Рышард Клысь дебютировал в литературе романом «Дорога в рай» в 1960 году. Его книга выгодно отличалась от многих других дебютов той поры и как бы противостояла литературной моде. В прозе молодых возобладал тогда (к счастью, ненадолго) так называемый «малый реализм»: инфантильные, подчеркнуто приземленные персонажи, не очень понимающие, чего они хотят, чего добиваются в жизни, безвольно подчиняющиеся всякого рода жизненным неурядицам и неувязкам.
С.Ларин
А Клысь повествовал совсем о другом. И герои его действовали и размышляли иначе. Он воспроизвел один из последних моментов минувшей войны. В Бещадских горах горстка героев из Армии Людовой своим огневым заслоном прикрывает отход большой группы еврейских женщин и детей, которую им удалось вывести из зоны фашистского оцепления и, по договоренности с советским командованием, переправить в расположение наших частей, наступающих с востока.
В неравной схватке с эсэсовцами погибают все главные герои книги. Погибают, сознательно идя на эту жертву, чтобы спасти сотни человеческих жизней…
И написана книга была крепкой, уверенной — для дебютанта — рукой. Слишком профессиональным казался авторский почерк. Это обстоятельство и заставило некоторых критиков заговорить о несамостоятельности и подражательности писателя. Трагическая страница военных лет, смертельная схватка на несколько экзотичном фоне диких Бещад показалась им всего-навсего ученическим копированием испанского романа Хемингуэя.
Конечно, не обошлось без определенных творческих влияний и подражания автора некоторым литературным образцам, в частности и Хемингуэю. Даже сама история любви сумрачно-романтического Морро, командира отряда бойцов Армии Людовой, к девушке из гетто перекликалась с некоторыми страницами романа «По ком звонит колокол».
Но незаемными были драматический накал событий, поступки и рассуждения людей, накануне своей гибели думающих о будущем, о необходимости сражаться с врагом ради завоевания свободы. Именно царство свободы, куда герои Клыся «грудью пролагают дорогу себе», и является тем раем, без которого они не мыслят и самой жизни…
«Выламывание» Клыся из общей волны тогдашних дебютов было не случайным. Он оказался старше многих дебютантов: ему в то время исполнилось 32 года. За спиной у писателя было нелегкое — в оккупации — детство и юность. Война коснулась и его своим краем: в начале 1944 года Клысь примкнул к Сопротивлению, вступил в ряды Армии Крайовой, успел побывать в застенках гестапо, откуда ему чудом удалось бежать. Конец войны застал его в Бещадах — там, где и развертывается действие его первого романа. Романа, который, несмотря на некоторую несамостоятельность отдельных «партий», явился итогом какого-то (и немалого!) жизненного опыта автора. Ведь и в послевоенные годы далеко не сразу удачно сложилась писательская судьба: были и срывы, и блуждания, и мучительные поиски себя, своего места в жизни…
Подобным же итогом авторских раздумий о времени, о предназначении человека был и следующий роман Клыся — «Какаду», снова написанный им на материале военных лег. Роман, который некоторые польские критики не без оснований считают лучшей книгой Клыся, хотя он после этого опубликовал еще несколько произведений.
В этой книге Клысь намеренно убирает всю «экзотику», которая была в первом его романе, все, что может отвлечь внимание читателя от главных событий. Здесь нет ни стрельбы, ни погони. Перед нами будничный день оккупации и «будничная» же поездка одного из бойцов Сопротивления по железной дороге. Он везет чемодан с оружием, чтобы передать его дальше, по цепочке. Это его работа, которую он выполняет уже три года подряд. Обычная поездка, какие были не раз и еще будут. И «обычность» ее подчеркнута всем ходом повествования, нарочитой замедленностью рассказа, повторяемостью отдельных моментов, которые уже памятны герою по прошлым поездкам. За все время путешествия ему так и не придется ни разу пустить в ход оружие, ибо до этого дело не дойдет. Но от главы к главе внутреннее напряжение в романе нарастает. И автор проявляет незаурядное мастерство, добиваясь этого скупыми, сдержанными средствами. Своеобразной кульминацией путешествия оказывается почти фантастическая в условиях оккупации продолжительная беседа героя с майором вермахта, с которым случай сводит его в одном купе.
Чем же примечательна эта встреча? Почему она оставляет настолько глубокий след в сознании героя, что он вспоминает о ней через год, вспоминает с тягостным, грустным чувством? Необычность ее в том, что она выходит за рамки представлений молодого подпольщика. Ему кажется, что этот враг просто умнее, а значит, и коварнее, вероломнее многих других, встреченных им раньше. Опыт подпольной борьбы приучил его в каждом немце, одетом в военный мундир, видеть врага, не доверять ему. Не верит он и случайному своему попутчику, который обещает ему помощь в случае, если нагрянет полицейский патруль. С еще большим недоверием воспринимает он все попытки майора вызвать его на откровенный разговор. Впрочем, он и мало подготовлен к такому разговору. Тем более, что немец многоопытен и мудр, а он молод, порывист и горяч, и нервы его напряжены до предела в этой необычной ситуации. Он не очень задумывается поэтому над каждой сказанной фразой. Например, над тем, что оба они, как заявляет он, выступают по отношению друг к другу то в роли палача, то в роли жертвы, в зависимости от игры случая.
В этих словах героя звучит скорее напускная бравада. Ведь ему важно показать немцу, что он чувствует себя хозяином положения. Однако тот с искусством Ивана Карамазова подхватывает эту мысль и развивает ее дальше, предлагая считать, что оба они — два палача, мирно путешествующие в одном купе и обсуждающие тяготы своей нелегкой профессии. Естественно, что этот ответный монолог немецкого майора, монолог как бы с двойным дном отнюдь не настраивает героя на большую откровенность, не усыпляет его бдительности, не умаляет настороженности и недоверия…
Тем большее потрясение переживает он, когда немецкий офицер, с риском для самого себя спасший его от рук гестапо, в результате фатального стечения обстоятельств гибнет от руки подпольщиков прямо на глазах героя. Может быть, именно поэтому герою долгое время не дает покоя мысль, что он «в немалой степени был виновником» нелепой гибели немца, о котором он размышляет впоследствии как о «погибшем брате». И сама эта встреча в поезде оказывается поворотным пунктом в дальнейшей биографии героя. На исходе войны жизнь поставила перед ним новые проблемы.
Разумеется, все пережитое отнюдь не побудило молодого подпольщика отказаться от дальнейшей борьбы с фашизмом, перейти на пацифистские позиции, когда его родина все еще оставалась под пятой оккупантов. Как и персонажи романа «Дорога в рай», он понимает, что свободу не ждут, ее завоевывают. И он продолжает эту борьбу. Но он многое пересматривает в своей системе взглядов. Постепенно он становится убежденным, сознательным бойцом Сопротивления, хотя, по собственному его признанию, он только по чистой случайности оказался на стороне левых. И осознать все это герою помогает опять-таки эта встреча с майором вермахта, закончившаяся для последнего столь трагически. Ведь герой понимает, что как раз недостаточная его идейная зрелость, неопытность помешали ему увидеть, кто перед ним: враг или друг?… Именно эта встреча и позволила ему по-новому ощутить весь бесчеловечный смысл войны: «… я понял, что в этот вечер от наших рук погиб кто-то близкий, и в первый раз за все последние годы осознал, что и они тоже теряют людей, которые должны жить ради того дня, что когда-то все же наступит»…
Недавно польский еженедельник «Культура» ознакомил своих читателей с дискуссией, которая завязалась у писателя Романа Братного с западногерманским историком Петером Аурихом. Аурих обвинил современную польскую литературу в том, что она напрасно растравляет раны, полученные во время войны и оккупации Польши. Он пишет: «Показ того, что, несмотря на все это, у нас существуют предпосылки для налаживания новых, добрососедских отношений, представляется мне более перспективным, нежели неустанное изображение картин преступления и насилия, тем более что шаблонные приемы не способствуют убедительности этих образов».
Налаживание добрососедских отношений — дело действительно хорошее и перспективное. Однако нельзя не признать убедительными возражения Р.Братного. «Ваше сожаление по поводу того, что польская литература почти маниакальным образом раздирает раны, не обосновано, — подчеркивает он. — Наша литература только напоминает о прошлом. Это неверно, будто она несправедлива по отношению к тем справедливым, которых только превратности военной стихии заставили натянуть на себя мундир вермахта…»
Роман Р.Клыся «Какаду», со всей его проблематикой, оказывается в русле завязавшегося спора. Тут звучит голос писателя-гуманиста. Важно, чтобы появилось желание услышать его слова!…
