Долгой зимой жизнь во дворах затихала, становилась полусонным монохромным кино с черными фигурками людей, бредущих по белому снегу к массивным аркам. Она пробуждалась весной вместе с дурманящим запахом майской сирени и цвела, переливаясь на солнце, до первых хлопьев снега, прилетавших накануне Дня революции. Постоянных обитателей дворов можно было разделить на несколько групп. Первая – старухи Города Солнца. Они отличались от старух из пролетарских предместий, большинство из которых приехало после войны из деревень в город, который так быстро рос, что за десятилетие удваивал свое население. Эти же в основном были из местных, помнили времена Первого съезда и то время, когда трамваи еще ездили, запряженные в конские повозки. Старухи Города Солнца обычно сидели у подъездов на лавках и были такой же важной частью дворов, как античные вазы. С восходом солнца они уже занимали места в партере и, конечно, видели все, про всех все знали и, если попадался внимательный слушатель, охотно с ним делились. Время от времени места в партере пустели. Кого-то из зрителей выносили из черного проема подъезда в неправильном тетраэдре под фальшиво сыгранного Шопена. Однако на это место вскоре приходила другая старуха, и ничто в жизни двора не менялось. Другой группой были мамаши с колясками. Детей в то время в Городе Солнца рождалось немало, и мамаши с колясками еще не стали такой редкостью, как в наши дни. Они часами ходили вокруг ваз, о чем-то между собой шептались и исчезали в ранних сумерках. Следующая за мамашами группа – дети, которые шныряли в дворовых зарослях, лазали по крышам сараев, обстреливали из рогаток прохожих и портили вазы неприличными словами. Затем шли прохожие, которые через двор направлялись по своим делам, диагонально сокращая расстояния Города Солнца. К вазам, они обычно были равнодушны. Следующей разновидностью завсегдатаев были пьяницы. С открытием винных отделов они занимали скамейки с беседками, незанятые старухами и мамашами, и вели задушевные беседы о вечности и безвременье, о счастье и смысле, о справедливости и уважении, об острове, которого нет, во времени, которого нет. Вазы они уважали, но, если те стояли в правильном месте, охотно пользовались ими для отправления малой нужды. Последней группой были работяги дворов – дворники, сантехники, милиционеры, сборщики пустых бутылок. Эта группа всегда была неравнодушно настроена к пьяницам, вступая с ними то в союз, то в открытый конфликт. Милиционеры время от времени устраивали на пьяниц охоту и, если те не успевали спрятать бутылки, портили им культурный отдых среди ваз и сирени. Сборщики бутылок зарабатывали на пьяницах деньги. В Городе Солнца это был большой бизнес. Между сборщиками шла борьба за дворы и зоны влияния. Вторжение чужака могло закончиться дракой. В огромном дворе на улице Ленина, в котором жил мой приятель, было два сборщика бутылок. Одну половину двора обслуживал Яшка-король бутылок, вторую – внучка Ленина. Неясно, почему внучка Ленина так себя величала, ведь Ленин детей не имел, но в спорах с милицией и конкурентами она всегда кричала: «Я – внучка Ленина!», что, наверное, должно было действовать на них устрашающе. В самом центре двора прямо на границе двух территорий стояла беседка, которая получалась как бы ничейной, но пользовалась особой популярностью уместных пьяниц. За включение ее в свою зону влияния между Яшкой-королем бутылок и внучкой Ленина шла настоящая война. Когда в беседке шел очередной разговор о справедливости и уважении, они, спрятавшись в кустах, выжидали нужный момент, чтобы завладеть оставшимися после трофеями. Часто это заканчивалось потасовкой. Не знаю, много ли они зарабатывали. Пустая бутылка тогда стоила двенадцать копеек, а буханка черного хлеба восемнадцать. Но через несколько лет труп Яшки-короля бутылок выловили в Свислочи. Говорили, он скопил огромное состояние. На улицах Города не встречалось бездомных и нищих. Если они появлялись, их забирали. Но стать богатым в Городе Солнца также было небезопасно.

 Вазы под снегом