#img_5.jpeg

 

СБЕЖАЛ ОТ МЕНЯ…

Морозной зимой 1945/46 года, в эту первую послевоенную зиму, я вместе со специально выделенной оперативной группой в течение нескольких месяцев преследовал действовавшую в то время в районе Легница, Валбжых, Еленя Гура банду недобитой гитлеровской подпольной организации «Вервольф».

Сведения о «вильколаках» были весьма скудными. Мы не знали в ту пору, что это была организованная и подготовленная еще в 1944 году генералом Геленом, бывшим в то время начальником Восточного отдела разведки вермахта, специальная диверсионная организация, которая после вступления Советской Армии и народного Войска Польского на территорию освобожденных западных земель должна была развернуть деятельность согласно указаниям своих руководителей, в том числе самого рейхсфюрера СС Гиммлера.

Преследуемые нами члены организации «Вервольф» совершали акции саботажа на железных дорогах, поджигали склады, убивали политических деятелей, что вызывало на возвращенных западных польских землях настроение неуверенности в завтрашнем дне. Мы знали, что преследуемой нами бандой руководит человек с военным образованием. Он умело контактирует со своими людьми, стараясь при минимальных потерях наносить нам максимальный ущерб. Мы со своей стороны тоже не дремали. Неоднократно нам удавалось напасть на след банды. В районе Каменной Горы мы обнаружили запасы оружия, которое должно было быть использовано на случай ожидаемого тогда начала новой войны.

Постоянные столкновения, и прежде всего наш союзник — мороз, помогали нам уменьшать состав организации «вильколаков». Прибытие польских репатриантов в эти районы ограничивало свободу действий банды. Кроме того, у нас был опыт партизанских боев, что помогало нам неоднократно разгадывать маневр бандитов…

В конце февраля — начале марта 1946 года от банды осталось только три человека вместе с главарем. Однажды морозной ночью мы окружили эту тройку в шалаше возле Шклярской Порэмбы. Застигнутые врасплох во время сна, уставшие, продрогшие, они не сопротивлялись. У главаря банды были отморожены руки и ноги. Допрашивал его я. Это был брюнет среднего роста, лет тридцати, со шрамом на левой щеке.

Сначала он отказывался отвечать, однако после очной ставки с остальными членами банды постепенно начал «открываться». Старался представить себя совершенно аполитичным человеком, который ошибся в своих руководителях. Проклинал Гитлера, фашистскую партию и все, что было с этим связано. Просил помилования, много обещал, рассказывал о себе, называл себя Курт Штох (специально подчеркнул: Штох, а не Стох), говорил, что родился в Познанском воеводстве и через несколько лет после окончания первой мировой войны выехал вместе с родителями в Германию, в 1937 году согласился работать в немецких разведорганах и карьеру свою начал в «салоне Китты».

Этот салон, организованный СД, находился в одном из районов Берлина и был просто-напросто первоклассным домом свиданий, который посещали иностранцы, дипломаты, занимаясь там вместе с любовью и разведывательной деятельностью. Красивые женщины разных национальностей выполняли роль танцовщиц, светских дам и услаждали ищущих развлечений дипломатов. В салоне имелась подслушивающая аппаратура, обслуживаемая специально подобранными людьми. Одним из них был мой пленник. В одиночных номерах были скрытые аппараты для фотографировании наиболее пикантных сцен.

Это давало предусмотрительным хозяевам «салона» неоценимые средства морального воздействия, использования всего этого в «служебных» и «частных» целях, обеспечивающих получение необходимой информации и денежных средств.

Традиции «салона Китты», как мне объяснил Штох, тянутся с конца прошлого века. Тогда организатором немецкой разведки Стибэром был создан похожий салон под названием «Зеленый дом». Там также работал тщательно подобранный женский персонал. Среди них главными были «специалистки по половым извращениям». Они исполняли как бы роль «наркотиков». Мужчины, вовлекаемые Стибэром в разведработу, направлялись как раз к этим «специалисткам», которые сумели так связать их собой, что они не могли уже обойтись без них, как морфинисты или кокаинисты не могут обойтись без своего «снега» или укола.

Во время войны Штоха подготавливали особенно тщательно, с учетом всей специфики действий на территории СССР. Быстрое продвижение Советской Армии в 1944 году прервало его связь с разведывательным управлением, поскольку его радиостанция имела чересчур малый радиус действия. Он вынужден был самостоятельно, в одиночку, пробиваться на Запад. Во время налета советских самолетов был ранен осколком бомбы, что приковало его к постели. Убежище он нашел на территории Вроцлавского воеводства в квартире родственников, которые укрыли его и продержали у себя несколько месяцев…

Я впервые в жизни столкнулся с офицером разведки, поэтому старался узнать как можно больше подробностей, связанных с его работой. Проводил с ним длительные беседы, в ходе которых он мне рассказывал о своих методах, системе связи, обрисовывал приметы известных ему людей из гитлеровской разведки, их слабые стороны и наклонности.

Некоторые мои товарищи смеялись надо мной и говорили: «Зачем тебе все это? Немцы разбиты и никогда уже не поднимут головы. Никто и никогда на допустит возврата немецкого милитаризма».

Это было еще до начала первых выступлений западных политиков, начавших «холодную войну». Такая постановка вопроса как будто была правильной. Моя любознательность, однако (возможно, это была не только любознательность), победила, и, не обращая внимания на все логические доводы и насмешки друзей, не считаясь с большой нагрузкой, связанной с текущей работой, я вытягивал из Штоха все, что было возможно. И уже много лет спустя жалел, что мало тогда у него выведал. Со временем те же самые люди опять начали действовать, и собранные тогда материалы пригодились не только мне, но и многим моим друзьям.

Копии допросов и свои замечания отослал своему начальству.

Я не ожидал никакого вмешательства вышестоящей инстанции в это дело, потому что, как мне казалось, следствие велось правильно. Однако вскоре получил шифровку следующего содержания:

Арестованного Курта Штоха немедленно доставить в Центр.

Приказ есть приказ — я должен был его выполнять. Решил лично сопровождать арестованного. Для конвоя мне выделили двух солдат. Советовали, как сейчас помню, ехать машиной, однако я отказался: на дорогах была гололедица. Итак, поехали поездом в специально оборудованном купе.

Поезда тогда были переполнены, в купе темно, стекла выбиты, а окна заколочены фанерой. Поезд шел невыносимо медленно. Когда проехали Валбжых, Штох попросил солдат отвести его в туалет. Конвоирующие с трудом протолкнулись через кишащий людьми коридор, я остался в купе. Спустя несколько минут услышал какой-то шум. Предчувствуя беду, выглянул в коридор. На что же мог решиться человек с отмороженными руками и ногами, всем своим видом показывавший, что от жизни уже больше ничего не ждет? С тех пор прошло много лет, однако отчетливо помню, как замерло у меня сердце. «Задержать поезд! — послышался отчаянный голос конвоира, а затем: — Где тормоз?»

Поезд, набирая скорость, шел с горы, и я чувствовал, как мы с каждой секундой удаляемся от беглеца. Расталкивая недовольных пассажиров, пробрался в темноте в конец вагона, пытаясь рукой нащупать тормоз. Не нашел. Вытащил пистолет, локтем выбил фанеру и, к удивлению пассажиров, начал стрелять через окно вверх. Поезд наконец притормозил и остановился. Я не слушал конвоиров, показывающих на выбитое окно туалета. Одна мысль владела мной: во что бы то ни стало задержать беглеца! Начались поиски. Мы блуждали по снегу всю ночь вместе с поднятой по тревоге группой местной милиции, пытаясь напасть на след. Ничего из этого не вышло. Штох пропал, как в воду канул. Долго после этого случая я не мог успокоиться.

«Каждый делает ошибки, — успокаивали тогда меня, — особенно когда нет опыта работы в контрразведке».

Прошли годы. Много было других дел, каждое из которых могло послужить основой для сценария детективного фильма. Встречался со многими людьми, накапливал знания о сложной натуре «homo», который не всегда «sapiens». Но, несмотря на эту бушующую вокруг меня жизнь, я никогда не забывал о Штохе.

После его бегства собрал все документы, относящиеся к деятельности шпиона, и частенько заглядывал в них, как будто хотел присоединить к ним еще одну важную страницу. Все время во мне горела искорка надежды, что когда-нибудь еще встречу его…

 

ЛЕТАЮЩАЯ ТАРЕЛКА

Уф! Все позади! Дверь кабинета профессора Варшавского университета, где я заочно учился на юридическом факультете, закрылась за мной. Почувствовал облегчение, которое всегда сопутствует успешной сдаче трудного экзамена. На этот раз это был уголовный кодекс. Друзья-студиозусы, собравшиеся в коридоре, набросились на меня, перебивая один другого. Умоляли рассказать, какие были вопросы. А мне хотелось как можно быстрее выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха.

Стоял прекрасный, солнечный майский день. Весна была в полном разгаре. Пели птицы, женщины улыбались, глаза их сверкали, как всегда в это время года. Я направился к Старому Городу. Люблю этот район. Помню его зимой сорок пятого — выжженные руины действовали тогда угнетающе. Сейчас он вновь отстроен. Люблю на минутку задержаться в каком-нибудь из старинных кафе, закрыв глаза, как бы погрузиться в прошлое, а потом возвратиться в действительность.

Однако сегодня, задумавшись, я прошел через всю площадь и, чтобы не возвращаться, решил пойти в Новый Город, в кафе «Бонбоньерка». Еще не были выставлены столики с зонтиками на улицу, поэтому я зашел в помещение, заказал большую чашку кофе, чтобы взбодриться, и развернул газету «Экспресс Вечорны». Быстро просмотрел заголовки, задержался на спортивной колонке, которая всегда меня интересовала, потом перевернул страницу. Мое внимание привлекла маленькая заметка.

Неужели опять летающая тарелка? Собственная информация. Пятого мая жители деревни Петрувэк Колобжегского повята [37] на рассвете заметила пролетающий круглый светящийся предмет. Огненный шар, медленно передвигаясь, скрылся в южном направлении.

В этой деревне я бывал, приятно читать о знакомых местах. Жили там и демобилизованные солдаты роты, в которой во время войны я был заместителем командира. Мне доводилось неоднократно их навещать.

Мог ли я подумать, что эта маленькая заметка вскоре будет лежать в моих панках!

Я допил кофе, сложил газету и огляделся. Несколько шепчущихся парочек, пенсионеры, скучающие одинокие женщины. Каждый из присутствующих скрывал в себе свой мир, недоступный для меня, закрытый передо мной. «Здесь всем не до меня», — подумал я и решил навестить своего начальника, чтобы похвастаться результатами экзамена. Застал его в кабинете стоящим у окна, которое выходило на Уяздовский Парк, и погруженным в раздумья.

— Товарищ начальник! Имею честь доложить: сегодня сдал очередной экзамен.

Он повернулся, подошел, пожал мне руку.

— Поздравляю, поздравляю. Вижу, ты в хорошем настроении… А когда на работу? — неожиданно спросил он меня:

— Сегодня вечером еду к жене, в Краков. Хотел бы там задержаться денька на три.

Начальник указал мне рукой на стул. Сам также сел. По выражению его лица я понял, что у него неприятности. Минуту царило молчание. Я внимательно всматривался в его лицо. Мы знакомы много лет, еще с войны. Служили в одном полку. После войны он был переведен из армии в войска безопасности, а через месяц и меня забрал к себе. Но судьба постоянно нас разделяла, и только последние несколько лет мы работали вместе.

Было ему около пятидесяти, в волосах блестела седина, всегда улыбающийся, сдержанный.

— Итак, сегодня мы получили донесение из Познанского воеводства, и довольно интересное. Прислал его начальник милиции из Заберова. Прочти.

Я взял в руки поданную мне начальником бумагу.

Докладываю, что утром 6 мая сего года в отделение милиции в Заберово явился гражданин Стефан Митула, учитель. Сказал, что имеет коротковолновую радиостанцию второго класса для индивидуального пользования. Уже два дня не работает передатчик, исправен только приемник. Гражданин Митула сказал, что сегодня в три часа включил приемник и услышал свой собственный голос, а потом пластинку с песней из фильма «Прощание», которую исполняла Слава Пшибыльская. Неизвестный ему радиолюбитель, работающий на коротких волнах, нахально подстроился под его позывной SP3-XQZ и вел разговор с радиолюбителем, имеющим позывной DL-1QFA.

Закончив чтение, я удивленно посмотрел на начальника, ничего не понимая.

— Ну и что ты скажешь на это? — спросил он.

— Дело темное. Что-то не сходится. Услышать свой голос, когда передатчик не работает, да к тому же когда сам молчишь…

— Я тоже так считаю. Этого Митулу характеризуют с хорошей стороны. Я получил о нем данные: учитель физики, радиолюбитель с 1952 года, закончил курсы радиооператоров в ЛПЖ. Надеюсь, он не смеется над нами…

Я посмотрел на административную каргу Польши, которая висела на стене.

— А где это самое Заберово?

— В Познанском воеводстве. — Начальник встал, я — за ним. — Это здесь.

Бросив взгляд на точку на карте, на которую указывала рука начальника, я вдруг сопоставил этот факт с маленькой заметкой в «Экспрессе», извещавшей о «летающей тарелке». Заберово было расположено километрах в 150 юго-восточнее Петрувэка — деревни, в которой видели загадочный предмет.

В работе контрразведки дедукция — сопоставление происходящих событий и установленных фактов — является основой правильного выбора направления а организации работы. Если что-то не совсем сходится, тогда пиши пропало, начнется бездумная трата времени, лишняя нервотрепка и длительное блуждание в потемках.

Я вытащил из кармана «Экспресс Вечорны» и показал заметку шефу.

— Да ты что! И ты тоже веришь в эти «летающие тарелки»? Сейчас ни о чем другом не говорят, только об этом. Все это самая настоящая чепуха!

Для меня это было неожиданностью: раньше начальник никогда так категорически не отвергал мои доводы. К тому же он считал, что к делу Митулы надо подойти с осторожностью: подобные случаи уже встречались, и не стоило спешить с выводами.

Не так давно один радиолюбитель-коротковолновик подстроился под радиостанцию японского радиолюбителя, чем вызвал сенсацию во всем «мире коротковолновиков», потому что установить связь из Польши с японской станцией очень трудно.

Следствие, проведенное по этому делу, показало, что это была шутка, розыгрыш, мистификация, никак не связанная с нашей работой.

— А мы имеем что-нибудь от нашего центра радиоподслушивания?

— Вот именно, ничего подозрительного.

Начальник, заложив руки за спину, начал расхаживать по кабинету из угла в угол. Потом подошел к столу, поднял трубку и набрал номер телефона, кинув взгляд на лежащий на столе «Экспресс Вечорны». Мне показалось, что начальник внезапно изменил свое отношение к моим предположениям, связанным с «летающей тарелкой».

— Скажите, на рассвете пятого мая не были ли зарегистрированы на экранах радиолокаторов какие-либо цели в северной части Польши?

Я догадался, что начальник ведет разговор с командиром радиолокационных станций.

С другой стороны провода что-то спрашивали, потому что начальник давал данные, упоминая и деревню Петрувэк, затем положил трубку.

— Сейчас сообщат, — сказал он и сел за стол. Задумался, выстукивая пальцами какой-то мотив. Наконец зазвонил телефон. Начальник быстро поднял трубку.

— Что-о? Повторите! В котором часу?

Я схватил карандаш и лист бумаги и быстро подал ему. На лице его застыло удивление. Заинтересованный, я следил за движением его карандаша. Наконец шеф положил трубку и посмотрел на меня.

— Ну, мой дорогой, — сказал он, — у тебя потрясающая интуиция. В три часа пятьдесят минут радиолокатор в Колобжегском повяте вел какую-то неопознанную цель. Она была видна только две минуты. Передвигалась медленно, на небольшой высоте, а потом пропала. В тот день были трудности с приемом сигналов. Специалисты радиолокационной службы считают, что это была какая-то туча или заблудившийся метеорологический радиозонд. Вот все, что мы пока знаем об этом явлении.

 

ТАЙНА ЭФИРА

К жене я так и не попал. Дома быстро собрался в дорогу, побросав в чемоданчик самые необходимые вещи. Не первый раз непредвиденные обстоятельства срывали мои личные планы. В сущности, к этому я уже привык. Хуже было с женой. Известное дело, женщина. Позвонил приятелю в Краков, попросил, чтобы он сообщил ей, что я не приеду.

В Познань поехал скорым поездом. С шефом мы решили, что начинать надо с Заберова, так как его больше интересовало донесение Митулы, чем «летающая тарелка». Договорились, что он даст распоряжение на поиски в Колобжегском районе, а я тем временем свяжусь с радиолюбителем-коротковолновиком. В поезде еще раз продумал все возможные варианты; в голову приходили самые фантастические планы, которые, казалось, можно было бы реализовать. После размышлений все отбросил. Но когда я вновь проанализировал свой разговор с начальником, у меня возникла мысль, что перед отъездом он не обо всем меня информировал. Это был один из его способов контакта с подчиненными. Он старался оставить нам возможность для самостоятельного мышления.

«Сам реши проблему, а когда сопоставишь свои выводы с моими предположениями, тогда дойдем до золотой середины», — всегда говорил он нам на дорогу.

В Познани было очень многолюдно. Мой приезд совпал с началом традиционной торговой ярмарки. С трудом я нашел себе пристанище. Утром выехал автобусом в Заберово. Это было типичное познанское чистое маленькое местечко. Ровными рядами стояли аккуратные кирпичные домики с садиками, а в них благоухали цветущие фруктовые деревья.

Прежде всего я отправился в отделение милиции. Мне хотелось больше узнать о Митуле, самому прочитать его донесение.

Начальнику милиции Митула не понравился, показался высокомерным, так как требовал, чтобы его представили человеку компетентному, знающему эти, как он выразился, необычные явления.

Решил подождать в отделении милиции, пока не окончатся занятия в школах, и не выходить в город, где все знают друг друга и приезжий сразу привлечет к себе внимание. Не хотелось также идти на квартиру к Митуле: неизвестно, кого мог бы там встретить. Я знал, что надо быть осторожным, ибо за Митулой могли вести наблюдение.

Обдумал план якобы случайной встречи. Высчитал расстояние от школы, где Митула был учителем, до его квартиры, а также время, необходимое ему и мне на дорогу. В рассчитанное время произошла встреча. Я подошел к Митуле.

— Привет, Стефан! Как живешь? Сто лет не виделись! — начал трясти я руку высокого, аккуратно одетого блондина, который удивленно смотрел на меня. — Ты что, друга не узнаешь? — Я обнял его и в самое ухо прошептал: — Я в связи с вашим донесением.

Митула довольно быстро сориентировался.

— Дай я тебя поцелую, Хенрык! Смотри, как бывает в жизни! Гора с горой… А я тебя сразу не узнал!

Хенрык? Пусть будет Хенрык. Имя не хуже других. Как настоящие старые друзья, мы пошли к нему на квартиру. Там я представился и сказал, где работаю. Сначала хотел выдать себя за корреспондента Центрального радио и телевидения. Однако решил этого не делать, к Митуле я сразу почувствовал расположение.

У него была комната с кухней в доме, где жило еще несколько семей. Он пригласил меня отобедать с ним, но я отказался, не хотел доставлять ему лишних хлопот. Извинившись передо мной, он пошел на кухню. Я всматривался в стоящую в углу комнаты радиостанцию. Нетрудно было понять даже такому, как я, профану в этих делах, что аппаратура была самодельной. Рядом со станцией лежали карточки, подтверждающие его связь с радиолюбителями из многих стран, не только европейских, но даже африканских, Китая и США. Карточек было очень много.

Наконец хозяин квартиры освободился и сел напротив, выжидающе глядя на меня.

— Надеюсь, вы не обиделись на меня за столь горячие объятия при встрече? — улыбнувшись, начал я.

— Ерунда, наверно, так нужно было, не об этом речь. Давайте лучше перейдем к делу.

Митула начал подробно рассказывать, как 30 апреля в 16 часов установил связь с коротковолновиком, имевшим позывной DL-1QFA. Такие позывные сигналы имеют любители из ФРГ.

— Пожалуйста, вот запись этого разговора. — И он передал мне свой дневник.

Я взглянул. Записи велись очень аккуратно и разборчиво.

— И что дальше?

— Этот коротковолновик представился как Эрик. Вызывал меня несколько раз, а когда я отвечал, жаловался, что плохо слышит. Советовал исправить аппарат, прежде всего модулятор. Поблагодарил его за совет. Договорились обменяться карточками. Я выслал ему на следующий день, а от него пока ничего не получил.

— А раньше кто-либо из наших коротковолновиков обращал внимание на неполадки в вашем модуляторе?

— Минутку, мне нужно вспомнить… Нет, только он. Как раз в этот день я переговаривался с одним болгарином, он тоже мне ничего не сказал, слышал хорошо.

Казалось бы, в самом факте, о котором рассказал Митула, не было ничего необычного. Типичное явление — установление связи и обмен техническими замечаниями. Кстати, в этом и суть радиоконтактов, которые дают радиолюбителям удовлетворение. Полученные сведения, однако, не удовлетворили моего любопытства, а поэтому я спросил, что произошло дальше.

— Было так. В ночь на шестое мая я играл с друзьями в карты, вернулся поздно, подвыпившим.

— Ну и?..

— Включил приемник, ибо передатчик был демонтирован. Как раз перематывал трансформатор. Уже давно подумывал усовершенствовать передатчик, а этот коротковолновик из ФРГ ускорил мое решение.

— Понимаю.

— Включил я аппарат потому, что у радиолюбителя такая привычка: несмотря на усталость, он должен узнать, «что слышно на его волне». Ну и тут… просто невероятно…

— Вы услышали свой голос и музыку?

— Вот именно, на волне длиной восемьдесят метров. Обычно люди не знают своего голоса. А нам, радиолюбителям, случается прослушать себя на записанных нами же магнитофонных лентах. Я не мог ошибиться: это был наверняка мой голос.

Меня начало терзать сомнение: а был ли Митула той ночью в здравом уме и твердой памяти? Опыт подтверждал, что после хорошей выпивки человек может слышать и видеть еще и не такие вещи…

— Если не верите, — Митула как будто читал мои мысли, — убедитесь в этом через минуту сами.

Он встал, подошел к аппарату. Включил стоящий рядом магнитофон.

— Здесь записан тот удивительный разговор. Наверно, это докажет, что я не был уж так сильно пьян, — сказал с улыбкой хозяин.

Не сводя глаз с медленно вращающейся ленты магнитофона, я через минуту услышал шум, писк, сливающиеся с сигналами морзянки, и несколько искаженный голос моего собеседника, вызывающий какую-то станцию. Мне хотелось что-то сказать, но возбужденный Митула приложил палец к губам, покрутил ручку и… я услышал ответ. Кто-то говорил, но слов разобрать было невозможно. Говорили по-немецки, голос звучал как из-под земли. В то же время голос Митулы, говорящего также по-немецки, просившего проконтролировать прием и проверить настройку, был очень чистым. Через минуту зазвучала песня из фильма «Прощание» — пела Слава Пшибыльская. Неожиданно все это оборвалось и послышался треск.

— Секунду, — шепнул Митула, — сейчас будет самое важное.

Я приготовился слушать, но как раз в это время мимо дома с грохотом проехала машина. Митула, перемотав ленту, включил опять, но я, как ни напрягал слух, опять ничего не разобрал.

— Ничего не слышу, — сказал я Митуле, который стоял рядом со мной не шевелясь, внимательно вслушиваясь.

— Нужно быть коротковолновиком, чтобы это ухватить.

— А в чем там дело? — спросил я в нетерпении.

— Я слышал тогда и сейчас слышу. Неизвестный перешел с разговорной речи на азбуку Морзе и передал сводку погоды.

Я попросил Митулу еще раз отмотать ленту назад, и на этот раз услышал среди многих звуков сигналы морзянки.

— Данные о погоде, к вашему сведению, целиком вымысел неизвестного. Я тогда о погоде с немцем не говорил, поэтому наш таинственный корреспондент не мог этого записать.

Кое-что начинало проясняться, хотя я не знал еще, кто и что за всем этим кроется. Кто-то подстраивался под радиостанцию Митулы — это не вызывало никаких сомнений. Хотел ввести в заблуждение наши органы радиоподслушивания и передать какие-то сведения? Этот хитрый трюк, можете и удался бы, если б не случай.

— В какие часы вы работаете на своей радиостанции?

— Можете проверить в дневнике. Обычно после работы, для разрядки, перед проверкой тетрадей, и никогда — ночью.

— А тридцатого апреля вы передавали немцу музыку?

— Нет, только разговаривал. Но это еще не все. Я не сказал вам самого главного.

Невольно подумал: что же еще неожиданного приготовил мой симпатичный собеседник? Митула встал напротив меня и загадочно улыбнулся:

— Этот таинственный кто-то говорил о тучах, о ветре, а в то время была лунная ночь. Специально выглянул в окно. Небо было ясное, усыпанное звездами. Сам себе не поверил, выглядывал несколько раз.

Пришлось сдерживать свои эмоции. Однако шеф был прав, направляя меня прежде в Заберово. Я задал Митуле еще один вопрос:

— Вы сообщили своим знакомым коротковолновикам, что намерены прервать работу и усовершенствовать передатчик?

— Да… Я их предупредил…

 

ВСТРЕЧА С БОЕВЫМ ДРУГОМ СЛАВОЙ

Я ехал всю ночь и утром сошел на кошалинском вокзале. Пошел пешком, хотелось размяться и подышать свежим воздухом. В Кошалине не был несколько лет. Удивленный, смотрел на современные жилые дома и прекрасные магазины. Город этот помнился мне еще с войны, когда он горел и был почти полностью разрушен.

Местное отделение контрразведки ничего конкретного о неопознанных летающих объектах сообщить не могло. К письму моего начальника сотрудники отнеслись с недоверием. Беседы с жителями результатов тоже не дали. Оказалось, что, кроме одной пожилой женщины из Петрувэка, никто «летающей тарелки» не видел.

Я вытащил из портфеля газету:

— Смотрите, вот заметка. Пишут, что «тарелку» здесь видели все.

— На «тарелки» сейчас урожай, да и «Экспресс» обожает такие сенсации.

Кошалинские товарищи посмеивались, и я в их глазах отчетливо читал: «Наивный человек! А еще из Варшавы! Чего время теряет! Шел бы лучше в гостиницу и ложился спать!» Это правда, я страшно устал после бессонной ночи в поезде, но не хотел поддаваться. Если проигрывать, то по крайней мере сначала убедиться и точно проверить сигнал газеты на месте происшествия. Впрочем, я ничего не терял. Поезд в Варшаву отходил только в девять вечера, и впереди у меня был целый день.

До деревни Петрувэк добрался в полдень попутной машиной. Главная и единственная ее улица была пустынна. Наверно, все в поле. Остановился в центре деревни и зашел в каменный одноэтажный домик. Жил в нем Слава — мой бывший старшина в военные годы. Дома оказалась только какая-то старая женщина. Спросил у нее про Славу. Ответила, что в поле. Дорогу не спрашивал, бывал здесь несколько раз и даже помогал другу. Польза от меня была, наверно, небольшая. Зато я чувствовал себя прекрасно, физическая нагрузка после умственной работы являлась настоящим отдыхом.

Поле находилось возле леса. Ласкающий глаз пейзаж, запах хвои, тишина. Я вздохнул: а не поселиться ли в деревне, когда вконец измучает бурная городская жизнь? Тут же отогнал от себя эту мысль. Пока еще нужно думать о том, как обеспечить мирные условия для этой взлелеянной в мечтах, спокойной, свободной от забот жизни.

— Слава, дружище, как ты себя чувствуешь?

— Янек! Каким ветром тебя сюда занесло? Проездом, что ли?

— Ты угадал. Возвращаюсь из Колобжега. А у вас что нового слышно?

— Ничего, все без изменений. Живем, работаем. Правда, иногда кое-что случается. Слышал о нашей последней сенсации? У нас теперь фарфор на небе. «Тарелки» над нами летают.

— Где, когда? Ты что, смеешься надо мной?! — Я прикинулся изумленным. Трудно, но что делать — служебные обязанности вынуждают.

— Нет, не смеюсь. Ее видела мать Хенрыка. Знаешь, того капрала с первого отделения.

— Но это же чудо!.. Ты можешь устроить мне с ней встречу? Все это звучит как сказка. Что сказал бы на это старик Жюль Верн? Что бы он сделал?

— Прежде всего пригласил бы тебя на обед. Разреши, я сделаю то же самое. А потом посмотрим.

Мать Хенрыка оказалась сгорбленной, худенькой старушкой.

— Прошу вас, расскажите, что вы видели на небе? — задал я ей первый вопрос и встал, чтобы закрыть дверь перед Назойливой ребятней, пытавшейся пролезть в комнату.

— Это было так, — начала старушка с певучим виленским акцентом. — Болею я ревматизмом. Сами понимаете, старому человеку вообще не спится, особенно если что-то еще досаждает, а у меня в то время разболелось колено…

Пришлось вооружиться терпением и смириться с мыслью, что доведется выслушать историю с ревматизмом до конца.

— Поднялась с кровати рано утром, так как при движении нога меньше болит…

Я кивнул в знак согласия слушать дальнейший пересказ этой истории.

— Вышла во двор, было еще темно, тихо-тихо, и ни одной живой души…

— А ветер был?

— Ветер? Был, был, со стороны моря. Дул то сильнее, то слабее. Ну и вот  э т о  прилетело как бы с ветром, двигалось медленно, а потом все быстрей.

Приближалось самое интересное место рассказа. Старушка раскашлялась. Я предложил ей выйти на свежий воздух. Кроме того, мне хотелось, чтобы она показала, в каком направлении  э т о  летело.

— Вон там, — показала она с севера на юг. — А в этом месте поднялось выше.

— Где же пропало?

— Вон там, над лесом, пропало, как растаяло.

— Как оно выглядело?

— Шар, наполовину светящийся. — Старая женщина сделала круговое движение руками и замерла, наверно переживая это событие.

— А может, все это вам показалось?

Старушка возмутилась: нет, она видела наверняка, как  э т о  летело. Все, что могла, рассказала. Я задал ей еще несколько вопросов и простился.

У меня были при себе вырезки из газет о «летающих тарелках». Рассказанное совпадало с описанием. Но разговор со старушкой не принес разгадки. Во всяком случае, ясно, что «летающая тарелка» не была плодом ее воображения. Решил еще несколько дней посвятить поискам, а потом вернуться в Варшаву, чтобы подумать о дальнейших действиях.

 

«ПОМНИШЬ, БЫЛА ОСЕНЬ…»

Мне надоела эта песня. Звенела в ушах, жужжала, как назойливая муха. А когда-то была моей любимой мелодией. Но не сейчас. Проклинал ее с утра и наконец решил выключить магнитофон. Пленка, на которой Митула записал таинственный разговор с радиолюбителем-коротковолновиком из ФРГ, остановилась. В кабинете стало тихо. Здесь я чувствовал себя как в собственной квартире. Когда-то я разгадывал не одну загадку. Но сегодня у меня ничего не получалось. Злой на себя, решил позвать специалистов-шифровальщиков. Пришли двое и опять начали крутить эту надоевшую песню. Придерживали пленку, пускали медленно, ускоряли, и при всем этом делали таинственные лица. Длилось все это довольно долго, и наконец специалисты согласованно определили, что мелодия не зашифрована. Старший принес пластинку Славы Пшибыльской.

— У вас есть проигрыватель?

И чтобы совсем меня добить, включили одновременно проигрыватель и магнитофон. Разницы не было никакой. Мелодии звучали абсолютно синхронно.

— С какой целью вы задерживали и ускоряли обороты? — спросил я.

— Сейчас объясню, — сказал старший. — Гитлеровская разведка перед концом второй мировой войны имела агента в Ватикане. Агент был ценный, но патологически боялся провала. Для него была сконструирована радиостанция величиной со спичечную коробку. Ее вмонтировали в обыкновенный портфель. Когда агент хотел передать сведения, он подходил к любой розетке электросети, включал свою рацию, с момента загорания миниатюрной лампочки нажимал кнопку и в течение нескольких секунд передавал аппаратом быстродействия сведения, запись которых длилась всего две или три минуты. Таким способом исключалась возможность пеленгации союзниками.

— Хорошо. Понимаю вашу мысль, но я в чудеса не верю.

— Что же в этом удивительного и невероятного?

— Какая же должна быть приемная радиостанция и где находиться? Такой аппарат наверняка имел небольшой радиус действия?

— Приемная радиостанция тогда находилась на территории Южной Германии, занимала очень большое помещение, несколько комнат.

Шифровальщики вышли из кабинета, и я остался наедине со своими мыслями. Еще раз взглянул на полученную из гидрометцентра сводку погоды в ночь на 6 мая. На территории всей Польши было ясно, только в юго-восточной части страны пасмурно и в два часа ночи шел дождь.

Если бы таинственный коротковолновик находился в этом районе и пользовался познанскими позывными, то наша служба радиоконтроля должна была бы его немедленно нащупать, в этом я уверен. Но кто знает? В радиоконтроле ведь работают живые люди, и, конечно, они могли проворонить — хотя это и был бы исключительный случай, но с этим нужно считаться. С другой стороны, коротковолновик, подлаживающийся под радиостанцию Митулы, шел на риск, его могли быстро разоблачить, а он, естественно, этого не хотел. У меня голова раскалывалась от разных мыслей. Как все увязать?

Мой начальник в это утро был очень занят, проводил какое-то заседание. Секретарша должна была мне сообщить, когда он закончит. Может, шеф что-то подскажет… Решил идти в приемную и там дожидаться конца совещания, чтобы меня никто не опередил. Наконец двери открылись, и по составу участвующих в совещании я понял, что опять готовится ликвидация какой-то шпионской сети.

Начальник показался мне усталым. Конец недели, да еще сегодняшнее совещание… Наверно, долго меня не задержит.

В кабинете было полно дыма и пахло кофе. Начальник распахнул окно. Свежий весенний воздух ворвался в помещение.

— Рассказывай, что там было, — сказал он. — Твою телеграмму получил, службу радиоконтроля предупредил.

Я рассказал начальнику о Митуле и что привез с собой пленку.

— Какие выводы?

У меня они были подготовлены.

— Что особенно знаменательно, — начал я, — это детальная подготовка всей истории. Митуле дают совет остановить работу его передатчика. Имелось в виду, во-первых, прекратить действие его аппарата на какое-то время; во-вторых, не вызвать тревоги в случае, если бы он услышал и узнал свой голос.

Начальник кивнул в знак одобрения и готовности слушать дальше.

— О Митуле собрал сведения, он вне подозрений. Никогда не передает ночью, — сказал я.

— Этот немецкий коротковолновик фигурирует в международной книге радиолюбителей?

— Проверял. Не фигурирует. Это тоже имеет свое значение, ибо все порядочные коротковолновики зарегистрированы в ней.

— Понимаю. Повтори, пожалуйста, что пока не ясно.

— Не знаю, что обозначают вмонтирование текста песни и переданная ключом неправильная сводка погоды. В песне шифра не обнаружено, это точно. А сводку погоды еще проверяют.

— Сведения о Митуле положительные, но почему подстраиваются именно под его радиостанцию? Неужели по месту ее нахождения?

— Товарищ начальник, ведь это был исходный пункт моего сопоставления с «летающей тарелкой». — Я хотел сказать, «опрометчивого сопоставления», но начальник перебил:

— На эту тему поговорим в другой раз, надо изучить одно явление и не разбрасываться… Да… Значит, налицо новый способ действий иностранной разведки. Но какой?

— Были у нас факты работы нелегальных радиостанций под позывные наших кораблей, санитарных станций, Польского радио, а теперь пришла очередь конкретного радиолюбителя-коротковолновика.

— Минутку! — Начальник закурил. — Как ты думаешь, не была ли эта мелодия сигналом, извещающим о присутствии кого-либо в условленном месте, или сигналом начала синхронного приема с другой радиостанции? Скажем, со станции в Западной Германии?

— Все возможно. — Мнение начальника совпадало с моими предположениями.

— Итак, надо его искать, потом посмотрим. Наверно, он на этом не остановится… Что ты так долго делал в командировке? Что с «летающей тарелкой»?

Я хотел пока избежать не совсем приятного для меня разговора. Верил, что эта загадка будет решена. То, что кто-то прибыл в Польшу с разведывательными целями, не вызывало сомнений. Однако было маловероятно, что агент уже начал действовать.

— С «летающей тарелкой» ничего определенного… — начал я доклад о своей работе в Петрувэке.

— На сегодня достаточно. Вернемся к этому в следующий раз. А теперь уточни сведения об этом коротковолновике из ФРГ в нашем отделе радиоподслушивания. Пусть следят, кому он еще передает и с кем разговаривает. Может быть, о нем знают в союзе радиолюбителей. Такие данные нам тоже пригодятся. Дома включи радио и прислушивайся к их разговорам. Ты должен узнать их работу, это поможет тебе уточнить кое-что. Дело только начинает развертываться. А «летающие тарелки»… Будем искать. Подумай и об этом.

 

КОРОТКОВОЛНОВИК В ЮБКЕ

Дома я прилег на диван и включил радио. Через какое-то время разговоры коротковолновиков меня всерьез заинтересовали. Говорилось о лампах, антеннах, трансформаторах, о расхождениях волн.

Вот примерное содержание такого разговора:

— Добрый день, пане Андрей. Что у вас слышно? Какой прием?

— Спасибо. Слышно хорошо, заменил антенну. Погода, как в мае, О. К. …

Удавалось отличить варшавские станции, которые прослушивались лучше всех. После общего вызова начал волноваться, кто ответит. Но не дождался. Почувствовав усталость, задремал.

Разбудил меня звонок телефона.

В Быдгощ ехал переполненным ночным поездом. Находившиеся в купе женщины с детьми не разрешали открыть окно. Было очень душно. Должен был ехать машиной, но все они оказались заняты. К тому же приезд на два часа раньше обстановки существенно не изменит. Кроме того, местная контрразведка наверняка уже приступила к работе. Только бы не задохнуться в этом купе…

В Быдгощи все осложнилось. Сержант, который занимался этим делом, ушел завтракать и долго не возвращался. Дежурный управления контрразведки ничего не мог сказать, так как заступил на дежурство всего два часа назад.

Решил тоже пойти позавтракать. Но в дверях столкнулся с товарищем, которого ожидал. Он передал мне донесение центра радиоподслушивания, то самое, которое вчера вечером было передано по телефону моему начальнику, что, собственно, и вызвало мой немедленный выезд в Быдгощ.

12 мая в 16.00 начала свою работу коротковолновая радиостанция позывными SP2-PSP на волне 40 метров. Коротковолновик отвечал на вызов чешского товарища с позывными OK3-KM. Наша пеленгация указала на центр Быдгощи, а любитель-коротковолновик жил в районе Оседле Лесное. В 16.03 произошла перемена места передачи, сигналы слышны были с места проживания коротковолновика. Прекратили передачу в 16.06.

Я был очень доволен, что наша служба радиоподслушивания после моих напоминаний наконец-то начала контролировать места, с которых передавали сигналы. Кто-то опять подстраивался под нашего радиолюбителя-коротковолновика. Подумал, что дело нашего центра радиоподслушивания не легкое. Выловить из гущи звуков такие факты! Ажурная работа!

Попросил сержанта доложить, что сделано и что он обо всем этом думает.

— Знаете, товарищ капитан, — сказал он, — для начала выявлено много интересного, и это меня настораживает…

— В таком случае, расскажите все по порядку.

— Хорошо. Итак, мы имеем дополнительные данные от радиоконтрразведки. Некоторые так называют нашу службу радиоподслушивания потому, что она действительно вылавливала нелегально действующие на территории нашей страны радиостанции, в большинстве случаев введенные в действие агентами иностранной разведки. Бывали также случаи работы незарегистрированных коротковолновых радиостанций любителей. Подтверждена разница в передачах. Первая, переданная из центра города, была сильнее второй. Значит, можно предположить, что и мы имеем дело с двумя радиостанциями.

— А конкретнее…

— Первая пеленгация навела нас на гостиницу «Интурист», а когда начали приближаться к гостинице, сигналы послышались с другого конца города.

Об этом было написано в донесении. Я хорошо знал Быдгощ, поэтому быстро рассчитал расстояние между двумя передававшими пунктами: больше двух километров. Невозможно в такое короткое время передавать сигналы одному и тому же человеку. Даже если бы он пользовался машиной… Того же мнения был и сержант:

— Товарищ капитан, обе радиостанции — а кто знает, может, здесь действовала только одна — вели этот разговор с чехом по-русски.

— Почему вы думаете, что радиостанция могла быть одна?

— Потому что сначала слышался женский голос, а в конце сигналы Морзе…

Женский голос… Значит, в Быдгоще работает женщина. Прежде всего нужно знать, о чем говорили эти коротковолновики.

— Пленку должны получить через полчаса. Разрешите, товарищ капитан, приготовить магнитофон.

— Пожалуйста. Прослушивание пленки должно многое прояснить.

Сержант вышел из кабинета, а я начал анализировать все, что узнал. «Существует ли этот чешский коротковолновик вообще, и если да, то кто он такой?» — задавал я себе вопрос. Подошел к окну. Воскресное утро было пасмурным, вот-вот пойдет дождь. Мои размышления прервал сержант.

— Сейчас принесут пленку и магнитофон, — доложил он и добавил: — Товарищ капитан, самое удивительное то, что во время второй передачи сигналов Морзе, на волне 40 метров, этой женщины не было дома, квартира оказалось закрытой.

— Такие важные вести, а вы их оставляете на конец…

— Как только получили сигналы радиоконтрразведки, сразу поехали в район Оседле Лесное, — сказал сержант. — Данные были очень точные, вели на улицу Сулковского. Постучали в дверь — никто не отвечает. Соседи сказали, что хозяйка на работе. В присутствии понятых вскрыли дверь — в квартире никого не оказалось.

— А может быть, этот «кто-то» успел улизнуть до вашего приезда?

— Проверили и такую возможность. В это время никто не входил и не выходил из квартиры.

— А с этой женщиной разговаривали?

— Да, когда она вернулась домой. Очень испугалась.

Мне это не понравилось: все стало известно соседям, значит, будут знать во всей округе, и агент тоже. Товарищи из Быдгощи допустили оплошность, хотели как лучше, а вышло неважно. Вели себя неосторожно. В таких случаях нужно действовать незаметно, тем более при отсутствии достаточного количества относящихся к делу материалов. Какую же выработать тактику работы сейчас?

Тем временем сержант включил магнитофон. На этот раз мелодии не было. Я услышал женский голос, вызывающий чешского коротковолновика, и обычный разговор на волне.

— Вы записали текст, переданный азбукой Морзе? — спросил я сержанта. — С пленки понять очень трудно.

Сержант подал лист бумаги. Обмен техническим опытом и сообщение о погоде, так же как у Митулы. Из разговоров можно было понять, что погода очень хорошая.

— Какая вчера была погода?

— Вчера хорошая. Светило солнце, — ответил удивленный сержант.

Раздался телефонный звонок. Сержант поднял трубку. Минуту слушал молча, затем попросил все время держать его в курсе.

— Товарищ капитан, эта женщина ушла в город. Никто ее сегодня не навещал.

— А другие сведения о ней?

— Кассирша, работает на вокзале. Довольно интересная. Уже год как разведена. Зовут Барбара Еленек.

 

КОМНАТА НОМЕР 221

Я задумался: с чего начать — идти в гостиницу «Интурист» или заняться этой разведенной? Прежде всего надо посетить гостиницу. Если там остались какие-то следы, нужно их проверить немедленно. За кассиршей наблюдают — никуда не денется.

В моей работе не раз встречались женщины-преступницы. Нелегкий это орешек. Часто прибегают к истерикам, пробуют кокетничать. Такое поведение вызывало неприязнь, а иногда даже отвращение к ним. И именно это зачастую осложняло работу. Исключение личных эмоций и в то же время повышенное внимание к любой мелочи в поведении допрашиваемых были обязательными условиями моей профессии, но давались они мне нелегко…

Кроме того, женщины часто бывают более хитрыми, чем мужчины. Одной удалось меня обмануть. Когда я спросил ее о соучастниках, она сразу назвала несколько фамилий. Конечно, это должно было меня насторожить. Потом оказалось, что эти люди невиновны, просто соседи и знакомые ее соучастников. В результате следствие задержалось на целую неделю. Потом подозреваемая с иронической усмешкой призналась мне, что допрос этих невинных людей был сигналом неблагополучия для ее соучастников…

По дороге в столовую сержант рассказал о кассирше. Была она начинающим коротковолновиком. Аппарат ей помог смонтировать ее друг. Родом она из Новогрудка, знает русский язык. В ходе беседы с ней выяснилось, что аппарат с пятницы не работает: произошло замыкание. Если это правда, то передавала не она.

В воскресенье в гостинице народу немного. Большинство приезжих уезжают из Быдгощи в субботу, а новые гости прибывают, как правило, в воскресенье вечером. Это обстоятельство было нам на руку. Список проживающих в гостинице и их регистрационные карточки были в нашем распоряжении.

Возникал вопрос, передавал ли шпион радиосигналы из гостиницы (она находилась напротив трамвайного разъезда), вследствие чего были возможны помехи, препятствующие правильной пеленгации, и был ли он засечен. Точность работы нашей аппаратуры подслушивания была подтверждена неоднократно. Предположение сержанта, что действует одна радиостанция, возможно, неверно. Слишком много времени мы потеряли на Лесном Оседле, опустив гостиницу. Возможно, это шпиону и было нужно. Он рассчитывал, что наша служба радиоподслушивания не сразу заметит его работу.

— Если радист передавал отсюда, мы должны найти по крайней мере следы от антенны. Без этого, товарищ сержант, ничего не узнаем. Подобная антенна должна иметь несколько метров в длину.

— Так точно, товарищ капитан. Начнем поиски.

— Только помните: осторожно и без шума.

— Это мы предусмотрели. Сообщили, что милиция ищет вора, похитившего драгоценности в Торуне — а такой случай как раз произошел, — и, конечно, получили в прокуратуре разрешение на производство обыска.

Спокойно и внимательно осмотрели все незанятые комнаты. Особое внимание обращали на оконные рамы и балконные двери. На втором этаже — никаких результатов. На третьем задержался возле балконной двери одной из комнат. Здесь был заметен какой-то след… Передал лупу сержанту:

— Смотрите. Что вы об этом думаете?

Сержант нагнулся и долго всматривался.

— По-моему, ничего подозрительного, обыкновенный широкий след от шнура оконных жалюзи. След от антенного провода должен быть намного уже.

Пришлось согласиться с сержантом. Присели передохнуть.

— А может, еще раз просмотрим документы проживающих в гостинице?

Бумаги разложили на столе по месту жительства, работы. Идеальным было бы детальное изучение лиц, проживавших в этой гостинице. Но на подобную работу нужно много времени и большое количество сотрудников, которых, как правило, не хватало…

— Давайте продолжим осмотр, товарищ сержант.

Оставалось еще несколько комнат. Здесь ничего, здесь — тоже… Наконец в предпоследней комнате третьего этажа, в номере 221, сержант обнаружил под столом кусочек ленты, которую применяют для изолирования электрических проводов.

— Это уже кое-что, — пробурчал сержант, — но ведь антенна должна быть к чему-то прикреплена.

— Будем искать дальше.

Сантиметр за сантиметром осматривали мы пол, особенно возле стен. В углу комнаты, возле окна, я нашел наконец вбитый небольшой гвоздик. Схватил бумагу и карандаш. Воссоздать способ прикрепления антенны не было большим трудом. Надо сказать, что делали это весьма хитро. Входящим в комнату антенна не была видна. Она тянулась вдоль подоконника, конец ее, скорее всего, был на балконе: оставалась дырка после извлеченного гвоздика.

— Кто жил в этой комнате двенадцатого мая? — спросил я.

— Минуточку, сейчас посмотрим. — Сержант водил пальцем по списку. — Нашел, товарищ капитан! Гральский Хенрык.

— Откуда?

— Из Лодзи. Вот его регистрационная карточка.

Я взял ее в руки. Неужели это ключ к разгадке? Пока данных было слишком мало. Неужели человек, подстраивавшийся под радиостанцию Митулы, именно тот, чья регистрационная карточка у меня в руках? Еще и еще раз пробежал ее глазами: печатными буквами написаны фамилия, имя, дата и место рождения, адрес и место работы: Лодзинское гастрономическое предприятие.

Вынул из верхнего кармана свой неизменный реквизит — микрофотоаппарат, которым мог делать снимки при любом освещении, и сфотографировал с обеих сторон регистрационную карточку Гральского.

— А сейчас, товарищ сержант, заглянем еще в несколько других комнат: зачем им знать, где мы закончили расследование? Потом вы пойдете в дадите телеграмму Лодзинскому управлению контрразведки, а я закончу формальности в гостинице. Хочу остаться жить здесь, в комнате Гральского.

Сержант кивнул:

— Разрешите идти, товарищ капитан?

Я подал ему руку:

— Встретимся в городе в три часа.

Возле стола администратора гостиницы людей было мало. Я попросил комнату. Второй этаж и часть третьего были забронированы для участников съезда музыковедов, который начинался завтра. Мне предложили несколько комнат, в том числе и ту, которая была мне нужна.

— Мне бы хотелось такую, где не слышно уличного шума.

— О, таких почти нет, но вот эта, думаю, вам подойдет. Со вчерашнего дня она свободна. Ее жилец уплатил за двое суток, но вчера неожиданно уехал, сказал, что приедет его друг, но никто так и не появился.

Итак, в моем распоряжении комната номер 221, в которой жил Гральский. Неужели я напал на след? Митула, «летающая тарелка», кассирша и этот Гральский… Сколько времени нужно, чтобы распутать это дело? Посмотрел на часы, было около трех.

 

КАССИРША БАРБАРА ЕЛЕНЕК

На улице Первого Мая в ресторане «Рыбный» сел за столик и заказал свое любимое блюдо — рыбу по-гречески. Но недолго наслаждался едой, потому что подошел сержант и сразу начал докладывать:

— Получены новые данные о пани Еленек. Вчера ушла с работы в шестнадцать часов. Не было ее около часа. Прошлой осенью купила себе красивую шубу. Уж, наверно, не из зарплаты, но пока не уточнили, откуда такие доходы.

Неужели именно она — помощница шпиона, передающая с другой радиостанции? Эта мысль преследовала меня с утра.

— Ну, шуба — это не аргумент. Могла купить по случаю, подешевле. Могла сэкономить… Знаете что, товарищ сержант, будет лучше, если я сам поговорю с ней. Она же знает, что мы интересуемся ее особой. Пошли.

Сержант, уроженец Быдгощи, с гордостью показывал новый район на двадцать пять тысяч жителей.

По дороге мы разговаривали на отвлеченные темы. Наконец задержались возле красивого нового здания.

— Это здесь, товарищ капитан. Разрешите с вами попрощаться? Вечером явлюсь.

Входя в подъезд и медленно поднимаясь по лестнице, мысленно готовил план разговора. Постучал в дверь. Вошел в небольшую, хорошо обставленную комнату. Хозяйка квартиры, признаюсь, была в моем вкусе. Среднего роста, худенькая, стройная брюнетка, со смуглой кожей лица, не красавица, но полна обаяния. Не ожидала моего визита. Сказал, что пришел по известному для нее делу. Не сумела скрыть беспокойства.

— Вчера уже были ваши товарищи, я рассказала им все. Они вам, наверно, доложили?

— Меня интересует кое-что другое, — сказал я, когда мы сели друг против друга за столиком. — Хотелось бы посмотреть вашу книгу переговоров. Давно вы поддерживаете контакты с чешским коротковолновиком и сколько раз с ним разговаривали?

— Контактирую около месяца. А разговаривала два или три раза. Две недели назад он просил его вызвать, потому что у него трудности с установлением связи.

— Вчера тоже вызывали?

— Нет, — возразила она.

— При каких обстоятельствах испортился ваш приемник?

— Сама не знаю. В четверг еще работал. В пятницу не включала. В субботу — тоже нет. Только когда ваши друзья попросили проверить аппарат, обнаружилось, что он не работает. Катушка не могла сгореть при включении, запахло бы гарью.

Вопрос о неисправности радиоприемника остался невыясненным. Кто мог это сделать? Кому было нужно? А может, испортила сама по чьему-то приказу, чтобы кто-то мог свободно работать, а ей было обеспечено алиби?.. Почему вчера обманывала, сказав, что не уходила с работы? Решил спросить ее. Может быть, мне скажет правду. Но не сделал этого сразу, попросил показать аппарат. Это оказался простой приемопередатчик, но снаряженный лампами нового типа. Задал несколько вопросов, касающихся учебных карточек и технического состояния.

— Вижу, что вы неплохой коротковолновик.

— Немного интересуюсь этим.

Почувствовал, что пришло время спросить о том, что меня больше всего интересует: ведь во время ее отсутствия могла действовать нелегальная радиостанция.

— Не можете ли вы сказать, куда вчера уходили с работы?

Мы стояли возле аппарата, я смотрел на нее и видел, как она буквально на глазах бледнеет. Глаза ее наполнились слезами. Закрыв лицо руками, она отвернулась. Ее плечи задрожали от рыданий.

— Нет… — прошептала. — Не мучайте меня. Это не должно вас интересовать. Это мое личное дело…

 

ТЕЛЕФОН-АВТОМАТ ВОЗЛЕ КОСТЕЛА

После напряженного рабочего дня решил пораньше лечь спать и поэтому сразу же пошел в гостиницу. В номере сел в кресло и задумался над событиями сегодняшнего дня. Неожиданно зазвонил телефон. Быстро снял трубку, подумав: «Наверно, сержант… Решил, видно, сначала позвонить», как вдруг услышал:

— Это ты, Хенрык?

— Да, — ответил я. — Алло, а это ты?

— А кто же? И тебя ждала-ждала, а ты не пришел.

Я начал объяснять, стараясь говорить тихо и нечетко. Голос мой, однако, вызвал подозрение — разговор прервался. Оставив трубку на столе, быстро спустился в АТС гостиницы — звонок был из города. Попросил телефонистку не отключать мой телефон. Выбежал на улицу: в присутствии телефонистки не хотелось звонить в контрразведку. На мое счастье, возле гостиницы находилась милицейская будка. Показал свое удостоверение. Через несколько минут дежурный соединился с городской телефонной станцией и сообщил мне, что неизвестная особа звонила из телефона-автомата, который находится на площади Свободы, недалеко от костела. Дежурный контрразведки спросил, не нужно ли послать кого-нибудь туда. Нет, уже не было смысла. Ведь неизвестная не будет ждать, пока приедут на нее посмотреть… И все-таки я решил пойти туда сам. Телефонная будка, конечно, была пуста, и ни одной живой души вокруг. Движение в Быдгощи затихает намного раньше, чем в Варшаве. В конце улицы стояло одинокое такси, водитель сидел спиной к телефонной будке.

Я невольно огляделся по сторонам, будто мог найти здесь разгадку. Итак, моего предшественника в комнате, которая вызвала у меня подозрения, звали Хенрык, а женский голос в телефонной трубке ассоциировался у меня с голосом пани Барбары. Гральский заказал комнату на два дня. Телефонный звонок доказывал, что сегодня Гральский должен был еще оставаться в Быдгощи. Что же повлияло на изменение его решения?

В дверях гостиницы столкнулся с сержантом.

— Есть ответ из Лодзи, — шепнул он мне на ухо. — А что здесь произошло, куда вы уходили?

— Идем в комнату, расскажу все в деталях.

— Она еще та барышня, — выслушав, сказал сержант. — А прикидывается невинной, эта наша пани Барбара. Мы за ней наблюдали. После разговора с вами она вышла из дому. — Увидев в моем взгляде вопрос, добавил: — Не знаю, где она сейчас. Наблюдение должно определить, не она ли звонила из этого телефона-автомата…

— А нельзя ли ускорить результаты наблюдений? Это очень важно.

Сержант согласился и вышел из комнаты.

Значит, Барбара Еленек, не догадываясь, что Гральский уехал, хотела сообщить ему о моем визите. Но проделала это явно неумело. По-видимому, попала в шпионские сети недавно. Если б даже Гральский и не уехал, таким образом она все равно бы содействовала его разоблачению. Я начал медленно расхаживать по комнате, рассматривая все, что в ней находилось. Правда, всего несколько часов назад мы с сержантом провели ее тщательное обследование, но какая-то мелочь могла остаться незамеченной. Нагнувшись, я открыл тумбочку, и в этой позе меня застал сержант.

— Что нового? — спросил я его, выпрямляясь.

Сержант был явно взволнован, он подошел ко мне и сказал шепотом:

— Товарищ капитал, это она звонила.

Весть эта меня, к моему удивлению, огорчила, хотя с самого начала поисков я особое внимание обращал на эту Барбару.

— Откуда звонила?

— Из телефона-автомата возле костела.

— В котором часу?

Сержант растерялся:

— О, черт возьми… Извините, товарищ капитан… — Заглянул в блокнот: — Она звонила в девять часов вечера.

Я посмотрел на часы, было 21.45, значит, звонила приблизительно минут сорок назад. Быстро начал подсчитывать, сколько уже прошло с момента таинственного звонка. Все подтверждалось — только она могла звонить Гральскому. Теперь оставалось определить, был ли это ее голос. По телефону можно узнать голос хорошего знакомого, с которым часто встречался. А с этой женщиной я разговаривал недолго.

— Что она сейчас делает?

— Прогуливается по улице Первого Мая, похоже, кого-то ожидает.

— А какие сигналы из Лодзи?

— Сообщили, что Гральского нет на месте проживания.

Весть эта не удивила меня. Если он уехал из Быдгощи раньше, чем запланировал, значит, и в Лодзи еще не хотел показываться.

— Что еще?

— В субботу ночью, в районе, где проживает Гральский, на улице Пабяницкой, служба радиоподслушивания зафиксировала какую-то радиостанцию, которая передавала нечеткие сигналы, работала она несколько минут.

— Что вы думаете об этом, товарищ сержант?

— Мне кажется вполне возможным, что человек, убежавший из Быдгощи, поднял тревогу в своем разведцентре, чтобы ему больше не передавали, так как его засекли. Мог успеть. Поезда не было, наверно, поехал машиной.

Рассуждения были логичными. От Быдгощи до Лодзи около двухсот километров. Гральский не мог воспользоваться такси, ибо такой далекий рейс мог обратить на себя наше внимание. Только личная машина удовлетворила бы Гральского, либо ему было нужно ехать поездом до Торуня, а уж оттуда машиной. Нужно было все это выяснить в Лодзи, куда я решил выехать на следующий день, проведя эту ночь в комнате Гральского.

— Товарищ сержант, продолжайте наблюдение за Барбарой Еленек. Мне на утро закажите машину. Будем в контакте. Всего хорошего!

Воскресный день подходил к концу. Несмотря на несчастливое число (было 13 мая), дела шли совсем неплохо. Только бы правильно разобраться во всем многообразии фактов. Нужно все, случившееся ранее, систематизировать. А тут еще разболелась голова. Положил в чемодан найденный гвоздик и спустился поужинать в ресторан гостиницы.

Выбрал небольшой зал, в котором было мало посетителей. На минуту задержался в нерешительности, как вдруг заметил особу, которую никак не ожидал здесь встретить. Ею оказалась Барбара Еленек. Не раздумывая, направился к ее столику. Ведь это мне ничем не грозило, как шпион она уже раскрыта. Выглядела подавленной. Одета была в модное бананового цвета платье, которое ее очень красило. Зачем она сюда пришла? Неужели надеялась встретить Гральского?

— Разрешите? — Я поклонился.

— Пожалуйста, — ответила она несмело и посмотрела на меня с удивлением.

— Вы одна?

— Как видите. Вообще-то, лучше бы вы меня оставили в покое. — В ее голосе звучала нервозность.

— А тот, кого вы ждете, не устроит мне скандала?

Мой вопрос остался без ответа. Она не желала продолжать разговор. Решил сделать вид, что намерен немного поухаживать за ней.

— Вы прекрасно выглядите. Вам очень к лицу это платье. Прошу вас, улыбнитесь и не считайте меня своим врагом.

— Попробую, — ответила Еленек. Чувствовалось, что, несмотря на события, при которых она со мной познакомилась, я ей симпатичен.

Заказал вино, торт и кофе. Оркестр заиграл вальс. Мы потанцевали и после этого сели за столик почтя друзьями. Полумрак, музыка, вино довершили превращение. Беседовали уже как старые знакомые, шутя и дурачась. Под звуки танго прижал ее к себе, она не противилась моим объятиям. Нелегко обнимать женщину и… помнить, что она подозреваемая. Это существо заключало в себе что-то трогательное. Имею ли я право поддаться своей интуиции, которая не позволяла мне видеть в ней преступницу? Оркестр начал играть мелодию из фильма «Прощание».

Барбара посмотрела мне в глаза и спросила с усмешкой:

— О чем вы задумались?

Вероятно, у меня было глупое выражение лица. Плохо! Умение владеть собой было одним из основных правил моей службы.

— Так, кое-что вспомнил…

— Таких, как вы, тоже беспокоят воспоминания?

— Нехорошо, пани Бася. Почему это вас удивляет? Разве я не нормальный мужчина? Не такой, как другие?

Она не ответила, а я серьезно задумался. Мелодия, прерванная в определенном месте шпионом, подстраивавшимся под коротковолновую станцию Митулы… Почему-то была прервана в этом, а не в другом месте. А может, это сигнал? Последнее либо предпоследнее слово, соединенное со сводкой погоды, могло быть условным шифром.

Вспомнилось, что в ходе войны гитлеровские агенты отдела HW-2 имели задачей перед нападением на Норвегию и Данию сообщать о состоянии погоды и количестве судов в портах, которые собирались атаковать. Полученные данные передавали по телефону, используя закодированные слова о фразы. Виды посылок означали типы кораблей, а результаты ловли рабы — состояние погоды, очень важное для десантных операций. В данном случае сводка погоды тоже могла что-то значить. Но что? Закусил губу, но, вспомнив, где я, постарался опять придать лицу безмятежное выражение.

Оркестр умолк. Мы вернулись к столику, и Бася спросила:

— У вас, вероятно, неприятности? Вы морщили лоб и даже не смотрели на меня. А музыка играла так чудесно!

— Да, пани Бася, и это по вашей вине.

— По моей? — спросила она удивленно.

— Да. Вы со мной не откровенны, это плохо для вас, да и мне тем самым создаете дополнительные хлопоты…

Долго мы разговаривали с Басей. Она много рассказала мне о себе. Старался не упустить никаких деталей. Некоторые из них мне казались неправдоподобными, требовали проверки. По мере своего рассказа она становилась все веселее, как будто сбрасывала с себя тяжелую ношу. Я, в свою очередь, был доволен собой, тем, что дело в этот вечер несколько продвинулось вперед. Если все рассказанное ею было правдой, то… В завершение разговора дал Басе несколько частных советов. Хотел проводить ее, но она не согласилась.

 

СМЕРТЬ

Телефон звонил не переставая. С трудом вынырнув из сна, я высунул руку из-под одеяла и поднял трубку.

— Товарищ капитан, важное донесение!.. Кассирша…

— Что?! Невероятно! Приходите немедленно!

Отбросил одеяло. Бреясь, несколько раз порезался. Такого поворота событий я не предусмотрел. А может, это просто недоразумение? Нет, в таких случаях ошибки почти исключены. Нервными движениями застегивал рубашку, когда раздался стук в дверь.

— Товарищ капитан, вот донесение. — Сержант вытянул из портфеля лист бумаги: выписку на карточки «Скорой помощи» города Быдгощ. Дежурный врач писал:

Доставленная в пункт «Скорой помощи» Барбара Еленек — мертва. На коже всего тела и головы, а также в полости рта нет никаких следов. Причины смерти не установлены. Можно предположить отравление неизвестным фармакологическим препаратом. В квартире погибшей лекарств и других химических средств, способных вызвать смерть, не обнаружено.

Значит, маленькое существо в банановом платье погибло. Что крылось за этим? Кто вынес смертный приговор? Было ли это самоубийство? Бросил взгляд на сержанта, он смотрел на меня вопросительно. Что я мог ему сказать? Решил срочно ехать в контрразведку, чтобы на месте изучить документы и разработать план действий. Я не мог отогнать неприятные мысли, думая, что Бася не заслужила такой участи. Молча собрался в дорогу. Решил съездить в Лодзь, там продолжить следствие, а потом вернуться в Быдгощ. Если Гральский в это время был уже в Лодзи, то убийца не он. Вспомнился вчерашний разговор с Басей. Если то, что она говорила, было правдой, версия об убийстве отпадала. Если врала, значит, была связана со шпионами и стала их жертвой.

В отделении госбезопасности меня ждал начальник. Сразу взялись за дело.

— Что докладывает служба наблюдения? — спросил я. Человек уже мертв, а мы должны анализировать каждый его шаг, когда он был еще жив.

— Знаем, что звонила по телефону, — сказал начальник, — а потом пошла в ресторан гостиницы «Интурист». Там к ней подсел какой-то неизвестный мужчина. В первом часу ночи она вышла, он за ней. Ловкий парень! Так крутил по улицам, что наши наблюдатели потеряли его из виду. Ничего, найдем, у нас есть точное описание его внешности.

Я посмотрел на начальника.

— Неизвестный — это я. Разговаривал с этой женщиной, а после ее ухода захотелось прогуляться. Когда заметил хвост, решил проверить способности ваших сотрудников…

— Интересно получается, — смутился начальник. — Как раз хотел распорядиться, чтобы срочно разыскали этого «неизвестного», а он, оказывается, здесь, в моем кабинете.

— Бывает и так. Надеюсь, вы не будете меня ругать за это?

— Конечно, нет. А наблюдателям уши оборву.

— Простите им эту оплошность. Это мне нужно было бы надрать уши, если я не оторвался от ваших товарищей. Но это все пустяки. Какие результаты дальнейшего наблюдения за пани Еленек?

— Прямо из гостиницы, не задерживаясь, ни с кем не разговаривая, отправилась домой. Только один раз, на улице Первого Мая, обернулась, посмотрев вслед проходившей мимо парочке. Через несколько минут погасила в квартире свет.

— Не шел ли за ней кто-нибудь кроме ваших наблюдателей?

— Не замечено.

— Каким образом узнали о ее смерти?

— Пани Еленек договорилась с подругой, что та зайдет за ней, чтобы вместе идти на работу. Подруга утром стучала-стучала и, поскольку никто не открывал, хотела уже уходить, решив, что никого нет дома. Тогда к ней подошел один из наших наблюдателей, представился соседом и сообщил, что пани Еленек вчера вернулась поздно и, скорее всего, крепко спит и не слышит. Они стали стучать вдвоем, и опять без результата…

Ну, дальше все ясно. Открыли дверь, вызвали «скорую помощь». Врач засвидетельствовал смерть.

— Сделали необходимые фотоснимки, — продолжал начальник. — Провели обыск. В печке найден пепел от сожженной бумаги. Что это было, не знаем. Труп отправлен в морг. Ждем результатов вскрытия… Что вы, товарищ капитан, думаете обо всем этом?

— Врач предполагает, что причина смерти — отравление. Вам следует определить, — я старался говорить спокойно, но это было нелегко: лицо Баси стояло перед моими глазами, — отравили ее или она покончила жизнь самоубийством. Мне кажется, вчера она не думала о таком исходе…

— Посмотрите снимки, товарищ капитан, — прервал меня начальник, — положение тела предполагает, скорее всего, самоубийство.

Начал просматривать фотографии. Погибшая лежала на диване, голова ее была несколько закинута, правая рука безвольно свисала. Казалось, она спит.

— Мне кажется, положение тела не дает точного ответа на вопрос.

— Все равно я склонен считать это самоубийством, — сказал начальник. — Когда убийца мог дать ей яд? Разве что мы имеем дело со средством замедленного действия.

Мне же версия самоубийства не казалась правдоподобной. По моей оценке, у Баси был слабый характер, она была неспособна на такой поступок. Лишить себя жизни нелегко, для этого нужны смелость и сильная воля. Что могло заставить женщину покончить с собой именно в тот вечер? С момента нашего прощания до входа в квартиру она ни с кем не разговаривала. Кроме того, можно ли так беззаботно себя вести за несколько часов до самоубийства?

Своими сомнениями я поделился с начальником. Попросил его в связи с этим проверить несколько фактов. И тут обратил внимание, что находившийся а кабинете сержант внимательно все слушает и записывает. Через пару минут он включился в разговор:

— Товарищ капитан, вы думаете, ее кто-то ожидал в квартире?

Я утвердительно кивнул.

— Действительно, так могло быть, товарищ сержант, кто-то мог забраться в квартиру и ожидать ее прихода. Ему достаточно было подсыпать яд, например, в стакан для чистки зубов.

Я был твердо убежден в версии убийства, упорно спорил с начальником и сержантом, придерживавшимися противоположной точки зрения. Наш спор прервал дежурный, вручивший начальнику донесение из Лодзи:

Гральский уже месяц работает в магазине на улице Бжезиньской, а не в Лодзинском гастрономическом предприятии. Определяем его местопребывание, ибо не знаем, где находился в субботу и воскресенье. О результатах сообщим.

Попросил предупредить сотрудников в Лодзи о моем прибытии. Товарищи в Быдгощи должны были, не теряя со мной связи, продолжать следствие. Сержант получил много вопросов, на которые следовало срочно дать ответы. Начальник проинформировал меня, что в течение субботы и воскресенья усилено наблюдение за известными отделению контрразведки «почтовыми ящиками», так как ожидалось, что агент иностранной разведки, работающий на неустановленной радиостанции, может взять из тайника или вложить в него новые инструкции либо другие материалы. Возле «почтового ящика», находившегося в туалете железнодорожного вокзала, замечен человек, вынимавший что-то из этого ящика. В настоящее время он находится в Щецине под наблюдением. Если попытается улизнуть, будет арестован. Я попросил начальника, чтобы меня информировали, если это окажется связанным с моим делом.

Ехалось хорошо, спокойно. Я закрыл глаза. Обычно в дороге старался читать. Меня интересовала история второй мировой войны, и я пользовался каждой свободной минутой, чтобы погрузиться в любимые книги. На этот раз даже не дотронулся до лежащих в портфеле двух последних томиков серии «Тигр». Меня беспокоила загадочная смерть Барбары Еленек. Все время думал только об этом и не заметил, как проехали Влоцлавек. Был прекрасный майский день. Я пошире открыл окно. В машине вдохнул запах сосны, поудобнее устроился на сиденье и опять погрузился в размышления.

 

ЗАПУТАННЫЕ СЛЕДЫ

В Лодзи меня ожидал сюрприз. Товарищи из Лодзинского отделения контрразведки отправили в Быдгощ телеграмму, которая пришла туда уже после моего отъезда. Гральского два дня не было в Лодзи, выезжал к родственникам в Ченстохову. Там, во время семейной попойки, возник скандал, потребовавший вмешательства милиции. Значит, вся семейка отличается темпераментом. Сам Гральский, однако, на работе и среди соседей слыл человеком спокойным. Пять лет назад потерял паспорт, написал заявление (оно у меня в руках) и через какое-то время получил дубликат. Расписался несколько по-иному, чем на регистрационной карточке в Быдгощи. На этой последней буквы стояли ровными рядами, а в паспорте у Гральского были несколько наклонены.

Значит, шпион в Быдгощи пользовался украденным или найденным паспортом и здесь допустил ошибку. Не предусмотрел возможности изменения места работы Гральского, но не это было самым важным. Я тоже допустил ошибку. Был уверен, что его регистрационная карточка разрешит задачу, и не допросил портье гостиницы «Интурист» в Быдгощи, не установил внешних данных шпиона. Удивило меня также, что в случае с Митулой шпион все продумал до мелочей, а в Быдгощи подготовка проведена им легкомысленно, подтверждением чего была регистрация в гостинице на найденный паспорт. Таким паспортом можно было воспользоваться только при поверхностной проверке. Неужели шпион рассчитывал, что трюк с подстраиванием под коротковолновую станцию Барбары Еленек (было ли так в действительности, я еще не знал) пройдет гладко, и не учел возможности радиоподслушивания? Обо всем этом я думал, когда сидел в кабинете дежурного офицера, ожидая телефонного разговора с Варшавой. И вдруг меня осенило.

Если на летящем в космосе спутнике можно по команде с земли включить теле-, радио- или другую, еще более сложную аппаратуру, то почему шпион не может иметь два аппарата?.. При себе — один, а сидя в гостинице — включать другой, спрятанный, например, вблизи квартиры Барбары Еленек. Он надеялся ввести нас в заблуждение, чем можно было оправдать его риск с пропиской в гостинице, откуда передал ранее записанный разговор Барбары Еленек с чешским коротковолновиком, а затем специальным импульсом включил второй аппарат и передал сигналы Морзе. Наша служба радиоподслушивания засекла как раз эти сигналы и вышла на неисправный аппарат Барбары Еленек. Шпион мог спокойно расположиться вблизи ее квартиры, или Бася сама предоставила квартиру в его распоряжение, так как уходила с работы между 16 и 17 часами. Он мог также сам забрать небольшой аппарат (ибо была разница в слышимости) и при случае догадаться, что его способ раскрыт. Возможно, он заметил сотрудников контрразведки, входивших в квартиру пани Баси. Может, видел машину с аппаратурой подслушивания, хотя она была хорошо замаскирована. Все это нужно было выяснить, а главное, установить, где он сейчас находится и что делает.

Разговор с Варшавой был коротким. Доложил о ходе расследования и в ответ услышал вопрос:

— Что ты думаешь об этом?

— Мне кажется, — ответил я, — мы имеем дело с крайне изощренным типом, который к своей преступной деятельности у нас хорошо подготовился.

— Наши мнения совпадают. Мы располагаем данными о плановой переброске в Польшу опасного агента. Приятно, что ты сам до этого додумался, без моей подсказки. В Быдгощ пока ехать не следует. Знаю обо всем.

— Почему? — спросил я удивленно, так как считал, что, несмотря на ложный след с Гральским, ключ к загадке находится именно в Быдгощи.

— На все будет время, — услышал я голос с другого конца провода. — В Лодзи работа закончена, немедленно выезжай в Кошалин. Там выяснишь вопрос с «летающей тарелкой». До свидания.

Я отложил трубку немного расстроенный. Задумался, почему шеф ничего не сказал о событиях, происшедших в Быдгощи после моего отъезда. А уж напоминание о «летающей тарелке» было полной неожиданностью.

Дело в Лодзи можно было считать завершенным. Радиоподслушивание определило, что неизвестные слабые сигналы исходили из аппарата, собранного пятнадцатилетним радиолюбителем, который не знал о необходимости получения специального разрешения. Ему было сделано соответствующее внушение, и он был предупрежден о суровом наказании за пиратство в эфире.

На вокзале народу было мало. Пассажирские поезда отходили позже. Я зашел в ресторан, попросил меню и… поморщился: понедельник — вегетарианский день. Была, однако, рыба по-гречески. Заказал блюдо, потом осмотрелся. Мое внимание привлек человек, сидящий неподалеку. Лицо его было закрыто газетой, зато руки я рассмотрел хорошо. Они были красными, как будто ошпаренными или отмороженными. И на них были рубцы. Кажется, когда-то я допрашивал человека с отмороженными руками. Когда это было? В моей памяти был провал, который я ничем не мог заполнить. К читавшему газету подошел официант к положил счет. Человек расплатился и встал. Я внимательно в него всмотрелся, но его лицо ни о чем мне не говорило. Это был мужчина среднего роста, седоватый. Он слегка прихрамывал. Никак не мог вспомнить, откуда знаю этого человека, а в том, что я его встречал, был почти уверен. Лицо казалось незнакомым, однако возможности пластической хирургии в наше время почти безграничны. Она способна изменить внешность человека до такой степени, что родной отец не узнает. И эти руки… Нет, люди, с которыми я встречался, рубцов на руках не имели. Значит, ошибся. Но мысль о «седоватом» преследовала меня до самого Кошалина. Забыл о нем лишь в вихре событий, развернувшихся по прибытии на место.

В кошалинском отделении, в котором несколько дней назад надо мною подсмеивались из-за «летающей тарелки», я получил полное удовлетворение. Сегодня моя настойчивость в поисках следов этого необычного происшествия была поднята на щит.

Нечего говорить и о том, что моим кошалинским друзьям захотелось ближе заняться этой историей. Героем оказался мой фронтовой друг Слава. Он пришел к убеждению, что я от него что-то скрываю, и решил заняться самостоятельными поисками.

Во время войны Слава был не только хорошим старшиной роты, но и отличным разведчиком. На этот раз он был удивлен моими частыми прогулками в лесу и в поле под видом желания подышать свежим воздухом. Понял, что меня привлекал не только «свежий воздух»…

Теперь мне следовало работать незаметно. Не хотелось показываться в Петрувэке, ибо повторный приезд мог вызвать ненужные комментарии, а кроме того, вдруг вблизи или в самой деревне расположился сам шпион или его соучастник.

Слава ожидал меня на шоссе, в обусловленном месте. Молча сел в машину, и мы поехали в сторону Петрувэка. Я ни о чем его не спрашивал, хотел, чтобы Слава начал сам. Он, однако, как воды в рот набрал. Вскоре доехали до небольшого мостика, перед которым Слава дал знак остановиться. Водителю я сказал, чтобы он развернулся и сделал вид, что ремонтирует машину. Тот понимающе усмехнулся: не в первый раз он получал такое распоряжение. Поднял капот и нагнулся над мотором. Мы со Славой и ехавшим с нами кошалинским товарищем направились в сторону луга. Шли напрямик, тропки не было, и потому промочили ноги. Товарищ из Кошалина захватил приборы землемера. Сам нес треногу, я — какую-то доску с цифрами, а Слава — теодолит.

— Слушай, — обратился я к Славе, — не будет ли теперь разговоров о землемерах, которые вдруг упали с неба?

— Не бойся, подумал и об этом. Ожидаем их на днях. Говоришь, с неба? В таком случае покажу, что именно с него упало.

Вошли в молодой сосновый лес, в котором стоял запах хвои и прохлада. Захотелось лечь на землю и забыть обо всем. Посмотрел на товарища из Кошалина, несущего с большой серьезностью треногу. Как хорошо, что он не может читать моих мыслей, иначе потерял бы всякое уважение к представителю из Варшавы. Слава приостановился. Я понял, что он ищет ориентиры.

— Уже недалеко, — сказал он, — идем в нужном направлении.

Мы взошли на небольшой бугорок, и Слава показал на почти невидимую зарубку на сосне.

— А теперь давайте внимательно посмотрим на этот куст можжевельника. Что мы под ним видим? — усмехнулся он, торжествуя. Говоря это, Слава без усилия приподнял куст, который уже был выкопан, а затем посажен на то же место.

— Хитро сделано, не хватает только сокровищ.

— Спокойно, — Слава вытащил малую саперную лопатку, — через минуту будет и сокровище.

Он сделал несколько энергичных взмахов лопаткой, и мы увидели какой-то предмет. Теперь я знал уже все. Взглянул на Славу, он посмотрел на меня, сощурив глаз, что означало: «Вот видишь, ты мне ничего не говорил, а я постарался сам, без тебя».

Я дружески хлопнул его по плечу:

— Отлично, брат, сработано! Во всем твоя заслуга. Но теперь показывай, что имеем.

Перед нами, в яме, лежала нейлоновая оболочка воздушного шара. Мы вытянули ее и разложили на мху, она имела несколько метров в диаметре. К оболочке была прикреплена бамбуковая корзинка, в которой свободно мог поместиться человек. В специальной выемке корзины, в чехле, находился баллон с краном. Нетрудно было догадаться, что это баллон с газом, наполнявшим воздушный шар.

Вот, оказывается, чем была эта «летающая тарелка». Старушка из Петрувэка несколько дней назад видела именно этот пролетающий шар. Одна его половина отражала солнечные лучи и поэтому была ярко освещена. Однако не все было ясно.

Мы поняли только, что на территорию Польши проник шпион, пытавшийся не оставить никаких следов своего прибытия. Для этого он использовал воздушный шар. К нашему побережью его могли доставить на рыболовном судне или подводной лодке. От места приземления до моря было более двадцати километров. Я знал, что воздушные шары использовались только для перелета через пограничную полосу, чтобы избежать контроля пограничными войсками. На этот раз шар летел издалека, и воздушный пассажир приземлился почти на рассвете, а не ночью, значит, он рисковал, что его заметят. Воздушные шары летали обычно низко, и поэтому не были видны на экранах радиолокаторов. В нашем случае радиолокаторы вели шар две минуты, возможно в то время, когда он поднялся выше, чем рассчитывали его конструкторы. Почему так получилось — я отгадать не мог.

Многое еще нужно было выяснить. Больше всего меня беспокоил вопрос, был ли это один и тот же человек — подстраивавшийся под наших коротковолновиков и прибывший на воздушном шаре. Проверкой могло служить время. На следующий день после предполагаемого приземления шпиона наша служба радиоподслушивания заметила его работу. Он подстраивался под радиостанцию Митулы. На дорогу из Заберова до Петрувэка я затратил сутки, значит, и он мог успеть добраться туда за это время. До этого момента шпион прекрасно конспирировался. Единственным его просчетом можно считать убийство Барбары Еленек, которое неминуемо привлекло внимание органов следствия…

Своим микрофотоаппаратом я запечатлел части воздушного шара. Договорился о плане дальнейших действий.

Я вошел в комнату следователя. Она небольшая, маленькие с решетками окна, письменный стол, несколько стульев, шкаф для бумаг — вот и все. Молодой офицер вскочил, завидев меня. Встал также и допрашиваемый. Им был довольно молодой, но уже лысоватый мужчина с продолговатым лицом. Я присел в уголке. В допрос не включался, не хотел мешать младшему товарищу. Начал просматривать вещественные доказательства. Материалы, изъятые из тайников, принадлежали одной из введенных в строй фабрик. Собранные данные предназначались для диверсионных целей. На столе следователя лежали фальшивые паспорта и военный билет. Звучали шаблонные вопросы, какие принято задавать в начале следствия. Допрашиваемый отвечал с неохотой, задумываясь над каждым словом. Такой метод позволяет говорить очень сжато и кратко. Я понял, что это один из тех, кто поддался на уговоры вербовщиков иностранной разведки и остался на Западе. Допрашиваемый выехал три года назад с экскурсией «Интуриста» в Вену и не возвратился. Там он пережил все, что выпадает на долю беженцев, лагерь долго был для него единственным приютом. Родные, проживающие за границей, отказали ему в помощи, поэтому у него оставался только один выход — служба в иностранной разведке. Запинаясь, рассказывал он о заданиях, которые должен был выполнять.

Я подсунул офицеру карточку с вопросом, что подозреваемый делал и где находился 5 и 6 мая? Допрашиваемый был человеком, который вынимал материалы из так называемых «почтовых ящиков». Именно он 13 мая вынимал из тайника в Быдгощи документы, вложенные неизвестным агентом, чтобы перевезти их за границу и в Западном Берлине вручить сотруднику разведки.

Я предполагал, что либо сам задержанный, либо собранные им материалы имеют что-то общее с «моим» делом. Шпиона арестовали недалеко от города Щецина при попытке перейти границу.

— Где вы были и что делали пятого и шестого мая? — спросил следователь.

— Не помню.

— Может, вам легче будет вспомнить, если я подскажу, что это были суббота и воскресенье.

— Не обратил внимания, не запомнил.

— Прошло ведь всего несколько дней. Я же не спрашиваю вас, что было год назад.

Я подал знак следователю, что хочу включиться в допрос. Достал портсигар и угостил арестованного. Он торопливо схватил папиросу, прикурил, с удовольствием затянулся.

— Если не помните, что делали в субботу и воскресенье, то скажите, где были в понедельник и вторник? А это ваш снимок? — Я пододвинул к нему фотографию, сделанную нашими разведчиками перед его арестом.

— В понедельник?.. — Он на минуту задумался. — Так, вспомнил! Был в Гданьске.

— А до этого?

— До этого был в Познани.

— В котором часу выехали из Познани в Гданьск?

— Около пятнадцати часов, прямым поездом.

— Что делали в Познани?

— Ничего.

— Как это «ничего»? В каких районах задерживались в Познани?

Арестованный покосился на меня.

— В Познани, — пробормотал нехотя агент, — вынул материалы из тайника.

Потом он рассказал еще о двух тайниках и о способе перехода границы. Я спросил, как же он, имея такую слабую память, смог запомнить все адреса «почтовых ящиков», подробное их описание и положение. Агент признался, что адреса были зашифрованы и замаскированы в плитке шоколада.

Перед самой границей он откусил от плитки шоколада кусок, надеясь, что, если попадется, никто на шоколад не обратит внимания.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ТОГО СВЕТА

Я сидел в кабинете начальника, внимательно слушавшего мой отчет.

— Значит, ты думаешь, что арестованный, вынимавший материалы из тайников, не имеет ничего общего со шпионом, которого мы ищем?

— Я почти уверен в этом. Арестованный — просто пешка. Тот, кого мы ищем, фигура более крупная… Подумайте: две радиостанции, и одна — как предполагаем — вводится в действие на расстоянии, воздушный шар… Этот шар меня удивляет — ведь это банальный прием, только, может, раньше не было перелетов на такое большое расстояние.

— Как ты думаешь, — перебил меня начальник, — не испортилось ли что-то в воздушном шаре и поэтому шпион не смог приземлиться там, где было назначено?

— Проверил, все устройства в порядке, действуют хорошо. Если бы все развивалось так, как он предусматривал, достаточно было наполнить шар газом, и при попутном ветре он добрался бы до ожидавшего его катера…

Про тайник в плитке шоколада я читал в воспоминаниях Фердинанда Тохы из английской разведки, изданных под названием «Секретный корпус». Во время первой мировой войны немецкая разведка предлагала своим агентам таким способом переправлять донесения. Так бывает в разведке: разоблаченный метод через какое-то время вновь применяется в надежде на то, что противник его забыл. Начальник потер лоб.

— Да, ты прав, этот шпион с радиостанцией — хитрая бестия. Будешь искать его на основе тех материалов, которые тебе удалось собрать?

— Товарищ начальник, а что с Быдгощью? Как вы считаете?

— Быдгощ? О, это интересное дело! Барбара Еленек…

Я задержал дыхание, думая, что он сейчас скажет: «Оказалась негодным шпионом», но то, что услышал, превзошло все мои ожидания. Я от изумления не мог прийти в себя.

— Что? Это невозможно! — воскликнул я наконец.

— Однако это так, мой дорогой. Барбара Еленек жива, и ее здоровье потихоньку восстанавливается. Хотела покончить с собой, приняла хлоропромазин. Это очень сильное средство, применяемое при тяжелых операциях. Бывает, между прочим, снижение жизненных функций организма через торможение нервной системы. В данном случае наступила мнимая смерть.

— Кто ей дал этот препарат?

— Еленек пережила какую-то любовную трагедию. Пожаловалась подруге, работающей в больнице медсестрой, на бессонницу и головные боли, и та дала ей хлоропромазин.

— Каким образом это установили?

— В Быдгощи проведено интенсивное следствие. Допрошены члены семьи и близкие знакомые. Работающая в больнице медсестра созналась, что дала Барбаре это средство. Немедленно сообщили врачу. Наверно, и так не дошло бы до вскрытия, так как медики поняли, что имеют дело с мнимой смертью. Вот донесение из Быдгощи, читай.

После допроса медсестры пострадавшую немедленно перевезли в клинику, где ввели ей внутривенно необходимые препараты, включая сердечные. Около полуночи у больной начались непроизвольные движения, а утром она пришла в сознание. С трудом отвечала на вопросы. Дыхание было неровным, она начала плакать. Ее поместили в изолятор и вызвали профессора из Варшавы.

Итак, Бася тогда, в ресторане, говорила мне правду: она была влюблена без взаимности.

— Таким образом, к нашему делу это не имеет никакого отношения, — говорил дальше начальник, — просто несчастная женщина. Рано вышла замуж, вскоре после свадьбы начались ссоры, и дело дошло до развода. Встретила другого, влюбилась, но он к ней относился безразлично, не отвечал взаимностью. В ту субботу Бася договорилась встретиться с ним в четыре часа. Не пришел, но сообщил, что зайдет на следующий день. Опять ждала — не пришел. Вышла из дома и зашла в ресторан, где он часто бывал. Там его также не было. На улице увидела его с другой и решилась на самоубийство.

— А телефонный звонок Гральскому?

— Мы тоже выяснили. Оказалась обыкновенная ошибка, плохое соединение на АТС. В соседней комнате проживал человек по имени Хенрык. Ему звонила знакомая из города, а телефонистка по ошибке соединила с номером Гральского. После твоего отъезда телефонистка пришла к нам и сказала, что женщина, которую ты хотел разыскать, звонила еще раз. И таким образом все выяснилось…

Я молчал.

— Ну и что ж, мой дорогой, — говорил дальше начальник, — не хочу во всем винить одного тебя, но… Если те, не очень расторопные, наблюдатели в Быдгощи не сумели сообщить точное время, когда звонила Еленек из того автомата, то тебе следовало бы выводы делать осторожнее. Она, кстати, своему возлюбленному звонила немного раньше… Не могу не напомнить тебе, что ты почему-то был не согласен с мнением своих коллег. Это послужит уроком для тебя…

Что поделаешь, это была классическая головомойка. Начальник редко хвалил подчиненных, еще реже открыто осуждал. А если уж делал это, то основательно, правда всегда спокойным тоном, не повышая голоса…

— Да, еще одно, — вспомнил он через минуту. — Если не ошибаюсь, ты ведь  р а з г о в а р и в а л  с этой женщиной. И если бы сделал правильные выводы, должен бы понять, что это самоубийство. Но ты заранее, свысока, сделал свой вывод и упорно придерживался этой версии, не избегая даже некоторого отступления от фактов…

Конечно же, начальник был прав. Однако каким надо быть неудачником, чтобы нарваться на такой случай, исключительный даже для врача… А шпион кружил по стране и продолжал свою деятельность, в то время как я после двухнедельных поисков находился почти в исходном пункте.

Начал выбирать главное из имеющихся материалов. Поручил сделать копии регистрационной карточки, заполненной на имя Гральского. Эти копии разослали в наши органы с целью сопоставления его почерка с почерками людей, фигурировавших в картотеках. Специалисты-телеграфисты подтвердили, что текст о погоде в обоих случаях передавал один и тот же человек, кстати прекрасно работающий на ключе. Передавал очень быстро. С содержанием было хуже — появились затруднения в расшифровке кода. Предполагалось, что в первой телеграмме докладывалось об успешном прибытии, во второй — просьба прислать что-то, а что не удалось разгадать. Мелодия не увязывалась ни с чем. Специалисты обещали, что еще одна такая телеграмма — и код будет расшифрован.

Проверял, не отвечала ли какая-нибудь из известных нам разведывательных радиостанций. Не установил. Значит, шпион мог иметь специальную, не известную нам радиостанцию. Это подтверждало большую важность дела, которым мы занимались.

Обратил внимание руководства центра радиоподслушивания на факт двукратной передачи шпионом: в субботу и в воскресенье. Первый раз в 3 часа утра, второй — в 4 часа дня.

Получил сведения о чешском коротковолновике из Пильзна. Его позывные совпадали с имеющимися у нас данными, но 12 мая его не было дома. Жил он вблизи границы, и предполагалось, что передача тогда велась с территории Западной Германии. Из этого можно было судить, что коротковолновики, которые вызывались вроде бы этим чехом, могли служить станциями приема. Однако в их разговорах не замечено скрытого кода. Зато отмечено, что коротковолновая станция Барбары Еленек путем короткого замыкания была умышленно повреждена. «Наш» шпион, чувствовалось, был хорошо знаком с радиотехникой. А вот «Эрик» молчал как проклятый, несмотря на неоднократные попытки Митулы вызвать его с помощью своей быстро отремонтированной радиостанции. Это была моя ошибка. Нужно было попросить Митулу, чтобы он задержал ремонт, тогда сохранилась бы возможность неизвестному шпиону подстраиваться под сигналы Митулы. Это помогло бы нашей службе радиоподслушивания засечь нелегально действующую радиостанцию.

При расследовании этого дела я старательно вел записи. Часто спорил с товарищами на тему — записывать или не записывать. В классических детективах сыщики или следователи ничего не записывают, а все точно помнят. Я не являюсь таким гением — и не жалею об этом. Когда спустя какое-то время заглядываю в свои записи, вижу ошибки, недостатки, которые следовало устранить. К тому же при наличии колоссальных технических возможностей, доступных, равно как для ищущих, так и для тех, которых ищут, отсутствие подробных записей было бы неразумным упущением и могло испортить все дело.

Кончался май. Шпион не подавал признаков жизни. Начальник считал, что его спугнули из Быдгощи. «Это вода на нашу мельницу, — говорил начальник. — Возможно, агент затаился, значит, перестал действовать. Вероятно, беспокоится, а неспокойный человек допускает ошибки. Все толкает его в наши руки. Немного терпения».

Терпения, признаюсь, было мало. Сидение в кабинете и ожидание сведений меня очень мучили.

 

БЕРНАРД

В начале июня, сдерживая волнение, я входил в ворота Мокотовской тюрьмы. Закончив формальности, направился в комнату допросов, которая напомнила мне комнату в Щецине, только была несколько большей. Минуты ожидания показались часами. Опершись на стол, смотрел через окно на тюремный двор, в котором узники совершали свою ежедневную прогулку. Наконец-то! Вошел конвоир, а за ним арестованный — пожилой мужчина в серой тюремной одежде. По-иному представлял я себе его арест. Считал, что будет погоня, стрельба, а все совершилось совершенно по-другому.

Конвоир ушел, оставив меня наедине с заключенным. Я указал ему на стул. Минуту изучал его. Было ему лет пятьдесят пять, совершенно лысый, с круглым лицом, крепкими зубами, руки с длинными пальцами. Он также изучал меня своим острым, пронзительным взглядом…

Напротив меня сидел обезвреженный шпион, которого я искал почти месяц. Поймали его странным способом, как зверька, в поставленный своего рода капкан. Он собирался оставить Польшу при помощи шара, в виде «летающей тарелки», на котором прилетел 5 мая.

Ему устроили засаду. Вокруг бугорка, где был закопан шар, смонтировали специальное электронное устройство, которое сигнализировало о прибытии нашего «воздушного пассажира». Когда подбежали работники контрразведки, шпион прикинулся дурачком. Документов при нем, понятно, никаких не было. Наблюдение за морем ничего не дало: в это время возле польской границы, в ее территориальных водах, находилось много судов. Следствие предстояло не из легких.

Спросил имя и фамилию — никакого ответа, лишь движение плечами, означавшее: не понимаю, о чем речь. Вооружившись терпением, начал спрашивать о семье. Арестованный улыбался. «Веселый, — подумал я, — посмотрим, что будет дальше».

— Что вы делали в лесу так поздно?

Вопрос вызвал интересную реакцию. Арестованный вскочил, подпрыгнул и показал мне язык. Приказал ему сесть — не послушался. Показал фотографии, сделанные ночью, когда он откапывал шар. Самым интересным был снимок, где шпион пытался открыть баллон с газом: лицо его выглядело суровым и напряженным.

На снимки агент тоже не среагировал. До самого обеда я ничего не достиг. Метод проволочки ему лично ничем уже не мог помочь, наверно, тянул время, чтобы другие агенты могли принять свои меры безопасности. Каждый шпион имеет назначенное время возвращения. Если он вовремя не вернулся, это может означать провал. Тогда разведка обычно применяет различные средства предупреждения, чтобы уберечь других агентов. Таким мерам безопасности шпионов обучают в разведшколах.

Мне не оставалось ничего другого, как направить арестованного к психиатру. Хотелось вытянуть из него хотя бы одно слово, услышать его голос, определить, есть ли акцент.

После обеденного перерыва опять приступил к допросу. Дал ему лист бумаги и предложил написать несколько слов. Нужно было сравнить его почерк с почерком на регистрационной карточке. Арестованный взял дрожащими руками перо, долго на него смотрел, выражая беспокойство, затем начал писать. Видно было, что он издевался надо мной, хотел вывести из терпения. На бумаге с явным удовольствием нарисовал какие-то закорючки и все это украсил кляксами.

Приказал отвести арестованного в камеру, а мне принести его одежду. Долго и внимательно осматривал ее, но ничего не обнаружил, на ней не было никаких меток. Туфли поношенные, нуждающиеся в ремонте. Рубашка и белье — отечественного производства. Можно было подумать, что этот человек специально старался не надевать ничего импортного.

Отдал распоряжение купить похожий костюм, ботинки и остальную одежду.

На другой день без всякого желания вновь приступил к допросу. На этот раз арестованный начал петь дурным голосом. Устав от этого вытья, я вышел из кабинета, чтобы не показать симулянту, что теряю терпение. В перерыве приступили к тщательной ревизии вещей арестованного. Его костюм распороли, ботинки изрезали на куски. Искали хоть что-нибудь похожее на тайник, но — безрезультатно. Пришла очередь пуговиц. Одна показалась мне более массивной, чем остальные. Начал разглядывать ее в лупу. Ура, кажется, нашли! После снятия специально сделанной оболочки в верхней части пуговицы мы увидели искусно свернутую микропленку. Наконец у нас были доказательства.

Пленку немедленно проявили, и вскоре я держал в руках фотографии, на которых четко были видны промышленные объекты и еще какие-то здания. Сейчас уже можно было определить, в каких местах побывал агент.

Вызвал его на следующий допрос. Конвоир сказал, что арестованного пришлось перевести в изолятор, так как он скандалил.

— Ну что, может, хватит валять дурака? — спросил я у шпиона. Он посмотрел на меня с глупым выражением лица и повторил:

— Ну что, хватит, может, валять дурака?

Тут-то он себя и выдал первый раз. Я хоть и был зол, но обратил внимание: повторяя мой вопрос, арестованный переставил слова… Это означало, что он прекрасно понимает смысл сказанного!

Я начал нервничать, стучать пальцами по столу. Шпион все действия повторял за мной, перестал стучать я, перестал и он. Я встал, встал и он.

— Перестаньте, черт возьми! — повысил я голос и сильно ударил кулаком по столу. В его глазах я заметил удовольствие. Он сжал кулак, замахнулся, чтобы ударить по столу, но рука повисла в воздухе.

«Другой раз выдал себя, — подумал я, торжествуя. — Если б был сумасшедшим, не пожалел бы ни руки, ни стола…»

— Пойдете в тюремную больницу, — закончил я допрос, чувствуя себя крайне усталым.

В тот день я несколько раз мысленно возвращался к городу Регенсбургу, расположенному на берегу Дуная, в Западной Германии.

Предполагал, что именно там нужно искать ключ для расшифровки моего арестованного. В пригороде Регенсбурга находился ничем не примечательный маленький ресторанчик, куда жители города заходили выпить кружку пива. Только некоторые посвященные знали истинное предназначение этого ресторанчика.

В его комнатах на втором этаже собирались люди особого сорта…

Конвоир ввел в кабинет молодого арестанта, который, увидев меня, удивленно воскликнул:

— А, это вы, пан капитан! Что случилось?

Показал ему на стул, он послушно сел. Минуту смотрел на его бледное лицо — человека, который давно не бывал на воздухе. Дело этого преступника ужо два года как было закончено, сейчас он отбывал свой срок. А приговорен он был к 12 годам.

— Слушай, Феликс, у меня к тебе дело.

— Может, амнистия, пан капитан? — Об этом при встрече спрашивает каждый заключенный. Надеждой на нее живут многие преступники.

— Нет, дело не в амнистии, кроме того, ты знаешь, что шпионы не подлежат амнистии.

В его глазах было заметно разочарование. Шпионы знают, что они не подлежат амнистии, но верят в какое-то чудо.

— Ну как ты там, Феликс?

— Как в тюрьме. Считаю дни, а их еще много до конца.

— Родные навещают?

— Сначала приходили, — махнул рукой, — а теперь… Полгода никто не был. Забыли меня.

— У меня к тебе просьба… — приступил я к делу.

— Охотно помогу, пан капитан. О чем речь?

— Ты помнишь всех, которые были вместе с тобой в школе в Регенсбурге? В том ресторанчике на втором этаже?

— Да, помню. А кто вам нужен?

Феликс после ареста симулировал шизофрению, в частности манию преследования. На допросах кричал, что его хотят убить. Долго был под наблюдением врачей, нелегко было добиться от него правды. Наконец рассказал о себе и других. Его признания подтверждались фактами, я тогда поверил, что он сожалеет обо всем.

И вот сейчас я показал ему пачку фотографий. Он внимательно их рассматривал, затем отложил один снимок.

— Этот вам нужен?

Я посмотрел, не показывая особой заинтересованности.

— А кто это?

— Это Бернард. Были с ним вместе в Регенсбурге. Такой крестьянский философ.

Знал, что фамилию нечего спрашивать, так как в этой «школе» все действуют под псевдонимами. Поинтересовался:

— Откуда он родом?

Феликс надолго задумался. Я понимал, что он старается вспомнить…

Вечером пошел в тюремную больницу к своему «пациенту» и решил скрытно понаблюдать за ним. Он продолжал симулировать. Я позвал санитара и прошептал ему на ухо, чтобы он на несколько минут выключил свет, а затем громко позвал электрика, причем чтобы это услышал Бернард.

Я внимательно всматривался в окошечко через прибор ночного видения. Бернард лежал на кровати. Я видел его как при дневном свете, он отдыхал, как будто после тяжелой работы, явно не ожидая, что в этой полной темноте за ним наблюдают.

Не было никаких сомнений относительно состояния Бернарда. У психического больного движения и мимика не зависят от условий, которые его окружают. А мой «сумасшедший» в этот момент вел себя как совершенно здоровый человек.

После трех дней наблюдения врач-психиатр подтвердил, что Бернард умело симулирует, хотя неточно помнит все симптомы болезни и поэтому их путает. Врач снял фильм, в котором Бернард, как «психически больной», был героем. Я решил эту пленку присоединить к делу в качестве вещественного доказательства и, если нужно будет, показать в ходе следствия. А пока Бернарда предоставил самому себе. Пусть симулирует вдоволь. Сейчас, когда у меня были некоторые доказательства, а вскоре их будет еще больше, я уже не беспокоился насчет последней очной ставки. Пленка, которую мы изъяли, показала, что объекты сфотографированы в Кошалинском, Быдгощском и Гданьском воеводствах. Пока все совпадало с результатами следствия. Не соответствовало только Гданьское воеводство, и не хватало Познанского. Поэтому я не совсем был уверен, действовала ли там радиостанция шпиона, сигналы от которого принимал Митула.

 

ОЧНАЯ СТАВКА

Ломжинский повят занимает 1253 квадратных километров, там проживает 80 тысяч человек, он имеет в своем составе 21 громаду и 268 сел. Это немного. Приходилось успешно искать преступника и среди значительно большего количества жителей, и на большей площади. Вопрос не очень сложный, если разыскиваемый выехал с места жительства, скажем, год или два назад. В данном случае трудность состояла в том, что человек, который меня интересовал, выехал из Ломжинского повята 15 лет назад. Война, миграция жителей — все это прекрасно стирает следы. В моем распоряжении для удостоверения личности Бернарда было мало данных: его настоящая фотография и несколько деталей из прошлого, о которых он рассказал друзьям в ресторанчике в Регенсбурге. Начал сомневаться, удастся ли мне из этих ветхих, путающихся нитей соткать сеть, в которую наконец-то попадется этот ловко выскальзывающий зверь. Ломжинский повят, как и другие, подвергся административным изменениям. Несколько его гмин, как я установил на месте, были включены в другие повяты.

Из Ломжи поехал на Любусские земли, а затем в Щецинское воеводство. Действовал как сотрудник загса, народного совета, финансового отдела. Не хотел раскрывать истинную цель своих поездок.

Наконец вернулся в Варшаву, совершенно измученный этими поисками. Возвращался не с пустыми руками, но и без больших успехов.

Пришла мне в голову еще одна мысль: решил пригласить художника. Знал его по многим ранее расследуемым делам, поэтому, встретившись, мы сердечно приветствовали друг друга. Он сел возле стола, закурил папиросу и выжидающе посмотрел на меня.

— Ну, каково же очередное задание?

— Итак, — начал я, — на этот раз совсем новое. — Усмехнувшись, посмотрел на своего собеседника.

Художник заинтересовался:

— А именно?

— Восстанавливать образ по описанию не будем.

— Тогда не понимаю, — пожал тот плечами и добавил: — Наверно, не нужно было меня вызывать?

— Минутку, сейчас все объясню, — успокоил я его движением руки. — Итак, — начал я медленно, — имеем арестованного, который симулирует сумасшествие. Мы не знаем, когда он уехал из Польши за границу, наверно давно. По фотографиям, которые имеем сейчас, никто пока не может его опознать. Годы ведь меняют облик человека.

— Ага, уже понимаю! Но это не простое дело.

— Вот именно.

Я протянул художнику фотографию моего симулянта. Он долго ее рассматривал.

— Обыкновенное лицо. Ему, наверно, около шестидесяти.

— Я тоже так думаю.

— Когда я смогу его увидеть и на сколько лет должна быть разница?

— Попробуйте сделать это лицо лет на десять — двадцать моложе. Это мне поможет в моих поисках. Родом он из села, а там трудно что-либо установить, имея только общие данные.

Я обеспечил художнику доступ в тюремную больницу, там его переодели санитаром. Он имел возможность два дня наблюдать и всматриваться в симулянта. Наконец приступил к работе. Он изрисовывал лист за листом. Когда я зашел в его мастерскую, там было темно от папиросного дыма. Мой визит недвусмысленно напоминал ему, что для меня очень важно быстрое выполнение работы.

Он показал свои наброски — выражение лица Бернарда не пришлось мне по вкусу; я так и сказал художнику. Он начал все заново.

Только третья серия рисунков удалась. Мастер пришел ко мне в кабинет улыбающийся и торжествующий, я посмотрел и остался доволен. С рисунка смотрело на меня молодое лицо «моего» симулянта. Поблагодарил художника, приказал сделать с рисунка фотографии и опять поехал в командировку.

Вернулся через несколько дней. Все подтверждалось. «Ну, — подумал, — сейчас уж, пан Бернард, на выкрутишься!»

Хорошо подготовился к этому розыгрышу. Пришел день, когда Бернард стоял передо мной. Держался он довольно спокойно. Несколько минут я молча следил за ним, потом отвел взгляд.

— Что нового? — спросил я, играя карандашом.

Бернард посмотрел, улыбнулся глуповато и повторил мой вопрос. Я усмехнулся выжидающе. Он сложил руки, поднял глаза вверх и застыл в позе молящегося грешника.

— Пан Бернард! — прервал я эту комедию. — Как вам нравится это имя?

Он вздрогнул. Я нажал ногой на замаскированную в полу кнопку. Дверь открылась, и на пороге показалась пожилая женщина. Показал ей рукой на сидящего за столом человека. Она подошла, посмотрела на него и остолбенела.

— Юзеф! Юзеф! — услышал я ее рыдающий крик. Женщина пошатнулась и чуть не упала, пришлось поддержать ее. Она бессильно опустилась на стул. Перекрестилась, не спуская глаз с Бернарда. Он же сидел неподвижно, видно было только, как набухают жилы на висках. Арестованный не проронил ни слова, как будто крики женщины не имели к нему никакого отношения. Я подал женщине стакан воды. Она отпила несколько глотков и расплакалась.

— Юзеф! Что с тобой, Юзеф? Ты не узнаешь меня? Это я, Ханка! Твоя жена! Мы думали, что ты умер…

Я снова нажал на кнопку. В дверях появился молодой мужчина. Он быстро подошел к плачущей женщине. Посмотрел на меня взглядом, полным негодования и ненависти. Нагнулся над женщиной, погладил ее по лицу. Она подняла голову и шепнула, заливаясь слезами:

— Это твой отец, сынок. Отец!

Молодой человек обратил неуверенный взгляд на сидящего на стуле мужчину.

— Да, пан Пшибылян, это ваш сын — инженер Пшибылян.

Бернард продолжал сидеть неподвижно, а я опять нажал на кнопку. План мой включал ряд последовательных ударов, способных нарушить выработанную им систему. У меня уже было достаточно доказательств, подтверждающих его личность, но мне хотелось, чтобы он сам признался.

На этот раз вошла красивая девушка. Арестованный взглянул на нее и уже не сводил глаз. Мне показалось, что я заметил в них слезы.

— Что случилось, мама? Почему ты плачешь?

— Смотри, это ваш отец.

— Наш отец? — спросила девушка с удивлением. — Но ведь отец умер!

— Жив! Жив! Но не узнает нас! — захлебывалась от плача пожилая женщина.

Девушка взглянула на арестованного. Тот опустил голову, но через минуту снова поднял ее. На этот раз не было сомнений: его глаза были полны слез.

Я подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался свежий воздух.

 

НОВЫЕ ДАННЫЕ

Постовой задержал машину и не впускал на территорию части. Был теплый июльский вечер. Я вышел и, опершись на шлагбаум, терпеливо ожидал. Наконец подошел дежурный сержант. Я показал ему свое удостоверение и сказал, чтобы доложили командиру. Сержант долго рассматривал мое удостоверение и фотографию, внимательно смотрел на меня, затем подал знак, чтобы пропустили.

Командир, молодой лейтенант, уже ожидал меня в кабинете. Еще раз показал ему удостоверение.

— Итак, вы хотите поговорить с нашим младшим сержантом? Сейчас позовем.

Через несколько минут явился высокий, стройный, улыбающийся молодой парень. Доложил о прибытии и стоял навытяжку, ожидая распоряжений.

— Капитан, — сказал лейтенант, — хочет с вами поговорить о сегодняшнем донесении. Садитесь.

— Заинтересовало меня ваше донесение. Буду вам благодарен за подробный и точный доклад. Мелочи, которые вам покажутся незначительными, для меня могут оказаться очень важными.

— Понимаю, товарищ капитан. Постараюсь повторить все очень точно.

— Закурите, лейтенант?

— Охотно.

— А вы, младший сержант?

— С удовольствием, это как будто облегчает мышление… Итак, товарищ капитан, — начал младший сержант, — в субботу ночью я работал на радиостанции и передавал телеграмму для «Тополя». Прием был хуже некуда. И вдруг наступил перебой. Я начал искать своего абонента. И тут же близко, в его поясе, услышал импульсы, трудные для определения. Сначала, товарищ капитан, подумал, что это какой-то радиомаяк для самолетов. Однако нет. Это не были сигналы, повторяющиеся равномерно; импульсы передавались в разных промежутках времени. Навострив уши, без труда, — младший сержант усмехнулся, — я принял текст, передаваемый знаками Морзе.

— Вы в этом уверены?

— Да, конечно, товарищ капитан, импульсы обозначали точки, а когда не было импульсов, передавали знак тире. Это, наверно, новый способ передачи. Читал где-то, что называется он «временным кодом».

Я кивнул, соглашаясь: слышал уже о таком способе. При радиоподслушивании это был трудный вариант для расшифровки. Кто-то сидел возле аппарата с часами в руках и каждые несколько секунд передавал невинные импульсы, которые можно было принять за треск или какие-то помехи в эфире. Принимающий радиосигналы смотрел спокойно на свои часы и записывал их. В течение минуты можно было передать около десяти или даже больше знаков. Перерывы в передаче были, конечно, заранее учтены.

— В котором часу все это происходило?

— В два часа. И длилось три или четыре минуты.

— А можете вы приблизительно определить, с какого места передавали?

— Это трудно, товарищ капитан. Здесь нужна перекрестная пеленгация. Если бы не слушал, что передают, а сообщал службе радиоподслушивания, не сумел бы принять знаков. Сначала думал, что это передает «Тополь».

— А что передавали, может быть, вы записывали?

— Немного записывал. Часть текста восстанавливал по памяти. Есть какие-то буквы и слоги. Вместе это как-то не звучит.

— Покажите!

Младший сержант достал из кармана мундира бумажку и осторожно, как большую ценность, подал ее мне. И не ошибся. Потом оказалось, что эта бумажка крайне важная составная моих поисков.

Я задал младшему сержанту еще несколько вопросов. После этого на полях моего кроссворда начал вырисовываться все более понятный образ.

Лейтенант скептически подошел к этому делу:

— Наш младший сержант — настоящий ловкач. У меня с ним постоянные хлопоты. Не любит дисциплину.

— Да? Расскажите, пожалуйста, детали… Они мне будут нужны для оценки его донесения.

— Пожалуйста. В прошлом месяце, например, поймал его, когда он слушал во время дежурства джазовую музыку. Не принял сигналы абонента. А это были важные извещения. Ну и, конечно, я получил за него как следует.

— А что он делал до армии?

— Работал техником на Польском радио. В общем-то, он способный парень. Только этот несчастный джаз…

— Вы правы, лейтенант. Он способный юноша.

Дальше следствие по делу. Бернарда — Юзефа Пшибыляна вел другой офицер. После каждого допроса протоколы передавались мне.

Предполагалось, что с воздушным шаром прилетел шпион, будем его называть номер один, а Бернард — шпион номер два, находившийся уже в Польше, мог получить точные данные, где спрятан шар, чтобы при необходимости воспользоваться им. Создается впечатление, что шпион номер один прилетел пятого мая. С Бернардом мог быть совсем не знаком; объединял их единственно шар, которым один прилетел, а другой должен был улететь.

Бумажка младшего сержанта играла немалую роль в моих предположениях.

Зажег лампу на письменном столе, задвинув шторы, сел в кресло и начал просматривать материалы допроса.

В о п р о с. Расскажите, что делали после приземления?

О т в е т. Приземлился на рассвете.

В о п р о с. Какого числа?

О т в е т. Не помню.

В о п р о с. Какого числа вы вышли из рыбацкого судна?

О т в е т. Пятого мая в половине третьего.

В о п р о с. Повторяю вопрос. Расскажите, что делали после приземления?

О т в е т. После приземления быстро закопал шар. Затем кружным путем пошел к шоссе, которое вело на Кошалин — Бялогард. Задержал грузовую машину и доехал до Бялогарда. Там позавтракал. Познакомился с водителем машины, который вез свиней в город Пилу. Он забрал меня с собой. В Пиле сел в поезд и поехал в Познань, куда прибыл под вечер.

В о п р о с. Имели ли вы разработанный план и маршрут следования?

О т в е т. Да.

В о п р о с. Кто это все разработал?

О т в е т. Маршрут передвижения был разработан в Западном Берлине. Обучил меня движению по нему какой-то Рейнхольд.

В о п р о с. Что вы делали в Познани?

О т в е т. В Познани, на вокзале, сдал в камеру хранения маленький чемоданчик, в котором была радиостанция, замаскированная под магнитофон советского производства. Квитанцию камеры хранения спрятал под почтовый ящик, который находился при входе на территорию торговой ярмарки, напротив вокзала.

В о п р о с. Кто определил вам это место?

О т в е т. Это место предложил мне Рейнхольд. Он также приказал в назначенное время быть в Познани.

Следующий вопрос был задан Бернарду по моей просьбе. Хотелось до конца выяснить тайну «летающей тарелки».

В о п р о с. Как получилось, что вы так далеко залетели на шаре?

О т в е т. Не смог сразу открыть клапан, чтобы выпустить газ, долго с ним возился. Если б не это, приземлился бы примерно в пяти километрах от границы.

История Бернарда — одна из многих историй времен последней войны. Его вывезли на работы в Германию. После окончания войны он не вернулся к родным. Встретил там женщину и связался с ней. Жилось сначала неплохо, но длилось это недолго. Начал пить, потерял работу. Нашелся «жалостливый» опекун, который и привел его в разведку, обещая золотые горы, легкую жизнь и помощь во всем. Бернард прошел обучение, а потом уже не было возврата. Знал, конечно, что, если в Польше поскользнется, никто ему не поможет. Попал в обстановку, в которой из него сделали безвольное орудие.

Анализ почерка регистрационной карточки, выписанной на имя Гральского, не подтвердил сходства с почерком Бернарда. Значит, это не он работал на радиостанции в Быдгощи. Подтвердились, единственно, мои доводы, что прибывшему шпиону была поручена какая-то очень важная миссия, поскольку ему доставили радиостанцию. Сразу после ее получения, ночью, шпион приступил к работе.

И дальше непонятно, что было причиной перемены способа передачи. Возможно, выявление шпиона в Быдгощи и то, что Бернард не вернулся к определенному времени на свою базу, предположение, что он арестован и может признаться, что привез радиостанцию. Поэтому руководство могло посоветовать своему шпиону принять самые продуманные меры. А возможно также, что разведка ничего ему не сказала, чтобы не напугать.

Следствие по делу Бернарда продвигалось очень медленно. То, что удалось выудить из него, проверялось и сопоставлялось. Бернард был руководителем группы, состоящей из трех агентов. Арестовали пока только одного, двое скрылись. Ищем их. Были собраны нужные данные, чтобы задержать, если вернутся в Польшу. Предполагаем, что им удалось сбежать за границу. Симуляция Бернарда задержала наши поиски. На что же этот глупец рассчитывал? Терял лишь возможность получить меньший срок.

Многие люди имеют хобби. Скептически настроенный лейтенант несправедливо оценил младшего сержанта-радиотелеграфиста. Парень был увлеченным радиолюбителем и совсем не собирался вводить меня в заблуждение, чтобы своим донесением оправдать отсутствие связи с «Тополем». Конечно, он виноват, что не связался со своим «Тополем», но таинственные сигналы очень его заинтересовали. Телеграмма от 30 июня была расшифрована. В ней значилось следующее:

Все в порядке идет проверка фв 7.

Больше всего думал о номере телеграммы. Выходило, что шпион передал четыре сообщения, о которых я ничего не знал. Шпион действовал, а я не ведал, что он делает и где находится. Выражение «все в порядке», вероятно, ответ на известие об аресте Бернарда. Не знал также, что обозначает «идет проверка» и что такое «фв».

 

ПОНЕДЕЛЬНИК 9 ИЮЛЯ

Прошло уже два месяца с того времени, когда с помощью Митулы мы перехватили первую телеграмму. Просмотрел сотни почерков разных подозреваемых лиц, и ни один не был похож на почерк Гральского из гостиницы в Быдгощи. Кстати, этот путь вел не туда. Как утверждают специалисты, почерк подвержен изменениям, зависит от возраста человека: стабилизируется окончательно после двадцати лет. Кроме того, почерк можно специально изменить. Оказывает также большое влияние и то, как человек пишет, сидя или стоя. Как видно, возможностей существует много. Но те же специалисты говорят, что, несмотря на все эти изменения, некоторые элементы почерка остаются стабильными и что… Тут вступали выводы ученых, на этот раз для меня не имеющие никакого значения.

Я интересовался задержанными в это время преступниками, следил за нарушением границы, штудировал донесения, присланные нам службой безопасности — все безрезультатно. Надо было набраться терпения.

Был июль. В отличие от прошлогоднего — очень жаркий. Большинство товарищей и знакомых уехали отдыхать. Я планировал в этом году подняться на Высокие Татры с молодым инженер-капитаном. В прошлом году вместе с ним мы перешли Орляную Пэрць. Он был идеальным проводником. Но что поделаешь? Я не мог даже подумать о горах: шпион не пойман. Жена грозила разводом, потому что все время приходилось откладывать отпуск. Что-то мне не везло. Вымолил у жены прощение и сидел в кабинете, всматриваясь до боли в глазах в телефон. Наконец 9 июля, в понедельник, он зазвонил. Я навсегда запомнил эту дату. Подчеркнул ее красным карандашом в деле, которое вел.

Машина мчалась по шоссе. Водитель все сильнее нажимал на газ. Я никогда не любил быстрой езды, но сегодня согласился бы даже на скорость спутника. Открыл окна: с утра было жарко. Прислонился лицом к стеклу, и ветер охлаждал мое разгоряченное лицо. Движение на шоссе было небольшое, как в воскресное утро. Новый, блестящий «мерседес» легко тянул больше 130 километров в час. Подъезжали к городу Кельце. Я нервничал: не было никаких известий. Радиоприемник молчал как заколдованный.

Я удивленно посмотрел на водителя. Машина теряла скорость, начала дергаться.

— Карбюратор, товарищ капитан. Надо остановиться.

— Надолго? — спросил я.

— Сейчас проверим.

Остановились на шоссе, недалеко от молодого соснового леса. Я не выходил из машины. Казалось, что так будет быстрее. Водитель поднял капот и стал продувать карбюратор. Потом снял фильтр…

Это надолго, а тут дорога каждая минута! Посмотрел на часы — было около семи. Каждый час должен был получать донесение, а тут — ничего. Высунул руку и поправил антенну. Решил выйти наконец из машины, размять ноги. Ожидая донесения, далеко уходить не мог. Присел на камень у дороги и ждал, стараясь не показывать своего нетерпения. Вдруг услышал сигнал.

— «Акация»! «Акация»! Квадрат 105—25 без изменений.

Достал карту со специальными обозначениями координатной сетки. Быстро подсчитал. Сегодня координаты делились на известное мне число. Разведчики на это число множили. Цель оказалась в 50 километрах от настоящего моего местонахождения.

Хотелось как можно скорее тронуться с места! А водитель почти разобрал карбюратор.

Я взял в руки железнодорожную карту. Связная ехала известным мне поездом. Если она пересядет на ближайшей станции, придется съехать с главного шоссе на полевую дорогу.

Вернулся на свой камень. Мысленно перебирал и выстраивал по порядку события прошедшего дня и недели. Наши шифровальщики легко раскодировали донесение «моего» шпиона. В очередном сообщении под номером восемь он просил прислать связного. Не было расшифровано только слово «лампочка» и повторившееся окончание «фв».

Прочно закрыли границу. В течение недели, начиная с 9 июля, контролировали каждого подозрительного. Было несколько ложных тревог. При этом задействовали много людей. Чтобы поймать преступника в наше время, нужны усилия не одного человека, а многих неизвестных местному населению людей, которые грудятся самоотверженно, выполняя свои трудные, важные и часто опасные обязанности.

Наконец в город Згожелец приехал экскурсионный автобус из Западной Германии. Одна из пассажирок отделилась от группы и села в поезд. Подсчитал, что с момента передачи телеграммы (а было это 9 июля) до отправления связного прошло порядочно времени. Наблюдаемая нашими разведчиками женщина могла не иметь ничего общего с этим делом. В ближайшее время мои сомнения прояснятся.

Итак, опять женщина. С меня довольно этих дочерей Евы, от которых, казалось, началось все зло на свете…

В последующем донесении информировали, что связная переоделась в туалете. Вид ее не вызывал особого интереса. Выглядела как служащая. Прекрасно владела польским языком. Это подслушал наш разведчик, который стоял за ней в очереди в билетную кассу. Сейчас она ехала поездом в глубь страны. Автобус в ФРГ должен отъезжать завтра, после обеда. Время у меня еще было.

Дорожный ремонт нашей машины длился сорок минут. Не очень долго. Водитель справился с ним отлично.

Проехали Кельце и направились в сторону Кракова. Я дрожал от одной мысли, что машина опять может остановиться. Так бывает в жизни: достаточно одной неудачи, как начинает действовать «закон подлости».

Пришлось съехать с главного шоссе. Связная пересела в другой поезд. Передал распоряжение по радио, чтобы из Келецкого управления направили еще несколько разведчиц. Когда имеешь дело с преступником-женщиной, разведчики женского пола могут оказаться незаменимыми.

Машину подбрасывало на выбоинах, за нами поднимались клубы ныли. Вдруг раздался какой-то свист.

— Черт возьми, прокололи покрышку! — выругался водитель.

— Камеру, — поправил я его, делая вид, что улыбаюсь. Еще десять минут задержки, пока водитель поставил запасное колесо. Я в это время получил еще одно донесение: связная вышла из поезда на вокзале Сьлезин Новый, направилась на юг; на вокзале меня должен ожидать наш разведчик.

Моя деятельность переносилась на территорию Келецкого воеводства. Последняя пеленгация от 9 июля, правда не очень точная, показывала на юго-восточную часть этого воеводства. Имелось уже много данных. Однако пока я не знал, каким образом шпионский центр поддерживает связь со своим посланцем. Ни одна из известных нам радиостанций ничего не передавала. Наверно, используют новый способ связи, о котором мы еще не знаем.

Мысли об этом не покидали меня при движении по дороге на вокзал Сьлезин Новый. Заинтриговал меня мой радиоприемник какими-то странными сигналами. «Неужели я стал чрезмерно впечатлительным?» — думал я, выходя из машины. Решил поделиться своими подозрениями с начальником центра радиоподслушивания. Водителя отправил, договорившись, что вызову его по радио, когда будет нужен.

В здании вокзала, если этот маленький грязный домик можно назвать вокзалом, никого не было. Поезда здесь проходили редко. Никто меня не ожидал, а как известно из донесения, поезд прибыл точно. Временно я не имел никакой связи. Вышел из вокзала. Жара стояла невыносимая, нечем было дышать.

Предполагал, что машина разведчиков стоит где-то близко. Посмотрел на ближайших улицах, там никого не оказалось. Пот заливал мне глаза, каждую минуту я вытирал лоб. Сел в тени и начал считать, чтобы успокоиться. Успешно пользовался этим способом всегда, когда нервничал. Приближался к сотне, как вдруг заметил знакомую фигуру разведчика из Вроцлава. Он подошел ко мне и начал оправдываться:

— Заскочил перекусить. Наблюдаю за ней днем и ночью без перерыва. Со вчерашнего дня первый раз удалось поесть.

— Но пунктуальность в нашем деле обязательна, уважаемый товарищ. Что можете сказать нового?

Достал карту и показал — пошла в южном направлении, он продолжает наблюдение, но следить за ней трудно: осторожная и все время находится на открытой местности.

В сторону вокзала шли трое: две женщины и мужчина среднего возраста. Выглядели как туристы. Встал и подошел к вокзалу, делая вид, что изучаю расписание. При этом вынул платок и вытер шею, посматривая на мужчину. Я не знал разведчиков из Кельце и использовал условный сигнал. Мужчина усмехнулся и подошел ко мне. Обменялись несколькими общими фразами. Это была действительно разведгруппа из Кельце.

Приходилось быть крайне осторожными. Мы ведь находились на местности, где должна произойти встреча связного со шпионом.

Обратился к ним:

— Помните, товарищи, нужно вести себя самым обыкновенным образом. Малейшая ошибка может спугнуть зверя.

Разделились на несколько групп. Я отвечал за дальнейшие действия по отношению к преследуемому шпиону. Его можно было арестовать в ходе встречи, либо продолжать наблюдение, чтобы обнаружить соучастников и узнать их систему связи.

Охота началась. Моя группа, в которую кроме меня входили разведчица и разведчик, двигалась на некотором удалении от связной. Выглядели мы как тройка жаждущих отдыха горожан. Странным могло показаться лишь наше желание время от времени смотреть в бинокль. Но мы старались делать это незаметно.

Связная задержалась на окраине леса, тянувшегося вдоль шоссе. Она перепрыгнула канаву и скрылась из глаз. Используя радиостанцию, немедленно проинформировал об этом вторую группу, которая обходила ее с противоположной стороны.

Решил занять наблюдательный пункт на другой стороне шоссе. Залегли в густых зарослях. Кусты скрывали нас от связной, а мы в бинокль видели ее прекрасно. Она лежала на траве и, похоже, спала.

Прошел час. Солнце палило вовсю. Связная продолжала лежать без движения. Не шевельнулась даже при оглушительном треске трактора.

Через два часа разведчик глянул на меня:

— Надеюсь, товарищ капитан, что она приехала сюда не только отдохнуть…

— Черт ее знает! Возможно, шпион подвел или осторожничает, не подходит к ней.

— Посмотрим. Спит, ну и пусть спит. Подождем.

— У вас есть карта? — спросил я. Хотелось просмотреть все дороги, которыми связная могла бы возвращаться.

— Думаю, товарищ капитан, что она поедет скорее всего через Ченстохову, Ополе до Вроцлава, а оттуда дальше, до Згожельца.

— Согласен. Но может также ехать через Краков…

— Товарищ капитан, — перебила разведчица, — наблюдаемая поднялась.

Взял бинокль и увидел, что связная встала и пошла в направлении шоссе, по которому шагал одинокий молодой мужчина. Он был без пиджака, в рубашке с засученными рукавами. Я объявил по радио тревогу. Через минуту должна была состояться долгожданная встреча.

В середине следующего дня вернулся в Варшаву. На площади Избавителя встретил друга из университета. Он начал хвалиться успешно сданными экзаменами, в то время как я… я только махнул рукой. Ничто не предвещало, что в ближайшее время мне удастся взяться за науки.

Привезенные пленки немедленно отдал для проявления. Ходил по кабинету и нервничал: что скажет шеф? Было ли мое решение правильным?

Принесли первые снимки, оказавшиеся очень четкими. Со снимка на паспорте смотрело на меня лицо связной. Вторым документом было профсоюзное удостоверение, третьим — удостоверение с места работы в торговой сети в Кельце.

Жалел, что не можем сравнить чернила всех документов. Разведка привлекает к работе инженеров-химиков, которые специализируются в подделке чернил. Не вызывало сомнений, что все документы связной были подделаны, а может, найдены или украдены. Связная носила крайне распространенные имя и фамилию: Мария Ковальская.

Через несколько минут принесли остальные снимки, кстати, они меня больше всего интересовали. Делали их ночью, в спешке… Осторожно взял их в руки. На счастье, они были удачными. Не знаю, что бы было, если б фотографии не удались. Взял лупу, и тут зазвонил телефон. Звонил адъютант генерала, начальника НИИ ракетной техники, к которому я напросился на прием. Положив документы в портфель, нажал на кнопку звонка.

— Прошу проверить, живет ли в Кельце Мария Ковальская.

 

СЕНСАЦИЯ

Генерал встал. Он был небольшого роста, лысый. Усталое лицо при улыбке прояснялось. Выглядел лет на пятьдесят. Признаюсь, я входил в кабинет с некоторым волнением. Оно, однако, рассеялось под дружеским взглядом серых глаз генерала. Я сел на указанное им кресло. В кабинете было душно, несмотря на открытые настежь окна, завешенные от солнца портьерами.

— Адская жара сегодня, — начал генерал, включая вентилятор, стоящий на письменном столе.

— Да, очень жарко, а до отпуска далеко. Хоть бы знать, когда можно будет ехать.

— Предполагаю, не только о погоде будем говорить? Что привело вас ко мне? Слышал, что пробиваетесь уже несколько часов.

— Так точно, товарищ генерал. У меня срочное дело. — Вынул из портфеля пачку снимков и подал их генералу.

Он надел очки, взял первый снимок и посмотрел на меня таким взглядом, что мне стало не по себе.

— Возможно, товарищ генерал, вы взяли плохой снимок… Пожалуйста, есть другие.

— Минуточку, — пробормотал генерал, внимательно рассматривая снимки: некоторые откладывал сразу, в другие долго вглядывался. Поправил очки и посмотрел на меня с явным изумлением. — Откуда это у вас? — тихо спросил он и, не ожидая ответа, добавил: — Ведь это очень секретные, сверхсекретные сведения. Вы меня понимаете? — Вынул платок и начал вытирать вспотевший лоб. — Это схемы нашего нового изобретения. Не полностью, а его часть. Изобретения, очень важного для укрепления обороноспособности. Если ваша служба этим интересуется и даже имеет эти чертежи, то здесь что-то не в порядке. А если не в порядке… Наверно, сами это понимаете…

Мне сделалось холодно. Не думал, что дело может быть таким важным…

— Товарищ генерал, — сказал я, — нельзя ли узнать, в чем состоит важность изобретения. Какие функции оно должно выполнить и в каком находится состоянии?

Генерал снял очки и медленно начал их протирать.

— Это будет специальное устройство для уничтожения снарядов, управляемых на большом расстоянии.

— Так называемая «антиракета»?

— Нет, совершенно иное. Извините, но пока не могу сказать вам ничего более…

Позже я узнал еще несколько подробностей об этом изобретении. Известные причины требуют от меня сокращенной и искаженной формы рассказа. Это должно быть, скажем, несколько усовершенствованное радиолокационное устройство. Ракета, поднявшаяся, допустим, с территории Западной Германии, могла быть схвачена этим радаром почти от момента старта. Затем включался бы сильный источник концентрированных инфракрасных лучей большой мощности. Эти лучи имеют задачу сжечь систему управления или самонаведения ракеты. Таким способом ее можно было бы уничтожить в любом месте…

— А работы над этим устройством продвинулись далеко?

— Да, уже ведутся испытания. Последнее, правда, оказалось неудачным.

— Когда было испытание?

— Сейчас проверю по документам.

Генерал встал, открыл сейф и вынул из него папку.

— Испытание проводилось двадцать девятого июня. Да, — добавил, — запишите себе, что над изобретением работают двое молодых инженеров: поручник Врубель и инженер Сыбурак, у последнего, кстати, находились некоторые документы. Копии этих документов, как оказалось, у вас. Сыбурак — специалист по инфракрасной технике. В его исследованиях, как показало последнее испытание, есть еще недоработки.

Внимательно слушая генерала, я сопоставил дату испытаний с сообщением, переданным шпионом 30 июня и перехваченным младшим сержантом — любителем джазовой музыки. Запомнил фамилию: Сыбурак, специалист по инфракрасной технике.

Наш шеф — замечательная личность. Кто бы другой догадался предложить прогулку по Лазенковскому парку, когда я прибыл к нему после визита к генералу!

Мы спокойно шли по главной аллее, направляясь в сторону дворцового здания. Я докладывал о событиях прошедшего дня. Говорил как раз о наблюдениях за связной, когда шеф вдруг прервал меня:

— Так что со встречей?

— Не состоялась.

— Что ты говоришь!.. Подожди, давай присядем, отдохнем, расскажешь все по порядку.

Зашли в кафе и заняли столик под развесистой липой. Шеф заказал мороженое. Несколько минут мы молчали, уничтожая поданное лакомство.

— А теперь говори, мой герой. Смотрел, смотрел и что высмотрел?

— Да, встречи не было. Связная поднялась, подождала, пока пройдет мужчина в рубашке, затем, оглядываясь, вышла на шоссе. Подошла к одному из телеграфных столбов, немножко постояла возле него, потом нагнулась и что-то вынула. Момент, когда вынимала, и тайник сфотографировали.

— Слушаю дальше. Надо было на что-то решаться, да?

— Это нетрудно было сделать, — начал я, улыбаясь. — Вы всегда нас учили, что арестовать шпиона не главное. Правда?

— Говори дальше, слушаю.

— Докладываю, что связная сейчас, наверно, подъезжает к Мюнхену.

— Докладывай дальше.

— Есть, докладывать дальше. — Нагнулся и продолжал шепотом, хотя никто нас не мог услышать: — Я догадался, что встречи не будет. Решил продолжать наблюдение. Мне помогла моя группа. Связная в поезд — мы за ней, в то же купе. Женщина была измучена, боролась со сном. Мы помогли ей: разбрызгали немного снотворного. Я боялся, чтобы не уснули и мои разведчики — приходилось поочередно выходить из купе. Когда наша пани «Мария Ковальская» начала похрапывать, мы вынули из ее сумки микрофильм, который она достала из тайника. Срочно сделали копию и положили обратно в сумку. Сфотографировали также ее документы.

— А как вы ее разбудили?

— Очень просто, товарищ начальник. Договорились об этом с кондуктором. Он вошел перед Вроцлавом проверять билеты и разбудил.

— Из этого следует, что содержимое тайника находится в руках врага, так, что ли?

— Да. Они получат снимки сегодня вечером или завтра утром. Правда, есть одна особенность: снимки эти невозможно рассмотреть. Их подержали над паром, и в пленке склеилась эмульсия. Мы еще добавили две капли специальной жидкости, которую нельзя обнаружить никаким химическим анализом. В субботу шел дождь — этим можно объяснить, что фотопленка промокла.

— Молодец! — Начальник похлопал меня по плечу и вздохнул с облегчением. — Признаюсь, боялся, что поступишь неправильно, но проделано все хорошо. Арестовывать связную в данном случае не следовало. Видимо, непосредственной связи со шпионом она не имеет. На него работает целая группа. Итак, имеем на одного шпиона больше. Вскоре узнаем, кто эта «пани Ковальская». Она вернется к нам еще наверняка. Слишком хорошо знает наши отношения и язык, чтобы не приезжать.

Доложил начальнику о встрече с генералом. Он слушал внимательно, а когда я закончил, взял бумажную салфетку и разделил ее чертой на две части. С одной стороны записал все, что было установлено, с другой — что еще нужно уточнить. Протянул салфетку мне. Ни одна деталь не была упущена. Уточнять оставалось еще многое. Кто является шпионом, какие имеет он контакты, кто ему помогает, какова его система связи, как разведка получила сведения о наших секретных работах…

— Помни, сейчас ты должен быть предельно осторожен. Еще не знаю, не возникнет ли у них подозрение, когда получат испорченный микрофильм.

— Это тоже не ускользнуло от моего внимания, товарищ начальник. Посмотрим в связи с этим, что будет дальше. Разведка может встревожиться. Потребует опять те же снимки. Тогда, думаю, нам удастся найти недостающую деталь.

— Посмотрим. Да, еще одно. Наши сотрудники и пограничники на побережье уже несколько месяцев следят за одним человеком, который регулярно утром и вечером кружит с биноклем по дюнам, недалеко от берега. Его скрытно проверили: ничего подозрительного не обнаружено, документы в порядке, только почему-то он не сразу зарегистрировал свое прибытие в приграничную зону, ну и, конечно, эти ежедневные прогулки… Несмотря на неблагоприятную погоду! Свяжись с нашими сотрудниками.

Домой я не пошел, остался ночевать на работе в ожидании известий от службы радиоподслушивания. Рассматривал снимки, полученные во время последнего наблюдения за связной. Она ни с кем больше не встречалась. Перед Згожельцем села в автобус. Интересно знать, где в нем тайник, в котором шпионка прятала польские документы? В данный момент это не было важно, но хотелось знать все. Пограничники установили ее фамилию, которая значилась в общем списке туристов.

— Товарищам по экскурсии она, наверное, объяснила, что ездила к родным. С руководителем экскурсии могла быть договоренность, чтобы он не поднимал шума.

Очень интересная информация поступила из Управления усовершенствования военной техники.

Переданные снимки, пронумерованные на обороте с 1 по 8, относятся к проекту аппарата под кодовым названием «Базылишек». На плане видны поправки, сделанные инженером Марианом Сыбураком. Поправки были внесены с 29 июня (то есть после неудачного испытания) до 8 июля. После этого Сыбурак все документы сам отвез на завод возле Гданьска.

Итак, Сыбурак отвез документы, а на следующий день шпион просил прислать связного. Какую же роль сыграл второй автор изобретения, поручник Врубель, отличный специалист по радиолокации, инженер-коротковолновик, который сконструировал аппаратуру дальнего обнаружения целей на длинных волнах и был в контакте с Сыбураком?

Шло время. Несколько раз я звонил в центр радиоподслушивания — там ничего не поймали. Просил, чтобы точнее контролировали выделенную полосу. «Имеете же вы, черт возьми, уже достаточно данных! Обратите внимание на импульсы!» — кричал я.

Шпион и дальше сохранял радиомолчание. А мы до сих пор не знали, как к нему доходят распоряжения от его хозяев… Это не давало мне покоя. Тысячи всяких возможностей приходили в голову, я нервничал все больше и больше, что будет, если чертежи аппарата «Базылишек» попадут в руки врага, а мы не сумеем этого предотвратить? Перед глазами возникло лицо генерала. А его слова звенели в моих ушах: «Эти планы не должны попасть во вражеские руки, помните об этом».

Шпион, наверное, получит извещение, что пленка повреждена, и от него потребуют повторно добывать эти материалы. В данный момент они очень хорошо охраняются. Хотя и раньше охранялись, однако это не помешало шпиону получить их. Еще немного… и в хорошем состоянии они оказались бы за границей.

Больше всего меня мучила мысль о возможностях шпиона иметь копию микрофильма. Это было правдоподобным, ибо я знал, что большинство агентов западногерманской разведки (имеющиеся у меня данные подтверждали, что мы имеем дело с ведомством Гелена) работают и на другие государства — Америку, Англию, на каждого, кто им хорошо заплатит. Нет сомнений, шпион отлично обучен, хорошо замаскирован. Как мне кажется, он думает засесть в Польше надолго, располагает организованной связью, имеет радиостанцию, привезенную Бернардом. Отлично разрабатывал все задания. Правда, и в его сведениях были пробелы. В телеграмме от 30 июня он докладывал, что идут испытания, а они уже прошли, и к тому же неудачно.

Заснул в кабинете на диване с мыслью: шпион не должен ускользнуть.

 

КРУГ СУЖАЕТСЯ

— Товарищ капитан, — сказал генерал, — сами понимаете, нужно как можно скорее закончить с этим делом, поймать агента. Прошу принять все меры предосторожности, проверить людей, которые работают над «Базылишком». Поговорите с инженером Сыбураком. Я ожидаю результатов в самое кратчайшее время.

Разговор с Сыбураком был преждевременным. Хотелось собрать о нем и его окружении кое-какие дополнительные сведения. Нужно было узнать его характер, привычки, увлечения. Кстати, этими вопросами уже занимались несколько наших товарищей.

Сыбурак был любимцем начальника Управления усовершенствования военной техники. Генерал исключал, чтобы он был замешан в каких-то махинациях. Другие начальники также оценивали Сыбурака с самой лучшей стороны. Характеризовали его как человека тихого, спокойного, сочетающего в себе все качества вдумчивого ученого, имеющего большой опыт работы, несмотря на молодой возраст. В практике, правда, бывает, что характеристики не всегда соответствуют действительности.

Генерал воспользовался приездом в Варшаву обоих конструкторов и организовал встречу. Вскоре должны были проводиться последующие испытания. Нужно было согласовать правильность расстановки на трассе перелета макета снаряда, контрольных и измерительных аппаратов. Планировалось использовать и телевизионную аппаратуру.

Инженер Сыбурак оказался высоким, худощавым мужчиной в роговых очках, темные взъерошенные волосы свисали на лоб, каждую минуту он их нетерпеливо поправлял. Поручник Врубель, улыбающийся, с полным добродушным лицом, произвел на меня хорошее впечатление. Генерал представил меня инженерам. Они были удивлены моим присутствием.

— Ваше изобретение находится в стадии конечных испытаний, — объяснил им генерал. — Защита никогда не помешает, а капитан, — здесь генерал любезно мне улыбнулся, — будет заниматься охраной «Базылишка» от… — генерал на мгновение запнулся, — ухищрений агентов иностранной разведки. Ну, он сам обговорит с вами некоторые подробности.

— Меня интересует, сколько человек посвящены в тайну изобретения, — сказал я, — это первое. А второе — не обратили ли вы внимание в своем кругу на людей, которые стараются установить с вами близкие контакты?

Молодые инженеры посмотрели друг на друга, а затем на генерала. Немного подумали, потом решительно заявили: «Нет».

— В таком случае, прошу перечислить людей, которые работают вместе с вами над изобретением.

Назывались фамилии, я записывал. Следующим был вопрос о внесении изменений в проект. Я спросил об этом инженера Сыбурака. Вопрос был для него неожиданным, но он быстро собрался с мыслями.

— Я работал над этим очень много. Сначала не получалось — ошибку нашел через неделю.

— Был ли определен конкретный срок работы?

— Я сроков не назначаю, — вмешался генерал. — Они сами знают: чем быстрее, тем лучше, — добавил он, улыбнувшись.

— Конечно, ему было не легко. Мне его было жалко, — подтвердил поручник Врубель, к которому я не обращался с вопросом.

— Так всегда бывает, что после неудачи очень тяжело найти свою ошибку. Но в конце недели все выяснилось, и до окончания расчетов я не выходил из конструкторского бюро всю ночь.

— Когда это было?

— С субботы на воскресенье, — коротко ответил Сыбурак.

— А люди, конвоирующие вас от института до Гданьска, все время находились с вами?

Сыбурак растерялся. Он встал с кресла, затем опять сел. Долго молчал, потом сказал:

— Не помню. Правда, не помню, я был очень уставшим.

— Вспомните, это очень важно. — Генерал задвигался на стуле. — Очень важно!

Сыбурак выглядел так, как будто вот-вот потеряет сознание. Попросил воды. Поручник Врубель подал ему, он отпил несколько глотков и посмотрел на меня. Я не настаивал, взглядом попросил генерала, чтобы он больше ничего не спрашивал.

— Действительно, вид у вас усталый. Оставим пока это. Вернемся к нашему разговору в другой раз.

Генерал встал, беседа была закончена.

Институт радиолокационной техники охранялся хорошо. Он был расположен в лесу, обнесен солидным забором. Имел отличную сигнализацию, много вышек с охраной. Над зданиями поднимались в небо огромные антенны разной формы. Для постороннего зрелище было удивительным.

Я приехал сюда как новый инспектор управления. Сыбурак и Врубель остались в Варшаве под предлогом, что работают над подготовкой будущих испытаний. По моей просьбе генерал не утвердил их предложения. Я сделал это специально. Мне нужно было выяснить, с кем они войдут в контакт после разговора с генералом и кого будут информировать. Кроме того, я приказал вести наблюдение за людьми, которые их окружали. Предполагал, что, если шпион получит распоряжение повторно добыть планы, он должен будет сконтактироваться с Сыбураком. Он это сделает только в случае, если у него нет копии микрофильма, который был передан связной.

В институте, как и во всех лабораториях, тишина, сотрудники одеты в белые халаты и работают на своих местах у сложной аппаратуры…

Осмотрел кабинет Сыбурака. В нем стоял сейф с автоматической сигнализацией. Сама комната также хорошо охранялась.

Следующим моим делом была «прогулка» в районный центр, в трех километрах от института. Там находился отдел службы безопасности. По дороге я обратил внимание на жилые дома сотрудников института. Сыбурак же жил отдельно — в центре города. Для меня этот факт был очень важным.

В кабинете местного начальника службы безопасности мы были вчетвером. Намеревались поговорить о сведениях, собранных об инженере Сыбураке.

— Есть уже много интересных деталей, — начал худощавый блондин. — Начну с начала наблюдения. В последнее время, как установлено, Сыбурак работал очень напряженно…

— Извините, товарищ, — перебил начальник, — «в последнее время» — неточное определение. Сыбурак постоянно много работал, это настоящий труженик.

— Ночь на восьмое июля он провел в институте. Получается, что специально задержался, ибо в субботу после обеда заказал на воскресенье, на семь утра, конвоиров, с которыми должен был ехать в Гданьск. Машину вызвал на полседьмого и распорядился, чтобы она ждала его возле дома.

— А дальше?

— Сыбурак закончил свою ночную работу в шесть утра. На институтской машине приехал домой. Водителя не предупреждал, что тот будет ему нужен. Через полчаса позвонил насчет конвоиров и машины.

— Что знаете о его портфеле?

— Портфель он забрал с собой.

Я хотел задать вопрос, но начальник упредил меня, объясняя:

— Разрешения не требовалось, Сыбурак был в списках тех, кому разрешалось вносить и выносить портфель без проверки.

— В котором часу он выехал из дома?

— После семи. Поезд отходил в семь часов сорок три минуты.

— Из этого следует, что Сыбурак около часа держал у себя портфель с документами без охраны.

— Имеем показания конвоиров. Они подтверждают наблюдения нашего товарища, — включился заместитель начальника. — У них создалось впечатление, что Сыбурак был чем-то взволнован.

«Интересно, — подумал я, — гоняемся за шпионом более двух месяцев, а все данные говорят о том, что он находится в этом районе». Спросил местных товарищей, что они еще могут сказать о молодом инженере.

— О нем самом ничего. В то время как его окружение… Прежде всего жена Сыбурака, Галина… Женщина легкомысленная, сплетница и болтунья. Не понимает и не ценит мужа. Докучает ему упреками, что он о ней забывает, думает только о работе.

— Ну и что из этого? Не вижу пока никакой связи с нашим делом.

— Подождите, — сказал начальник, — ее лучшая школьная подруга — жена заведующего воеводским торгом фруктами Стануковского. Год назад его сотрудник и приятель сбежал за границу, так как его ждал арест за растрату. Стануковский, кажется, знал о его махинациях, но никаких доказательств не было.

Это уже кое-что… Надо подумать, как связать эти сведения с моими поисками. Однако самое важное — это с кем Сыбурак встречался утром в воскресенье, когда документы с планами «Базылишка» были у него. Поставил задачу товарищам, чтобы выяснили это, а сам поехал в Варшаву.

Уставший, я уснул в машине. Проснулся только на улице Груецкой, когда водитель резко затормозил. На минуту зашел к себе домой. Жены дома не было. Написал записку, что вернусь через два часа, и поехал к начальнику.

— Помнишь, я говорил тебе о человеке, который выходит вечерами? — начал он без всякого вступления.

— Да.

— Так представь себе, что он в определенное время каждый день взбирается на дерево или гуляет по высокому морскому берегу и читает передаваемые с моря сигналы, которых мы не видим. Хорошая история. Как тебе это нравится?

— Простите, но я пока ничего не могу понять.

— Сейчас я тебе все объясню, терпение, мой дорогой. Следили мы за ним, ты знаешь об этом. Помнишь, этот человек ходил гулять с биноклем? Такое не запрещается, ведь бинокль вещь легальная, правда? Представь себе, что в этот бинокль был вмонтирован миниатюрный аппарат для приема сигналов инфракрасных лучей, передаваемых с моря, из нейтральных вод…

— Какое отношение это все имеет к моему делу? — спросил я. Мне хотелось спать, давала о себе знать усталость.

— После приема сигналов, которые означали «повторить пробу — неясно», тот человек пошел на почту и отправил объявление о потере документов в келецкую газету «Слово Люду». Вот его способ связи с твоим шпионом! Он не знает его и не знает, кто получит эти сведения.

— Надеюсь, этот человек арестован?

— Неужели ты думаешь, что мы оставили его на свободе? Пришло время ему посидеть. Достаточно нагулялся.

— А если он врет и передал совсем другие сведения? Может, предупредил шпиона, чтобы исчезал, пока его не нашли? Потом ищи иголку в сене! — закончил я.

— Ошибаешься, мой дорогой. Подсчитай, через какое время объявление дойдет в редакцию и будет помещено в газете.

— В «Слове Люду» не много объявлений о потерях документов.

— Забываешь, что мы можем не помещать объявление столько, сколько нам будет нужно. А кроме того, мой дорогой, к тому времени ты должен его найти. Должен, — закончил генерал с улыбкой, как будто просил меня по-дружески оказать самую простую услугу. — А сейчас иди спать!

Любой приказ можно выполнить. Но уснуть по приказу невозможно. Я ворочался с боку на бок. Откуда у начальника уверенность, что шпион вскоре попадется? Никаких указаний, только эта уверенность!

Утром сел в самолет и улетел в Гданьск. Туристский сезон был в разгаре — билеты достал с трудом. На аэродроме в списках пассажиров я был последним и поэтому занял место в хвосте самолета. Полет обычно переносил нормально, и на этот раз тоже. Неприятности начались над Мальборком. Нас бросало невыносимо, стало душно и жарко. Я чувствовал, что к горлу подступает тошнота. Крупный пот выступил на лбу. Наконец самолет перестало бросать, а спустя минуту он пошел на посадку. Через иллюминатор увидел стартовую полосу. Если бы полет продолжался еще несколько минут…

На аэродроме меня ожидала машина «Варшава». Вскоре был уже на заводе. К моему сожалению, директора не было на месте. Он уехал на конференцию в воеводский комитет партии. Кроме него, никто не знал о моем прибытии и никто не мог дать мне никаких сведений. Кстати, дело, по которому я прибыл, было известно только узкому кругу. Хочешь не хочешь, а пришлось ждать. Меня не впустили даже в кабинет директора.

Не хотелось нарушать установленного порядка. Считал неправильным пользоваться служебным удостоверением на каждом шагу. Опыт показывал, что преждевременное появление работников нашей службы иногда приносило плохие результаты. Попросил соединить меня с секретарем партийного комитета завода. Тот пригласил в свой кабинет. По моей просьбе позвонил в воеводский комитет партии, разыскал директора.

— Простите, товарищ, — услышал я голос на другом конце провода, — ничего не мог сделать: меня срочно вызвали, а я так замотался, что забыл предупредить о вашем приезде. Через час буду.

Не оставалось ничего другого, как опять ждать.

Прошло три часа. Секретарь парткома рассказывал мне о делах завода, о сложностях, которые у них бывают со смежными предприятиями, и о многом другом. Вынужден был слушать, хотя в моем деле сейчас каждая минута была дорога. Нельзя ничего пропустить, а в данном случае интересно было посмотреть оригинальные планы «Базылишка». Рассматривая планы, я надеялся узнать, не отсюда ли происходила утечка сведений о «Базылишке» еще до начала его производства.

Меня попросили зайти в кабинет директора.

— Еще раз простите, товарищ капитан, — сказал директор, пожимая мне руку.

— Говоря правду, времени у меня мало. Сегодня же должен улететь в Варшаву.

— Слушаю вас.

— Я по делу «Базылишка».

— Я уже знаю об этом — получил телеграмму из Варшавы.

— Мне бы хотелось лично посмотреть планы, а главное, последние изменения. Интересуюсь также некоторыми другими подробностями.

— Какими? — В голосе директора почувствовалось беспокойство. Он задвигался на стуле. Рука, которой хотел взять спичку, повисла в воздухе. Его реакция напомнила поведение генерала. Как видно, их очень беспокоило все связанное с «Базылишком».

— Сейчас поясню, товарищ директор. Прежде всего хотелось бы знать, когда эти планы поступили к вам и как долго находились в конструкторском бюро.

— Ах, вы вот о чем!

Директор встал, подошел к сейфу, набрал шифр, и тяжелая дверь открылась. Достал тетрадь в черной обложке.

— Знаете, товарищ капитан, такие важные данные, для надежности, люблю записывать. — Он подошел к письменному столу, надел очки. — Все есть. Планы получены десятого июля. Привез их лично инженер Сыбурак. Это один из конструкторов.

До сих пор все совпадало со сведениями, которыми я располагал.

— А кто получил планы?

— Конечно, я, товарищ капитан, я и главный инженер.

— Долго вы их рассматривали?

— Наверно, нет. Только ознакомились с внесенными поправками. Планы «Базылишка» знаем хорошо, и поэтому Сыбурак показал нам только изменения, на что ушло часа полтора, а может, два.

— А что было дальше?

— Как обычно, разделили их и передали в четыре отдела.

Я попросил директора глянуть на планы так, чтобы исполнители на меня не обращали особого внимания.

— Вызову главного инженера, и с ним пойдем в цеха, — сказал директор.

— Хорошо, я представлюсь ему, а вы скажете, что мне поручен контроль за своевременным выпуском изделия.

Главного инженера ожидали недолго. Вместе пошли на территорию завода. Прошли несколько зданий и оказались в ярко освещенном цехе, обозначенном буквой «Ц». У станков стояли рабочие. Никто на нас не обратил внимания. Часть чертежей «Базылишка» находилась у начальника цеха. С интересом рассматривал их: раньше видел только фотокопии. Обратил внимание на то, что на каждом листе в углах остались следы от булавок. Итак, не было никаких сомнений — чертежи развешивали на стене или раскладывали на столе, прикалывая булавками, чтобы сфотографировать. Ведь они были свернуты в рулон, и один человек не смог бы их сфотографировать. Проверка отпечатков пальцев была бессмысленной, с того времени очень много людей брали их в руки.

Итак, вывод, что схемы были сфотографированы перед отъездом Сыбурака или в то время, когда находились у него, подтверждался.

Если бы шпион хотел это сделать на заводе, то нужно было бы побывать во всех отделах, а это не так просто. На фотокопиях было снято все устройство, а в отделах находились только его фрагменты.

В мое отсутствие в Варшаве по моему делу не произошло ничего особенного. Наблюдения за инженерами не подтвердили моих подозрений: они усердно работали над планами испытаний. Вечером осматривали Варшаву. Сыбурак позвонил жене, что пробудет здесь дольше, чем предполагал.

Наконец я решил его допросить в форме обычного разговора, стараясь выяснить некоторые интересующие меня подробности. Разговор состоялся в кабинете Управления усовершенствования военной техники.

Сыбурак был спокоен, только излишне часто поправлял свисающие на лоб волосы. Мы сидели в удобных креслах и разговаривали об усовершенствовании ракет. Я подчеркнул, как высоко ценю этот разговор с таким прекрасным специалистом.

— Государству нелегко хранить тайну своих изобретений… Может, помните историю времен войны — когда разведка Армии Крайовой выкрала у гитлеровцев чертежи снаряда ФАУ-1.

— Конечно, можно рискнуть, утверждая, что в какой-то мере это повлияло на судьбу Англии… Возвратимся к нашему «Базылишку». Могли бы вы прояснить некоторые неясности? Меня интересует седьмое июля, суббота. Что вы делали и какими были ваши планы?

Сыбурак задумался.

— Вы как раз закончили свои поправки, — добавил я.

— Припоминаю. — Сыбурак наморщил лоб. — Намеревался закончить их в два часа, во всяком случае, не позже трех. Позвонил жене, так как мы должны были идти в гости, на юбилей свадьбы…

— К Стануковским, — перебил я.

Сыбурак удивленно посмотрел на меня:

— Да, к Стануковским.

Минуту царила тишина. Сыбурак опять поправил волосы.

— Заказал конвоиров и машину. Хотели в воскресенье утром завезти материалы в Гданьск.

Пока все данные соответствовали информации местной службы безопасности.

— Из разговора в присутствии генерала я знаю, что вы работали всю ночь. Необходимо вспомнить со всеми подробностями, как вы провели это время. Прошу быть со мною откровенным. Это во многом мне поможет.

— Случилось что-то плохое? — Голос Сыбурака был полон тревоги.

— Пока еще ничего плохого, но прошу от меня не иметь никаких тайн. Ваше замешательство во время беседы у генерала подсказывает мне, что вы могли дополнить наш разговор.

Видел, как Сыбурак борется с собой. Дрожащими руками он взял папиросу.

— Понимаю, нелегко постороннему человеку рассказывать о семейных сложностях, — сказал я наугад и… попал.

Сыбурак тоскливо кивнул и на этот раз не поправил волосы.

— Работал всю ночь, — начал он тихо. — В шесть утра поехал машиной домой. Хотел встретиться с женой.

— Думали ее задобрить и попросить прощения за задержку на службе, не так ли? Такая уж наша мужская доля!

— Угадали, товарищ капитан. Портфель держал при себе, не оставил его в институте, боялся опоздать на поезд. Конвоиры были заказаны, и нужно было выехать точно в срок.

— Жену дома не застали. Была у Стануковских?

— Да, осталась там ночевать. Я пришел туда, разбудил ее, чтобы проститься и все объяснить. Она отвернулась, не хотела со мной разговаривать, сказала только: «Иди туда, откуда пришел».

— Чертежи «Базылишка», наверно, взяли с собой в квартиру Стануковских?

— Нет, оставил их дома, — шепнул Сыбурак. — Кажется, закрыл в своем письменном столе.

— А точно?

Сыбурак молчал.

— Жена знала о вашем изобретении?

— Знала, что над чем-то работаю, но конкретно ни в чем не ориентировалась. Все ругалась, что из-за этого изобретения света белого не видит.

— С женщинами нелегко договориться… Мы, мужчины, знаем это. Но, наверно, было бы хуже, если б вместо «Базылишка» была, например, Софи Лорен или Бриджит Бардо… Что тогда сказала бы ваша жена?

 

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Наш народ не страдает молчаливостью. Смею утверждать, что в этой общенародной говорильне важное место принадлежит женщинам. Жена Сыбурака любила поболтать. Поэтому нетрудно было узнать от нее на приеме у Стануковских, где ее муж и почему не пришел на такой торжественный вечер. Человек, интересовавшийся нужными ему сведениями, получил их и сумел ими воспользоваться.

Эта женщина любила также общество. Вокруг нее и в окружении Стануковских и нужно было искать шпиона.

У меня имелись снимки, подтверждающие богатую светскую жизнь Стануковских: на приемах в их доме, на пикниках за городом. Почти на всех снимках возле жены Сыбурака оказывалась Стануковская. На одном из них я обратил внимание на мужчину, нежно обнимающего Стануковскую. Нашел еще два снимка, где было запечатлено то же лицо.

Мог поклясться, что знаю этого человека… И хорошо знаю. За время моей службы в органах безопасности встречался со многими людьми, и многие из них исчезали из моей памяти. Но этот… Нет, невозможно, чтобы я его не вспомнил. Это…

Вдруг кто-то попросил разрешения войти в кабинет.

— Можно?

— Пожалуйста, — пробормотал я, разозлившись на то, что мне помешали вспомнить уже выплывавшую из глубин памяти фамилию. — Ага, это тебя ко мне принесло… Что нужно?

— Ничего не скажешь, очень любезно встречаешь друга, который пришел, чтобы сделать твою жизнь более светлой. Но ничего, посмотрим, что ты скажешь через минуту.

Это был мой старый друг Мирослав, который во время одной из проводимых нами операций получил ранение и теперь работал в архиве.

— Ну хорошо, хорошо. Показывай мне обещанную светлую жизнь, только не ошибись.

Мирослав подошел к моему столу и с загадочной улыбкой положил толстую папку. Видно было, что это документы давних лет. Я вопросительно посмотрел на Мирослава, а он, ничего не говоря, подал мне белую карточку, на которой я увидел фирменный знак нашего графологического отдела.

— Прочитай эту справку. Посмотрел и замер от изумления:

На основе анализа, проведенного на разных документах, в том числе на регистрационной карточке, записанной на имя Гральского Хенрыка и Курта Штоха, подтверждается сходство почерков и установлено, что документы, несмотря на большую разницу во времени, исполнены одним и тем же лицом.

— Мирослав, старый мазила! — вскрикнул я, обрадовавшись. — Почему ты это донесение принес мне только сейчас?

— Смотрите, какой умный, ведь мне потребовалось довольно много времени, чтобы дойти до 1946 года!

— Дружище, садись. Дай я тебя расцелую! Это невероятно!

Мирослав держал выцветшие, знакомые мне документы. В то время мы писали на старых немецких бумагах, используя оборотную сторону. Отложил их, мыслями вернулся к 1950 году, когда прослушивал пойманного шпиона. Он рассказывал мне тогда об одном работнике из лагеря Марценфельде в Западном Берлине. Этот агент завербовал его для шпионской деятельности на территории Польши. Я показал арестованному несколько снимков, просто так, для объективного опознания; среди них был снимок Штоха. И тогда услышал то, что подсознательно ожидал все эти годы. Человеком, завербовавшим моего арестованного, был Штох. Это свидетельствовало о его руководящей роли во вражеской разведке.

Вспомнились мне руки со шрамами у человека, встреченного мною на вокзале в Лодзи, два месяца назад. Черт возьми, это был он!

Медленно переворачивал страницы с протоколами допроса Штоха. Итак, мы встретились! Все совпадало. Штох был отличным радиотелеграфистом, а преследуемый шпион также мастер своего дела, «фв» могло обозначать псевдоним Вольф — со времен «Вервольфа», с переставленными буквами.

Теперь оставался еще один, самый трудный этап.

Я поехал в командировку, предварительно изменив свою внешность так, что товарищи не узнали меня. Это хорошо, не узнает и Штох, находившийся в том же маленьком районном городишке. Перед выездом сходил к нашему гримеру. За полчаса он изменил мой внешний вид полностью. Правда, ходить в гриме в июльскую жару не совсем приятно, но я был готов на любые жертвы, лишь бы поймать Штоха.

— Что нового, товарищи? — спросил я своих коллег в горотделе госбезопасности и, не ожидая ответа, сказал: — Приступим к последнему этапу операции.

— Если нужно, значит, приступим. Имеем для вас, товарищ капитан, по вашей шифровке много новых, интересных данных.

— Слушаю.

— Вот, — начал начальник, — указанный вами человек, которого вы подозреваете в шпионаже, это знакомый Стануковских, некий Ян Мамротек — по отзывам порядочный человек. Хорошо характеризуется с места работы. Живет в центре города, снимает комнату у одной семьи. Приехал сюда год назад из Ольштынского воеводства.

— Год назад? — спросил я удивленно: это совпадало с началом работы над нашим изобретением и месяцем после бегства за кордон приятеля Стануковского.

— В Ольштынское воеводство, — продолжал начальник, — он прибыл как репатриант. Его проверили. Документы в порядке. Если это Штох, как вы говорите, то при хорошей маскировке в Ольштынском воеводстве зачем ему было подвергаться опасности с радиостанцией? Не понимаю.

— Согласен с вами, мне тоже это кажется нелогичным. Но посмотрим. В нашей работе нет правил. А что Мамротек делал в первой половине мая? Никуда не выезжал?

— Проверю в записях. Да, уезжал по служебным делам в Познанское, Гданьское и Быдгощское воеводства.

— А был ли на приеме у Стануковских на годовщине свадьбы?

— Был. Ушел вместе со всеми в три часа утра. Домой вернулся только в восемь. Вероятно, наблюдал за квартирой Сыбураков и выбрал удобный момент, чтобы сфотографировать документы. Посчастливилось ему…

Довольно много времени у нас ушло на разговоры по поводу поведения Штоха в городке, где он сейчас проживает. Не установлено конкретно, какую связь имеет Штох с женой Сыбурака. Никто не сумел ответить, завербовал ли он ее. Она могла одной своей болтливостью, без вербовки, быть поставщиком нужных ему данных. Стануковский, без сомнения, в этом играл большую роль. Подтвердилось, что Штоха он представил как своего кузена, помог ему устроиться на работу и получить квартиру. Его бывший приятель, проживающий сейчас за границей, безусловно, связан с вражеской разведкой, и Стануковского представил там как человека, у которого бывает инженер Сыбурак, работающий над военным изобретением. И тогда Штоха перебросили с Ольштынского воеводства непосредственно к месту работы Сыбурака. Стануковский обещал Штоху помощь. Это последние данные нашей разведки.

— А что сделаем с Сыбураком? — спросил один молодой сотрудник.

— Это уже другое дело. Жаль мне его, он не преступник. Поговорю с генералом. Сыбурак не соблюдал приказа о хранении служебной тайны и, по моему мнению, должен за это понести определенное наказание.

Как поймать Штоха? Задача была не очень трудной. Загвоздка только в том, чтобы взять его живым, не дать раздавить ампулу с ядом. У многих шпионов она всегда под рукой. Ни на минуту не допускал мысли, что он улизнет от меня.

Решил брать преступника в его квартире, но неожиданно возникло препятствие: соседка Штоха была на восьмом месяце беременности. В момент ареста могли быть выстрелы и борьба… Все это могло вызвать преждевременные роды.

«Что делать? — спрашивал я себя. — Нехорошо будет, если с ней что-нибудь случится».

Пошел в женскую консультацию. В вестибюле сидело много женщин. Они посмотрели на меня как на ненормального, некоторые даже иронически улыбались. Я присел в уголочке и ждал, пока все пациентки ушли, потом зашел в кабинет. За столом сидел пожилой, седой мужчина, с прической ежиком. Он посмотрел на меня с удивлением.

— Вы по поводу жены? Прошу имя и фамилию. — И, не ожидая моего ответа, указал на стул: — Садитесь!

Я сел, достал свое удостоверение и подал врачу.

— По делу жены, — сказал, улыбаясь, — только чужой. Я по службе.

— Чем могу вам помочь? Я, кажется, не имею ничего общего со службой безопасности.

— Минутку, доктор, сейчас все объясню.

Врач удобнее уселся в кресле. Я назвал ему фамилию соседки Штоха и спросил, фигурирует ли она в его картотеке.

— Всех пациенток не помню, проверю… Да, это моя пациентка, но в чем дело? Хотите ее арестовать в таком положении?

— Нет! Даже и не думал. Прошу только сказать, в какой день и в котором часу она должна прийти к вам на прием?

Врач не понял, в чем дело, и смотрел на меня с беспокойством.

— Предупреждаю вас: это восьмой месяц беременности. Я ни за что не ручаюсь. Самое незначительное переживание или потрясение может вызвать преждевременные роды. А кроме того, молодой человек, знаете ли вы юридические законы? Может быть, слышали о врачебной тайне?

Я не успел даже рта раскрыть, чтобы сказать врачу, что знать юридические законы входит в мои обязанности и что я не собираюсь обижать его пациентку, как кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — буркнул врач.

Дверь открылась, и вошла молодая женщина, Задержалась на пороге, удивленная моим присутствием в кабинете.

— Пан доктор, очень, очень извиняюсь за опоздание, — ее голос звучал умоляюще, — но дома было много работы, прошу меня принять.

Врач задумался, затем посмотрел на меня так, что я понял: надо скорее убираться из кабинета. Долгое время я гулял по коридору, жалел, что не могу поступить так, как это происходит в английских приключенческих романах. Ведущий следствие собирает определенную группу людей — каждого из них подозревает. Сначала устанавливает алиби, затем косвенные и прямые доказательства, наконец анализирует и в итоге торжественным голосом объявляет: «Вы убийца, которого мы ищем, я должен вас арестовать». Дальше все идет гладко. Среди собранных нет беременной женщины, никто не нервничает, никто не впадает в истерику. Все, вместе с преступником, с интересом слушают длинный рассказ детектива, как его извилины работали и распутали все узлы, а преступник, застигнутый врасплох фактами и результатами следствия, покорно и тихо, как ягненок, отдается в руки правосудия. Все элегантно, в белых перчатках…

В ушах звучали слова моего начальника, сказанные перед выездом: «Будь осторожен, не спеши».

Никогда не считал своего начальника злопамятным. Но на этот раз он сказал мне на прощание: «Смотри, смотри, мой дорогой, чтобы не повторилась история со Штохом 1946 года. Это старый ас разведки. Знаешь, какой он хитрый и осторожный в своих действиях».

Злопамятность или хороший совет? Да, конечно, второе. Начальник не меньше меня желал, чтобы Штох наконец закончил свою шпионскую карьеру.

Пациентка вышла от врача и перебила мои размышления.

Без приглашения я тихо вошел в кабинет. Врач тщательно мыл руки. Наконец закончил и повернулся в мою сторону:

— Вы опять здесь?

— Да, опять, хочу довести до конца дело, которое для меня очень важно.

— Зря теряете время. Ничего из этого не выйдет. Я не желаю в этом участвовать.

Я рассердился:

— Чересчур поспешно оцениваете ситуацию! Я ведь еще не сказал, о чем идет речь, и вдруг встречаю с вашей стороны совершенно необоснованное сопротивление.

Старался говорить спокойно, глядя врачу прямо в глаза. Почувствовал, что он задумался.

— Так что вам нужно?

— Прошу сказать, в какой день и час названная мною особа будет у вас на приеме. Видите ли, она живет по соседству с очень опасным человеком, которым интересуется служба безопасности.

— Да, начинаю понимать.

— Но это не все. Вы, наверно, понимаете, доктор, дело очень серьезное. Прошу никому ни слова, даже жене, — при этих словах я приложил палец к губам. — Если этот человек что-нибудь заподозрит и успеет сбежать, это тоже может плохо повлиять на вашу пациентку. Не исключено также, что преступник захочет использовать ее состояние и укрыться у нее в комнате.

Я, может быть, немного перегнул палку, но не хотелось терять времени с упрямым старичком.

— Чем я могу вам помочь? Каковы мои действия?

— Очень несложные. Я займусь арестом преступника, а вам, пан доктор, в это время нужно как можно дольше держать у себя пациентку. Хорошо?

Врач усмехнулся и кивнул подтверждающе. Он подошел к шкафу, достал карточку и указал мне время и день приема. На мое счастье, он выпал на следующий день. Мы пожали друг другу руки, и я ушел.

 

ПРОЩАНИЕ СО ШПИОНОМ

На следующий день я встал очень рано и… пошел на прогулку за город. Хотелось все подробно продумать.

После обеда взялся за работу, дело нужно было закончить еще сегодня. От разведчиков узнал, что Штох нормально работает. В полдень вышел купить в киоске газету «Слово Люду». Долго ее просматривал. После работы вернулся в свою квартиру. Соседка ушла на прием в женскую консультацию.

Я медленно поднимался по лестнице. За мной шел сосед Штоха. Его задачей было постучать в дверь квартиры «пана Мамротека» и ответить, если тот спросит: «Кто там?», затем отойти в сторону, освободив мне дорогу.

Я старался по возможности быть очень сдержанным и спокойным. Малейшая ошибка могла повлечь за собой непредвиденные трудности и перечеркнуть двухмесячную сложную работу. Это было также дело моего профессионального и личного честолюбия — желание свести счеты пятнадцатилетней давности…

Пока все шло по моим предначертаниям. Штох открыл дверь и стоял в удивлении, ничего не понимая. Молниеносно я заскочил в квартиру с пистолетом в руке, готовый к выстрелу.

— Руки вверх, герр Штох! — крикнул я.

Тот послушно поднял руки, отходя в глубь комнаты. Я не спускал с него глаз ни на секунду. Переживал классическое раздвоение личности, будто напротив Курта Штоха стояли в этот момент два человека. Один в страшнейшем нервном напряжении, держит на прицеле шпиона, а другой изучает черты его лица. Где же эти шрамы, черт возьми, наверняка ли это то же лицо? Жалел, что никого не взял себе в помощники. Показалось, что Штох, отступая, двигается в сторону открытого окна.

— Ни шагу дальше! Стоять! — крикнул я.

Штох задержался, и вдруг… его правая рука сделала какое-то движение. В этот момент раздался выстрел. «Убежит, стреляй!» — кричал во мне какой-то далекий голос, казалось, чужой, а не мой. Сердце подкатило к горлу, ноги подогнулись, как будто были сделаны из растапливающегося воска. Я помнил, что должен взять шпиона живым, и поэтому последним усилием воли перенес ствол пистолета с туловища Штоха на его ноги. Не попал и только на мгновение увидел Штоха в окне. Почувствовал, как что-то обожгло правое плечо, и упал на пол. Перед глазами возник вагон, переполненный людьми. Услышал себя, кричащего: «Задержать поезд!», а затем все начало удаляться и терять резкость…

Пришел в сознание только в госпитале. Страшно болела рука. Молодой хирург стоял нагнувшись и что-то делал с ней. Как оказалось, правое плечо было прострелено. Кость не задета, но разорван нерв, нужно было его сшивать.

Лежал на хирургическом столе. Мне было все безразлично: не сумел поймать Штоха, я ничего не стою…

Хирург накладывал повязку.

— А сейчас покой, абсолютный покой, рана не тяжелая, но вы перенесли шоковое состояние, и поэтому следует отдохнуть и прийти в себя.

— Когда я смогу приступить к работе?

— Не раньше чем через пятнадцать дней.

В отдельной палате, в госпитале, меня проведал начальник местной службы безопасности. Чувствовал я себя очень плохо, как обычно бывает сразу после операции.

Начальник интересовался только моим самочувствием. О Штохе не вспоминал. Я его сам спросил: меня мучила мысль, как мог Штох выстрелить с поднятыми вверх руками?

— Это очень просто. У него в рукаве, на тонкой пружинке, был вмонтирован пистолет. Когда он поднимал руки вверх, то при соответствующем движении пистолет выскакивал из карманчика в рукаве. Штох далеко не убежал, прыгнул прямо в объятия охраны. Надо признать, что вы определили им идеальные места…

Последние слова я почти не слышал: начало действовать снотворное.

— Итак, мы опять встретились, паи Штох…

С рукой на перевязи я сидел в комнате допросов Мокотовской тюрьмы.

Курт Штох, в тюремной одежде, скромно присел напротив меня.

— Думаю, на этот раз не будете стрелять?

— Мне неприятно, пан капитан, так уж получилось…

— Это мило с вашей стороны…

— Лучше бы этого не было, пан капитан, но я чувствовал, что попадусь с этой радиостанцией, и на всякий случай нужно было иметь…

— Зачем вы ею пользовались?

— Это вина моих хозяев. Им нужно было как можно скорее получить данные об изобретении и проверить новый способ передачи… Отсюда две радиостанции. А ваша служба радиоконтроля хорошо работает.

Пока я выздоравливал, следствие вел мой товарищ, а сейчас, после моего возвращения, его заканчивали мы вдвоем.

Товарищ выяснил уже много деталей. Например, слово «лампочка» обозначало название тайника, который приготовил Штох. Мелодия из фильма «Прощание» служила для синхронизации приема.

На письменном столе лежал маленький радиоаппарат, приспособленный для включения на расстоянии. Это был тот самый аппарат, который Штох разместил недалеко от квартиры Барбары Еленек, а сам проник в ее квартиру и испортил радиоприемник.

— Узнаете, Штох, эту игрушку?

— Да, — сказал Штох и вдруг нагнулся ко мне: — Пан капитан, — начал он быстро, с ласковой улыбкой, — я для вас все готов сделать. Отправьте меня обратно. Я имею доступ в штаб Гелена в Пуллах, под Мюнхеном. Помните, тогда, в 1946 году? Я говорил правду. Могу еще вам пригодиться… Я много знаю…

В суде Варшавского военного округа прослушано было большое количество свидетелей. Судебное заседание состоялось в конце ноября. Была воссоздана картина более чем двадцатилетней деятельности шпиона. Приговор звучал: пожизненное заключение.

Таким образом, я распрощался со Штохом навсегда.

Его помощники тоже получили от суда народной Польши различные «награды» за шпионскую деятельность. Не буду их перечислять — не стоит. Может быть, напомню только одну фамилию и один приговор: Сыбурак, жертва собственной легкомысленности и болтливой жены, за нарушение служебного долга получит шесть месяцев тюремного заключения и два года условно.

Закончилось трудное дело. В нем участвовало большое количество людей. Хотелось назвать фамилии всех тех, благодаря кому такие, как Штох и его соучастники — наемники западногерманских реваншистов, не могут безнаказанно ходить по нашей земле.

К сожалению, по понятным причинам я не могу этого сделать. Может, так даже лучше для нашего общего дела…

Отсутствие популярности — одна из не очень приятных особенностей моей профессии.

Однако всем этим безымянным людям — товарищам из центра радиоподслушивания, разведчикам и разведчицам, местным сотрудникам нашей службы государственной безопасности, техникам и экспертам, а также сержантам из части связи, врачам и многим, многим другим патриотам полагается благодарность за их участие в этой истории.

Перевод П. В. Грабовского

#img_6.jpeg