Через неделю мы достигли высоких, почти безлесных сопок горного кряжа, именуемого Унья-Бом, одного из отрогов горного хребта Джагды. Крутые каменистые склоны этих сопок густо заросли кедровым стлаником. Вершины лежали в зоне гольцов - голых каменных россыпей, покрытых только лишайниками и мхами. Сейчас все это покоилось под толстым слоем снега. Тяжестью снежного покрова кедровый стланик придавило к земле, и его почти не было видно. От этой особенности растение и получило свое название. Благодаря зарослям стланика на склонах гор, даже очень крутых, за зиму накапливается много снега, иногда толщиной в несколько метров. Это как бы естественный резервуар влаги, которая с наступлением жаркого лета при интенсивном таянии питает горные реки. Только побывав в горах Дальнего Востока, я понял одну из причин, почему реки здесь разливаются не весной, как в европейской части России, а летом.

Стланики даже летом труднопроходимы, а сейчас по ним ни пройти, ни проехать. Софронов выбрал место для лагеря в одном из распадков, где поблизости был корм для оленей - ягель. Эти животные добывают корм из-под снега, раскапывая его копытами, и в снежные зимы держатся ближе к выдувам, где снег сносится ветром и им легче добраться до корма.

Софронов взял на себя задачу - обеспечить нас свежим мясом, так как бывал в здешних охотничьих угодьях и рассчитывал быстро найти сохатого или согжоя.

Авдеев как-то больше располагал к себе, и я охотней шел с ним, чем с Софроновым, который не отвечал мне такой душевностью. Поэтому мы с Авдеевым принялись за поиски соболей.

Зимний день короток. Едва начинал брезжить свет на востоке, как мы вставали, наскоро умывались: Авдеев теплой водой из котелка, а я, совершенствуя свою закалку,- снегом до пояса. К этому времени на железной печке уже закипала в ведерке мясная похлебка. Это блюдо не походит ни на одно из тех, какие варят в городе. Для похлебки мы рубили топором на куски мясо сохатого, складывали их в ведро, обычно доверху, потом наливали воды, чтобы она закрывала мясо, и, посолив по вкусу, ставили варить. Когда мясо проваривалось, сыпали немного крупы или макарон и подсаживались к ведру с ложками и чашками.

Вначале я дивился большому аппетиту моих товарищей, а потом и сам привык с утра заправляться как следует на целый день. На морозе и при постоянном движении я никогда не ощущал тяжести от еды.

Надо сказать, что ходьба по сопкам требовала очень больших усилий. В лесу еще стоял утренний морозный туман, пушистый иней окутывал ветви деревьев и снег поскрипывал под ногами, когда мы, забросив за плечи мешки с запасом продуктов, выходили на поиски соболя. Лыжи, подшитые камусом - лосиной шкурой с очень мелкой и прочной шерстью, которая не давала соскальзывать им назад при подъеме в гору, были значительно легче спортивных, хотя широки и не обладали такой скользящей поверхностью. Без таких лыж невозможно ходить в тайге при громадной толщине снежного покрова.

День за днем, планомерно, мы обследовали и крутые склоны сопок и глухие горные ключи, скрытые темными густыми ельниками, куда не заглядывало солнце, и даже забивались в стланиковые заросли. Все было напрасно - следов соболя не встречалось.

Мне казалось порой, что я превратился в какого-то одержимого. На что бы я ни смотрел, мне всюду мерещились следы, в каждой мелькнувшей тени мне чудилась стремительная тень соболя. Я бредил соболем, думал только о нем, искал только этого таежного красавца - жемчужину лесов. Иногда, увидев парные следки, цепочкой отпечатанные на белом снегу, от бурелома до какого-нибудь лаза под нагромождения камней, я кричал: «Соболь!» и звал к себе Авдеева. Охотник склонялся над следом, неторопливо рассматривал отпечатки лап и каждый раз разочаровывал меня:

- Да ведь это же колонок прошел. Видишь, лапки у него узкие, а у соболя след круглый и ставит лапы он не так, а вот так!

Авдеев снимал рукавицу и двумя пальцами тыкал в снег, показывая мне, как ставит лапы соболь. Пройдя по следу несколько шагов, Авдеев снова оставлял меня одного, а сам отделялся от меня метров на сто-двести, чтобы захватить при осмотре возможно более широкую полосу.

Кирька и Верный, вместе с нами рыскавшие по сопкам, тоже ни разу не напали на след соболя, хотя и подавали голос. Всякий раз оказывалось, что они обнаруживали либо белку, либо колонка. Авдеев советовал не отказываться от пушнины, если она сама плывет в руки, и у нас накопился уже изрядный запас шкурок. Предназначался он для коллекции, а также для того, чтобы компенсировать наши расходы на содержание и транспорт для нашей экспедиции.

Софронову удалось убить молодого лося и несколько глухарей. Мы помогли ему перенести мясо в лабаз, который пришлось построить, чтобы сохранить не только мясо, но и нашу пушнину. Обеспечив нас мясом, он также вместе с нами стал уходить на поиски соболей. Однако ходил он всегда в одиночку, компании не любил и где бывал - мы не знали, но искал старательно, ибо приходил в палатку зачастую позднее нас и усталый.

Однажды вечером он предложил сменить бивуак, пройти глубже в горы, может быть, там нам «повезет»…

- Раньше соболь здесь был,- утверждал Софронов.- Почему сейчас нет - не понимаю. Наверное, много охотников побывало!

Если учесть, что охотничьи угодья Унья-Бом довольно близко находились от населенных пунктов, такая версия была убедительной.

Мы перенесли бивуак километров за двадцать, снова облазили все окружающие сопки, но безрезультатно. Правда, Авдееву посчастливилось найти один след соболя. Судя по величине отпечатков, прошел старый самец. Впервые за несколько месяцев я имел случай слушать не рассказ о следах, а видеть след редкого и таинственного зверька. Мы уже заплатили за это удовольствие дорогой ценой усилий и даже жертвой, и теперь я не хотел жалеть сил, чтобы настигнуть эту ускользающую жемчужину.

- Зря, однако, пробегаем за ним,- сказал Авдеев, рассмотрев внимательно следы на снегу,- староват след, может, долго идти придется. Бывает, когда корма мало, далеко уходит соболь, за один день не догонишь.

- Надо догнать, Евстигней Матвеевич, ведь самый первый соболь!..

- Попробуем, только нелегкое это дело!

Обрадованные удачей, мы до позднего вечера шли по следу, лезли через буреломы, завалы, продирались через стланики, шли до тех пор, пока след не скрылся в одной из расселин каменных россыпей.

Напрасно мы обежали вокруг лаза по кругу, выхода следа на поверхность не было. Кругом лежали большие камни, соболь мог выйти в любом месте, для его узкого гибкого тела везде был проход.

Возвращаться в палатку было поздно, и мы решили заночевать в тайге, чтобы утром еще раз проверить, не появился ли соболь из россыпей. Всю ночь провели у костра. Авдеев был очень утомлен и не стал готовить надью - дело довольно трудное; обычный костер грел плохо, и мороз подбирался к нам то с одного боку, то с другого, то со спины, и спали мы плохо.

Утром, попив чаю, мы еще раз обошли вокруг лаза. Соболь на поверхность не выходил.

- В таких местах пищухи бывает много,- сказал Авдеев.- Вот он перекусил одной-двумя и будет спать целый день. К тому же морозы стоят, а он в такое время не особо любит по тайге шнырять, тем более, если сытый, больше отлеживается в затишье. Бесполезно ждать, пока он выйдет.

Я послушался совета старого охотника. Мы пошли обрат-но на бивуак. Поздно вечером добрались до своей палатки, так и не увидев соболя, а лишь его след, как тень от облака, скользнувшую по склону сопки.

Вечером разгорелся спор, едва не кончившийся ссорой проводников.

- Надо бросать эту волынку, все горы не облазишь,- заявил Авдеев.- Нужно найти местных охотников, они лучше нас знают, есть ли в этих местах соболь или нет. Есть - хорошо, нет - будем подаваться дальше, неча нам без толку по кустам штаны рвать!

- Зачем искать охотников? - возразил Софронов.- Разве они лучше нас знают тайгу? Сами искать соболя будем, в другом месте табором станем. Если здесь не найдем, пойдем на Селемджу искать. Там не будет - тогда можно в Хабаровск ехать!

- Не дело говоришь! Должен быть соболь. Мы трое все осмотреть не сумеем, только напрасно время до весны проведем, а начнет таять, тогда и вовсе ни о каких поисках не может быть и речи. Нам надо больше на охотников полагаться, они свои угодья лучше нас знают. А без соболя как в Хабаровск вернешься? Не для себя, для народа соболь нужен, и с нас спросят - почему не нашли?

- Если нет, где возьмешь?..

- Не то говоришь! С умом искать надо.

- Соболя искать буду, а ходить искать охотников не хочу.

- Нет будешь! Ты говорил - на Зее соболь есть. Я тебя послушался, больше тысячи километров, как дурной, шел…

- Если умный, кто велел?..

- Ты не спеши, дай сказать… Теперь будешь меня слушаться, пойдешь, куда я повелю.

- Начальник есть, он скажет…

Я уже давно видел, что надо вмешаться, но мне хотелось выслушать обоих.

- Авдеев говорит правильно, надо найти местных охотников,- решительно сказал я.- А там видно будет, куда дальше путь держать.

Софронов долго дулся, что-то бормотал по-своему и зло поблескивал глазом. Мне непонятны были причины его недовольства, и я склонен был отнести их просто за счет стариковского упрямства.

Утром мы погрузили все на оленей и двинулись на юг. Перевалив через хребет, мы вышли к небольшой охотничьей избушке. Избушка была бревенчатая, низкая, с пологой, крытой еловым корьем крышей. Ее по самое оконце занесло снегом, громадный белый пласт лежал и на крыше. Такие избушки ставят в тайге обычно русские охотники, предпочитая крышу над головой палаткам. Дверь избушки была распахнута настежь, внутри - темно, а время уже позднее, гадать не приходилось, поэтому я вошел и чиркнул спичкой, чтобы рассмотреть все как следует. Столик, нары и скамейка- вся обстановка избушки - были разворочены и опрокинуты. Даже железная печка валялась в углу. Кто-то похозяйничал. Алюминиевый котелок, смятый в лепешку, со следами острых зубов, валялся на полу. Я поднял его и протянул Авдееву.

- Похоже, что росомаха похозяйничала. Здорово напроказила!

Авдеев повертел котелок в руках и положил на подоконник.

- Это не росомаха, а медведь. Там, возле зимовья, следы есть. Здоровенный медведище, шатун, однако. Голодный, набрел на зимовье и давай шарить. Разве росомаха могла бы скамейки со стояками вывернуть?

- Где же тогда охотник?

- Дня два-три здесь никого уже не было, видишь иней на потолке намерз…- в раздумье проговорил Авдеев.

В зимовье вошел Софронов.

- Худое место. Хозяин ушел, медведь приходил хозяйничать. Как бы опять не вернулся… Зимой в тайге кушать трудно добыть, начнет оленей гонять…

- Как считаешь, давно хозяин ушел отсюда?

- Хотя след твердый стал, иней насыпался, однако, думаю, не больше двух дней прошло. Медведь после приходил, след на следу человека оставил.

На скорую руку поставив все на прежнее место, мы затопили в избушке печь, и через полчаса стало тепло и уютно. За ужином решили, что Софронов останется стеречь оленей, а мы с Авдеевым пойдем на поиски хозяина. Вечер был морозный, ясный, снега не предвиделось, и мы рассчитывали быстро его догнать. Он наверняка охотится где-то поблизости.

День занимался солнечный, тихий, когда мы пошли по следу охотника. Громко потрескивали деревья от мороза, наши усы и бороды быстро посеребрил иней. С ветвей сыпалась кухта (иней), и скоро наша одежда тоже была покрыта блестками инея.

След охотника уводил нас на север. Судя по тому, что обут он был в валенки, это мог быть только русский промысловик, а не эвенк, который никогда на охоте не носит такой обуви. Вскоре на след охотника вышел след медведя. Отпечатки больших когтистых лап говорили о громадной величине зверя.

На всякий случай мы сняли с плеч карабины, отпустили собак. Шли с опаской, откинув предохранители: встреча с шатуном зимой не сулит добра.

Впереди показалась какая-то утолока: снег был истоптан, следы человека перепутывались со следами зверя. Собаки унеслись куда-то вперед, а мы остановились и, вслушиваясь, простояли несколько минут.

В лесу стояло безмолвие. Начали внимательно изучать следы, стараясь по ним определить, что могло здесь произойти. Шаг за шагом, словно строчку за строчкой мы прочли всю трагическую историю.

Медведь, неудовлетворенный скудными запасами охотника, наткнувшись на его след, быстро настиг человека и бросился на него. Охотник поздно увидел опасность, выстрелил, но промахнулся, видно стрелять пришлось впопыхах. Второй раз выстрелить не удалось: зверь вышиб ружье из рук. Оно валялось в снегу, с невыброшенной гильзой в стволе. Подняв ружье, Авдеев внимательно осмотрел его, определил калибр и повесил на сук, чтобы оно было заметно издали. На этом месте медведь схватил человека и ободрал ему голову когтями. Шапка-ушанка валялась со следами смерзшейся крови. Охотнику удалось вырваться из медвежьих лап и он побежал к дереву, пытаясь, видимо, на нем спастись от зверя. Кора была испачкана кровью. Здесь, у дерева, зверь снова схватил его, и снова человек вырвался и бежал, но был настигнут рассвирепевшим зверем, сбит с ног и растерзан. Медведь волочил его по снегу.

Мы пошли по следу и увидели своих собак, которые боязливо обнюхивали кучу свеженаломанных ветвей ельника. Снег вокруг был утоптан широкими медвежьими лапами. Раскидали лапник и разрыли под ним снег… Мы молча сняли шапки: перед нами лежали жалкие останки промысловика.

Авдеев развел большой костер и сделал на старой лиственнице широкие затесы. Затем, раскидав головни, он топором выкопал в оттаявшей земле яму, и мы схоронили в ней погибшего охотника.

Пора была возвращаться в зимовье. Авдеев полагал, что медведь может возвратиться, попасться нам навстречу и советовал держаться настороже.

Подавленные и молчаливые возвращались мы к избушке. Еот и ключ, в устье которого стоит зимовье. Скоро должен показаться дымок, свечкой поднимающийся в такую погоду над лесом. Впереди, среди ельника, что-то мелькнуло. Собаки забеспокоились.

«Может быть, это Софронов отыскивает оленей?» - мелькнуло у меня, но Авдеев поспешно сбросил с плеча карабин. Раздумывать и спрашивать было некогда, я последовал его примеру. Между деревьями мелькал какой-то огромный черный зверь. Он шел к нам, был высок на ногах и не походил на медведя. Уж очень велик! Вот он вышел на открытое место, и мы увидели перед собой громадного шатуна. Прильнув к карабину, Авдеев выбрал удобное место для выстрела, я тоже не спускал мушки с черной туши зверя, который, будто по воздуху, легко и беззвучно, приближался к нам по пушистому снегу.

Стрелять на ходу было рискованно, подпускать шатуна ближе тоже было неразумно. Авдеев слегка свистнул. Зверь мгновенно остановился, встал на задние лапы и застыл, как изваяние. Теперь он мне казался великаном, и ствол винтовки, направленный в его косматую грудь,- тонким, как тростинка.

Где-то в глубине души тоскливо заныло и засосало. Мне сделалось жутковато, может быть потому, что в глазах еще стояла недавняя картина расправы зверя над человеком.

Звуки наших выстрелов слились в один. Черный зверь опрокинулся и завертелся на месте, вздымая облако снежной пыли. Затем он поднялся, шатаясь отошел в сторону и обняв толстую ель лапами, прислонился к ней, словно боясь упасть.

Желая побыстрее покончить с шатуном, я послал в него еще одну пулю. Произошло неожиданное: после выстрела зверь с быстротой дворовой собаки с громким ревом бросился на нас. Откуда только у него взялись силы! Я оцепенел от неожиданности и даже забыл, что у меня в руках винтовка.

Авдеев тоже медлил, не стрелял. Старый промысловик не растерялся, подпустил медведя почти вплотную и удачным выстрелом свалил его наповал.

Пуля угодила в широкий лоб, и зверь лежал без движения, ничем не реагируя на собак, подскочивших к нему и теребивших его за ноги. Не сводя винтовки с головы зверя, мы постояли немного и только потом приблизились к нему вплотную.

- А может быть, это не тот зверь, а другой? - спросил я Авдеева, все еще не доверяя, что мы могли свалить именно шатуна-убийцу.

- Посмотрим,- сказал Авдеев и, достав нож, стал молча вспарывать тощее брюхо черного великана. Через несколько минут он подал мне кусочек алюминиевого котелка, не переварившийся в желудке. Сомнений не было.

О том, чтобы использовать мясо убитого медведя-людоеда, не могло быть и речи, к тому же зверь был настолько тощим, что шкура буквально приросла к костям.

Я измерил тушу. Длина зверя - 267 сантиметров, высота в холке-135, обхват шеи - 100 сантиметров, длина когтей - 12 сантиметров. Шкура была покрыта редким длинным волосом черного цвета. Толщина кожи достигала одного сантиметра.

Отделив голову и одну переднюю лапу с когтями, похожими на крючья, я положил их в рюкзак, чтобы затем в избушке выварить их и очистить кости от мускулов и сухожилий. Громадный череп я хотел подарить зоологическому музею, а когти оставить себе на память.

Софронов слышал наши выстрелы и уже беспокоился, не случилось ли с нами несчастья?

Мы рассказали ему обо всем. Оставаться далее в избушке со столь печальной славой было тяжело, и мы решили продолжить поиски других промысловиков.

- Ай-яй-яй! Сердитый хозяин тайги был,- говорил Софронов, помогая мне очищать череп медведя.- Хорошо, что убили, а то мог еще какого охотника задавить, оленей всех покушать!