Таранос долгое время следил за замершим Балианом, наслаждаясь его бессилием и беспомощностью. Пораженный неожиданной волной дьявольской силы, Балиан не был способен даже на то, чтобы отвести взгляд. А ведь это было далеко не самое большее, на что способен Солфордж. После эксперимента с отступниками Таранос хорошо представлял, что чувствовал сейчас Балиан. Он мог бы легко убить его, просто подойти и перерезать ему горло – мальчишка и не поймет, что произошло. Но это было бы слишком легко. Кроме того, Тараносу очень хотелось еще раз проверить силу Солфорджа, на этот раз на том, кто неплохо умел ей сопротивляться. Конечно, тут всякое противостояние бесполезно, но одно дело ввести жертву в ступор и убить ее, пока она скорее столб, чем человек, и совсем другое – заставить ее что-нибудь сделать под таким чудовищным напряжением… Таранос был уверен, что если он справится с этой задачей, то сможет легко воздействовать даже на Руэдейрхи. Он уже понял, как можно оборачивать против человека его собственные потаенные мысли и воспоминания и сводить с ума его же страхами, но считать вершиной мастерства мог только самое сложное воздействие – убедить человека поступать согласно чужой, то есть своей воле. В случае с Балианом, как понял Таранос, это будет возможно только на совсем близком расстоянии.

Он сделал несколько шагов вперед. Балиан не шевельнулся. В руках он по-прежнему сжимал меч; Таранос впервые обратил внимание, что одна рука у него покрылась льдом до самого плеча. Но он был так поглощен своей победой, что не придал этому особого значения и не стал задумываться о природе этого явления. Правда, на долю секунды у него мелькнула мысль, что это его заслуга, ну или, если быть более точным, Алгола, который Балиан столь вероломно отобрал у него.

Таранос был опьянен собственной силой и почувствовал себя почти богом, когда произнес:

– Брось меч.

Пальцы Балиана послушно разжались. Меч с гулким стуком упал на лед.

– Очень хорошо, – не сдержавшись, снисходительно похвалил Таранос.

Он подошел еще ближе. Лицо Балиана опасно побледнело, почти посинело. Он чувствовал сильную боль, если бы он мог, он бы схватился за голову, которая, казалось, была готова взорваться. Но собственные руки и ноги казались ему чужими и наотрез отказывались слушаться.

Запоздало Таранос пожалел, что приказал Балиану бросить меч. Он собирался воплотить в реальность свою угрозу, и без оружия, конечно, было не обойтись. Впрочем, он быстро сообразил, что если это и что-то значило, то только пустяковую отсрочку длительностью не больше минуты.

Таранос закрыл глаза и постарался сосредоточиться на мыслях Балиана. Смутные образы, передаваемые в его сознание Солфорджем, замелькали с пугающей быстротой, но Таранос уже привык к подобному и сумел быстро вычленить то, что ему было нужно: отчаяние и безнадежность. Он был приятно удивлен этими открытиями, поскольку ранее его терзали смутные подозрения, что Балиан в принципе неспособен на такие ощущения. Но все оказалось совсем не так. Тараносу даже не пришлось использовать Солфордж в полную силу – было достаточно малой части его воздействия и слов.

– Тебя никто не спасет, – сказал Таранос.

Балиан, наконец, отвел взгляд от Солфорджа и отрешенно посмотрел куда-то мимо Тараноса. Физическая боль отступила, оставив после себя всепоглощающую пустоту, где одна за другой всплывали, словно по чьему-то приказу, невеселые мысли, на которые Балиан прежде избегал обращать внимание. Он покрывал их злостью, раздражительностью на что-нибудь менее весомое, но сделать что-либо с самим фактом их существования не мог. После пробуждения от десятилетнего сна и встречи со ставшей враждебной реальностью он изменился, и с этим ничего нельзя было поделать. Он уже не мог просто махнуть рукой на сложность проблем и благополучно забыть о них, как он делал раньше. Слишком много дорогого ему было замешано здесь. И в первую очередь, конечно, его братья.

Слова Тараноса поразили его. Если бы не Солфордж, он пришел бы в ярость и бросился на врага с мечом, чтобы забыться в битве, но из-за магического браслета это было невозможно. Балиан не мог шевельнуться и забыл о том, где и зачем находится. Он не видел Тараноса, не видел ледяных шипов, вонзившихся в потолок пещеры. Он остался наедине со своими мыслями, которые всплывали в опустошенном сознании вопреки его собственному желанию.

Прозвучавший голос – Балиан не понимал, кому он принадлежит, – был прав. Имея упрямый и горячий характер, Балиан бы в последнюю очередь хотел, чтобы его кто-то спасал, но дело было не в помощи. Ужасно было сознавать, что он больше не может положиться ни на Кристиана, ни на Юана. Где они сейчас? Наверняка защищают Градерон, позабыв о нем. В данной ситуации это был понятный выбор, однако сейчас Балиан взглянул на это с совершенно другой стороны. Кристиан и Юан сражаются за Градерон. Скорее всего, Кристиан привязан к темному городу гораздо сильнее, чем к Эндерглиду; Юан наверняка испытывает схожие чувства, иначе почему он всегда с такой охотой несется к Градерону? Ко всему этому примешивалось то, что Балиан отмечал и раньше. Кристиан вынужден заботиться о своей семье. Юан был окружен многочисленными друзьями и поглощен заданиями, которые ему давали как воину Рассвета, и многие его связи были совершенно непонятны Балиану.

Он был лишним здесь. Его рука покрылась льдом, он терпел дикую боль, которая оставалась незамеченной – просто потому, что ни Кристиана, ни Юана не было рядом.

Балиану вдруг подумалось, что все кончено. Врата Рассвета появятся еще нескоро, да и даже если бы они вдруг оказались в Эндерглиде прямо сейчас, он мог не успеть добраться до них. Лед преодолел плечо, жуткие ледяные нити медленно тянулись к шее… Балиан осознавал это очень смутно. Он не мог просить Юана и Кристиана призвать Врата, как они когда-то сделали в Дилане. Это грозило Кристиану изгнанием, а Дилану – нарушением смены дня и ночи. Даже если бы Руэдейрхи заверил, что ничего не имеет против такого расклада, и Кристиану не предъявят никаких обвинений, гордость не позволила бы Балиану заикнуться об этом. Быть предметом постоянных волнений, которые братья старались втиснуть между своими делами, не связанными с ним, и при этом просить помочь ему избавиться от проклятия и адской боли? Балиан был уверен, что и Кристиан, и Юан поступили бы на его месте точно так же. Они бы и слова не сказали, а молча ждали действий. Но отступники и другие происшествия затмили их планы, если они вообще были.

Внимательно наблюдая за Балианом, Таранос довольно ухмыльнулся. Эффект Солфорджа превзошел все его ожидания.

– Ты совершенно один, – почти пропел он, не забыв постараться напомнить Балиану о смерти Розетты.

Балиан посмотрел на него мутным взглядом. В нем вспыхнули было понимание и злость; Таранос понял, что совершил ошибку, ведь Балиан не без оснований считал его виновным в смерти девушки.

На всякий случай Таранос подошел почти вплотную.

– Алгол, – твердо проговорил он. Золотой браслет на его плече сверкнул, по пещере заиграли, отражаясь от ледяных стен и кольев, яркие лучики.

Балиан достал кольцо. Его движения были медленны и прерывисты, словно ему приходилось прорываться сквозь какую-то вязкую массу. Он все еще был занят своими мыслями и не пытался понять, что делает. Им завладела апатия, почти незнакомая ему прежде. Частью разума он осознавал, что, что бы сейчас ни произошло, Кристиан и Юан не придут на помощь, а, значит, призвать Врата Рассвета все равно не получится. Он погрузится в вечный сон и никогда не проснется. Как будто и не было этого кратковременного и болезненного пробуждения…

– Отдай мне его.

Балиан вытянул руку вперед, чтобы положить кольцо на ладонь Тараноса. Но внезапно мысль о вечном сне немного отрезвила его.

Все страдания Кристиана будут напрасными, если он сдастся.

Но не пожалел ли он за эти десять лет о сделанном выборе?

Действительно ли Юан страдал от одиночества, если все это время был окружен верными товарищами?

В самом ли деле Лейан думала о нем все десять лет или в эти долгие годы превратились те несколько дней, которые прошли между отбытием Юана из Эндерглида и их возвращением?

Балиан так удивился этой мысли – поставить Лейан в ряд с братьями! – что задумался на мгновение о ее природе и помедлил.

– Отдай мне кольцо! – приказал Таранос. Он мог бы просто вырвать его из почти безвольных пальцев Балиана, но ему непременно хотелось, чтобы враг повиновался ему.

Браслет снова сверкнул. Балиан почувствовал, как голова опять наполняется болью. Руки отяжелели, бороться с давлением было практически невозможно. Почти неосознанно Балиан поступил так же, как и во время погони за Тараносом – постарался вспомнить ощущение, которое он испытывал, находясь рядом с Вратами Рассвета. Совсем чуть-чуть, но ему стало легче.

– Верни мне Алгол, Розенгельд!

Не понимая, что делает, Балиан разжал руку и подцепил кольцо указательным пальцем. Терпение Тараноса было на исходе, он уже собирался схватить Алгол, но вдруг случилось невероятное – с точки зрения обоих соперников.

Из пола вырвалась целая череда ледяных шипов. Таранос едва успел отскочить подальше, получив при этом несколько незначительных царапин. Балиану повезло меньше – самый ближайший ледяной кол возник прямо перед ним и насквозь прошил его руку. Он не сдержал громкого крика, но вместе с болью почувствовал удивительное, противоестественное облегчение. Его разум прояснился.

– Ты! – крик Тараноса эхом прокатился по пещере. Он старался пробраться к Балиану, но шипы продолжали вырываться из ледяного пола, заслоняя ему как дорогу к нему, так и пути отступления. – Немедленно прекрати! Брось его!

Балиан, едва пришедший в себя от ужасной боли, тщетно пытался осознать, что происходит. Он не понимал, что это он привел Алгол в действие, и крики Тараноса представлялись ему абсурдными и бесполезными.

– Идиот! – Таранос изо всех сил пытался сосредоточиться на Солфордже, но его уже начала одолевать паника. – Мы оба погибнем!

Вход в пещеру был уже полностью загроможден ледяными кольями. Они с сумасшедшей скоростью вздымались вверх, ударяли в потолок, вниз сыпались большие глыбы льда. Балиан, пораженный новым воздействием золотого браслета, резко отбросил кольцо в сторону, словно обжегся. Через мгновение все стихло, но ледяной потолок продолжал угрожающе потрескивать.

Балиан вновь постарался одолеть отвратительное ощущение, вызванное вмешательством магического браслета в его мысли и чувства, вспомнив Врата Рассвета. Повеяло прошлым – совсем недалеким для него, но почти недосягаемым для всех окружающих. В мире смертных, когда Дилан из-за Тараноса погрузился в вечную темноту, Балиан, Кристиан и Юан брались за руки и ощущали, что где-то там, далеко-далеко, но Врата Рассвета есть, и стоит только приложить усилия, чтобы они вновь появились на положенном им месте… Сейчас Балиан почувствовал себя точно так же. Будто бы рядом были братья, а он стоял на «святом месте», где вполне могли однажды возникнуть золотые ворота, дарующие Дилану солнечный свет. Конечно, это было не так, и Врата Рассвета в Этериоле могли появиться не иначе как у Эндерглида, но Балиан, не подумав об этом, отдался прекрасному, успокаивающему ощущению. Казалось, даже лед, сковывающий его руку, стал немного легче. Сознание еще не окончательно прояснилось, но Балиан больше не силился понять, что происходит… Он знал только одно: сейчас он как никогда желает оказаться рядом с Вратами Рассвета, ощутить в полной мере их силу, почувствовать, как в душе горячей волной поднимается нечто особенное, давно знакомое и в то же время поразительно новое, наполняющее его силой и небывалым воодушевлением…

В это время Таранос решил прекратить бесполезные попытки пробраться к Балиану. Достав из ножен кинжал, он с трудом прицелился – громоздившиеся повсюду ледяные шипы мешали как следует размахнуться – и метнул оружие. Балиан не попытался увернуться. Он стоял среди льда с закрытыми глазами, прислушиваясь к чему-то, не обращая внимания на кровь, стремительно вытекающую из раненой руки. Кинжал Тараноса вонзился в его правую руку, но отяжелевшая за последние полчаса ледяная корка уберегла Балиана от второго ранения. Встретив сопротивление, кинжал, лишь на секунду удержавшийся в своей цели, со звоном упал на лед.

Таранос скрипнул зубами от ярости. Он был так близок к тому, чтобы убить мальчишку, досаждавшего ему столько времени! Но теперь приходилось отказаться от личного участия в смерти Балиана и позаботиться о себе. Потолок пещеры продолжал опасно потрескивать, наметившиеся осколки пугали своими размерами. Выход был полностью загорожен ледяными копьями.

Бросив последний взгляд на Балиана, Таранос, хоть расстояние между ними теперь оставляло желать лучшего, постарался с помощью Солфорджа внушить ему, чтобы он ни в коем случае не двигался с места, а если будет испытывать страх или ему просто надоест, будет неплохо поднять меч и пронзить им себя. Мысленно Таранос заверил Балиана, что это идеальный выход из положения: все пройдет, и ни о чем больше не придется беспокоиться.

С потолка на пол упала огромная глыба. Таранос заторопился. Он попытался пробраться между ледяными кольями. Кое-где ему это удавалось, а там, где они стояли сплошной стеной, он разбивал лед, что давалось ему тяжело. Про себя он несколько раз проклял Балиана, который «не умеет обращаться с сокровищами». Самому Тараносу понадобились не одни сутки, чтобы худо-бедно овладеть Алголом. Но теперь и о кольце пришлось забыть. Оно находилось слишком далеко, и его местонахождение представлялось Тараносу весьма смутно.

Он преодолел половину пути, когда все вокруг вдруг залил яркий солнечный свет. Это было настолько неожиданно, что Таранос вздрогнул, остановился и обернулся, подумав, что тут замешан Хранитель Ключа, но ничего не увидел. Послышался чудовищный грохот, с потолка посыпались большие куски льда. Один из них вдарил Тараносу по голове, и только рога спасли его от серьезной травмы и, скорее всего, смерти. Он упал, но сознания не потерял и, увидев впереди просвет, пополз на него. Дикий шум заставлял его в панике пробираться вперед, не обращая внимания ни на неизвестно откуда взявшиеся солнечные блики, ни на тяжелые удары льда, разбивавшегося вдребезги.

Выход становился все ближе. Таранос выбрался из-под последнего шипа, вырвавшегося почти горизонтально, поднялся на ноги и всем весом врезался в плотную ледяную преграду, отделявшую его от спасительного выхода. Потом еще. И еще. Наконец, лед дал трещину. Последний удар пробил его насквозь. И прежде, чем потолок злополучной пещеры окончательно рухнул, Таранос уже несся вниз по склону сотрясающейся горы.

Балиан затуманенным взглядом смотрел прямо перед собой. Он не обращал на падающие сверху ледяные глыбы никакого внимания, хотя они разбивались прямо рядом с ним, и разлетавшиеся во все стороны осколки больно царапали его кожу. Ему не приходило в голову, что если он останется здесь, то, конечно, погибнет. Все вокруг сотрясалось и рушилось… Но Балиан не слышал чудовищного грохота и не чувствовал, как дрожит пол под ногами. Таранос был уже далеко, и действие Солфорджа должно полностью оставить его, но почему-то разум не спешил возвращаться в реальность – к падающему потолку, истекающей кровью левой руке и скованной льдом правой. Только когда особенно мощный грохот сотряс гору, возвещая о скором обрушении, Балиан немного пришел в себя. Чудесное чувство, разлившееся было во всем его существе, притупилось душевной болью.

Он медленно открыл глаза. Перед ним высились Врата Рассвета.

Не пытаясь понять, как такое могло случиться, он протянул к ним руку и приложил обледеневшую ладонь к их поверхности. По руке пробежала приятная, теплая дрожь.

Балиан отошел назад, нагнулся, с трудом вытянул брошенный меч из-под ледяной глыбы, вложил его в ножны и снова повернулся к Вратам. Наваждение не исчезло. Среди грохота и разрушения Врата Рассвета высились удивительно спокойным, даже, пожалуй, равнодушным особняком.

Слова Тараноса эхом прозвучали в голове Балиана, но на этот раз не вызвали почти никаких эмоций. Балиану оставалось только надеяться, что он не был полностью побежден, что огромные куски льда и камней, хотя бы, погребли под собой Тараноса. Больше он ничего не мог сделать. Было яснее ясного, что и на этот раз ему не вырваться изо льда, подступающего к нему со всех сторон – падающего сверху, ползущего от плеча к шее…

С ними все будет хорошо, – сказал он себе, думая о братьях и жителях Эндерглида. Кристиан и Юан достаточно сильны, чтобы обойтись без него. Прошедшие десять лет это доказали. Кристиан ошибался, полагая, что после его возвращения все вернется на свои круги – ведь после он сам сделал выбор, решив, что останется в Градероне. И даже Юан легко с этим мирился. Где все это оставляло Балиана? Где-то в стороне, где ему совершенно не улыбалось находиться одному, в пустоте бесследно прошедшего для него времени и холоде проклятого льда, сковывающего его тело.

Балиану показалось, что золотые двери отворились сами собой. Ни секунды не колеблясь, он шагнул за порог, навстречу яркому золоту свету.