— Как ты? — поинтересовался Людовико, войдя в комнату, где в полном молчании сидели его дочь и Карриоццо.

По распоряжению Доминики слуги графа успели (хотя и с большой неохотой) позаботиться о рыцаре, оскорбившем их господина. Антонио умыли, перевязали раны и даже облачили в чистую одежду. Карриоццо понимал, что должен немедленно оставить дворец и отправиться в палатку, где его ожидали Филиппе и слуги, но присутствие Лали мешало ему так поступить. Именно поэтому он продолжал сидеть возле окна, ведя молчаливый разговор с дочерью графа.

Увидев отца, Лали испуганно сжалась в комочек.

— Она все еще потрясена случившимся, — сообщил Антонио, словно извиняясь, что все еще находится возле девушки.

— Я прекрасно себя чувствую, — встрепенулась Лали и с вызовом уставилась на Карриоццо.

— Рад за тебя. Еще раз осмелюсь посоветовать графу запретить тебе появляться на трибунах, — произнес Карриоццо и направился к двери.

— Антонио, — окликнул его Бельфлер. — Я не поблагодарил тебя за то, что ты вступился за Мальвину перед епископом.

— Я сделал это ради нее.

— Я вижу, что Мальвина тебе небезразлична. Почему же ты упрямишься? — вздохнул Людовико. — Женись на моей дочери, и сразу исчезнут все наши проблемы.

— Она пришлась вам не ко двору?

Девушка почувствовала себя так, будто в нее попала молния. Неужели Антонио спросил это всерьез?

— Я не хочу расставаться с Мальвиной, но если это восстановит мир между нашими семьями и сделает мою девочку счастливой, я отдам ее тебе.

— Нет, — равнодушно проговорил Антонио. — Я дал клятву вернуть Лали на родину и сдержал свое обещание. Оплату за работу я уже получил. Приданое вашей дочери будет лишним.

Тяжело дыша, Лали смотрела на то место, где еще секунду назад стоял Антонио, только сейчас понимая, почему Доминика разорвала помолвку с Филиппо. Старший Карриоццо еще более невыносим, чем младший. Лали испытывала непреодолимое желание догнать мерзавца и осыпать ругательствами на итальянском и турецком языках. Однако она сдержалась.

— Мне жаль, моя девочка. Жаль, что я не могу уничтожить этого наглеца и окончательно разбить твое сердце. Ты очень любишь его? — спросил Людовико.

Лали вздрогнула. Как он мог догадаться?

— Не хочешь говорить? — он осторожно притронулся к ее волосам. — Это твое дело. Что же касается епископа… Если он сочтет тебя исповедующей ислам…

— Я — христианка! — возмутилась девушка. — Но не понимаю, что дурного в человеке, исповедующем иную веру? В Стамбуле никого за это не преследуют!

— Ты ошибаешься. Многие приверженцы истинной веры погибли от рук мусульман. И точно так же иноверцы находят свою смерть от наших соплеменников. Тебя не должно сейчас это беспокоить. Думай о себе. Тебе следует поглубже спрятать свои османские привычки, чтобы не возродить подозрений. Епископ Строцци весьма влиятелен среди служителей церкви и очень злопамятен.

— Я попробую, но это будет нелегко, — тяжело вздохнула Лали.