На следующий день мы отправились за добытым кабаном. Приближаясь к тому месту, где было накрыто нами мясо, я заметил какого-то темного зверя, мелькавшего между кустами. Он был возле мяса и теперь старался уйти. Я показал на него Авдееву.
- Харза! - вскрикнул он.- Пускай скорей собак!
Спущенные со сворок собаки устремились за мелькавшим в чаще зверем. Вскоре они стали его настигать, но не тут-то было! С проворством белки харза взобралась на высокий кедр и притаилась в его густой кроне.
Добыть шкурку харзы, или гималайской куницы, было моей давней мечтой, и я, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки, пустился к кедру насколько позволял кустарник.
Авдеев не спеша шел за мной. Он-то знал, что собаки не дадут харзе спуститься на землю и перебежать на другое дерево. Я долго всматривался в густое сплетение ветвей кедра, прежде чем заметил притаившуюся куницу.
- Нужно бы переловить собак,- сказал я Авдееву,- а то попортят шкурку зубами. И вообще зря мы их спустили. И так догнали бы ее, видишь как она проваливалась в снегу. Ей собаки чуть хвост не оторвали!
- Ну нет,- возразил Авдеев.- Без собаки мы бы ее только и видели. Да и на дерево она бы не полезла. Видишь ее хорошо? Не торопись, стреляй по голове малопулькой.
Заменив боевой патрон в карабине на патрон с облегченной пулей, я стал тщательно целиться. Только после второго выстрела зверек закувыркался и бухнулся в снег.
Харза оказалась далеко не черной; хвост, нижняя часть тела и морда были темно-коричневые, а передняя часть туловища и живот - ярко-охристые. Общая длина, как измеряют охотоведы,- от кончика носа до кончика хвоста - сто тридцать сантиметров. Из этой длины полметра приходилось на хвост.
Яркая раскраска, жесткий и редкий волосяной покров говорили о том, что родина харзы - Индия, но куница сумела приспособиться и к суровой дальневосточной зиме.
Прекрасно лазая по деревьям, харза наносит большой ущерб охотничьему хозяйству, а сама по себе как пушной зверь не имеет даже средней цены. Оказалось, что она изрядно утолила голод за счет наших запасов мяса. Но добычу харзы я ставил выше мяса, которое она успела съесть, к немалому удивлению Авдеева.
- И чего ты ею любуешься? За эту тварь даже копейки никто не даст. Самый дешевый зверь, а мяса попортила вдвое против своей цены!
- Евстигней Матвеевич, для музея такой экземпляр дороже трех кабанов, а ты говоришь! Ведь этого зверя только и можно добыть на Дальнем Востоке. Ну-ка попробуй ехать за ним из Москвы, во сколько обойдется? В копеечку влетит…
- Была б нужда за ней ехать! - ворчал Авдеев.- Даром не взял бы такую! Что-нибудь путное - другое бы дело…
- Чем же не путное? Она в тропических джунглях живет, по пальмам лазает, питается там мелкими обезьянками, а тут - в Приамурье зашла, охотится за зайцами, белкой… Редкий зверь!
- Ладно, редкий, так и потроши ее сам, а я рук о нее пачкать не хочу! - и с этими словами он уселся на валежину отдыхать.
Семь месяцев мы были во власти восточносибирской тайги, а теперь, перевалив хребет, шли северными джунглями.
Необычные это были леса. Лианы винограда, китайского лимонника и кишмиша-актинидии обвивали кустарник и забирались на вершины деревьев.
Разорвать лианы было почти невозможно, до того они были крепкие! Только мороз делал их немного хрупкими.
От рук, одежды исходил тончайший запах лимона; это шизандара - китайский лимонник давал знать о себе. Я растирал в пальцах тонкий стебелек и вдыхал чудесный освежающий аромат.
Здесь было такое множество деревьев, что я не мог всех определить, хотя считал себя уже дальневосточником. В отличие от таежных молчаливых лесов жизнь в кедрово-широколиственном лесу проявлялась на каждом шагу. Дятлы были самые различные: желна, большой пестрый, трехпалый, малый пестрый; они постоянно находили себе работу, и их дробный веселый перестук звонко и радостно отзывался у меня на душе. Близка весна! - выстукивали они.- Близка!
Много было поползней, синиц, снегирей, соек, кедровок. Все это были птицы местные или же совершавшие небольшие сезонные миграции; они тоже оживляли природу.
Вечерами бесшумно, мягко, будто на цыпочках, перелетали совы, а однажды утром я услышал уханье филина.
Соболей здесь не было, но зато на снегу во множестве пестрели следы колонка.
В таком лесу глаз не утомлялся от однообразия картин, внимание всегда было начеку, а не засыпало, укачиваемое безмолвием тайги.
Погрузив остатки кабана на нарты, мы засветло доставили его в лагерь. Софронов вернулся поздно, когда мы сняли уже с кабана шкуру. Ему опять не повезло: вспугнул двух изюбрей, напал на след кабана, но догнать табуна не смог - далеко ушли, видно кто-то их напугал.
- Я знаю кто мешал мне сегодня - тигр!
- Скажешь еще! - возразил я.- Откуда он здесь?
- Не знаю откуда. Однако след видел. Кабан тоже почуял -его, далеко пошел в другое место.
- Может быть, след рыси ты видел, или росомахи?
- Ты что, думаешь у меня глаз нету, след понимать не могу? - обиделся Софронов.- Росомахи здесь совсем нету, а рысей я знаю - двенадцать штук убил!
Я был взволнован этим сообщением и обратился к Авдееву, может ли это быть?
- Почему же не быть? Здесь уже тигр бывает, с Маньчжурии заходит, и местный есть,- подтвердил Авдеев.- На Хингане всегда тигры есть, а тут до этого хребта рукой подать. Вот и забрел какой-нибудь. Зверь на ногу легкий, далеко ходит! Ты вот скажи, откуда он здесь, тоже из Индии?
- Нет, в Индии другой вид тигра - тропический, или бенгальский, а у нас в Приамурье - дальневосточный, длинношерстный тигр. Для него это уже давно родные места. В Индии ему теперь делать нечего, там ему климат не подходит. Когда-то, давным-давно, и в Приамурье был тропический климат, росли пальмы, обитали теплолюбивые звери. Потом наступило похолодание, пальмы вымерзли, вымерли южные животные, а тигры приспособились к новому холодному климату. У них отросла длинная шерсть, густая, пышная, и они не боятся морозов и снега. Вот таких животных, сохранившихся от древней природы, ученые называют реликтами…- рассказывал я.
- Хитрый народ пошел теперь,- усмехнулся Авдеев.- До всего доходит. Дотошный народ…
- Скажи, Евстигней Матвеевич, ты ведь раньше был тигроловом, так нельзя ли нам поймать этого тигра?
- Взрослого не поймать,- ответил Авдеев.- Его не остановишь, он всех собак, как мышей, передавит и уйдет. Да и останови, так нам его не связать, силы не хватит. Мы тигрят ловили. Правда, иной котенок, что твой кабан, с центнер весом, и башка у него, как у взрослого, а характер еще щенячий. Постоять за себя не может. Дите, одним словом. Таких вязали, приходилось…
- Тогда мы его застрелим, а шкуру для музея!
- Застрелить не шутка, лишь бы догнать! - усмехнулся
Авдеев.- Ты за кабанами бегал, знаешь, ну а тигр получше кабана ходит!
Идти за тигром Сафронов не выказывал ни малейшего желания.
- Зачем тратить время, ноги бить… Зверь ходит шибко быстро, слышит лучше сохатого, носом чует лучше собаки, глазами видит, как орел. Как к такому зверю подойдешь? Ходи, если хочешь, а я буду палатку сторожить, мясо варить, маломало поправляться буду!
- Конечно, как подойдешь, если ты его больше медведя боишься, - ехидно заметил Авдеев.
- Зачем болтаешь, когда не знаешь? - Софронов сверкнул глазом, как тогда на Лямина в Чумикане.- Храбрый - беги, догоняй, а у меня ноги старые!
На следующий день мы пошли в тот ключ, где Софронов видел след тигра; сам он идти наотрез отказался, да и преследовать одного зверя втроем было бы неразумно. Кто-то должен был остаться с собаками, присмотреть за лагерем.
К тому же в моей коллекции не хватало колонков, а Софронов сказал, что приметил место, где можно поставить капканы.
Пройдя около десяти километров, мы вышли на след тигра. Наши собаки ничем не реагировали, следовательно, тигр прошел давно, несколько дней назад, и его запах вымерз из отпечатков лап.
Мы пошли по следам. Вскоре след привел нас к толстой старой липе. Собаки заволновались, мы подумали, что зверь близко, но дело было не в нем. Возле липы на снегу валялась густая черная шерсть, а снег был утоптан и местами окрашен кровью.
В корнях вековой липы зияло черное отверстие.
Сняв карабин с плеч, мы подошли к дереву.
- Работа тигра,- промолвил Авдеев после беглого осмотра.- Видишь, в корнях липы гималайский медведь сделал себе берлогу, а тигр его учуял, разворотил лапами отверстие, вытащил его оттуда и задавил…
- А где же тогда медведь? - наивно вырвалось у меня.
- Известно, сожрал он его. Вот и лапа одна валяется…
Подняв из снега уцелевшую медвежью лапу с загнутыми, как крючья, когтями, Авдеев определил, что вес медведя не превышал пяти пудов.
- Мелкий медведишко был - муравьятник! - Недоеденные остатки медведя растащили вороны и колонки, следов которых было вокруг множество.
- Голодный был тигр,- сказал Авдеев.- Съесть такую зверину… Аппетит, нечего сказать!.. И надо же вытащить из дупла косолапого, ведь он тоже царапаться может! Поди упирался крепко…- Забросив на плечо карабин, он кивнул мне головой:
- Пошли дальше!
Два дня мы брели по следу тигра. Зверь уходил строго на запад. Видимо, медвежатина была настолько сытной, что он не обращал внимания на следы кабанов и изюбров, которые пересекал. Какая-то непонятная нам нужда гнала его в одном направлении.
Усталые, мы присели на валежину.
- Не догнать нам его, далеко пошел, куда-то на новые места,- уныло проговорил Авдеев.- Пойдем назад? А?..
Я кивнул головой в знак согласия.
Софронов, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, был очень рад, что мы вернулись.
- Завтра хотел за вами идти! - сказал он.- Думал взять пустую нарту и ехать.
Он изловил четырех охристо-рыжих колонков и преподнес их мне.
- Бери, ты просил, Саша!
Мы сытно покушали и легли отдыхать у теплой печки.
Дни становились заметно теплее, на косогорах снег подтаивал, оседал и ночью образовывался наст.
По такому снегу легко ходить только в морозик рано утром и вечером.
Надо было торопиться, пока не наступила распутица, тем более что мы шли на юг, а не на север.
Недели через полторы мы поднялись на гребень сопки и остановились. Издали еле слышно донесся непонятный звук. Авдеев стал вслушиваться, как это делает иногда сохатый, поворачивая голову, чтобы учуять, откуда идет звук.
Мы тоже стали прислушиваться, и звук дошел до нас, радостный, вселивший в меня бодрость и желание прыгать, петь…
После восьми месяцев скитаний я услышал паровозный гудок. Я его сразу узнал и чуть не задушил в объятиях своих друзей.
- Паровоз! Вы понимаете, паровоз? Конец нашим скитаниям, нашим трудностям!
Был золотистый угасающий вечер. Солнце село за дальние сопки, но последние лучи еще пронизывали лес и долину, раскинувшуюся перед нами. Только внизу долины уже расстилалась голубая вечерняя дымка, и вдруг над ней протянулся белый след паровозного дыма. Поезд шел на Москву.
А еще дальше, там, откуда выполз этот червячок дыма, вдруг заискрились слабые звездочки огней. Это в поселке Бира зажгли электрический свет.
Я подбросил шапку и крикнул «ура!».
- Пойдем на станцию? - спросил Авдеев.- Или нет?
- Зачем? Тайга лучше. Ночуем, потом станцию пойдем смотреть,- ответил Софронов.
Пришел конец нашему путешествию.
Мне остается сказать немногое. Приехав в Хабаровск, я не застал там Абрекова. Он знал, что основная масса соболей находится в верховьях Буреи, не разрешал там промысла, так как рассчитывал сам сделать это «открытие». Увидев во мне соперника, он решил направить экспедицию по пустым местам. Ему это удалось бы, возможно, но у Лямина в Чумикане была совершена кража. Во время следствия ящик с документами сразу же был опечатан и началась ревизия, чтобы установить действительный размах хищения. Таким образом, Лямин, старый приятель Абрекова, не смог уничтожить частных писем, которые он по беспечности сунул в ящик вместе со служебными бумагами.
Письма попали в руки следователя, который сообщил об этом Скалову, а тот разослал по всем сельским советам на моем пути телеграмму.
Через месяц, дождавшись своего груза с коллекциями, я сел в поезд, чтобы ехать из Хабаровска в Москву и доложить о результатах первого этапа экспедиции.
Меня провожали Авдеев и Софронов. Они должны были с первым рейсом шхуны «Пушник» уйти в Чумикан.
Я обнял Софронова, и мы поцеловались.
- Хороший ты мужик, Саша! - сказал старик.- В Чумикан приедешь - заходи, опять в тайгу пойдем.
- Спасибо, Софроныч, приеду!
- Ну, Авдеич, не прощаюсь! Скоро увидимся, когда пойдем в новую экспедицию.
- Поживем - увидим, пошто вперед загадывать,- ответил этот славный бородач, ставший мне как родной отец.
- Смотри не засиживайся в Москве!
- Что вы! Мне теперь без Дальнего Востока не жить!
- Это ты правильно говоришь. Край хороший!
- Чудесный край!
- Счастливого пути, Саша!
- Спасибо за все, друзья!
