#img_3.jpeg

© Copyright by Wydawnictwo Ministerstwa Obrony Narodowej. Warszawa 1983

 

Глава 1

Старик брел, еле волоча ноги, останавливаясь через каждые несколько шагов. Длинное грязное пальто его расстегнулось, путаясь под коленями, цеплялось за клеенчатую сумку, которую он с трудом тащил.

Подойдя к проезжей части, старик на какое-то мгновение остановился и, не обращая внимания на светофор, продолжил свое неспешное движение. Голова его была опущена, как будто он что-то искал на дороге. Милиционер, до этого какое-то время с раздражением следивший за ним, теперь дважды предупреждающе свистнул. И в этот момент серый «опель-рекорд» затормозил так, что взвизгнули шины, и остановился в нескольких сантиметрах от старика. Казалось, капот машины подскочил вверх подобно вставшей на дыбы и вдруг усмиренной лошади.

Раздался чей-то крик. Подъезжавшие машины останавливались, блокируя движение. Большой красный «Икарус» подавал громкие гудки: его водитель выходил из себя, не понимая причины пробки. Милиционер тем временем уже подошел к старику — тот только молча озирался. Из «опеля» выскочил высокий мужчина с буйной, слегка волнистой шевелюрой. Его продолговатое лицо было заметно побледневшим.

— Ну и реакция у вас! — одобрительно отозвался милиционер.

— И хорошие тормоза, — добавил один из случайных зевак.

— Я увидел его издалека. — Голос водителя «опеля» немного дрожал. — К счастью, вовремя затормозил.

Милиционер отвел старика на тротуар, намереваясь вернуться к владельцу «опеля», но, оглянувшись, увидел только багажник молниеносно рванувшейся с места машины. В его памяти запечатлелись лишь буквы номерного знака: «WAL». Цифры милиционер не запомнил. Он выругался про себя, хотя, в общем, было ясно, что проблемы никакой тут нет. На этот раз обошлось без автопроисшествия. Водитель, понятное дело, не жаждал быть втянутым в какое-никакое, но все же расследование. Этого никто не любит.

— Ну и что мне с вами делать? — проворчал милиционер, недружелюбно посматривая на старика. — Документы у вас с собой?

Тот кивнул и трясущимися руками стал ощупывать карманы, поочередно извлекая то грязный носовой платок, то газету, то пачку сигарет. Наконец вытащил помятую зеленую книжицу и протянул милиционеру. Подофицер перелистал ее для порядка и, пожав плечами, вернул. Пенсионер, семидесяти восьми лет, проживает поблизости.

— Следите за светофором, будьте осторожны при переходе на другую сторону улицы! — втолковывал милиционер по привычке. Он приложил руку к козырьку и отошел. Ему было хорошо известно, что именно такие люди, как этот старый, немощный человек, чаще всего становятся жертвами автопроисшествий. Ведь до них с трудом доходят такие понятия, как безопасность уличного движения, светофоры, переходные дорожки. «А может быть, — пришло ему в голову некоторое время спустя, — они просто не дорожат жизнью, потому что получили от нее уже все, что хотели?»

* * *

Серый «опель-рекорд» тем временем свернул в боковую улочку и въехал на стоянку. Водитель заглушил двигатель и несколько минут сидел не двигаясь, словно хотел прийти в себя после случившегося. Ведь все-таки он чуть было не задавил человека. Потом, вытащив пачку «Мальборо», неторопливо закурил, пуская дым через приоткрытое окошко и глядя прямо перед собой. На другой стороне улицы располагался небольшой частный бар-ресторан — уютное заведение, славившееся отличной кухней и образцовым обслуживанием. Сюда стекались завсегдатаи преимущественно из близлежащих консульских учреждений и внешнеторговых организаций.

Владельцу «опеля» все это было прекрасно известно: ведь бар принадлежал его жене. Сам же он считался здесь чуть ли не гостем. Впрочем, гостем желанным, вносившим с собою безмятежное настроение, улыбку, находившим для каждого несколько приятных слов, ничего не стоивших, но оставлявших хорошее впечатление. Иногда, если позволяло время, он помогал в доставке продуктов или в финансовых расчетах.

Выйдя из машины, он тщательно ее закрыл, взяв предварительно оттуда несколько пакетов, и не спеша проследовал в бар. Немногочисленные гости, сидевшие за столиками, обернулись при его появлении.

— Приятно снова видеть вас, пан Казя! — воскликнул пожилой мужчина, по профессии артист. У него был нос с горбинкой и густые черные брови — чаще всего ему доставались роли гангстеров и жуликов.

— Просим к нам, пан Казимеж! — вторила ему худая элегантная женщина. — Мы так давно не видели вас. Что-нибудь случилось?

Вошедший усердно кланялся, улыбаясь, пожимал протянутые к нему руки, интересовался здоровьем. В завершение, извинившись и сославшись на срочные дела, исчез в подсобном помещении бара. Его жена, забрав принесенные пакеты с продуктами, вернулась за стойку. Ей несомненно нравилось, с какой симпатией гости относились к ее супругу, что, в свою очередь, как-то сказывалось на увеличении числа посетителей.

Отработанными до автоматизма движениями она готовила кофе, прятала деньги в кассу, возвращала сдачу, интересовалась, вкусно ли, и огорчалась, если встречала хмурое лицо. Небольшого роста, худощавая, с черными, гладко зачесанными волосами, открытым высоким лбом и правильными чертами лица, она должна была, казалось бы, привлекать взоры мужчин, но этого не происходило. Гости и обслуживающий персонал предпочитали пана Казимежа. От пани Дануты веяло каким-то внутренним холодом, державшим людей на расстоянии.

Кивком она призвала за стойку одну из официанток, а сама направилась на кухню.

— Съешь что-нибудь? — спросила у мужа.

Казимеж в нерешительности посмотрел на часы.

— Ну хорошо, — ответил наконец. — Пирожки и кофе.

— Ты опять спешишь? — Это прозвучало как упрек.

— Есть дела, — бросил он равнодушно и, присев к небольшому столику на кухне, принялся за еду. В приоткрытую дверь заглянул гость, знакомый хозяйки.

— Пани Дануся, не заглядывал ли сегодня Янек Завадовский? Знаете, такой худой, с усиками и с грустным лицом?

— Нет, его не видно уже несколько дней, — ответила она. — Кто-то говорил, — она понизила голос до шепота, — что он пытался покончить жизнь самоубийством.

— Он? Чего же ему не хватало для полного счастья?

— Кажется, он впутался в какие-то грязные дела.

— Трудно поверить этому. Вот так штука! — И с этими словами гость моментально улетучился из кухни.

Казимеж допил кофе и улыбнулся кухарке. Надев куртку и не желая привлекать к себе внимание в зале, через боковой выход проскользнул к машине.

* * *

В комнате царил полумрак, горела лишь небольшая лампа у тахты. Тихо звучало радио. В постели лежал мужчина. Его глаза были закрыты, а руки безжизненно вытянуты вдоль туловища. Серые, впалые щеки и пугающая неподвижность тела создавали впечатление, что перед нами мертвец, и только неглубокое, еле уловимое дыхание говорило о том, что человек жив.

Он не пошевелился, когда кто-то осторожно приоткрыл дверь. В комнату вошла женщина в халате медсестры со стаканом чая на подносе. Она поставила его на столик, стоящий сбоку, насыпала немного сахарного песку, выдавила пол-лимона, дотронулась до стакана и поморщилась.

— Слишком горячий, — шепнула она себе.

Больной, видимо, услышал эти слова и открыл глаза. К нему вернулось сознание.

— Я принесла чай, — сказала медсестра. — Нужно принять лекарство. Как вы себя чувствуете?

Больной не отвечал, лишь водил глазами по стенам и мебели, как будто что то вспоминая. Временами его брови недоуменно хмурились. Женщина присела на край тахты.

— Вам лучше? — снова спросила она. — Сейчас нужно принять таблетки и выпить чаю.

— Почему я лежу здесь? — ответил он вопросом. — Какие таблетки?

— Вы больны. Доктор прописал лекарства.

Теперь он в упор смотрел на нее, и взгляд его был настороженным и недоброжелательным.

— Пани, кто вы? Что вы здесь делаете?.. И вообще, где я нахожусь?

— Да у себя дома! Правда, врач хотел отправить вас в больницу, но пани не согласилась.

— Кто?

— Ну, жена. Пани Завадовская… Пани Ирена.

— Но ведь у меня нет жены! — пролепетал он в ответ, пытаясь приподняться на локтях. Медсестра с профессиональной сноровкой уложила его опять на подушку, поправила шелковое одеяло.

— Прошу вас, лежите спокойно, — недовольным голосом проговорила опа. — Вряд ли кому доводилось слышать, чтобы так непочтительно отзывались о собственной жене… Об этой милейшей, добрейшей женщине, которая так плакала, когда вы… Впрочем, это неважно. Пожалуйста, проглотите эти две таблетки и запейте чаем. — Она протянула ему лекарство, но он отвернул голову в сторону:

— Я ничего не буду принимать. Прежде всего я хочу знать, где я нахожусь и кто меня сюда привез. Кто такая эта Ирена? И фамилия моя вовсе не Завадовский, меня зовут… — Он внезапно замолчал. На его лице появилось выражение неописуемого ужаса.

— Пожалуйста, успокойтесь…

Он смотрел на нее в оцепенении, губы его дрожали. Наконец с трудом выдавил из себя.:

— Я не знаю, как… Я… О боже мой, кто я такой?!

В соседней комнате раздались торопливые шаги, вошла молодая белокурая женщина в домашнем халате, непричесанная, бледная, с покрасневшими, припухшими глазами. Она села с другой стороны тахты и взяла больного за руку.

— Ясечек, дорогой, успокойся, — шептала женщина, с трудом сдерживая слезы. — Ты у себя дома, я с тобой, теперь все будет хорошо. Прошу тебя, прими лекарство. Ведь ты хочешь выздороветь, не правда ли?

Он смотрел на нее с напряженным вниманием, потом нахмурил брови и отвел взгляд.

— Вы врач? — спросил он. — Это больница или какая-нибудь клиника?

— Ты не узнаешь меня? Это же я, Ирена, твоя жена! Ясек… Янек, посмотри на меня. Вспомни, умоляю тебя! — жалобно всхлипывала она. — Это твой дом, ты лежишь в своей комнате…

— Как ваша фамилия?

— Та же, что и у тебя: Завадовская, Янек!

— Эта фамилия мне ничего не говорит. И ваше лицо тоже. Хочу к себе домой! — воскликнул больной и стал с такой яростью срывать с себя пижаму, что пришлось его удерживать, иначе он свалился бы с тахты.

Медицинская сестра, с неодобрением покачав головой, подошла к столику. Шприц, иглы, ампулы с лекарством — все это она уже приготовила. Хуже обстояло дело с больным, сопротивлявшимся уколу с такой силой, какую трудно было подозревать в казалось бы ослабевшем человеке. Наконец общими усилиями удалось удержать больного в неподвижном положении. Медсестра ввела иглу, прозрачная жидкость медленно перешла из шприца в тело больного. Эффект был моментальным: мужчина прикрыл веки и заснул.

— В котором часу приедет доктор Балицкий? — спросила Ирена, глядя на стенные часы — приближалась полночь.

— Он сказал, как только завершит утренний обход в больнице. Видимо, около десяти, самое позднее в половине одиннадцатого. — Сестра вытирала вспотевшее лицо. — Пожалуйста, теперь и вы ложитесь, он будет долго спать. В одиннадцать мне нужно быть в больнице — вам придется целый день провести с ним.

Врач появился в квартире Завадовских в начале одиннадцатого. Обменялся профессиональными замечаниями с медицинской сестрой, собиравшейся уходить. Ирена, невыспавшаяся и встревоженная, проводила его в соседнюю комнату, подала кофе и рассказала, что произошло ночью.

— Ведь невозможно так внезапно потерять память! — говорила она с дрожью в голосе. — Он не узнает ни меня, ни своей комнаты. Может быть, это результат уколов?

— Уколов? Ни в коем случае. Но это может быть результатом действия яда, который он принял. Случается, правда очень редко, что человек именно таким образом реагирует на тутокаин. Не догадываетесь, где муж мог достать обезболивающее средство?

— Понятия не имею. Но ведь он химик, работает в фармацевтическом кооперативе. Видимо, там есть такое лекарство. Тутокаин? Что это такое?

— Как неспециалисту, — улыбнулся он ей, — скажу только, что это обезболивающее средство, аналогичное новокаину. Вызывает кроме судорог и потери рефлексов также и ретроградную амнезию.

— Это пройдет?

Он видел, как напряженно она следила за его губами, ловя каждое слово, и ответил, что это состояние должно пройти бесследно, хотя стопроцентной уверенности в этом у него нет.

— Почему он пытался покончить с собой? — спросил врач. — До настоящего времени вы, а не ваш муж, были моей пациенткой. Не хотелось бы вмешиваться в чужие личные дела, но, может быть, его мучила какая-нибудь болезнь, которую он скрывал от окружающих? При многих психических расстройствах человек способен убедить себя в том, что у него, например, рак, что вовсе не соответствует действительности.

— Дело не в болезни, — возразила Ирена. — Его действительно с некоторых пор что-то угнетало, но что — он скрывал от меня. Однажды я видела, как он сжег какое-то письмо. Раздавались странные телефонные звонки, после которых Янек ходил расстроенный, молчаливый… Нет, доктор! Знаю, о чем вы хотите теперь спросить. Мы были… и остаемся очень дружной супружеской парой, и ни один из нас не запутался ни в сердечных, ни в сексуальных делах. В этом я уверена.

Доктор подумал, что в этом никто не может быть уверен, но это замечание он оставил при себе. Он хотел задать очередной вопрос, когда в прихожей раздался настойчивый звонок.

— Извините, пойду посмотрю.

Ирена вышла из комнаты, а доктор Балицкий вернулся к больному: тот все еще спал после сильнодействующего успокаивающего средства. Из прихожей донесся чей-то возбужденный голос, к которому присоединился другой. Пани Завадовская пыталась успокоить кого-то, но безрезультатно. Через некоторое время дверь отворилась и в спальню скорее ворвались, чем вошли, двое мужчин.

— Это неслыханно… — начал один из них и замолчал, пораженный тем, что предстало его взору.

— Прошу вас, ради бога, не будите его! — попросила Ирена вполголоса. — Мужу дали снотворное, он тяжело болен. Пожалуйста, пройдите в соседнюю комнату.

— Сейчас! Минутку! — Второй мужчина склонился над больным, но тут врач решил, что он не только имеет право, но просто обязан вмешаться.

— Прошу извинить. — Решительным движением он отстранил пришельца и занял у тахты оборонительную позицию.

— А вы кто будете? — бросил назойливый тип. — Родственник?

— Нет. Я врач, моя фамилия Балицкий. Заявляю, что не допущу каких-либо инцидентов в этой комнате. Человек, лежащий здесь, тяжело болен, и я лечу его.

— Если он тяжело болен, то почему он не в больнице? — вызывающе спросил мужчина.

— Это дело мое и пани Завадовской. Возможно, уже сегодня мне придется отправить его в больницу, а пока прошу вас выйти.

— Между прочим, выглядит он скверно, — заметил пришелец, младший по возрасту. — Жив ли он вообще?

— Прошу вас выйти отсюда! — повысил голос Балицкий. У него был вспыльчивый характер, и он себя не сдерживал, особенно когда считал, что прав. Заметив внезапную бледность, покрывшую лицо Ирены, добавил грозно: — Он жив и, вероятно, переживет нас всех! Прошу удалиться, иначе я вызову милицию.

— Милицию мы уже вызвали, — сказал старший из мужчин. — Только они еще не подъехали. Ну хорошо, мы выйдем. Все равно он спит, здесь трудно разговаривать. Вы, пани, пойдете с нами, — обратился он к Ирене.

— Я у себя дома, — отрезала она с возмущением. — И поступлю так, как сама посчитаю нужным.

— Пани Завадовская, я останусь здесь, но, если возникнет необходимость, позовите меня, — многозначительно проговорил доктор.

— За кого вы нас принимаете? — возмутился пожилой.

Когда они оказались в соседней комнате, представлявшей собой нечто среднее между гостиной и столовой, он сказал с некоторым смущением:

— Прошу извинить, действительно, все это как-то…

— Может быть, наконец я узнаю, в чем дело и кто вы такие? — прервала Завадовская.

— Я уже говорил вам, что мы из кооператива «Новое будущее». Ваш муж работает у нас несколько лет.

— К сожалению, я вас не знаю.

— Я — заместитель председателя Малевский, а это — магистр Новак из внутренней охраны кооператива. Однако дело неприятное. Крайне неприятное. Пан Завадовский как-то так вдруг, внезапно заболел и даже не дал знать, не позвонил.

— Муж на самом деле неожиданно плохо себя почувствовал, потерял сознание…

— Да… Что ж, бывает, хотя странно, что именно сейчас…

— Что значит «именно сейчас»?

— Хорошо, буду с вами откровенен. Вчера у нас была проверка, которая проводилась вышестоящей инстанцией. У вашего мужа, старшего инспектора по техническим вопросам, находились ключи от кооперативного склада, где лежат сырье и полуфабрикаты. Это прежде всего вторичные продукты углеводородов, снотворные, хлористые вещества… Впрочем, не в этом суть. Самое главное, там хранятся и алкалоиды, такие, как морфий, кокаин, героин и им подобные. Вы, видимо, ориентируетесь, до какой степени…

— Ориентируюсь, — прервала она. — Но все же не понимаю, в чем дело.

— Мы проверили этот склад, — объяснил магистр Новак, — не хватает примерно двенадцати килограммов наиболее ценных препаратов.

— И наиболее опасных, — добавил Малевский.

— Но ведь… вероятно, не только у моего мужа были ключи от этого склада!

— Не только. Дело, однако, в том, что его заместитель, коллега Лисовский, уже три месяца как пребывает за границей, в ряде африканских стран решает вопросы, связанные с нашим экспортом. Накануне его отъезда мы вместе с паном Завадовским, коллегой Новаком и еще одним из инспекторов произвели опись всех складированных препаратов. С того дня ключи были в распоряжении только вашего мужа. Затем мы сравнили по журналу данные о поступлении и выдаче различных средств с их фактическим наличием. Не хватает, как уже сказал коллега Новак, двенадцати килограммов. Но этого мало. После более тщательной проверки коробок мы установили, что в некоторых из них реактивы попросту подменили.

— Что это значит? — спросила она, изумляясь.

— Это значит, что в одной коробке находился обыкновенный сахар, в других — какой-то нейтральный, не имеющий никакой ценности порошок или жидкость, например дистиллированная вода.

На некоторое время воцарилось молчание. Ирена смотрела на обоих мужчин с возрастающим ужасом. Она была не в состоянии осознать услышанное. Выходит, Янек не только брал (даже в мыслях она не могла произнести слова «крал»), но и занимался мошенничеством!

— Видимо, поэтому… — Она не закончила фразу. «Нет, о попытке самоубийства я им не скажу».

— Вы хотели сказать, что поэтому он в конце концов и расхворался? — спросил Малевский.

— Совесть его заела, — буркнул Новак.

— Оставь, — осадил его заместитель председателя. Он взглянул на побледневшее, словно помертвевшее лицо Ирены, и ему стало ее жаль. — Вы ничего не знали об этом?

— Абсолютно ничего.

— Что ж, мне очень неприятно. Однако прошу вас понять ситуацию, в которой очутился кооператив. Нашим долгом было доложить обо всем прокурору. Мы сделали это только сегодня утром, так как я считал… надеялся, что пан Завадовский придет и все как-то выяснится, хотя что здесь можно выяснить! Никто из нас не имеет права выносить из учреждения ни грамма препаратов и сырья. В дополнение ко всему имело место мошенничество — иначе это трудно квалифицировать! — заслуживающее наказания. Впрочем, мы проверили, находились ли эти коробки на складе перед отъездом коллеги Лисовского. К сожалению, они поступили к нам только через две недели после его отъезда. Таким образом, вся ответственность за недостачу и подмену ложится на вашего мужа…

Доктор Балицкий приоткрыл дверь, взглянул на Ирену.

— Проснулся? — с тревогой спросила она: ей не хотелось, чтобы гости стали сейчас у мужа домогаться объяснений.

Врач отрицательно покачал головой. Посетители обменялись взглядами, после чего Малевский заявил:

— Похоже, что в настоящее время мы не сможем поговорить с паном инспектором. Думаю, в ближайшие часы здесь появится кто-то из прокуратуры или милиции. — Он взглянул на Ирену и после минутного колебания добавил с удивлением в голосе: — Знаете, никак не могу понять, как он мог это сделать и зачем! Может, у вас были какие-то долги и срочно потребовались деньги?

— Нет, у нас нет никаких долгов.

— Ну, тогда… — Он снова заколебался, посмотрел на нее исподлобья: — Ваш муж не наркоман?

— То, что я смог установить в ходе обследования больного, — вмешался доктор, — не навело меня на мысль об употреблении психотропных средств, во всяком случае частого, — добавил он.

— А вы, пани, ничего такого у мужа не замечали? — спросил еще раз Малевский.

— Я заметила бы, если бы это имело место, — отрезала Ирена.

— В таком случае… Я ничего не понимаю. Продавал он, что ли, это кому-нибудь? Вы, пани, уверены, что этих препаратов у вас нет дома?

Она помолчала, прежде чем ответить:

— Не знаю. Не искала, не было причины.

— Впрочем, — Малевский как будто сразу потерял интерес к делу, — это нас уже не касается. Этим займется милиция.

Как бы в подтверждение его слов раздался звонок.

— Я открою, — сказал Балицкий и вышел в прихожую. Вскоре он вернулся в сопровождении мужчины среднего роста, с продолговатым, слегка загорелым лицом, на котором выделялись внимательные, холодные глаза, такие черные, какие только можно вообразить.

— Капитан Полоньский, — представился новый посетитель коротко, — Я хотел бы побеседовать с паном Яном Завадовским. — Он окинул взглядом всех четверых, остановив его на женщине: — Пани Завадовская?

— Да. Но мой муж болен…

— Я его врач, — пояснил Балицкий. — У пациента коллапс, и пока не вижу возможности…

— Он в больнице или дома? — прервал офицер.

— Он лежит здесь.

— Тогда прошу проводить меня к нему. — Тон был вежливым, но решительным. Оба представителя кооператива «Новое будущее» поспешно попрощались и удалились, а оставшиеся трое вошли в спальню. Завадовский по-прежнему никого не узнавал, требовал «возвращения домой», пробовал вставать, искал что-то на одеяле и под подушкой. Капитан, понаблюдав за ним добрые четверть часа и обменявшись несколькими замечаниями с врачом, пытался побеседовать с больным, но безуспешно. Тогда он разыскал телефон и, соединившись с Дворцом Мостовских, проинформировал невидимого абонента о том, как складывается обстановка. Положив трубку, сообщил, что вскоре приедет врач из Главного управления гражданской милиции, специалист-токсиколог.

Балицкий с подозрением взглянул на капитана.

— Токсиколог? — повторил он. — Зачем?

— Затем, — возразил Полоньский, — что, но моей некомпетентной оценке, состояние здоровья больного указывает на то, что он принял какое-то токсическое средство, другими словами, это была попытка самоубийства или отравления, наконец, несчастный случай, но это должен решить врач-специалист.

Офицер не упустил из виду молниеносный обмен взглядами между Завадовской и Балицким. Он подумал, что они знают намного больше, чем ему сказали, но не стал распространяться на эту тему, а сел в углу комнаты и, вытащив из кармана газету, казалось, углубился в чтение. Таким образом он мог свободнее наблюдать как за больным, так и за теми двумя. Он ожидал не только токсиколога: из Главного управления милиции Варшавы выслали следственную группу для проведения обыска в доме Завадовских. Однако Полоньский сомневался, можно ли спустя несколько дней напасть на след по крайней мере десятой доли украденных препаратов, которые, вероятнее всего, далеко уплыли. Но он указал Балицкому на три возможные причины нынешнего состояния Завадовского, а след одной из них еще можно было бы обнаружить. Офицер милиции принимал также во внимание возможность симуляции потери памяти, установить которую мог только специалист.

К тому же он не знал доктора Балицкого. Ему было известно лишь, что тот является знакомым Завадовских. Именно так он представился, но этого было недостаточно. Полоньский не имел ни права, ни возможности проверить его профессиональные и моральные качества.

* * *

Человек вышел из трамвая, нахлобучил на голову старую, пропитавшуюся потом шляпу и плотнее закутал шею шарфом, так как резкий мартовский ветер стал хлестать мелким дождем. От остановки на Тарговой до дому немногим более пяти минут ходу. Он шел, с трудом протискиваясь сквозь толпу прохожих: здесь всегда была толчея, особенно под вечер.

В подворотне, как всегда, ожидала «клиентов» девица с первого этажа, беседовавшая с торговкой. Он знал их обеих. Старая продавала водку, у нее дома всегда имелось с десяток, а может и того более, бутылок, умело спрятанных под тахтой, шкафом и где только можно было, а теперь еще и в кафельной печи, потому как она перестала ее топить. Девица неохотно буркнула в ответ на его приветствие: «…вечер». Он никогда не давал ей подзаработать, поэтому и не представлял ценности. Торговка же быстро отошла в самый угол и оттуда бросала беспокойные взгляды на входившего. Это был «свой», он проживал в этом грязном, обветшавшем каменном доме уже более года, но, несмотря на это, вызывал в старой мошеннице ничем не объяснимый страх.

Он миновал женщин и стал подниматься на четвертый этаж. На лестнице было темно, лампочки, как всегда, кто-то разбил или украл. Но это не мешало ему, он мог попасть к себе с закрытыми глазами. Добрался до двери, расстегнул длинное помятое пальто и из внутреннего кармана пиджака достал ключи. Они были разной формы, умело выточенные.

Внезапно он вздрогнул, затем молниеносно обернулся, посмотрел наверх. Кто-то стоял несколькими ступенями выше и глядел на него. Он чувствовал этот взгляд.

— Это я, — произнес стоявший наверху. — Жду вас.

Он узнал голос, напряжение спало.

— Входи, — пробормотал хозяин. Он зажег свет в прихожей и старательно закрыл дверь на задвижку.

Меблировка квартиры была более чем скромной: железная кровать, небрежно застланная, белье на которой, видимо, давно не меняли, несколько стульев, шкаф с кирпичом вместо сломанной ножки, у окна стол, в углу какие-то коробки, сумки, узлы. Справа от прихожей — микроскопическая кухонька, там стояли так называемый «паучок», то есть две газовые горелки на ножках, рядом потрескавшаяся раковина с рыжими подтеками, несколько кастрюль, бутылки, тряпки. Ванная отсутствовала, общий туалет находился в коридоре.

Все, вместе взятое, производило убогое впечатление. Однако владелец этой норы, видимо, чувствовал себя в ней вполне уютно, поскольку на его лице пришелец не увидел смущения и не заметил каких-либо попыток навести относительный порядок. Наоборот, хозяин, сняв пальто, бросил его на кровать, шляпу кинул на пол, рукавом полинялого пиджака смел со стола газеты, крошки табака и несколько окурков.

— Садись. — Кивком он указал на стул, поправил очки в черной оправе, провел рукой по волосам. Его лицо искажал нервный тик, задиравший верхнюю губу и обнажавший зубы, на удивление белые, и ровные. Тогда он становился похожим на злую собаку. Довольно высокий, он сутулился и сгибался, вероятно, его мучили боли в спине.

Пришелец, знавший хозяина квартиры очень мало (они виделись всего несколько раз, и то непродолжительное время, в темной подворотне), теперь смотрел на него с интересом. Однако трудно было понять и оценить характер этого человека по его внешнему виду. Большие темные очки скрывали выражение глаз. Нос, щеки, морщинистые складки на коже — все казалось каким-то нечетким, словно вылепленным из глины, в напоминало бы маску клоуна, если бы не острый взгляд из-под очков и сжатые губы.

— Что у тебя? — опросил хозяин, садясь на второй стул.

— «Стекляшки», — ответил пришелец. — И шесть «тикалок».

— Я говорил, что часы не беру.

— Но они золотые. Все шесть.

— Какие «стекляшки»?

— Разные. Кольца, серьги, браслеты. Высокий класс, бриллианты чистой воды, — расхваливал он.

— Где у тебя все это?

Посетитель расстегнул куртку, вытащил пузатый мешочек и положил его на стол. Хозяин поморщился неодобрительно:

— Не стоило носить с собой. Вдруг бы тебя задержали? Ты не смог бы ничего объяснить.

Тот громко, во все горло, рассмеялся:

— Кто, мильтоны? Вы шутите! Теперь достаточно крикнуть, что тебя бьют, как немедленно налетит толпа дружков, сразу же отреагирует, и страха как не бывало! Если бы только кто-то попытался посадить меня в милицейскую машину, люди перевернули бы ее вверх колесами. Или сожгли. Теперь все можно.

Человек в очках присматривался к своему собеседнику, внимательно слушал, но его неподвижное лицо не выражало никаких эмоций. Гостю было не более двадцати лет. Он нервно облизывал пересохшие губы, бросая вокруг себя быстрые взгляды. Он не доверял скупщику краденого, но знал от других, что тот считался самым лучшим и надежным.

— Ты что, видел сожженную милицейскую машину? — спросил вдруг хозяин. Вопрос не имел никакого отношения к сделке, и парень потерял терпение, захотел побыстрее получить деньги и уйти. Он пожал плечами:

— Сам не видел, но говорили. А два дня назад милиционеру дали по морде так, что он аж перевернулся. Своими глазами лицезрел. Ему еще несколько раз вдарили, прежде чем он поднялся. Возможно, с ним и совсем бы разделались, но какая-то баба подняла крик: «Не смейте бить!» Ну, у тех душа ушла в пятки, и они смылись. Дураки, я бы его прикончил, а уж потом дал деру…

— Почему? — снова раздался вопрос.

— Как это — почему? — Лицо парня сделалось красным, глаза заблестели. — Вы что, не знаете? Теперь свобода, настоящая! Я читал листовки, которые разбрасывались на улицах. И на стенах есть надписи… Впрочем, один мне все четко разъяснил. Послушайте, это просто. Государство, то есть любая власть, представляет собой аппарат угнетения. Полиция, или милиция, — все одно — осуществляет это угнетение и мучает людей. Поэтому нужно развалить государство, упразднить правительство, полицию, ликвидировать законы, и только потом наступит свобода. Каждый будет поступать, как захочет. Ну, теперь вы понимаете?

Узкие губы скупщика краденого тронула едва заметная усмешка.

— А ты что будешь тогда делать?

— Я? Ничего! — заявил парень с откровенной прямотой. — Буду есть, пить, ходить по бабам, спать… Хватит, а? Хорошая жизнь! Ну, берете мои «стекляшки»? Я тороплюсь.

Хозяин осторожно высыпал из мешочка драгоценности и разложил их на столе. Вытащил из кармана лупу и тщательно изучил каждый предмет, одно кольцо отодвинул в сторону. Парень немного смутился: ему не удалось подсунуть стекляшку из «Яблонекса». Затем он попытался торговаться, но скупщик пренебрежительно взглянул на него, проворчав: «Здесь не базар».

Хозяин взял отобранные им драгоценности и часы, так как они на самом деле оказались золотыми, и заплатил за все четверть цены, которую обычно дают ювелиры. Так он поступал всегда, другие скупщики давали еще меньше, если «позаимствованные» драгоценности были недавно украдены. Рисковать никто не хотел. Человек в очках знал, когда парень ограбил магазин и где этот магазин находится. Если бы взломщик появился через месяц или два, то получил бы более высокую цену. Но все они обычно хотели как можно быстрее избавиться от товара, поэтому приходили сразу же после взлома, требовали денег для легкой жизни.

Гость спрятал наличные, поднялся со стула. И тут увидел в руках у хозяина пистолет, нацеленный прямо на него. Испуганно воскликнув: «Что вы?!», парень отскочил к двери.

Но хозяин не имел намерения стрелять. Он только предпринял попытку защититься от возможного нападения со стороны вора, если тому вдруг станет жалко «стекляшек» и часов. Однажды так и произошло. Спасло то, что скупщик обладал недюжинной силой — вор скатился по лестнице, скуля от боли, и больше не показывался. После этого случая скупщик обзавелся оружием.

* * *

Капитан Полоньский и его товарищ неспешно шли по Новому Свету, временами останавливаясь, когда разговор становился напряженным. Приближалась полночь. Резкий зимний ветер разогнал людей по домам, и улица казалась вымершей. Лишь шелестели сорванные ветром и гонимые его порывами плакаты, афиши, какие-то листовки. Полоньский с раздражением отбрасывал их ногой.

— Ты думаешь, это самоубийство? — спросил майор Щенсный.

— Уверен на девяносто процентов. Оставшиеся десять можно отнести к версии о попытке отравления, но тут у нас нет никаких доказательств. Этот субъект выкарабкался, хотя одной ногой уже стоял в могиле.

— Память к нему вернулась?

— Во всяком случае, он узнает жену, квартиру и этого заместителя председателя кооператива, Малевского. Вчера, когда я был у Завадовских, он сообщил мне, что отдает себе отчет в содеянном. Имеется в виду кража наркотиков.

— Сам их употреблял или продавал кому-нибудь?

— Об этом он никак не хочет говорить. Может быть, я должен… А впрочем, нет, — оборвал он свою мысль. Они остановились у ворот одного дома. Щенсный закурил сигарету. — Прокурор считает, что арестовать Завадовского, находящегося сейчас в больнице, мы всегда успеем. В квартире, конечно, ничего не нашли, но не мог же он за один раз вынести со склада кооператива двенадцать килограммов! Наверняка он делал это систематически, небольшими порциями. Наш токсиколог утверждает — я ему верю, — что Завадовский не наркоман. В таком случае, он — поставщик.

— Но почему же все-таки он пытался покончить с собой?

— Именно это меня более всего и заставляет задуматься. Угрызения совести? Ерунда! Страх быть разоблаченным? Скомпрометированным? Возможно, хотя он производит на меня впечатление человека достаточно твердого, решительного. В конечном счете, он сам мог прервать этот процесс, прежде чем количество украденных препаратов достигнет целых двенадцати килограммов. Видимо, ему зачем-то срочно потребовались деньги. Жена это отрицает, но она может и не знать. Или покрывает его.

Они шли по Краковскому предместью. У входа в университет шелестели флаги и транспаранты. Из окон здания свисали полотнища с эмблемами «Независимого союза студентов», с сообщениями о продаже литературы, выпущенной «без цензуры», и еще о чем-то.

— Зайдем ко мне, поужинаем, — предложил Полоньский. — Немного поздновато, конечно, но у меня с утра маковой росинки во рту не было.

— У меня тоже, — признался майор. — А у тебя найдется что-нибудь дома?

— Только плавленный сыр, — рассмеялся Полоньский. — Есть еще хлеб, чай. Кажется, в холодильнике оставались яйца. На колбасу не рассчитывай, уже неделю мне не удается ничего купить в мясном магазине. Говорят, в апреле введут карточки на мясо.

— Твоя жена все еще в санатории?

Капитан тяжело вздохнул:

— Вернется только через одиннадцать дней. Вот удивится, когда увидит, как я без нее хозяйничал!

В квартире Полоньского был относительный порядок, если не заглядывать под шкаф или тахту. Щенсный не проявлял таких намерений. Впрочем, головы у обоих были заняты другим.

— Завтра состоится «предупредительная» забастовка? — спросил майор, закуривая сигарету. Они уже успели уничтожить все скудные припасы Полоньского.

— Ну да. Коснется транспорта, и не только. И вообще, вся эта нервозная обстановка не способствует нашей работе. Особенно обнаглели рецидивисты. Смотри: с одной стороны, слышатся жалобы, что мы действуем неоперативно, поскольку множатся налеты, грабежи, даже убийства. А с другой — все больше людей затрудняют нам работу. Заметил, как неохотно они помогают? Потом будут иметь…

Однако Полоньский не успел закончить фразу: раздался звонок в дверь. Удивившись, кто бы это мог быть, он пошел открывать. За дверью стоял капитан Щерба из Кракова, хороший знакомый как Богдана, так и Щенсного.

— Извини, что так поздно, — оправдывался он, снимая пальто, — но я увидел в окнах свет и решил, что ты не спишь. Я приехал утром, целый день просидел в управлении и не успел позвонить тебе раньше.

— Ничего, не беспокойся. Можешь переночевать у меня, жена в санатории. Сейчас приготовлю тебе что-нибудь по… — Он смутился и беспомощно развел руками: — К сожалению, из еды у меня ничего не осталось. Ты ужинал?

— Перекусил в клубе. А переночевать останусь с удовольствием: страшно измотался. Завтра рано утром возвращаюсь в Краков. У нас там скверная обстановка.

— У нас тоже не лучше, — пробормотал Щенсный.

— А где она хорошая? — бросил Полоньский и вышел на кухню, чтобы хоть чаем напоить гостя. У Щербы от усталости дрожали руки, когда он закуривал сигарету. Лицо казалось осунувшимся, щеки ввалились, под глазами образовались тени. — Впрочем, ты, конечно, слышал, что происходит в других воеводствах?

Капитан утвердительно кивнул.

— В Кракове тоже стало опасно, — сказал он. — Такого количества грабежей, налетов, взломов у нас давно не было. Более того, налетчики стали действовать невероятно жестоко, зверски издеваются, особенно над стариками, женщинами и инвалидами. С недавних пор у нас бесчинствует шайка, о которой мы еще ничего не знаем, кроме самого факта избиений, ограблений, взломов и так далее. Как будто ею верховодит молодой человек с какой-то рыбьей кличкой: не то Треска, не то Селедка или что-то в этом роде. В этой бандитской группе есть и девушки, они используются как приманка. Пытаемся выйти на них, но сами знаете, как это сегодня трудно. Люди отказываются помогать. Боятся. Ну а некоторые становятся на сторону преступников — против власти. Такова, к сожалению, правда.

— Все это потому, что у нас создалась обстановка, когда попирается закон, — сказал Щенсный. — Крайне опасная обстановка. Иногда не могу понять… — Он встал и начал ходить от окна к двери и обратно, лицо его исказила гримаса горечи и беспокойства. — Подумайте, если бы подсчитать, сколько мы раскрыли преступлений и задержали убийц, насильников, воров разных мастей! И все это ценой здоровья, сил, бессонных ночей, многих дней нервного напряжения. Ведь, коли на то пошло, надо признаться: каждый из нас после многих лет службы растрачивает себя до предела. Физически и морально. Почитайте некрологи на наших товарищей: сорок лет, сорок три, сорок пять… Они издергались так же, как и мы. Только их организм уже не выдержал. А сегодня что? Каждый наш шаг встречается с враждебностью, противодействием. Каждую нашу ошибку реакционные круги возводят в степень. Я не утверждаю, что у нас нет недостатков. Один древний философ говорил, что только тот не ошибается, кто ничего не делает. Впрочем, покажите мне какую-нибудь полицию в мире, которая пользуется горячей любовью своего народа! Все граждане совсем не обязаны нас любить. Но пусть уважают и ценят за то, что мы оберегаем их здоровье, жизнь и имущество. Пусть по крайней мере не осложняют нам работу.

— Да, — подтвердил Щерба. — Некоторые люди заинтересованы именно в том, чтобы в Польше имели место анархия, бандитизм, а страна превращалась в руины. Подобная ненависть ужасает. И подобная глупость.

— У нас остается только один путь, — заметил Полоньский, — делать свое дело любой ценой, даже ценой жизни. Мы когда-то давали клятву оберегать социалистическую законность, охранять жизнь, здоровье и имущество граждан. Даже и тех, кто нас ненавидит. И тех, неразумных.

 

Глава 2

В кафе было уютно, тепло и почти пусто. Начало апреля принесло наконец ожидавшуюся хорошую погоду — пятнадцать градусов выше нуля и солнце. Но из-за вечерних холодов комнатные батареи давали еще тепло, хотя электростанции работали на последних запасах угля: в угольных шахтах все еще вспыхивали забастовки.

В углу зала, закрытого деревянной обшивкой калорифера, красивая женщина с густыми белокурыми волосами положила руку на деревянную решетку, ощущая, как тепло передается пальцам. Улыбнулась тому, что произнес сидевший напротив нее высокий мужчина с пышными, слегка волнистыми волосами и худым румяным лицом. Привлекали его большие, красивые голубые глаза.

— Не веришь? — спросил он с обидой.

— Ну почему же! Верю, что любишь меня, ты доказал это. Между прочим, женщина всегда чувствует это, — засмеялась она. — У нас есть свой особый инстинкт, который не подводит.

— Тогда почему не хочешь, чтобы я пришел к тебе?

— Сегодня это невозможно. Пойми, Казик, он должен был вернуться еще вчера. Может приехать в любой момент. Я не хочу так рисковать, нервы не выдержат.

Теперь засмеялся он:

— Ты — и нервы! Ты самая безмятежная женщина, которую я знаю.

— Именно потому, что не рискую. По сути дела, я чересчур впечатлительна и ценю спокойствие. Знаю, что ты — другой. — Она ласково провела рукой по его волосам. В этом кафе она не боялась чужих глаз, которые могли подсмотреть, а затем донести. Здесь, в пригороде, вдалеке от центра, у них не было знакомых. — Ну, перестань дуться! Ведь ты был у меня вчера, позавчера, неделю назад…

— Считаешь? — Он нахмурил брови. — Может быть, записываешь в блокноте?

— Казя!

— Прости. — Он склонился над ее рукой, несколько раз поцеловал. — Но и ты пойми меня. Моя жена… Да, впрочем, что здесь говорить!

— Ну, тогда не говори. Не хочу о ней слышать. Я тебе тоже не рассказываю о своем муже.

— Ты права. Трагедия в том, что ни ты, ни я не можем развестись. Ты же знаешь, Данута — владелица бара. Этот серый «опель» тоже принадлежит ей, ну и квартира… Она выплачивает мне жалованье. — Он иронически засмеялся. — Разумеется, это немало, но у меня самого, собственно, ничего нет. А у тебя…

— А у меня, — прервала она его, четко выделяя каждое слово, — муж с высоким положением, с особняком, двумя автомашинами, деньги, драгоценности, меха, и всего этого я могу в одну минуту лишиться, если он о нас узнает.

— Таким образом, мы обречены только на такие встречи, тайком. Горько… Но что поделаешь? Мы оба не созданы для нищеты. А может, все-таки?..

Она подозрительно взглянула на него:

— Послушай, Казя, что бы тебе случайно ни пришло в голову…

— О чем ты говоришь?

— Я не уйду от Яцека. Понимаешь? Запомни, тебе не следует никогда, ни при каких обстоятельствах…

Он возмущенно, почти с негодованием, прервал ее:

— Моника, мы знакомы несколько месяцев, это немало! Разве я когда-нибудь подводил тебя? Кроме того, я тоже заинтересован в своем браке. Нужно смотреть на жизнь реалистически. Если я сказал «а может, все-таки», то это нужно рассматривать, — он мягко улыбнулся, — только как порыв печального сердца. Красиво звучит, не правда ли? Как стихи… Но нам уже надо идти.

Моника остановила свою темно-синюю «вольво» у особняка, открыла ворота гаража. Взглянув на темные окна первого и второго этажей, она отметила с облегчением — а может, с сожалением, что отказала Казимежу, — что ее муж, пан директор, доктор наук Яцек Кропиньский, все еще в командировке. Она любила оставаться одна в своей удобной, комфортабельной и снабженной всем, что только может пожелать человек, квартире, которая ей тем больше была нужна, чем чаще она встречалась с симпатичным Казимежем, который был моложе ее на три года. Через год неотвратимо надвигалось сорокалетие — тот возраст, когда женщине особенно нужны отдых, современная косметика, массаж и тщательный уход за лицом, руками, прической, не говоря уже об одежде, чтобы любовник, не дай бог, не заметил ни морщинки, ни одного седого волоса, ни теней под глазами, появляющихся от усталости.

Думая обо всем этом, она вдруг ощутила усталость. Частые свидания требовали все больших усилий. Временами появлялось желание порвать эту связь, облачиться в обыкновенный домашний халат и тапочки, не бояться ходить по квартире непричесанной и ненакрашенной и наконец почувствовать себя свободной. Яцек, когда бывал дома, не обращал особого внимания на ее внешний вид. После нескольких лет замужества такие вещи легко прощаются. С другой стороны, он требовал, причем очень решительно, чтобы на приемах и во время визитов, которые они наносили вдвоем, жена выглядела бы так, как никакая другая женщина. Он придирчиво проверял перед выходом ее прическу, макияж, платье, драгоценности, которые были на ней, и не прощал небрежности. Моника слыла «классной женщиной», в компании он смотрел на нее с гордостью. Дома же его занимали дела, и больше всего он ценил личные удобства и покой.

Поэтому хорошо, что он еще не вернулся. Можно будет понежиться в ванне, полной ароматной пены, позвонить приятельнице, поболтать вволю, с чашечкой кофе, не боясь, что Яцек будет нервничать, так как ему постоянно «нужен телефон». Спокойный, свободный вечер. Прекрасно!

Она заперла ворота гаража и направилась к парадному входу. Домашняя работница, конечно, уже ушла, этому обстоятельству она тоже обрадовалась: хотелось побыть совершенно одной. В почтовом ящике что-то белело. Хозяйка извлекла разнообразные почтовые отправления: цветные видовые открытки, счета за телефон, несколько писем Яцеку. И конверт, адресованный ей и надписанный незнакомым почерком. Заинтригованная, она вошла в дом, зажгла свет в холле и кабинете мужа, потом в столовой. Моника любила, когда в комнатах было светло, тогда она чувствовала себя в полной безопасности.

Она сняла пальто, положила у зеркала перчатки и с письмом в руке пошла в кабинет. Почту, предназначенную для мужа, и счета положила под бронзовое пресс-папье, а сама села и стала рассматривать адресованное ей письмо. Оно было довольно внушительных размеров, на нем не было марки: видимо, отправитель просто бросил его в их почтовый ящик. Внутри лежало что-то твердое. «Что это может быть?» — подумала она. Конечно, проще всего было вскрыть конверт, но она находила удовольствие в попытках отгадать.

Наконец ей это надоело, и она надорвала конверт. Оттуда на письменный стол выпали какие-то фотографии и два листка, написанные тем же почерком, что и адрес. Взгляд Моники упал на фотографию, лежавшую сверху. Она почувствовала, как ее охватывает ужас, а сердце начало бешено колотиться.

— Невозможно! — прошептала она. — Этого не может быть…

После того как она посмотрела остальные снимки, ее сомнения исчезли. Фотографии изображали ее, Монику Кропиньскую, в совершенно однозначной ситуации. Обнаженное тело Моники обвивали руки мужчины, узнать которого не составляло труда: это был Казимеж. В дополнение ко всему, эти интимные сцены разыгрывались здесь, в этой квартире, в ее спальне и на ее постели. Она узнала часть картины, висящей на боковой стене, угол шкафа и изящную алебастровую лампу, стоящую на столике. И, как всегда, чтобы все совершалось в соответствующем настроении, рядом с лампой стояли две рюмки.

Самое ужасное, что эти снимки не были умело выполненным фотомонтажей. Но ведь в подобных ситуациях они с Казей всегда были одни в квартире, прислуга всегда отсутствовала. Так каким же образом? И кто? И тут только она вспомнила о письме. Неизвестный отправитель писал:

«Уважаемая пани! Вы уже, наверное, сориентировались, кого изображают прилагаемые фотографии. Таким образом, я ставлю вопрос четко и ясно: в качестве первого взноса получаю сумму в сто тысяч злотых помятыми, бывшими в употреблении банкнотами. При этом подчеркиваю, что я сразу же сумею отличить фальшивые деньги. Вы положите деньги в целлофановый мешочек, завяжете или заклеите его и подъедете с ним в ближайшую среду или четверг, это будет двадцать второе или двадцать третье апреля, между восемнадцатью и двадцатью часами в кафе «Гетманское» в Вилянуве [11] . Поставив машину на стоянку, пройдете к ближайшей скамейке, в самом начале аллеи, которая ведет к Вилянувскому дворцу. Мешочек с деньгами положите под скамейку. А если сложится так, что там кто-нибудь будет сидеть, подождите в машине, пока он уйдет. После того как Вы незаметно, подчеркиваю, незаметно (чтобы Вам не повторять эту процедуру, ибо это обойдется Вам в такую же сумму: в ворах недостатка нет) спрячете мешочек, Вы, не оглядываясь, сядете в машину и сразу же уедете. Очередной, но и последний, взнос такого же размера я хочу получить в июне. О сроке сообщу отдельным письмом. После выплаты этого второго взноса я перешлю Вам негативы снимков — всех, потому что я располагаю еще четырьмя подобными. Видимо, не стоит предупреждать, что в случае уведомления милиции, прокуратуры или кого-то из знакомых я денег не получу, но снимки окажутся на письменном столе Вашего мужа, в учреждении, где он работает, и будут положены таким образом, чтобы их смогли увидеть секретарша, курьерша и т. д. Я знаю Вашего мужа настолько, что могу с большой точностью назвать срок Вашего развода, если своевременно не получу требуемой мною суммы».

Она прочитала письмо внимательно, не торопясь, анализируя каждое слово. И не размер суммы ее более всего поразил, а последняя фраза: «Я знаю Вашего мужа…» Значит, это кто-то из коллег Яцека! Но как, каким образом?

Она вздрогнула, когда вдруг зазвонил телефон. Не хотела сначала подходить, но это мог быть муж. Может, он уже все знает? Она сняла трубку.

— Моника, ты одна? — раздался взволнованный шепот Казимежа. Услышав утвердительный ответ, сообщил, что в своем почтовом ящике обнаружил ни более ни менее…

— Я догадываюсь что, — прервала она его. — Выходит, ты тоже получил?

Ему не хотелось продолжать дальнейший разговор по телефону. Он попросил ее немедленно подойти в ближайшее кафе. Моника оделась, положила в сумку конверт с письмом и снимками и выбежала из дома. Через несколько минут она уже сидела в кафе и к во столику подходил запыхавшийся Казимеж.

Присев рядом, он вытащил из кармана знакомый конверт. Осторожно, оглядываясь по сторонам, показал снимки. Они оказались такие же, как и у нее. Только содержание письма было несколько иным. Неизвестный шантажист требовал лишь двадцать тысяч злотых. Очевидно, ему было известно финансовое положение адресата. Что касается даты, места и способа вручения денег, то эти требования совпадали.

— Послушай, может, это кто-то из знакомых твоего мужа? — опросил крайне взволнованный Казимеж.

— Еще не знаю, нужно подумать. Больше всего меня мучает то, каким способом были сделаны эти снимки?

Казимеж некоторое время напряженно думал, а потом ответил:

— Собственно говоря, есть только одна возможность. Кто-то незаметно установил в твоей спальне фотоаппарат.

— Но ведь фотоаппарат не бомба с часовым механизмом, чтобы можно было установить его на определенное время! — воскликнула она раздраженно и сразу же замолчала, так как он приложил палец к губам.

— Я не разбираюсь в технике фотографирования, но… послушай, были ли тогда закрыты окна?

— Наверняка. Впрочем, мы встречались исключительно ночью, а я всегда вечером закрываю шторы.

— Вот что мне пришло в голову, — сказал он, подумав. — Можно ведь делать снимки на основе инфракрасного излучения, когда фотографируемый объект находится в полной темноте или же слабо освещен. Я когда-то читал об этом в научном журнале… или в какой-то книге, впрочем, это неважно, там речь шла о производстве снимков даже с больших расстояний. Где-то, кажется в Англии, следственная служба с помощью инфракрасной техники фотографировала воров, вламывавшихся ночью в магазин на неосвещенной улице.

— Из этого вытекает, — сказала Моника, — что вас кто-то выследил. Может, это жилец дома напротив или соседнего. Ну и сделал снимки, даже, может, целый фильм…

Она побледнела от ужаса. Казимеж посмотрел на нее с сочувствием и заказал у официантки коньяк.

— Коньяка нет, — ответила та равнодушно.

— Ну, тогда принесите водки!

— Водки? Сколько?

— Два раза по сто. Я тоже выпью.

Он нервничал не меньше, чем его подруга, но не подавал виду. Они выпили и заели пирожным: в кафе имелась только такая «закуска».

— Ты знаешь кого-нибудь из дома напротив? — спросил он тихо.

Она отрицательно покачала головой. Из лиц, время от времени посещавших квартиру четы Кропиньских, никто не проживал на их улице.

— Казя, а что, если это кто-то из твоих знакомых?

— Исключено! Говорю тебе это со всей определенностью.

— А твоя жена?

Вопрос родился неожиданно, Моника, задав его, сразу почувствовала, что Казимеж неприятно удивлен. После непродолжительного молчания он решительно тряхнул головой:

— Нет! Точно так же и я мог бы спросить: а твой муж? Дануту и Яцека мы должны исключить из числа подозреваемых. Каждый из них, если бы что-то знал и хотел застать нас in flagranti, мог бы сделать это значительно проще, неожиданно войдя в квартиру. Ну и, конечно, они не требовали бы денег, так как обоим хорошо известно, что у нас их нет. Да, кстати, откуда ты возьмешь эти сто тысяч?!

— Продам часть драгоценностей, — ответила она не задумываясь. — Одно ожерелье стоит около восьмидесяти. Ювелир, пожалуй, оценит ниже стоимости, но я умею торговаться, — засмеялась она. — До июня как-нибудь соберу оставшуюся сумму.

Она не спрашивала, откуда он возьмет наложенную на него «контрибуцию». Он — мужчина, сам должен справиться.

— Думаю, мы слишком легко поддаемся шантажу! — неожиданно взорвался Казимеж, но, перепугавшись, сразу понизил голос. — Слушай, я тебе об этом никогда не говорил, но у меня есть оружие. Пистолет. Сделаем так: ты положишь в мешочек газеты… нет, лучше все-таки деньги, на всякий случай, если мне не удастся. Я тоже буду действовать так, как требует шантажист. Давай поедем в Вилянув, скажем, в среду, двадцать второго, с расчетом прибыть на место около девятнадцати часов. Он не должен слишком долго тянуть с изъятием мешочка, так как кто-нибудь из прохожих может заметить наши манипуляции у скамейки, заинтересоваться и добраться до тайника. Поэтому шантажист будет вынужден забрать деньги в тот же вечер. Предполагаю, что уже часов с восемнадцати он будет сидеть в машине недалеко от кафе.

— Мы поедем вместе?

— Нет, лучше отдельно. Впрочем, можем ехать на небольшом расстоянии друг от друга. Ты поедешь первой, а я вслед за тобой.

— Почему? — Ее беспокоил этот план, казался слишком рискованным. Кроме того, она совсем не была увечна, что в этом деле не замешаны Яцек и Данута. Она боялась мужа и неизбежного тогда развода, ей хотелось плакать.

— Потому, что ты положишь мешочек под скамейку и уедешь. Я же сделаю это через несколько минут, но уеду только для виду. Поставлю машину за зданием, в котором располагается ресторан «Вилянув», и вернусь пешком, очень осторожно, со стороны дворца. В это время уже будет совсем темно. Я спрячусь поблизости. Если кто-нибудь приблизится к скамейке и полезет под нее, то станет ясно, что это как раз он и есть.

— Так как же ты поступишь в этом случае?

— Точно еще не знаю. Вытащу пистолет, может быть, выдам себя за милиционера, выкрикну «Руки вверх!» или что-то в этом роде. Фактор внезапности, понимаешь?

— И совершишь идиотскую ошибку, — произнесла она с иронией. — Он убежит, и вся эта история начнется снова. У нас останутся деньги, а у него снимки. Придумай что-нибудь получше. Ведь для нас главное не просто сохранить деньги, но прежде всего заполучить негативы и снимки. У него вообще их может не оказаться: зачем ему возить их с собой? Он ясно написал, что вернет все после выплаты второго взноса.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, в котором угадывалось неподдельное восхищение.

— Ты умная женщина, — шепнул он. — Правильно, надо действовать как-то иначе… Скажем, так: под угрозой оружия я заставлю его…

Она снова прервала:

— А если он тоже будет вооружен? Тогда он наверняка сможет вынудить тебя поступить так, как ему заблагорассудится. Так что эта затея тоже ни к чему…

Она задумалась. Казя, этот любимый ею мужчина, симпатичный парень, оказался глупцом и в дополнение ко всему совершенно беспомощным. Видимо, что-то отразилось на ее лице, так как «глупец» вдруг вспыхнул краской стыда, а потом побледнел — наверно, принял решение, достойное мужчины.

— Моника, — проникновенно сказал он, посмотрев ей в глаза, — доверься мне!

— Что это значит? — Она, как бы очнувшись, нехотя взглянула на него.

— Согласись с моим планом. Сделай так, как я говорил. Мне удастся с ним сладить, кем бы он ни оказался. В конечном счете… я убью его!..

— Ты с ума сошел! — испугалась она. — И вообще, есть ли у тебя патроны к этому пистолету?

— Пойдем! — Он энергично встал, подозвал официантку и заплатил по счету. Когда они вышли на улицу, Казимеж сказал резким, решительным голосом:

— Помни, в среду вечером у кафе «Гетманское». Нам нужно это сделать, иного пути нет. — Он поцеловал ее и ушел так поспешно, что она не успела ничего сказать.

* * *

Яцек вернулся на следующий день, но в понедельник снова уехал. Моника обрадовалась, что его не будет в эту несчастную среду, которой она боялась как огня. Ей удалось довольно выгодно продать ожерелье и кольцо. Итак, хотя ей было очень жалко, она положила в целлофановый мешочек сто тысяч, помня о том, что деньги должны быть подержанными. Для этого ей пришлось часть банкнот измять пальцами и выпачкать в пыли.

В половине седьмого вечера, облачившись сама не зная зачем в темную, скромную одежду — ей казалось, что это более соответствует обстановке, — сжимая в руках сумку с деньгами, она села в свою «вольво» и двинулась в направлении Вилянува. С Казиком они договорились встретиться поблизости от психоневрологического института, на перекрестке двух аллей — Собесского и Вилянувской.

Вечер был холодный, весь день дул пронизывающий ветер, принесший снегопад. Снег быстро таял, дороги стали мокрыми и скользкими.

Серый «опель-рекорд» она увидела еще издали. Машина стояла на перекрестке и фарами освещала небольшую рощицу у больницы. Моника подъехала на малой скорости и увидела за рулем Казимежа, который поднял руку, приветствуя ее, и дал знак ей ехать первой.

У кафе «Гетманское» в эту пору не оказалось ни одного человека, не было и автомашин. Правда, три машины стояли немного поодаль, у ресторана. Ей пришло в голову, что в одной из них и приехал шантажист. В какой-то момент Монике захотелось подъехать, чтобы рассмотреть лица водителей, но она сразу же раздумала. Скорее всего, машины стояли пустыми, а их владельцы веселились в ресторане.

Моника вышла из машины, дрожа от холода и страха. В это время Казимеж подъезжал к кафе. Она вытащила из сумки мешочек с деньгами, подошла к первой скамейке. Вокруг не было ни души. Аллея выглядела темной и безлюдной. «Хорошенькое местечко он выбрал!» — подумала Моника с внезапной злостью. Выбросить на ветер столько денег! Она наклонилась и положила мешочек под скамейку. Возникло огромное желание подождать Казю, но она боялась, что дело может дойти до стрельбы и тогда появятся милиционеры, спросят, что она тут делала. Нет! Ни за что!

Уже не оглядываясь, она села в машину и уехала. Они условились с Казимежем, что он ей позвонит, когда все будет позади. А если тот тип его убьет?.. От страха у нее выступил холодный пот, она прибавила газ и помчалась по Вилянувской аллее; сбавила скорость, только приблизившись к центру. Войдя в квартиру, Моника сразу бросилась в кабинет: ей показалось, что звонит телефон. Но аппарат молчал. Всю ночь она не спала, ходила по комнатам, ждала звонков, телефонного или дверного, но напрасно. Только под утро, когда в городе началось будничное оживление, телефон зазвонил. Затаив дыхание, она сняла трубку, приготовившись к самому худшему.

Казимеж говорил тихим, охрипшим голосом, она едва могла разобрать слова:

— Не понимаю, как это произошло! Сначала я ждал рядом со скамейкой, надежно спрятавшись в кустах. Прождал, наверно, часа два, чуть не окоченел от холода. И никто не подошел. Затем я вернулся к своей машине, чтобы немного согреться. Сразу после твоего отъезда зажегся уличный фонарь у кафе… Так, через четверть часа я вновь подошел кружным путем и ждал там, наверно, с час. Вдруг меня осенило. Я заглянул под скамейку — там не было ни твоих, ни моих денег!

— Видимо, он забрал их, когда ты сидел в машине, — сказала Моника.

— Но каким образом? Ведь я отчетливо видел эту чертову скамейку, а человек — не муха! — прохрипел он в отчаянии. — Не понимаю, где он прятался, с какой стороны подкрался, на какой машине уехал. Может быть, шел пешком, потом сел в автобус, или живет где-то поблизости? Пропали наши денежки, а я к тому же схватил грипп.

— Ну что ж, этого следовало ожидать. Нам не остается ничего иного, как ждать очередных писем. Собирай наличные.

— У меня больше нет таких возможностей, — простонал он. — Видно, придется просить у жены. Что-нибудь придумаю, окажу, что речь идет о старых долгах. Послушай, нам сейчас нельзя встречаться. Я позвоню тебе, дорогая.

* * *

О том, что произошло, она думала целый день — долгий, мучительный, казавшийся ей беспросветным. Моника не могла уснуть, хотя всю предыдущую ночь не спала: выпила три чашки крепкого кофе и пару рюмок коньяку. Она никак не могла избавиться от страха. Мучительно думала о том, кто же этот шантажист, воображала в этой роли знакомых, коллег Яцека по учреждению — тех, кого лично знала, и тех, о ком только слышала.

Она даже зашла в ближайшую библиотеку, нашла какой-то научный труд об инфракрасном излучении, но напрасно пыталась что-либо уразуметь в нем. Там действительно шла речь о фотографировании в темноте и с больших расстояний с помощью очень сложной аппаратуры. Значит, тот человек инженер? Техник? Фотограф? Никаких фотографов она не знала. Правда, знакомых инженеров наберется, пожалуй, с дюжину, и техников — немного меньше.

Моника бродила по квартире, сопровождаемая недоуменными взглядами прислуги. За обедом она почти не притронулась к еде. Одолевал страх, жаль было потерянных денег. Моника спрашивала себя: может быть, порвать с Казей? Но чувствовала, что не сможет порвать и не хочет!

Моника села перед зеркалом и стала внимательно разглядывать свое лицо. Она выглядела уставшей, бледной, что было естественным после пережитого, но не в этом дело. Холодным, критическим глазом Моника подметила новые морщинки, все более выделявшиеся складки на шее — признаки того, что молодость прошла и ничто не в состоянии ее вернуть. Разрыв с Казимежем мог означать вообще конец всем похождениям, романам на стороне, которые она так любила.

Что ей тогда останется? Медленное старение рядом с мужем, вечно пустой дом — детей они не завели, а теперь уже поздно. Тоска! Моника ничем не интересовалась, кроме того, что она называла «веселой жизнью». Визиты, развлечения, поездки за границу, флирт, модная одежда, красивая прическа. Это был ее мир, другого она не хотела.

А если как-то отыскать этого шантажиста, побеседовать с ним? Может, они пришли бы к соглашению? Да, но как выйти на него?

Она решила, что когда придет второе письмо, то поедет в назначенное место одна, без Казимежа. Постарается его уговорить. И будет ждать этого человека. Дождется его во что бы то ни стало!

* * *

Малышка капризничала, отказывалась ложиться спать. Профессор Маруш уже в который раз пришел к выводу, что легче читать лекции в университете, чем заставить заснуть шестилетнее чадо. Рассказывать сказки он воздерживался, будучи убежденным рационалистом, петь не умел, а когда однажды попробовал, девочка выразила решительный протест. «Лучше включи радио!» — сказала она.

Дважды в неделю жена профессора, по специальности врач-стоматолог, дежурила в больнице, домой возвращалась в полночь. В такие вечера профессор прилагал все свое старание, чтобы дочка вовремя поужинала, выкупалась и улеглась спать.

— Иди же наконец купаться! — воскликнул он раздраженно. — Посмотри на часы, уже очень поздно!

Он выкупал сопротивлявшуюся, расшалившуюся Госю и отнес ее в кровать. Когда та заснула, он какое-то время боролся с искушением удрать из дома, чтобы сыграть партию в бридж. Но профессор слишком любил малышку, чтобы оставить ее одну в квартире.

Однако в тот вечер жена профессора вернулась раньше, и он смог удовлетворить свое желание. Играть в бридж они сходились обычно у того, кто располагал в это время свободной квартирой. Тогда они могли немного пошуметь, поспорить. Хозяин делал на скорую руку бутерброды, если было из чего, готовил кофе и чай.

Маруш опоздал почти на час, но они играли всегда впятером. Таким образом, он сразу оказался первым, кому выпало ходить, и стал свидетелем жаркого спора, разгоревшегося между инженером Венцлавским и его партнером, адвокатом Бейчаком. Двое остальных — хозяин квартиры, инженер Хенцкий, и «частная инициатива», Пасовский, — терпеливо ожидали, когда закончится спор и игра пойдет своим чередом. Маруш сел в стороне и прислушался. Адвокат, как всегда, ругал инженера, который, по его мнению, пошел неправильно, и они проиграли роббер. Кончилась первая партия, наступила очередь ходить Венцлавскому.

— Адам, тебя можно поздравить с премией? — спросил Хенцкий, ставя перед профессором чашку кофе.

— С какой премией? — поинтересовался Бейчак.

— Как, вы разве не слышали? Маруш получил приличную сумму «зелеными»! — засмеялся Хенцкий. — Премия института электроники в Нью-Бедфорде, штат Огайо, точно не помню названия. Я правильно говорю, Адась?

— Правильно, — улыбнулся Маруш.

— Признавайся, старик, сколько отхватил?

— Порядочно. Больше двадцати тысяч долларов.

— Поздравляю! — Адвокат протянул ему руку, крепко пожал. Он любил богатых друзей.

— Давайте продолжим игру! Казя, ты садись с профессором. Мне выпала честь играть с адвокатом. Предупреждаю: только без хитростей! Я Итого не люблю.

«Частная инициатива» провел рукой по густым волнистым волосам и улыбнулся Марушу.

— Разрешите мне поздравить вас с премией, — сказал Венцлавский. — Наверно, поедете в Штаты за ее получением?

— Я ее уже получил, — ответил профессор. — Мне вручили здесь.

— Хватит болтать! Играем!

Венцлавский долго исподлобья присматривался к лауреату, что-то взвешивая про себя. У него было вытянутое, лошадиное лицо с коротко остриженной бородкой; глаза, обычно прищуренные, следили за всеми и всем с напряженным вниманием. Профессор был знаком с инженером по разным совещаниям в научно-техническом обществе и проходившим время от времени конференциям в министерстве. Знали друг друга и не любили, хотя, если каждого из них спросить о причине неприязни, никто из двоих не смог бы ее назвать. Есть такие внешне ничем не приметные антипатии, как будто какая-то скрытая сила отталкивает двух людей. Звери в таких случаях недоверчиво обнюхивают друг друга и рычат, скалят зубы. Человеку же такая откровенность не подобает, даже если она ему и по душе.

* * *

Время приближалось к девяти часам вечера. Жена профессора Маруша опять дежурила в больнице. Гося спала крепким детским оном, а профессор корпел над корректурой статьи для научного журнала. Время от времени он брал то стакан чая, то сигарету, удовлетворенный отсутствием жены. Иначе она обязательно спрятала бы от него сигареты, закрыв на ключ до следующего дня. Конечно, у него было несколько пачек про запас, спрятанных в тайнике на антресолях, но тогда пришлось бы ждать, пока Ядвига заснет. К сожалению, сон у нее был легкий и она обычно просыпалась от запаха дыма, даже если он курил на кухне или в ванной. Жена заботилась о его здоровье, готовила ему салаты из овощей и фруктов, которые он терпеть не мог, и приносила из аптеки витамины. Он проглатывал их по нескольку штук за один раз, чтобы его оставили в покое. Маруш и Ядвига очень любили друг друга. Затягиваясь сигаретой, он признался себе в этом сейчас, когда у него появились угрызения совести, правда, едва ощутимые. Маруш вдруг почувствовал, что без жены ему было бы очень трудно жить. Он нуждался в ее присутствии, заботе, даже в ее упреках, которые, надо сказать, пропускал мимо ушей. Так профессор размышлял обо всем этом, отдыхая от корректуры, когда вдруг раздался звонок в дверь.

«Кто бы это мог быть в такое время? — удивился он. — Какой-нибудь запоздалый гость? Или ошиблись дверью?» На лестничной площадке царил мрак с тех пор, как домоуправление перестало выдавать лампочки.

Профессор встал, прикрыл дверь, ведущую в комнату спящей Госи, и прошел в прихожую. Посмотрел в глазок, но ничего не увидел, кроме темноты.

— Кто там? — спросил неуверенно.

— Из больницы, от вашей жены, — ответил мужской голос, немного приглушенный. Видимо, у незнакомца была простуда. — Я принес записку.

— Записку? — изумился Маруш. — Разве она не могла позвонить?

— Ничего не знаю, — проворчал тот. — Значит, не могла.

Профессор вдруг испугался — с женой что-то случилось! Он быстро открыл дверь и вскрикнул, сердце подступило к горлу. В тусклом свете лампочки из прихожей. Маруш увидел чье-то страшное, белое лицо, на котором выделялись щелки глаз и узкое отверстие рта, и тут же почувствовал сильный удар по голове, потом последовал еще один. Профессор упал, перевернув столик, за который пытался ухватиться. Затем уже только тьма, далекие звоны — и тишина…

Маруш медленно возвращался из тяжелого забытья. Кто-то рядом с ним разговаривал, кто-то пытался влить ему в рот что-то горькое, но только смочил губы. Он ощутил укол в предплечье, и снова — мрачная бездна и тишина.

Очнулся он от прикосновения чьих-то рук к своему лбу, и сразу узнал эти руки, нежные и добрые.

— Ядзя, — пробормотал он, уже успокоившись, оттого что кто-то находится с ним рядом и все окончится благополучно.

— Спи, — услышал Маруш ее шепот. Вдруг его охватил страх, какое-то время он не мог вспомнить, о ком он волновался, затем отчетливо произнес:

— Гося?

— Здорова и невредима. Завтра придет к тебе. Спи.

Два дня профессор еще провел в больнице, но уже вставал и понемногу гулял, что давалось ему с трудом. Хотя от удара по голове он потерял сознание, сотрясения мозга, чего более всего опасались Ядвига и ее коллеги, не произошло. Врачи разрешили офицеру милиции посетить больного, но предупредили, чтобы беседа была непродолжительной и чтобы ни в коем случае не нервировать пациента.

Однако Маруш охотно принял капитана Кренглевского, рассчитывая, что следствие прояснит дело с нападением и грабежом. Пропали не только двадцать тысяч долларов, по наивности спрятанные в шкафу с бельем, но и украшения жены, очень ценные старинные изделия, семейные реликвии: кольца родителей из массивного червонного золота, брошь с изумрудом и кольцо с двумя бриллиантиками и красивой жемчужиной посредине.

Кренглевский устроился с профессором в стоматологическом кабинете, предоставленном для этой цели доктором Ядвигой. Капитан угостил Маруша сигаретой; тот, оглянувшись на дверь, торопливо закурил. Потом рассказал, что с ним произошло, хотя смог сообщить немногое: беседа с мнимым посланцем жены при закрытой двери, затем мгновение, когда он увидел чье-то безобразное лицо, совершенно белое, с узкими щелками вместо глаз и рта… Ну, и сильный удар по голове. Вот и все. Из рассказа жены, когда та убедилась, что его психическое состояние уже не вызывает тревоги, профессор узнал новые детали. Ей в больницу позвонила соседка из квартиры этажом выше, которая, возвращаясь домой, обнаружила дверь квартиры Марушей приоткрытой. Она вошла, удивленная тишиной. Профессор лежал на полу без сознания. С первого взгляда нельзя было заметить, что кто-то рылся в комнатах: видимо, вор действовал осторожно и сноровисто.

Капитан выслушал все, что рассказал профессор. До сих пор ему была неизвестна только эта короткая, первая сцена. Остальные моменты он знал хорошо как из показаний соседки, так и — позднее — жены профессора, которая прибежала перепуганная с дежурства, а также на основании произведенного осмотра квартиры.

— То страшное лицо было маской, — сказал он немного погодя. — Поэтому у налетчика голос был приглушен. Не заметили ли вы еще чего-нибудь? Каких-либо деталей одежды, обуви?

Маруш отрицательно покачал толовой. На обувь он не смотрел, одежду просто не успел запомнить: все произошло молниеносно.

— Какого роста был тот человек?

— Ну, вероятно, моего. Довольно высокий.

— Держал он что-нибудь в руках?

— Конечно, держал! — воскликнул профессор с раздражением. — Ведь он меня чем-то ударил! Но я по видел, чем именно. Наверно, ломом, а может, пистолетом.

Кренглевский улыбнулся, его светлые, глаза весело заискрились.

— Ваше счастье, что ни тем, ни другим. Скорее всего, налетчик нанес удар чулком, наполненным песком. Старый воровской прием.

— Чулком? — Профессор выглядел заметно уязвленным. Он замолчал, пожал плечами. — Вы нашли какие-нибудь следы в квартире?

— Можно сказать, никаких, — ответил уклончиво офицер. — Кому было известно о том, что вы получили премию в долларах?

— Ну, многим людям. Я не делал из этого секрета. Мне доставляла удовлетворение сама мысль о том, что я удостоен такого отличия. Об этом знали мои коллеги из института, брат, его жена, вероятно, еще кто-то из родственников.

— А ребенок?

— Гося? — Маруш засмеялся. — Она еще не понимает, что такое доллары. Надо сказать, у девочки здоровый сон! Проснулась только тогда, когда жена пришла из больницы.

— Пожалуйста, скажите мне, кто знает о регулярных дежурствах вашей жены? В это время вы ведь дома один, не считая ребенка.

— Что ж, знают в больнице. Ну, и опять же родственники, знакомые… Этот негодяй специально выбрал такой момент, когда я остаюсь один.

Как бы почувствовав, что профессора угнетает мысль о том, что его чуть не убили чулком, капитан заметил:

— Прием с использованием чулка с песком иногда заканчивался смертельным исходом, если удар налетчика приходился в висок. Вам повезло.

— Будем считать, что да. Правда, пропала премия и семейные драгоценности.

— Дело могло кончиться хуже. Вы уже почти здоровы, с ребенком ничего не случилось, а это главное. Мы, со своей стороны, сделаем, конечно, все, чтобы найти преступника и разыскать украденное у вас имущество. — Он насупил брови, отчего лицо его приобрело мрачное выражение. — Сегодня нам предстоит нелегкая работа, — добавил он, вставая.

Маруш смотрел на него некоторое время, затем протянул руку, прощаясь.

— Желаю вам не только найти вора, наши деньги и драгоценности, — сказал он дружелюбно. — Желаю, чтобы к вашей работе относились с большей благожелательностью и пониманием. Все это вам полагается по праву.

 

Глава 3

Очередное письмо Моника получила второго июня. Так же, как и в прошлый раз, его бросили в почтовый ящик у двери особняка. Видно, отправитель не доверял почте. На этот раз оно не содержало фотографий, в нем лежал только тоненький листок бумаги со следующим текстом:

«Пришло время решить вопрос со вторым взносом — со ста тысячами злотых. В понедельник восьмого числа текущего месяца, между 10 и 11 часами вечера, Вы отправитесь в Прагу [13] , на улицу Обжезную, дом 16. Это двенадцатиэтажное здание находится в новом районе. Квартиры расположены по обе стороны лестничной клетки и связаны коридорной системой, как в гостинице. На седьмом этаже Вы сверяете в левый коридор, дойдете до последних дверей, тоже на левой стороне. На них прикреплена табличка с надписью: «Магистр Вацлав Борейко». Сумку с деньгами прошу повесить на дверную ручку, после чего Вам следует немедленно уйти. Не звонить, не стучать: никто не откроет, пока Вы будете в этом доме. Вскоре после этого я передам Вам негативы и благодарность».

Последнее слово особенно возмутило ее и разозлило.

— Бессовестный сукин сын! — воскликнула она. — Черти бы тебя побрали!

Вообще Моника старалась быть сдержанной в поведении, не употреблять грубых слов. Однако порой у нее прорывались давние привычки. К счастью, она была в квартире одна, Яцек еще не вернулся из института. Моника опустила руку с письмом на колени, глубоко вздохнула. Где взять очередные сто тысяч? Не могла же она продать все свои драгоценности: муж и так дважды спрашивал, куда подевалось ожерелье. Моника получила его в подарок к десятой годовщине их свадьбы. Она буркнула в ответ что-то вроде того, что оно в починке: сломался замочек. Может, муж потом забудет, а она постарается купить похожее, но, конечно, поддельное. Она встречала нечто подобное в магазине «Яблонекса».

А что делать сейчас? До понедельника осталось семь дней. Очень мало времени, чтобы достать где-нибудь такую сумму. Хотелось верить, что третьего письма не будет, хотя понемногу она стала в этом сомневаться. Моника ходила по квартире, кусая губы и морща тонкие, старательно подведенные брови. Бросала взгляд то на буфет со старинным фарфором, то на картины, остановилась у серебряных подсвечников, но все это не стоило принимать в расчет. Яцек сразу же заметит «убыль имущества», как он однажды с раздражением выразился. А ей тогда пришло в голову подарить очередному другу красивую японскую чашку из очень тонкого фарфора — через нее можно было смотреть почти как через стекло. Она со слезами тогда ему «призналась», что нечаянно уронила ее на пол и та разбилась на мелкие осколки. Он поверил, но все равно отругал.

Так, размышляя, она наконец вошла в кабинет и села за старый огромный стол из палисандра. Яцек купил его за бесценок у одного знакомого, который неизвестно по какой причине отправился в эмиграцию. Потом докупил к нему глубокое, мягкое кресло, обтянутое коричневой кожей, и комната приобрела вид комфортабельного кабинета ученого-мыслителя. На это указывали и полки со множеством книг от пола до потолка. Монику не интересовали ни стол с креслом, ни книжки. Читала она редко. Теперь ее взгляд бессмысленно скользил по стенам, столу, его ящикам. Она выдвинула их один за другим. Там лежали пачки каких-то документов, счетов, несколько служебных писем, паспорт Яцека, сберегательная книжка. Она взяла ее в руки, взглянула на последнюю запись. Двенадцать тысяч… Ерунда! Просунула руку дальше и вытащила чековую книжку. В ней нашла маленький листочек из отделения Польского национального банка, где была проставлена конечная сумма счета. Моника прочитала, и сердце ее забилось веселее. Двести сорок шесть тысяч! Еще не отдавая себе отчета в том, зачем ей это надо, она взяла паспорт мужа и стала внимательно рассматривать подпись. Обычно он подписывался одним и тем же способом. Такие подписи стояли в сберегательной книжке и еще на ряде документов, лежавших в ящиках.

Моника посмотрела на часы. Был полдень. Муж вернется домой через несколько часов. Остается достаточно времени, чтобы…

— Идиотка! — сказала она сама себе. — Даже если бы удалось идеально подделать его подпись, я же не могу превратиться в Яцека. Кстати, его безусловно знают в банке. А жене денег не выдадут без доверенности. Нет, это ничего не даст.

Она вновь принялась рыться в ящиках стола. В самом нижнем, упрятанная за какими-то черновиками и записями, лежала небольшая шкатулка, по виду серебряная, довольно увесистая, закрытая на ключик, торчавший в замке. Моника поставила ее на стол и открыла. Она увидела несколько золотых монет, два толстых обручальных кольца, одно с изумрудом. Никогда раньше не приходилось Монике видеть ни этой шкатулки, ни ее содержимого. Обручальные кольца, конечно, принадлежали родителям мужа, заключила она, прочитав выгравированные имена и дату бракосочетания.

Она положила монеты на ладонь. Две двадцатидолларовые, одна с надписью на русском языке — вероятно, царский золотой. И еще старинный дукат. Моника удивилась, что Яцек держит все это в ящике письменного стола, а не в более надежном месте и ни разу не показывал ей эти вещи. Это вызвало у нее вдруг обиду.

— Очень хорошо, — проворчала она.

Моника выгребла все содержимое шкатулки, завернула в носовой платок. Коробочку опять закрыла на ключ и положила ее обратно в нижний ящик, потом привела в порядок письменный стол, на котором все пораскидала. Затем прошла в свою спальню и спрятала найденные драгоценности в туалетном столике, а ключ положила в сумку. Теперь нужно было решить, кому все это продать, чтобы получить как можно более высокую цену. Жаль было кольца с изумрудом, но она все равно не смогла бы носить его из-за Яцека. Впрочем, может быть, пока будет достаточно продать монеты и обручальные кольца.

Перебирая своих знакомых, Моника вспомнила женщину, на протяжении ряда лет торговавшую золотом и украшениями. Но не было уверенности, что та сохранит тайну. Был еще один давний поклонник, ювелир из частной мастерской, незнакомый с ее мужем. Может, стоит обратиться к нему?

* * *

Ювелир не только обрадовался, увидев ее, но и вновь воспылал страстью, что вовсе не входило в ее планы. Она пыталась отвлечь его внимание и заняться сделкой, а затем уж договориться о встрече. Ведь в случае чего можно не сдержать обещания, а потом он о ней забудет. Гальванизированный обожатель оказался, однако, исключительно твердым коммерсантом, действовавшим согласно принципу: дружба дружбой, а… Моника использовала все свои чары, против которых он когда-то не мог устоять, мило кокетничала, раскрывала заманчивые перспективы предстоящих совместных вечеров, тараторила и целовала его, пользуясь случаем, что они были одни в мастерской.

Наконец сторговались. За монеты и обручальные кольца он заплатил ей сто двадцать тысяч, жалуясь, что теряет по крайней мере половину, но делает это исключительно для нее. Когда Моника ушла, он потер от удовольствия руки. Золотые двадцатидолларовые монеты шли по двести тридцать тысяч за штуку!.. Таким образом, он заработал на Монике почти полмиллиона. Обручальные кольца приобрел практически даром. Ювелир заглянул внутрь, прочитал надписи и подумал, что их следует переплавить, так как они могут быть из числа краденых.

В последующие дни Моника дрожала от страха: вдруг Яцеку придет в голову проверить содержимое шкатулки? Конечно, она могла бы тогда сделать вид, что ей ничего не известно, никаких монет и обручальных колец она в глаза не видывала, он ей никогда их не показывал. Что касается последнего, то это было правдой. Кольцо с изумрудом она спрятала настолько надежно, что муж его, конечно, не найдет, даже если бы перетряхнул весь дом. Но она боялась еще вот чего — Яцек ведь мог подозревать двух человек: жену и прислугу. У Моники было немало недостатков, но к девушке она относилась доброжелательно и успела полюбить ее.

Однако ее опасения оказались напрасными: муж не рылся в ящиках письменного стола, а в конце недели вновь уехал. В воскресенье вечером, по истечении почти полумесячного перерыва, Моника вновь позвонила Казимежу. Ее разбирало любопытство, не получал ли и он второго письма. Но она его не застала, несмотря на то что названивала почти беспрерывно до поздней ночи, а потом и утром в понедельник. Наверно, и он куда-то уехал. Моника подумала, что, может, оно и к лучшему. В ее голове созрел определенный план, осуществлению которого Казимеж мог только помешать. Вдруг ему вновь захотелось бы стрелять в шантажиста…

Она упаковала деньги в пластиковую сумку, радуясь, что на этот раз лично ей взнос ничего не стоил, в дополнение ко всему ей еще досталось кольцо с камнем. День выдался жарким, в начале десятого вечера было еще достаточно тепло. Моника надела элегантное летнее платье из цветастого шелка. К нему явно не подходили туфли с резиновой подошвой ярко выраженного спортивного стиля, но эта обувь составляла важную часть ее плана. Моника разыскала на карте Варшавы улицу Обжезную, затем вывела из гаража «вольво».

Она поставила машину на стоянку не у дома номер шестнадцать, а немного дальше, на небольшой площади. Внимательно осмотрев многоэтажное здание, Моника вошла в подъезд. В списке квартиросъемщиков фамилия магистра Вацлава Борейко не значилась, что ее несколько удивило. Наверно, он въехал недавно. Шантажист не назвал в своем письме номера квартиры, поэтому она не могла проверить, кто живет на шестом этаже, левый коридор, последняя дверь, также на левой стороне. Это можно будет установить позже.

Моника поднялась на лифте на шестой этаж. Нервы ее были напряжены: жаль было денег, раздражала сама перспектива осуществления рискованного плана. Женщина свернула в коридор, слабо освещенный единственной лампочкой. Последняя дверь слева — это здесь. Грязноватый коврик из старого войлока, металлическая табличка с надписью «Магистр Вацлав Борейко». Тишина. В коридоре ни души, только из какой-то квартиры долетали звуки музыки.

Она повесила сумку с деньгами на дверную ручку. Внезапно возникло острое желание позволить, но она вдруг встревожилась. Вдруг там, за дверями, притаился человек, который не только заберет деньги, но и, ударив ее, затащит в квартиру, изнасилует или убьет? И никто не услышит — люди в это время сидят у телевизоров или уже спят. Постояв некоторое время, она решила уйти. Но не опустилась на лифте вниз, а поднялась по лестнице на несколько ступеней выше, остановилась и, прижавшись к перилам, стала всматриваться в глубь коридора, в его левую часть. Она должна была выяснить, кто же шантажист. Действительно это какой-то Вацлав Борейко?

На лестнице было темно. Она терпеливо ждала, но никто не поднимался на лифте, в здании царила тишина. В полумраке коридора она видела свою сумку с деньгами, висевшую на дверях квартиры 92. Этот номер запечатлелся у нее в памяти. Прошло с четверть часа. Вдруг ей на голову упало что-то похожее на мешок или большую тряпку. Моника не успела даже вскрикнуть, как что-то стянуло ей шею. Она почувствовала острую боль, ее охватил неописуемый страх, ноги перестали слушаться, и она потеряла сознание.

Пришла в себя Моника от боли в ноге. Она, видимо, съехала со ступеней на лестничную площадку, и ударилась об ограждение. Некоторое время лежала без движения, затем ей удалось собраться с мыслями и вспомнить, где она и что с ней произошло. На голове она уже не ощущала тряпки, только сильно болела шея. С трудом поднялась и посмотрела в левую сторону коридора. Сумки с деньгами не было. Но Моника почувствовала, что у нее не хватит мужества пойти туда, позвонить, может быть, даже поговорить. Нет! Достаточно того, что случилось, ей хотелось как можно скорее оказаться дома.

Из сумочки, кроме денег, ничего не взяли: ключи и все остальное было на месте. Конечно, если шантажист ни за что получает сто тысяч — собственно говоря, уже двести, не считая денег Казимежа, — не станет же он интересоваться кошельком или пудреницей.

«Вольво» стояла на площади. Она посидела какое-то время в машине, не трогаясь с места, чтобы немного прийти в себя. Вдруг спохватилась, что не проверила, кто живет в квартире 92. Выйти из машины? Но стоит ли сейчас… Может быть, лучше завтра утром, при свете дня, когда вокруг начнут сновать люди и не будет этой затаившейся ночной тишины?

Через час, лежа в своей постели и массируя ушибленную ногу, она размышляла над тем, кем мог быть человек, набросивший ей на голову мешок и пытавшийся задушить. Был ли это сам шантажист? Или его сообщник?

Утром следующего дня ей позвонил Казимеж, осторожно справившись, одна ли она дома. Моника без предисловий сказала, что им немедленно надо увидеться. Они встретились в том же самом небольшом кафе, и Казимеж спросил с некоторым удивлением:

— Что случилось?

— Ты не получал второго письма? — ответила она вопросом.

— Нет, но я ездил в Краков и Катовице, вернулся только вчера ночью. А ты что, получила?

— Да.

Моника рассказала ему, что произошло. Казимеж слушал, нахмурив брови, потом вдруг вздрогнул, провел рукой по лбу и озабоченно произнес:

— Вероятно, письмо мне тоже пришло, и, боюсь, оно попало в руки моей жены. Вообще, в наших правилах не читать переписку, адресованную другому, но она могла посчитать, что в письме какое-то важное сообщение. Черт побери! — выругался он. — Если бы знать, что там написано!

— Наверняка этот негодяй требует очередной взнос. Ну, и указаны день, место, час, как и в прошлый раз. Разве ты с женой не разговаривал после возвращения?

— Я вернулся домой ночью, после двенадцати, — помедлил он, взглянув на нее исподлобья, — ты же знаешь, что у нее отдельная спальня. Утром я еще спал, когда она ушла в бар. Я не думал, что придет письмо, иначе перерыл бы всю квартиру. Теперь мне предстоит неприятный разговор. Нужно придумать что-то правдоподобное.

— Не занимайся только своей персоной, — сказала она с раздражением, — поинтересуйся мной. Мы вместе сейчас же поедем в тот высотный дом на Обжезной. У нас есть адрес, фамилия — нужно поговорить с этим человеком, иначе он не оставит нас в покое. Мне необходимо знать, кто это. Тебе говорит что-нибудь фамилия Борейко?

— Нет. Что, прямо сейчас ехать? — В его голосе она почувствовала боязнь и нежелание, что ее страшно разозлило.

— Прямо сейчас! В конце концов, это наше общее дело, а ты мужчина, хотя… — Она не находила слов от обиды.

Они молча вышли из кафе и сели в ее машину. Как и вчера вечером, Моника оставила «вольво» на небольшой площади у Обжезной. В подъезде они остановились у списка квартиросъемщиков.

— Какой номер квартиры? — спросил Казимеж, пробегая его глазами.

— Девяносто вторая.

— Пустое место. Нет никакой фамилии. Может, ты спутала номер? Хотя здесь вообще нет никакого Борейко.

— Давай поднимемся на шестой этаж.

В коридоре опять было пусто, но по всему дому сновали жильцы, доносились голоса детей, стук посуды и лай собак. Они подошли к последней двери.

— Здесь, — шепнула Моника, все больше и больше удивляясь. — Посмотри, ни таблички, ни коврика…

— Это точно та квартира?

— Конечно! Неужели он успел ночью выехать?

В этот момент открылась дверь на противоположной стороне. Выглянула какая-то женщина, посмотрела на них и спросила:

— Вы получили ордер?

Они не знали что ответить. Женщина улыбнулась и добавила смущенно:

— Я спрашиваю потому, что мы станем соседями, а здесь все знают друг друга. Хорошо, что кто-то поселится, столько времени квартира стояла пустой. Даже жалко.

— Почему пустой? — спросила Моника неуверенно.

— Ну, когда пани Коженьская умерла, то сделали ремонт, но, видно, не нашлось желающего, поэтому квартира пустовала. Хозяйка была на пенсии, долго болела, а умерла в конце декабря, перед самым Новым годом.

— Скажите, — Моника решила все же спросить, хотя Казимеж делал ей предостерегающие знаки, — а разве еще вчера здесь не проживал некий пан магистр Вацлав Борейко?

Женщина удивленно вскинула брови.

— Вчера? Пять месяцев здесь никто не живет, а если бы вчера кто-то въехал, то мы бы наверняка услышали. Борейко? Нет такого в нашем коридоре. Впрочем, пожалуйста, позвоните. Мне самой интересно, но это просто невозможно.

Казимеж, бормоча что-то под нос, нехотя нажал на белую кнопку звонка. Потом позвонил еще несколько раз — и все без результата. Жиличка из квартиры напротив удовлетворенно кивала, приговаривая:

— Конечно, я же вам говорила, никого там нет, ведь там никто не живет. Я думала, вы въезжаете в эту квартиру. А этот Борейко, он что, ваш знакомый?

— Кажется, мы перепутали этажи. — Моника натянуто рассмеялась. — Извините.

— Бывает, — ответила женщина, смотря им вслед, и пожала плечами: — Борейко? Интересно…

Казимеж не произнес ни слова, пока они не сели в машину. Только тут он пристально посмотрел Монике в глаза и сказал:

— Признайся, напилась вчера?

— Как ты смеешь?! — воскликнула она с негодованием.

— Тебя небось здесь совсем не было. И вообще, где ты достала деньги?

— Это мое дело, — буркнула она. — Клянусь тебе, что говорю правду! Я повесила на ручку двери сумку с деньгами, а кто-то на лестнице хотел меня задушить… во всяком случае помешать, чтобы я его увидела, может быть, даже узнала. Ничего не понимаю!

Она подвезла его к дому, они холодно попрощались. Моника чувствовала, что Казимеж все еще ей но верит. В глубине души она признавалась себе, что на его месте тоже, вероятно, сомневалась бы в правдивости всей этой истории, странной и непонятной.

Вечером он позвонил и сообщил, что ему наверняка письма не было, потому что Данута ведет себя как обычно, скандала не поднимает.

* * *

Он осмотрелся: в комнате все было в порядке, можно уходить. Хозяин подошел к окну, чтобы закрыть распахнутые створки, как вдруг там, внизу, на площади, что-то обратило на себя его внимание. С четвертого этажа сквер был виден как на ладони.

У скамейки, на тротуаре, с тыльной стороны киоска «Рух», лежал человек. Несколько прохожих что-то возбужденно обсуждали. До него долетали обрывки фраз: «Пьяный… Так что ж из того, что пьяный?.. Какое тебе дело?.. За врачом послали?»

Из последующих реплик скупщик краденого понял, что пьяный мотоциклист сбил прохожего — того самого, который лежал сейчас на тротуаре, может быть, уже мертвый. Происшествие заинтересовало его. Не желая, однако, маячить в освещенном окне, он выключил свет, закрыл дверь квартиры на несколько искусно изготовленных замков и спустился вниз. Там он остановился в воротах, невидимый в темноте, опираясь на еще теплую от солнечных лучей стену. Смотрел и слушал.

Вокруг пострадавшего собиралась все более многочисленная толпа. Мотоциклист, красный как рак, сняв каску и поминутно вытирая потное лицо, твердил, что выпил только две кружки пива, а тот сам полез под колеса, тормозить было уже поздно. Но на него кричали, что прохожий как раз шел нормально, по тротуару, что мотоцикл неожиданно въехал туда и сбил его. В этот спор вовлекались все новые лица. Нашлось много свидетелей, каждый защищал свою точку зрения. По сути, никто не интересовался раненым или задавленным насмерть человеком — в его присутствии говорили словно не о нем.

Издалека донесся вой сирены, толпа неохотно расступилась, давая место милицейской машине. Приехала «Ниса» из «дорожной», видимо, ее кто-то вызвал. Машина остановилась, из нее вышел капрал, за ним сержант. Оба молодые, стройные. Один — с черными усиками, другой — с гладко выбритым, почти детским лицом.

— Прошу всех отойти в сторону, — сказал сержант. — Что здесь произошло?

Капрал присел на корточки рядом с лежавшим, дотронулся до его рук и лба, какое-то время смотрел на пострадавшего, нахмурив брови, потом встал и сказал:

— Вроде бы мертв… Вызову «скорую помощь». — Он вернулся к «Нисе».

— Этот его сбил! — закричала какая-то женщина, указывая на мотоциклиста. — Наверняка пьяный!

Сержант подошел к владельцу мотоцикла.

— Как это случилось? — спросил он.

Тот пожал плечами.

— Он сам сунулся мне под колесо, — пробурчал он. — Вот и все.

— Пожалуйста, ваши документы. И прошу пройти к машине, здесь слишком темно.

Милиционер старался говорить спокойно, чувствуя за собой недоброжелательно настроенную, экзальтированную толпу, напиравшую со всех сторон. Мотоциклист тоже это уловил и заявил категорически, что никуда не пойдет.

— Прошу вас в машину! — сержант немного повысил голос.

— Эй ты! Оставь человека! — крикнул кто-то. Из машины выскочил капрал, приблизившись к мотоциклисту, вытащил записную книжку и вдруг услышал:

— Избить его хочешь, сукин сын?!

— Люди, ведь я его даже пальцем не тронул! — воскликнул капрал скорее удивленно, чем испуганно. Он вытянул руки, показывая, что держит блокнот.

— Смотрите, стрелять собирается! Убирайтесь отсюда, чертовы мильтоны!.. Пошли прочь! Убийцы, канальи, преступники!.. — Толпа ревела, напирала, свет фонаря вырывал из темноты разгоряченные лица, яростно блестевшие глаза. Мотоциклист рассмеялся, отвел подальше свою машину, завел двигатель и уехал. Пострадавший лежал на тротуаре уже безучастный к тому, что его топчут ногами. Кто-то, сжалившись над мертвым, оттащил его подальше, на траву, под дерево, прикрыл разбитую голову газетой.

Капралу удалось забраться в «Нису». Нужно уезжать: им двоим не под силу отразить атаку нескольких сот человек. Он посигналил: сержант должен сообразить и вскочить в машину, тогда с помощью сирены у них появлялся шанс пробиться.

Вдруг он увидел, что какой-то парень бросился сбоку на капот машины и вслед за этим через дверку с опущенным стеклом влетел камень. Капрал ощутил сильный удар в голову, оглушивший его. Второй камень вывел из строя радиостанцию, третий угодил в стекло, и оно разлетелось на мелкие осколки. Мужчина в клетчатой рубашке забрался внутрь машины, схватил капрала за галстук и стал его душить. Молодой подофицер видел его злые, налитые кровью глаза и что-то кричавший широко раскрытый рот. Он уже не вслушивался в то, что тот кричит: нужно было бороться за жизнь.

Капрал попытался оторвать сдавливающие его горло руки, потом подумал: «Конец». И вдруг увидел выломанную правую дверку «Нисы». Последним усилием он сумел оттолкнуть нападавшего, тот на секунду отпустил галстук — видимо, был сильно пьян, — капрал воспользовался этим и выбрался через выломанную дверку наружу, сам потом не понимая, как ему это удалось. Прежде чем толпа сориентировалась, он уже был в глубине сквера, скрытый густым кустарником.

До ближайшего отделения милиции нужно было пробежать три улицы и один перекресток. Этого перекрестка он боялся больше всего: на освещенном широком пространстве негде было спрятаться. Он помчался но улице и через некоторое время услышал за собой шум мотоцикла. Потом еще нескольких. Те, кто за ним гнался, в свете фар выглядели как на сцене, а само преследование напоминало кадр из приключенческого фильма, но здесь речь шла о реальной человеческой жизни.

У него мелькнула мысль, что у его преследователей, пожалуй, нет оружия, иначе они бы его применили. Он хорошо знал этот район, здесь родился и вырос, поэтому в нужный момент резко свернул в темную подворотню, промчался через два двора и выбежал на другую сторону: отсюда было даже ближе до отделения милиции. Сердце его бешено колотилось, пот заливал глаза, голова раскалывалась от удара, но ему нужно было добежать туда как можно быстрее, ведь в сквере остался сержант. Требовалась помощь, по крайней мере три или четыре милицейские машины.

А если уже слишком поздно?..

— Юзек, я не мог поступить иначе! — шептал он себе, едва шевеля пересохшими губами. — Я вынужден был оставить тебя, бежать за нашими. Ведь они забили бы нас до смерти…

Приближалась полночь. В отделении милиции кроме дежурного офицера сидели еще несколько милиционеров и двое из службы безопасности. Капрал на последнем дыхании вбежал в дежурное помещение, что-то пробормотал и бессильно опустился на пол. Офицер вскочил со стула, милиционеры подняли лежавшего. Однако прошло некоторое время, прежде чем тот смог сообщить, что случилось. Через несколько минут две милицейские машины и «Ниса», завывая сиренами, понеслись в сторону сквера.

Сержант держался из последних сил. Избитый, с окровавленным лицом и поломанными ребрами, он временами закрывал глаза, видя прямо перед собой блеск бандитского ножа. Рядом лежала перевернутая «Ниса».

— Сжечь эту жестянку! — раздались крики. И двое парней, вопя от радости, стали обливать машину бензином. Вдруг к сержанту пробрался седовласый худощавый мужчина, на его коричневом пиджаке виднелись две орденские ленточки.

— Оставьте его! — крикнул он. — Люди, опомнитесь! Вы с ума сошли!

Он был уже рядом с подофицером, пытаясь защитить его от ударов и к чему-то еще призывая, когда большой камень ударил его прямо в висок. Человек с орденскими ленточками вздрогнул, попытался дотронуться руками до лица, но тут же бессильно опустился на землю.

Сержант почувствовал отчаяние, увидев это, но ничем не мог помочь — с него давно сорвали ремень с кобурой и пистолетом. Из подожженной «Нисы» вырвалось пламя, близко стоявшие отступили. Толпа загомонила, восхищаясь зрелищем.

Пожилой мужчина, бросившийся на помощь сержанту, лежал теперь в подворотне. Его перенесли туда двое молодых людей — девушка с длинными светлыми волосами и парень в джинсах, с кожаной сумкой через плечо.

— Нужно вызвать «скорую помощь», — сказал кто-то, смотря на кровь, медленно стекавшую по лбу лежавшего. — Он еще жив.

— Да, но допустят ли они? — ответил другой голос. — Сожгут «скорую помощь», как и милицейскую машину.

Девушка со светлыми волосами и бледным лицом, залитым слезами, склонилась над лежавшим в подворотне человеком. Потом сняла с себя свитер и подложила ему под голову.

— Испачкаешь в крови, — сказала одна из женщин, — шерсть плохо стирается.

Девушка безучастно пожала плечами. Ее спутник неподвижно стоял рядом. Он впервые так близко видел умирающего человека.

— Нужно что-то делать, — пробормотал он. Оглядевшись вокруг, наткнулся на злые, любопытные или равнодушные глаза. Вдруг его охватил гнев. На них всех. И на свое бессилие.

Девушка протянула руку, погладила лежащего по лицу.

Кто-то сбежал по лестнице, замедлил шаги в подворотне и подошел ближе.

— Прошу пропустить, — буркнул он, отстраняя девушку. — Я врач.

Какое-то время он пытался нащупать пульс, приподнял у лежавшего веки, приложил ухо к груди, потом встал, покачал головой.

— Мертв? — спросил парень.

— Мертв, — повторил врач. — Как это произошло?

Он обвел взглядом стоящих рядом людей. Никто не отвечал. Врач удивленно посмотрел на сквер, на толпу, на догоравшую невдалеке «Нису». Издалека донесся вой сирен и шум приближавшихся автомашин.

— Ребята, удираем! — крикнул кто-то в толпе. — Несется ZOMO.

Сквер забурлил, большинство разбежались по подворотням и боковым улочкам, но часть осталась. Зрелище не окончилось, могло начаться снова. Милицейские машины остановились, им в хвост встала «скорая помощь». Вышел врач в белом халате, о чем-то спросил стоявших поблизости. Те пожимали плечами и равнодушно смотрели на него.

Трое милиционеров пробирались сквозь толпу, с неохотой уступавшую им дорогу. Четверо других пытались обойти сквер и прорваться с тыла, где людей было меньше. Врач и санитары с носилками локтями распихивали стоявших и продвигались вперед, к середине сквера. Водитель «скорой помощи» остался один. Заметив сожженную «Нису», он побледнел. Нагнулся, порылся внутри машины, достал французский ключ, достаточно тяжелый и крепкий, и положил его на колени, не спуская глаз с окружавших его людей.

— Психология толпы давно интересовала меня, — сказал мужчина, внешним видом напоминавший профессора. Его собеседник, низенький, коренастый, держал в руках телевизионную камеру с надписью на иностранном языке; время от времени он поднимал ее и водил по толпе, снимая. Видимо, человек с камерой знал польский язык, потому что поддакивал говорившему. Они стояли в стороне, никто им не мешал. Толпа проявляла явную благожелательность, даже симпатию по отношению к иностранному телевидению.

— Думаю, этих людей охватило сейчас какое-то поступление, — продолжал «профессор» крайне спокойно и бесстрастно. — Многие из них пьяны. Это тоже имеет значение. А всех вместе отличают черты, характерные для любой толпы: любопытство, жажда сенсации, бездумье и подверженность настроениям. Каждый по отдельности, вероятно, постыдился бы того, что делает.

— Ненавижу толпу, — буркнул телерепортер.

— Так почему же вы здесь? — удивился «профессор».

— Это моя работа. Но если вы хотите знать мою точку зрения… Людская масса способна на любую подлость, она невероятно фанатична, а нет ничего хуже, чем фанатизм. Человек может быть — и часто бывает — героем, святым, совершенным созданием природы. Но — в отдельности.

— Odi profanum vulgus, — шепнул «профессор». Думаю, нам пора удалиться.

Подъехали еще две милицейские машины из районного отделения. Толпа, вдруг потеряв интерес к происшедшему, стала быстро редеть. В центре сквера, где лежал убитый мотоциклистом прохожий, врач делал перевязку сержанту, который слабел с каждой минутой. Наконец его положили на носилки и понесли в машину «скорой помощи». Капрал шел рядом, рассказывал, как он отчаянно бежал в отделение милиции за помощью, но сержант, теряя сознание, уже многих слов не разбирал.

К врачу подбежал парень, находившийся на месте происшествия, и стал что-то объяснять, показывая на подворотню. Может, надеялся, что тот пожилой человек еще жив. Они отправились туда вдвоем, однако врач только посмотрел на лежавшего, дотронулся до его лица и покачал головой.

— Я напишу свидетельство о смерти, — сказал он. — Вы видели, кто его ударил?

— Нет, — ответил парень. — Здесь было около трехсот человек. Многие бросали камни… — Он замолчал, нервно кусая губы.

Вскоре приехала грузовая машина и забрала обоих убитых. Милиционеры напрасно пытались установить свидетелей происшедшего. Никто не хотел давать показания. Боялись…

Скупщик долго стоял в подворотне, присматриваясь ко всему происходящему. Время от времени на его губах появлялась еле заметная усмешка, особенно когда он находил в толпе своих поставщиков «стеклышек» и «тикалок». Он видел также то, что не попало в поле зрения других: как в магазине электротехнических приборов были выбиты стекла, а через некоторое время взломщики покинули помещение, нагруженные награбленным товаром. Поблизости не было ни одного ювелирного магазина — только салон одежды. Там тоже выбили стекла, а когда толпа схлынула, в магазине остались лишь пустые полки да несколько штук дешевых свитеров валялись на полу вместе с осколками.

Скупщик также знал, что с десяток, может быть, несколько десятков человек из числа собравшихся не разойдутся спокойно по домам и не лягут спать. Они слишком возбуждены, им нужна разрядка. Одни это сделают в притонах, другие опустошат магазины в соседнем районе или нападут на запоздалых, одиноких прохожих.

Так или иначе, завтра, самое позднее послезавтра, он получит свежий товар и заплатит налетчикам гроши, которые они сразу же пропьют. Уже не впервые приходила ему в голову мысль, что с некоторых пор количество подобного товара все растет — это говорило о том, что вопросы политики находили все больший резонанс в этом кругу, который он хорошо знал и из которого выкачивал огромную прибыль.

«Это откровенное подстрекательство преступных элементов к абсолютному отрицанию власти и к нападкам на нее, — размышлял он, возвращаясь в свою квартиру. — Власть подвергается нападкам за все, что она делает. Из принципа. За то, что она вообще существует. Произошла активизация преступных групп в таких масштабах, которые до сих пор, видимо, не встречались. Кажется, милиция абсолютно бессильна… Это хорошо. Это облегчает мне работу. Пусть такое положение сохранится как можно дольше».

Он рассмеялся и включил в комнате свет. То, что произошло в сквере, привело его в отличное расположение духа. Скупщик уселся за стол и, вытащив записную книжку, стал подсчитывать прибыль за последнюю неделю. Он делал пометки только ему известным шифром, был предельно осмотрителен. Не без причины его звали «королем скупщиков», эту кличку дали ему наиболее изворотливые подонки — спекулянты, воры, взломщики и хулиганы. Они ценили его и немного боялись, хотя он был один, а их много.

Кроме того, он был им нужен.

 

Глава 4

В середине июня вдруг похолодало, пошли дожди. Очереди у магазинов стояли с раннего утра, люди, пританцовывая от холода, сетовали на непогоду, жаловались на нехватку товаров, ругали бывших руководителей и весь мир в целом. Грязные, заклеенные листовками или со следами засохшего клея стекла в автобусах и трамваях не позволяли увидеть нужную остановку — то и дело кто-нибудь высаживался не там, где следовало.

Прокурор Бялецкий встал, как обычно, в шесть, сделал несколько приседаний и наклонов, больше ему не захотелось.

— Ты купила мыло? — крикнул он жене из ванной.

— Да, в «Юниоре»! — долетел из кухни ответ. Малгося готовила завтрак. — Простояла в очереди больше часа, а давали всего по три куска.

— Булочек не удалось купить? — спросил он невесело, у него была язва желудка, обычная болезнь людей, которым приходится работать прежде всего нервами.

— Нигде нет, придется встать в очередь за длинными батонами — это в булочной напротив суда, на Аллее Сверчевского.

Он нагнулся и поцеловал жену в светлый локон у виска. Ну что ж, придется довольствоваться черствым хлебом, который считается более полезным. Съев яйцо и запив все горячим чаем, он закурил сигарету и подошел к окну. На улице моросил дождь.

— О чем задумался? — спросила Малгося, видя, что муж медлит уходить.

— У меня допрос.

— Трудный?

— Да. Один тип не хочет давать показания. Может быть, сегодня удастся их получить.

— Слишком мало о нем знаешь? — поинтересовалась она.

Он кивнул. Сколько времени требуется, чтобы по-настоящему узнать человека! А он провел лишь три допроса, скорее прокурорских монолога. Тот отвечал односложно: «да», «нет», смотрел куда-то в сторону. Что ж, нужно еще фаз попытаться, такую профессию он себе выбрал. Ведь что ни говори, хищение нескольких килограммов токсических веществ — это не мелочь. Вор должен предстать перед судом. Однако до обвинительного заключения еще далеко.

Он выглянул в окно и, увидев, что дождь не перестает, надел пальто, взял портфель и надоевший зонт, который ему всегда мешал и часто терялся. У Бялецких не было машины, поэтому он встал на автобусной остановке в длинную очередь. Как всегда, когда подъехал «Икарус», все сразу, толпой бросились к дверям, расталкивая друг друга. Бялецкий втиснулся последним, но расположился относительно удобно, на круглой платформе, соединявшей обе части автобуса. По крайней мере оттуда не видно рисунков и листовок, приклеенных к стеклам. Впрочем, он наизусть знал их содержание: иногда листовки приносили в прокуратуру. Последнее время он перестал обращать на них внимание: по сути, они оставались такими же, чуть менялись только рисунки и эпитеты.

В кабинете, который он разделял с заместителем прокурора Хоженцким, еще никого не было. Войдя, Бялецкий уже в который раз отметил, как мрачно и уныло в комнате. Может, такое впечатление создавалось из-за цвета, в который были выкрашены стены, старые письменные столы, а может, тому виной был дождь за окнами. Однако скорее всего грусть наводила сама перспектива беседы с Яном Завадовским, выглядевшим именно таким: мрачным, унылым. И в довершение ко всему, тот отказывался отвечать на вопросы.

Прокурору захотелось выпить кофе, несмотря на больной желудок, и он спустился в буфет. Отпивая кофе маленькими глоточками, думал о Малгосе, которая сейчас, наверное, стоит в длинной очереди за хлебом, потом будет искать стиральный порошок и, конечно, не найдет; если хватит времени, то обежит несколько других магазинов в поисках электрических лампочек. Вернется домой усталая, промокшая, соображая по пути, из чего бы приготовить обед. Он подумал также о том, что следовало бы купить обыкновенный, дешевенький репродуктор, питающийся от электросети, так как батареек уже нигде не достанешь. Без радио ему не обойтись. А если сломается телевизор, то техник снова скажет, что нет запасных частей.

«Такой репродуктор, — размышлял он, возвращаясь наверх, — должен стоить не более двух тысяч. А может, даже меньше. Кажется, я где-то видел «Гевонт» за тысячу шестьсот или семьсот…»

В половине девятого пришел Хоженцкий. Вслед за ним конвоир-милиционер ввел в комнату Завадовского.

— Я буду на процессе, — буркнул Хоженцкий. — Если кто-нибудь позвонит, запиши, хорошо? Я загляну в перерыве.

Он посмотрел на сгорбленную фигуру старшего инспектора кооператива «Новое будущее», точнее, бывшего старшего инспектора, бросил на Бялецкого сочувственный взгляд и вышел из комнаты.

— Садитесь, — пригласил прокурор.

Завадовский с минуту помедлил, прежде чем решил опуститься на стул, стоявший по другую сторону письменного стола. Казалось, смысл слов доходит до него с опозданием.

— Как вы себя чувствуете? — Вопрос этот был в какой-то степени формальным. С тех пор как врачи решили, что подозреваемого можно выписать из тюремной больницы и перевести в обычную камеру, вопрос о состоянии здоровья был долгом вежливости органов правосудия. Но Завадовский и на это не прореагировал. И прокурор ответил сам себе:

— Вижу, что неплохо. Я прошу вас объяснить: почему вы похищали со склада кооператива психотропные средства. Вы наркоман?

— Нет, — возразил старший экс-инспектор.

— Вы поставляли наркотики другим лицам?

Завадовский весь сжался на своем стуле, словно ему стало холодно, и прокурор невольно посмотрел, не распахнулось ли окно, но оно было лишь приоткрыто. В комнате на некоторое время воцарилось молчание.

— Я жду ответа.

— Я был вынужден, — выдавил он наконец из себя.

— Вас кто-то принуждал?.. Кто?

В ответ вновь молчание. Выпитый кофе придал Бялецкому бодрости, но все его усилия разбивались о глухую стену, которой огородил себя подозреваемый. Боится он кого-то?.. Опасается потерять источник нетрудовых доходов? Подумав, прокурор решил рискнуть.

— Вас шантажировали?.. Как?

Завадовский вздрогнул, поднял голову и посмотрел на прокурора с заметным удивлением. Вдруг будто что-то проснулось в этом человеке, глаза его загорелись.

— Видимо, пора кончать игру в молчанку, — заметил Бялецкий. — Сколько можно продолжать допросы? Я обращаюсь к вашему здравому смыслу, в конце концов вы интеллигентный человек, с высшим образованием… — Он замолчал, увидев, как по лицу сидевшего перед ним человека пробежала мучительная судорога.

И тогда Бялецкий вспомнил свой недавний разговор с капитаном Полоньским, с которым дружил. Тот заявил ему:

— Знаешь, Тадеуш, мне кажется, Завадовский не похож на инженера.

— Что значит — похож или не похож? — рассмеялся Бялецкий.

— Понимаю твою иронию, но я имею в виду другое. Как бы тебе объяснить? Этот тип что-то скрывает. Мы познакомились с его прошлым. Все вроде бы сходится, все в порядке, но что-то тут не так.

— Туманно выражаешься.

— Знаю, но… — Полоньский заколебался. — Видишь ли, он ведет себя так, словно в прошлом с ним случилось нечто, оказавшее влияние на всю его последующую жизнь. Завадовский — человек амбициозный и очень обидчивый. Это сразу чувствуется. Возможно, какая-то ошибка, темное пятно в биографии привели его в итоге к попытке самоубийства. И запомни, у него была почти стопроцентная уверенность, что попытка удастся. Тутокаин — крайне опасное средство, вполне эффективное, чтобы убраться из этого мира. И если бы не жена, которая вернулась раньше, чем обещала, то Завадовский был бы сейчас мертв.

— А почему она вернулась раньше?

— Потому что зубной врач, к которому она записалась на прием, в тот день отказался принимать пациентов. У соседа, этажом выше, лопнула труба, залило всю квартиру врача, сантехники отключили воду. Ну а без воды дантист не может работать…

Этот разговор вспомнился Бялецкому не случайно, он размышлял над ним весь вчерашний вечер. Ну что ж, может быть, Полоньский и прав, однако прокурор вставил в свои рассуждения еще одно лицо. Шантажиста. Поэтому он повторил свой вопрос:

— Кто вас шантажировал и почему? Не вижу никакого смысла в том, что вы его покрываете. Зачем?.. Это близкий вам человек?

Завадовский встряхнул головой. Тяжело вздохнув, попросил сигарету. Бялецкий угостил его крепкой «Экстрой», щелкнул зажигалкой.

— Ну так как же? — Он с раздражением взглянул на подозреваемого. — Может быть, это человек, с которым вы вместе учились? — Он заметил, как изменилось лицо допрашиваемого. Неожиданно ему пришла в голову одна мысль, и он продолжал энергично наступать: — Вы окончили институт или нет?

— У меня есть диплом, — произнес заикаясь Завадовский.

— Настоящий или купленный на стороне?

Тот долго молчал, губы его нервно вздрагивали. Наконец сказал глухо:

— Купленный.

Хотя подобное считалось преступлением, Бялецкий облегченно вздохнул. Кажется, он нашел наконец причину шантажа. Значит, кому-то была известна история с дипломом. Завадовскому сейчас сорок два года. Почему шантажист объявился через такой продолжительный промежуток времени?

— Вы давали токсические вещества тому, кто когда-то продал вам подделанный диплом?

Кивком бывший инспектор дал понять, что это так.

— Он от вас требовал наркотики или деньги?

— Деньги… Но сначала я давал их ему, а потом неоткуда было взять. Тогда он сказал, что я могу принести… наркотики.

— Это наркоман?

— Не знаю.

Некоторое время Бялецкий рассматривал сидевшего перед ним человека, как будто видел его впервые.

— Какое учебное заведение вы окончили?

— Лицей.

— Вы начинали изучать химию или нет?

— Начинал. Через год бросил.

— Почему?

— Не пошла она у меня. Перевелся в экономический техникум. Проучился два года и…

— Снова бросили?

— Да. Потом работал. Частным образом в электротехнической мастерской. Но это все было до Варшавы. Сюда я приехал позднее. Диплом у меня есть… об окончании Гданьского политехнического института.

— Не понимаю, как вы могли справляться с работой в кооперативе «Новое будущее», не являясь химиком.

— Учился самостоятельно. Со временем работа меня захватила. Заинтересовала.

— Вы могли бы учиться заочно.

По лицу Завадовского пробежала ироническая усмешка.

— Не мог, — возразил он. — Ведь тогда стало бы известно, что…

— Ну конечно, — согласился прокурор. — Итак, поскольку мы уже многое узнали, думаю, узнаем и кто вас шантажировал. Может, этот человек проделывает то же и с другими? Нужно положить этому конец. Надеюсь, это вам понятно?

— Но я же его не знаю, — произнес в ответ экс-инспектор.

Это прозвучало так искренне, что Бялецкий с удивлением посмотрел на него.

— Как не знаете? Разве вы с ним не встречались?

— Что касается диплома… то это произошло в Гданьске. Товарищ по работе, электротехник, которому я однажды рассказал о пробеле в своем образовании, предложил мне «помощь», как он выразился. Он был знаком с человеком, который за деньги мог достать диплом об окончании политехнического института. Я зарабатывал в то время порядочно. И… согласился. Через некоторое время передал товарищу свою фотографию, сообщил биографические данные. Ну, и дал наличные…

— Сколько?

— Три тысячи. Через неделю получил документы.

— Он сказал, кто достал поддельный диплом?

— Нет. А я и не допытывался. Мне было все равно. Главное — это диплом.

— Как фамилия этого вашего товарища?

— Ясинский. А зовут, кажется, Эдвард, не помню точно. Его нет в Польше. Через год он уехал на Запад и уже не вернулся.

— Ну, хорошо. А когда объявился шантажист? И как он вас нашел?

— Он ведь располагал сведениями обо мне, фотографией. Не знаю, как он нашел меня в Варшаве, но однажды вечером, когда я выходил из кооператива… это было осенью прошлого года, около меня остановилась машина. Из нее вышел какой-то мужчина в темных очках, в шляпе, воротник пальто поднят. В общем, выглядел он как персонаж приключенческого фильма… Назвав мою фамилию, сказал, что у него ко мне важное дело… Он напомнил мне историю с дипломом и потребовал денег.

— Машина ехала за вами?

— Нет.

— И что, вы так легко поддались шантажу?

Завадовский пристально посмотрел на прокурора, пожал плечами:

— Вам легко говорить. А я долгие годы работал в кооперативе, где меня знали как специалиста с высшим образованием, я женился, жизнь складывалась удачно. Думал, что так и дальше будет… И вдруг мне грубо напомнили, что все это держится на зыбкой почве. На обмане. Я пришел в ужас.

— А с женой поговорить не решились?

— Я обдумывал такую возможность, но пришел к выводу, что этого делать не стоит. Она стала бы с подозрением относиться ко мне, перестала бы верить. Я женился на девушке из хорошей семьи, всеми уважаемой, очень порядочной. Они никогда бы мне этого не простили.

— Поэтому вы предпочитали платить.

— Да, предпочитал. Теперь я могу вам признаться, что временами мне хотелось убить этого человека, освободиться от него. Но тот словно чувствовал это и поэтому никогда не предоставлял мне подходящего случая. Время от времени неизвестный звонил по телефону, назначал время. Потом мы встречались, всегда по вечерам, на окраине города. Он появлялся неожиданно, я никогда не мог сориентироваться, с какой стороны он подойдет. Создавалось впечатление, что он выходит из стены или из дерева в парке. Всегда в темных очках, почти закрывающих его лицо. Левой рукой он забирал у меня упаковку с наркотиками, в правой держал пистолет. Затем так же внезапно исчезал. Так что я ничего не мог с ним сделать.

— И тогда вы решились на самоубийство?

— Нервы не выдержали. В кооперативе в любую минуту могла всплыть вся эта история, при первой же проверке…

— И вы не подумали о жене, о том, как она это воспримет? Решили бросить ее на произвол судьбы?

Завадовский промолчал, низко наклонив голову.

— С того дня, когда вы пытались совершить самоубийство, шантажист давал о себе знать?

— Наверно, нет.

— Что значит — наверно?

— Ну, во-первых, я был очень болен, на какое-то время потерял память, вообще не вставал с постели. Потом меня перевезли в тюремную больницу. Во всяком случае, жена ничего не говорила мне ни о каком телефонном звонке или письме.

— Вашей жене известна причина, толкнувшая вас на самоубийство?

— Частично. То есть она знает о том, что я брал из кооператива токсические средства. Не знает о шантаже. Ну и о дипломе… — Он поднял голову и с мольбой посмотрел на прокурора: — Прошу вас, не говорите ей об этом! Я предстану перед судом, отвечу за хищение и обман… Ну что ж, отсижу срок и вернусь.

— Пан Завадовский, как вы это себе представляете? Ведь мы ведем с вами не частный разговор, в данный момент вы даете показания, а мой долг подготовить на их основании обвинительное заключение. И я не вправе не упоминать о шантаже или о поддельном дипломе. — Он сурово посмотрел на экс-инспектора и добавил: — Нужно было думать об этом раньше, тогда, когда вы покупали диплом. Тысячи людей, чтобы получить его, несколько лет напряженно учатся, приобретают знания. А вы хотели все получить легким способом, просто заплатив денежки. Вам бы тогда подумать, что это может иметь роковые последствия.

* * *

Казимеж дал знать о себе лишь через десять дней, в конце июня. Позвонил вечером, как обычно, осведомился шепотом, одна ли она дома, и, получив утвердительный ответ, предложил встретиться в кафе «Европейское» через полчаса. Моника, ни минуты не задумываясь, ответила: «Хорошо».

С того дня, когда они вместе выбрались проверить, кто такой Вацлав Борейко, проживавший на улице Обжезной, они не разговаривали. Моника до слез обиделась, что он не поверил ее полному драматизма рассказу, и решила больше не отвечать на его звонки. Но примерно через неделю ей стало отчаянно тоскливо. Муж все время куда-то уезжал, она целыми днями сидела дома одна. Попытки завязать другие интересные знакомства не удавались. Симпатичные мужчины с машинами и толстыми бумажниками смотрели на нее рассеянным взглядом или отводили глаза в сторону. Позднее она встречала их с девушками, которые были намного моложе ее.

Моника смотрела на них с завистью, обидой, горечью. Поэтому телефонный звонок Казимежа подействовал на нее как сигнал трубы на кавалерийского коня. Она молниеносно переоделась, старательно накрасилась и через двадцать минут уже ехала на своей синей «вольво» в кафе.

Казимеж сидел в самом углу, в конце зала. Увидев ее, он встал, приветствуя улыбкой, которую она так хорошо знала. Моника заметила, что взгляды всех женщин обратились в его сторону. В одну минуту лицо ее прояснилось, казалось, она сбросила пятнадцать лет. При чем здесь возраст, ведь с ней снова был любимый, который ждал ее и теперь все свое внимание обратит только на нее.

— Ну, получила ты негативы снимков? — спросил Казимеж, когда она заняла место за столиком напротив него.

— Да. Через два дня после того, как я оставила деньги там, на Охоте. В письме лежали шесть негативов, несколько фотографий и записка. — Она засмеялась, тогда содержание записки возмутило ее — теперь же показалось забавным.

— Что там было написано?

— «Дорогая пани Моника! Может быть, мы когда-нибудь увидимся, тогда я позволю себе поцеловать ваши ручки».

Казимеж нахмурил брови.

— Бессовестный негодяй! — зло прошипел он. — Надеюсь, больше он не даст о себе знать!

— А ты внес второй взнос?

— Да. Несколько дней назад мне пришло письмо. Он вновь требовал двадцать тысяч.

— И куда ты их отвез?

— Как и первый раз, положил под скамейкой в Вилянуве. Он изменил только час, так что я прибыл туда в полночь. Признаюсь тебе, пришлось преодолеть огромные трудности, чтобы собрать наличные. В конце концов… — Он замолчал, с грустной миной посмотрел на нее.

— Но, надеюсь, ты не украл! — засмеялась она. Его вид неожиданно развеселил ее.

— Будем считать, что нет, — признался он с заметным стеснением. — Взял из домашней кассы, которой распоряжается только Данута. Понимаешь, она там прячет деньги на закупки для бара. В кассе лежало более восьмидесяти тысяч. Я взял, конечно, только двадцать. Ключи… ну, в общем, я взял у нее ночью из сумки, когда она спала.

— Ты рисковал, — заметила она. — А что было бы, если бы она пересчитала кассу?

— Ничего. — Он пожал плечами. — Она знает, что у меня нет ключей от кассы, поэтому я вне подозрений. Мне удалось бы убедить ее, что она просто ошиблась в подсчетах.

— И она бы поверила?

— Думаю, да. А впрочем… — Он пренебрежительно махнул рукой. — В баре такие большие обороты. Что для нее значат какие-то пустяковые двадцать кусков? Чистый заработок нескольких дней.

— Ты не преувеличиваешь? — удивилась она.

— Нет. — Он вдруг помрачнел. — Моя жена богата, это у меня ничего нет. Самое большее, на что я могу рассчитывать, это на прибыль от посредничества при продаже земельного участка или дачи. Сейчас некоторые хотят быстро от них избавиться, потому что ревизоры идут по пятам, — засмеялся он с издевкой. — Ну так я выставляю им нужные счета задним числом, иногда многолетней давности. Знаешь, мне рассказывал знакомый каменщик, что его пригласили в особняк одного высокопоставленного лица тщательно заделать всю мраморную облицовку, панели и прочие украшения. Стены должны были стать совершенно голыми. Но ты мне не рассказала, где достала деньги? Продала что-нибудь?

— Да, — призналась она с неохотой. — У меня дома нашлись две золотые двадцатидолларовые монеты, царский золотой и дукат.

Он посмотрел на нее, его голубые глаза округлились от удивления.

— И сколько тебе за это дали?

— Порядочно. Сто двадцать тысяч, — ответила она с гордостью.

Казимеж разразился столь громким хохотом, что даже посетители за столиками обернулись. Он долго не мог успокоиться, наконец вытер слезы, выступившие на глазах, провел ласково ладонью по ее лицу и сказал:

— Мое наивное, глупое дитя! Почему ты не посоветовалась со мной, прежде, чем отправиться к какому-то там спекулянту, проще говоря, жулику?

— Как это жулику? — нахохлилась она. — Это мой знакомый ювелир, он не мог меня обмануть!

— Но, дитя, тем не менее он страшно надул тебя! Воспользовался твоим полным незнанием нынешней стоимости монет. Знаешь ли ты, что за одну золотую двадцатидолларовую монету сейчас можно получить двести двадцать, даже двести тридцать тысяч? За одну! А ты продала ему две. И еще царскую монету и дукат. Он должен был дать тебе за это, как показывают простые подсчеты, более полумиллиона!

Ей сделалось нехорошо. Взяв дрожащей рукой чашку кофе, она отпила глоток и вытерла вспотевшее лицо.

— Но это невозможно! — пробормотала она.

— Значит, возможно, — возразил он грубо. — Если имеешь дело с полной идиоткой, то на ней можно заработать кругленькую сумму. Эх, Моника… Ты потеряла большие деньги. Почему не позвонила мне? Скажи, по крайней мере, кто это?

— Я завтра поеду к нему, — решила она. — Ему придется заплатить мне столько, сколько положено.

— Поедем вместе. Встретимся в половине одиннадцатого. Здесь, в этом кафе. Я помогу тебе.

На следующий день в начале двенадцатого синяя «вольво» остановилась у небольшой ювелирной мастерской в Воле.

— Это здесь? — спросил Казимеж, рассматривая более чем скромную, замызганную витрину. — Жалкое заведение.

Они вошли в помещение. Владелец был один. Он сидел за столом, загроможденным инструментами. Увидев вошедших, ювелир поднял голову и вежливо произнес:

— Слушаю вас.

— Вы не узнаете меня? — удивилась Моника.

— Извините, но… — Он некоторое время смотрел на женщину, потом с сожалением тряхнул головой. — Вы что-то отдали в починку?

— Но, пан Владек! Что за шутки? — Она стала терять терпение. — Мы ведь знакомы год, даже больше!

Казимеж решил, что ему пора вмешаться.

— Недавно вы купили у этой пани две двадцатидолларовые монеты, царский золотой и дукат, — произнес он резким тоном. — И заплатили ей за все сто двадцать тысяч, хотя прекрасно знаете…

— Послушайте, вы несете какую-то несусветную чепуху! — Ювелир поднялся и занял место тут же, у прилавка. — Может быть, не стану отрицать, когда-то я имел удовольствие познакомиться с этой особой. Но я не покупал у нее ни недавно, ни давно вообще никаких золотых монет. Я не занимаюсь такими делами. У меня нет возможности платить сотни тысяч злотых. Вы ошиблись адресом.

Казимеж, нахмурив брови, водил глазами по лицам Моники и ювелира. Он несколько потерял уверенность в себе.

— Послушай, может, ты действительно перепутала мастерскую? — спросил он вполголоса.

— Как же! — возразила она раздраженно. — Я прекрасно помню, кому и что продала. И этот жулик, этот…

— Извините! — Ювелир повысил голос. — Я не позволю оскорблять себя! Вызову милицию, пусть она этим делом займется. Я потребую немедленно произвести обыск как в мастерской, так и в квартире. Никаких золотых монет у меня не найдут, потому что там их никогда и не было. Так что до свидания, господа!

Он вышел из-за прилавка, широко распахнул двери и многозначительным жестом предложил посетителям удалиться.

— Кто-нибудь был свидетелем продажи? — спросил Казимеж, озабоченно глядя на Монику.

— Нет.

— Расписки тоже нет?

— Ты что, шутишь? В таких делах квитанции не выдаются.

— Ну, моя дорогая… Придется нам убраться ни с чем. Продала ты монеты или нет — тут уже ничего не сделаешь.

Ювелир на прощание насмешливо взглянул на посетителей и захлопнул дверь. Некоторое время они стояли у машины, все еще находясь в нерешительности.

— Твой муж знает о том, что вы знакомы? Мог бы он, если понадобится, засвидетельствовать, что у тебя были такие монеты?

Моника пришла в ужас: ведь она не сказала Казимежу, кому они на самом деле принадлежали.

— Ни за что на свете! — воскликнула она. — Яцек не должен ни о чем знать. Ни о монетах, ни о ювелире.

Какое-то время он смотрел на нее, скривив губы, потом сказал с иронией:

— Признайся, это был твой любовник?

— Тогда я еще не знала тебя, — пролепетала она неохотно.

— А монеты ты похитила у мужа?

Она отвернулась, чтобы он не смог увидеть ее лица, вскочила в машину и резко рванула с места. Казимеж так и остался стоять на тротуаре, все еще злобно ухмыляясь.

* * *

Скупщик краденого ждал. Человек, с которым они условились встретиться, вообще не подводил, но никогда не было известно, удастся ли кража. Что правда, то правда, этот рыжий пронырливый воришка забирался в квартиры, закрытые на самые надежные замки, проскальзывал, словно мышь через нору в полу. Обращали на себя внимание его изящные, женственные руки с длинными пальцами, на которые он надевал тонкие перчатки. Среди воров он был известен под кличкой Оператор, и скупщик временами ловил себя на мысли, что если бы этого человека когда-то направили на путь иной, то, может статься, из него вышел бы замечательный хирург.

Около одиннадцати вечера скупщик услышал наконец тихий условный стук. Он выскочил в прихожую и открыл дверь. Вор вошел в квартиру. Он был необыкновенно худ, весил, наверное, не более пятидесяти килограммов. Может, сидел на специальной диете, которая позволяла поддерживать такую форму.

Они вошли в комнату. Здесь горела только одна лампа с абажуром, шторы были плотно задернуты.

— Как успехи? — спросил хозяин квартиры.

Вор укоризненно покачал головой.

— Если б я знал, что это такой пройдоха, — ответил он, — то пошел бы в какое-нибудь другое место. Я измотался, весь испачкался, перетряс всю квартиру и мастерскую, но ничего не нашел. Потом меня охватила злость, я вытащил у него кляп изо рта, приставил к горлу финку и проделал небольшую операцию на шее. Я не люблю таких вещей, поверьте мне. «Мокрая» работа — это не моя специальность. Но он все еще огрызался, поэтому я слегка прошелся по его шейке, неглубоко, но тот залился кровью. Он чуть не умер со страху… Ну и сказал.

— Где прятал? — поинтересовался скупщик.

Оператор тихо рассмеялся:

— Не поверите, носил под рубашкой. Как баба, которая идет на базар. Он сшил себе специальный мешочек, довольно изящный. Я его забрал, засунул хозяину обратно кляп в глотку, залепил пластырем, чтобы не вытащил преждевременно, привязал его покрепче к стулу и ушел. — Вор извлек из кармана желтый шелковый мешочек, пропитанный потом, тяжелый от содержимого. Развязал и высыпал содержимое на стол. Тут были две монеты по двадцать долларов, несколько царских золотых монет, австрийский дукат, два толстых золотых обручальных кольца, три перстня с драгоценными камнями и перстень с печаткой.

Скупщик взял лупу и все поочередно осмотрел. На лице его появилось довольное выражение. Задумавшись на мгновение, он решительно отодвинул обручальные кольца. На них были выгравированы какие-то имена и дата, а он не любил рисковать.

— Отдай их кому-нибудь переплавить, — сказал он. — Лучше всего Ручке, у него ведь часовая мастерская. Может, он сам их купит.

Вор протестующе покачал головой:

— Не продам ему. Посмотрю, как Ручка переплавит, и заберу. Не оставлять за собой никаких следов — это мой принцип.

— Похвально.

Они рассчитались, немного поторговавшись при этом, хотя скупщик обычно этого не терпел. Наконец пришли к соглашению. Оператор сложил ассигнации, разместил их во внутренних карманах и бумажнике. Встал, осмотрелся, желая убедиться, не забыл ли чего-нибудь. Протянул было руку за мешочком, но скупщик отвел ее.

— Я сожгу, — пробурчал он. — Ты сам говорил: никаких следов!

— Правильно.

Они попрощались взглядами и кивком головы. Скупщик никому не подавал руки, такая у него была привычка. Он не вытащил на сей раз пистолет: знал, что с Оператором этого делать не стоит. Тот на самом деле не любил «мокрой» работы, был «порядочным» в своих воровских делах.

* * *

Моника никак не могла уразуметь, почему ювелир, еще недавно бывший ее горячим поклонником, вдруг перестал ее узнавать, не сознался в покупке и вообще вел себя просто нахально. В конце концов она пришла к выводу, что в нем заговорила ревность. Ведь она пришла к нему с таким интересным, элегантным мужчиной. «А если это так, — решила она, — все будет по-другому, если я приеду одна. Наверняка Владек извинится и вернет деньги».

Через несколько дней, перед обедом, Моника подъезжала к мастерской, но на дверях висело объявление, что она закрыта из-за болезни ювелира. Владелец жил на втором этаже, над мастерской, она неоднократно бывала там.

Моника с некоторым беспокойством поднялась по лестнице, подготавливая в уме различные аргументы для атаки. Долго звонила, но никто не открывал. Наконец, когда она уже собиралась уходить, кто-то осторожно приоткрыл дверь, оставив ее закрытой на цепочку. Ювелир с недоверием смотрел на нее, он был в домашнем халате, шея — в бинтах.

— Это я! — воскликнула она, теряя терпение. — Ты что, опять меня не узнаешь? Оставь свои глупости, открывай!

Он снял цепочку.

— Болеешь? У тебя что, ангина?

Он указал ей на кресло и ответил шепотом:

— На мою квартиру был совершен налет. Мне всю шею изуродовали, посмотри. — Он немного сдвинул бинты, и она увидела кровавый шрам. Ее охватил страх.

— Кто это сделал? — задала она совершенно бессмысленный вопрос.

— Вор! Бандит! Грабитель! — шептал он, тараща на нее глаза, на щеках у него проступил лихорадочный румянец. — Я потерял все свое состояние!

— В милицию сообщил?

— Ты с ума сошла! Чтобы меня посадили за торговлю золотом?..

Она смотрела на него, не зная, верить или нет. Шрам казался настоящим, но, может, он сам себя чем-то поранил, а теперь разыгрывает перед ней этот спектакль. Ювелир еще какое-то время обиженно сопел, а потом сказал:

— Если бы ты тогда приехала одна, я доплатил бы тебе тысяч двадцать, но цены, которые называл твой… знакомый, это чепуха! Он взял их, наверно, с потолка, — добавил ювелир презрительно.

— Кто знал, что у тебя есть золото и драгоценности?

— Никто. Постой… Ну конечно, знали некоторые из моих поставщиков. Но в них я уверен. О сделке же с тобой не знал абсолютно никто.

Вдруг ей пришла в голову одна мысль. Но она показалась настолько абсурдной и ужасной, что Моника поскорее задала вопрос:

— Как этот вор выглядел?

— Зачем это тебе? Маленький, худой, проворный, как крыса. Лица не видел: он прикрыл его тряпкой или чулком. Волосы, кажется, рыжие.

Она вздохнула с облегчением. Теперь следовало бы произнести слова сочувствия, но Моника решила, что это излишне. Так или иначе, но он подло обманул ее. Кроме того, с этим страшным шрамом, потным красным лицом, неприятным запахом изо рта он был ей просто противен. «Как я только могла с ним… — подумала она с отвращением. — В дополнение ко всему такой скупец!»

Она встала, кивнула ему на прощание. Он не стал ее удерживать, только когда она вышла, засеменил в прихожую и закрыл двери на все замки.

Вечером Моника позвонила Казимежу и рассказала о происшедшем. Он минуту молчал, а потом ответил ей с заметным удовлетворением:

— Видишь, обман не пошел ему впрок. Вышло прямо по пословице: не рой другому яму, сам в нее попадешь. Он думал тебя перехитрить, а его самого перехитрили. Он тебе не говорил, где прятал монеты?

— Я не спрашивала. Не все ли теперь равно, ведь их нет.

— Тоже правда. Но запомни, в следующий раз, если захочешь что-то продать, посоветуйся с человеком, которому ты доверяешь. Это значит со мной, — засмеялся он. — Хорошо, дорогая? Послушай, ты случайно не поинтересовалась у своего ювелира, как выглядел налетчик?

— Поинтересовалась, — призналась она, удивившись. — А почему ты спрашиваешь?

— Видишь ли, мы ведь были там вдвоем. Ты отпадаешь, значит, остаюсь только я.

— У тебя все-таки мозги набекрень, — ответила она смущенно, подумав: «Хорошо, что разговор идет по телефону, а не с глазу на глаз».

— Ну и как он выглядел, этот бандит? Похож на меня?

— Нет. Он маленький, рыжий. Владек сказал, что похож на крысу.

— Ну что ж, я рад. Кажется, во мне нет ничего крысиного, — сказал он с иронией. Потом вдруг изменил тон: — Слушай, может, ты заскочишь ко мне вечером? Я один, Данута уехала к родственникам, вернется только послезавтра.

— Хорошо, — ответила она, растроганная и обрадованная. — Приду обязательно!

* * *

Одиннадцатого июля, как и предыдущие несколько дней, стояла настоящая жара. Была суббота. Все, кто мог, удирали в парк, в лес, на реку, куда угодно, лишь бы подальше от городского зноя. Ночь тоже не принесла желанной прохлады, термометры упорно показывали почти тридцать градусов.

Темно-зеленый польский «Фиат-125», видавший виды, с помятым правым боком и вдавленным крылом, медленно выбирался из окраин северной Праги, направляясь за город. В нем находился только один человек. Несмотря на ночную пору, он был в темных очках. Хотя стояла жара, на нем была куртка с поднятым воротником и спортивная шапочка. Он вел машину спокойно, на обгоняющий его транспорт обращал ровно столько внимания, сколько требовали действия водителя. Временами казалось, что он намеренно предпочитает держаться сзади и в отличие от всех никуда не спешит.

Неожиданно «Фиат» свернул вправо, на полевую дорогу, потом сделал еще несколько поворотов, то в одну, то в другую сторону, миновал какую-то животноводческую ферму, посадки смородины и наконец оказался в лесу. Этот лес находился в стороне от главной автомагистрали, идущей от Варшавы на север, он протянулся длинной полосой, километров на десять, а может, и того больше. На узкой песчаной дороге машина продвигалась с трудом. Фары давали слабый свет, наверняка не видный издалека. Но, возможно, человек в темных очках был как раз в этом и заинтересован.

Вскоре лес расступился, и открылась небольшая поляна. На ней, подобно развалинам какого-то древнего замка, возвышались огромные валуны, поросшие мхом, потрескавшиеся, заросшие кустами и высокой травой. В темноте они казались черными. Обильно растущая зелень не несла никаких следов пребывания человека, как-то: бумажек, разбитых бутылок, целлофановых пакетов, короче, всего того, чем туристы любят «украшать» свое пребывание на лоне природы.

Но человека в темных очках не интересовали вопросы экологии. Впрочем, он явно находился здесь не впервые. Выйдя из машины, постоял несколько минут, прислушиваясь к шорохам и звукам, доносившимся из ночной темноты. Убедившись, что все спокойно, он взял из машины небольшую сумку, электрический фонарь и связку ключей. Потом, бесшумно ступая по мягкой траве, приблизился к замшелым камням. Обошел их вокруг, нагнулся и некоторое время что-то искал. Этим «что-то» была небольшая, умело замаскированная дверь. Он открыл ее с помощью ключей. Из отверстия пахнуло холодом и сыростью. Человек проскользнул внутрь, закрыв за собой дверь.

Он очутился в подземелье с крепким каменным сводом и кирпичной кладки стенами. Повесил на крючок фонарь, который осветил скудную меблировку: стол, два стула и похожий на банковский сейф железный шкаф, снабженный замком с шифром.

Человек положил сумку на стол, из внутреннего кармана вытащил единственный, но оригинальный по форме ключ. Потом подошел к железному шкафу, набрал четыре цифры, вставил ключ в едва заметную скважину и открыл дверцу. Некоторое время он всматривался в то, что лежало внутри, переводя взгляд с одной полочки на другую. Выдвинул нижнюю — все засверкало разноцветными искрами. Мужчина счастливо улыбнулся при виде этой замечательной коллекции бриллиантов и других драгоценных камней. Его любимые сапфиры голубого цвета, переходящего в бледно-фиолетовый, лежали в отдельной шкатулке, выложенной бархатом. Отдельно располагался и самый ценный во всей этой коллекции светло-зеленый изумруд. Два рубина овальной формы были похожи на капли крови. Кроме того, на нижней полке покоилось несколько темно-красных гранатов и полудрагоценных камней, таких как топаз, аквамарин, турмалин, и, наконец, крупные, необработанные куски агата, малахита и фиолетового аметиста.

Он не мог оторвать взгляда от этого богатства, ласкал камни глазами, чуть дотрагивался до них кончиками пальцев, словно боялся, что грубое прикосновение повредит камни, хотя ему была известна их твердость. Наконец, вздохнув, он поглубже задвинул полочку. Из принесенной сумки вытащил пару слитков золота, каждый из которых весил три унции и имел пробу 999, что составляло по нынешним ценам внушительную сумму — свыше двухсот тысяч злотых. Он положил их на верхнюю полку, добавил к ним все, что находилось в сумке, отдельно уложил пачки с долларовыми ассигнациями — другая валюта сюда не попадала.

Наконец он старательно запер свой удивительный сейф. Еще раз осмотрелся, взял сумку и вышел наружу. Тщательно закрыл дверь и завалил ее камнями. Потом некоторое время стоял, прислушиваясь и глядя в лес. Около двух часов ночи он отправился в обратный путь, к окраинам северной Праги.

 

Глава 5

В магазин молочных продуктов должны были привезти яйца, поэтому очередь, стоявшая за сыром, увеличилась, образовав две петли в скверике между киосками.

Здесь завязывались добрые кратковременные знакомства, люди давали друг другу советы, обменивались самыми красочными эпитетами, связанными с той или иной фамилией, в ходу были самые последние анекдоты, поскольку никакая цензура на очереди не распространялась.

Какой-то мужчина с длинными волосами и бородой пытался пробраться в осажденный магазин, но был незамедлительно остановлен.

— Эти бородатые — страшные мошенники, — заметила одна из женщин. — Вы не знаете, когда привезут яйца?

— От яиц люди глупеют, — пробормотал стоявший за нею мужчина в сером пальто и хихикнул.

— Мой дедушка за два дня до смерти точно так же хихикал, — вздохнула она.

Двое стоявших позади молодых парней загоготали. Им было скучно, но приходилось стоять, так как хотелось есть.

Молодая девушка, тщательно накрашенная и причесанная, обойдя очередь, зашла с черного хода, постучав в дверь условленным способом. Продавщица, открыв, спросила дружелюбно:

— Чего тебе, Йолка?

Выглянула другая продавщица, нахмурила брови:

— Вне очереди?

Но подруга пояснила!

— Это же Йолка из бара, от пани Пасовской. Ну, знаешь, той, черной, Дануты. Что будешь брать; сыр, яйца?

— Дай, золотко, десяток яиц. И сыру хотя бы полкило, какой есть.

— Да уж выбирать не приходится. Хорошо, что вообще есть «Мазурский». Сейчас принесу. Что там у вас слышно?

Йолка пожала плечами:

— Хозяйка стала жутко капризная, злится из-за всякого пустяка. Слава богу, в сентябре мы уходим в отпуск, закрываем контору.

— А чего она бесится?

— Наверняка из-за мужа. Знаешь, — она засмеялась, — я встретила его недавно с шикарной бабенкой в «Европейском». Блондинка, уже не первой молодости, но симпатичная, элегантная. Они ворковали как пара голубков. Ну прямо цирк!

— Почему? Может, они любят друг друга. — Продавщице нравились романы, разумеется, чужие — своего мужа она держала под каблуком.

— Что ты! Этот Казимеж такой повеса, он уже не одну обхаживал, мы-то знаем, не раз видела его я или Зоська, другая наша официантка. Вчера хозяйка жаловалась кому-то по телефону, что муж все чаще не ночует дома, приходит только на рассвете. В бар тоже редко заглядывает. А жаль, мы его любим. Он милый, симпатичный и порядочный. А она выглядит ужасно — неудивительно, что Казимеж не приходит ночевать, — снова засмеялась она.

Йолка заплатила за яйца и сыр и попрощалась с продавщицей.

* * *

Полковник взглянул на собравшихся, заглянул в блокнот и продолжил:

— Я уже говорил, что с августа прошлого года резко возросла преступность — нападения с целью ограбления, изнасилования, кражи со взломом, хулиганские выходки. Рост от десяти до нескольких десятков процентов! В некоторых воеводствах преступность увеличилась почти в два раза. Сами понимаете, что это значит.

Офицеры, присутствовавшие на совещании, шумно поддержали это заявление полковника. Они выглядели усталыми и раздраженными. Им на практике было известно, что означали эти проценты.

— В листовках и надписях на стенах домов можно прочитать, что милиция избивает, похищает, истязает людей. Распространяются так называемые «открытые письма», направленные против нас и наших семей. Милицию осуждают за то, что ей предоставлены самые различные привилегии, выдвигаются требования лишить нас законного права на отдых, лечение в санаториях и так далее. В Закопане, и не только там, разбрасывались листовки, призывавшие не обслуживать милиционеров в учреждениях общественного питания, не продавать им горючего на бензозаправочных станциях.

Полковник расстегнул пуговицы на милицейской куртке — в зале было жарко, — посмотрел на часы и перевернул несколько страниц в записной книжке.

— Больше всего преступлений совершается на сексуальной и еще точно не установленной почве. Об эскалации жестокости со стороны преступников, об их беспощадности, об актах насилия, о все более частом применении огнестрельного оружия я уже говорил. Хотелось бы только добавить, что сегодня у нас в стране свыше ста тысяч так называемых социальных паразитов, людей, которые нигде не работают и не учатся. Нами зарегистрирован также огромный рост цен на «черном рынке», где товары продаются на иностранную валюту и золото.

Он помолчал, некоторое время глядя на своих товарищей. Все присутствующие были офицерами с многолетним стажем, опытными, хорошо разбирающимися как в криминалистике, так и в психологических мотивах действий преступников. Каждый из них имел высшее образование, некоторые окончили Академию внутренних дел. Они представляли все воеводские управления, каждый знал свой район, как собственный карман, и то, что сейчас говорил им полковник, мог проиллюстрировать десятками примеров. Ему было известно это. Но хотелось собрать их всех вместе, постараться все подытожить, а затем вместе подумать, что предпринять дальше.

Полковник так же, как и каждый из них, переживал горечь, раздражение, разочарование. Он, как и они, спас не одну жизнь, десятки, а может, сотни раз задерживал воров, взломщиков, пьяных скандалистов, хулиганов, возвращал владельцам похищенное у них имущество, предотвращал налеты, находил убийц. И это все по воле некоторых теперь вдруг было предано полному забвению, как будто никогда не существовало. Неизвестные лица, а может, и не такие уж неизвестные, обращались к нему, ко всем офицерам и подофицерам в листовках, бюллетенях, надписях на стенах домов: «Вы не нужны! Никому — никогда — ни для чего». Это говорили даже люди, которые еще недавно обращались к милиции за помощью, потому что их обокрали, убили отца или мать, изнасиловали жену или дочь, избили без какой-либо причины. Но обо всем этом они не хотели сегодня вспоминать.

— Ну что ж, на нашу долю выпало тяжелое испытание, — закончил он свое выступление. — И наш долг — свято выполнять свои служебные обязанности. Без выходных и отпусков. Ситуация требует обеспечить безопасность граждан, спасти страну от полной анархии и насилия со стороны преступных элементов. — Он окинул взглядом зал и добавил решительным тоном: — Это приказ, товарищи!

* * *

Ночь выдалась темной и холодной. Зеленый обшарпанный польский «Фиат-125» остановился в глубине леса возле поляны. Человек в темных очках, выйдя из машины, осветил себе путь фонарем, хотя к тайнику мог подойти даже с закрытыми глазами. Но он боялся поскользнуться на мокрых от дождя камнях и разбить пару красивых хрустальных ваз, лежавших в сумке.

Как всегда, он отыскал дверь, отворил ее и вошел в подземелье. С заметным волнением стал рассматривать умело ограненные, изящные вазы, переливавшиеся всеми цветами радуги. Огляделся, чтобы найти для них подходящее место, и вдруг словно окаменел. Что-то его насторожило, он скорее почувствовал, чем услышал, шум, долетевший сюда сверху, через вентиляционное отверстие.

С минуту он прислушивался. Звук повторился, как будто что-то задело за корпус машины или за камень. Животное?.. Или человек?

О применении огнестрельного оружия не могло быть и речи: у него не было глушителя к пистолету. Поэтому он взял в руку небольшую, но тяжелую свинцовую трубу, лежавшую на всякий случай с давних пор всегда в одном и том же месте. Потом погасил лампу, бесшумно открыл дверь подземелья и скорее выполз, чем вышел, наружу.

Человек в очках сразу понял, что произошло: он забыл выключить фары. «Фиат» был виден издалека, ко всяком случае с лесной дороги, и кто-то пришел на этот свет. Теперь неизвестный стоял, склонившись над багажником, и, видимо, силился прочитать то, что было написано на номерном знаке.

Человек в темных очках решил не терять ни секунды. Он подкрался поближе, внезапно выпрямился, и, прежде чем пришелец сориентировался, что означает шорох за спиной, по его склонившейся фигуре был нанесен страшный удар. А когда он упал, то получил еще несколько сильных ударов по лицу, но их уже не почувствовал.

Человек в темных очках тяжело дышал. Вдруг ему пришло в голову, что неизвестный мог быть не один, поэтому он переложил трубу в левую руку и вытащил пистолет, сняв его с предохранителя. Но вокруг царила тишина, лишь изредка нарушаемая падавшими с мокрых листьев каплями воды. Он выждал несколько минут, огляделся, прислушался. Затем выключил фары и снова подождал. Наконец пришел к выводу, что незнакомец был один.

Теперь нужно было решать, что делать дальше. Поразмыслив, он наклонился и сдвинул мертвое тело, а потом затащил его в подземелье и бросил, как мешок с картошкой, на пол. Присев отдохнуть, он равнодушно посмотрел на разбитое лицо человека, которого он убил только потому, что тот мог стать опасным свидетелем.

Он осмотрел карманы убитого. Хотелось знать, кем он был, это могло пригодиться. Вытащил паспорт: Данель Мрозик, холостой, проживает в Варшаве… улица, дом номер… двадцати шести лет. На одной из страниц рядом с записью о месте работы стояла печать крупной столичной фабрики. В другом кармане убитого лежало служебное удостоверение, где называлась специальность Данеля Мрозика — механик. Еще он обнаружил пачку сигарет, зажигалку, носовой платок, несколько автобусных и трамвайных билетов, старый билет на автобус дальнего следования, ключи — видимо, от квартиры, — разбитые солнцезащитные очки. На руке — золотые или позолоченные часы фирмы «Омега», на шее — цепочка с медальоном.

Он сгреб все это, положил в целлофановый пакет и, взяв лопату, вышел на поляну. В густой траве между деревьями выкопал яму, бросил туда пакет, засыпал землей, прикрыл сверху травой, листьями. Вроде никаких следов. Разве только среди бела дня кто-нибудь… Но кто станет ни с того ни с сего раскапывать землю именно здесь? Чепуха!

Он вернулся в подземелье. Посмотрел на часы: пять минут второго. Очень подходящее время для того, что он собирался сделать. Человек в темных очках завернул труп в брезент, который лежал в машине, обвязал шнуром и с усилием запихнул в багажник. Осветил фонарем то место, где Данель Мрозик получил смертельный удар: на помятой траве выделялись темные пятна. Он вырвал окровавленные стебельки, набросал сверху листьев и веточек, прикрыл камнями. Еще раз спустился в подземелье, старательно вытер везде следы крови, насыпал песку и крошек кирпича, на всякий случай разлил на этом месте немного нитрокраски. Наконец потушил лампу и вышел наружу.

Он хорошо знал небольшое озерко, заросшее по берегам тростником и камышом, где иногда рыбачил. Оно находилось в глубине леса, мало кто заглядывал туда. Чтобы до него добраться, нужно было проделать несколько километров, продираясь сквозь кусты дикой малины и ежевики, заросли ольховника и осины. Но он знал дорогу, по которой можно было подъехать на машине к самому берегу. Поездка предстояла нелегкая, но другого выхода у него не было.

«Фиат» продвигался медленно (фары он не включал из предосторожности), подскакивая на выступавших из земли корневищах деревьев, что-то при этом скрежетало и скрипело. Минут через сорок лес вдруг расступился. Глаза, привыкшие к темноте, различили блестевшую поверхность воды. Он облегченно вздохнул. Подъехал к самому берегу, вышел из машины и вновь долго прислушивался, осматривался: вдруг где-то здесь все же затаился рыбак с удочкой или браконьер, какой-нибудь лесник или контролер из общества рыбаков, черт их знает!

Убедившись, что вокруг ни живой души, вытащил труп, развернул брезент и столкнул свою жертву в воду между камышами, лицом вниз. Какое-то время постоял, наблюдая. Небо на востоке светлело, раздались первые птичьи голоса. Нужно было возвращаться, и притом немедленно. Он свернул окровавленный брезент, на минуту задумался, как ему поступить: не хотелось везти его с собой в город. Пройдя по берегу озера метров сто, увидел густые заросли тростника и бросил сверток туда. Тяжелый брезент тяжело плюхнулся в воду и, наверно, сразу пошел на дно.

Человек в темных очках еще раз проверил багажник: все чисто. Вернувшись на поляну, вновь тщательно осмотрел место убийства. В свете занимавшегося дня казалось, что камни и ветки лежали здесь всегда. Он вывел «Фиат» на дорогу и прибавил газу.

Домой вернулся в начале третьего.

* * *

Лесничий Станишевский шел уверенным, быстрым шагом, его спутник, стажер из управления лесного хозяйства, еле поспевал за ним. Заметив это, старший сбавил темп, ему не терпелось поговорить. Выражаясь точнее, лесничий хотел убедиться, не прислали ли ему стопроцентного профана для дела, где требовались знания и умение. Ведь речь шла о торфе.

— Вам доводилось когда-нибудь искать торф? — спросил он благожелательным тоном, вытаскивая из кармана трубку и кисет с табаком. Они как раз остановились передохнуть у старого дуба.

— Нет, — ответил стажер смущенно. — Полагаюсь на вас, хозяина лесов. Я ведь только-только завершил учебу, и у меня еще нет практики.

Искренний ответ остудил желание посмеяться над юным специалистом, лесничему понравилось, что столичный парень не задирает нос. Он решил объяснить тому кое-что, ведь все, что касалось торфа, для лесничего не представляло загадки.

— В двух километрах отсюда, — сказал он, — есть небольшое заросшее озерко. Вокруг него довольно большая полоса богатой перегноем почвы. И в такое болото лучше не соваться.

Стажер был впечатлительным молодым человеком, поэтому перед его глазами молниеносно появилась булькающая, зловонная трясина, которая все глубже засасывает и, наконец, поглощает человека… Он вздрогнул, но продолжал слушать.

— Если разрезать эту почву сверху донизу, мы заметим под верхним слоем несколько сортов перегноя, уложенного рядами, как в торте с кремом, затем воду, а в самом низу две разновидности торфа. Кое-где есть почвы, полностью состоящие из торфа, как нижний слой, так и верхний, но здесь таких нет, поэтому нам не надо ими заниматься. Разве только вас пошлют в другой район, но это уже не мое дело… Ваш директор все еще ездит на черном «мерседесе»?

Переход от торфа к директору был настолько неожиданным, что парень замешкался с ответом. Затем он попытался вспомнить цвет и марку машины начальника, но из этого ничего не вышло. Молодого человека не интересовали вещи, находившиеся вне пределов его финансовых возможностей. На всякий случай он ответил, что директор уже поменял «мерседес» на «вольво», кажется, зеленого цвета: по его мнению, директора легко и часто меняют машины, они могут себе это позволить.

Они шли по лесным тропинкам. Станишевский безошибочно находил их в зарослях кустов и высокого папоротника. Стажер слышал, что в папоротнике водятся клещи, которые впиваются в кожу, и их очень трудно оттуда извлечь. Он спрятал руки в карманы и зашагал самоуверенной походкой, чтобы не показывать охватившего его страха. Лесничий вдруг неожиданно остановился так, что парень налетел на него. Он извинился и смущенно отошел в сторону.

— Вот оно, озеро, — показал рукой Станишевский.

— Да, в самом деле, — подтвердил молодой человек, хотя не видел ничего, кроме тростника.

— Пошли.

Подойдя ближе, они сели на траву, перед ними лежала спокойная поверхность воды, над которой со свистом пролетали утки-чирки. Лесничий описал рукой широкую дугу, показывая, где залегает торф, и стажер снова поверил ему на слово, потому что видел только лес и траву. Не спеша выкурили один трубку, другой сигарету под крики птиц и стрекотанье блестящих стрекоз. Наконец Станишевский выбил трубку и уже собирался встать, как вдруг что-то привлекло его внимание.

— Какой-то здесь запах неприятный, — пробормотал он.

Ветер нес зловоние с левой стороны озера. Они пошли в этом направлении, и вскоре лесничий опытным глазом заметил в тростнике какой-то темный продолговатый предмет. Они приблизились к самой кромке и остановились: не подлежало сомнению, что в воде лежал утопленник. Парень боялся мертвецов, особенно на ночь глядя. Но ему не оставалось ничего иного, как согласиться с тем, что делал лесничий. Зацепив палкой за одежду, они вытащили труп на песок, перевернули вверх лицом. Вид утопленника был настолько страшен, что стажера вырвало, а Станишевский, хотя много повидал на своем веку, почувствовал внезапное желание убежать как можно дальше от этого проклятого озера.

— Тяжело, — сказал он, хмуря седые пушистые брови, — но что поделаешь — надо.

Лесничий нагнулся, не дотрагиваясь до тела, попытался с помощью палки определить, нет ли в карманах пиджака каких-нибудь документов. Ничего не обнаружил. Попутно он обратил внимание, что на руке погибшего нет часов. Лесничий выпрямился, достал трубку, раскурил ее и обратился к парню, который тем временем немного пришел в себя:

— Ну, как поступим? Я пойду в милицию, а вы останетесь здесь, или…

— Ни за что! — воскликнул парень. — Где эта милиция?

— Отсюда около двух километров до шоссе, а там на чем-нибудь доберетесь до городка. Отделение милиции — на рыночной площади.

Стажер на какое-то время задумался, а потом сказал:

— Собственно говоря, мы могли бы пойти вместе, не так ли? Ведь он… не убежит.

— Иди, иди! Не мудрствуй! Я знаю, что делать.

В другое время лесничий не позволил бы себе таких слов по отношению, что ни говори, к представителю управления лесного хозяйства. Теперь же ему стало ясно, что только энергичный приказ заставит парня действовать. И винить его особенно нельзя: нечасто видишь труп, да еще в таком состоянии.

Стажер бегом припустился через лес, благо тропинки, по которым они пришли сюда, были хорошо заметны: трава еще не успела подняться. Лесничий в это время внимательно рассматривал труп, пытаясь сориентироваться, не знакомый ли это, может, житель города или одного из соседних сел. Но по одежде и тому, что осталось от лица, он не мог опознать погибшего. Отсутствие бумажника и наручных часов наводило на мысль об убийстве с целью грабежа, но ведь не каждый человек обязательно носит часы. Бумажник тоже мог выпасть на дно озера. Любопытно, с какой целью этот человек пришел к заброшенному, редко посещаемому озеру и каким чудом он в таком безлюдном месте напоролся на вора и убийцу, как будто последний именно его тут и дожидался, чтобы обокрасть и убить.

— Странно, — пробормотал Станишевский. — Может, они договорились здесь встретиться? Черт знает, зачем?..

То, что это убийство, не вызывало теперь у него сомнений. Если бы выбросило на берег утопленника, у него не было бы так сильно разбито лицо. Размышляя об этом, Станишевский тревожно оглядывался, жалея, что не захватил с собой ружья или хотя бы собаки.

Он отошел на несколько шагов, чтобы не так чувствовался запах. Сел на пень, снова закурил. Хотелось есть, но, когда он потянулся к карману за хлебом с сыром, то сразу же убрал руку. Не смог бы он сейчас проглотить ни кусочка. Нужно было запастись терпением и ждать прибытия милиции.

* * *

Приехали поручник — начальник отделения милиции — и сержант.

Водитель остался в газике на шоссе, а они двое в сопровождении стажера добрались до озера.

— Утопленник? — спросил поручник, здороваясь с лесничим. Тот знал обоих: встречались, когда решались вопросы борьбы с браконьерами.

— Скорее всего, нет.

— Где труп?

— Там, — показал он. — Лежал в метре от берега. Мы вытащили его на песок.

Они подошли к останкам. Сержант присел на корточки, руками в резиновых перчатках быстро ощупал тело, проверил карманы, но также ничего не нашел. Когда он перевернул труп на живот, все заметили, что пиджак на спине как будто разорван или разрезан ножом. Сержант дотронулся до позвоночника, провел по нему пальцами и сказал:

— Поломаны позвонки. Как будто он упал с большой высоты…

— Либо кто-то нанес удары ломом или дубинкой. И это изуродованное лицо… Вы правы, пан Станишевский, перед нами не утопленник. Нужно поставить в известность Варшавское управление милиции.

— Пойду к машине, — сказал сержант. — Переговорю с отделением, пусть дадут знать в Варшаву.

— Скажи, что произошло убийство, — добавил поручник, — из-за обыкновенного утопленника они не приедут.

Из Дворца Мостовских приехал майор Щенсный со следственной группой. Врача не смогли разыскать, решили обойтись без него: так или иначе убитого придется направлять на вскрытие. Голубая «Ниса» остановилась на шоссе рядом с газиком, сержант повел группу в лес, а водители остались коротать время в беседе.

Щенсный дотошно расспрашивал лесничего, где именно лежали останки, в каком положении, насколько глубоко в воде и так далее. Потом поднялся с корточек и внимательно огляделся вокруг. Подошел поручник Маньковский из следственного отдела:

— Убийство совершено здесь, не правда ли?

— Думаю, что нет, — ответил майор. — Поищите следы какого-нибудь транспортного средства. Через эти кусты вряд ли можно подобраться, поэтому, может быть, с другой стороны… Или… — Он внезапно замолчал, заметив в зарослях тростника, в ста метрах от места, где лежал труп, какой-то темный предмет.

Он быстро направился туда и вскоре подозвал по-ручника и фотографа. Втроем они с трудом вытащили из воды полузатопленный продолговатый узел, обвязанный шнуром.

— Надеюсь, это не очередной труп, — пробормотал Маньковский.

— Нет. Кажется, это только брезент.

Развязали, разложили его на песке.

— Направим на анализ. Думаю, кто-то привез труп, завернутый в брезент, после чего избавился от того и другого. Вернее, думал, что избавился. — Щенсный подошел к лесничему, беседовавшему с начальником отделения милиции. — Вы, безусловно, хорошо знаете эти леса. Каким образом можно доехать на машине до берега озера? Вот хотя бы сюда или еще ближе.

Станишевский, закусив губу, задумался и уже хотел было ответить, что такой дороги нет, как вдруг кто-то из группы обнаружил следы колес. Они были едва заметны, у берега совсем затерты — вероятно, умышленно, — однако дальше, между деревьями, где растительный покров почти отсутствовал, виднелись более отчетливо.

— Пойдем по этому следу, — решил майор, указав на фотографа, поручника Маньковского, а также сержанта из отделения милиции. К группе присоединился и лесничий, обеспокоенный сообщением о таинственной машине, разъезжающей по его хозяйству.

Приближался вечер, но солнце стояло еще высоко. Они шли по следу, временами теряя его в траве, но затем вновь находя на песке или корнях деревьев.

— Видимо, он ехал медленно и его трясло будь здоров, — заметил сержант. — Наверняка труп вез в багажнике. Ну не на сиденье же!

— На польском «Фиате-125», — добавил поручник. — Скаты почти новые. Отчетливые следы ведут туда и обратно.

Через полчаса лесничий, осмотревшись, сказал Щенсному:

— Мне кажется, он направлялся в Урочище.

— Это что?

— Небольшая поляна, хорошо укрытая в лесу. Говорят, в давние, еще языческие, времена на ней стоял алтарь Световида, а может, храм, я в этом не разбираюсь. А некоторые утверждают, что там находилось кладбище славянских воинов. Теперь на поляне ничего не осталось, кроме нескольких крупных камней.

— А историки или археологи интересовались этим местом?

— Когда-то да. Но ничего заслуживающего внимания не нашли, поэтому ездить перестали.

— А туристы бывают?

— Нет. На что тут смотреть? На кучу камней? К тому же это и далеко, и труднодоступно.

Следы привели их действительно в Урочище. Здесь неизвестный водитель остановился.

— Поищем, — сказал майор, не уточнив, что именно, потому что и сам не знал. Все могло оказаться важным.

Сержанту из отделения не понравились камни и ветки, сложенные в одном месте, поэтому он аккуратно разгреб их, осмотрев то, что находилось под ними.

— Кажется, здесь кто-то вырвал траву, — пробурчал он.

— Да, — подтвердил майор, — кто-то оборвал стебли, но оставил корни. И прикрыл камнями. Если он не взял с собой эту траву, она лежит где-то поблизости. На ней могут оказаться, например, следы крови.

Пучки засохшей, явно чем-то испачканной травы они нашли под кустом и, аккуратно завернув их, взяли на анализ. Группа обошла большие поросшие мхом камни, внимательно их осмотрев, проверила метр за метром всю поляну.

— Итак… — Щенсный присел на плоский камень, в то время как фотограф неутомимо щелкал. — Думаю, что не ошибусь, сделав следующие выводы. На поляне находилось не менее двух человек. Один — с машиной. Убийство совершено в том месте, где позднее, заметая следы, преступник вырвал траву. Убийца завернул труп в брезент и отвез к озеру. Потом он вернулся. Я говорю — он, но их могло быть несколько. Однако с полной уверенностью могу утверждать, что он или они приехали сюда не впервые. Имеются старые следы ног, старые отпечатки колес. Черт знает, почему они избрали именно это место для тайных встреч! Может, потому, что здесь безлюдно? Чем-то они тут занимались…

— Возможно, прятали что-то? — предположил Маньковский.

— Но где? Нужно внимательно осмотреть пни и толстые деревья, нет ли там какого-нибудь тайника. По моему мнению, убитый пролежал в озере три-четыре дня. В таком случае, убийство, видимо, совершено во вторник. Они из-за чего-то поссорились, и один прикончил другого. По какой-то, только ему известной, причине убийца не захотел оставлять тело на поляне.

— Это означает, — вмешался поручник, — что убийца намеревался еще вернуться, может, даже возвращаться сюда через определенные промежутки времени. Черт побери, что же они здесь делали?! — Он тщательно осматривал кусты, деревья, камни, но нигде не было ни следа от палатки или костра, не валялось ни бумажки, ни банки, даже окурков и обгорелых спичек не удалось обнаружить.

Лесничий, обойдя поляну, углубился в лес. Когда вернулся, то добавил от себя, что не обнаружил и следов браконьеров: никаких капканов, силков, гильз от патронов, ничего подобного. Хотя, конечно, браконьеры могли орудовать и в нескольких километрах отсюда.

* * *

Вскрытие, произведенное судебно-медицинским экспертом в понедельник, дало следующие результаты: мужчина «икс», двадцати шести — двадцати семи лет, блондин, с серыми глазами, прямым коротким носом, густыми волосами. Без усов и бороды. Кожа на пальцах, хотя и претерпела изменения от долгого лежания в воде, указывает на то, что потерпевший занимался физическим трудом. Зубы — здоровые, отсутствует лишь шестой зуб вверху справа. Этот человек получил сильный удар по спине тяжелым металлическим предметом с заостренным концом. Это могла быть соответствующим способом обработанная свинцовая или железная труба, а также какая-нибудь деталь, используемая на стройках или заводах, в мастерских.

Второй удар пришелся по задней части черепа тем же самым орудием преступления. Видимо, человек уже был мертв, когда убийца или другое лицо перевернул его, положив навзничь. Теперь удары наносились по лицу тем же предметом. Всего было нанесено шесть-семь ударов, вызвавших деформацию черт лица, перелом его костей.

Далее врач, принимая во внимание частичное нахождение тела в стоячей болотной воде, а также время года, приходил к заключению, что с момента убийства до обнаружения трупа прошло четыре дня. Затем следовало подробное описание того, что обыкновенно делается в ходе вскрытия. Эту часть майор Щенсный только пробежал глазами, не останавливаясь на деталях.

— Итак, вероятнее всего его убили в понедельник, — сказал он, обращаясь к полковнику Даниловичу, своему начальнику, — двадцать седьмого.

— Ты просмотрел список пропавших без вести и разыскиваемых?

— Да. Мы уже знаем, кто стал жертвой. К нам поступили сообщения, касающиеся одного и того же человека. Родители разыскивают не вернувшегося домой сына. С фабрики «Терпокс» в районное отделение сообщили, что их работник, обслуживающий какой-то особый импортный агрегат, не вышел на работу, а это срывает выпуск дефицитной продукции. Дома его не оказалось. Близким непонятно, что произошло. Зовут пропавшего Данель Мрозик, двадцати шести лет. Родители передали нам некоторые более подробные данные.

— Сколько времени он отсутствует?

— Неделю. Это значит, что в прошлый понедельник, двадцать седьмого июля, он еще работал в «Терпоксе» в утреннюю смену. Домой — он живет в Белянах, на улице Жеромского — вернулся как обычно, к обеду; сказал, что отправляется автобусом к родственникам под Варшаву, в деревню Староселки, там переночует и прямо оттуда поедет на фабрику. Поскольку Данель не появился дома ни во вторник, ни в среду, отец поехал в деревню узнать, что случилось с парнем. Выяснилось, что он приезжал, но ночевать не остался, а решил вернуться в Варшаву последним автобусом. Не доехал. Родители опознали его по одежде, частично по лицу.

— Все выглядит довольно логично, — заметил полковник. — Как далеко от этих Староселок до Урочища?

— О, вот именно! Ты попал в точку! На поляне мы нашли следы колес одного и того же польского «Фиата-125», которые вели не только к озеру и обратно, но и до шоссе, боковой лесной дорогой, пересекающей через двенадцать километров Староселки, где останавливается автобус дальнего следования. Но самое существенное состоит в том, что упомянутая мной лесная дорога подходит к шоссе в двухстах метрах от остановки «по требованию». Временами там выходят и садятся служащие из охраны леса, дровосеки. Могу поспорить, что Данель Мрозик ехал на автобусе из Староселок и как раз на этой остановке вышел. Почему? Не знаю. Могло быть также и по-другому: шел из села по шоссе, добрался до остановки «по требованию» и ждал автобуса. Может быть, убийца прибыл на «Фиате», предложив ему вместе поехать к поляне. Или они договорились встретиться в этом месте и отправиться в Урочище.

— Вторая версия не подходит: ведь Мрозик собирался ночевать у родственников.

— А откуда нам известно, что убийца не живет где-то поблизости? В самой деревне нет никого, кто имел бы «Фиат» со следами покрышек, обнаруженными нами. Впрочем, там сейчас работают сотрудники отделения милиции, собирают данные, расспрашивают людей. Жду сообщения из милиции в Жолибоже, хочу получить подробные сведения о Данеле и его семье, а также результаты анализа следов крови на пучках травы с поляны.

— Что было у Мрозика в тот вечер с собой характерного? Знаешь, меня интересуют скупщики и торговцы на базарах.

— Родители утверждают, что у него была золотая «Омега», но номера не знают. Ну, сигареты, бумажник, носовой платок и разная мелочь. Ничего особенного. Конечно, паспорт и служебное удостоверение. Да, и медальон на цепочке. Серебряный.

— Что было изображено на медальоне?

Щенсный смутился. В этой сфере он был слаб.

— Вроде бы какой-то святой… Нет, погоди! Вспомнил! Папа Иоанн Павел II.

— Много выпущено таких медальонов? Меня интересуют серебряные. Узнай, это может навести на след.

Майор пожал плечами:

— А у кого узнаешь? Наверно, даже приходский ксендз не считал. Вот если бы у Мрозиков дома оказался гарантийный талон на «Омегу»…

Он связался по телефону с районным отделением и попросил проверить. В ответ услышал, что сделать это будет нелегко: в доме траур, мать находится почти в бессознательном состоянии — единственный сын…

— Все же постарайтесь, — сказал он и положил трубку, вопросительно взглянув на полковника.

— Ну? В чем дело? — Данилович не любил таких взглядов: ему казалось, что он что-то забыл или проглядел.

— Не знаю, рассказывал ли я тебе, что Урочище находится под наблюдением. Привлечены силы частично местного отделения, частично из района Прага-Север. Они действуют весьма осторожно, в форме лесников и в рабочих комбинезонах.

— Правильно. Но может пройти довольно много времени, прежде чем убийца появится на поляне. Да и, собственно говоря, зачем ему туда ехать? Чтобы подтвердить общепринятое мнение, что преступника влечет на место преступления? Не верь этому.

— И совсем не потому. Стефан, там что-то должно происходить, на этой поляне. Очень подходящее место для тайных встреч. А вдруг мы наткнемся на банду спекулянтов? — Помолчав, добавил: — Отправлюсь туда с проводником и собакой. Место, где убийца повырывал окровавленную траву, мы опять прикрыли ветками и камнями. Так что если он появится, то не должен заметить, что мы там побывали. Но, думаю, пес вынюхает то, чего не увидит человек. В ту ночь после нашего посещения Урочища шел дождь и смыл следы наших ног…

Щенсный говорил несвязно, разбрасывая мысли во времени и пространстве. Ему хотелось уже быть на поляне. И чтобы собака искала.

 

Глава 6

«Или убийца заметил, что за Урочищем наблюдают, или он не намеревался вновь приезжать на поляну…» — размышлял Щенсный. Выждав несколько дней, майор сел в своего «малыша» вместе с капралом, проводником и собакой по кличке Тропик. Мода на Шариков давно прошла. Они выехали на рассвете в понедельник, третьего августа; утром стоял туман, позже погода улучшилась и выглянуло солнце.

Наконец, с немалыми трудностями, они добрались по лесной дороге до поляны. Собака выскочила первой. Проводник вынул из сумки шапку и пару сандалий, принадлежавших Данелю Мрозику.

— Нет никаких доказательств, что бумажник, часы, документы и вообще все, принадлежавшее Мрозику и не найденное нами, осталось здесь, на поляне, — сказал майор проводнику. — Мы уже искали везде — в траве и под кустами… безрезультатно. И несмотря на это, хотелось бы попытаться еще раз, с собакой.

Капрал погладил пса по голове и, задумавшись, посмотрел на Урочище. Потом сказал:

— Если здесь что-то есть, Тропик найдет.

Он сунул собаке под нос шапку и сандалии. Довольно долго Тропик вдыхал и запоминал запах человека, носившего эти вещи.

— Ищи, Тропик!.. Ищи!.. Хорошая собака, умная собака… Постарайся!

Черным влажным носом пес сосредоточенно обнюхивал траву, кусты, пни, листья, камни. Он искал знакомый уже запах, но все еще не находил его ни в траве, ни на песке. Временами казалось, что след уже обнаружен, но он оказывался ложным. Поэтому Тропик возвращался к шапке и сандалиям, снова запоминал запах и искал.

Щенсный, присев на камень, курил и ждал. Капрал отцепил поводок, дав собаке полную свободу искать след, если его вообще можно было найти. Время летело. Приблизительно через час майор подумал: «Чепуха! Убийца забрал вещи Данеля с собой, утопил в Висле или…»

— Кажется, что-то есть! — воскликнул капрал и поспешил к собаке, которая нетерпеливо, даже с каким-то ожесточением, раскапывала землю. Щенсный тоже подбежал, и оба они склонились над Тропиком. Вскоре собака вытащила из ямки целлофановый пакет и торжественно положила перед капралом. Еще раз, для уверенности, обнюхала свою находку, чтобы убедиться, не ошиблась ли, и чихнула: какая-то травинка пощекотала ей нос.

— Хорошая собака! Умная собака, какая умная! — Подофицер ласково потрепал Тропика за ухом, почесал ему лоб.

Майор надел резиновые перчатки, взял пакет и понес в машину. Проводник с собакой шли следом с чувством, что хорошо, может, даже отлично выполнили задание. Капрал очень любил такие мгновения. Собака — тоже.

Чтобы развязать туго затянутый узел, потребовалось несколько минут. Наконец все содержимое пакета было разложено на сиденье «малыша»: паспорт, где на фотографии было запечатлено невозмутимое лицо молодого парня — Данеля Мрозика, служебное удостоверение, выданное фабрикой «Терпокс», пачка сигарет «Мальборо», посеребренная зажигалка, носовой платок, три ключа разнообразной формы, золотая «Омега»… Среди вещей обнаружились еще раздавленные солнцезащитные очки, несколько старых проездных билетов и серебряный медальон на цепочке.

Капрал внимательно посмотрел на фотографию в паспорте, вздохнул и спросил:

— Это тот, кого выловили из озера?

— Да.

— Молодой совсем… Такое симпатичное лицо. Неизвестно, кто его убил?

— Нет, — ответил майор. И поправил себя: — Еще нет.

* * *

На следующий день дежурный офицер управления сообщил Щенсному, что его разыскивает какой-то оперативный работник из района.

— Что ему надо? — спросил Щенсный раздраженно: он был очень занят.

— Не сказал. Оставил записку. — Офицер протянул небольшой листок, вырванный из блокнота. — Упомянул, что дело очень важное.

Майор пробежал глазами записку, задумался, потом связался с районным отделением, и через полчаса оперработник Томчак уже сидел в его комнате. Щенсный бросил нетерпеливо:

— Ну, так что вы хотели сказать?

— Ну, значит, находясь на службе, пошел я на автомобильную биржу. Я довольно часто бываю на улице Янишевской, рядом с аллеей Краковской, и знаю многих людей, которые обычно там крутятся. Как раз в то воскресенье мне попадались одни знакомые. И среди них молодой инженеришка: он помогает отцу в автомастерской на Воле и довольно часто заглядывает на биржу. Итак, стоим мы, беседуем, и вижу, что у его «Лады» почти совсем новенькие покрышки, а недавно были лысые как колено. Спрашиваю, где раздобыл, очень меня это заинтересовало. Он рассмеялся и рассказал мне историю — не поверите!

— Ну? — поторопил его Щенсный.

— Несколько дней назад, в понедельник, двадцать седьмого июля, инженер остался на ночь в мастерской, что-то там делал. Часов около двух ночи, может, немного позже, к мастерской подъехал польский «Фиат-125». Вышел какой-то тип и говорит: «Прошу поменять мне все четыре покрышки». Инженер ответил, чтобы тот не морочил ему голову — покрышки ни за какие деньги не достанешь. После чего неизвестный вытащил толстую пачку «зеленых» и повторил, что ему нужны новые покрышки. Ну, инженер не прочь был заиметь немного долларов. Тем более для своей «Лады» он только-только приобрел новенькие. А вы, товарищ майор, наверно, знаете, что покрышки с «Лады» подходят к польскому «Фиату-125». Тут он осмотрел фиатовские и никак не может понять: они совсем новые, как и у его «Лады». Тогда он говорит этому типу: «Послушайте, да у вас же совсем новые!» А тот отвечает, что это не его дело, ему нужны другие, и все.

— Интересно, — буркнул Щенсный.

— Вот именно. Мой знакомый подумал, что у клиента не все дома. Впрочем, он долго не задумывался. Поменял ему покрышки, а те, с «Фиата», поставил на свою машину, да еще и доллары получил.

— Сколько?

— Этого он уже не сказал, а мне было неудобно спрашивать. Странный клиент уехал. А инженер стал сомневаться, правильно ли поступил, дело ему теперь показалось нечистым. Но поскольку покрышки достать непросто, то он ездит на этих, «долларовых».

— И он вам, милиционеру, все это рассказал? — удивился майор.

Томчак улыбнулся:

— Он знает меня как механика. Прежде чем прийти в милицию, я работал в «Терпоксе».

— Где?! — воскликнул Щенсный.

— На фабрике «Терпокс», в Праге. Знаю, что вас интересует, но с Мрозиком я не был знаком. Мы попросту разошлись: он пришел на фабрику, когда я уже уволился и поступил в школу милиции. Инженеру же сказал так, мимоходом, что работаю автомехаником. Он даже предлагал одно время устроить меня на работу в своей мастерской. Ну, и когда я услышал эту историю, то вспомнил, что последний раз нам говорили на совещании. О Данеле Мрозике и о следах, оставленных «Фиатом». Марка машины и день убийства совпадают. Если, товарищ майор, этот тип сообразил, что в лесу и у озера остались следы от покрышек, и если в то время у него дома не нашлось запасных, а купить их действительно тяжело, то он попытался достать за доллары. Может, это была первая мастерская, которая встретилась ему на пути в тот вечер, а может, ему уже несколько раз отказывали продать за злотые.

— Правильно мыслишь, брат, — одобрил майор. — Значит, так. Сейчас же свяжешься с районом и от моего имени попросишь начальника прикомандировать тебя к нам. Договорились?

— Конечно!

— Теперь самое главное. Запомнил ли инженер номер машины? Не хотелось бы его настораживать. А может, поступим так? Пан механик… как вас зовут?

— Станислав.

— Пан Станислав Томчак, автомеханик, временно нетрудоустроен, завтра зайдет к инженеру и поступит к нему на работу, скажем, на полгода. В ходе совместной трудовой деятельности вам, пожалуй, будет нетрудно узнать более детальные подробности как о «Фиате», так и о его водителе. Внешность, во что он был одет и так далее. Инженер ведь мог кое-что заметить.

— Понимаю, товарищ майор. А если инженер Вишневский, так его зовут, откажется принять меня на работу? Он предлагал мне это два месяца назад. Боюсь, у него уже работает кто-то другой.

— Скажите, что вам очень нужно: отвыкли от руля, собираетесь покупать машину, требуются деньги… Ну, не мне вас учить, сами знаете, что сказать. Но особенно настаивать не следует, иначе у него возникнут подозрения. Если не удастся таким путем, найдем другой способ. Пять, десять способов. Для того и голова, чтобы думать.

— Действительно, — согласился оперработник.

* * *

Не было ли это ошибкой? Он не знал ни мастерской, ни того худого блондина, находившегося там в два часа ночи. Однако, как помнилось, пребывание хозяина в мастерской в столь позднее время вроде бы указывало на то, что у него остались кое-какие, наверняка нелегальные, дела, которые тот собирался закончить. Правильны ли были его рассуждения?.. А может, он оценивал других по собственному образу действий, что могло быть правильным лишь в некоторых случаях?

Тогда он вел поиски в Праге, на Охоте, но повсюду на дверях автомастерских висели замки.

Может, стоило подождать до утра? Ездить по городу он не боялся, на какой-либо след того, что он совершил, милиция могла напасть не раньше чем через день-два. А может, и никогда. Впрочем, данный период времени, мягко выражаясь, не благоприятствовал милиции. Все реже ночью выходили пешие патрули, все меньше выезжало патрульных милицейских автомашин. Если милиция и вмешивалась, то лишь в случаях серьезных скандалов, драк, когда звучали призывы о помощи.

В каком-то смысле он понимал их, так как видел, как толпа вырывала у них из рук преступников, выводила из строя машины, поджигала здания, принадлежавшие милиции. В начале мая ему довелось побывать в Отвоцке, где он с большим интересом следил, как толпа сжигала железнодорожный милицейский пост, рушила стены, брала приступом вагон-барак. Он радовался, что все это способствовало его собственной «работе», которая продолжала оставаться безнаказанной. Он думал также о той поре, когда его подземелье в достаточной степени заполнится драгоценностями, а сам он окажется далеко за пределами страны, и его совсем не будет интересовать, как кто настроен — «за» или «против» милиции. Пусть тогда, без него, вся страна сгорит, потонет или взлетит на воздух.

Разъезжая так по Варшаве и размышляя подобным образом, он наконец попал на Волю и на какой-то улице заметил свет в окнах автомастерской. Остановился, позвонил у двери. Долго никто не открывал, наконец на пороге появился высокий худой мужчина, с редкими белокурыми волосами и небольшими усиками.

— В такое время? — удивился он. — Случилось что-нибудь?

Между ними состоялась короткая, деловая беседа. Вначале казалось, что дело не выгорит. Блондин смягчился, лишь когда увидел доллары. Ни слова не говоря, заменил одни новые покрышки другими, такими же новыми. А что механик подумал при этом — казалось менее существенным.

Укладываясь спать, он ощущал душевное спокойствие. У машины другие покрышки, другой, настоящий, номер, зеленых «Фиатов» в городе сотни, может, тысячи. Но завтра нужно сменить фары, они слишком бросаются в глаза.

О человеке, убитом им несколько часов назад, он не думал.

* * *

Профессор Маруш вновь опоздал на бридж. На этот раз, правда, ненадолго. Игроки уже были в сборе: хозяин дома, в этот вечер им был адвокат Бейчак, всегда вступавший с ним в спор инженер Венцлавский, другой инженер — Хенцкий, «частная инициатива» Пасовский, улыбающийся и приветливый со всеми.

Адвокат жил на окраине Жолибожа в красивом двухэтажном особняке с садом. Первого августа он отправил жену с детьми на море, что позволяло ему наслаждаться тишиной, холостяцким беспорядком и игрой в бридж до утра. Все так удачно складывалось. Остальные игроки или уже были в отпуске, или еще только собирались. Хенцкий, например, намеревался отдохнуть в Италии, но только в сентябре, у Пасовского оставались еще дела в баре, которым заведовала его жена.

— Итак, начинаем! — Бейчак полукругом разложил карты. Вытянули по одной. — Я с Казей, вы оба вместе. Когда придет профессор, будет ходить первым.

— Нашлись его доллары? — спросил Венцлавский, теребя бородку и с неприязнью думая о Маруше. Он был рад, что его обокрали.

— Вроде нет, — ответил адвокат. — Казя, ты сдаешь!

Вот тут-то и появился запыхавшийся Маруш. Выпил кока-колы, съел бутерброд и стал следить за игрой. Участники закончили роббер и устроили небольшой перерыв. Адвокат подсчитывал очки.

— Послушайте, какая трагедия произошла в доме, где я живу, — сказал Хенцкий, грызя соленую палочку. — У жильцов из двенадцатой квартиры убили сына. Милиция обнаружила труп далеко в лесу, его бросили в озеро или болото.

— А что милиция делала на болоте? — удивился Пасовский.

— Сначала его нашел лесничий и сообщил властям. Кажется, парня застрелили из охотничьего ружья.

— Не из ружья, а ударили ломом, — уточнил адвокат. — Мне об этом деле рассказывал знакомый прокурор. Речь ведь идет о Данеле Мрозике, не правда ли? — обратился он к Хенцкому. — Молодой парень, еще тридцати не исполнилось. Механик из «Терпокса». Ему страшно изуродовали лицо, невозможно узнать.

— Так откуда же известно, что это он?

— Родители опознали, — пояснил Хенцкий.

— При нем не оказалось ни документов, ни бумажника, ни часов. Обокрали и прикончили. Неясно, правда, с какой целью он бродил ночью по лесу… Интересно, найдут этих мерзавцев?

— Ищут, — сказал адвокат. — Кажется, напали на след, оставленный автомобильными покрышками. Ну, игра продолжается!

* * *

Инженер Вишневский с пониманием отнесся к просьбе автомеханика Станислава Томчака, «временно нетрудоустроенного». Правда, два месяца назад он принял другого работника, но уже успел уволить его, потому что тот лодырничал и был не чист на руку. В довершение ко всему этот горе-работник, мужчина видный и расторопный, к сожалению, в делах, не имевших отношения к ремонту машин, успел завести интрижку с женой инженера, которая все время скучала.

Томчак же, невысокий, ловкий, с невинными глазами, не возбуждал подозрений на этот счет, с ходу проявив свои дарования в автомобильном деле. К работе приступил с большой охотой и уже на третий день так втянулся в нее, словно три года не покидал мастерской. Кроме того, он любил беседовать с инженером, причем больше слушать, изредка только задавая какой-нибудь вопрос. Через неделю Вишневский заявил жене, что в лице нового механика нашел настоящий клад. «У него золотые руки», — констатировал он. Инженерша не удостоила мужа ответом. Томчак не вызывал у нее интереса, и ее снова охватила скука.

Десятого августа вечером оперработник, созвонившись со Щенсным, примчался во Дворец Мостовских.

— Кое-что он вспомнил, хотя и маловато, — вздохнул Томчак с сожалением. — «Фиат» был зеленого цвета, с номером Цехановского воеводства, но это липа.

— Проверяли?

— Да, у меня там в воеводской дорожной милиции работает товарищ. Такого номера нет. Но имеются важные характерные детали: «Фиат» оснащен иностранными, вроде бы шведскими или датскими, фарами своеобразной формы. Инженера это заинтересовало, он их внимательно осмотрел. Кроме того, машина была основательно побита, выглядела неновой.

— А водитель?

— Высокий, в больших темных очках, несмотря на ночное время. На голове шапка, на руках перчатки.

— А остальная одежда?

— Черная кожаная куртка элегантного покроя, турецкая. Такая же есть и у Вишневского, поэтому тут он не ошибается. Брюки темные, на ботинки он не смотрел. Черты лица не запомнил. Он признался мне, что во время смены покрышек следил за каждым движением этого человека, почему-то испытывая безотчетный страх. Они были в мастерской одни, ночь, безлюдье… Но главное, товарищ майор, я приберег напоследок! — рассмеялся Томчак. — Улучив момент, я снял отпечатки покрышек с его «Лады». Они совпали! На этих покрышках ехал «Фиат» там, в лесу и у озера.

Черные глаза Щенсного загорелись и сразу же погасли.

— И хорошо, и плохо, — сказал он. — Конечно, у вас нет старых следов покрышек с «Лады»? Ведь убийца…

— Знаю, — прервал его оперработник. — Но что я мог поделать? За две недели, прошедшие после той ночи, во дворе мастерской и в гараже накопилось множество отпечатков от самых различных колес. Старые следы заезжены окончательно. Впрочем, даже если бы я и нашел их, то каким образом и с чем сравнивать? Как отличить, которые из них именно те, оставленные «Ладой»?

— Понятно, — неохотно согласился майор. — В итоге нам известно очень мало. Зеленый польский «Фиат-125»… если еще зеленый. Побит. С характерными фарами… если он их не сменил. По всему видно, что это хитрая лиса. Теперь — о внешности преступника. Высокого роста. Большие темные очки. Шапка, черная кожаная куртка. Чертовски мало! Может, он уже продал этот «Фиат»? Сержант, бросайте теперь своего инженера. Придумайте какой-нибудь правдоподобный повод: заболел кто-нибудь дома или что-то в этом роде — и потолкайтесь на автомобильной бирже.

* * *

Полковник прошелся по комнате, взял в руки газету, но сразу же ее отложил. Он действовал машинально, не переставая думать о своем. Щенсный сидел в старом, отслужившем свой срок кресле и следил за начальником с растущим нетерпением.

Наконец полковник сел за стол, отпил из чашки кофе и проговорил:

— Я принял во внимание и такую возможность: этот инженер Вишневский — сообщник убийцы. И возможно, сам убийца. Рассказанная им история с заменой покрышек преследует цель скрыть преступление… Нет, что-то не похоже.

— Если бы это был он, то приехал бы ночью в мастерскую, сразу же сменил покрышки, а старые надежно спрятал, потом постепенно, по одной, продавал бы своим клиентам. Главным образом тем, кто живет вне Варшавы. Согласен с тем, что, имея в виду ширину колеи и отпечатки от следов покрышек, мы могли бы спутать «Фиат» с «Ладой». Кроме того, с его стороны было бы идиотской ошибкой оставлять покрышки на своей машине, если совершил убийство он, и еще большим идиотизмом — рассказывать об этом на бирже малознакомому человеку. Зачем? Нет, Стефан! Я почти уверен, что инженер говорил правду. — Он помолчал, нахмурил брови. — Вот что мне пришло сейчас в голову: убийца ведь может посчитать, что инженер все-таки его запомнил. И тогда попытается избавиться от свидетеля.

— Трудно обеспечить охрану Вишневского. Потребуется несколько человек на продолжительное время, а ты знаешь, как сейчас с кадрами. Полагаю, что в настоящее время единственный путь, который нам остался, — это исключительно внимательная проверка окружения, в котором вращался Данель Мрозик. Именно здесь ключ к загадке! Его убили не без причины, должна существовать какая-то взаимосвязь. Конечно, это не убийство с целью ограбления, судя по тому, что ты нашел в лесу…

— Не я нашел, — прервал его Щенсный, — собака.

Полковник Данилович рассмеялся:

— Хорошо, пусть так: вы вместе нашли. Золотые часы, бумажник, документы — это лакомые кусочки для вора. А убийца не только не забрал их, но и старательно спрятал. Почему? Конечно, хотел, чтобы милиция как можно позднее установила личность убитого. Снова: почему? Чтобы мы с большим опозданием стали искать виновного среди знакомых и родственников Мрозика. Впрочем, может быть, убийца уже давно на другом конце Польши.

Щенсный в принципе был согласен с доводами начальника. Но он знал также, что результаты следствия показывают совершенно иное. Ни в семье, ни среди тех, с кем работал Мрозик, не удалось натолкнуться на какие-либо следы скрытой преступной связи, тайных знакомств или чего-либо подобного. Данель жил, можно сказать, на глазах, открыто, был спокойным, веселым, исключительно доброжелательным молодым человеком и при всем том был очень привязан к родителям. Это подтвердили не только отец и мать, но и родственники из Староселок.

Щенсный в мыслях многократно проделывал путь, которым Данель шел в последний раз вечером двадцать седьмого июля. Работники местного отделения милиции воспроизвели почти каждую минуту его пребывания в селе, проверили каждый шаг, выслушали не только родственников, но и соседей. Данель навестил некоторых из них, выглядел, как всегда, веселым, энергичным, делился планами на ближайшие месяцы: его ожидало повышение в должности на фабрике.

Вышел он из Староселок около двадцати одного часа, чтобы минут за тридцать прогулочного шага добраться до лесной остановки «по требованию»: Мрозик намеревался успеть на последний автобус. Он мог сесть в него в селе, но решил прогуляться. Стоял теплый, погожий вечер.

Милиционеры опросили водителя автобуса и нескольких запоздалых пассажиров. Все они заявили, что на остановке в лесу никого не было. Водитель притормозил, но, увидев пустую дорогу, прибавил газу и поехал дальше. На часах было двадцать один пятьдесят, автобус запаздывал.

Значит, Мрозик или не добрался до остановки, или по неизвестной причине, не дожидаясь автобуса, свернул в лес. Почему? Увидел что-то такое, что его заинтриговало? Может, кто-то звал на помощь?

Щенсный неоднократно вместе с поручником из управления проводил следственный эксперимент, отправляясь в тот же самый час, той же самой дорогой к остановке «по требованию». В тот день майор велел водителю милицейской машины ночью выехать в Урочище и стоять там с зажженными фарами. И оказалось, что с этого места свет от машины пробивался сквозь деревья. Не очень сильный, но, тем не менее, заметный в ночной мгле.

— Думаю, что это и явилось причиной, почему Мрозик пошел в лес, — сказал Щенсный полковнику. — Его попросту заинтересовало, кто и что делает ночью на поляне. И он пошел и наткнулся на убийцу и погиб, потому что стал нежелательным свидетелем. Свидетелем чего? Это еще остается загадкой.

— Ее-то нам и нужно разгадать, — заметил Данилович. — Таким образом, убийца находился на поляне не случайно. Наверно, кого-то поджидал в этом хорошо замаскированном месте и для этого оставил включенными фары. Но вместо сообщника появился нежелательный и, может, даже опасный человек.

* * *

Улица Тарговая шумела. В жаркий августовский вечер поток прохожих лился по тротуарам, из третьеразрядных пивных раздавались пьяные голоса и галдеж. Только в очередях, уже формировавшихся в этот час перед мясными магазинами, чтобы рано утром дождаться открытия и получить что-то по карточкам, настроение было иным. Стояли в основном женщины, которые, беседуя друг с другом, ругали кое-кого на чем свет стоит или высказывали нелестные замечания в адрес мужа, дочери или сына.

Из «Живописной» выкатился парень в расстегнутой рубахе и прокричал во весь голос:

Заметив собутыльника, сидевшего на парапете рядом с мусорной ямой, удивленно спросил:

— Ты чего такой подавленный, Вальдек?

— Таратайку у меня свистнули, — пробормотал тот.

— Не может быть! — Парень присел рядом и некоторое время пытался собраться с мыслями. Наконец сказал: — Твоего желтого «малыша»? Где ты его держал, дефективный?

— Во дворе, рядом с домом. Я его перекрасил, сменил номер, он стал выглядеть как игрушка. Никто бы не смог его узнать. Он стоял у меня целую неделю. Ну, а сегодня утром выхожу, смотрю — исчез. Увела какая-то сволочь!

— Послушай, а может, настоящий хозяин опознал его и забрал?

— Что ты! Я взял «малыша» аж в Белянах, он был красного цвета, с другим номером, как он мог его опознать? Этих «Фиатов» у нас как собак… И с чего бы его хозяин оказался здесь, на Тарговой? Ух, попался бы мне в руки тот, кто спер у меня машину!

Вдруг выражение его лица изменилось, посерьезнело. Он поклонился какому-то человеку, проходившему мимо них, и сделал такое движение, словно собирался встать. Его приятель раскрыл рот в недоумении, пытаясь разглядеть этого человека, но прохожего уже поглотила темнота.

— Кто это был? — спросил он собутыльника.

— Ты разве не знаешь? — Он огляделся и понизил голос до шепота: — Король скупщиков. С каким-нибудь дерьмом к нему не ходят! Хитрый тип. Дает больше других. Денег у него куры не клюют.

— А если это так… — Парень сделал рукой красноречивый жест. — Стоило бы, а?

— Ты болван! — бросил Вальдек. — Были уже такие, кто пробовал. Понимаешь? И осталось от них мокрое место.

Скупщик между тем, проследовав мимо беседовавших, свернул в свою улочку. Когда он оказался у подворотни, из нее вышли два милиционера в форме. Остановились. Капрал сперва словно засомневался, потом приблизился и спросил:

— Вы живете здесь?

— Да, — ответил тот.

— Ваша фамилия?

— Якуб Ураж.

— Ваш паспорт, пожалуйста.

Не торопясь, он вытащил из внутреннего кармана пиджака довольно потрепанный бумажник, а из него — зеленую книжечку и протянул милиционеру. Второй подофицер, в звании сержанта, внимательно оглядывался вокруг. Капрал пролистал документ, сравнил фотографию с лицом человека, стоявшего перед ним, и, не найдя какой-либо отметки о месте работы, спросил:

— Где вы трудитесь?

— Нигде. Я — инвалид, на пенсии.

— Вы знаете жильцов этого дома?

Скупщик пожал плечами и на какое-то время задумался.

— А конкретно, о ком речь?

— О тех, кто продает валюту, — вмешался сержант. — И не только валюту.

— По правде, я не интересуюсь соседями и не очень хорошо знаю, кто чем живет, — отвечал он медленно, — но если кто-то из жильцов на этой улице и занимается нелегальной торговлей, то только не в этом доме. Скорее всего, в соседнем. Говорят, там настоящее прибежище для пьяниц и совершаются какие-то темные сделки. Но прошу вас, — добавил он шепотом, — не говорите, что это я вам сказал. Я только что вылечился от туберкулеза и в случае чего не смог бы себя защитить.

— Пожалуйста, не бойтесь, — успокоил его капрал, отдавая паспорт. — Этой информацией воспользуемся только мы.

Он приложил руку к козырьку, сказал что-то своему коллеге, и они ушли. Скупщик смотрел им вслед. Его смуглое, изборожденное морщинами лицо казалось высеченным из камня, темные очки не позволяли рассмотреть выражения глаз. Он вошел в подворотню и тут наткнулся на старую торговку, которая успела спрятаться от милиционеров во дворе в туалете. Теперь она осторожно выглядывала на улицу, пряча под фартуком несколько бутылок.

— Они уже ушли? — спросила старуха свистящим шепотом: впереди у нее недоставало нескольких зубов. — Или еще стоят там?.. Ну скажите же!

Он бросил на нее мимолетный, ничего не выражающий взгляд, и вновь, как и до сих пор, она почувствовала страх. На лестнице скупщик встретил девушку с третьего этажа. Она остановилась, призывно улыбнулась. От нее исходил запах дешевых духов.

— Хоть бы раз пригласили на рюмочку, — сказала она низким, глухим голосом. — Почему вы такой неотзывчивый, сосед?

Он отодвинул ее в сторону — молча, пренебрежительно, совершенно равнодушно. Девушка позеленела от злости. Она умела при случае пустить поток такой отборной ругани, что мало кто мог с ней сравниться, но сейчас с ее языка не сорвалось ни одного оскорбительного слова. Она прикусила губу и сбежала с лестницы так быстро, насколько позволяли высокие каблуки и деревянные ступеньки, местами выщербленные, коварные в темноте.

Скупщик вошел в квартиру и включил тусклую лампочку, свисавшую с потолка. Сел, вытащил из кармана кисет с табаком. Осторожно высыпал на стол верхний слой табака, а потом то, что находилось под ним. Взяв лупу, осмотрел драгоценности, отмечая про себя: «Перстень золотой, проба 583… бриллиант, пожалуй, 0,75 карата, нужно будет еще раз проверить. Перстень золотой, проба 750… бриллиант наверняка 0,55 карата… — Он положил на ладонь, как бы взвешивая. — Вес, будем считать, 2,850. Шлифовка приличная. Чистота тоже, не будем мелочными».

* * *

В этом году именины выдались скромными. На столе отсутствовало прежде всего шампанское, кроме того, черная икра, а также искусно приготовленные гренки с запеченными мозгами — фирменное блюдо хозяйки дома. Она смущенно объяснила, что приготовление торжественного ужина оказалось более хлопотливым занятием, чем обычно, и выразила надежду, что, несмотря на это, никто не останется голодным.

— Вы шутите, милая именинница! — засмеялся Казимеж. — Нам вполне хватило бы этого замечательного блюда, приготовленного из филейной вырезки, и ветчины, сочной как южный плод! А ведь стол ломится и от других деликатесов. Не правда ли, дорогая? — обратился он к жене.

Данута Пасовская ответила очаровательной улыбкой. В этот вечер она надела очень идущее ей платье, ниспадавшее до щиколоток и державшееся наверху на узеньких плетеных бретельках из изящных серебристых нитей. На загорелых плечах они выглядели эффектно. Черные волосы, уложенные крупными волнами, обрамляли узкое лицо с продолговатыми, миндалевидными глазами — лицо дамы, сошедшей со средневековых полотен.

Казимеж смотрел на нее с заметным обожанием, пока один из мужчин не обратил на это внимание и полушутя-полусерьезно сказал:

— Посмотрите только, каким взглядом Казя смотрит на свою жену! Можно подумать, что их бракосочетание состоялось только вчера, а ведь прошло уже…

— Тсс! — прервал его хозяин дома. — Когда речь заходит о женщинах, годы не считают. Ни в супружестве, ни вообще.

Кто-то воспользовался случаем и провозгласил тост: «За здоровье женщин!» Поднялся гомон, зазвенели рюмки. Из соседней комнаты долетали звуки музыки: у хозяина дома имелся богатый выбор пластинок и иностранный стереокомбайн. Гости чувствовали себя уютно, они знали друг друга не один год. Здесь собрались одни частники, ни разу не привлекавшиеся за нарушение закона и порядка. Каждый старался заработать как можно больше, политикой они не занимались, идеологию им заменяли сделки, приносящие прибыль. Эти люди полагали, что в определенной степени и они приносят пользу обществу, поскольку в их владении находились мастерские, бары, магазины и строительные фирмы. Таким образом, частники заполняли брешь в государственном секторе, которая, надо сказать, с каждым днем все увеличивалась, что им тоже было на руку.

Родственница хозяев дома, высокая худощавая женщина, выглядевшая крайне элегантно, несмотря на солидный возраст, громким голосом рассказывала о столкновении, которого ей удалось чудом избежать, когда она находилась за рулем своей изящной «Мазды-323» пепельного цвета:

— Представьте себе, я ехала, соблюдая все правила уличного движения, по правой стороне, когда вдруг слева меня обошел «Икарус» и выпустил огромное облако выхлопных газов! Стекло в моей машине было опущено, и вся эта адская смесь ударила мне в лицо. Я почти потеряла управление. К счастью, мне удалось избежать катастрофы.

— «Икарусы» выбрасывают выхлопные газы с левой стороны! — высказал свое мнение Дарек. Ему исполнилось шесть лет, и он был неглупым мальчуганом.

— Сиди тихо! — осадил сына хозяин дома. Он не хотел портить отношения с теткой жены, поэтому как можно любезнее спросил: — А дяде как работается в фирме? Жаль, что он сегодня не пришел.

— Мой муж не работает, — возразила она высокомерно. — Он занимает должность.

Дарек разразился смехом и сразу полез под стол, чтобы взрослые не заставили его сказать почему. Откровенно говоря, он терпеть не мог гостей. Получив пинок от отца, мальчик переместился в угол комнаты, где незамедлительно занялся тортом.

Около полуночи гости стали расходиться. Пасовские вышли последними. Дануте захотелось еще кое-что обсудить с хозяйкой дома, и обе исчезли в кухне. Казимеж вздохнул — он засыпал на ходу. Но прерывать разговор женщин было опасно, поэтому он уселся в кресло, без особого интереса слушая болтовню хозяина дома. У последнего заплетался язык от слишком большой дозы выпитого, но Пасовскому было безразлично, что тот несет.

Наконец Данута закончила разговор с хозяйкой, наступило время прощания — с объятиями, поцелуями. Через несколько минут Пасовские уже сидели в сером «опель-рекорде». Машину вел Казимеж и всю дорогу молчал. Красивое лицо его жены вдруг как-то постарело, поблекло, глаза потухли.

Они вошли в квартиру. Казимеж тщательно закрыл двери на несколько замков, с облегчением сбросил ботинки, снял пиджак и галстук. Он открывал окно в спальне, когда вошла жена.

— Ты должен дать мне десять тысяч, — проговорила она тихо.

— На что? — буркнул он не оборачиваясь.

— В баре сломался автомат для заварки кофе. Ремонт обойдется в копеечку. Кроме того, нужно где-то раздобыть лимонного или апельсинового сока. Жарко, посетители хотят пить. Если хочешь, чтобы я продолжала работать в баре, ты не должен постоянно отбирать у меня наличные, — сказала она уставшим голосом. — Содержание бара требует постоянных расходов, я не могу сидеть без денег. Конечно, бар приносит доход, но…

— Не учи меня! — зашипел он на нее. — Я прекрасно знаю, сколько приносит бар. Ты сама завариваешь кофе, так почему же не бережешь оборудование? Если бы заботилась должным образом, автомат не сломался бы.

Данута пожала плечами. Она устала от этих бесконечных споров из-за денег, которые он ей скупо выделял, злясь по поводу каждого ремонта, каждой, как он считал, ненужной затраты.

— Я же тебе не припоминаю твоей… Моники, — сказала она, казалось, вне всякой связи. Он покраснел от злости. Налил себе немного виски с содовой, сделал два глотка.

— Хочешь развестись? — бросил он резко. Казимеж не желал этого по многим причинам. Впрочем, он знал, что Данута никогда не даст утвердительного ответа. По сути, ей не хватало самостоятельности, временами она казалась беспомощной.

— Нет, — ответила она с видимым усилием. — Но не продать ли нам бар? Я устала.

— Что значит — устала? Я ведь тоже работаю. Тебе тридцать шесть лет, и у тебя лошадиное здоровье. Впрочем, бар мне необходим.

— Мне кажется, что у тебя достаточно денег, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Так зачем еще бар?

Он смотрел на нее, щуря глаза. В них скрывались насмешливые искорки, но и нечто иное.

— Тебе не впервые хочется знать, сколько у меня денег, — напомнил он. — Поэтому, также не впервые, предупреждаю тебя, чтобы ты не задавала таких вопросов. — Он помолчал, допил виски. И внезапно изменил тон, заговорил легко, почти шутливо: — Другая на твоем месте была бы на седьмом небе! Живешь как зажиточная довоенная барыня. Я хочу от тебя только одного: чтобы ты управляла баром. Заваривала кофе. Улыбалась посетителям.

— Знаю, — ответила она с горечью в голосе. — Ты уже давно хочешь от меня только этого… Барменша!

Он зло рассмеялся и вышел из комнаты.

 

Глава 7

Собственно говоря, описания внешности, как такового, не существовало: высокий мужчина, в больших темных очках и в черной кожаной куртке. Машина — зеленый польский «Фиат-125», побитый, с помятым крылом, но почти новыми покрышками. Офицер из «дорожной», когда Щенсный обратился к нему с вопросами, только потому не рассмеялся ему в лицо, что был всего-навсего молодым поручником — по отношению к майору недопустимо…

— В Варшаве зарегистрировано около полумиллиона частных машин, — сказал он. — В том числе, если мне не изменяет память, свыше ста двадцати тысяч польских «Фиатов-125». Но вы, товарищ майор, уверены в том, что речь идет о жителе Варшавы?

— Я ни в чем не уверен, — вздохнул Щенсный. — Это мог быть даже иностранец, хорошо говорящий по-польски.

Он хотел еще спросить о количестве зеленых «Фиатов», но махнул рукой и вышел. Однако, несмотря на это, скупое описание внешности было разослано всем подразделениям гражданской милиции в стране. Во-первых, потому, что у Щенсного имелись добрые знакомые в отделе криминалистики Главного управления, а во-вторых, потому, что он упорно утверждал, что найдет убийцу Данеля Мрозика. Подсознательно Щенсный чувствовал, что парень погиб совершенно безвинно.

Таким образом, документ с описанием внешности преступника пошел по Польше. На другой день майору позвонил прокурор Бялецкий. Они встретились, и прокурор сказал, вынимая документ и свои записки:

— Не знаю, пан майор, имеет ли все это вообще какой-то смысл, но описание внешности напомнило мне показания человека, которого я недавно допрашивал. Его зовут Ян Завадовский, он проходит по делу, связанному с шантажом, кражей наркотиков В так далее. Так вот…

— Я немного знаком с этой историей, — прервал его Щенсный. — Это тот тип, который пытался совершить самоубийство?

— Совершенно верно. Так вот, Завадовский, после долгого молчания признавшийся в совершенном преступлении, следующим образом описал внешность шантажиста… — Он дорылся в записках. — Вот его показания: «…из такси вышел какой-то мужчина, высокий, в темных очках, в шляпе, воротник пальто поднят». И дальше: «Он появлялся внезапно… всегда в темных очках, почти заслонявших лицо».

— Интересно, — пробормотал Щенсный. — А о машине никаких данных?

— Нет. Во всяком случае, Завадовский об этом не говорил. В первый раз, когда шантажист остановил его, кажется, он вышел из такси. А позднее они встречались где-то на окраине, ночью, как в детективных романах… — Бялецкий на некоторое время задумался. — Не уверен, правда, что все это не плод слишком буйной фантазии Завадовского.

— Считаете, что Данеля Мрозика тоже могли шантажировать? И то же самое лицо?

— Возможно. Но послушайте дальше. Два дня назад Завадовский на вопрос, не напоминает ли ему шантажист кого-нибудь из его знакомых, сначала долго возмущался, решительно отрицал, но в конце концов, после больших колебаний, ответил, что внешность этого человека и жесты в чем-то напоминают ему владельца бара в центре, некоего Казимежа Пасовского.

— Так они знакомы?

— Не совсем. Завадовский довольно часто там обедал. В основном баром заправляет Пасовская, а муж заглядывает только временами. Таким образом, Завадовский видел его несколько раз, но случая познакомиться не представлялось, да он и не видел в этом необходимости. Понимаю, что это слишком незначительный повод, чтобы заинтересоваться Пасовским.

— И все же, чем черт не шутит, — ответил майор. — Понаблюдаем, что это за тип. Но осторожно, чтобы не дай бог не обидеть невиновного. Высоких мужчин в темных очках теперь, летом, в Варшаве сотни. Думаю, в самом управлении нашлось бы несколько. Да и в прокуратуре тоже.

Они рассмеялись, и Щенсный на прощание еще спросил:

— А голос? Завадовский не сравнивал голоса Пасовского и шантажиста?

— Я этим поинтересовался, но он не смог толково ответить.

Данные о Казимеже Пасовском, с которыми Щенсного познакомили в районе, не вызывали к нему подозрений. Из них следовало, что этот человек до сих пор не был замешан ни в каких скандалах, политикой не интересуется, работает в баре, принадлежащем его жене Дануте, а по совместительству еще и в финансовом отделе кооператива «Носки», где за сдельную штату помогает бухгалтеру вести счета. Правда, любит погулять, но пьет в меру, вежлив, пользуется уважением. В этом месте была приписка: особенно у женщин.

Потом шли более подробные персональные данные, домашний адрес, сведения о машине — «опель-рекорде» (записанной на жену), о нескольких выездах за рубеж, и все.

— Кроме довольно неопределенных подозрений со стороны Яна Завадовского есть какой-нибудь другой повод, из-за которого мы должны продолжать интересоваться Пасовским? — спросил Щенсный своего начальника.

Данилович пожал плечами.

— У тебя что, мало работы? — ответил он вопросом.

* * *

Беспокойство Оператора было естественным. Он нуждался в скупщике, поэтому был заинтересован в его безопасности. К тому же, если б скупщика посадили, в ходе допроса могло открыться кое-что нежелательное для рыжего воришки.

Поэтому, став свидетелем одного разговора, он решил немедленно навестить скупщика. Правда, поскольку они не договаривались о встрече, вор в течение нескольких дней не мог застать Уража дома, что, впрочем, не вызывало особых опасений, так как Оператор знал, что тот часто уезжает «по делам». Наконец в последних числах августа, поздним вечером, он заметил свет в окне его комнаты на четвертом этаже.

Скупщик удивился посещению, но не рассердился: он испытывал к Оператору слабость. Их связывали едва заметные нити симпатии. Вор никогда не интересовался подоплекой этого, в принципе он ничего не имел против: расположение Уража облегчало заключение сделок.

Он вошел в квартиру своим легким, кошачьим шагом, оглядев грязную, как всегда, комнату, подметил, что на вид в ней ничего не изменилось, и, успокоившись, сел за стол.

— Я пришел вас предостеречь, — начал он без всякого вступления. — Эта лахудра с третьего этажа взъелась на вас, не знаю почему. Слышал — собирается донести.

Смуглое, исчерченное морщинами лицо скупщина слегка дрогнуло. Он поправил очки, но не произнес ни слова, ожидая продолжения.

— Я навел справки и здесь и там, — говорил рыжеволосый, — девка уперлась — ни в какую. Можно бы ее утихомирить, но это повлечет за собой ненужные разговоры, кое-кто начнет вынюхивать… Зачем нам это? Я подумал, не вывезти ли ее за город и там прикончить… Как вы считаете?

Ураж отрицательно покачал головой:

— Если эта потаскушка уж начала трепаться обо мне, то у нас нет уверенности, что она уже не донесла. А тогда сразу это дело пришьют мне.

— Тоже правильно. Что вы ей такое сделали, что она так окрысилась?

На лице Уража промелькнула еле заметная усмешка.

— Ничего. Понимаешь?.. В том-то и дело, что именно ничего.

Оператор, стрельнув глазами, засмеялся:

— Неудивительно. На такую захудалую потаскуху разве только по пьянке кто польстится. — Он нахмурился, нервно потер щеку. — Говорить с подобной стервой все равно что дать бритву обезьяне, — пробормотал наконец. — Что будем делать?

— Уеду на некоторое время. Вернусь, когда все утихнет.

— Черт побери, а кому я буду носить «игрушки»? — забеспокоился рыжий.

— Подожди немного. Хорошо спрячь и подожди. Впрочем, есть Рымбол, есть Олек-Директор. С этими двумя можешь иметь дело, пока я не вернусь.

Они попрощались, и успокоенный Оператор ушел.

* * *

То, что он задумал, всерьез захватило его. Скупщик готовился старательно, хотел все разыграть как по нотам. Вторник второго сентября выдался теплым. По стране прокатилась волна инспирированных реакционными силами забастовок; отмечались бунты заключенных, выступления на побережье; были осквернены некоторые могилы; везде, где только можно, распространялись враждебные листовки, плакаты, брошюры; на производстве ощущались все более растущие потери. Но скупщик не принимал эти события близко к сердцу. У него-то было все, что нужно. Дела государства не имели отношения к его делам.

Свой сценарий он начал реализовывать около двадцати трех часов. Затворил окно, проверил, плотно ли закрыты двери. Затем начал методически крушить все в квартире: выбросил из поломанного шкафа на пол одежду и белье, перебил всю посуду, перевернул стол и стулья. Это он, впрочем, постарался сделать тихо и осторожно. Стащил с кровати постель, матрац разрезал и выпотрошил.

Когда комната стала выглядеть так, словно в ней буйствовал пьяный скандалист, Ураж вытащил из кармана нож, а из сумки — бинт. Потом снял перчатки, завернул свитер на левой руке и, стиснув зубы, осторожно, чтобы не задеть вену, полоснул по коже. Брызнула кровь. Он обкапал ею постель, матрац, пол, стены, а также прихожую и раковину умывальника. Окинул все критическим взглядом и только потом забинтовал руку. Окровавленную рубаху сунул в сумку, этот реквизит ему понадобится позднее. Снова надел перчатки.

Из тюка, валявшегося в углу комнаты, Ураж вытащил две пары мужских ботинок, отличавшихся фасоном и размером. Теперь ему предстояло проделать сложную операцию — плохо исполненная, она могла испортить все дело. Крайне осторожно, стараясь не ступать там, где с каждой минутой все более темными становились пятна крови, он передвигался по комнате и кухне, и здесь и там на этих пятнах делал оттиски чужой обувью, извлеченной из тюка. Спустя некоторое время он оглядел свою работу и остался доволен: на полу отчетливо виднелись следы двух пар обуви — словно двое мужчин ходили здесь, не обращая внимания на кровь.

— А их было двое, вор и убийца, — пробормотал скупщик и тихонько захохотал. Он продолжал ступать на одних пальцах, пока не заболели ноги. Сделал дорожку «чужих следов» вдоль прихожей, носками в сторону двери. На лестнице отпечатки могли оборваться, исчезнуть. Поэтому он положил обе пары в сумку, добавив свои ботинки. Немного подумав, бросил в угол, между тюками с тряпками, паспорт Якуба Уража, предварительно сильно вымазав его кровью.

Порезанная рука словно онемела. Он поднял стул и сел передохнуть. Глазами шарил по квартире, пытаясь поставить себя на место милиции. Не упустил ли чего? Они должны быть убеждены, что на Якуба Уража напали, ограбили и убили. Ему не хватало только аргумента, ради чего убийцы забрали труп. Поэтому, может быть, следовало представить дело таким образом: Ураж был еще жив и обещал, что укажет тайник, где прятал деньги. Они его вынесли, посадили в машину. Поехали. Что дальше, посмотрим.

Он взял сумку, выключил свет. Было уже за полночь, за окном шел мелкий дождь. Ключи от своих искусно сделанных замков он швырнул на тахту, они ему были уже не нужны. Выходя из квартиры, двери оставил немного приоткрытыми. Бесшумно, в носках, сбежал по лестнице, через задние ворота прошел в соседний двор. В гараже, переделанном из старого сарая, был укрыт его зеленый польский «Фиат-125». Он осторожно вывел его на улицу, на окраине города прибавил газу.

Через час остановился у опушки леса. Берег реки здесь круто обрывался вниз, на шесть, может, на семь метров. Дождь перестал, вокруг ни души, не видно и огоньков машин — местность казалась вымершей. Он открыл багажник, достал чистую рубашку, серый фланелевый костюм, спортивные туфли, носки, галстук. Быстро переоделся, снятую с себя старую одежду сунул в сумку, где лежали три пары обуви. Окровавленную рубашку бросил на сиденье машины, чтобы оставить на нем следы крови. Но это ему не удалось: кровь уже засохла.

Он заколебался. Срывать бинты не хотелось, наносить новую рану — тем более. В конце концов он уколол палец и кое-как вымазал сиденья. Складывалось впечатление, что кто-то вез в машине только что зарезанных кур. Ключи он оставил в машине, выключил фары.

Положив в сумку два больших, приготовленных для этой цели камня, подошел к самому краю обрыва, размахнулся изо всех сил и бросил свой последний реквизит в реку. Булькнула вода, и снова наступила тишина. Он вернулся на шоссе. В пиджаке лежало все, что теперь могло ему понадобиться: паспорт на другую фамилию, деньги, пистолет, ключи от новой квартиры, документы на другую машину.

И сам он с этого момента был уже иным. Уража убили, вывезли и выбросили в реку, он перестал существовать. Будут, конечно, искать. Сначала его, потом убийц. Не найдут ни трупа, ни преступников. Среди воров и взломщиков какое-то время будут ходить самые различные версии о «короле скупщиков», который неожиданно исчез из дому, может быть, был убит конкурентами. Потом разговоры затихнут, его забудут. И только один из его клиентов, рыжий вор, будет ждать возвращения Уража.

Но он никогда не вернется.

* * *

Ранним утром следующего дня на четвертый этаж незаметно поднялся мелкий воришка, специалист по кражам в квартирах на верхних этажах, куда он забирался через балконы. Он нес «королю скупщиков» золотой перстень и обручальное кольцо, а также ожерелье из неизвестных ему камней, представляющее, должно быть, порядочную ценность.

Увидев приоткрытые двери, он испугался и на всякий случай решит дать тягу. Внизу он встретил знакомую спекулянтку с первого этажа, направлявшуюся в магазин за хлебом. Воришка спросил, не знает ли она, что с паном Уражем.

— А что случилось? — пробурчала старуха недружелюбно.

— Да у него двери открыты.

— Дурак ты, Манек. Если открыты, зайди и посмотри.

— И то правда, — признался он пристыженно и побежал вновь вверх по лестнице.

То, что вор увидел в прихожей, заставило его в ужасе застыть на месте. Он не переносил вида крови и всегда падал в обморок, когда ее у него брали для анализа. Когда прошел первый шок от увиденного, вор вспомнил о собственной безопасности: что будет, если его здесь застанут? Затем в голову ему пришла новая мысль: итак, скупщика кто-то обокрал, но, может, не до конца! Подворачивается редкий случай.

Так, преодолевая страх и подступающую к горлу тошноту, влекомый жаждой наживы, он мужественно прыгнул в комнату. Нужно было именно прыгать, если он не хотел оставить следов — кое-что он все-таки почерпнул из криминалистики. Его длинные, ловкие пальцы быстро ощупали внутренности матраца, тюки в углу, обшарили шкаф и все укромные места в комнате. По мере того как «обследование» приближалось к завершению, лицо воришки стало хмуриться. Похоже, какой-то коллега начисто обобрал скупщика.

«Кто бы это мог быть?» — думал воришка, быстро сбегая вниз по лестнице: нужно было известить ближайших дружков. После обеда эта весть кружным путем дошла до сержанта-участкового. Он поднялся к Уражу, но только постоял у порога, не заходя в квартиру, и, вернувшись в отделение, сообщил кому следовало, добавив от себя, что все это ему кажется «странным». Капитан Кренглевский из Главного управления гражданской милиции оставил без внимания это последнее замечание: выводы он привык делать сам, без подсказки.

Следственной группе работы хватило до вечера. Мнение участкового как будто подтверждалось. С виду дело выглядело довольно ординарным. Хозяина квартиры ограбили, причем налетчики — следы показывали, что их было двое, — видимо, что-то упорно искали, не щадя предметов домашнего обихода. Наконец, до предела обозленные, они добрались до шкуры своей жертвы, в буквальном смысле слова. Может быть, пытаясь спасти свою жизнь, он решил отвести их в то место, где прятал деньги или драгоценности. Итак, они ушли. Куда? Где теперь этот Якуб Ураж, паспорт которого держал в руках Кренглевский?

— Он не сам ушел с ними, — заявил техник-криминалист, — его вынесли. Вот видите, товарищ капитан, из квартиры ведут следы только двух пар обуви. Странно одно… — Он задумался, склонившись над темными пятнами.

— В чем дело?

— Что-то очень легко передвигались эти двое по комнате, словно каждый из них весил от силы килограммов десять. Ну, тут я, возможно, преувеличиваю, но, товарищ капитан, это следы не от хождения.

— А от чего? Они что, летали над полом?

— Могли быть, скажем, сделаны оттиски обуви. Кто-то держал ботинки в руке и прикладывал к пятнам крови.

Кренглевский заинтересовался, осмотрел пол. Получив эту зацепку, он задумался, почему в квартире все-таки такой беспорядок? Действительно ли имело место ограбление? Зачем, например, было бить посуду?

— Вы должны знать этого Якуба Уража, — обратился он к участковому, стоявшему в дверях. — Что это за человек?

— Не могу сказать, чтобы я его хорошо знал, — ответил сержант. — Несколько раз обменивались с ним двумя-тремя словами. Знаю только, что это пенсионер, инвалид, вроде бы туберкулезник. В квартире всегда было тихо, никаких скандалов, к нему мало кто приходил. Жалоб ко мне также не поступало.

— Он живет здесь неполный год, — заметил капитан, просмотрев паспорт Уража. — Это квартиросъемщик, да?

— Совершенно верно, здесь до него жила старушка, но умерла. Потом въехал он.

— У него был ордер?

— Кажется, да. — Сержант заколебался. — Я этим особенно не интересовался, у меня тяжелый участок, приходится заниматься прежде всего теми, кто доставляет много хлопот. А таких здесь хватает.

Следственная группа сделала все, что положено. Работники опечатали дверь, многочисленные замки на которой привели Кренглевского в недоумение. Так не закрывают квартиры, которые выглядят как притоны или норы алкоголиков. Поскольку труп не был обнаружен и хозяин, целый и невредимый, мог возвратиться в любую минуту, капитан передал ключи дворнику, наказав ему, чтобы Ураж немедленно, если появится, прибыл в управление.

Приехав во Дворец Мостовских, Кренглевский застал в комнате майора Щенсного и начальника.

— Зеленый «Фиат» у нас! — заявил Щенсный своему товарищу. — В нем следы крови, причем свежие.

— Постой-ка! — Капитан взглянул на рапорт. — А если Уража вывезли на этой машине?

— Какого Уража?

Тогда он рассказал им, что́ застал в квартире в Праге. Добавил, что кто-то видел выезжавший ночью со двора зеленый автомобиль, а дворник пару раз видел Уража именно в такой машине.

— Трупа там не было, — сказал майор, — но, действительно, все указывает на то, что в ней везли человека, раненного или уже мертвого. Там же обнаружена и сильно окровавленная рубашка.

— Откуда вам известно, что это и есть тот самый разыскиваемый «Фиат» с покрышками от «Лады»? — У Кренглевского вдруг пробудилось сомнение: слишком просто все складывалось, словно было умышленно подстроено.

— Конечно, полной уверенности нет. Но многие данные совпадают: зеленый цвет, помято правое крыло и побит правый бок, почти новые покрышки. И что интересно, новые фары. Похоже, владелец сменил их совсем недавно. А помнишь, инженер Вишневский говорил о необычных фарах, датских или шведских, особой формы? Могу поспорить, что убийца Мрозика сменил не только номер машины, но и фары.

— Постой! Но ведь это… — капитан, донельзя взволнованный, вскочил со стула, — это означало бы, что именно Ураж убил того парня! Ведь это его машина! И теперь, в свою очередь, убит Ураж…

— Месть?

— Мы тщательно проверили все связи и контакты Данеля Мрозика, — заметил Данилович. — Ничто не свидетельствует о знакомстве с неким пенсионером из Праги. А ведь они должны были бы знать друг друга, если дело дошло до убийства. Щенсный, надо еще раз побеседовать с семьей Мрозика. Вам двоим, — он оглядел обоих офицеров, — нужно объединить усилия. Подберите себе еще несколько человек. Перед нами уйма работы. — Он с минуту подумал, потом посмотрел на Кренглевского: — Ну? Что тебя беспокоит?

— Следы, — буркнул капитан. — И этот балаган в его квартире. Техник утверждает, что следы от ботинок — липовые. А тело? Если грабители бросили машину в лесу, то что они сделали с телом? Его ведь не нашли?

— Нет. Но они могли бросить его в реку. Посмотри. — Щенсный разложил на столе фотографии. — Берег обрывистый, высота откоса — семь метров. Там сейчас ищут сетями. Работает и аквалангист.

Данилович встал, взглянул на часы. Был уже поздний вечер.

— Поеду в Прагу. Посмотрю, как оно все выглядит.

Они отправились все втроем. Взяли у дворника ключи, попутно услышав, что Якуб Ураж не появлялся ни живой, ни мертвый. Сорвали печать на дверях.

— Ну и замки! — воскликнул Щенсный. — Или он хранил тут сокровища, или панически чего-то боялся. Может, это скупщик?

Работники милиции вошли в квартиру. Три пары внимательных глаз изучали мебель, стены, пятна крови, осколки посуды и выпотрошенный матрац.

— Что в этих тюках? — спросил Данилович.

— Всякое тряпье: старое белье, изношенная обувь, — ответил Кренглевский. — Словно у старьевщика.

— С соседями беседовал?

Капитан пожал плечами:

— Пытался. Не хотят говорить. Живут почти одни подонки. Две проститутки, старуха, спекулирующая водкой, пара рыночных мошенников. Остальные запуганы — старые женщины, неразговорчивые, болезненные. — Он выглянул в окно и добавил: — Ведь на этом сквере сожгли «Нису» из «дорожной» и тяжело избили сержанта. Парень безнадежен, догорает в больнице. У него сотрясение мозга, сломано четыре ребра, разорвана почка, уж не знаю, что еще… Проклятые скоты!.. Один — помните? — только один человек, ветеран-партизан, бросился на помощь. Его убили ударом камня в висок.

— Я знал этого человека. Он был со мной в одном отряде, его партизанская кличка — Смелый. Намного старше нас всех, учитель по профессии. Замечательный человек! После войны работал в школе на Охоте, потом ушел на пенсию. Имел «Виртути милитари», Партизанский крест и Боевой крест. — Он вздохнул, а потом добавил: — Когда его убили, ему как раз исполнился семьдесят один год. Он остался Смелым до конца.

* * *

Капитана Кренглевского не покидала мысль о том, что дело под условным наименованием «Пенсионер» не только странное, как его назвал сержант-участковый, но и крайне запутанное.

Когда они со Щенсным подытожили, что им до сего дня удалось узнать, не вызывающими сомнения оказались только две вещи: убийство Данеля Мрозика и исчезновение Якуба Уража.

С другой стороны, чем глубже работники милиции изучали таинственную личность жильца грязной квартиры в Праге, тем более загадочной она казалась. В лаборатории отдела криминалистики Главного управления гражданской милиции столицы эксперт точно установил, что паспорт Якуба Уража был очень умело подделан, причем от начала и до конца. Человека, изображенного на фотографии в паспорте, не существовало, точнее, он не значился ни в одном реестре, домовой книге, списке, ведомости и так далее. Подделанной оказалась не только отметка о прописке, но и в буквальном смысле вымышленным место, где он якобы родился: не имелось попросту в Польше такого населенного пункта.

Дальнейшее расследование показало, что Якуб Ураж не фигурирует в списке лиц, получающих пенсию. Не значился он также и в союзе инвалидов.

Так каким же образом он получил квартиру? Кто выдал ему ордер? Как говорили, он был связан родственными отношениями с предыдущей жиличкой, девяностолетней старухой, скончавшейся в ноябре прошлого года. Ураж, вернее, человек, который присвоил себе это имя, считался ее племянником, помогал тетке, навещал, иногда оставался ночевать, ну а после ее смерти переехал совсем. Формальности не были соблюдены, а позднее было не до того: нарастали драматические события внутри страны.

Действительно ли Ураж приходился родственником умершей женщине?

— Я уж начинаю сомневаться, существовал ли он когда-нибудь вообще, — буркнул Щенсный, когда они в сотый раз обсуждали возможности его убийства.

Кренглевский тряхнул головой:

— Ну, то, что он был, — это факт. Его видел дворник дома, еще несколько человек. Кто-то ведь жил в той квартире, спал на грязной лежанке, готовил еду и, главное, установил эти искусно выполненные, хитроумные замки. Ну и… мы видели чью-то кровь. В квартире и в машине. Ведь так? И хотя номер зеленого «Фиата» фальшивый, но машина стояла во дворе в старой конуре и люди не раз видели Уража в этом «Фиате».

— Кровь, как показал анализ, четвертой группы, принадлежит человеку. Но у нас нет ни трупа этого человека, ни его самого, живого. До сих пор из реки ничего не выловили. Правда, там сильное течение я водовороты. Он мог уплыть далеко…

— Кто мог уплыть?

— Труп… или… — Щенсный задумался, прикусив губу. — Послушай, но если следы, оставленные в квартире, как утверждает техник, липовые, то прямо-таки напрашивается вывод, что Ураж имитировал собственную смерть! И где-то скрывается.

— Ты все говоришь: Ураж, а следовало бы сказать: неизвестный, который воспользовался этой фамилией. Хорошо, примем твою гипотезу о мнимой смерти. В таком случае, нужно искать в реке, а может, и в лесу две пары мужских ботинок. Тех, с помощью которых Ураж — ладно, будем его пока так называть — оставил фальшивые следы в своей квартире. Чертовски ловкий тип! Катился по жизни на одной лжи. Возникает вопрос: зачем он это делал? Ведь каждую минуту его могли разоблачить, ему грозила тюрьма. Значит, была какая-то причина, что-то он делал в этой квартире, решал какие-то дела. Может, ты прав, и это действительно скупщик краденого?

— Будь обстановка в городе иной, мы узнали б о нем больше, и без особого труда. Но у товарищей из Праги сейчас крепко связаны руки. Поэтому, кстати, и по всей стране так резко уменьшились возможности раскрытия преступлений. — Он поморщился, махнул рукой. — Ладно, поехали дальше, нужно работать. — В это время зазвонил телефон. — Слушаю… Щенсный. Что? Мешок?.. И ботинки? — Он посмотрел на Кренглевского, мимолетно улыбнулся. — Три, не две? Интересно… Подожди, мы сейчас туда подъедем. — Он положил трубку и повернулся к Кренглевскому: — Они выловили мешок с тремя парами ботинок и какими-то тряпками. Недалеко от того места, где стоял «Фиат».

Они немедленно выехали из управления. По пути пытались найти ответ на вопрос, почему там все же оказалось три пары. Совместно пришли к выводу, что Ураж, видимо, бросил в мешок и свои ботинки. Кроме того, как сообщил Щенсному по телефону поручник, руководящий операцией, в мешке лежала потрепанная верхняя одежда, носки, белье, старая шляпа.

— Ну, ясно, он переоделся, — сказал майор. — В машине лежали другая одежда и, думаю, другие документы… — Он обернулся к Кренглевскому: — Убежден, что этот тип выступает теперь совершенно в иной роли. Например, элегантного, изысканно одетого мужчины с приличной квартирой и даже хорошей должностью.

Тем временем они подъезжали уже к опушке леса на обрывистом берегу широкой реки. Издалека увидели две машины — одну с рацией, другую грузовую, рядом с ними суетились несколько человек. «Малыш» Щенсного решительно пересек лужу, пару раз подскочил на выбоинах и остановился у грузовика с лебедкой.

— Мешок с вещами зацепился за что-то на дне, — говорил поручник, ведя их к тому месту, где было разложено выловленное из реки. — Поэтому сетью и нельзя было вытащить. Помог аквалангист. — Он брал в руки и показывал отдельные предметы одежды и обуви. — Человек, который это носил, был или нищим, или страшным неряхой, может, тем и другим.

— Ты можешь приблизительно описать внешность человека, носившего эти обноски?

Поручите немного подумал.

— Высокий, крепкого телосложения. Я записал тебе на листочке номера обуви. Какие ботинки носил именно он, трудно сказать: подобный тип мог свободно надевать и на номер больше. Одно с уверенностью можно сказать: до элегантности ему было далеко!

— Возможно, ты и ошибаешься, — буркнул Щенсный, но так тихо, что поручник не расслышал и продолжал:

— Рубашку вы, кажется, нашли в машине, значит, размер известен. Пиджак и брюки — от разных костюмов, без фабричного клейма и меток из чистки. Качество среднее, из синтетики, вероятно, с небольшим добавлением шерсти. Шляпу словно сняли с огородного пугала. Мешок, точнее, сумка — пластиковая, местного производства.

— Никаких документов, мелких предметов?

— Ничего похожего. Я искал также пятна крови. Не обнаружил, но для гарантии потребуется заключение специалистов. Заберешь эти лохмотья?

— В «малыше» не поместятся. Привези в управление, у тебя большой «Фиат». И дай мне знать, когда появишься.

* * *

Сотрудники милиции обнаружили в квартире Якуба Уража множество отпечатков пальцев. Значительная часть их принадлежала одному человеку, можно было допустить — хозяину дома. Кроме них техники нашли отпечатки пальцев по крайней мере еще трех неизвестных. Некоторые были отчетливые, другие — частично стерты, старые. Когда эксперта спросили, кому принадлежат эти три следа — мужчинам или женщинам, он пожал плечами и показал Щенсному соответствующий отрывок из книги «Криминалистика» профессора Брунона Холыста, где указывалось, что такие оценки «в принципе или вообще невозможны, или требуют дополнительных сведений».

— Тогда ищи, магистр, эти сведения! — ответил Щенсный, в его голосе сквозило нетерпение. — Ведь в этой квартире, по-моему, никогда не открывались окна и не делалась уборка, поэтому условия для исследований идеальные. Ты уж постарайся, парень! Мне это очень надо.

Эксперт уважал майора, поэтому действительно постарался. Ему удалось определить трех человек, оставивших следы. По его оценке, все трое были мужчинами, вероятнее всего, молодыми. Один из них выделялся особенно нежными пальцами, чувствовалось, что он ухаживал за руками.

— Воры, — решил Кренглевский. — Поищем в дактилоскопической картотеке..

— Воры или музыканты, — заметил эксперт. — Такие пальцы бывают у пианистов, скрипачей… А вот у гитаристов, напротив, наблюдается характерное огрубление кожи на кончиках пальцев.

— Значит, к Уражу приходил не гитарист.

— Я могу, конечно, ошибаться, — продолжал эксперт, обращаясь скорее к себе, — но все-таки тот, с нежными пальцами, — рыжий. Когда найдете его, скажите, прав ли я был.

Милиция почти сразу напала на след одного из гостей, может быть, клиентов Уража. У этого человека было богатое прошлое. Двадцатитрехлетний Вальдемар Козик по кличке Мандолина, хоть и не играл ни на одном музыкальном инструменте, четырнадцать раз привлекался к судебной ответственности за взломы, кражи и хулиганство.

Козик жил в Марымонте, у него были и жена и дети. Суженую свою он бил раз в неделю, а когда начинался запой, то и того чаще. Жена в долгу не оставалась. Привыкшие к таким сценам соседи забирали тогда детей к себе на день или два. Потом Козики мирились, забирали свое потомство, и на короткое время устанавливалось спокойствие. Теоретически Мандолина работал на разных стройках, на практике же занимался воровством. Вначале таскал что придется, затем, поднабравшись «опыта», выжидал случая и подыскивал жертвы.

Участковый сообщил Щенсному, что в настоящее время Козики в состоянии войны, дети их — у соседей. На машине лучше не подъезжать к самому подъезду, а пройти небольшой отрезок пешком, так как если эти двое почуют милицию, то сразу же помирятся и скроются. Появиться у них лучше в ранние утренние часы, когда они, устав от мордобоя, обычно спят.

Так и поступили. Жена Козика, еще не настолько пьяная, чтобы не понять, что забирают ее суженого, принялась пронзительно причитать. А когда Мандолину уже выводили из дому, женщина вдруг притихла, на миг задумалась, а потом крикнула:

— Вернешься, я тебя еще не так приложу! Я еще не кончила!

Вальдемар не обратил внимания на угрозу. С похмелья, избитый женой, он лениво соображал, почему его забирают, не подложил ли ему кто из собутыльников свинью. Доставленный в отделение милиции, он немного протрезвел, пытался даже огрызаться, но это у него плохо получалось. Он не чувствовал за собой агрессивной толпы, никто его не отбивал, не вырывал из милицейской машины, как когда-то он рассказывал скупщику. В эту минуту он вспомнил, что слышал об исчезновении и даже смерти Уража. «Может, — подумал он, — скупщика схватили и теперь он сыплет всех поставщиков?»

Прежде чем ему удалось обдумать, как вести себя и что говорить, Щенсный и Кренглевский взяли его в оборот. Улики — отпечатки пальцев, снятые в квартире Уража. — лежали на письменном столе рядом со сравнительным материалом, то есть с данными, взятыми из картотеки. Мандолина был не настолько глуп, чтобы не сделать окончательного вывода: скупщик сыплет. В таком случае, не было смысла осложнять себе жизнь.

— Я ходил к нему. Раз или два, — пробормотал он, уставившись куда-то в потолок. — А что, нельзя?

— Зачем?

— Что — зачем?

— Зачем ходил?

— Так просто. С визитом. Вас это не касается.

— Пожалуйста, повежливее!

— Не умею разговаривать с миль… с милицией.

— Научишься. Что приносил Уражу?

— Ценные вещи! Часы…

— Сколько?..

— Может, трое, не помню.

— А колец сколько?

— Разве я могу все упомнить?

— Сколько колец?

— Наверно… шесть или около того.

— Сколько браслетов?.. Сколько Ураж тебе заплатил?.. Кто еще ему носил?

И так продолжалось несколько часов, после чего у Щенсного создалась уже совсем полная картина ситуации. Ураж действительно оказался скупщиком крупного масштаба. Скрывался в Праге в грязной норе, скупал у воров драгоценности, валюту. Кем же он был на самом деле? И главное — где он сейчас?

 

Глава 8

В паспорте Якуба Уража была приклеена фотография, хотя недостаточно четкая и пообтертая, как и весь паспорт. Эксперты из Главного управления гражданской милиции принялись так тщательно ее изучать, словно имели дело по крайней мере с бриллиантом. Не раскрывая полностью методы своей работы, так как у каждого специалиста высшего класса есть свои способы и секреты, они сделали на основании этой фотографии несколько отличающихся друг от друга снимков владельца паспорта.

На одном он был изображен без своих темных очков, почти заслонявших пол-лица. На другом — с усами. На третьем этот человек был без усов и без глубоких морщин на лице, словно эксперты сделали ему пластическую операцию.

И именно этот третий снимок, как оказалось позднее, стал ключом к открытию тайны Уража. Щенсный показал все три прокурору Бялецкому и попросил привести из камеры Яна Завадовского.

— Пусть приглядится, — сказал он. — Может, так выглядел шантажист?

— Попробуем, — ответил Бялецкий.

Завадовский сначала без интереса бросил взгляд на разложенные фотографии, но потом вздрогнул и оживился: взял в руки те снимки, где скупщик был без усов и морщин, но в очках. Он внимательно их рассматривал, отводил руку подальше от глаз, потом снова придвигал, даже перевернул снимок, словно надеясь найти фамилию на обратной стороне. Наконец взглянул на прокурора, на офицера и сказал:

— Это мог быть он.

— Кого вы имеете в виду? — спросил Бялецкий. Ему не хотелось ничего подсказывать.

— Человека, который продал мне фальшивый диплом… А потом шантажировал меня. — Он еще раз посмотрел на фотографию. — О ком я говорил, что жестами и фигурой немного напоминает владельца бара Пасовского. Но я его, сохрани господь, не подозреваю! Хочу только обратить внимание на некоторое сходство…

— И на остальных фотографиях есть это сходство?

— Нет, Шантажист не носил усов. И лицо у него было гладкое.

— Вы уверены?

— Как я могу быть уверенным — мы встречались только мимолетно, и всегда в темноте или полумраке.

— А его голос? — спросил майор. — Не напоминает он вам голос владельца бара?

Завадовский беспомощно пожал плечами:

— Собственно говоря, я с Пасовским не разговаривал. Он очень редко приходит в бар, всем заведует его жена. Так что насчет голоса не знаю…

Щенсный, забрав снимки, поехал в управление, где они с Кренглевский стали думать, что делать дальше. Собирались уже разослать фотоотпечатки во все подразделения милиции, когда капитану вдруг что-то пришло в голову:

— Слушай, помнишь дело о нападении на профессора Маруша?

— Это того, у кого украли доллары и что-то там еще? Налетчик был в маске?

— Да.

— Думаешь, что… — Майор посмотрел на снимки. — Но что общего имеет это дело со скупкой драгоценностей или шантажом?

— Не знаю. Хочу подойти с другой стороны. Побеседую с профессором о его знакомых. Посмотрим, не назовет ли он эту фамилию.

— Уража?

— Нет! Пасовского! Если это так, то придется повнимательней присмотреться к этому пану. Знаешь, как обстоит дело с социологическими исследованиями? Если человек не устраивает скандалов, не навлекает на себя недовольство соседей, если его не привлекают к ответственности, то больше о нем ничего не узнаешь.

Но Щенсный отнесся к этому скептически:

— Налетов, взломов и ограблений в Варшаве совершается множество. Почему ты хочешь заняться именно этим? Не вижу оснований.

— Это займет у меня не больше часа.

— Но это будет час, оторванный от дела, — сопротивлялся майор. — Скажи сразу, что хочешь уйти домой или выпить кофе.

— Ничего подобного! — Кренглевский начинал злиться.

— Ну, значит, хочешь блеснуть гениальной инициативой…

Щенсный неожиданно рассмеялся, и капитан, успокоенный, поехал к профессору. Вернулся, правда, часа через три, но с миной победителя. Майор упредил его, констатировав:

— Маруш знает Пасовского.

— Еще как! — Кренглевский сел за стол, достал сигареты. — Они уже пару лет вместе играют в бридж. Но это не все. Профессор вспомнил, что во время одной из карточных встреч шел разговор о его премии. В тот вечер там был и Пасовский. Совершенно точно. Маруш сообщил всей компании, что доллары уже получил. Конечно, никого из пятерки игроков профессор не подозревает, но фамилии этих людей он мне назвал.

Щенсный смотрел на товарища и улыбался. Потом сказал:

— Туше. У тебя все задатки Мегрэ.

— Что значит — туше?

— Ты победил меня. Один-ноль в твою пользу. Я не верил, что этот налет может иметь что-то общее с нашим делом. Хотя нам еще далеко до того, чтобы что-то поставить в вину Пасовскому.

* * *

Вальдемар Козик выдал Оператора. Сделал он это не столько из зависти (я, мол, сижу, пусть и он не разгуливает на свободе), сколько из расчета. В свое время рыжий вор крутился возле его жены, и она была к нему благосклонна. Мандолина очень боялся, что тот поселится у него на квартире и будет пользоваться всем, включая жену Козика.

Потому и выдал. Отпечатки пальцев, оставленные в квартире Уража, по заключению эксперта отдела криминалистики, были относительно свежими, четкими. Это произошло потому, что Оператор оказался последним клиентом скупщика перед его исчезновением. Отпечатки же пальцев рыжего не фигурировали в дактилоскопической картотеке, чем он втайне очень гордился.

Захваченный врасплох на рассвете в своей квартире, Оператор крайне удивился и без скандала дал вывести себя на улицу. В управлении, внимательно приглядевшись к майору Щенсному и подумав над своей судьбой, он решил говорить правду. Точнее, минимум правды, необходимый для того, чтобы не подорвать у властей свой авторитет.

— Фамилия?

— Дариуш Торовский.

— Кличка?

— Не имею, — ответил он вежливо.

— Чем вы занимаетесь?

— Выращиваю канареек.

Щенсный посмотрел на него, покачал головой:

— И где же вы их выращиваете?

— В настоящее время у меня только одна, остальных я продал. А эта дома. Я как раз собирался докупить самку.

— Вы знаете Якуба Уража?

— Конечно. Он купил у меня парочку. Я принес ему… кажется, недели две назад.

— Ураж тоже занимается канарейками?

— Извините, нет. Это инвалид на пенсии. Впрочем, я его мало знаю.

Оператор сидел спокойно, но лицо его заметно напряглось. Рыжеволосый не знал, почему его привезли в управление. Услышав фамилию Уража, он встревожился, поняв, что скупщик на чем-то попался. Но был уверен, что милиции ни за что не найти потайного местечка, где он, знаменитый Оператор, прячет награбленное добро. Вместе с тем он не знал, что об этом тайнике известно Козику: Мандолине когда-то удалось подсмотреть, а это он умел делать профессионально.

Итак, Щенсный вел неторопливую беседу о канарейках, ожидая результатов обыска. Наконец в комнату вошли Кренглевский и еще один офицер из Праги. Капитан обменялся многозначительным взглядом со Щенсным, а потом положил на стол коричневый портфель. Оператор взглянул на него, залился краской и отчаянно завертелся на стуле.

— До сих пор мы говорили о канарейках, — сказал майор, — но нам следует побеседовать о более важных вещах. Итак, Дариуш Торовский, кличка Оператор. Участвовал совместно с Новаком и Кулецким в ограблении ювелирного магазина на Маршалковской. Посмотрим, что в этом портфеле.

— Это не мой портфель! — возразил рыжеволосый.

— Разве? Вы ведь живете один, не правда ли? Портфель был спрятан в тайнике под полом, там специально проделано отверстие, — сказал Кренглевский. — Это место было искусно замаскировано ковриком. Признаюсь, можно было долго искать и не найти. Но если кто-то живет на первом этаже, иногда взгляд со стороны может кое-что подметить.

Щенсный высыпал на стол содержимое портфеля: несколько золотых браслетов, колец, двое часов известной заграничной фирмы и великолепное ожерелье с бриллиантами.

— Я получил это в наследство от бабки, — заявил Оператор.

— Неужели? Вы ведь сказали, что портфель не ваш.

— Мой. Я спрятал драгоценности, чтобы до них не добрались воры. Бабка была родом из семьи Любомирских.

Кренглевский поперхнулся, закашлялся и на время вышел из комнаты. Майор же прищурил и без того узкие черные глаза и сказал:

— Поздравляю с такой родней. Между прочим, ваша бабка со стороны отца звалась… — он посмотрел в записки, — Грушецкой, а со стороны матери — Барановской. Но не в этом дело.

Вернулся капитан, а с ним ювелир-эксперт — пожилой, седовласый, элегантный мужчина. Эксперт, присев в стороне, достал лупу, внимательно рассмотрел драгоценности, после чего сказал:

— Ожерелье из наших магазинов, конкретно с Маршалковской и Нового света, стоимостью сто двадцать шесть тысяч злотых, прошлогоднего изготовления. Было украдено в июле этого года, о чем мы информировали милицию. Эти два браслета тоже наши, изготовлены два года назад. Украдены в конце прошлого года. Браслет частной выработки из серебра с полудрагоценными камнями, ювелирный магазин на Воле, могу сообщить адрес. На этого частника недавно совершен налет, у него отобрали валюту, драгоценности… Кажется, два слитка золота.

— Он заявил?

— Сомневаюсь. Торгует нелегально. Кольца, которые я тут вижу, выпущены нашими предприятиями и не попали еще в торговую сеть. По моему мнению, изготовлены месяц назад. Думаю, цены на них будут от шестидесяти тысяч и выше.

— Благодарим вас. — Щенсный пожал эксперту руку. Тот слегка улыбнулся, взглянул на рыжеволосого, попрощался и вышел.

— Итак? — Майор обернулся к Оператору, сидевшему с опущенной головой. — Как обстоит дело с драгоценностями, принадлежавшими бабке-княгине?

— Вы взяли Уража? — Вор хотел убедиться.

— Я задал вам вопрос, — напомнил ему Щенсный. — Сколько всего товара вы отнесли ему?

Еще некоторое время Оператор стойко держался, не отвечая на главный вопрос В восемнадцать часов четыре минуты он сдался. Признался в налете на ювелира-частника с Воли, добавив, что информацию и адрес получил от Уража. При этом упомянул нечто, крайне заинтересовавшее обоих офицеров:

— Он знал, что этот частник купил у кого-то две золотые двадцатидолларовые монеты, пять рублей царской чеканки и золотой дукат. Ну, я и пошел туда. Взял это… и еще кое-что. Обручальные кольца, кольцо с печаткой, серебряный браслет…

— Где золотые монеты?

— Продал. Уражу. Обручальные кольца он не взял.

— Откуда Уражу было известно о сделке ювелира?

Оператор пожал плечами:

— Не знаю. Может, знал ту женщину? Со мной он не делился.

* * *

Ювелир с Воли сначала все отрицал, категорически отказывался от какой бы то ни было торговли валютой и золотом. Да, он изготовляет браслеты из серебра, на это у него имеется разрешение. Что же касается валюты — ни за что на свете!

Тогда майор велел привести рыжеволосого. Ювелир взглянул на него, нахмурил брови, но, поскольку тогда он не видел лица вора, на которое тот натянул чулок, равнодушно отвел взгляд.

— Узнаете? — спросил майор.

Так как вопрос не был обращен к кому-то конкретно, то оба посмотрели друг на друга, и Оператор сказал, язвительно улыбаясь:

— Он носил это под рубашкой, в мешочке.

— Это… — Ювелир вскочил со стула. — Это тот?.. Послушайте, он хотел меня убить! Он приставил мне к шее нож и ранил меня! Вот здесь! — Он в крайнем возбуждении расстегнул воротничок рубашки, показал шрам. — Ты, ворюга, отдай то, что украл у меня!

— Спокойно, — сказал Кренглевский. — Пожалуйста, сядьте. Так что он у вас украл?

Когда очная ставка завершилась и рыжеволосого увели, Щенсный сказал ювелиру:

— Вы понесли материальный ущерб. Вас ранили. Сочувствую. Пожалуйста, скажите, кто продал вам золотые монеты. Меня интересует женщина, которая в то время приходила в мастерскую.

Ювелир постарался придать своему лицу достоинство:

— Эта пани моя близкая знакомая, и я бы не хотел впутывать ее в это дело. Она ни в чем не виновата. Я купил у нее монеты, так как ей срочно требовались деньги, причем крупная сумма. Это была сделка исключительно частного характера.

— Обещаю, что на вашей знакомой последствия никак не скажутся. И напоминаю, что торговля золотом запрещена. Итак?

В этот момент перед мысленным взором ювелира возник как живой мужчина, приходивший с Моникой в мастерскую, приятной наружности, высокий, элегантный. «Пятое колесо в телеге», — подумал он с ревностью. В нем вновь вскипела кровь.

— Это была пани Кропиньская, — произнес он злым голосом. — Потом она еще раз посетила меня с одним… своим знакомым. Они обвинили меня в том, что я ей недоплатил, хотя я дал очень хорошую цену.

— Они приходили к вам уже после налета?

— Нет, до!

— А как выглядел спутник пани Кропиньской? Это был ее муж?

— Ну прямо! Директор Кропиньский — ученый, солидный человек. А тот был просто этакий элегантный симпатяга. В темных очках. Мне он не представился.

* * *

Отпечатки пальцев третьего человека были расшифрованы только в начале октября. В тот день в одном из помещений столичного Управления гражданской милиции Щенсный случайно встретил молодого человека, задержанного за хулиганскую выходку на улице. Это был парень неполных двадцати лет, с бегающими глазами и свежей татуировкой на руке. Там было выколото: «Фашистская элита по распространению терроризма».

— В кармане, — доложил допрашивавший его офицер, — обнаружена нарукавная повязка со свастикой.

Щенсный до боли прикусил губу. Почувствовал, что если сейчас же не выйдет из комнаты, то взорвется, настолько потрясло его то, что он увидел. Он буквально выдавил из себя:

— Дай мне потом его отпечатки пальцев… — Он вышел и при этом так хлопнул дверью, что дверная ручка оторвалась и упала на пол. Щенсному стало немного легче.

Отпечатки пальцев татуированного совпали с отпечатками, оставленными у скупщика. Но майор понял, что не сможет допрашивать этого подонка. Он не надеялся на свою объективность. Это сделал Кренглевский. Оказалось, что член «фашистской элиты» что-то вроде посредника между ворами и скупщиками краденого. Он был у Уража два-три раза и, собственно, ничего толкового не смог о нем сказать. Вместе с тем он пытался заинтересовать Кренглевского идеологией терроризма, но тот прервал его разглагольствования и отвел «террориста» в комнату службы безопасности.

— Объясни, что этим щенкам в башку ударило? — говорил он потом Щенсному, злой и раздраженный. — Ведь они поляки!

— Их подстрекают с Запада. Оттуда потоком идут брошюры, листовки, посылки… Есть ведь у нас такие, что за доллары, водку, сигареты продались бы любому капиталистическому государству. Во всем этом есть и наша вина, вина общества. Мы не сумели воспитать патриотами этих молодых людей, по крайней мере часть из них. Ну и вот такой результат… Но вернемся к делу Якуба Уража. Не знаю, есть ли смысл беседовать с Моникой Кропиньской.

— А зачем вообще с ней беседовать? Понимаю, тебя беспокоит тип в темных очках, с которым она приходила к ювелиру. Но послушай, летом каждый второй ходит в таких очках. Мы удаляемся от настоящей линии следствия. Ведь наблюдение за Пасовским до сих пор ничего не дало. Не кажется ли тебе, что Завадовский умышленно подставил нам его?

— Возможно. Только я не совсем четко вижу эту, как ты ее назвал, настоящую линию следствия. Как говорится, ищи ветра в поле.

Инженер Вишневский, как и Завадовский, без труда узнал водителя, которому он сменил покрышки, на снимке, где тот был запечатлен в очках и без усов. Ювелир с Воли больше склонялся к другой фотографии. Он не был, правда, уверен, но ему казалось, что у спутника Моники были усы.

Трое воров сразу же указали на тот снимок, где он был изображен с глубокими морщинами на лице, с усами и в очках с затемненными стеклами. Кроме того, Оператор добавил, что у Уража был нервный тик, временами поднимавший его верхнюю губу, как у собаки. Случалось также, что он сбривал усы. Все, однако, сходились в одном: высокий, немного горбится.

— У Пасовского спина прямая, усов он не носит, нервного тика нет, — вздохнул майор. — Видимо, мы встали на ложный путь. — Он немного подумал, потом добавил, словно продолжая какую-то свою мысль: — А все-таки нужно будет…

* * *

В баре у Дануты Пасовской можно было недорого и вкусно поесть. Щенсный убедился в этом, отобедав здесь шесть дней подряд и насладившись прекрасно приготовленным кофе. Он незаметно присматривался к посетителям, несколько раз заговаривал с официантками, хвалил кухню, улыбался пани Дануте — и его стали уже встречать приветливо, видя в нем постоянного посетителя.

На седьмой день, вскоре после полудня, в бар вошел мужчина, высокого роста, симпатичный, с загорелым лицом, волнистыми густыми волосами. Щенсный вздрогнул и весь обратился во внимание. Нетрудно было догадаться, что это Казимеж Пасовский. Он был без очков и без усов.

Похож ли он на Якуба Уража? Именно на том снимке, который эксперт «очистил» от морщин и усов? Майор вынужден был ответить себе — да, похож, хотя фотография в паспорте выглядела бледной и нечеткой. Сходство имелось, но этого было явно недостаточно. Возможно ли, чтобы столь элегантный мужчина ночевал на грязной лежанке, ходил в лохмотьях, и, главное, каким образом он завоевал такое исключительное доверие среди отбросов общества, подонков, приносивших и продававших ему ворованные драгоценности? Каким чудом он смог вкрасться в эту среду, всегда недоверчивую, осторожную, узнающую чужака за километр…

«А может, — пришло майору в голову, когда он медленно пил свой кофе, — Пасовский сам вышел из этой среды? Выбился в люди, что-то там окончил, удалился от нее на какое-то время, но оставил надежных дружков. Жил далеко от них, женился на культурной женщине, но волка тянуло в лес. И он вернулся. Но не навсегда, возвращался только на время, для улаживания денежных дел».

Есть ли у них возможность обследовать всех варшавских мошенников, скупщиков; воров и других нарушителей закона, чтобы напасть на след Пасовского? Проследить его детские годы, юность, его связи? Из документов следовало, что он родился в Вене за три года до начала войны. Году в сорок шестом или сорок седьмом вернулся на родину. Таким образом, в настоящее время ему должно быть сорок пять лет. Выглядит моложе. В Польшу вернулся с матерью, которая вскоре умерла, и ребенка взяли родственники. Он жил с ними в Гданьске.

В Гданьске… И тут Щенсный вспомнил историю с поддельным дипломом политехнического института, который Ян Завадовский купил у незнакомого человека именно в этом городе. А потом его шантаж, провал. Некто высокого роста, в темных очках. К инженеру Вишневскому насчет покрышек приезжал ночью тоже высокий мужчина в темных очках.

Как же вынудить Пасовского, чтобы тот надел такие очки? Как уговорить, чтобы он приклеил усы и превратил свое гладкое лицо в морщинистое, надел лохмотья скупщика? И в таком виде попросить показаться Оператору или тем, другим… Чепуха!

Где-то он ведь прятал драгоценности, валюту, золото… Прокурор не даст ордера на обыск, не найдет для этого оснований. В квартире в Праге милиция не нашла ничего, свидетельствовавшего о том, что он занимался скупкой краденого и владел ценным имуществом. Понятно — он не держал его там, куда, несмотря на надежные замки, могли забраться взломщики.

— Еще кофе, если можно, — попросил он черноволосую женщину за стойкой.

Она улыбнулась ему мимолетно, одними губами, ее глаза беспокойно следили за мужем, который, присев за одним из столиков, весело беседовал с посетителями. Щенсный сам взял кофе, выручив уставших официанток — здесь в эту пору было многолюдно. «Боится ли она его или за него? — размышлял майор, глядя на красивое лицо Пасовской. — Побеседовать бы с ней, но не здесь, а в каком-нибудь другом кафе или во время прогулки… Неудачная мысль: она занята с утра до вечера и до смерти влюблена в мужа. А, к черту!.. Так что же, Пасовский — это Ураж?!»

* * *

Оператору хотелось выслужиться. Поэтому он сообщал различные детали, касавшиеся его контактов со скупщиком в Праге, внимательно следя за тем, чтобы они не бросили тень на его собственную личность. «Милиция, — думал он, — хочет знать любую чепуховину, делая потом из нее неожиданные выводы. Мне хоть трава не расти, могу молоть ерунду целый месяц».

— Если речь идет об этих… ну, отпечатках пальцев, — неожиданно заявил он Щенсному, — то принадлежащих Уражу вы там не найдете.

— Почему? — удивился майор. Он был убежден, что те многочисленные отпечатки, которыми была буквально усеяна вся квартира, принадлежат скупщику.

— У него на руках была экзема или нечто подобное, и поэтому он постоянно носил тонкие перчатки. Видимо, по этой же причине никому не подавал руки.

— Но не умывался же он в перчатках? — заметил Щенсный.

Оператор пожал плечами и что-то буркнул насчет водобоязни или нежелания пользоваться мылом. Действительно, грязь в квартире была неимоверная. Из показаний рыжеволосого вытекало, что кто-то неизвестный, четвертый гость, оставил в квартире Уража свои следы и этот человек побывал там после налета, инсценированного скупщиком. В дактилоскопической картотеке эти отпечатки не были зарегистрированы.

Сержант-участковый, родившийся и выросший в Праге, сумел найти нужные слова, чтобы старая спекулянтка водкой ответила ему на несколько вопросов. А именно: видела ли она кого-нибудь той ночью или на рассвете следующего дня? Если видела, то кто это был и тому подобное. Та, трезво рассудив, что скупщика убили и он не вернется, а сержант находится в добром здравии и она может еще не раз иметь с ним дело, не стала упорствовать в молчании.

— Конечно, пан начальник. — Она говорила шепотом, чтобы никто из знакомых не услышал ее излияний. — Был здесь утром некий Манек, из шестнадцатого, с первого этажа, который вечно крутится у ларьков с фруктами, рядом с базаром. Я как раз шла в магазин за хлебом, он сбежал сверху по лестнице. И спрашивает меня, не знаю ли я, что произошло у пана Уража, так как двери в его квартиру открыты. Ну, я ему и говорю: коли открыты, то посмотри, а мне ничего не известно. И Манек снова побежал наверх.

— Долго он там находился?

Она немного подумала, поковыряла в носу.

— Когда я возвращалась с хлебом, он уже выходил из подворотни.

— А вы долго стояли в очереди?

— Минут двадцать или чуть больше.

— Он выносил что-нибудь из квартиры?

— Не знаю. Во всяком случае, никакой крупной вещи у него в руках я не заметила. Пан участковый, — она схватила его за рукав мундира и умоляюще посмотрела в глаза, — я вам рассказала чистую правду, поэтому вы уж примите во внимание… если я иногда немного поторгую, чтобы добавить кое-что к пенсии… А? Как оно будет, пан начальник?

— Должно быть, хорошо, — дипломатично ответил сержант, имея в виду общую социально-политическую обстановку, так как всю жизнь был оптимистом.

Манек, тот маленький воришка, что, как кот, забирался в квартиры через балконы верхних этажей, ее отпирался, что побывал в квартире скупщика. Да, он зашел утром к пану Якубу, который обещал устроить его на работу в мастерскую к своим знакомым. Приоткрыл двери, увидел страшный разгром, подумал вначале, что Ураж уезжает, но потом заметил кровь, и ему сделалось дурно, поэтому он сел в сторонке на перевернутый стул. Подождал немного, думал, что, может, Ураж придет, может, кто-то его просто избил и он отправился к врачу и скоро вернется.

— Парень, отпечатки твоих пальцев остались там на всех предметах, — сказал сержант. — Что ты там искал?

— Ну конечно, пана Уража!

— Даже в ящиках стола, в горшках? Заливаешь, братец, причем здорово! Признавайся, что унес из квартиры?

Манек ударил себя кулаком в грудь:

— Чтобы мне не дождаться завтрашнего дня, не взял я у него даже гроша ломаного! Кто-то у него здорово поработал… — Он замолчал, покраснел.

Сержант с сожалением покачал головой:

— Кто-то обскакал тебя, ты уже ничего не нашел и поэтому сейчас выглядишь героем.

Не было смысла продолжать этот допрос. Если даже маленький воришка что-то нашел в квартире скупщика, то эта вещь находится уже далеко.

Щенсный проинформировал начальника о том, что узнал от сержанта, и добавил:

— Видишь, если бы я теперь и раздобыл отпечатки пальцев Пасовского, то они совсем не пригодились бы. Не с чем сравнивать. В зеленом «Фиате» мы вообще не обнаружили каких-либо следов. Значит, и в машине Ураж был в перчатках. Не верю я в экзему. Верю в перевоплощение скупщика… скорее, в возвращение его к настоящему лицу. Но как его найти?

* * *

— И это тоже следствие создавшегося в настоящее время положения. К сожалению, дело уже дошло до того, что преступники все чаще остаются безнаказанными.

Полковник замолчал, посмотрел в зал на лица товарищей.

— Несколько месяцев назад, — продолжал он, — я рассказывал вам об обстановке, сложившейся в первом полугодии. Цифры, процент роста преступлений, почти всех, о которых я говорил, рисовали ужасную картину. Сегодня, в середине ноября, мне нечего сказать вам утешительного. Наоборот. Эскалация налетов, взломов, изнасилований, краж, а также действий, направленных против органов правосудия, все еще представляет большую угрозу. Тысячи молодых парней — я имею в виду несовершеннолетних — можно отнести к числу деморализованных элементов. В последнее время зафиксировано около пяти тысяч человек, бежавших из тюрем и исправительных заведений, в подавляющем большинстве это молодые люди. Вспомните события в Отвоцке, в Катовицах, в Радгощи и им подобные. Молодые люди создают боевые группы явно фашистского толка с гитлеровскими эмблемами. Назову хотя бы пресловутую «Фашистскую элиту по распространению терроризма», раскрытую службой безопасности в Грудзендзе.

Он замолчал. Зал тоже молчал. Хотя все знали об этом по опыту своей службы, обобщенные факты рисовали ужасающую картину. Они помнили слова, сказанные в сейме, о том, что «пробил час сурового испытания».

Вечером, после совещания, Щенсный с капитаном Полоньским вышли на улицу и на минуту остановились перед зданием Управления. После солнечного, погожего дня был легкий: морозец.

— Поехали ко мне, — предложил майор. — Я получил кофе и колбасу по карточкам. Поговорим. У меня что-то тяжело на душе, не хочется оставаться одному.

— Хорошо. — Богдану тоже не хотелось сразу возвращаться домой. — Позвоню от тебя Касе, скажу, что немного задержусь.

— Но ведь еще не ночь? — удивился Щенсный, когда они сели в его «малыш».

— Да, но… Видишь ли, она очень беспокоится обо мне. Знает обстановку.

В комнате было холодно, батареи грели слабо. Бастовало несколько десятков шахт, часто выключался свет.

— Приготовлю кофе, а ты пока нарежь хлеб, — сказал майор. — Хотя нет, кухня слишком мала для двоих. Иди почитай что-нибудь, включи телевизор.

Когда минут через десять Щенсный вошел в комнату, неся кофе и бутерброды, Полоньский был так увлечен какой-то книгой, что даже не обратил на него внимания. Только почувствовав аромат кофе, он оторвался от чтения и пробормотал:

— Неделю уже не пил кофе. Трудно достать. А в кафе ходить нет времени. Слушай, я нашел нечто фантастическое! — Он взмахнул рукой, в которой держал книгу. — Послушай!

— Сначала перекусим. Я страшно голоден.

Они выпили кофе, майор отнес посуду на кухню, после чего сказал:

— Ну, что ты там открыл, в «Пане Володыёвском»? Вижу, не выпускаешь из рук первый том.

— Вот именно. Слушай! «…Не раз думал я о том, что наша Речь Посполитая погибнуть должна. Уж слишком самоуправство привыкло брать верх над порядком, а общее благо выгоде и интригам уступать привыкло… Нигде не встречал я такого… Нет у тебя людей, думал я, нет людей, беззаветно любящих отечество! И до того мне было тяжко, словно кто нож в сердце поворачивал. Помнится, это было в последний день… когда я повел вас в атаку на одну, две тысячи супротив двадцати шести, а вы все на верную смерть, на погибель свою мчались, да так весело, с посвистом, словно на свадьбу… И подумал я тогда: «А это мои солдатики?» И бог в одно мгновение снял камень с души, с глаз пелена спала. Вот они, сказал я себе, во имя бескорыстной любви к родной своей матери гибнут; они не вступят ни в какие союзы, не пойдут на измену; из них-то и составится мое святое братство, школа, пример для подражания. Их подвиг, их товарищество нам поможет, с их помощью бедный наш народ возродится, корысти и своеволия чуждый, встанет словно лев, всему миру на удивление, великую в себе силу почуяв. Вот какое это будет братство!»

Полоньский замолчал и многозначительно посмотрел на Щенсного.

— Это гетман Собесский, — буркнул майор. — Он говорил так Володыёвскому.

Они долго молчали. Казалось, слова великого писателя все еще звенят в воздухе, будто их на какое-то мгновение остановило время. Словно история — такая далекая — подсказала нечто такое, чего оба офицера ожидали, может быть, в подсознании. Именно теперь.

Потом Щенсный, уставившись в пространство своими узкими черными глазами, медленно произнес:

— Если на самом деле так… то сообща… считаю, что только вместе, общими усилиями… Тогда Польша не погибнет. Не сможет.

— Но когда?! — порывисто воскликнул Полоньский. — Когда?! Сколько можно присматриваться, ведь тем временем страна гибнет!

Щенсный гневно нахмурил брови:

— Ты считаешь, что легко принять такое решение? Какая страшная ответственность! Перед историей. Перед всем народом и даже миром. Чтобы все это правильно понять и оценить, чтобы решиться, для этого надо быть человеком, беззаветно любящим отечество.

Так они беседовали, чувствуя, что находятся накануне каких-то огромных событий, которых они еще не могли полностью осознать, но ощущали их неизбежность. А тем временем в городах и селах неистовствовала анархия, множились забастовки, бунты, преступления, царил страх.

 

Глава 9

Джеймс Фишли, полный темноволосый англичанин, гладко выбритый, с острым взглядом карих глаз, напрочь лишенный чувства юмора, открыл двери гостиничного номера, который он занимал в Варшаве вот уже два дня, и решительным жестом пригласил гостя войти. Вслед за ним вошел и сам.

Пасовский повесил пальто, в течение некоторого времени внимательно рассматривал свое отражение в зеркале, потом пригладил волосы и, держа в руках большую черную сумку, занял указанный ему стул. Беседа шла на английском, он знал этот язык настолько хорошо, чтобы не делать бросавшихся в глаза ошибок. В деловых вопросах языковые огрехи были нежелательны.

Фишли пододвинул ему сигареты, убедился, закрыты ли двери, огляделся вокруг, словно искал в комнате что-то подозрительное, от чего следовало немедленно избавиться. Наконец сел за стол и выжидающе посмотрел на своего гостя. Пасовский поочередно извлекал из сумки и раскладывал на столе красивейшие образцы драгоценностей, привезенные им в этих целях из тайника в Урочище. Взял с собой только очень дорогие вещи, поскольку знал, что Фишли держит при себе большую сумму наличными. Он понимал также, что англичанин без особого труда вывезет ювелирные изделия из Польши, имея дипломатический паспорт.

— Это все? — спросил иностранец, когда Пасовский закрыл сумку на «молнию». Тот улыбнулся и потряс ею, показывая, что сумка пуста. Фишли не ответил на улыбку. Сжал узкие губы, вытащил лупу и тщательно рассмотрел каждую вещь отдельно. Казимежу Пасовскому пришло в голову, что он сам поступал таким же образом, когда Оператор или другой взломщик приносили ему трофеи, «захваченные» в магазине или квартире.

Англичанин не спешил: речь шла о значительной сумме. Драгоценности в самом деле оказались великолепными, но доллары тоже нельзя считать пустяком. Фишли не спрашивал, откуда взялись все эти кольца, ожерелья, браслеты и колье. Его это не интересовало. Он мог спокойно принять на веру, что Пасовский принес свои золото и бриллианты, доставшиеся ему в наследство от предков.

Более всего ему пришелся по душе старинный перстень с двумя бриллиантами и великолепной жемчужиной посередине; он оценил работу итальянского золотых дел мастера, по-видимому, конца прошлого столетия. С каменным лицом, спокойно, Фишли осмотрел все, что лежало перед ним на столе. Затем стал что-то подсчитывать в блокноте, время от времени поглядывая на драгоценности. Завершив подсчеты, отложил в сторону шариковую ручку и назвал сумму, какую он может и намеревается выплатить за коллекцию.

Пасовский долго не раздумывал. До того, как прийти сюда, он уже сам оценил содержимое сумки. Обе цифры расходились весьма незначительно. Англичанин, правда, давал на тысячу шестьсот долларов меньше, но и так в итоге это были большие деньги. Они договорились также, что Пасовский получит одну треть в фунтах стерлингов, а остальное — в долларах. Так хотел Фишли.

— Когда вы уезжаете? — спросил англичанин. В его голосе не чувствовалось искреннего интереса, спросил просто ради вежливости.

— В первой половине декабря, — ответил Пасовский. — Сначала в Вену, потом в Штаты. У меня там брат, у него свой завод запасных частей к автомашинам. Хотим вместе вести это дело, поэтому мне нужны деньги, чтобы внести свой пай.

Ни одно произнесенное им слово не соответствовало действительности. В кармане Пасовского лежал фальшивый паспорт на имя Генриха Вернера, гражданина Федеративной Республики Германии. Он решил остановиться на неделю-две в Мюнхене, а затем перебраться в Швейцарию. Пасовский владел немецким языком, немного итальянским. В Швейцарии проживали несколько знакомых, которые могли помочь ему там устроиться, может быть, открыть какое-нибудь прибыльное заведение. В его плане не находилось места для жены, но он не принимал это близко к сердцу. С его внешностью, умением завоевывать симпатии людей, а теперь и с приличной суммой наличными таких, как Данута, он найдет с десяток.

Они еще побеседовали несколько минут о посторонних вещах, после чего Пасовский попрощался и покинул гостиницу. Еще раз пересчитал в уме полученную сумму, добавив то, что находилось в тайнике в Урочище, и радостно улыбнулся. Да, выходит, стоило вести более года нелегкую двойную жизнь. Каждый раз, когда он менял свое лицо, надевал маску Якуба Уража и с отвращением входил в грязную, зловонную нору в Праге, говорил себе: «Потом будет по-другому. Нужно зарабатывать деньги, неважно, каким путем».

Временами его охватывал страх. Ведь все от начала и до конца, от поддельного паспорта до этой пражской норы, было связано с огромным риском. В любую минуту милиция могла его разоблачить, арестовать, а взбешенный вор — пырнуть ножом. Поэтому он так высоко ценил атмосферу анархии, массового бойкота правовых норм, полный развал дисциплины, в значительной степени способствовавший его действиям. Пасовский отдавал себе отчет, что, если бы обстановка складывалась по-иному, он не продержался бы в квартире более недели. В первый же свой приход участковый заметил бы, что паспорт, ордер на квартиру и все остальное поддельные.

Наверняка, размышлял он, сидя за рулем серого «опеля» и направляясь в сторону дома, они добрались бы и до документов, которыми он располагал в настоящее время. Установили бы, что зовут его на самом деле Казимеж Пасек и родился он не перед войной и не за границей, а в сорок пятом, на улице Брестской, дом семь. Отец, едва мальчик научился ходить, учил его разбивать камнями фонари и таскать из лавок то, что ему требовалось. Маленький Казик вначале научился красть, а уж потом — читать. Уроки, которые преподал ему отец, остались в памяти и по сей день, он систематически совершенствовал приобретенные навыки. Когда отец, будучи пьяным, погиб, попав в аварию, сын был уже самостоятельным, опытным вором, скупщиком краденого и мошенником.

Потом на несколько лет он исчез из Праги, покинул прежнюю среду, изучил иностранные языки, усвоил светские манеры и умение вести себя в обществе, знал, как завоевать чью-то доброжелательность, даже дружбу. Умело делил людей на тех, кто может ему в чем-то пригодиться, и остальных — ненужных, чьи симпатии отвергал. Постепенно становился мошенником крупного масштаба, вступив в мир, где совершаются преступления и царит фальшь и обман.

Более года назад он вернулся в обличье Якуба Уража в Прагу. Разыскал несколько давних знакомых, близких дружков отца. Они приняли его как своего, ввели в преступную среду.

И так — выступая в облике то Казимежа Пасовского, то Якуба Уража — он стремился к своей цели.

* * *

В начале декабря морозы еще не наступили, зато падал мокрый густой снег. Очереди у магазинов становились все длиннее, люди стояли в промокшей обуви, замерзшие, с посиневшими отрешенными лицами, с потухшими глазами. Полки в салонах одежды и обувных магазинах опустели. Заработная плата увеличилась на двадцать пять процентов, а выпуск продукция, постоянно сдерживаемый забастовками, понизился до уровня, который был достигнут несколько лет назад. Кто жил в старой квартире, с печкой, тот мог ее по крайней мере растопить, хотя бы сломанным стулом. У кого же была квартира с центральным отоплением, а таких насчитывалось большинство, особенно в крупных городах, тот с ужасом думал о том, что в любой день может ударить сильный мороз. Электростанции поглощали последние тонны угля и кокса.

* * *

Щенсный все еще возвращался в мыслях в Урочище. Убийство Данеля Мрозика не давало ему покоя. Прежде всего он не мог найти объяснения тому, каким образом парень встретился со своим убийцей ночью на поляне.

«Зачем он туда пошел? — размышлял майор. — Действительно ли он не знал Уража? И что скупщик делал на поляне?..»

Наконец однажды он зашел к своему знакомому, археологу по профессии, магистру Леху Турскому. Тот, будучи научным работником, состоял в штате университета, кроме того, устроился в нескольких учреждениях на полставки, работал по договорам и контрактам, писал также книгу о том, как велось строительство деревянно-каменных сооружений несколько столетий назад. В этих целях он совершил даже поездку в Туструп на Ютландском полуострове. Археолог был обременен домом, женой и тремя детьми. Когда он успевал и как умел все это сочетать, оставалось его личной тайной.

Но для майора он нашел время, правда совершенно случайно, поскольку лежал дома со сломанной ногой, скучал, мучил семью, и очень обрадовался гостю. Определение «лежал», впрочем, неточно, так как Турский в течение всего дня ковылял по комнатам; несмотря ни на что, верх брали его энергия и темперамент.

Хозяин дома усадил Щенсного в кресло, напоил кофе и угостил домашними пирожными, приготовленными на маргарине. Нашлось также по рюмке сливовицы, которую археолог припрятал от супруги и держал на черный день или для друзей. Только после всего этого Щенсный смог объяснить, с чем пришел. Рассказал, не вдаваясь в детали следствия, об убийстве на поляне, называвшейся Урочищем, сообщил более подробные данные и намеревался уже спросить, не знает ли Турский кого-либо из археологической группы, которая в свое время интересовалась валунами, когда хозяин вдруг резко его прервал:

— Но я же сам там был! Хорошо помню это, потому что во время работы нашу группу навестил мой шурин и сообщил о рождении сына. Вот этого карапуза. — Он указал на белокурого мальчика лет шести, заглянувшего в комнату. — Поди сюда, Ендрек, поздоровайся.

Малыш показал язык и исчез.

— Значит, ты был там! — повторил обрадованный Щенсный. — Это замечательно! Расскажи, что вы там обнаружили. Это может иметь огромное значение.

Турский пожал плечами.

— Никакого значения! — возразил он. — Сначала нам показалось, что мы наткнулись на курган с захоронениями, поскольку валуны были уложены рукой человека, довольно симметрично, и присыпаны конусообразной кучей земли. Разумеется, все поросло кустами и травой. Мы очистили это место, присмотрелись внимательней. Кто-то высказал мнение, что это каменные могилы. Боюсь, ты не разбираешься в археологии, поэтому кратко поясню. Подобные могилы берут начало с Железного века, их сооружали в Польше из отдельных плит песчаника. Еще сегодня можно встретить много подобных могил в Гданьском воеводстве.

— И это была как раз такая могила?

— Нет. Трудно сказать, кто и для какой цели соорудил все это, попривозил на поляну огромные валуны и другие камни. Я пытался найти там хоть какие-нибудь остатки неизвестного строения, но и это не увенчалось успехом. Считаю, что валуны была завезены значительно позже, может быть, даже двести, триста лет назад. Возможно, какой-то правитель хотел построить там небольшую крепость или замок в целях обороны, а потом по каким-то причинам у него это не получилось и он отказался от своего намерения. Во всяком случае, для нас, археологов, эта вещь не представляла большого интереса.

Майор внимательно слушал, что-то ему в этом деле казалось неясным, требовало уточнения.

— В те дни вместе с нами, — продолжал Турский, — находился один очень симпатичный инженер, уж не помню, какой специальности. Он подключился к нам совершенно случайно. Когда моя машина застряла в лесу, отказало сцепление, он проезжал мимо и предложил помощь. Ну а потом отбуксировал меня до поляны, где стояли наши палатки; исследовательская работа группы его заинтересовала, и инженер остался до вечера. Именно он и высказал предположение, что это было какое-то оборонительное сооружение, о чем говорило большое подземелье под валунами… Что с тобой?

— Какое подземелье? — Щенсный вскочил с кресла. Его глаза пылали. — Где оно находится?

Турский рассмеялся. Возбуждение друга развеселило его.

— Ну конечно, в земле, — ответил он снисходительно. — Ты не заметил его?

— Нет. Откуда мы могли знать! К тому же валуны такие огромные, заросшие сорняками, плотно уложенные один к одному… Что же находилось внутри?

— Ничего. Абсолютно ничего. Там был даже пол, искусно выложенный мелкими камнями. И вентиляция, представь себе! Очень хитро скрытая в потолке, между валунами. В случае вооруженного нападения там могли найти убежище и переждать опасность до десяти и более человек. Или, скажем, на поляне сражались рыцари, а в подземелье укрывались женщины с детьми. В таком духе можно пофантазировать. Казимеж даже…

— Какой Казимеж? — снова прервал его майор.

— Ну, тот инженер.

— Его фамилия?..

Турский задумался. Некоторое время он смотрел на Щенсного, а потом спросил:

— Это тебе надо для следствия?

— Кажется, да. Еще не знаю. Так как его звали?

— Подожди, сейчас вспомню. Что-то похожее на кожу или ремень… или подтяжки… Вспомнил! Пасовский.

— Опиши, как он выглядел.

— Высокий симпатичный мужчина. Приехал на сером «опель-рекорде». Помнится, говорил, что год или два назад открыл частный бар в центре города. Ты что, знаешь его?

— Так он был там с вами… — медленно произнес Щенсный. — Почему я раньше этого не знал!

— Ну и что это тебе дало бы?

Майор не ответил. Встал, посмотрел в окно — снег все еще падал, улицы побелели. Смеркалось.

— Так что это тебе дало бы? — повторил Турский уже немного обеспокоенно. — Послушай, ты считаешь, что он убил этого Мрозика? Не может быть!

Щенсный отвернулся от окна, снова уселся в кресло. Турский, крайне взволнованный, налил ему вторую рюмку сливовицы.

— Говори, что с этим Пасовским? Почему ты вдруг замолчал?

— Как вы обнаружили вход в подземелье? — Майор ушел от ответа.

Турский снопа развеселился.

— Крайне прозаически. Попросту уселся на одном из валунов, а он вдруг словно повернулся и задрожал подо мной. Мы присмотрелись к камню повнимательней и обнаружили хитрое устройство. Прямо скажем, восхищения заслуживал этот конструктор, живший несколько веков назад. Вход в подземелье был умело замаскирован и одновременно сделано приспособление, похожее на дверь с засовом. Все, конечно, было покрыто ржавчиной, но еще функционировало… Но ты заинтриговал меня этим Пасовским. Скажешь или нет?

— Немного позднее. А пока хочу тебе кое-что предложить. Съездишь со мной туда?

Турский озабоченно вздохнул:

— Жена устроит головомойку. Нога, ты же знаешь…

Но на Щенсного это объяснение не произвело впечатления.

— Ты же ходишь, — сказал он нетерпеливо. — Сядешь в машину, возьмем большой «Фиат», тебе будет удобно. Хочу, чтобы ты показал, где находится этот валун. Иначе мне предстоит сложная задача: поочередно садиться на каждый камень и ждать, пока он задрожит.

— Ну хорошо, — согласился археолог. Он уже был рад отправиться в заснеженный лес вместо того, чтобы совершать «экскурсии» вокруг стола. — Наконец-то вырвусь из дома, а то, боюсь, меня тут удар хватит. Когда ехать?

— Сегодня у нас среда, девятое, так?.. Мне надо обговорить этот вопрос с шефом, достать машину. С нами поедет Богдан Полоньский… может, еще кто-нибудь. Не знаю, посмотрю. Думаю, в пятницу, одиннадцатого. Тебя это устраивает?

— Вполне. В пятницу жена уходит к матери помочь ей по хозяйству. В котором часу поедем?

— С рассветом. Ну, пусть будет в восемь. В четверг вечером я еще позвоню тебе.

* * *

Он выбрал этот день — седьмое декабря, понедельник, чтобы уладить разные дела. Рассчитывал пересечь границу во вторник и не позже четверга прибыть в Мюнхен. Там ему уже не придется спешить. Самое трудное останется позади.

Большие надежды он возлагал на умело подделанный паспорт, не зря заплатил за него тысячу долларов. Провал на границе был бы равносилен трагедии. Он не пожалел также денег на небольшой, но надежный «фольксваген», а «опель-рекорд» пришлось оставить в Польше. Пасовский рассчитывал, что в этом случае Данута в течение двух-трех дней не будет поднимать на ноги милицию из-за исчезновения мужа — к этому он ее приучил, в противном же случае она немедленно сообщит о краже машины, которая ей требовалась ежедневно.

И вот ранним утром Пасовский сел в синий «фольксваген», пока с варшавским номерным знаком, намереваясь у границы заменить его на западногерманский. Оделся как среднеобеспеченный турист, в чемодан положил только одежду и предметы, купленные в прошлом году за рубежом. Не забыл даже о западногерманских газетах, американских сигаретах и польской водке. В пиджак положил паспорт на имя Казимежа Пасовского, а заграничный старательно спрятал в машине, вместе с валютой. Для отвода глаз бросил на сиденье газету «Жиче Варшавы» и пачку крепких польских сигарет «Экстра». И, наконец, взял командировочное предписание в городок, расположенный у шоссе, по прямой за лесом и Урочищем. Этот документ раздобыл ему знакомый кадровик одной фабрики в обмен на растворимый кофе в оригинальной упаковке.

Проезжая через Варшаву, он избрал маршрут, лежащий в стороне от бара, где черноволосая Данута, улыбаясь ранним посетителям, готовила кофе. Ему не захотелось даже взглянуть на выцветший зеленый тент над входной дверью, засыпанный сейчас снегом. Вспомнил о Монике и пренебрежительно ухмыльнулся. Хотя, пришло ему в голову, он должен быть ей благодарен. Заработал несколько сот тысяч злотых, а также золотые двадцатидолларовые монеты и еще кое-что.

Несчастная Моника… Глупая, стареющая, наивная Моника. Ему потребовалось немало усилий так установить фотоаппарат в ее спальне, чтобы она не смогла его обнаружить. Пасовскому хотелось смеяться, когда она, дрожа от страха и возмущения, показывала ему снимки, ведь он сам накануне проявил пленку и сделал отпечатки. Он смеялся, когда, взяв на себя роль шантажиста, писал ей письма и поздним вечером в Вилянуве ожидал человека, который никак не мог прийти за деньгами, потому что его вообще не существовало.

Но ему было уже не до смеха, когда на лестнице каменного дома на Обжезной улице он набросил ей на голову грязную тряпку и заткнул рот. Это было рискованно. Ведь кто-то из жильцов мог подняться в этот момент на лифте, выйти с ведром к мусоропроводу и увидеть эту сцену.

Ну а систематическое перевоплощение Пасовского в Якуба Уража и наоборот представлялось еще более рискованным делом. А ведь все как-то получилось, все удалось. Он приобрел, что хотел, и перед ним открывалась новая, легкая жизнь. Ему было тридцать шесть лет, на здоровье он не жаловался, обладал приятной наружностью, имел деньги. Чего еще было желать?!

Никогда до сих пор, с той ночи, он не вспоминал об убитом им Данеле Мрозике. Устранил его как препятствие на пути. И все осталось позади. Пасовский заметил, что милиционеры уже не рыщут по лесу у Урочища, видимо, сдались. Впрочем, им нечего делать сейчас на поляне, покрытой снегом.

Он въехал в лес боковой, хорошо знакомой дорогой. В случае чего может сказать, что хотел сократить путь в город, но заблудился. Они никогда и ни в чем не смогут его уличить, особенно в убийстве. Если до сих пор им не удалось обнаружить вход в подземелье, то уж теперь этого никто не сделает. А если даже найдут, то после его посещения там ничего интересного не окажется. Подумают, что кто-то здесь побывал, что-то прятал, но кто и что?

Он рассмеялся. Так оставить власти с носом, как сделал он, не каждому удастся. Еще сутки, и он будет далеко.

Машина мягко продвигалась по заснеженной дороге. Вот наконец и Урочище. Он заглушил двигатель и несколько минут ждал, не послышатся ли голоса людей, лай собак, скрип снега под ногами. Убедившись, что кругом тихо и пусто, вышел из машины. Вытащив из кармана ключи от входа в подземелье, подумал, что пользуется ими в последний раз, потом по дороге можно где-нибудь выбросить.

Вдруг зашумели деревья, раскачиваемые налетевшим ветром, небо нахмурилось, посыпал снег. Пасовский обошел валуны и остановился у потайного входа. С легкостью нашел отверстие, вставил ключ, повернул. Дверь даже не заскрипела, недавно он смазал петли. Открыв ее, вступил внутрь, под низкие своды. Закрыл дверь изнутри, чтобы какой-нибудь незваный гость не помешал ему в том, чем он теперь собирался заняться.

С удовлетворением отметил, что внутренний вид подземелья предстал таким, каким он его оставил несколько недель назад, когда забирал часть драгоценностей. Зажег свечу. Через вентиляционное отверстие доносился нарастающий шум деревьев и свист ветра. Оттуда веяло холодом, видимо, началась метель, может, даже снежная буря. Это обстоятельство его немного обеспокоило: не хотелось откладывать поездку. Но он считал, что «фольксваген» выдержит и снежную бурю. Машина в безупречном состоянии, бак полон бензина.

Он зажег еще одну свечу, можно было уже не экономить. Стал перекладывать драгоценности из сейфа, в сумку. Ювелирных изделий оставалось немного: следовало иметь в виду таможенников. Доллары он разложил по карманам, золотые двадцатидолларовые монеты, два слитка золота и другую ценную валюту поместил в специальный мешочек и повесил его на грудь, под рубашку. С улыбкой вспомнил, что так же прятал драгоценности тот ювелир с Воли, которого ограбил Оператор.

Интересно, что сталось с рыжим воришкой и Мандолиной, всегда нахальным и дерзким. Только в присутствии Уража последний сбавлял тон: боялся пистолета.

Сильный порыв ветра, ворвавшись через вентиляционное отверстие, загасил пламя одной свечи, другая тревожно замигала. Пасовский почувствовал, что замерз, он плотнее запахнул куртку и стал поспешно перекладывать в сумку оставшиеся драгоценности.

И в этот момент что-то, словно гром, прокатилось над сводами подземелья, ударило по перекрытию и глухо загудело. Пасовский услышал треск ломаемых ветвей и шуршание осыпающегося снега. Какое-то мгновение стоял, не двигаясь, пытаясь угадать, что же произошло. Когда все затихло, он, успокоившись, взял в левую руку сумку, в правую ключи и подошел к двери. Свечу не погасил, чтобы видеть замочную скважину. Вставив в нее ключ, повернул. Хотел открыть дверь, но неожиданно встретил преграду. В недоумении толкнул сильнее, потом навалился всем телом. Но дверь не подавалась. Казалось, кто-то удерживает ее снаружи, не позволяя выйти из подземелья.

Пасовского бросило в жар. Он сбросил куртку, отложил сумку. Внимательно осмотрел замок — тот был в порядке. Что же произошло? Может, обвалился один из камней и держит дверь? Он вспомнил, что валуны у входа были не слишком крупными, может, их удастся отодвинуть. Из последних сил он толкал дверь, упираясь ногами в пол. Его лицо налилось кровью, вены на висках вздулись.

Все было напрасно. Он присел отдохнуть и оценить ситуацию. Его вдруг охватил страх. Через некоторое время он встал и снова, не сдаваясь, напрягая все силы, налег на дверь. В результате его отчаянных усилий дверь немного подалась, образовав небольшую щель, в которую не пролезли бы и два пальца. Взяв со стола свечу, Пасовский поднес пламя к самой щели, чтобы узнать, почему заблокирована дверь. И вдруг почувствовал, что спина у него покрылась холодным потом, а сердце бешено заколотилось.

Он понял, что произошло. Этот гул, этот гром были вызваны падением могучего дуба или бука, свалившегося от порыва ветра прямо у входа в подземелье и придавившего дверь своим весом. Видимо, ствол давно прогнил от старости. Сквозь щель он видел покрытую снегом, местами почерневшую толстую кору, мог даже дотронуться до нее кончиком пальца — но был не в силах отодвинуть дерево. Может, удалось бы, если б он смог просунуть в отверстие обе руки…

Пасовский, почувствовав слабость в ногах, снова сел и отер со лба пот. «Сейчас! — Он лихорадочно пытался найти выход. — Не паниковать, хорошенько подумать. Ведь должен же быть какой-то выход! Я не могу здесь оставаться… Наверху ждет машина, там паспорт, открывающий свободный путь за границу, там — все! А здесь — смерть».

Он отступил от дверей и припал к вентиляционной отдушине. Может, удастся развалить эти камни и расширить отверстие, через которое поступает воздух? Пасовский огляделся, схватил железный лом, забрался на стол и потянулся к отверстию. Но уже через несколько минут понял, что это бесполезно. Валуны были огромных размеров и плотно прилегали друг к другу. Он не сдвинул бы их даже снаружи.

А может, удастся ломом отвалить дерево? Или лучше… перепилить ствол, просунув в щель пилу. Потом вспомнил, что в подземелье нет пилы, вообще никакого сколько-нибудь острого предмета, кроме перочинного ножа, который всегда лежал у него в кармане, но в данной ситуации был совершенно бесполезен.

Через некоторое время Пасовский почувствовал голод, затем захотелось пить. Вспомнив, что термос с кофе и бутерброды остались в машине, он прикусил от злости губу.

Еще и еще раз пытался открыть дверь, ободрав на руках кожу и оставив кровавые волдыри. Все сильнее ощущался холод. Чувство голода прошло, но он знал, что оно скоро вернется и будет мучить его все острее, все грознее.

Пасовский сел, обхватив голову руками. Впервые пришла мысль, что так вот и закончится его жизнь. И развязка наступит очень быстро. А ведь самое прекрасное должно было только начаться.

Почувствовав, что у него постепенно деревенеют конечности, он стал бегать по подземелью, растирая заледеневшие ладони, ударял себя по плечам, притопывал ногами. Вновь дал знать о себе голод, терзая желудок, пересохшее горло требовало воды.

Так прошло два дня. Он совсем ослаб, все чаще ложился на пол: хотелось спать. Но вдруг мелькала страшная мысль, что тогда он замерзнет, поэтому Пасовский снова вставал, ходил, пробовал делать гимнастические упражнения. У него подскочила температура, появились галлюцинации: он то разговаривал в баре с Данутой, то вновь в норе скупщика покупал у кого-то драгоценности…

Драгоценности… Он вытащил их из сумки, разложил на столе и стал рассматривать затуманенным взглядом. Догорела и погасла последняя свеча. В подземелье воцарилась кромешная темнота.

«Это конец, — промелькнуло у него в голове. — Я уже отсюда не выйду».

Во мраке появился чей-то образ, он видел его отчетливо. Это был молодой светловолосый мужчина. Но вместо лица у него была ужасная кровавая маска. Пасовский содрогнулся, протер глаза. Призрак исчез. Последним усилием взяв одеревеневшими пальцами перочинный нож, Пасовский добрел до двери и стал сдирать толстую, твердую кору.

* * *

Утро пятницы выдалось тихим, бесснежным. Два градуса мороза, хорошая погода для поездки. Щенсный заполучил от своего начальника на целый день «Полонез». Шеф дал его скорее по рассеянности, чем от доброго сердца. В начале девятого Щенсный подъехал к дому Турского. В машине сидели капитан Полоньский и штабной сержант Яблоньский из уголовного отдела, опытный сотрудник. Его часто включали в состав группы, особенно тогда, когда обстановка казалась неясной. А именно так ее оценивал Щенсный.

Вместе с ними в путь отправилась небольшая светло-коричневая такса по кличке Маг. Собака принадлежала сержанту, она ездила с ним везде, где только можно, и помогала как умела. Турский с помощью майора спустился на лифте и доковылял до машины. Такса тявкнула, понюхала гипс у него на ноге, а потом спокойно положила на нее свою продолговатую голову с длиннющими бархатными ушами. Яблоньский хотел прогнать ее, но Турский не позволил. Ему казалось, что даже через гипс он чувствует тепло, исходящее от собаки.

Майор вел машину, рядом с ним сидел Полоньский, с которым он обсуждал разные животрепещущие вопросы. Капитан был настроен скептически.

— Даже если там и есть подземелье, — говорил он, — то что это нам даст? Найдем кучу мусора, максимум следы пребывания каких-нибудь бродяг.

— Может быть, — отвечал Щенсный. — А может быть, и нет… Слушай, я боюсь, что Пасовский улизнул от нас. И навсегда.

— Что ты имеешь в виду?

— Сбежал за границу. Мы сообщили о нем в погранвойска, но этот человек, как видно, неплохой актер. Знаешь, в настоящее время довольно легко проскользнуть с чужим паспортом, например, в группе иностранных туристов. Это также результат осложнения нынешней обстановки в имеющей место дезорганизации жизни в стране.

— Ну хорошо, а почему ты считаешь, что он сбежал?

— Потому что его нет дома уже несколько дней. Мы проверяли.

— А что говорит жена?

— Она немного обеспокоена, но привыкла к тому, что муж уезжает «по делам».

— Он уехал на «опель-рекорде»?

— Нет.

— Может, в обличье Уража вернулся в свою нору?

— Исключено. Квартира опечатана и находится под наблюдением районного отдела. Да это и не имело бы никакого смысла. Ведь он инсценировал смерть Якуба Уража не для того, чтобы все начинать сначала.

— Ты уверен, что Пасовский — это Ураж?

— Окончательно еще не знаю. Но многое свидетельствует об этом. Видишь ли, поэтому мы и едем в Урочище. Я должен быть уверен, что в подземелье нет никаких следов… скажем, связи между Уражем и Мрозиком или Пасовским. Это подземелье может оказаться хорошо законспирированным убежищем для скупщиков и воров. Еще скажу тебе: я считаю, что Мрозик был и убит потому, что случайно или умышленно раскрыл тайну этого убежища. Поэтому там, внутри, мы должны получить ответы на все вопросы.

Они въехали в лес. Турский рассказывал что-то сержанту. Маг громко лаял, когда машина подскакивала на выступавших из земли корнях деревьев и выбоинах. Яблоньский взял собаку на колени.

Вдруг капитан с удивлением воскликнул:

— Там на поляне стоит машина!

— Действительно. — Щенсный снизил скорость.

Они посмотрели друг на друга и схватились за пистолеты, словно им пришла в голову одна и та же мысль.

— Одна машина, — буркнул сержант, — «фольксваген». В нем поместятся не более пяти человек, скорее всего, четверо. — Он расстегнул куртку, за поясом у него торчал П-64.

Турский изумленно смотрел на них.

— Здесь стояли наши палатки, — сказал он, показывая рукой на поляну. — Почему мы не едем дальше?

— Сейчас поедем.

Полоньский и сержант выскочили из машины вместе с собакой, внимательно огляделись. Маг равнодушно понюхал землю и махнул хвостом. Майор медленно подъехал к «фольксвагену» и остановился рядом с ним. Машина синего цвета была вся покрыта снегом, видимо, двигатель давно не работал. Внутри на панели висели ключи.

Щенсный подошел к машине и отворил дверку. Заглянул внутрь. Кто и когда оставил здесь машину? И почему? Заметил разложенные в машине вещи, плед, небрежно брошенный на сиденье, несколько окурков в пепельнице, термос и сверток, в котором, вероятно, была еда на дорогу.

— Надеюсь, никто не убил водителя, — полушутя сказал Полоньский. — Но отсутствует он давно. Обрати внимание, уже три дня не было снега, а машина вся белая. Думаю, стоит здесь по крайней мере со вторника. Ага, вот и газета! — Он взял в руки «Жиче Варшавы». — Выпущена в понедельник! Это значит седьмого декабря, а сегодня у нас одиннадцатое.

Сержант огляделся вокруг, пытаясь найти следы человека, который отошел от машины и до сих пор не вернулся. Но поляна тоже была вся засыпана снегом, на котором виднелись только треугольные отпечатки птичьих лапок.

— Нужно тщательно обследовать «фольксваген», — сказал майор. — Может, это нам что-то прояснит.

Вдруг Маг, без интереса обнюхивавший очередной валун, взъерошил шерсть и зарычал. Яблоньский подошел ближе. Собака остановилась у большого, толстого дерева, лежавшего среди камней. Оно сломалось, видимо, от порыва ветра, ствол весь прогнил — дерево было старым.

— Что там, собачка? — Сержант наклонился над деревом. — Что ты там вынюхала?

Маг громко тявкнул, приставив черный влажный нос к потрескавшейся коре, какое-то время принюхивался, а потом неожиданно стал рыть землю под деревом и лаять. Яблоньский присел на корточки рядом с собакой, но не заметил ничего интересного.

— Может, в подземелье водятся лисицы? — заметил капитан.

Тем временем Турский выбрался из машины, огляделся вокруг. Местность являла собой совсем иную картину, не такую, какую он застал здесь несколько лет назад, когда археологи разбили в Урочище свой лагерь. Тогда стояло лето, кругом все зеленело, камни взросли высокой травой и кустами дикой малины. Но, видно, что-то отложилось в его памяти, потому что Турский приблизился к поваленному дереву, посмотрел вверх, на кроны трех сосен, растущих здесь же, одна подле другой, и сказал:

— Подземелье тут, где лежит сломанное дерево. Собака нашла вход. Но нужно оттащить ствол. Не знаю, справимся ли?

— Во всяком случае, ты будешь только смотреть, — решительно сказал Щенсный. — Не хочу, чтобы на моей совести была твоя нога. Иди в «Полонез» или присядь в сторонке на камень. Думаю, втроем мы справимся. Ты уверен, что это именно здесь?

— Да. Помню, я сидел тогда вот на этом валуне, словно обтесанном с одной стороны топором. Под стволом должен быть… впрочем, отодвиньте, и я покажу.

Выяснилось, что багажник «Полонеза» содержит уйму нужных предметов, среди которых оказались толстый, приличных размеров железный стержень, трос и гвозди, даже молоток и топор. «Полонез» принадлежал полковнику Даниловичу, а начальник отдела умел все предвидеть.

Примерившись к стволу, они подложили лом, зацепили трос за торчавшие ветви. Вначале дерево упорно сопротивлялось, затем дрогнуло и переместилось на несколько сантиметров в сторону. Тогда Маг, внимательно следивший за их действиями, неожиданно сел и завыл. Протяжно, жалобно.

— Что это с собакой? — рассердился капитан.

— Смотрите! — шепнул Щенсный.

С одной стороны кора дерева была ободрана, посыпались мелкие опилки. Потом на землю упал перочинный нож. Присутствовавшие замерли, не зная, что бы это значило.

— Продолжаем! — бросил майор.

Еще несколько сантиметров — и показалась рука. Серые, сведенные судорогой пальцы выглядели как кисть, отбитая у памятника. Они молча посмотрели друг на друга и потянули за трос. Освободив дверь, медленно открыли ее, с внутренней стороны в замке торчали ключи. На полу, скрючившись, лежал человек, ноги прижаты к подбородку, одна рука тянулась к отверстию, другая была бессильно опущена.

— Пасовский! — воскликнул Щенсный, не веря собственным глазам. Дотронулся до тела, хотя и так было ясно, что человек умер много часов назад, возможно, и несколько дней.

Турский доковылял до двери и с удивлением произнес:

— В то время здесь все выглядело по-другому! Кто-то обставил помещение. Смотрите, стол, стул, даже сейф… Гляньте, это же настоящая сокровищница!

Через открытую дверь в подземелье проникал свет. Сержант подпер ее куском железа, чтобы снова не придавило вход. Они поочередно осмотрели разложенные на столе драгоценности, огарки свечей, пустые полки и ящики сейфа, а затем долго глядели на окоченевшее лицо человека, который собрал здесь все это, но в последние часы своей жизни не смог ни утолить этим голод, ни согреться, ни вырваться из подземелья.

Майор вытащил из кармана пиджака погибшего документы, положил на стол. Тут был паспорт, выписанный на имя Казимежа Пасовского, и командировочное предписание на посещение соседнего городка. Кроме того, в карманах куртки и пиджака находились большие суммы денег в долларах, фунтах стерлингов, а также польских злотых. Под рубашкой, в мешочке, у Пасовского были спрятаны еще часть иностранной валюты и два слитка золота.

— Ну, набил карманы! — пробурчал Турский. — Откуда у инженера такое богатство?

— Это был вообще не инженер, — сказал Щенсный. — Выступая в роли Якуба Уража, он скупал все эти доллары, золото и драгоценности. Меня удивляет только… — Он замолчал, задумался. — Богдан, — майор посмотрел на Полоньского, — внимательно посмотри, что лежит в «фольксвагене».

— Что конкретно там искать?

— Видишь ли, он ведь не мог выехать за границу без паспорта. А здесь его нет.

— Может, он направлялся совсем и не за границу?

— А куда? С этим всем? — Он показал рукой на стол. — Впрочем, мы сейчас убедимся. Думаю, паспорт спрятан в машине.

Через четверть часа Полоньский принес в подземелье паспорт на имя гражданина ФРГ Генриха Вернера с вклеенной фотографией Пасовского, значительную сумму денег в долларах и чемодан. В нем была одежда, белье, обувь и туалетные принадлежности — все иностранное, а также западногерманские газеты, водка и сигареты.

— Судя по газете «Жиче Варшавы», выпущенной в понедельник, Пасовский, видимо, приехал сюда седьмого, — сказал Яблоньский. — Пять дней… Он мог выдержать голод, но не мог обойтись без воды. Кроме того, замерз. Ну, и не было никакой надежды выбраться наружу. Он попытался перочинным ножом проделать дыру в дереве. Сизифов труд. Ужасная смерть!

Щенсный поспешно отвернулся, глаза его заблестели.

— Здесь, на этой поляне, — сказал он, — Пасовский убил Данеля Мрозика. Мы уже не узнаем почему, но многое указывает на то, что парень погиб совершенно ни за что. Можно предположить, что он застал Пасовского, когда тот что-то делал в подземелье или вообще в Урочище, и был убит, так как оказался нежелательным свидетелем. А все эти драгоценности, доллары, золото добыты кражами и взломами.

— Я забыл тебе рассказать, — вмешался Полоньский, — мы раскрыли вчера группу наркоманов. Они сознались, что Пасовский поставлял им психотропные вещества. Он, правда, не называл своей фамилии и старательно скрывал данные о себе, но однажды они проследили за ним, когда он возвращался домой. Они опознали его и на снимках. Теперь понятно, для кого Завадовский крал наркотики. Ну, это уже точно конец… — Он замолчал, глядя на застывший, скрюченный труп.

* * *

После обеда на поляну прибыла машина и забрала труп, а драгоценности, валюту, вещи и документы офицеры отвезли в управление. Поставили также в известность Дануту Пасовскую, роль которой была не ясна: знала и принимала участие в преступной деятельности мужа или нет? Но этим занялся уже прокурор.

На следующий день под вечер Полоньский и Кренглевский пришли домой к Щенсному. Майор приготовил им из последних запасов кофе, поставил на стол чашки, а потом сказал, вынимая из кармана лист бумаги:

— Я еще, откровенно говоря, никогда и никому не читал стихов, но эти написал наш товарищ по работе. Послушайте:

Они долго молчали. Кренглевский буркнул:

— Эх, черт побери!.. — что считалось у него признаком волнения.

Полоньский встал, подошел к календарю.

— Завтра воскресенье, — сказал он. — Как думаете, дадут нам выспаться?

— А который час? — спросил Щенсный, сидя с закрытыми глазами и думая одновременно о многих вещах. Он чувствовал усталость и удовлетворение, что дело Пасовского закончено, и в то же время опасение, что не все в нем еще распутано и выяснено.

— Сейчас наступит полночь, — ответил капитан. — Через три минуты. А вы помните… — Он замолчал, подошел к окну и распахнул его.

Издалека нарастал, медленно приближался и усиливался грохот боевых машин пехоты. Наступила полночь, а за ней новый день.

Перевод. А. Д. Вербицкого

 

#img_4.jpeg

© Copyright by Ryszard Lassota, Warszawa 1977

 

1

Служба контрразведки располагалась на четвертом этаже здания воеводского управления внутренних дел. Окно, возле которого стоял поручник Хенрык Янчак, выходило на магистраль города. С утра до вечера по шоссе мчались легковые автомобили и автобусы. Оглушая ревом моторов, тяжело тянулись грузовики с готовыми конструкциями и материалами для ближайшей стройки комбината. Несмотря на раннее утро, уже чувствовалось тепло наступающего летнего дня.

Вглядываясь в поток машин, поручник Янчак обратил внимание на машину, тянувшую прицеп со спортивной парусной лодкой, которая живо напомнила ему о прошлом.

Он отошел от окна и направился к сейфу, стоявшему в углу скромно обставленного служебного кабинета. Открыл тяжелую дверцу и не спеша вынул папку с особо важными документами, над которыми предстояло еще немало поработать. Бросил мимолетный взгляд на пистолет, лежавший на верхней полке сейфа, вспомнил, что хотел потренироваться в стрельбе на прошлой неделе. Но из этого ничего не вышло. Все свободное время был занят подготовкой к турниру по дзюдо, в котором его клуб защищал чемпионский титул.

Вынув из папки один из документов, поручник Янчак снова подошел к окну. На улице было безлюдно, магазины еще закрыты. Город словно вымер, и лишь появлявшиеся изредка на магистрали машины с туристами рассеивали возникавшее у поручника чувство одиночества.

Хенрык бросил взгляд на свой «фиатик», припаркованный на служебной стоянке. Подумал, что его «автомалюха» так разогреется в течение дня на ярком солнце, что невозможно будет дотронуться до кузова.

На магистрали снова появилась машина с парусной лодкой на прицепе. На этот раз поручник не отошел от окна, а внимательно проводил ее глазами, пока она не скрылась из виду.

Он подумал, что прошел уже год, как случилась эта неожиданная трагедия с его Ирэной. И он до сих пор не может забыть той злополучной парусной лодки, послужившей причиной гибели девушки.

С тяжелыми мыслями поручник Янчак отошел от окна. Усевшись за стол и собравшись с мыслями, начал просматривать содержимое папки. На ее лицевой стороне было вытеснено наименование управления службы безопасности и гриф «Секретно».

На одном из документов красными чернилами размашистым почерком майора Сливки было написано: «Операция «Альфа». Каждое дело, с которым сталкивалась служба безопасности, получало условное наименование. «И если сам шеф лично установил кодовое обозначение, это значит, что необходимо обратить особое внимание на эту операцию», — подумал поручник.

С оперативными документами, находившимися в папке, Янчак предварительно ознакомился еще два дня назад. За это время он успел навести некоторые справки, уточнить факты, выяснить обстоятельства дела, собрать нужную информацию, посоветоваться с экспертами. Необходимые выводы и предложения он изложил в своем заключении, которое было приложено к основным документам по делу «Операция «Альфа». Однако все это еще не раскрывало до конца деятельность вражеской агентуры и размеров опасности, угрожавшей польскому государству. По мере дальнейшего изучения документов и анализа фактов возникало все больше непредвиденных вопросов и проблем в осуществлении этой весьма сложной операции.

И, уже в который раз раскрывая перед собой папку с документами, касавшимися операции «Альфа», Хенрык не надеялся открыть в них что-нибудь новое. Однако как магнитом его тянуло к таинственной папке с грифом «Секретно», как будто там содержался ключ к раскрытию действий вражеской агентуры.

Он чувствовал, что имеет дело с опытным противником, готовым на любое преступление, чтобы выполнить задание своего разведцентра.

Вчитываясь в документы, поручник заметил, что вверху первого машинописного листа было обозначено: «Напечатано в трех экземплярах». Ниже указано наименование вышестоящей организации, отдела с пометкой шифровальщика: «Расшифровал… число… месяц… год… время…» Далее следовал краткий машинописный текст:

«По всей вероятности, появление агента западной разведки ожидается на территории вашего округа. Приказываю принять необходимые меры для пресечения его действий. Информируйте о ходе выполнения задания. О результатах доложить немедленно».

Подпись шефа.

«Если документ напечатан в трех экземплярах, — рассуждал Янчак, — видимо, нет ясности в определении конкретного места действий вражеского агента, заброшенного на территорию Польши».

Задумавшись, Хенрык отложил в сторону сообщение шефа и углубился в чтение других материалов. Особое внимание привлекла перехваченная службой безопасности шифрограмма из центра вражеской разведки, в которой сообщалось:

«Френд. — Приблизительное время приезда Альфы — между двадцатым и тридцатым. Прибудет в один из районов, указанных в предыдущей телеграмме. Альфа следует кружным путем. Располагает особо важными документами, к которым у меня не было доступа. Настоящее имя агента и цель его приезда — согласно паролю, на месте. Дай подтверждение. Френд».

В подобных случаях все сообщения, как правило, шифруются или кодируются, о чем свидетельствует поставленная спецслужбой печать о дешифровке информации вражеского разведцентра.

Ниже депеши Френда твердым, выразительным почерком дописано:

«Указанные районы в предыдущем сообщении Френда: 18, 19 и 128».

Дата, подпись.

Поручник Янчак прочитал другую телеграмму:

«Френд. — Альфа выезжает сегодня. Повторяю — сегодня. Дай подтверждение».

И еще:

«Не получил подтверждения на предыдущее сообщение. Альфа уже в пути. Следует через Мадрид — Женеву. Появится в одном из трех ранее указанных районов. Это агент со специальным заданием. Френд».

Янчак еще раз внимательно вчитался в текст сообщения вражеского разведцентра. «Может, за этими словами скрывается особо важное разведывательное или диверсионное задание, которое получил агент, например, своими коварными действиями нанести удар в одном из важных стратегических районов страны? Струсит он или, хладнокровно выполнив задание своих шефов, будет выжидать удобного момента, чтобы возвратиться обратно в свое логово на Западе? Какие у него явки, связи в Польше? Кто его сообщники?» — упорно размышлял поручник.

Последняя расшифрованная телеграмма Френда указывала на поспешность и скрытность действий вражеского агента. Она вызывала настороженность и необходимость принятия срочных мер для его обезвреживания. В частности, в телеграмме указывалось:

«Информация об Альфе. — Специалист-электронщик. Много лет занимался системами радиоэлектронной связи. Выезд Альфы осуществляется под особым секретом. Время его пребывания в районе выполнения задания будет исчисляться несколькими часами. Альфу опознаете по его действиям. Повторяю: время акции Альфы будет исчисляться несколькими часами. Мне не известно, какая радиоэлектронная аппаратура имеется в его распоряжении. Возможно, он получит ее на месте, по прибытии в Польшу. Дайте подтверждение, Френд».

Это все, чем располагал поручник Янчак. Если деятельность агента в Польше продлится несколько часов, то она несомненно хорошо подготовлена и тщательно спланирована, а задание соответствует технической подготовке Альфы.

«С какой целью вражеская разведка засылает к нам подобного агента? — размышлял поручник. — Может, она намеревается убедить польскую службу безопасности в том, что в Польше нет других западных агентов? А если и имеются, то, видимо, они не в силах выполнить данное задание? А может, в задачу входит только выполнение одноразовой операции, которую не хотят поручать своему постоянному резиденту в Польше? Однако какая же это может быть «одноразовая операция»? Какую радиоэлектронную аппаратуру и у кого может получить агент Альфа на месте, по прибытии в Польшу? Может, это какое-нибудь особое электронное устройство, которое было заранее завезено и укрыто зарубежными спецкурьерами под видом туристов или торговых представителей в Польше?

Располагает ли вражеский агент каким-либо оружием? По-видимому, нет, ибо за последнее время западные разведки предпочитают не вооружать своих агентов, засылаемых за границу с целью сбора информации. Если не считать, на случай провала, ампулы с цианистым калием. Как обычно, оружием снабжают тех агентов, которым поручено кого-то выкрасть из страны и вывезти на Запад. Например, какого-нибудь известного польского ученого или видного специалиста в области электроники или атомной энергетики».

Мысли поручника Янчака постепенно выстраивались в определенную систему. Вражеский разведцентр, скорее всего, намеревался похитить какого-нибудь польского эксперта, в течение нескольких часов принудить его к выдаче государственной тайны и заставить впоследствии работать на западную разведку. «Но это слишком опасно для вражеского агента, действующего на территории Польши», — размышлял поручник.

В папке с документами по операции «Альфа» находились также заметки Янчака, напечатанные на пишущей машинке. Они касались его бесед с офицером, занимавшимся вопросами охраны оборонных объектов и электронных предприятий, расположенных в районе, где предполагалось появление вражеского агента. На этих объектах и предприятиях работали сотни инженеров и научно-технических работников. Каким образом обеспечить их безопасность? Как угадать, на кого из них может выйти Альфа? Сотрудник службы безопасности, отвечавший за охрану этих важных оборонных объектов и промышленных предприятий, также работал без устали. Он старался определить, кто из польских изобретателей в области электронной техники мог стать жертвой вражеской агентуры.

Хенрык еще раз внимательно просмотрел материалы, присланные из центральной картотеки службы безопасности на лиц, которые по своим данным в чем-то походили на ожидаемого агента Альфу.

Раздался телефонный звонок, поручник поднял трубку.

— Через десять минут вас приглашает шеф, — послышался голос секретарши майора Сливки.

Поручник еще дважды с кем-то переговорил по телефону по делу Альфы. Потом, не торопясь, сложил папку с документами и убрал в сейф.

Войдя в кабинет шефа, поручник Янчак представился по уставу.

Майор Сливка, плотный пятидесятилетний мужчина, сидел за журнальным столиком возле письменного стола и о чем-то разговаривал с офицером в авиационной форме. Увидев поручника, майор встал и крепко пожал ему руку.

— Капитан Срока, поручник Янчак, — без лишних слов представил он их друг другу.

В кабинете шефа равномерно работал кондиционер, шума которого Янчак не переносил.

— Янчак, скажите секретарше, чтобы она не соединяла меня ни с кем в течение сорока минут, — приказал шеф. — А теперь, друзья, может, чего-нибудь выпьем?

— Апельсинового сока, — попросил Янчак.

— Чашечку кофе, — добавил капитан Срока.

Елена, секретарша, подала поручнику апельсиновый сок, а капитану — крепко заваренный кофе, аромат которого наполнил кабинет. Хенрык заметил, что шеф выглядит усталым, под глазами у него появились темные круги, видимо, майор много работал над планом предстоящей операции. Секретарша поставила перед шефом стакан с водой. Тот бросил в него две белые таблетки и стал задумчиво пить небольшими глотками, после чего сказал с усмешкой молодым офицерам:

— Подсаживайтесь ближе, какого дьявола вы так смотрите на меня! Я все думаю над предстоящей операцией. — С этими словами шеф повернулся в сторону поручника и без особого вступления, как бы продолжая прерванный разговор, произнес: — Я до конца еще не уверен, что вражеский агент приезжает в Польшу с целью разведки дислокации наших войск и оборонных объектов. Однако сотрудники службы армейской контрразведки другого мнения и для принятия соответствующих мер прислали к нам своего представителя, капитана Сроку. — Майор на мгновение замолчал.

— Какие будут указания, товарищ майор? — спросил поручник.

— Янчак, во-первых, оставьте свой официальный тон, а во-вторых, не спешите, — осадил его шеф. — По мнению представителя армейской контрразведки, замысел вражеского разведцентра более опасен, чем мы думаем. Поэтому мы должны объединить наши усилия и подготовить такую контроперацию, которая обезвредила бы действия агента, засылаемого в Польшу.

Капитан Срока как будто ждал этого момента и в подтверждение слов майора высказал свои предположения:

— Что нас поразило в сообщении Френда относительно Альфы? То, что во всех трех районах, указанных в телеграмме, будут проводиться в ближайшие дни учения войск противовоздушной обороны Польши. И, нужно полагать, это не случайное совпадение. И наконец, уже несколько лет подряд, как нам известно, подобными учениями крайне интересуются штабы авиационных войск стран НАТО.

— Вы служите в войсках ПВО? — спросил Янчак.

— Да, — ответил капитан.

— Тогда как понимать ваше выражение «интересуются штабы авиационных войск стран НАТО»? Что, они уже имеют специальную агентуру в Польше? — не унимался поручник.

— В этом нет необходимости, ибо их интересует то, что возможно наблюдать издалека. Современная авиация насыщена такой электроникой и вычислительной техникой, что нет необходимости выяснять на месте, какая ракета и где находится на боевом дежурстве или сколько истребителей-перехватчиков дежурит в воздушном пространстве.

— А что это за учения? — продолжал выяснять поручник.

— Войск ПВО, — ответил капитан.

— И что, эти учения так важны? Чем они могут заинтересовать вражескую разведку? — бросил с нетерпением Хенрык.

— Бывают, конечно, и более важные учения войск, чем эти. Но, видимо, тактика воздушных боев на современных самолетах и задействованные при этом средства связи в немалой степени интересуют западные разведки и штабы соответствующих войск стран НАТО, коль они засылают к нам на этот раз специального агента, — уточнил капитан Срока.

Майор молча наблюдал за беседой двух молодых офицеров, и его удивляла некоторая резкость ответов капитана.

— Неужели противник, планируя разведывательную операцию, исходил из предположения, что мы не будем бдительно охранять свои военные секреты? — не унимался Янчак.

— Не думаю, что они надеются на нашу беспечность. Однако учения охватывают несколько летно-тактических приемов, которые входят в общий комплекс боевой подготовки наших летчиков, с использованием новейших электронных приборов, — продолжал пространно объяснять капитан. — Это не может не интересовать военную разведку противника. Кроме того, следует принять во внимание, что на этих учениях будут задействованы наши лучшие боевые летчики, передовые эскадрильи. Словом, намечается большая концентрация боевых машин с новейшим электронным оборудованием в ограниченном воздушном пространстве, в необычном для войсковых учений районе. И если вражеской разведке удастся что-либо перехватить при помощи радиоэлектронной аппаратуры или засечь на своих радиолокационных экранах, то им станет многое известно о тактике боя наших пилотов, о летных качествах самолетов и некоторые данные электронного оборудования нашей противовоздушной обороны. Поэтому мы не должны допустить, чтобы вражеский агент получил какую-либо информацию об этих учениях.

На некоторое время в кабинете воцарилось молчание.

— Если бы имелись веские доводы, что Альфа действительно получил задание на месте добыть разведывательные данные в этой области, — медленно начал майор, — целесообразно было бы перенести тактические учения ПВО в какой-нибудь другой район, а в тех трех районах, которые известны вражескому агенту, провести ложные учения, предоставив противнику возможность получить фальшивые данные о нашей ПВО. Но располагаем ли мы для этого достаточным временем? Кажется, учения начинаются уже сегодня, капитан?

— Так точно, сегодня, — подтвердил Срока.

— Возможно, произошла утечка секретной информации о месте и времени начала учений, коль именно в этот момент забрасывается к нам специальный агент? — спросил шеф.

— Это исключено, ибо учения войск ПВО будут проводиться открыто. Приглашена пресса и телевидение, в том числе и некоторые иностранные корреспонденты. Армейские газеты обещали демонстрацию успехов хорошо известных по боевой выучке пилотов… Летно-тактические учения и завоевание первенства в мастерстве ведения воздушного боя — это подведение итогов усилий многих людей. И не только пилотов, но и механиков, техников и инженеров по вооружению, специалистов — ракетчиков, электронщиков, расчетов радиолокационных станций, и прежде всего — руководителей полетов, которые направляют боевые самолеты на цель, — объяснил капитан Срока.

— А вы, товарищ капитан, прибыли к нам с каким-нибудь конкретным заданием? — прямо спросил Янчак.

— Да.

— С каким, если не секрет?

— Мне поручено командованием представить вам версию нашей армейской разведки, из которой следует, что Альфа забрасывается к нам с целью добыть секретные данные о дислокации и действиях войск противовоздушной обороны Польши. Учения войск ПВО будут проходить в районе сто двадцать восемь, именно в том месте, которое указано в телеграмме вражеского разведцентра за подписью «Френд». В двух других районах, сообщенных Френдом, еще вчера был закончен отбор летных подразделений ПВО для участия в предстоящих учениях. В нашем авиаполку будет показана на учениях техника и тактика высшего пилотажа при ведении воздушного боя, с применением нового электронного оборудования, где будут задействованы но только ракеты, но и весь комплекс ПВО. Кроме того, вражеский агент не может не принимать во внимание благоприятный доступ в район учений. Мне лично не известны меры, которые будут предприняты спецслужбами для охраны района учений, но географическое положение нашей части весьма затрудняет эту задачу. Когда-то тут было безлюдно, а сейчас здесь обширный район для отдыха трудящихся. Лесные массивы, водоемы, санатории, дома отдыха, кемпинги, масса туристов. В связи с этим нам очень нужна ваша помощь, товарищ майор.

— Все, что в наших силах, сделаем, хотя я не волшебник… Какие дополнительные данные об Альфе вы имеете?

— К сожалению, пока никаких. Но полагаем, что их доставит сам агент, — неопределенно ответил капитан.

Ответ капитана не удовлетворил Янчака. Он посмотрел на шефа в ожидании, что скажет тот.

Майор Сливка неподвижно сидел в кресле, как будто его интересовал только стакан с водой и лекарством, которое он пил небольшими глотками. На его бледном, осунувшемся лице были заметны следы недомогания.

— Из чего состоит противовоздушная оборона Польши? — прервал молчание Янчак.

— Из реактивной авиации и, главным образом, из истребителей-перехватчиков и штурмовиков, которые являются дополнительным боевым средством к ракетной обороне. И далее, ПВО состоит из ракетных войск и, что не менее важно, из радиотехнических подразделений, оснащенных электронными устройствами.

— Почему именно «не менее важно»? — допытывался поручник.

— Без электроники даже современный истребитель становится слепым, а ракеты не достигнут цели. Радиотехнические войска — это не только связь, но и средства дальнего обнаружения и предупреждения. Думаю, в этом кабинете излишне доказывать, какое все это имеет значение для обороноспособности страны.

— Принимается ли во внимание то, что агент Альфа является специалистом-электронщиком и может распознать любой род наших войск ПВО? — задал вопрос майор Сливка.

— Да. Но мне неожиданно пришла в голову одна мысль. Среди разнообразных летно-тактических приемов на учении будет отрабатываться одно новшество, которое мы называем «радиолокационной цепочкой»…

Майор нетерпеливо прервал капитана Сроку:

— Товарищ капитан, все, что вы рассказываете, очень интересно, но мы должны рассмотреть более конкретные проблемы, касающиеся операции «Альфа». Предположим, что вражеский агент направляется в район расположения наших войск ПВО. Но с какой целью? И не может ни противник воспользоваться кем-то другим для выполнения задания? Скажем, таким же агентом, как и он, но давно внедрившимся в Польше?

— Видимо, такого агента нет, коль вражеская разведка забрасывает в нашу страну специалиста в области электроники, — объяснил капитан.

— Это малоубедительно, — возразил майор Сливка. — Известно, что вблизи наших границ кружит немало военных самолетов и кораблей противника, оснащенных электронной аппаратурой для шпионажа. В странах НАТО базируется достаточно всевозможных радиолокационных и других установок, используемых для военной разведки. И какой смысл, в таком случае, вражеской разведке забрасывать в нашу страну специального агента? Ведь не для того же, чтобы он собрал разведывательную информацию, которую можно добыть при помощи электронных устройств на безопасном расстоянии?

— Ответ на это, товарищ майор, может быть простым, — заметил капитан. — Получить исчерпывающую разведывательную информацию противнику на большом расстоянии при нашем противодействии просто невозможно. Для регистрации особо важных данных, касающихся нашей армейской связи, необходимо воспользоваться на месте чем-то вроде радиопеленгации. Некоторые называют это просто «экраном», отражающим сигналы, которые можно направить на антенны чувствительной радиоэлектронной аппаратуры противника, установленной, скажем, на разведывательном самолете или подводной лодке.

— Хорошо. Допустим, что агент Альфа имеет основательные причины, чтобы появиться в Польше именно в то время, когда будут проводиться учения войск ПВО. Но тогда он должен располагать специальной радиоэлектронной аппаратурой, чтобы не только засекать сигналы связи нашей ПВО, но и передавать их в свой разведцентр. Не исключено также, что он, как специалист-электронщик, будет пытаться ввести в заблуждение нашу контрразведку, — заключил поручник Янчак.

В кабинете шефа снова воцарилось молчание.

— Не говори об Альфе «он», ибо агентом может быть и женщина, новоявленная Мата Хари, — с иронией заметил майор.

— Я хотел бы уточнить, что означает тот «радиолокационный прицел», ради которого, как главной цели, должен прибыть в нашу страну агент Альфа, — с упорством продолжал настаивать Янчак.

В его тоне чувствовалась природная любознательность и непременное желание выяснить все до конца, чтобы не было никаких неясностей в этом щекотливом деле. Лишь только тогда он позволит себе высказать определенное мнение и внести свои предложения. Его продолжали беспокоить многие вопросы, на которые он не получил вразумительных ответов от капитана Сроки. А самоуверенность капитана все больше раздражала его.

— Радиолокационный прицел входит в игру тогда, когда необходимо соблюдать радиомолчание. Когда группа самолетов выполняет боевое задание, следуя один за другим на таком близком расстоянии, что взаимно направляют друг друга на определенную цель. В это время пилот видит только, как говорится, «птичку в прицеле», — попытался объяснить капитан.

Янчак кивком дал понять, что ему теперь стало ясно, чем грозит выход из строя радиолокационного прицела на истребителе в подобной боевой ситуации.

— Вероятно, это один из важных факторов, на который пилоты должны обращать особое внимание на летно-тактических учениях, приближенных к боевым условиям, — отозвался майор, крепко сжимая своя большие ладони на письменном столе.

— Почему, товарищ капитан, вы думаете, что Альфа появится именно в расположении войск ПВО? — продолжал допытываться Янчак.

— Неожиданно увеличилось количество боевых кораблей и самолетов НАТО вблизи наших воздушных и морских границ. Например, появился самолет типа «Атлантик», оснащенный радиоэлектронной и другой сверхчувствительной аппаратурой. За последнее время они усилили патрулирование с целью наблюдения за действием наших армейских средств связи. Противник прекрасно понимает, что более точную информацию возможно перехватить только в том случае, если он воспользуется специальным прибором, который условно я назвал «экраном», — объяснил капитан Срока.

Поручник Янчак снова в мыслях возвратился к тому, что часть войск ПВО — это только фрагмент района, который должна охранять его служба безопасности. Он с тревогой думал о том, что может случиться, если все внимание будет обращено только на район учений войск ПВО, а вражеский агент Альфа будет свободно оперировать против других оборонных объектов.

— Я просил бы капитана Сроку ответить еще на один вопрос. Коль мы не исключаем появления вблизи нашего воздушного пространства нежелательных для нас самолетов противника типа «Атлантик», то какую скорость могут развивать наши истребители-перехватчики «миги»? — спросил Янчак.

— Понимаю, к чему вы клоните, поэтому объясняю, что наши перехватчики могут развивать скорость более двух тысяч километров в час, о других боевых данных «мигов», видимо, нет надобности говорить. Во всяком случае, эти машины быстрее любых разведывательных самолетов противника. Однако должен напомнить, что каждый их самолет или корабль может свободно находиться в международной воздушной зоне или на море за пределами наших территориальных вод, достигающих двенадцати морских миль в глубь Балтики. В случаях нарушения этих зон самолетами или кораблями противника, как правило, принимаются надлежащие предупредительные меры нашим военно-морским флотом или пограничными войсками, а в воздушном пространстве — войсками ПВО Польши.

Майор Сливка, допив свое лекарство, подвел итоги беседы:

— Все наши рассуждения, предположения, обмен мнениями были весьма полезными, но они, к сожалению, не выяснили до конца истинных намерений вражеского агента. Понятно, что среди оборонных объектов, против которых он может начать разведывательную операцию, находится также и часть войск ПВО. Однако пока мы не будем иметь веских доказательств того, что Альфа намеревается появиться именно в районе расположения этой части, мы, товарищ капитан, к сожалению, не сможем оказать вам большей помощи в охране, чем другим оборонным объектам. Надеюсь, мое мнение ваше командование встретит с должным пониманием, с учетом сложившейся ситуации.

— Конечно, товарищ майор, — согласился капитан. — Тем более что ваша служба располагает небольшим количеством оперативных сотрудников. Да и наша часть, как я уже говорил, расположена в многолюдной зоне отдыха, вблизи гражданского аэропорта, словом…

Майор Сливка прервал капитана:

— В подтверждение того, что вы меня поняли, я решил прикомандировать к вам для сотрудничества нашего лучшего офицера, поручника Хенрыка Янчака.

— Благодарю вас, товарищ майор… — В голосе Сроки появились неуверенные нотки. Он окинул Янчака проницательным взглядом своих серых глаз. — А кого еще кроме поручника?

— Никого. Вы же знаете, товарищ капитан, как мало у нас оперативных работников.

— Да, но вокруг нашей части большая зона отдыха, много гражданских построек, огромное количество отпускников и туристов…

Майор снова прервал капитана:

— Когда узнаете поручника Янчака в работе, будете ценить его так же, как я. А что ты скажешь, Янчак?

Поручник обернулся к капитану:

— Вы имеете в виду зону отдыха в районе Гняздово?

— Да.

— Это более десяти километров от Балтики?

— Верно.

— Никогда там не был. Вы говорите, что это модный курорт? С каких это пор авиационные части стали дислоцироваться на курортах, а потом вы вынуждены бить тревогу, что кто-то подозрительный крутится у них под носом?

Вместо ожидаемой резкой реакции капитан Срока только усмехнулся и с иронией ответил:

— Вы, товарищ поручник, упустили одну важную деталь: наша армия тесно связана с народом, активно поддерживает контакты с общественностью. И это не шаблонная фраза. Это наша действительность. А кроме того, как только вы увидите этот чудесный уголок Польши, с его обширными лесами и озерами, то еще не раз пожалуете к нам на отдых с палаткой и удочкой.

Янчак намеревался было сказать, что не хватало еще здесь, в кабинете шефа службы безопасности, проводить вербовку туристов, но воздержался и промолчал. Срока оперировал конкретными фактами, и ему, поручнику, не было смысла сердиться, тем более что в душе он был согласен с ним. Да и шеф доверил ему, Янчаку, сотрудничать с капитаном Срокой в деле государственной важности.

Майор Сливка поудобнее уселся в кресле, вытянув затекшие ноги.

— Я думаю о том, в качестве кого явится Янчак в войсковую часть, — произнес он вполголоса.

— В общем-то, поручнику нет смысла появляться в расположении нашей части, — ответил капитан Срока.

— Следовательно, вы исключаете возможность появления агента Альфы непосредственно у вас? — спросил шеф.

— Да, я убежден в этом, ибо полагаю, что агенту нет надобности проникать непосредственно на территорию расположения нашей войсковой части, — ответил капитан. — Если Альфа направляется в Гняздово, то вся его разведывательная деятельность будет осуществляться где-то вблизи нашей части, в оживленном месте, где бывает много отдыхающих. Именно такое место является более безопасным для действий Альфы, — повторил капитан, как будто хотел преодолеть этим недоверчивость своих собеседников. — Поэтому Янчак более полезен будет не в части, а за ее пределами.

Поручник с сомнением выслушал все эти доводы. Он скептически относился к людям, которые слишком уверены в непогрешимости своих рассуждений и преждевременных выводов. Как правило, подобные люди терпели поражение в сражении с противником.

— Итак, решено, что поручник Янчак, как только внедрится в курортной зоне вблизи вашей части, сразу же приступит к действиям согласно разработанному плану, — заключил майор Сливка. — Вы, товарищ капитан, прибыли к нам на машине?

— Нет. Самолетом.

— Лучше было бы располагать своей машиной, — заметил Янчак.

— При необходимости она вам будет выделена на месте, с гражданским номером, — ответил капитан. — Есть еще вопросы?

— Нет.

Поручник встал. Он не чувствовал еще полного удовлетворения от состоявшегося обмена мнениями относительно предстоящей операции.

Этот капитан из авиачасти слишком высокого мнения о себе, не производит он и впечатления искреннего и покладистого в повседневных контактах человека. Бросив взгляд на хмурое лицо шефа, поручник подумал, не сложилось ли подобное мнение о капитане и у него.

— Мне из дома захватить какие-нибудь туристские принадлежности? — спросил Янчак.

— Это лишнее. Возьмите только немного личных вещей… свитер, сорочку, бритву и другие туалетные принадлежности. Итак, я жду вас, товарищ поручник, в Гняздове, — ответил капитан.

— Разрешите начать подготовку к отъезду? — обратился Янчак к шефу. — Кому прикажете передать папку с документами по делу «Операция «Альфа»?

— Передадите лично мне. — По голосу шефа не чувствовалось, что на этом все закончилось и Янчак может покинуть кабинет, поэтому поручник ждал последующих распоряжений.

— Разрешите, товарищ майор, задать еще один деликатный вопрос? — прервал тишину капитан Срока.

— Слушаю.

— Скажите, поручник Янчак женат?

На лице майора появилось на миг выражение недоумения. Несколько помедлив, он сказал:

— Янчак, вопрос касается вас, отвечайте.

Хенрык пристально посмотрел на капитана, но не обнаружил на лице последнего ни чрезмерного любопытства, ни иронии.

— Нет, я не женат.

— А невеста есть? — допытывался капитан.

— Вы что, сговорились? — вспылил Хенрык.

Майор изредка выражал ему сочувствие по случаю гибели его невесты Ирены. Но сейчас такое впечатление, будто они с капитаном о чем-то заранее договорились и бередят незажившую рану.

— Янчак, не волнуйтесь, эти личные вопросы только для дела, — пытался успокоить его майор.

Поручник, не сразу успокоившись, ответил немногословно:

— Невесты… пока нет, и прошу вас, капитан, не задавать мне больше подобных вопросов.

— Я не хотел вмешиваться в вашу личную жизнь, Хенрык. Мне только необходимо уточнить, с кем вы пожалуете в зону отдыха. Сейчас в разгаре курортный сезон… а тут вдруг появится одинокий молодой человек. Наконец, вражеский агент тоже себе на уме, внимательно наблюдает, кто вокруг него, и делает из этого необходимые выводы.

— А если агентом окажется молодая привлекательная женщина, что тогда? — с иронией спросил Хенрык.

— Это ничего не меняет. Наоборот, может только осложнить решение нашей задачи. Так что прошу вас помнить об этом, поручник Янчак.

— Будьте спокойны, не забуду.

По тону поручника чувствовалось, что он на все согласен, хотя и не в восторге от нравоучений капитана Сроки. Янчак направился было к выходу, но услышал голос шефа:

— Слушай, сынок, в предложениях капитана Сроки, конечно, есть некоторые неясности, но в целом они заслуживают внимания. Как тебе кажется?

— Если меня будет сопровождать случайная особа, то трудно будет сохранять конспирацию.

— А кто говорит о случайной особе? — возразил Срока. — Не следует спешить, все необходимо серьезно продумать.

Хенрык только пожал плечами, ему явно не понравился выпад капитана.

— Может быть, у капитана есть на примете девушка, которая согласилась бы поехать на отдых и жить в одной палатке с холостым мужчиной? — с иронией спросил поручник. — Лично у меня такой девушки нет, и будет лучше, если мы оставим эти наивные рассуждения. Борьба с опытным агентом требует более серьезных мер…

— И вы, поручник, думаете, что это задание могут выполнить только мужчины? — с усмешкой прервал его капитан.

— Минуточку, Янчак. У тебя что, есть возражения против планов капитана? — спросил майор.

— Нет. Жалею только, что заранее не наметил особу прекрасного пола, о которой мы так дискутируем, как будто бы только от нее зависит успех выполнения нашей операции!..

Янчак хотел было еще кое-что добавить, но внезапно осекся: в предложениях капитана Сроки есть то, чего он, Янчак, недопонимает? Может, в шифровках Френда капитан вычитал что-то такое, на что он не обратил внимания? Не может быть! Разумеется, для связи с капитаном Срокой и шефом необходимо иметь при себе доверенного человека. Но почему именно женщину?!

— Думаю, будет лучше, если особой, с которой мне предстоит сотрудничать, займется капитан Срока, — примирительно сказал Янчак.

Но шеф решительно возразил:

— Нет, Янчак! Что бы ты там ни думал, а это дело возьмешь на себя.

— Слушаюсь, товарищ майор. Через час буду готов к отъезду, — отрапортовал поручник Янчак и вышел из кабинета.

Офицеры молча проводили его взглядом.

«Кажется, шеф нашел удобный случай, чтобы под предлогом служебного задания оказать мне мужскую услугу, — подумал Хенрык. — Только этого мне сейчас и не хватало!» В душе его еще не зарубцевалась рана в связи с гибелью Ирэны.

 

2

В этот же день, ранним утром, в Гняздове, в районе расположения части войск противовоздушной обороны страны, из четырехэтажного жилого блока выбежали двое молодых людей.

Небо было голубым и безоблачным, предсказывавшим солнечный летний день. От удаленного в трех километрах аэродрома доносился глухой рокот авиамоторов.

— Быстрее! — крикнул Франек Сцещняк.

— Потише! Не шуми! — предупредил его Збышек Сосновский, указывая на дома с открытыми окнами на противоположной стороне асфальтированного шоссе, ведущего к воеводскому центру.

С теннисного корта, расположенного между деревьями, доносились звуки ударов ракеток.

— Как всегда, опаздываем, — недовольно пробурчал Збышек.

— А я что тебе говорил? Чтобы занять место на теннисном корте, нужно вставать в четыре утра, — укоризненно ответил Франек.

Оба молодых парня сделали глубокий вдох и выдох и начали на месте выполнять спортивные упражнения: приседали, взмахивали руками, бежали, высоко поднимая колени, и снова приседали…

— Если нам не повезет в авиации, то мы с успехом можем выступать в балете, — пошутил Збышек.

Протоптанная дорожка возле автобусной остановки и бензоколонки тянулась вниз, под горку, в сторону живописного озера, окруженного густым лесом.

— Посмотри, они уже на месте! — воскликнул Франек.

И действительно, на деревянном причале стояло несколько молодых людей. Некоторые из них перескакивали с одной моторной лодки на другую. На воде у пристани колыхались причаленные парусные лодки и байдарки.

Обычно в такой ранний час на приозерном пляже бывает безлюдно. Однако на этот раз какая-то девушка уже плескалась в бассейне, который был отгорожен от глубины веревкой, закрепленной между красными буями. Девушка держалась уверенно, иногда уходила под воду и, вынырнув, вновь плыла классическим стилем.

На сторожевой вышке в это раннее утро еще не было дежурного спасателя, поэтому разрешалось купаться только вдвоем, подстраховывая друг друга.

Збышек заметил еще одну девушку, плескавшуюся в воде недалеко от берега.

— Это студентки из педагогического института, — сказал Франек. — Они отдыхают в нашем корпусе.

— Нужно предупредить их об опасности нападения местных «пиратов», которые здесь усердно охотятся на молодых девушек, — с усмешкой проговорил Збышек.

Вдали в утренней мгле маячил белый парус спортивной яхты. Окружавший озеро лес оглашался птичьим щебетаньем. Легкий ветерок шевелил листву на деревьях. Лучи восходящего солнца пробивались сквозь чащу леса и падали на гладкую поверхность озера.

— Тогда поспеши к ним. Думаю, одна из них наверняка не боится «пиратов», — ответил Франек.

Однако Збышек продолжал пристально наблюдать за яхтой, маячившей вдали от берега.

— Друзья, не задерживайтесь! Что вы там застряли? — прокричал кто-то из отдыхающих, готовивших на берегу к спортивным соревнованиям на озере моторные лодки и водные лыжи.

— Плавать по озеру разрешено только с семи утра. Мы еще успеем! — громко ответил Франек. — Неужели и такую жару могут состояться учения с запуском ракет по воздушным целям? — обратился он к Збышеку.

— В высотных скафандрах пилоты будут чувствовать себя как водолазы, — ответил Збышек, не отрывая глаз от озера.

— Я не о том. Боюсь, как бы электронные дешифраторы фотоснимков не подвели.

— Не подвели? Дешифраторы? — Збышек оторвал взгляд от яхты, хотя чувствовал, что на ее борту творилось что-то неладное. Он пожалел, что при нем не было бинокля.

— Разве тебе неизвестно, что может случиться в такую жару? Даже кинопленку невозможно будет потом прочитать, — заволновался Франек. — Необходимо доложить командиру полка и попросить, чтобы он дал распоряжение полевой фотолаборатории работать и ночью, когда будет немного прохладней.

— Хорошо, только сначала я спрошу наших парней из фотолаборатории, что они думают по поводу этого.

Збышек прервал на этом разговор и направился к группе отдыхающих, которые все еще возились с моторными лодками и водными лыжами.

В часть прибывали пилоты из соседнего полка, а так как до начала учений оставалось еще время, было решено провести спортивные соревнования по водным лыжам. Пусть пилоты немного отвлекутся от предстоящих испытаний.

Все они были готовы показать свою боевую выучку, совершенное владение современной боевой техникой. Чтобы достигнуть этого, каждый пилот упорно овладевал не только управлением самолетом и сложной бортовой аппаратурой, но и тактикой современного боя с использованием боевых ракет. Поэтому нельзя допускать ни малейшей оплошности или непредвиденного случая, подобного тому, которого опасался Франек Сцещняк.

Комиссия части но отбору пилотов для участия в общепольских летно-тактических учениях войск ПВО должна получить от каждого летчика не менее шестнадцати доброкачественных аэрофотоснимков. Если фотокамеры, установленные на борту самолета, нечетко зафиксируют хотя бы несколько снимаемых объектов на земле или в воздухе, то пилот получит, согласно установленному регламенту, ноль зачетных очков. Это, в свою очередь, может отрицательно сказаться на общих результатах летно-тактических учений.

Поэтому понятна озабоченность Франека Сцещняка атмосферными условиями, в которых должны работать фотокамеры, установленные на борту самолета, подумал Збышек.

На предыдущих полковых учениях он переживал вместе с Франеком беспокойные минуты, когда ЭВМ заканчивала дешифровку полученных фотоснимков. И когда на указателе рядом с их фамилиями появились данные об отличных результатах фотоснимков, произведенных с борта самолета, они поняли, что будут защищать честь своего авиаполка на предстоящих зональных летно-тактических учениях войск ПВО.

А после этого, в случае успеха, будет открыта дорога для участия во всепольских учениях войск противовоздушной обороны, где соберутся лучшие пилоты страны.

Когда Збышек и Франек подошли к причалу, их шумно приветствовали собравшиеся:

— Где вы пропадали, друзья? Почему так поздно?

— Приветствуем вас, ранние пташки… Мы немного задержались… Наше внимание привлекли две прелестные особы…

Шум заводимых моторов заглушил эта слова. Збышек начал прилаживать водные лыжи.

Пилоты почти все были знакомы между собой еще со времен учебы в офицерском авиационном училища в Демблине. Теперь все они служили в разных авиаполках, между которыми должны развернуться соревнования на предстоящих летно-тактических учениях войск ПВО.

— Это твой приятель? — спросил кто-то Збышека.

— Это мой боевой друг, Франек Сцещняк. Думаю, с его помощью мы одержим победу и на водных соревнованиях.

— Это еще бабушка надвое сказала, — с иронией заметил один из пилотов другого полка.

После успешных полковых учений развернется борьба за титул «мастер воздушного боя». Четыре наилучшие машины примут участие в центральных соревнованиях. Это будет демонстрация боевой выучки трех пилотов, стартующих в групповом соревновании, а также одного пилота, борющегося за индивидуальную награду. И как всегда, к финалу придет тот, кто наберет в соревновании больше зачетных очков.

На общепольских учениях в борьбе за титул «мастер воздушного боя» необходимо также победить и тех пилотов, которые ранее завоевали этот титул и не участвуют в предшествующей напряженной борьбе.

Мастером воздушного боя считается не только пилот, набравший наибольшее количество зачетных очков, но и руководитель полетов. Владея сложной радиоэлектронной аппаратурой, имея теоретическую и практическую подготовку в области авиационной техники, он в значительной степени способствует выполнению боевой задачи пилота. Работая с большим напряжением, руководитель старается безошибочно направить своего пилота на цель. Даже малейшая ошибка в его работе может повлечь за собой не только потерю пилотом некоторых зачетных очков, но и выбытие его из соревнований. И тем более обидно бывает, когда это случается по вине ближайшего товарища по службе, с которым плечом к плечу идешь к познанию боевого левого мастерства, неважно, что один находится в воздухе, а другой — на земле со сложной радиоэлектронной аппаратурой. Чувство взаимного доверия — что твой ближайший товарищ по службе не подведет, сделает все возможное, чтобы обеспечить победу, — является первой и основной заповедью тех, кто обучался в авиационном училище в Демблине. И этой священной заповедью авиаторы руководствовались до конца службы в авиации, а может, и после выхода в запас. Поэтому не случайно мысль, не забыл ли он о чем-нибудь, не давала Франеку Сцещняку покоя. Его раздражало легкомыслие Збышека: перед ответственными соревнованиями занят какой-то яхтой, торчавшей на середине озера.

«Предпочитаю кататься в одиночку», — подумал Тадек Бараняк, дотронувшись ногой до водных лыж, разложенных на деревянном помосте.

Этот высокий блондин, отличный пилот, был главным конкурентом Збышека в его родном полку. Однажды Збышеку удалось опередить его и завоевать индивидуальный титул «мастер воздушного боя». Поэтому Тадек будет упорно вести «бой» на предстоящих учениях.

— Я вчера тренировался в дискотеке гарнизонного клуба, — проговорил один из молодых офицеров, руки которого были измазаны маслом: он разбирал карбюратор моторной лодки. — Рекомендую и вам, друзья! Всесторонне развивайте мускулы, крепите свои физические силы!

Ирония молодого офицера относилась к тем пилотам, которые все еще копались в моторных лодках, хотя в этом не было особой необходимости. Они просто в силу характерной для их профессии привычки хотели лично проконтролировать каждую деталь, чтобы убедиться в исправности мотора.

— Начинайте расставлять буи! — подал команду Збышек. — Но только так, чтобы можно было лавировать между ними, как в слаломе!

В глазах Збышека горел азарт, он готов был попробовать свои силы в воднолыжном спорте. И жалел только, что в соревнованиях не будет участвовать его главный соперник и претендент на первенство.

— Что это за «русалки» там плавают? — допытывался с любопытством Франек.

— Видимо, студентки из Слупска, — ответил кто-то из пилотов.

— Друзья, а не кажется ли вам, что наш прямой армейский долг поддерживать сердечные отношения с общественностью? — с иронией продолжал Франек.

— А если они в пенсионном возрасте? — шутливо предостерег Збышек.

— Не отчаивайтесь, друзья, на наш век девиц хватит… А ты, Збышек, затащил меня вчера к себе домой, вместо того чтобы блеснуть в летной форме в дискотеке гарнизонного клуба, — не унимался Франек.

— Может, этих «русалок» пригласить на водные лыжи? — предложил с усмешкой Збышек, заметив, что девушки закончили купание и, завернувшись в махровые халаты, направились к близлежащему лесу.

— На водные лыжи? К сожалению, это невозможно. У них там, в харцерском лагере, строгий распорядок дня. Если б это было в конце каникул, когда они закончат работу в лагере и начнут свободно отдыхать… — заключил Франек.

— Может, они и сейчас приняли бы нас в свою лагерную компанию? — улыбнулся Збышек.

— Товарищи офицеры, скоро семь! — напомнил Тадек, посмотрев на часы. — Пора! Болельщики затаив дыхание ожидают начала показательных выступлений!

— У нас всего четыре моторные лодки, поэтому будем действовать посменно: один — на лыжах, другой — в лодке, и наоборот, — предложил Збышек.

— Некоторые уже на старте…

— Кого ты имеешь в виду?

— Посмотри! — Тадек показал Збышеку на яхту с белым парусом, мерно раскачивавшуюся на середине озера.

Однако Збышек сменил тему:

— Подготовьте моторные лодки к спортивным соревнованиям так, чтобы наши коллеги из других авиаполков не имели бы с ними хлопот.

В прозрачно-голубом небе нарастал характерный для реактивных самолетов звук, который мгновенно перерастал в оглушительный грохот. Он доносился из-за леса, отделявшего зону отдыха Гняздово от военного аэродрома.

Это стартовало звено реактивных истребителей, которые вскоре появились в небе крыло в крыло, сверкая в лучах солнца серебристой поверхностью. За ними шли, как на параде, второе и третье звенья грозных машин.

— Прекрасно идут соколики, — проговорил Франек.

Збышек Сосновский также проводил взглядом истребители. Он знал, как высоко оценивает комиссия удачный старт и боевое построение звеньев в воздухе. Поэтому летчики, как правило, упорно отрабатывают на тренировках старт и посадку.

За каждые десять секунд задержки на старте пилот получает на учениях по нескольку штрафных очков. Так же строго оценивается комиссией и скорость боевого построения.

Потом судьи внимательно оценивают точность выхода на цель и быстроту готовности «пуска» ракет.

Кто знает, какую фантастическую скорость развивает реактивный истребитель, тот понимает, какие огромные усилия требуются от пилота, чтобы точно вывести самолет на цель.

Кроме того, в ходе летно-тактических учений оценивается еще и точность стрельбы после выхода самолета на цель. Это значит, что пилот должен показать свою боевую выучку, умело произвести демонстрацию ракетной атаки но цели. Предполагаемый пуск ракет регистрируют фотокамеры, установленные на борту самолета. Анализ снимков производится дешифровальными машинами по получении фотосъемочных материалов. При этом жюри берется во внимание динамика атаки или время, требуемое пилоту для боевого пуска ракет.

И наконец, судьи определяют техническую исправность самолета. При этом пилоту засчитываются штрафные очки, если его механик допустил оплошность или радиотехник выпустил в воздух машину с неисправно работающей аппаратурой.

Поэтому добросовестная работа всего коллектива людей, обслуживающих военную авиацию, — это гарантия успешного выполнения летчиками любого боевого задания.

И последнее, что требуется от пилота, наряду с глубокими техническими знаниями, высокой боевой выучкой, хладнокровием и трезвостью ума, — это умелая посадка самолета при выполнении сложных маневров и в любых экстремальных условиях. Известно, что пилот реактивного самолета, возвращающегося на землю с большой скоростью, герметически закрыт в своей кабине. Именно в этот момент летчик показывает свою профессиональную зрелость, умение управлять сложнейшими бортовыми приборами и поддерживать беспрерывную радиосвязь с наземными службами, сопровождающими самолет на посадочную полосу аэродрома.

Поэтому Збышек Сосновский, с виду целиком поглощенный подготовкой к показательным выступлениям на водных лыжах, ни на минуту не забывал, что уже через несколько часов он будет участвовать в первой фазе состязаний среди пилотов истребителей-перехватчиков.

Задание — перехват целей на низких, средних и больших высотах — не из легких, хотя уже не раз отработано в обстановке, приближенной к боевой. Атаки по целям будут производиться в дневных и ночных условиях.

Збышеку нравятся подобные учения, и в особенности тот миг, когда он обнаруживает и поражает цель «противника».

Он был уверен, что задание командования будет выполнено и на этот раз. Но в боевых полетах случается иногда то, чего Збышек всегда остерегался: штурмовая атака на высоте пятисот метров, где от пилота требовались неимоверное напряжение сил и знания, спокойствие и уверенность в управлении машиной и собственными нервами.

Почему подобные полеты считаются такими трудными?

Известно, что основной задачей войск ПВО является перехват вражеских самолетов в воздухе, вдали от цели, предупреждение их атаки на объекты, обозначенные на картах пилотов. Известно и то, что в боевую выучку пилота входит не только умелое управление самолетом и всеми бортовыми приборами, но и искусство ведения боя с противником в любых условиях.

Именно таким, теоретически подготовленным, пилотом и был Збышек. Однако на практике он не любил штурмовых атак, особенно ночных, и не потому, что они в основном ведутся на низких, опасных для жизни пилота высотах. Больше всего его беспокоила необходимость концентрации внимания в неслыханно ограниченное время при атаке.

Пилот, направляющий самолет на цель, должен обнаружить ее в какую-то долю секунды! При этом он должен учитывать, что цель, как правило, тщательно замаскирована. Поэтому боевые условия и непосредственный «бой» с «противником» до крайности осложняются. Штурмовая атака предусматривает бомбардировку и обстрел неуправляемыми ракетами «вражеского объекта». Поражение цели засчитывается судейской комиссией только в том случае, если ракеты взорвались не далее чем в пяти метрах от атакованного объекта!

Збышеку было хорошо известно, что большинство пилотов, участников предстоящих учений, умело владели своим оружием и точно, в доли секунды, могли поразить цель первым же ракетным залпом.

А умение пилотов-штурмовиков молниеносно появляться на сверхзвуковых скоростях над полигоном еще больше убеждало Збышека в боевом мастерстве его товарищей по службе.

И наконец, Збышек понимал, что нельзя рассчитывать на возможность случайных ошибок или слабость других пилотов, участников предстоящих учений, — полагаться нужно только на себя. К победе ведет одна дорога: как можно упорнее готовиться к предстоящим учениям. Збышека мучил вопрос, все ли он сделал? Сполна ли использовал предоставленные ему возможности на предварительных тренировках? Анализировал ли каждый свой полет беспристрастно и без всяких скидок на непредвиденную случайность?

Эти мысли и усердие, с каким Збышек готовил лодку к соревнованиям, отвлекли его внимание, он почти не слышал, о чем говорили товарищи по службе. Наконец Тадек Бараняк тронул его за плечо:

— Как думаешь, когда начнутся учения?

— Думаю, завтра, ранним утром, — ответил Збышек.

Франек, увлеченный профессиональным спором со своим коллегой, чертил на песке какие-то числа и геометрические фигуры.

«Видимо, Тадека также беспокоят трудности, которые могут возникнуть в ходе учений», — подумал Збышек и молча посмотрел на своего товарища по службе.

Тревога молодых офицеров была не случайной: во время штурмовой атаки объектов «противника» на полигоне будут применены не учебные, а боевые ракеты. Результаты воздушного налета и действия ракет возможно будет увидеть и оценить только позднее, на земле, анализируя принятые пилотами в воздухе решения.

Кроме стрельб ракетами на полигоне будет производиться во время штурмовой атаки и бомбардировка целей. Цементная бомба должна упасть не далее четырех метров от обозначенного объекта. Большее отклонение от этого места уменьшает шансы пилота на завоевание первенства при выполнении учебного задания.

Как показали предыдущие учения войск ПВО, большинство пилотов отлично справились с выполнением задания, умело проводили штурмовые атаки и точно бомбили, что вызвало одобрение командования.

Но удастся ли Збышеку во время молниеносного пролета над полигоном обнаружить замаскированную цель? И не направит ли он случайно свой самолет на ложный объект? Решение должно быть быстрым и точным. При этом не менее важно, какая будет динамика бомбового удара, время прилета и отлета машины с полигона, который в этом случае воспринимается как позиции «противника».

В боевых условиях каждая секунда может иметь решающее значение, поэтому секундомеры членов жюри скрупулезно регистрируют время нахождения самолета над полигоном не только в секундах, но и в долях секунды.

При этом пилот должен учитывать не только скорость своей машины и умение противника маскировать свои объекты на земле, но и собственный темперамент, способность принимать решение в любой ситуации.

— Теперь все в порядке, — послышался голос Збышека.

Мотор легко завелся с первой же попытки. Работал он ровно, без перебоев. Моторная лодка была готова к соревнованиям по водным лыжам.

Солнце все больше пригревало, небо оставалось безоблачным. На пляж потянулись отдыхающие.

— Что-то они там застряли на середине озера, — проговорил Тадек, всматриваясь вдаль из-под ладони. — Начнем без них?

— Кто это «они»? — в нетерпении спросил Збышек, бросая взгляд в сторону белой яхты.

— Ты что, действительно не знаешь? Или притворяешься? — удивился Тадек.

— Кончай, старик! Ты что, решил посмеяться надо мной?..

— Это яхта Казика Магурского, — спокойно ответил Тадек.

Збышек подумал: не свидетельствует ли этот нарочито спокойный тон о том, что всем уже известно о его соперничестве с Магурским?

— Вы бы все попадали с причала, если б я сказал, с кем Казик возится там, на яхте! — с усмешкой произнес кто-то из пилотов.

— Ну так как, начнем без Казика? — спросил Бараняк.

— Он обещал быть на пристани в семь. Вы же знаете, он прямо-таки помешан на водных лыжах… — сказал один из пилотов.

Збышек на это отреагировал довольно резко:

— Казик всегда на земле более легкомыслен, чем в воздухе.

Франек посмотрел на Збышека и примирительно сказал:

— Подождем немного.

— Тогда тащите Казика на буксире, — проговорил Збышек более спокойным тоном. — Наверное, у него веская причина для задержки…

Бараняк, молча выслушав Збышека, выделил четверку водных лыжников для первого заплыва, указал, где расставить буи, кто будет судить соревнования.

Збышек, опершись плечом о деревянный трамплин для прыжков в воду, не спускал глаз с белой яхты.

Внезапно на ее борту появилась загорелая, стройная девушка. Она стремительно прыгнула в воду. Через несколько секунд девушка вынырнула и хорошим кролем поплыла к берегу, поросшему зелено-синим лесом.

У пристани раздался рокот моторов. Первый лыжник стартовал за моторной лодкой, второй сидел на причале с водными лыжами наготове.

Из ближайших кемпинговых домиков с радостными криками выбегали ребятишки, побросав свои завтраки. Слышались недовольные голоса их родителей.

— Неплохо скользят и довольно ловко маневрируют между буями, — заметил Тадек, следивший за лыжниками.

— Я скоро вернусь, — проговорил Збышек, направляясь к пляжу.

Навстречу в направлении светло-зеленого кемпингового домика с красной крышей бежала девочка в голубом платьице. Окна домика были широко распахнуты, чтобы аромат сосны проникал в помещение.

На песке лежала белая купальная шапочка. Збышек поднял ее и пошел дальше по берегу.

— Не знает ли случайно пани, где расположились студентки из лагеря польских харцеров? — обратился он к молодой женщине с девочкой, шедшей ему навстречу.

— Пойдемте с нами, мы как раз идем в этот лагерь, — ответила та с лучезарной улыбкой.

— Благодарю за любезность, — проговорил Збышек. — Теперь уж я точно найду их.

— Не торопись, вдвоем будет веселее… — послышался за его спиной знакомый голос.

Тадек, оставив водные лыжи, тоже устремился в лагерь.

Женщина с любопытством смотрела на молодых людей.

— Через несколько минут стартует вторая пара. Я так же, как и ты, Збышек, предпочитаю соревноваться с более сильными конкурентами, — проговорил Тадек, махнув рукой в сторону озера, откуда все сильнее доносился рокот моторных лодок, шумные голоса лыжников и одобрительные выкрики зрителей.

— Как думаешь, девушки угостят нас завтраком? — Збышек вытащил из кармана купальную шапочку и пытался ее примерить.

— Почему ты вчера не пришел в дискотеку? — спросил в свою очередь Тадек, оставив вопрос приятеля без ответа.

— Занимался литературным творчеством. Составлял рапорт после служебной командировки, — вздохнул Збышек.

Его внимание внезапно привлек какой-то пловец, быстро приближавшийся к берегу. Тадек тоже остановился и внимательно посмотрел в сторону плывущего человека. Вдвоем они подошли ближе к берегу. Пловец оказался девушкой, в движениях которой не чувствовалось и намека на усталость. И когда она вышла из воды, стройная, загорелая, с длинными рыжеватыми волосами, с которых струилась вода, она показалась молодым офицерам наядой, только что вышедшей из водной пучины.

— Может, вам помочь, пани? На всякий случай? — перешел в наступление Збышек.

— Благодарю за любезность, но увы… случая не будет, — с очаровательной улыбкой ответила девушка, выжимая свои длинные волосы.

— Извините, мой друг не хотел обидеть вас, пани. Мы ищем харцерский лагерь из Слупска, — поспешил на выручку другу Тадек.

Незнакомка кивнула:

— Тогда идите прямо, вот по той тропинке.

— А это не опасная тропинка? — продолжал свое Збышек.

— А вы что, боитесь? — усмехнулась девушка.

— О, конечно, пани… И коль скоро мы выдали вам нашу тайну, то не смогли бы вы проводить нас по этой стежке-дорожке?

— Вы прекрасно найдете дорогу сами… — С этими словами незнакомка скрылась в зарослях кустарника.

Ветви деревьев и буйно разросшийся кустарник почти полностью закрывали тропинку, по которой продолжали свой путь офицеры. Они с трудом раздвигали их, чтобы проложить себе дорогу, словно в настоящих джунглях. Это необычное ощущение еще больше усиливали жужжание туч оводов, а также специфический запах подгнившей травы.

Прошлым летом, когда Збышек отдыхал в этих местах, как будто бы все было по-другому, или он тогда не замечал чудесной природы, окружавшей это поистине сказочное озеро?!

Молодые люди вышли на небольшую полянку, где под сенью сосен уже не чувствовалось того зноя и духоты, которые ощущались в зарослях кустарника.

Тадек обратился к своему приятелю:

— Мне не нравится, старик, как ты высказываешься о Казике Магурском. — В интонации Тадека сквозило явное недовольство поведением Збышека. — Он один из лучших пилотов полка. Отлично проявил себя не только в групповых, но и в индивидуальных полетах. И, наконец, он неплохой мастер воздушного боя, как показали полковые учения.

— Все это так. Но сейчас он будет защищать честь своего полка только в групповых полетах, — заметил Збышек.

— Ну и что? Он тогда действительно не получил наивысшей суммы зачетных баллов, поэтому сейчас и не допущен к индивидуальным полетам. А с кем это не бывает? И вообще, о чем ты беспокоишься? Он тебе как соперник ничем не угрожает! И тем более непонятно, почему ты к нему так неприязненно относишься?

— Мне не нравится, каким способом он уклонился от поединка со мной! И это меня злит.

— Это правда? Может быть, ты что-то скрываешь? — с недоверием спросил Тадек.

Збышек хмуро посмотрел на приятеля:

— Если тебе что-то известно, зачем тогда спрашиваешь?

— Все признают, что у Казика лучшая боевая выучка среди пилотов, а в тот раз ему просто не повезло!

— «Не повезло»! Как только слышу это слово, мне кажется, что я попал в детский сад! — воскликнул Збышек.

— Не глупи, старик. Нельзя не считаться с фактами. И что за нелепое сравнение с детским садом?

Произнеся это, Тадек намеревался продолжить путь, но Збышек остановил его:

— О каких фактах ты говоришь?

— Речь идет о запасном самолете, не слышал?

— Тадек, прошу тебя, или говори все по порядку, или вообще ничего не говори! Так что это за запасной самолет?

— Тебе должно быть известно, что каждому пилоту, принимающему участие в таких учениях, положен запасной самолет. Но лететь на нем пилот может только с разрешения с пункта управления полетами. Я не буду вдаваться в детали, ибо тебе, Збышек, известны эти требования. И вот, представь себе, перед самым вылетом в машине Казика отказало одно из гидравлических устройств. Он приказал своему механику сообщить об этом на командный пункт и попросить разрешения использовать запасной самолет. Конечно, подобная ситуация снижала зачетные очки пилоту за неисправность оборудования основной машины, хотя это и не отражалось на общей оценке пилота за весь его учебный полет. Но представь себе, Збышек, что механик не доложил бы на командный пункт о технической неполадке. Что тогда могло бы случиться в воздухе с машиной с неисправным оборудованием?.. Видимо, механик понимал все это и, выполняя указание своего пилота, доложил о случившемся на командный пункт. При этом они оба знали, что зачетные очки будут им снижены.

— Безумно трогательно!.. И он полетел на запасном самолете? А что же дальше? — с насмешкой проговорил Збышек.

— Неужели тебе, Збышек, не дорога честь пилота? — спросил Тадек с укоризной.

— Честь?.. В данном случае не испытываю особой потребности в этом, старик. И вообще, все это меня мало трогает. Ошибки могут быть у каждого, только как их преподнести. Нельзя оправдывать этим оплошности механика, потерю ценных зачетных очков и лишение пилота былой славы мастера воздушного боя, — не унимался Збышек.

— Поэтому Казик на предстоящих учениях и участвует только в групповых полетах. И не потому, что он перестал быть мастером воздушного боя, а в силу технической неисправности в его самолете, — пояснил Бараняк.

— Тогда нет проблемы. Остается только посочувствовать коллеге по службе.

— Нет, дорогой Збышек, проблема остается!

— Какая?

— А такая, что ты личную неприязнь к Казику переносишь на служебную почву! — отрезал Тадек.

— Старик, что с тобой? Ты в своем уме?

— Подумай хорошенько и поймешь, что я прав. — Тадек, решив, что дискуссия затянулась, осторожно раздвинул ветки кустарника и зашагал дальше по извилистой лесной тропинке.

Збышек двинулся следом за приятелем, размышляя на ходу; «Может, я действительно говорил о Казике такое, что дает Тадеку основание упрекать меня? Но какое мне дело до служебных забот Казика и его механика? Или он имел в виду что-то другое?.. Конечно, я был зол на Казика за то, что он тайно встречался с Вандой и способствовал тому, что она ушла от меня. Но откуда это могло быть известно Тадеку? Может, Казик доверился ему? Не исключено, что я обвинял его совсем понапрасну. По правде говоря, я никогда не старался выяснить все до конца. Может, это все мое болезненное самолюбие? Кто знает, не принял ли я желаемое за действительное?»

Тропинка вывела их на поляну, на краю которой, возле опушки леса, расположился уютный белый домик. Рядом с ним были разбиты большие армейские палатки.

Территория лагеря была ограждена забором из жердей, словно перенесенным сюда из фильмов о диком Западе. Везде были отменная чистота и порядок.

Оба молодых офицера уверенно направились к арке у входа. Их задержала дежурная по лагерю с красной повязкой на рукаве:

— Панове офицеры, вы к кому?

— Ищем хозяйку вот этого… — Збышек показал купальную шапочку как драгоценный трофей.

— А также девушку, которая забыла на пляже вот эту мыльницу, — добавил Тадек.

— Благодарю… Видимо, наши девушки оставили эти вещи на пляже. Давайте, я передам им, — строго сказала дежурная.

— А расписку?

— Какую расписку? — удивилась девушка.

— Как — какую? Эти вещи стоят денег… — Збышек внезапно умолк, ибо в этот момент из палатки вышла та самая, заинтриговавшая их, стройная девушка с яхты Казика, которую они встретили на берегу.

Заметив молодых офицеров, девушка поспешно поправила волосы и бросила взгляд на домик. Там уже строились в две шеренги ее подруги, отправлявшиеся на лагерные работы. Пожилой мужчина в форме лесничего что-то говорил им, размахивая руками. Со стороны озера доносился рокот моторов, видимо, стартовала очередная пара воднолыжников.

— Это те самые парни, которые приставали ко мне на пляже, — сказала девушка дежурной по лагерю. — Извините, но я спешу на работу… — Девушка протянула руку, чтобы на ходу выхватить у парней купальную шапочку и мыльницу.

— Наверно, это Зоська забыла их на пляже, — подсказала ей ее подружка дежурная.

— Вы, кажется, летчик? И мы с вами, по-моему, где-то встречались… — игриво обратилась девушка к Тадеку.

— Возможно. Ведь мы не только летаем, но и ходим по земле, — отшутился молодой офицер.

Ему показалось, что девушка не очень спешит на лагерные работы.

— А вы надолго приехали сюда? — поинтересовался Збышек.

— Кажется, на целый месяц! Перед отъездом нас пугали глухоманью, убогой избушкой лесника. А оказалось, это чудесный уголок, настоящий рай для отдыха и развлечений! — проговорила знакомая Казика Магурского. И, обращаясь снова к Тадеку, добавила: — Так где же мы все-таки с вами встречались?

— В дискотеке гарнизонного клуба. Я был тогда с Казиком…

— Извините, но там, на пляже, я как-то не сразу вспомнила…

Девушку явно забавляла беседа с молодым офицером.

— В таком случае, позвольте представить вам моего приятеля, Збышека Сосновского, аса среди истребителей-перехватчиков, — поспешил Тадек выставить друга в достойном свете.

Збышек, улыбаясь, подал девушке руку.

— Рада познакомиться. Каролина.

— Ванда, — представилась дежурная по лагерю.

— Приглашаем вас…

— В дискотеку? — перебила Каролина.

— Нет. Вы увидите нечто необычное, захватывающее, — ответил Збышек.

— Что же это?

— Соревнования по водным лыжам. Тадек — один из лучших мастеров-воднолыжников. У него многие берут уроки и добиваются успеха. Рекомендую и вам попробовать, — шутливо продолжал Збышек.

— А вы уже пробовали? — послышался голос Ванды.

— Что, водные лыжи?

— Нет, науку своего приятеля?

— Конечно. Хотя у него лучше получается с девушками. Он обладает исключительным педагогическим талантом, — закончил Збышек.

— Прекрасно! Кажется, вы убедили нас, — проговорила Ванда, пытаясь закончить беседу.

— В таком случае, встретимся завтра утром? — уверенно предложил Збышек.

— Нет. Утром мы заняты. Лучше после работы, скажем, часу в пятом. Привет, мальчики!

И обе девушки одарили очаровательными улыбками своих молодых собеседников.

— До встречи! — ответили окрыленные офицеры.

Девушки, помахав рукой, побежали к домику лесничего, где их ждали подружки по лагерю.

— Пойдем, старик, здесь нам делать больше нечего. Может, позавтракаем? — предложил Збышек.

— А как же водные лыжи?

— Ну, если Казик на своей яхте уже добрался до пристани, то и я должен там быть, — ответил Збышек.

— Опять этот Казик? Вижу, ты не прочь выиграть соревнование в паре с сильнейшим воднолыжником, — заключил Тадек.

 

3

В этот же день на международном гражданском аэродроме в Варшаве царило необычное оживление.

Летний сезон был в разгаре, толпы авиапассажиров, многие с детьми, ожидали сообщения по радио о предстоящих рейсах. В залах, ресторане и буфетах не хватало мест даже для иностранных гостей, пролетавших транзитом. Длинные очереди пассажиров выстраивались у стоек таможенного досмотра. А до этого они должны были пройти еще паспортный контроль и ожидать получения багажа. У кассы обмена валюты стояла группа пассажиров-иностранцев.

Среди них был один, не привлекавший к себе особого внимания мужчина неопределенного возраста, крепкого телосложения, в очках с металлической оправой, подстриженный под ежик, не слишком модно одетый.

На контрольно-пропускном пункте он предъявил паспорт одного из западных государств на имя Майера. Сейчас он разговаривал с кассиршей:

— Я не хотел бы менять много валюты, поскольку приехал в Польшу ненадолго…

Стоя в очереди, он зря времени не терял. Присматривался к потным лицам таможенников, которых обступила толпа пассажиров, стремившихся побыстрее пройти досмотр и покинуть душный улей аэропорта.

С фотоаппаратом через плечо и небольшой дорожной сумкой Майер направился к особенно придирчивой женщине-таможеннику, которую с опаской обходили многие пассажиры.

Майер не вызвал к себе особого интереса; как обычно, она исправно исполняла свои служебные обязанности.

На вопрос, что у него имеется для таможенного досмотра, Майер в недоумении таращил глаза, пожимал плечами и что-то бормотал на разных иностранных языках. После формального осмотра ручной клади Майер спокойно покинул контрольный пункт.

Местные фарцовщики, охотившиеся на выходе из аэропорта за иностранными туристами, не остановили своего взгляда на скромно одетом иностранце.

Майер подошел к остановке такси и встал в длинную очередь. Он не оглядывался вокруг, никого не выискивал, не реагировал на выкрики в толпе, стоял и терпеливо ждал. Когда подошла его очередь, он спокойно уселся в машину и бросил таксисту по-польски:

— На Центральный вокзал.

По приезде заплатил точно по счетчику. На вокзале заглянул в бар и буфет, побродил по магазинчикам; потом, подобно другим пассажирам, посматривая на часы, стал прохаживаться по залу ожидания. Через какое-то время купил в кассе билет на поезд до одной из курортных станций на юге страны, отходивший через два часа.

В камере хранения он бросил жетон в автомат багажного ящика, в котором оставил свою дорожную сумку и фотоаппарат.

Привокзальный шум и суета, похоже, не раздражали Майера. Он спустился вниз по лестнице и через стекла витрин подземных магазинов стал наблюдать за людьми, мельтешившими во все стороны.

Потом зашел в бар-экспресс. Заказал кружку пива и пару бутербродов. Не торопясь, выпил пиво, без особого аппетита сжевал бутерброды. Через несколько минут вышел из бара, купил местную газету и просмотрел заголовки.

Время от времени он поглядывал на часы, как пассажир, который боится опоздать на поезд. Так прошел примерно час, после чего Майер поднялся по эскалатору в зал ожидания и вышел на улицу.

Разомлевшие от жары пешеходы медленно двигались по тротуарам, застыв, стояли у красных светофоров на пешеходных дорожках.

Выхлопные газы от машин и испарения от разогретого солнцем асфальта затрудняли дыхание. Однако Майер решил прогуляться в сторону больших универсальных магазинов. Вошел в один из них и смешался с толпой покупателей. Через несколько минут вышел через другие двери и слился с толпой прохожих. Спустя некоторое время зашел в другой универмаг, поднялся эскалатором на третий этаж.

Потолкавшись у прилавков, Майер купил рубашку и брюки, а на другом этаже — летние ботинки, носки и соломенную шляпу. Сами по себе покупки эти для него ничего не значили. Важно, что они были польского производства, совпадали с его размерами и отличались цветом от той одежды и обуви, которые были на нем.

В туалете магазина Майер быстро переоделся. Снятую обувь и одежду завернул в газету и выбросил в мусорный ящик. Уничтожил ранее приобретенный на вокзале железнодорожный билет. Паспорт в фольговой обложке приклеил пластырем под коленом.

Внешне преобразившийся, Майер прошел через два этажа универмага, внимательно наблюдая за всем. Ничего настораживающего не заметил. Посмотрел на часы: времени было с запасом.

Вышел на улицу. Заметив телефонную будку, зашел, набрал номер. Никто не отвечал. Он посмотрел на часы, перешел на противоположную сторону улицы, где было кафе со столиками под разноцветными тентами. Оглядевшись, сел за один из них, спиной к прохожим, и стал просматривать газеты.

Через некоторое время он снова подошел к телефону-автомату, набрал номер. Вновь никто не подходил.

Это вызывало недоумение. Майер почувствовал глухое раздражение, усугублявшееся изнуряющей жарой, хотя постепенно, с приближением вечера, она начинала спадать.

На улицах стало заметно больше прохожих. Кончался трудовой день.

В кафе, в барах шла бойкая торговля мороженым и прохладительными напитками. Многие из варшавян просто прогуливались, отдыхали на скамейках в скверах центральной части города. Некоторые спешили в магазины, чтобы до закрытия успеть сделать необходимые покупки.

Вся эта суета раздражала Майера. В телефонной книжке он отыскал нужную ему фамилию и адрес. Сравнил номер телефона с тем, который крепко сидел в его памяти. Все сходится. Снова позвонил. К телефону опять никто не подходил.

Майер в полном недоумении вышел из телефонной будки и направился к стоянке такси. На ходу поймал свободную машину и велел таксисту ехать на центральную площадь города. Там отпустил машину, осмотрелся, подошел к палатке с прохладительными напитками, выпил бутылку кока-колы, потом вновь остановил такси и назвал шоферу адрес. Машина не спеша катила по улицам города, часто останавливалась у светофоров, пропуская толпы прохожих. Майер с недоброжелательностью и вместе с тем с любопытством смотрел на новые, многоэтажные кварталы города и вереницы варшавян. На улицах и площадях царило оживление. В ресторанах и кафе было полно посетителей, у кинотеатров стояли толпы, в магазинах шла бойкая торговля. Все это действовало на Майера расслабляюще, настраивало на мирный лад, чему он не имел права поддаваться.

Такси проследовало через мост и оказалось в другой, более спокойной части города.

Майер обернулся и внимательно посмотрел через заднее стекло, чтобы убедиться, нет ли за ним хвоста. За такси тянулся поток машин различных марок, ни одна из которых не вызывала особого подозрения у Майера. Он попросил остановиться, немного не доезжая до нужного ему места. Расплатился и, не взяв сдачи, быстро вышел из машины и скрылся в толпе прохожих.

Пройдя немного, свернул на улицу, которая хранила на себе следы предвоенных лет. Старинные, в несколько этажей дома, купеческие флигели с облупившимися фасадами демонстрировали остатки былой роскоши, кое-где балконы поддерживали причудливые кариатиды.

Майер, проходя мимо всей этой старины, посматривал на номера домов. От каменных стен, нагретых за день солнцем, исходила жара.

У подъездов под тентами сидели на вынесенных из домов стульях старушки. Они оживленно о чем-то разговаривали, оглядывая прохожих и проносящиеся мимо машины.

«Видимо, еще рано», — подумал Майер. Его раздражало это вынужденное ожидание. Он должен быть уже в пути к намеченной цели, которая находилась в нескольких часах езды от Варшавы, а вместо этого вынужден бесцельно блуждать по улицам.

Наконец Майер подошел к дому с нужным ему номером. Дом находился сейчас в плачевном состоянии, но видно, что раньше это был добротный особняк, принадлежавший состоятельному домовладельцу. Подъезд был обрамлен кованым железом, стены украшены керамикой, вверх вела мраморная лестница. Около дома никого не было. Однако Майер, соблюдая осторожность, не сразу вошел в подъезд, а, пройдя мимо, вышел к перекрестку. В киоске он купил сигареты, почтовую открытку, конверт с маркой. Получил сдачу, осмотрелся вокруг и неторопливо зашагал по малолюдной улице, постепенно погружавшейся в вечерние сумерки. Зажглись уличные фонари, в окнах появился свет, донеслись звуки радиоприемников и телевизоров. Какой-то мужчина без рубашки, сидя на подоконнике первого этажа, играл на аккордеоне.

«Как будто все в порядке, — подумал Майер. — В этом городе все же не лишне быть осторожным… Возможна всякая неожиданность. Хотя, если бы явка находилась под наблюдением, службы безопасности, кто-то обязательно ответил бы по телефону».

Убедившись, что за ним никто не следит, агент решил пойти на явочную квартиру. Он был не из тех, кто пасовал перед неожиданностями. Не торопясь, направился к дому. В подъезде никого не было.

Майер, осмотревшись, поднялся по лестнице на второй этаж и остановился на лестничной клетке, где были три двери из темно-коричневого дерева. На одной из них он увидел медную табличку: «Гузевич». Нажал на кнопку звонка.

За дверью послышались медленные шаги. Майер посмотрел на три замочные скважины в дверях и прошептал: «Что за черт, прямо крепость!» Еще раз нетерпеливо нажал на кнопку звонка.

— Кто там? — раздался за дверью хриплый женский голос.

— Мне пана Гузевича!

— Что?

— Письмо пану Гузевичу! Из-за границы! Срочное!

— Пана Гузевича нет дома.

— Прошу принять письмо! Это очень важно!

Майер кричал все громче, но женщина за дверью, видимо, была совсем старой и глухой, потому что упорно повторяла:

— Что?

— Письмо! Из-за границы! Гузевичу!

— Пана Гузевича нет дома, и он не велел никому открывать.

На верхнем этаже хлопнула дверь. Кто-то спускался по лестнице. Майер еще раз повторил свою просьбу, и старческий голос произнес:

— Бросьте письмо в почтовый ящик на двери. Когда пан Гузевич вернется домой, он заберет его.

— А куда выехал пан Гузевич?

— Точно не знаю. Кажется, к морю…

— К морю? А к кому? — повысив голос, переспросил Майер, повернувшись спиной к проходившим через лестничную клетку жильцам с верхних этажей дома.

Его все еще не покидала тревожная мысль о возможном провале. Он весь напрягся, чтобы в случае опасности одним прыжком очутиться у выхода. Но жильцы, не обратив на него никакого внимания, спокойно вышли на улицу.

«Зачем Гузевич выехал к морю? — эта мысль не давала Майеру покоя. — Неужели сорвется выполнение задания Центра только из-за того, что сообщник вышел из игры?»

Он еще раз внимательно осмотрел замки в дверях явочной квартиры. О взломе не могло быть и речи. Поднялся бы шум по всей лестничной клетке, и даже глухая старуха и та подняла бы тревогу.

Раздосадованный неудачей, Майер вышел на улицу, сел в автобус и поехал к центру города. Выйдя близ остановки такси, сел в первую попавшуюся машину.

«Видимо, следует воспользоваться запасным вариантом связи, установленным разведцентром», — подумал агент. Этим вариантом связи он мог воспользоваться только в исключительном случае. И этот случай, по его мнению, наступил.

«А если кафе, в котором обусловлена запасная связь с Центром, на ремонте или ужо закрыто в этот поздний час? — сверлила тревожная мысль Майера. — Может, выйти из игры?.. Возвратиться обратно ни с чем и лишиться больших денег, которые обещали выплатить после выполнения задания? Нет, это исключено, — размышлял агент. — Проходить потом в разведцентре через процедуру «детектора лжи», испытывать на себе все тесты проверки на честность и преданность, отвечать на десятки коварных вопросов, цель которых — установить истинные причины провала намеченной акции. Но самое главное, конечно, лишиться солидного денежного куша…» Майер не мог позволить себе этого.

Кафе, к которому он подъехал, оказалось открыто. Из окон слышались музыка, громкие голоса. В полумраке зала витали клубы табачного дыма.

Майер посмотрел на часы. Подходило время сеанса связи. Он подошел к бару, где за стойкой суетилась солидная пани. Она готовила кофе, разливала спиртное по рюмкам и бокалам, которые на подносах разносили официантки.

— Прошу вас, пани, я ожидаю телефонного звонка… Если попросят Казика, так это я… — проговорил Майер, любезно улыбаясь замученной работой женщине.

— Телефон в кабинете директора. Многие звонят, но никто не платит!

— Звонить будут лично мне, очень прошу вас, пани…

Майер положил на стойку двадцатизлотовую монету, которая мгновенно исчезла в кармане фартука буфетчицы. Продолжая стоять у бара, он внимательным взглядом окинул зал. Свободных столиков не было.

Шло время, но никто его к телефону не подзывал.

«В то ли кафе я пришел? Вроде все сходится: и адрес, и название. Только телефонный аппарат стоит в другом месте», — размышлял агент.

— Пан Казик? — послышался голос женщины, появившейся в дверях подсобного помещения.

— Да, это я! — встрепенулся Майер.

— Вас просит к телефону шурин.

Майер, не торопясь, озираясь, вошел в небольшой кабинет директора. Ничего подозрительного. Письменный стол завален какими-то бумагами, накладными. Сидевшая за столом полная пани, прервав свои служебные занятия, внимательно посмотрела на вошедшего мужчину.

Майер почувствовал себя неловко, как перед экзаменом, ибо разговор должен был идти на польском языке. Хотя он и владел им, но иногда допускал ошибки, да и акцент чувствовался.

— Привет, Казик!.. Казик, это ты? — послышался, как будто совсем рядом, знакомый голос в трубке, хотя это было на расстоянии сотен километров от Варшавы.

— Да. Это я, Казик. Узнаешь? — Каждое из этих слов, даже паузы между ними означали, что Майер в безопасности, говорит свободно и не схвачен польской контрразведкой. — Слушай, шурин, дорогой, я немного огорчен. Дядя не встретил меня. Может быть, отложим празднование юбилея?

— Не встретил? Где же он?

— В отъезде! Кажется, на море!

Голос в трубке умолк, видимо, решался вопрос, что делать дальше.

— Нет. Празднование должно состояться. Гости приглашены. Необходимо разыскать дядю. Слышишь, необходимо!..

— Не знаю, удастся ли…

— Постарайся! В случае чего, можешь немного задержаться с празднованием юбилея. Но не забудь о подарках… Ясно?

В этих словах Майер почувствовал твердость указаний шефа и вместе с тем понимание создавшегося положения.

Разговаривая по телефону, он заметил, что женщина, сидевшая за директорским столом, прислушивается к его словам. Видимо, ей доставляло удовольствие вникать в чужие дела. Хотя внешне разговор по телефону выглядел как обычный родственный, однако она не могла не обратить внимание на то, что между отдельными словами наступала длительная пауза.

— Задержаться с празднованием юбилея? — повторил Майер с особой интонацией.

— Если дядя задержится, то лучше передвинуть время празднования. Желаю удачи!

— Вам тоже, дорогой шурин.

Майер глубоко вздохнул, положил трубку и вышел из кабинета, провожаемый любопытным взглядом полной пани.

Перед агентом встала проблема, как разыскать человека, к которому он шел на явку. От встречи с ним зависел успех выполнения задания Центра. Может быть, силой проникнуть в явочную квартиру и заставить старуху вспомнить, куда конкретно выехал пан Гузевич?

Выполнение приказа шефа все более осложнялось и становилось опасным. Однако приказ получен, и он должен его выполнить, даже рискуя жизнью.

«Теоретически в Центре могли понять сложность выполнения задания в создавшейся обстановке. Но практически — чем они могли помочь своему агенту, заброшенному в чужую страну?» — размышлял Майер. Он подошел к бару, выпил рюмку коньяка и вышел из кафе.

Центральная улица ночной Варшавы была залита ярким светом электрических фонарей, реклам кинотеатров, витрин магазинов, ресторанов и кафе. На тротуарах — оживленное движение прохожих, на проезжей части громыхали трамваи, мчались машины.

Майер сел в трамвай, через несколько остановок вышел и пересел в автобус. Агента не покидала назойливая мысль еще раз позвонить Гузевичу. На ближайшей остановке он сошел, решительно подошел к автомату и набрал знакомый номер телефона.

Трубку на этот раз подняли, кто-то слегка кашлянул, потом послышался неуверенный скрипучий голос:

— Слушаю! Вам кого?

— Пана Гузевича. Спрашивает его знакомый, хотел бы с ним поговорить.

— Пана Гузевича нет дома. Он в отъезде, будет через две недели, — послышался раздраженный старческий голос и затем треск брошенной трубки.

«Какая дрянь! — подумал Майер о Гузевиче. — В Центре рано или поздно разоблачат его, и тогда не будет пощады изменнику. Он проклянет тот день, когда решил предать нас».

Вместе с тем у Майера начал вырисовываться дерзкий план, один из тех, что были разработаны в разведцентре на случай непредвиденной ситуации. Но выполним ли этот план в чужой стране? Он оказался здесь впервые после многих лет пребывания на Западе. Все его знания об этой стране, где многое изменилось после войны, ограничивались фильмами, прочитанными книгами, прослушанными лекциями, когда готовили его к заброске в Польшу.

В данный момент Майер лихорадочно размышлял над небезопасным планом дальнейших действий, реализация которого требовала от него максимума усилий и изобретательности.

Он подошел к стоянке такси. Взял машину и в игривом тоне обратился к шоферу:

— Подвезите меня к какому-нибудь ночному кабаре… Хочу немного развлечься… Надеюсь, пан понял меня?..

— Можно, — согласился таксист, давая понять, что это для него не впервые.

Машина набрала скорость. Немного покружила по центру и выехала на главную магистраль столицы. Водитель пытался завязать разговор с пассажиром, но Майер не поддержал его. Неуловимым движением руки поправил пластырь, который поддерживал под коленом паспорт в фольговой обложке.

Потом достал из кармана брюк бумажник, отсчитал несколько купюр и демонстративно переложил их в нагрудный карман рубашки.

— Вот в этом ночном ресторанчике пан может неплохо развлечься и найти себе спутницу… — понимающе подмигнул таксист.

Майер расплатился и вышел из машины. Не торопясь, прошелся по тротуару, внимательно осмотрелся вокруг. Ни одна машина не подходила к заведению, откуда слышалась приглушенная музыка и говор посетителей.

Оказавшись в незнакомом месте, агент на миг потерял ориентировку. Однако, поразмыслив, решил, что находится в центре, только в другом районе.

Ресторанчик, с необычным названием «Веселый Юхас», не произвел особого впечатления на Майера. Он непринужденно вошел в прокуренный зал. За стойкой бара, у которой сидели длинноволосые типы с мутными глазами, верховодила пани с бледным, уставшим лицом и погасшей сигаретой. Она автоматически разливала спиртное по рюмкам и бокалам, подавала их, подсчитывала и получала деньги, давала сдачу, споласкивала, вытирала и снова наливала. Ее утомленный взгляд и механические движения рук напоминали автомат.

Майер уселся за один из свободных столиков. После долгого ожидания к нему подошла кокетливо улыбающаяся официантка.

— Что пан желает заказать?

Майер поднял голову и внимательно посмотрел на высокую, стройную молодую женщину.

— Я? Заказываю все, что пани угодно… — игриво ответил агент. — Я приехал в столицу издалека и хотел бы развлечься…

— Я не совсем понимаю пана.

— Да? Очень жаль. В таком случае, принесите бутылку самого лучшего вина и что-нибудь закусить.

Когда официантка принесла заказанное, Майер спросил:

— Может быть, поужинаем вместе?

— Благодарю, но я на службе.

— Какая жалость, пани! А я так надеялся…

Он, не торопясь, налил вина в бокал, отпил глоток-другой, наблюдая за захмелевшим человеком, сидевшим за соседним столиком. Шло время, но никто из посетителей ресторана не обращал на Майера никакого внимания. Расчеты завязать нужное знакомство рушились.

«Неужели снова невезение?» — подумал агент.

— Разрешите присесть к вашему столику? — послышался хрипловатый голос тучного мужчины с опухшим от пьянства лицом.

На мизинце незнакомца блестел перстень с печаткой — символ дешевой элегантности. Его лицо расплывалось в улыбке.

Майер окинул мужчину пристальным взглядом. Мысленно прикинул его возраст — не более пятидесяти. Манеры — нагловатые. Рубашка далеко не первой свежести, галстук засален. Возможно, такой человек и нужен Майеру.

— Прошу пана садиться… — неверным жестом указал он на стул, глуповато усмехнувшись, стараясь при этом казаться тоже охмелевшим.

— Пан коротает время в одиночестве. Не скучновато ли? — процедил незнакомец, тяжело опускаясь на стул и с завистью смотря на бутылку дорогого вина.

— Пан выпьет?

— Не откажусь. Меня зовут Вацек… — представился тот и уверенно протянул руку к бутылке. — Будем знакомы… Выпьем за здоровье пана…

Майер пробормотал первое пришедшее на ум имя.

— Пан приезжий? Издалека? — поинтересовался Вацек.

Он сделал знак официантке, чтобы та принесла второй бокал.

— Нет… Здешний… У меня свое хозяйство, привез на рынок мясо, удачно продал, а теперь хочу немного развлечься… — бормотал Майер, стараясь не выдать иностранного акцента.

— Хозяйство? Мясо? — Глаза Вацека заблестели.

Он наконец обратил внимание на нагрудный карман Майера, сквозь который просвечивала пачка ассигнаций. От столь приятного зрелища губы Вацека сложились в колечко, как будто он намеревался свистнуть.

— Да… Занимаюсь в основном животноводством. В наше время это выгодное дело… Правда, я редко бываю в городе и почти не имею знакомых. Давай выпьем, Вацек, за наше знакомство…

Вацеку не нужно было дважды напоминать. Он быстро наполнил бокалы вином и залпом выпил. Снова налил и произнес хриплым голосом:

— За здоровье пана! Рад был познакомиться!

Майер тоже выпил. Рука его немного дрожала. Неожиданно для Вацека он вдруг воскликнул:

— Все!.. Больше ни рюмки! Я еще должен заказать себе место в какой-нибудь гостинице…

— В гостинице? — удивился Вацек, слегка придерживая Майера и не давая тому встать из-за столика.

Майер, в свою очередь, притянул его поближе к себе и, когда Вацек наклонился к нему, доверительно прошептал:

— У меня с собою большая сумма денег. Я должен остановиться в номере с крепкими дверями и надежными замками, чтобы не проснуться утром обобранным…

— Что, пан выиграл в лотерею?

— Нет, удачно продал… Я же говорил, привез на рынок мясо… Не хочу класть деньги в сберкассу в своей деревне. Зачем людям знать, откуда у меня такие деньги? Лучше сделаю это в столице.

На лице Вацека появилась довольная улыбка. Он покровительственно похлопал Майера по плечу и вполголоса сказал:

— Не беспокойся, приятель. Я организую надежную гостиницу с комфортом… Как твое настоящее имя? — спросил Вацек с нескрываемым превосходством, одновременно окидывая ищущим взглядом зал ресторана и подавая кому-то знак.

Майер сделал вид, что ничего не заметил.

— Мое? Зовут меня Юзеф. Юзеф Ковальчак. — Агент по-приятельски протянул руку Вацеку, который крепко ее пожал.

— Слушай, Ковальчак, дай мне взаймы тысячу злотых. Я должен дать аванс своему другу за то, что он обеспечит тебе достойный ночлег.

— О нет! Никаких авансов! Сначала гостиница, и только с крепкими дверями и надежными замками, а потом — деньги! — деловито возразил Майер.

— Хитрец, хитрец… — заискивающе похвалил его Вацек. — Ну хорошо, сиди на месте, никуда не отлучайся. Не беспокойся, ты находишься под моей опекой. Я сейчас…

Вацек подошел к бару, возле которого сидела компания подвыпивших парней, бросил несколько слов одному, другому. Но, видимо, разговор с ними не удовлетворил Вацека. Он посмотрел в сторону Ковальчака, чтобы убедиться, на месте ли тот.

Майер продолжал разыгрывать подвыпившего крестьянина, который знает себе цену. Он искусно притворялся пьяным, прекрасно понимая, что трезвость — лучший спутник в создавшейся ситуации.

В это время Вацек что-то прошептал на ухо женщине, стоявшей за стойкой бара. Та внимательно выслушала его, не прерывая своей работы. Ее взгляд задержался на Майере, по-прежнему сидевшем за столиком.

Агент чувствовал, что сдает самый трудный экзамен, который поможет ему выполнить задание и возвратиться в разведцентр не с пустыми руками.

Притворившись загулявшим провинциалом, он все же не был до конца уверен, что разыгрывает эту роль убедительно. Зато теперь он имел хорошее представление о ночном ресторанчике в Варшаве, его посетителях, их нравах и поведении. Особый интерес у Майера вызывала женщина, стоявшая за стойкой, механически обслуживавшая гостей и пристально наблюдавшая за каждым, в том числе и за ним — Майером. От ее острого взгляда не ускользнуло ничего: ни то, как он одет, ни его немодная прическа, ни манера держать бокал. Было видно, что ей все это не нравилось. Поведение этой женщины интуитивно беспокоило Майера.

Профессиональное чутье агента подсказывало, что нужно быть начеку. Тем не менее ему не хотелось бы начинать все сначала в другом увеселительном заведении.

Он по-прежнему надеялся, что алчность Вацека и его друзей — любителей прожигать жизнь, падких на деньги, — может оказаться ему полезной.

И Майер не ошибся в своих предположениях. Хозяйка бара бросила Вацеку несколько слов, и он возвратился к столику Майера.

— Ну, кажется, пан Юзеф неплохо заправился за это время, — проговорил с насмешкой Вацек, хотя у самого от выпитого лицо было красным, как кумач.

В ресторане, несмотря на открытые окна, было душно.

— Выпьешь? — Майер налил полный бокал и подал Вацеку.

— Я организовал тебе, пан Ковальчак, комфортабельный ночлег… С крепкими дверями и надежными замками, как ты хотел…

— И я могу там запереться изнутри?

— На все три замка. Спокойно отдохнешь, а рано утром проснешься как огурчик, со всем своим богатством.

Майер прикрыл рукой нагрудный карман. Ему показалось, что два типа, сидевших за соседним столиком, пристально наблюдают за ним. Если это сотрудники милиции, переодетые в штатское, задача которых задерживать легкомысленных выпивох или осторожных фарцовщиков, а также девиц легкого поведения, то дело может дойти до проверки документов. Это не входило в расчеты агента.

Майер доверительно прошептал Вацеку:

— Кажется, вот те из милиции…

Сказанное обеспокоило Вацека. Он насторожился, осмотрелся и приглушенным голосом спросил:

— Откуда тебе известно?

— Кажется, я узнал их… И они, видимо, признали меня. Недавно эти фраеры задержали меня в одном увеселительном заведении…

Вацек подал условный сигнал женщине, стоявшей за баром, потом поднялся из-за столика, предупредив Майера:

— В случае чего, говори, что мы не знакомы… А когда подам знак, следуй за мной. Соображаешь?

— Какой знак?

— Рукой махну. А пока сиди на месте. Милиция тебе ничего не сделает.

— Ты уверен? — в сомнении спросил Майер, но Вацек уже не слушал его.

Шатаясь и расталкивая посетителей, он подошел к хозяйке бара.

— Дай ключи… — потребовал Вацек. — Мы с приятелем должны смыться черным ходом. В ресторане менты, они уже однажды задерживали нашего подопечного. Мы не должны его упустить. При нем большие деньги…

Женщина украдкой подала Вацеку ключи.

— Только я ничего не знаю, — предупредила она вполголоса.

— Хорошо, не бойся… Все будет в порядке.

Вацек подал знак едва заметным движением руки. Майер последовал за ним. Его нервы были напряжены до предела. Он готов был к отражению внезапного нападения. Агент никому не доверял и, как всегда, не исключал «сюрпризов». И не только от польской службы безопасности, но и от этих типов, с которыми познакомился здесь и сознательно провоцировал на задуманную им «операцию».

Вацек отодвинул штору и исчез в подсобном помещении ресторана. Майер шагал за ним. Прошли через кухню, где несколько женщин в белых фартуках трудились около котлов, противней и кастрюль. Занятые нелегкой работой, они даже не обратили внимания на двух мужчин, пробиравшихся к черному ходу.

Майер ногой толкнул дверь, за которой обнаружилось тускло освещенное складское помещение и выход во двор. Быстро протиснулся в узкую дверь, подпираемую сбоку Вацеком. Они оказались в небольшом коридорчике, ведущем на склад. Майер незаметно переложил из нагрудного кармана в брючный пачку денег, думая, как побыстрее выбраться на улицу.

В темном коридорчике, тесно прижавшись к Майеру, Вацек попытался вытащить из нагрудного кармана нового знакомого давно соблазнявшие его банкноты. Делал он это неуклюже, как будто желая помочь Майеру протиснуться через узкую дверь складского помещения. Болезненный удар локтем, как бы случайно нанесенный Майером, сразу же отрезвил его. Застонав от боли, Вацек укоризненно посмотрел на Майера, который в ответ погрозил ему пальцем.

— Где же твоя гостиница? — спросил он, когда выбрались на улицу.

Вацек не отвечал, как завороженный он смотрел на пустой нагрудный карман рубашки Майера.

— Ты… ты… — заикаясь, пробормотал он. — Тебя обокрали!

— Глупый… Я их спрятал… Вот они. — Майер показал ему пачку денег. — В гостинице запру все двери, а в скважины замков воткну шпильки, чтобы никто снаружи не открыл! Так что не беспокойся, к своим деньгам я никого не допущу.

Вацек все еще держался рукой за то место, куда ударил его Майер. На лице его застыла удивленная гримаса.

В столь поздний час улица была почти безлюдной. Проносились лишь отдельные машины. Уставшие водители торопились быстрее возвратиться домой. Изредка попадались навстречу молодые пары, возвращавшиеся с поздних киносеансов или задержавшиеся в ночных барах.

— Вацек, так где же твоя гостиница?. — более настойчиво повторил Майер. — Веди меня туда.

— Собственно говоря, это не настоящая гостиница… — начал объяснять Вацек.

Больше всего его в настоящее время занимал вопрос: как очистить от денег карманы Ковальчака, торговца мясом? Требовательный тон Майера раздражал Вацека, сбивал его с толку.

— Все равно, какая бы ни была гостиница, запрусь на все замки и буду спать, — продолжал свою игру Майер.

— Мы должны поймать такси…

— Так что же ты стоишь, лови!

Вацек шмыгнул носом и начал усердно махать руками проезжавшим машинам. Наконец ему удалось остановить одну из них. Молча сели. Вацек украдкой посмотрел на спутника: что это за человек? В ресторане выдавал себя за веселого, подвыпившего деревенского мужика, а на улице быстро отрезвел, да еще командует.

Машина выехала на неблагоустроенную, плохо освещенную окраину города. Вдали виднелись новые многоэтажные здания, которые теснили довоенные деревянные домишки, предназначенные к сносу по генеральному плану застройки столицы.

Вацек подал команду таксисту, чтобы тот остановил машину около одного из таких невзрачных домиков.

По скрипучей лестнице поднялись на второй этаж. Вацек долго открывал дверь. Майер придирчиво осмотрел замки и похлопал Вацека по плечу, давая понять, что он доволен, думая при этом: «Как дальше будут развиваться события? По моему ли плану? Или этот болван действительно задумал меня ограбить?»

Квартира хозяйки бара оказалась неуютной, неубранной, загроможденной всяким старьем, с грязными занавесками на окнах. Даже Вацек остался недоволен.

— Ковальчак, а где твои вещи? Чемодан? Сумка? — вдруг вспомнил Вацек.

— Вещи? Зачем они тебе? — ответил Майер, проверяя надежность замков в дверях. — Жаль, не захватил с собой бутылочку. Не мешало бы перед сном освежить голову… Вот воткну шпильки в замки, никто их не откроет…

— Да заткнись ты! — раздраженно воскликнул весь взмокший Вацек. — Я буду около тебя, можешь спать спокойно! И выбрось из головы все эти замки, шпильки! Это вполне надежная квартира, здесь тебя никто не тронет!

Вместо ответа Майер поднес ему под нос кулак.

— Извини, но при мне много денег, и я не хотел бы, чтобы около меня здесь кто-то торчал, — с угрозой добавил он. — Поэтому тебе придется отсюда убраться. Я плачу за этот убогий ночлег и требую выполнения моего желания.

Вацек, с раскрасневшимся, злым лицом, хотел наброситься на Ковальчака, но вспомнил о точном ударе, который тот нанес ему на складе. «Спровоцировать скандал? Драку? Услышат через открытые окна жильцы дома. Кому это нужно?» — размышлял Вацек.

Расплывшись в фальшивой улыбке, заискивающим голосом он проговорил:

— Ты что, шуток не понимаешь? Сейчас поищем что-нибудь выпить… Тяпнем по одной, и я исчезну…

Вацек открыл буфет, где стояло несколько бутылок спиртного. Разлил по рюмкам янтарную жидкость. Молча выпил. Его угнетала мысль, что нужно уходить отсюда, а это совсем не входило в его расчеты.

— Может, пан Ковальчак научит меня, как вкладывать эти шпильки в замки? — спросил наконец Вацек. — Я же должен знать, как их заблокировать…

Майер прервал его:

— Это не твоего ума дело. На сегодня хватит. Я еще должен отдохнуть. А перед сном хвачу еще пару чарок. — И силой выпроводил его из квартиры. Вацек неожиданно успокоился и позволил закрыть за собой дверь. Майер слышал, как тот загромыхал в темноте по лестнице, чертыхаясь на ходу.

Агент с облегчением вздохнул, выпил рюмку вина, погасил свет, подошел к окну и из-за шторы стал наблюдать за улицей. Вацек вышел из подъезда и направился к телефонной будке на углу улицы. Переговорив, присел на ящик с бутылками из-под молока. Он явно кого-то ждал.

«Осталось совсем немного времени», — спокойно подумал Майер. Он включил свет, еще раз внимательно осмотрел квартиру. Умылся холодной водой в ванной, разыскал в домашней аптечке лейкопластырь и ножницы. Наклеил пластырь на пальцы рук, чтобы не оставить следов, старательно стер носовым платком отпечатки пальцев на бутылке, рюмке, столе. В ванной комнате открыл небольшое окошко, выходившее во внутреннюю часть двора. Оно показалось ему слишком узким, чтобы кто-то мог проникнуть через него в квартиру. Потом со знанием дела блокировал замки входной двери. Один из них был с пружинной защелкой, и открыть его мог только специалист.

Майер погасил свет. Теперь ему оставалось только ждать. Он еще точно не знал, что предпримет, если его план не удастся. Он должен раздобыть подлинный паспорт и другие документы на имя польского гражданина, тогда свободнее можно будет продвигаться к месту выполнения задания разведцентра. Агент почувствовал усталость, его клонило ко сну. Он пододвинул к входной двери кресло, решив не смыкая глаз ждать дальнейшего развития событий. Чтобы немного встряхнуться, выпил рюмку вина.

Старый дом жил в это позднее время своей обычной жизнью: сквозь открытые окна слышались детский плач и ласковый, успокаивающий голос женщины, разговор карточных игроков, собачий лай, громкий голос мужчины, который рассказывал какой-то анекдот, прерываемый взрывами смеха. Однако в большинстве квартир уже царила тишина, в окнах — ни огонька. Люди отдыхали после знойного летнего дня. Правда, и ночь не принесла желанной прохлады, была страшная духота.

Майеру почудилось какое-то шуршание за входной дверью. Затаив дыхание, он прислушался.

Нет, кажется, ошибся. Никого нет. «Только бы не уснуть!» — подумал агент и стал прохаживаться по комнате.

Послышались голоса и шаги на лестнице, видимо, гости из соседней квартиры, игравшие в карты, прощались и расходились по домам. Потом вновь воцарилась тишина. Однако через некоторое время снова послышался какой-то шорох за дверью. Майер насторожился. На этот раз, кажется, не ошибся, за дверью кто-то возился.

Майер подошел к окну и посмотрел в сторону телефонной будки. Вацека там уже не было.

Однако среди немногочисленных машин, припаркованных у края тротуара, появилась новая. На крыше машины светилась надпись «Такси». Издалека трудно было понять, сидел ли в ней кто-нибудь.

Послышалось легкое щелканье пружинной защелки замка. Майер спокойно ожидал. Разлил остатки вина на столе. Кто-то снаружи пытался протолкнуть тонкую металлическую пластину в отверстие, расположенное выше защелки.

«Неплохая работа», — хладнокровно оценил Майер.

Замок был открыт. Оставалась только защелка верхнего замка в двери.

Майер, не теряя времени, на цыпочках поставил кресло, на котором сидел, на прежнее место, а потом бесшумно вынул шпильку, блокировавшую защелку верхнего замка.

За входной дверью продолжали работать — тихо, спокойно, переступая с ноги на ногу в обуви на резиновой подошве. Наконец и верхний замок был открыт.

Во мраке тесной прихожей медленно, без скрипа открылась входная дверь. Показался небольшого роста человек с вороватыми неловкими движениями. Он потянул носом, принюхался, почувствовал запах спиртного.

— Быстрее… — торопил его кто-то за порогом.

Майер узнал сиплый голос Вацека.

Но ночной гость еще не решался войти в квартиру, стоял неподвижно у порога. Майер спрятался за дверью и в напряжении ждал.

— Мы попусту теряем время, — снова прошипел Вацек.

Ему явно не терпелось побыстрее завладеть деньгами торговца мясом. Он полагал, что в такую пору уставший, подвыпивший Ковальчак давно уже спит и видит приятные сны.

Однако его сообщник не торопился. Может, его беспокоило, что не слышно храпа подвыпившего постояльца?

Вацек напирал на своего приятеля и наконец силой втолкнул его в квартиру. Они так близко прошли около спрятавшегося Майера, что едва не задели его.

— Не бойся, он так упился, что дрыхнет сейчас без задних ног… — вполголоса подбадривал Вацек напарника, закрывая за собой входную дверь.

И в этот момент он интуитивно почувствовал чье-то присутствие. Прислушался. Тихо. Взломщики осторожно вошли в комнату. Их силуэты отчетливо выделялись на фоне открытого окна.

Майер спокойно наблюдал за грабителями из своего укрытия, находившегося в тени, куда не падали отблески уличных фонарей.

Вацек, все еще не доверяя тишине и внутренне чувствуя какую-то опасность, пристально всматривался в темноту.

Майер решил, что наступил момент, когда он должен действовать. Давно отработанным приемом агент нанес Вацеку резкий удар в подбородок, потом — в живот. Тот тяжело свалился на пол. Его сообщник растерялся в темноте, не зная, с какой стороны обороняться. Вслепую он нанес два стремительных удара, которые не достигли цели.

И в этот момент Майер нанес ему сильный удар в живот. Второй удар — ребром ладони по шее — свалил грабителя с ног.

— Спасите… — простонал он, теряя сознание.

Майер насторожился. Не появится ли в дверях еще кто-то?

В доме царила тишина.

Майер наклонился над распростертым на полу приятелем Вацека. Обшарив его карманы, забрал паспорт, документы на машину и водительские права. Настоящий грабитель, отправляясь на операцию, никогда бы не взял с собой столько документов. «Как понимать эту легкомысленность? — размышлял агент. — Может, документы краденые и оказались у него совсем недавно?»

Кроме того, Майер отыскал в карманах еще не пришедшего в себя взломщика то, что ему было так необходимо: комплект отмычек, отверток и напильничков. В общем, все необходимое для проникновения в квартиру.

Рискованный план оказался оправданным. Агент почувствовал удовлетворение. Он сделал все, чтобы шефы в Центре высоко оценили его действия.

На всякий случай он обыскал и Вацека. Ничего особенного не обнаружил. Немного мелких монет и ключ от машины. Майер после недолгого раздумья положил его в свой карман.

И в этот момент с удивлением подумал, почему ключ от машины у Вацека, а водительские права и все документы на машину — у его напарника? Что бы это могло значить? Майер не смог ответить на этот вопрос. Он поспешно уложил в хозяйственную сумку, найденную на кухне, инструменты взломщиков, Небольшие предметы рассовал по карманам на случай, если придется бросить тяжелую сумку и скрываться налегке.

Подошел к двери, прислушался. Кругом было тихо. Вышел на лестничную площадку. Никого, все спокойно. Вышел из подъезда. На улице тихо и пусто. Ускорил шаги в направлении припаркованных у края тротуара машин. Остановился около уличного фонаря, полистал документы, которые забрал у сообщника Вацека.

На водительском удостоверении был изображен Вацек в светлом костюме, с прилизанными волосами и бессмысленной улыбкой на лице. Регистрационное удостоверение на машину было выписано на его имя. Может, Вацек отдал документы на машину в залог своему сообщнику как гарантию удачной операции? А возможно, они оба таксисты, вместе промышляли и другими делами? Во всяком случае, если таксомотор, стоявший около дома, принадлежал им, то Майер располагал достаточным временем, чтобы приступить к выполнению второй части своего плана.

Грабители еще не скоро очухаются после его мастерских ударов, а хозяйка квартиры явится из ресторана не раньше чем под утро. Милицию они наверняка не вызовут, а начнут разыскивать на свой страх и риск торговца мясом, который обвел их вокруг пальца.

Майер подошел к такси, осмотрелся. Все тихо. Открыл дверцу, вставил ключ в зажигание, завел мотор. Машина медленно тронулась с места. Лихорадочно думая о своих дальнейших действиях, агент погнал машину в знакомый ему район города, где проживал Гузевич и где была явка.

Майер еще раз проанализировал создавшуюся ситуацию. Гузевич заранее был предупрежден Центром, что сегодня или завтра к нему явится доверенный человек. Таким образом, он или струсил, или заявил обо всем местным властям. Нет, последнего сделать он не мог. Скорее всего, испугался и сбежал, оставив квартиру на глуховатую старушку. «Это ему даром не пройдет…» — подумал Майер.

Документы на машину он оставил в такси. Ключ от зажигания спрятал в подъезде дома, чтобы не иметь его при себе на случай провала явочной квартиры Гузевича. На пальцах его рук все еще были наклеены полоски пластыря.

В подъезде дома с мраморной лестницей было темно.

Майер вспомнил, что, когда готовилась операция, в разведцентре предусматривались различные непредвиденные варианты обстановки, в которых он может оказаться в Польше. В том числе если вдруг обнаружит провал явочной квартиры или если тайник со взрывчаткой, оружием и радиоэлектронной аппаратурой будет кем-то опорожнен. Или если Гузевич сбежит а содержимое тайника заберет с собой. Правда, специалисты из разведцентра уверяли в преданности Гузевича и заверяли, что содержимое тайника надежно упаковано и предохранено от сырости и смены температуры.

В разведцентре, где Майер проходил стажировку перед отъездом в Польшу, он неплохо овладел радиоэлектронной аппаратурой и взрывным делом и был готов эффективно использовать эти средства при выполнении полученного задания. Его беспокоило только, что аппаратура была устаревшего типа, а новую, более современную, забросить в тайник к Гузевичу пока не представлялось возможным.

В разведцентре категорически рассеивали всякие сомнения Майера относительно Гузевича. И что же оказалось на деле? Пан Гузевич сбежал в неизвестном направлении! А ему, Майеру, приходится теперь ломать голову, как проникнуть в явочную квартиру и добраться до тайника с оружием, взрывчаткой и аппаратурой, без которых он не сможет выполнить задание своих шефов и провести запланированную диверсию.

Подсвечивая себе карманным фонариком, оказавшимся среди вещей взломщиков, Майер внимательно изучал замки в двери квартиры Гузевича. Летом рассвет наступает рано. Жители этого рабочего района вставали с солнцем и дружно спешили на работу. Поэтому Майер торопился до рассвета проникнуть в квартиру. Его учили профессионально вскрывать любые замки и не оставлять следов, а при необходимости — умело использовать все современные приемы борьбы с противником.

Первый замок дался без особого труда. Когда приступил к вскрытию второго, то внизу раздались, повторяемые эхом, энергичные шаги. Кто-то собирается подниматься но лестнице? Нет, загулявший жилец хлопнул дверью квартиры первого этажа.

Майер, успокоившись, снова взялся за отмычки. Второй замок никак не поддавался. Времени оставалось в обрез, но агент не спешил — не хотелось оставлять следов. Его действия не должны вызывать подозрения не только Гузевича и его старушки, но и милиции, в случае если она здесь появится.

Щелчок открываемого замка и вслед за этим звук захлопнувшейся этажом выше двери раздались в тишине спящего дома как грохот артиллерийского орудия. Майер вздрогнул, молниеносно отскочил от двери и погасил фонарик.

На верхнем этаже кто-то прогремел ключами и начал спускаться по лестнице. Агент затаил дыхание, когда человек проходил лестничную площадку, где была квартира Гузевича. Когда внизу хлопнула дверь подъезда, Майер выждал еще секунду-две и снова приступил к работе.

Наконец проклятый замок поддался. К счастью, цепочку старуха забыла накинуть.

Агент осторожно открыл дверь. Луч фонарика скользнул по прихожей. Что, если кто-то затаился тут так же, как он недавно а квартире хозяйки бара?

Он, который недавно исполнял роль охотника, теперь чувствовал себя как зверь, на которого кто-то охотится.

Наконец Майер решился войти. В прихожей — никого. Он с облегчением вздохнул и бесшумно закрыл за собой дверь. Теперь он направил луч фонарика в открытую дверь комнаты. Подошел к кухне — оттуда доносился старческий храп. Он обследовал еще одну комнату. Заглянул в каждый угол, в гардероб, под кровать. Никого.

Отложившийся в памяти план явочной квартиры точно соответствовал тому, что он сейчас видел: размер и количество комнат, расстановка мебели и даже такие мелочи, как гардины на окнах, картины и обои на стенах.

Майер вошел в ванную. Он должен учитывать и такую непредвиденную ситуацию: польская контрразведка случайно обнаружила тайник в квартире Гузевича, оставила тут скрытую аппаратуру, которая, если кто-то прикоснется к тайнику, немедленно подаст сигнал тревоги, и служба безопасности будет тут как тут. Поэтому Майер все тщательно осмотрел в ванной и обратил внимание на четвертую с края кафельную плитку над левым краном.

Он осторожно ковырнул эту плитку. Под ней оказалась небольшая металлическая пластинка. Майер осторожно нажал на нее, и от стенки мгновенно отскочил кафельный квадрат из четырех плиток, открывая глубокий тайник, в котором агент обнаружил предмет, завернутый в фольгу. По форме он напоминал обыкновенный транзисторный радиоприемник с магнитофоном. Рядом, также завернутые в фольгу, лежали батареи, в них была вмонтирована взрывчатка. Все лежало так, как было указано в инструкции. И никаких признаков сигнального устройства.

Убедившись, что все в порядке, Майер осторожно вынул из тайника радиоаппаратуру и батареи.

Перед отъездом в Польшу в разведцентре его предупредили, какого типа предохранители заложены в свертки из фольги. Внешне они походили на гарантийные пломбы на упаковке радиоприемника и батарей, но в действительности это были детонаторы, которые моментально сработали бы, если б кто-то неосведомленный осмелился развернуть свертки. Фольга в таком случае молниеносно бы вспыхнула и возникла такая высокая температура, что завернутая в эту фольгу радиоаппаратура мгновенно бы сгорела, а батареи взорвались.

Обезвредив взрыватели, Майер развернул сверток, где оказалась портативная радиоэлектронная аппаратура с телевизионно-магнитофонным устройством. Аппаратура работала на мощных микробатарейках. Включил, опробовал настройку. Система была готова к действию.

Вытащив из тайника еще один сверток, также завернутый во взрывоопасную фольгу, Майер быстро заделал отверстие в ванной.

Обезопасив взрыватель на последнем свертке, Майер извлек из фольги пистолет. Это был вальтер калибра 7,65 миллиметра.

Вытащив обойму, он проверил наличие патронов, потом дважды спустил курок. Пружина не утратила своей эластичности. Всякое оружие перед употреблением требовало не только осмотра, но и тщательной чистки, в особенности тогда, когда оно долго лежало без действия. Однако в сложившейся ситуации у Майера не было на это времени. К тому же эксперты разведцентра заверяли его, что оружие и боеприпасы, заложенные в тайник, даже через несколько лет будут пригодны к действию. Создавая свою шпионскую сеть, западные спецслужбы заранее оборудовали тайники во многих странах мира с учетом их климатических условий и возможностей ведения шпионской деятельности.

Быстро набив патронами несколько обойм, агент одну из них вложил в пистолет. Проверил подачу патронов. Теперь достаточно только выхватить вальтер давно отработанным, автоматическим движением, большим пальцем оттянуть курок, а указательным — передвинуть предохранитель, и пистолет готов к выстрелу.

Майер подвесил кобуру с пистолетом под рубашку. В карман брюк засунул глушитель, который при необходимости можно быстро надеть на дуло.

Теперь оставалось незаметно выйти из квартиры.

Он подошел к двери кухни. Тихо. Приоткрыл дверь: судя по доносившемуся храпу, старуха продолжала спать крепким сном.

Агент облегченно вздохнул и направился к выходу. Осторожно открыв дверь, выглянул: на лестничной площадке было пусто.

Агент закрыл дверь на два замка, с третьим было бы слишком много хлопот, а времени оставалось в обрез. Майер надеялся, что старуха не заметит, что дверь закрыта не на все замки. Ну, теперь можно было перевести дыхание. Кажется, все проделано удачно. Он спокойно спустился вниз, никем не замеченный, вышел из подъезда и не спеша зашагал по улице. Было раннее утро, прохожие еще не заполонили тротуары. Ему повстречалась только грузовая машина, развозившая молоко по магазинам. Он уверенно направился к оставленному им вблизи дома такси Вацека. Не снимая предохранительного пластыря с пальцев рук, агент сел за руль, завел мотор и погнал машину в южном направлении. Он начал теперь гонку со временем, которого так мало оставалось для выполнения особого задания разведцентра.

 

4

Когда поручник Хенрык Янчак покинул кабинет шефа, чтобы приготовиться к неожиданному отъезду, майор Сливка и капитан Срока занялись согласованием окончательного плана совместных действий. Сборы у Хенрыка не заняли много времени, и вскоре он явился к майору, готовый в путь.

— Товарищ майор, поручник Янчак…

Майор Сливка прервал его:

— Хорошо, отправляйтесь. — И добавил: — Вы едете один? То, что капитан говорил о девушке, стоит внимания.

— Может быть, товарищ майор порекомендует мне эту девушку? — заметил поручник.

Майор Сливка хотел было сделать замечание Янчаку за его неуместную иронию, но передумал. И лишь проговорил:

— Ну хорошо, оставим это… Систему связи с капитаном и его войсковой частью определите на месте. Он также будет передавать вам и мои приказания. На месте ознакомитесь со спецификой района, где вам предстоит действовать. Связь со мной определим позже. Вопросы есть?

— Нет.

— Тогда можете выезжать.

Капитан Срока тоже поднялся и на прощание крепко пожал майору руку. Вместе с Янчаком они вышли в коридор.

— Я умираю от голода, — обратился он к Хенрыку. — Ваша столовая еще открыта?

— Да, спуститесь по лестнице вниз.

— Хорошо. — Капитан критическим взглядом окинул джинсы и спортивную рубашку Хенрыка.

«Еще не начали совместную работу, а он уже корчит из себя начальника», — подумал Янчак.

Он не представлял себе части военной авиации и района ее дислокации, однако само название ассоциировалось в его сознании с суровостью и недоступностью объекта. Поэтому сама мысль выполнять задание в районе базирования военной авиации вместе с девушкой представлялась ему абсурдной. Однако капитан Срока, вероятно, знает, что делает.

Тут он вспомнил вдруг, что забыл свою дорожную сумку в приемной майора Сливки. Вернувшись за ней, неожиданно для себя спросил секретаршу Хеленку:

— В отпуск когда собираешься?

— Видимо, в сентябре. Думаю податься в горы.

— А к морю не согласилась бы поехать?

— Прямо сейчас?

— Да.

— Вместе с тобой? — уточнила Хеленка.

Янчак, улыбнувшись, кивнул. Раздался телефонный звонок. Хеленка, переговорив, переключила телефон на кабинет шефа. При этом она не спускала с поручника удивленных глаз. Положив трубку и одарив Хенрыка очаровательной улыбкой, спросила:

— Это что, указание майора?

— Нет.

— В таком случае, не сердись, но… мне сделали предложение, и мы решили осенью…

— Ясно… Понимаю… — пробормотал Хенрык.

Перекинув сумку через плечо и бросив смущенный взгляд на девушку, поручник вышел из приемной.

«Бессмысленно было заводить этот разговор с Хеленкой», — ругал он себя мысленно, с еще большей неприязнью думая о капитане Сроке с его идеей насчет девушки.

Янчак открыл знакомую дверь. Вошел в гардеробную, взял белый халат. Только так разрешалось входить в специальные комнаты лаборатории.

Накинув на себя халат и оставив дорожную сумку в гардеробе, поручник прошел длинным коридором, по правой стороне которого располагались окна, а по левой — двери обширных помещений лаборатории. Остановился перед одной из них. Красного сигнала «Не входить» не было. Янчак нажал на кнопку, и дверь открылась. Он вошел в фотолабораторию.

— Дверь! Закройте немедленно дверь! — послышался женский голос из глубины помещения.

Янчак быстро захлопнул за собой дверь, и его окружила непроницаемая темнота. Только в углу горел слабый красноватый свет. Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, поручник осторожно подошел к столу, за которым сидел кто-то в белом халате.

— Чуть было не засветили мне все! — раздался женский голос.

— Но над дверью не было красного сигнала, — оправдывался Янчак.

— К нам никто не заходит просто так, ради любопытства. Фотолаборатория работает в особых условиях.

Хенрыку показалось, что он уже слышал где-то этот голос. Неужели это она? Невероятно!

— Возле пана офицера кресло, прошу садиться. Заведующая лабораторией ненадолго вышла.

— А откуда пани известно, что мне нужна именно заведующая?

— Кто же еще?

— А может быть, вы?

— Я? По какому делу?

— В темноте мне трудно это объяснить.

— О, да вы хитрец!

— Вы узнали меня?

— А как же, я вижу в темноте как кошка.

— И кого же пани признала во мне? И что вы заметили в темноте?

— Я не хочу никого видеть, слышать и вспоминать о прошлом. Поэтому у меня нет желания отвечать на вопросы пана офицера.

Янчак нащупал в темноте кресло и осторожно присел.

— Не могли бы вы прервать свою работу хотя бы на минутку? Мне нужно с вами поговорить.

— Я же сказала, что заведующая лабораторией вскоре вернется. Пану офицеру следует набраться терпения.

— Послушайте, почему вы так уверены, что мне необходима именно ваша заведующая?

— Это очень просто. Вы же из службы безопасности. А такие, как вы, когда приходят к нам, не разговаривают с рядовым персоналом, вам подавай только начальство.

«Да, несомненно, это она. Тот же самый сердитый, но не отталкивающий голос. Как она назвала себя? Но я ведь не спросил ее имя! А теперь ломаю голову над этим».

— Как ваше имя? — спросил он неуверенно.

— Это что, официальный допрос?

— Да.

— Тогда прошу пана офицера обратиться к моей начальнице. Она все знает, в том числе и мое имя.

— Итак, все-таки вопрос к вам, причем чисто служебный: вы уже использовали отпуск за этот год?

— Отпуск мне не положен, я еще и года не проработала в лаборатории. Вы удовлетворены ответом?

— Сколько сотрудников в вашей лаборатории?

Девушка молчала.

— Кто еще кроме вас и заведующей работает в лаборатории? — допытывался Янчак.

— Прошу пана не задавать вопросов, на которые я не вправе отвечать.

— Извините, я, наверно, немного тороплюсь… — успокаивающим тоном проговорил поручник. — Если действительно так хорошо видите в темноте, то скажите честно: вы меня узнаете?

— Да.

— И вам известно мое имя?

— Конечно.

— По-моему, наш разговор принимает любопытный характер…

— Да, и весьма. Я слушаю пана офицера с неослабевающим вниманием. Надеюсь, вы позволите мне при этом продолжать работу?

— Безусловно. Скажите… не поехали бы вы вместе со мной дней на десять к морю?

Девушка не ответила, и при слабом свете лампы Хенрыку трудно было понять выражение ее лица. Однако он почувствовал, что предложение прозвучало для девушки слишком неожиданно, чтобы она могла принять его всерьез. Наконец прозвучал ее твердый ответ:

— Нет. Не поехала бы с вами на море.

— Очень жаль… а я так надеялся. Ну что ж, в таком случае, забудем об этом разговоре. — Янчак не скрывал своего разочарования.

Девушка на мгновение задумалась, а потом резко бросила:

— Что делать, я так решила. Но не подумайте, что я испугалась опасности.

Янчак задержался в полушаге от двери.

— Опасности? — повторил он. — Почему это пришло вам в голову?

— В противном случае, вы не предложили бы мне эту поездку в таком спешном порядке.

— Может быть, вы и правы. Но поскольку вы, как я чувствую, не из пугливых, что же вас сдерживает?

Девушка молчала, но в ее движениях, в том, как она переставляла бачки с проявителем и ванночки с готовыми снимками, Хенрык почувствовал колебание.

— Что сдерживает? — наконец заговорила она. — Десять дней — немалый срок. А мне бы не хотелось привыкать к вам.

— Привыкать? — Янчаку показалось, что он ослышался.

— Вы же знаете, что я была близкой подругой Ирэны, которая вышла замуж за вашего приятеля, поручника Стефчика. Видимо, вы приглашаете меня на море, чтобы отплатить той же монетой?

— Нет, пани глубоко ошибается, — в изумлении ответил Янчак. — Мне и в голову подобное не могло бы прийти.

— И вы думаете, я вам поверю? Это мужская уловка, и только, — с насмешкой отпарировала девушка.

«Все, все сговорились против меня», — подумал Хенрык. Теперь он вспомнил, что встречался с этой девушкой перед отъездом с Ирэной и Стефчиком на прогулку на парусной лодке. Там и разыгралась драма, от которой он долго не мог прийти в себя. Ирэна тогда порвала с ним отношения, и, как стало известно позднее, причиной тому был Стефчик. Впоследствии Ирэна не была с ним счастлива…

Янчак все еще продолжал молча стоять около двери, а потом проговорил:

— Нет, не мужская уловка и не личные сердечные дела заставили меня пригласить вас на море.

— Вот как! Тогда что же? Какая-нибудь опасная операция?

— Да.

— Значит, вы пришли в лабораторию по делам службы?

— Вы угадали.

— Так чем же я могу быть полезной для пана поручника?

— Если вы согласитесь, тогда поговорим о конкретных делах.

— А если не соглашусь?

— Очень жаль, — ответил Янчак.

— Сколько времени на размышление дает мне пан поручник?

— Времени для размышления почти не остается. Жду вашего согласия.

— Сумасшедший! Что, Балтика горит?

— Наконец-то слышу обнадеживающие слова, дорогая пани. Мне крайне нужна ваша помощь и сотрудничество, — продолжал наступать Янчак.

— Ох, какой вы, пан поручник, нетерпеливый! Я еще не дала согласия, а вы уже строите планы!

— Сам не знаю, как это получилось. Но я умоляю поторопиться, нас ждет самолет.

— Самолет? А почему не лайнер «Баторий»? Вы же пригласили меня на море? Ну, довольно шутить. Вот придет заведующая лабораторией, она и решит.

— Прошу вас, позвоните ей, дорога каждая минута!

Девушка, прервав работу, набрала номер внутреннего телефона. Перекинувшись несколькими словами, молча вернулась к своим занятиям.

Хенрык снова уселся в кресло. Вскоре послышались быстрые шаги по коридору, кто-то постучал в дверь.

— Можно войти! — раздался звонкий голос девушки.

Лучи солнца, проникшие через открытую дверь лаборатории, на миг ослепили Янчака. Заведующая принесла пачку фотографий в черных конвертах. Они с Хенрыком обменялись мимолетными взглядами. Янчак давно знал ее и ценил за то упорство, какое она проявила, чтобы закончить химический факультет университета, работая в милиции на скромной должности лаборантки.

— Привет опоре нашей службы!

— Привет начальству! Решил забрать у тебя одну сотрудницу дней на десять. С возражениями прошу обращаться к шефу, майору Сливке, его кабинет на четвертом этаже.

— Старик… — начала заведующая лабораторией, в ее голосе уже чувствовалось согласие. — Не в моих правилах отказывать тебе при подчиненных. Они еще молоды и наивны. Я не спрашиваю тебя, что случилось и для чего тебе моя сотрудница. Понимаю, что ты не все можешь сказать.

— Ты права. Не все в нашей власти, — подтвердил Янчак. — Так ты согласна отпустить одну из сотрудниц? — повторил он вопрос.

— На десять дней?

— Если все хорошо пойдет, возможно, возвратимся и раньше.

— А у тебя было когда-нибудь все хорошо?

Янчак ответил тихим смехом.

— Ты ставишь меня в трудное положение, — продолжала заведующая. — Я могла бы отпустить ее, но, скажем, через неделю. Это устроило бы вашу службу?

— Увы, нет. Дело не терпит. Да и девушка согласна, — настаивал Янчак.

— Да? Но этого мало! — воскликнула заведующая. — Пойми, старик, в лаборатории столько незаконченной работы! А сотрудников у меня раз, два и обчелся. Одна в отпуске, другая в служебной командировке, а теперь ты и Клару намерен забрать! Нет, это невозможно, я так останусь совсем без работников!

«Клара! Вот как ее зовут!» — мелькнуло в голове Янчака. Почему он раньше не мог вспомнить имя ближайшей подруги Ирэны?

— Пожалуйся на меня шефу! — посоветовал Янчак.

— Жаловаться майору Сливке? Ох, Янчак, оставь эти шуточки для другого случая! — покачала головой заведующая.

— Я не настроен шутить. Нас ожидает самолет.

— Ну, тогда не смею больше задерживать пана поручника, — выпалила с досадой заведующая. — И прошу, Янчак, не приставай больше ко мне, ибо я могу окончательно рассердиться.

— А как же с девушкой?

— Так уж и быть, отпущу, если только она согласна.

Хенрык набрал номер телефона майора Сливки:

— Товарищ майор! Говорит поручник Янчак. Со мной полетит одна из сотрудниц нашей лаборатории.

— Согласен. Только пусть она возьмет с собой необходимое снаряжение: фотокамеру и телеобъектив, — ответил, явно довольный, майор Сливка.

— Хорошо, товарищ майор, все будет сделано. Необходимое снаряжение мы заберем на складе управления.

— Желаю вам успеха, поручник.

Когда Янчак с Кларой вышли из темной лаборатории в коридор, их встретили яркие лучи солнца. Они с удивлением посмотрели друг на друга. У Хенрыка чуть не вырвалось: «Какая ты красивая, Клара!»

Девушка, строго сдвинув брови, внимательно смотрела на молодого офицера. А он любовался ее рыжеватыми распущенными волосами, чарующими серо-голубыми глазами.

Заметив этот взгляд поручника, она спросила:

— Смотрины закончены? Теперь убедились, что я подхожу вам?.. Это обо мне вы говорили с шефом?

— Да, о тебе.

Янчак еще раз протер глаза.

— Мы разве уже на «ты»? — с удивлением спросила девушка. — Не рановато ли?

— Как старший по возрасту и званию, я имею право обращаться к своей помощнице на «ты».

— А я безропотно должна согласиться на это? Тогда зови меня Кларой, — представилась она.

— Хенрык, — ответил поручник.

Когда в гардеробе лаборатории они снимали халаты, взгляд Клары задержался на дорожной сумке Янчака.

— Палатку нам предоставят на месте, — счел нужным уточнить Хенрык.

— Палатку?.. Совместную?! — в недоумении воскликнула Клара.

— А как ты думала? Что, испугалась?

Девушка закусила губу. Потом обиженно проговорила:

— Я вообще об этом не думала.

— А теперь?

— Мыслями я все еще в лаборатории, где моя начальница вынуждена будет просидеть до полуночи, чтобы закончить свою и мою работу.

Клара начала спускаться по лестнице, Янчак последовал за ней.

— Хенрык, мне нужно не менее получаса, чтобы заехать домой и собрать необходимые вещи, не возражаешь?

— Четверть часа, — ответил Янчак.

— Ты куришь?

— Нет.

— А самолет, о котором говорил, это правда, или ты пошутил?

— Правда. Сама увидишь.

В столовой они встретили капитана Сроку, который ждал их с нетерпением, то и дело поглядывая на часы. Подняв руку, он поприветствовал поручника Янчака и его спутницу.

Янчак представил девушку капитану.

— Клара знает, о чем речь? — с ходу приступил к делу капитан.

— Нет. Но во время полета я расскажу ей.

Капитан Срока испытующе посмотрел на Клару, как будто хотел сказать: «Справится ли она с заданием?»

— Товарищ капитан не забыл, что мы спешим? — напомнил Хенрык.

Около здания воеводского управления милиции их уже ожидал армейский автомобиль с молчаливым солдатом-шофером. По дороге на аэродром Клара забежала домой забрать необходимые вещи и оставить записку родителям.

И тут капитан Срока после долгого молчания обратился к поручнику, отрывисто проговорив:

— Благодарю тебя, Янчак. Думаю, что все будет в порядке. Мы сработаемся.

Клара вернулась к машине. На ней были джинсы и тенниска. На шее голубая косынка. Через плечо — сумка в тон босоножек. Легким движением руки она бросила сумку на заднее сиденье и заняла свое место в машине.

При въезде на военный аэродром капитан Срока предъявил удостоверение личности стоявшему на посту часовому. После проверки документов солдат поднял шлагбаум.

Автомобиль помчался по бетонной взлетно-посадочной полосе, сделал круг и затормозил около небольшого самолета, окрашенного в серебристый цвет, с бело-красными полосами на хвосте. В тени под крылом сидел солдат, который, заметив капитана, мгновенно вскочил и отдал честь.

— Как с горючим? — спросил офицер.

— Заправлен по норме, — ответил солдат.

Капитан открыл планшет и внимательно посмотрел на карту. Жестом пригласил Клару и Хенрыка в кабину самолета.

— Что это за машина? — поинтересовался Янчак.

— «Иволга», — отрывисто ответил капитан.

— Где наши места? В задней части кабины или рядом с пилотом? — спросил поручник.

— Где вам будет удобнее.

Капитан Срока продолжал изучать карту. Потом, не торопясь, сложил ее, щелкнул кнопкой планшета и молча занял место за штурвалом самолета.

Клара и Хенрык разместились в задней части кабины. Она вся была из прозрачного материала. При теперешней ясной, безоблачной погоде видимость была отличной.

— Долго будем лететь? — спросил Хенрык.

— Не очень, — ответил капитан коротко.

— Какая скорость?

— Как обычно, сто сорок — сто пятьдесят километров в час. С высоты не более двухсот-трехсот метров все будет отлично видно. Как вам там, удобно? — спросил капитан.

— В общем, неплохо, только жарковато! — прокричала Клара.

— Ничего, потерпите. Сейчас будет прохладней.

Солдат провернул несколько раз винт самолета. Капитан Срока скомандовал:

— От винта!

Солдат мгновенно отскочил.

Мотор равномерно заработал.

Срока жестом предложил своим пассажирам надеть шлемы. Янчак осмотрелся вокруг. Увидел несколько почтовых, санитарных, спортивно-тренировочных самолетов.

Военный аэродром жил в своем повседневном рабочем ритме. Боевые реактивные машины стояли в укрытии, в бетонированных ангарах, обложенных дерном, поросшим цветами. Через открытые ворота ангаров виднелись серебристые острые носы истребителей.

Капитан Срока посмотрел на приборы, перебросился по радио несколькими словами с командным пунктом.

Получив разрешение на старт, капитан вывел «Иволгу» к бетонной взлетной полосе. Солнце поднялось уже высоко над горизонтом, день опять обещал быть жарким. Находившиеся на аэродроме штурманы, пилоты, механики профессиональным взглядом провожали серебристую «Иволгу».

На взлетной полосе самолет на миг задержался. Получив по радио разрешение на взлет, пилот прибавил газу, мотор взревел, и, пробежав несколько десятков метров, машина плавно поднялась в воздух.

— Ну как? — спросил Хенрык Клару, стараясь перекричать шум мотора.

— Отлично! Пойду служить в авиацию! — крикнула в ответ девушка, подняв большой палец руки.

Полет на небольшом самолете не может сравниться с путешествием на огромном пассажирском лайнере. Сидя в последнем, иногда не замечаешь даже, стоит он в аэропорту или уже находится в полете. Кроме того, мало кто из пассажиров смотрит в окна, ибо все равно почти ничего не увидишь с высоты в несколько тысяч метров. Полет над кучевыми облаками и бездонными разрывами между ними не возбуждает особого желания обозревать необъятное воздушное пространство.

Небольшая же серебристая «Иволга» чувствует в полете каждое воздушное течение, она маневренна, легко управляема. Кроме того, полеты на небольшой высоте позволяют пассажирам любоваться земными пейзажами.

Машина, управляемая капитаном Срокой, набрав скорость, оставила за собой аэродром. Большим полукругом описала центральную часть города, в которой Хенрык пытался разглядеть приземистое здание воеводского управления милиции. По правую сторону вырисовывались многоэтажные строения центрального района, а далее — огромные фабричные застройки с высокими трубами из красного кирпича. С небольшой высоты отлично были видны новые жилые массивы, парки, стадионы и дорожные артерии, пересекавшие город. В стороне зеленели лесные массивы, обработанные поля, открывался вид на строительство промышленного комплекса с собственной железнодорожной веткой, по которой двигались товарные вагоны и открытые платформы со строительными материалами. Вдали просматривались жилые дома, подъемные краны, подававшие на строительные площадки железобетонные плиты и готовые секции.

В самолете стало прохладнее — в кабину поступал свежий воздух. Приборы показывали скорость сто тридцать пять километров в час, высоту полета — двести метров.

Вскоре внизу показался военный аэродром с отчетливо видными взлетно-посадочными полосами. На летном поле рядами стояли серебристые «миги». Виднелось несколько небольших поршневых машин, сгруппированных в двух местах этого двухкилометрового зеленого прямоугольника, выкроенного среди леса и озер.

«Живописная местность», — подумал Янчак. Его взору предстали добротные жилые блоки, разноцветные кемпинговые домики поселка, несколько армейских палаток харцерского лагеря. Яркие туристские палатки плотно обступали озеро, со всех сторон окруженное лесом. На озерной глади белели, словно лебеди, парусные лодки. И повсюду туристы, а также отдыхающие в санаториях и домах отдыха — трудовой люд страны.

Капитан Срока связался по радио с дежурным оператором диспетчерской службы аэродрома и попросил разрешения на посадку. Сделав круг над аэродромом, снизился, убавил газ, погасил скорость и плавно направил самолет на бетонную полосу. Машина, подскакивая, покатилась к отдаленной площадке аэродрома, находившейся в стороне от построек, самолетов и бетонных ангаров, замаскированных буйной зеленью.

Мотор заглох, и воцарилась тишина, от которой у Клары и Хенрыка зазвенело в ушах.

— А не могли бы вы научить меня пилотажу? — обратилась девушка к капитану.

В знак согласия Срока подмигнул ей, давая понять, что теперь это их тайна.

Неожиданно воздух разрезал свистящий звук стартовавшего реактивного истребителя. За ним взлетел другой, а через минуту — третий. Звено серебристых птиц, мгновенно набрав скорость и высоту, мастерски выстроилось в треугольник над аэродромом. Капитан Срока проводил самолеты профессиональным взглядом боевого летчика.

Янчак открыл дверку кабины.

— Пока не выходи из самолета, — предупредил его капитан.

В кабине опять становилось жарко. Даже вентилятор не приносил прохлады, ибо солнце палило нещадно. Время перевалило за полдень. Со стороны расположенного невдалеке соснового леса доносился одурманивающий запах разогретой хвои.

— Надеюсь, теперь вы введете меня в курс дела? — спросила Клара.

— Поручник Янчак вам все объяснит, — ответил капитан.

От административного здания, находившегося в двух-трех километрах от аэродрома, к самолету мчалась машина. Это был армейский вездеход с брезентовым кузовом.

Капитан Срока выскочил из «Иволги» и побежал к машине, остановившейся в нескольких десятках метров от самолета. Снова стартовало звено истребителей, и над головами словно гром перекатывался.

Из вездехода вышел сержант. Он обменялся с капитаном Срокой несколькими словами, достал из машины складной велосипед, легко собрал его и быстро, не оглядываясь, уехал.

Все это казалось Кларе загадочным, связанным с какой-то военной тайной. Она молча наблюдала за тем, что происходило вокруг.

Капитан Срока, сев за руль вездехода, подъехал почти вплотную к «Иволге».

— Прошу садиться, — пригласил он Клару и Хенрыка.

Взяв дорожные сумки, Клара и Янчак устроились на заднем сиденье.

В машине под брезентовым пологом был полумрак и не так жарко, как в кабине самолета.

— Итак, — начал капитан Срока, вручив Хенрыку карту окружающей местности, — эта карта туристическая, не армейская, сам понимаешь почему… Обыкновенная карта не вызывает подозрений, ее можно купить в любом газетном киоске. Вот здесь, где держу палец, я установлю тайник, это будет место наших контактов, около дорожного указателя, — это легко запомнить. Если почему-либо откажет радиотелефон, который я сейчас передам тебе, то свое донесение оставишь в тайнике. К нему будет ежедневно утром а вечером приходить мой человек. Не забывай пользоваться кодом БМ-8. В особо экстренных случаях по теряй зря времени, подавай информацию открытым текстом. Последнее касается и Клары, которой шифр неизвестен. Тайник будем проверять немедленно, если только замолчит твой радиотелефон. Мы применяем в радиотелефоне устройства, исключающие подслушивание. Но противник может применить такую аппаратуру, которая сведет на нет наши предосторожности.

— Конечно, все это необходимо учитывать, — понимающе вставил Янчак.

— Вот здесь все твое снаряжение: надувная лодка, фонарик, хлеб, консервы, соки, палатка, бивачные предметы, немного денег и радиотелефон. По карте сориентируешься, где расположена почта, кафе, ресторан «Русалка», гарнизонный клуб с дискотекой, бензозаправочная станция. Возможно, что этими пунктами воспользуется агент Альфа. Около озера увидишь туристический лагерь. Постарайся узнать, не появлялся ли там за последние дни кто-нибудь из «дикарей». Допустим, одинокая женщина или мужчина, которые нелегально поселились среди туристов, чтобы понаслаждаться сказочной природой. Следует учитывать, что в эти прекрасные места нередко наезжают однодневные любители развлечений, за которыми трудно уследить… Посмотри на карту: вот здесь и здесь расположены магазины, закусочные. Не исключено, что и в эти места наведается агент, который повсеместно будет собирать нужную ему информацию. И, наконец, железнодорожный полустанок. Вокзала здесь нет.

— В какое время я должен выходить на связь с вами? — спросил Янчак.

— Через каждые двенадцать часов, в семь утра и вечера. В случае отсутствия от тебя информации по радио — проверяем тайник. Если и там ничего не обнаружим, то будут предприняты срочные меры по розыску тебя и Клары. Подниму своих людей по тревоге, что было бы не очень желательно, ибо это может деконспирировать нас перед агентом Альфа. Надеюсь, до этого не дойдет. Помни, Янчак, операция требует осмотрительности и быстроты. Альфа не будет нас дожидаться, ибо его действия непременно связаны с нашими учениями войск ПВО.

— Во время сеанса еще кто-нибудь, кроме вас, будет выходить на связь?

— Да. Сержант, который подъезжал к нам на вездеходе, будет дежурить у радиотелефона. Сегодня в семь он примет от тебя первую информацию, тогда вы и познакомитесь. Если же впоследствии услышишь чей-нибудь чужой голос, не сержанта и не мой, то это будет сигналом, что противник подстроился под нашу волну. Ясно?

— Так точно! — ответил Янчак.

— Что еще? Гостиницы здесь поблизости нет. Запомни, что, хотя озера в этой части Польши и не соединяются между собой, не исключено, что Альфа может прибыть водным путем: парусной или надувной лодкой, моторкой или дьявол его знает чем еще. Свою машину он может оставить за пару километров от озера и воспользуется какой-нибудь посудиной.

— Где расположен ближайший железнодорожный вокзал? — поинтересовался Янчак.

— Не менее чем в десяти километрах отсюда. Но агент вряд ли воспользуется поездом, ибо у него осталось мало времени. Он будет торопиться попасть в этот район к началу учений. Конечно, это только мои предположения, ясно, что агент поступит так, как ему выгодно. Поэтому мы должны использовать любые варианты его поиска.

— Хорошо, товарищ капитан, я все понял. Если Клара будет со мной, то какое задание будет для нее?

— Это твое войско, а ты командир, которому поручена ответственная операция. Вижу в руках Клары фотоаппарат и телеобъектив. Думаю, она сумеет справиться с ними.

— Конечно, справится. Но я думаю поручить Кларе другое дело, только мне необходимо посоветоваться с командиром вашей части. Я просил бы как можно быстрее устроить мне эту встречу, — проговорил Янчак.

— Встречу с командиром?! Зачем? Не хочешь ли ты оставить Клару на территории части?

— Предположим, — неопределенно ответил поручник.

— Как приманку для Альфы? Нет, я не согласен. Я бы мог это сделать без твоей помощи, Янчак, — недовольно отрезал капитан.

— Вы приписываете мне слова, которые я не говорил. Прежде всего я хотел поговорить с командиром части о моем плане операции, а потом и обсудить его в деталях с вами, товарищ капитан.

— Начинай с Клары. Она тоже должна быть убеждена, что твой план чего-то стоит. В таком случае мы все вместе и обсудим твои намерения, товарищ поручник.

Янчак отрицательно покачал головой и упрямо повторил:

— Сначала посоветуюсь с командиром части.

— Ну, если ты настаиваешь, то я доложу ему, — согласился капитан Срока.

— Хорошо. Но сначала один вопрос. Если Альфа проникнет на территорию части, то какой объект больше всего мог бы заинтересовать его? — спросил Янчак.

— Думаю, что центральная радиостанция. Вероятному противнику необходимо знать коды радиосвязи, чтобы перехватывать нашу информацию. И в особенности переговоры центра управления полетами с пилотами, находящимися в воздухе. Видимо, агент воспользуется для этого каким-нибудь радиоэлектронным устройством, а также соответствующей аппаратурой, установленной на разведывательном самолете, который постоянно барражирует вблизи нашей воздушной границы, — ответил Срока.

— Если вражеский агент так спешит, то он непременно сначала проведет визуальную разведку объекта. Два-три раза покружит возле него, а потом обязательно где-то замаскируется, чтобы выждать время. Для прикрытия он может познакомиться с польской девушкой, в особенности если она работает на радиостанции авиачасти, — предположил поручник.

— Нет, это маловероятно. На радиостанции люди проверенные, с большим стажем работы, — возразил капитан.

— Все это так. Но агент может заинтересоваться кем-нибудь из недавно прибывших в часть. И Клара может оказаться в поле зрения Альфы, — продолжал Янчак.

— Я вас слушаю и… и все меньше понимаю, при чем тут я? — спокойно проговорила молчавшая до сих пор Клара.

— Поручник Янчак определит тебе роль, — заверил капитан.

— Извините, товарищ капитан, — промолвила Клара, — но я хотела бы задать еще один вопрос: что вы будете делать, если я не соглашусь поехать вместе с поручником?

— Думаю, подобный вариант Янчак не предусматривал. Ну, давайте посмотрим, что приготовил для нас сержант, а то я изнываю от жары, — добродушно проговорил капитан Срока.

Он достал из вещевого мешка несколько банок апельсинового сока. Все с удовольствием утолили жажду.

— Подброшу вас поближе к озеру. — Капитан завел мотор. — Предложение поручника обсудим с командиром части. Возможно, он поддержит нас и согласится, чтобы Клара сыграла роль «самой красивой польской девушки», а может быть, этот вариант и не понадобится, — с улыбкой сказал капитан.

Машина подкатила к боковым воротам авиачасти. Около шлагбаума стояли на посту двое военнослужащих. Они проверили документы капитана и пропустили машину, не заглядывая внутрь брезентового кузова.

Через некоторое время кто-то неожиданно вновь остановил машину пронзительным сигналом. Это был еще один тщательно замаскированный пост охраны.

Капитан Срока резко затормозил, предъявил часовому документы и выехал на лесную просеку, ибо шоссейная дорога на этом заканчивалась. Проехав несколько десятков метров в глубь леса, он скомандовал:

— Теперь все. Выходите из машины и приступайте к выполнению задания.

— Может быть, опробуем радиотелефон? — предложил Янчак.

— Не будем терять времени. Аппарат проверялся сегодня сержантом. Еще вопросы есть?

— Нет.

Хенрык выгрузил из машины вещевые мешки, доставленные сержантом, и дорожные сумки — свою и Клары. Капитан Срока на прощание пожелал им успеха и уехал.

Поручник и Клара, оставшись в лесу одни, почувствовали, как их со всех сторон охватила тишина и густой запах хвои.

— Итак, мы начинаем, мой повелитель, — шутливо обратилась девушка к поручнику.

— Начнем, пожалуй! — ответил Янчак.

Они осмотрелись вокруг и сориентировались по карте. Потом медленным шагом двинулись вперед по извилистой тропинке, неся за плечами рюкзаки со своим снаряжением.

Через какое-то время Клара остановилась и спросила Хенрыка:

— Ты ведь знал, что нам предстоит ехать к озеру, почему же приглашал меня на море?

— Да так, старая армейская привычка — соблюдать осторожность и военную тайну, — улыбнувшись, ответил Янчак.

 

5

Летчики утром проводили на озере спортивные соревнования по водным лыжам, играли в теннис или просто состязались в беге по лесу. А теперь они приступили к очередным тренировочным полетам на боевых истребителях. Пилоты филигранно отрабатывали элементы высшего пилотажа перед учениями войск ПВО. Каждый из них стремился показать свое мастерство. Им предстояло бороться за почетное звание «мастер воздушного боя». Для этого необходимо показать отличную боевую выучку, умение управлять самолетом, пользоваться грозным оружием и сложной аппаратурой, которыми оснащены современные истребители. Они будут соревноваться в умении перехватывать цели на низких и средних высотах как в индивидуальных, так и в групповых полетах.

Поручнику Збышеку Сосновскому с полетами повезло. Об этом и шел разговор между ним и Франеком Сцещняком в перерывах между полетами. Они выступали в дуэте. Остальные пилоты относились к ним с большим уважением и стремились им подражать.

Збышек и Франек понимали друг друга с полуслова. Такое взаимодействие — залог успеха, а взаимопонимание между пилотами в воздухе и навигаторами на земле создает благоприятные условия для выполнения боевого задания. Бортовой мини-компьютер в сочетании с ЭВМ центра управления полетами, где за пультом сидел Франек, позволяли немедленно передавать информацию находящемуся в воздухе пилоту. А знания и летное мастерство последнего преобразовывали полученные данные в конкретные боевые действия.

Перерыв в полетах закончился. Судейская комиссия заняла свое место. Члены ее продолжали еще обмениваться мнениями с пилотами, надеясь точнее определить, как прошли первые тренировочные полеты. Оценки мастерства воздушных асов были так высоки, что трудно определить, кто из них лучший.

Збышек бросил взгляд на небо. На нем не было ни облачка, солнце все больше припекало, духота усиливалась. «Хоть бы ветерок подул», — мелькнуло в голове Збышека.

— Погода что надо. В самый раз, чтобы показать высший класс пилотажа и боевое мастерство, — воодушевлял Франек своего товарища по службе.

— Не дразни меня, Франек. Я делаю все, что могу, — ответил Збышек.

— Так делать может каждый. А ты, старик, должен показать больше того, на что способен, — не унимался Франек.

Збышек задумчиво покачал головой. Он не сердился на своего друга, когда тот требовал от него большего, чем от других пилотов, ибо знал, что Франек не меньшие требования предъявляет и к себе. Это было неотъемлемой чертой всех тех, кто посвятил свою жизнь военной авиации или просто проходил срок службы в рядах Войска Польского.

Небольшой серебристый самолет «Иволга» делал круг над аэродромом.

— Посмотри, видимо, прилетели болельщики на наши летные состязания, — заметил Франек.

— Во время учений всегда крутятся вокруг всякие журналисты и фотокорреспонденты из газет, радио и телевидения, — ответил без особого удовольствия Збышек.

«Иволга» плавно приземлилась на дальней посадочной полосе аэродрома. Збышек и Франек не проявили особого интереса к прибывшим гостям. В это время к ним подошел заместитель командира полка по политической части подполковник Тарчевский:

— Привет, орлы! Как настроение?

— Все в порядке, товарищ подполковник. Готовимся к полетам, надеемся выиграть… — отрапортовал Збышек Сосновский.

— Товарищ подполковник! Поручник Сосновский хотел сказать, что на предстоящих учениях будет большая конкуренция среди пилотов, — добавил Франек.

— Вы правы. Но пилотам нашего полка не подобает выигрывать у слабого противника, — отпарировал замполит. — Мы уверены, что поручник Сосновский покажет высший класс боевой выучки! Больше собранности, а воли к победе Збышеку не занимать. Помни, командование полка очень рассчитывает на тебя, Збышек!

Сосновский в душе питал тайную надежду добиться успеха на учениях и тем самым оправдать доверие, оказанное ему командованием полка. Он думал не только о своей личной победе, но и о победе других товарищей, помогавших ему готовиться к полетам. Для всех тех, кто служит в военной авиации, непреложным законом является отдавать все свои силы и знания для того, чтобы пилоты могли спокойно летать на таких грозных машинах, как современные реактивные истребители-перехватчики, штурмовики и бомбардировщики, с честью выполняя свое боевое задание.

Беседа подполковника Тарчевского с молодыми офицерами была продолжена в тени, возле здания, в котором пилоты собирались на инструктаж перед полетами. Некоторые расположились в шезлонгах, так, чтобы лучи солнца не падали на них.

Настроение у всех было приподнятое, как всегда перед началом учений. Ведь каждый должен не только показать свою боевую выучку, но и защитить честь и боевую славу своего авиаполка.

Об этом и говорил собравшимся замполит подполковник Тарчевский. Он был для них наставником и старшим товарищем по службе, который всегда приходит к ним в трудные моменты.

Два часа назад замполит получил из армейской контрразведки информацию о возможности диверсий со стороны вражеской агентуры в районе аэродрома во время учений. Он знал, разумеется, что место, где базируются боевые самолеты полка, надежно охраняется специальными армейскими караулами. Кроме того, служба безопасности предприняла соответствующие предупредительные меры в районе, прилегавшем к авиачасти.

В настоящее время подполковника Тарчевского беспокоил вопрос, предупреждать ли пилотов, участвующих в учениях, о возможной вражеской акции.

«А что это им даст?» — размышлял замполит. Ничего нового он им не скажет. То, что вражеская разведка засылает в Польшу своих агентов для сбора военной, научно-технической, экономической и другой информации, проведения разведывательных операций в районах дислокации различных родов войск и оборонных объектов — известно всем военнослужащим с той минуты, как они надели армейскую форму, а многим еще раньше.

И то, что действия противника скорее всего будут направлены не только против пилотов, находящихся в воздухе, но и на бортовую навигационную аппаратуру, радиоэлектронные устройства, которыми оснащены боевые самолеты, тоже не новость. И что пилоты должны проявлять в полетах максимум внимания и отваги, особенно в непредвиденной ситуации, — этому обстоятельству также немало отводится времени в период армейской учебы, и в особенности при подготовке летного состава.

С той минуты, как подполковник Тарчевский ознакомился с информацией, полученной от армейской контрразведки, о предполагаемой диверсии вражеского агента Альфы, он все больше стал думать об ответной операции: «Ждать, пока Альфа начнет действовать, или предупредить, заранее расстроить его акцию? Если так, то как это сделать, чтобы не спугнуть вражеского агента?»

Реактивный самолет поручника Збышека Сосновского медленно двигался по взлетно-посадочной полосе. Пилот уже не чувствовал обжигающих солнечных лучей, ибо включенный в кабине кондиционер позволял забыть о жаре, стоявшей за бортом. Только что взлетел истребитель Казика Магурского.

За Збышеком полетит Тадеуш Бараняк.

— Восемнадцатый, на старт! — послышалась команда в гермошлеме Збышека.

— Восемнадцатый вас понял!

Серебристый «миг» медленно выкатился на взлетную полосу. Збышек опустил на гермошлеме козырек, поправил кожаные перчатки.

— Я Восемнадцатый, разрешите взлет!

— Восемнадцатый, я вас понял. Подождите со взлетом! — послышался знакомый голос диспетчера.

Звучали успокаивающие звуки радио, в кабине было прохладно, самолет дрожал, готовый к взлету. «А Казик отлично стартовал, — подумал Збышек. — Чувствуется рука опытного летчика. Что это говорил о нем сегодня утром Тадек Бараняк? Может, у него была неисправна бортовая фотокамера? Или слишком высокая температура в фотолаборатории повлияла на качество снимков?» В кабине истребителя, заполненной всевозможными измерительными приборами и радиоэлектроникой, даже события сегодняшнего утра казались пилоту далекими и блеклыми. Все, что не касалось предстоящего полета, отошло на второй план.

— Восемнадцатый, вам разрешается взлет! — прозвучал в гермошлеме Збышека голос диспетчера.

— Восемнадцатый вас понял, выхожу на старт!

Пилот почти автоматически выполнял свои обычные функции. Движения его рук были так слаженны, что не было необходимости следить за последовательностью выполнения пилотских обязанностей. Собственно говоря, так и должно быть у каждого военного летчика. Пилот должен концентрировать свое внимание на показателях приборов. Непредвиденные обстоятельства на старте, в полете или при посадке могут возникнуть так неожиданно и молниеносно, что пилоту почти не остается времени на размышление. В этой ситуации его реакция должна быть автоматической, а решение — мгновенным.

Истребитель-перехватчик набирал скорость. Невидимая сила вдавливала Збышека в пилотское кресло. Секунды растягивались так, как не бывает на земле.

В гермошлеме послышался знакомый голос руководителя полетов:

— Восемнадцатый! Курс — сто семь. Высота — пять двести.

— Восемнадцатый вас понял!

Пилот Сосновский получил учебно-боевое задание: лететь на перехват цели, которая находилась на средней высоте — между четырьмя и десятью тысячами метров.

Руководитель полетов Франек Сцещняк вывел его самолет на рубеж, отдаленный от цели не более чем на шесть километров.

В тот момент, когда Збышек поймает «противника» на прицел бортового радиолокатора, последует выстрел управляемой ракеты, несущей в себе пучок лучей, поражающих цель на большом расстоянии. Это идеальное оружие применяется при ясной погоде и относительно неплохой видимости. В случае же облачности, снега или дождя пилот может применить в бою ракеты, которые реагируют в полете на инфракрасные излучения.

Ракеты «мига» способны поражать любую цель противника, даже если он попытается при помощи противоракетного устройства отклонить эти ракеты с трассы полета, применив специальный защитный заслон, или ускользнуть при помощи неожиданного маневра.

Збышек посмотрел на бортовые приборы: они показывали, что истребитель достиг заданной скорости и высоты.

— Восемнадцатый! Сто восемь, — послышалось в гермошлеме.

— Восемнадцатый вас понял. Сто восемь!

— Держи пять триста!

— Есть, держать пять триста!

Збышек повторил поданные команды наземной службы, перенес их на пульт управления, внимательно посмотрел на стрелки измерительных приборов. Если бы он смог глянуть сейчас вниз, то увидел бы серо-зеленые волны Балтики и песчаные берега, вьющиеся светлой нитью.

Ярко-красным светом просигналил один из главных приборов, размещенных около индикатора бортового радиолокатора, на уровне глаз пилота. Этот прибор предостерегал летчика, что его самолет находится в зоне действия радиолокатора «противника» и становится целью для поражения.

Этот пульсирующий красного цвета сигнал информировал также о том, что автоматически включились особые устройства, создававшие помехи действию «противника» и прикрывавшие самолет электронным щитом.

Збышек передал по радио на командный пункт шифрованную информацию о создавшейся ситуации.

Вместе с боевыми самолетами в учениях принимали участие и ракетные войска, которые также должны были показать свою боевую выучку, быстроту и слаженность расчетов при пуске ракет, и главное — точное поражение целей «противника» во взаимодействии со штурмовой авиацией.

Збышек внимательно осмотрел приборы, на своем «миге», проверил переключатели, но пульсирующий ярко-красный сигнал не угасал.

Может быть, наземная служба контроля в учебных целях посылала специальные радиосигналы, чтобы воспрепятствовать связи пилота с командным пунктом? Или делалась попытка вывести из строя радиоэлектронные устройства, в том числе бортовой компьютер, который помогал пилоту решать свои навигационные или боевые задачи?

Збышек послал условный радиосигнал наземной навигационной службе, что в ближайшие секунды он вынужден будет перейти на аварийный канал связи. Подобный радиосигнал немедленно включал на КП автоматическую аппаратуру, регистрировавшую полосы частот и спектры поданных радиосигналов, которые были приняты бортовыми приборами самолета Збышека за действие «вражеского» радиолокатора. Через несколько секунд будет известно, авария ли это на каком-либо из радиопередатчиков на КП или же исключительно «вражеское» радиолокационное проникновение, которое может представлять реальную угрозу боевому самолету.

Хотя в данный момент все это происходило во время летно-тактических учений, однако никто из пилотов и персонала наземной службы не забывал, что каждый полет является приближенным к боевым условиям и требует точного выполнения уставных требований.

Поэтому вполне возможно, что из навигационного центра КП было дано распоряжение привести в действие один из учебных вариантов, чтобы проверить реакцию пилота в неожиданной, а в бою весьма возможной, ситуации.

После соответствующей обработки выявленных радиосигналов было получено неожиданное подтверждение: это было действие «вражеского» радиолокатора.

Одновременно в гермошлеме Збышека раздался голос неутомимого Франека:

— Восемнадцатый, внимание! Даю координаты цели…

Франек с земли вел машину Збышека по оптимальной прямой, которая должна пересечься с целью, «нарушившей» воздушную границу Польши.

Збышек включил бортовой радиолокационный прицел. Перед ним, на уровне глаз, загорелась красная рамка, разделенная на небольшие квадраты.

Пилот снял с предохранителя устройство для пуска ракет, расположенное в рукоятке рычага управления. Этим движением он подготовил также кинокамеру, которая зарегистрирует для оценки судейской комиссии все его действия как пилота.

Но все-таки сейчас главным для Збышека было расстояние его самолета от атакуемого объекта и результат, который был бы достигнут при боевом выстреле ракетой по цели «противника».

— Восемнадцатый! Две двести от цели, — послышалась команда с земли.

— Вас понял. Приступаю к пуску ракет! — ответил пилот.

Однако не слышно было характерного пронзительного визга отрывающихся из-под крыльев самолета боевых ракет, ибо это была условная атака объекта «противника».

— Восемнадцатый! Отлично! Цель поражена! Подаю курс повторный.

— Вас понял, все понял! — радостно воскликнул Збышек.

«Если у него и дальше так же успешно пойдут полеты, то и по теоретическим знаниям он получит высокие оценки судейской комиссии. Ведь теоретическая часть основывается на знании тактики противника и его средств поражения, которыми он может воспользоваться в бою. А в этом Збышек отлично ориентируется, — размышлял Франек. — Ему известны все типы самолетов и ракет. Он помнит их боевые характеристики, хорошо ориентируется в данных, записанных в памяти компьютера. Благодаря всему этому он в состоянии поставить точный вопрос, на который через несколько секунд электронно-вычислительная машина даст соответствующий ответ. Ему известны основные электронные ловушки и хитрости, которые может поставить противник…»

— Восемнадцатый! Курс сорок три, высота две тысячи! — подал новую команду Франек.

— Вас понял! Ложусь на указанный курс! — машинально ответил Збышек.

Умение одновременно наблюдать за несколькими десятками индикаторов многочисленных бортовых приборов, ориентироваться в сложном оборудовании боевой машины и быстро принимать решение — все это должно быть в крови авиатора. Колоссальное значение имела при этом та высокая степень знаний летного дела, полученных молодыми пилотами во время их учебы в авиационном училище в Демблине, а также приобретенных за годы службы в авиаполку, где наряду с усовершенствованием знаний авиатехники повышалась и квалификация военных летчиков.

Почти каждый год появлялась новая боевая техника, более совершенные устройства и приборы, происходила модернизация устаревшего оборудования.

Все это делало жизнь военных летчиков увлекательной и романтичной, и они не могли пожаловаться на отсутствие разнообразия и возможности показать свои растущие способности.

— Восемнадцатый! Курс сорок два, высота две тысячи! — послышалась команда из центра управления.

— Вас понял! Выполняю! — ответил Збышек.

Таким образом, полученные в авиационном училище теоретические знания и практическая служба в авиаполку давали возможность пилоту стать первоклассным военным летчиком.

Однако научно-технический прогресс, в том числе и в военной авиации, требовал от каждого пилота и всего персонала летной и наземной службы повседневного совершенствования своих специальных знаний, боевой выучки, овладения тактикой современного воздушного боя, повышения идейно-теоретического уровня ориентации в международной обстановке и знания своего потенциального противника. Это являлось основной задачей офицеров и рядового состава войск противовоздушной обороны Польши.

Збышек приподнял козырек гермошлема. Над его головой простиралось чистое, прозрачно-голубое небо. Это было сказочное зрелище после тех минут, когда все внимание пилота было сконцентрировано лишь на показателях многочисленных приборов.

На следующий день Збышеку предстояло продемонстрировать на своем «миге» учебный бой над полигоном в трудных условиях штурмового налета. Он должен будет применить в этом бою по объектам «противника» ракеты и атаковать цементными бомбами.

Збышек вспомнил историю, происшедшую с Казиком Магурским. Дело было не в фотокамере. Досадная ошибка пилота случилась по вине механика, который не доложил командованию части о его вылете на запасном истребителе. Интересно, что решила судейская комиссия? Видимо, не засчитала ему нескольких очков, поскольку он лишился почетного места в авиаполку.

Можно представить себе, какое гнетущее состояние было у механика, который допустил оплошность и лишил своего пилота права защищать свой прежний титул «мастер воздушного боя».

Збышек вспомнил, как тяжело переживал когда-то подобную историю техник по вооружению его авиаотряда. Он загрузил тогда многозарядный барабан, согласно полученному приказу, только тремя ракетными снарядами, спутав последовательность загрузки.

Збышек Сосновский тогда в установленное время появился над полигоном, отыскал цель, направил на нее свой штурмовик, нажал на пусковую кнопку, и… ракеты остались на месте.

Потом он сделал второй заход над полигоном, что разрешалось условиями учений. Повторно нажал на пусковую кнопку — и снова тишина.

Может быть, необходимо было подольше подержать нажатую кнопку пуска, тогда барабан успел бы провернуться необходимое количество раз и ракетный снаряд оторвался бы и накрыл цель? Однако Збышек не сделал этого и, не выполнив учебного задания, приземлился на аэродроме уверенный, что случилась авария. Истинная причина срыва бомбометания была немедленно выяснена компетентными специалистами. На разборе его механик сидел красный как рак.

Збышеку было позволено тогда командованием полка повторить учебно-тренировочный полет над полигоном с тем же заданием. Его штурмовик точно вышел на цель, которая была заранее перемещена в другое место. В течение секунды он обнаружил замаскированные бункеры, направил на них самолет и выпустил ракеты. Цель была поражена.

— Восемнадцатый! Держись курса, высота — десять! — прозвучал в гермошлеме голос руководителя полетами.

— Вас понял!

На экране радиолокатора Збышек заметил другие самолеты, выполнявшие учебные полеты в этом же районе. Видимо, где-то здесь и Казик Магурский, стартовавший немного раньше Збышека. Сейчас и он летит тем же самым курсом, указанным с КП.

«Нет, этот Казик у меня положительно не выходит из головы! — подумал с раздражением Сосновский. — И зачем именно на его яхте я увидел Каролину! Хорошо бы как-нибудь пригласить ее покататься на лодке, но будет ли это порядочно по отношению к Казику? И примет ли Каролина мое предложение?» — продолжал размышлять Збышек.

Снова включился бортовой сигнализатор, предупреждающий о «вражеском» пеленгаторе. Не его ли электронное проникновение в зону учений стало причиной возвращения самолетов другой, а не ранее принятой воздушной трассой?

— Я — Восемнадцатый! Докладываю: попал в зону пеленгатора противника!.. — Збышек назвал свои координаты.

— Восемнадцатый! Вас понял. Держи курс шестьдесят шесть! Перехожу на прием, — отозвался КП.

— Указание принял!

Итак, возвращение на аэродром предстояло более короткой трассой. «Благополучно ли произведу посадку, и вообще, доволен ли я своим полетом?» — подумал Збышек.

По его оценке, стартовал он неплохо: уверенно и быстро совершил взлет, набрал скорость, вышел на указанный курс, достиг предельной высоты. Кажется, добился первых эффективных результатов: вышел за два километра от цели. А динамика атаки? Наверняка хорошая. Быстро и уверенно достиг полигона, определил точное расстояние до объекта «противника», выпустил ракету, проверил точность попадания и лег на обратный курс. Что же касается технического оборудования самолета и работы его бортовых систем, то они заслуживали максимальной оценки судейской комиссии. Теперь осталось только благополучное приземление.

Збышек был уверен в себе, он уже неоднократно с большим мастерством сажал свою боевую машину как днем, так и ночью, на сухой или заснеженный бетон взлетно-посадочной полосы; тренировался также сажать самолет в аварийной ситуации на обычном клочке твердой земли.

Сразу же после приземления Збышек, как и другие летчики, направился в информационный пункт, где висела доска показателей с именами пилотов и количеством очков, завоеванных ими во время учебных полетов.

В этот момент Збышеку пришла в голову неожиданная мысль: если Казик Магурский принимает участие в групповых полетах, защищая честь своего полка, то почему тогда он стартовал в одиночку перед его взлетом? Выполнял боевое задание по перехвату цели? Для чего? Может быть, судейская комиссия изменила свое решение, заранее присудив ему положенные очки? Несмотря на его прошлые ошибки?…

А может, полет Казика связан с каким-нибудь секретным оперативным заданием вблизи наших морских границ? Возможно, ему поручено совершить патрульный полет над польским побережьем Балтики, чтобы изучить какое-то необычное явление, зарегистрированное на экранах радиолокатора?

За несколько минут до вылета Казика должно было стартовать его звено истребителей! Збышек вспомнил, что на инструктивном совещании пилотов был установлен твердый график очередности полетов. Может, Казик изъявил добровольное желание совершить патрульный полет над Балтикой? Возможно, не хотел, чтобы пилот, имевший шанс на завоевание индивидуального титула «мастер воздушного боя», допустил на учениях оплошность? Или по тактическим соображениям добивался, чтобы Збышек Сосновский, его главный конкурент, не стартовал вовремя и, таким образом, лишился бы права участвовать в полетах по перехвату «противника» на средних высотах? Все это было настолько необычно и сложно, что их взаимоотношения могут быть выяснены только при личной встрече.

— Восемнадцатый, вызываю Восемнадцатый! — послышался в гермошлеме голос руководителя полетов.

— Восемнадцатый слушает! — отозвался Збышек.

— Измени курс на Г-Н-один, переходи на выполнение патрульного полета вместе с Тридцать третьим в квадрате А-восемь, на высоте нижней границы действия бортового радиолокационного прицела.

— Восемнадцатый вас понял, выполняю!

Збышек совершил маневр вправо, внимательно посмотрел на приборы. Гирокомпас вел самолет с большой точностью. Прибытие в указанный диспетчером квадрат — это несколько минут лета при сверхзвуковой скорости реактивного самолета.

Збышек даже не задумывался, являлось ли полученное задание элементом оперативно-тактического учения или неотложной необходимостью, вызванной непредвиденными обстоятельствами. Возможно, его вызвали потому, что он находился ближе других самолетов от Тридцать третьего, или, точнее сказать, от Казика Магурского.

Включился сигнализатор пеленгатора.

— Восемнадцатый! Немедленно доложи, если будешь запеленгован! — послышался голос руководителя полетов.

— Я — Восемнадцатый! Нахожусь в зоне пеленгации! — Збышек сообщил свои координаты.

«Кто и с какой целью запеленговал мой самолет?» — подумал Збышек. Предупреждение, полученное из центра управления полетами, насторожило Збышека. Возможно, это связано с действием воздушной разведки противника?

На экране бортового радиолокатора Збышека появился самолет.

— Восемнадцатый! Я — Тридцать третий! Подходи ко мне с зеленой стороны! — послышался голос пилота.

Зеленая — это правая, красная — левая сторона, так установлено летной инструкцией.

— Восемнадцатый вас понял! Выполняю маневр!

— Восемнадцатый! Делай то, что и я! — снова раздался отдаленный голос пилота.

— Вас понял, выполняю!

Збышек сразу узнал голос Казика Магурского. Их самолеты поравнялись, шли крыло в крыло. Поворот вправо, и оба истребителя свечой взметнулись в высоту.

— Восемнадцатый! На двенадцати тысячах расходимся! — послышался голос Казика.

— Вас понял, на двенадцати тысячах. Выполняю! — ответил Збышек.

На двенадцати тысячах метров оба самолета сделали разворот и взяли курс на посадку. Пеленгация прекратилась.

Послышался голос руководителя полетов:

— Восемнадцатый и Тридцать третий, возвращайтесь на базу!

Франек сообщил курс и высоту.

Збышек и Казик подтвердили полученное указание. Обе машины снова сошлись и понеслись крыло в крыло со скоростью, превышающей звук. Запросили разрешения на посадку и благополучно один за другим приземлились.

На аэродроме, как обычно, кипела работа. Механики осматривали самолеты. Пилоты после выполнения полетов и снятия с себя летного снаряжения отдыхали, лежа в шезлонгах в тени здания, где размещался штаб полка.

Капот кабины реактивного самолета плавно отодвинулся, механик мгновенно подставил небольшую лестницу, и Збышек не торопясь вылез из кабины. Его сразу охватила изнуряющая дневная жара, а шлем и костюм невыносимо отяжелели. Держась за поручень, Збышек медленно покинул самолет и ступил на твердую землю.

Быстрее освободиться от скафандра — это было его единственным желанием в данный момент.

К самолету подкатила автомашина с сержантом из штаба полка.

— Поручник Сосновский, к командиру соединения!

Збышек, не говоря ни слова, сел в машину рядом с водителем, и та покатила ко второму истребителю, возле которого уже стоял пилот со шлемом в руке.

— Кого еще забираем? — спросил Збышек сержанта.

— Поручника Магурского, — ответил тот.

Казик не удивился, когда перед ним остановилась машина.

— Привет!

— Привет! — ответил Збышек.

Автомобиль мчался, подскакивая на неровностях бетонной полосы.

— Может быть, нам разрешат хотя бы снять летные доспехи? — спросил Збышек.

— Думаю, что нет, — ответил сержант.

Помогая друг другу, пилоты освободились от защитных воротников. Шлемы оставили в машине. Неловко шагая в своих комбинезонах, пилоты вошли в кабинет командира и по уставу доложили. Там их ожидали еще два офицера: подполковник Тарчевский и капитан Срока.

Командир соединения без вступления потребовал:

— Прошу доложить о результатах полета.

Начал доклад поручник Магурский. Он деловито рапортовал о выполнении задания. В это время в кабинете появился командир полка, в котором служил Казик.

Казалось, что полковника вызвали по боевой тревоге, ибо он был также одет в летный комбинезон.

— Начал без вас, товарищ полковник, как договорились, — прервал на минуту рапорт Казика командир соединения.

Для Збышека его совместный полет с Казиком перестал быть тайной. Он многое понял, когда Магурский, докладывая, сконцентрировал внимание на загадочных пеленгационных сигналах, наличие которых зарегистрировала и передала на КП бортовая радиоэлектронная аппаратура его «мига». Он доложил также о полосах спектра и частотах сигналов, продолжительности пеленгации, о результате прикрытия, которое было сделано благодаря его маневру в полете.

— Теперь прошу доложить поручника Сосновского, — сказал командир соединения.

Збышек, рапортуя, излагал факты в сжатой форме.

После доклада пилотов командир соединения подытожил:

— По получении автоматического сигнала о том, что ваши самолеты находятся в зоне электронного проникновения противника, мы запросили фоническим способом, чтобы вы это подтвердили. Нам необходимо было убедиться в местонахождении вражеской подводной лодки и долго ли она будет находиться вблизи наших территориальных вод. Нас интересовало также, когда эта подводная лодка будет снова погружаться? И, как потом было установлено, подводная лодка долгое время этого не делала. Видимо, у нее была важная причина оставаться на поверхности даже после того, как ей стало известно, что мы обнаружили ее и засекли действие ее бортовой радиоэлектронной аппаратуры. Как правило, в таких случаях подводные лодки быстро погружаются, чтобы не навлечь на себя противодействия нашей противовоздушной и морской обороны.

«Снова подводная лодка», — подумал Збышек Сосновский. Они и раньше время от времени появлялись вблизи польских территориальных вод. Неоднократно приближались к польским воздушным границам неопознанные самолеты, против которых, как правило, вовремя стартовала пара дежурных истребителей-перехватчиков. Все это создавало напряженную обстановку на границах. Никогда не известно, не пойдут ли незваные гости на неожиданную провокацию, на нарушение границ Польши.

Выйдя из кабинета, Збышек и Казик облегченно вздохнули и направились к ожидавшей их машине.

— Жми на всю железку! — бросил Збышек шоферу.

Помещение, где хранились высотные скафандры, шлемы и другое летное снаряжение, наполнялось пилотами, только что вернувшимися с боевого дежурства. Их ожидал заслуженный отдых, они старались как можно быстрее избавиться от тяжелого летного снаряжения.

— Как прошел полет? — спросил Казик.

— В целом неплохо, но что-то еще покажут контрольные снимки, — ответил Збышек.

— Кассеты с пленкой отправлены в фотолабораторию для обработки. Будут готовы только завтра утром, — уточнил Казик.

С полотенцами, переброшенными через плечо, Збышек и Казик отправились в душевую. Холодная вода придала им бодрости и возвратила силы.

— Может, пойдем перекусим? — спросил Казик.

— Сначала попьем водички, — ответил Збышек.

— Хорошо. Пойдем вместе, а то, мне кажется, ты чем-то недоволен. — Казик внимательно посмотрел на приятеля.

— А больше ты ничего не хочешь мне сказать? — загадочно спросил Збышек.

— Старик, я вижу, что ты сердишься на меня. Давай спокойно объяснимся! Я готов выслушать тебя!

— Казик, не валяй дурака! Ты же прекрасно знаешь, в чем дело. Речь идет о Ванде.

Казик остановился и удивленно посмотрел на друга.

— О Ванде?.. Значит, это касается Ванды? — выдавил из себя Казик, не спуская глаз со Збышека.

— Ты договорился встретиться с девушкой, с которой я был знаком и проводил с ней время. Этого же ты не будешь отрицать? А теперь почему-то сторонишься меня, — попытался объяснить Збышек.

— Я тебя сторонюсь? Я думал, ты доволен, что так обернулось дело… Как-то я видел тебя на соревнованиях по дзюдо, но ты сделал вид, что не замечаешь меня. Это очень удивило и огорчило меня. Я не мог понять твоего поведения, — сказал Казик.

Молодые офицеры с недоверием посмотрели друг на друга.

Збышек примирительно проговорил:

— Если хочешь, не будем сейчас ворошить старое. Поговорим лучше об этом после окончания учений.

— Старик, а может, речь идет о чем-то другом? Например, о сегодняшнем полете? — Казик все еще сомневался.

Збышек, не отвечая, привычным движением насухо вытер волосы и натянул пилотку, давая понять, что разговор на этом закончен.

— Так что, пойдем пить водичку? — спросил Казик.

Збышек понимающе улыбнулся и похлопал приятеля по плечу. Молодые офицеры направились в буфет.

Збышек и Казик были знакомы давно, не раз вместе участвовали в опасных полетах, и казалось, мелочная обида не может серьезно повлиять на их дружбу.

Сельскими мальчишками начинали они свой путь в Союзе польских харцеров. Трудились в добровольных молодежных отрядах, на строительстве школ в Сосновце. Окончили профессиональное училище, а потом были призваны в армию. Там всерьез увлеклись спортом.

За короткий срок они закончили курс средней школы и были рекомендованы воинской частью в летное училище в Демблине. Збышеку удалось выдержать вступительный экзамен с первого захода, а Казик переступил порог училища только через год.

На какое-то время в их дружбу внесла разлад Ванда. Они стали реже встречаться и делиться друг с другом своими переживаниями.

Приаэродромный буфет размещался вблизи конференц-зала, где проходили лекции и доклады, а также инструктивные совещания пилотов и другого персонала летной и наземной службы. За буфетными столиками сидели несколько военных, с аппетитом уничтожавших сосиски с горчицей.

— Умираем от жажды, — обратился Казик к буфетчице, показывая на бутылки с апельсиновым соком, пепси-колой и содовой водой.

Из всего этого он приготовил коктейль, налил Збышеку и себе.

— Казик, я хотел бы задать тебе еще один вопрос, — сказал Збышек.

— Задавай. Слушаю тебя.

— Как ты оказался в воздухе вместе со мной? Ведь ты не участвуешь в борьбе за звание «мастер воздушного боя»?

— Да, ты прав. Я, как говорится, вышел из игры.

— «Вышел из игры»? Не кажется ли тебе, что это звучит довольно нелепо для такого классного пилота, как ты? — удивился Збышек.

— Если хочешь знать, как я оказался в воздухе рядом с тобой и какое выполнял задание, то хорошенько вспомни, о чем говорил командир, у которого мы только что были.

— Теперь я понял! Это был вызов командования Военно-морского флота? Так?

— Да, ты прав. Они обнаружили вблизи наших территориальных вод подводную лодку противника. Необходимо было срочно выслать для патрулирования пару истребителей-перехватчиков.

— Значит, в тот момент я был к тебе ближе всех пилотов, находившихся в воздухе? — допытывался Збышек.

— Возможно. И давай закончим об этом. Ведь и так все ясно.

— Почему же? Если б с самого начала я полетел так же, как и ты, на неожиданное патрулирование, то мне бы не засчитали баллов, которые я получил в полете на средних высотах, выполняя задание по перехвату «противника». Для меня одного никто бы не стал повторять учений, чтобы выявить мои способности как пилота, — не унимался Збышек.

— Старик, не надо так волноваться. Давай лучше полакомимся черной смородиной со льдом и сахаром.

— Не паясничай, Казик. Если б ты не полетел вместо меня…

Збышек представил себе, как это было. Приказ на патрульный вылет отдан, когда он только-только переодевался в летный костюм. В это время Казик, по-видимому, был уже «в доспехах» и попал в поле зрения командира полка, который и поручил ему этот полет.

Перед вылетом Казик крикнул товарищам по звену: «Полетим на тренировку немного позже!» — и стремглав бросился к своему «мигу», когда стальные ворота ангара уже раскрывались и сверхзвуковой истребитель-перехватчик выкатывался на взлетную полосу.

Размышляя над всем этим, Збышек даже не заметил, как допил свой коктейль. Несколько пилотов встали из-за стола и направились к своим самолетам. Учения авиаполка продолжались.

— Теперь можно и подкрепиться, — предложил Збышек.

Официантка подала им холодную закуску и горячие сосиски с горчицей.

— Удивительно, как это здесь, в буфете, стекла не вылетают, — сказал Збышек, поблагодарив официантку.

— Я привыкла к этому грохоту, панове офицеры. Тишина и одиночество наводят на меня грусть, — ответила молодая женщина.

— Збышек, тебя разыскивает Франек Сцещняк, — сообщил кто-то из наземного персонала.

«Как можно после столь важного полета забыть своем боевом товарище!» — укоризненно подумал Збышек. Он даже не посмотрел на таблицу результате полетов.

— Это прекрасно, Казик, что ты полетел вместо меня. И дал мне возможность принять участие в учебно-тактических индивидуальных полетах.

— Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, старик.

— О чем же? — спросил Збышек.

— Ну, например, о Каролине.

Казик произнес это имя спокойным, безразличным тоном, однако Збышек почувствовал в душе какую-то тревогу, он весь ощетинился и сухо ответил:

— Может, сначала закончим разговор о Ванде?

— Нет. Предпочел бы поговорить о Каролине.

— О Каролине? Тема довольно щекотливая!

— Да, особенно для тебя, Збышек.

— Я вел себя достойно, — с обидой ответил он приятелю.

— Может быть, но она восприняла все это по-другому.

Збышек недовольно отодвинул свою тарелку и, с удивлением посмотрев на Казика, сказал:

— Ты говоришь удивительно странные слова.

— Хватит. Оставим этот разговор. Ты всегда жил иллюзиями и, как я вижу, боишься смотреть правде в глаза.

— Правде? Какой правде? О чем ты говоришь? — заволновался Збышек.

— Тише, мы здесь не одни. — Магурский встал, давая понять, что разговор окончен.

Они молча вышли из буфета. Сочная зелень аэродрома ласкала глаз, наступали мягкие теплые сумерки, но Збышек сейчас ничего не замечал.

— Может, все-таки объяснишь мне, что означали твои намеки насчет Ванды? — настаивал Збышек.

Казик пристально посмотрел другу в глаза:

— Неужели ты до сих пор не понял, что у Ванды и в мыслях не было выходить за тебя замуж!

— Но, вероятно, это потому, что она встречалась с тобой…

— Ванда всем открыто говорила, что не для того вырвалась в большой город, чтобы сразу выскочить замуж. Она хотела сначала «насладиться жизнью», по ее словам. Жить в Гняздове, в небольшом городке, быть женой офицера она не собиралась, — пространно объяснял Казик.

— А тебе не кажется, что это были просто девчоночьи мечты о «большом свете»? Какая интересная девушка не переживала этого увлечения! Нельзя упрекать ее за это! — попытался защитить девушку Збышек.

— Скажи тогда, почему Ванда не отвечала на твои письма и телефонные звонки?

— Откуда тебе известно, что я писал и звонил ей? — удивился Збышек.

— Вот именно, откуда? И не один я знал об этом. Так что на этот вопрос пусть ответит сама Ванда.

Збышек в недоумении посмотрел на приятеля и, не говоря ни слова, подошел к шезлонгам. Но садиться ему расхотелось, хотя рядом были свободные места. Он боялся, что их разговор услышит кто-нибудь из сослуживцев, ожидающих здесь своих очередных полетов.

Казик тоже предпочитал продолжить прогулку по дорожкам вокруг цветочных клумб.

Збышек первым нарушил молчание:

— Ты же с ней встречался… И ее поведение и черты характера не мешали тебе?

— Представь себе, не мешали.

— Почему?

— Я не придавал серьезного значения нашему знакомству.

Збышек слушал эти откровения стиснув зубы.

— То, что ты сказал… оскорбляет Ванду, — с возмущением произнес Збышек.

— Ты сам, старик, вызвал меня на откровенный разговор.

Однако теперь Збышек, чувствуя, что задето его самолюбие, хотел выяснить все до конца. И, не пытаясь овладеть собой, потребовал:

— Перестань болтать попусту, Казик! Лучше скажи откровенно, как другу, ты встречался с Вандой, чтобы оградить меня от ее общества?

— Нет.

— Но тогда как это все получилось?

— Как-то Ванда позвонила мне и сказала, что хочет встретиться со мной без тебя, под предлогом, что хочет сообщить мне что-то важное. Я пришел к ней домой…

Збышек, не дослушав Казика, отвернулся. Он вспомнил то время, когда они учились на курсах пилотов в воеводском учебном центре и жили в офицерской гостинице, вблизи которой находилась школа медсестер. Что за девушки там были!

Почему же именно девушка, которая ему так нравилась, была к нему равнодушна? Он полагал, что со временем, когда Ванда поближе узнает его, она изменится.

Он снова обратился к Казику:

— Ты продолжаешь встречаться о ней?

— Конечно, вернее, уже нет… Она влипла в какую-то историю со старшим офицером, женатым, имеющим детей. Они вместе были в туристической поездке за границей. По возвращении их застала жена этого типа, словом… это длинная и довольно банальная история…

Збышек застыл на месте: он был буквально ошарашен неожиданным рассказом своего приятеля.

— Спасибо за откровенность, — проговорил он глухо, — можешь не продолжать.

— Я думал, что вся эта история в Вандой как-то дошла до тебя и ты понял, что я здесь ни при чем. И, признаться, был удивлен, что ты все еще не доверяешь мне.

— Я ничего об этом не знал.

Пилоты приблизились к зданию, где располагался командный пункт авиаполка. Наступало время последующих серий учебных полетов. Збышек и Казик направились в конференц-зал, где вскоре должен был начаться инструктаж пилотов и наземного персонала, обеспечивавшего предстоящие полеты.

Перед входом в зал Збышек сказал:

— Я хочу пригласить Каролину на соревнования по водным лыжам.

— Думаю, в этом нет необходимости. Она уже приглашена.

Збышеку показалось, что в голосе Казика прозвучала злая ирония.

Инструктивное совещание помогло ему отвлечься от неприятных мыслей. Он сосредоточился на предстоящих полетах, регламенте стартов и подготовке машин к действию. На инструктаже особое внимание уделялось предупредительным мерам, вызванным появлением вблизи польских территориальных вод вражеской подводной лодки, проводившей, очевидно, радиоэлектронную разведку.

Командир полка и его замполит подполковник Тарчевский — офицеры с большим практическим опытом службы в авиации ПВО, — инструктируя летный и наземный персонал, указывали на самое важное, что должно неукоснительно выполняться при учебных полетах, приближенных к реальным боевым условиям.

В голове Збышека то и дело навязчиво возникал образ Ванды. Он лихорадочно искал ключ к пониманию ее характера и мотивов поступков.

«Да, — вынужден был признать Збышек, — видимо, Казик все же прав в отношении Ванды! Она действительно относилась к жизни легкомысленно. И зря я предъявлял какие-то претензии к Казику». Сейчас это несправедливое отношение к другу жгло ему душу.

У выхода из конференц-зала Збышек встретил Франека Сцещняка.

— Ты искал меня? — спросил он.

— Да. Я наблюдал на экране радиолокатора за твоим самолетом и за той вражеской подводной лодкой. И мне известно, что после полета ты докладывал обо всем командиру соединения.

— Спасибо, Франек! Ты отлично руководил мною с земли, — благодарно проговорил Збышек.

Франек внимательно посмотрел на товарища:

— Ты объяснился с Казиком Магурским?

— Да.

Этих слов им было достаточно, чтобы понять друг друга. И они сразу же заговорили об учениях — с увлечением заспорили об особенностях и способах проведения полетов, а также о своих возможных конкурентах в борьбе за почетный титул «мастер воздушного боя». Они не раз обсуждали это, но накал теперешних учений и стремление показать на деле свою боевую выучку распаляли их страсти.

Поздно вечером пилоты авиаполка выехали на автобусе в Гняздово. Механики, радиотехники, вооруженны и другие специалисты остались на аэродроме, чтобы детально осмотреть и подготовить к очередным полетам боевые самолеты.

— Может быть, зайдем в гарнизонный клуб? — спросил Франек.

— Что-то не хочется. Лучше пройдемся, подышим свежим воздухом, — предложил Збышек.

— Хорошо, старик. А завтра утром я разбужу тебя пораньше. Поплаваем на озере.

Через некоторое время друзья разошлись.

— Пока, до завтра, Збышек, — приветливо попрощался Франек.

— Привет Франеку! — ответил с улыбкой Збышек.

Из широко открытых окон ближайших кемпинговых домиков доносились звуки телевизоров и радиоприемников. Вечер не принес прохлады, не чувствовалось даже дуновения ветерка.

Збышек, не торопясь, шагал в направлении озера.

У берега, в камышах, раздавалось кваканье лягушек, в вечерних сумерках спокойно переливалась водная гладь. Збышек решил пойти в молодежный лагерь на костер. Он выбрал дорогу по опушке леса, чтобы не плутать в густом кустарнике. Стрекот сверчков, убаюкивающий шелест деревьев, разноголосица птиц создавали впечатление, что ночью лес живет жизнью более таинственной, более богатой, чем днем.

От гладкой поверхности озера отражались огни фонарей, горевших на плотине, по которой тянулась основная дорога курортного городка.

К пристани, где на ночь были причалены несколько катеров, кто-то подплывал на парусной лодке, помогая себе веслом.

«Скоро должна взойти луна», — подумал Збышек.

Когда он дошел до края леса, где располагался молодежный лагерь, то увидел пламя разгоравшегося костра, вокруг которого сидели несколько молодых людей.

Збышек подошел к деревянному ограждению лагеря. У ворот, спиной к нему, стояли два парня, лениво облокотившись на перекладину.

«Пришли на свидание?» — подумал Збышек. Однако он ошибся: громкие голоса и грубые выходки парней свидетельствовали о попытке насильственно проникнуть за ограждение.

У ворот стояли дежурные по лагерю девушки, которые преграждали дорогу разбушевавшимся молодчикам.

— Мы к девушкам, желаем повеселиться… — настойчиво уверял один из парней.

— Моя невеста ждет меня и, видимо, нервничает, что я опаздываю, — неуверенно объяснял другой.

Высокий, с развязными движениями парень грубо отталкивал девушку, преграждавшую вход в лагерь.

— Мы уже говорили вам, что наши девушки здесь никому не назначали свиданий! — пыталась урезонить парней одна из дежурных.

— Но я хочу видеть свою невесту! — неистовствовал высокий.

— Что, нельзя культурно провести время с девушками у костра? — поддакнул нагловато своему приятелю второй парень, пониже ростом.

Дежурная была непреклонна:

— Панове, вы уже были здесь час назад, и вас выпроводили из лагеря!

Высокий грубо оттолкнул ее плечом, пробивая себе дорогу силой. Однако девушка ни на шаг не сдвинулась с места.

— Уйди с дороги! — грубым голосом потребовал хулиган.

Оба парня навалились на ворота.

— Кому сказано, уйди с дороги, а то… — пригрозил низенький.

Эти крики насторожили девушек, сидевших у костра. Они поняли — у ворот происходит что-то неладное. Дружно встав, направились на помощь дежурным.

Збышека Сосновского возмутила безобразная сцена у входа в лагерь. Стараясь держать себя в руках, ибо был в офицерской летной форме, он спокойно обратился к парням:

— Оставьте девушек в покое и уходите. Вы же видите, они не желают с вами разговаривать.

Парни, продолжая напирать на девушек, стоявших у ворот, сделали вид, что не поняли или вообще не слышали офицера.

— Советую вам прекратить хулиганство и уйти, если вас об этом просят, — повысил голос поручник Сосновский.

Высокий, даже не повернувшись к офицеру, замахнулся, но его кулак только разрезал воздух над головой Збышека, который вовремя успел увернуться.

Одновременно к нему повернулся напарник высокого — коренастый крепыш и пинком попытался свалить его на землю.

Збышеку удался старый, хорошо отработанный прием дзюдо. Ловким движением он схватил ногу противника, которой тот пытался нанести удар, поднял ее вверх и крутанул так, что парень, потеряв равновесие, перевернулся и грохнулся на толстую перекладину ограждения. Проклятия и стоны сорвались с его уст.

Поняв, что незнакомый офицер грозный противник, владеющий приемами дзюдо, высокий выхватил из кармана бутылку с пивом и, замахнувшись, крикнул:

— Пан офицер явился на помощь?! Так я покажу тебе, как бьют штатские!

Но в тот момент, когда он уже собирался ударить офицера по голове, Збышек ребром ладони резко нанес ему сильнейший удар под ребро.

У нападавшего перехватило дыхание, бутылка выпала из рук. Он застонал и на четвереньках отполз к изгороди.

В это время энергичный мужской голос спросил:

— Что здесь происходит?

Это был лесничий, в обязанности которого входила охрана молодежного лагеря. Услышав шум, он выбежал из своего домика в пижаме и с фонариком в руках. Луч его осветил поле непродолжительной схватки у ворот лагеря.

— А… пан летчик? Они что, напали на вас?

— Эти два хулигана… пытались силой прорваться в лагерь, а пан офицер… — волнуясь, объяснила одна из дежурных, с презрением глядя на барахтавшихся еще на земле парней.

— Ну конечно, это они, — узнал их лесничий. — Боля… и его друг Швидер… Все это плохо для вас кончится! Вон отсюда! И чтобы ноги здесь вашей больше не было!

Боля и Швидер злобно окинули взглядом присутствующих и ретировались.

Збышек Сосновский проводил своих противников настороженным взглядом, готовый в случае их возвращения отразить новое нападение.

— Прошу пана офицера к нам в лагерь на костер, — проговорил лесничий. — Извините, что приглашаю вас в таком домашнем виде…

— Кажется, это пан поручник? — раздался знакомый Збышеку девичий голос.

От лагерного костра к ним приближалась Каролина. Подарив Збышеку лучезарную улыбку, она остановилась около лесничего.

— Могу одолжить пану офицеру фонарик. Сейчас ночь, темно, а те хулиганы… — начал было лесничий, но Збышек прервал его:

— А может быть, я приму ваше приглашение и останусь у лагерного костра?

Каролина одобрительно заулыбалась. Лесничий в смущении пробормотал:

— Ну да… Конечно… Я же говорил об этом, но подумал, что пан офицер торопится…

— Просим пана поручника к нашему костру… — пригласила одна из девушек, охранявших вход в лагерь.

— Сначала хотел бы немного пройтись. У вас здесь такие чудесные места. Что скажет на это Каролина? — спросил Збышек.

Девушка сначала заколебалась, но-потом сказала:

— Хорошо, пан поручник, я готова составить вам компанию.

Освещая фонариком дорогу, они вышли на тропинку, тянувшуюся по опушке леса.

— А если те парни решили подкараулить нас в лесу? — спросила Каролина.

— Надеюсь, что ты будешь на моей стороне? — пошутил Збышек.

— Ох, это зависит… Хотя несколько минут назад ты справился с ними один, без моей помощи…

— Я рад, Каролина, что ты согласилась на прогулку со мной.

— Исключительно ради любопытства и в знак уважения к нашим доблестным авиаторам.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне интересно знать, ты сам пришел в лагерь или он прислал тебя?

— Он? — Збышек насторожился.

Из зарослей послышался какой-то шорох. Девушка остановилась. Збышек направил луч фонарика на кустарник, но никого не увидел.

— Я пришел сам, чтобы встретиться с тобой, — ответил на вопрос девушки поручник.

Несколько минут они шли молча. Тишину прервала Каролина:

— Я имела в виду Казика Магурского, когда спрашивала, не он ли прислал тебя.

— Я видел тебя на яхте Казика.

— Ну и что? Это хорошо или плохо?

— Думаю, что плохо. Это осложняет дело. Хотя и сказал ему, что хочу встретиться с тобой.

— А он что? Забеспокоился или, может, расплакался от ревности? — с насмешкой спросила Каролина.

— Что ты! Он так уверен в себе, что даже не обратил внимания на то, что я ему сказал, — ответил Збышек.

Над лесом взошла луна, и в ее бледно-холодном свете он увидел улыбающееся лицо Каролины. Девушка посмотрела на поручника и спросила:

— А если бы он запретил тебе встречаться со мной? Что бы ты сделал?

— То же самое, что я сделал сейчас.

Где-то вдалеке, на ответвлении лесной тропинки, ведущей к ресторану «Русалка», послышался треск сухого валежника под чьими-то ногами.

Не обращая на это внимания, увлеченные разговором, Збышек и Каролина продолжали прогулку по опушке леса.

Девушка продолжала допытываться:

— Почему Казик так уверен в себе?

— Пусть об этом он скажет тебе сам, — ответил поручник.

— Ревнуешь? — улыбнулась Каролина.

— Может быть, — произнес Збышек неопределенно.

— Мне кажется, ты больше заинтересован тем, чтобы отбить у Казика его подругу, чем конкретно мной, — недвусмысленно высказалась Каролина.

Збышек бросил взгляд на девушку, пытаясь определить выражение лица, с каким были сказаны эти слова, но ничего особенного не заметил. Тогда он посмотрел ей в глаза и прямо спросил:

— Казик рассказывал тебе о Ванде?

— Да.

— Хорошо. В таком случае, я не буду о ней говорить.

— Казик тоже был в нее влюблен. И также пережил большое разочарование, хотя старается этого не показывать.

Збышек удивленно посмотрел на девушку:

— Он любил Ванду?

— А ты еще не забыл ее?

Збышек почувствовал по голосу Каролины, что она спросила это не ради простого любопытства.

— Почти забыл, — ответил он не совсем уверенно.

— В сердечных делах никогда не бывает полной ясности, — заметила Каролина.

— Нет. Это уже прошло, — ответил поручник.

Тут только они заметили, как далеко ушли от лагеря. Решили возвратиться обратно.

— Значит, я стала жертвой вашего мужского соперничества, — глубоко вздохнув, заключила Каролина. — Я имею в виду старое соперничество, из-за Ванды!

Збышек в ответ мягко обнял ее за плечи. Девушка не сопротивлялась, и они шли так вместе до самого лагеря, в котором уже затихали шум и суета. Костер догорал, девушки расходились по своим домикам.

— Завтра утром увидимся? — с надеждой спросил Збышек.

— Да, но у тебя завтра учебные полеты.

— Мы закончим их раньше, чем предполагалось.

— Давай встретимся на озере. Я хочу научиться кататься на водных лыжах, — сказала Каролина.

— Но я не мастер по водным лыжам. А в общем, я согласен.

— Если можешь, приходи к пристани утром, пораньше. Казик отплывает на яхте, как всегда, в пятом часу, когда на озере небольшой бриз. Придешь, вы же друзья?

Збышек задумался.

— Согласен, мы с Казиком друзья. Но я не хотел бы вам мешать. Я буду ждать тебя после полетов так же, как и сегодня, у лагеря.

Каролина согласилась на это без колебаний. Нежно попрощавшись, она быстрым шагом направилась к своему домику в лагере.

Збышек проводил ее долгим взглядом.

 

6

Каролина не ошибалась, когда подумала, что в кустарнике кто-то есть, в то время как они со Збышеком прогуливались по опушке леса.

Это был поручник Хенрык Янчак, шедший по той же самой тропинке. Заслышав их голоса, он сделал небольшой крюк, чтобы не мешать молодым людям.

В пути встретил двух нетрезвых парней, которые, казалось, кого-то подстерегали. Увидев Янчака, они быстро ретировались в направлении ресторана «Русалка», откуда слышались звуки музыки.

Два часа назад Янчак с Кларой покинули машину капитана Сроки и углубились в лес. Тропинка вскоре вывела их на довольно оживленное шоссе.

Хенрык заметил автомобили с заграничными номерами. Некоторые на небольшой скорости пересекали шоссе и сворачивали в глубь леса.

Вскоре Хенрык и Клара достигли берега озера, поросшего камышом.

Следуя по вытоптанной прибрежной дорожке, они вышли к туристским палаткам и кемпингам, расположенным невдалеке от Гняздова.

Хенрык и Клара остановились около одного из заливов с песчаным берегом.

— Остановимся здесь, — предложил поручник.

— Можно и здесь, чудное место.

Клара начала ставить палатку.

— Неплохо получается. Где ты научилась? — спросил поручник.

— Это что, вопрос служебный или личный? — рассмеялась девушка.

— Вот поставим палатку, перекусим, тогда и отвечу, — сыронизировал Хенрык.

— Тогда не скрывай своих способностей. — Клара указала на банки с мясными консервами и туристскую плитку.

Хенрык, готовя ужин, все время помнил о карте, полученной от капитана Сроки, где были обозначены места, могущие иметь в предстоящей операции важное значение. Ему недоставало лишь какого-нибудь определенного пункта, зацепки, чтобы начать действовать. Поэтому поручник решил воспользоваться советом капитана Сроки и обследовать все места, указанные на карте, пока не обнаружится след вражеского агента.

Через несколько минут они уже уничтожали нехитрый ужин, приготовленный Хенрыком. После ужина поручник объяснил девушке задание, которое она должна будет выполнить, и степень риска.

Клара молча выслушала Хенрыка, а потом попросила:

— Посмотри, положил ли капитан Срока бинокль. А я проштудирую местность по карте.

— Бинокль в вещевой сумке, — ответил поручник. — Когда пойдешь, присматривайся к окружающим, особое внимание обрати на номера машин, количество отдыхающих, их возраст, поведение.

Клара занялась картой, потом приготовила фотоаппарат и бинокль.

— Давай искупаемся? — предложил Хенрык, снимая с себя верхнюю одежду.

— Хорошо. Одну минуточку…

Клара вопросительно посмотрела на поручника, не решаясь при нем раздеться. Потом быстро сняла джинсы и спортивную майку.

Оставшись в купальном костюме, она явно стеснялась, хотя и пыталась скрыть это. Искоса посмотрела на Хенрыка, чтобы убедиться, смотрит ли он на нее.

Потом спустилась к берегу и бросилась в прозрачную воду озера.

— Теперь я не жалею, что поехала с тобой в эти чудесные места, хотя это и не Балтика! — раздался ее звонкий голос. Она держалась на воде как русалка.

Хенрык подплыл к Кларе.

— Неплохо держишься на воде, — похвалил он.

Девушка улыбнулась, и они поплыли дальше от берега, где вода была прохладнее.

Когда они выбрались на берег, обсохли и начали обсуждать план операции, Хенрык сказал:

— Пройдись по центральным улицам Гняздова, побывай у бензоколонки и в ресторане «Русалка». Узнай, есть ли свободные домики в кемпинге, кто приехал туда за последние дни, не ожидает ли кого-нибудь со дня на день кто-либо из отдыхающих. Побывай также на почте. Узнай, поступали ли письма до востребования и на чье имя. Радиотелефон я забираю с собой. Встретимся в восемь около автобусной остановки.

— Не ищем ли мы иголку в стоге сена? — засомневалась Клара.

— Это обычное явление. Со временем привыкнешь. Но мы все же найдем эту иголку. Лучше искать, чем сидеть сложа руки и ждать, как говорится, у моря погоды, — заключил Хенрык.

— Ты прав, — согласилась девушка.

Еще раз уточнив все пункты по карте, они молча направились в город.

Курортный городок Гняздово располагался не более чем в двухстах метрах от озера. Он был не настолько велик, чтобы с полным основанием называть его городом, но и не похож на поселок… Здесь имелось несколько современных многоэтажных жилых домов, гостиница, ресторан, кафе, магазины, санатории, дома отдыха, школа, комплекс спортивных сооружений и туристских кемпингов. Тут и там виднелись подъемные краны, дома в строительных лесах, что свидетельствовало о новом строительстве.

Хенрык с Кларой прогуливались по его улицам, заходили в магазины, покупали какие-то продукты, стояли в очереди за болгарскими арбузами, и все время их не покидала мысль, что, может быть, рядом с ними вражеский агент Альфа.

За массивом леса с аэродрома стартовали реактивные самолеты. Звено истребителей выстраивалось в боевом порядке.

Две парусные лодки неподвижно маячили на гладкой поверхности озера. Около плотины тарахтели моторные лодки, тянувшие за собой воднолыжников. Хотя уже вечерело, многие еще купались.

— Итак, я приступаю к выполнению задания, — проговорила Клара.

— Желаю успеха, — ответил поручник.

Он направился к ресторану «Русалка». Издалека была видна его терраса со столиками под разноцветными зонтиками, а за ними — зал ресторана на несколько десятков мест. Все здесь было подновлено, свежепокрашено, царили чистота и уют.

Хенрык заглянул в ресторан. В зале было почти безлюдно. На террасе за столиками сидели несколько посетителей в пляжных костюмах. Они громко смеялись. За кассой сидела полная пани с властным взглядом.

— Ресторан закрыт на получасовой перерыв, — отрывисто произнесла она, заметив вошедшего в зал Хенрыка.

— Может быть, пани все же предложит мне что-нибудь перекусить? — спросил он, улыбаясь.

— Пан из дома отдыха?

— Нет. А эти, за столиком, тоже клиенты пани?

— А чьи же еще? Пан остановился на частной квартире?

— Пока еще нет, но собираюсь. Что, в ресторане бывает много посетителей?

— Приходите попозже, увидите! Наше заведение не только ресторан, но и столовая, и изысканный дансинг, и кафетерий, и вообще все, что пан пожелает! Недавно у нас выступали молодые музыканты, прекрасно играли. Как будто бы еще студенты, очень веселые ребята. Теперь пользуемся магнитофоном. А пан приехал к нам издалека? — Кассирша была словоохотлива.

— Да. Наверно, пани знает здесь всех отдыхающих?

— У меня хорошая память на клиентов. Но много и таких, кто, не успев появиться, уже исчезает. А где они найдут лучшее место?..

— Да, пани права, у вас прекрасное место для отдыха. Но в разгар летнего сезона, наверно, трудно снять домик. Моя знакомая пошла в Гняздово, чтобы подыскать какое-нибудь жилье.

— Да, пан выбрал неудачное время для отдыха со своей девушкой! Кемпинги забронированы профсоюзами еще с весны. А частные квартиры — это слишком большая редкость, чтобы они были свободны в разгар сезона. А пан не обращался с этим вопросом к хозяйке овощного магазина невдалеке от нашего ресторана?

— Еще нет.

— Она сдает комнаты. Рекомендую пану заглянуть к ней.

— Как зовут хозяйку магазина?

— Пани Пискорска. Ее здесь все знают.

— Может, у нее уже кто-то остановился?

— Да, действительно, я слышала, что у нее снял комнату какой-то инженер из Щецина или Варшавы, точно не помню.

— А в кемпинге не приняли бы меня? Бывает же, что выкупившие путевки не приезжают по каким-либо причинам.

— Ну что вы, если это и случается, то профсоюзы присылают другого на это место. Желающих много.

— А та пани на кухне, кто она?

— Моя дочь, студентка. Помогает мне. А пан кто по специальности и где работает? Я к тому, что, может быть, пан, находясь на отдыхе, не прочь был бы немного подработать?

— А что, трудно с людьми?

— О, еще как! В особенности когда нам привозят продукты. Я не директор ресторана, а только кассир и торговый агент, но заплачу неплохо.

— Благодарю, пани. Но я в отпуске и хотел бы отдохнуть, ведь это бывает один раз в году, А потом, я вижу, здесь большое строительство, там тоже, наверно, требуется немало людей, правда?

— А где они не требуются, пусть мне пан скажет?

Хенрык, не получив от болтливой кассирши желаемой информации, возвращался обратно по той же дороге вдоль озера, ведущей в Гняздово. Пройдя аллеей, обсаженной деревьями, он добрался до центра города. Здесь Янчак увидел большой строящийся жилой дом. В это вечернее время на стройке уже царила тишина, застыли подъемные краны, самосвалы, не видно было рабочих.

Правда, в нескольких десятках метров, возле котлована, подготовленного под фундамент нового здания, стояли два молодых человека. Они делали обмеры, а данные наносили на план стройки.

Хенрык уже намеревался подойти к ним, но тут заметил на дверях вагончика табличку с надписью «Начальник».

Поручник постучал в дверь, но никто не ответил.

В окне соседнего вагончика показалась женщина с яблоком в руке.

— Пан к кому?

— К шефу.

— По какому вопросу?

— Относительно работы.

— А вы кто? — Женщина облокотилась на подоконник, явно желая поговорить.

— Шофер.

— О, водители мужу нужны! Какого класса?

— Профессионал.

— Это хорошо. Пан здесь сезонно?

— А что зимой в такой дыре делать?

— Работать, пан, работать!

— За последнее время никто не обращался к вам за работой?

Женщина махнула рукой:

— Придет вот такой, покрутится, и сразу видно, что толку от него не будет. Известно, что многие сейчас ищут легкую работу, чтоб ничего не делать и много получать.

— Где я могу найти вашего мужа, пани?

— Он сам вас найдет, пан может не беспокоиться.

— Я хотел бы поговорить с ним сегодня, не откладывая.

— Ну что ж, он должен скоро вернуться. Развозит после работы людей по ближайшим селам, где они постоянно проживают. В Гняздове трудно с рабочей силой. А люди на стройке нужны как воздух. Поэтому они требуют заботы. Их нужно рано утром привозить, а после окончания работы отвозить обратно. И так каждый день. Вот какая сегодня молодежь, прошу пана.

— А те двое? — Хенрык показал на парней, которые обмеряли котлован.

— Это наши сыновья. Помогают отцу. Мы научили их любить труд. Мой муж — требовательный начальник, но сердце у него золотое. Да вот и он, кажется!

Со стороны Гняздова показалась грузовая машина, управляемая мужчиной в майке. Поставив машину около экскаватора, он с минуту разговаривал с сыновьями, потом направился к жилым вагончикам. Шел не торопясь, вытирая пот со лба. Лицо и плечи его были покрыты бронзовым загаром.

— Пан начальник? — спросил Хенрык.

— Да.

— Я слышал, что вам нужны на стройку водители?

Мужчина строго посмотрел на молодого человека из-под нависших бровей и спросил:

— Специалист или халтурщик?

— Классный шофер.

— Где получил специальность?

— В армии.

— Тогда пойдем, сынок, поговорим.

Начальник стройки открыл дверь жилого вагончика. Его жена, дородная женщина, которая до этого так охотно разговаривала с Хенрыком, слегка улыбнулась. Она была довольна, что муж пригласил гостя в их временное, но уютное жилище.

Внутри вагончик выглядел по-служебному. В углу стоял холодильник, из которого начальник достал две бутылки пива.

— Сначала освежимся, сынок, — предложил он.

— Спасибо, но я предпочел бы что-нибудь другое, — ответил Хенрык.

— Минеральную?

Хенрык кивнул.

— Покажи свои водительские права. — Начальник протянул руку.

— Не торопитесь, пан начальник. А какие условия? — спросил поручник.

— Сначала покажи, на что ты способен.

— Стоит ли нам препираться? Ведь на стройке и так не хватает людей.

— Сынок, у нас в стране тридцать четыре миллиона. Так что нужные нам люди найдутся.

— А за последнее время кто-нибудь нанимался к вам на работу?

— Покажи водительские права, парень, тогда и поговорим, — стоял на своем начальник.

Хенрык, не говоря больше ни слова, протянул права. Начальник внимательно изучил их и возвратил поручнику.

— Теперь все в порядке, — произнес он, вытирая пот со лба. — Еще по бутылочке?

— Можно, только минеральной.

— Понимаешь, крутился тут как-то один тип, называл себя классным шофером, а водительских прав не имел, — сказал вдруг начальник.

— Молодой?

— А почему ты такой любопытный, приятель?

— Мой дружок как-то заглядывал к вам на стройку и говорил, что здесь можно неплохо заработать. Поэтому и спрашиваю.

— Я уже давно никого не принимал на работу. А ты можешь располагаться в соседнем вагончике, он пока пустой. Или будешь подыскивать себе жилье где-нибудь в другом месте?

— Я дам вам знать завтра утром, пан не возражает? А за минеральную большое спасибо.

Начальник задумчиво посмотрел на молодого человека и произнес:

— Ну, тогда честь имею. Встретимся завтра утром.

Поручник Янчак шел по центральной улице городка и вдруг почувствовал на себе пытливый взгляд незнакомого мужчины, стоявшего возле своего старенького автомобиля.

Это был один из рабочих-сезонников, которые странствуют со стройки на стройку, проводя свою трудовую жизнь там, где они больше всего требуются и где есть возможность подзаработать.

В овощном магазине, куда зашел Янчак, была очередь. Привезли свежие овощи и фрукты.

— Магазин скоро закрывается, уже седьмой час! — громко объявила продавщица, заметив нового покупателя.

— Я к пани Пискорской, от кассирши из ресторана «Русалка», — уверенно проговорил Хенрык.

— Слушаю пана, — отозвалась продавщица, оказавшаяся и хозяйкой магазина.

— Хотел бы снять комнату на несколько дней.

— О, эта кассирша всегда присылает ко мне клиентов, как будто в Гняздове нет больше других квартир! — И она продолжала обслуживать нетерпеливых покупателей.

Поручник, решив подождать, присел на подоконник. Ровно в семь хозяйка закрыла двери на ключ, но продолжала обслуживать оставшихся покупателей, то и дело поглядывая на часы.

Наконец магазин покинул последний покупатель.

— Еле живая, скажу я пану, — тяжело вздохнула Пискорска. — Ног под собой не чую… Такая жара… А люди имеют привычку заходить всегда перед закрытием, как будто им целого дня не хватает… А пан откуда?

Хенрык повторил версию, которую изложил кассирше в ресторане «Русалка». А потом спросил:

— Много ли «дикарей» в Гняздове?

— Трудно сказать. Сейчас ведь многие приезжают на своих машинах с палатками. Взять, к примеру, мою дочь. В прошлом году мы с мужем купили «Ладу». Так она теперь каждое воскресенье выезжает в театр или кино, и вообще… А пан надолго к нам?

— На неделю-две, в зависимости от погоды. Мой знакомый тоже собирался приехать в Гняздово. Не обращался ли к пани кто-нибудь с просьбой сдать квартиру?

— Сейчас не только квартиру, но даже комнату снять почти невозможно. А как звать вашего знакомого?

Хенрык назвал первое пришедшее в голову имя.

Продолжая наводить порядок в магазине, хозяйка покачала головой, давая понять, что такой человек к ней не обращался.

— Как только ваш знакомый появится, я скажу, что вы разыскиваете его. Если не найдете комнату, обратитесь к хозяину бензоколонки, он сдает внаем палатки. Только предупреждаю — он дорого берет. С ним нужно торговаться. Еще можно обратиться в молодежный лагерь, который расположен в лесу. Кто знает, может, вам разрешат там остановиться на несколько дней.

— А чей это лагерь?

— Фабрики из Кошалина.

— А как до него добраться?

— По центральной улице в направлении к плотине. Там шоссе поворачивает влево, но вы должны идти прямо, через плотину, и немного лесом. Там увидите на деревьях указатели…

— Благодарю пани за любезность.

И лишь только после семи вечера Янчак добрался до берега озера, где среди кустарников отыскал уединенное местечко. Вынул из сумки радиотелефон, выбросил антенну и вышел на связь.

— Алло! Первый слушает… Алло! — послышался сквозь шум и треск монотонный голос капитана Сроки.

— Алло! Говорит Второй, вас слышу! Перехожу на прием!

— Мы располагаем информацией, которая подтверждает, что агент появится точно в нашем районе. А может быть, уже и появился.

— Сообщите по возможности детали, — попросил поручник.

— Для тебя это не имеет особого значения, — ответил Срока.

Это означало, что речь идет о появлении вблизи польских территориальных вод неприятельской подводной лодки, которая при помощи бортовых радиоэлектронных приборов прощупывала наши военные самолеты, находившиеся на боевом дежурстве. Таким способом разведка противника пыталась обнаружить центральный пункт связи авиации, что позволило бы осуществить радиоперехват переговоров командования с истребителями и по возможности выявить их кодовую систему связи.

— Алло! Первый! Какую помощь можете оказать мне?

— Пока никакую. До завтра.

Поручник Янчак выключил радиотелефон и спрятал его в сумку. Лежа на траве, он с минуту наблюдал за парусными лодками на озере.

Их вид пробуждал в нем воспоминания об Ирэне и прошлогоднем отпуске, который он провел в этих местах.

Приозерный пляж и пристань опустели.

Над террасой ресторана «Русалка» загорелись разноцветные лампочки. Стайка стройных загорелых девушек, смеясь, спешила к гарнизонному клубу.

Хенрык вдруг вспомнил о Кларе. Хорошо, что она согласилась поехать с ним в этот райский уголок. Что она сказала дома? Как объяснила свой внезапный отъезд?

Не создаст ли дополнительные сложности при выполнении задания привлекательная внешность девушки? Поручник заметил, что Клара не рисуется своей красотой, а, наоборот, ведет себя скромно.

Только сейчас поручник вспомнил, что кто-то из воеводского управления говорил об этой девушке, что она родом из деревни, росла в многодетной семье, из которой первая получила образование. Окончив фототехникум, она поступила в фотолабораторию при воеводском управлении милиции.

Хенрык почувствовал ответственность за эту девушку, тем более что майор Сливка предупреждал его об этом перед отъездом.

Несколько молодых людей в спортивной форме с гиканьем приближались к озеру. Видимо, они закончили занятия в спортивной секции гарнизонного клуба, а теперь намеревались поплавать в озере.

«Интересно, — подумал поручник, — имеет ли Альфа сообщника в Гняздове? Располагает ли он доверенным человеком, заранее внедренным в здешнюю среду? Может, его сообщник уже давно живет в этом городке и ждет сигнала к действию? Это был бы дополнительный козырь в руках вражеского агента. Но не исключено, что он вынужден будет искать себе сообщников на месте.

По предварительным данным известно, что он пробудет в этом районе, где дислоцировалась часть ПВО, не более десяти часов!

Как можно за столь короткое время установить местонахождение вражеского агента и помешать ему совершить диверсию?..»

— Прошу пана прикурить, — обратился к Хенрыку незнакомый молодой человек.

Он подошел по мягкой траве так тихо, что Янчак от неожиданности вскочил и приготовился, в случае необходимости, к отражению нападения.

— Не курю! — ответил он отрывисто, стараясь запомнить лицо парня.

Не мог ли он видеть его раньше? Нет, видимо, встретил впервые.

Поручник с тревогой подумал: не подслушал ли этот незнакомый молодой человек его разговор по радиотелефону с капитаном Срокой?

У бензоколонки в очереди стояло несколько машин. Молодой человек в голубой кепочке сидел на складном стульчике и увлеченно читал какую-то книжку.

К нему-то и обратился поручник Янчак относительно комнаты.

— В этой дыре найти свободную комнату? — покачал головой паренек, окидывая Янчака удивленным взглядом. — Зачем пан вообще приехал в Гняздово?

— Здесь прекрасное место для отдыха.

— Ну и что? Разве мало прекрасных мест в Польше? Однако пан приехал почему-то именно в Гняздово!

Хенрык, никак не прореагировав на эти слова, спросил:

— Может, пан одолжит мне палатку?

— К сожалению, все в расходе.

— Но еще вчера они были у пана?

— Вчера? О чем вы говорите! Неделю назад у меня уже не было ни одной палатки! Кто-то подшутил над вами.

— А в молодежном лагере, что за плотиной, могут мне одолжить палатку?

— Не знаю. Спросите у них сами. — И паренек снова углубился в чтение.

Янчак, поняв, что от него больше ничего не добьешься, не спеша отошел от бензоколонки. Но когда неожиданно обернулся, то заметил настороженный взгляд парня.

На окраине Гняздова шоссе пересекала старая узкоколейка, по которой перевозили когда-то материалы для строительства плотины.

Шагая по рельсам, Хенрык подошел вплотную к плотине. Левее, за лесом, располагался аэродром.

Янчак присмотрелся к тяжелым стальным механизмам, при помощи которых открывались шлюзы плотины. Если бы уровень воды в озере внезапно поднялся выше установленной отметки, то ее можно было спустить на нижерасположенную местность. Таким образом, вода не достигала леса, отделявшего Гняздово от военного аэродрома, и не угрожала последнему.

Взору Хенрыка, стоявшего спиной к городу, открылась невидимая до этого часть озера. Тянулась она на протяжении двух километров. Если эту часть озера обозначить буквой «Т», то плотина будет как раз в той точке, где соединяются черточки буквы — вертикальная и горизонтальная.

На дороге, тянувшейся через плотину, виднелись следы автомобильных шин. Видимо, этим путем доставлялись грузы в молодежный лагерь.

В трехстах метрах от плотины раскинулась чудесная поляна с удобным спуском к озеру. Ровными рядами, словно по линейке, там расположились шесть больших армейских палаток, а немного дальше — барак, в котором размещалась кухня и столовая. На середине поляны возвышалась мачта с флагом.

Несколько человек хлопотали на кухне, возле которой были сложены штабеля дров. Одни подносили из леса сухие ветки, другие разжигали огонь в печке.

— Привет! — подошел к ним Хенрык. — Я ищу начальника лагеря.

— Начальство — это мы. Что пану надо? — спросил один из парней.

— Ищу место, чтобы переночевать.

— О, новый приятель объявился! Это чудесно! На причале, около озера, пан найдет начальника лагеря. Но берегитесь — она очень красивая…

Не дослушав, Хенрык направился к берегу озера.

Деревянный помост служил пирсом для лодок и байдарок. Группа молодых людей, среди которых выделялся молодой подпоручник со значком Военно-политической академии на серо-голубом мундире войск ПВО Польши, беседовала с невысокой, смуглолицей, с большими голубыми глазами, девушкой.

Заметив незнакомого мужчину, она поинтересовалась, кого он ищет.

— Я, хотел бы видеть начальника лагеря, — сказал Янчак.

— Начальник лагеря слушает вас, — прозвучал уверенный голос девушки.

— Случайно, не предоставите убежище страннику? — спросил он шутливо.

— Разве пан иностранец?

— Нет. Ну, так как же все-таки с местом?

— Место бы нашлось, только нет свободных кроватей, одеял и подушек.

— А мне говорили, что все это у вас есть…

— Это так, но мы только что приняли дополнительно несколько человек с фабрики в Ольштыне. Постельные принадлежности получили из воинской части в Гняздове. На ваше счастье, у нас сейчас офицер из этой части, поговорите с ним. Может, он пожертвует пану еще один комплект?

— Хорошо, я подожду его. Скажите, пожалуйста, а случайно кто-нибудь еще, кроме тех, из Ольштына, к вам не примкнул?

— Нет, — ответила девушка с удивлением. — А почему это вас интересует?

— Да так, друга ищу.

Подошел молодой статный подпоручник, поздоровался с Янчаком.

— Мне сказали, что у пана какое-то дело ко мне?

— Да. В лагере мне предоставили место для ночлега, но вот беда…

— Понимаю. Могу одолжить раскладушку и одеяло. Достаточно? — спросил офицер.

— Нет. Требуется два комплекта. Я приехал с девушкой.

— Это сложнее, — задумчиво ответил подпоручник. — Но я подумаю, что можно сделать для пана.

Они вместе возвращались через лес в город. На плотине уже загорелись фонари. Слабый ветерок чуть надувал паруса лодок на озере.

— Вы действительно не могли снять комнату в Гняздове? — спросил подпоручник.

— Не мог.

— А в войсковой части? Мне показалось, что вы похожи на офицера, который прилетел сегодня на авиабазу с одним из наших капитанов.

— Нет. Вы ошиблись, — ответил поручник.

Видимо, ответ Хенрыка чем-то насторожил подпоручника, и он, проговорив:

— Если вас устроит один комплект, то меня можно найти в жилом блоке, где расквартированы офицеры нашего подразделения, — поспешил откозырять.

— До встречи. Благодарю за гостеприимство, — простился с ним Хенрык.

Если Альфа так же осторожен и наблюдателен, то нелегко будет его отыскать среди многочисленных курортников.

В темнеющем небе с грохотом пронеслось звено «мигов» с ярко-красными сигнальными огнями на крыльях.

Поручник посмотрел на часы: самое время для встречи с Кларой.

Он заметил ее издалека, перед зданием почты. Клара сидела с незнакомой Янчаку девушкой на низком белом барьерчике, ограждавшем почтовое отделение. Они угощались яблоками и со смехом что-то рассказывали друг другу.

— Знакомься, это мой приятель, — представила его Клара своей собеседнице. — А это моя новая знакомая с почты.

— Над чем вы так смеялись? — спросил поручник.

— Я решила поработать на почте в Гняздове, ибо четыре предыдущие девушки вышли замуж за летчиков, — улыбаясь, объяснила Клара.

— Я посоветовала Кларе, чтобы и она попытала счастья на почте, как те девушки, — добавила ее новая подруга, угощая Хенрыка яблоком, и смело посмотрела в глаза поручнику.

— Я не для того привез Клару в этот райский уголок, чтобы она увлекалась здешними парнями. Я сам хотел бы быть первым кандидатом, — пошутил Хенрык.

Девушки загадочно переглянулись, стараясь изо всех сил сохранить серьезность, но это у них плохо получалось.

Клара толкнула подругу:

— Можешь сказать Хенрыку, у меня нет от него тайн.

Девушка сначала заколебалась, однако, посмотрев на Клару, сказала:

— Как хочешь! — И, обратившись к Хенрыку, продолжила: — Клара спросила меня, нет ли на почте писем до востребования, потому что тот парень, который все время смотрел на нее влюбленными глазами, обещал прислать нежное послание…

— Но письмо куда-то запропастилось, — вмешалась в разговор Клара.

— Приходи завтра пораньше! — предложила девушка с почты, не спуская глаз с поручника.

— Итак, до завтра!

Хенрык и Клара не спеша прогуливались по центральной улице. Поручник обнял девушку за плечи, чтобы быть похожими на другие влюбленные пары, осторожно спросил:

— Что-нибудь удалось?

— На почте лежат два письма до востребования, адресованные какому-то Майеру. Одно из них получено из-за рубежа. Вот уже две недели за ними никто не приходит. Действительно, ищем, как ты говорил, иголку в стоге сена. Поэтому я решила поговорить с этой девушкой, которая давно работает на почте. Она обещала сообщить, если кто-то обратится за этими письмами.

— Хорошо. Что еще?

— О снятии домика в кемпинге нечего и мечтать: они давно закуплены профсоюзами. Никого со стороны не принимали. Все проживающие там — это отдыхающие с семьями. Заглянула также к студенткам из Слупска. Хорошо, что ты не пошел со мной, ибо это опасно для тебя… Уж слишком там красивые девушки. Все они прибыли в молодежный лагерь в начале месяца. К лесничему, который опекает девушек, должен был приехать кто-то из родственников. Но неожиданно пришла телеграмма, что машина в ремонте и что он прибудет только через два дня.

— Что за родственник?

— Как только он появится, обязательно спрошу, — ответила Клара. — А что у тебя?

Хенрык коротко сообщил о том, где он был, с кем беседовал и что, по существу, ему не удалось раздобыть сколько-нибудь ценной информации.

«Что за нудное дело — ходить по городу и ко всем присматриваться, разыскивая вражеского агента, о котором так мало данных и который, возможно, уже начал действовать», — подумал поручник.

— Мне кажется, ты все время заставляешь себя воспринимать Гняздово и его обитателей как бы главами Альфы, пытаешься представить себе, что бы он делал, оказавшись в этих местах первый раз в жизни, — предостерегла его Клара. — Тогда как вражеский агент может действовать совершенно иначе.

— Конечно, ты права. События могут развиваться совсем иначе, чем я предполагаю. Это Альфа диктует нам условия игры. Думаю, вскоре мы будем знать некоторые подробности. Что-то произошло за последние несколько часов. Когда я разговаривал по радиотелефону с капитаном Срокой, то он дал понять, что войсковая контрразведка располагает достоверными данными о прибытии Альфы в район дислокации нашей части.

— А ты что, сомневаешься в этих данных? — спросила Клара.

— В какой-то степени — да, ибо мне неизвестно, что там случилось и что это за достоверные данные!

Хенрык и Клара молча приблизились к своей палатке, которую поставили возле утопавшего в зелени залива.

Открыв «молнию» палатки, Янчак почувствовал какое-то беспокойство, причину которого не мог сразу объяснить. Приглядевшись, понял: здесь кто-то побывал. Некоторые вещи лежали по-другому.

— Что случилось? — спросила Клара.

— Посмотри, все ли лежит так, как мы оставили перед уходом?

Клара, осматривая все внимательным взглядом, вдруг подняла с пола небольшой кружочек, сделанный из какого-то прозрачного материала.

— Это, по-моему, не из наших вещей?

Поручник застегнул на палатке замок-молнию, зажег фонарь и внимательно осмотрел обнаруженный Кларой предмет.

— Видимо, это стекло от часов.

— Может быть, незнакомец оставил его специально? — предположила девушка.

— Не исключено.

— Интересно, последует ли с его стороны новый визит?

— Думаю, да, если мы оставим ему какую-нибудь приманку.

— Что он здесь искал?

— Единственное, что я могу пока предположить, — видимо, тебя, — улыбнулся поручник.

— Не шути так, Хенрык. А не догадался ли агент, кто мы и зачем здесь?

— Не фантазируй, Клара. У нас даже нет еще конкретных доказательств того, что Альфа прибыл в Гняздово. Не думаю, что это он нанес нам визит. Скорее всего, какие-то случайные жулики или кто-то чересчур любопытный из отдыхающих на озере. Правда, немного настораживает то, что ничего не пропало… Кстати, сегодня я заметил нескольких типов, которые вели себя, как мне показалось, весьма подозрительно. Слишком уж они интересовались моей персоной. Завтра постараемся все выяснить.

Хенрык и Клара вышли из палатки и направились к озеру. Он обнял девушку за плечи, и на этот раз уже не для конспирации. Клара не противилась этому.

— Хорошо, что ты рядом, — ласково сказал Хенрык девушке. — Почему ты говорила, что никогда не поедешь со мной?

— Не хотела раскрывать своей сокровенной мечты, — смущенно ответила Клара.

Хенрык прижал ее к себе и поцеловал.

Девушка испытующе посмотрела на поручника и спросила:

— Кто ты по профессии?

— Металлург, — ответил он без колебаний. — Работал на металлургическом комбинате, потом пошел в армию.

— Что дальше будем делать? Сидеть и ждать у моря погоды?

— Мы сейчас немного прогуляемся по окрестностям. Покажу тебе, на всякий случай, где радиотелефон и как им пользоваться: вдруг во время моего отсутствия явится какой-нибудь подозрительный тип или последует вызов от капитана Сроки.

Позднее, когда они вернулись к палатке, Хенрык осмотрел с фонариком окружающую местность, но никого не обнаружил.

 

7

Майер потерял много времени. Во второй половине дня он уже должен был находиться в окрестностях Гняздова и через несколько часов установить радиосвязь с подводной лодкой, курсировавшей вблизи польских территориальных вод. Потом — провести совместную с нею радиоэлектронную разведку в районе аэродрома ПВО.

После выполнения основного задания — он должен исчезнуть, предварительно уничтожив радиоаппаратуру, а если понадобится, в целях конспирации, то и своих сообщников, которых он приобретет в Гняздове. Агент хорошо помнил разговор об этом с шефом по телефону из ресторанчика «Веселый Юхас» в Варшаве.

Вариант второй, или запасной, предусматривал проведение более сложной акции и требовал быть готовым к выполнению нового задания. Так было оговорено в контракте с разведцентром, и в этом случае сумма гонорара Майера намного увеличивалась.

Но удастся ли ему выполнить это опасное задание?

Готовясь к поездке в Польшу, Майер сначала предполагал работать один, без сообщников.

Он никому не должен доверять, тем более посвящать в план предстоящей операции. Его миссия в Польше была тщательно законспирирована даже в разведцентре. Только одному шефу была известна фамилия, которую он выбрал для себя и дал согласие выписать на нее заграничный паспорт.

Майер соблюдал чрезвычайную осторожность, он даже не пытался перевезти через польскую границу какие-либо материалы, не говоря уже о радиоаппаратуре. Он был уверен, что в тайнике в квартире Гузевича найдет все необходимое.

Итак, подводная лодка одной из стран НАТО, задействованная в предстоящей акции, появится вблизи польских территориальных вод еще дважды. Она будет ждать его радиосигналов, чтобы совместно начать разведку оборонного объекта Польши.

Операция должна начаться ранним утром, когда самолеты ПВО Польши в районе Гняздова поднимутся с аэродрома для участия в учениях.

Отсутствие условного сигнала агента в разведцентре будет означать, что он еще не прибыл в район выполнения задания. Тогда разведцентр немедленно сообщит на подводную лодку, что Альфе приказано приступить к выполнению запасного варианта. А они там сами определят, когда ожидать действия агента в условленном районе Польши.

Запасной вариант должен был принудить польские военные самолеты проводить свои полеты в неожиданных, аварийных ситуациях. Он должен был обеспечить перехват радиосвязи пилотов с центром управления полетами, а также приказов командования части — это было одним из важных заданий Майера. Контроль войсковой радиосвязи и наведение радиоэлектронной аппаратуры подводной лодки на цель, а также расшифровка системы передачи и приема распоряжений командования и действий пилотов в воздухе во время боевых полетов были главными задачами агента.

Майер спокойно вел машину, которую угнал у таксиста после схватки на квартире. Он понимал, что через какое-то время те два типа, которые намеревались его ограбить, придут в себя, обнаружат пропажу такси и немедленно сообщат об этом милиции, а та отдаст распоряжение своим постам о задержании угонщика, указав номер, марку и внешний вид угнанной машины.

Он мог бы бросить эту машину по дороге в каком-нибудь захолустном местечке, попутным транспортом добраться до ближайшего аэропорта, купить билет на самолет и очередным рейсом вылететь в воеводский центр.

Однако этот план требовал слишком много времени, которого у Майера было в обрез, к тому же не гарантировал от неожиданностей. Да и почему милиция должна связывать угон именно с его особой?

Майер полагал, что за два часа хорошей езды по асфальтированному шоссе он попадет в район Польши, расположенный невдалеке от Балтики. В Гняздово агент надеялся добраться ранним утром, когда в курортном городке еще не большое движение и отдыхающие только просыпаются.

Из старого «фиата» не много удавалось выжать. Стрелка спидометра с трудом приближалась к сотне.

После бессонной ночи Майер чувствовал усталость, одолевала назойливая дремота. Он посмотрел в зеркальце на ветровом стекле. За ним — никого. Впереди на шоссе — тоже ни одной машины. На ходу агент выбросил инструменты, при помощи которых открывал дверь квартиры Гузевича.

«Сейчас бы крепкого кофе», — подумал Майер.

На дорожном указателе было обозначено, что в полутора километрах от шоссе находится местечко, название которого ничего не говорило Майеру. Он машинально повернул машину и съехал на проселочную дорогу.

Вскоре показался небольшой городок с новыми домами. По дороге двигались тяжелые грузовики. Подъемный кран создал затор на центральной улице городка.

Кто-то призывно махал рукой, увидев надпись «Такси» на крыше машины Майера. Однако он не остановился, подумал при этом: «Неплохо бы въехать в Гняздово с каким-нибудь внушающим доверие пассажиром — офицером или пастором. А может, лучше оставить машину где-нибудь по дороге и пересесть в городской автобус?»

Наконец он выехал на центральную площадь городка. Здесь были расположены рестораны, кафе, магазины, часовые мастерские, газетные киоски «Рух», аптека и несколько административных зданий.

Проезжая мимо спортивного магазина, где на витрине красовался велосипед и другое спортивное снаряжение, Майер подумал: «Турист на велосипеде с рюкзаком за плечами и с удочкой… Было бы вполне естественно появиться в таком виде в курортном городке».

Майер подъехал к кафе, но в такое раннее время оно было еще закрыто. Кто-то показал ему молочный бар, который открывался с раннего утра.

— Свежие булочки будут через десять минут, — сообщила буфетчица. — Может быть, пану только молоко?

— Нет, я подожду, — ответил Майер.

Он вышел на центральную площадь, купил в магазине банку растворимого кофе и вернулся в бар. Заказал стакан кипятку и приготовил крепчайший кофе, который, как всегда, взбадривал его и помогал снять усталость. Не торопясь выпил и отправился в дальнейший путь, не дождавшись булочек, которые обещала ему буфетчица. Он еще перекусит в дороге.

На шоссе все больше появлялось машин, преимущественно грузовиков и легковых с прицепами и туристским снаряжением. На машину с надписью «Такси» прохожие стали обращать внимание, видимо желая воспользоваться ее услугами.

Майер затормозил около стоянки, подальше от шоссе, в тени большого дерева. Решил немного передохнуть и убрать с крыши надпись «Такси».

Вид зеленой, сочной травы и монотонный шелест ветвей вызывали желание прилечь и вздремнуть. Однако он не поддался искушению и, немного отдохнув, снова сел за руль.

Изнывающий от жары, охваченный злобой к жителям этого польского городка, Майер продолжал свой путь. Он не оглядывался, даже не пытался запомнить трассу, по которой проезжал, ибо возвращаться обратно этим путем не собирался. После выполнения задания агент планировал выбраться из Гняздова поездом или автобусом, чтобы побыстрее покинуть эту ненавистную страну.

После двух часов езды, почувствовав головную боль, он снова сделал остановку.

Агент свернул с шоссе на проселочную дорогу, вышел из машины и растянулся на траве, ни о чем не думая. Через некоторое время, немного придя в себя, вынул из кармана носовой платок, разложил его на траве и внимательно уточнил по карте, отпечатанной на нем, место расположения военного аэродрома.

Неожиданно Майер увидел появившуюся на дорого машину с милицейским знаком на борту. Эти две буквы «МО» вызвали у него тревогу: «Наверно, разыскивают угнанную машину».

Он быстро свернул носовой платок и сунул его в карман. Сотрудники милиции бросили мимолетный взгляд на одиноко стоявшую у дерева машину и, не останавливаясь, продолжили свой путь.

«Может, перебраться на параллельное, менее оживленное шоссе?» — подумал Майер. Но тогда поездка продлится на час дольше. Ну и что? Теперь это уже не имеет решающего значения, раз ему не удалось установить радиосвязь с подводной лодкой в шесть утра, как предполагалось.

Внезапно Майера осенило: «Возможно, с самого начала разведцентр запланировал так называемый запасной вариант, считая его основным?» И кто знает, не специально ли был устроен внезапный отъезд Гузевича с конспиративной квартиры в Варшаве?

Анализируя все это, сопоставляя факты, Майер все больше убеждался, что разведцентр информировал его не обо всем, что касалось запасного варианта и его последствий.

Майера охватило неизвестное ему до этого, странное ощущение. Это был не страх, а обида. Все, чему его учили: уловки, подлость, низость, безжалостное отношение к людям — все это он должен был применять к своим противникам. А теперь не стал ли он сам жертвой тех же методов?

Из-за отсутствия на явочной квартире агента Гузевича Майер опоздал с выполнением главной задачи, которая казалась такой простой. Теперь ему надлежало выполнить запасной вариант, который, как ни странно, казался крайне сложным и опасным.

Но ему ничего не оставалось, как только выполнять задание согласно заключенному с разведцентром контракту. Обещанной ему кучи денег он не хотел лишаться.

Обуреваемый невеселыми размышлениями, агент продолжал свой путь, внимательно следя за дорожными указателями, чтобы не сбиться с дороги.

Внезапно он увидел на шоссе отчаянно махавшего руками мужчину.

Тот был одет в какую-то незнакомую агенту форму, что немного встревожило его. Он начал быстро перебирать в памяти все виды польской формы и знаков различия, которые заучивал перед выездом в страну. Моряк? Железнодорожник?

Мужчина был явно чем-то встревожен.

Майер подъехал ближе. «А если это засада? — подумал он. — Предположим, я остановлюсь. Что, выхватывать вальтер и стрелять? Но это бессмысленно, ведь наверняка в случае засады поблизости находятся сотрудники милиции… Может, незаметно освободиться от оружия, взрывчатки и радиоаппаратуры?» — продолжал лихорадочно размышлять агент. Пережитые усталость, разочарование и обида привели его к подобным мыслям.

Майер затормозил и высунулся в окно.

— Прошу пана! — подбежал к нему крайне взволнованный средних лет мужчина в синем мундире. — Ради бога, умоляю пана помочь мне!

Майер молчал.

— Какая-то баба выскочила прямо под колеса моей машины! — кричал, нервно жестикулируя, незнакомец. — Прошу вас подвезти ее до Яблонки, это по дороге, всего в четырех километрах отсюда. Там в медпункте ее осмотрят и окажут первую медицинскую помощь. А в это время, надеюсь, пан не посчитает за труд сообщить пожарной команде в Яблонке, чтобы приехали и вытащили мою машину!

Майер никак не мог понять, чего хочет от него этот человек, который так быстро и невнятно что-то выкрикивает.

— Что? — пробормотал Майер. — Что вы хотите?

— Но я же объясняю пану! — удивился незнакомец. — Нужна помощь людям, попавшим в аварию. Разве не понятно?

Изо рва, куда свалилась пожарная машина, послышался женский крик:

— Ой, моя нога, помогите!

— Сначала лезет под колеса, а теперь кричит! — недовольно проговорил мужчина.

Майер колебался. Что делать? Рвануть с места происшествия, не оказав помощи пострадавшим, рискуя, что водитель свалившейся в ров машины может запомнить номер его такси и сообщить в милицию? Или все же посадить потерпевшую в машину и подвезти ее до медпункта?

Выбрал второй вариант, как показалось Майеру, менее опасный.

Жестом дал понять, чтобы незнакомец поторопился с пострадавшей.

Женщина, опираясь на незадачливого водителя пожарной машины, плача от боли и жалуясь на судьбу, добралась до «фиата» Майера. Она потребовала, чтобы в машину погрузили ее велосипед и две корзины с покупками. Однако пожарник оставил это без внимания.

Женщина начала излагать Майеру свою версию происшествия, но он даже ради вежливости не подал виду, что слушает.

— Прошу пана сообщить моим коллегам из пожарной команды в Яблонке… — начал было водитель, но Майер, не дослушав, включил мотор, и машина рванулась с места.

Вскоре показался дорожный указатель, на котором было написано: «Яблонка». Майер попытался было высадить пассажирку, но женщина подняла крик, жалуясь на боль в ноге, и ему пришлось подъехать к двухэтажному домику, где размещался местный медпункт. Медсестра, заслышав шум машины, выглянула из окна.

— А, пани Матяшкова! — воскликнула она. — Теперь уж на машине раскатываете на городской рынок…

Матяшкова, не дав ей закончить, крикливым голосом начала рассказывать о случившемся с ней происшествии. Медсестра подошла к машине, вместе с Майером они высадили пострадавшую, весьма внушительных размеров женщину, которая кляла на чем свет стоит всех виновных в ее несчастье.

Майер, решив, что сделал все, что от него требовалось, хотел было уже продолжить свой путь, но его задержала медсестра:

— Прошу пана немного подождать, я должна записать данные.

— Я не причастен к этому дорожному происшествию. Я просто подвез пострадавшую. Извините, но я очень тороплюсь. — И Майер направился к машине.

— А вот как раз идет наш страж порядка, — с усмешкой проговорила медсестра.

— Извините, пани, но я еще должен сообщить в пожарную часть, что их машина… — Майер сделал жест, показывая, как она перевернулась.

Молодой милиционер больше слушал медсестру, чем потерпевшую, которая только стонала и показывала на свою ушибленную ногу.

— Вот этот пан, — заключила медсестра, указывая на Майера.

— Документы! — властно потребовал страж порядка.

Майер между тем уже подходил к своей машине.

— Нет! Это не он! — воскликнула Матяшкова, отталкивая медсестру. — Этот пан никакого отношения к происшедшему со мной не имеет. Он только подвез меня к медпункту! Это не он сшиб меня на шоссе!

Майер спокойно смотрел на потерпевшую и медсестру. Если милиционер, проверяя водительские права, обратит внимание на фотографию водителя, которая сильно отличалась от внешности нынешнего владельца машины, то он готов применить свой вальтер.

— Пан торопится? Тогда подвезите меня, — проговорил сержант, продолжая любезничать с симпатичной медсестрой.

— К сожалению, я еду в другую сторону, — пытался отговориться Майер.

— Не обижу пана, заплачу по счетчику. Хотел бы помочь пожарникам вытащить машину, а заодно и обследовать место происшествия, — настаивал страж порядка.

— Извините, но я не располагаю свободным временем, — стоял на своем агент.

— О чем пан говорит? Проделать такой большой путь и без пассажиров? — Милиционер бросил взгляд на варшавский номер его машины.

— Я отвозил семью на отдых, а теперь возвращаюсь обратно, — объяснил Майер.

Может быть, акцент привлек внимание сержанта, может, что-то другое, но он явно не собирался отпускать Майера.

— Почему пана сержанта так беспокоит свалившаяся в ров пожарная машина? — обратилась к милиционеру медсестра. — Пусть сами пожарники и вытаскивают ее оттуда.

— Действительно, что им помогать! Сами гоняют как сумасшедшие, пусть сами и вытаскивают! — вмешалась в разговор Матяшкова.

Сержант снова бросил взгляд на Майера.

— Если пан возвращается домой, то, видимо, по той же дороге? — спросил он Майера и, не ожидая приглашения, открыл дверцу и сел в машину.

Майер, не говоря ни слова, завел мотор и направил машину в направлении шоссе.

— Пан видел, как все это произошло? — спросил милиционер.

— Нет.

— А как же пан оказался на месте происшествия?

— Пан сержант ведь слышал, что говорила пострадавшая. Я только подвез ее в медпункт. На месте происшествия оказался случайно, просто проезжал мимо.

Майер прибавил скорость. Сержант спокойно наблюдал за ним.

Подъехали к месту происшествия. Шофер пожарной машины еще издалека заметил знакомую машину Майера. То, что с ним приехал милиционер, обеспокоило его.

Сержант не торопясь вышел из машины и сразу же обратился к Майеру:

— Прошу пана предъявить документы.

Агент, скрывая волнение, внешне спокойно подал водительские права. Милиционер, внимательно просмотрев их, строго спросил:

— А почему пан снял с крыши машины надпись «Такси»?

— Такси частное, принадлежит лично мне. Я уже говорил, что отвозил на отдых свою семью, и поэтому, чтобы в дороге по просьбе пешеходов не останавливаться, снял надпись.

Милиционер тем временем направился ко рву осмотреть пожарную машину.

Майер, потеряв самообладание, быстро выскочил из машины с противоположной стороны. Под прикрытием дверцы выхватил пистолет.

В этот момент сержант резко повернулся, держа в руках документы Майера. Он наконец заметил, что они принадлежат совсем другому лицу. Одновременно он увидел подозрительные действия мнимого таксиста. Изо всех сил оттолкнувшись, милиционер бросился в ров.

Майер, не целясь, выстрелил через открытые боковые стекла такси. Пуля расколола лобовое стекло в пожарной машине.

Милиционер успел укрыться во рву.

Побледневший водитель пожарной машины смотрел на все это расширенными от страха глазами. Его отделяло от Майера всего несколько метров.

— Брось оружие! — крикнул милиционер.

Если вблизи появится какая-нибудь машина, то милиционер не будет стрелять, чтобы случайно не ранить кого-нибудь, подумал агент. Тогда он попытается, вскочив в машину, на предельной скорости скрыться. Майер не мог простить себе, что позволил милиционеру благополучно укрыться во рву, в то время как он держал его на мушке.

Агент, не спуская глаз со рва, осторожно шагнул к своей машине. Ключ торчал в зажигании. Сработает ли сразу стартер?

Майер направил свой вальтер на водителя пожарной машины.

— Подойди ближе! — скомандовал он.

Но пожарник, бледный от страха, боялся сделать хотя бы шаг.

— Ну, двигайся, да побыстрее! — крикнул Майер.

В это время со стороны шоссе послышалось гудение мотора какого-то грузовика или подъемного крана. Агент не мог оглянуться, боясь выстрела. Пожарник сделал шаг вперед.

— Еще ближе! — скомандовал Майер.

Милиционер понял, что противник пытается создать себе живое прикрытие, и решил занять более выгодную позицию, но Майер и это предусмотрел — не целясь, выстрелил.

Грузовик приближался. Майер приказал пожарнику:

— Ни с места, стой и прикрывай меня!

Появившийся на шоссе грузовик на мгновение отвлек внимание милиционера.

Майер, воспользовавшись этим, пригнулся, молниеносно вскочил в машину, захлопнул дверцу и включил зажигание, приказав пожарнику:

— Ни шагу! Иначе буду стрелять! Стой на месте!

Машина рванулась с места. Изо рва раздались выстрелы. Две пули пробили лобовое стекло, едва не задев Майера. Посыпались кусочки стекла, видимость резко ухудшилась.

В обзорное зеркало агент увидел сержанта, который, спотыкаясь, выбежал на середину проезжей части. Он несколько раз выстрелил по удалявшейся машине Майера.

Одна из пуль разбила зеркало, осколки его оцарапали лицо Майера. Мысль его лихорадочно работала, пытаясь найти вариант, как оторваться от преследования.

Милиционер остановил первую попавшуюся машину и бросился за беглецом по боковой дороге. Однако она также оказалась забитой транспортом, что затрудняло преследование.

На пути следования Майеру вдруг встретились мостик, речка, в тени дерева сидел рыболов с удочкой. Рядом стоял мотоцикл.

«Было бы неплохо избавиться от машины», — подумал агент. Но засомневался: достаточно ли далеко он отъехал от места происшествия, чтобы быть уверенным, что рыболов не слышал выстрелов?

Невдалеке был виден лес. По целине агент загнал машину в чащу и выключил мотор. Убедившись, что автомобиль не виден со стороны шоссе, перекинул через плечо сумку и бегом бросился к речке, на ходу заменяя обойму в вальтере.

Рыболов, в старой шляпе и поношенной куртке, сидел у берега на раскладном стульчике и, видимо, дремал с удочкой в руках. Он даже не повернул головы в сторону бежавшего к нему человека. Стоявший рядом мотоцикл выглядел вполне исправным.

Рукояткой вальтера Майер нанес рыболову удар по голове. Тот, коротко вскрикнув, повалился на землю. Шляпа слетела с его головы.

Агент резким толчком ноги завел мотор мотоцикла и выехал на тропинку, тянувшуюся вдоль ручейка, надеясь, что она выведет его на какую-нибудь дорогу. Ему встретился на пути мостик, перекинутый через небольшой ручеек. Майер, оглядевшись вокруг и убедившись, что ему ничто не угрожает, слез с мотоцикла.

Вынув из кармана карту, агент разложил ее на траве. Итак, до Гняздова уже недалеко. Даже если милиция начала погоню, то прежде всего она ищет вооруженного преступника, угнавшего такси в Варшаве, и вряд ли будет искать его в районе военной авиабазы.

Стоял жаркий летний день. На небе ни облачка, лишь иногда слабый ветерок приносил легкую прохладу. Мучила жажда. Майер спустился к ручью и зачерпнул воды. Она показалась ему горьковатой. По крутому подъему он втащил мотоцикл на мостик. Потом выехал на шоссе и взял курс на юг.

В городке, который проезжал Майер, не было видно патрулей. Агент вздохнул с облегчением: ведь теперь у него не было никаких документов. Водительские права на имя варшавского таксиста остались у милиционера. Расчеты шефов Майера на то, что внутренние польские документы можно легко достать на месте, оказались ошибочными. Возле здания местного отделения милиции, опутанного дикорастущим виноградом, с широко открытыми окнами, было тихо, лишь постовой мерно прохаживался, посматривая по сторонам. Видимо, здесь еще не было известно о происшествии на шоссе и не объявлено о розыске мнимого таксиста, применившего оружие.

Внезапно появилась милицейская машина с мигающей синей лампой. Сидевшие в ней даже не посмотрели в сторону мотоциклиста, они явно куда-то спешили.

«Началось…» — подумал Майер, сдерживая волнение.

Интересно, когда они найдут брошенную им в лесу машину со следами пуль и разбитым лобовым стеклом? И что будут делать, обнаружив рыболова?

Покинув городок, Майер выехал на перекресток шоссе. На дорожном указателе было обозначено: «Гняздово — 8». Агент облегченно вздохнул, поняв, что наконец добрался до места.

«Если милиции стало известно о мнимом таксисте, то не исключено, что уже обнаружили рыболова и узнали, что у него угнан мотоцикл…» — продолжал размышлять агент. Проехав еще не более пяти километров, он углубился в лес и бросил мотоцикл, замаскировав его ветками.

Сориентировавшись по карте, Майер направился в сторону озера, до которого было не более часа ходьбы.

В лесу, разогретом солнцем, стояла духота. Уставший Майер тяжело шагал по лесной тропинке. От жажды пересохло в горле.

Вдруг вдали послышались голоса. «Ну, наконец-то вода! Похоже, кто-то купается?» — с облегчением подумал агент. Жажда и голод ощущались с двойной силой. Еще раз он посмотрел на карту. Двигаясь в западном направлении, вышел к берегу. Лес обрывался у самой воды. Среди камышей поблескивало огромное озеро. Майер окунул лицо в воду. Пить не решился, только умылся и намочил голову.

Немного передохнув, зашагал по тропинке вдоль берега. В местах, где он был отлогим и песчаным, виднелись разноцветные туристские палатки. Около одной из них стояли мотоцикл и велосипед, а ближе к берегу — байдарка. Здесь же какая-то семья мирно закусывала. Майер приблизился к отдыхающим. Похвалил здешние чудесные места, рассказал о дорожном происшествии, случившемся с ним: мотоциклист наехал на него и немного поранил лицо.

— Иду в Гняздово, хочу обратиться в медпункт за помощью. А хоть какой-нибудь ресторан там есть? — болтал непринужденно Майер.

— А зачем пану ресторан? Садитесь с нами, подкрепитесь чем бог послал, — последовало приветливое приглашение. — Нам приятно будет угостить вас и познакомиться.

— Спасибо. За угощение я готов заплатить…

— Ну, о чем пан говорит? С гостя брать деньги?

Майер попытался изобразить благодарную улыбку.

Присел к гостеприимным хозяевам. Выпил два стакана компота, закусил бутербродами. Жажда и голод перестали мучить, заметно отступила усталость, менее ощущалась жара.

Над лесом с грохотом пролетело звено реактивных истребителей. Через минуту — другое.

— Мешают отдыху? — спросил Майер.

— Да. Особенно много их летало вчера и позавчера, сегодня как будто поменьше… А где пан поставил свою палатку?

Майер махнул рукой в ту сторону, откуда пришел.

К отдыхающим подошли двое парнишек с пойманной на удочку рыбой. Они были довольны своей удачей, так как нашли место, где хорошо брали окуни.

— Мы впервые встречаем пана в этих местах, а отдыхаем здесь уже почти две недели, — проговорил один из пареньков, приглядываясь к давно не бритому лицу агента.

— Путешествую, не люблю сидеть на одном месте.

— Включите, пожалуйста, ваш радиоприемник. Как вижу, он новой марки? — обратился к нему другой паренек.

Майер начал объяснять, что приемник, к сожалению, не работает: сели батареи. Потом, поблагодарив за гостеприимство, любезно распрощался и быстрым шагом удалился в направлении Гняздова.

На озере маячило несколько парусных лодок, на берегу под разноцветными зонтиками располагались группки отдыхающих, некоторые купались.

С прибрежной тропинки, по которой шел Майер, открывался чудесный вид на озеро, плотину и окружавший их лес.. Агент внимательно осмотрелся. Плотина была отмечена и на плане, который он досконально изучил в разведцентре перед выездом в Польшу.

Налево от плотины — застройки курортного городка.

На противоположном берегу озера — пристань, там мерно покачивались парусные и моторные лодки. На берегу, у самой воды, лежали байдарки. Вдали тарахтела моторная лодка, тянувшая за собой воднолыжника.

«Дальше идти пока нет смысла», — решил Майер. Он расположился на берегу озера, разделся. Старательно завернул в одежду пистолет и туристский паспорт, которым намеревался воспользоваться при возвращении, и погрузился по пояс в воду.

«Может, в спортивном магазине купить надувной матрац или резиновую лодку? — подумал агент. — Хотя нет, на пристани много разных лодок, одну из них можно будет взять напрокат».

Взгляд Майера притягивала массивная плотина, поднимавшаяся на несколько метров выше уровня воды. Особо выделялись стальные ворота шлюзов, трансформаторная подстанция, асфальтированная дорога, пролегающая по верху плотины.

Он обратил также внимание на крытую машину с надписью «Продукты». Видимо, поблизости в лесу находится какой-то лагерь. Еще до этого агент заметил небольшой деревянный помост, ведущий к огражденному красными буями месту для купания. Теперь он понял, что это было лагерное хозяйство.

Майер решил переждать, пока спадет дневная жара, и вечером, когда вокруг будет меньше людей, обследовать интересовавший его объект. А с наступлением сумерек попытаться совершить диверсию, которая была определена ему разведцентром как запасной вариант.

В оперативном отделе воеводской службы безопасности все больше накапливалось всевозможной информации, которая могла иметь отношение и к действиям вражеского агента Альфы.

Офицер, обрабатывающий поступавшие материалы, систематизировал их и готовил к докладу по первому требованию шефа. Шло время, но из полученной информации нельзя было установить что-нибудь определенное о действиях агента, который, как предполагалось, уже прибыл в Польшу.

Майор Сливка ежечасно требовал от подчиненных доклада об обстановке и принимаемых мерах к раскрытию агента.

«Перестрелка между милиционером и водителем такси…» — начал отстукивать телетайп.

Дежурный офицер мгновенно посмотрел на карту. Это на шоссе недалеко от Гняздова!

Не спрашивая разрешения, включил аппаратуру на письменном столе майора, чтобы сообщение по телексу одновременно с картой появилось перед ним на экране. А сам продолжал следить за текстом.

«Милиционер обстрелян из пистолета калибра 7,65. Гильзы переданы на экспертизу. О результате сообщим через тридцать минут. Милиционер ранен, преступник уехал на машине по шоссе в западном направлении. Начали поиск мнимого таксиста, а также настоящего владельца водительских прав, отобранных милиционером во время проверки документов. Дано распоряжение блокировать шоссе в квадрате Х-136, Г-99 и быть готовыми к действию в следующих квадратах…»

Резкий звонок приглашал дежурного офицера в кабинет шефа.

— Информируйте об этом капитана Сроку!

— Слушаюсь, товарищ майор!

Через некоторое время милицейский телекс снова отозвался:

«В двух километрах от места перестрелки, на берегу реки, обнаружен без сознания человек, на которого напал неизвестный преступник. Рана на голове от удара твердым предметом. Угнан мотоцикл потерпевшего марки ВСК №…»

Дежурный офицер передал по телетайпу информацию капитану Сроке с указанием шефа — довести до сведения поручника Хенрыка Янчака. Одновременно телекс сообщил новые данные:

«Обнаружено такси с варшавским номером и следами пуль из пистолета милиционера, брошенное в лесу, невдалеке от места нападения и угона мотоцикла».

— Ну, кажется, началось, — проговорил хрипловатым голосом майор Сливка.

— В Варшаве уже приступили к поиску владельца такси, — вставил дежурный офицер.

— Поддерживайте связь с Варшавой и доложите, как только его найдут. Никто не обращался с заявлением об угоне этой машины? — спросил майор.

— Нет, — ответил дежурный офицер.

Служба безопасности получила описание внешности и данные владельца угнанного варшавского такси. Было установлено, что таксист — частый посетитель ресторана «Веселый Юхас», где однажды встретился и долго разговаривал с неизвестным гражданином, выдававшим себя за сельского торговца. Таксист был знаком с буфетчицей ресторана.

Дежурный офицер, поддерживавший постоянную связь с Варшавой, записал все эти данные и бросил в трубку:

— Майор Сливка ожидает информации о результатах допроса таксиста и других свидетелей.

Прошло некоторое время, В воеводском управлении милиции ожидали новых сообщений из Варшавы и с места происшествия на шоссе.

Застучал телетайп. Из Варшавы передали данные о результатах допроса таксиста и буфетчицы ресторана, Данные были путаными.

Владелец такси якобы ничего не знал об угоне его машины, утверждая, что вчера вечером в ресторане «Веселый Юхас» так загулял, что не имеет понятия, где теперь его такси. Буфетчица ресторана при допросе никакой ясности в это дело не внесла, только подтвердила, что действительно вчера в ресторане таксист сидел за столиком с неизвестным ей человеком и они о чем-то оживленно разговаривали.

Майор Сливка запросил по телефону дополнительные данные:

— Уточните, с кем выпивал таксист, где был и что делал в течение дня и после посещения ресторана? Когда и с кем вышел из ресторана человек, с которым общался таксист? Не передавал ли он кому-либо свою машину? Если да, то кому конкретно? Доведите до сведения таксиста, что он может быть осужден за соучастие в разбойном нападении на сотрудника милиции, а уголовный кодекс в таких случаях…

Положив телефонную трубку, майор Сливка начал вслух размышлять:

— Допустим, что машина была угнана неизвестным человеком, но почему тогда владелец такси не заявил сразу об этом в отделение милиции? По данным центральной картотеки, у владельца такси не безупречное прошлое: трижды судим, отбывал сроки за ограбления в период первых двадцати лет после войны. Уже длительное время ведет нормальный образ жизни, работает частным таксистом. Может, снова занялся преступными делами, а такси — это только прикрытие?

Вместе с дежурным офицером майор углубился в изучение поступивших донесений, из которых каждое могло иметь важное значение для раскрытия преступления, связанного с действиями вражеского агента.

В приморском курортном городке, в центральном пансионате, дорогой номер с видом на море снял солидный, уже в годах, мужчина.

Он, очевидно, не любил проводить время на пляже, не загорал, не купался. Но ему нравился успокаивающий шум воли и свежий ветер с моря. Отдыхая на балконе, он, уже в который раз, перечитывал почтовую открытку на имя Гузевича с заграничным штемпелем и маркой.

«Несколько лет молчали, не беспокоили, — думал солидный курортник, — а теперь вдруг это неожиданное требование! Почему-то понадобился мой срочный выезд из Варшавы не менее чем на неделю. Все равно куда, но лучше подальше, к морю… Вот я и выполнил их указание! А дальше что? Моя дочь учится там, на Западе. И в случае моего непослушания они в любое время могут отыграться на ней».

Западная спецслужба, которая выделила для дочери этого человека персональную стипендию, следит за каждым ее шагом. И в случае чего, как они предупредили, предпримет надлежащие меры. Они регулярно присылали ему условленную сумму денег. Поэтому ничего не оставалось, как выполнять их приказы.

«Чем я мог помешать им, находясь дома, в Варшаве? — продолжал размышлять пан Гузевич. — Видимо, дело не в моей варшавской квартире, коль они позволили остаться там моей престарелой, глуховатой хозяйке?»

Он еще раз перечитал полученную из-за рубежа почтовую открытку: ни слова о хозяйке и квартире. Так в чем же дело? Может быть, решили проверить его лояльность? Или убедиться в возможности дальнейшего сотрудничества с ним? И лишь только тогда поручат ему более ответственное задание? А может, отправили на море, чтобы он не стал свидетелем какой-нибудь секретной операции в Варшаве?

Мягкий звук гонга, приглашавший отдыхающих на обед, прервал размышления Гузевича. Не торопясь он спустился вниз, в столовую.

Поручник Янчак рано утром обошел места, которые его интересовали. В это время Клара фотографировала и описывала окружавшую их местность.

В отсутствие Хенрыка она должна была дежурить и у радиотелефона на случай срочного вызова капитаном Срокой. Ближе к полудню Янчак возвратился к их палатке.

Он не увидел в местах отдыха ни одного подозрительного лица, которое заинтересовало бы его в связи с выполнением задания. Может, враги надеются на своего доверенного человека, который заранее здесь внедрен? Хотя это маловероятно. А может, отложили диверсию? Тогда зачем прибыл в Польшу их специальный агент Альфа?

— По выражению твоего лица не узнаешь, о чем ты думаешь, — сказала Клара.

— Что у тебя нового? — спросил Хенрык.

— Пока ничего. Радиотелефон молчит. Может быть, Альфа обосновался где-нибудь в другом месте?

— Не знаю. Подождем новой информации от шефа. Ты купалась?

— Немного. К нам никто из посторонних не приходил. Подозрительных вокруг палатки не замечалось, — доложила Клара.

Хенрык молча выслушал все это, вспомнив, что, когда он докладывал сегодня утром по радиотелефону Сроке о подозрительном визите в их палатку, то капитан напомнил о бдительности а обратил внимание на то, что за последние два дня было несколько случаев кражи фотоаппаратов и денег, оставленных без присмотра в палатках туристов.

Прозвучал сигнал радиотелефона. Поручник подумал, что, видимо, произошло что-то важное. Капитан Срока спокойным голосом передал данные, полученные несколько минут назад от майора Сливки.

Збышек Сосновский выполнил свой учебно-тренировочный штурмовой налет на предполагаемый военный объект противника. Вскоре после посадки на аэродром с учебного полигона было получено сообщение, что его бомбы и ракеты поразили цель.

— Браво, Збышек! — послышался в наушниках гермошлема обрадованный голос Франека, который еще не покинул своего поста около центра управления полетами.

— Вылезай из своей норы, чтобы видно было, кто мешал мне своей болтовней в полете! — пошутил Збышек.

— Если бы не я, то тебе пришлось бы ежеминутно приземляться, и спрашивать у людей дорогу к цели!

— Балтика слишком велика, чтобы не заметить ее с высоты!

Это была очередная порция безобидных шуток, которыми, как правило, обменивались между собой пилоты, чтобы замаскировать прилив радостных чувств после удачных полетов.

Из подведенных итогов учений стало ясно, что Збышек набрал самое большое количество зачетных очков и будет представлять свой авиаполк на общепольских учениях войск ПВО, которые состоятся через несколько дней.

Подошел Казик Магурский:

— Поздравляю с победой! Отличился на медаль!

— Хотел бы получить ее от Каролины.

— Мы ждали тебя сегодня утром у озера. Но я знал, что ты не придешь, ведь у тебя полеты.

— Я уже встречался с Каролиной вчера вечером.

Казик Магурский неодобрительно улыбнулся, хотя сделал вид, что это его не волнует.

— Порядок, — отрезал он. — Сегодня вечером я зайду к ней. Слышал, что ты участвовал в матче по боксу?

— Да. Отвел душу. Можешь не беспокоиться, все в порядке. И я доволен, что твое звено истребителей будет защищать честь полка в групповых общепольских летно-тактических учениях.

Когда жара немного спала, Майер направился в Гняздово. Зашел в парикмахерскую, не вступая в пространный разговор, побрился, хотя парикмахер пытался было поболтать с незнакомцем.

В спортивном магазине агент купил небольшую дорожную сумку, в которую положил свою радиоаппаратуру и взрывчатку, а немного позже сунул в нее и пистолет.

— Где здесь поблизости ресторан? — спросил он в магазине.

Продавец показал ему на дорожку, которая вела к «Русалке».

— Пан с турбазы? — безразличным тоном осведомилась кассирша.

— С турбазы, — подтвердил Майер.

— Талоны пан имеет?

— Нет…

Кассирша подала ему меню.

— Прошу пана побыстрее выбирать, а то перед ужином мы закрываем на перерыв. К вечеру снова нахлынут толпы посетителей…

Майер заказал обед. Ему подали скромную туристскую закуску и горячее блюдо, от которого у него еще больше разгорелся аппетит.

— Если у пани имеются лимоны и апельсиновый сок, то я с благодарностью купил бы, — обратился он к молоденькой официантке.

Через несколько минут Майер, забрав несколько лимонов и банок с апельсиновым соком, покинул ресторан. «Неплохо бы сейчас поспать», — подумал он. Однако тут же прогнал эту мысль: сперва надо выполнить задание. Если все удастся согласно плану, то через несколько часов он будет уже на пути домой. «Может, счастливая судьба поможет мне найти надежных помощников, которые сыграли бы определенную роль в сегодняшнем спектакле?» — подумал агент.

Он подошел к пристани. Внимательно присмотрелся к лодкам. Большинство из них было привязано только цепями или канатами прямо за крюки, вбитые в деревянный помост.

Многие отдыхающие, изнывая от жары, покидали пляж. Оставались только шумные ватаги подростков. С деревянной вышки, принадлежащей спасательной службе, они прыгали в воду. На специальной доске отмечались мелом зачетные очки за стиль и четкое исполнение прыжка.

Майера прежде всего интересовала плотина. Установлены ли там милицейские посты? Издалека их не было видно. Он подошел поближе, внимательно присмотрелся к стальным воротам шлюзов, трансформаторной будке, стоявшей вдали. На ее дверцах ярко выделялось предостережение: «Опасно для жизни!»

Ночью все это наверняка отлично освещается лампами дневного света, подвешенными на высоких мачтах в нескольких метрах от плотины. Заржавевшие рельсы узкоколейки свидетельствовали о том, что по ним уже давно не проходил локомотив.

В разведцентре существовало противоречивое мнение о назначении этой узкоколейки, ведущей в лес. В обязанности Майера входило проверить на месте, что она представляет собой и не ведет ли, в частности, к какому-нибудь военному объекту.

Майер почувствовал усталость и вместе с ней какое-то безразличие к предстоящей диверсии. У него заранее был разработан план действий, и он не намеревался выдумывать что-то новое. Он был уверен в успешном исходе операции. Это подсказывал ему многолетний опыт разведчика-диверсанта.

За плотиной тянулся лесной массив. На опушке раскинулся молодежный лагерь. Юноши и девушки, одетые в яркие спортивные костюмы, выстраивалась на линейку.

Возле разгоравшегося костра шло веселое представление.

Зрители сидели на сложенных вокруг костра бревнах.

Агент подумал: не солдаты ли это, охраняющие ночью плотину?

Когда Майер возвращался обратно, он увидел двух парней с удочками, которые, подвернув брюки, ловили рыбу около основания шлюзов. Одновременно, покуривая сигареты, они внимательно наблюдали за плотиной. Майер остановился вблизи. Он мог теперь спокойно определить конструкцию стальных ворот.

Именно в этом месте, как было определено на макете плотины в разведцентре, он должен будет заложить мощный заряд ВВ. Майер неоднократно тренировался на модели, как лучше и быстрее вставлять взрыватель и пользоваться часовым механизмом.

В случае удачи он пошлет радиосигнал в разведцентр. Этот сигнал молниеносно будет передан на подводную лодку, ожидавшую вблизи польских прибрежных вод на Балтике, или на борт разведывательного самолета, оборудованного специальной радиоэлектронной аппаратурой, чтобы он приблизился к воздушным границам Польши.

Огромная масса воды хлынет через взорванные шлюзы в долину, на поля, в лес, достигнет военного аэродрома и других оборонных объектов. Ввиду этой катастрофы будет объявлена тревога и отданы специальные приказы пилотам и аэродромной службе безопасности, а также центру управления полетами. Наверняка будет введена в действие радиоэлектронная аппаратура особой связи с самолетами, несущими патрульную службу в воздушном пространстве Польской Республики, а также с кораблями ВМФ Польши на Балтике.

Это и есть тот запасной вариант, который был предусмотрен разведцентром.

Таинственное исчезновение Гузевича из варшавской явочной квартиры не давало покоя Майеру. Он никак не мог уяснить, в чем заключалась действительная роль Гузевича в Польше.

— Клев бывает лучше вечером, — обратился Майер к близстоящему рыболову.

— Вечером? Чтобы здесь брали окуни? — с пренебрежением пробурчал рыболов.

— В этом месте вечером вообще нет клева, это я говорю пану… — включился в разговор его напарник.

«Значит, мое появление в этом месте с удочкой отпадает», — подумал Майер.

— Приходили сюда некоторые, пробовали ловить, но ничего не вышло, — продолжал первый рыболов.

Но Майер его больше не слушал.

«Итак, это место с наступлением темноты будет залито ярким светом ламп дневного освещения. Поэтому нет надобности мозолить здесь глаза», — заключил про себя Майер, отходя от рыболовов.

Агент подошел к пристани, где стояли на приколе несколько лодок и байдарок.

— Сколько стоит час прогулки на лодке? — спросил он молодого парня, крутившегося около причала.

— Для военных бесплатно.

— А для штатских?

— У пана есть абонемент лодочной станции?

— Да.

Майер сделал вид, что полез в карман. В эту минуту он даже не подумал, что сделает, если у него потребуют документы.

— Тогда пану следует пройти к той зеленой будке с надписью «Спасатель», там вам выдадут лодку.

Майер направился в указанную ему сторону, заметил тропинку и зашагал по ней. Проходила она мимо разноцветных кемпинговых домиков и ресторана «Русалка», откуда доносились звуки музыки.

Над террасой уже горели электрические лампочки. Все места за столиками были заняты. Агент внимательно осмотрелся, но никого, кто бы мог быть ему полезным, не заметил. За столиками сидели в большинстве своем семьи с детьми.

— Сейчас обслуживаем только отдыхающих в кемпингах! — покрикивала официантка на тех, кто ожидал свободные столики.

— Тогда пойдем в гарнизонный клуб, — проговорил кто-то, стоявший рядом с Майером.

— В это время там в разгаре дискотека, а не ужин, — добавил другой незадачливый посетитель ресторана.

Майер направился к гарнизонному клубу. Там толпились группки молодежи, на доске висело объявление о прибытии известного телевизионного комментатора, который выступит в клубе с лекцией о международном положении. Рядом помещался репертуар кинофильмов. Из открытых окон доносились звуки музыки.

Майер задержался и осмотрелся вокруг. Нет, здесь он тоже не видит возможности найти подходящих ему людей.

В гарнизонном клубе было несколько помещений разнообразного назначения. В обширном зале кафетерия размещалась дискотека, где под современные мелодии танцевали несколько молодых пар.

— Сумку пан может оставить в гардеробе, — предложила кассирша, продавшая Майеру входной билет.

— Я ненадолго, — ответил он.

Пробыв в дискотеке не более четверти часа, агент убедился, что и здесь ему не удастся найти человека, который сыграл бы свою роль в предстоящей диверсии. Не спеша он вышел на улицу. Утверждение руководства разведцентра о том, что в Польше легко найти изменников, готовых пойти на службу врагам своего народа, не оправдывалось.

Стемнело. «Наконец-то пришло время», — подумал Майер. Он вернулся на пристань, присел на деревянном причале, делая вид, что любуется озером и окружающим лесом после захода солнца.

На спасательной вышке, господствовавшей над приозерным пляжем, сидела какая-то парочка. Агент не спешил, он открыл банку апельсинового сока, с удовольствием выпил, не отрывая взгляда от спасательной вышки.

Через несколько минут, когда молодые люди спустились и направились в сторону леса, Майер поднялся и подошел к будке спасателя. Рывком сорвал замок с двери, забрал спасательный пояс и весла. Закрыв наглухо дверь, не спеша спустился к берегу в, вскочив в первую попавшуюся лодку, оттолкнулся от причала. Сильными взмахами весел выплыл на середину озера.

— Во-ой-тек! — послышался голос не то из леса, не то с плотины.

Майер не реагировал. Кто-то осветил его лучом фонарика с байдарки, которая проплыла с правой стороны. Раздался девичий смех.

Его лодка все больше удалялась от берега.

На другой стороне озера, около молодежного лагеря, высокие деревья бросали глубокие тени на воду. Там, в камышах, он решил оставить лодку и со взрывчаткой вплавь подобраться к плотине.

Луна на небе еще не появилась. Это было на руку Майеру. На воде плавал какой-то темный предмет. Что-то большое, непохожее на байдарку. Если это моторная лодка, то почему с выключенным мотором? Рука Майера машинально потянулась к кобуре.

Наконец он отчетливо увидел парусную лодку. Но кто в ней?

— Войтек! — раздался опять крик а смех. — Войтек, перестань сердиться! — просил женский голос.

Луч света, направленный на Майера, высветил его хмурое лицо, сжатые губы и запавшие глаза.

— Ой, извините, мы приняли пана за нашего приятеля, который…

— Не встречался ли пану одинокий парусник с молодым обиженным человеком? — прозвучал тоненький голосок девушки.

— Нет…

Луч света на встречной лодке погас. Майер, успокоившись, поплыл в свою сторону.

Наконец он выбрался на берег вблизи высоких темных деревьев. Только намеревался вынуть из сумки взрывчатку, как перед его глазами возник какой-то предмет, оказавшийся при внимательном рассмотрении парусной лодкой.

— Войтек? — осторожно спросил Майер.

— Да…

— Друзья тебя ищут. Вон там…

И Войтек отплыл в указанном ему направлении.

На пристани молодежного лагеря несколько молодых людей пели какую-то веселую песню. Над макушками деревьев можно было заметить отблеск разгоравшегося костра. Майер не допускал мысли, что со стороны молодых людей, собравшихся на причале, ему может грозить какая-нибудь опасность.

Оставив в лодке брюки, завернутый в рубашку пистолет и туристский паспорт, агент вошел в воду, которая была ему по колено, ступни утопали в тине.

На плотине никого не было. В лучах ламп не заметно было даже охранников. Взрывчатка, которую Майер извлек из дорожной сумки, внешне напоминала четыре скрепленные между собой радиобатареи, которые находились в водонепроницаемом пакете. Батареи были соединены со взрывным устройством, снабженным часовым механизмом.

Он еще раз осмотрел пакет со взрывчаткой, повесил его на шею и пустился бесшумно вплавь, ежеминутно оглядываясь, чтобы запомнить место в камышах, где оставил лодку.

Вода показалась ему слишком холодной. Но это было обманчивое ощущение, ибо, нагретая за день солнцем, вода еще хранила это тепло.

В снаряжении Майера в момент приближения его к плотине не было ничего металлического.

Дело в том, что эксперты западного разведцентра были убеждены, что подобного рода оборонный объект непременно будет находиться под наблюдением военной охраны. Не исключено, что на нем установлено специальное радиоэлектронное устройство, реагирующее прежде всего на металл. Поэтому даже облегченный водолазный костюм, которым мог бы воспользоваться агент, стал бы не только вещественным доказательством в случае провала, но и мог вызвать предупредительный сигнал, который появится на экранах чувствительных радиоэлектронных приборов, установленных на плотине.

Кроме того, в той ситуации, в которой находился в данный момент Майер, в случае провала — а с этим нельзя не считаться — он сможет легко сбросить пакет со взрывчаткой на дно озера и освободиться от вещественного доказательства. А потом пусть попробуют доказать, что это было его снаряжение. Таким же путем он освободится от пистолета, из которого стрелял в милиционера.

После размещения взрывчатки в полутора метраж ниже уровня воды, в стыке двух крыльев шлюза, оружие ему больше не понадобится. Он настроит свою радиоаппаратуру так, чтобы она стала одним из необходимых экранов-отражателей для радиоэлектронного перехвата сигналов с подводной лодки или разведывательного самолета, курсирующих вблизи территориальных вод и воздушного пространства Польши. По получении подтверждения из разведцентра, что его радиоаппаратура сработала, он немедленно покинет район диверсии и двинется в обратный путь под видом туриста.

Майер все ближе подплывал к плотине.

Он был предупрежден разведцентром, что в случае каких-либо трудностей с размещением взрывчатки под шлюзом плотины можно представиться ныряльщиком в хорошо освещенной воде вблизи оживленной части плотины. В курортном городке, где некоторые отдыхающие купаются и в ночное время, это примут за забаву подвыпившего туриста.

До плотины оставалось еще несколько метров.

Из молодежного лагеря вышла небольшая группа юношей и девушек, которые решили прогуляться по плотине, а потом отправиться в дискотеку гарнизонного клуба.

Какой-то паренек присел на железные перила мостика, раскинувшегося над шлюзом плотины, делая вид, что не замечает подходившую к нему девушку.

— Угадай, где я спрятался? — крикнул он.

— О боже, только не прыгай в пропасть ради меня! — взмолилась девушка, заметив паренька, сидевшего на перилах.

— Пропасть на другой стороне плотины. А подо мной только водная стихия, хотя тоже небезопасная.

Девушка подошла к парню, который находился уже на самой плотине, и они поцеловались.

— Говорят, есть примета: если бросить монету в озеро, то снова сюда вернешься, — проговорила она.

— Тогда я брошу две монеты, чтобы вернуться вместе с тобой, — с радостью подхватил юноша.

— О, я еще должна подумать…

Они подошли к перилам и посмотрели на бившиеся о волнорез волны, в которых отражался свет неоновых ламп, высоко подвешенных на столбах.

— Посмотри, — с удивлением сказала девушка, присматриваясь к воде. — Там кто-то плавает…

Солдат, который был обязан по службе наблюдать за предохранительными радиоэлектронными устройствами на плотине, изнывал в этот теплый вечер от скуки. Он был огорчен, что в его дежурство ничего не происходит. Да и что могло произойти? И если б не напоминание сержанта о том, что необходима особая осторожность и бдительность в связи с проводимыми учениями, то он не обратил бы сейчас внимания на то, что один из аппаратов начал транслировать беспрерывные сигналы.

Неизвестный предмет приближался к центральной части плотины, контролируемой чувствительными радиоэлектронными устройствами.

Солдат доложил сержанту:

— Слышу сигналы на четвертом объекте.

— Хорошо, сейчас буду там. Действительно были сигналы? — усомнился сержант.

— Да… — ответил солдат не совсем уверенно. — Сначала сигналы, а потом на экране видны были равномерные полосы без помех.

Паренек посмотрел вниз в направлении, указанном девушкой.

— Какой-то сумасшедший решил искупаться при луне… — иронически прокомментировал он.

— Да, но ведь запрещено плавать ближе чем за сто метров от плотины! Здесь опасные водовороты и подводные течения! Крикни ему, чтобы возвращался! — настаивала девушка.

Майер уже отсчитал шестиметровое расстояние от правого края стальных ворот шлюза. Он понимал, что приближается к одному из ярко освещенных мест плотины. Помнил также предупреждение о водоворотах и подводных течениях, которые, как правило, возникали около подобных сооружений.

Сделав глубокий вдох, он нырнул. Холодное подводное течение выталкивало его на поверхность.

Передохнув, Майер попытался еще раз нырнуть поглубже. На этот раз достиг места, где должен был заложить взрывчатку. Но водоворот с силой оттаскивал его влево, а подводное течение снова выталкивало на поверхность озера, на первый взгляд такого тихого и спокойного.

Сквозь шум в ушах до него донесся чей-то пронзительный крик:

— Пане! Осторожно! Поворачивайте, пане, обратно! Здесь водовороты, опасно для жизни!

Майер посмотрел вверх, в сторону кричавшего, и увидел какого-то парня, наклонившегося через перила на верху плотины.

Девушка рядом с ним все время повторяла:

— Утонет! О боже!

«Идите все к черту!» — пронеслось в голове Майера. Еще несколько минут — и он бы сделал свое дело: прикрепил бы взрывчатку к определенному месту, и оставалось только ждать мощного взрыва.

— Спасай его! — крикнула девушка своему парню, который уже перекинул ногу через перила, готовый прыгнуть вниз, в водную пучину.

Люди, прогуливавшиеся вблизи, услышав крики, подбежали к плотине.

Майер решил обратить свое появление у плотины в такой поздний час в шутку подвыпившего человека. Он лег на спину и начал махать рукой, давая понять стоявшим на плотине людям, что все в порядке.

— Ты видел его лицо? — прошептала девушка.

— Да. Казалось, он действительно тонул…

Агент, не торопясь, хотя и горел желанием побыстрее выбраться из ярко освещенного круга неоновых ламп, отплыл от шлюза. Ему не хотелось, чтобы там, на верху плотины, подумали, что он убегает. С облегчением вздохнул, попав в темную зону. И только теперь посмотрел на плотину, освещенную огнями неоновых ламп, поминая тех, кто помешал ему на этот раз совершить диверсию.

Собравшиеся на плотине люди начали расходиться, как будто ничего особенного не случилось. К паре молодых людей присоединились их друзья. Все направились в сторону Гняздова, забыв о странном человеке, который рисковал жизнью около шлюза.

Сержант из караула, появившийся в помещении, где солдат обслуживал радиолокационную аппаратуру, спросил:

— Что с сигналом на четвертом объекте?

— Исчез. Больше не появлялся.

— Значит, все в порядке?

— Да. Пока все в порядке, товарищ сержант.

— Дай знать, если снова что-нибудь заметишь.

— Будет исполнено! — ответил солдат.

Хотя сигнал на четвертом объекте был единичным, сержант доложил об этом капитану Сроке.

Капитан приказал сержанту выехать на плотину и далее двигаться в направлении молодежного лагеря, внимательно наблюдая в пути за окружающим.

Подобные сигналы регистрировались и ранее, когда кто-то из молодежи, нарушая строгий запрет, бравируя перед ровесниками, прыгал с плотины вниз.

Майер добрался до камышей, где укрыл свою лодку. Посмотрел в сторону ярко освещенной плотины. Какой-то мотоциклист задержался наверху, беседуя о чем-то с проходившей мимо девушкой.

Через минуту-две мотоциклист отъехал в направлении молодежного лагеря.

Майер, преодолев вплавь длинную дистанцию, чувствовал усталость. Однако необходимо еще раз попытаться добраться до плотины.

Он снял с шеи пакет со взрывчаткой и вытянулся в лодке. Со стороны молодежного лагеря доносились звуки губной гармошки. Он не хотел слышать мелодии, которая расслабляла его. Его клонило ко сну. Это была уже вторая бессонная ночь.

Снова кто-то крутился на плотине, на большой скорости промчался мотоцикл. Нет, видимо, сегодня ночью ему не удастся осуществить диверсию. Майер в мыслях возвратился к своему ранее задуманному плану привлечь к операции каких-нибудь типов, падких на деньги. Может быть, как раз сегодня ему улыбнется счастье и он найдет подходящих людей.

Мощными движениями весел Майер направил лодку к пристани. Находясь уже на середине озера, он осмотрелся. Кроме него, не видно было ни одной лодки. Агент решил добраться до удаленного от Гняздова берега, поросшего камышом. Дно лодки царапнуло по мелководью. Агент спрятал ее в камышах так, чтобы она не была видна со стороны берега и озера. Оделся, привел себя в порядок, взял с собой деньги и пистолет.

Приозерной тропинкой направился в сторону Гняздова. Перед кемпингом, где уже царила ночная тишина, тропинка разделялась: одна вела к пляжу, другая — к ресторану «Русалка», а от него в Гняздово.

Майер решил непременно зайти в ресторан в надежде встретить там нужных ему людей из числа завсегдатаев — пьянчуг, готовых за бутылку на все.

На террасе за столиками сидело много отдыхающих: бородатые парни-автостоповцы в соломенных сомбреро, несколько военных и группка юношей и девушек из молодежного лагеря.

Майер выбрал свободный столик в слабо освещенном углу террасы, чтобы не бросаться в глаза и иметь хороший обзор. Грязные ботинки и мокрая мятая рубашка могли обратить на себя внимание. Он старался не думать о первом, не удавшемся раунде своей акции. Через несколько часов отдыхающие разойдутся по домикам и палаткам, и тогда он снова попытается добраться до объекта, уже с большей гарантией успеха, ибо в такой поздний час там наверняка будет безлюдно.

Агент заказал пиво, продолжая внимательно наблюдать за посетителями ресторана.

— Может, вот это он? — толкнул Боля своего приятеля Швидера.

— Где?

— Там, в углу. Он наблюдает за нами.

Оба парня все еще переживали обиду за свое поражение от поручника Сосновского, да еще в присутствии девушек. Они решили во что бы то ни стало разыскать и наказать строптивого офицера. Весь день они внимательно присматривались к молодым летчикам, появлявшимся в городе, надеясь встретить своего противника и проучить так, чтобы он дорогу забыл в молодежный лагерь. С той же целью они зашли и в ресторан.

В тот момент, когда Майер заметил этих парней, они уже приняли изрядную дозу спиртного и были в самом боевом настроении.

— Где он сидит? — поднялся со стула Швидер. Он не принадлежал к тем, кто мог сдерживать свои эмоции.

— Ты что, не видишь того фрайера, сидящего в углу? Или уже струсил? — подначил его Боля.

— Кто? Я?! — Швидер бросился на приятеля с кулаками.

Несколько человек, сидевших за столиками, повернули голову в их сторону.

— Сядь! Сядь, идиот… — осадил его Боля. — Чего разошелся, прибереги силы для того офицерика.

Успокоившись, они продолжали следить за Майером, потягивая пиво.

— Думаешь, это тот? — злобно переспросил Швидер. — А почему он в штатском?

— Видимо, в мундире неудобно ходить по ресторанам.

— Он наблюдает за нами уже целый час, — заметил Швидер.

— Не суетись. Посмотрим, чего он от нас хочет.

— Не стоит больше ждать! Разделаемся с ним, и дело с концом!

— Ты прав. Отделаем так, что родная мать не узнает! — поддакнул Боля.

Майер продолжал наблюдать за подвыпившими парнями. Он понял, что у них агрессивные намерения в отношении какого-то военного, а выпитое еще более усиливало их злобу. С удивлением агент заметил, что парни не спускают с него глаз и явно что-то замышляют.

— Нападем на него по дороге, когда он будет возвращаться в Гняздово, — решил Боля. — Ты — сзади, я — спереди. В темноте этот тип даже не разберется, что произошло…

Парни явно следили за Майером. Эта ситуация ему не понравилась.

Он встал, они тоже встали.

Сел, парни тоже сели.

«Этого еще мне не хватало», — подумал Майер. Если б даже в случае их нападения он применил оружие с глушителем, все равно о происшествии в ресторане стало бы вскоре известно милиции. При разбирательстве без особого труда будет установлена связь между выстрелами в милиционера на шоссе и здесь, в Гняздове.

Это было небезопасно, круг мог замкнуться, а ему так нужны еще несколько спокойных часов, чтобы выполнить задание. Вместе с тем Майер был уверен, что если ситуация обострится, то он сумеет без особого шума отделаться от этих подвыпивших парней, хотя его не покидала мысль использовать их в своей подрывной работе.

А может, это хитрая уловка польской контрразведки? Возможно, его хотят спровоцировать на действия, которые могли бы КРО использовать для очной ставки со многими их сотрудниками.

Не лучше ли, пока не поздно, выйти из игры?

«Но если попал в поле зрения контрразведки, то далеко не уйдешь», — лихорадочно размышлял агент. Внезапно Майер принял решение. Он не торопясь поднялся со стула и направился к парням.

Музыка неожиданно умолкла. И в этот момент раздались голоса:

— Нельзя ли еще немного?

— Музыка — это хорошее настроение!

— Пани убивает таланты молодых танцоров!

Дородная пани-администратор любила, когда ее о чем-нибудь просили посетители ресторана. Через минуту музыка возобновилась, и танцы продолжались.

Парни, примолкшие было за своим столиком, с возобновлением музыки снова начали выяснять отношения.

Майер посмотрел на красные лица парней, заметил синяки на лице Боли и разбитые губы его приятеля. Он почувствовал ярость, кипевшую в парнях.

«Это явно не сотрудники службы безопасности», — подумал агент.

— Ты… — грубо обратился Боля к Майеру. — Не думай, что ты герой нашего времени. Ты просто ловкий пройдоха.

— Вчера тебе удалось, но сегодня… — с угрозой добавил Швидер, окидывая его недоброжелательным взглядом. И тут до него вдруг дошло, что этот человек совсем не похож на офицерика, задавшего им трепку у ворот молодежного лагеря.

— Ошибаетесь, панове, — проговорил Майер. — Вы принимаете меня не за того, кто вам нужен.

Парни пристальнее вгляделись в незнакомца. Майер быстро сориентировался в обстановке и, не спрашивая разрешения, присел к их столику.

— Итак, вы ошибаетесь, панове, — повторил Майер. — Вчера меня здесь не было. Я только что приехал в Гняздово.

— Тогда что пану нужно? — грозно спросил Боля.

— Хотел бы угостить вас пивом, — быстро нашелся Майер.

— А кто ты такой? С первым встречным мы не пьем.

— Я тот, кто может помочь в вашем деле.

Парни с недоверием посмотрели на незнакомца.

— Давай отваливай! — процедил сквозь зубы Боля.

— Не хотите, чтобы я помог вам встретить вашего недруга?

Эти слова вызвали у парней любопытство, они обменялись многозначительными взглядами.

— О ком пан говорит? — прикинулся непонимающим Швидер.

— Не валяйте дурака! Я могу помочь вам встретиться с вашим обидчиком, — с уверенностью проговорил Майер.

Какое-то мгновение все трое молча, испытующе смотрели друг на друга.

Наконец Боля не выдержал:

— Где же именно?

Агент почувствовал, что парни клюнули на его удочку.

Поудобнее усевшись на стуле, он расслабился и вынул руку из кармана, где держал наготове пистолет.

— Шесть пива! — громко крикнул он официантке.

— Пива больше не подаем, — ответила та, неприязненно глядя на клиентов, заметно отличавшихся от постоянных посетителей ресторана.

— Почему? — выкрикнул Швидер.

— Буфет закрыт, — ответила официантка.

— А если мы заплатим вдвойне? — спросил Майер.

— Даже втройне, все равно не поможет, — строго ответила женщина.

Раздражение Боли и Швидера все больше нарастало.

Около эстрады, плавно покачиваясь в такт музыке, танцевали молодые пары.

— Давайте сорвем им танцы! Что нам музыка без пива!

Эти слова Майера произвели должное впечатление на парней. Их подозрительность к незнакомцу заметно спала, теперь они начинали считать его за своего, хотя полностью в этом еще не были уверены. Они ждали от незнакомца еще подтверждений.

Майер вынул из кармана стозлотовую купюру и протянул ее Боле.

— Купи на эти деньги бутылку пива.

Парень не понял:

— Да за эти деньги можно купить десять бутылок…

— А я говорю — одну, — настаивал агент.

Отяжелевший Боля неохотно встал, взял протянутую ему банкноту и подошел к еще неубранному столику официантки, где стояли бутылки. Купив одну, возвратился к Майеру. Тот снова положил на стол деньги, на этот раз уже две стозлотовые купюры.

— Еще две бутылки, — распорядился Майер.

Когда Боля принес и их, настроение за столом изменилось. Парни повеселели, стали более разговорчивыми и доверчивыми. Все это было на руку Майеру.

— Человек, которого вы ищете, скоро появится на плотине. Удобный случай, чтобы рассчитаться с ним, не так ли, панове? — продолжал провоцировать агент.

— На плотине? Не понимаю… — пробормотал Боля.

— Сейчас поймете, — подхватил Майер. — Выпьем?

Разлили пиво по кружкам.

— Я тоже должен с ним кое за что рассчитаться, — проговорил Майер. — Если вы его отделаете так как надо, то поставлю не одну бутылку, и не только пива.

Боля и Швидер обменялись понимающими взглядами.

— А что, этот офицерик чем-то не угодил пану? — с иронией спросил Швидер.

— Да, не угодил, да еще как… — поддакнул Майер.

— И пан хотел бы отыграться?

— Да, хотел.

Вконец захмелевшие парни согласились с предложением Майера.

— Мы можем подстеречь его за плотиной, в темном местечке… — начал было Швидер, но Майер прервал его:

— Нет. У него есть друзья. Как только он крикнет, те сразу прибегут, а тогда, знаете, что с нами будет…

— А на плотине что, он не может позвать своих друзей? — не унимался Боля.

Майеру трудно было ответить на этот вопрос. Но парни были уже такими осоловевшими и так жаждали мести, что не могли улавливать всю вздорность объяснений.

— Кто его может услышать на плотине ночью? Если только рыба в озере, — ворчливо поддержал Майера Швидер.

Агент сделал вид, что больше ничего не намерен добавить к сказанному. Однако Боля еще не был до конца убежден:

— Но как это сделать? Плотина ярко освещена лампами…

— Это пустяки. Мы их просто выключим. Может же выйти из строя электрокабель, — успокоил его Майер.

Боля покачал головой:

— Проше пана, освещение и охрана плотин — это дело военных. Мы не собираемся заниматься вредительством.

— Не нужно преувеличивать. Я видел невдалеке от плотины трансформатор… Обычный, в будке…

— Если бы в трансформаторной будке случилось замыкание, — подмигнул Швидер, явно довольный своей догадливостью.

— Тогда и в ресторане «Русалка» было бы не до танцев, — поддержал его Майер.

— Да, но как добраться до этого трансформатора? — с осторожностью заметил Боля.

— Дам вам ключ, которым откроете будку. У меня есть такой, — подбадривал Майер.

— Это надо обдумать, — вставил Швидер. — А откуда у пана ключ?

— Это глупая и небезопасная затея, — заключил Боля. — Предпочел бы встретить того офицерика где-нибудь в лесу.

— А ты уверен, что он будет возвращаться лесом? — отрезвил его Майер.

Агент решил идти ва-банк. Он положил на стол две тысячезлотовые купюры, скрытно наблюдая за реакцией парней.

Увидев деньги, те многозначительно переглянулись.

— Это, — Майер указал на деньги, — получите сразу же, как только отделаете того типа.

Агент не был уверен, правильно ли он произнес по-польски последние слова. Он был зол на этих жадных подонков, которые, однако, никак не решались приступить к делу по задуманному им плану. Время шло, а он все еще возится с этими пьяницами. Майер боялся также, чтобы кто-нибудь случайно не наткнулся на укрытую в камышах лодку, в которой он оставил взрывчатку и радиоаппаратуру.

Боля протянул было руку к деньгам, но Майер опередил его, молниеносно схватил бумажки и спрятал в карман.

— Получите только тогда, когда расправитесь с ненавистным нам офицером, — предупредил Майер.

— Цена слишком мала, чтобы ставить нам условия, — раздраженно заметил Боля. — Придется пану прибавить еще по пятьсот.

Не говоря ни слова, Майер встал из-за стола. Он еще не решил, уйти или продолжить игру. Давали о себе знать усталость и пережитое напряжение.

Швидер схватил его за рукав рубашки.

— Что это пан так разволновался? — примирительно спросил он.

Сидевшие за соседним столиком с любопытством глядели в их сторону. Не часто случалось видеть, чтобы посетители платили триста злотых за три бутылки обыкновенного пива.

Майер не обращал на эти взгляды особого внимания.

— Это наш с вами общий интерес, а коль это так, то нужно спешить, пока офицер не уехал в свою часть, — наставлял он своих сообщников.

Ему стало почти безразлично, примут эти парня участие в его диверсии или останутся в ресторане. Ему надоело попусту тратить время, хотелось, чтобы все уже было позади.

— Давай, пан, по две тысячи на нос, и все будет порядке, — примирительно проговорил Швидер. — Мы согласны.

— Хорошо. Но только это надо заслужить на деле, — ответил Майер.

— Пан может быть уверен — не подведем, — добавил Боля, не отрывая глаз от кармана его брюк, куда агент положил соблазнительную для парней сумму.

— Как пан думает, с чего мы должны начать? — решил получить конкретные указания Швидер.

Майеру вдруг пришла в голову мысль, что в создавшемся безвыходном положении он снова берется за исключительно рискованное предприятие. Ему показалось, что, как только он удалится от ярко освещенного ресторана, эти пьяницы набросятся на него, чтобы ограбить. А применять оружие ему не хотелось.

Майер решил объяснить сообщникам составленный им наскоро план операции:

— Я буду в лодке около плотины. Когда увижу, что противник появился, подам сигнал электрическим фонариком. Вы немедленно сделаете короткое замыкание в трансформаторной будке. Повсюду погаснет свет. В городе наступит такая темнота, что можно будет без особого риска расправиться не только с вашим офицером, но и еще кое с кем….

Парни, почти уже отрезвевшие, внимательно слушали Майера, улавливая в его словах какой-то скрытый смысл.

Чтобы подбодрить своих сообщников, агент выложил на стол вожделенные четыре тысячи злотых.

Музыка смолкла, пары возвращались к своим столикам. Через некоторое время музыка зазвучала вновь. Молодые люди в соломенных сомбреро образовали круг и вовлекли в него добродушную хозяйку ресторана.

— Ну, пан, давай свой ключ, — решился Боля. — И прошу авансик.

— Встретимся через полчаса у пристани, — ответил Майер.

Боля и Швидер поднялись из-за стола. Агент задержал их:

— Нет, вы пока останетесь в ресторане. Встретимся через полчаса на пристани у спасательной вышки.

Майер не спеша вышел на улицу. После табачного дыма и грохота музыки в ресторане было приятно вдохнуть свежего воздуха и ощутить окружающую тишину.

Он хорошо запомнил местонахождение трансформаторной будки.

Вскрыть ее было не так просто, но он надеялся на свой многолетний опыт взломщика. Если ему удастся, в чем он не сомневался, открыть замок, а те двое парней помогут ему, то все будет в порядке. В крайнем случае, он сам сделает замыкание.

Вместе с тем Майер не забыл о появлении на плотине странного мотоциклиста уже после того, как ему не удалось подложить взрывчатку. Возможно, вокруг плотины размещены чувствительные электронные приборы?

Тогда короткое замыкание на трансформаторной подстанции может вызвать непредвиденные трудности. Приборы, зарегистрировавшие замыкание в электросети, могут послать аварийные сигналы и привести в действие более сложную аппаратуру, которая вызовет тревогу не только на плотине, но и в авиачасти. А может быть, замыкание выведет из строя всю электросеть и никаких аварийных сигналов не последует? Хотя это, продолжал размышлять Майер, маловероятно, ибо электронные приборы могут работать на автономном питании.

Он на минуту приостановился, оглянулся, чтобы убедиться, не идут ли за ним те два парня. Вокруг было тихо. Видимо, они решили напасть на него на пристани. Он не питал особых иллюзий относительно «честности» выпивох.

Трансформаторная будка находилась в ярко освещенной неоновыми лампами зоне. Каждый приближавшийся к ней человек отчетливо был виден издали. К счастью, в ночное время вблизи плотины никого не было.

Майер опустился на траву и по-пластунски добрался до будки. Наклеил на пальцы рук пластырь, прихваченный из аптечки в квартире Гузевича. Осмотрелся по сторонам. Ни души, тихо, только отблески неонового света на глади озера.

Агент лег на спину и, вооружившись отмычками, приступил к вскрытию замка. Он так спешил, что даже не старался избавляться от своих следов. На это не было времени.

Он рассчитывал, что после проведения операции будет далеко и в безопасности. Поэтому его мало беспокоило, где и когда специалисты криминальной службы обнаружат оставленные им следы, установят, каким инструментом он пользовался при вскрытии замка и сколько микроосколков краски или железа оставил в траве около будки.

Замок оказался сложным. Майер трудился в поте лица. Он работал в неудобном положении, кроме того, вынужден был все время проверять, не появился ля кто-нибудь вблизи дороги, пролегавшей через плотину, от которой его отделяло всего несколько десятков метров. Да и лунная ночь, в которую многие не спят, может преподнести сюрприз.

Неожиданно послышался рокот мотора. Майер насторожился и прервал работу.

Армейский вездеход с четырьмя солдатами внутренних войск промчался по дороге в направлении плотины. Видимо, это был обычный ночной патруль. Как только машина удалилась, Майер возобновил работу.

Раздался треск. Отскочил какой-то осколок. Он даже не потрудился отыскать его в траве. Пусть найдут его те, кто появится здесь для расследования аварии. А он тогда будет уже далеко, за пределами Гняздова.

Треск повторился. Щелкнула пружина замка. Металлическая дверка будки открылась.

Осторожно, рассчитывая каждое движение, Майер воткнул заостренную палку в уязвимое место между проводами и металлическими конструкциями трансформатора. Теперь достаточно будет какого-нибудь металлического предмета, желательно длинного оголенного провода, брошенного с небольшого расстояния в это место, и произойдет замыкание, которое выведет из строя не только трансформатор, но и всю электросеть вокруг плотины. А это облегчит Майеру проведение главной диверсии у шлюзов.

Если же его сообщники окажутся при этом неосмотрительными и навлекут на себя подозрение, то он освободится от них как от нежелательных свидетелей.

Агент осторожно поднял голову, осмотрелся: вокруг ни души. Он быстро отошел от трансформаторной будки, оставив дверку приоткрытой, вышел на приозерный пляж и направился к деревянному причалу пристани. Швидера и Боли не было видно. Трусливо сбежали? Отказались от такого куша? А может быть, затаились где-то поблизости, чтобы внезапно напасть на него и дочиста ограбить?

Не успел Майер обо всем этом подумать, как неожиданно из-за спасательной будки появились его сообщники.

— Итак, где ключик, который обещал пан? — спросил язвительно Боля, пряча от Майера за спиной правую руку, в которой что-то держал.

С другой стороны заходил Швидер, который хотя и еле держался на ногах, но, подзадоренный приятелем, угрожающе приближался к своей жертве.

Майер оценив обстановку, сделал вид, что намеревается вручить Боле ключ от трансформаторной будки, шагнул в его сторону, но, внезапно отскочив назад, нанес Швидеру молниеносный удар в подбородок. Удар оказался столь внезапным и сильным, что парень не смог оказать сопротивления. Не дожидаясь, пока тот придет в себя, Майер нанес ему еще один удар. Подскочил Боля, готовый вступить в драку.

Но Майер не стал ввязываться в потасовку с двумя разъяренными забулдыгами. Он бросился бежать и вскочил в первую попавшуюся лодку, привязанную цепью к причалу. Без особого труда ему удалось снять цепочку с крюка и оттолкнуть лодку.

Боля хотел было вскочить следом за Майером в качавшуюся на воде лодку. Но агент взял в руки цепь и угрожающе начал ею размахивать, не позволяя Боле приблизиться к лодке. Последний выхватил из кармана электрический фонарик, наивно полагая, что ослепит Майера.

— Не валяй дурака, — приглушенным голосом обратился к нему Майер. — Если хочешь получить деньги, то честно заработай их… Подай мне фонарик и не вздумай фокусничать, если хочешь жить.

Боля и пришедший в себя Швидер о чем-то пошептались.

— Ну хорошо, — сказал Боля. — Мы решили вместе с вами взяться за дело, о котором условились в ресторане. Гони, пан, задаток и ключик.

— Дверка трансформаторной будки уже открыта, и ключ вам не нужен. Когда на плотине появится противник, я дам сигнал фонариком. В этот момент вы должны бросить эту цепь именно в то место в трансформаторе, где воткнута палка. И когда произойдет замыкание и вокруг воцарится темнота, вы спокойно расправитесь со своим офицериком.

— А деньги? — забеспокоился Боля.

— Плата от вас не уйдет. Как только сделаете свое дело, приходите к пристани, я буду вас там ждать. А теперь давайте фонарик, — потребовал Майер.

— А как пан поплывет на этом корыте без весел?

— Не твоего ума дело. Помогу себе руками. — Майер, со злостью хватаясь за борта других лодок, подплыл к пристани.

С цепью в руках агент выпрыгнул из лодки на помост. Парни отскочили в сторону, боясь нападения.

Майер положил на помост цепь и две банкноты по пятьсот злотых и строго сказал:

— Это задаток. Остальные — после выполнения работы.

Боля, не говоря ни слова, подал ему свой карманный фонарик. Молча, опасаясь коварного нападения своих ненадежных «друзей», агент направился к спасательной станции, где вооружился веслами. Проходя мимо остолбеневших парней, он держал весла наготове, на случай нападения.

— Три сигнала фонариком будут означать: противник появился, бросайте цепь в трансформатор и быстро к плотине. Надеюсь, у вас хватит храбрости отделать как следует того, кто там появится? Или вам помочь? — с усмешкой проговорил Майер.

— Пан может быть спокоен. Сами справимся, — с обидой в голосе ответил Швидер.

— Тогда все в порядке. Действуйте, как договорились.

Боля и Швидер кивком дали знать, что им все ясно. У них пропала охота нападать на властного и сильного незнакомца. Они понимали, что Майеру ничего не стоит расправиться с ними.

Парни зашагали по дороге, ведущей в Гняздово. И когда их фигуры пропали в темноте, Майер направился в противоположную сторону. Он крепко держал в руках весла на случай, если бы сообщникам пришло в голову вернуться.

У дороги, которая проходила вдоль небольшого залива, стояла туристская палатка. Майер не мог вспомнить, была ли она на этом месте до того, как он оказался в ресторане. Это говорило об усталости. Даже тропинка, по которой он шел, была какой-то другой.

Только бы не показались на горизонте признаки раннего рассвета! А то у тех двух оболтусов могут возникнуть сомнения, зачем выводить из строя трансформатор, коль вскоре станет светло? А с офицериком они могут расправиться и днем.

Берега озера, поросшие камышом, выглядели почти одинаково. Уже долго Майер бродил по воде, не подворачивая штанин и не снимая ботинок, и даже не замечал этого.

Итак, как заядлый актер, агент приступил к исполнению своей роли в последнем действии драмы, расписанной по сценарию разведцентра. Он понимал, что это решающий шанс, от которого во многом зависит его дальнейшая судьба разведчика.

«Неужели перепутал место, где укрыл лодку?» — мелькнула у него мысль.

Он остановился, чтобы передохнуть. В камышах раздавалось кряканье уток и кваканье лягушек. Майер вздрагивал при каждом шорохе. «Нервы ни к черту», — подумал он.

Повернул обратно. Ведь где-то здесь, в камышах, невдалеке от Гняздова, он оставил лодку! В ботинках хлюпала вода, ноги скользили по илистому грунту. Он снова вышел к заливу и опять увидел ту же одинокую палатку.

Клара внезапно проснулась: кто-то бродил рядом с палаткой, отчетливо слышались неуверенные шаги. Может, это тот самый непрошеный гость, который уже заглядывал к ним?

Вчера он не появлялся. Хенрык не исключал, что таинственное посещение незнакомца может вывести их на след агента.

«Будить ли Хенрыка?» — подумала Клара.

Уставший от дневных забот, он только-только заснул.

Полученная информация о перестрелке на развилке шоссе, о покушении на рыболова и угоне мотоцикла вызвала беспокойство у поручника Янчака. Все это требовало от него более тщательного изучения окружающей местности, расширения контактов и связей со многими людьми, отдыхающими на озере. Не жалея сил и времени, Хенрык бродил по пляжу, по улицам городка и близлежащему лесу. Заглядывал в ресторан и кафе, посещал магазины и рынок. При этом соблюдал осторожность, старался не быть излишне назойливым и подозрительным. Он понимал, что каждый его неосторожный шаг мог спугнуть вражеского агента, который, вероятно, также скрытно наблюдает за тем, что делается вокруг.

Клара решила не будить Хенрыка, тем более что шаги неизвестного гостя постепенно удалялись и через какое-то время снова воцарилась тишина.

Клара, успокоившись, заснула мирным сном.

Боля и Швидер, расставшись с Майером на пристани, не торопясь шагали по дороге в сторону Гняздова. В душе у каждого все усиливалось подозрение к типу, который бросался такими большими деньгами и говорил по-польски с акцентом.

— Однако этот гусь себе на уме, как ты думаешь? — спросил Боля приятеля.

— Да, видимо, сорвал где-то большой куш. Как ты считаешь, заплатит он нам? — забеспокоился Швидер.

— А я знаю? Задаток ведь дал.

— Да, но что-то эта история мне не нравится, — продолжал Швидер.

— А ты заметил, в какую сторону он пошел?

— Нет. А что?

— В сторону залива, к той палатке, — уточнил Боля.

— К той палатке, где мы… к той самой?.. — удивился Швидер.

— Да, там, где я посеял стеклышко от часов.

— Может, этот фрайер решил подставить нас под удар, а сам заняться палаткой? Но там нечего взять. Если только девушку?..

— Да, это еще тот тип, он все носит при себе. Нужно с ним разделаться, как только отдубасим офицерика.

— А может быть, сообщить в милицию?

— Ты что, сдурел? Не знаешь, как там бывает: допросы, протоколы, свидетели, а там, глядишь, дознаются и еще кое до чего. Нет, только не в милицию.

— Да, пожалуй, ты прав. Проще бросить в трансформатор цепь, и дело с концом. А там устроить темную офицерику, получить деньги — и поминай как звали. Пусть ищут ветра в поле, — многозначительно заключил Швидер.

Парни свернули в сторону плотины. По существу, они ничего не знали о Майере. Впервые увидели его в Гняздове, случайно познакомились в ресторане. Видимо, этот субъект из числа туристов, а может быть, просто прохвост, избежавший правосудия? Они сами приехали в Гняздово в начале летнего сезона, надеясь подработать. Однако заниматься честным трудом им не улыбалось, да они и не стремились к этому. Начали комбинировать: что-то покупали, перепродавали, оказывали мелкие услуги зарубежным туристам. Им нравилось безделье и пустое просиживание в ресторане «Русалка» за кружкой пива. Иногда, чтобы раздобыть немного денег, они промышляли в туристских палатках, когда там не было отдыхающих. Приставали к девушкам на пляже, в молодежном лагере или на дискотеке в гарнизонном клубе.

Боля и Швидер незаметно подошли к трансформаторной будке. Они еще колебались, бросать ли цепь или…

Наконец Майер обнаружил в камышах свою лодку. Взрывчатка и радиоаппаратура лежали на месте. Вставив в уключины весла, он начал усиленно грести, направляя лодку к плотине. Вода казалась холодной, и от одной мысли, что ему придется почти раздетым, со взрывчаткой на шее, плыть к шлюзам, его бросало в дрожь.

Вскоре он оказался невдалеке от причала молодежного лагеря, на другой стороне озера. Осмотрелся. Ничего подозрительного не заметил. Лишь парочка молодых людей еще сидела на помосте и о чем-то разговаривала. Из транзистора слышалась лирическая музыка.

На плотине пока никого не было видно. Но скоро из ресторана начнут выходить последние посетители. Майер забеспокоился, как бы они не заметили его, когда он будет подплывать к шлюзам.

Агент подогнал лодку поближе к плотине. Подал три сигнала электрическим фонариком.

Стояла мертвая тишина. Яркий свет неоновых ламп падал на плотину и причудливо отражался в озере.

«Они что там, идиоты, ослепли?» — подумал в раздражении агент. Видимо, придется снова нырять в ярко освещенную неоновыми лампами воду. Он снял рубашку и брюки — холод пронизал его. Подождал еще несколько минут и снова посигналил фонариком.

— Кажется, он подает нам сигналы, — пробормотал Швидер.

— Тогда бери цепь и бросай в трансформатор.

— А деньги тоже все мне отдашь? — бросил Швидер.

— Брось эти шутки. Мы же вместе, — сказал Боля.

— А если в темноте на плотине мы отдубасим не того, кто нам нужен? — засомневался Швидер.

— В этом положись на меня. Я узнаю нашего офицерика из сотни, — с уверенностью произнес Боля.

Осмотрелись вокруг — тихо. Со скрежетом открыли дверцу. Все делали не торопясь, со страхом поглядывая на череп со скрещенными костями, который ярко выделялся в свете неоновых ламп.

Шум и монотонное жужжание трансформатора подтверждали его рабочее состояние. В одном месте они заметили торчавшую палку.

Боля внимательно осмотрел замок в дверце.

— Знаешь, что я тебе скажу? — прошептал он. — Тот тип не открывал его ключом.

— Ну и что?

— Как что? Это значит, что он должен заплатить нам вдвойне, а может, и больше. Он взломщик, раз так умело пользуется отмычками!

Три очередных сигнала со стороны плотины заставили их поторопиться.

Боля сунул Швидеру цепь, а сам отскочил в сторону.

Швидер подошел поближе и бросил цепь в трансформатор. Произошло замыкание. Раздавшийся треск в ночной тишине прозвучал как раскаты грома.

Молниеносно вырвавшиеся ослепляющие искры посыпались на места смазки, и огненная струя брызнула на растерявшихся парней, вызывая ожоги. Незадачливые диверсанты закричали во весь голос, прося о помощи.

Майер заметил голубую вспышку и тотчас же услышал звук взрыва на трансформаторной подстанции. Электрический свет всюду погас. Воцарилась кромешная тьма.

— Наконец-то удалось! — с облегчением выдохнул Майер.

Он почувствовал прилив энергии. Не теряя времени, разделся, подвесил на шею пакет со взрывчаткой и нырнул с лодки в воду, быстро подплыл к плотине, не боясь, что его могут заметить. В темноте труднее было определить расстояние до шлюза.

Громкий треск при замыкании на трансформаторной подстанции разбудил многих отдыхающих в кемпинговых домиках, туристских палатках, молодежном лагере и в жилых домах. Людей обеспокоила внезапная авария, кое-где в домах зажглись свечи. Повсюду раздавались тревожные голоса:

— Что случилось?

— Кто там так кричит?

В ближайших от плотины туристских палатках поднялась тревога. Люди выбегали наружу с фонариками в руках.

— На помощь! — слышались крики со стороны трансформаторной подстанции.

Несколько человек стремглав бросились к тому месту.

Майер нырнул еще раз, поглубже. Ему не нужен был свет, он отчетливо представлял, куда должен заложить заряд.

Борясь с водоворотами, агент подплыл к шлюзу, заложил взрывчатку, приладил взрыватель, завел часовой механизм и развернул маскировочную сетку, которая была похожа на водоросли.

С болью в груди и шумом в ушах агент вынырнул на поверхность. Он вынужден был бороться с водоворотами и подводным течением, на что у него ушло немало сил. Жадно хватая воздух широко раскрытым ртом, с трудом повернулся на спину, чтобы, лежа на воде, немного отдохнуть. Он был совершенно без сил и не смог бы быстро уплыть, если б кто-то вдруг заметил его с плотины.

Однако в эту ночь было не до любования ночным озером. Люди бежали к трансформаторной будке, где на траве корчились от боли два молодых парня.

— Боже мой, взорвался трансформатор! — закричал кто-то из туристов.

— Доктора! — послышался женский голос.

— Бегите в войсковую часть, пусть пришлют «скорую помощь»!

Кто-то, не растерявшись, сорвал еще тлевшую одежду с пострадавших. Другие светили фонариками, чтобы можно было оказать им первую помощь.

Майер слышал крики, топот ног, отчетливо видел мигавший свет фонариков. Все это тревожило его. Вместе с тем он чувствовал внутреннее удовлетворение от того, что ему удалось выполнить задание. Дело теперь только во времени, когда сработает часовой механизм и произойдет мощный взрыв.

Агент успешно преодолел все трудности, а что случилось с теми жадными до денег парнями, его мало интересовало. Вскоре после взрыва он сообщит в разведцентр, что Альфа задание выполнил и направляется в обратный путь.

Майер подплыл к лодке, секунду-две подержался за борт, чтобы передохнуть, потом одним взмахом перевалился на дно посудины, схватил весла и спокойными движениями начал грести к пристани в Гняздове.

Подплывая к берегу, Майер осмотрелся. На пляже и у пристани никого не было. Поставив на прежнее место лодку, отнес весла к спасательной будке. Он был уверен, что в такую темень вряд ли кто-нибудь здесь появится.

Соблюдая меры предосторожности, агент направился извилистой тропинкой к дороге, ведущей в город.

Солдат, обслуживавший несколько сложных радиоизмерительных устройств, обратил внимание на одно из них, которое предохраняло плотину. Как только вышла из строя главная линия электроснабжения, тотчас же загорелись красные сигналы индикаторов, информируя об аварийной ситуации.

— Говорит пост номер восемь. Загорелись аварийные сигналы, — доложил солдат охраны.

Рапорт принял дежурный сержант и тотчас же переключился на телефон капитана Сроки.

— Докладываю, что пост номер восемь подтвердил аварийный сигнал с четвертого объекта!

— Вас понял, сержант, — ответил капитан.

Если первый аварийный сигнал мог быть случайностью, то теперешний — это наверняка дело рук Альфы.

«Но зачем ему нужно это озеро? Что он там делает?» — размышлял капитан.

Сержант, сидевший рядом, разговаривал по телефону с постом охраны, выявляя причины аварии электросети.

— Неожиданное аварийное отключение трансформаторной подстанции? — громко повторил сержант, чтобы слышал капитан.

Срока связался по телефону с постом номер восемь и спросил:

— Что с аварийными сигналами?

— Думаю, сигналы были следствием замыкания в трансформаторе. В последующих показаниях приборов отмечалось колебание напряжения в электросети… — Солдат назвал несколько чисел.

Капитан записал и положил трубку.

— Восьмой утверждает, что случилась неожиданная авария на трансформаторной подстанции! Вызовите электриков. Приготовьте также снаряжение аквалангистов, — отдал распоряжение капитан.

— Костюмы аквалангистов готовы, только что проверил их.

Сержант набрал номера телефонов электриков.

— По тревоге — в полной боевой готовности к Сто первому, — передал он распоряжение капитана Сроки.

Командир отделения электриков, выслушав указания капитана, пулей выскочил на улицу.

Через открытые окна домов слышался вой сирены машины «скорой помощи». За нею на предельной скорости мчался армейский грузовик с солдатами.

Спустя некоторое время капитан Срока связался по радиотелефону с командиром патруля, прибывшего к месту происшествия.

— Ну, что там?

— Два каких-то штатских парня… С ожогами. Трансформатор выведен из строя.

— Направляю электриков. А доктор?

— «Скорая помощь» уже на месте.

Срока посмотрел через открытое окно на погруженный в темноту городок. Он выглядел как перед налетом вражеской авиации. Это напомнило ему тяжелые годы войны и гибель родных и близких.

Капитан набрал номер телефона. В трубке раздался голос солдата:

— Пост номер восемь слушает.

— Как сигналы, все еще поступают?

— Да, товарищ капитан, аварийные сигналы беспрерывно поступают.

Что случилось? Может быть, агент Альфа утонул в озере? Или что-то оставил под водой? А может, всему этому имеется какая-либо естественная причина? Но в таком случае электронная аппаратура не реагировала бы так и не выдавала бы непрерывно тревожные сигналы.

— Быстро машину! — распорядился Срока.

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Раздавшийся невдалеке треск мощного разряда и крики разбудили Хенрыка Янчака. Он машинально схватился за пистолет…

— Что случилось? — прошептала проснувшаяся Клара. — Какие-то крики… Света нет. Возможно, что-то произошло на электростанции?

— Я сейчас выясню. А ты следи за радиотелефоном: капитан Срока может нас вызвать.

Клара натянула на себя свитер, хотя ночь была теплой. Ее пронизывала дрожь от нервного возбуждения. Не задавая больше никаких вопросов, она молча уселась около радиотелефона.

Хенрык выскочил из палатки. В темноте бросились в глаза мелькавшие огни фонариков, беготня вблизи плотины. Слышались тревожные крики.

Хенрык побежал в сторону трансформаторной будки.

«Видимо, моя помощь не нужна, — подумал поручник. — Если эту диверсию совершил Альфа, то его наверняка уже нет на месте преступления. Необходимо установить, где сейчас находится вражеский агент? И не готовит ли он очередную диверсию? Как воспрепятствовать этому?» — размышлял Янчак.

Полученная вчера от службы безопасности информация о поиске таксиста, стрелявшего в милиционера, о найденном в лесу мотоцикле рыболова, а также сообщение о появлении вблизи территориальных вод Польши таинственной подводной лодки, оснащенной специальной аппаратурой для радиоэлектронной разведки, окончательно убедили капитана Сроку, что Альфа в Гняздове, где расположен ряд оборонных объектов.

О своих предположениях Срока сообщил поручнику Янчаку, действовавшему в этом районе.

Хенрык решил осмотреть окрестности города, в особенности район озера и плотины, со спасательной вышки. «Если бы я был Альфой, то где бы попытался укрыться?» — подумал Хенрык, внимательно исследуя окружавшую местность.

Неожиданно он почувствовал приставленное к затылку дуло пистолета.

— Руки за спину! — потребовал кто-то тихим, но властным голосом.

Янчак, застигнутый врасплох, вынужден был подчиниться. Человек, который внезапно появился за его спиной, на миг отвел от затылка пистолет. В этот момент поручник попытался повернуть голову, чтобы краем глаза определить вид оружия, которым угрожал ему нападавший.

— Не двигаться!.. — послышался предупреждающий возглас.

Чьи-то руки обшарили его карманы, дотронулись до бинокля, который Хенрык захватил на всякий случай.

— Спускайся вниз и не вздумай бежать, — потребовал человек, стоявший за его спиной.

Янчак начал осторожно спускаться вниз по железным ступенькам лестницы.

— Стой! Обыскать! — раздался повелительный голос.

В этот раз руки уже другого человека исправно обыскали его с ног до головы.

— Ничего особенного, кроме бинокля.

В момент обыска Хенрыку удалось наконец определить тип оружия у задержавшего его человека. Это был автомат польской конструкции П-6.

Когда Янчак определил тип оружия и его принадлежность, то внутреннее напряжение у него заметно спало. Теперь он догадывался, с кем имеет дело. Однако молчал, стоя спиной к задержавшим его людям.

— Документы! — послышался требовательный голос.

— Документов при себе не имею.

— Имя, фамилия, цель приезда в Гняздово?

— Не имею чести знать, с кем разговариваю, — начал наступать Янчак.

— Сколько у вас сообщников и где они?

— Вы же видели, что я был на вышке один.

— Пан поедет с нами. При попытке бежать применим оружие, — предупредил стоявший за его спиной человек.

И только после этого Янчаку было позволено повернуться лицом к допрашивающим. Он увидел двух солдат в касках с белой каймой. Третий лежал в нескольких шагах с оружием наготове, обеспечивая безопасность своих сослуживцев.

«Чистая работа», — подумал Хенрык.

Солдаты проводили его к армейскому автомобилю с погашенными фарами, стоявшему невдалеке от вышки. Около машины находился четвертый солдат армейского патруля.

Садясь в машину, один из солдат на миг осветил лицо Янчака ручным фонариком.

— Так это тот!.. — загадочно воскликнул он.

В данной ситуации Янчак не намерен был ни протестовать, ни вдаваться в дискуссию. Он спокойно уселся на заднем сиденье, а два солдата сели по краям, охраняя его. Армейская машина, набирая скорость, подскакивая на выбоинах лесной дороги, покатила в сторону Гняздова.

Через некоторое время она, скрипя тормозами, остановилась около бокового входа в здание, где располагался штаб войсковой части.

— Выходи! — послышалась команда.

Солдаты сопроводили Янчака в скромно обставленное караульное помещение: письменный стол, два стула, металлический шкаф. Старший караула исчез в соседней комнате, из которой слышались телефонные звонки и голоса людей.

Открылась дверь — на пороге стоял капитан Срока. На его лице не было заметно ни удивления, ни недовольства.

— Ну, так, — произнес он спокойно. И добавил, обращаясь к солдатам: — Можете быть свободны.

— Благодарю вас, товарищ капитан, за столь экстравагантное приглашение, — поприветствовал его Хенрык.

Командир патрульной службы, доложив, с разрешения капитана вышел в соседнее помещение.

— Я так и думал, что речь идет о тебе, Янчак, — начал Срока без особого вступления. — Когда я получил информацию из достоверных источников, что какой-то подозрительный тип все время крутится по улицам Гняздова и бесцеремонно расспрашивает о чем-то прохожих, я дал команду патрулю задержать этого человека. Но, к сожалению, солдаты задержали не того, кого нужно… Ну, оставим это недоразумение. Положение в данный момент выглядит так. Какие-то два типа совершили дерзкую диверсию на трансформаторной подстанции. Однако во время пожара они так пострадали сами, что в течение нескольких часов не в состоянии будут объяснить мотивы своих преступных действий. Сейчас еще трудно определить, просто ли это хулиганство подвыпивших парней или серьезное преступление, связанное с деятельностью вражеского агента. Возможно, Альфа подкупил этих пьяниц, взвалив на их плечи исполнение первой части своего преступного плана. Ведь авария трансформатора повлекла за собой вывод из строя всей энергосистемы. А в темноте агенту легче осуществить подрывную операцию.

— Имеются доводы? — спросил Янчак.

— Да.

Капитан Срока принес из соседней комнаты магнитофонную ленту с записью нескольких колонок цифр.

— Мы направили в электронно-вычислительный центр на дешифровку записи на магнитофонной ленте, доставленные с восьмого участка охраны плотины. Вскоре получили ответ, подтвердивший наши предположения: вражеский агент что-то установил на плотине. Не исключено, что это взрывное устройство или неизвестный радиоэлектронный разведывательный аппарат. К сожалению, на месте нам не удалось расшифровать запись, для этого потребовался компьютер. Но что характерно, именно в это время вблизи наших территориальных вод снова появилась вражеская подводная лодка. Установлено, что она ежечасно подает радиосигналы. Создается впечатление, что подводная лодка, оснащенная сложной радиоэлектронной аппаратурой, терпеливо чего-то ожидает. Возможно, сигналов агента?

— А какое это имеет отношение к еще не опознанному предмету, который, вероятно, установил Альфа на плотине?

— Вернее, не на плотине, а под водой, в месте так называемого узла шлюзов, где напор воды особенно сильный.

— Что теперь ты намерен делать? — спросил Янчак капитана.

Срока открыл дверь соседней комнаты. На полу лежало снаряжение аквалангистов: маски, кислородные баллоны, ласты, подводные рефлекторы, резиновые комбинезоны. Один из офицеров уже примерял снаряжение.

— А другой комплект для кого? Не хочешь ли сам попробовать? — спросил поручник Янчак.

— Нет, на задание пойдут два аквалангиста.

— Позволь мне, — настаивал Хенрык.

— Нет, не позволю, — строго ответил капитан.

— Располагаешь какими-нибудь данными, где сейчас находится агент Альфа?

— Думаю, затаился где-то вблизи Гняздова. Выжидает.

— Может быть, удастся вытащить его из укрытия? — спросил поручник.

Где-то далеко просигналила машина. Капитан Срока обратился к одному из своих подчиненных, находившихся в соседней комнате:

— Сержант, пошлите кого-нибудь из наших людей в госпиталь подежурить около пострадавших. Альфа непременно будет стараться избавиться от своих помощников, если узнает, что они живы!

— Когда устранят аварию в электросети? — спросил Янчак.

— Служба связи сообщила, что восстановить электросеть можно хоть сейчас, включив запасную линию электропередачи. Но я попросил пока подождать. Пусть Альфа думает, что, лишив нас электрического света, он надолго вывел из строя не только коммунальные службы города, но и оборонные объекты. Нужно подождать, что он будет делать дальше.

— А будет ли? — усомнился Янчак.

— Думаю, что, немного выждав, агент будет пытаться каким-то путем дать сигнал подводной лодке, которая явно чего-то ожидает. Если Альфа воспользуется для этого радиопередатчиком, то мы запеленгуем его, установим местонахождение и попытаемся задержать с поличным.

Янчак в сомнении покачал головой. Он высказал свое мнение о сложившейся ситуации и миссии Альфы.

— Позволь мне связаться по радиотелефону с Кларой.

— Прошу, аппарат в соседней комнате.

— Что у тебя нового? — спросил Хенрык у девушки.

— Все в порядке. Я слышала сирену «скорой помощи»…

— Я все объясню тебе позже. Посылаем за тобой машину. Не уходи далеко от палатки. Жди.

Клара прекрасно понимала, что Альфа где-то поблизости, и, возможно, это именно он нанес им визит сразу же по прибытии в Гняздово. Не зная, как выразить свое беспокойство за Хенрыка, она спросила:

— Где ты находишься?

— У капитана Сроки.

Это ее успокоило. Значит, Хенрык в безопасности.

— За Кларой лучше послать не армейскую машину, — заметил Срока, прикрывая ладонью телефонную трубку. Он ожидал, пока его соединят с госпиталем.

— Надеюсь, вы не будете на виду у всех входить в воду? — спросил Хенрык у аквалангиста. — Альфа наверняка не спускает глаз со шлюзов.

— Мы все предусмотрели. Совершим длинную подводную прогулку, не менее чем в полтора километра, — ответил сапер. — Войдем в воду на другом конце озера, где агент не сможет наблюдать за нами.

Хенрык вынул из кармана завернутое в бумагу стекло от наручных часов, найденное в палатке.

— Может быть, объявится владелец часов, — сказал он, протягивая его сержанту.

Тот понимающе кивнул, вложил стекло в конверт и спрятал в сейф.

Подъехал на мотоцикле электрик. Коротко доложил о разрушениях на трансформаторной подстанции и возможностях ее восстановления.

— Когда произошла авария, я сразу же поехал на место происшествия, — сказал Срока. — Тогда еще не было ясно, как могли парни забраться внутрь трансформаторной будки.

— Сотрудники уголовного розыска обнаружили на месте аварии заостренную палку, железную цепь и другие следы диверсии. Замок был открыт, вероятно, отмычкой. Найдены отколовшиеся кусочки краски, которой была окрашена дверца будки, — продолжал докладывать прибывший сапер.

Капитан Срока соединился по радиотелефону со следователем, который на месте занимался этим делом:

— Что у вас нового?

— Сломанная отмычка, которая была найдена у трансформаторной будки, весьма любопытна. Сделана из высококачественной стали и какой-то особой конфигурации.

— Оставим это для специалистов. Что еще?

— Следствие продолжается. Если будет что новое, сообщим.

Машина с гражданским номерным знаком выехала за Кларой.

— Только прошу привезти девушку без конвоя, не так, как меня, — попросил Янчак, обратившись к солдатам патрульной службы.

Капитан Срока оставил замечание поручника без комментариев.

— Может, выпьем кофе? — предложил он.

— Не откажусь. — Янчак посмотрел в окно. Занимался рассвет.

В эти предутренние часы все выглядели уставшими, на лицах — следы переутомления и бессонницы.

Поступила информация следственных органов о пострадавших. Установлены их имена, фамилии, год и место рождения, последнее место работы. Они подозревались в мелких кражах в палатках и кемпингах.

— Узнай, ручные часы у них были? — спросил Хенрык.

— Были, — ответил капитан.

— Кто-нибудь из них случайно не потерял стеклышка от них?

— Да, потерял.

Капитан Срока набрал номер телефона местного отделения милиции. Попросил установить, с кем Боля и Швидер встречались за последние дни. Важно установить внешность этих людей, имена, фамилии, место работы и жительства, давно ли прибыли в Гняздово и с какой целью.

— Полагаешь, пострадавшие имели контакты с Альфой? — допытывался Хенрык.

— А что думаешь ты? — спросил капитан.

— Я уверен. Это будет доказано при очной ставке.

Оба аквалангиста были готовы к выполнению задания. И тут как раз подъехала машина с Кларой. Увидев их снаряжение, она пошутила:

— Не собираетесь ли вы в космос?..

Но шутка не была поддержана: слишком уж напряженной была обстановка.

Раздался телефонный звонок из отделения милиции. Их оперативный сотрудник посетил директора ресторана «Русалка». Она сообщила, что двое парней, некие Боля и Швидер, пили вечером в ресторане. Сначала одни, потом к ним подсел незнакомый мужчина, для которого они покупали пиво по сто злотых за бутылку. Описание внешности незнакомца ни о чем не говорило: обыкновенное лицо, ничем не примечательная наружность, без каких-либо особых примет.

— А она уверена, что это был мужчина? — спросил Янчак, прислушиваясь к разговору.

— Да, она точно помнит, что это был мужчина и он довольно энергично о чем-то разговаривал с теми парнями.

Получена очередная информация из госпиталя. Пострадавшие были пьяны. В карманах у них обнаружены пятисотзлотовые банкноты одной и той же серии.

Капитан Срока и поручник Янчак задумались. Значит, Альфа уже в Гняздове! Если это он был в ресторане, то что ему нужно было от этих парней?

Если агент не соблюдал элементарной конспирации, значит, он на что-то надеялся или готов был в любую минуту исчезнуть. Может быть, он уже покинул Гняздово? Однако не из-за того же, чтобы вывести из строя трансформатор, оказался здесь агент западных спецслужб!

— Всю полученную информацию и наши предположения немедленно передай по радиотелефону майору Сливке, — отдал Срока распоряжение сержанту.

— А что мне делать? — спросила Клара.

— Это зависит от поручника Янчака, — ответил капитан. — Ты в его распоряжении.

— Я хотел бы осмотреть место взрыва, — высказался Янчак.

— Хорошо, — согласился капитан.

Плотина все еще не была освещена. Оперативные сотрудники милиции, закончив допрос немногих свидетелей, продолжали оставаться на местах.

Группа работников следственного отдела при свете прожекторов трудилась на месте происшествия. Они делали фотоснимки, замеры и описания.

— Здесь необходимо как следует поработать, — произнес Янчак.

Он внимательно осмотрел обгорелый участок травы, оплавленную железную цепь и другие следы аварии. Люди постепенно расходились, обсуждая происшедшее.

Янчак бегом возвратился к машине, где его ждали капитан и аквалангисты.

Майер тем временем энергично пробирался через лес. Он миновал туристские палатки, молодежный лагерь и снова углубился в чащу.

Агент все время ждал, когда сработает часовой механизм и произойдет мощный взрыв, в результате которого вода хлынет неудержимым потоком через поврежденную плотину, затопит долину, ближайшие застройки, прорвется к лесу и военному аэродрому.

В авиачасти будет объявлена тревога, раздадутся различного рода сигналы и команды пилотам боевых самолетов, патрулировавших в воздушном пространстве над частью и другими военными объектами.

Кто расшифрует эти сигналы и команды, тот будет иметь ключ к важному элементу связи между боевыми самолетами и центром управления полетами. Могут измениться коды или шифры, но электронная запись сигналов останется. При соответствующей обработке перехваченных электронных сигналов вражеская разведка в боевых условиях сможет изменять направление полетов военных самолетов и не давать им возможности достигнуть цели.

Майер почувствовал озноб, несмотря на быструю ходьбу. Подумал, что хорошо бы где-нибудь укрыться, обсушиться, немного переждать. А когда произойдет взрыв, он включит свой передатчик и пошлет в разведцентр условный сигнал о выполнении задания. Через час он будет уже далеко от Гняздова, с паспортом солидного туриста в кармане.

Агент с нетерпением поглядывал на горизонт, ожидая восхода солнца. Он присел под деревом вблизи озера и обхватил себя руками, чтобы хоть как-то согреться. Пристально наблюдал за плотиной, которая, хотя и была на значительном удалении от этого места, все же отчетливо просматривалась.

Он не заметил какого-либо подозрительного движения людей или машин. Агент был уверен, что вывод из строя трансформатора не только создал аварийную ситуацию в энергоснабжении, но и парализовал предупредительную радиоэлектронную систему, если она была установлена на плотине.

Армейский автомобиль, преодолев неровности лесной дороги, доставил аквалангистов в отдаленный конец озера.

— Не забудьте маскировочную сетку, — напомнил капитан Срока.

Они вытащили из машины маскировочную сетку, как в боевой обстановке, быстро натянули ее над автомобилем. Под ее защитой аквалангисты вышли из машины.

Капитан напомнил:

— Будьте осторожны, агент может преподнести сюрприз. Если вам необходимо будет подняться на поверхность, делайте это только в густых камышах, чтобы вас никто не заметил. Там будет дежурить солдат с радиотелефоном. При необходимости докладывайте обстановку. И еще — держитесь поблизости друг от друга.

— Все в полной боевой готовности, — в один голос доложили аквалангисты.

— Тогда в бой!

Когда аквалангисты бесшумно исчезли в темных водах озера, капитан Срока доложил по радиотелефону о начале операции.

Начальник, выслушав доклад капитана, спросил:

— Как вы, товарищ капитан, думаете: возможен ли взрыв плотины?

— Альфа опередил нас. Вероятно, взрыв трансформатора, повлекший аварию в энергосети, — это его рук дело. Он нанес нам первый удар и добился временного перевеса. Поэтому не исключена диверсия и на плотине. Я уже дал указания о подготовке к боевой тревоге.

По радиотелефону раздались позывные майора Сливки, который сообщил:

— Внешность мнимого таксиста, стрелявшего в милиционера, сходится с внешностью человека, с которым Боля и Швидер пили в ресторане «Русалка». Вражеская подводная лодка все еще находится вблизи наших территориальных вод. Одновременно вблизи нашего воздушного пространства появился вражеский разведывательный самолет.

— У нас так мало времени! — пожаловался капитан Срока.

— Я бы не сказал этого, — ответил майор. — Действуйте по согласованному плану и обстоятельствам.

Хенрык смотрел на гладкую поверхность озера, в которой отражались ярко-красные лучи восходящего солнца. Он жалел, что не находится в данный момент под водой вместе с аквалангистами. Ему представилась сказочная картина: голубизна озера, плавающие вокруг рыбки, колышущиеся водоросли, мерцающие отблески солнца, отражающиеся на поверхности. Когда-то он занимался подобным видом спорта. В его воображении это было захватывающее зрелище. Но прежде всего он хотел бы видеть плотину без человеческих жертв и разрушений.

«Какую взрывчатку подложил агент? Что за взрывное устройство? Как предотвратить трагедию? Где сейчас этот неуловимый Альфа?» — тревожно размышлял поручник Янчак.

Саперы тем временем исследовали дно озера около плотины.

Существовало предположение, что Альфа закопал что-то в иле, вблизи фундамента плотины. Миноискателями, приспособленными для работы под водой, саперы старательно исследовали грунт.

Потом, поднимаясь к поверхности воды, обследовали шлюзы. Используя мощные рефлекторы, они освещали себе путь на многометровой глубине, где в это время было совсем темно. Толща воды еще не просвечивалась лучами солнца.

Срока и Янчак все чаще посматривали на часы. Минуты казались бесконечными.

Кто окажется быстрее — саперы или Альфа?

По радиотелефону раздался позывной командира авиачасти.

— Что нового?

— Пока ничего, — ответил капитан.

Через несколько секунд снова послышался сигнал по радиотелефону. Раздался голос одного из саперов-аквалангистов:

— Нахожусь на поверхности около плотины. Приезжайте как можно скорее.

— Выезжаем немедленно, — ответил капитан.

Видимо, саперы обнаружили что-то важное и не хотели открыто сообщать об этом, опасаясь перехвата информации.

Шофер затормозил около плотины. Капитан Срока, поручник Янчак и Клара выскочили из машины. Сапер так замаскировался, что они заметили его только за несколько шагов.

Все скрылись под маскировочной сетью. Сапер, все еще в подводном снаряжении, доложил:

— Обнаружена мина в стыке шлюзов плотины. Небольшая и, на первый взгляд, не очень грозная, хотя определить ее взрывную мощность пока не удалось. Мина заложена в самом уязвимом месте плотины. Видно, что ставил ее опытный специалист. Взрывное устройство замаскировано под пучок водорослей.

— Взрыватель — с часовым механизмом? — спросил капитан.

— Очевидно, — неуверенно ответил сапер.

— Ваши предложения?

— Объявить общую тревогу в части. Усилить патрулирование воздушного пространства. Быть готовыми к вероятному взрыву, если нам не удастся обезвредить мину. Эвакуировать в безопасное место туристов.

Капитан Срока доложил командиру части, что саперы обнаружили взрывное устройство у шлюзов.

— Предлагаю в сложившейся ситуации не осуществлять радиосвязи с нашими самолетами, патрулирующими воздушное пространство. Если не удастся предотвратить взрыв, необходимо ввести в действие систему дезинформации противника. Они будут убеждены, что совершилось то, чего они так терпеливо ожидали, и покинут район вблизи наших воздушных и морских границ.

Саперы рекомендовали предпринять меры предосторожности в курортной зоне.

Командир части молча выслушал доводы капитана. И отдал распоряжение:

— Приступайте к обезвреживанию мины, соблюдая полную осторожность.

— Будет исполнено, — ответил капитан.

С характерным для реактивных самолетов гулом стартовала пара дежурных истребителей, взявших на этот раз курс на Балтику. От пристани в Гняздове отплыла моторная лодка с двумя солдатами. Через несколько минут они приблизились к парусной лодке, появившейся на середине озера. Четверо молодых людей, ловко управляя парусом, пытались прокатиться, пользуясь утренним бризом.

Солдаты без лишних объяснений взяли парусную лодку на буксир и доставили к пристани. Кажется, в этот ранний час на озере никого из отдыхающих больше не было видно.

В радиотелефоне снова раздался позывной командира части.

— Как с обезвреживанием мины?

— Начали, — ответил капитан.

— Поторопитесь. Я уже отдал распоряжение о приведении в действие комплекса мер по дезинформации противника.

Янчак и Срока понимали, как важно было вовремя отбуксировать к пристани парусную лодку, появившуюся ранним утром на озере. Это не могло не обратить на себя внимания Альфы, если он находится где-то поблизости. Он должен будет понять, что демаскирован, и будет искать возможность незаметно скрыться.

— Послушай, старик! Полковник, видимо, что-то придумал и предпринял какие-то меры, чтобы дать понять Альфе, что мы ни о чем не подозреваем, и тем самым успокоить вражеского агента и его шефов в разведцентре, — предположил Срока.

Хенрык и Клара пристально всматривались в то место на озере, где ныряли в воду аквалангисты. Если Альфа оставил там западню, то саперам больше уже никогда не подняться на поверхность.

На плотине показался какой-то человек на велосипеде, Он спокойно нажимал на педали и явно никуда не спешил.

Срока бросился к радиотелефону.

— Позовите к аппарату сержанта! — приказал он дежурному.

Через секунду раздался голос сержанта.

— Почему не перекрыта дорога на плотине? — строго спросил капитан.

— Перекрыта, товарищ капитан.

— Так в чем же дело? Почему на дороге какой-то штатский на велосипеде?

— Это наш человек, — робко ответил сержант.

Капитан мгновение оторопело смотрел на аппарат и наконец произнес:

— Пусть он не маячит на плотине без надобности!

Шло время. Все напряженно наблюдали за плотиной, каждую минуту ожидая взрыва. А вокруг пробуждалась природа. Раздавалось пение птиц, слышались шум леса и характерные звуки проснувшегося города. И все это, привычное, казалось странным на фоне возможных трагических событий.

Солдаты на моторной лодке невдалеке от берега бросили буксир, на котором тащили парусную лодку к пристани. Молодые люди, сидевшие в лодке, взялись за весла. Моторка с солдатами развернулась и пошла на перехват небольшого суденышка с двумя рыболовами, неожиданно вынырнувшего из маленького залива.

Капитан Срока связался по радиотелефону с майором Сливкой, который в эту ночь совсем не ложился спать. Он сидел за столом в кабинете воеводского управления милиции и просматривал только что поступившую оперативную сводку.

— Направил вам помощь. Вертолет должен приземлиться в Гняздове. На его борту два специалиста по обезвреживанию мин. Необходимо их встретить, — сообщил майор.

— За это время мы попытаемся предпринять что-нибудь на месте, — ответил капитан.

— Не рискуйте, подождите специалистов, — посоветовал майор Сливка.

Капитан Срока что-то буркнул в знак согласия.

Все с волнением продолжали наблюдать за плотиной.

И тут раздался все нарастающий характерный звук низко летевшего истребителя. Мощной воздушной волной людей прижало к земле.

— Что за идиот!.. — крикнул капитан, не слыша даже своего собственного голоса в оглушительном реве реактивных двигателей. Он посмотрел вслед удалявшемуся самолету, который промелькнул с ошеломляющей быстротой так низко, что его шасси едва не касались верхушек сосен и буков.

Янчак посмотрел на капитана, начиная понимать, с какой целью истребитель пролетел так низко.

Судя по ослабевавшему звуку двигателей, самолет уже был далеко и начал делать круг над прилегавшей местностью. Со стороны пристани в Гняздове взметнулась в небо предостерегающая красная ракета, описавшая дугу над надувной резиновой лодкой, в которой сидели два человека и не спеша гребли к берегу. Заметив приближавшуюся к ним моторную лодку с двумя солдатами, они перестали грести, с волнением ожидая, что будет с ними дальше.

«Если Альфа наблюдает за всем тем, что делается вокруг, то наверняка делает необходимые выводы», — подумал поручник Янчак.

Реактивный самолет снова показался над аэродромом. Он молниеносно пролетел над лесным массивом и начал низко планировать над озером.

Неспокойный утренний рассвет, который после ночной аварии на трансформаторной подстанции поднял на ноги раньше времени многих отдыхающих, готовил им и дальше, в течение дня, неожиданные сюрпризы.

Странные полеты истребителя не на шутку встревожили отдыхающих. Казалось, что пилот не смог выпустить шасси при заходе на посадку.

— Выпустил только одно колесо, — заметил Срока.

— Возможно, будет вынужденная посадка? — предположила Клара.

— Альфа должен поверить, что именно поэтому мы не разрешаем туристам находиться на озере, — продолжал объяснять капитан.

По радиотелефону раздался позывной командира части.

— Информируйте туристов по внутренней трансляционной сети, что в связи с аварией на трансформаторной подстанции заблокирован аэродром. Нарушена связь с некоторыми нашими самолетами, находящимися в воздухе. Возможно, один из пилотов решится посадить свой самолет в аварийной ситуации на озеро. Может быть, в это поверит и Альфа? Если на плотине произойдет взрыв, то возвращайтесь с поручником Янчаком в штаб для руководства поисками агента. Вы, капитан, — на территории войсковой части, а Янчак — в Гняздове. Я буду координировать операцию.

— Вас понял, товарищ полковник, — ответил капитан Срока.

Янчак представил себе, сколько сейчас раздается различных сигналов, приказов и распоряжений в эфире и по радиотелефонам на разных частотах.

Альфа со своей аппаратурой будет стараться пробиться через все электронные барьеры, охранявшие секретность отдаваемых приказов и распоряжений, и перехватить их.

Однако перехватить он сможет только небольшую часть, по которой невозможно раскрыть всю систему связи вокруг военных объектов. Переговоры командования с подчиненными ему подразделениями осуществляются, как правило, через наиболее сложную систему связи, оснащенную предохраняющей от подслушивания аппаратурой.

На пристани молодежного лагеря несколько молодых людей, разбуженных необычным, тревожным шумом мегафонов, выскочили из палаток и с удивлением разглядывали озеро, плотину и Гняздово. На плотине прекратилось всякое движение людей и транспорта. Только один человек на велосипеде, как будто ничего не случилось, преспокойно катил по опустевшей дороге. Рискуя жизнью, он делал все возможное, чтобы убедить вражеского агента, что никто не подозревает о возможном взрыве и что тревога связана лишь с аварией на трансформаторной подстанции.

— Мне нужна помощь одного из твоих специалистов, — обратился Янчак к капитану Сроке.

— Подожди немного. Сейчас там много дел с обеспечением безопасности аэродрома в случае взрыва на плотине и угрозы остальным оборонным объектам. Это всецело поглощает внимание моих людей.

— Да, но у меня тоже неотложное дело, — настаивал поручник.

Срока, не говоря больше ни слова, передал ему радиотелефон. Янчак соединился со штабом части и попросил, чтобы ему подготовили некий предмет величиной примерно в два кулака, обернутый искусственными листьями, похожими на папоротник или водоросли, и прикрепили к ним пластиковые стебли зеленого цвета.

— Что? Какой предмет? — удивился сержант, выслушав необычную просьбу поручника.

Янчак терпеливо разъяснил суть своей просьбы. Срока чрезвычайно внимательно прислушивался к разговору.

Потом с усмешкой добавил:

— Такой искусственный папоротник я видел над приборным щитком у водителя нашего автомобиля. Ужасная безвкусица!

Снова по радиотелефону послышался голос сержанта:

— Теперь я понял. Будет исполнено, товарищ поручник. — В голосе сержанта все еще чувствовалось удивление. На фоне происходивших тревожных событий подобная просьба показалась ему весьма странной.

— Не позже как через час все должно быть у меня, — настаивал Янчак.

Потом он обратился к капитану:

— Видимо, уже догадался, что я задумал?

— Хочешь вытянуть агента из укрытия?

Хенрык кивком подтвердил его догадку. Больше об этом они не говорили.

Из воды вынырнул один из аквалангистов. Офицеры, ожидавшие его на берегу, сорвались с места. Аквалангист снял маску, хватая широко открытым ртом свежий воздух.

— Товарищ капитан, — проговорил он с одышкой, еще наполовину находясь в воде, — прибыл по вашему приказанию!

— Обезвредили мину?

— Нет… Старший минер со своим помощником все еще возится с ней, а мне приказал возвращаться на берег… и ждать!

— Там, где двое, третий лишний, — пошутил капитан. — Так что там, под водой?

— Обнаружено взрывное устройство… Проще говоря, мина… Подобные бомбочки, замаскированные под водоросли, нам были знакомы еще два года назад. За это время специалисты из вражеского подрывного центра могли изобрести что-то новое, с более сложным механизмом… Однако непонятно, почему они все-таки решили использовать это давно устаревшее взрывное устройство? — размышлял вслух аквалангист.

— Интересно, что за этим кроется? — произнес в задумчивости капитан.

— Не успел это выяснить. Как видите, меня отослали в тыл, — с усмешкой ответил аквалангист.

Капитан подал ему руку, помогая выбраться из воды. Подводный сапер, оказавшись на берегу, с любопытством посмотрел на Клару. Расстегнул «молнию» и легким движением освободился от скафандра. И лишь только тогда все увидели, какой он еще молодой, этот сапер. Видимо, только-только окончил специальную школу.

Его более старший коллега на глубине полутора метров уже начал осторожно разгребать зеленые искусственные стебли и листья, в которых была искусно замаскирована взрывчатка. Один из стеблей мог оказаться взрывателем. Неосторожное прикосновение к нему повлечет за собой мощный взрыв с тяжелыми последствиями не только для сапера, но и для всех ожидавших наверху. Работать было неудобно. Его подбрасывали водовороты и подводные течения, ударявшие в стальные шлюзы плотины. Приходилось ежеминутно делать перерывы, борясь с водой, которая все больше отталкивала сапера от места разминирования.

Реактивный истребитель снова пронесся с оглушающим ревом на невероятно низкой высоте над лесом и озером.

За штурвалом самолета сидел Збышек Сосновский, который даже не знал в этот момент, что принимает участие в операции против агента Альфы.

Истребителя отделяло от верхушек деревьев такое маленькое расстояние, что капитан Срока, оглушенный ревом самолета, прокричал во весь голос:

— Набери высоту! Разобьешься!

 

8

Для выполнения этого рискованного задания, которое еще неизвестно как могло закончиться, полковник выбрал лучшего пилота авиаполка Збышека Сосновского. Командир предупредил его, что в районе плотины в непредвиденное время может произойти мощный взрыв, который отразится на стабильности истребителя во время полета на исключительно низкой высоте в этой зоне.

Збышека разбудил внезапный телефонный звонок. Через некоторое время за ним заехала машина. На предельной скорости она доставила его на аэродром, прямо к самолету, который уже выкатили из ангара. Это было для Збышека так неожиданно, что он забеспокоился, но, когда узнал, что летит без ракетного вооружения, облегченно вздохнул.

Неожиданностью для пилота было и то, что подполковник Тарчевский не по радиотелефону, а лично, при встрече, объяснил ему задание. Оно заключалось в том, чтобы имитировать вынужденную посадку.

Збышек не знал об аварии на трансформаторной подстанции, он одевался, не включая света. И только смутно слышал воющие сирены «скорой помощи».

— Завидую твоему крепкому сну, — улыбнувшись, проговорил подполковник Тарчевский.

Его бледное лицо, крайне усталый вид говорили, что в эту ночь он даже не вздремнул, обеспокоенный создавшейся ситуацией вокруг оборонных объектов.

Уточнили еще некоторые подробности полета, в том числе и порядок связи. Подполковник предупредил, что в определенный момент могут возникнуть помехи в работе бортовой радиоэлектронной аппаратуры, обеспечивавшей навигационную связь и информацию для соответствующих электронно-вычислительных машин части.

Думая о полученном задании, Збышек спросил подполковника Тарчевского:

— В случае взрыва может пострадать и молодежный лагерь, расположенный близ плотины?

— Если бы это было так, то командование давно бы распорядилось об эвакуации всех отдыхающих из опасной зоны, — успокаивающе ответил подполковник. — Кроме того, командование постоянно находится в контакте с северной группой войск, в обязанности которой входит и обеспечение безопасности гражданского населения в случае каких-либо непредвиденных событий.

Збышек поднялся в кабину истребителя. С легким шипеньем закрылся за ним прозрачный герметический щиток. Воротник комбинезона и гермошлем ограничивали поле обозрения. Но он был уверен, что подполковник Тарчевский ожидал его взлета в машине, на которой приехал на аэродром.

Пилот включил двигатель. Бортовые приборы и указатели пришли в рабочее состояние, подтверждавшее, что самолет готов к старту. По карте уточнил направление полета. Это на случай, если возникнут трудности с навигационной связью.

— Восемнадцатый, отзовись!

Это был голос Франека Сцещняка, которого привезли на аэродром, когда Збышек облачался в скафандр.

— Я — Восемнадцатый! Докладываю: к старту готов! Прошу разрешения на взлет.

— Вас понял. Ждите команды.

В воздушном пространстве вблизи государственной границы появился разведывательный военный самолет неизвестной принадлежности. Радиолокатор аэродрома засек его в тот момент, когда стартовали два самолета польских ВВС, осуществлявшие патрульные полеты вдоль границы. Подобные военные самолеты осуществляют полеты с полным боевым комплектом, готовые к отражению возможного нападения противника.

Стартовавшие истребители-перехватчики, взявшие курс на север, появились на экране бортового радиолокатора самолета Збышека.

Из штаба командования подъехал мотоциклист, который вручил подполковнику Тарчевскому пакет. Прочитав распоряжение командования, он дал знак, чтобы к самолету приставили лестницу.

Збышек отодвинул предохранительный щиток кабины и взял пакет, поданный ему подполковником.

Распоряжением командования предписывалось:

«Радиосвязью в полете не пользоваться. При необходимости вызовем тебя. Имитируй отсутствие радиосвязи. Услышав сигналы, начинающиеся с условного знака «Сто двадцать один», можешь выйти в эфир и отозваться на наши радиосигналы.

По выполнении задания надлежит совершить посадку на запасном аэродроме Б-2 и ждать дальнейших распоряжений. Во время полета необходимо трижды пролететь над озером на предельно низкой высоте, имитируя аварийное состояние самолета».

Збышек, прочитав распоряжение, обратил внимание на хорошо известную ему подпись командира авиаполка. Подал знак, что все понял. Таким же жестом ответил ему подполковник Тарчевский.

— Я — Восемнадцатый! К старту готов!

— Старт со второй взлетной полосы! — послышался голос диспетчера.

Самолет плавно тронулся с места. Через несколько секунд он задержался на указанной взлетной полосе. Двигатель работал нормально, все предстартовые обязанности пилота Збышек выполнил. Приборы были в рабочем состоянии. Он внимательно посмотрел на стрелки показателей.

— Я — Восемнадцатый! Прошу разрешения на взлет!

— Разрешаю!

Не отрывая глаз от приборов, Збышек с привычной легкостью стартовал. Совершив традиционный круг над аэродромом, взял курс в северном направлении. Через несколько минут под его самолетом показалась зелено-синяя морская гладь Балтики с разнообразными большими и малыми судами, окрашенными в белые и красные цвета.

Збышек плавно сделал разворот, снизил высоту и начал выполнение задания командования. Он наполовину выпустил шасси, полностью выпустив только одно колесо.

— Восемнадцатый! Не полностью выпустил шасси! — послышался в гермошлеме знакомый голос ведущего.

Збышек молчал. Соблюдал абсолютную тишину. Сделал круг над аэродромом.

— Восемнадцатый, отзовись!

Еще один круг над аэродромом. Збышек имитировал отсутствие радиосвязи на борту его самолета.

— Восемнадцатый! У тебя заклинило шасси. Переходи на аварийную систему связи!

Секретное задание, порученное Збышеку, не было известно в центре управления полетами, и в голосе дежурного офицера появилась беспокойная нотка.

Збышек слышал, как офицер, не разъединяясь с ним, докладывал о происшествии по другому микрофону командиру авиаполка.

Тот приказал перейти на запасной канал, а если и это не поможет, то предупредить пилота с помощью красной ракеты, когда самолет снова появится над аэродромом.

Збышек Сосновский помнил, что не должен без разрешения выходить в эфир, и упорно соблюдал тишину. Бортовые приборы на его самолете работали в заданном режиме. На максимально низкой высоте он пролетел над лесным массивом и вышел на озеро. Потом развернулся и направил самолет в сторону Балтики, чтобы сделать небольшой круг и снова совершить на минимальной высоте облет озера.

Пролет над озером реактивного истребителя на такой низкой высоте не мог не вызвать беспокойства у капитана Сроки, хотя в душе он был доволен мастерством пилота своего авиаполка. «Настоящий актер, умело выполняющий свою роль в разыгравшейся драме», — подумал капитан.

— Думаю, что Альфа сразу же после взрыва плотины приведет в действие свою радиоаппаратуру и подаст в эфир закодированные радиосигналы, которые попадут на электронно-лучевые экраны подводной лодки противника и будут при помощи бортового компьютера расшифрованы. Это позволят вражескому разведцентру не только удостовериться в успешном выполнении его агентом намеченной диверсии, но и в создавшейся аварийной ситуации перехватить радиосвязь полка с пилотами патрульных самолетов вдоль нашей границы, — предположил Янчак.

— Все это вполне возможно, — ответил Срока.

— А наша электроника будет в состоянии запеленговать сигналы радиопередатчика Альфы и установить его местонахождение? — не унимался поручник.

— Мы к этому готовы, — успокоил его капитан.

— А пилот еще много раз будет подобным образом рисковать?

— Зная правила игры, думаю, что нет.

Янчак с интересом посмотрел на капитана и спросил:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тебе тоже известны правила игры. При первом появлении нашего самолета над озером Альфа непременно должен был заметить, что летит он на недозволенно низкой высоте, с заблокированным в аварийном состоянии шасси. При втором появлении самолета агент уже будет уверен, что настало время действовать, чтобы помочь подводной лодке записать при помощи бортовой радиоэлектронной аппаратуры лихорадочные разговоры между нашим пилотом и аэродромом. И во время третьего появления самолета над озером Альфа непременно включит свой радиопередатчик, чтобы обо всем проинформировать своих шефов.

— А если этого не случится?

— Тогда у поручника Янчака будут развязаны руки. Ведь ты тоже что-то замышляешь?

— Да, ты прав. Хотя, честно говоря, я еще не уверен, что́ из этого получится.

Клара молча посмотрела на Хенрыка.

Радиотелефон молчал. Связь с авиабазой на время была прервана. Операция по обезвреживанию вражеского агента продолжалась.

Янчак ощущал свою беспомощность. Но он должен проявить терпение и выдержку. Агент действовал а обстановке, которую сам себе определял. Он неожиданно появлялся на какое-то время, наносил удар и скрывался.

В данный момент агент не имел ни верных сообщников, ни опоры среди окружавших его людей. Никто ему не предоставит надежного укрытия или помощи. Он мечется в одиночестве как затравленный зверь, в страхе перед неминуемой расплатой.

Пилот Збышек Сосновский готовился к третьему, последнему, заходу. Он понимал, что специалисты-электронщики во время его полета должны провести какую-то сложную операцию. Им известны современные виды радиотехнических устройств, которыми пользуется вражеская разведка, их новейшие достижения в радиоэлектронной технике, применяемой в области шпионажа.

Контрольные приборы показывали, что колесо шасси самолета опущено до нормы, скорость уменьшена.

Под крылом показался зеленый массив леса, окружавший Гняздово, дома городка и озеро, которое уже виднелось на горизонте.

Майер решил действовать. Он снял и отбросил в сторону предохранительный чехол с портативного радиопередатчика с электронно-телевизионным устройством, по внешнему виду напоминающего транзисторный радиоприемник. Агент посмотрел на регулировочные рычажки и шкалу настройки. Выбросил телескопическую антенну необычной формы.

Самолет, который дважды появлялся над озером, создавал впечатление, что находится в аварийном состоянии и вынужден будет приводниться. Но почему пилоту не отдано распоряжение вести самолет на аварийную посадку на аэродром какой-нибудь другой авиабазы? Видимо, повреждена радиосвязь или кончилось горючее?

«Если действительно на самолете выведена из строя радиосвязь, — размышлял Майер, — то это было бы неплохим случаем помочь подводной лодке записать на магнитофонную ленту радиоэлектронной аппаратуры особые способы связи авиачасти с пилотами, которые применяются в непредвиденной аварийной ситуации». Это было одним из заданий разведцентра агенту Альфе.

Майера бил внутренний озноб, хотя лучи солнца уже пробивались сквозь ветви деревьев. Пытаясь включить и настроить радиопередатчик, он не смог сразу управиться с регулировочными рычажками и ручкой настройки: пальцы одеревенели от холода. Лишь спустя несколько минут, проделав несколько комбинаций с регулировочными кнопками и сложными антеннами, ему удалось настроить радиопередатчик и звукозаписывающее устройство на соответствующие волны.

Агент послал в эфир закодированные сигналы. Теперь подводная лодка должна была направить свои сверхчувствительные антенны бортовых радиоэлектронных устройств на радиопередатчики авиачасти. В это время радиоэлектронная аппаратура подводной лодки зарегистрирует и сигналы Майера, которые информировали разведцентр о выполнении им своей миссии.

Послышался характерный гул реактивного самолета.

«Наверняка с третьего захода он будет приводняться, — подумал агент, — иначе не летел бы так низко».

Майер вооружился небольшими наушниками, чтобы лучше слышать сигналы и регулировать аппаратуру ручками настройки. На экране телевизионной приставки величиной со спичечную коробку появилась точка. Это был приближавшийся к озеру самолет. Агент напряженно следил за его полетом.

Збышек Сосновский вел свой «ястребок» с большой точностью, на заданной высоте и скорости. Через несколько секунд он окажется над озером. Это был последний маневр. Потом он возвратится на полевой аэродром невдалеке от Гняздова.

В этот момент он заметил, что стрелки некоторых приборов, осуществлявших радиоэлектронную связь с аэродромом, начали неестественно колебаться. Одновременно замигал сигнализатор, предупреждавший об обнаружении пеленгатора в зоне полета.

«На такой низкой высоте — и вдруг радиопеленг противника?» — подумал Збышек.

Уверенные движения и умение выполнять сложные маневры в воздухе, тем более на низких высотах, приобретаются пилотами в упорной учебе в процессе овладения специальностью военного летчика. И когда Збышек заметил красный сигнал прибора, размещенного около радиолокационного прицела, он автоматически воспроизвел боевой маневр самолета: прибавил скорость, сделал разворот, потянул на себя штурвал и вышел с поля потенциальной угрозы противника.

В считанные секунды истребитель набрал многокилометровую высоту. В этот раз прибор, зарегистрировавший неизвестный радиопеленг, предупреждающих сигналов не подавал.

«Значит, все в порядке? Вышел из зоны действия радиопеленгатора противника?» — подумал Збышек.

В гермошлеме не слышно было каких-либо распоряжений из центра управления полетами. Он выполнил заданные три полета над озером на предельно низкой высоте, имитируя аварийную ситуацию. В зоне полета обнаружен неизвестный радиопеленгатор.

А теперь — курс на запасной аэродром Б-2.

— Восемнадцатый, — послышался голос диспетчера контрольной вышки, — придерживайся третьей посадочной полосы.

Перед этим не последовало условного знака «Сто двадцать один», который позволял бы Збышеку отозваться на указание с авиабазы.

Те, кто следил на аэродроме за его полетом, увидели, что пилот выполнил их распоряжение в направился на указанную ему посадочную полосу.

Збышек точно посадил истребитель на запасной аэродром. Подвел самолет к замаскированному ангару. Выключил двигатель, отодвинул предохранительный щиток кабины и сиял гермошлем. Почувствовал теплый, ласкающий ветерок раннего утра. Над ним простиралось голубое, безоблачное небо. Лучи солнца уже прогревали воздух, напоенный утренней свежестью.

Из ангара выбежали механики, подставили лесенку к его самолету. Подкатил автомобиль, который подвез Збышека к палатке, раскинутой на поляне. Войдя в палатку, он сбросил с себя гермошлем, освободился от воротника и рукавиц. Выпил стакан фруктового сока. Огляделся вокруг, и ему показалось, что кто-то, в летном комбинезоне, готовый к немедленному старту, смотрел на него из полумрака палатки.

— Казик Магурский? Что ты здесь делаешь? — удивленно произнес Збышек.

— Какая неожиданная встреча! — ответил с усмешкой Казик.

— Оказывается, мы неразлучные друзья?

— Не удивляйся. Я должен был выполнять этот же самый полет в случае, если бы ты не стартовал по какой-либо причине. — Казик вытянул перед собой длинные ноги. Жестом пригласил Збышека присесть рядом на шезлонг. — Как полет, удался?

— Все в порядке. Задание выполнил.

В углу палатки раздался телефонный звонок. Дежурный офицер поднял трубку.

— Поручник Сосновский, к телефону!

Збышек узнал голос командира. Кратко доложил о выполнении задания.

— Прошу еще раз, более подробно, повторить доклад, — попросил полковник.

Пилот детально проинформировал об условиях полета, работе бортовых систем, приборов, радиоэлектронной аппаратуры и действии неизвестного радиопеленгатора в зоне полета.

— Отлично, — заключал полковник. — Возьмите какой-нибудь поршневой самолет, у них есть на аэродроме «Иволга» или АН, и немедленно прилетайте в штаб авиаполка. Заберите с собой поручника Магурского.

Дежурный офицер отдал распоряжение о подготовке самолета. Казик снял с себя летный костюм, и оба молодых пилота вышли из армейской палатки и направились к ожидавшему их самолету.

За штурвалом был их товарищ по службе. Офицеры приветствовали его рукопожатием.

Радиоэлектронная аппаратура вражеского агента начала действовать. Это было зарегистрировано соответствующими сверхчувствительными приборами одного из радиотехнических подразделений, обслуживавших район, прилегавший к Гняздову. Специалисты старались установить точное местонахождение вражеского агента и определить систему радиоэлектронной аппаратуры, которой он пользовался.

Командованию было доложено:

— Агент Альфа обнаружен.

— О результатах докладывайте ежечасно. Ожидаем более конкретных данных о его местонахождении, — ответил полковник.

— Вас поняли. Будем докладывать.

Командир соединился по радиотелефону с капитаном Срокой:

— Как дела у саперов?

— Продолжают работать.

— Вызовите патруль. Вскоре получим информацию о приблизительном местонахождении Альфы. Скорее всего — это место действия его радиоаппаратуры.

— Понятно. Но я предлагаю провести операцию на более широком уровне.

— А что конкретно вы предлагаете?

— Поручник Янчак разработал оригинальный план на случай, если Альфа будет ожидать подтверждения того, что его акция удалась, проще говоря, будет ждать взрыва на плотине.

— Передайте трубку поручнику Янчаку, — приказал полковник.

В нескольких словах Янчак объяснил командиру свой замысел.

— Согласен. Выполняйте, — после некоторой паузы сказал полковник.

Майер испытал чувство удовлетворения, когда истребитель выполнил именно тот маневр над озером, который якобы был запрограммирован радиоэлектронным устройством его аппаратуры. Значит, его радиопередатчик, начиненный сложной микроэлектроникой, действует исправно. Но послала ли авиачасть в эфир достаточное количество тревожных сигналов, чтобы можно было судить об удаче миссии Альфы? И были ли эти сигналы зарегистрированы бортовой радиоэлектронной системой подводной лодки?

Агент понимал, что с включением своего радиоэлектронного аппарата с телевизионной приставкой он сам становился объектом электронного наблюдения со стороны польских спецслужб.

Майер выбрал укромное место, поросшее кустарником, недалеко от берега озера, и укрыл там свою аппаратуру, полагая, что при необходимости так будет легче добраться к ней и использовать по назначению или же уничтожить в случае провала.

Он решил немного подождать, укрывшись недалеко от того места, где спрятал аппаратуру. Поднимавшееся над лесом солнце понемногу начинало пригревать. Однако мокрые рубашка и брюки вызывали неприятное чувство озноба.

Майер посмотрел на часы. Определил время своего выхода из укрытия, не дожидаясь взрыва на плотине. Но тогда как он объяснит разведцентру, почему не дождался, не проследил за взрывом, не изучил, при возможной неудаче, причин, по которым не сработала бы заложенная им мина? Тем более что он не был раскрыт польской контрразведкой. Еще обвинят его в излишней осторожности, а может быть, даже и в трусости.

Агент снова посмотрел на часы. Время тянулось медленно. Он с трудом подавлял в себе волнение и какое-то неуловимое беспокойство.

Старший патруля доложил капитану Сроке, что прибыл в назначенное место, имея при себе необходимое снаряжение: бинокли, надувные лодки, масксети.

Капитан не отрывал взгляда от плотины. Взрыв мог произойти в любое время.

Без единого всплеска из воды появилась голова аквалангиста. Он посмотрел на берег, выискивая наиболее подходящее место, куда можно выйти и положить закругленный, как будто заросший водорослями, предмет, который он бережно держал в руках.

Срока мгновенно сорвался с места. Все остальные, ожидавшие на берегу, в растерянности застыли.

— Ложись! — скомандовал Янчак, прижимая к земле капитана. Тот подчинился поручнику.

Маскировочная сетка была натянута так, что Альфа, даже в бинокль, не смог бы обнаружить их группу.

Аквалангист плавными движениями, как в замедленном кино, выбирался из воды на берег.

Капитан Срока, не выдержав, вскочил и помог саперу, который осторожно положил на землю небольшой предмет, похожий на клубок водорослей.

— Наконец-то удалось «поймать» эту штучку, — сказал сапер, снимая маску.

Его коллега подбежал и помог ему освободиться от снаряжения.

— Взрыватель обезврежен, мина не опасна, — добавил аквалангист.

Срока подозвал Янчака и по радиотелефону доложил командиру части:

— Саперы выполнили задание, мина обезврежена.

Янчак соединился по радиотелефону с сержантом, которому поручил вместе с саперами подготовить имитацию мины, идентичной с обезвреженной. Раздался позывной командира.

— Даю параметры месторасположения радиоаппаратуры Альфы…

Капитан записал переданные цифры.

— Вас понял. Приступаю к выполнению задания.

— Напоминаю, главное в операции — это агент, а не его аппаратура. Хотя и это не менее важно, — уточнил полковник. — Уличающих его свидетелей для очной ставки у нас достаточно.

— Вас понял. Предпримем все меры предосторожности, — заверил капитан Срока.

Янчак обратил внимание капитана:

— Альфа действительно пользуется сложной радиоэлектронной аппаратурой, но она известна нам по предыдущим действиям вражеских агентов. Мне необходимо не более получаса, чтобы испробовать мой план. Если же мне не удастся его осуществить, тогда начинайте свою операцию.

— Почему ты так заостряешь внимание на аппаратуре агента? — спросил Срока.

— В ней вмонтированы два сложных радиоэлектронных устройства. Одно он приводит в действие в случае провала, а другое — после выполнения задания. Оба, как вы догадываетесь, дают один и то же результат, уничтожающий улики. Мы не можем подвергать опасности туристов и случайно появившихся на берегу озера людей. Да и Альфа нам нужен живым.

— Хорошо, — согласился капитан, — даю тебе полчаса для осуществления твоего плана.

Видимо, этими соображениями руководствовался и командир, не поднимая по тревоге спецподразделение для прочесывания леса вокруг озера.

Машина с гражданским номерным знаком остановилась в лесу. Кто-то направился к ней с удочкой и рюкзаком за плечами. Это был сержант с аэродрома. Из рюкзака он достал искусно изготовленную копию мины.

Поручник Янчак, принимая искусственную мину от сержанта, поблагодарил за точное выполнение задания.

— Прошу доставить этот пакет на авиабазу специалистам-подрывникам, — приказал капитан одному из саперов, показывая на обезвреженную мину. — А ты, — обратился он к другому, — поможешь поручнику. Надевай свой костюм аквалангиста. Ну а мы, сержант, направимся на встречу с Альфой. Предупреждаю, что агент вооружен.

Сержант, одетый в штатское, и капитан — в мундире, который никого не мог здесь удивить, ибо около авиабазы можно было увидеть немало военных, тронулись в путь. Они захватили с собой радиотелефон и оружие.

Машина с сапером и обезвреженной миной медленно тронулась по лесной дороге, объезжая поваленные деревья. Янчак объяснил аквалангисту его задание.

— А я? — спросила Клара.

— Пойдем вместе на плотину. Будешь изображать публику, без которой Альфа не поверит в мое представление.

— Что ты намерен делать?

— Порисоваться перед тобой, — с усмешкой ответил Янчак.

Девушка с удивлением посмотрела на него. Между тем аквалангист с искусственной миной исчез под водой. А Хенрык и Клара зашагали по лесной тропе, ведущей к плотине.

На озере появилась парусная лодка, а на резиновом понтоне кто-то уже ловил рыбу. Значит, тревога отменена? Так должно казаться и Альфе, который связывал ее с аварией самолета, намеревавшегося приводниться на озере.

Самолета, пролетевшего над озером с поврежденными шасси, уже не было слышно. С аэродрома стартовали истребители. Словом, все как обычно. С пристани доносились голоса отдыхающих, кто-то проехал на мотоцикле по верху плотины. В молодежном лагере слышались музыка и пение.

Хенрык и Клара стояли около перил плотины и, наклонившись, смотрели вниз, на бурлившую около шлюзов воду. Хенрык разделся, делая вид, что собирается купаться.

— Не делай этого… — не слишком громко сказала Клара, а когда он не ответил, добавила: — Прошу тебя, Хенрык…

Однако Янчак, делая вид, что ему все трын-трава, приготовился к прыжку в водную глубь, игнорируя указатель, запрещавший делать это.

Хенрык понимал, что сейчас рискует. Но его товарищи по службе, задействованные в операции «Альфа», разве меньше рисковали? Подводные саперы, капитан Срока, сержант или солдаты патрульной службы, идущие в этот момент на встречу с вооруженным вражеским агентом, подвергались не меньшей опасности. А милиционер, в которого стрелял агент?

Хенрык встал на перила многометровой плотины и выпрямился во весь рост, чтобы его заметил Альфа.

И действительно, Майер, продолжая наблюдать за всем, что делалось вокруг, заметил мужчину, решившего проявить храбрость перед рядом стоявшей девушкой.

«Мальчишеская забава», — подумал он.

Между тем мужчина с силой оттолкнулся от барьера и стремительно исчез под водой.

Некоторое время смельчак не показывался на поверхности. «Еще не легче! — со злостью подумал Майер. — Если этот тип не выплывет, девка поднимет шум, встревожится спасательная служба, начнут искать у плотины… А там случайно могут наткнуться на взрывчатку и поднять тревогу..» Агент не на шутку забеспокоился.

Наконец тот, кто совершил такой смелый прыжок с перил, вынырнул. Он уверенно разгребал сильными руками воду. Однако на помощь «утопающему» уже спешила лодка с пристани молодежного лагеря.

Хенрык, заметив подплывавшую к нему лодку с двумя молодыми парнями, глубоко нырнул, чтобы как-то оторваться от непрошеных спасателей. Вынырнул вдали от лодки. Однако один из парней налег на весла, чтобы настигнуть «утопающего», а другой что-то кричал и грозил ему кулаком.

«Идиотская забава», — оценил Майер, наблюдая необычную сцену на озере невдалеке от плотины. Посмотрел на часы. Если мина не взорвется в то время, на которое он поставил часовой механизм, то он должен переждать еще один час, тогда наверняка произойдет взрыв, вызванный последующим передвижением стрелок часов.

И этот час ожидания был границей, которую еще раньше определил себе Альфа. Наконец ему стало теплее. С надеждой он ждал следующего, решающего для него часа.

И вдруг Майера охватило беспокойство. Он увидел невдалеке двух неожиданно появившихся мужчин. Один — в армейском мундире, другой — в штатском, с удочкой в руках. Они подыскивали себе удобное место для рыбалки.

Рыболовы не спеша шагали по прибрежной тропинке, о чем-то разговаривали, размахивали руками, не глядя особо по сторонам. Они подошли к месту, где агент укрыл свою радиоаппаратуру, но прошли милю, ничего не заметив, и углубились в лес. Майер с облегчением вздохнул.

Убедившись, что их никто не преследует, капитан Срока включил радиотелефон. Послышался голос командира части.

Капитан доложил:

— Альфа пока не обнаружен. Его аппаратура укрыта в том месте, где и предполагалось.

— Зато Янчак начал свое цирковое представление. Рассчитываю на него, — ответил полковник.

— Тогда мы продолжим наблюдение в зоне, где Альфа укрыл аппаратуру. Может быть, агент вернется к ней.

— С вами еще кто-нибудь есть?

— Да, сержант с аэродрома.

— Тогда действуйте, только осторожно, — заключил полковник.

Капитан вместе с сержантом возвратились к озеру. Уселись в удобном месте на берегу и раскинули удочки, демонстрируя полную поглощенность рыбной ловлей. Одновременно они не спускали глаз с плотины, присматриваясь к тому, что там делалось. Не упускали из поля зрения и место, где была укрыта радиоаппаратура Альфы.

Хенрык Янчак далеко оторвался от спасательной лодки и тех парней из молодежного лагеря, которые хотели вытащить его из озера. Он быстро доплыл до берега, вышел, отряхиваясь от воды. Подводное течение снесло его в сторону железобетонной стенки шлюза. К счастью, вблизи дежурил аквалангист, который был готов оказать ему помощь.

Хенрык вернулся на плотину. Те два парня с лодки кричали, чтобы он не смел делать глупости. Они предупредили, что сами появятся на плотине и отобьют у него желание прыгать в воду в недозволенном месте. Янчак в ответ дружески помахал им рукой.

Не было надобности раздражать этих милых ребят — он должен совершить еще один прыжок, несмотря на строгий запрет. Янчак непринужденно уселся на барьере, около которого стояла Клара.

— Пойди на пристань молодежного лагеря и попроси у них на время лодку. У тебя есть плавательный абонемент? — обратился поручник к девушке.

— Думаю, достаточно будет милицейского удостоверения личности.

— И задержи тех двух парней на спасательной лодке, которые любой ценой решили спасти мне жизнь.

Но этого уже не требовалось, ибо какая-то неведомая подводная сила тянула эту спасательную лодку к берегу. Оказалось, что это был аквалангист, который понял, что парни мешают Янчаку в его хитро задуманной операции.

Клара, спустившись с плотины, подошла к ним.

Парни с удовольствием отдали ей лодку и весла, отошли от берега на несколько шагов и уселись на пригорке, как будто в ожидании следующего захватывающего прыжка Янчака.

И Хенрык совершил второй прыжок.

Майер не обратил на это особого внимания. В этот момент он старался быстрее укрыться в ближайших кустах и высокой траве, которой порос берег озера. Ему не хотелось лишний раз показываться на глаза людям.

Хенрык принял под водой от аквалангиста искусственную мину. Держа ее в руках, с усилием выплыл на поверхность. В этот раз с ним могла случиться неприятность, если бы не помощь аквалангиста, ожидавшего его под водой. Водоворот зажал поручника с такой силой, что почти сковал ему руки и ноги, лишая возможности выбраться на поверхность.

Клара с сочувствием смотрела на побледневшее лицо Хенрыка. Вместе с тем девушка была рада, что он остался жив и что больше не будет рискованных прыжков в воду, хотя приближавшаяся встреча с вооруженным вражеским агентом тоже может быть небезопасной.

Она подплыла на лодке так, чтобы Хенрык мог схватиться за ее борт. Поручник с усилием влез в лодку со стороны кормы, стараясь не обронить в воду искусственную мину.

Он поднял ее так высоко, чтобы ее могла увидеть не только Клара, но и Альфа, если б наблюдал за ними в бинокль.

— Спасибо, Клара, за помощь, — поблагодарил Янчак. — А теперь я должен оставить тебя на пристани, а сам отплыть на лодке на встречу с Альфой.

— Один? Это вызовет у него подозрение. Совсем другое дело, если ты будешь с девушкой. Каждому известно, что влюбленная парочка ищет тихое, укромное местечко. И неважно, что один из них обнаружил глубоко под водой у шлюза какой-то необычный предмет, обросший водорослями.

— Агент может стрелять для того, чтобы мы с перепугу выбросили в воду этот предмет, похожий на его взрывчатку. Он заинтересован в исчезновении вещественного доказательства его преступления, — предупредил Хенрык.

— Но не осмелится же он убить молодого парня, который ищет с девушкой уединенный уголок, — не то в шутку, не то всерьез ответила Клара.

— Сейчас не время шутить и гадать, мы имеем дело с коварным противником, готовым на любое преступление. Поэтому, Клара, греби поскорее к берегу. Считай, что это приказ, — сухо проговорил Янчак.

— Я только исполняю те обязанности, которые возложил на меня майор Сливка в данной операции, — с обидой ответила девушка.

Хенрык на миг умолк. Потом, опомнившись, выдавил из себя:

— Я хотел как лучше. Не могу подвергать тебя опасности… Почему не могу? Я скажу тебе об этом в другой раз.

Выплыли на середину озера. Хенрык еще раз со всех сторон осмотрел добытую из-под воды искусственную мину и удивился мастерству тех, кто ее делал. «Теперь Альфа непременно должен ее заметить и принять за свою взрывчатку, подложенную под шлюзы, — подумал Янчак. — Но что он решит? Возможно, захочет заполучить ее обратно? В таком случае, он может напасть, применить оружие… Но что это ему даст? Избавится от улики? Но тогда не будет взорвана плотина, и что он скажет в оправдание своим шефам ил разведцентра? Вероятнее всего, агент попытается каким-то путем отобрать мину и еще раз попробовать подложить ее под шлюзы», — решил про себя Янчак.

Майера бесило, что все неприятности неожиданно сосредоточились в одном узле, что могло уничтожить все его старания. И как это ни нелепо, но сделано все это руками какого-то идиота, который случайно обнаружил под водой и вытащил на поверхность заложенную им мину только для того, чтобы похвастаться храбростью перед своей молодой гусыней.

«К счастью, — подумал Майер, — этот гусь лапчатый не знает, что в действительности нашел под водой и что сейчас везет в лодке. Может быть, свою погибель?»

Агент посмотрел на часы. Время прошло. Взрыва не последовало. Видимо, не сработал в определенное время часовой механизм. «Тогда следовало бы, — продолжал размышлять Майер, — отобрать мину у этого парня, который сейчас плывет с девушкой в лодке, и спрятать ее в том месте, где укрыта радиоаппаратура».

В случае, если это место обнаружит служба безопасности, то ему, Майеру, или, точнее, Альфе, было бы легче объяснить своим шефам причины провала подрывной акции. Пусть там в разведцентре думают, что мина не взорвалась по каким-то техническим причинам, не зависящим от агента. Нет ничего проще, как проследить за тем, в каком укромном местечке пристанет лодка с влюбленной парой, и потом внезапно напасть на них и завладеть взрывчаткой. Потом попробовать привести в действие часовой механизм, если действительно он был причиной неполадки со взрывателем мины. И если все окажется в исправности, то не следовало бы снова попытаться подложить мину под шлюзы плотины?

Лодка, управляемая Хенрыком, плыла в сторону небольшого залива.

— Ты полагаешь, Альфа уже здесь? — спросила Клара.

— Во всяком случае, он будет нас искать.

Хенрык и Клара сделали вид, что загорают. Сами же в напряжении ждали, что предпримет агент. Однако в этом месте ими никто не заинтересовался. Они решили проплыть немного подальше в направлении берега.

Майер внимательно следил из укрытия за лодкой с парой влюбленных. «Как перебраться на тот берег и напасть на них?» — задался он вопросом.

Недалеко от берега агент заметил резиновую надувную лодку, в которой сидел одинокий рыболов. Лицо его закрывала широкополая соломенная шляпа. По удлиненным шортам и фланелевой рубашке в клетку можно было предположить, что это был турист уже в возрасте, спокойно дремавший над водой с немудреной рыболовной снастью.

Майер вошел по колено в воду и крикнул, обращаясь к рыболову:

— Прошу пана!

Человек с удочкой не торопясь повернулся в сторону незнакомца.

Майер шестами показал, чтобы тот подплыл к берегу.

— Я из милиции, — припугнул он.

— А в чем дело?

— Видел пан того, кто прыгал с плотины?

Рыболов неуверенно кивнул.

— Мне необходима ваша лодка на полчаса. Я должен задержать того нарушителя. Пан будет свидетелем, когда его будут допрашивать.

Рыболов все еще колебался, ибо странный вид Майера не внушал ему особого доверия. Однако, чтобы получше разглядеть незнакомца, он приблизился к берегу.

Майер схватил лодку и подтянул ее к себе.

— Прошу пана не беспокоиться, я быстро. Только никуда не уходите с этого места, ждите меня здесь! — строго распорядился он, почти выталкивая рыболова из его лодки.

Энергично работая веслом, агент направил лодку к противоположному берегу, наблюдая за посудиной Янчака и Клары. Он решил внезапно напасть на парочку, отобрать взрывчатку, проверить взрыватель и снова поставить часовой механизм на определенное время. Затем попытаться незаметно подложить мину в каком-нибудь месте под плотиной. А если не произойдет взрыва, то объяснить это своим шефам из разведцентра плохим качеством взрывного материала, который так долго лежал в тайнике на квартире Гузевича. «Во всяком случае, — продолжал размышлять Майер, — в разведцентре должны будут признать, что я выполнил свою миссию».

— Кто-то плывет в нашу сторону на надувной лодке, — сказала Клара Хенрыку.

— Кто же это такой? Неужели пожаловал сам Альфа?

— На понтоне мужчина. Как видно, он спешит к нам.

— Ложись на дно лодки, а я начну грести. Посмотрим, что будет делать этот тип.

— Думаю, это вызовет у него подозрение. А ты без оружия, — забеспокоилась девушка.

— Если бы даже я и имел оружие, то не успел бы им воспользоваться, — спокойно ответил Хенрык.

— Тогда ложись рядом и делай вид, что загораешь. Не будет же он стрелять просто так, без всякой причины.

В нескольких местах озера были небольшие заливы, поросшие тростником и камышами.

«А может, встретиться с Альфой на открытом месте? — подумал Янчак. — Тогда капитан Срока лучше сориентируется и быстрее поспешит на помощь… Но, заметив офицера, Альфа непременно попытается убить меня и Клару, воспользовавшись гулом пролетающих истребителей, которые заглушат выстрелы. Лучше всего дать возможность агенту завладеть «миной» без применения оружия», — размышлял Янчак.

— Алло, панове! Я к вам обращаюсь, молодые люди, — раздался с рыбацкой надувной лодки голос незнакомого мужчины.

Хенрык не реагировал. Клара, вся в напряжении, продолжала грести, не обращая внимания на незнакомца, лодка которого все ближе подплывала к ним.

— Пан спортсмен, я из милиции, остановитесь, — снова послышался голос незнакомого мужчины.

Клара перестала грести. Янчак повернул голову в сторону Майера и проговорил:

— А что, уже нельзя и поплавать на лодке с девушкой?

— Прошу без глупых шуток. Свидетели видели, как пан прыгал с плотины в недозволенном месте. Поворачивайте к берегу, а там поговорим.

Берег, поросший камышами, уже близко. «Как бы капитан Срока не потерял нас из виду», — подумал Хенрык. Если б располагать радиотелефоном, можно было бы его предупредить. Он взял у Клары весла и сделал несколько гребков.

— Нет, не туда. — Альфа указал ему другое направление. — Туда…

Хенрык заметил, как Майер пытливым взглядом шарил по лодке, ища свою взрывчатку. Янчак прикрыл «мину» на дне лодки свитером Клары так, чтобы только край ее был виден постороннему глазу.

Поручник и Клара подплыли к берегу первыми. Янчак легко выскочил из лодки и намеревался помочь незнакомцу вылезти из надувной лодки на берег.

— Заберите это с собой. — Майер указал на «мину», которую Клара при высадке запихнула еще дальше на корму лодки.

Хенрык сделал вид, что выполняет указание Майера, подошел к лодке и взял весло.

— Положи весло на место и возьми то, что лежит в лодке. — В руке Майера неожиданно появился вальтер.

Хенрык влез в лодку, взял в руки «мину» и повернулся к агенту.

— Спрячь свой пистолет. Я служил в саперных войсках и могу этой «игрушкой» в один миг отправить тебя на тот свет. — Янчак сделал вид, что готов взорвать «мину».

На лице Майера появился страх.

— Не трогай ату штуку! — воскликнул он.

«Теперь необходимо выиграть немного времени, — подумал Янчак. — Капитан Срока наверняка уже заметил наше исчезновение в обществе незнакомого человека на надувной лодке».

Янчак, увидев, что агент снял пистолет с предохранителя, молниеносно бросил «мину» в Майера, который, заметив летящую в него «взрывчатку», со страху потерял равновесие на неустойчивой надувной лодке и свалился в воду.

Хенрык подскочил к агенту, надеясь разоружить его. Однако Майер быстро пришел в себя и нанес рукояткой пистолета удар, который пришелся Хенрыку по плечу. К счастью, удар был не сильный, хотя Янчак не удержался на ногах и упал.

Майер не рискнул вступить в схватку с молодым и крепким парнем. Он быстро выскочил из воды на берег и побежал в лес. По дороге наткнулся на какого-то мужчину, ехавшего на велосипеде. Свалив его и мгновенно завладев велосипедом, он, изо всех сил нажимая на педали, покатил дальше в лес. Янчак бросился за ним в погоню.

— Стой! Бросай оружие! — раздалось несколько грозных команд.

Это были солдаты из патруля, на которых неожиданно наткнулся в лесу Майер.

Агент, увидев солдат, мгновенно свернул на тропинку, ведущую в чащу леса. Хенрык бросился за ним.

Солдаты блокировали часть леса, где скрылись Майер и Янчак.

Агент, бросив велосипед, побежал в сторону озера. Увидев Янчака, он выхватил пистолет и, не целясь, нажал на спусковой крючок. Однако выстрела не последовало. Пистолет дал осечку.

Янчак бросился наперерез агенту. Одним прыжком он спрятался за дерево и, когда Майер пробегал мимо, нанес ему сильный удар по голове.

Агент упал. Но, лежа, сумел ногой ударить Янчака так, что тот скорчился и тоже упал на землю.

Майер же что есть сил побежал к берегу.

Клара, увидев бегущего к лодке агента, на всякий случай вооружилась веслом, чтобы отразить его нападение.

На лесной тропинке появился солдат из патруля. Он увидел Янчака, который уже пришел в себя и готов был к дальнейшему преследованию агента. Вместе с солдатом он побежал к берегу озера, где оставалась Клара с лодкой. Поручник опасался, что агент может напасть на девушку, чтобы завладеть лодкой.

Майер на глазах у Клары неожиданно сделал поворот на сто восемьдесят градусов и побежал в сторону прибрежных зарослей. Он пытался любой ценой добраться до своей радиоаппаратуры, привести в действие радиопередатчик, который автоматически передаст в разведцентр сигнал о его провале.

В надежде, что ему удастся как-то выбраться из западни, Майер, торопясь, продирался сквозь подмокший мелкий кустарник, перепрыгивал через неглубокие канавы, сокращая себе путь, и показывал незаурядную ловкость и быстроту.

Хенрык и солдат подбежали к Кларе.

— Все в порядке? Ты его видела? — торопливо спросил поручник девушку.

Вместо ответа Клара указала направление, в котором убежал Майер. Все бросились в погоню.

Недалеко от места, где укрыл свою радиоаппаратуру, Альфа заметил двух мужчин, выходивших из леса. Это были уже знакомые ему рыболовы. Ускорив шаг, они пытались пересечь ему дорогу.

Майер насторожился, вставил новую обойму в пистолет и нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел.

Звук выстрела отозвался эхом над озером. Капитан Срока и сержант прижались к земле, пули просвистели над их головами.

Сержант вскинул оружие, готовый одной автоматной очередью прошить преступника.

— Не стрелять! — приказал капитан.

Он понял, что Альфа побежал к тому месту, где спрятал свою радиоаппаратуру. Агента необходимо взять с поличным, даже, может быть, в момент, когда он будет передавать свою последнюю информацию в разведцентр.

— Стой! Сопротивление бесполезно! — прокричал бежавший за агентом поручник Янчак.

Майер не реагировал, хотя уже понял, что окончательно раскрыт. «Как они могли выследить меня? Неужели с самого моего приезда в Польшу?» — мелькнула у него мысль.

Он уже был почти у цели.

— Капитан! Стреляйте! Не допускайте его к радиоаппаратуре! — крикнул охрипшим голосом Янчак, чувствуя, что сейчас может произойти непредвиденное.

Майер на крик ответил выстрелом, который хотя и не достиг цели, но заставил Янчака и солдата припасть к земле. Солдат вскинул автомат, намереваясь дать очередь по агенту.

— Стреляй по ногам! Он нужен нам живым! — приказал Янчак.

Солдат дал короткую очередь из автомата. Майер припал на колено и скрылся в кустах, яростно отстреливаясь. Одна из пуль попала в каску солдата.

— Не трогай аппаратуру! Погибнешь! — изо всех сил кричал Янчак.

— Будьте вы прокляты!.. — ответил со злостью Майер.

Но какая-то неведомая сила удерживала его от того, чтобы нажать на красную кнопку аппарата, известную в разведцентре под наименованием «спасение души». И вдруг он вспомнил намек, высказанный однажды одним из его коллег, что еще никто из агентов не возвращался живым, подав сигнал о своем провале.

— Сдавайся! Спасешь себе жизнь! — прокричал капитан.

Долговременная муштра в духе беспрекословного выполнения указаний своих шефов и боязнь за будущее были сильнее всего другого. А приказ есть приказ! Он еще верил в сигнал своего спасения. Альфа машинально нажал на красную кнопку.

Хенрык увидел вырвавшееся пламя в месте укрытия агента и его аппаратуры. Он плашмя бросился на траву. Взрывная волна выбросила в воздух фонтан песка, земли, корней деревьев и обломков камней. Все это посыпалось на головы Янчака и солдата. А когда они поднялись, то увидели, что на том месте, где только что находился Альфа, зияла воронка, а вокруг были разбросаны окровавленные куски разорванного мощным взрывом тела агента и обломки его радиоаппаратуры.

Подбежавшие капитан Срока и сержант остановились как вкопанные. На опушке леса показались какие-то туристы, спешащие на звук взрыва.

Капитан Срока, заметив их, приказал солдату из патруля очистить район от посторонних лиц.

По радиотелефону он доложил о случившемся командованию. Одновременно попросил прислать на место происшествия следователя из прокуратуры и специалистов-подрывников.

Появилась Клара, измученная переживаниями за Хенрыка. Она вынуждена была показать солдату, который не хотел пропускать ее к месту происшествия, милицейское удостоверение личности.

Девушка была поражена увиденным.

— Ты не ранен? — тихим голосом спросила она Хенрыка. — Что нам дальше делать?

Янчак обнял девушку за плечи и отошел с ней в сторону, чтобы она больше не видела этого ужасного зрелища.

— К сожалению, никаких очных ставок для полного разоблачения агента уже не потребуется, — промолвил поручник.

Часом позже в кабинете командира полка капитан Срока попытался рассеять мрачное настроение. Он обратился к подполковнику Тарчевскому:

— Как сделать, чтобы поручник Янчак и его помощница еще немного погостили у нас в полку?

— Очень просто, — поддержал его шутливый тон Хенрык, — поставьте один из истребителей перед зданием воеводского управления милиции. Все сотрудники бросятся его осматривать, и тогда никто не заметит нашего отсутствия на службе.

По телефону и радио поступала информация от следственных органов, которые скрупулезно, шаг за шагом, расследовали преступные действия агента Альфы, засланного вражеским разведцентром в Польшу.

— Хотел бы доложить майору Сливке о выполнении задания, — обратился поручник Янчак к командиру полка.

— Обязательно доложите, поручник. Майор Сливка вскоре прибудет к нам в полк. Будет время поговорить обо всем, даже о вас, поручник Янчак, и о Кларе. Вы с честью выполнили задание командования, — ответил полковник. Потом, обращаясь к дежурному офицеру, добавил: — Прошу подготовить номер в отеле для наших гостей.

Вскоре на полковом аэродроме совершил посадку самолет, которым прилетел майор Сливка. Выйдя из самолета, он приветствовал встречавших крепким рукопожатием.

Стоял теплый, солнечный день. В сине-голубом, безоблачном небе появились ярко-оранжевые полосы. С базового аэродрома стартовало очередное звено реактивных истребителей ПВО, бдительно охранявших рубежи родины.

Перевод В. А. Головчанского

 

#img_5.jpeg

 

СБЕЖАЛ ОТ МЕНЯ…

Морозной зимой 1945/46 года, в эту первую послевоенную зиму, я вместе со специально выделенной оперативной группой в течение нескольких месяцев преследовал действовавшую в то время в районе Легница, Валбжых, Еленя Гура банду недобитой гитлеровской подпольной организации «Вервольф».

Сведения о «вильколаках» были весьма скудными. Мы не знали в ту пору, что это была организованная и подготовленная еще в 1944 году генералом Геленом, бывшим в то время начальником Восточного отдела разведки вермахта, специальная диверсионная организация, которая после вступления Советской Армии и народного Войска Польского на территорию освобожденных западных земель должна была развернуть деятельность согласно указаниям своих руководителей, в том числе самого рейхсфюрера СС Гиммлера.

Преследуемые нами члены организации «Вервольф» совершали акции саботажа на железных дорогах, поджигали склады, убивали политических деятелей, что вызывало на возвращенных западных польских землях настроение неуверенности в завтрашнем дне. Мы знали, что преследуемой нами бандой руководит человек с военным образованием. Он умело контактирует со своими людьми, стараясь при минимальных потерях наносить нам максимальный ущерб. Мы со своей стороны тоже не дремали. Неоднократно нам удавалось напасть на след банды. В районе Каменной Горы мы обнаружили запасы оружия, которое должно было быть использовано на случай ожидаемого тогда начала новой войны.

Постоянные столкновения, и прежде всего наш союзник — мороз, помогали нам уменьшать состав организации «вильколаков». Прибытие польских репатриантов в эти районы ограничивало свободу действий банды. Кроме того, у нас был опыт партизанских боев, что помогало нам неоднократно разгадывать маневр бандитов…

В конце февраля — начале марта 1946 года от банды осталось только три человека вместе с главарем. Однажды морозной ночью мы окружили эту тройку в шалаше возле Шклярской Порэмбы. Застигнутые врасплох во время сна, уставшие, продрогшие, они не сопротивлялись. У главаря банды были отморожены руки и ноги. Допрашивал его я. Это был брюнет среднего роста, лет тридцати, со шрамом на левой щеке.

Сначала он отказывался отвечать, однако после очной ставки с остальными членами банды постепенно начал «открываться». Старался представить себя совершенно аполитичным человеком, который ошибся в своих руководителях. Проклинал Гитлера, фашистскую партию и все, что было с этим связано. Просил помилования, много обещал, рассказывал о себе, называл себя Курт Штох (специально подчеркнул: Штох, а не Стох), говорил, что родился в Познанском воеводстве и через несколько лет после окончания первой мировой войны выехал вместе с родителями в Германию, в 1937 году согласился работать в немецких разведорганах и карьеру свою начал в «салоне Китты».

Этот салон, организованный СД, находился в одном из районов Берлина и был просто-напросто первоклассным домом свиданий, который посещали иностранцы, дипломаты, занимаясь там вместе с любовью и разведывательной деятельностью. Красивые женщины разных национальностей выполняли роль танцовщиц, светских дам и услаждали ищущих развлечений дипломатов. В салоне имелась подслушивающая аппаратура, обслуживаемая специально подобранными людьми. Одним из них был мой пленник. В одиночных номерах были скрытые аппараты для фотографировании наиболее пикантных сцен.

Это давало предусмотрительным хозяевам «салона» неоценимые средства морального воздействия, использования всего этого в «служебных» и «частных» целях, обеспечивающих получение необходимой информации и денежных средств.

Традиции «салона Китты», как мне объяснил Штох, тянутся с конца прошлого века. Тогда организатором немецкой разведки Стибэром был создан похожий салон под названием «Зеленый дом». Там также работал тщательно подобранный женский персонал. Среди них главными были «специалистки по половым извращениям». Они исполняли как бы роль «наркотиков». Мужчины, вовлекаемые Стибэром в разведработу, направлялись как раз к этим «специалисткам», которые сумели так связать их собой, что они не могли уже обойтись без них, как морфинисты или кокаинисты не могут обойтись без своего «снега» или укола.

Во время войны Штоха подготавливали особенно тщательно, с учетом всей специфики действий на территории СССР. Быстрое продвижение Советской Армии в 1944 году прервало его связь с разведывательным управлением, поскольку его радиостанция имела чересчур малый радиус действия. Он вынужден был самостоятельно, в одиночку, пробиваться на Запад. Во время налета советских самолетов был ранен осколком бомбы, что приковало его к постели. Убежище он нашел на территории Вроцлавского воеводства в квартире родственников, которые укрыли его и продержали у себя несколько месяцев…

Я впервые в жизни столкнулся с офицером разведки, поэтому старался узнать как можно больше подробностей, связанных с его работой. Проводил с ним длительные беседы, в ходе которых он мне рассказывал о своих методах, системе связи, обрисовывал приметы известных ему людей из гитлеровской разведки, их слабые стороны и наклонности.

Некоторые мои товарищи смеялись надо мной и говорили: «Зачем тебе все это? Немцы разбиты и никогда уже не поднимут головы. Никто и никогда на допустит возврата немецкого милитаризма».

Это было еще до начала первых выступлений западных политиков, начавших «холодную войну». Такая постановка вопроса как будто была правильной. Моя любознательность, однако (возможно, это была не только любознательность), победила, и, не обращая внимания на все логические доводы и насмешки друзей, не считаясь с большой нагрузкой, связанной с текущей работой, я вытягивал из Штоха все, что было возможно. И уже много лет спустя жалел, что мало тогда у него выведал. Со временем те же самые люди опять начали действовать, и собранные тогда материалы пригодились не только мне, но и многим моим друзьям.

Копии допросов и свои замечания отослал своему начальству.

Я не ожидал никакого вмешательства вышестоящей инстанции в это дело, потому что, как мне казалось, следствие велось правильно. Однако вскоре получил шифровку следующего содержания:

Арестованного Курта Штоха немедленно доставить в Центр.

Приказ есть приказ — я должен был его выполнять. Решил лично сопровождать арестованного. Для конвоя мне выделили двух солдат. Советовали, как сейчас помню, ехать машиной, однако я отказался: на дорогах была гололедица. Итак, поехали поездом в специально оборудованном купе.

Поезда тогда были переполнены, в купе темно, стекла выбиты, а окна заколочены фанерой. Поезд шел невыносимо медленно. Когда проехали Валбжых, Штох попросил солдат отвести его в туалет. Конвоирующие с трудом протолкнулись через кишащий людьми коридор, я остался в купе. Спустя несколько минут услышал какой-то шум. Предчувствуя беду, выглянул в коридор. На что же мог решиться человек с отмороженными руками и ногами, всем своим видом показывавший, что от жизни уже больше ничего не ждет? С тех пор прошло много лет, однако отчетливо помню, как замерло у меня сердце. «Задержать поезд! — послышался отчаянный голос конвоира, а затем: — Где тормоз?»

Поезд, набирая скорость, шел с горы, и я чувствовал, как мы с каждой секундой удаляемся от беглеца. Расталкивая недовольных пассажиров, пробрался в темноте в конец вагона, пытаясь рукой нащупать тормоз. Не нашел. Вытащил пистолет, локтем выбил фанеру и, к удивлению пассажиров, начал стрелять через окно вверх. Поезд наконец притормозил и остановился. Я не слушал конвоиров, показывающих на выбитое окно туалета. Одна мысль владела мной: во что бы то ни стало задержать беглеца! Начались поиски. Мы блуждали по снегу всю ночь вместе с поднятой по тревоге группой местной милиции, пытаясь напасть на след. Ничего из этого не вышло. Штох пропал, как в воду канул. Долго после этого случая я не мог успокоиться.

«Каждый делает ошибки, — успокаивали тогда меня, — особенно когда нет опыта работы в контрразведке».

Прошли годы. Много было других дел, каждое из которых могло послужить основой для сценария детективного фильма. Встречался со многими людьми, накапливал знания о сложной натуре «homo», который не всегда «sapiens». Но, несмотря на эту бушующую вокруг меня жизнь, я никогда не забывал о Штохе.

После его бегства собрал все документы, относящиеся к деятельности шпиона, и частенько заглядывал в них, как будто хотел присоединить к ним еще одну важную страницу. Все время во мне горела искорка надежды, что когда-нибудь еще встречу его…

 

ЛЕТАЮЩАЯ ТАРЕЛКА

Уф! Все позади! Дверь кабинета профессора Варшавского университета, где я заочно учился на юридическом факультете, закрылась за мной. Почувствовал облегчение, которое всегда сопутствует успешной сдаче трудного экзамена. На этот раз это был уголовный кодекс. Друзья-студиозусы, собравшиеся в коридоре, набросились на меня, перебивая один другого. Умоляли рассказать, какие были вопросы. А мне хотелось как можно быстрее выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха.

Стоял прекрасный, солнечный майский день. Весна была в полном разгаре. Пели птицы, женщины улыбались, глаза их сверкали, как всегда в это время года. Я направился к Старому Городу. Люблю этот район. Помню его зимой сорок пятого — выжженные руины действовали тогда угнетающе. Сейчас он вновь отстроен. Люблю на минутку задержаться в каком-нибудь из старинных кафе, закрыв глаза, как бы погрузиться в прошлое, а потом возвратиться в действительность.

Однако сегодня, задумавшись, я прошел через всю площадь и, чтобы не возвращаться, решил пойти в Новый Город, в кафе «Бонбоньерка». Еще не были выставлены столики с зонтиками на улицу, поэтому я зашел в помещение, заказал большую чашку кофе, чтобы взбодриться, и развернул газету «Экспресс Вечорны». Быстро просмотрел заголовки, задержался на спортивной колонке, которая всегда меня интересовала, потом перевернул страницу. Мое внимание привлекла маленькая заметка.

Неужели опять летающая тарелка? Собственная информация. Пятого мая жители деревни Петрувэк Колобжегского повята [37] на рассвете заметила пролетающий круглый светящийся предмет. Огненный шар, медленно передвигаясь, скрылся в южном направлении.

В этой деревне я бывал, приятно читать о знакомых местах. Жили там и демобилизованные солдаты роты, в которой во время войны я был заместителем командира. Мне доводилось неоднократно их навещать.

Мог ли я подумать, что эта маленькая заметка вскоре будет лежать в моих панках!

Я допил кофе, сложил газету и огляделся. Несколько шепчущихся парочек, пенсионеры, скучающие одинокие женщины. Каждый из присутствующих скрывал в себе свой мир, недоступный для меня, закрытый передо мной. «Здесь всем не до меня», — подумал я и решил навестить своего начальника, чтобы похвастаться результатами экзамена. Застал его в кабинете стоящим у окна, которое выходило на Уяздовский Парк, и погруженным в раздумья.

— Товарищ начальник! Имею честь доложить: сегодня сдал очередной экзамен.

Он повернулся, подошел, пожал мне руку.

— Поздравляю, поздравляю. Вижу, ты в хорошем настроении… А когда на работу? — неожиданно спросил он меня:

— Сегодня вечером еду к жене, в Краков. Хотел бы там задержаться денька на три.

Начальник указал мне рукой на стул. Сам также сел. По выражению его лица я понял, что у него неприятности. Минуту царило молчание. Я внимательно всматривался в его лицо. Мы знакомы много лет, еще с войны. Служили в одном полку. После войны он был переведен из армии в войска безопасности, а через месяц и меня забрал к себе. Но судьба постоянно нас разделяла, и только последние несколько лет мы работали вместе.

Было ему около пятидесяти, в волосах блестела седина, всегда улыбающийся, сдержанный.

— Итак, сегодня мы получили донесение из Познанского воеводства, и довольно интересное. Прислал его начальник милиции из Заберова. Прочти.

Я взял в руки поданную мне начальником бумагу.

Докладываю, что утром 6 мая сего года в отделение милиции в Заберово явился гражданин Стефан Митула, учитель. Сказал, что имеет коротковолновую радиостанцию второго класса для индивидуального пользования. Уже два дня не работает передатчик, исправен только приемник. Гражданин Митула сказал, что сегодня в три часа включил приемник и услышал свой собственный голос, а потом пластинку с песней из фильма «Прощание», которую исполняла Слава Пшибыльская. Неизвестный ему радиолюбитель, работающий на коротких волнах, нахально подстроился под его позывной SP3-XQZ и вел разговор с радиолюбителем, имеющим позывной DL-1QFA.

Закончив чтение, я удивленно посмотрел на начальника, ничего не понимая.

— Ну и что ты скажешь на это? — спросил он.

— Дело темное. Что-то не сходится. Услышать свой голос, когда передатчик не работает, да к тому же когда сам молчишь…

— Я тоже так считаю. Этого Митулу характеризуют с хорошей стороны. Я получил о нем данные: учитель физики, радиолюбитель с 1952 года, закончил курсы радиооператоров в ЛПЖ. Надеюсь, он не смеется над нами…

Я посмотрел на административную каргу Польши, которая висела на стене.

— А где это самое Заберово?

— В Познанском воеводстве. — Начальник встал, я — за ним. — Это здесь.

Бросив взгляд на точку на карте, на которую указывала рука начальника, я вдруг сопоставил этот факт с маленькой заметкой в «Экспрессе», извещавшей о «летающей тарелке». Заберово было расположено километрах в 150 юго-восточнее Петрувэка — деревни, в которой видели загадочный предмет.

В работе контрразведки дедукция — сопоставление происходящих событий и установленных фактов — является основой правильного выбора направления а организации работы. Если что-то не совсем сходится, тогда пиши пропало, начнется бездумная трата времени, лишняя нервотрепка и длительное блуждание в потемках.

Я вытащил из кармана «Экспресс Вечорны» и показал заметку шефу.

— Да ты что! И ты тоже веришь в эти «летающие тарелки»? Сейчас ни о чем другом не говорят, только об этом. Все это самая настоящая чепуха!

Для меня это было неожиданностью: раньше начальник никогда так категорически не отвергал мои доводы. К тому же он считал, что к делу Митулы надо подойти с осторожностью: подобные случаи уже встречались, и не стоило спешить с выводами.

Не так давно один радиолюбитель-коротковолновик подстроился под радиостанцию японского радиолюбителя, чем вызвал сенсацию во всем «мире коротковолновиков», потому что установить связь из Польши с японской станцией очень трудно.

Следствие, проведенное по этому делу, показало, что это была шутка, розыгрыш, мистификация, никак не связанная с нашей работой.

— А мы имеем что-нибудь от нашего центра радиоподслушивания?

— Вот именно, ничего подозрительного.

Начальник, заложив руки за спину, начал расхаживать по кабинету из угла в угол. Потом подошел к столу, поднял трубку и набрал номер телефона, кинув взгляд на лежащий на столе «Экспресс Вечорны». Мне показалось, что начальник внезапно изменил свое отношение к моим предположениям, связанным с «летающей тарелкой».

— Скажите, на рассвете пятого мая не были ли зарегистрированы на экранах радиолокаторов какие-либо цели в северной части Польши?

Я догадался, что начальник ведет разговор с командиром радиолокационных станций.

С другой стороны провода что-то спрашивали, потому что начальник давал данные, упоминая и деревню Петрувэк, затем положил трубку.

— Сейчас сообщат, — сказал он и сел за стол. Задумался, выстукивая пальцами какой-то мотив. Наконец зазвонил телефон. Начальник быстро поднял трубку.

— Что-о? Повторите! В котором часу?

Я схватил карандаш и лист бумаги и быстро подал ему. На лице его застыло удивление. Заинтересованный, я следил за движением его карандаша. Наконец шеф положил трубку и посмотрел на меня.

— Ну, мой дорогой, — сказал он, — у тебя потрясающая интуиция. В три часа пятьдесят минут радиолокатор в Колобжегском повяте вел какую-то неопознанную цель. Она была видна только две минуты. Передвигалась медленно, на небольшой высоте, а потом пропала. В тот день были трудности с приемом сигналов. Специалисты радиолокационной службы считают, что это была какая-то туча или заблудившийся метеорологический радиозонд. Вот все, что мы пока знаем об этом явлении.

 

ТАЙНА ЭФИРА

К жене я так и не попал. Дома быстро собрался в дорогу, побросав в чемоданчик самые необходимые вещи. Не первый раз непредвиденные обстоятельства срывали мои личные планы. В сущности, к этому я уже привык. Хуже было с женой. Известное дело, женщина. Позвонил приятелю в Краков, попросил, чтобы он сообщил ей, что я не приеду.

В Познань поехал скорым поездом. С шефом мы решили, что начинать надо с Заберова, так как его больше интересовало донесение Митулы, чем «летающая тарелка». Договорились, что он даст распоряжение на поиски в Колобжегском районе, а я тем временем свяжусь с радиолюбителем-коротковолновиком. В поезде еще раз продумал все возможные варианты; в голову приходили самые фантастические планы, которые, казалось, можно было бы реализовать. После размышлений все отбросил. Но когда я вновь проанализировал свой разговор с начальником, у меня возникла мысль, что перед отъездом он не обо всем меня информировал. Это был один из его способов контакта с подчиненными. Он старался оставить нам возможность для самостоятельного мышления.

«Сам реши проблему, а когда сопоставишь свои выводы с моими предположениями, тогда дойдем до золотой середины», — всегда говорил он нам на дорогу.

В Познани было очень многолюдно. Мой приезд совпал с началом традиционной торговой ярмарки. С трудом я нашел себе пристанище. Утром выехал автобусом в Заберово. Это было типичное познанское чистое маленькое местечко. Ровными рядами стояли аккуратные кирпичные домики с садиками, а в них благоухали цветущие фруктовые деревья.

Прежде всего я отправился в отделение милиции. Мне хотелось больше узнать о Митуле, самому прочитать его донесение.

Начальнику милиции Митула не понравился, показался высокомерным, так как требовал, чтобы его представили человеку компетентному, знающему эти, как он выразился, необычные явления.

Решил подождать в отделении милиции, пока не окончатся занятия в школах, и не выходить в город, где все знают друг друга и приезжий сразу привлечет к себе внимание. Не хотелось также идти на квартиру к Митуле: неизвестно, кого мог бы там встретить. Я знал, что надо быть осторожным, ибо за Митулой могли вести наблюдение.

Обдумал план якобы случайной встречи. Высчитал расстояние от школы, где Митула был учителем, до его квартиры, а также время, необходимое ему и мне на дорогу. В рассчитанное время произошла встреча. Я подошел к Митуле.

— Привет, Стефан! Как живешь? Сто лет не виделись! — начал трясти я руку высокого, аккуратно одетого блондина, который удивленно смотрел на меня. — Ты что, друга не узнаешь? — Я обнял его и в самое ухо прошептал: — Я в связи с вашим донесением.

Митула довольно быстро сориентировался.

— Дай я тебя поцелую, Хенрык! Смотри, как бывает в жизни! Гора с горой… А я тебя сразу не узнал!

Хенрык? Пусть будет Хенрык. Имя не хуже других. Как настоящие старые друзья, мы пошли к нему на квартиру. Там я представился и сказал, где работаю. Сначала хотел выдать себя за корреспондента Центрального радио и телевидения. Однако решил этого не делать, к Митуле я сразу почувствовал расположение.

У него была комната с кухней в доме, где жило еще несколько семей. Он пригласил меня отобедать с ним, но я отказался, не хотел доставлять ему лишних хлопот. Извинившись передо мной, он пошел на кухню. Я всматривался в стоящую в углу комнаты радиостанцию. Нетрудно было понять даже такому, как я, профану в этих делах, что аппаратура была самодельной. Рядом со станцией лежали карточки, подтверждающие его связь с радиолюбителями из многих стран, не только европейских, но даже африканских, Китая и США. Карточек было очень много.

Наконец хозяин квартиры освободился и сел напротив, выжидающе глядя на меня.

— Надеюсь, вы не обиделись на меня за столь горячие объятия при встрече? — улыбнувшись, начал я.

— Ерунда, наверно, так нужно было, не об этом речь. Давайте лучше перейдем к делу.

Митула начал подробно рассказывать, как 30 апреля в 16 часов установил связь с коротковолновиком, имевшим позывной DL-1QFA. Такие позывные сигналы имеют любители из ФРГ.

— Пожалуйста, вот запись этого разговора. — И он передал мне свой дневник.

Я взглянул. Записи велись очень аккуратно и разборчиво.

— И что дальше?

— Этот коротковолновик представился как Эрик. Вызывал меня несколько раз, а когда я отвечал, жаловался, что плохо слышит. Советовал исправить аппарат, прежде всего модулятор. Поблагодарил его за совет. Договорились обменяться карточками. Я выслал ему на следующий день, а от него пока ничего не получил.

— А раньше кто-либо из наших коротковолновиков обращал внимание на неполадки в вашем модуляторе?

— Минутку, мне нужно вспомнить… Нет, только он. Как раз в этот день я переговаривался с одним болгарином, он тоже мне ничего не сказал, слышал хорошо.

Казалось бы, в самом факте, о котором рассказал Митула, не было ничего необычного. Типичное явление — установление связи и обмен техническими замечаниями. Кстати, в этом и суть радиоконтактов, которые дают радиолюбителям удовлетворение. Полученные сведения, однако, не удовлетворили моего любопытства, а поэтому я спросил, что произошло дальше.

— Было так. В ночь на шестое мая я играл с друзьями в карты, вернулся поздно, подвыпившим.

— Ну и?..

— Включил приемник, ибо передатчик был демонтирован. Как раз перематывал трансформатор. Уже давно подумывал усовершенствовать передатчик, а этот коротковолновик из ФРГ ускорил мое решение.

— Понимаю.

— Включил я аппарат потому, что у радиолюбителя такая привычка: несмотря на усталость, он должен узнать, «что слышно на его волне». Ну и тут… просто невероятно…

— Вы услышали свой голос и музыку?

— Вот именно, на волне длиной восемьдесят метров. Обычно люди не знают своего голоса. А нам, радиолюбителям, случается прослушать себя на записанных нами же магнитофонных лентах. Я не мог ошибиться: это был наверняка мой голос.

Меня начало терзать сомнение: а был ли Митула той ночью в здравом уме и твердой памяти? Опыт подтверждал, что после хорошей выпивки человек может слышать и видеть еще и не такие вещи…

— Если не верите, — Митула как будто читал мои мысли, — убедитесь в этом через минуту сами.

Он встал, подошел к аппарату. Включил стоящий рядом магнитофон.

— Здесь записан тот удивительный разговор. Наверно, это докажет, что я не был уж так сильно пьян, — сказал с улыбкой хозяин.

Не сводя глаз с медленно вращающейся ленты магнитофона, я через минуту услышал шум, писк, сливающиеся с сигналами морзянки, и несколько искаженный голос моего собеседника, вызывающий какую-то станцию. Мне хотелось что-то сказать, но возбужденный Митула приложил палец к губам, покрутил ручку и… я услышал ответ. Кто-то говорил, но слов разобрать было невозможно. Говорили по-немецки, голос звучал как из-под земли. В то же время голос Митулы, говорящего также по-немецки, просившего проконтролировать прием и проверить настройку, был очень чистым. Через минуту зазвучала песня из фильма «Прощание» — пела Слава Пшибыльская. Неожиданно все это оборвалось и послышался треск.

— Секунду, — шепнул Митула, — сейчас будет самое важное.

Я приготовился слушать, но как раз в это время мимо дома с грохотом проехала машина. Митула, перемотав ленту, включил опять, но я, как ни напрягал слух, опять ничего не разобрал.

— Ничего не слышу, — сказал я Митуле, который стоял рядом со мной не шевелясь, внимательно вслушиваясь.

— Нужно быть коротковолновиком, чтобы это ухватить.

— А в чем там дело? — спросил я в нетерпении.

— Я слышал тогда и сейчас слышу. Неизвестный перешел с разговорной речи на азбуку Морзе и передал сводку погоды.

Я попросил Митулу еще раз отмотать ленту назад, и на этот раз услышал среди многих звуков сигналы морзянки.

— Данные о погоде, к вашему сведению, целиком вымысел неизвестного. Я тогда о погоде с немцем не говорил, поэтому наш таинственный корреспондент не мог этого записать.

Кое-что начинало проясняться, хотя я не знал еще, кто и что за всем этим кроется. Кто-то подстраивался под радиостанцию Митулы — это не вызывало никаких сомнений. Хотел ввести в заблуждение наши органы радиоподслушивания и передать какие-то сведения? Этот хитрый трюк, можете и удался бы, если б не случай.

— В какие часы вы работаете на своей радиостанции?

— Можете проверить в дневнике. Обычно после работы, для разрядки, перед проверкой тетрадей, и никогда — ночью.

— А тридцатого апреля вы передавали немцу музыку?

— Нет, только разговаривал. Но это еще не все. Я не сказал вам самого главного.

Невольно подумал: что же еще неожиданного приготовил мой симпатичный собеседник? Митула встал напротив меня и загадочно улыбнулся:

— Этот таинственный кто-то говорил о тучах, о ветре, а в то время была лунная ночь. Специально выглянул в окно. Небо было ясное, усыпанное звездами. Сам себе не поверил, выглядывал несколько раз.

Пришлось сдерживать свои эмоции. Однако шеф был прав, направляя меня прежде в Заберово. Я задал Митуле еще один вопрос:

— Вы сообщили своим знакомым коротковолновикам, что намерены прервать работу и усовершенствовать передатчик?

— Да… Я их предупредил…

 

ВСТРЕЧА С БОЕВЫМ ДРУГОМ СЛАВОЙ

Я ехал всю ночь и утром сошел на кошалинском вокзале. Пошел пешком, хотелось размяться и подышать свежим воздухом. В Кошалине не был несколько лет. Удивленный, смотрел на современные жилые дома и прекрасные магазины. Город этот помнился мне еще с войны, когда он горел и был почти полностью разрушен.

Местное отделение контрразведки ничего конкретного о неопознанных летающих объектах сообщить не могло. К письму моего начальника сотрудники отнеслись с недоверием. Беседы с жителями результатов тоже не дали. Оказалось, что, кроме одной пожилой женщины из Петрувэка, никто «летающей тарелки» не видел.

Я вытащил из портфеля газету:

— Смотрите, вот заметка. Пишут, что «тарелку» здесь видели все.

— На «тарелки» сейчас урожай, да и «Экспресс» обожает такие сенсации.

Кошалинские товарищи посмеивались, и я в их глазах отчетливо читал: «Наивный человек! А еще из Варшавы! Чего время теряет! Шел бы лучше в гостиницу и ложился спать!» Это правда, я страшно устал после бессонной ночи в поезде, но не хотел поддаваться. Если проигрывать, то по крайней мере сначала убедиться и точно проверить сигнал газеты на месте происшествия. Впрочем, я ничего не терял. Поезд в Варшаву отходил только в девять вечера, и впереди у меня был целый день.

До деревни Петрувэк добрался в полдень попутной машиной. Главная и единственная ее улица была пустынна. Наверно, все в поле. Остановился в центре деревни и зашел в каменный одноэтажный домик. Жил в нем Слава — мой бывший старшина в военные годы. Дома оказалась только какая-то старая женщина. Спросил у нее про Славу. Ответила, что в поле. Дорогу не спрашивал, бывал здесь несколько раз и даже помогал другу. Польза от меня была, наверно, небольшая. Зато я чувствовал себя прекрасно, физическая нагрузка после умственной работы являлась настоящим отдыхом.

Поле находилось возле леса. Ласкающий глаз пейзаж, запах хвои, тишина. Я вздохнул: а не поселиться ли в деревне, когда вконец измучает бурная городская жизнь? Тут же отогнал от себя эту мысль. Пока еще нужно думать о том, как обеспечить мирные условия для этой взлелеянной в мечтах, спокойной, свободной от забот жизни.

— Слава, дружище, как ты себя чувствуешь?

— Янек! Каким ветром тебя сюда занесло? Проездом, что ли?

— Ты угадал. Возвращаюсь из Колобжега. А у вас что нового слышно?

— Ничего, все без изменений. Живем, работаем. Правда, иногда кое-что случается. Слышал о нашей последней сенсации? У нас теперь фарфор на небе. «Тарелки» над нами летают.

— Где, когда? Ты что, смеешься надо мной?! — Я прикинулся изумленным. Трудно, но что делать — служебные обязанности вынуждают.

— Нет, не смеюсь. Ее видела мать Хенрыка. Знаешь, того капрала с первого отделения.

— Но это же чудо!.. Ты можешь устроить мне с ней встречу? Все это звучит как сказка. Что сказал бы на это старик Жюль Верн? Что бы он сделал?

— Прежде всего пригласил бы тебя на обед. Разреши, я сделаю то же самое. А потом посмотрим.

Мать Хенрыка оказалась сгорбленной, худенькой старушкой.

— Прошу вас, расскажите, что вы видели на небе? — задал я ей первый вопрос и встал, чтобы закрыть дверь перед Назойливой ребятней, пытавшейся пролезть в комнату.

— Это было так, — начала старушка с певучим виленским акцентом. — Болею я ревматизмом. Сами понимаете, старому человеку вообще не спится, особенно если что-то еще досаждает, а у меня в то время разболелось колено…

Пришлось вооружиться терпением и смириться с мыслью, что доведется выслушать историю с ревматизмом до конца.

— Поднялась с кровати рано утром, так как при движении нога меньше болит…

Я кивнул в знак согласия слушать дальнейший пересказ этой истории.

— Вышла во двор, было еще темно, тихо-тихо, и ни одной живой души…

— А ветер был?

— Ветер? Был, был, со стороны моря. Дул то сильнее, то слабее. Ну и вот  э т о  прилетело как бы с ветром, двигалось медленно, а потом все быстрей.

Приближалось самое интересное место рассказа. Старушка раскашлялась. Я предложил ей выйти на свежий воздух. Кроме того, мне хотелось, чтобы она показала, в каком направлении  э т о  летело.

— Вон там, — показала она с севера на юг. — А в этом месте поднялось выше.

— Где же пропало?

— Вон там, над лесом, пропало, как растаяло.

— Как оно выглядело?

— Шар, наполовину светящийся. — Старая женщина сделала круговое движение руками и замерла, наверно переживая это событие.

— А может, все это вам показалось?

Старушка возмутилась: нет, она видела наверняка, как  э т о  летело. Все, что могла, рассказала. Я задал ей еще несколько вопросов и простился.

У меня были при себе вырезки из газет о «летающих тарелках». Рассказанное совпадало с описанием. Но разговор со старушкой не принес разгадки. Во всяком случае, ясно, что «летающая тарелка» не была плодом ее воображения. Решил еще несколько дней посвятить поискам, а потом вернуться в Варшаву, чтобы подумать о дальнейших действиях.

 

«ПОМНИШЬ, БЫЛА ОСЕНЬ…»

Мне надоела эта песня. Звенела в ушах, жужжала, как назойливая муха. А когда-то была моей любимой мелодией. Но не сейчас. Проклинал ее с утра и наконец решил выключить магнитофон. Пленка, на которой Митула записал таинственный разговор с радиолюбителем-коротковолновиком из ФРГ, остановилась. В кабинете стало тихо. Здесь я чувствовал себя как в собственной квартире. Когда-то я разгадывал не одну загадку. Но сегодня у меня ничего не получалось. Злой на себя, решил позвать специалистов-шифровальщиков. Пришли двое и опять начали крутить эту надоевшую песню. Придерживали пленку, пускали медленно, ускоряли, и при всем этом делали таинственные лица. Длилось все это довольно долго, и наконец специалисты согласованно определили, что мелодия не зашифрована. Старший принес пластинку Славы Пшибыльской.

— У вас есть проигрыватель?

И чтобы совсем меня добить, включили одновременно проигрыватель и магнитофон. Разницы не было никакой. Мелодии звучали абсолютно синхронно.

— С какой целью вы задерживали и ускоряли обороты? — спросил я.

— Сейчас объясню, — сказал старший. — Гитлеровская разведка перед концом второй мировой войны имела агента в Ватикане. Агент был ценный, но патологически боялся провала. Для него была сконструирована радиостанция величиной со спичечную коробку. Ее вмонтировали в обыкновенный портфель. Когда агент хотел передать сведения, он подходил к любой розетке электросети, включал свою рацию, с момента загорания миниатюрной лампочки нажимал кнопку и в течение нескольких секунд передавал аппаратом быстродействия сведения, запись которых длилась всего две или три минуты. Таким способом исключалась возможность пеленгации союзниками.

— Хорошо. Понимаю вашу мысль, но я в чудеса не верю.

— Что же в этом удивительного и невероятного?

— Какая же должна быть приемная радиостанция и где находиться? Такой аппарат наверняка имел небольшой радиус действия?

— Приемная радиостанция тогда находилась на территории Южной Германии, занимала очень большое помещение, несколько комнат.

Шифровальщики вышли из кабинета, и я остался наедине со своими мыслями. Еще раз взглянул на полученную из гидрометцентра сводку погоды в ночь на 6 мая. На территории всей Польши было ясно, только в юго-восточной части страны пасмурно и в два часа ночи шел дождь.

Если бы таинственный коротковолновик находился в этом районе и пользовался познанскими позывными, то наша служба радиоконтроля должна была бы его немедленно нащупать, в этом я уверен. Но кто знает? В радиоконтроле ведь работают живые люди, и, конечно, они могли проворонить — хотя это и был бы исключительный случай, но с этим нужно считаться. С другой стороны, коротковолновик, подлаживающийся под радиостанцию Митулы, шел на риск, его могли быстро разоблачить, а он, естественно, этого не хотел. У меня голова раскалывалась от разных мыслей. Как все увязать?

Мой начальник в это утро был очень занят, проводил какое-то заседание. Секретарша должна была мне сообщить, когда он закончит. Может, шеф что-то подскажет… Решил идти в приемную и там дожидаться конца совещания, чтобы меня никто не опередил. Наконец двери открылись, и по составу участвующих в совещании я понял, что опять готовится ликвидация какой-то шпионской сети.

Начальник показался мне усталым. Конец недели, да еще сегодняшнее совещание… Наверно, долго меня не задержит.

В кабинете было полно дыма и пахло кофе. Начальник распахнул окно. Свежий весенний воздух ворвался в помещение.

— Рассказывай, что там было, — сказал он. — Твою телеграмму получил, службу радиоконтроля предупредил.

Я рассказал начальнику о Митуле и что привез с собой пленку.

— Какие выводы?

У меня они были подготовлены.

— Что особенно знаменательно, — начал я, — это детальная подготовка всей истории. Митуле дают совет остановить работу его передатчика. Имелось в виду, во-первых, прекратить действие его аппарата на какое-то время; во-вторых, не вызвать тревоги в случае, если бы он услышал и узнал свой голос.

Начальник кивнул в знак одобрения и готовности слушать дальше.

— О Митуле собрал сведения, он вне подозрений. Никогда не передает ночью, — сказал я.

— Этот немецкий коротковолновик фигурирует в международной книге радиолюбителей?

— Проверял. Не фигурирует. Это тоже имеет свое значение, ибо все порядочные коротковолновики зарегистрированы в ней.

— Понимаю. Повтори, пожалуйста, что пока не ясно.

— Не знаю, что обозначают вмонтирование текста песни и переданная ключом неправильная сводка погоды. В песне шифра не обнаружено, это точно. А сводку погоды еще проверяют.

— Сведения о Митуле положительные, но почему подстраиваются именно под его радиостанцию? Неужели по месту ее нахождения?

— Товарищ начальник, ведь это был исходный пункт моего сопоставления с «летающей тарелкой». — Я хотел сказать, «опрометчивого сопоставления», но начальник перебил:

— На эту тему поговорим в другой раз, надо изучить одно явление и не разбрасываться… Да… Значит, налицо новый способ действий иностранной разведки. Но какой?

— Были у нас факты работы нелегальных радиостанций под позывные наших кораблей, санитарных станций, Польского радио, а теперь пришла очередь конкретного радиолюбителя-коротковолновика.

— Минутку! — Начальник закурил. — Как ты думаешь, не была ли эта мелодия сигналом, извещающим о присутствии кого-либо в условленном месте, или сигналом начала синхронного приема с другой радиостанции? Скажем, со станции в Западной Германии?

— Все возможно. — Мнение начальника совпадало с моими предположениями.

— Итак, надо его искать, потом посмотрим. Наверно, он на этом не остановится… Что ты так долго делал в командировке? Что с «летающей тарелкой»?

Я хотел пока избежать не совсем приятного для меня разговора. Верил, что эта загадка будет решена. То, что кто-то прибыл в Польшу с разведывательными целями, не вызывало сомнений. Однако было маловероятно, что агент уже начал действовать.

— С «летающей тарелкой» ничего определенного… — начал я доклад о своей работе в Петрувэке.

— На сегодня достаточно. Вернемся к этому в следующий раз. А теперь уточни сведения об этом коротковолновике из ФРГ в нашем отделе радиоподслушивания. Пусть следят, кому он еще передает и с кем разговаривает. Может быть, о нем знают в союзе радиолюбителей. Такие данные нам тоже пригодятся. Дома включи радио и прислушивайся к их разговорам. Ты должен узнать их работу, это поможет тебе уточнить кое-что. Дело только начинает развертываться. А «летающие тарелки»… Будем искать. Подумай и об этом.

 

КОРОТКОВОЛНОВИК В ЮБКЕ

Дома я прилег на диван и включил радио. Через какое-то время разговоры коротковолновиков меня всерьез заинтересовали. Говорилось о лампах, антеннах, трансформаторах, о расхождениях волн.

Вот примерное содержание такого разговора:

— Добрый день, пане Андрей. Что у вас слышно? Какой прием?

— Спасибо. Слышно хорошо, заменил антенну. Погода, как в мае, О. К. …

Удавалось отличить варшавские станции, которые прослушивались лучше всех. После общего вызова начал волноваться, кто ответит. Но не дождался. Почувствовав усталость, задремал.

Разбудил меня звонок телефона.

В Быдгощ ехал переполненным ночным поездом. Находившиеся в купе женщины с детьми не разрешали открыть окно. Было очень душно. Должен был ехать машиной, но все они оказались заняты. К тому же приезд на два часа раньше обстановки существенно не изменит. Кроме того, местная контрразведка наверняка уже приступила к работе. Только бы не задохнуться в этом купе…

В Быдгощи все осложнилось. Сержант, который занимался этим делом, ушел завтракать и долго не возвращался. Дежурный управления контрразведки ничего не мог сказать, так как заступил на дежурство всего два часа назад.

Решил тоже пойти позавтракать. Но в дверях столкнулся с товарищем, которого ожидал. Он передал мне донесение центра радиоподслушивания, то самое, которое вчера вечером было передано по телефону моему начальнику, что, собственно, и вызвало мой немедленный выезд в Быдгощ.

12 мая в 16.00 начала свою работу коротковолновая радиостанция позывными SP2-PSP на волне 40 метров. Коротковолновик отвечал на вызов чешского товарища с позывными OK3-KM. Наша пеленгация указала на центр Быдгощи, а любитель-коротковолновик жил в районе Оседле Лесное. В 16.03 произошла перемена места передачи, сигналы слышны были с места проживания коротковолновика. Прекратили передачу в 16.06.

Я был очень доволен, что наша служба радиоподслушивания после моих напоминаний наконец-то начала контролировать места, с которых передавали сигналы. Кто-то опять подстраивался под нашего радиолюбителя-коротковолновика. Подумал, что дело нашего центра радиоподслушивания не легкое. Выловить из гущи звуков такие факты! Ажурная работа!

Попросил сержанта доложить, что сделано и что он обо всем этом думает.

— Знаете, товарищ капитан, — сказал он, — для начала выявлено много интересного, и это меня настораживает…

— В таком случае, расскажите все по порядку.

— Хорошо. Итак, мы имеем дополнительные данные от радиоконтрразведки. Некоторые так называют нашу службу радиоподслушивания потому, что она действительно вылавливала нелегально действующие на территории нашей страны радиостанции, в большинстве случаев введенные в действие агентами иностранной разведки. Бывали также случаи работы незарегистрированных коротковолновых радиостанций любителей. Подтверждена разница в передачах. Первая, переданная из центра города, была сильнее второй. Значит, можно предположить, что и мы имеем дело с двумя радиостанциями.

— А конкретнее…

— Первая пеленгация навела нас на гостиницу «Интурист», а когда начали приближаться к гостинице, сигналы послышались с другого конца города.

Об этом было написано в донесении. Я хорошо знал Быдгощ, поэтому быстро рассчитал расстояние между двумя передававшими пунктами: больше двух километров. Невозможно в такое короткое время передавать сигналы одному и тому же человеку. Даже если бы он пользовался машиной… Того же мнения был и сержант:

— Товарищ капитан, обе радиостанции — а кто знает, может, здесь действовала только одна — вели этот разговор с чехом по-русски.

— Почему вы думаете, что радиостанция могла быть одна?

— Потому что сначала слышался женский голос, а в конце сигналы Морзе…

Женский голос… Значит, в Быдгоще работает женщина. Прежде всего нужно знать, о чем говорили эти коротковолновики.

— Пленку должны получить через полчаса. Разрешите, товарищ капитан, приготовить магнитофон.

— Пожалуйста. Прослушивание пленки должно многое прояснить.

Сержант вышел из кабинета, а я начал анализировать все, что узнал. «Существует ли этот чешский коротковолновик вообще, и если да, то кто он такой?» — задавал я себе вопрос. Подошел к окну. Воскресное утро было пасмурным, вот-вот пойдет дождь. Мои размышления прервал сержант.

— Сейчас принесут пленку и магнитофон, — доложил он и добавил: — Товарищ капитан, самое удивительное то, что во время второй передачи сигналов Морзе, на волне 40 метров, этой женщины не было дома, квартира оказалось закрытой.

— Такие важные вести, а вы их оставляете на конец…

— Как только получили сигналы радиоконтрразведки, сразу поехали в район Оседле Лесное, — сказал сержант. — Данные были очень точные, вели на улицу Сулковского. Постучали в дверь — никто не отвечает. Соседи сказали, что хозяйка на работе. В присутствии понятых вскрыли дверь — в квартире никого не оказалось.

— А может быть, этот «кто-то» успел улизнуть до вашего приезда?

— Проверили и такую возможность. В это время никто не входил и не выходил из квартиры.

— А с этой женщиной разговаривали?

— Да, когда она вернулась домой. Очень испугалась.

Мне это не понравилось: все стало известно соседям, значит, будут знать во всей округе, и агент тоже. Товарищи из Быдгощи допустили оплошность, хотели как лучше, а вышло неважно. Вели себя неосторожно. В таких случаях нужно действовать незаметно, тем более при отсутствии достаточного количества относящихся к делу материалов. Какую же выработать тактику работы сейчас?

Тем временем сержант включил магнитофон. На этот раз мелодии не было. Я услышал женский голос, вызывающий чешского коротковолновика, и обычный разговор на волне.

— Вы записали текст, переданный азбукой Морзе? — спросил я сержанта. — С пленки понять очень трудно.

Сержант подал лист бумаги. Обмен техническим опытом и сообщение о погоде, так же как у Митулы. Из разговоров можно было понять, что погода очень хорошая.

— Какая вчера была погода?

— Вчера хорошая. Светило солнце, — ответил удивленный сержант.

Раздался телефонный звонок. Сержант поднял трубку. Минуту слушал молча, затем попросил все время держать его в курсе.

— Товарищ капитан, эта женщина ушла в город. Никто ее сегодня не навещал.

— А другие сведения о ней?

— Кассирша, работает на вокзале. Довольно интересная. Уже год как разведена. Зовут Барбара Еленек.

 

КОМНАТА НОМЕР 221

Я задумался: с чего начать — идти в гостиницу «Интурист» или заняться этой разведенной? Прежде всего надо посетить гостиницу. Если там остались какие-то следы, нужно их проверить немедленно. За кассиршей наблюдают — никуда не денется.

В моей работе не раз встречались женщины-преступницы. Нелегкий это орешек. Часто прибегают к истерикам, пробуют кокетничать. Такое поведение вызывало неприязнь, а иногда даже отвращение к ним. И именно это зачастую осложняло работу. Исключение личных эмоций и в то же время повышенное внимание к любой мелочи в поведении допрашиваемых были обязательными условиями моей профессии, но давались они мне нелегко…

Кроме того, женщины часто бывают более хитрыми, чем мужчины. Одной удалось меня обмануть. Когда я спросил ее о соучастниках, она сразу назвала несколько фамилий. Конечно, это должно было меня насторожить. Потом оказалось, что эти люди невиновны, просто соседи и знакомые ее соучастников. В результате следствие задержалось на целую неделю. Потом подозреваемая с иронической усмешкой призналась мне, что допрос этих невинных людей был сигналом неблагополучия для ее соучастников…

По дороге в столовую сержант рассказал о кассирше. Была она начинающим коротковолновиком. Аппарат ей помог смонтировать ее друг. Родом она из Новогрудка, знает русский язык. В ходе беседы с ней выяснилось, что аппарат с пятницы не работает: произошло замыкание. Если это правда, то передавала не она.

В воскресенье в гостинице народу немного. Большинство приезжих уезжают из Быдгощи в субботу, а новые гости прибывают, как правило, в воскресенье вечером. Это обстоятельство было нам на руку. Список проживающих в гостинице и их регистрационные карточки были в нашем распоряжении.

Возникал вопрос, передавал ли шпион радиосигналы из гостиницы (она находилась напротив трамвайного разъезда), вследствие чего были возможны помехи, препятствующие правильной пеленгации, и был ли он засечен. Точность работы нашей аппаратуры подслушивания была подтверждена неоднократно. Предположение сержанта, что действует одна радиостанция, возможно, неверно. Слишком много времени мы потеряли на Лесном Оседле, опустив гостиницу. Возможно, это шпиону и было нужно. Он рассчитывал, что наша служба радиоподслушивания не сразу заметит его работу.

— Если радист передавал отсюда, мы должны найти по крайней мере следы от антенны. Без этого, товарищ сержант, ничего не узнаем. Подобная антенна должна иметь несколько метров в длину.

— Так точно, товарищ капитан. Начнем поиски.

— Только помните: осторожно и без шума.

— Это мы предусмотрели. Сообщили, что милиция ищет вора, похитившего драгоценности в Торуне — а такой случай как раз произошел, — и, конечно, получили в прокуратуре разрешение на производство обыска.

Спокойно и внимательно осмотрели все незанятые комнаты. Особое внимание обращали на оконные рамы и балконные двери. На втором этаже — никаких результатов. На третьем задержался возле балконной двери одной из комнат. Здесь был заметен какой-то след… Передал лупу сержанту:

— Смотрите. Что вы об этом думаете?

Сержант нагнулся и долго всматривался.

— По-моему, ничего подозрительного, обыкновенный широкий след от шнура оконных жалюзи. След от антенного провода должен быть намного уже.

Пришлось согласиться с сержантом. Присели передохнуть.

— А может, еще раз просмотрим документы проживающих в гостинице?

Бумаги разложили на столе по месту жительства, работы. Идеальным было бы детальное изучение лиц, проживавших в этой гостинице. Но на подобную работу нужно много времени и большое количество сотрудников, которых, как правило, не хватало…

— Давайте продолжим осмотр, товарищ сержант.

Оставалось еще несколько комнат. Здесь ничего, здесь — тоже… Наконец в предпоследней комнате третьего этажа, в номере 221, сержант обнаружил под столом кусочек ленты, которую применяют для изолирования электрических проводов.

— Это уже кое-что, — пробурчал сержант, — но ведь антенна должна быть к чему-то прикреплена.

— Будем искать дальше.

Сантиметр за сантиметром осматривали мы пол, особенно возле стен. В углу комнаты, возле окна, я нашел наконец вбитый небольшой гвоздик. Схватил бумагу и карандаш. Воссоздать способ прикрепления антенны не было большим трудом. Надо сказать, что делали это весьма хитро. Входящим в комнату антенна не была видна. Она тянулась вдоль подоконника, конец ее, скорее всего, был на балконе: оставалась дырка после извлеченного гвоздика.

— Кто жил в этой комнате двенадцатого мая? — спросил я.

— Минуточку, сейчас посмотрим. — Сержант водил пальцем по списку. — Нашел, товарищ капитан! Гральский Хенрык.

— Откуда?

— Из Лодзи. Вот его регистрационная карточка.

Я взял ее в руки. Неужели это ключ к разгадке? Пока данных было слишком мало. Неужели человек, подстраивавшийся под радиостанцию Митулы, именно тот, чья регистрационная карточка у меня в руках? Еще и еще раз пробежал ее глазами: печатными буквами написаны фамилия, имя, дата и место рождения, адрес и место работы: Лодзинское гастрономическое предприятие.

Вынул из верхнего кармана свой неизменный реквизит — микрофотоаппарат, которым мог делать снимки при любом освещении, и сфотографировал с обеих сторон регистрационную карточку Гральского.

— А сейчас, товарищ сержант, заглянем еще в несколько других комнат: зачем им знать, где мы закончили расследование? Потом вы пойдете в дадите телеграмму Лодзинскому управлению контрразведки, а я закончу формальности в гостинице. Хочу остаться жить здесь, в комнате Гральского.

Сержант кивнул:

— Разрешите идти, товарищ капитан?

Я подал ему руку:

— Встретимся в городе в три часа.

Возле стола администратора гостиницы людей было мало. Я попросил комнату. Второй этаж и часть третьего были забронированы для участников съезда музыковедов, который начинался завтра. Мне предложили несколько комнат, в том числе и ту, которая была мне нужна.

— Мне бы хотелось такую, где не слышно уличного шума.

— О, таких почти нет, но вот эта, думаю, вам подойдет. Со вчерашнего дня она свободна. Ее жилец уплатил за двое суток, но вчера неожиданно уехал, сказал, что приедет его друг, но никто так и не появился.

Итак, в моем распоряжении комната номер 221, в которой жил Гральский. Неужели я напал на след? Митула, «летающая тарелка», кассирша и этот Гральский… Сколько времени нужно, чтобы распутать это дело? Посмотрел на часы, было около трех.

 

КАССИРША БАРБАРА ЕЛЕНЕК

На улице Первого Мая в ресторане «Рыбный» сел за столик и заказал свое любимое блюдо — рыбу по-гречески. Но недолго наслаждался едой, потому что подошел сержант и сразу начал докладывать:

— Получены новые данные о пани Еленек. Вчера ушла с работы в шестнадцать часов. Не было ее около часа. Прошлой осенью купила себе красивую шубу. Уж, наверно, не из зарплаты, но пока не уточнили, откуда такие доходы.

Неужели именно она — помощница шпиона, передающая с другой радиостанции? Эта мысль преследовала меня с утра.

— Ну, шуба — это не аргумент. Могла купить по случаю, подешевле. Могла сэкономить… Знаете что, товарищ сержант, будет лучше, если я сам поговорю с ней. Она же знает, что мы интересуемся ее особой. Пошли.

Сержант, уроженец Быдгощи, с гордостью показывал новый район на двадцать пять тысяч жителей.

По дороге мы разговаривали на отвлеченные темы. Наконец задержались возле красивого нового здания.

— Это здесь, товарищ капитан. Разрешите с вами попрощаться? Вечером явлюсь.

Входя в подъезд и медленно поднимаясь по лестнице, мысленно готовил план разговора. Постучал в дверь. Вошел в небольшую, хорошо обставленную комнату. Хозяйка квартиры, признаюсь, была в моем вкусе. Среднего роста, худенькая, стройная брюнетка, со смуглой кожей лица, не красавица, но полна обаяния. Не ожидала моего визита. Сказал, что пришел по известному для нее делу. Не сумела скрыть беспокойства.

— Вчера уже были ваши товарищи, я рассказала им все. Они вам, наверно, доложили?

— Меня интересует кое-что другое, — сказал я, когда мы сели друг против друга за столиком. — Хотелось бы посмотреть вашу книгу переговоров. Давно вы поддерживаете контакты с чешским коротковолновиком и сколько раз с ним разговаривали?

— Контактирую около месяца. А разговаривала два или три раза. Две недели назад он просил его вызвать, потому что у него трудности с установлением связи.

— Вчера тоже вызывали?

— Нет, — возразила она.

— При каких обстоятельствах испортился ваш приемник?

— Сама не знаю. В четверг еще работал. В пятницу не включала. В субботу — тоже нет. Только когда ваши друзья попросили проверить аппарат, обнаружилось, что он не работает. Катушка не могла сгореть при включении, запахло бы гарью.

Вопрос о неисправности радиоприемника остался невыясненным. Кто мог это сделать? Кому было нужно? А может, испортила сама по чьему-то приказу, чтобы кто-то мог свободно работать, а ей было обеспечено алиби?.. Почему вчера обманывала, сказав, что не уходила с работы? Решил спросить ее. Может быть, мне скажет правду. Но не сделал этого сразу, попросил показать аппарат. Это оказался простой приемопередатчик, но снаряженный лампами нового типа. Задал несколько вопросов, касающихся учебных карточек и технического состояния.

— Вижу, что вы неплохой коротковолновик.

— Немного интересуюсь этим.

Почувствовал, что пришло время спросить о том, что меня больше всего интересует: ведь во время ее отсутствия могла действовать нелегальная радиостанция.

— Не можете ли вы сказать, куда вчера уходили с работы?

Мы стояли возле аппарата, я смотрел на нее и видел, как она буквально на глазах бледнеет. Глаза ее наполнились слезами. Закрыв лицо руками, она отвернулась. Ее плечи задрожали от рыданий.

— Нет… — прошептала. — Не мучайте меня. Это не должно вас интересовать. Это мое личное дело…

 

ТЕЛЕФОН-АВТОМАТ ВОЗЛЕ КОСТЕЛА

После напряженного рабочего дня решил пораньше лечь спать и поэтому сразу же пошел в гостиницу. В номере сел в кресло и задумался над событиями сегодняшнего дня. Неожиданно зазвонил телефон. Быстро снял трубку, подумав: «Наверно, сержант… Решил, видно, сначала позвонить», как вдруг услышал:

— Это ты, Хенрык?

— Да, — ответил я. — Алло, а это ты?

— А кто же? И тебя ждала-ждала, а ты не пришел.

Я начал объяснять, стараясь говорить тихо и нечетко. Голос мой, однако, вызвал подозрение — разговор прервался. Оставив трубку на столе, быстро спустился в АТС гостиницы — звонок был из города. Попросил телефонистку не отключать мой телефон. Выбежал на улицу: в присутствии телефонистки не хотелось звонить в контрразведку. На мое счастье, возле гостиницы находилась милицейская будка. Показал свое удостоверение. Через несколько минут дежурный соединился с городской телефонной станцией и сообщил мне, что неизвестная особа звонила из телефона-автомата, который находится на площади Свободы, недалеко от костела. Дежурный контрразведки спросил, не нужно ли послать кого-нибудь туда. Нет, уже не было смысла. Ведь неизвестная не будет ждать, пока приедут на нее посмотреть… И все-таки я решил пойти туда сам. Телефонная будка, конечно, была пуста, и ни одной живой души вокруг. Движение в Быдгощи затихает намного раньше, чем в Варшаве. В конце улицы стояло одинокое такси, водитель сидел спиной к телефонной будке.

Я невольно огляделся по сторонам, будто мог найти здесь разгадку. Итак, моего предшественника в комнате, которая вызвала у меня подозрения, звали Хенрык, а женский голос в телефонной трубке ассоциировался у меня с голосом пани Барбары. Гральский заказал комнату на два дня. Телефонный звонок доказывал, что сегодня Гральский должен был еще оставаться в Быдгощи. Что же повлияло на изменение его решения?

В дверях гостиницы столкнулся с сержантом.

— Есть ответ из Лодзи, — шепнул он мне на ухо. — А что здесь произошло, куда вы уходили?

— Идем в комнату, расскажу все в деталях.

— Она еще та барышня, — выслушав, сказал сержант. — А прикидывается невинной, эта наша пани Барбара. Мы за ней наблюдали. После разговора с вами она вышла из дому. — Увидев в моем взгляде вопрос, добавил: — Не знаю, где она сейчас. Наблюдение должно определить, не она ли звонила из этого телефона-автомата…

— А нельзя ли ускорить результаты наблюдений? Это очень важно.

Сержант согласился и вышел из комнаты.

Значит, Барбара Еленек, не догадываясь, что Гральский уехал, хотела сообщить ему о моем визите. Но проделала это явно неумело. По-видимому, попала в шпионские сети недавно. Если б даже Гральский и не уехал, таким образом она все равно бы содействовала его разоблачению. Я начал медленно расхаживать по комнате, рассматривая все, что в ней находилось. Правда, всего несколько часов назад мы с сержантом провели ее тщательное обследование, но какая-то мелочь могла остаться незамеченной. Нагнувшись, я открыл тумбочку, и в этой позе меня застал сержант.

— Что нового? — спросил я его, выпрямляясь.

Сержант был явно взволнован, он подошел ко мне и сказал шепотом:

— Товарищ капитал, это она звонила.

Весть эта меня, к моему удивлению, огорчила, хотя с самого начала поисков я особое внимание обращал на эту Барбару.

— Откуда звонила?

— Из телефона-автомата возле костела.

— В котором часу?

Сержант растерялся:

— О, черт возьми… Извините, товарищ капитан… — Заглянул в блокнот: — Она звонила в девять часов вечера.

Я посмотрел на часы, было 21.45, значит, звонила приблизительно минут сорок назад. Быстро начал подсчитывать, сколько уже прошло с момента таинственного звонка. Все подтверждалось — только она могла звонить Гральскому. Теперь оставалось определить, был ли это ее голос. По телефону можно узнать голос хорошего знакомого, с которым часто встречался. А с этой женщиной я разговаривал недолго.

— Что она сейчас делает?

— Прогуливается по улице Первого Мая, похоже, кого-то ожидает.

— А какие сигналы из Лодзи?

— Сообщили, что Гральского нет на месте проживания.

Весть эта не удивила меня. Если он уехал из Быдгощи раньше, чем запланировал, значит, и в Лодзи еще не хотел показываться.

— Что еще?

— В субботу ночью, в районе, где проживает Гральский, на улице Пабяницкой, служба радиоподслушивания зафиксировала какую-то радиостанцию, которая передавала нечеткие сигналы, работала она несколько минут.

— Что вы думаете об этом, товарищ сержант?

— Мне кажется вполне возможным, что человек, убежавший из Быдгощи, поднял тревогу в своем разведцентре, чтобы ему больше не передавали, так как его засекли. Мог успеть. Поезда не было, наверно, поехал машиной.

Рассуждения были логичными. От Быдгощи до Лодзи около двухсот километров. Гральский не мог воспользоваться такси, ибо такой далекий рейс мог обратить на себя наше внимание. Только личная машина удовлетворила бы Гральского, либо ему было нужно ехать поездом до Торуня, а уж оттуда машиной. Нужно было все это выяснить в Лодзи, куда я решил выехать на следующий день, проведя эту ночь в комнате Гральского.

— Товарищ сержант, продолжайте наблюдение за Барбарой Еленек. Мне на утро закажите машину. Будем в контакте. Всего хорошего!

Воскресный день подходил к концу. Несмотря на несчастливое число (было 13 мая), дела шли совсем неплохо. Только бы правильно разобраться во всем многообразии фактов. Нужно все, случившееся ранее, систематизировать. А тут еще разболелась голова. Положил в чемодан найденный гвоздик и спустился поужинать в ресторан гостиницы.

Выбрал небольшой зал, в котором было мало посетителей. На минуту задержался в нерешительности, как вдруг заметил особу, которую никак не ожидал здесь встретить. Ею оказалась Барбара Еленек. Не раздумывая, направился к ее столику. Ведь это мне ничем не грозило, как шпион она уже раскрыта. Выглядела подавленной. Одета была в модное бананового цвета платье, которое ее очень красило. Зачем она сюда пришла? Неужели надеялась встретить Гральского?

— Разрешите? — Я поклонился.

— Пожалуйста, — ответила она несмело и посмотрела на меня с удивлением.

— Вы одна?

— Как видите. Вообще-то, лучше бы вы меня оставили в покое. — В ее голосе звучала нервозность.

— А тот, кого вы ждете, не устроит мне скандала?

Мой вопрос остался без ответа. Она не желала продолжать разговор. Решил сделать вид, что намерен немного поухаживать за ней.

— Вы прекрасно выглядите. Вам очень к лицу это платье. Прошу вас, улыбнитесь и не считайте меня своим врагом.

— Попробую, — ответила Еленек. Чувствовалось, что, несмотря на события, при которых она со мной познакомилась, я ей симпатичен.

Заказал вино, торт и кофе. Оркестр заиграл вальс. Мы потанцевали и после этого сели за столик почтя друзьями. Полумрак, музыка, вино довершили превращение. Беседовали уже как старые знакомые, шутя и дурачась. Под звуки танго прижал ее к себе, она не противилась моим объятиям. Нелегко обнимать женщину и… помнить, что она подозреваемая. Это существо заключало в себе что-то трогательное. Имею ли я право поддаться своей интуиции, которая не позволяла мне видеть в ней преступницу? Оркестр начал играть мелодию из фильма «Прощание».

Барбара посмотрела мне в глаза и спросила с усмешкой:

— О чем вы задумались?

Вероятно, у меня было глупое выражение лица. Плохо! Умение владеть собой было одним из основных правил моей службы.

— Так, кое-что вспомнил…

— Таких, как вы, тоже беспокоят воспоминания?

— Нехорошо, пани Бася. Почему это вас удивляет? Разве я не нормальный мужчина? Не такой, как другие?

Она не ответила, а я серьезно задумался. Мелодия, прерванная в определенном месте шпионом, подстраивавшимся под коротковолновую станцию Митулы… Почему-то была прервана в этом, а не в другом месте. А может, это сигнал? Последнее либо предпоследнее слово, соединенное со сводкой погоды, могло быть условным шифром.

Вспомнилось, что в ходе войны гитлеровские агенты отдела HW-2 имели задачей перед нападением на Норвегию и Данию сообщать о состоянии погоды и количестве судов в портах, которые собирались атаковать. Полученные данные передавали по телефону, используя закодированные слова о фразы. Виды посылок означали типы кораблей, а результаты ловли рабы — состояние погоды, очень важное для десантных операций. В данном случае сводка погоды тоже могла что-то значить. Но что? Закусил губу, но, вспомнив, где я, постарался опять придать лицу безмятежное выражение.

Оркестр умолк. Мы вернулись к столику, и Бася спросила:

— У вас, вероятно, неприятности? Вы морщили лоб и даже не смотрели на меня. А музыка играла так чудесно!

— Да, пани Бася, и это по вашей вине.

— По моей? — спросила она удивленно.

— Да. Вы со мной не откровенны, это плохо для вас, да и мне тем самым создаете дополнительные хлопоты…

Долго мы разговаривали с Басей. Она много рассказала мне о себе. Старался не упустить никаких деталей. Некоторые из них мне казались неправдоподобными, требовали проверки. По мере своего рассказа она становилась все веселее, как будто сбрасывала с себя тяжелую ношу. Я, в свою очередь, был доволен собой, тем, что дело в этот вечер несколько продвинулось вперед. Если все рассказанное ею было правдой, то… В завершение разговора дал Басе несколько частных советов. Хотел проводить ее, но она не согласилась.

 

СМЕРТЬ

Телефон звонил не переставая. С трудом вынырнув из сна, я высунул руку из-под одеяла и поднял трубку.

— Товарищ капитан, важное донесение!.. Кассирша…

— Что?! Невероятно! Приходите немедленно!

Отбросил одеяло. Бреясь, несколько раз порезался. Такого поворота событий я не предусмотрел. А может, это просто недоразумение? Нет, в таких случаях ошибки почти исключены. Нервными движениями застегивал рубашку, когда раздался стук в дверь.

— Товарищ капитан, вот донесение. — Сержант вытянул из портфеля лист бумаги: выписку на карточки «Скорой помощи» города Быдгощ. Дежурный врач писал:

Доставленная в пункт «Скорой помощи» Барбара Еленек — мертва. На коже всего тела и головы, а также в полости рта нет никаких следов. Причины смерти не установлены. Можно предположить отравление неизвестным фармакологическим препаратом. В квартире погибшей лекарств и других химических средств, способных вызвать смерть, не обнаружено.

Значит, маленькое существо в банановом платье погибло. Что крылось за этим? Кто вынес смертный приговор? Было ли это самоубийство? Бросил взгляд на сержанта, он смотрел на меня вопросительно. Что я мог ему сказать? Решил срочно ехать в контрразведку, чтобы на месте изучить документы и разработать план действий. Я не мог отогнать неприятные мысли, думая, что Бася не заслужила такой участи. Молча собрался в дорогу. Решил съездить в Лодзь, там продолжить следствие, а потом вернуться в Быдгощ. Если Гральский в это время был уже в Лодзи, то убийца не он. Вспомнился вчерашний разговор с Басей. Если то, что она говорила, было правдой, версия об убийстве отпадала. Если врала, значит, была связана со шпионами и стала их жертвой.

В отделении госбезопасности меня ждал начальник. Сразу взялись за дело.

— Что докладывает служба наблюдения? — спросил я. Человек уже мертв, а мы должны анализировать каждый его шаг, когда он был еще жив.

— Знаем, что звонила по телефону, — сказал начальник, — а потом пошла в ресторан гостиницы «Интурист». Там к ней подсел какой-то неизвестный мужчина. В первом часу ночи она вышла, он за ней. Ловкий парень! Так крутил по улицам, что наши наблюдатели потеряли его из виду. Ничего, найдем, у нас есть точное описание его внешности.

Я посмотрел на начальника.

— Неизвестный — это я. Разговаривал с этой женщиной, а после ее ухода захотелось прогуляться. Когда заметил хвост, решил проверить способности ваших сотрудников…

— Интересно получается, — смутился начальник. — Как раз хотел распорядиться, чтобы срочно разыскали этого «неизвестного», а он, оказывается, здесь, в моем кабинете.

— Бывает и так. Надеюсь, вы не будете меня ругать за это?

— Конечно, нет. А наблюдателям уши оборву.

— Простите им эту оплошность. Это мне нужно было бы надрать уши, если я не оторвался от ваших товарищей. Но это все пустяки. Какие результаты дальнейшего наблюдения за пани Еленек?

— Прямо из гостиницы, не задерживаясь, ни с кем не разговаривая, отправилась домой. Только один раз, на улице Первого Мая, обернулась, посмотрев вслед проходившей мимо парочке. Через несколько минут погасила в квартире свет.

— Не шел ли за ней кто-нибудь кроме ваших наблюдателей?

— Не замечено.

— Каким образом узнали о ее смерти?

— Пани Еленек договорилась с подругой, что та зайдет за ней, чтобы вместе идти на работу. Подруга утром стучала-стучала и, поскольку никто не открывал, хотела уже уходить, решив, что никого нет дома. Тогда к ней подошел один из наших наблюдателей, представился соседом и сообщил, что пани Еленек вчера вернулась поздно и, скорее всего, крепко спит и не слышит. Они стали стучать вдвоем, и опять без результата…

Ну, дальше все ясно. Открыли дверь, вызвали «скорую помощь». Врач засвидетельствовал смерть.

— Сделали необходимые фотоснимки, — продолжал начальник. — Провели обыск. В печке найден пепел от сожженной бумаги. Что это было, не знаем. Труп отправлен в морг. Ждем результатов вскрытия… Что вы, товарищ капитан, думаете обо всем этом?

— Врач предполагает, что причина смерти — отравление. Вам следует определить, — я старался говорить спокойно, но это было нелегко: лицо Баси стояло перед моими глазами, — отравили ее или она покончила жизнь самоубийством. Мне кажется, вчера она не думала о таком исходе…

— Посмотрите снимки, товарищ капитан, — прервал меня начальник, — положение тела предполагает, скорее всего, самоубийство.

Начал просматривать фотографии. Погибшая лежала на диване, голова ее была несколько закинута, правая рука безвольно свисала. Казалось, она спит.

— Мне кажется, положение тела не дает точного ответа на вопрос.

— Все равно я склонен считать это самоубийством, — сказал начальник. — Когда убийца мог дать ей яд? Разве что мы имеем дело со средством замедленного действия.

Мне же версия самоубийства не казалась правдоподобной. По моей оценке, у Баси был слабый характер, она была неспособна на такой поступок. Лишить себя жизни нелегко, для этого нужны смелость и сильная воля. Что могло заставить женщину покончить с собой именно в тот вечер? С момента нашего прощания до входа в квартиру она ни с кем не разговаривала. Кроме того, можно ли так беззаботно себя вести за несколько часов до самоубийства?

Своими сомнениями я поделился с начальником. Попросил его в связи с этим проверить несколько фактов. И тут обратил внимание, что находившийся а кабинете сержант внимательно все слушает и записывает. Через пару минут он включился в разговор:

— Товарищ капитан, вы думаете, ее кто-то ожидал в квартире?

Я утвердительно кивнул.

— Действительно, так могло быть, товарищ сержант, кто-то мог забраться в квартиру и ожидать ее прихода. Ему достаточно было подсыпать яд, например, в стакан для чистки зубов.

Я был твердо убежден в версии убийства, упорно спорил с начальником и сержантом, придерживавшимися противоположной точки зрения. Наш спор прервал дежурный, вручивший начальнику донесение из Лодзи:

Гральский уже месяц работает в магазине на улице Бжезиньской, а не в Лодзинском гастрономическом предприятии. Определяем его местопребывание, ибо не знаем, где находился в субботу и воскресенье. О результатах сообщим.

Попросил предупредить сотрудников в Лодзи о моем прибытии. Товарищи в Быдгощи должны были, не теряя со мной связи, продолжать следствие. Сержант получил много вопросов, на которые следовало срочно дать ответы. Начальник проинформировал меня, что в течение субботы и воскресенья усилено наблюдение за известными отделению контрразведки «почтовыми ящиками», так как ожидалось, что агент иностранной разведки, работающий на неустановленной радиостанции, может взять из тайника или вложить в него новые инструкции либо другие материалы. Возле «почтового ящика», находившегося в туалете железнодорожного вокзала, замечен человек, вынимавший что-то из этого ящика. В настоящее время он находится в Щецине под наблюдением. Если попытается улизнуть, будет арестован. Я попросил начальника, чтобы меня информировали, если это окажется связанным с моим делом.

Ехалось хорошо, спокойно. Я закрыл глаза. Обычно в дороге старался читать. Меня интересовала история второй мировой войны, и я пользовался каждой свободной минутой, чтобы погрузиться в любимые книги. На этот раз даже не дотронулся до лежащих в портфеле двух последних томиков серии «Тигр». Меня беспокоила загадочная смерть Барбары Еленек. Все время думал только об этом и не заметил, как проехали Влоцлавек. Был прекрасный майский день. Я пошире открыл окно. В машине вдохнул запах сосны, поудобнее устроился на сиденье и опять погрузился в размышления.

 

ЗАПУТАННЫЕ СЛЕДЫ

В Лодзи меня ожидал сюрприз. Товарищи из Лодзинского отделения контрразведки отправили в Быдгощ телеграмму, которая пришла туда уже после моего отъезда. Гральского два дня не было в Лодзи, выезжал к родственникам в Ченстохову. Там, во время семейной попойки, возник скандал, потребовавший вмешательства милиции. Значит, вся семейка отличается темпераментом. Сам Гральский, однако, на работе и среди соседей слыл человеком спокойным. Пять лет назад потерял паспорт, написал заявление (оно у меня в руках) и через какое-то время получил дубликат. Расписался несколько по-иному, чем на регистрационной карточке в Быдгощи. На этой последней буквы стояли ровными рядами, а в паспорте у Гральского были несколько наклонены.

Значит, шпион в Быдгощи пользовался украденным или найденным паспортом и здесь допустил ошибку. Не предусмотрел возможности изменения места работы Гральского, но не это было самым важным. Я тоже допустил ошибку. Был уверен, что его регистрационная карточка разрешит задачу, и не допросил портье гостиницы «Интурист» в Быдгощи, не установил внешних данных шпиона. Удивило меня также, что в случае с Митулой шпион все продумал до мелочей, а в Быдгощи подготовка проведена им легкомысленно, подтверждением чего была регистрация в гостинице на найденный паспорт. Таким паспортом можно было воспользоваться только при поверхностной проверке. Неужели шпион рассчитывал, что трюк с подстраиванием под коротковолновую станцию Барбары Еленек (было ли так в действительности, я еще не знал) пройдет гладко, и не учел возможности радиоподслушивания? Обо всем этом я думал, когда сидел в кабинете дежурного офицера, ожидая телефонного разговора с Варшавой. И вдруг меня осенило.

Если на летящем в космосе спутнике можно по команде с земли включить теле-, радио- или другую, еще более сложную аппаратуру, то почему шпион не может иметь два аппарата?.. При себе — один, а сидя в гостинице — включать другой, спрятанный, например, вблизи квартиры Барбары Еленек. Он надеялся ввести нас в заблуждение, чем можно было оправдать его риск с пропиской в гостинице, откуда передал ранее записанный разговор Барбары Еленек с чешским коротковолновиком, а затем специальным импульсом включил второй аппарат и передал сигналы Морзе. Наша служба радиоподслушивания засекла как раз эти сигналы и вышла на неисправный аппарат Барбары Еленек. Шпион мог спокойно расположиться вблизи ее квартиры, или Бася сама предоставила квартиру в его распоряжение, так как уходила с работы между 16 и 17 часами. Он мог также сам забрать небольшой аппарат (ибо была разница в слышимости) и при случае догадаться, что его способ раскрыт. Возможно, он заметил сотрудников контрразведки, входивших в квартиру пани Баси. Может, видел машину с аппаратурой подслушивания, хотя она была хорошо замаскирована. Все это нужно было выяснить, а главное, установить, где он сейчас находится и что делает.

Разговор с Варшавой был коротким. Доложил о ходе расследования и в ответ услышал вопрос:

— Что ты думаешь об этом?

— Мне кажется, — ответил я, — мы имеем дело с крайне изощренным типом, который к своей преступной деятельности у нас хорошо подготовился.

— Наши мнения совпадают. Мы располагаем данными о плановой переброске в Польшу опасного агента. Приятно, что ты сам до этого додумался, без моей подсказки. В Быдгощ пока ехать не следует. Знаю обо всем.

— Почему? — спросил я удивленно, так как считал, что, несмотря на ложный след с Гральским, ключ к загадке находится именно в Быдгощи.

— На все будет время, — услышал я голос с другого конца провода. — В Лодзи работа закончена, немедленно выезжай в Кошалин. Там выяснишь вопрос с «летающей тарелкой». До свидания.

Я отложил трубку немного расстроенный. Задумался, почему шеф ничего не сказал о событиях, происшедших в Быдгощи после моего отъезда. А уж напоминание о «летающей тарелке» было полной неожиданностью.

Дело в Лодзи можно было считать завершенным. Радиоподслушивание определило, что неизвестные слабые сигналы исходили из аппарата, собранного пятнадцатилетним радиолюбителем, который не знал о необходимости получения специального разрешения. Ему было сделано соответствующее внушение, и он был предупрежден о суровом наказании за пиратство в эфире.

На вокзале народу было мало. Пассажирские поезда отходили позже. Я зашел в ресторан, попросил меню и… поморщился: понедельник — вегетарианский день. Была, однако, рыба по-гречески. Заказал блюдо, потом осмотрелся. Мое внимание привлек человек, сидящий неподалеку. Лицо его было закрыто газетой, зато руки я рассмотрел хорошо. Они были красными, как будто ошпаренными или отмороженными. И на них были рубцы. Кажется, когда-то я допрашивал человека с отмороженными руками. Когда это было? В моей памяти был провал, который я ничем не мог заполнить. К читавшему газету подошел официант к положил счет. Человек расплатился и встал. Я внимательно в него всмотрелся, но его лицо ни о чем мне не говорило. Это был мужчина среднего роста, седоватый. Он слегка прихрамывал. Никак не мог вспомнить, откуда знаю этого человека, а в том, что я его встречал, был почти уверен. Лицо казалось незнакомым, однако возможности пластической хирургии в наше время почти безграничны. Она способна изменить внешность человека до такой степени, что родной отец не узнает. И эти руки… Нет, люди, с которыми я встречался, рубцов на руках не имели. Значит, ошибся. Но мысль о «седоватом» преследовала меня до самого Кошалина. Забыл о нем лишь в вихре событий, развернувшихся по прибытии на место.

В кошалинском отделении, в котором несколько дней назад надо мною подсмеивались из-за «летающей тарелки», я получил полное удовлетворение. Сегодня моя настойчивость в поисках следов этого необычного происшествия была поднята на щит.

Нечего говорить и о том, что моим кошалинским друзьям захотелось ближе заняться этой историей. Героем оказался мой фронтовой друг Слава. Он пришел к убеждению, что я от него что-то скрываю, и решил заняться самостоятельными поисками.

Во время войны Слава был не только хорошим старшиной роты, но и отличным разведчиком. На этот раз он был удивлен моими частыми прогулками в лесу и в поле под видом желания подышать свежим воздухом. Понял, что меня привлекал не только «свежий воздух»…

Теперь мне следовало работать незаметно. Не хотелось показываться в Петрувэке, ибо повторный приезд мог вызвать ненужные комментарии, а кроме того, вдруг вблизи или в самой деревне расположился сам шпион или его соучастник.

Слава ожидал меня на шоссе, в обусловленном месте. Молча сел в машину, и мы поехали в сторону Петрувэка. Я ни о чем его не спрашивал, хотел, чтобы Слава начал сам. Он, однако, как воды в рот набрал. Вскоре доехали до небольшого мостика, перед которым Слава дал знак остановиться. Водителю я сказал, чтобы он развернулся и сделал вид, что ремонтирует машину. Тот понимающе усмехнулся: не в первый раз он получал такое распоряжение. Поднял капот и нагнулся над мотором. Мы со Славой и ехавшим с нами кошалинским товарищем направились в сторону луга. Шли напрямик, тропки не было, и потому промочили ноги. Товарищ из Кошалина захватил приборы землемера. Сам нес треногу, я — какую-то доску с цифрами, а Слава — теодолит.

— Слушай, — обратился я к Славе, — не будет ли теперь разговоров о землемерах, которые вдруг упали с неба?

— Не бойся, подумал и об этом. Ожидаем их на днях. Говоришь, с неба? В таком случае покажу, что именно с него упало.

Вошли в молодой сосновый лес, в котором стоял запах хвои и прохлада. Захотелось лечь на землю и забыть обо всем. Посмотрел на товарища из Кошалина, несущего с большой серьезностью треногу. Как хорошо, что он не может читать моих мыслей, иначе потерял бы всякое уважение к представителю из Варшавы. Слава приостановился. Я понял, что он ищет ориентиры.

— Уже недалеко, — сказал он, — идем в нужном направлении.

Мы взошли на небольшой бугорок, и Слава показал на почти невидимую зарубку на сосне.

— А теперь давайте внимательно посмотрим на этот куст можжевельника. Что мы под ним видим? — усмехнулся он, торжествуя. Говоря это, Слава без усилия приподнял куст, который уже был выкопан, а затем посажен на то же место.

— Хитро сделано, не хватает только сокровищ.

— Спокойно, — Слава вытащил малую саперную лопатку, — через минуту будет и сокровище.

Он сделал несколько энергичных взмахов лопаткой, и мы увидели какой-то предмет. Теперь я знал уже все. Взглянул на Славу, он посмотрел на меня, сощурив глаз, что означало: «Вот видишь, ты мне ничего не говорил, а я постарался сам, без тебя».

Я дружески хлопнул его по плечу:

— Отлично, брат, сработано! Во всем твоя заслуга. Но теперь показывай, что имеем.

Перед нами, в яме, лежала нейлоновая оболочка воздушного шара. Мы вытянули ее и разложили на мху, она имела несколько метров в диаметре. К оболочке была прикреплена бамбуковая корзинка, в которой свободно мог поместиться человек. В специальной выемке корзины, в чехле, находился баллон с краном. Нетрудно было догадаться, что это баллон с газом, наполнявшим воздушный шар.

Вот, оказывается, чем была эта «летающая тарелка». Старушка из Петрувэка несколько дней назад видела именно этот пролетающий шар. Одна его половина отражала солнечные лучи и поэтому была ярко освещена. Однако не все было ясно.

Мы поняли только, что на территорию Польши проник шпион, пытавшийся не оставить никаких следов своего прибытия. Для этого он использовал воздушный шар. К нашему побережью его могли доставить на рыболовном судне или подводной лодке. От места приземления до моря было более двадцати километров. Я знал, что воздушные шары использовались только для перелета через пограничную полосу, чтобы избежать контроля пограничными войсками. На этот раз шар летел издалека, и воздушный пассажир приземлился почти на рассвете, а не ночью, значит, он рисковал, что его заметят. Воздушные шары летали обычно низко, и поэтому не были видны на экранах радиолокаторов. В нашем случае радиолокаторы вели шар две минуты, возможно в то время, когда он поднялся выше, чем рассчитывали его конструкторы. Почему так получилось — я отгадать не мог.

Многое еще нужно было выяснить. Больше всего меня беспокоил вопрос, был ли это один и тот же человек — подстраивавшийся под наших коротковолновиков и прибывший на воздушном шаре. Проверкой могло служить время. На следующий день после предполагаемого приземления шпиона наша служба радиоподслушивания заметила его работу. Он подстраивался под радиостанцию Митулы. На дорогу из Заберова до Петрувэка я затратил сутки, значит, и он мог успеть добраться туда за это время. До этого момента шпион прекрасно конспирировался. Единственным его просчетом можно считать убийство Барбары Еленек, которое неминуемо привлекло внимание органов следствия…

Своим микрофотоаппаратом я запечатлел части воздушного шара. Договорился о плане дальнейших действий.

Я вошел в комнату следователя. Она небольшая, маленькие с решетками окна, письменный стол, несколько стульев, шкаф для бумаг — вот и все. Молодой офицер вскочил, завидев меня. Встал также и допрашиваемый. Им был довольно молодой, но уже лысоватый мужчина с продолговатым лицом. Я присел в уголке. В допрос не включался, не хотел мешать младшему товарищу. Начал просматривать вещественные доказательства. Материалы, изъятые из тайников, принадлежали одной из введенных в строй фабрик. Собранные данные предназначались для диверсионных целей. На столе следователя лежали фальшивые паспорта и военный билет. Звучали шаблонные вопросы, какие принято задавать в начале следствия. Допрашиваемый отвечал с неохотой, задумываясь над каждым словом. Такой метод позволяет говорить очень сжато и кратко. Я понял, что это один из тех, кто поддался на уговоры вербовщиков иностранной разведки и остался на Западе. Допрашиваемый выехал три года назад с экскурсией «Интуриста» в Вену и не возвратился. Там он пережил все, что выпадает на долю беженцев, лагерь долго был для него единственным приютом. Родные, проживающие за границей, отказали ему в помощи, поэтому у него оставался только один выход — служба в иностранной разведке. Запинаясь, рассказывал он о заданиях, которые должен был выполнять.

Я подсунул офицеру карточку с вопросом, что подозреваемый делал и где находился 5 и 6 мая? Допрашиваемый был человеком, который вынимал материалы из так называемых «почтовых ящиков». Именно он 13 мая вынимал из тайника в Быдгощи документы, вложенные неизвестным агентом, чтобы перевезти их за границу и в Западном Берлине вручить сотруднику разведки.

Я предполагал, что либо сам задержанный, либо собранные им материалы имеют что-то общее с «моим» делом. Шпиона арестовали недалеко от города Щецина при попытке перейти границу.

— Где вы были и что делали пятого и шестого мая? — спросил следователь.

— Не помню.

— Может, вам легче будет вспомнить, если я подскажу, что это были суббота и воскресенье.

— Не обратил внимания, не запомнил.

— Прошло ведь всего несколько дней. Я же не спрашиваю вас, что было год назад.

Я подал знак следователю, что хочу включиться в допрос. Достал портсигар и угостил арестованного. Он торопливо схватил папиросу, прикурил, с удовольствием затянулся.

— Если не помните, что делали в субботу и воскресенье, то скажите, где были в понедельник и вторник? А это ваш снимок? — Я пододвинул к нему фотографию, сделанную нашими разведчиками перед его арестом.

— В понедельник?.. — Он на минуту задумался. — Так, вспомнил! Был в Гданьске.

— А до этого?

— До этого был в Познани.

— В котором часу выехали из Познани в Гданьск?

— Около пятнадцати часов, прямым поездом.

— Что делали в Познани?

— Ничего.

— Как это «ничего»? В каких районах задерживались в Познани?

Арестованный покосился на меня.

— В Познани, — пробормотал нехотя агент, — вынул материалы из тайника.

Потом он рассказал еще о двух тайниках и о способе перехода границы. Я спросил, как же он, имея такую слабую память, смог запомнить все адреса «почтовых ящиков», подробное их описание и положение. Агент признался, что адреса были зашифрованы и замаскированы в плитке шоколада.

Перед самой границей он откусил от плитки шоколада кусок, надеясь, что, если попадется, никто на шоколад не обратит внимания.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ТОГО СВЕТА

Я сидел в кабинете начальника, внимательно слушавшего мой отчет.

— Значит, ты думаешь, что арестованный, вынимавший материалы из тайников, не имеет ничего общего со шпионом, которого мы ищем?

— Я почти уверен в этом. Арестованный — просто пешка. Тот, кого мы ищем, фигура более крупная… Подумайте: две радиостанции, и одна — как предполагаем — вводится в действие на расстоянии, воздушный шар… Этот шар меня удивляет — ведь это банальный прием, только, может, раньше не было перелетов на такое большое расстояние.

— Как ты думаешь, — перебил меня начальник, — не испортилось ли что-то в воздушном шаре и поэтому шпион не смог приземлиться там, где было назначено?

— Проверил, все устройства в порядке, действуют хорошо. Если бы все развивалось так, как он предусматривал, достаточно было наполнить шар газом, и при попутном ветре он добрался бы до ожидавшего его катера…

Про тайник в плитке шоколада я читал в воспоминаниях Фердинанда Тохы из английской разведки, изданных под названием «Секретный корпус». Во время первой мировой войны немецкая разведка предлагала своим агентам таким способом переправлять донесения. Так бывает в разведке: разоблаченный метод через какое-то время вновь применяется в надежде на то, что противник его забыл. Начальник потер лоб.

— Да, ты прав, этот шпион с радиостанцией — хитрая бестия. Будешь искать его на основе тех материалов, которые тебе удалось собрать?

— Товарищ начальник, а что с Быдгощью? Как вы считаете?

— Быдгощ? О, это интересное дело! Барбара Еленек…

Я задержал дыхание, думая, что он сейчас скажет: «Оказалась негодным шпионом», но то, что услышал, превзошло все мои ожидания. Я от изумления не мог прийти в себя.

— Что? Это невозможно! — воскликнул я наконец.

— Однако это так, мой дорогой. Барбара Еленек жива, и ее здоровье потихоньку восстанавливается. Хотела покончить с собой, приняла хлоропромазин. Это очень сильное средство, применяемое при тяжелых операциях. Бывает, между прочим, снижение жизненных функций организма через торможение нервной системы. В данном случае наступила мнимая смерть.

— Кто ей дал этот препарат?

— Еленек пережила какую-то любовную трагедию. Пожаловалась подруге, работающей в больнице медсестрой, на бессонницу и головные боли, и та дала ей хлоропромазин.

— Каким образом это установили?

— В Быдгощи проведено интенсивное следствие. Допрошены члены семьи и близкие знакомые. Работающая в больнице медсестра созналась, что дала Барбаре это средство. Немедленно сообщили врачу. Наверно, и так не дошло бы до вскрытия, так как медики поняли, что имеют дело с мнимой смертью. Вот донесение из Быдгощи, читай.

После допроса медсестры пострадавшую немедленно перевезли в клинику, где ввели ей внутривенно необходимые препараты, включая сердечные. Около полуночи у больной начались непроизвольные движения, а утром она пришла в сознание. С трудом отвечала на вопросы. Дыхание было неровным, она начала плакать. Ее поместили в изолятор и вызвали профессора из Варшавы.

Итак, Бася тогда, в ресторане, говорила мне правду: она была влюблена без взаимности.

— Таким образом, к нашему делу это не имеет никакого отношения, — говорил дальше начальник, — просто несчастная женщина. Рано вышла замуж, вскоре после свадьбы начались ссоры, и дело дошло до развода. Встретила другого, влюбилась, но он к ней относился безразлично, не отвечал взаимностью. В ту субботу Бася договорилась встретиться с ним в четыре часа. Не пришел, но сообщил, что зайдет на следующий день. Опять ждала — не пришел. Вышла из дома и зашла в ресторан, где он часто бывал. Там его также не было. На улице увидела его с другой и решилась на самоубийство.

— А телефонный звонок Гральскому?

— Мы тоже выяснили. Оказалась обыкновенная ошибка, плохое соединение на АТС. В соседней комнате проживал человек по имени Хенрык. Ему звонила знакомая из города, а телефонистка по ошибке соединила с номером Гральского. После твоего отъезда телефонистка пришла к нам и сказала, что женщина, которую ты хотел разыскать, звонила еще раз. И таким образом все выяснилось…

Я молчал.

— Ну и что ж, мой дорогой, — говорил дальше начальник, — не хочу во всем винить одного тебя, но… Если те, не очень расторопные, наблюдатели в Быдгощи не сумели сообщить точное время, когда звонила Еленек из того автомата, то тебе следовало бы выводы делать осторожнее. Она, кстати, своему возлюбленному звонила немного раньше… Не могу не напомнить тебе, что ты почему-то был не согласен с мнением своих коллег. Это послужит уроком для тебя…

Что поделаешь, это была классическая головомойка. Начальник редко хвалил подчиненных, еще реже открыто осуждал. А если уж делал это, то основательно, правда всегда спокойным тоном, не повышая голоса…

— Да, еще одно, — вспомнил он через минуту. — Если не ошибаюсь, ты ведь  р а з г о в а р и в а л  с этой женщиной. И если бы сделал правильные выводы, должен бы понять, что это самоубийство. Но ты заранее, свысока, сделал свой вывод и упорно придерживался этой версии, не избегая даже некоторого отступления от фактов…

Конечно же, начальник был прав. Однако каким надо быть неудачником, чтобы нарваться на такой случай, исключительный даже для врача… А шпион кружил по стране и продолжал свою деятельность, в то время как я после двухнедельных поисков находился почти в исходном пункте.

Начал выбирать главное из имеющихся материалов. Поручил сделать копии регистрационной карточки, заполненной на имя Гральского. Эти копии разослали в наши органы с целью сопоставления его почерка с почерками людей, фигурировавших в картотеках. Специалисты-телеграфисты подтвердили, что текст о погоде в обоих случаях передавал один и тот же человек, кстати прекрасно работающий на ключе. Передавал очень быстро. С содержанием было хуже — появились затруднения в расшифровке кода. Предполагалось, что в первой телеграмме докладывалось об успешном прибытии, во второй — просьба прислать что-то, а что не удалось разгадать. Мелодия не увязывалась ни с чем. Специалисты обещали, что еще одна такая телеграмма — и код будет расшифрован.

Проверял, не отвечала ли какая-нибудь из известных нам разведывательных радиостанций. Не установил. Значит, шпион мог иметь специальную, не известную нам радиостанцию. Это подтверждало большую важность дела, которым мы занимались.

Обратил внимание руководства центра радиоподслушивания на факт двукратной передачи шпионом: в субботу и в воскресенье. Первый раз в 3 часа утра, второй — в 4 часа дня.

Получил сведения о чешском коротковолновике из Пильзна. Его позывные совпадали с имеющимися у нас данными, но 12 мая его не было дома. Жил он вблизи границы, и предполагалось, что передача тогда велась с территории Западной Германии. Из этого можно было судить, что коротковолновики, которые вызывались вроде бы этим чехом, могли служить станциями приема. Однако в их разговорах не замечено скрытого кода. Зато отмечено, что коротковолновая станция Барбары Еленек путем короткого замыкания была умышленно повреждена. «Наш» шпион, чувствовалось, был хорошо знаком с радиотехникой. А вот «Эрик» молчал как проклятый, несмотря на неоднократные попытки Митулы вызвать его с помощью своей быстро отремонтированной радиостанции. Это была моя ошибка. Нужно было попросить Митулу, чтобы он задержал ремонт, тогда сохранилась бы возможность неизвестному шпиону подстраиваться под сигналы Митулы. Это помогло бы нашей службе радиоподслушивания засечь нелегально действующую радиостанцию.

При расследовании этого дела я старательно вел записи. Часто спорил с товарищами на тему — записывать или не записывать. В классических детективах сыщики или следователи ничего не записывают, а все точно помнят. Я не являюсь таким гением — и не жалею об этом. Когда спустя какое-то время заглядываю в свои записи, вижу ошибки, недостатки, которые следовало устранить. К тому же при наличии колоссальных технических возможностей, доступных, равно как для ищущих, так и для тех, которых ищут, отсутствие подробных записей было бы неразумным упущением и могло испортить все дело.

Кончался май. Шпион не подавал признаков жизни. Начальник считал, что его спугнули из Быдгощи. «Это вода на нашу мельницу, — говорил начальник. — Возможно, агент затаился, значит, перестал действовать. Вероятно, беспокоится, а неспокойный человек допускает ошибки. Все толкает его в наши руки. Немного терпения».

Терпения, признаюсь, было мало. Сидение в кабинете и ожидание сведений меня очень мучили.

 

БЕРНАРД

В начале июня, сдерживая волнение, я входил в ворота Мокотовской тюрьмы. Закончив формальности, направился в комнату допросов, которая напомнила мне комнату в Щецине, только была несколько большей. Минуты ожидания показались часами. Опершись на стол, смотрел через окно на тюремный двор, в котором узники совершали свою ежедневную прогулку. Наконец-то! Вошел конвоир, а за ним арестованный — пожилой мужчина в серой тюремной одежде. По-иному представлял я себе его арест. Считал, что будет погоня, стрельба, а все совершилось совершенно по-другому.

Конвоир ушел, оставив меня наедине с заключенным. Я указал ему на стул. Минуту изучал его. Было ему лет пятьдесят пять, совершенно лысый, с круглым лицом, крепкими зубами, руки с длинными пальцами. Он также изучал меня своим острым, пронзительным взглядом…

Напротив меня сидел обезвреженный шпион, которого я искал почти месяц. Поймали его странным способом, как зверька, в поставленный своего рода капкан. Он собирался оставить Польшу при помощи шара, в виде «летающей тарелки», на котором прилетел 5 мая.

Ему устроили засаду. Вокруг бугорка, где был закопан шар, смонтировали специальное электронное устройство, которое сигнализировало о прибытии нашего «воздушного пассажира». Когда подбежали работники контрразведки, шпион прикинулся дурачком. Документов при нем, понятно, никаких не было. Наблюдение за морем ничего не дало: в это время возле польской границы, в ее территориальных водах, находилось много судов. Следствие предстояло не из легких.

Спросил имя и фамилию — никакого ответа, лишь движение плечами, означавшее: не понимаю, о чем речь. Вооружившись терпением, начал спрашивать о семье. Арестованный улыбался. «Веселый, — подумал я, — посмотрим, что будет дальше».

— Что вы делали в лесу так поздно?

Вопрос вызвал интересную реакцию. Арестованный вскочил, подпрыгнул и показал мне язык. Приказал ему сесть — не послушался. Показал фотографии, сделанные ночью, когда он откапывал шар. Самым интересным был снимок, где шпион пытался открыть баллон с газом: лицо его выглядело суровым и напряженным.

На снимки агент тоже не среагировал. До самого обеда я ничего не достиг. Метод проволочки ему лично ничем уже не мог помочь, наверно, тянул время, чтобы другие агенты могли принять свои меры безопасности. Каждый шпион имеет назначенное время возвращения. Если он вовремя не вернулся, это может означать провал. Тогда разведка обычно применяет различные средства предупреждения, чтобы уберечь других агентов. Таким мерам безопасности шпионов обучают в разведшколах.

Мне не оставалось ничего другого, как направить арестованного к психиатру. Хотелось вытянуть из него хотя бы одно слово, услышать его голос, определить, есть ли акцент.

После обеденного перерыва опять приступил к допросу. Дал ему лист бумаги и предложил написать несколько слов. Нужно было сравнить его почерк с почерком на регистрационной карточке. Арестованный взял дрожащими руками перо, долго на него смотрел, выражая беспокойство, затем начал писать. Видно было, что он издевался надо мной, хотел вывести из терпения. На бумаге с явным удовольствием нарисовал какие-то закорючки и все это украсил кляксами.

Приказал отвести арестованного в камеру, а мне принести его одежду. Долго и внимательно осматривал ее, но ничего не обнаружил, на ней не было никаких меток. Туфли поношенные, нуждающиеся в ремонте. Рубашка и белье — отечественного производства. Можно было подумать, что этот человек специально старался не надевать ничего импортного.

Отдал распоряжение купить похожий костюм, ботинки и остальную одежду.

На другой день без всякого желания вновь приступил к допросу. На этот раз арестованный начал петь дурным голосом. Устав от этого вытья, я вышел из кабинета, чтобы не показать симулянту, что теряю терпение. В перерыве приступили к тщательной ревизии вещей арестованного. Его костюм распороли, ботинки изрезали на куски. Искали хоть что-нибудь похожее на тайник, но — безрезультатно. Пришла очередь пуговиц. Одна показалась мне более массивной, чем остальные. Начал разглядывать ее в лупу. Ура, кажется, нашли! После снятия специально сделанной оболочки в верхней части пуговицы мы увидели искусно свернутую микропленку. Наконец у нас были доказательства.

Пленку немедленно проявили, и вскоре я держал в руках фотографии, на которых четко были видны промышленные объекты и еще какие-то здания. Сейчас уже можно было определить, в каких местах побывал агент.

Вызвал его на следующий допрос. Конвоир сказал, что арестованного пришлось перевести в изолятор, так как он скандалил.

— Ну что, может, хватит валять дурака? — спросил я у шпиона. Он посмотрел на меня с глупым выражением лица и повторил:

— Ну что, хватит, может, валять дурака?

Тут-то он себя и выдал первый раз. Я хоть и был зол, но обратил внимание: повторяя мой вопрос, арестованный переставил слова… Это означало, что он прекрасно понимает смысл сказанного!

Я начал нервничать, стучать пальцами по столу. Шпион все действия повторял за мной, перестал стучать я, перестал и он. Я встал, встал и он.

— Перестаньте, черт возьми! — повысил я голос и сильно ударил кулаком по столу. В его глазах я заметил удовольствие. Он сжал кулак, замахнулся, чтобы ударить по столу, но рука повисла в воздухе.

«Другой раз выдал себя, — подумал я, торжествуя. — Если б был сумасшедшим, не пожалел бы ни руки, ни стола…»

— Пойдете в тюремную больницу, — закончил я допрос, чувствуя себя крайне усталым.

В тот день я несколько раз мысленно возвращался к городу Регенсбургу, расположенному на берегу Дуная, в Западной Германии.

Предполагал, что именно там нужно искать ключ для расшифровки моего арестованного. В пригороде Регенсбурга находился ничем не примечательный маленький ресторанчик, куда жители города заходили выпить кружку пива. Только некоторые посвященные знали истинное предназначение этого ресторанчика.

В его комнатах на втором этаже собирались люди особого сорта…

Конвоир ввел в кабинет молодого арестанта, который, увидев меня, удивленно воскликнул:

— А, это вы, пан капитан! Что случилось?

Показал ему на стул, он послушно сел. Минуту смотрел на его бледное лицо — человека, который давно не бывал на воздухе. Дело этого преступника ужо два года как было закончено, сейчас он отбывал свой срок. А приговорен он был к 12 годам.

— Слушай, Феликс, у меня к тебе дело.

— Может, амнистия, пан капитан? — Об этом при встрече спрашивает каждый заключенный. Надеждой на нее живут многие преступники.

— Нет, дело не в амнистии, кроме того, ты знаешь, что шпионы не подлежат амнистии.

В его глазах было заметно разочарование. Шпионы знают, что они не подлежат амнистии, но верят в какое-то чудо.

— Ну как ты там, Феликс?

— Как в тюрьме. Считаю дни, а их еще много до конца.

— Родные навещают?

— Сначала приходили, — махнул рукой, — а теперь… Полгода никто не был. Забыли меня.

— У меня к тебе просьба… — приступил я к делу.

— Охотно помогу, пан капитан. О чем речь?

— Ты помнишь всех, которые были вместе с тобой в школе в Регенсбурге? В том ресторанчике на втором этаже?

— Да, помню. А кто вам нужен?

Феликс после ареста симулировал шизофрению, в частности манию преследования. На допросах кричал, что его хотят убить. Долго был под наблюдением врачей, нелегко было добиться от него правды. Наконец рассказал о себе и других. Его признания подтверждались фактами, я тогда поверил, что он сожалеет обо всем.

И вот сейчас я показал ему пачку фотографий. Он внимательно их рассматривал, затем отложил один снимок.

— Этот вам нужен?

Я посмотрел, не показывая особой заинтересованности.

— А кто это?

— Это Бернард. Были с ним вместе в Регенсбурге. Такой крестьянский философ.

Знал, что фамилию нечего спрашивать, так как в этой «школе» все действуют под псевдонимами. Поинтересовался:

— Откуда он родом?

Феликс надолго задумался. Я понимал, что он старается вспомнить…

Вечером пошел в тюремную больницу к своему «пациенту» и решил скрытно понаблюдать за ним. Он продолжал симулировать. Я позвал санитара и прошептал ему на ухо, чтобы он на несколько минут выключил свет, а затем громко позвал электрика, причем чтобы это услышал Бернард.

Я внимательно всматривался в окошечко через прибор ночного видения. Бернард лежал на кровати. Я видел его как при дневном свете, он отдыхал, как будто после тяжелой работы, явно не ожидая, что в этой полной темноте за ним наблюдают.

Не было никаких сомнений относительно состояния Бернарда. У психического больного движения и мимика не зависят от условий, которые его окружают. А мой «сумасшедший» в этот момент вел себя как совершенно здоровый человек.

После трех дней наблюдения врач-психиатр подтвердил, что Бернард умело симулирует, хотя неточно помнит все симптомы болезни и поэтому их путает. Врач снял фильм, в котором Бернард, как «психически больной», был героем. Я решил эту пленку присоединить к делу в качестве вещественного доказательства и, если нужно будет, показать в ходе следствия. А пока Бернарда предоставил самому себе. Пусть симулирует вдоволь. Сейчас, когда у меня были некоторые доказательства, а вскоре их будет еще больше, я уже не беспокоился насчет последней очной ставки. Пленка, которую мы изъяли, показала, что объекты сфотографированы в Кошалинском, Быдгощском и Гданьском воеводствах. Пока все совпадало с результатами следствия. Не соответствовало только Гданьское воеводство, и не хватало Познанского. Поэтому я не совсем был уверен, действовала ли там радиостанция шпиона, сигналы от которого принимал Митула.

 

ОЧНАЯ СТАВКА

Ломжинский повят занимает 1253 квадратных километров, там проживает 80 тысяч человек, он имеет в своем составе 21 громаду и 268 сел. Это немного. Приходилось успешно искать преступника и среди значительно большего количества жителей, и на большей площади. Вопрос не очень сложный, если разыскиваемый выехал с места жительства, скажем, год или два назад. В данном случае трудность состояла в том, что человек, который меня интересовал, выехал из Ломжинского повята 15 лет назад. Война, миграция жителей — все это прекрасно стирает следы. В моем распоряжении для удостоверения личности Бернарда было мало данных: его настоящая фотография и несколько деталей из прошлого, о которых он рассказал друзьям в ресторанчике в Регенсбурге. Начал сомневаться, удастся ли мне из этих ветхих, путающихся нитей соткать сеть, в которую наконец-то попадется этот ловко выскальзывающий зверь. Ломжинский повят, как и другие, подвергся административным изменениям. Несколько его гмин, как я установил на месте, были включены в другие повяты.

Из Ломжи поехал на Любусские земли, а затем в Щецинское воеводство. Действовал как сотрудник загса, народного совета, финансового отдела. Не хотел раскрывать истинную цель своих поездок.

Наконец вернулся в Варшаву, совершенно измученный этими поисками. Возвращался не с пустыми руками, но и без больших успехов.

Пришла мне в голову еще одна мысль: решил пригласить художника. Знал его по многим ранее расследуемым делам, поэтому, встретившись, мы сердечно приветствовали друг друга. Он сел возле стола, закурил папиросу и выжидающе посмотрел на меня.

— Ну, каково же очередное задание?

— Итак, — начал я, — на этот раз совсем новое. — Усмехнувшись, посмотрел на своего собеседника.

Художник заинтересовался:

— А именно?

— Восстанавливать образ по описанию не будем.

— Тогда не понимаю, — пожал тот плечами и добавил: — Наверно, не нужно было меня вызывать?

— Минутку, сейчас все объясню, — успокоил я его движением руки. — Итак, — начал я медленно, — имеем арестованного, который симулирует сумасшествие. Мы не знаем, когда он уехал из Польши за границу, наверно давно. По фотографиям, которые имеем сейчас, никто пока не может его опознать. Годы ведь меняют облик человека.

— Ага, уже понимаю! Но это не простое дело.

— Вот именно.

Я протянул художнику фотографию моего симулянта. Он долго ее рассматривал.

— Обыкновенное лицо. Ему, наверно, около шестидесяти.

— Я тоже так думаю.

— Когда я смогу его увидеть и на сколько лет должна быть разница?

— Попробуйте сделать это лицо лет на десять — двадцать моложе. Это мне поможет в моих поисках. Родом он из села, а там трудно что-либо установить, имея только общие данные.

Я обеспечил художнику доступ в тюремную больницу, там его переодели санитаром. Он имел возможность два дня наблюдать и всматриваться в симулянта. Наконец приступил к работе. Он изрисовывал лист за листом. Когда я зашел в его мастерскую, там было темно от папиросного дыма. Мой визит недвусмысленно напоминал ему, что для меня очень важно быстрое выполнение работы.

Он показал свои наброски — выражение лица Бернарда не пришлось мне по вкусу; я так и сказал художнику. Он начал все заново.

Только третья серия рисунков удалась. Мастер пришел ко мне в кабинет улыбающийся и торжествующий, я посмотрел и остался доволен. С рисунка смотрело на меня молодое лицо «моего» симулянта. Поблагодарил художника, приказал сделать с рисунка фотографии и опять поехал в командировку.

Вернулся через несколько дней. Все подтверждалось. «Ну, — подумал, — сейчас уж, пан Бернард, на выкрутишься!»

Хорошо подготовился к этому розыгрышу. Пришел день, когда Бернард стоял передо мной. Держался он довольно спокойно. Несколько минут я молча следил за ним, потом отвел взгляд.

— Что нового? — спросил я, играя карандашом.

Бернард посмотрел, улыбнулся глуповато и повторил мой вопрос. Я усмехнулся выжидающе. Он сложил руки, поднял глаза вверх и застыл в позе молящегося грешника.

— Пан Бернард! — прервал я эту комедию. — Как вам нравится это имя?

Он вздрогнул. Я нажал ногой на замаскированную в полу кнопку. Дверь открылась, и на пороге показалась пожилая женщина. Показал ей рукой на сидящего за столом человека. Она подошла, посмотрела на него и остолбенела.

— Юзеф! Юзеф! — услышал я ее рыдающий крик. Женщина пошатнулась и чуть не упала, пришлось поддержать ее. Она бессильно опустилась на стул. Перекрестилась, не спуская глаз с Бернарда. Он же сидел неподвижно, видно было только, как набухают жилы на висках. Арестованный не проронил ни слова, как будто крики женщины не имели к нему никакого отношения. Я подал женщине стакан воды. Она отпила несколько глотков и расплакалась.

— Юзеф! Что с тобой, Юзеф? Ты не узнаешь меня? Это я, Ханка! Твоя жена! Мы думали, что ты умер…

Я снова нажал на кнопку. В дверях появился молодой мужчина. Он быстро подошел к плачущей женщине. Посмотрел на меня взглядом, полным негодования и ненависти. Нагнулся над женщиной, погладил ее по лицу. Она подняла голову и шепнула, заливаясь слезами:

— Это твой отец, сынок. Отец!

Молодой человек обратил неуверенный взгляд на сидящего на стуле мужчину.

— Да, пан Пшибылян, это ваш сын — инженер Пшибылян.

Бернард продолжал сидеть неподвижно, а я опять нажал на кнопку. План мой включал ряд последовательных ударов, способных нарушить выработанную им систему. У меня уже было достаточно доказательств, подтверждающих его личность, но мне хотелось, чтобы он сам признался.

На этот раз вошла красивая девушка. Арестованный взглянул на нее и уже не сводил глаз. Мне показалось, что я заметил в них слезы.

— Что случилось, мама? Почему ты плачешь?

— Смотри, это ваш отец.

— Наш отец? — спросила девушка с удивлением. — Но ведь отец умер!

— Жив! Жив! Но не узнает нас! — захлебывалась от плача пожилая женщина.

Девушка взглянула на арестованного. Тот опустил голову, но через минуту снова поднял ее. На этот раз не было сомнений: его глаза были полны слез.

Я подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался свежий воздух.

 

НОВЫЕ ДАННЫЕ

Постовой задержал машину и не впускал на территорию части. Был теплый июльский вечер. Я вышел и, опершись на шлагбаум, терпеливо ожидал. Наконец подошел дежурный сержант. Я показал ему свое удостоверение и сказал, чтобы доложили командиру. Сержант долго рассматривал мое удостоверение и фотографию, внимательно смотрел на меня, затем подал знак, чтобы пропустили.

Командир, молодой лейтенант, уже ожидал меня в кабинете. Еще раз показал ему удостоверение.

— Итак, вы хотите поговорить с нашим младшим сержантом? Сейчас позовем.

Через несколько минут явился высокий, стройный, улыбающийся молодой парень. Доложил о прибытии и стоял навытяжку, ожидая распоряжений.

— Капитан, — сказал лейтенант, — хочет с вами поговорить о сегодняшнем донесении. Садитесь.

— Заинтересовало меня ваше донесение. Буду вам благодарен за подробный и точный доклад. Мелочи, которые вам покажутся незначительными, для меня могут оказаться очень важными.

— Понимаю, товарищ капитан. Постараюсь повторить все очень точно.

— Закурите, лейтенант?

— Охотно.

— А вы, младший сержант?

— С удовольствием, это как будто облегчает мышление… Итак, товарищ капитан, — начал младший сержант, — в субботу ночью я работал на радиостанции и передавал телеграмму для «Тополя». Прием был хуже некуда. И вдруг наступил перебой. Я начал искать своего абонента. И тут же близко, в его поясе, услышал импульсы, трудные для определения. Сначала, товарищ капитан, подумал, что это какой-то радиомаяк для самолетов. Однако нет. Это не были сигналы, повторяющиеся равномерно; импульсы передавались в разных промежутках времени. Навострив уши, без труда, — младший сержант усмехнулся, — я принял текст, передаваемый знаками Морзе.

— Вы в этом уверены?

— Да, конечно, товарищ капитан, импульсы обозначали точки, а когда не было импульсов, передавали знак тире. Это, наверно, новый способ передачи. Читал где-то, что называется он «временным кодом».

Я кивнул, соглашаясь: слышал уже о таком способе. При радиоподслушивании это был трудный вариант для расшифровки. Кто-то сидел возле аппарата с часами в руках и каждые несколько секунд передавал невинные импульсы, которые можно было принять за треск или какие-то помехи в эфире. Принимающий радиосигналы смотрел спокойно на свои часы и записывал их. В течение минуты можно было передать около десяти или даже больше знаков. Перерывы в передаче были, конечно, заранее учтены.

— В котором часу все это происходило?

— В два часа. И длилось три или четыре минуты.

— А можете вы приблизительно определить, с какого места передавали?

— Это трудно, товарищ капитан. Здесь нужна перекрестная пеленгация. Если бы не слушал, что передают, а сообщал службе радиоподслушивания, не сумел бы принять знаков. Сначала думал, что это передает «Тополь».

— А что передавали, может быть, вы записывали?

— Немного записывал. Часть текста восстанавливал по памяти. Есть какие-то буквы и слоги. Вместе это как-то не звучит.

— Покажите!

Младший сержант достал из кармана мундира бумажку и осторожно, как большую ценность, подал ее мне. И не ошибся. Потом оказалось, что эта бумажка крайне важная составная моих поисков.

Я задал младшему сержанту еще несколько вопросов. После этого на полях моего кроссворда начал вырисовываться все более понятный образ.

Лейтенант скептически подошел к этому делу:

— Наш младший сержант — настоящий ловкач. У меня с ним постоянные хлопоты. Не любит дисциплину.

— Да? Расскажите, пожалуйста, детали… Они мне будут нужны для оценки его донесения.

— Пожалуйста. В прошлом месяце, например, поймал его, когда он слушал во время дежурства джазовую музыку. Не принял сигналы абонента. А это были важные извещения. Ну и, конечно, я получил за него как следует.

— А что он делал до армии?

— Работал техником на Польском радио. В общем-то, он способный парень. Только этот несчастный джаз…

— Вы правы, лейтенант. Он способный юноша.

Дальше следствие по делу. Бернарда — Юзефа Пшибыляна вел другой офицер. После каждого допроса протоколы передавались мне.

Предполагалось, что с воздушным шаром прилетел шпион, будем его называть номер один, а Бернард — шпион номер два, находившийся уже в Польше, мог получить точные данные, где спрятан шар, чтобы при необходимости воспользоваться им. Создается впечатление, что шпион номер один прилетел пятого мая. С Бернардом мог быть совсем не знаком; объединял их единственно шар, которым один прилетел, а другой должен был улететь.

Бумажка младшего сержанта играла немалую роль в моих предположениях.

Зажег лампу на письменном столе, задвинув шторы, сел в кресло и начал просматривать материалы допроса.

В о п р о с. Расскажите, что делали после приземления?

О т в е т. Приземлился на рассвете.

В о п р о с. Какого числа?

О т в е т. Не помню.

В о п р о с. Какого числа вы вышли из рыбацкого судна?

О т в е т. Пятого мая в половине третьего.

В о п р о с. Повторяю вопрос. Расскажите, что делали после приземления?

О т в е т. После приземления быстро закопал шар. Затем кружным путем пошел к шоссе, которое вело на Кошалин — Бялогард. Задержал грузовую машину и доехал до Бялогарда. Там позавтракал. Познакомился с водителем машины, который вез свиней в город Пилу. Он забрал меня с собой. В Пиле сел в поезд и поехал в Познань, куда прибыл под вечер.

В о п р о с. Имели ли вы разработанный план и маршрут следования?

О т в е т. Да.

В о п р о с. Кто это все разработал?

О т в е т. Маршрут передвижения был разработан в Западном Берлине. Обучил меня движению по нему какой-то Рейнхольд.

В о п р о с. Что вы делали в Познани?

О т в е т. В Познани, на вокзале, сдал в камеру хранения маленький чемоданчик, в котором была радиостанция, замаскированная под магнитофон советского производства. Квитанцию камеры хранения спрятал под почтовый ящик, который находился при входе на территорию торговой ярмарки, напротив вокзала.

В о п р о с. Кто определил вам это место?

О т в е т. Это место предложил мне Рейнхольд. Он также приказал в назначенное время быть в Познани.

Следующий вопрос был задан Бернарду по моей просьбе. Хотелось до конца выяснить тайну «летающей тарелки».

В о п р о с. Как получилось, что вы так далеко залетели на шаре?

О т в е т. Не смог сразу открыть клапан, чтобы выпустить газ, долго с ним возился. Если б не это, приземлился бы примерно в пяти километрах от границы.

История Бернарда — одна из многих историй времен последней войны. Его вывезли на работы в Германию. После окончания войны он не вернулся к родным. Встретил там женщину и связался с ней. Жилось сначала неплохо, но длилось это недолго. Начал пить, потерял работу. Нашелся «жалостливый» опекун, который и привел его в разведку, обещая золотые горы, легкую жизнь и помощь во всем. Бернард прошел обучение, а потом уже не было возврата. Знал, конечно, что, если в Польше поскользнется, никто ему не поможет. Попал в обстановку, в которой из него сделали безвольное орудие.

Анализ почерка регистрационной карточки, выписанной на имя Гральского, не подтвердил сходства с почерком Бернарда. Значит, это не он работал на радиостанции в Быдгощи. Подтвердились, единственно, мои доводы, что прибывшему шпиону была поручена какая-то очень важная миссия, поскольку ему доставили радиостанцию. Сразу после ее получения, ночью, шпион приступил к работе.

И дальше непонятно, что было причиной перемены способа передачи. Возможно, выявление шпиона в Быдгощи и то, что Бернард не вернулся к определенному времени на свою базу, предположение, что он арестован и может признаться, что привез радиостанцию. Поэтому руководство могло посоветовать своему шпиону принять самые продуманные меры. А возможно также, что разведка ничего ему не сказала, чтобы не напугать.

Следствие по делу Бернарда продвигалось очень медленно. То, что удалось выудить из него, проверялось и сопоставлялось. Бернард был руководителем группы, состоящей из трех агентов. Арестовали пока только одного, двое скрылись. Ищем их. Были собраны нужные данные, чтобы задержать, если вернутся в Польшу. Предполагаем, что им удалось сбежать за границу. Симуляция Бернарда задержала наши поиски. На что же этот глупец рассчитывал? Терял лишь возможность получить меньший срок.

Многие люди имеют хобби. Скептически настроенный лейтенант несправедливо оценил младшего сержанта-радиотелеграфиста. Парень был увлеченным радиолюбителем и совсем не собирался вводить меня в заблуждение, чтобы своим донесением оправдать отсутствие связи с «Тополем». Конечно, он виноват, что не связался со своим «Тополем», но таинственные сигналы очень его заинтересовали. Телеграмма от 30 июня была расшифрована. В ней значилось следующее:

Все в порядке идет проверка фв 7.

Больше всего думал о номере телеграммы. Выходило, что шпион передал четыре сообщения, о которых я ничего не знал. Шпион действовал, а я не ведал, что он делает и где находится. Выражение «все в порядке», вероятно, ответ на известие об аресте Бернарда. Не знал также, что обозначает «идет проверка» и что такое «фв».

 

ПОНЕДЕЛЬНИК 9 ИЮЛЯ

Прошло уже два месяца с того времени, когда с помощью Митулы мы перехватили первую телеграмму. Просмотрел сотни почерков разных подозреваемых лиц, и ни один не был похож на почерк Гральского из гостиницы в Быдгощи. Кстати, этот путь вел не туда. Как утверждают специалисты, почерк подвержен изменениям, зависит от возраста человека: стабилизируется окончательно после двадцати лет. Кроме того, почерк можно специально изменить. Оказывает также большое влияние и то, как человек пишет, сидя или стоя. Как видно, возможностей существует много. Но те же специалисты говорят, что, несмотря на все эти изменения, некоторые элементы почерка остаются стабильными и что… Тут вступали выводы ученых, на этот раз для меня не имеющие никакого значения.

Я интересовался задержанными в это время преступниками, следил за нарушением границы, штудировал донесения, присланные нам службой безопасности — все безрезультатно. Надо было набраться терпения.

Был июль. В отличие от прошлогоднего — очень жаркий. Большинство товарищей и знакомых уехали отдыхать. Я планировал в этом году подняться на Высокие Татры с молодым инженер-капитаном. В прошлом году вместе с ним мы перешли Орляную Пэрць. Он был идеальным проводником. Но что поделаешь? Я не мог даже подумать о горах: шпион не пойман. Жена грозила разводом, потому что все время приходилось откладывать отпуск. Что-то мне не везло. Вымолил у жены прощение и сидел в кабинете, всматриваясь до боли в глазах в телефон. Наконец 9 июля, в понедельник, он зазвонил. Я навсегда запомнил эту дату. Подчеркнул ее красным карандашом в деле, которое вел.

Машина мчалась по шоссе. Водитель все сильнее нажимал на газ. Я никогда не любил быстрой езды, но сегодня согласился бы даже на скорость спутника. Открыл окна: с утра было жарко. Прислонился лицом к стеклу, и ветер охлаждал мое разгоряченное лицо. Движение на шоссе было небольшое, как в воскресное утро. Новый, блестящий «мерседес» легко тянул больше 130 километров в час. Подъезжали к городу Кельце. Я нервничал: не было никаких известий. Радиоприемник молчал как заколдованный.

Я удивленно посмотрел на водителя. Машина теряла скорость, начала дергаться.

— Карбюратор, товарищ капитан. Надо остановиться.

— Надолго? — спросил я.

— Сейчас проверим.

Остановились на шоссе, недалеко от молодого соснового леса. Я не выходил из машины. Казалось, что так будет быстрее. Водитель поднял капот и стал продувать карбюратор. Потом снял фильтр…

Это надолго, а тут дорога каждая минута! Посмотрел на часы — было около семи. Каждый час должен был получать донесение, а тут — ничего. Высунул руку и поправил антенну. Решил выйти наконец из машины, размять ноги. Ожидая донесения, далеко уходить не мог. Присел на камень у дороги и ждал, стараясь не показывать своего нетерпения. Вдруг услышал сигнал.

— «Акация»! «Акация»! Квадрат 105—25 без изменений.

Достал карту со специальными обозначениями координатной сетки. Быстро подсчитал. Сегодня координаты делились на известное мне число. Разведчики на это число множили. Цель оказалась в 50 километрах от настоящего моего местонахождения.

Хотелось как можно скорее тронуться с места! А водитель почти разобрал карбюратор.

Я взял в руки железнодорожную карту. Связная ехала известным мне поездом. Если она пересядет на ближайшей станции, придется съехать с главного шоссе на полевую дорогу.

Вернулся на свой камень. Мысленно перебирал и выстраивал по порядку события прошедшего дня и недели. Наши шифровальщики легко раскодировали донесение «моего» шпиона. В очередном сообщении под номером восемь он просил прислать связного. Не было расшифровано только слово «лампочка» и повторившееся окончание «фв».

Прочно закрыли границу. В течение недели, начиная с 9 июля, контролировали каждого подозрительного. Было несколько ложных тревог. При этом задействовали много людей. Чтобы поймать преступника в наше время, нужны усилия не одного человека, а многих неизвестных местному населению людей, которые грудятся самоотверженно, выполняя свои трудные, важные и часто опасные обязанности.

Наконец в город Згожелец приехал экскурсионный автобус из Западной Германии. Одна из пассажирок отделилась от группы и села в поезд. Подсчитал, что с момента передачи телеграммы (а было это 9 июля) до отправления связного прошло порядочно времени. Наблюдаемая нашими разведчиками женщина могла не иметь ничего общего с этим делом. В ближайшее время мои сомнения прояснятся.

Итак, опять женщина. С меня довольно этих дочерей Евы, от которых, казалось, началось все зло на свете…

В последующем донесении информировали, что связная переоделась в туалете. Вид ее не вызывал особого интереса. Выглядела как служащая. Прекрасно владела польским языком. Это подслушал наш разведчик, который стоял за ней в очереди в билетную кассу. Сейчас она ехала поездом в глубь страны. Автобус в ФРГ должен отъезжать завтра, после обеда. Время у меня еще было.

Дорожный ремонт нашей машины длился сорок минут. Не очень долго. Водитель справился с ним отлично.

Проехали Кельце и направились в сторону Кракова. Я дрожал от одной мысли, что машина опять может остановиться. Так бывает в жизни: достаточно одной неудачи, как начинает действовать «закон подлости».

Пришлось съехать с главного шоссе. Связная пересела в другой поезд. Передал распоряжение по радио, чтобы из Келецкого управления направили еще несколько разведчиц. Когда имеешь дело с преступником-женщиной, разведчики женского пола могут оказаться незаменимыми.

Машину подбрасывало на выбоинах, за нами поднимались клубы ныли. Вдруг раздался какой-то свист.

— Черт возьми, прокололи покрышку! — выругался водитель.

— Камеру, — поправил я его, делая вид, что улыбаюсь. Еще десять минут задержки, пока водитель поставил запасное колесо. Я в это время получил еще одно донесение: связная вышла из поезда на вокзале Сьлезин Новый, направилась на юг; на вокзале меня должен ожидать наш разведчик.

Моя деятельность переносилась на территорию Келецкого воеводства. Последняя пеленгация от 9 июля, правда не очень точная, показывала на юго-восточную часть этого воеводства. Имелось уже много данных. Однако пока я не знал, каким образом шпионский центр поддерживает связь со своим посланцем. Ни одна из известных нам радиостанций ничего не передавала. Наверно, используют новый способ связи, о котором мы еще не знаем.

Мысли об этом не покидали меня при движении по дороге на вокзал Сьлезин Новый. Заинтриговал меня мой радиоприемник какими-то странными сигналами. «Неужели я стал чрезмерно впечатлительным?» — думал я, выходя из машины. Решил поделиться своими подозрениями с начальником центра радиоподслушивания. Водителя отправил, договорившись, что вызову его по радио, когда будет нужен.

В здании вокзала, если этот маленький грязный домик можно назвать вокзалом, никого не было. Поезда здесь проходили редко. Никто меня не ожидал, а как известно из донесения, поезд прибыл точно. Временно я не имел никакой связи. Вышел из вокзала. Жара стояла невыносимая, нечем было дышать.

Предполагал, что машина разведчиков стоит где-то близко. Посмотрел на ближайших улицах, там никого не оказалось. Пот заливал мне глаза, каждую минуту я вытирал лоб. Сел в тени и начал считать, чтобы успокоиться. Успешно пользовался этим способом всегда, когда нервничал. Приближался к сотне, как вдруг заметил знакомую фигуру разведчика из Вроцлава. Он подошел ко мне и начал оправдываться:

— Заскочил перекусить. Наблюдаю за ней днем и ночью без перерыва. Со вчерашнего дня первый раз удалось поесть.

— Но пунктуальность в нашем деле обязательна, уважаемый товарищ. Что можете сказать нового?

Достал карту и показал — пошла в южном направлении, он продолжает наблюдение, но следить за ней трудно: осторожная и все время находится на открытой местности.

В сторону вокзала шли трое: две женщины и мужчина среднего возраста. Выглядели как туристы. Встал и подошел к вокзалу, делая вид, что изучаю расписание. При этом вынул платок и вытер шею, посматривая на мужчину. Я не знал разведчиков из Кельце и использовал условный сигнал. Мужчина усмехнулся и подошел ко мне. Обменялись несколькими общими фразами. Это была действительно разведгруппа из Кельце.

Приходилось быть крайне осторожными. Мы ведь находились на местности, где должна произойти встреча связного со шпионом.

Обратился к ним:

— Помните, товарищи, нужно вести себя самым обыкновенным образом. Малейшая ошибка может спугнуть зверя.

Разделились на несколько групп. Я отвечал за дальнейшие действия по отношению к преследуемому шпиону. Его можно было арестовать в ходе встречи, либо продолжать наблюдение, чтобы обнаружить соучастников и узнать их систему связи.

Охота началась. Моя группа, в которую кроме меня входили разведчица и разведчик, двигалась на некотором удалении от связной. Выглядели мы как тройка жаждущих отдыха горожан. Странным могло показаться лишь наше желание время от времени смотреть в бинокль. Но мы старались делать это незаметно.

Связная задержалась на окраине леса, тянувшегося вдоль шоссе. Она перепрыгнула канаву и скрылась из глаз. Используя радиостанцию, немедленно проинформировал об этом вторую группу, которая обходила ее с противоположной стороны.

Решил занять наблюдательный пункт на другой стороне шоссе. Залегли в густых зарослях. Кусты скрывали нас от связной, а мы в бинокль видели ее прекрасно. Она лежала на траве и, похоже, спала.

Прошел час. Солнце палило вовсю. Связная продолжала лежать без движения. Не шевельнулась даже при оглушительном треске трактора.

Через два часа разведчик глянул на меня:

— Надеюсь, товарищ капитан, что она приехала сюда не только отдохнуть…

— Черт ее знает! Возможно, шпион подвел или осторожничает, не подходит к ней.

— Посмотрим. Спит, ну и пусть спит. Подождем.

— У вас есть карта? — спросил я. Хотелось просмотреть все дороги, которыми связная могла бы возвращаться.

— Думаю, товарищ капитан, что она поедет скорее всего через Ченстохову, Ополе до Вроцлава, а оттуда дальше, до Згожельца.

— Согласен. Но может также ехать через Краков…

— Товарищ капитан, — перебила разведчица, — наблюдаемая поднялась.

Взял бинокль и увидел, что связная встала и пошла в направлении шоссе, по которому шагал одинокий молодой мужчина. Он был без пиджака, в рубашке с засученными рукавами. Я объявил по радио тревогу. Через минуту должна была состояться долгожданная встреча.

В середине следующего дня вернулся в Варшаву. На площади Избавителя встретил друга из университета. Он начал хвалиться успешно сданными экзаменами, в то время как я… я только махнул рукой. Ничто не предвещало, что в ближайшее время мне удастся взяться за науки.

Привезенные пленки немедленно отдал для проявления. Ходил по кабинету и нервничал: что скажет шеф? Было ли мое решение правильным?

Принесли первые снимки, оказавшиеся очень четкими. Со снимка на паспорте смотрело на меня лицо связной. Вторым документом было профсоюзное удостоверение, третьим — удостоверение с места работы в торговой сети в Кельце.

Жалел, что не можем сравнить чернила всех документов. Разведка привлекает к работе инженеров-химиков, которые специализируются в подделке чернил. Не вызывало сомнений, что все документы связной были подделаны, а может, найдены или украдены. Связная носила крайне распространенные имя и фамилию: Мария Ковальская.

Через несколько минут принесли остальные снимки, кстати, они меня больше всего интересовали. Делали их ночью, в спешке… Осторожно взял их в руки. На счастье, они были удачными. Не знаю, что бы было, если б фотографии не удались. Взял лупу, и тут зазвонил телефон. Звонил адъютант генерала, начальника НИИ ракетной техники, к которому я напросился на прием. Положив документы в портфель, нажал на кнопку звонка.

— Прошу проверить, живет ли в Кельце Мария Ковальская.

 

СЕНСАЦИЯ

Генерал встал. Он был небольшого роста, лысый. Усталое лицо при улыбке прояснялось. Выглядел лет на пятьдесят. Признаюсь, я входил в кабинет с некоторым волнением. Оно, однако, рассеялось под дружеским взглядом серых глаз генерала. Я сел на указанное им кресло. В кабинете было душно, несмотря на открытые настежь окна, завешенные от солнца портьерами.

— Адская жара сегодня, — начал генерал, включая вентилятор, стоящий на письменном столе.

— Да, очень жарко, а до отпуска далеко. Хоть бы знать, когда можно будет ехать.

— Предполагаю, не только о погоде будем говорить? Что привело вас ко мне? Слышал, что пробиваетесь уже несколько часов.

— Так точно, товарищ генерал. У меня срочное дело. — Вынул из портфеля пачку снимков и подал их генералу.

Он надел очки, взял первый снимок и посмотрел на меня таким взглядом, что мне стало не по себе.

— Возможно, товарищ генерал, вы взяли плохой снимок… Пожалуйста, есть другие.

— Минуточку, — пробормотал генерал, внимательно рассматривая снимки: некоторые откладывал сразу, в другие долго вглядывался. Поправил очки и посмотрел на меня с явным изумлением. — Откуда это у вас? — тихо спросил он и, не ожидая ответа, добавил: — Ведь это очень секретные, сверхсекретные сведения. Вы меня понимаете? — Вынул платок и начал вытирать вспотевший лоб. — Это схемы нашего нового изобретения. Не полностью, а его часть. Изобретения, очень важного для укрепления обороноспособности. Если ваша служба этим интересуется и даже имеет эти чертежи, то здесь что-то не в порядке. А если не в порядке… Наверно, сами это понимаете…

Мне сделалось холодно. Не думал, что дело может быть таким важным…

— Товарищ генерал, — сказал я, — нельзя ли узнать, в чем состоит важность изобретения. Какие функции оно должно выполнить и в каком находится состоянии?

Генерал снял очки и медленно начал их протирать.

— Это будет специальное устройство для уничтожения снарядов, управляемых на большом расстоянии.

— Так называемая «антиракета»?

— Нет, совершенно иное. Извините, но пока не могу сказать вам ничего более…

Позже я узнал еще несколько подробностей об этом изобретении. Известные причины требуют от меня сокращенной и искаженной формы рассказа. Это должно быть, скажем, несколько усовершенствованное радиолокационное устройство. Ракета, поднявшаяся, допустим, с территории Западной Германии, могла быть схвачена этим радаром почти от момента старта. Затем включался бы сильный источник концентрированных инфракрасных лучей большой мощности. Эти лучи имеют задачу сжечь систему управления или самонаведения ракеты. Таким способом ее можно было бы уничтожить в любом месте…

— А работы над этим устройством продвинулись далеко?

— Да, уже ведутся испытания. Последнее, правда, оказалось неудачным.

— Когда было испытание?

— Сейчас проверю по документам.

Генерал встал, открыл сейф и вынул из него папку.

— Испытание проводилось двадцать девятого июня. Да, — добавил, — запишите себе, что над изобретением работают двое молодых инженеров: поручник Врубель и инженер Сыбурак, у последнего, кстати, находились некоторые документы. Копии этих документов, как оказалось, у вас. Сыбурак — специалист по инфракрасной технике. В его исследованиях, как показало последнее испытание, есть еще недоработки.

Внимательно слушая генерала, я сопоставил дату испытаний с сообщением, переданным шпионом 30 июня и перехваченным младшим сержантом — любителем джазовой музыки. Запомнил фамилию: Сыбурак, специалист по инфракрасной технике.

Наш шеф — замечательная личность. Кто бы другой догадался предложить прогулку по Лазенковскому парку, когда я прибыл к нему после визита к генералу!

Мы спокойно шли по главной аллее, направляясь в сторону дворцового здания. Я докладывал о событиях прошедшего дня. Говорил как раз о наблюдениях за связной, когда шеф вдруг прервал меня:

— Так что со встречей?

— Не состоялась.

— Что ты говоришь!.. Подожди, давай присядем, отдохнем, расскажешь все по порядку.

Зашли в кафе и заняли столик под развесистой липой. Шеф заказал мороженое. Несколько минут мы молчали, уничтожая поданное лакомство.

— А теперь говори, мой герой. Смотрел, смотрел и что высмотрел?

— Да, встречи не было. Связная поднялась, подождала, пока пройдет мужчина в рубашке, затем, оглядываясь, вышла на шоссе. Подошла к одному из телеграфных столбов, немножко постояла возле него, потом нагнулась и что-то вынула. Момент, когда вынимала, и тайник сфотографировали.

— Слушаю дальше. Надо было на что-то решаться, да?

— Это нетрудно было сделать, — начал я, улыбаясь. — Вы всегда нас учили, что арестовать шпиона не главное. Правда?

— Говори дальше, слушаю.

— Докладываю, что связная сейчас, наверно, подъезжает к Мюнхену.

— Докладывай дальше.

— Есть, докладывать дальше. — Нагнулся и продолжал шепотом, хотя никто нас не мог услышать: — Я догадался, что встречи не будет. Решил продолжать наблюдение. Мне помогла моя группа. Связная в поезд — мы за ней, в то же купе. Женщина была измучена, боролась со сном. Мы помогли ей: разбрызгали немного снотворного. Я боялся, чтобы не уснули и мои разведчики — приходилось поочередно выходить из купе. Когда наша пани «Мария Ковальская» начала похрапывать, мы вынули из ее сумки микрофильм, который она достала из тайника. Срочно сделали копию и положили обратно в сумку. Сфотографировали также ее документы.

— А как вы ее разбудили?

— Очень просто, товарищ начальник. Договорились об этом с кондуктором. Он вошел перед Вроцлавом проверять билеты и разбудил.

— Из этого следует, что содержимое тайника находится в руках врага, так, что ли?

— Да. Они получат снимки сегодня вечером или завтра утром. Правда, есть одна особенность: снимки эти невозможно рассмотреть. Их подержали над паром, и в пленке склеилась эмульсия. Мы еще добавили две капли специальной жидкости, которую нельзя обнаружить никаким химическим анализом. В субботу шел дождь — этим можно объяснить, что фотопленка промокла.

— Молодец! — Начальник похлопал меня по плечу и вздохнул с облегчением. — Признаюсь, боялся, что поступишь неправильно, но проделано все хорошо. Арестовывать связную в данном случае не следовало. Видимо, непосредственной связи со шпионом она не имеет. На него работает целая группа. Итак, имеем на одного шпиона больше. Вскоре узнаем, кто эта «пани Ковальская». Она вернется к нам еще наверняка. Слишком хорошо знает наши отношения и язык, чтобы не приезжать.

Доложил начальнику о встрече с генералом. Он слушал внимательно, а когда я закончил, взял бумажную салфетку и разделил ее чертой на две части. С одной стороны записал все, что было установлено, с другой — что еще нужно уточнить. Протянул салфетку мне. Ни одна деталь не была упущена. Уточнять оставалось еще многое. Кто является шпионом, какие имеет он контакты, кто ему помогает, какова его система связи, как разведка получила сведения о наших секретных работах…

— Помни, сейчас ты должен быть предельно осторожен. Еще не знаю, не возникнет ли у них подозрение, когда получат испорченный микрофильм.

— Это тоже не ускользнуло от моего внимания, товарищ начальник. Посмотрим в связи с этим, что будет дальше. Разведка может встревожиться. Потребует опять те же снимки. Тогда, думаю, нам удастся найти недостающую деталь.

— Посмотрим. Да, еще одно. Наши сотрудники и пограничники на побережье уже несколько месяцев следят за одним человеком, который регулярно утром и вечером кружит с биноклем по дюнам, недалеко от берега. Его скрытно проверили: ничего подозрительного не обнаружено, документы в порядке, только почему-то он не сразу зарегистрировал свое прибытие в приграничную зону, ну и, конечно, эти ежедневные прогулки… Несмотря на неблагоприятную погоду! Свяжись с нашими сотрудниками.

Домой я не пошел, остался ночевать на работе в ожидании известий от службы радиоподслушивания. Рассматривал снимки, полученные во время последнего наблюдения за связной. Она ни с кем больше не встречалась. Перед Згожельцем села в автобус. Интересно знать, где в нем тайник, в котором шпионка прятала польские документы? В данный момент это не было важно, но хотелось знать все. Пограничники установили ее фамилию, которая значилась в общем списке туристов.

— Товарищам по экскурсии она, наверное, объяснила, что ездила к родным. С руководителем экскурсии могла быть договоренность, чтобы он не поднимал шума.

Очень интересная информация поступила из Управления усовершенствования военной техники.

Переданные снимки, пронумерованные на обороте с 1 по 8, относятся к проекту аппарата под кодовым названием «Базылишек». На плане видны поправки, сделанные инженером Марианом Сыбураком. Поправки были внесены с 29 июня (то есть после неудачного испытания) до 8 июля. После этого Сыбурак все документы сам отвез на завод возле Гданьска.

Итак, Сыбурак отвез документы, а на следующий день шпион просил прислать связного. Какую же роль сыграл второй автор изобретения, поручник Врубель, отличный специалист по радиолокации, инженер-коротковолновик, который сконструировал аппаратуру дальнего обнаружения целей на длинных волнах и был в контакте с Сыбураком?

Шло время. Несколько раз я звонил в центр радиоподслушивания — там ничего не поймали. Просил, чтобы точнее контролировали выделенную полосу. «Имеете же вы, черт возьми, уже достаточно данных! Обратите внимание на импульсы!» — кричал я.

Шпион и дальше сохранял радиомолчание. А мы до сих пор не знали, как к нему доходят распоряжения от его хозяев… Это не давало мне покоя. Тысячи всяких возможностей приходили в голову, я нервничал все больше и больше, что будет, если чертежи аппарата «Базылишек» попадут в руки врага, а мы не сумеем этого предотвратить? Перед глазами возникло лицо генерала. А его слова звенели в моих ушах: «Эти планы не должны попасть во вражеские руки, помните об этом».

Шпион, наверное, получит извещение, что пленка повреждена, и от него потребуют повторно добывать эти материалы. В данный момент они очень хорошо охраняются. Хотя и раньше охранялись, однако это не помешало шпиону получить их. Еще немного… и в хорошем состоянии они оказались бы за границей.

Больше всего меня мучила мысль о возможностях шпиона иметь копию микрофильма. Это было правдоподобным, ибо я знал, что большинство агентов западногерманской разведки (имеющиеся у меня данные подтверждали, что мы имеем дело с ведомством Гелена) работают и на другие государства — Америку, Англию, на каждого, кто им хорошо заплатит. Нет сомнений, шпион отлично обучен, хорошо замаскирован. Как мне кажется, он думает засесть в Польше надолго, располагает организованной связью, имеет радиостанцию, привезенную Бернардом. Отлично разрабатывал все задания. Правда, и в его сведениях были пробелы. В телеграмме от 30 июня он докладывал, что идут испытания, а они уже прошли, и к тому же неудачно.

Заснул в кабинете на диване с мыслью: шпион не должен ускользнуть.

 

КРУГ СУЖАЕТСЯ

— Товарищ капитан, — сказал генерал, — сами понимаете, нужно как можно скорее закончить с этим делом, поймать агента. Прошу принять все меры предосторожности, проверить людей, которые работают над «Базылишком». Поговорите с инженером Сыбураком. Я ожидаю результатов в самое кратчайшее время.

Разговор с Сыбураком был преждевременным. Хотелось собрать о нем и его окружении кое-какие дополнительные сведения. Нужно было узнать его характер, привычки, увлечения. Кстати, этими вопросами уже занимались несколько наших товарищей.

Сыбурак был любимцем начальника Управления усовершенствования военной техники. Генерал исключал, чтобы он был замешан в каких-то махинациях. Другие начальники также оценивали Сыбурака с самой лучшей стороны. Характеризовали его как человека тихого, спокойного, сочетающего в себе все качества вдумчивого ученого, имеющего большой опыт работы, несмотря на молодой возраст. В практике, правда, бывает, что характеристики не всегда соответствуют действительности.

Генерал воспользовался приездом в Варшаву обоих конструкторов и организовал встречу. Вскоре должны были проводиться последующие испытания. Нужно было согласовать правильность расстановки на трассе перелета макета снаряда, контрольных и измерительных аппаратов. Планировалось использовать и телевизионную аппаратуру.

Инженер Сыбурак оказался высоким, худощавым мужчиной в роговых очках, темные взъерошенные волосы свисали на лоб, каждую минуту он их нетерпеливо поправлял. Поручник Врубель, улыбающийся, с полным добродушным лицом, произвел на меня хорошее впечатление. Генерал представил меня инженерам. Они были удивлены моим присутствием.

— Ваше изобретение находится в стадии конечных испытаний, — объяснил им генерал. — Защита никогда не помешает, а капитан, — здесь генерал любезно мне улыбнулся, — будет заниматься охраной «Базылишка» от… — генерал на мгновение запнулся, — ухищрений агентов иностранной разведки. Ну, он сам обговорит с вами некоторые подробности.

— Меня интересует, сколько человек посвящены в тайну изобретения, — сказал я, — это первое. А второе — не обратили ли вы внимание в своем кругу на людей, которые стараются установить с вами близкие контакты?

Молодые инженеры посмотрели друг на друга, а затем на генерала. Немного подумали, потом решительно заявили: «Нет».

— В таком случае, прошу перечислить людей, которые работают вместе с вами над изобретением.

Назывались фамилии, я записывал. Следующим был вопрос о внесении изменений в проект. Я спросил об этом инженера Сыбурака. Вопрос был для него неожиданным, но он быстро собрался с мыслями.

— Я работал над этим очень много. Сначала не получалось — ошибку нашел через неделю.

— Был ли определен конкретный срок работы?

— Я сроков не назначаю, — вмешался генерал. — Они сами знают: чем быстрее, тем лучше, — добавил он, улыбнувшись.

— Конечно, ему было не легко. Мне его было жалко, — подтвердил поручник Врубель, к которому я не обращался с вопросом.

— Так всегда бывает, что после неудачи очень тяжело найти свою ошибку. Но в конце недели все выяснилось, и до окончания расчетов я не выходил из конструкторского бюро всю ночь.

— Когда это было?

— С субботы на воскресенье, — коротко ответил Сыбурак.

— А люди, конвоирующие вас от института до Гданьска, все время находились с вами?

Сыбурак растерялся. Он встал с кресла, затем опять сел. Долго молчал, потом сказал:

— Не помню. Правда, не помню, я был очень уставшим.

— Вспомните, это очень важно. — Генерал задвигался на стуле. — Очень важно!

Сыбурак выглядел так, как будто вот-вот потеряет сознание. Попросил воды. Поручник Врубель подал ему, он отпил несколько глотков и посмотрел на меня. Я не настаивал, взглядом попросил генерала, чтобы он больше ничего не спрашивал.

— Действительно, вид у вас усталый. Оставим пока это. Вернемся к нашему разговору в другой раз.

Генерал встал, беседа была закончена.

Институт радиолокационной техники охранялся хорошо. Он был расположен в лесу, обнесен солидным забором. Имел отличную сигнализацию, много вышек с охраной. Над зданиями поднимались в небо огромные антенны разной формы. Для постороннего зрелище было удивительным.

Я приехал сюда как новый инспектор управления. Сыбурак и Врубель остались в Варшаве под предлогом, что работают над подготовкой будущих испытаний. По моей просьбе генерал не утвердил их предложения. Я сделал это специально. Мне нужно было выяснить, с кем они войдут в контакт после разговора с генералом и кого будут информировать. Кроме того, я приказал вести наблюдение за людьми, которые их окружали. Предполагал, что, если шпион получит распоряжение повторно добыть планы, он должен будет сконтактироваться с Сыбураком. Он это сделает только в случае, если у него нет копии микрофильма, который был передан связной.

В институте, как и во всех лабораториях, тишина, сотрудники одеты в белые халаты и работают на своих местах у сложной аппаратуры…

Осмотрел кабинет Сыбурака. В нем стоял сейф с автоматической сигнализацией. Сама комната также хорошо охранялась.

Следующим моим делом была «прогулка» в районный центр, в трех километрах от института. Там находился отдел службы безопасности. По дороге я обратил внимание на жилые дома сотрудников института. Сыбурак же жил отдельно — в центре города. Для меня этот факт был очень важным.

В кабинете местного начальника службы безопасности мы были вчетвером. Намеревались поговорить о сведениях, собранных об инженере Сыбураке.

— Есть уже много интересных деталей, — начал худощавый блондин. — Начну с начала наблюдения. В последнее время, как установлено, Сыбурак работал очень напряженно…

— Извините, товарищ, — перебил начальник, — «в последнее время» — неточное определение. Сыбурак постоянно много работал, это настоящий труженик.

— Ночь на восьмое июля он провел в институте. Получается, что специально задержался, ибо в субботу после обеда заказал на воскресенье, на семь утра, конвоиров, с которыми должен был ехать в Гданьск. Машину вызвал на полседьмого и распорядился, чтобы она ждала его возле дома.

— А дальше?

— Сыбурак закончил свою ночную работу в шесть утра. На институтской машине приехал домой. Водителя не предупреждал, что тот будет ему нужен. Через полчаса позвонил насчет конвоиров и машины.

— Что знаете о его портфеле?

— Портфель он забрал с собой.

Я хотел задать вопрос, но начальник упредил меня, объясняя:

— Разрешения не требовалось, Сыбурак был в списках тех, кому разрешалось вносить и выносить портфель без проверки.

— В котором часу он выехал из дома?

— После семи. Поезд отходил в семь часов сорок три минуты.

— Из этого следует, что Сыбурак около часа держал у себя портфель с документами без охраны.

— Имеем показания конвоиров. Они подтверждают наблюдения нашего товарища, — включился заместитель начальника. — У них создалось впечатление, что Сыбурак был чем-то взволнован.

«Интересно, — подумал я, — гоняемся за шпионом более двух месяцев, а все данные говорят о том, что он находится в этом районе». Спросил местных товарищей, что они еще могут сказать о молодом инженере.

— О нем самом ничего. В то время как его окружение… Прежде всего жена Сыбурака, Галина… Женщина легкомысленная, сплетница и болтунья. Не понимает и не ценит мужа. Докучает ему упреками, что он о ней забывает, думает только о работе.

— Ну и что из этого? Не вижу пока никакой связи с нашим делом.

— Подождите, — сказал начальник, — ее лучшая школьная подруга — жена заведующего воеводским торгом фруктами Стануковского. Год назад его сотрудник и приятель сбежал за границу, так как его ждал арест за растрату. Стануковский, кажется, знал о его махинациях, но никаких доказательств не было.

Это уже кое-что… Надо подумать, как связать эти сведения с моими поисками. Однако самое важное — это с кем Сыбурак встречался утром в воскресенье, когда документы с планами «Базылишка» были у него. Поставил задачу товарищам, чтобы выяснили это, а сам поехал в Варшаву.

Уставший, я уснул в машине. Проснулся только на улице Груецкой, когда водитель резко затормозил. На минуту зашел к себе домой. Жены дома не было. Написал записку, что вернусь через два часа, и поехал к начальнику.

— Помнишь, я говорил тебе о человеке, который выходит вечерами? — начал он без всякого вступления.

— Да.

— Так представь себе, что он в определенное время каждый день взбирается на дерево или гуляет по высокому морскому берегу и читает передаваемые с моря сигналы, которых мы не видим. Хорошая история. Как тебе это нравится?

— Простите, но я пока ничего не могу понять.

— Сейчас я тебе все объясню, терпение, мой дорогой. Следили мы за ним, ты знаешь об этом. Помнишь, этот человек ходил гулять с биноклем? Такое не запрещается, ведь бинокль вещь легальная, правда? Представь себе, что в этот бинокль был вмонтирован миниатюрный аппарат для приема сигналов инфракрасных лучей, передаваемых с моря, из нейтральных вод…

— Какое отношение это все имеет к моему делу? — спросил я. Мне хотелось спать, давала о себе знать усталость.

— После приема сигналов, которые означали «повторить пробу — неясно», тот человек пошел на почту и отправил объявление о потере документов в келецкую газету «Слово Люду». Вот его способ связи с твоим шпионом! Он не знает его и не знает, кто получит эти сведения.

— Надеюсь, этот человек арестован?

— Неужели ты думаешь, что мы оставили его на свободе? Пришло время ему посидеть. Достаточно нагулялся.

— А если он врет и передал совсем другие сведения? Может, предупредил шпиона, чтобы исчезал, пока его не нашли? Потом ищи иголку в сене! — закончил я.

— Ошибаешься, мой дорогой. Подсчитай, через какое время объявление дойдет в редакцию и будет помещено в газете.

— В «Слове Люду» не много объявлений о потерях документов.

— Забываешь, что мы можем не помещать объявление столько, сколько нам будет нужно. А кроме того, мой дорогой, к тому времени ты должен его найти. Должен, — закончил генерал с улыбкой, как будто просил меня по-дружески оказать самую простую услугу. — А сейчас иди спать!

Любой приказ можно выполнить. Но уснуть по приказу невозможно. Я ворочался с боку на бок. Откуда у начальника уверенность, что шпион вскоре попадется? Никаких указаний, только эта уверенность!

Утром сел в самолет и улетел в Гданьск. Туристский сезон был в разгаре — билеты достал с трудом. На аэродроме в списках пассажиров я был последним и поэтому занял место в хвосте самолета. Полет обычно переносил нормально, и на этот раз тоже. Неприятности начались над Мальборком. Нас бросало невыносимо, стало душно и жарко. Я чувствовал, что к горлу подступает тошнота. Крупный пот выступил на лбу. Наконец самолет перестало бросать, а спустя минуту он пошел на посадку. Через иллюминатор увидел стартовую полосу. Если бы полет продолжался еще несколько минут…

На аэродроме меня ожидала машина «Варшава». Вскоре был уже на заводе. К моему сожалению, директора не было на месте. Он уехал на конференцию в воеводский комитет партии. Кроме него, никто не знал о моем прибытии и никто не мог дать мне никаких сведений. Кстати, дело, по которому я прибыл, было известно только узкому кругу. Хочешь не хочешь, а пришлось ждать. Меня не впустили даже в кабинет директора.

Не хотелось нарушать установленного порядка. Считал неправильным пользоваться служебным удостоверением на каждом шагу. Опыт показывал, что преждевременное появление работников нашей службы иногда приносило плохие результаты. Попросил соединить меня с секретарем партийного комитета завода. Тот пригласил в свой кабинет. По моей просьбе позвонил в воеводский комитет партии, разыскал директора.

— Простите, товарищ, — услышал я голос на другом конце провода, — ничего не мог сделать: меня срочно вызвали, а я так замотался, что забыл предупредить о вашем приезде. Через час буду.

Не оставалось ничего другого, как опять ждать.

Прошло три часа. Секретарь парткома рассказывал мне о делах завода, о сложностях, которые у них бывают со смежными предприятиями, и о многом другом. Вынужден был слушать, хотя в моем деле сейчас каждая минута была дорога. Нельзя ничего пропустить, а в данном случае интересно было посмотреть оригинальные планы «Базылишка». Рассматривая планы, я надеялся узнать, не отсюда ли происходила утечка сведений о «Базылишке» еще до начала его производства.

Меня попросили зайти в кабинет директора.

— Еще раз простите, товарищ капитан, — сказал директор, пожимая мне руку.

— Говоря правду, времени у меня мало. Сегодня же должен улететь в Варшаву.

— Слушаю вас.

— Я по делу «Базылишка».

— Я уже знаю об этом — получил телеграмму из Варшавы.

— Мне бы хотелось лично посмотреть планы, а главное, последние изменения. Интересуюсь также некоторыми другими подробностями.

— Какими? — В голосе директора почувствовалось беспокойство. Он задвигался на стуле. Рука, которой хотел взять спичку, повисла в воздухе. Его реакция напомнила поведение генерала. Как видно, их очень беспокоило все связанное с «Базылишком».

— Сейчас поясню, товарищ директор. Прежде всего хотелось бы знать, когда эти планы поступили к вам и как долго находились в конструкторском бюро.

— Ах, вы вот о чем!

Директор встал, подошел к сейфу, набрал шифр, и тяжелая дверь открылась. Достал тетрадь в черной обложке.

— Знаете, товарищ капитан, такие важные данные, для надежности, люблю записывать. — Он подошел к письменному столу, надел очки. — Все есть. Планы получены десятого июля. Привез их лично инженер Сыбурак. Это один из конструкторов.

До сих пор все совпадало со сведениями, которыми я располагал.

— А кто получил планы?

— Конечно, я, товарищ капитан, я и главный инженер.

— Долго вы их рассматривали?

— Наверно, нет. Только ознакомились с внесенными поправками. Планы «Базылишка» знаем хорошо, и поэтому Сыбурак показал нам только изменения, на что ушло часа полтора, а может, два.

— А что было дальше?

— Как обычно, разделили их и передали в четыре отдела.

Я попросил директора глянуть на планы так, чтобы исполнители на меня не обращали особого внимания.

— Вызову главного инженера, и с ним пойдем в цеха, — сказал директор.

— Хорошо, я представлюсь ему, а вы скажете, что мне поручен контроль за своевременным выпуском изделия.

Главного инженера ожидали недолго. Вместе пошли на территорию завода. Прошли несколько зданий и оказались в ярко освещенном цехе, обозначенном буквой «Ц». У станков стояли рабочие. Никто на нас не обратил внимания. Часть чертежей «Базылишка» находилась у начальника цеха. С интересом рассматривал их: раньше видел только фотокопии. Обратил внимание на то, что на каждом листе в углах остались следы от булавок. Итак, не было никаких сомнений — чертежи развешивали на стене или раскладывали на столе, прикалывая булавками, чтобы сфотографировать. Ведь они были свернуты в рулон, и один человек не смог бы их сфотографировать. Проверка отпечатков пальцев была бессмысленной, с того времени очень много людей брали их в руки.

Итак, вывод, что схемы были сфотографированы перед отъездом Сыбурака или в то время, когда находились у него, подтверждался.

Если бы шпион хотел это сделать на заводе, то нужно было бы побывать во всех отделах, а это не так просто. На фотокопиях было снято все устройство, а в отделах находились только его фрагменты.

В мое отсутствие в Варшаве по моему делу не произошло ничего особенного. Наблюдения за инженерами не подтвердили моих подозрений: они усердно работали над планами испытаний. Вечером осматривали Варшаву. Сыбурак позвонил жене, что пробудет здесь дольше, чем предполагал.

Наконец я решил его допросить в форме обычного разговора, стараясь выяснить некоторые интересующие меня подробности. Разговор состоялся в кабинете Управления усовершенствования военной техники.

Сыбурак был спокоен, только излишне часто поправлял свисающие на лоб волосы. Мы сидели в удобных креслах и разговаривали об усовершенствовании ракет. Я подчеркнул, как высоко ценю этот разговор с таким прекрасным специалистом.

— Государству нелегко хранить тайну своих изобретений… Может, помните историю времен войны — когда разведка Армии Крайовой выкрала у гитлеровцев чертежи снаряда ФАУ-1.

— Конечно, можно рискнуть, утверждая, что в какой-то мере это повлияло на судьбу Англии… Возвратимся к нашему «Базылишку». Могли бы вы прояснить некоторые неясности? Меня интересует седьмое июля, суббота. Что вы делали и какими были ваши планы?

Сыбурак задумался.

— Вы как раз закончили свои поправки, — добавил я.

— Припоминаю. — Сыбурак наморщил лоб. — Намеревался закончить их в два часа, во всяком случае, не позже трех. Позвонил жене, так как мы должны были идти в гости, на юбилей свадьбы…

— К Стануковским, — перебил я.

Сыбурак удивленно посмотрел на меня:

— Да, к Стануковским.

Минуту царила тишина. Сыбурак опять поправил волосы.

— Заказал конвоиров и машину. Хотели в воскресенье утром завезти материалы в Гданьск.

Пока все данные соответствовали информации местной службы безопасности.

— Из разговора в присутствии генерала я знаю, что вы работали всю ночь. Необходимо вспомнить со всеми подробностями, как вы провели это время. Прошу быть со мною откровенным. Это во многом мне поможет.

— Случилось что-то плохое? — Голос Сыбурака был полон тревоги.

— Пока еще ничего плохого, но прошу от меня не иметь никаких тайн. Ваше замешательство во время беседы у генерала подсказывает мне, что вы могли дополнить наш разговор.

Видел, как Сыбурак борется с собой. Дрожащими руками он взял папиросу.

— Понимаю, нелегко постороннему человеку рассказывать о семейных сложностях, — сказал я наугад и… попал.

Сыбурак тоскливо кивнул и на этот раз не поправил волосы.

— Работал всю ночь, — начал он тихо. — В шесть утра поехал машиной домой. Хотел встретиться с женой.

— Думали ее задобрить и попросить прощения за задержку на службе, не так ли? Такая уж наша мужская доля!

— Угадали, товарищ капитан. Портфель держал при себе, не оставил его в институте, боялся опоздать на поезд. Конвоиры были заказаны, и нужно было выехать точно в срок.

— Жену дома не застали. Была у Стануковских?

— Да, осталась там ночевать. Я пришел туда, разбудил ее, чтобы проститься и все объяснить. Она отвернулась, не хотела со мной разговаривать, сказала только: «Иди туда, откуда пришел».

— Чертежи «Базылишка», наверно, взяли с собой в квартиру Стануковских?

— Нет, оставил их дома, — шепнул Сыбурак. — Кажется, закрыл в своем письменном столе.

— А точно?

Сыбурак молчал.

— Жена знала о вашем изобретении?

— Знала, что над чем-то работаю, но конкретно ни в чем не ориентировалась. Все ругалась, что из-за этого изобретения света белого не видит.

— С женщинами нелегко договориться… Мы, мужчины, знаем это. Но, наверно, было бы хуже, если б вместо «Базылишка» была, например, Софи Лорен или Бриджит Бардо… Что тогда сказала бы ваша жена?

 

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Наш народ не страдает молчаливостью. Смею утверждать, что в этой общенародной говорильне важное место принадлежит женщинам. Жена Сыбурака любила поболтать. Поэтому нетрудно было узнать от нее на приеме у Стануковских, где ее муж и почему не пришел на такой торжественный вечер. Человек, интересовавшийся нужными ему сведениями, получил их и сумел ими воспользоваться.

Эта женщина любила также общество. Вокруг нее и в окружении Стануковских и нужно было искать шпиона.

У меня имелись снимки, подтверждающие богатую светскую жизнь Стануковских: на приемах в их доме, на пикниках за городом. Почти на всех снимках возле жены Сыбурака оказывалась Стануковская. На одном из них я обратил внимание на мужчину, нежно обнимающего Стануковскую. Нашел еще два снимка, где было запечатлено то же лицо.

Мог поклясться, что знаю этого человека… И хорошо знаю. За время моей службы в органах безопасности встречался со многими людьми, и многие из них исчезали из моей памяти. Но этот… Нет, невозможно, чтобы я его не вспомнил. Это…

Вдруг кто-то попросил разрешения войти в кабинет.

— Можно?

— Пожалуйста, — пробормотал я, разозлившись на то, что мне помешали вспомнить уже выплывавшую из глубин памяти фамилию. — Ага, это тебя ко мне принесло… Что нужно?

— Ничего не скажешь, очень любезно встречаешь друга, который пришел, чтобы сделать твою жизнь более светлой. Но ничего, посмотрим, что ты скажешь через минуту.

Это был мой старый друг Мирослав, который во время одной из проводимых нами операций получил ранение и теперь работал в архиве.

— Ну хорошо, хорошо. Показывай мне обещанную светлую жизнь, только не ошибись.

Мирослав подошел к моему столу и с загадочной улыбкой положил толстую папку. Видно было, что это документы давних лет. Я вопросительно посмотрел на Мирослава, а он, ничего не говоря, подал мне белую карточку, на которой я увидел фирменный знак нашего графологического отдела.

— Прочитай эту справку. Посмотрел и замер от изумления:

На основе анализа, проведенного на разных документах, в том числе на регистрационной карточке, записанной на имя Гральского Хенрыка и Курта Штоха, подтверждается сходство почерков и установлено, что документы, несмотря на большую разницу во времени, исполнены одним и тем же лицом.

— Мирослав, старый мазила! — вскрикнул я, обрадовавшись. — Почему ты это донесение принес мне только сейчас?

— Смотрите, какой умный, ведь мне потребовалось довольно много времени, чтобы дойти до 1946 года!

— Дружище, садись. Дай я тебя расцелую! Это невероятно!

Мирослав держал выцветшие, знакомые мне документы. В то время мы писали на старых немецких бумагах, используя оборотную сторону. Отложил их, мыслями вернулся к 1950 году, когда прослушивал пойманного шпиона. Он рассказывал мне тогда об одном работнике из лагеря Марценфельде в Западном Берлине. Этот агент завербовал его для шпионской деятельности на территории Польши. Я показал арестованному несколько снимков, просто так, для объективного опознания; среди них был снимок Штоха. И тогда услышал то, что подсознательно ожидал все эти годы. Человеком, завербовавшим моего арестованного, был Штох. Это свидетельствовало о его руководящей роли во вражеской разведке.

Вспомнились мне руки со шрамами у человека, встреченного мною на вокзале в Лодзи, два месяца назад. Черт возьми, это был он!

Медленно переворачивал страницы с протоколами допроса Штоха. Итак, мы встретились! Все совпадало. Штох был отличным радиотелеграфистом, а преследуемый шпион также мастер своего дела, «фв» могло обозначать псевдоним Вольф — со времен «Вервольфа», с переставленными буквами.

Теперь оставался еще один, самый трудный этап.

Я поехал в командировку, предварительно изменив свою внешность так, что товарищи не узнали меня. Это хорошо, не узнает и Штох, находившийся в том же маленьком районном городишке. Перед выездом сходил к нашему гримеру. За полчаса он изменил мой внешний вид полностью. Правда, ходить в гриме в июльскую жару не совсем приятно, но я был готов на любые жертвы, лишь бы поймать Штоха.

— Что нового, товарищи? — спросил я своих коллег в горотделе госбезопасности и, не ожидая ответа, сказал: — Приступим к последнему этапу операции.

— Если нужно, значит, приступим. Имеем для вас, товарищ капитан, по вашей шифровке много новых, интересных данных.

— Слушаю.

— Вот, — начал начальник, — указанный вами человек, которого вы подозреваете в шпионаже, это знакомый Стануковских, некий Ян Мамротек — по отзывам порядочный человек. Хорошо характеризуется с места работы. Живет в центре города, снимает комнату у одной семьи. Приехал сюда год назад из Ольштынского воеводства.

— Год назад? — спросил я удивленно: это совпадало с началом работы над нашим изобретением и месяцем после бегства за кордон приятеля Стануковского.

— В Ольштынское воеводство, — продолжал начальник, — он прибыл как репатриант. Его проверили. Документы в порядке. Если это Штох, как вы говорите, то при хорошей маскировке в Ольштынском воеводстве зачем ему было подвергаться опасности с радиостанцией? Не понимаю.

— Согласен с вами, мне тоже это кажется нелогичным. Но посмотрим. В нашей работе нет правил. А что Мамротек делал в первой половине мая? Никуда не выезжал?

— Проверю в записях. Да, уезжал по служебным делам в Познанское, Гданьское и Быдгощское воеводства.

— А был ли на приеме у Стануковских на годовщине свадьбы?

— Был. Ушел вместе со всеми в три часа утра. Домой вернулся только в восемь. Вероятно, наблюдал за квартирой Сыбураков и выбрал удобный момент, чтобы сфотографировать документы. Посчастливилось ему…

Довольно много времени у нас ушло на разговоры по поводу поведения Штоха в городке, где он сейчас проживает. Не установлено конкретно, какую связь имеет Штох с женой Сыбурака. Никто не сумел ответить, завербовал ли он ее. Она могла одной своей болтливостью, без вербовки, быть поставщиком нужных ему данных. Стануковский, без сомнения, в этом играл большую роль. Подтвердилось, что Штоха он представил как своего кузена, помог ему устроиться на работу и получить квартиру. Его бывший приятель, проживающий сейчас за границей, безусловно, связан с вражеской разведкой, и Стануковского представил там как человека, у которого бывает инженер Сыбурак, работающий над военным изобретением. И тогда Штоха перебросили с Ольштынского воеводства непосредственно к месту работы Сыбурака. Стануковский обещал Штоху помощь. Это последние данные нашей разведки.

— А что сделаем с Сыбураком? — спросил один молодой сотрудник.

— Это уже другое дело. Жаль мне его, он не преступник. Поговорю с генералом. Сыбурак не соблюдал приказа о хранении служебной тайны и, по моему мнению, должен за это понести определенное наказание.

Как поймать Штоха? Задача была не очень трудной. Загвоздка только в том, чтобы взять его живым, не дать раздавить ампулу с ядом. У многих шпионов она всегда под рукой. Ни на минуту не допускал мысли, что он улизнет от меня.

Решил брать преступника в его квартире, но неожиданно возникло препятствие: соседка Штоха была на восьмом месяце беременности. В момент ареста могли быть выстрелы и борьба… Все это могло вызвать преждевременные роды.

«Что делать? — спрашивал я себя. — Нехорошо будет, если с ней что-нибудь случится».

Пошел в женскую консультацию. В вестибюле сидело много женщин. Они посмотрели на меня как на ненормального, некоторые даже иронически улыбались. Я присел в уголочке и ждал, пока все пациентки ушли, потом зашел в кабинет. За столом сидел пожилой, седой мужчина, с прической ежиком. Он посмотрел на меня с удивлением.

— Вы по поводу жены? Прошу имя и фамилию. — И, не ожидая моего ответа, указал на стул: — Садитесь!

Я сел, достал свое удостоверение и подал врачу.

— По делу жены, — сказал, улыбаясь, — только чужой. Я по службе.

— Чем могу вам помочь? Я, кажется, не имею ничего общего со службой безопасности.

— Минутку, доктор, сейчас все объясню.

Врач удобнее уселся в кресле. Я назвал ему фамилию соседки Штоха и спросил, фигурирует ли она в его картотеке.

— Всех пациенток не помню, проверю… Да, это моя пациентка, но в чем дело? Хотите ее арестовать в таком положении?

— Нет! Даже и не думал. Прошу только сказать, в какой день и в котором часу она должна прийти к вам на прием?

Врач не понял, в чем дело, и смотрел на меня с беспокойством.

— Предупреждаю вас: это восьмой месяц беременности. Я ни за что не ручаюсь. Самое незначительное переживание или потрясение может вызвать преждевременные роды. А кроме того, молодой человек, знаете ли вы юридические законы? Может быть, слышали о врачебной тайне?

Я не успел даже рта раскрыть, чтобы сказать врачу, что знать юридические законы входит в мои обязанности и что я не собираюсь обижать его пациентку, как кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — буркнул врач.

Дверь открылась, и вошла молодая женщина, Задержалась на пороге, удивленная моим присутствием в кабинете.

— Пан доктор, очень, очень извиняюсь за опоздание, — ее голос звучал умоляюще, — но дома было много работы, прошу меня принять.

Врач задумался, затем посмотрел на меня так, что я понял: надо скорее убираться из кабинета. Долгое время я гулял по коридору, жалел, что не могу поступить так, как это происходит в английских приключенческих романах. Ведущий следствие собирает определенную группу людей — каждого из них подозревает. Сначала устанавливает алиби, затем косвенные и прямые доказательства, наконец анализирует и в итоге торжественным голосом объявляет: «Вы убийца, которого мы ищем, я должен вас арестовать». Дальше все идет гладко. Среди собранных нет беременной женщины, никто не нервничает, никто не впадает в истерику. Все, вместе с преступником, с интересом слушают длинный рассказ детектива, как его извилины работали и распутали все узлы, а преступник, застигнутый врасплох фактами и результатами следствия, покорно и тихо, как ягненок, отдается в руки правосудия. Все элегантно, в белых перчатках…

В ушах звучали слова моего начальника, сказанные перед выездом: «Будь осторожен, не спеши».

Никогда не считал своего начальника злопамятным. Но на этот раз он сказал мне на прощание: «Смотри, смотри, мой дорогой, чтобы не повторилась история со Штохом 1946 года. Это старый ас разведки. Знаешь, какой он хитрый и осторожный в своих действиях».

Злопамятность или хороший совет? Да, конечно, второе. Начальник не меньше меня желал, чтобы Штох наконец закончил свою шпионскую карьеру.

Пациентка вышла от врача и перебила мои размышления.

Без приглашения я тихо вошел в кабинет. Врач тщательно мыл руки. Наконец закончил и повернулся в мою сторону:

— Вы опять здесь?

— Да, опять, хочу довести до конца дело, которое для меня очень важно.

— Зря теряете время. Ничего из этого не выйдет. Я не желаю в этом участвовать.

Я рассердился:

— Чересчур поспешно оцениваете ситуацию! Я ведь еще не сказал, о чем идет речь, и вдруг встречаю с вашей стороны совершенно необоснованное сопротивление.

Старался говорить спокойно, глядя врачу прямо в глаза. Почувствовал, что он задумался.

— Так что вам нужно?

— Прошу сказать, в какой день и час названная мною особа будет у вас на приеме. Видите ли, она живет по соседству с очень опасным человеком, которым интересуется служба безопасности.

— Да, начинаю понимать.

— Но это не все. Вы, наверно, понимаете, доктор, дело очень серьезное. Прошу никому ни слова, даже жене, — при этих словах я приложил палец к губам. — Если этот человек что-нибудь заподозрит и успеет сбежать, это тоже может плохо повлиять на вашу пациентку. Не исключено также, что преступник захочет использовать ее состояние и укрыться у нее в комнате.

Я, может быть, немного перегнул палку, но не хотелось терять времени с упрямым старичком.

— Чем я могу вам помочь? Каковы мои действия?

— Очень несложные. Я займусь арестом преступника, а вам, пан доктор, в это время нужно как можно дольше держать у себя пациентку. Хорошо?

Врач усмехнулся и кивнул подтверждающе. Он подошел к шкафу, достал карточку и указал мне время и день приема. На мое счастье, он выпал на следующий день. Мы пожали друг другу руки, и я ушел.

 

ПРОЩАНИЕ СО ШПИОНОМ

На следующий день я встал очень рано и… пошел на прогулку за город. Хотелось все подробно продумать.

После обеда взялся за работу, дело нужно было закончить еще сегодня. От разведчиков узнал, что Штох нормально работает. В полдень вышел купить в киоске газету «Слово Люду». Долго ее просматривал. После работы вернулся в свою квартиру. Соседка ушла на прием в женскую консультацию.

Я медленно поднимался по лестнице. За мной шел сосед Штоха. Его задачей было постучать в дверь квартиры «пана Мамротека» и ответить, если тот спросит: «Кто там?», затем отойти в сторону, освободив мне дорогу.

Я старался по возможности быть очень сдержанным и спокойным. Малейшая ошибка могла повлечь за собой непредвиденные трудности и перечеркнуть двухмесячную сложную работу. Это было также дело моего профессионального и личного честолюбия — желание свести счеты пятнадцатилетней давности…

Пока все шло по моим предначертаниям. Штох открыл дверь и стоял в удивлении, ничего не понимая. Молниеносно я заскочил в квартиру с пистолетом в руке, готовый к выстрелу.

— Руки вверх, герр Штох! — крикнул я.

Тот послушно поднял руки, отходя в глубь комнаты. Я не спускал с него глаз ни на секунду. Переживал классическое раздвоение личности, будто напротив Курта Штоха стояли в этот момент два человека. Один в страшнейшем нервном напряжении, держит на прицеле шпиона, а другой изучает черты его лица. Где же эти шрамы, черт возьми, наверняка ли это то же лицо? Жалел, что никого не взял себе в помощники. Показалось, что Штох, отступая, двигается в сторону открытого окна.

— Ни шагу дальше! Стоять! — крикнул я.

Штох задержался, и вдруг… его правая рука сделала какое-то движение. В этот момент раздался выстрел. «Убежит, стреляй!» — кричал во мне какой-то далекий голос, казалось, чужой, а не мой. Сердце подкатило к горлу, ноги подогнулись, как будто были сделаны из растапливающегося воска. Я помнил, что должен взять шпиона живым, и поэтому последним усилием воли перенес ствол пистолета с туловища Штоха на его ноги. Не попал и только на мгновение увидел Штоха в окне. Почувствовал, как что-то обожгло правое плечо, и упал на пол. Перед глазами возник вагон, переполненный людьми. Услышал себя, кричащего: «Задержать поезд!», а затем все начало удаляться и терять резкость…

Пришел в сознание только в госпитале. Страшно болела рука. Молодой хирург стоял нагнувшись и что-то делал с ней. Как оказалось, правое плечо было прострелено. Кость не задета, но разорван нерв, нужно было его сшивать.

Лежал на хирургическом столе. Мне было все безразлично: не сумел поймать Штоха, я ничего не стою…

Хирург накладывал повязку.

— А сейчас покой, абсолютный покой, рана не тяжелая, но вы перенесли шоковое состояние, и поэтому следует отдохнуть и прийти в себя.

— Когда я смогу приступить к работе?

— Не раньше чем через пятнадцать дней.

В отдельной палате, в госпитале, меня проведал начальник местной службы безопасности. Чувствовал я себя очень плохо, как обычно бывает сразу после операции.

Начальник интересовался только моим самочувствием. О Штохе не вспоминал. Я его сам спросил: меня мучила мысль, как мог Штох выстрелить с поднятыми вверх руками?

— Это очень просто. У него в рукаве, на тонкой пружинке, был вмонтирован пистолет. Когда он поднимал руки вверх, то при соответствующем движении пистолет выскакивал из карманчика в рукаве. Штох далеко не убежал, прыгнул прямо в объятия охраны. Надо признать, что вы определили им идеальные места…

Последние слова я почти не слышал: начало действовать снотворное.

— Итак, мы опять встретились, паи Штох…

С рукой на перевязи я сидел в комнате допросов Мокотовской тюрьмы.

Курт Штох, в тюремной одежде, скромно присел напротив меня.

— Думаю, на этот раз не будете стрелять?

— Мне неприятно, пан капитан, так уж получилось…

— Это мило с вашей стороны…

— Лучше бы этого не было, пан капитан, но я чувствовал, что попадусь с этой радиостанцией, и на всякий случай нужно было иметь…

— Зачем вы ею пользовались?

— Это вина моих хозяев. Им нужно было как можно скорее получить данные об изобретении и проверить новый способ передачи… Отсюда две радиостанции. А ваша служба радиоконтроля хорошо работает.

Пока я выздоравливал, следствие вел мой товарищ, а сейчас, после моего возвращения, его заканчивали мы вдвоем.

Товарищ выяснил уже много деталей. Например, слово «лампочка» обозначало название тайника, который приготовил Штох. Мелодия из фильма «Прощание» служила для синхронизации приема.

На письменном столе лежал маленький радиоаппарат, приспособленный для включения на расстоянии. Это был тот самый аппарат, который Штох разместил недалеко от квартиры Барбары Еленек, а сам проник в ее квартиру и испортил радиоприемник.

— Узнаете, Штох, эту игрушку?

— Да, — сказал Штох и вдруг нагнулся ко мне: — Пан капитан, — начал он быстро, с ласковой улыбкой, — я для вас все готов сделать. Отправьте меня обратно. Я имею доступ в штаб Гелена в Пуллах, под Мюнхеном. Помните, тогда, в 1946 году? Я говорил правду. Могу еще вам пригодиться… Я много знаю…

В суде Варшавского военного округа прослушано было большое количество свидетелей. Судебное заседание состоялось в конце ноября. Была воссоздана картина более чем двадцатилетней деятельности шпиона. Приговор звучал: пожизненное заключение.

Таким образом, я распрощался со Штохом навсегда.

Его помощники тоже получили от суда народной Польши различные «награды» за шпионскую деятельность. Не буду их перечислять — не стоит. Может быть, напомню только одну фамилию и один приговор: Сыбурак, жертва собственной легкомысленности и болтливой жены, за нарушение служебного долга получит шесть месяцев тюремного заключения и два года условно.

Закончилось трудное дело. В нем участвовало большое количество людей. Хотелось назвать фамилии всех тех, благодаря кому такие, как Штох и его соучастники — наемники западногерманских реваншистов, не могут безнаказанно ходить по нашей земле.

К сожалению, по понятным причинам я не могу этого сделать. Может, так даже лучше для нашего общего дела…

Отсутствие популярности — одна из не очень приятных особенностей моей профессии.

Однако всем этим безымянным людям — товарищам из центра радиоподслушивания, разведчикам и разведчицам, местным сотрудникам нашей службы государственной безопасности, техникам и экспертам, а также сержантам из части связи, врачам и многим, многим другим патриотам полагается благодарность за их участие в этой истории.

Перевод П. В. Грабовского

#img_6.jpeg