Эйвон полна уток, пивных банок и пустых пакетов из-под чипсов. Мочу, оставшуюся после вечера пятницы, смыло куда-то к черту, туда, куда обычно смывается моча. Среди мусора плавают пучки травы. Кто-то — кто-то с худшей работой в мире — прошелся вдоль реки и подобрал все использованные резинки. Как ни странно, вид все равно красивый. Темная вода отражает солнце и играет тенями, хотя, если честно, я не особый ценитель природы. Эту реку вообще можно было бы забетонировать, мне все равно.

Когда я подхожу ближе, Мелисса отворачивается, как будто я настолько незначителен, что на меня даже смотреть неинтересно. Через несколько секунд она снова смотрит на меня. Я начинаю осознавать, какая боль терзает мою промежность. Как будто оставшееся яичко испытывает страшную тоску по утерянному собрату, и ему страшно в присутствие женщины, которая это сделала. Останавливаюсь в метре от скамейки. Она не двигается с места. Сердце у меня тяжело бьется в такт с пульсирующим яичком. Не понимаю, что меня вдруг так напугало.

— Присаживайся, Джо.

Она не расстается со своей улыбкой.

Я отрицательно качаю головой.

— Рядом с тобой? Шутишь?

— Все еще сердишься на меня? Да ладно тебе, Джо, надо двигаться дальше.

Двигаться дальше? Это я слышал после того, как папа умер. Вечно люди слышат эти слова. Наверное, Кэлхауну это тоже говорили, после того как его сын повесился. Неужели мы живем в таком одноразовом обществе, что нам нельзя даже сохранить свою ненависть или свое раскаяние? Мне хочется наклониться к ней и показать, что я смогу двигаться дальше не раньше, чем проделаю пару вещичек. Но я не могу. Слишком много людей вокруг. Слишком рискованно. Даже если у меня получится сломать ей шею и сбежать, я понятия не имею, где мой пистолет. Наверное, он у кого-то, кто пошлет его в полицию, если с ней что-то случится.

— Милая у тебя работа, Джо.

Пожимаю плечами. Понимаю, куда она клонит, но позволяю ей продолжать.

— Уборщик в полицейском участке. Это позволяет тебе получить доступ к определенной информации — улики, отчеты, фотографии. Скажи, а ты когда-нибудь хотел быть полицейским? Может, пытался и не получилось? Или ты и не пытался, потому что знал, что они догадаются, какие извращенные мыслишки копошатся у тебя в голове?

— Как насчет тебя, Мелисса? Ответь, а ты когда-нибудь пыталась?

— Ты когда-нибудь пытался загрязнить улику?

Если это все, что она имеет мне сказать, то никаких проблем у меня нет.

— Ты завидуешь.

— Тебе?

— Тому, что я работаю со всеми этими полицейскими и со всей этой информацией.

Она подносит левую руку к губам и начинает медленно водить по ним пальцем, как в ту ночь. Она увлажняет палец и продолжает водить им по губам. Потом резко отводит руку, проводит ею по груди и кладет ладонь на колени.

— Мы не так уж отличаемся друг от друга, Джо.

— Сомневаюсь.

— Ты замечал, какой там запах?

— Какой запах?

— Ты там каждый день работаешь, наверное, привык. Но там особый запах. Слегка пахнет потом и незапекшейся кровью, и в этом власть. Власть и контроль.

— Это кондиционер.

— А сегодняшний день выдался забавным, Джо. Мне удалось увидеть то, что ты видишь каждый день. Не слишком ли лакейская должность для такого, как ты?

— Я занимаюсь этим, потому что мне нравится моя работа, вот и все.

— Тебе хорошо платят?

— А нужно, чтобы хорошо платили?

— Знаешь, что меня смущает?

— Наверное, тебя многое смущает.

Ее улыбка становится шире.

— Откуда у тебя деньги на дорогое оружие, красивые вещи, хорошие часы, если ты живешь в квартире, больше похожей на крысиную нору.

Мысль о том, что она была в моей квартире, буквально гложет меня. Мне ненавистна сама мысль, что эта женщина убиралась там. Ни за что на свете я не поблагодарю ее за это.

— У меня хороший бухгалтер.

— Уборщикам неплохо платят, а?

— На оплату счетов хватает.

— Хорошо, что у тебя есть наличка из других источников.

— Ты о чем?

— Я о том, что у тебя наверняка отложены деньги.

— Есть пара сотен долларов. А что?

— Врешь. Сколько у тебя отложено?

— Я тебе только что сказал.

— Нет, не сказал. Пора бы быть честным со своим партнером, Джо.

— Что? — спрашиваю я и вдруг четко понимаю, в какую игру мы сейчас играем.

— Ты слышал.

— Нет, конечно.

Она закидывает голову и начинает смеяться. Громко. Это приводит меня в ярость. Никто надо мной не смеялся со школьных времен, когда этот смех сопровождался словами «крутые яйца» и преследовал меня, куда бы я ни шел. На нас оглядываются. Все, что я могу сделать, это стоять и ждать, пока она отсмеется. Наконец она замолкает.

— Мы партнеры, Джо, нравится тебе это или нет. Особенно после того, что я только что для тебя сделала.

— И что же?

— Я дала полиции подробное описание твоей внешности.

Сжимаю кулаки.

— Спокойно, мой мальчик. Я дала им описание другого человека.

— Почему?

Но я уже знаю ответ: потому что она хочет денег.

— А почему бы и нет?

— Перестань ходить вокруг да около.

— Тебе не нравится? А что тебе нравится, Джо?

— Может, рассказать тебе, что я хотел бы сделать?

— Я представляю. Знаешь, — говорит она, — забавно было прийти туда и поговорить с детективами, посмотреть насколько они умны или, в данном случае, не умны. Их обмануть проще, чем я вообще могла себе представить. Наверное, я всегда представляла их иначе, но они просто люди, Джо. Как ты или я. Наверное, поэтому тебе все так здорово удается. Если честно, все это меня немного разочаровало. В некотором смысле.

— Не уверен, что вообще существует кто-то похожий на тебя или на меня, — говорю я.

Она медленно кивает.

— Наверное, ты прав.

— Так почему ты это сделала? Ради чего ты пошла туда?

— Ради денег.

— Опять двадцать пять. Хорошо бы тебе начать слушать, что я говорю. Дай-ка попробую повторить помедленнее. У меня. Нет. Никаких. Денег.

— Да ладно, Джо, не скромничай. Я уверена, что даже если у тебя нет денег, человеку с твоими способностями не составит никакого труда их достать. Где-то сотню тысяч.

— Ты видела, как я живу. Как ты предлагаешь раздобыть мне столько денег?

— Тебя как будто распирает от вопросов, Джо, а должно было распирать от ответов. Да и нет. Это единственные два слова, которые я хочу от тебя слышать.

— Послушай, раздобыть такое количество налички невозможно в принципе.

— Ты всегда можешь пойти и написать чистосердечное признание. Тогда половина у тебя уже будет.

Мелисса говорит о тех пятидесяти тысячах долларов, которую государство пообещало любому человеку, предоставившему информацию, которая помогла бы схватить убийцу. Не могу поверить, что так мало, учитывая, что после того, как я убил первого человека много лет назад, за меня предлагали столько же. Наверное, это доказывает, что одни люди стоят больше, чем другие.

Недопустимо, чтобы награда за мою поимку оставалась такой низкой. Если бы Мелисса хотела этих денег, ей нужно было просто меня сдать. Или дело вообще не в деньгах, или она ждет, пока награду повысят, чтобы меня засадить. Только сначала она еще хорошенько помучает меня и использует, чтобы разжиться деньгами на стороне. Я для нее — просто удачная инвестиция. Как будто она приобретает долю акций.

— Я тебя убью. Ты ведь это понимаешь, правда?

— Знаешь, Джо, мне будет приятно с тобой работать. Ты действительно очень забавный.

Она встает, одергивает свой помявшийся костюм, откидывает волосы назад. Она так прекрасна, что захватывает дух. Я хотел бы, чтобы она была мертва. Она протягивает мне коробку.

— Что это?

— Мобильный телефон. Держи его при себе, потому что я тебе позвоню через пару дней.

— Когда?

— В пять часов. В пятницу.

Я заглядываю в коробку. Дорогой новенький телефон. Интересно, может, она купила его на деньги, которые украла у убитой проститутки?

— Знаешь, Джо, мне кажется, это начало прекрасной дружбы. Так, по-моему, они говорили?

Я отвечаю, чтобы она отправлялась к черту.

— Ну, я, естественно, не упоминаю о том, что, если со мной что-нибудь случится, оставшаяся улика, которая у меня на тебя есть, отправится прямиком в полицию, вместе с подробнейшим отчетом.

Естественно. И это не единственное, чего она не упоминает. Разумеется, рано или поздно я убью эту женщину. Только сначала мне нужно хорошенько сделать свое домашнее задание. В этом я спец. Вся жизнь зависит от того, умеешь ли ты делать свое домашнее задание. И на это у меня есть время до пятницы, до пяти вечера. Она начинает рассказывать мне правила игры. Мне предстоит зарядить мобильник, когда я приду домой, потому что она будет на связи. Напоминает, что у нее остался пистолет, на котором есть мои отпечатки. Впоследствии его можно будет использовать как орудие убийства. Она говорит, что стерла мои отпечатки с ножа перед тем, как сказать полиции, где он может быть найден, но мне от этого не легче.

Когда она уходит, я остаюсь бессмысленно глядеть на воду, барабаня пальцами по крышке портфеля, наблюдая за птицами. Выстукиваю ритм, который никогда раньше не слышал. Похоже, моя жизнь следует этому ритму. Некоторые утки оглядываются на меня. Может быть, им тоже нужны деньги.

Сто тысяч долларов — это сумма, которую я даже не могу толком осознать, и я уже точно знаю, что никогда не раздобуду столько денег.

Интересно, Мелисса это понимает? Даже если случится чудо, и я их достану, ничто не, помешает ей потребовать столько же на следующий год, или на следующий месяц, или даже на следующий день.

Водитель в автобусе оказывается скучающим сорокалетним мужчиной со слуховым аппаратом, который орет мне «привет», когда я вхожу, и «удачи», когда я выхожу. Придя домой вижу, что лампочка на автоответчике мигает. Нажимаю кнопку для того, чтобы услышать мамин голос, требующий, чтобы я пришел к ней сегодня на ужин. Когда она настаивает, лучше идти. Она также говорит, что звонил Уолт Чедвик и пригласил ее на обед. Она приняла приглашение и пересказывает весь их телефонный разговор до тех пор, пока в моем автоответчике не заканчивается пленка.

Когда я открываю дверь в ванную, оттуда выскакивает кот, и я чувствую себя виноватым, потому что совершенно забыл о нем. Я принимаю душ, привожу себя в порядок, одеваюсь в приличную одежду, надеясь, что маме не удастся найти в моей внешности ничего, по поводу чего можно было бы поворчать. Снова запираю кота в ванной, пообещав ему купить какой-нибудь еды на обратном пути.

Краду машину и паркуюсь в одном квартале от маминого дома. Услышав шум прибоя, начинаю улыбаться. Представляю, как спускаюсь к пляжу и иду купаться. Чтобы представить себя мокрым, воображения уже не хватает.

Я на полпути к двери, как вдруг мама открывает ее и выходит на улицу. Выглядит она лучше, чем за последние несколько лет. Я не успеваю и слова сказать, как она обнимает меня. Я тоже обнимаю ее — умудряясь обезопасить свой пах — чтобы избежать дергания за уши.

— Я так рада тебя видеть, Джо.

— И я рад тебя видеть, мам.

Она отодвигается от меня, но оставляет руки на моих плечах.

— Уолт пригласил меня завтра на обед. Знаешь, я не видела Уолта с похорон, а ведь твоего отца нет в живых уже шесть лет.

— Восемь, мам.

— Как летит время, — говорит она и ведет меня внутрь.

Оно летит, когда тебе хорошо. Так что не знаю, почему это оно так быстро пролетело для мамы.

— И куда вы пойдете? — спрашиваю я.

— Он мне не сказал. Сказал, что сюрприз. Он заедет около одиннадцати.

— Здорово.

— Я пойду в этом. — Она поворачивается кругом, чтобы показать мне платье — нечто уродливое с длинными рукавами, выглядящее так, будто сначала было сшито из использованной мешковины, а потом вымочено в крови.

— Что ты думаешь?

— Даже не помню, когда в последний раз видел тебя такой красивой и такой счастливой, мам.

— Хочешь сказать, что я никогда не выгляжу счастливой?

— Вовсе нет.

Она хмурится.

— Значит, что я никогда не выгляжу красивой.

— Я этого тоже не говорил.

— Тогда что ты говоришь, Джо? — раздражается она. — Что, я не заслуживаю счастья?

— Да ничего такого, — говорю я. — Просто говорю, что ты здорово выглядишь. Я уверен, что Уолт будет просто очарован.

Похоже, я попал в точку, потому что ее лицо расплывается в улыбке.

— Ты так думаешь?

— Иначе и быть не может.

— Значит, тебя это не беспокоит?

— Что именно?

— Твоего отца уже шесть лет как нет…

— Восемь.

— И я просто иду пообедать с Уолтом. Я не выхожу за него замуж. Я не прошу, чтобы ты называл его папой.

— Я знаю.

Она наклоняется и, вместо того, чтобы ударить меня, снова обнимает.

— Мы должны быть благодарны тебе, Джо, — шепчет она. — Если бы не ты, он бы никогда не позвонил.

Мама накрывает на стол. Вместо котлет она приготовила цыпленка, которого купила со скидкой на прошлой неделе. Цыпленок слишком большой для двоих, но остатки, половину как минимум, она уберет в холодильник. К счастью, она приготовила его практически идеально. Одна из немногих вещей, которые маме еще удается делать правильно. Цыпленок оказывается сочным и ароматным, и скоро с моих пальцев начинает капать куриный жир.

— Я позвоню тебе завтра вечером, Джо, и расскажу о нашем обеде.

— Угу.

— Может, в эти выходные мы выберемся втроем куда-нибудь поужинать. Хочешь?

— Конечно. Было бы очень мило, — говорю я, не успев придумать ничего похуже. Хватаю салфетку, которую дала мне мама. Она всегда говорила, что я ем неряшливо.

Она забирает пустые тарелки и начинает убираться. Я заворачиваю кусок курицы в салфетку и убираю в портфель, для кота. Мои руки покрыты жиром.

— Я только пойду руки помою, хорошо, мам?

— Хорошо, Джо.

Иду в ванную, доедая по пути кусок цыпленка. Когда прохожу мимо туалета, представляю ее сидящей там с ночной рубашкой, обмотанной вокруг пояса, с очками на носу, состыковывающей очередные две детальки паззла. Падаю на колени и, опустив голову, фокусируюсь на ковре. Тошнота постепенно проходит. Когда я включаю свет в ванной, пальцы соскальзывают с выключателя. Отдергиваю занавеску в душе. У мамы совмещенные душ и ванная, но она всегда пользуется только душем. Я пытаюсь открыть кран, но пальцы опять соскальзывают, поэтому я нагибаюсь и просто начинаю вытирать жир о дно ванны. Трачу на это около минуты, покрыв хорошую площадь. Жир довольно легко сходит с моих пальцев и с ладоней тоже. Он светлый, поэтому мама ничего не заметит. Она сможет это разглядеть, только если посмотрит на ванну под определенным углом и при определенном освещении. Я доедаю курицу. Она остыла. Берусь за кран, теперь он легко открывается. Мою руки и возвращаюсь на кухню.

— Уолт был так мил по телефону, Джо.

Уолт. Жаль, что я его тогда отпустил.

— Да, он и мне показался очень милым, мам.

Я сажусь за стол, а она заканчивает мыть посуду. Предлагаю помочь ей вытереть тарелки, но она отказывается. Продолжаю наблюдать за ней, размышляя, каково это — быть женщиной, родившей меня. Как она может думать, что я голубой? Что я ей сделал, что она так думает? Я ее сын, а она даже не окажет мне любезности в том, чтобы усомниться.

Я не голубой, мам. Я не голубой.

Она бубнит о Уолте еще час или около того, перед тем как наконец меня отпустить. Стоя на пороге, окруженный ночью, шумом прибоя и влажным и теплым воздухом, который чуть касается моей кожи, я поднимаю голову и смотрю на звезды, и все они наблюдают за моей матерью. Когда-нибудь ее дух поднимется туда, в рай, к Богу. Она сможет снова разговаривать с папой.

Я начинаю хихикать. И папе, и Богу предстоят тяжелые времена.

Я обнял ее перед тем, как уйти. Я буду по ней скучать.

Паркую ту же украденную машину за квартал до дома. Быстро приближается пятница, и…

Господи!

Я роняю портфель и бегу к аквариуму. Несколько ножей выпадают из чехлов, и звук получается как от цимбал. Погружаю обе руки в аквариум. Вода внутри мутная. По поверхности плавают несколько десятков чешуек. Засовываю руки поглубже, ощупью пытаюсь найти своих рыбок и, практически одновременно, нахожу их глазами. Одна из них валяется перед моей кроватью. Другая — около кухни. Обе покрыты кровавыми царапинами. Сообщение, оставленное Мелиссой, вполне очевидно.

Я подхожу к Шалуну, как вдруг из-под кровати выскакивает кот, цепляет когтями рыбку, отшвыривает ее на другой конец комнаты, бежит за ней, берет в зубы и снова бежит к кровати. У самой кровати рыбка выпадает у него из пасти, но кот продолжает бежать, либо понимая, что его застукали и он здорово влип, либо все еще думая, что рыбка у него в пасти. Как бы там ни было, он бежит, бежит так, будто и не ломал никогда лапу, и я понимаю, что все это сделала никакая не Мелисса.

— Сукин сын! — ору я, шагнув к Шалуну и опустившись рядом с ним на колени. Он выглядит мертвым. Я беру его в руки — он холодный, но рыбы и должны быть холодными, правда? Отношу его к аквариуму и бросаю в воду, надеясь, что время еще есть и я успею его вернуть. Подбираю Иегову, доношу до аквариума и тоже бросаю в воду. Шалун уже плавает брюшком вверх. Через пару секунд Иегова к нему присоединяется.

Я кружу их по аквариуму, заставляя плавать вдоль стенок, а потом давлю на их маленькую грудь и, хотя все это кажется бесполезным, окончательно сдаюсь лишь минут через десять. Резко разворачиваюсь и встаю прямо перед постелью. Этот чертов дорогущий кот убил моих двух лучших друзей. Я кидаюсь на кровать, беру ее за края и ставлю на бок. На пол ссыпается куча мусора. Матрас и простыни соскальзывают. Мой пах начинает побаливать, но не так, как болит сердце. Кот смотрит на меня снизу вверх, в полном шоке, голова его чуть повернута набок, а глаза вытаращены. Когда я наклоняюсь, чтобы схватить его, он начинает пятиться. Уши у него прижаты, и выглядит он так, будто готов меня убить. Тогда я вытягиваю ногу и пытаюсь наступить ему на спину, но он видит это и замирает прямо передо мной, поэтому мне приходится скорректировать траекторию, и, когда я это делаю, мой пах взрывается болью. Я резко опускаю ногу на пол, на то место, где только что был кот, и невыносимая боль в моем фантомном яичке заставляет меня упасть на колени.

Котяра останавливается ровно в середине комнаты и садится. Молча смотрит на меня. Уши его уже не прижаты. Я чуть прикрываю ладонью оставшееся яичко. Ладно. Пора сменить тактику.

— Эй, котик. Иди сюда, киса. Я просто хочу тебя погладить.

Начинаю щелкать своими чертовыми пальцами, потому что, по-моему, котам это нравится. Продолжаю щелкать ими, и в голове моей прокручивается фильм, в котором я играю главную роль и в которой сворачиваю шею этому идиотскому коту. Похоже, кот смотрит тот же фильм, потому что он не двигается с места. Я направляюсь к портфелю. Мы оба, кот и я, смотрим на нож, который я вытаскиваю, и мы оба знаем, что он может сделать. Кот знает, что я собираюсь проверить, сколькими способами можно освежевать его тушку. Вижу, как в лезвии отражаются мои глаза. Пару секунд я просто смотрю в отражение, и все, что мне приходит в голову, это то, как мои глаза похожи на папины. Мысли о папе навевают вдруг еще большую грусть по тем, кого я любил и кого потерял, после чего меня захлестывает бешеная злость на кота, из-за которого мне так грустно.

— Хороший мальчик. Давай же, — продолжаю я щелкать пальцами. Кот мяукает.

Тогда я кидаю нож. Я шустрый. И нож шустрый. Кот еще шустрее. Лезвие втыкается в пол ровно в том месте, где кот сидел долей секунды раньше. Потом он разворачивается ко мне спиной и медленно идет к кровати. Я иду к ножу, когда раздается телефонный звонок. Не хочу отвечать. Все, чего я хочу на данный момент — это убить проклятого кота. Яичко болит адски. А телефон все звонит и звонит.

Я выдергиваю нож из пола и снова швыряю в кота, кот делает прыжок вперед, и нож у него из спины не торчит. Оглядывается и смотрит на меня.

— Я тебя убью, маленький ублюдок.

Кот шипит мне в ответ.

Телефон продолжает звонить. От этого звонка у меня начинает болеть голова. Звонок, звонок, чертов звонок. Почему автоответчик не отвечает?

Я беру еще один нож и осторожно встаю на ноги. Боль в паху все сильнее. Медленно иду к телефону. Он перестал звонить, и автоответчик записывает сообщение. Звук выключен, и я ничего не слышу. Поднимаю трубку, прервав запись.

— Алло? — отвечаю я, надеясь, что золотые рыбки — это единственное, что я сегодня потерял, но предчувствие говорит мне, что с мамой что-то случилось. Оно вернулось, заполнив мои мысли. Почему жизнь так жестока к тем, кого я люблю? И почему те, кого я люблю, предают меня? Я взял кота и подарил ему дом, а он в благодарность сделал это.

— Джо? Привет, это Дженнифер.

Дженнифер? Откуда она знает мою маму?

— Чем могу помочь, Дженнифер? — слышу я собственный голос.

— Ты не поверишь, но мы только что нашли хозяина кота!

Голос ее звучит возбужденно. Смотрю на кровать. Кот все еще сидит там. Прицеливаюсь ножом.

— Правда?

Это означает, что мама жива и здорова. Слава богу!

— Правда! Ведь здорово?

— Кота у меня больше нет, — говорю я, раздумывая, с какой силой нужно метнуть нож, чтобы пригвоздить его к полу.

— В каком смысле?

— Я отдал его одному из соседей.

— А ты обратно не можешь его забрать?

— Понимаешь, дело в том, что он убежал, — отвечаю я, с трудом понимая, что она говорит да и что я сам несу. Мой мозг работает на автопилоте. Я не в силах отвести глаз от чертова кота, но думаю почему-то только о своем папе. О папе, кончающем жизнь самоубийством. О папе, которого нашли запертым в машине.

— Ты шутишь, — произносит Дженнифер. Я перевожу взгляд с аквариума на кота.

— Все еще хуже, — говорю я.

— Хуже? Ты сказал, хуже? Почему?

— Ну, он не просто убежал. Он убежал прямо на оживленную улицу.

Ни за что в жизни она не получит этого кота. Он слишком многое символизирует. Мелисса меня предала. Папа меня предал. Меня не победит животное, чей мозг раз в десять меньше моего.

— Джо, ты серьезно? Или ты пытаешься оставить кота себе?

— Если не веришь, можешь приехать и выкопать эту чертову штуку из сада!

— Не надо так…

— Я ненавижу котлеты! — ору я, и она вешает трубку, не сказав больше ни слова. Похоже, с Дженнифер я больше не увижусь.

Вместо того чтобы швырнуть нож, я решаю сделать еще одну попытку приласкать кота, надеясь, что смогу подобраться к нему поближе. Бросаю взгляд на аквариум. Мутная вода в нем абсолютно неподвижна. Вот что я получаю в награду, когда пытаюсь быть хорошим заботливым человеком.

— Иди сюда, Пушистик. Иди сюда, иди к Джо.

Медленно опускаюсь на колени. Я всего в паре метров от этой твари, и он понятия не имеет, что сейчас произойдет. Медленно ползу вперед. Нож, торчащий из кошачьей башки, будет здорово смотреться.

— Давай, давай… Хороший мальчик.

Я уже почти на месте. Медленно тянусь за ножом. Сейчас я преподам ему урок, который он никогда не забудет. Кот медленно встает в стойку.

— Давай же. Все хорошо.

И тогда этот ублюдок пускается наутек. Я быстро опускаю нож, но промахиваюсь, в то время, как он вихрем огибает меня. И бежит на кухню…

И тут он видит открытую дверь.

Я швыряю нож в кота в момент, когда он, пробуксовывая, меняет направление, проносится мимо моего портфеля и кидается к свободе. На этот раз лезвие пролетает прямо над его головой и застревает в двери. Кот останавливается в проеме, смотрит на меня, испускает такое «мяу», что у меня возникает желание следующие двенадцать часов посвятить тому, чтобы вытрясти из него жизнь до последней капли, после чего исчезает.

Я встаю, бегу к двери и выглядываю в коридор. Если бы я мог, то пустился бы в погоню, но мои гениталии болят и, возможно, кровоточат. Закрываю дверь, падаю на диван и смотрю на аквариум. Шалун и Иегова плавают на поверхности. Я не могу отличить, кто из них кто. И, по мере того, как я их рассматриваю, глаза мои увлажняются. Я позволяю себе поплакать. Нет ничего постыдного в том, чтобы поплакать.

Я найду этого кота. Найду и убью его. Клянусь.

Я встаю и иду к своей кухонке. Ночь только началась, и, несмотря на то, что меня одолевают воспоминания, я должен двигаться дальше. Мои глаза затуманены слезами и болят от того, что я слишком долго их тер. Меня бьет дрожь, несмотря на то, что в помещении градусов тридцать. Кладу трубку на место, ставлю кровать на ножки и застилаю ее.

Все, что мне остается, это двигаться дальше. Шалун и Иегова хотели бы, чтобы было именно так.

Мысли мои уносятся в прошлое. Меня заполняют воспоминания о том, как я покупал своих рыбок. Я купил их, потому что с ума сходил от одиночества. Сначала они просто привносили какую-то жизнь в эту квартиру, и это была их единственная функция, но через несколько месяцев между нами установилась тесная связь, которую, я знал, разорвет только смерть. Но я не знал, что сегодня. Не знал, что так рано.

Я выливаю мутную воду из аквариума в раковину. Папа никак не выходит из головы, и мне хочется, чтобы он оставил меня в покое. Кладу рыбок в полиэтиленовый пакетик и завязываю его, после чего спускаюсь вниз. В саду этого многоквартирного комплекса («сад» — это громко сказано), я раздвигаю несколько сорняков, после чего руками выкапываю ямку. Кладу внутрь пакетик и забрасываю землей. Я мог бы просто спустить Иегову и Шалуна в унитаз, но я не хочу оскорблять их память, оставив их тела плавать среди дерьма. Я аккуратно прихлопываю землю и говорю несколько слов над холмиком земли, под которым лежат мои друзья. Мои глаза наполняются слезами. Над их могилой я клянусь отомстить.

Я ищу кота и, хотя не вижу его, чувствую на себе его взгляд. Вычистив грязь из-под ногтей, я рано ложусь спать, и это единственная хорошая вещь, которая происходит со мной за этот вечер.

Мне снится смерть, но чья именно, я точно не знаю.