Когда они устроились за столиком, Донатас заговорил:
– Видите ли, Юлия, я почти с самого начала нашего с вами знакомства заподозрил, что ваши картины – не вполне ваши.
Юлия переглянулась с мужем, тот кивнул ей:
– Он также знает, что и аппарат – не мой.
– Ка… каким образом? – выдавила Юлия.
– Начнем с того, что для меня в этом городе нет незнакомых художников, даже если они совсем-совсем начинающие. И вдруг, откуда ни возьмись – такое зрелое и оригинальное творчество! Далее: на картине, которую я у вас купил, рядом с вашим именем я обнаружил тщательно замаранное, едва заметное, но все же заметное имя «Казимир». И еще: в вашем поведении были некоторые непонятности…
– Какие непонятности?
– Было очевидно: в отличие от других, вы боитесь показывать свою мастерскую. Был момент, когда я подумал, что продаваемые вами картины – краденые…
– Вот спасибо! – вставила Юлия.
– …и еще: я прошу прощения, Юлия, но… согласитесь, вы не очень разбираетесь в том, что написали…
– Естественно, рядом с таким знатоком как вы! – колко польстила (или льстиво уколола?) Юлия.
– …и это было заметно в наших с вами беседах. Автор не может до такой степени не ориентироваться в мотивах, побудивших его создать его собственное произведение таким или эдаким. И я… я начал следить за вами, Юлия. Я навел справки, выяснил, что загадочный обладатель имени Казимир – ваш муж. Встретиться с ним в ваше отсутствие было нетрудно.
– Но как же вам удалось убедить его открыть свою тайну?
– Так или по другому, раньше или позже, но это должно было произойти, – подал голос Казимир.
– Слушайте, давайте выпьем! – воодушевлённо произнёс Донатас.
– Прекрасная мысль, – пробасил подошедший седой биржевик и поднял два пальца, подзывая официанта.
Донатас встал:
– Господин Рахья… Юлия М…
– Ваши с мужем картины великолепны, – произнес Рахья, садясь и разглядывая новых знакомых. Официант с каменным лицом споро разливал шампанское.
– За союз мастерства и фантазии!.. – поднял бокал Донатас.
– …и капитала, – улыбнулся Рахья и обратился к Казимиру:
– Господин М., хотелось бы поподробнее узнать об этом изобретении…
– … Как можно называть художником неуча, не постигшего и азов живописного ремесла?! Чушь! Убить, убить в зародыше эти трюки, или они погубят истинное искусство! – донесся до Донатаса и К° крик, заставивший их обернуться.
У стойки скандалил со своими оппонентами изрядно набравшийся реципиент, помощник Казимира. Он заметил брошенные на него взгляды и, пьяно улыбнувшись, громко произнес:
– Отправляйтесь в цирк, господин фокусник, там вы с вашей машиной уместнее всего. А еще лучше, – реципиент нахмурился и, качаясь, погрозил пальцем, – сломайте вашу машину, иначе… – он сделал неопределенный, но энергичный жест рукой, от которого со звонким грохотом уронил графин и упал сам. Его подхватили и повели в уголок отдыха.
Казимир развернулся. Пальцы его нервно постукивали по хрустальному бокалу, в котором дрожал брют цвета тигрового взгляда.
– Не обращай внимания, милый, – положила Юлия ладонь на руку мужа.
– Ретроград. Неандерталец, – возмущено покачал головой Донатас. – Удивительное непонимание того, какие колоссальные возможности для развития искусства способно дать это изобретение! Сколько существует людей, в чьем сознании звучит прекрасная музыка – а они не могут ее передать другим потому, что не обучены нотной грамоте, и обстоятельства не позволяют обучиться ей! Сколько в искусстве всего теряется из-за отсутствия в момент вдохновения, – например, у художника – кисти и холста!
– Что, ты разве и с музыкой… экспериментировал? – спросила Юлия мужа.
– Нет, просто, когда мы с господином Раудом обсуждали машину, я объяснил, что, в принципе, с ее помощью возможно осуществлять, так сказать, «перевод» визуальных образов, возникающих в одном сознании, в звуковые…
– … Вербальные, пластические, какие угодно!.. – нетерпеливо подхватил Донатас, блестя глазами.
– То есть? – спросил Рахья.
– То есть на месте сегодняшнего реципиента-скандалиста мог бы быть, например, композитор, и он воплотил бы художественный образ из сознания Казимира в музыкальном произведении. И это вовсе не привычное нам «навеивание» одного образа другим, – нет! Это точное компьютерное улавливание структурных соответствий вымысла из психики художника, и точное же перенесение этих соответствий из сферы, допустим, визуальной – в звуковую, или наоборот! Представляете, какую можно ожидать оригинальность, какого радикального преображения и обновления искусства?! – ответил господин Рауд и продолжил: – Да и вообще, это изобретение вызовет просто переворот в искусстве, полностью изменит его. Благодаря этому ноу-хау, для того, чтобы насладиться музыкой, живописью и так далее, достаточно будет войти в сознание автора…
– Интересный вариант реализации основного принципа концептуализма. Главное в творчестве – не воплощение, а идея, – улыбнулась Юлия.
– Насчет «перевода» – это любопытно, – вздохнул Рахья. – Жаль, Рафаэля нет в живых; хотелось было бы послушать его «Мадонну», «превращенную» в музыкальную пьесу…
– Да это пока вряд ли осуществимо. Аппарат может работать лишь с живым, действующим сознанием, – сказал Казимир и задумался, опустив глаза, а затем продолжил:
– …хотя, в принципе, теоретически я не вижу препятствий для того, чтобы попытаться отсканировать и «перевести» реальное полотно в психовиртуальный образ… Это интересно!.. – оживился Казимир, взглянув на Рахью.
– Да-а! – поддержал Рауд, и продолжил: – И ведь, вероятно, этот аппарат может быть применен не только в искусстве? Ведь суть изобретения – в возможности соединения разных сознаний и оперировании их состоянием, возможность использовать психические свойства других пользователей как свои?… Черт возьми! Я бы хотел попробовать прямо сейчас! – возбуждённо проговорил Рауд.
– Что попробовать? – спросила Юлия.
– Войти… Войти в другое сознание, установить контакт… Узнать, что это такое! Это возможно?
Донатас смотрел на Казимира вопросительно и почти умоляюще.
– А вы не будете против, если я попрошу… уступить мне? – вдруг и несколько робко, что не вязалось с его басом, спросил Рахья.
Остальные молча воззрились на него.
– Мои помощники беспрестанно убеждают меня в практической полезности Психонета, и всяких технических новинок, подобных вашей… российский бизнес, как пишут, уже вовсю использует эти новейшие формы связи… хотелось бы ознакомиться в деле… – попытался аргументировать свою любознательность Рахья всё тем же неуверенным тоном, заставив остальных испытывать неловкость оттого, что этот «денежный туз» и «большой человек» проявляет такую робость.
– Н-ну… в принципе… – произнёс Казимир.
– Слушайте, это же шикарно! – Донатас встал и отодвинул стул. – Эксперимент продолжается! Любопытно, на языке каких образов будет происходить взамодействие псюхе биржевого деятеля и псюхе художника?
Все, кроме Казимира, в нерешительности продолжавшего сидеть, встали со своих стульев. Затем Казимир тоже поднялся, и компания, лавируя между столиками, отправилась в зал, где проходил эксперимент. На них никто не обратил внимания, лишь двое или трое бросили взгляд.
Зал был пуст; аппарат, все так же освещенный софитами, возвышался на ринге. Донатас, пропустив остальных, прикрыл тяжелую дубовую створку двери.
– Ну-с! – бодро произнес Рауд и потер руки.
В пустом зале его голос прозвучал громко и отчетливо.
Юлия осталась стоять около входа, Рауд расхаживал взад-вперед около ринга, на котором Казимир деловито вел приготовления.
Когда аппарат загудел, Донатас остановился, а Юлия задержала дыхание. Казимир и Рахья устроились друг напротив друга, откинувшись в глубоких креслах. Их освещенные лица с закрытыми глазами были спокойны и неподвижны.
– Прошу вас… если можно… говорите, описывайте, что вы чувствуете, – нетерпеливо произнес Донатас.
– Вы пользовались Психонетом? – спросил Казимир.
– Да, – ответил Рахья, и добавил: – Один раз.
– Одного раза достаточно; значит, вы знаете, что человек может видеть и испытывать при выходе в психовиртуальную среду… Здесь будет нечто очень похожее, так что не пугайтесь своих «галлюцинаций» – всё так и должно быть…
Рахья заметил, что его левое плечо, словно вырезанное аккуратным кубом, висит в воздухе на десять сантиметров выше положенного места.
– Тьфу, черт подери! Простите, это, наверное, от шампанского… – прозвучал рядом голос Казимира, – …сейчас я откорректирую…
На несколько секунд перед глазами Рахьи возник Казимир, точнее, два Казимира. Рахья тоже отнес бы это на счет шампанского, если бы фигуры не совершали разные движения. Затем Казимиры исчезли, а Рахья, пронесшись быстро по какому-то полутемному извилистому коридору, в котором стены и, казалось, само пространство наклонено вправо, увидел себя посреди широкой, блещущей от солнца реки. По ее медленно дышащей поверхности передвигалась баржа. В центре баржи Рахья увидел мощного черного быка с лоснящейся шкурой, и огромного бурого медведя. Зверюги боролись, и так яростно, что дрожь баржи от их топтанья необъяснимым образом докатывалась и до Рахьи.
Бык с низким ревом пытался снизу, «в поддых», поддеть медведя, а тот, одной лохматой лапой обхватывая вывертывающуюся башку быка, другой, наваливаясь всем корпусом, давил быка книзу. На шеях у борцов, взблескивая от солнца, болтались на цепях медные плоские мухи. У быка на ней было выбито слово «Джонс», а у медведя – «Доу». Видимо, это были их клички. Рахья приблизился. Страха перед зверями он почему-то не испытывал.
– Что, что там происходит?… – прорвался до Рахьи голос Донатаса.
– Да… Обычные дела… То да сё, баржевые симуляции… – проговорил Рахья.
Ему подумалось, что что-то он сказал тут не так, но потом его внимание привлекло другое: по берегу, вдоль которого двигалась баржа, на равном расстоянии друг от друга располагались столбы с табличками. На табличках были изображены какие-то символы, а около каждого из них – число, потом знак равенства и другое число. Столбы с табличками проплывали мимо. Символы и числа на них от столба к столбу незначительно менялись. Рахья нахмурился, пытаясь сообразить, что же эти знаки напоминают ему, почему они кажутся ему такими знакомыми?… Он стал внимательно вглядываться в числа, ощущая растущую необъяснимую тревогу. Небо над рекой тем временем начало темнеть от собирающихся грязно-синих облачков. Меж них блеснула молния. И вдруг Рахья потрясенно понял, что это за числа! Чтобы записать их, он быстро стал шарить по карманам в поисках блокнота и ручки. Громыхнул гром.
– Господин М.! – не найдя ручки, нетерпеливо вполголоса обратился Рахья к Казимиру.
Ответом ему был лишь плеск воды и ворчанье-мычанье борющихся быка и медведя. Рахья в досаде оглянулся.
Внезапно раздался удар грома, гораздо громче предыдущего и не похожий на обычный грозовой гром. При следующем таком же ударе баржа исчезла, небо почернело, а Рахья рухнул в непроглядную пропасть, ощущая сильную боль во всем теле…
– …вот так, вот так нужно поступить с вашим аппаратом! – бормотал давешний скандалист – помощник Казимира, оттаскиваемый от аппарата Донатасом и официантом и пытающийся пнуть напоследок аппарат, лежащий на боку (и как ухитрился его опрокинуть?) в разноцветном стеклянном крошеве разбитых светосигналов, с дымящимися проводами. Скандалист еще не вполне протрезвел и, сопротивляясь, отрывисто выкрикивал:
– Долой шабашников и балаганщиков от искусства! Вивисекция творчества не пройдет!
– Да прекратите же! – пыталась вмешаться Юлия.
Из соседнего зала набежали люди.
Рахья увидел себя сидящим в прежнем положении; Казимир лежал рядом со своим креслом, пробуя приподняться на локте.
– Казик, родной, как ты? – чуть не плача, наклонилась над ним Юлия.
– Аптечку; врача; быстро! – скомандовал подоспевший ведущий вечера официанту.
Тот кивнул и удалился. Рахья с ведущим приподняли Казимира и прислонили его спиной к креслу, не решаясь усаживать в него и тормошить из опасения возможного перелома.
– Не беспокойтесь, – выговорил Казимир. – Просто ушибся.
– Ты был без сознания! – обеспокоенно заметила Юлия.
– Да… чем это он меня? Прямо как инквизитор Галилея… – попытался пошутить Казимир. – А вы, господин Рахья, не пострадали?
– Со мной все в порядке.
И, не в силах сдержать возбуждение от недавно увиденного, Рахья, стрельнув глазами по сторонам, склонил голову к Казимиру и, понизив голос, произнёс:
– Это чудо! Сейчас же звоню на биржу своим маклерам… Продавать, только продавать! Вы – по праву в доле.
– Как вы себя чувствуете? – спросил подошедший врач.
– Ничего, терпимо… Главное, голова цела, – слабо улыбнулся Казимир, глядя на Юлию.