Никто больше не перепрыгивает через сточные воды. Персонаж рассыльного, именуемый saute-ruisseau, приказал долго жить. Его встретишь теперь разве что в романах Бальзака. Мир его праху. Слово благополучно почило. Канализация победила его. Клоака. Изобретение, кстати, послужившее сколько для гигиены тела, столько же и для вреда душе: задуманное ради санитарии, оно способствует лицемерию, ведь мы так любим скрывать. Лгать самим себе. Производим все больше отходов, но прячем их под ковер. Сточные воды. Нечистые, грязные, мутные, тухлые. Свидетели обвинения. Все наши жизни можно прочесть в этой жиже, но кто и когда осудит их? Город облегчается в трубы и исторгает отходы далеко за своей чертой, в сточные водоемы, свои отхожие места – и сам же отворачивается, зажимая нос. Бассейны без пловцов и инструкторов. Под открытым небом. Посреди красивых, ухоженных лужаек. Что делают с водой на очистной станции – простому смертному неведомо. Он может разве что увидеть сквозь решетку – хотя любопытные здесь редки – пузырящуюся грязь, похожую на забродившее сусло. Цвета здесь могут отпугнуть и самого отважного: комковато-коричневый, бурый, болезненно-бежевый, поносно-охряный, кишечно-серый. Патологическая, тревожная палитра, как будто жизненный прогноз целого мира под вопросом. Без сомнения, это должно ужасно вонять. Да ничего подобного! Не всяк монах, на ком клобук – цвет цветом, а запаха нет. Надо просто суметь разглядеть в чертах Чудовища душу Красавицы. Кому это под силу? Всем нам, если сможем забыться. Лагуна. Испокон веков лижет стены гибридная вода – полупресная, полусоленая. Подточенные фундаменты облезлых palazzi со стрельчатыми окнами. Замшелые мосты. Кирпич набережных – века сделали его губчатым, точно больные кости. Сваи на причалах, выкрашенные приливами и водорослями, acqua alta, затопляющая в ноябре неровные мостовые piazze и набережных, висконтиевская жара в августе, которая золотит юные тела, улыбки матерей, пляж Лидо. А еще, утоляя жажду, город по ночам пьет прямо из каналов; туманы, ветры, морские птицы, голуби-рантье. Chiese, vaporetti. Маленькое перманентное искусство кино. Декаданс продолжается – а значит, его уже надо называть как-то иначе. У любого государства по одному посольству в каждой зарубежной стране. У Венеции же их повсюду – по тысяче. Светлейшая республика, любившая пригоршнями бросать золото, чтобы ее помнили и порой за нее умирали, не поскупилась и здесь: каждая водоочистная станция – ее тайная миссия. Вы это знаете – и ладно. Паспорт и визу выдают всем, кто захочет, не заставляя ни ждать, ни тратиться. В любое время года. Персонал здесь так скромен, что его просто нет. Сколько раз, остановившись возле моего Малого канала, я вдыхал аромат Венеции в запахах сточных водоемов. И сколько раз на Большом канале Города дожей или на его улицах вспоминал я водоочистную станцию Домбаля, и мой городок, да и весь край, где родился и вырос: что ближе сердцу, чем родная глушь? География – столь древняя наука, что умеет порой и слукавить. Она играет с нами в игры. Тасует места, как тасуют карты. Вот дамы – королевы – встречаются с валетами. Те тушуются, краснеют, опускают глаза долу и, вдыхая их ароматы, предаются мечтам. А дамы не возражают, потому что, в конце концов, что знаем мы о будущем? Кто будет завтра королем? А кто – никем?