Будь готов. Девиз бойскаутов. Его можно применить к любой области в жизни. Это из той же серии, что и домашнее задание. У меня просто слов не хватает, чтобы описать, насколько это важно.

Стою у окна еще пару минут, чтобы убедиться, что Мелисса не вернется, после чего направляю пульт в сторону гардероба. Нажатием кнопки выключаю спрятанную там камеру. Камеру цыпочки-инвалида.

Перематываю кассету, сажусь на край кровати и просматриваю отснятый материал на маленьком экране. Все, как я предполагал.

Я начал запись лишь тогда, когда отошел в угол комнаты. Камера была отрегулирована так, чтобы охватывать большую часть комнаты, в том числе кровать. Я продолжаю просматривать кассету. Вижу, как Мелисса поглаживает простыни, потом открывает дверь и убивает полицейского. Благодаря углу, под которым велась съемка, мне удалось все время оставаться за кадром. Если бы не удалось, я бы себя вырезал. Похоже, не придется.

Вынимаю пистолет полицейского из-за пояса и кладу на кровать так, чтобы его легко можно было достать. Пистолет весь вечер был готов выстрелить. Это была моя защита от Мелиссы на случай, если что-то пойдет не так.

Как выяснилось, все прошло идеально.

Мелисса не обрезала все веревки с полицейского, поэтому я беру нож и заканчиваю эту работу. Тащу его тело в спальню, стараясь не запачкаться кровью, и чувствую, что он пахнет мочой и смертью. Когда я кидаю его на кровать, он дергается и замирает.

Осматриваю комнату в поисках чего-нибудь, во что можно было бы завернуть тело. Кровь легко просочится через простыни, потому я возвращаюсь в ванную и сдергиваю занавеску, оборвав пластмассовые колечки на углах. Заворачиваю труп. В результате получается странный кокон, из которого могло бы вылупиться какое-нибудь существо из второсортного фантастического фильма пятидесятых годов. Его кровь пачкает внутренности этого кокона. С помощью пластыря и шнурков Боба, я закрепляю занавеску. Потом иду в ванную, тщательно отмываю нож, которым Мелисса его убила, вытираю и кладу обратно в портфель.

За ноги стаскиваю кокон вниз, и его голова стучит на каждой ступени. Протаскиваю в прилегающий к дому гараж. Его тело проглядывает там, где я неплотно завернул его (мужчины не умеют упаковывать — есть такая простая истина), и пачкает ковер.

Я кидаю его на пол в гараже, зажигаю свет и осматриваюсь. Вот и инструменты для моей работы. Беру пластиковую канистру с бензином, стоящую рядом с газонокосилкой, и встряхиваю. Почти полная. Около пятнадцати литров. Заношу ее в дом.

Идея проста. Огонь — не стопроцентная гарантия стереть все улики, но это чертовски более эффективно, чем если бы я начал отмывать дом сверху донизу. И если возникнут какие-либо подозрения, с помощью люминола будут обнаружены следы смытой крови, которые приведут к Кэлхауну. Огонь — лучшая гарантия того, что ничего найдено не будет.

Конечно, сжечь тут тело — не лучшая идея. Чтобы спалить все до костей, нужна очень высокая температура, и, в зависимости от того, как быстро соседи вызовут пожарных, шансы на то, что труп сгорит дотла до того, как они приедут, приблизительно равны шансам, что мое яичко вырастет обратно. Патологоанатом изучит тело, разрезанное горло, сломанную челюсть. Он даже может найти остатки пластыря на лице и веревку, приплавившуюся к лодыжкам и рукам. Даже если все прогорит до костей, он найдет в грудине зазубренные следы, оставленные ножом. Так или иначе они узнают, что Кэлхауна убили и подставили.

Я снимаю с канистры крышечку и разливаю бензин по ковру и кровати. Запах бензина заполняет мне ноздри. Первые несколько секунд он мне даже нравится, но очень быстро становится тошнотворным. Когда комната пропитана достаточно, чтобы вспыхнуть, как спичка, я прохожу по другим комнатам второго этажа, оставляя за собой бензиновый след. Внизу я делаю то же самое, не забыв смочить ступени. Еще немного бензина я оставляю для своей поездки.

Открываю холодильник, чтобы взять пива, но его больше нет, поэтому я смачиваю горло стаканом воды. Забираю сверху свой портфель и выхожу на улицу. Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы прочистить легкие, и сплевываю, чтобы избавиться от привкуса бензина.

Машина, которую я украл вчера после работы, так и осталась стоять в паре кварталов. Я доезжаю на ней до дома Уолкер, заезжаю в гараж, закрываю дверь и запихиваю труп в багажник. Я не хотел сегодня быть за рулем украденной машины, но теперь у меня нет другого выхода. Если я просто закину на плечо безвольно обвисшее тело, завернутое в занавеску для ванны, и пройдусь так по центру, это будет выглядеть подозрительно даже для этого города.

Ищу зажигалку и не нахожу. На помощь приходит зажигалка из машины.

Подношу к огню тряпку из гаража, она занимается, и я закидываю ее в дом. Огонь разливается по полу и лижет стены, быстро поднимаясь по лестнице. Он появился из ниоткуда, а теперь всюду. Живой и голодный. Мне не нужно за ним следить. Остальное — дело техники.

Открываю дверь гаража и выезжаю на улицу. По дороге в город включаю приемник и натыкаюсь на ту же песню, что играла в спальни у Анжелы в тот день, когда я ее убил. Похоже на предзнаменование, и я истолковываю его как доброе. Ничего не могу с собой поделать и начинаю тихонько мурлыкать под нос, направляясь на север. Настроение у меня хорошее, вечер теплый, все складывается удачно… жизнь прекрасна.

Я ищу идеальное место, чтобы избавиться от трупа. Именно это тело не должно быть найдено. Еду через пустыри Кэнтербури, ища одну из тех безумных грунтовых дорог, которые ведут в никуда. Через час нахожу одну такую. Проволочные ворота преграждают путь. Вожусь с замком.

Когда я отъезжаю достаточно далеко, останавливаю машину, открываю багажник и тащу кокон между деревьями. Полчаса я трачу на то, чтобы лопатой, взятой из гаража, вырыть яму по колено глубиной. На мне все еще перчатки. Пальцы снова сморщились от влажности. Когда яма уже достаточно глубока, я пинаю тело, и оно с глухим звуком скатывается в могилу.

Эта земля выставлена на продажу. Если я не закопаю яму, тело быстро изжариться на солнце, а маленькие зверьки, живущие поблизости, позаботятся о том, чтобы все улики были съедены. Но это рискованно: может объявится какой-нибудь провинциальный фермер.

Залезаю в яму и ножом вспарываю кокон. С помощью садовых ножниц, пинцета и молотка начинаю лишать труп зубов и отпечатков пальцев.

Скверная работенка, но я что-то насвистываю, чтобы развлечь себя, да и грязи меньше, чем я ожидал. Делаю все возможное, чтобы не перепачкаться кровью, но у меня это не получается. Через некоторое время набиваю руку и время летит незаметно.

Я складываю зубы и пальцы в отдельный полиэтиленовый пакетик, туда же кладу его бумажник и удостоверение. Потом обливаю тело остатками бензина, снова использую зажигалку из машины, чтобы подпалить еще одну тряпку, и бросаю ее на труп. Пахнет как шашлык.

Через четверть часа труп почти прогорел. Снова насвистывая, я закапываю яму, утрамбовываю землю, засыпаю сверху листьями и сухой травой. Возвращаюсь к машине и закидываю лопату Даниэлы Уолкер в багажник.

Останавливаюсь приблизительно в километре от дома, пропитываю машину бензином и поджигаю. В этой части города никто и не подумает вызывать пожарных. До дома дохожу пешком, с собой у меня видеокамера и пластиковый пакет.

Девять тридцать. У меня еще полчаса.

Я делаю две копии с пленки, хотя нужна мне только одна. Одну копию оставляю у себя в квартире. Вторую убираю в портфель, чтобы позже спрятать в надежном месте. Я вытряхиваю всю наличку из бумажника детектива, убираю ее в карман, а потом кидаю бумажник в пакет. Пальцы я размельчу и скормлю бездомным собакам позже. Зубы раздроблю молотком.

В девять пятьдесят выхожу и направляюсь в парк. Теплая ночь, полнолуние.

Идеальный вечер для романтики и смерти. За пояс у меня заткнут пистолет мертвого человека, но воспользоваться им я не собираюсь.

В заднем кармане моих брюк лежит заткнутый в ножны маленький ножик с пятисантиметровым лезвием.

Дохожу до парка, он абсолютно пуст. Иду к тому месту, где я лишился яичка. Здесь довольно прохладно, и меня пробирает озноб. Деревья в лунном свете указывают на меня своими черными пальцами. Я останавливаюсь рядом с тем пятачком травы, где моя жизнь изменилась навсегда. Мне интересно, заляпан ли он все еще моей кровью, но вокруг слишком темно, чтобы разглядеть.