этом была причина моей прострации, а в словах Авторитета, сказанных мне напоследок.

«Ты тоже так можешь».

Ну, если дать волю воображению, то, наверное, могу, – думала я. Невыносимо сложно представить себя выползающей из своей раковины в том состоянии, в котором я находилась в последнее время, и вещающей перед народом. Но если заглянуть внутрь себя, то это вовсе не кажется невозможным. Вопрос в другом – возможно ли в наше время проповедовать какие-нибудь возвышенные истины и при этом не добиться только того, чтобы тебя считали законченным психопатом или просто наивным идиотом. Но Авторитет вряд ли подразумевал подобный результат.

Чтобы всерьез заняться подобным делом, необходимо иметь перед собой цель, на которую оно будет направлено. У меня ее в любом случае нет, и вряд ли она появится. Ведь даже если заниматься манипулированием ради интереса или забавы, цель все равно должна быть. Нельзя, говоря в таком тоне, привлечь к себе любовь людей «на будущее». Они смотрят на Оратора как на лидера и ожидают от него указаний. Пойманные с первых фраз в его сети, люди отчаянно жаждут призыва к какому-нибудь великому делу. Не дашь им его – все может разрешиться к лучшему (народ просто разочаруется и разойдется), а может и к худшему (люди в одно мгновение превратят Оратора в Еретика, а, если верить истории, они это очень здорово умели, умеют и будут уметь, и разорвут его голыми руками).

У Оратора из истории Авторитета была конкретная цель, пусть поначалу он и выполнял приказ. Ему в этом плане было очень легко: задачу изложили заранее, он перекроил ее по своему усмотрению. Он выходил к людям, так сказать, во всеоружии. У меня же цели нет, и взяться ей решительно неоткуда. Приказывать мне никто не будет, не велика персона – а в настоящее время вообще, можно сказать, невидима для мира, – и никаких собственных планов я не имею. Чтобы построить легенду по типу Ораторской, нужно как минимум иметь заботу о человечестве. Как максимум – проработать детальный путь до каких-нибудь верхов социальной лестницы.

Этот момент рассуждения вывел меня из смятения, и я подумала о другом. В чем, интересно, разница между Мефистофелем и Авторитетом? Где граница, которая отделяет Негодяя и Эгоиста от Благодетеля? По идее, она должна быть необычайно четкой, однако вот, пожалуйста – Оратор, одобряемый Авторитетом и установленный им в пример мне, по сути, добился власти для себя, то есть, ощутив свое величие, действовал из чистого эгоизма. Может ли смягчить так называемая забота о людях сущность хотя бы одного человека, который действовал во имя власти? Оратор мало чем отличался от того же Дедала. Оба были ослеплены идеей, только Оратор вывернул свою идею как нечто глобальное, а Дедал, не мудрствуя лукаво, полностью отдался своему эгоизму.

В ушах далеким отголоском прозвучал Вопль. Я с некоторой опаской покосилась на закрытое занавесями окно. Понятно, меня торопят с выбором. Но что тут поделаешь? Я невольно усмехнулась, правда, достаточно нервно. Легче вырвать себе сердце, чем сделать выбор. Я не Негодяй и Эгоист и не хочу им быть, но величие Авторитета тоже не по мне. Как же хочется попросить, чтобы меня оставили в покое в состоянии Проволоки. Но, судя по сказанному Авторитетом, этому не бывать.

– Проволоки долго не живут! – с этим довольно-таки радостным заявлением Мефистофель буквально выпрыгнул из ниоткуда.

– И тебе добрый вечер, – вяло отозвалась я, однако, вспомнив об Авторитете, немного оживилась и, должно быть, заметно напряглась. Мне до сих пор очень четко помнилось, как жестко поступил Мефистофель, чтобы не дать мне встретиться с Авторитетом. Как он отреагирует на нашу встречу?

Но Мефистофель не обратил внимания на мое состояние. Зато заметил что-то другое. Он вдруг насторожился и прислушался.

– В чем дело? – совсем не понравилось мне это.

– Это я должен у тебя спрашивать! – усмехнулся Мефистофель. – Что здесь?

– В смысле? – не понимала я. – Если ты имеешь в виду Муфлона…

– Насчет Муфлона не беспокойся, – заявил Мефистофель с видом заправского дипломата. – У него сейчас полно дел, куда более важных, чем какие-то там Проволоки. В ближайшее время дальше эха Вопля дело не пойдет, так что у нас есть время.

– У вас нет времени.

Я вздрогнула всем телом. Мир на несколько мгновений плавно поплыл у меня перед глазами. Но даже когда картинка стала четкой, я продолжала сидеть и недоуменно моргать, стараясь осознать происходящее. Иногда это удивительно сложно. Мир в такие моменты кажется неописуемо странным, даже бредовым, и тогда человек совершает особенное действие. Когда кто-то хочет присмотреться, он напрягает зрение, когда прислушаться – напрягает слух. А вот когда он хочет проснуться, то пытается надавить на деталь в организме, ответственной за сон. Этакий контроллер реальности. Если не щелкнул, значит, либо приборчик сломался, и ты задержишься во сне еще на неопределенное время, либо – и этой мой случай – ты вообще не спишь.

Так или иначе, Мефистофель и Авторитет, стоящие рядом друг с другом, мало того, что выглядели действительно впечатляюще – так в эпичном фильме лицом к лицу встречаются после долгих войн два злейших врага, причем не абы зачем, а для финального противостояния. Но они, кроме этого, еще и наэлектризовали атмосферу вокруг до такой степени, что моя комната еще несколько минут никак не желала принимать четкие очертания, и дышать стало трудно. Казалось, вот-вот во все стороны полетят обжигающие искры. При этом и Мефистофель, и Авторитет улыбались. С такими улыбками заправские маньяки начинают процесс расчленения еще живых жертв.

Признаться, мне стало страшно. Хоть и было с самого начало понятно, что при желании Мефистофель и, особенно, Авторитет могут устроить бог знает что, но все-таки до этого момента подобные мысли витали где-то в области непознанного, поводов для выхода их наружу не предвиделось и, значит, думать об этом особенно не приходилось.

Однако здесь справедливости ради стоит заметить, что страх испытала только я. Думаю, Мефистофель действительно побаивался Авторитета или просто не хотел иметь с ним дела; было в его облике что-то такое, что заставляло подозревать подобное. Но если все действительно обстояло таким образом, то самообладанием Мефистофель обладал просто отменным, потому что ничего, кроме злости, его лицо не выражало. Возможно, у меня с самого начала возникло ложное впечатление об этом, и Мефистофель никогда и не думал бояться?

– Ты не имел никакого права здесь появляться, – сказал Авторитет, первым разрушая яростное оцепенение потрясающей силы.

– Почему это? – ухмыльнулся Мефистофель. – Мы просто искали некую Механическую Ворону. Законами мироздания не запрещено! – он крутанулся вокруг своей оси и, нагнувшись ко мне, оперся локтем о мое плечо. – К счастью, не существует законов, которые регулировали бы жизнь каждой отдельной Проволоки.

– Зато есть законы, по которым работает Система, – улыбка исчезла с лица Авторитета, и он посмотрел на Мефистофеля таким пугающим взглядом, что тот что-то злобно прошипел, словно кошка. А у меня так и вовсе пропал голос – будто мне рывком вырвали гортань. – И согласно этим законам, – продолжал Авторитет, – ты не имел права читать ей свои проповеди.

– Проповеди читаешь ты! – парировал Мефистофель. – А я просто говорю правильные вещи, причем коротко и ясно. Ну, Проволока! – он похлопал меня по голове. – Не доверяй людям, думай только о себе, и с тобой не случится такого, как, например, с тем подопытным в клетке. Или с тем бескрылым. Да мало ли?

– Как ты и сказал, у нее есть время подумать над тем, стоит ли опускаться до твоего уровня.

Авторитет хотел еще что-то добавить, но то ли передумал, то ли отвлекся. Чуть нахмурившись, он посмотрел в сторону. Мефистофель выпрямился, отошел от меня и, скрестив руки на груди, склонил голову в ту же сторону, куда скосил взгляд Авторитет.

– Что такое? – голос у меня кое-как прорезался не меньше, чем через минуту после того, как они застыли напряженными изваяниями.

– Это тот случай, – Авторитет усмехнулся, – когда нужно пойти и посмотреть.

Я ощутила себя сидящей за компьютером и тупо пялящейся в пустоту. Тряхнув головой, я вроде как пришла в себя.

В комнате, кроме меня, никого не было. Ничто не говорило о действительном присутствии здесь Мефистофеля и Авторитета. Может, контроллер реальности и впрямь поломался, и в тот раз я просто не проснулась? Шея и спина у меня затекли от долгого сидения в одной позе. Я потянулась – суставы угрожающе захрустели – и вдруг…

Из коридора донесся еле слышный, очень странный звук, что-то среднее между шорохом и скрежетом. Это едва уловимое копошение заставило меня резко дернутся и напрячься до предела.

Звук смолк. Потом вновь возобновился. Снова умолк и больше не возникал.

Я сделала разумный вывод, что бояться нечего. На шаги это не похоже, в квартире, кроме меня, никого быть не могло, а если бы сюда кто и забрался без моего ведома, то звуки были бы иными. Конечно, оставался шанс, что на кухне или в коридоре меня снова ожидает сюрприз – Муфлон или еще что похуже. Но, скорее всего, успокаивала себя я, просто послышалось что-то из вентиляции. Или это вообще было за окном или за входной дверью, в тамбуре. Короче говоря, звук, по моему мнению, относился к разряду самых что ни на есть бытовых. Мефистофель, Авторитет, Муфлон, Система и так далее – это, конечно, выбивает из колеи, но не лишает соседей жизни, не исключает поломки шкафа или какой-нибудь протечки в трубах.

Встав со стула, я целеустремленно, не оставляя себе времени на раздумья, направилась в коридор. Все спокойно. На кухне тоже никого не было. Обстановка ничуть не изменилась, ничего не упало. В общем, тишь, гладь…

Шорох раздался снова. Я резко обернулась. Оказалось, звук доносился из ванной, что вполне естественно. Окончательно успокоившись и уверившись в том, что у меня снова прогрессирует самая настоящая паранойя, и причина странных звуков – трубы, я, для, так сказать, финальной очистки совести, вошла в ванну, не зажигая света. В полумраке (свет падал из коридора) не составляло труда увидеть, что все в порядке.

Я невольно улыбнулась. Забавно было сопоставить такой пустяк с Авторитетом и Мефистофелем, заприметившими что-то в моей скромной обители, да еще нечто такое, что смогло отвлечь их от противостояния.

Остаток дня прошел относительно спокойно. Пытаясь отучить себя от привычки записывать на бумагу все, что придет в голову, и раскладывать это по полочкам, я, размышляя обо всем подряд, слушала музыку и малевала в останках блокнота какие-то невразумительные каракули. Пару раз из ванной снова донеслись шорохи. Это напомнило мне о Механической Вороне, которая разрушала тишину ночи своим скрежетом. Как же хотелось, чтобы она вернулась. Я все еще понятия не имела о причинах ее появления рядом со мной, но она буквально запала мне в душу. Мефистофель, кстати, говорил, что нашел ее, и что создал ее тот парень, который разбил окно. Интересно, что он сейчас делает? Уж не думает ли, подобно мне, о том, как вернуть Ворону? Хотя, наверное, он совсем о ней забыл. Ведь ее нет рядом с ним гораздо дольше, чем со мной.

Через пару часов шорох послышался вновь – на этот раз гораздо тише. Я услышала его лишь потому, что как раз на эти секунды выдалась пауза между песнями. Теперь это напомнило мне о Совах. Кем бы они ни были, они тоже улетели… Испугались Муфлона, – вдруг пришло в голову мне. Действительно, кто знает? Нужно спросить у Авторитета или Мефистофеля… Если Ворона и является созданием того парня, если и Совы – чья-то придумка, вполне может быть, что и они выполняют какие-нибудь функции в Системе. Кстати, о функциях. Боязно даже думать, но все-таки интересно, чем конкретно занимается Муфлон…

Отодвинув блокнот и выключив музыку, я, сама не знаю, зачем, подошла к балконной двери и попыталась ее приоткрыть. Однако дело оказалось не таким легким, как могло показаться. Похоже, шпингалеты проржавели, а сама дверь примерзла. Странно. Не так уж давно я ее не открывала. Но делать нечего, надо поправлять положение. Пусть сейчас у меня нет на балконе сколько-нибудь важных дел, это все равно никуда не годится. Кроме того, если повременить, черта с два ее вообще потом откроешь.

На борьбу с дверью у меня ушло около десяти минут, и увенчалась она моей победой. Однако побед без потерь, как известно, не бывает, и этот случай не стал исключением: открыв шпингалет, я умудрилась в кровь разодрать пальцы. С губ у меня при этом слетел такой поток забористых ругательств, что я сама удивилась своим познаниям.

Поддерживая расцарапанную руку другой рукой, чтобы потом не пришлось оттирать пол от крови, я поспешила в ванную. О включении света, конечно, не могло быть и речи, и на этот раз свет в коридоре тоже не горел. Я на ощупь включила кран и подставила ладонь под холодную воду.

Послышался шорох. Мне показалось, что по моей руке что-то скользнуло, но я списала это на струйку крови.

Через пару секунд ощущение повторилось. Я вздрогнула, отдернула руку и буквально вылетела в коридор. Меня била крупная дрожь. Чувство прикосновения было омерзительным, будто то была скользкая водоросль.

Я щелкнула всеми выключателями сразу, оставив на них водянисто-кровавые следы, и не без опаски заглянула в ванную. Взгляд мой в первую очередь упал на раковину. Тут же закружилась голова, и возникло стойкое ощущение, что меня сейчас стошнит.

Я с размаху захлопнула дверь. Задвижки с внешней стороны не было, и, за неимением лучшего, я приперла дверь тумбочкой, которая, к счастью, легко сдвинулась с места.

Из ванной слышалось уже знакомое мне копошение. Сердце у меня билось как сумасшедшее, рука отчаянно ныла, сохраняя при этом ощущение склизкого прикосновения, а перед глазами непрестанно прокручивалась одна и та же картинка – длинная, гладкая паучья лапа, исчезающая в сливном отверстии.

«Палочник», – само собой пронеслось у меня в голове.

 

Глава XII: Побочный продукт Системы, Прошедшийдень и цена за свободу

Смешно, но целых два дня я опасалась даже подходить к ванной комнате, обходясь кое-как кухонной раковиной. Впрочем, нельзя сказать, что возле нее я чувствовала себя в полной безопасности. Потом я убедила себя, что мне, наверное, все-таки показалось. С величайшей осторожностью, будто паукообразное создание готово было прыгнуть на меня, как только я открою дверь, я отодвинула тумбу и заглянула в ванную. Свет я включила заранее и сразу увидела, что все нормально, из раковины ничего не высовывается. Но даже если вдруг высунется, что с того? Жить без этого ценного помещения современный человек не приучен.

Придя к этому разумному выводу, я более или менее вернула жизнь в прежнее русло. Периодически из труб доносилось шебуршание, но я старалась не обращать внимания, хотя и была готова к тому, что из сливного отверстия рано или поздно появится склизкая паучья лапа. Всегда нужно мысленно представлять самое неожиданное и худшее, чтобы потом не умереть от сердечного приступа.

Но оказалось, что такой бдительности мало. Слушая шорох из ванной, я как-то не думала о том, что после трех дней, прошедших с того случая, дополнительная эксплуатация коридорной тумбочки приостановилась. Дверь была открыта, и ничто не могло помешать Палочнику выбраться наружу, чем он однажды и не преминул воспользоваться.

Дело было ночью. Комната слабо освещалась ночником, я, в сотый раз перечитывая миф о Дедале и Икаре (и, конечно, вспоминая мефистофелевскую интерпретацию этой истории), постепенно проваливалась в дрему. Шорохи из ванной, к которым я уже привыкла, меня не встревожили. Скоблящий звук смешался с дремой и только еще больше убаюкал сознание. Но потом меня словно что-то толкнуло.

Я мигом проснулась и резко села. Однако у меня тут же помутнело в глазах, на этот раз не от дремы, а от накатившегося ужаса.

Здесь следует напомнить, что слово «Палочник» пришло мне в голову само по себе, точно так же, как когда-то давно сама собой нареклась Механическая Ворона, и как само собой стало известно, что Муфлон – это Муфлон. Но, как бы то ни было, название этого создания являлось исключительно удачным, хотя эта тварь не слишком походила на обычного палочника.

Посреди комнаты замерло существо, напоминающее огромного паука. Три пары длинных лап были расположены на значительном расстоянии друг от друга, вытянутое туловище сравнимо разве что с черной обуглившейся веткой. При этом не представлялось возможным понять, есть ли у существа голова, и где перед, а где зад. И все оно было угольно-черным и омерзительно гладким. Я в ужасе разглядывала его: никакая апатия не могла лишить меня страха перед огромным паукообразным созданием.

Будто прочитав мои мысли, Палочник вдруг странно зашелестел, чуть приподнялся или, точнее сказать, распрямился, обнаруживая свой громадный размер – в длину он был не меньше полуметра, а стойка его напоминала позу богомола. Нервы у меня окончательно сдали, и я, жалобно простонав что-то сквозь зубы, вжалась в спинку дивана, не в силах отвести взгляда от ужасного создания. Палочник, явно решив отведать то ли моей крови, то ли нервов – скорее всего, и того и другого, – пополз прямо к дивану.

Я тут же спрыгнула на пол и понеслась к выходу из комнаты, где буквально врезалась в Мефистофеля.

– Муфлона на тебя нет! – немедленно выругался он, но, заметив мое смертельно перепуганное состояние, несколько смягчился: – Да ладно тебе, это я так.

Признаться, ситуация представлялась мне до такой степени отчаянной, что я дико обрадовалась его появлению – какая-никакая, а помощь.

– Скорее, – пролепетала я. – Отойди, там…

Моей ноги что-то коснулось. Пока мы с Мефистофелем разбирались, что и как, Палочник успел преспокойно добраться до нас. Я не сдержала панического вопля и, отшатнувшись в сторону, прижалась к стене. Мефистофель, однако, и с места не сдвинулся.

– Так вот что это такое! – с любопытством уставился он на Палочника.

Палочник попятился назад, но ко мне приближаться не стал, а переместился дальше и, опустившись на все шесть лап, замер. Мефистофель сделал шаг к нему, прихватил по дороге удачно подвернувшийся карандаш и, присев на корточки, с видом стремящегося познать окружающий мир ребенка потыкал им в объект исследования. Паукообразное существо снова попятилось.

– И чего ты взбесилась? – поинтересовался Мефистофель, обращаясь ко мне. – Я еще могу понять – бояться Муфлона, но этого?

Легко ему говорить. Страх перед Муфлоном – это страх перед всепоглощающей силой, перед сверхъестественным и убийственным. Страх, сильный до такой степени, что способен довести до безумия. Что ж, очень может быть, что Палочник тоже мог стать причиной чего-то подобного, да только страх перед ним сродни страху перед обычными домашними пауками, которых я ненавижу всем сердцем.

Все это я сбивчиво, чуть подрагивающим голосом попыталась донести до Мефистофеля. Он тем временем продолжал доставать Палочника карандашом. Тот не выдержал издевательства и медленно пополз к ванной, где и скрылся. Оттуда тут же послышалось знакомое шуршание.

Только убедившись, что он действительно ушел, я начала постепенно приходить в себя. Однако напряженность меня не оставляла, и я еще долго вздрагивала от любого звука. Мерзавец Мефистофель, видя это, вовсю веселился и так и норовил без повода тронуть меня за плечо или пугнуть еще чем-нибудь. Наконец, я не выдержала, замахнулась на него чашкой, полной только что налитого чая, и он вроде бы присмирел.

– Можно с ним что-нибудь сделать? – спросила я, тяжело дыша и усаживаясь за стол с избежавшим плачевной участи чаем (Мефистофель в ответ на мое предложение выпить чашечку только поднял брови и покосился на самый что ни на есть заурядный напиток с таким видом, будто я предложила ему яду; кстати, я никогда не видела, чтобы он пил или ел).

– С кем? С Палочником-то твоим? – довольно усмехнулся Мефистофель, явно вспоминая, как я шарахалась от неведомого создания. – А что ты собралась с ним делать?

– Можно его как-нибудь убрать? – уточнила я. – Ну… Чтобы его не было здесь…

– Можно, конечно. Еще раз повторяю, Палочник твой – это тебе не Муфлон. Ушла же от того парня Механическая Ворона, – Мефистофель снова усмехнулся. – Почему бы Палочнику не уйти от тебя?

– То есть… То есть как? – обомлела я.

– Именно так, – снисходительно улыбнулся Мефистофель. – А ты что, думала, что он такой единственный? – развеселился он вдруг.

– Подожди, – тряхнула головой я. – Я ничего не понимаю. Он… Палочник… Он же не имеет отношения к Системе?

– Причем тут Система? Механическая Ворона и Палочник тут вообще не причем. Не стань их – Системе хуже не станет. Это, скажем так, – Мефистофель ухмыльнулся, – просто побочный продукт. Созданный Проволоками вроде тебя, – он с издевательским видом ткнул меня пальцем в лоб.

– Глупость какая-то, – я уставилась в чашку невидящим взглядом. – Я ничего не создавала.

– Тоже мне, выискался творец! – Мефистофель недовольно поморщился. – От вашей воли никакого проку, все происходит само собой. И Ворона, и Палочник – это просто мусор ваших мыслей и снов, мешающих работе Системы. Обычно Совы подъедают это, но, поскольку они улетели, получи своего Палочника.

– Но почему именно Палочник? – затравленно уставилась я на него. – Почему, например, не кошка?

– Очевидно, кошка занимает не слишком много места в твоем разуме, – хмыкнул Мефистофель. – Поэтому оттуда выполз Палочник. Неудивительно: если ты так его боишься, значит, много думаешь о чем-то подобном. А тот парень, стало быть, думал о воронах.

– Получается… Неужели тот парень – тоже Проволока?

– Может быть, – усмехнулся Мефистофель. – Да ты, я вижу, всерьез им заинтересовалась?

Я промолчала. Оспаривать мне было нечего. Несмотря на то, что тот светловолосый парень выглядел совершенно опустошенным и даже несчастным, мне показалось, что в нем есть нечто особенное. И вот выясняется – он, скорее всего, тоже Проволока…

Мне вспомнилось, как он бился головой об оконную раму, как разбил стекло. Наверное, он не мог сделать выбор. И, возможно, его тоже преследовал Муфлон.

– А можно снова его увидеть? – вдруг вырвалось у меня.

– О-о, даже так? – протянул Мефистофель. – Зачем это?

– Мне хочется побольше узнать о нем, – я говорила медленно, с трудом подбирая слова – очень сложно было выразить мысли, которые пока еще носились в голове беспорядочным роем, громоздились несформированной массой и в целом были совсем неподатливым материалом. – Есть в нем что-то такое… И я все думаю… Если Ворона принадлежала ему, более того, если он ее создал, и она с такого расстояния – он же в другой стране, ты говорил?.. Так вот, если она, минуя такое расстояние, вдруг оказалась у меня – не может же это быть просто так? Наверное, мы как-то связаны.

– Вы никак не связаны, – как-то даже задумчиво проговорил Мефистофель.

– Поверь мне. Он далеко и, могу тебе гарантировать, вы никогда и словом не перемолвитесь. Не потому, что говорите на разных языках. Просто не суждено. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Ладно, – он улыбнулся и щелкнул пальцами. – Если хочешь его увидеть, это можно устроить.

Мне показалось странным, что, во-первых, Мефистофель вдруг заговорил в таком тоне, а, во-вторых, что так быстро согласился исполнить мою просьбу. Впрочем, ему это, должно быть, представлялось забавной задумкой, нарушающей правила.

Тем не менее, я без колебаний коснулась ладони Мефистофеля, когда он протянул мне руку. Но на этот раз, прежде чем мы оказались в другом месте, что-то случилось. Я словно оказалась в чане с вязким киселем, дышать стало тяжело, двинуться – практически невозможно. Я хотела сказать об этом, но голос пропал. Мне стало совсем не по себе, но Мефистофель вдруг крепко стиснул мою руку в своей, чего никогда не бывало прежде, и с силой рванул меня к себе. Я ткнулась носом ему в грудь, зато в следующий момент смогла отступить на шаг и увидела, что мы находимся на заснеженной улице.

– Ч-что это было? – спросила я, клацая зубами от холода – на мне была моя домашняя одежда, совсем не предназначенная для прогулок по такой температуре.

– Он, чтоб его! – Мефистофель был в ярости. – Лезет не в свое дело. Ладно, пошли.

Я поняла, что он говорит об Авторитете. Похоже, по возвращении если не Мефистофеля, то меня ждет строгий дисциплинарный разговор, – подумалось мне, и я поежилась – не от холода, а от сознания того, что могла разозлить Авторитета.

К счастью, идти пришлось недолго. Впереди в туманной дымке виднелся город с высящимися вдали многоэтажными башнями. Перед нами бежала неширокая река, почему-то, несмотря на зиму, не замерзшая. Через нее был перекинут очень красивый мост. Будь я в обычном путешествии, обязательно захотела бы сфотографироваться здесь. Но люди шли по мосту быстрым шагом и с самым обыденным видом – понятное дело, привыкли. И все-таки ближе к центру реки их как будто что-то отвлекало.

Я пригляделась. Оказалось, с левой стороны, точно посередине перил, сидел тот самый светловолосый парень. Свесив ноги в пустоту, он созерцал расстилающийся перед ним пейзаж и не обращал ни на кого ни малейшего внимания. А вот люди, проходя мимо, неизменно награждали его кто укоризненным, кто испуганным или просто любопытствующим взглядом.

– Что ж, вот твой герой, – усмехнулся Мефистофель.

– Как его зовут? – еще раз попытала счастья я. – Тогда ты мне не ответил, но теперь-то ты знаешь о нем больше – сам говорил…

– Да-а, – протянул Мефистофель, заложив руки за голову. – Но имя у него сложное и тебе ни о чем не скажет. Так не пойдет. Будем называть вещи своими именами. Итак, знакомься – Прошедшийдень.

– Прошедший день? – удивилась я. – Почему?

– Потому что это все, что от него осталось! – фыркнул Мефистофель. – Между прочим, он – последний, с кого тебе следует брать пример.

– Что это значит? – не отставала я. – Так он Проволока или нет?

Мефистофель, насупившись, некоторое время с крайним недружелюбием смотрел на парня. Потом, наконец, сказал:

– Хуже. Он решил не выбирать и при этом не остаться Проволокой, – скривился он. – Только это, – Мефистофель вдруг заулыбался и зажестикулировал рукой в такт своим словам, – не-воз-мож-но.

Прошедшийдень вдруг встал прямо на узкие перила. Люди, проходившие мимо, замерли, другие, наоборот, ускорили шаг. Но предвкушение одних и испуг других были совершенно напрасны, потому что он просто раскинул руки в стороны и спокойно пошел по перилам в противоположную от нас сторону.

– Так что не видать ему теперь ни Механической Вороны, ни чего другого…

– усмехался себе Мефистофель. – Разве что Муфлон однажды наведается.

– Так, значит, он все-таки Проволока? – уже устала спрашивать я. – Почему тогда Муфлон еще не пришел… Ведь у него это давно началось? – прихода такого гостя я и злейшему врагу не пожелала бы, но мне это правда было непонятно.

Прошедшийдень неожиданно остановился и обернулся. Мне показалось, что он посмотрел прямо на нас, но с такого расстояния я не могла сказать наверняка. Он замер, словно бы задумавшись, потом резко развернулся (при этом безрассудном движении кто-то из зрителей даже вскрикнул, но Прошедшийдень и не думал падать) и направился прямиком к нам. У меня возникла безумная мысль, что он нас заметил, однако я быстро одернула себя – должно быть, просто вспомнил о каком-нибудь деле или, задумавшись, изначально выбрал неправильное направление, а теперь пришел в себя.

– Он приходил, только этот паршивец как-то улизнул, – пояснил Мефистофель. – По крайней мере, я так думаю. Делать мне больше нечего, как разбираться в его биографии. Но, что бы он ни сделал, цена, как видишь, велика, – ухмыльнулся он. – Проволока, ставшая мусором в Системе. И цена за это – будущее.

Мефистофель продолжал разглагольствовать, а Прошедшийдень тем временем все приближался. Он ни на кого не смотрел, его отрешенные глаза безразлично созерцали пространство перед собой, но глядели сквозь все, что попадалось им на пути. Теперь мне удалось хорошо разглядеть его лицо, красивое и при этом совершенно отсутствующее.

Меня вдруг стало жечь непреодолимое желание помахать рукой перед его глазами, когда он подойдет вплотную, ну или, хотя бы, чуточку толкнуть – просто чтобы он меня заметил. Но, конечно, как ни сильна была тяга это сделать, я никогда бы на это не решилась. Кто знает, к чему это могло привести. Ведь я даже не была уверена, что находилась здесь на самом деле. И где это «здесь», я тоже не знала.

Поэтому, ничего не сделав и ничего не сказав, я своевременно сделала шаг в сторону, пропуская его. Но…

– Люкке тил, – сказал Прошедшийдень тихо и мрачно.

Мефистофель оборвал себя на полуслове. Прошедшийдень не остановился ни на секунду, не повернул головы, да и вообще не подал виду, что заметил нас. Он просто прошел мимо, но в тот момент, когда он поравнялся с нами, он все-таки сказал это. Я, разумеется, совсем его не поняла и потому не могла быть уверена, что слова адресованы мне, и что они не были просто мыслями вслух, но постаралась тщательно зафиксировать короткую фразу в памяти, чтобы потом – хвала всемирной Сети – найти ее значение.

– Ах ты!.. – Мефистофель так забористо выругался, что я от неожиданности вздрогнула и посмотрела на него с некоторым даже уважением – кто мог предположить, что ему известны такие слова? Раньше я была уверена, что подобные фразочки произносят только те, кто провел немало времени во флоте или на зоне. Хотя, кто его знает, этого мерзавца.

Не успела я задать вопрос об источнике подобных знаний, Мефистофель схватил меня за руку, и в следующее мгновение я с размаху рухнула на диван в своей комнате.

– Эй! – вскочила я. – Помягче нельзя?

– Черт бы его побрал! – Мефистофель, расхаживая взад-вперед по комнате, возмущенно взмахивал руками. – Он не должен был… Да как же… – не найдя, видимо, слов, он остановился и в ярости сжал кулаки.

– А ты говорил, что мы и словом не перемолвимся, – очень некстати заметила я.

– И не перемолвились! – огрызнулся Мефистофель. – Ты-то ничего не сказала!

Я сочла за лучшее больше его не дразнить. Стараясь не привлекать к себе его внимания, я тихонько прошла за его спиной к компьютеру и набрала латиницей старательно запомненные слова. Как ни странно, поисковая система сразу заботливо исправила написанную мной фразу и выдала длинный список сайтов-переводчиков и словарей. Первый же пояснил, что «lykke til» – это по-норвежски банальное «удачи».

«Удачи»… Если предположить, что Прошедшийдень обратился ко мне, то к чему эта фраза?

– Что ты делаешь? – вдруг резко спросил Мефистофель.

– Ничего, – я торопливо свернула окно браузера. – Слушай, а Прошедшийдень знает, что его Механическая Ворона была у меня?

– Нет, конечно, – хмыкнул Мефистофель. – Откуда ему знать, тем более что сейчас у тебя ее нет.

– Но тогда почему он пожелал мне удачи? – вырвалось у меня.

Мефистофель злобно сощурился. Я была уверена, что он велит мне заткнуться, ну или как-нибудь повежливей даст понять, что мне лучше поскорее об этом забыть.

Словно бы для того, чтобы еще больше усугубить обстановку, в комнату с тихим шуршанием вкарабкался Палочник. Я шумно сглотнула и поджала под себя ноги. Существо доползло до стены, повернуло обратно и, слава Богу, снова зашуршало в трубах.

– Ладно, может, он и не совсем обычный, – нехотя ответил Мефистофель. – Таких, как он, пока больше нет. И, наверное, он подумал, что ты хочешь провернуть тот же номер, что и он.

– Но какой? Что с ним случилось? – жаждала правды я.

– Я уже говорил, чего он хотел, – равнодушно откликнулся Мефистофель.

Он взял со стола будильник, которым я не пользовалась так давно, что имела полное право сказать, что стрелки на нем встали в незапамятные времена. Но, несмотря на это, мне совсем не понравилось, что Мефистофель со всей силы грохнул его об стол.

– Вот, – с ухмылкой продемонстрировал он мне часовые внутренности, состоящие в основном из колесиков. – Знаешь, что будет, если сюда попадет какая-нибудь маленькая деталь?

– Ну, если совсем тонкая, наверное, сломается, – с сомнением поглядела я на хрупкие с виду колесики.

– Вот именно, – Мефистофель с чувством выполненного долга бросил разбитый будильник обратно на стол. – Именно это с ним и случилось. – Он нахмурился, заметив мой ничего не понимающий вид, и хотел было что-то объяснить, но его опередил Авторитет, внезапно появившийся в комнате.

– Он влез в Систему, – спокойно пояснил он и посмотрел на меня пристальным, пугающим взглядом.

 

Глава XIII: История о Териуме, полезность Пророков и страх перед смертью

Вопреки моим опасениям, Авторитет ничего страшного не сделал и больше ничего не сказал – во всяком случае, я такого не помню. После его слов о том, что Прошедшийдень как-то умудрился влезть в Систему и таким образом поплатился своим будущим, я обнаружила себя спящей: сидела за письменным столом и, уронив голову на руки, спала самым натуральным образом. Впору подумать, что все было сном, да только из ванной доносился шорох, издаваемый Палочником, а будильник пребывал в самом плачевном состоянии, показывая миру свои внутренности.

Должно быть, Авторитет и Мефистофель просто не могли находиться рядом долгое время из-за опасности убить друг друга, вот и все объяснение. Но, может, это и к лучшему, – рассеянно думала я, уже на автомате проходя мимо ванной комнаты и умываясь под кухонным краном. В самом деле, как воспитывать ребенка – ну, то есть, Проволоку, – если методы воспитания абсолютно разные?

Но, видимо, наступил такой период, когда мне было свойственно ошибаться. Следовало посмотреть правде в глаза – я не ребенок и, хочется верить, не совсем глупый человек, и разностороннее обучение не могло сбить меня с толку. Все было гораздо проще: оно поставило меня перед выбором ровно таким же образом, как и истории Авторитета и Мефистофеля, услышанные по отдельности, с той только разницей, что, признаюсь, это была самая увлекательная история, которую мне когда-либо приходилось слышать – может, потому, что она сама по себе была достаточно оригинальной. А, возможно, дело было в том, что ее с небывалым воодушевлением рассказывали сразу двое – Авторитет и Мефистофель, Благодетель и Эгоист.

Как это обычно бывает, началось все совершенно невинно. Мне необходимо было сделать хотя бы видимость уборки в квартире, чем я и занялась, рассеянно думая о Палочнике и Прошедшемдне. Убрав мусор и протерев полы (на большее меня не хватило), я с чувством выполненного долга устроилась за письменным столом с чашкой чая, включила компьютер и поставила музыку – полюбившиеся в последние месяцы «Seventh Avenue», о которых я не знала ничего, кроме того, что играют они тяжеловатую музыку и предпочитают тексты, склонные к христианству. Хотя замечу, что если бы не мое слабое знание английского, способное разобрать слова «God» и «Creator», я бы жила с мыслью, что ребята в своих песнях воспевают вовсе не христианскую веру, а бравых солдат, сокрушающих злобную фашистскую армию.

Стоило мне в блаженстве прикрыть глаза и подумать краешком разума, что подобные тексты наверняка пришлись бы по вкусу Авторитету, как я почувствовала чье-то присутствие и резко обернулась.

Авторитет, чуть склонив голову набок, внимательно смотрел на меня. Я торопливо приглушила музыку и повернулась к нему, словно меня посетил высокопоставленный гость, которому нужно оказывать всяческое уважение.

Меня снова затошнило от массы нехороших предчувствий. Ощущение было такое, будто я, пустившись с Мефистофелем в путешествие к Прошедшемудню, совершила смертный грех, а Авторитет теперь выступал вершителем Страшного Суда.

– Почему ты боишься? – вдруг спросил Авторитет с некоторым интересом.

– Сама не знаю, – призналась я.

– Не стоит, – мягко проговорил Авторитет. – В отличие от Мефистофеля, я желаю тебе только добра.

– Да уж конечно! Добро во плоти! – с этой фразой, сочащейся уничтожающим сарказмом, в комнату влетел Мефистофель.

Я с любопытством смотрела на них обоих. Между ними снова возникло ощутимое напряжение, но после слов Авторитета мне почему-то стало гораздо легче, и я едва не улыбнулась, наблюдая, как они награждают друг друга взглядами, пылающими от ненависти.

– Ты не должен был отводить ее к тому юноше. – Наконец, сказал Авторитет. Голос его прозвучал как никогда холодно.

– Конечно, не должен был, – ухмыльнулся Мефистофель. – Я редко ограничиваюсь тем, что должен делать… Если ты не заметил, – он еще шире усмехнулся.

– Ты ответишь за это.

– Жду не дождусь!

Чувствуя, что вмешиваться опасно, я, пока они бросались подобными репликами – говоря по-простому, переругивались, – пошла на кухню и, облокотившись на подоконник, уставилась в окно. Я смотрела на мрачное, неприветливое небо и думала о том, как это странно: притворяться, что тебя нет, потому что в комнате ругаются Мефистофель и Авторитет, и слушать шуршание Палочника в трубах. Будь у меня немного другое мышление и круг общения пошире, я бы непременно загремела по адресу, а именно – в психиатрическую больницу. Когда же все это началось? Казалось, очень давно, но на самом деле вроде бы совсем недавно.

Погрузившись в свои мысли, я невольно опустила взгляд вниз. Сердце резко, болезненно дрогнуло – на тротуаре кто-то стоял. На слишком хорошо знакомом месте и в слишком хорошо знакомой мне позе.

Я отшатнулась. Первым моим порывом было броситься в комнату с громогласными призывами о помощи. Мефистофель говорил о своих методах воздействия на Муфлона, и они были, конечно, ужасно низки, зато Авторитет в этом плане внушал гораздо больше доверия, и я искренне верила, что кто-то из них сможет мне помочь.

Но не успела я сделать и шага, как меня осенило – на улице же еще светло! От неожиданности я сразу пришла в ужас и не обратила внимания, что стоящего на тротуаре проблематично разглядеть из-за древесных ветвей. По тротуару шли еще какие-то люди, и только один человек стоял на месте, задрав голову вверх. Это не мог быть Муфлон.

Снова подойдя к окну, я распахнула его и свесилась вниз, чтобы разглядеть стоящего. Но на тротуаре никого не было. Правда, вдоль дома, уже пройдя окна моей квартиры, шел парень – точно не тот, которого я однажды увидела на месте Муфлона. У того были взлохмаченные черные волосы, а у этого длинные каштановые пряди собраны в хвост. Возможно, это он стоял на тротуаре, а может, и не он, теперь не угадаешь. Единственное, что можно было сказать точно, так это то, что, оказывается, длинноволосые парни под моим окном – не редкость, что не могло не удивить.

– На что это ты смотришь? – меня вдруг потеснил Мефистофель.

– Показалось, – не стала я тратить лишних слов. – Вы закончили?

Мефистофель не ответил. Прищурившись, он провожал пристальным взглядом длинноволосого парня.

– Кто это? – спросил он.

– Очевидно, человек, – ответила я с легким раздражением.

– Человек, – повторил Мефистофель с таким видом, словно его угостили чем-то крайне невкусным.

Парень скрылся за углом дома. Из соседнего подъезда вышли совсем молодые ребята и свернули прямиком на злосчастный тротуар. Но они Мефистофеля ничуть не заинтересовали; он оттолкнулся от подоконника, я закрыла окно, и мы вернулись в комнату. Авторитет удостоил нас взглядом всего лишь на мгновение. Наш приход он явно ценил ничуть не больше, чем ворвавшийся в помещение сквознячок. Мефистофелю это совсем не понравилось, и он начал что-то язвительно говорить, но осекся прежде, чем успел вложить в свои слова смысл.

Все это время в комнате приглушенно играла музыка, которую я так и не выключила. Плеер взялся за последний альбом, носящий название «Terium», и, как следствие, чуть не через каждое слово воспевался этот самый Териум, хотя лично я понятия не имела, что это такое – английский словарь такого слова не знал.

Тем сильнее было мое удивление, ибо когда Мефистофель оборвал себя на полуслове, я как нельзя четко услышала в тексте песни нечто вроде предложения снабдить людей Териумом, и – немыслимо! – Мефистофель и Авторитет среагировали на эту фразу, как на пароль. Да, совершенно точно: видимо, Мефистофеля что-то привлекло в песне, он прервал себя и, прислушавшись, явно воодушевился. Авторитет многозначительно усмехнулся, и они оба, снова как по команде, повернулись ко мне.

– Что? – я почувствовала себя не лучшим образом. Ей-богу, как будто Мефистофель и Авторитет вдруг ощутили острую необходимость отведать человеческой плоти и одновременно вспомнили, что, кроме меня, людей поблизости нет.

– Разве тебе не нравится эта история? – спросил Авторитет.

– Какая? – не поняла я.

– История о Териуме! – нетерпеливо встрял Мефистофель.

В отличие от Авторитета, он был более осведомлен о моих скромных способностях и, наверное, уже сообразил, что смыслы песен, как правило, остаются для меня тайной, покрытой мраком. Правда, когда-то я читала в интернете несколько статей о «Seventh Avenue» и знала, что их последний альбом представляет собой не горстку отдельных песен, как водится, а целую историю. Но разбираться во всем этом мне в голову не пришло. Какая разница? Звучит здорово, и на том спасибо.

Именно об этом я и сообщила в краткой форме Мефистофелю и Авторитету. Как ни странно, мой ответ воодушевил их еще больше.

– Что ж, я расскажу тебе ее, – Мефистофель с легким поклоном протянул мне руку, приглашая к рассказу, но был вынужден отдернуть ее, поскольку вперед вышел Авторитет, буквально заслонив его собой.

– Эту историю буду рассказывать я, – сказал он тоном, не терпящим возражений и даже угрожающим. – Ты уже рассказал достаточно историй.

– Ну уж нет! – прошипел Мефистофель, борясь с искушением оттолкнуть его. Но он сдержался и подошел ко мне с другой стороны: – Я расскажу эту историю!

Я снова почувствовала, как между ними нарастает напряжение. Казалось, еще чуть-чуть – и случится взрыв. Будь они обычными людьми, случилась бы драка, но, поскольку они таковыми не были, развязка представлялась во стократ страшнее.

– Может, расскажете вместе? – попыталась я разрядить атмосферу. – Так нельзя?

– Еще чего! – возмутился Мефистофель.

– Можно, – Авторитет тоже был, мягко говоря, недоволен таким предложением, и в его голосе это отчетливо слышалось. – Но этого не будет.

– Но почему? – робко проговорила я. – Если не будет так, то, наверное, не будет вообще. Если уж вы так серьезно настроены, то что, глаз с меня не спустите, чтобы один другого не опередил? Нет уж, спасибо, – пока я говорила, меня всерьез испугала перспектива ежеминутно находиться под зорким контролем Мефистофеля и Авторитета. – Знаете что? – вдруг пришло мне в голову. – Я лучше возьму словарь и буду переводить эти песни. Вот и узнаю историю об этом… Териуме.

– Не вздумай! – вскинулся Мефистофель. – Это же совсем другое! – он перевел взгляд на гордо поднявшего голову Авторитета и, поморщившись, прошипел: – Уж лучше давай вместе.

Авторитет неопределенно хмыкнул. Но, видимо, выдвинутая мной перспектива его тоже совсем не устраивала, потому что он, помедлив, милостиво согласился. Таким тоном король выразил бы согласие проехаться в одной телеге со слезно умоляющими его об этом нищими.

Я молча ждала начала. Меня жег интерес: как они собираются рассказывать историю вместе? Ведь их рассказы были абсолютно разными. Мефистофель обычно показывал мне все со стороны, будто я находилась в своеобразном кинотеатре, а Авторитет предпочитал доставлять меня прямиком на место событий, но с тем, чтобы я (в отличие от проделок Мефистофеля!) оказывалась невидимой для окружающих. В конце концов, я пришла к выводу, что они остановятся на одном из этих двух вариантов, чему, уж конечно, будет предшествовать новая перепалка.

Но все оказалось совсем не так.

– Что ж… Начинаем? – криво улыбнулся Мефистофель.

Авторитет скосил на него глаза и снисходительно кивнул. Я уже успела пожалеть о своем предложении. Казалось, я все равно ничего не пойму, потому как рассказчики будут заниматься в основном перебиванием друг друга – что поделаешь, если уж они и не привыкли к чему-то, так это к тому, чтобы действовать заодно.

Именно так я думала в тот момент. Но скоро выяснилось, что Мефистофель и Авторитет – рассказчики с большой буквы, потому что история была для них превыше всего, и то, что они имели разные взгляды на ее мораль, ничуть не нарушало повествования.

Я не знаю, что они сделали. Мне показалось, что Мефистофель и Авторитет протянули друг другу руки, но, возможно, они коснулись и меня тоже. Я помню только яркую вспышку света, а в следующий момент мы, все трое, оказались в…

У меня сперло дыхание от ужаса и противоестественности происходящего, но в следующую секунду я напомнила себе, что все вокруг – всего лишь рассказываемая история. Дышаться сразу стало свободнее, хотя уж это-то было самым парадоксальным, ведь меня окружало пустое черное пространство, наполненное мириадами звезд.

– Ну что? – радостно спросил Мефистофель. – Отличается от того, что ты знаешь? – он указал вниз.

Еще как отличается, подумала я, но в ответ ему только кивнула, не отводя взгляда от раскинувшейся передо мной фантастической картины. Меня окружали звезды, но внизу, там, куда указывал Мефистофель, я увидела самые настоящие планеты. Должно быть, мы были очень высоко и смотрели на Солнечную систему сверху.

Однако здесь нужно сделать немаловажное замечание. Я сказала Солнечную, но наверняка снова ошиблась. Вообще-то я не так уж плохо знаю нашу систему – во всяком случае, могу перечислить все планеты от Меркурия до Плутона (кто бы там что ни говорил о том, что Плутон – это более не планета) и опознать их на иллюстрациях. И хотя я могла поклясться, что разглядела Юпитер и Нептун, присмотревшись внимательнее, была вынуждена сделать вывод, что здесь их быть не могло, тем более что находились они не на своих местах. Как ярко ни светила звезда, напоминавшая Солнце, это было нечто другое… Четвертой планетой от звезды был вовсе не Марс, а какой-то мрачный грязно-серый объект. Сразу за ним виднелась голубая планета, которую я сначала приняла за Нептун.

– Это Нуфридон, – сказал Авторитет, положив руку мне на плечо.

– Это Нуфридон, – скривившись, повторил Мефистофель, явно его передразнивая.

У меня по-прежнему голова шла кругом от того, что я нахожусь в космосе – неважно, во сне или наяву, впечатления все равно самые что ни на есть острые, – но, чтобы не выглядеть совсем уж дурой, которой бесполезно что-либо рассказывать, я робко заметила:

– Похоже на Нептун. Там, наверное, много воды.

– Не воды, а льда, – поправил Мефистофель. – Там все во льду и дикий холод.

– Но она довольно близко от Солнца, – немного удивилась я. – Ну, я имею в виду, от этой звезды…

– Верно, – сказал Авторитет. – Но ее орбита немного сместилась, и Нуфридон теперь почти все время находится в тени Краноса, – он указал на грязно-серую планету, занимающую почетное четвертое место.

– Запоминай! – велел Мефистофель. – Кранос! Нуфридон! А вон там – Риода, – указал он на еще одну голубую планету, на которой, в отличие от Нуфридона, виднелись материки – я, правда, увидела всего два. – Единственная нормальная здесь планета… Но что более важно…

– Начнем с пророчества, – резко оборвал его Авторитет.

– Далось оно тебе! – процедил Мефистофель сквозь зубы, но тут же сдался:

– Ну ладно, пророчество так пророчество…

Космического пространства (слава богу!) как не бывало. На синем небе исчезали последние звезды, слабый свет освещал неприветливую пустынную местность. Больше всего это место напомнило мне Палестину, репортажи из которой я когда-то видела по телевизору – та же дикая и с виду полностью опустошенная местность. Только песок, мотки колючей проволоки тут и там, и плачевного вида одинокая лачуга.

Рядом с нами вели ленивую беседу люди в камуфляжной форме. Их было довольно много, некоторые вооружены.

– Где мы? – осторожно спросила я.

– На Земле, – фыркнул Мефистофель. – Ждем пророка. Будешь пророком?

– обратился он к Авторитету.

– Нет, – спокойно ответил тот.

Смысл их короткого диалога остался для меня тайной, но задать вопрос я не успела.

Дверь лачуги приоткрылась. Люди в форме напряглись. На улицу вышел безоружный мужчина средних лет. Вид у него был такой, что сразу становилось понятно – он провел не одну бессонную и потому мучительную ночь.

– Это Михей, – сказал Авторитет с откровенно довольной улыбкой.

– Классический пророк современности! – язвительно добавил Мефистофель, глядя на Михея с явным неодобрением.

– Смотри внимательно, – не обращая на него внимания, Авторитет снова схватил меня за плечо, и я услышала его голос рядом с моим ухом: – Он действует едва ли не вопреки собственной воле. Он не хочет говорить, но знает, что должен.

– Почему должен? – спросила я, не отрывая взгляда от Михея, как и военные.

– Потому что он видел видения! – смешно всплеснул руками Мефистофель.

– Я, положим, тоже вижу, – возразила я чисто из чувства противоречия. – И что с того?

– Мы тебе не видения, Проволока, – смертельно обиделся Мефистофель. – И вообще молчи.

Призыв был отнюдь не лишним. Михей как раз начал говорить, и это очень не понравилось военным.

– Слушайте! – голос его звучал очень внушительно, но взгляд усталых глаз был обреченным, словно он с самого начала был уверен в том, что что бы он ни говорил, к нему не прислушаются. – Через меня говорит Создатель! Он все еще думает о вас. Думает, несмотря на то, что день за днем вы истребляете друг друга!

Вы только и думаете о том, как ударить в спину своего ближнего. Вам нет никакого дела до обделенных. Вы преклоняетесь перед богатством и могуществом и отдаете все ради этого, в том числе и свои души! Не об этом я думал, когда даровал вам жизни! Не об этом! Поэтому я рассею вас по далеким галактикам, я пошлю вам жестокое угнетение, и вы пожалеете, что родились на свет. Вы будете страдать, блуждая в темноте, вы будете жаждать смерти, но она не придет к вам. Вы будете вынуждены взывать о помощи для того, чтобы умереть, ибо путь земной станет для вас невыносимым! Но я пошлю вам Спасителя. Он будет расти среди вас, и вы не признаете его. Вы узрите знамения и чудеса, но отвернетесь от них. Но однажды вы сможете…

Пока Михей говорил, один из военных, чье раздражение нарастало с каждой фразой, произнесенной пророком, вскинул автомат и начал тщательно прицеливаться, но Михей ничего не замечал. Остальные отнюдь не препятствовали своему товарищу, напротив, нетерпеливо подгоняли его.

Наконец, солдат нажал на курок, и раздался выстрел. Я от неожиданности вскрикнула, но, как было в истории Авторитета, меня никто не услышал. Молодой солдат не зря так долго прицеливался – Михей упал замертво.

– Вот! – довольный Мефистофель хлопнул меня по плечу. – Запоминай, Проволока – именно так во все времена заканчивали пророки.

Я украдкой посмотрела на Авторитета. Он с улыбкой кивнул мне.

– Пророки – может быть, – сказала я Мефистофелю. – Но не Ораторы.

– Причем тут ораторы? – поморщился Мефистофель.

– Потому что принцип один и тот же, – пояснила я свою мысль, думая, конечно, об истории, рассказанной мне Авторитетом. – Этот пророк… Михей… Он просто с самого начала ни на что не рассчитывал и вообще не хотел говорить, вы сами сказали. Но если бы он захотел призвать народ к чему-нибудь, он бы смог. И тогда мог закончить по-другому. Люди бы пошли за ним… Если бы он был Оратором.

– Да, – подтвердил Авторитет. – Но, увы, он не Оратор, а Пророк. Впрочем, – он снисходительно усмехнулся, без малейшей жалости глядя на труп Михея, который от души пинал один из солдат, – быть Пророком – это не так бесполезно, как может показаться. Если, конечно, тебя устраивает быть всего лишь инструментом, который направляет поток в нужную сторону… Ведь если бы не он, мы бы не узнали об этом пророчестве, не так ли?

Мефистофель что-то приглушенно ворчал. Я насилу припомнила сказанное Михеем – после выстрела все вылетело у меня из головы. Но через минуту мне удалось вспомнить, не дословно, но все же. Напоминало нашумевшую библейскую историю, ставшую основой для христианской религии. Знала я все это слабо, но единый костяк кто угодно бы усмотрел – человечество прогнило, будет вам Спаситель и, хоть вы его и убьете, это есть часть необходимого замысла, который смоет ваши грехи. Очень в духе «Seventh Avenue», ну да надо надеяться, что история будет не об этом. Ведь речь шла о каком-то Териуме, о чем я и напомнила рассказчикам.

– Териум! – Мефистофель привлек меня к себе и так близко приблизил свое лицо к моему, что я разглядела свое отражение в его красных глазах. – Ты хочешь жить вечно, Проволока?

– Нет, – без запинки ответила я.

Стоило на мгновение вспомнить о терзающей меня долгое время апатии и представить, что это может длиться по самую вечность, когда я и сейчас-то чувствовала себя уставшей от бессмысленной жизни, и ответ на вопрос Мефистофеля становился очевидным. Кстати говоря, Авторитету моя реакция явно понравилась – во всяком случае, он довольно улыбнулся.

– А вот и неправда! – мерзавец Мефистофель, все еще сжимая меня в тесном объятии, щелкнул меня по носу. – Все хотят жить вечно! А если и не хотят, то только до того момента, как над ними пронесется смерть. Страх перед смертью заставляет желать вечной жизни! Такова человеческая природа.

Я подняла голову и вопросительно посмотрела на Авторитета, но тот, пусть и без большой охоты, подтвердил:

– Это правда. Мало кто избегает этого желания.

– Но кто-то все-таки избегает, – сказала я. – И я явно из их…

Я хотела сказать, что, как обычно, принадлежу к меньшинству, потому как последнее, чего может захотеться в состоянии апатии, так это жить вечно. Умирать, конечно, тоже не хочется, но стать бессмертным – это вообще из ряда вон. Если и за двадцать лет жизни можно начать сходить с ума от скуки, то что случится, проживи ты пару веков?

Все это я хотела высказать, но вместо этого, к стыду своему, пронзительно закричала. Прямо перед нами вдруг разверзлась бездонная пропасть, и Мефистофель без всякого зазрения совести столкнул меня туда. Вся жизнь с ее немногочисленными событиями невольно пронеслась у меня перед глазами, как я ни вдалбливала себе, что все происходящее – не более чем сон. Безотчетный страх буквально парализовал сознание.

Я крепко зажмурилась. Ощущение, что я падаю вниз, мигом исчезло. Меня словно бы аккуратно поймали и поставили на землю.

– Вот так-то, Проволока! – донесся до меня ехидный голос Мефистофеля. – Что теперь скажешь?

Я открыла глаза. Передо мной стояли Мефистофель и Авторитет, но пейзаж вокруг совершенно изменился. Над головой было бесконечное черное пространство с багровыми прожилками, слабый-слабый мерцающий свет, падающий непонятно откуда, освещал убогую серую пустыню. Впереди высились горы, безмолвные и тоже грязно-серые, навевающие мысли о всяких фантастических историях – именно в таких вот горах обычно прячется убежище главного злодея. Единственным отличием было то, что то ли из-за их цвета, то ли из-за чего-то еще, но при виде них возникал не страх, а тоска. Как будто тебя вывезли из роскошного города, в котором бурлит жизнь во всех ее проявлениях, и бросили здесь, в неприветливой долине смерти, где нет ничего, кроме серых гор и серой земли, покрытой серым же песком.

Впрочем, как я разглядела, безжизненным это место все-таки не было. Вдали виднелись непонятные сооружения, напоминающие вышки связи, и приземистые строения. Довольно большие пространства были охвачены сетчатыми оградами, земля кое-где разрыта. Оттуда струился свет. Все это напоминало шахтерские работы. Дополнял картину мерный гул работающих машин, хотя никакой техники мне отсюда видно не было.

– Так что? – отвлек меня от осмотра местных достопримечательностей Мефистофель. – Хочешь жить вечно?

– Не особенно, но…

– Могу напомнить тебе о Вопле.

– Ладно, ладно, я поняла, – я вынуждена была признать его правоту.

Не то чтобы после падения я кардинально пересмотрела свои взгляды, но до меня дошло, куда он клонит. Действительно, страх перед смертью отгоняет от человека желание умереть, а там, в принципе, и до стремления к вечной жизни недалеко. В конце концов, в человеке и в самом деле это заложено, и в современном мире непрекращающаяся жажда жизни тоже весьма заметна. Кажется, кто-то даже до сих пор ищет Святой Грааль, так что, в общем, диагноз налицо.

– В таком случае, ты попала по адресу! – возликовал Мефистофель.

– Это Кранос, – сказал Авторитет. – Четвертая планета.

Я вспомнила грязно-серый объект, который видела сверху, когда мне была любезно предоставлена возможность окинуть взглядом всю систему.

– Понятно, – кивнула я. – Но причем здесь Териум? И вообще, что это такое?

– Это то, что тебе нужно! Это для тебя – все! – Мефистофель, чересчур увлекшийся повествованием, раскинул руки в стороны, и теперь в его голосе звучало неподдельное вдохновение – ну, как есть Оратор! – Это то, чего испокон веков жаждали люди! Это сама жизнь! Настанет момент, и ты будешь способна убить за него! Териум – это смысл твоей унылой жизни!

Мефистофель протянул мне руку, сжатую в кулак, и когда я опустила на нее свой взгляд, картинно раскрыл ладонь. В ней лежало нечто вроде кристаллов такого же грязно-серого цвета, как и все вокруг. Я говорю «кристаллы», потому что сложно подобрать слово точнее, но на самом деле оно слишком звучно. Выглядели эти крохи, надо сказать, довольно убого.

– В глубинах Краноса Териум ждет, – вдруг пропел Мефистофель.

– Чтобы дать тебе вечную жизнь, – к моему вящему удивлению, продолжил Авторитет. Он все-таки скорее сказал, чем пропел, но заданный мотив определенно слышался.

В мгновение ока мы оказались в совершенно другом месте, однако, вне всякого сомнения, на той же планете. Наверное, мы были под землей. Свет здесь был искусственный и выхватывал из темноты неровные стены. Гул машин слышался гораздо сильнее, чем прежде, но никакой техники я опять-таки не увидела. Зато тут были люди – в наглухо закрытых костюмах, напоминающих те, в которых работают с радиацией, они тем не менее значительно отличались друг от друга. Облачение одних, несмотря на свою закрытость, было почти что тряпьем, у других, наоборот, сияло новизной, да еще и отличалось продольной желтой полоской. Эти «полосатые» стояли и бдительно следили за другими, а те, в которых угадывались чернорабочие, занимались усердными раскопками.

– Пусть кровь и слезы добытчик прольет… – продолжил Авторитет.

Мы как раз стали свидетелями сцены, подтверждающей мою догадку: один из копателей, обессилев, уперся руками в землю (я заметила, как на его перчатках проступили пятна крови), за что тут же получил по шее от ближайшего надзирателя и был вынужден пересилить себя и возобновить работу.

– Но надзиратель за ним проследит, – ехидно закончил Мефистофель. – Понимаешь, что к чему? – обратился он ко мне.

– Не совсем, – призналась я. – Этот Териум дает человеку вечную жизнь?

– Да, – сказал Авторитет. – И добывают его здесь, на Краносе. Но давай вернемся к началу, – недовольно покосился он на Мефистофеля.

Мы снова оказались снаружи, на каком-то холме. С возвышенности нам открывался потрясающий вид. Потрясающий по своей обширности, но пейзаж был все так же убог. Просто отсюда становился заметным огромный масштаб работ – вокруг было множество шахт, вблизи которых медленно ползали машины с ковшами.

– Пророчество Михея сбылось, – начал Авторитет. – Прошло множество лет, но оно сбылось. Технологии совершенствовались. Люди расползлись по Вселенной и заселили другие галактики.

– И потом – свершилось! – подхватил Мефистофель. – На Краносе был обнаружен Териум! Он не только дает вечную жизнь, но и защищает людей от болезней. Принимая его, человек живет вечно. Правда, есть две небольшие загвоздки.

– Во-первых, Териум делает людей бесплодными, – сказал Авторитет.

– Во-вторых, принимать его нужно постоянно, раз в неделю.

– А если не принимать? – поинтересовалась я. – То все-таки умрешь?

– О, мало у кого получается не принимать Териум! – протянул Мефистофель. – Если его не принимать, начинается дикая… Как это называется?

– Ломка, что ли? – брякнула я наобум.

– Точно! – щелкнул пальцами Мефистофель.

– Приняв Териум однажды, остановиться крайне тяжело, – сказал Авторитет. – Это выше людских возможностей… Человек испытывает страшные мучения. Так что если он принимает Териум, то единственная для него возможность умереть – это покончить жизнь самоубийством. Но это запрещено законом.

– И что, работает? – я скептически приподняла брови, потому как последнее показалось мне крайне глупым. Ну, запрещено, а толку? Наказанием ведь не испугаешь, ибо тебе будут глубоко безразличны любые угрозы – какая разница, если все равно умрешь?

– Еще как работает, – усмехнулся Авторитет. – Попробовать убить себя можно, но далеко не все на это решаются. Потому как если человек попытается покончить жизнь самоубийством, но у него этого не выйдет, то его ждет страшное наказание – обезвоживание.

– В человека будут впихивать Териум, и умереть он не сможет, – добавил Мефистофель. – Так что придется ему страдать от жажды неделями, а то и месяцами. Но это, в общем, неважно. Кое-кто пытается, ну и черт с ними – это полоумное меньшинство! А большинство боится смерти и покорно принимает Териум.

– Поскольку дети перестали рождаться, все союзы были аннулированы. Такого понятия, как брак, здесь больше не существует. Взрослые получили Териум и стали бессмертными, их дети выросли и тоже получили Териум. И так они живут уже больше двухсот лет. Вся их жизнь зависит от Териума, то есть, по сути, от Краноса.

– Здесь находятся тюрьмы, – Мефистофель сделал широкий жест рукой, указывая на открывающийся простор, разбавленный заборами, машинами, вышками, небольшими площадками и низкими зданиями. – Сюда отправляют осужденных, и они добывают Териум!

– А техникой никак нельзя? – мне вспомнился несчастный с искалеченными руками. – Раз уж у них такие технологии.

– Хороший вопрос! – кивнул Мефистофель. – Можно, и, по существу, так и добывается Териум, иначе они просто не смогли бы добывать его так много, чтобы обеспечить им все население системы – около двухсот миллионов, кстати.

– Но есть и нечто другое, – сказал Авторитет. – Это Силвертериум. В отличие от обычного Териума, он не вызывает ощущения зависимости. Но электромагнитное излучение лишает его этого качества, поэтому добывать Силвертериум можно только голыми руками, для чего и используют неугодных. Так что количество Силвертериума, разумеется, ограничено, и принимают его только люди влиятельные.

– То есть, по сути, все здесь – наркоманы, – сделала вывод я. – Все сидят на Териуме.

– Они вынуждены, – усмехнулся Мефистофель. – Кто не хотел или сомневался, того заставили. А уж потом – хочешь не хочешь, а придется подчиняться властям ради того, чтобы получить новую порцию Териума!

– И так как люди стали бессмертными, у них исчез страх смерти, – улыбнулся Авторитет. – Это сделало ненужной веру в Бога, потому что теперь не приходится заботиться о том, что с ними будет потом. Ведь они уверены, что никогда не умрут.

Признаться, мне никогда не приходило в голову, что, действительно, вера большинства людей наверняка вызвана именно этой причиной – страхом перед смертью. Я смотрела на Авторитета и Мефистофеля во все глаза, ожидая продолжения.

– И каков он, мир без религии? – поторопила я.

– О, он просто прекрасен! – заверил Мефистофель. – Сейчас сама увидишь, а заодно и мы повеселимся.

Конец его фразы меня насторожил, но пока ничего страшного не произошло. Пейзаж в очередной раз сменился, и я зажмурилась от яркого света. Когда мои глаза немного привыкли к яркому свечению солнца (черт знает, как зовется эта звезда, мысленно я все равно называла ее солнцем), то от увиденного у меня захватило дух.

Мы стояли на крыше очень высокого белого здания из материала, напоминающего стекло, так что выглядело оно как хрустальный замок – это было заметно, потому как стояли мы на самой высокой, очевидно, центральной башне, а внизу виднелись такие же, только поменьше. За ними громоздились еще какие-то здания, но за башнями их почти не было видно, зато открывался чудесный вид на море – такое синее, что оно казалось ненастоящим. Еще дальше маячила едва различаемая громада. «Наверное, второй материк», – подумала я, вспомнив голубую планету, но прежде чем я успела высказать свою догадку, Мефистофель взмахнул рукой, подтверждая ее:

– Добро пожаловать на Риоду!

 

Глава XIV: Продолжение истории о Териуме, Спаситель и сторона Мефистофеля и Авторитета

– Это Цетрис, – Мефистофель указал на башни. – Системный Капитолий.

– Капитолий? – мои губы скривились в усмешке.

– Именно, – подтвердил Мефистофель с серьезной миной. – Здесь, как ни странно, находятся священники.

– Вы же говорили, что здесь больше нет религии, – запуталась я.

– Действительно, нет, – сказал Авторитет. – Однако есть два значимых «но». И первое состоит в том, что эти священники не имеют никакого отношения к религии и уж тем более к Богу. Они правят этим миром. Потому что именно они распространили Териум и снабжают им население.

– В переводе на твой язык, это самые обычные правители! – подхватил Мефистофель.

– В переводе на мой язык, это самые обычные политики, – заметила я. – А второе «но»?

– Пойдем, – Авторитет вместо ответа протянул мне руку.

Я была уверена, что, как только моя ладонь коснется его пальцев, мы в мгновение ока окажемся в другом месте, ведь иначе с Авторитетом и Мефистофелем просто не получалось. Но нет – Авторитет самым натуральным образом взял меня за руку и сделал шаг в сторону. Я заподозрила, уж не хочет ли он сбросить меня вниз, как Мефистофель, но, к счастью, оказалось, что совсем рядом с нами находится лестница. Она обвивала крышу и, постепенно снижаясь, уходила куда-то вовнутрь. Мы стали спускаться по ней, и только на середине я заметила, что Мефистофель не идет за нами. На крыше его тоже не было. Он словно исчез.

– А где Мефистофель? – осторожно спросила я.

Но Авторитет только усмехнулся, да так недобро, что я предпочла не настаивать на ответе. В конце концов, этот негодяй нигде не пропадет, особенно в собственной истории, так что было бы о чем волноваться.

Лестница привела нас в помещение с очень длинными извилистыми коридорами, которые время от времени выводили в поражающие своими просторами залы. Нельзя сказать, что Капитолий был роскошно убран, и все же он выглядел очень впечатляюще. Ослепительно белый, с подпирающими потолок колоннами, большим количеством стеклянных дверей и арочных проходов, он наводил мысли о причудливой помеси королевского дворца, храма и, как ни странно это прозвучит, офиса. Все очень просто и строго, однако вместе с тем торжественно и красиво. Вдобавок, техника здесь была на уровне, но оно и неудивительно, раз уж речь идет о времени, когда люди смогли перебраться на другие планеты. Пока мы шли, я не раз видела в стенах разнообразные приборные панели, а стеклянные двери разъезжались перед нами сами собой.

Как и в истории про Оратора, которую рассказывал мне Авторитет, нам навстречу постоянно попадались люди, но они нас не замечали. Никого особенного мне в глаза не бросилось: люди как люди, спешат куда-то по своим делам. Правда, вид у некоторых из них был неважный. Бледные, тяжело дышащие, со лбами, покрытыми испариной. Тем не менее, они чуть не со всех ног куда-то неслись.

– Зал ожидания, – показав в эту сторону, объяснил Авторитет. – Там им дадут Териум.

– Бесплатно? – полюбопытствовала я.

– Да. Им не нужны от них деньги. Достаточно того, что люди делают все, что им велят.

– Рабы, – сказала я с некоторым презрением. – Териум неплох, конечно, но так продаться…

– Нынешние власти приложили немало усилий, чтобы все люди употребляли Териум, – напомнил Авторитет. – Поверь, многие этого не хотели. А кто-то просто не смог предвидеть последствий. Хотя, что и говорить, большинство было в восторге. Но сейчас есть те, кому это попросту надоело.

– А прекратить не могут… – сказала я, вспомнив о том, что людям очень трудно перестать употреблять Териум, а за неудавшееся самоубийство можно получить жестокие страдания.

– Именно так.

Мы шли еще довольно долго, и ничего, заслуживающего внимания, нам не встретилось. Да, все было красиво, однако однообразно. Но вот мы вышли в очень большой зал с невообразимо высоким потолком, где меня ждал сюрприз.

Людей здесь собралось достаточно много, и все они были заняты – кто-то вел жаркую дискуссию, кто-то, уткнувшись в некое подобие портативного компьютера или обычный блокнот (традиционные средства записи никогда не исчезнут, – улыбнулась я про себя), серьезно размышлял над, надо думать, проблемами вселенского масштаба. Но вот с другой стороны в зал вдруг вошел высокий человек средних лет в белой сутане. Люди сразу притихли. Послышался восторженный шепот; каждый норовил поприветствовать вновь прибывшего. А тот, с улыбкой подняв руку, отвечал им всем…

– Это Понтий, – сказал Авторитет. – Здесь его называют спасителем. Это он дал людям Териум.

– Понтий, – повторила я. На ум сразу пришел Понтий Пилат, но история про Териум в известной степени пародировала библейскую, так что в этом не было ничего неожиданного. – А он-то где его взял?

– Дьявол одолжил, – невозмутимо объяснил Авторитет.

– Понятно, – вполне удовлетворил меня такой ответ. – Глобальный план по уничтожению веры в Бога… Так что, получается, этот Понтий – правитель?

– Да, и многие его боготворят, – усмешка, застывшая на губах Авторитета, была такой, что, увидь его Понтий, наверняка предпочел бы провалиться сквозь землю вместе со своим Териумом. Но он его не видел, а потому не только остался стоять на месте, но и вступил в беседу с человеком, подошедшим к нему.

Авторитет сделал мне знак, и мы тоже подошли поближе.

– Они только что прибыли, – обратился к Понтию весьма озадаченный молодой человек (на самом деле, как сказал Авторитет, ему было больше четырехсот лет). – И просят аудиенции… Очень настойчиво. Но, кажется, у них мирные намерения, они просто кого-то ищут…

– Хорошо, – Понтий улыбнулся, и я нашла его вполне милым для правителя.

– Я встречусь с ними немедленно. Проводи нас.

Он кивнул на человека, стоящего рядом с ним, показывая, что он составит ему компанию…

Я не поверила своим глазам. Это был Мефистофель! Он стоял рядом с Понтием и, улыбаясь недоброй улыбкой, смотрел на всех с видимым превосходством. На нем была длинная черная накидка, и потому облик его резко контрастировал с Понтием, так что неизбежно казалось, что он играет роль коварного советчика, старательно наводящего правителя на дурные мысли во имя собственных честолюбивых целей. Как выяснилось позже, это было не совсем так. Но пока я об этом, конечно, не знала, и ничто не мешало мне делать свои выводы – весьма сумбурные, потому как моя растерянность при виде Мефистофеля превысила все возможные пределы. Мерзавец это заметил и в душе, судя по всему, вовсю веселился, хотя лицо его оставалось спокойным, исполненным чувства собственной значимости и совсем не добрым.

С моим удивлением, понятно, никто считаться не стал. Молодой человек, исполняя приказ Понтия, направился прочь из зала, а Понтий и Мефистофель последовали за ним. Устремились следом и мы с Авторитетом.

– Что это значит? – не выдержала я буквально через пару шагов. – Почему Мефистофель рядом с этим… Понтием? Это ведь просто история, нет?

– Разумеется, история, – отвечал Авторитет. – Но поскольку каждая история в своем роде представление, никто не мешает нам в нем участвовать.

Мне вспомнились слова Мефистофеля. «Заодно и мы повеселимся»… Так вот что он имел в виду! И вот к чему был вопрос Авторитету, будет ли он пророком.

– Но неужели вы можете вот так просто занять место любого человека? – поразилась я.

– Почему нет? Ведь это всего лишь история.

– А ты будешь так делать? – вырвалось у меня помимо воли.

Авторитет скосил на меня взгляд, и я немного смутилась. В конце концов, то, что любо Мефистофелю, как правило, совсем не нравится Авторитету.

Но, к моему изумлению, он снисходительно улыбнулся и сказал только:

– Если ты так хочешь.

Едва я успела признаться, что это было бы безумно интересно (моя фантазия неспособна создать образ Авторитета, выделывающегося подобно Мефистофелю, но об этом, я, уж конечно, промолчала), мы вошли в небольшое помещение с окнами от потолка до пола. Через них открывался потрясающий вид на океан. Эта комната больше всех других увиденных мной в Цетрисе помещений напоминала современный офис. Единственное исключение составляли обитые бархатом кресла с очень высокими треугольными спинками, причем у одного стула спинка была значительно выше, чем у других. Понятно, место для Понтия.

За светлым полупрозрачным столом уже сидели трое мужчин. Когда мы вошли, они привстали и со всей возможной вежливостью и почтительностью поприветствовали Понтия и Мефистофеля. Понтий ответил им тем же, а Мефистофель только кивнул с такой же снисходительной улыбкой, с какой несколько минут назад обратился ко мне Авторитет. Можно было подумать, что это он правитель, а Понтий всего-навсего его прислужник.

Все снова уселись за стол. Авторитет сделал мне знак прислушаться к разговору, и я навострила уши.

– Мы очень долго искали вас, – начал гость постарше. – Мы пришли узнать о Спасителе…

– О Спасителе? – переспросил Понтий, явно удивленный.

Три визитера переглянулись. Похоже, они растерялись.

– Да, – осторожно продолжил второй. – Тот, о ком говорится в пророчествах… Вы же знаете эту легенду? Однажды на Земле было сделано пророчество, в котором было сказано, что придет время, когда люди рассеются по Вселенной… Так и случилось… И что потом родится Спаситель, чтобы освободить человечество…

– Не слышал, – добродушно улыбнулся Понтий. – От чего же его освобождать?

Визитеры растерялись еще больше, но смогли взять себя в руки и общими усилиями пересказали пророчество, сделанное Михеем. Понтий проявил интерес. Он слушал очень внимательно, задавал вопросы, а когда они закончили, проговорил задумчиво:

– Вот как! Теперь я понимаю. Но вы говорите, родится Спаситель… Это невозможно. Дети здесь не рождаются уже не одну сотню лет. Ведь люди принимают Териум.

– Во всей системе?

– Ну, не совсем… – уклончиво проговорил Понтий.

– Возможно, на Нуфридоне что и родилось, – ехидно проговорил Мефистофель.

– Да, – кивнул Понтий. – Люди на Нуфридоне отказываются принимать Териум.

– Это и есть второе «но», – сказал мне Авторитет.

– Грязные отродья! – воскликнул Мефистофель с такой ненавистью, словно жизнь положил на то, чтобы подсадить людей на Териум.

– Да… Я бы не советовал вам отправляться туда, – заключил Понтий. – Хотя мне тоже было бы любопытно взглянуть на этого Спасителя… Но на Нуфридоне ужасные условия, там только снег и лед. Это опасно. Именно поэтому мы не смогли как следует взяться за них.

Визитеры снова переглянулись.

– Похоже, это наш единственный шанс, – сказал старший. – Спасибо вам. Мы все-таки отправимся на Нуфридон. Мы должны найти Спасителя. Или, по крайней мере, увериться, что там его нет.

– Как вам будет угодно. Если найдете его – дайте мне знать, – попросил Понтий, и они с миром простились.

Как только за визитерами закрылись двери, мягкая улыбка мигом исчезла с губ Понтия. Теперь он был зол и подавлен.

– Немыслимо! – воскликнул он в гневе. – Что за бред?! Спаситель? Если здесь и есть Спаситель, то это я! Ведь это я, я дал людям Териум! Я подарил им вечную жизнь! Какого еще спасения они ждут! – Понтий сердито фыркнул. – Зачем им нужно какое-то спасение, если они живут вечно!

– Это все вера в Создателя, – подсказал Мефистофель с серьезной миной.

– Бред! – Понтий вдарил кулаком по столу. – Никакого Создателя нет!

– Зато есть Териум, – усмехнулся Мефистофель.

– Именно! Если им нужен бог, то я их бог. Я мог одарить людей вечной жизнью, и я это сделал. Все просто. Но если эта история о Спасителе окажется хоть в какой-то мере правдивой… Нужно будет устранить эту проблему.

– То есть, Спасителя? – уточнил Мефистофель.

– Да! – решительно сказал Понтий и, кажется, немного успокоился. – Да, надо заняться поисками… На всякий случай.

Он тяжело поднялся на ноги и вышел.

– Ну как? – торжествующе спросил Мефистофель.

– Чего «как»? – не поняла я. – Так что дальше? Где Спаситель?

– Мальчик и впрямь родился на Нуфридоне, – сказал Авторитет. – Понтий найдет его, но только через двадцать пять лет.

– Когда будет уже слишком поздно, – скорбно покачал головой Мефистофель. – Этот Ратис успел распропагандировать идею отказаться от Териума и, приняв смерть, вернуться к вере в Создателя.

– То есть покончить жизнь самоубийством?

– Нет, – ответил Авторитет. – Просто отказаться от Териума.

– И умереть естественным путем, – добавил Мефистофель и, прежде чем я успела задать новый вопрос, взмахнул рукой и громогласно продекламировал: – Двадцать пять лет спустя!

Раздался звук приближающихся шагов. Я невольно вздрогнула и обернулась. Двери раздвинулись, и в комнату вошел Понтий. Он ничуть не изменился.

– Териум, – напомнил мне Мефистофель.

Я кивнула. Но все-таки изменения были. Теперь Понтий выглядел уставшим, вконец изнервничавшимся. Видимо, немало на него свалилось дел в последнее время.

Понтий сел на свое место и стал нервно барабанить пальцами по полупрозрачной белесой столешнице.

– Ждет, – пояснил Мефистофель. – Этого Спасителя, Ратиса, нашли и сейчас к нему приведут. Для переговоров.

– Он тебя больше не слышит? – я только сейчас обратила внимание на то, что Мефистофель, ничуть не стесняясь, обращается ко мне, а Понтий никак на это не реагирует. – Ох… – теперь я заметила и то, что Авторитет исчез.

Мефистофель довольно хихикнул. Двери снова раздвинулись. В помещение, как ни в чем не бывало, вошел Авторитет и преспокойно уселся напротив Понтия.

– Побудет Ратисом для разнообразия, – закатил глаза Мефистофель. – Спаситель, подумаешь!

После этих слов я почувствовала себя не лучшим образом. Да, получается, Авторитет взялся за роль Спасителя, и стоило мне ненароком подумать о том, что Иисус вполне мог быть похож на него, как дрожь пробрала с головы до ног. Черт возьми, одна эта мысль делала христианскую религию ужасно зловещей штуковиной! Достаточно было бросить взгляд на Авторитета.

Красивый, спокойный, но вместе с тем по праву высокомерный и внушающий благоговейный страх. Да, он может спасти тебя. Но не жди от него ласковых слов и только попробуй перейти ему дорогу.

Я невольно поежилась. На ум мне сами собой пришли рассказы Авторитета о вере как способе управления людьми.

– Послушай, – заговорил Понтий. Он явно нервничал. – Никто не принуждает брать людей Териум. Они сами этого хотят, понимаешь? Поэтому твоя так называемая миссия ни к чему. Люди довольны путем, который выбрали сами… Знаешь что? Я предложу тебе сделку, – в тоне Понтия с самого начала не слышалось ни намека на угрозу, только напряжение, а теперь он вдруг заговорил по-деловому: – Ты получишь Силвертериум. За деньгами я тоже не постою – дам больше, чем ты сможешь потратить за всю свою жизнь… Это вполне в моих силах. И еще я отдам в твое владение один из островов Риоды. А взамен ты всего-навсего забываешь о своей миссии и кончаешь читать людям проповеди о верном пути. Что скажешь?

Предложение звучало крайне заманчиво. Мне, по существу, было плевать и на Риоду, и на здешнюю валюту, и уж тем более на Силвертериум, но даже я заслушалась и невольно прикинула выгоду из такого предложения. Что и говорить, несоразмерно, хватай и беги. Если Понтий не врет, конечно, а он, похоже, не врал.

– Скажу, – Авторитет чуть склонил голову набок, – что это звучит очень заманчиво. Однако я вынужден отказаться. Моя миссия – спасение людей, и ничто другое меня не интересует.

Не сказав больше ни слова, он поднялся на ноги, кивнул онемевшему Понтию и преспокойно покинул помещение. Ну точь-в-точь как Мефистофель – будто это он, Авторитет, был правителем, а не Понтий.

Комната перед моими глазами начала меркнуть. В следующий момент я обнаружила себя рядом с Мефистофелем и Авторитетом на приветливом песчаном берегу. Очевидно, мы все еще были на Риоде.

– И что дальше? – спросила я, во все глаза глядя на Авторитета.

Мефистофелю это явно не понравилось, потому что он тут же оттеснил его и протараторил:

– Что-что! Этот придурок…

– Ратис, – Авторитет перебил его мягким, но вместе с тем таким угрожающим голосом, что не только мне стало неуютно, но даже Мефистофель замолк и весь как-то сник, – продолжил рассказывать людям о Создателе и призывать их отказаться от Териума. Его ученики проповедовали это везде, где только могли… В том числе и на Риоде.

– А как же ломка? Они же не могут просто взять и отказаться, – не понимала я.

– Ну, для этого и был послан Ратис, – улыбнулся Авторитет. – Не только чтобы вернуть людей на путь истинный, но и чтобы помочь им. Смотри.

По берегу шел человек, на вид лет тридцати. Ничем особо не примечательный, он выделялся разве только тем, что на его лице застыло выражение такой отрешенности от всего, что сразу становилось понятно – не то случилось нечто страшное, не то он уже давно страдает от безысходности. Этим он напомнил мне Прошедшегодня.

– Думаешь, ему лет тридцать? Как бы ни так! – голос Мефистофеля, как всегда, сочился ехидством. – Больше четырехсот! Он порядком устал от жизни, но перестать принимать Териум не может, а покончить с собой боится. Тут-то и появляется… – он закатил глаза и выкинул в сторону руку, словно представлял актера, вышедшего на сцену. – …Ратис!

Авторитет и впрямь двинулся навстречу несчастному. На секунду у меня мелькнула мысль, что он убьет его и таким образом избавит от страданий, но ничего такого не случилось. Он просто остановился перед ним и посмотрел ему в глаза долгим, пронзительным взглядом. Пораженный человек замер.

Так, в полном молчании, прошло не меньше минуты. Потом Авторитет заговорил… Как-никак, он играл роль Спасителя, и казалось само собой разумеющимся, что он будет с людьми мягок и добр. Поэтому эта сцена потрясла меня до глубины души: Авторитет улыбался и говорил спокойно и ровно, но облик… Облик его был властен.

– Хочешь ли ты быть свободным? – спросил он.

Несчастный, судя по всему, просто не нашел слов для ответа. Растерянный, он молча кивнул. Тогда Авторитет положил ладонь на его голову и прикрыл глаза. Ничего не произошло, но от него как никогда исходило ощущение силы.

– Ты – дитя Создателя, – сказал Авторитет. – Иди и живи своей жизнью.

Мужчина вскинул на него просветленные глаза и, улыбаясь рассеянной улыбкой человека, не способного поверить в свое счастье, медленно направился прочь.

– Теперь он не чувствует зависимости? – догадалась я.

– Именно, – улыбнулся Авторитет.

– И угадай, что с ним стало! – усмехнулся Мефистофель. – Буквально через месяц он заболел и умер!

– Ну и что? – спокойно проговорил Авторитет. – Он обрел покой, которого так жаждал. И он был счастлив, что выбрал этот путь.

– Слабак! – скривился Мефистофель. – Это называется «не уметь жить»!

– Это называется «жить вопреки законам мироздания», – резко ответил Авторитет. – Ничто не должно нарушать естественного хода вещей.

– А почему нет?

Воистину, спор Негодяя и Благодетеля, – подумалось мне. У меня же на этот счет было двоякое мнение. Не использовать неизбежную зависимость в своих целях, а тяготиться от нее… С одной стороны, такой подход действительно можно назвать слабостью. Но с другой – я прекрасно понимала Авторитета и этого несчастного. Была ли смерть следующим шагом на пути к чему-то большему или просто вечным забытьем, должно быть ужасно, если ты так долго убережен от перехода на, так сказать, следующую ступень, какой бы она ни была.

История о Териуме с ее разграничением на добро и зло и приверженностью Авторитета и Мефистофеля к этим истинам казалась ясной, как день. Мефистофель за принятие Териума и выполнение любой своей прихоти, чему способствует зависимость людей. Авторитет – за освобождение от Териума и естественный порядок вещей. Но, как выяснилось, все было не совсем так, и кое в чем Авторитет и Мефистофель вполне могли согласиться. Признаться, такой дьявольский дуэт вызвал у меня не самые приятные эмоции.

– Понтию и священникам это все, конечно, не нравилось, – с удовольствием продолжил рассказ Мефистофель. – Люди должны принимать Териум! От Ратиса нужно было избавиться!

Волшебным образом мы снова оказались в Цетрисе, в одном из его многочисленных залов. Там было очень людно, народ словно бы ждал чьего-то выступления, и Мефистофель не замедлил, призывно вскинув руки, с воодушевлением воскликнуть:

– Дайте людям Териум! Насильно, если потребуется! Сейчас эти безмозглые идиоты хотят слушать ложь этого Ратиса, но это не продлится долго!

Толпа, состоящая сплошь из священников и других правительственных лиц, одобрительно взревела.

– Безмозглые идиоты, – повторил Мефистофель уже лично мне. Ему явно понравился этот нелестный эпитет. – Положение Ратиса осложнялось тем, что, хотя он показывал всякие там чу-де-са, – издевательски произнес он по складам, – ему далеко не все верили.

– Безмозглые идиоты, – к моему вящему изумлению, усмехнулся Авторитет.

– Что? – растерялась я. – Я не понимаю… Разве ты не говорил, что твоя миссия – люди?

– Во-первых, не моя, а Ратиса, – сказал Авторитет. – Во-вторых, избранность совершенно не мешает считать людей идиотами.

Возражений у меня не нашлось – в этом действительно был смысл. Но не успела я задать следующий вопрос, как Мефистофель обратил мое внимание на зал. Теперь перед людьми выступал священник.

– Мы не делаем ничего неправильного, – говорил он. – Мы говорим людям, что им не нужно бояться Создателя. Териум – их Создатель! Наш Создатель!

– Напоминает культ, – заметила я.

– А ты что думала! – ухмыльнулся Мефистофель. – Но вера в Создателя – не более чем вера, а все, что касается Териума, есть закон. И, по здешнему мнению… – он снова сделал шаг вперед и обратился к толпе: – Единственная надежда людей на спасение – это Закон!

И люди опять поддержали его одобрительным гулом.

– Иначе и быть не могло, – сказал Авторитет. – Все они получают Силвертериум и не испытывают никаких неудобств. Здесь и было решено убить Ратиса.

– Знакомый сюжет, – кивнула я, снова вспоминая библейскую историю.

– Жестокое, но здравое решение, – спокойно продолжил Авторитет.

Мы снова оказались в бескрайнем космосе, но я даже не заметила, что земля исчезла из-под ног, а тело переместилось в невесомость.

– То есть как? – я во все глаза смотрела на Авторитета. – Ты считаешь это правильным?

– Разумеется, – усмехнулся Авторитет. – Териум открывает огромные возможности, не находишь? Вечная жизнь. Безграничная власть. Это было безупречной системой, пока не появился Ратис.

– Он был по-своему прав, – вставил Мефистофель, поразив меня еще больше. – Он бросил вызов системе и все-таки сумел ее разрушить.

У меня пропал дар речи. В голове все перевернулось с ног на голову. Авторитет хвалит Териум? Мефистофель одобряет Ратиса?

Авторитет заметил мое состояние и улыбнулся.

– Все зависит от того, какое место ты занимаешь в истории. Подчинить людей себе с помощью Териума – почему нет, если человек все равно не может жить без того, чтобы чему-нибудь поклоняться? Одна зависимость сменилась другой, не более.

– Просто представь, как ты раздаешь людям Териум! – подхватил Мефистофель. – А они боготворят тебя за это! Вся власть в твоих руках!

Я призадумалась. Звучало неплохо, ничем не хуже, чем призывы Оратора, сумевшего воодушевить огромную толпу. Мне невольно представилось, как я, подобно Мефистофелю, стою перед людьми и кричу что-нибудь вроде «Териум – это все! Это смысл ваших жизней!»

– Неплохо? – улыбнулся Авторитет. – А теперь представь, что ты – одна из тех, кого заставили употреблять Териум.

Мне вспомнился несчастный, которого освободил Авторитет, то есть, конечно, Ратис. Да уж, спору нет, роль Спасителя в этом случае представляется очень даже позитивной. Я окончательно растерялась.

– Так чем закончилась история? – спросила я, чтобы скрыть свое замешательство.

– А вот чем!

Мефистофель указал на Кранос. Только тогда я заметила, где мы находимся. Вид у планеты сейчас был жуткий, и меньше всего на свете мне хотелось бы оказаться там. По серой поверхности плясали молнии, повсюду сверкали вспышки белого света, сыпались искры…

– Ратиса предал один из его последователей, и его убили, – сказал Авторитет. – Или, говоря языком этой истории, его призвал к себе Создатель. Сразу после этого на Краносе началась дикая буря.

– Молнии сделали свое дело, – проговорил Мефистофель с некоторой досадой. – После этой бури Териум потерял свою силу.

– Добрая половина священников, употребляющих Силвертериум, покончила с собой, не желая жить в ожидании конца, – продолжил Авторитет. – Понтий исчез. Система рухнула, и постепенно все вернулось на круги своя. Люди вернулись к вере в Создателя и стали жить, как жили, и умирать, как умирали. Большинство из них уже не боялись смерти… Она пугала, когда была невозможной из-за принятия Териума, но не казалась столь ужасной, когда выбора все равно не было.

– Пришлось сделать ставку на Создателя! – усмехнулся Мефистофель.

– Во всем есть свои плюсы и минусы, – сказал Авторитет. – Высшая сила неведома для людей, но Териум был вполне реален.

Я глубоко задумалась. Кое-что во всей этой истории не давало мне покоя, а именно – стороны Мефистофеля и Авторитета.

– Ладно, я все еще Проволока, мне положено колебаться, – наконец, проговорила я. – Но вы-то на чьей стороне?

Мефистофель и Авторитет переглянулись и, не сговариваясь, хором сказали:

– Дайте людям Териум!

В тот момент я еще не совсем понимала, почему они оба так ратовали за отрицательную линию сюжета, но именно тогда я окончательно осознала, что, хоть Мефистофель и Авторитет являются противоположностями, добра и вселенской справедливости ждать не приходится ни от кого из них.

 

Глава XV: Двоякая мораль, странное сновидение и последняя история Мефистофеля

Я лежала на полу в своей комнате. Здесь по-прежнему играла музыка, но едва я это отметила, последние звуки заключительной песни смолкли. Мефистофель и Авторитет, ухмыляясь одинаково недобро, возвышались надо мной и явно ожидали от меня каких-нибудь действий. Но у меня в голове все еще царила полная неразбериха, так что я ограничилась тем, что встала с пола и присела на диван.

– Ну что? – спросил Мефистофель торжествующе и одновременно нетерпеливо.

– Ну… Замечательная история, – промямлила я. – Только я не совсем понимаю, почему вы оба за Териум.

– Потому что твое существование – единственное, что должно волновать тебя! – нетерпеливо проговорил Мефистофель. – Неужели непонятно? Ты же сама говорила, что не против принять Териум! Но и это еще не все! – его красные глаза засверкали. – Ведь ты получишь не только вечную жизнь, но еще и массу возможностей! Власть! Богатство! Тебя будут боготворить, и у тебя будет все, что только пожелаешь!

– А вдруг нет? – возразила я. – Не все же такие, как Понтий… Он ведь один дал людям Териум, вот его и боготворят…

– Так надо не тупить и присоединиться к нему! – возмущенно затрепыхался Мефистофель.

Я невесело улыбнулась. Мне вспомнилось, с какой ухмылкой шествовал Мефистофель позади Понтия, а в ушах прозвучали его слова, брошенные мне когда-то. «Я поклонюсь ему, выскажу все слова почтения, которые только смогу придумать, и он просто не сможет мне отказать»… Что ж, если путь Негодяя и Эгоиста и был чем-то привлекателен, то только своей легкостью.

Я перевела вопросительный взгляд на Авторитета. Он улыбнулся:

– Териум оказался замечательным средством, с помощью которого можно вести людей. Это как вера в Бога – только гораздо реальнее.

– Но и гораздо слабее! – возразила я. – Ведь именно вера в Бога все и разрушила, если разобраться…

– Нет, – резко ответил Мефистофель.

– Действительно, нет, – и на этот раз согласился с ним Авторитет. – В этой истории разрушила все не вера в Бога, а сам Бог. Согласись, это разные вещи.

– Но ведь так или иначе все рухнуло! – я вскочила на ноги от необычного для меня избытка эмоций. – Ведь урок именно в этом! Нельзя было полагаться на Териум!

– Смотря что ты ставишь своей целью, – проговорил Авторитет. – Если постоянный устой для человечества по самую вечность, то ты заведомо обречен на провал. Все рухнет, если ты сделаешь Териум главной движущей силой. Но с тем же успехом все рухнет, если ты поведешь за собой людей с помощью чего-нибудь другого. Любой мир лишен постоянства. Ничто не может длиться вечно. Поэтому не стоит думать о возможном финале. Подумай о том, что ты можешь сделать на данный момент… К чему можешь прийти… Что сделать для человечества…

– Не слушай его! – перебил Мефистофель. – Плевать на человечество.

Но я удовлетворенно кивнула им обоим.

– Хорошо, – сказала я. – Вот теперь я поняла.

В самом деле, все оказалось достаточно просто: Мефистофель, Негодяй и Эгоист, находил в распространении Териума выгоду только для себя, а Авторитет – для всех людей. К Ратису тоже каждый относился по-своему. Авторитет видел в нем очередного Оратора, который, однако, в сравнении с Териумом выбрал себе в покровители не слишком устойчивую силу. Как ни прекрасна порой вера людей, все-таки подсадить их на Териум и приструнить непреложным законом было в сто раз легче, чем заставить всех поголовно исполнять заповеди Создателя. Ну а Мефистофель видел в Спасителе бросившего вызов системе – и все было бы замечательно, да только Ратис делал это не ради собственной выгоды, что Мефистофелю, понятно, не нравилось.

Но даже после таких выводов в истории оставалось немало того, над чем мне хотелось поразмыслить – не только о самом рассказе, но и о Мефистофеле и Авторитете. Ведь это было в первый и, кстати, последний раз, когда я ознакомилась с таким необычным методом повествования, и надеяться на то, что однажды Мефистофель и Авторитет снова согласятся поведать мне историю вместе, увы, не приходилось. Териум стал исключением, в котором было слишком много противоречий, чтобы один мог позволить рассказывать другому без своих замечаний. Если бы за дело взялся Мефистофель – я бы, безусловно, заняла его сторону. Но если бы рассказывал Авторитет, я бы прониклась его позицией. А так мне предстояло обдумать все и сразу.

Возможно, именно поэтому, а, быть может, и по какой-то другой причине после истории о Териуме Мефистофель и Авторитет на некоторое время оставили меня в покое. Я не была в Пустоши, и вообще ничего странного не происходило – только Палочник шуршал в трубах (не показываясь, к счастью, наружу), да голова предательски побаливала от отголосков Вопля.

Но нельзя сказать, что за все это время я совсем не видела своих Голосов. Как-то раз они навестили меня в довольно необычном сновидении, причем необычном настолько, что я долгое время сомневалась, а сон ли это?

Видение было тем страннее, что, строго говоря, меня там не было. От всего моего существа только и осталось, что зрение и слух; как будто я созерцала очередную историю Мефистофеля, с той только разницей, что теперь рассказчик являлся обыкновенным персонажем. Так же дело обстояло и с Авторитетом. Казалось, после истории о Териуме было бы, чему удивляться, но на этот раз они даже не подозревали о моем присутствии. Просто вели меж собой беседу.

Разговор происходил в Пустоши, однако этот ее участок мне не был знаком. При созерцании унылого пейзажа почему-то щемило сердце, как бывает, когда посещаешь развалины некогда прекрасного города. Песка здесь почти не было, только невзрачная серая пыль, напоминающая пепел и едва прикрывающая каменистую землю. Кое-где виднелись довольно массивные глыбы, но больше всего внимание привлекали странные каменные изваяния – будто закручиваясь, они устрашающей кривой, повторяющей ствол давно умершего дерева, вздымались ввысь. Некоторые из этих изваяний увенчивались изгибами, по форме похожими на полумесяцы. Там-то, устроившись со всеми удобствами, и расположился Мефистофель. Он помахивал спущенными вниз ногами, словно маленький ребенок. Авторитет стоял на земле и отстраненно глядел куда-то в сторону. Голоса их отдавались эхом, но я была уверена, что это особенность моего восприятия.

– Ты же его видел! – говорил Мефистофель.

– И что? – по неприязненному тону Авторитета было понятно, что поднятая тема его совершенно не трогает.

– Как что! – воодушевленно воскликнул Мефистофель. – Это же будет… Ты только представь! Да мы просто обязаны так сделать! Ради себя, – самокритично добавил он.

– Хорошо хоть признаешь свой отвратительный эгоизм, – хмыкнул Авторитет.

Я про себя удивилась. Кто бы мог подумать, что они и при желании, а не только из необходимости, могли общаться вполне спокойно, не создавая сокрушительного напряжения! Но что между ними происходило сейчас, я решительно не понимала. Похоже, Мефистофель пытался подбить Авторитета на какие-то действия. Но какие?

– Заметь, твои любимые законы и правила не нарушаются никоим образом!

– продолжал Мефистофель. – Потому что прежде никто и не думал так делать – следовательно, и запрета нет. Это уникальная возможность! Одно веселье, как ни посмотри.

– И знаешь, почему никто и не думал так делать? – оборвал его Авторитет.

– Потому что это глупо и бесполезно.

– Все веселые вещи глупые и бесполезные, а если нет, то не такие уж они и веселые, какими кажутся на первый взгляд. Ну же! Мы ничего не теряем.

– А с чего ты взял, что им понравится эта идея? – Авторитет, судя по всему, начал колебаться, хотя внешне старался ничем этого не выдать.

– Кто ж откажется повеселиться, если твоя Проволока на ладан дышит? И вообще, – Мефистофель оттолкнулся от каменного изгиба и спрыгнул на землю. – Пойдем да спросим.

Авторитет ухмыльнулся поистине садистской ухмылкой. Мне в уши вдруг стал вливаться неразборчивый гул, который постепенно сменился знакомым отзвуком Вопля.

Я проснулась с жуткой головной болью и ломотой во всем теле. Оно и немудрено – я опять умудрилась заснуть за столом.

Тупо уставившись в погасший экран монитора, я подумала о только что увиденном сне. Странное видение. Уж не подслушала ли я ненароком вполне реальный разговор Мефистофеля и Авторитета? Учитывая, каковы их сущности, крайне сложно представить, что они могут вот так взять и присниться без видимой на то причины, и не в абракадабре какой-нибудь, а в удивительно слаженном сновидении. Появились бы они снова! Я бы рискнула допросить их с пристрастием.

Но шли часы, а затем дни и даже недели, но ни Мефистофель, ни Авторитет не приходили. Мне тем временем становилось все хуже. Вопль только и ждал, что секундной тишины. Его отголоски и вовсе тревожили меня почти постоянно. Во время моих редких выходов из дома на меня начали нервно коситься люди – когда я оплачивала покупку в магазине или просто ехала в автобусе, отголоски очень не вовремя раскалывали мою голову надвое от боли, и едва ли по мне этого можно было не заметить. Но, несмотря на это, страха во мне оставалось все меньше, взамен него приходили злость и любопытство. Все чаще я думала о Прошедшемдне, все чаще вспоминала Механическую Ворону, даже нашла в себе смелость внимательно рассмотреть Палочника, когда он выполз из ванной комнаты. Я тщательно осмотрела балкон, но не обнаружила никаких следов пребывания Сов. Наконец, я все чаще размышляла о Мефистофеле и Авторитете, рассеянно задаваясь вопросом, кто они такие и откуда пришли.

Почему? Все просто. Меня не оставляли мысли о том, по какой причине меня преследует Вопль. Впервые, вопреки не отступающим остаткам долгой апатии, мне почти нестерпимо захотелось узнать, что происходит, в особенности касательно того, что случилось с Прошедшимднем, и что ждало меня. Все шло к тому, что однажды – и наверняка очень скоро – Вопль станет слишком уж громким…

И все же, несмотря на угрозу этого, я никак не могла выбрать между Мефистофелем и Авторитетом. Их поступки казались мне и правильными, и неправильными одновременно, и определиться не получалось. Даже после тысячного осмысления всех рассказанных историй выходило так, что ни эгоизм Мефистофеля, ни глобальные замыслы Авторитета мне не подходят или, точнее, манят с одинаковой силой. Сознание этого немало меня мучило. Неопределенность всегда действует на человека далеко не лучшим образом.

– Чего грустишь, Проволока? – голос за спиной и резкий хлопок по плечу заставили меня вздрогнуть и обернуться.

Мефистофель смотрел на меня и ухмылялся во весь рот.

– Вот, – я взяла со стола листок и протянула ему.

Размышляя о Системе, я перерисовывала на один из листов своего многострадального блокнота внутренности будильника, который разбил Мефистофель, чтобы показать мне, что происходит с теми, кто влезает в механизм мироздания. Но, хоть я и помнила завет держать при себе свои мысли, упускать нить рассуждения не хотелось, и я, не удержавшись, примостила рядом с нарисованными колесиками наброски Палочника и Вороны, а также указала знаками Мефистофеля и Авторитета.

Как я и ожидала, Мефистофель, взглянув на все это великолепие, едва не позеленел от злости, тем самым доставив мне немалое удовольствие.

– Что за черт! – он в ярости смял листок. – Сколько раз тебе говорить: не лезь не в свое дело!

– Может, раз я все это вижу, тебя в том числе, это как раз мое дело? – высказала я заранее приготовленное возражение.

– Уж лучше бы оставалась со своей апатией, как и положено нормальным Проволокам!

– Я бы с удовольствием, – призналась я. – Но меня теперь почти постоянно трясет от Вопля, и было бы странно, если бы я не задумалась, почему так происходит. Чем конкретно я мешаю Муфлону? Что он делает? Как это все вообще работает?

– Как это все вообще работает! – с издевкой поцокал языком Мефистофель.

– Да ты, никак, хочешь узнать, что представляет собой Система? Как устроено мироздание? Так, что ли? А не хочешь вспомнить о том, что я говорил? – его обвиняющий перст уперся в разбитый будильник.

– Я помню, но ведь влезть в Систему и понять, как все работает, глядя со стороны – это совершенно разные вещи… Или нет? – неуверенно спросила я, увидев, что тонкие губы Мефистофеля скривились в скептической усмешке.

В комнате на минуту стало совсем тихо. Мефистофель, не отрываясь, пристально смотрел на меня своими красными глазами. Я уже хотела вопросить, с чего это он так на меня уставился, как вдруг все мое существо переполнил Вопль – дикий, пронзительный, разрушающий все до основания…

От неожиданности я грохнулась на колени, обхватив голову руками. С моих губ непроизвольно сорвался крик не боли даже, а неконтролируемого ужаса. В угасающем сознании плотно воцарился размытый образ – то была кроваво-красная тень Муфлона, хозяина которой легко можно опознать по закрученным рогам. И так все смешалось в мыслях, что я была твердо уверена, что на самом деле Муфлон сейчас находится прямо передо мной. Оттого-то, наверное, я и закричала.

Не знаю, сколько прошло времени, должно быть, всего несколько секунд. Когда Вопль смолк, и я открыла глаза, то увидела через дверной проем балкона, как Мефистофель, отворив окно и свесившись вниз, внимательно смотрит на улицу. Потом он вернулся в комнату.

– Ушел, – сообщил он задумчиво. – Плохо твое дело, – нахмурился он.

– Разве это не хорошо, что он ушел? – голос мой предательски дрожал, и поднялась на ноги я с немалым трудом. Меня все еще трясло от страха.

– Хорошо. Но он вернется, помяни мое слово. Тебе нужно срочно сесть на поезд.

– Как-то не верится, что от этого будет толк…

– Все лучше, чем сидеть на месте и ждать, пока он тебя прикончит. Так что сегодня, – голос его стал необычно жестким. – Сегодня же ты сядешь на поезд. А пока, – его лицо вдруг просветлело, – я, так и быть, расскажу тебе историю. И ты узнаешь, что бывает с теми, кто со стороны наблюдает за устройством мироздания!

Он протянул мне руку, и я, как всегда, коснулась его ладони. Признаться, я ожидала какого-нибудь подвоха, но нет, рассказ, похоже, предстоял вполне себе обычный – никаких перемещений, перед моими глазами было знакомое мне живое полотно, которое Мефистофель комментировал с таким видом, словно все, о чем он рассказывал, свершилось исключительно по его воле.

На живом экране на этот раз была самая что ни на есть обычная комната, напоминающая, смущенно подумала я про себя, мою собственную несколько лет назад. Смущенно – потому что такие комнаты, как правило, являются классическим примером того, как жить не следует.

Темное помещение, какое время суток – не понять, окно занавешено плотными шторами. Свет излучали только тусклая настольная лампа и монитор компьютера, стоящие на письменном столе. Стол был завален чем попало – книгами, листками, компакт-дисками, ручками, карандашами, имелись здесь даже пустая тарелка и несколько пустых пакетов из-под чипсов и тому подобной дряни, без которой жизнь человеческая, что и говорить, была бы неполной. Среди этого бардака гордо возвышалась огромная кружка – вероятнее всего, с кофе, чтобы отогнать сон.

Но если письменный стол говорил о том, что он средоточие жизни хозяина, то остальная часть комнаты напоминала неисследованные территории, куда сбрасывались самые разные предметы. Так, диван, на котором явно спал владелец всего этого богатства, был завален одеждой, журналами, какими-то баллончиками. Рядом на полу, под грудами бумаг, одежды и постельного белья виднелись грязные тарелки. В общем, легко было представить, как живет хозяин комнаты: посидел, сколько смог, за любимым письменным столом, на ощупь добрался до дивана, скинул с него все ненужное и кое-как забрался под одеяло. Затем встал, вернул часть хлама обратно, чтобы отыскать тарелку, из необходимости помыл, поел, бросил там же. И так в течение многих-многих дней.

Ну да не мне судить. Мой образ жизни не слишком отличался от этого, за тем только исключением, что в последние годы бардак начал меня раздражать, и поэтому я старалась поддерживать квартиру в относительном порядке.

– А вот и хозяин! – прищелкнул пальцами Мефистофель.

В комнату вошел парень лет, наверное, шестнадцати, а, впрочем, ему могло быть и немногим меньше, и многим больше. Взлохмаченные медные волосы торчали в разные стороны, глаза так же, как и мои, почти полностью закрывала отросшая челка. В целом облик этого парня излучал потусторонность и апатичность.

– Он Проволока? – уточнила я.

– Ага, – усмехнулся Мефистофель. – А что, не видно? Но он не просто Проволока! Он Проволока, которой вздумалось разузнать, как работает Система. Ну да, по существу, это было давно, и твоему Прошедшемудню наверняка рассказывали историю о нем! – надулся он, тыча пальцем в главного персонажа истории. – Только вот ни черта не помогло, как видишь. Все равно сунулся, куда не просят. Хотя и этого предупреждали… Может, хоть у тебя мозгов прислушаться хватит!

– Ты давай рассказывай, – поторопила я его.

Лохматый парень меня заинтриговал. Он сел за письменный стол и уставился в монитор. Из угла комнаты раздался шорох, но он не обернулся, только заметно напрягся. Как схожи были ситуации! Должно быть, в комнате притаился некто вроде Палочника или Вороны, и он знал об этом.

– В общем-то, все было так, как сейчас происходит с тобой, – подтвердил мою догадку Мефистофель. – Только его не преследовал Муфлон.

– Почему? – мне стало обидно. Нешуточное ведь преимущество!

– Он особенный, – усмехнулся Мефистофель. – Он сначала стал узнавать Систему, а уже потом стал Проволокой. То есть все наоборот, а не так, как обычно бывает. Хотя это ничего не меняет. Так, небольшая махровая предыстория!

Он указал на движущееся изображение. Парень взялся за ручку и начал писать. Потом поискал что-то в интернете и сделал еще какие-то пометки, сверяясь с открытой веб-страничкой. Но тут его прервал звонок в дверь. Парень вздрогнул, отложил ручку и, перебираясь через завалы брошенных вещей, отправился открывать. Комната сменилась коридором. Я увидела, как он открыл входную дверь.

На пороге стояла девушка с длинными рыжими волосами. Выглядела она очень мило, этакая студентка-спортсменка-отличница, и я невольно задалась вопросом, на черта она пришла к подобному типу.

Мефистофель, поняв, о чем я думаю, довольно хихикнул.

– Нет, это ни в какие ворота! – возмущено продекламировала девушка, с видом полноправной хозяйки входя в квартиру и направляясь прямиком в комнату. – Что за бардак! А ты! Что с тобой творится?

За окном вдруг раздались знакомые мне звуки. Девушка на них внимания не обратила, а парень, указав на окно, рассеянно произнес:

– Совы…

– Какие еще, к черту, совы? – всплеснула руками девушка. – Ты тут спятишь совсем. Все, идем гулять. Только сейчас, приберусь… – она с беспомощным видом приговоренной к смерти (и тут ее нельзя было винить) оглядела царивший в комнате бардак. Парень, следует отдать ему должное, пытался возражать, но девушка и слышать ничего не хотела и принялась за дело. Он пытался ей помогать, однако от него было больше вреда, чем пользы.

– Его сестра? – предположила я.

– Бери выше! – закатил глаза Мефистофель. – Дама сердца.

– Да-а? – удивленно протянула я.

– А что тебя удивляет? – пожал плечами Мефистофель. – Раньше он был несколько другим. Начнем с того, что он не был Проволокой, значит, был многим живее. Правда, – усмехнулся он, – потом девочке пришлось серьезно заняться учебой, и бедняга, видать, от тоски углубился в устройство мироздания. Но она не была его единственной опорой! Вот вторая.

Он снова прищелкнул пальцами, и изображение на живом полотне сменилось. Теперь в комнате, помимо ее хозяина, находился молодой человек с коротко стриженными русыми волосами.

– Его лучший друг, – пояснил Мефистофель.

Главный герой повествования, по-видимому, пытался объяснить что-то этому своему другу. Он показывал ему исписанный листок, всеми силами стараясь привлечь его внимание, но тот только недоуменно покачивал головой.

– Нет, ты смотри. Такие существа – побочный продукт Системы. Обычно устройство мироздания могут видеть только те, кто причастен к его работе. Но некоторые люди… Я не уверен еще, почему так происходит… В общем, есть люди, которые не имеют отношения к работе Системы, но видят некоторые ее части. Таким образом, они волей-неволей оказываются причастны к ней. У Системы не бывает изъянов, понимаешь? В ней для всего есть место. И чтобы эти люди хоть как-то были использованы, появляются такие создания… Похоже, что они порождаются человеческим разумом во взаимодействии с Системой… Невольно… То есть сам создатель может и не подозревать, что это он создал…

– Слушай, подожди! – схватился за голову друг. – Что ты несешь? В онлайн-игры переиграл?

– Я никогда не играл в игры, и тебе это прекрасно известно! – резко ответил парень.

– Мефистофель, заткни этого его друга! – взмолилась я. – Пусть говорит дальше!

Я была не в силах сдерживаться. Ведь, судя по всему, выводы об устройстве мироздания у этого парня абсолютно правильными, иначе бы Мефистофель обязательно указал на то, что он ошибается.

Но Мефистофель в ответ на мою просьбу только захохотал в голос. Мое нетерпение, похоже, было для него что солнышко в холодный пасмурный день.

Вскоре, к счастью для меня, друг, видимо, вспомнил давно известную истину о том, что с сумасшедшим лучше не спорить. Судя по его лицу, он решил во имя дружбы сделать над собой усилие, отнестись к услышанному как к сюжету книжки и попробовать поддержать беседу.

– Ну ладно, – выдавил он из себя. – Это я так… Так что делают эти… Создания? Ты же сказал, у всего должна быть роль. Какую же роль выполняют они? – спросил друг и – это легко прочиталось на его лице – мысленно поаплодировал себе за такой умный и уместный вопрос.

– Ничего особенно значимого они не делают… Ничего значимого – я имею в виду, что не то чтобы они не нужны, нет, нужны, иначе бы не появились… Но если бы они вдруг все исчезли, ничего страшного бы не произошло. Так я думаю. Мне кажется, они вроде мусорщиков… Собирают обрывки человеческих мыслей, снов…

– Очень даже поэтично, – хохотнул друг. – Обрывки мыслей загрязняют окружающую среду?

– Очень даже! – грубо ответил парень. – Попробуй обзавестись хоть одной навязчивой мыслью – тогда поймешь, какой может быть вред, если где-нибудь ее обронишь!

– Нет, ты точно спятил, – покачал головой друг.

Изображение на живом полотне сменилось. Теперь парень снова был один. Он сидел за столом и писал что-то на листах бумаги.

– Кстати говоря, – сказал Мефистофель. – Вот тебе урок. Они вполне могли вытащить его из всего этого – нужно было только постараться. Но они не стали. Не помешали, хотя видели, как он уходил все дальше. И в результате вовсе спелись, – хохотнул он.

– В смысле? – не поняла я, думая о только что услышанной информации о Системе.

– Его любимая в конце концов ушла к вот этому его другу, – пояснил довольный Мефистофель.

– Сволочь, – мне стало обидно за парня. – Но не надо мне тут грозить уроками, я и так помню, чему ты, Эгоист, учишь – никому не доверяй, ни на кого не рассчитывай, думай только о себе.

– Молодец! – Мефистофель был приятно удивлен. – Да, так и надо! В общем, – вернулся он к истории, – это не стало для него сильным ударом, он к тому времени уже полностью погрузился и стал самой безнадежной Проволокой. И понимал это. Но оторваться не мог, ему во что бы то ни стало хотелось узнать, как оно устроено, это мироздание!

На живом полотне пробегали ночи и дни, а парень все сидел и сидел за столом, писал и писал, время от времени искал что-то в интернете и снова писал, чертил… Мне вдруг стало интересно, неужто сведения о Системе можно войти в Сети?

Словно подслушав эту мысль, изображение показало компьютер крупным планом. Да, оказывается, можно, – с удивлением поняла я. Но, конечно, не на страничках онлайн-энциклопедий, а в записях отдельных людей. Должно быть, все это были Проволоки… Их наблюдения выплескивались в форме обрывочных заметок о ночных кошмарах, иногда – стихах, иногда – рисунках. Парень с потрясающей уверенностью фильтровал эту информацию, отделяя вымысел от следов Системы. Впрочем, Проволоке не так уж сложно почувствовать, что здесь правда, а что ложь… Еще до того, как парень определил судьбу рисунка – устрашающего черного лебедя с алым пятном на груди, представляющего собой воплощение сюрреалистического кошмара, от которого хотелось спрятаться под кровать, – мое сердце болезненно екнуло. Конечно, это не случайно. Как здесь могла не вспомниться история об Ариане? Должно быть, кто-то услышал ту злосчастную песню и правильно проассоциировал ее с ужасным созданием Системы…

– Но в конце его поисков, – продолжал тем временем Мефистофель, – его ждало грандиозное открытие! Проволоки не могут вот так просто, до бесконечности наблюдать за Системой. Но снова возвращаться к обычной жизни он не хотел ни в какую. Его выбор был вполне сознательным, – тут Мефистофель зловеще ухмыльнулся. – Но не уверен, что он в полной мере осознавал, что его ждет! Какова будет цена… Итак, он хотел остаться Проволокой! Какой же у него был выход?

– Влезть в Систему?.. – прошептала я, вспомнив слова Авторитета. – Как Прошедшийдень?

– Точно! – Мефистофель хлопнул в ладоши, и живой экран показал, как парень, бледный и изнуренный, поднимается по какой-то лестнице, чуть покачиваясь. – Только твоему Прошедшемудню смелости не хватило пройти сразу до конца. Но ничего, еще пройдет, выбора у него все равно нет… А этот решил все и сразу. И сразу заплатил цену за то, чтобы занять свое место в Системе. Нашел работу, так сказать, – скривился Мефистофель. – Но спору нет, своего добился – в определенном смысле, он остался Проволокой и теперь навеки связан с Системой. Исполняет свою роль в мироздании. Важную роль, – усмехнулся он, глядя на меня. – Вроде как тот же Муфлон… Хотя нет, рангом все-таки пониже будет.

Я не отрывала глаз от живого полотна. Парень, наконец, одолел темную лестницу и выбрался через какой-то люк наружу. Оказалось, он взобрался на крышу дома. И хотя я просто наблюдала за всем со стороны, мне стало не по себе. Наверху гулял дикий ветер, и высота, сразу ощущалось, была совсем нешуточной, никак не меньше десяти этажей.

А парень все шел вперед. Остановившись на самом краю, откуда открывался захватывающий вид на ночной город, он вдруг поднял руки и разразился поистине безумным смехом.

– Что это с ним? – меня пробрала дрожь.

– А вот такая цена за работу в Системе, – ухмыльнулся Мефистофель и эффектным жестом указал на живое полотно. – Разум!

– Разум? – вырвался у меня сдавленный шепот.

– Ну да. Не может же обычный человек вносить свой вклад в мироздание. Для этого надо чуть-чуть измениться. Ну или, точнее, кое-чего лишиться. Воспоминаний, разума, и прочего, прочего, – Мефистофель фыркнул. – Короче говоря, всего того, что составляет человеческое «я».

Парень, стоя на краю крыши, продолжал хохотать. Но тут послышался шум – это нагоняли беглеца его знакомые. Девушка и его лучший друг (оба, как я полагаю, бывшие) выбрались на крышу, отчаянно голося. Ветер относил их слова в сторону, но они, понятно, призывали безумца к осторожности и умоляли одуматься.

Он перестал смеяться и оглянулся через плечо с видом наивного удивленного ребенка. А потом снова расхохотался и – у меня упало сердце – внезапно спрыгнул вниз, не поколебавшись ни секунды. Изображение застыло на искаженных нечеловеческим ужасом лицах незадачливых спасителей. Девушка разрыдалась в три ручья, да с такой силой, словно сама вдруг повредилась в уме.

– Хочешь посмотреть, что от него осталось? – поинтересовался Мефистофель.

– Нет, – резко ответила я.

– Да ладно тебе! – засмеялся он. – Я же говорил – он получил право работать в устройстве мироздания.

Я с опаской подняла глаза. Живое полотно показывало ужасающих размеров кровавую лужу на асфальте. Из этой лужи медленно поднимался парень, весь в крови, но вполне целый. На губах его застыла безумная улыбка, он постоянно что-то бормотал и посмеивался. Мне стало жутко. Увидь я его в реальной жизни – точно бросилась бы прочь сломя голову. Как и Муфлон, он вызывал ужас одним своим видом. В нем чувствовалась способность сделать нечто непостижимое.

– Таких было всего семь, – говорил Мефистофель. – Проволок, с которыми случилось то же самое. Теперь они все в Системе, и все уже не те, что были раньше. Этот, соответственно, Номер Восемь. Так его и зовут.

Неожиданно к нему словно бы подползла темная тень. Номер Восемь на секунду умолк, смешно склонил голову набок, к чему-то прислушиваясь… Снова заухмылялся и сделал несколько шагов вперед. Тени текли к нему со всех сторон, соединялись и, наконец, образовали одну тонкую линию, вытянувшуюся прямо в воздухе. На улице было темно, и потому ее было плохо заметно, но я, определенно, видела ее слабое трепыхание. Линия изогнулась один раз, затем другой, нарисовав нечто вроде дверной арки… Номер Восемь поднес пальцы к ее верхней «перекладине» и изо всех сил дернул руку вниз.

Я отказывалась верить своим глазам. Будто весь мир представлял собой комнату, оклеенную живым полотном, подобным тому, на которое сейчас смотрела я, наблюдая за историей, и парень в буквальном смысле содрал его, как кусок старых обоев! А за полотном простиралась темнота, в которой, соприкасаясь друг с другом, с ужасающим, раздирающим мозг скрипом крутились гигантские обветшалые колеса, напоминающие внутренности всеми забытых старинных часов.

Номер Восемь шагнул в образовавшийся проем, но что произошло дальше, я не увидела: скрип напомнил мне Вопль Муфлона, и голова моя взорвалась адской, слепящей болью.

– Ты еще заплатишь за это, помяни мое слово, – донесся до меня сквозь мутную пелену голос Авторитета.

– Да какая разница! – возмутился Мефистофель. – Нет, ты скажи, какая теперь разница? И что с ней делать? – вдруг резко сбавил он тон. – Эй, ты…

Он, будто взрослый, вынужденный успокаивать малолетнего ребенка, хотя прежде никогда не занимался ничем подобным, неуверенно схватил меня за руки и заставил отвести их от головы, которую я сжимала.

Я открыла глаза. Я была в своей комнате.

– Ну вот, все нормально, – несколько успокоился Мефистофель. – А то впала тут…

– Погоди! – я, не поднимаясь с пола, на котором сидела, почти в панике ухватила его за рукав. – Расскажите мне… Что случилось с Прошедшимднем? Он теперь тоже в Системе?

Мефистофель, сердито нахмурившись, вырвал рукав из моей хватки. Авторитет посмотрел на него с некоторым злорадством – мол, я говорил, а ты не слушал.

– Нет, – наконец, буркнул Мефистофель. – Еще нет. Но у него нет выбора, как я и говорил. Он не хочет быть чем-то, кроме Проволоки, но и разум терять не хочет. Вот и ждет незнамо чего. Но иначе нельзя. Ему придется так же.

– Пути назад для него уже нет, – мягко проговорил Авторитет. Он протянул мне руку, помог подняться и бережно усадил на диван. Пораженная, я не сводила с него пристального взгляда. – Он уже поплатился своим будущим. Проволоки не могут вот так просто существовать. Им предстоит стать либо тем, либо другим… Но если их выбор – отказаться от всего, им остается либо погибнуть, либо войти в Систему, потеряв разум.

– А если они не хотят отказываться! – вдруг воспылала я гневом до такой степени, что на глазах выступили слезы. В голове у меня стоял образ Прошедшегодня – такого потерянного и обреченного. – Что, если они хотят быть и тем, и другим?!

Эти мои слова произвели на Мефистофеля и Авторитета сильное впечатление. Они почти ошарашено переглянулись, словно я им сообщила, что пока они отсутствовали, мне удалось подсадить половину Земли на Териум.

– Никому не под силу удержать при себе и Эгоиста, и Благодетеля, – первым взял себя в руки Авторитет.

– Почему это? – продолжала бушевать я. – Вот вы, вы! Вы рассказывали мне историю о Териуме, и вы вместе, вполне слаженно…

– Нам пора, – вдруг скороговоркой проговорил Мефистофель.

Авторитет, казалось, прислушался и нехотя подтвердил (нехотя – потому что пришлось согласиться с Мефистофелем):

– Да.

– А тебе нужно сесть на поезд, – вставил Мефистофель.

– Ну и ладно, – смахнула слезы я. – Все равно спасибо. Спасибо, что так много рассказали мне о Системе и Прошедшемдне…

– О! – ехидно проговорил Мефистофель. – Если бы ты только знала причину, по которой сегодня узнала так много!

С этими загадочными словами они исчезли. Последнее, что я услышала, это отзвуки голоса Мефистофеля:

«Нет, ну что за дурацкая Проволока!» – возмущенно говорил он.

На такой не слишком приятной ноте истории Мефистофеля и Авторитета подошли к концу.