Лишь минуту назад вошел я без лампы в трубу 6-й сети и вот уже заблудился. Какую бы осторожность вы ни проявляли, как бы старательно ни считали проходы, распознавали запахи, сличали рельеф и контролировали отзвуки, стоит вас задеть одной мысли, и вы впадаете в полную нерешительность.

Пока я спускался по зловонному склону, думая при этом, что поднимаюсь по коридору, все ориентиры перевернулись, и я средь ночи оказался в чистом поле.

С тех пор, как я ползу, нам кажется странным, учитывая мое положение, что труба упорно выпрямляется, образуя склон под углом сорок пять градусов, по которому неудобно взбираться. Влага на камнях вскоре сменяется грязью. Я цепляюсь ногтями за скользкую стену и после многократных возвращений вниз выбираюсь из трубы на твердую землю. У меня кружится голова. Я замечаю звезды и вдалеке, за плоской равниной, по которой черными волнами пробегают рощицы, – огни города. Каким странным должен казаться город с его сияющими в ночи огнями боязливому зверьку, который отважился выйти из своей норы! И как отражается в его глазах это мирное присутствие, дрожащее на горизонте?

В самом конце длинного прохода, поется в 4-м реестре, я слышу как бы шум в театре, как раз перед тремя звонками…

Внутри лабиринта все превращается в пыль. Иногда в коридоре локти и колени натыкаются на движущиеся препятствия, и неизвестно, состоят ли те из затвердевшего песка, гравия или костей. Внизу все возвращается к молчанию. Даже химеры мертвецов под конец становятся похожими на этот порошок, который со страхом щупает рука.

«Иногда, в самой глубине сети, мне слышится музыка, – пишет редактор Ламбер в 8-м реестре, – и эта музыка обращена к моей памяти. Когда она звучит, мой мозг тотчас прекращает свою болтовню. Я думаю сердцем, мое смятение проясняется, и чувство, которое сжимает меня так, словно я обрел истинную часть себя самого, спрашивает: и что ты потерял в светлом дне, что забыл? Тогда, охваченный грустью, что кружится и роется во мне, я сосредотачиваюсь, слушаю и смиренно поджидаю возвращения преследуемого призрака…»

Приложение

Две фразы разделяет период интенсивной деятельности, и я только что нашел в 7-м реестре следующую полоску:

«7-325467-y-r. Перечитать предыдущую главу от слов: „лишь минуту назад вошел я“ до слов: "я выхожу на болотистую равнину, купающуюся в лунном свете. Серебристое свечение, тростник, влажные луга до горизонта, зеркальная гладь вод. У выхода из шахты, откуда я только что выбрался, сидят двое мужчин. Они закутаны в одеяло. Первый возится с камешками, а второй черкает что-то в блокноте. Человек с камешками поднимает голову, достает из своей сумки другое одеяло и протягивает мне. Я укрываю им плечи. Подождем, говорит человек, пока мой брат Ромен допишет свой блокнот.

– А что он записывает?

– Сны.

– Свои?

– Нет, чужие, их видят те, что внизу… Когда занимается день, он бросает свои блокноты в шахту, откуда вы выбираетесь в предыдущем отрывке. Как только солнце зальет своим светом мир, мы должны снова отправиться на охоту.

– И так каждую ночь?

– Да. С наступлением дня мы снова отправляемся в путь, а тварь выходит из-под земли и уносит блокноты…

Посмотрим на пишущего человека с широко открытыми глазами. Можно поклясться, что он спит.

– 'Послушайте: лягушки квакают', пишет его рука, – говорит мне его брат.

Над равниной раскрывается плащ ветра. Облако, заслонявшее своей тенью луну, отодвинулось в сторону. Волны звонких вибраций устремляются к небосводу. Неспящий человек добавляет:

– В определенные годы из этой шахты поднимаются такие люди, как вы. Лично я перевидал их сотни. Мой брат никогда их не видит, потому что они снова уходят еще затемно. С виду они так спешат! Вы тоже, как и они, отправитесь затемно?

– Не знаю. А что за этой равниной?

– То же, что и здесь: бескрайние болота, населенные птицами и зверями, которых мы едим. Оставайтесь – мы научим вас охотиться. Это богатый край – человек пятьдесят прокормит до скончания века.

– Так, значит, здесь нет городов, жителей, торговли, заводов? – спросил я, показав на горизонт.

Он удивленно за мной наблюдает и тычет пальцем в шахту, куда плывут глаза его брата:

– Вы говорите о дичи, которая прячется внутри?

Луна спускается на западе за горизонт. Небо бледнеет.

– Занимается день, – говорит человек. – Мой брат-близнец скоро выбросит свои блокноты.

На востоке полоска тумана размывается, краснея. Ромен моргает, его рука замирает. Из-под дрожащих век что-то с минуту смотрит на нас, а затем отдаляется. Ромен встает на ноги, собирает свои блокнотики и бросает в отверстие шахты. Его брат касается его руки.

– Там внизу, – шепчет он, – я видел черных галок…

Он в последний раз поворачивается ко мне:

– Приходите следующей ночью с фонариком и почитайте, что он пишет в блокнотах. Ромен записывает все без сожалений – знаками, которые придумал сам.

Оба мужчины удаляются и вскоре исчезают. Со всех сторон звенит ошеломляющая тишина. Из травы, что ложится под напором ветра, вспархивают жаворонки. Луч света озаряет камень, поросший мхом. Я подхожу к шахте, там видны блокноты. Улегшись у края, вглядываюсь в черный сумрак. Вокруг зияющего отверстия оживают на поверхности камни, словно обожженные воздухом. Красная тень отходит в сторону и медленно скользит к шахте. Накрывает блокноты, а затем испаряется, оставляя после себя пыль, похожую на толченый песок"».