Сахара разделяет Африку на две резко различающиеся части. Арабские страны Северной Африки, экономически более развитые, более благополучны и в демографическом плане: их обошли стороной эпидемии СПИДа и малярии, терзающие остальную часть континента. Страны Африки южнее Сахары по-прежнему представляют собой регион с очень высоким уровнем рождаемости и смертности. Особое место среди них занимает Южная Африка, отличающаяся более высокими экономическими показателями (прежде всего за счет ЮАР), более низкой рождаемостью и исключительно высоким уровнем распространения ВИЧ-инфекции (табл. 7.1).

Таблица 7.1. Важнейшие экономические и демографические показатели Северной Африки и Африки южнее Сахары (на 2006 г.)

Источник: 2006 World Population Data Sheet // www.prb.org.

 

7.1. Контрнаступление инфекций

Африка южнее Сахары – регион с самой низкой в мире продолжительностью жизни. Структура причин смерти здесь резко отличается от показателей остального мира. В Африке южнее Сахары первые два места среди причин смерти занимают инфекционные болезни – СПИД и малярия (табл. 7.2), тогда как в других регионах со средним и низким уровнем жизни малярия не входит в список десяти основных причин смерти, а СПИД находится в конце этого списка.

Таблица 7.2. Региональная дифференциация основных причин смерти* в странах с низким и средним уровнем жизни

* Упорядочены по убыванию распространенности.

Источник: Kent M., Yin S. Controlling Infectious Diseases // Population Bulletin. 2006. Vol. 61, № 2. P. 6.

Распространенность инфекционных болезней в тропической Африке – не простой повтор европейского средневековья с присущими ему эпидемиями, неразлучными спутниками постоянной «войны всех против всех». СПИД – новая болезнь, которой (во всяком случае, по мнению большинства эпидемиологов) ранее не знала история. Тропическая малярия – не просто «вернувшаяся» болезнь. Бороться с малярией особенно тяжело потому, что ее возбудители и переносчики – новые поколения микроорганизмов и насекомых, появившиеся в ответ на использование человеком инсектицидов и лекарственных препаратов.

СПИД. Сообщения об обнаружении новой, ранее неизвестной болезни появились в медицинских публикациях США в 1981 г. В 1982 г. она получила свое нынешнее наименование – синдром приобретенного иммунодефицита (СПИД). В 1983 г. во Франции был идентифицирован возбудитель болезни, получивший в 1986 г. название вируса иммунодефицита человека (ВИЧ). В 1985 г. США и Великобритания начали финансировать анонимные дородовые анализы крови женщин на ВИЧ в предродовых африканских клиниках.

Хотя в Африке южнее Сахары проживает только 11,6 % населения Земли, на ее долю в 2004 г. приходилось 65,8 % от общей численности ВИЧ-инфицированных и 70 % умерших от СПИДа. Существуют различные гипотезы о причинах возникновения вируса ВИЧ. Чаще всего высказывается мнение, что этот вирус был передан человеку от шимпанзе, являющихся носителями вируса, родственного ВИЧ, однако вопрос о том, как обезьяний вирус превратился в ВИЧ и был передан человеку, остается загадкой. Многие склоняются к выводу, что люди получили вирус от обезьян в результате контактов с ними в естественной, внелабораторной среде (с мясом убитых на охоте животных, в результате укусов и т. д.). Ряд авторов полагает, что вирус попал к человеку вместе с вакциной против полиомиелита, при изготовлении которой использовались почки зараженных вирусом шимпанзе. Однако, по мнению других исследователей, собранные к настоящему времени экспериментальные данные однозначно опровергают эту теорию. Периодически в печати появляются статьи, авторы которых считают ВИЧ побочным результатом экспериментов в области изготовления бактериологического оружия, проводившихся в западных лабораториях. Есть также «диссиденты» от науки, полагающие, что вирус ВИЧ вообще не является причиной СПИДа либо приводит к его развитию лишь при наличии вредного воздействия окружающей среды. Сомнения в том, что СПИД вызывается ВИЧ, неоднократно высказывал президент ЮАР Табо Мбеки.

Открытым остается и вопрос о месте происхождения инфекции. Чаще всего полагают, что это страны Центральной Африки. При ретроспективном анализе вирус ВИЧ был обнаружен в крови, сданной в Конго еще в 1959 г., однако это, строго говоря, подтверждает лишь то, что ВИЧ в указанном году «отметился» в Африке.

Если микробиологические аспекты возникновения ВИЧ по-прежнему не до конца ясны, то роль исторических, экономических и культурных факторов достаточно очевидна. В отличие от развитых стран, где главную роль в распространении СПИДа играют гомосексуальные контакты и загрязненные шприцы наркоманов, в Африке СПИД распространяется главным образом в результате сексуальных контактов между мужчинами и женщинами.

Обычаи, регулирующие отношения полов, в различных частях тропической Африки весьма разнообразны, но в целом не отличаются строгостью. Первоначально роковую роль в возникновении эпидемии сыграл коммерческий секс. Уже в середине 1980-х гг. обследования в крупных африканских городах зафиксировали ужасающие масштабы вирусоносительства ВИЧ среди проституток. Группой риска оказались также состоятельные мужчины, широко пользовавшиеся сексуальными услугами молодых женщин. Позднее расширению масштабов эпидемии способствовали полигамия и обычай левирата, в соответствии с которым вдова вступает в брак или сожительство с братом умершего мужа.

Первоначально эпидемия охватила страны Центральной и Восточной Африки, затем распространилась и в Южной Африке, где ее масштабы оказались еще более значительными. Знания о СПИДе и возможности защиты от него с помощью кондомов пришли на континент с большим опозданием. В 1993 г. в Кении только 21 % женщин и 36 % мужчин, что-либо слышавших о СПИДе, знали, что использование презерватива может защитить от болезни. Многие женщины в силу своего бесправного положения просто боятся потребовать от партнеров использовать презерватив.

Значительную роль в распространении СПИДа в Африке сыграли локальные военные конфликты, не прекращающиеся вот уже несколько десятилетий. На Африку приходится сейчас почти 40 % вооруженных конфликтов, происходящих в мире. Масштабы человеческих жертв, сопровождающих эти почти неизвестные развитому миру войны, колоссальны. Геноцид в Руанде унес жизни 1 млн человек, прямые и косвенные потери в ходе гражданской войны в Демократической Республике Конго составили 3,8 млн человек, в Судане свыше 20 лет длилась гражданская война между Севером и Югом, унесшая жизни 2 млн человек. Войны сопровождаются массовыми изнасилованиями и огромными потоками беженцев. Тысячи военнослужащих, боевиков, партизан, повстанцев живут в отрыве от своих семей; для многих женщин, оказавшихся в лагерях беженцев, сексуальные отношения с военными – единственный способ спасти себя и детей от голодной смерти и получить хоть какую-то защиту.

Начало заболевания СПИДом человека, инфицированного ВИЧ, может быть отсрочено, но для этого необходимы дорогостоящие лекарства и полноценное питание. Подавляющее большинство африканских семей, в особенности тех, где уже есть хотя бы один больной СПИДом, не может обеспечить ни того, ни другого. Поэтому продолжительность жизни ВИЧ-инфицированных больных в Африке ниже, чем в развитых странах, где благодаря антиретровирусной терапии начало СПИДа удается отодвинуть на несколько лет. Дорогостоящие лекарства необходимы и для того, чтобы предотвратить заражение плода от инфицированной матери. В Африке эта возможность, как правило, также отсутствует.

Эпидемия СПИДа привела к неблагоприятному перелому в динамике продолжительности жизни охваченных ею стран: рост этого показателя сменился его снижением (табл. 7.3). Помимо прямого, СПИД оказывает на смертность и косвенное влияние. Средства, которые африканские государства способны выделить на нужды здравоохранения, крайне скудны, и чем большая их доля уходит на лечение больных СПИДом, тем меньше остается на долю других больных. В конце 90-х гг. прошлого века 50–70 % пациентов в больницах Киншасы (Конго), Бужумбуры (Бурунди), Кигали (Руанда) составляли больные СПИДом.

Таблица 7.3. Динамика ожидаемой продолжительности жизни в 15 странах Африки, наиболее сильно пораженных эпидемией СПИДа

Источники: Народонаселение стран мира. М., 1989. С. 230–233; Осколкова О. СПИД в Африке: угроза социально-экономическому и демографическому развитию // Мировая экономика и международные отношения. 2002. № 9; 2005 World Population Data Sheet.

Значительный интерес вызвали данные, недавно полученные в Уганде: доля ВИЧ-инфицированных жителей этой страны в возрасте 15–49 лет сократилась с 15 % в 1991 г. до 5 % в 2003–2004 гг. По данным масштабного обследования 2004–2005 гг., значения этого показателя оказались несколько выше – 6,5 %. Пока не вполне ясно, можно ли с уверенностью утверждать, что число новых случаев заражения пошло на спад, так как на динамику доли ВИЧ-инфицированного населения влияет и смертность больных СПИДом. Эксперты ЮНФПА полагают, что снижение доли населения, зараженного ВИЧ, объясняется «усилиями… которые прилагались в нескольких направлениях на основе комбинированного подхода к изменению поведения, известному как АВС, а именно поощрения воздержания, просветительская работа с партнерами (которую называют «будь верным»), а также последовательное и правильное использование презервативов…». На рис. 7.1 показана динамика продолжительности жизни в четырех африканских странах с высоким (Ботсвана), средним (Кот д’Ивуар, Уганда) и низким (Бенин) уровнем распространения ВИЧ-инфекции среди населения.

Рис. 7.1. Продолжительность жизни (лет) в 4 африканских странах

Тяжелое экономическое положение и эпидемия СПИД сформировали один из порочных кругов, которыми, к сожалению, изобилует современная африканская действительность. В некоторых секторах экономики эпидемия подрывает производство, что, в свою очередь, сужает экономическую базу борьбы с эпидемией.

Малярия: возвращение убийцы № 2. Второй после СПИДа по тяжести демографических и социально-экономических последствий инфекционной болезнью в Африке южнее Сахары является тропическая малярия. Если СПИД относится к разряду недавно зафиксированных инфекций, то малярия – к числу возвратившихся болезней. В 50–60-е гг. прошлого века успехи, достигнутые в борьбе с эпидемией малярии, были весьма значительны, и казалось, что она вскоре перестанет быть одной из наиболее драматичных медико-социальных проблем тропической Африки. Однако вскоре болезнь начала мощную контратаку.

Новые поколения насекомых приобрели сопротивляемость к воздействию ДДТ и других инсектицидов. С 70-х гг. прошлого века стали все чаще встречаться плазмодии (одноклеточные паразиты, которые, попадая через укус комара в кровь человека, вызывают малярию), резистентные к хлорохину, одному из наиболее дешевых и в силу этого доступных населению противомалярийных препаратов. Так, в прибрежных районах Кении к хлорохину устойчивы около половины плазмодиев Plasmodium falciparum – особенно опасного вида кровяных паразитов. Все это существенно затрудняет профилактику и лечение малярии.

По оценкам ВОЗ, в Африке в настоящее время ежегодно заболевают малярией от 350 до 500 млн человек. Непосредственно от малярии в мире ежегодно умирает около 1 млн человек, примерно 90 % из них – в странах, расположенных к югу от Сахары, девять из десяти умерших от этой болезни – дети. Болезнь вносит косвенный вклад в повышение детской смертности. У беременных женщин, перенесших малярию, рождаются дети с пониженной массой тела; малярия приводит к развитию тяжелых форм анемии, снижающих жизнеспособность детей, повышает риск заболеваемости другими детскими болезнями. Общее ежегодное число смертей, прямо и косвенно вызванных малярией, составляет в мире около 3 млн.

В Африке сложилось специфическое сочетание факторов, обусловливающих несравнимо более высокую, чем в других странах, заболеваемость и смертность от малярии. Это природно-климатические условия, благоприятствующие распространению болезни, отсутствие средств на ее профилактику и лечение, деградация природной среды и постоянные вооруженные конфликты. В ответ на появление лекарственно устойчивых форм малярии была разработана новая, более эффективная, но и более дорогая комбинированная терапия, основанная на применении артемисинина. По европейским меркам, стоимость курса лечения (от $0,75 до 2,75) ничтожно мала, однако для многих африканских семей и она оказывается непомерной.

Широкому распространению малярии парадоксальным образом способствуют развитие сельского хозяйства и урбанизация (в ходе строительства в городах часто образуются водоемы, в которых размножаются малярийные комары), а также развитие ирригационных систем и уничтожение лесов. Особенно беззащитны от малярии беженцы, спасающиеся от локальных войн.

Новые подходы к профилактике и лечению малярии в Африке основаны на применении комбинированной терапии с использованием артемисинина и обеспечении населения противомоскитными сетками, обработанными инсектицидами. Например, в ходе противомалярийной компании в Того доля домохозяйств, располагающих хотя бы одной такой сеткой, повысилась с 8 до 62 %. Однако, как явствует из докладов ВОЗ и ЮНИСЕФ, говорить о влиянии этого подхода на снижение смертности от малярии пока рано.

 

7.2. Рождаемость снижается медленно и не везде

Снижение рождаемости в странах Африки южнее Сахары происходит гораздо медленнее, чем в других развивающихся странах. В 2005 г. в пятерке стран с самым высоким в мире уровнем рождаемости находились только страны Африки южнее Сахары. Это Нигер, где суммарный коэффициент рождаемости составил 8,1, Гвинея-Бисау – 7,1, Мали – 7,1, Сомали – 7,0 и Уганда – 6,9. Да и в десятке мировых лидеров по этому показателю только одна неафриканская страна – Афганистан. Несмотря на различия в уровнях рождаемости между различными странами рассматриваемого региона, в большинстве из них (32 из 45, если не включать в подсчет небольшие островные государства Индийского океана) на 1 женщину приходится в среднем не менее 5 рождений. Это означает, что в большинстве стран региона снижение рождаемости находится на начальном этапе.

Существует несколько взаимодополняющих объяснений высокой рождаемости в Африке. Согласно теории потоков благ (wealth flow theory), разработанной австралийским демографом Дж. Колдуэллом, в традиционном обществе, где основной производственной ячейкой является семья, господствуют старшие поколения, жизнь организована таким образом, что поток благ направлен от детей к родителям. С появлением капиталистического производства рабочий (по крайней мере, в часы, которые он проводит на фабрике) подчиняется хозяину или руководителю, а не главе семьи. Власть старейшин ослабевает, дети из объекта эксплуатации превращаются в объект инвестиций, поток благ меняет свое направление и движется от родителей к детям, что делает большую семью нерациональной. В условиях, когда многодетная семья экономически выгодна, а младенческая смертность высока, для формирования большой семьи необходима очень высокая рождаемость.

Социальной группой, в рамках которой осуществляются взаимная поддержка и обеспечение средствами к существованию детей, стариков и больных, во многих африканских обществах является не только супружеская семья, но и более широкая группа родственников, род. Могущество рода обеспечивается его численностью, поэтому весь уклад жизни способствует высокой рождаемости. Браки в африканских обществах традиционно охватывали почти все население, добрачная и внебрачная рождаемость, как правило, не осуждалась.

Во многих африканских странах, в особенности франкоязычных государствах Западной Африки, распространены полигамные браки. Институт многоженства поддерживается многими факторами, к числу которых относятся экономические («дополнительные руки» в хозяйстве»), религиозные (ислам там, где он распространен, узаконил более древние традиционные практики), социальные (иметь несколько жен престижно), сексуальные (в силу обычая послеродового воздержания). Полигамия обеспечивает также возможность скорого замужества для вдов, что в условиях высокой смертности весьма существенно. Чаще всего в полигамных браках у мужчины бывает две жены. В последние десятилетия наблюдается тенденция к снижению доли полигамных браков, но они по-прежнему весьма распространены. В Кот д’Ивуар, например, в период между 1975 и 1994 гг. доля замужних женщин, состоявших в полигамных союзах, снизилась с 41,4 до 36,6 %, в Сенегале между 1978 и 1992 гг. – с 48,3 до 47,3 %, в Кении между 1977 и 1993 гг. – с 29,5 до 19,5 %.

Таким образом, для снижения рождаемости необходимы глубокие изменения во всем укладе африканской жизни, а они происходят крайне медленно. В значительной степени это связано с экономической отсталостью: среднедушевой ВВП (ППС) в странах Африки южнее Сахары – $1856 – составляет лишь 22,6 % от его среднемировой величины. Но и в ряде стран, где в силу высоких доходов от экспорта нефти среднедушевой ВВП значительно вырос (Экваториальная Гвинея – $19 780, Габон – $6397), рождаемость остается высокой – соответственно, 5,9 и 4,3 рождения на женщину. В этом, безусловно, играет свою роль неравномерное распределение доходов между различными группами населения.

Нельзя сбрасывать со счетов и отсутствие современных контрацептивов или неумение населения пользоваться ими. Например, судя по данным обследования в Кении, при отсутствии нежеланных (unwanted) рождений суммарный коэффициент рождаемости в стране составлял бы 3,5, а не 4,8.

Говоря об общих чертах, характерных для рождаемости в регионе, нельзя забывать о том, что ее показатели неоднородны как в территориальном, так и в социально-стратификационном аспекте. В ряде африканских стран, остающихся, правда, в меньшинстве, рождаемость снизилась до 4–5 рождений на женщину, что заметно ниже уровня в 7–8 рождений, характерного для ситуации, когда современные методы планирования семьи практически не применяются. Результаты обследований демографии и здоровья (Demographic and Health Surveys), играющих значительную роль в демографической статистике континента, выявляют существенную дифференциацию рождаемости в группах женщин с различным образовательным уровнем, в различных частях обследуемых стран, а также среди городского и сельского населения. Так, результаты проведенного в 2004–2005 гг. обследования населения Танзании показали, что если в среднем по стране значение суммарного коэффициента рождаемости составляет 5,7, то среди женщин, не имеющих образования, – 6,9, имеющих начальное – 5,6, среднее и выше образование – 3,3; сельских женщин – 6,5, городских – 3,6; проживающих в западной части страны – 7,3, восточной – 3,6.

Особая ситуация сложилась в южноафриканском регионе. Здесь достаточно типичной является ситуация, когда мужчины, отправляющиеся на заработки в районы расположения предприятий добывающей промышленности, месяцами проживают в отрыве от своих семей, а домохозяйства возглавляются женщинами. В регионе велика доля детей, рожденных вне брака, в том числе очень молодыми женщинами. Рождение ребенка вне брака не считается чем-то предосудительным. Проблема состоит в другом: женщины, воспитывающие детей без поддержки мужа, экономически очень уязвимы и часто подвергаются сексуальной эксплуатации, становятся жертвами насилия. Рождаемость в странах южной Африки заметно ниже, чем в тропической Африке (по оценке на 2005 г., в ЮАР приходится в среднем 2,8 ребенка на женщину, в остальных государствах региона – от 3,1 до 4,2).

 

7.3. Африканский узел и демографическая теория

Каждая из демографических теорий, претендующих на глобальное видение, старалась объяснить и предсказать будущий ход развития событий на африканском континенте, но ни одна не преуспела в этом полностью.

В тропической Африке неомальтузианские предсказания максимально приблизились к истине. Несмотря на высокую смертность, население Африки южнее Сахары, самого бедного региона Земли, растет в силу высокой рождаемости очень быстро – на 2,4 % в год, что соответствует удвоению его численности каждые 29 лет. Лишь в государствах, лежащих на самом юге Африки, катастрофические последствия СПИДа в сочетании со средним по мировым меркам уровнем рождаемости привели к значительному снижению темпов роста населения. В Ботсване и Лесото, по оценкам на 2005 г., даже имели место отрицательные значения этого показателя (соответственно – 0,3 и – 0,1 % в год); в ЮАР эти значения положительны, но не слишком велики и составляют 0,7 % в год (для сравнения: в США 0,6 % в год). Однако в целом именно на долю Африки южнее Сахары в 2006–2025 гг. придется, судя прогнозным оценкам Population Reference Bureau, 26,8 % всего мирового прироста населения; доля этого региона планеты в общей численности ее населения вырастет с 11,6 до 14,4 %.

Можно ли считать, как это делают неомальтузианцы, первопричиной всех африканских бед высокие темпы роста населения? Вряд ли. Такие же, как в сегодняшней тропической Африке, темпы демографического роста наблюдались в середине прошлого века и в Китае, и в Индии, и в Латинской Америке, однако каждый из этих регионов мира сумел существенно продвинуться по пути прогресса и одновременно снизить рождаемость. Африканский же случай в силу стечения целого ряда обстоятельств оказался особым.

К числу таких обстоятельств относится этническая мозаичность, наряду с родоплеменными традициями затрудняющая формирование легитимной в глазах большинства населения, стабильной и пронизывающей общество сверху донизу центральной власти. Проведение жесткой (по китайскому или вьетнамскому образцу) демографической политики, направленной на снижение темпов роста населения, в этих условиях просто нереально.

Гражданские войны, перемежающиеся с межэтническими распрями, резко затрудняют (в отличие, например, от Латинской Америки прошлого века) финансирование программ планирования рождаемости из зарубежных источников: высока вероятность, что средства спонсоров уйдут не по назначению, например, на покупку оружия. Эпидемия СПИДа также отвлекает международную финансовую помощь от программ планирования семьи. Да и сама тропическая Африка сегодня не представляется мировым центрам силы регионом столь стратегически важным, как, например, Латинская Америка 60–70-х гг. прошлого века.

Другая глобальная демографическая доктрина – теория демографического перехода, достаточно точно объяснив причины, обусловившие высокую рождаемость в тропической Африке, переоценила могущество социально-экономического и научно-технического прогресса и недооценила значение других сторон исторического процесса – его попятных ходов, тенденций к «зацикливанию», образованию порочных кругов, институциональных ловушек и, наконец, влияния неподвластных человеку элементов природной среды. Одна из сюжетных линий теории демографического перехода, восходящая к американским мировоззренческим концепциям середины прошлого века, задумывалась ее создателями как success story и обещала развивающимся странам (тем, разумеется, что поведут себя «правильно») быстрый успех на демографической ниве. Эта линия теории демографического перехода, как, впрочем, и ее ответвление – теория эпидемиологического перехода в ее начальной версии, явно не выдержали африканской проверки.

Среди демографов распространено мнение, что «в противоположность снижению смертности снижение рождаемости представляется невозможным повернуть вспять, как только процесс начался».

Демографическая статистика последних лет бросает тень сомнения и на это утверждение. В мировой демографии уже появился термин stalled countries, обозначающий развивающиеся страны, в которых после более или мене длительного периода снижения рождаемости наступила ее стабилизация на уровне, существенно превышающем отметку простого замещения поколений. К числу таких стран относятся Буркина Фасо, Гана, Кения, Мали, Мозамбик, Нигер, Танзания, Уганда, а если говорить о других континентах, то Доминиканская Республика и Турция.

Так, результаты последних обследований демографии и здоровья в Кении и Танзании (рис. 7.2) говорят о стабилизации суммарного коэффициента рождаемости на все еще очень высоком уровне. Более того, данные обследования в Кении свидетельствуют, что в двух кенийских провинциях суммарный коэффициент рождаемости вырос за период между обследованиями примерно на 10 %; рост рождаемости зафиксирован и среди женщин, не имеющих образования. Снизилась (с 52 % в обследовании 1998 г. до 49 % в 2003 г.) и доля женщин, которые больше не хотят рожать детей.

Рис. 7.2. Динамика суммарного коэффициента рождаемости в Кении и Танзании

Другой пример ошибки, вызванной излишней верой в могущество прогресса и необратимость перемен, – демографические прогнозы ООН 80-х гг. прошлого века, которые (так, по крайне мере, декларируется официально) базируются на теории демографического перехода. Эти прогнозы, сделанные в момент, когда эпидемия СПИДа уже начинала разгораться, завысили продолжительность жизни в ряде стран на 10–20, а иногда и более лет (табл. 7.4).

Таблица 7.4. Ошибка прогноза продолжительности жизни, сделанного демографами ООН без учета последствий эпидемии СПИДа, лет

* Население мира: Демографический справочник / Сост. В. А. Борисов. М., 1989. С. 210–211.

** 2005 World Population Data Sheet. Pp. 6–12.

Хотя сегодня теория демографического перехода все еще признается в качестве основы глобального демографического прогнозирования, общая тональность многих международных документов заметно изменилась. «Двадцать лет назад, – указывается в подготовленном ООН «Докладе о человеческом развитии» – некто, рожденный в Африке к югу от Сахары, мог рассчитывать на то, что проживет на 24 года меньше, чем человек, рожденный в богатой стране, и этот разрыв сокращался. Сегодня разрыв составляет 33 года, и он увеличивается».

Все это гораздо более сообразуется с теорией мир-экономики И. Валерстайна, чем с теорией модернизации образца 50–60-х гг. прошлого века.

Согласно И. Валлерстайну, существование отсталой периферии – черта, свойственная капиталистической мир-экономике. Утверждать, что сложившиеся в тропической Африке параметры демографического воспроизводства – единственно возможный вариант демографического бытия мировой периферии, было бы, вероятно, преувеличением. Более точным, на мой взгляд, является другой тезис: такая периферия неизбежно оказывается слабым звеном в борьбе человечества с неожиданными для него явлениями природы, в том числе с контратаками враждебных микроорганизмов. Кроме того, страны периферии могут, как выясняется, десятилетиями двигаться по порочному кругу локальных войн и экономической и политической отсталости, сохраняя при этом традиционный уклад жизни с характерной для него высокой рождаемостью.

Да и само противопоставление «традиционного» и «современного», свойственное теориям модернизации и демографического перехода, все более переходит в область сугубо научных терминов, имеющих лишь опосредованное отношение к реальности. Сегодняшняя Африка южнее Сахары с ее почти восьмисотмиллионным населением не реликт, а одно из действующих лиц современного мира с присущими ему контрастами между севером и югом. В этом смысле тропическая Африка не менее современна, чем Америка или Европа. Новейшая история человечества так и не представила убедительных доказательств того, что населению всех регионов мира гарантирован переход к тому типу смертности, который наблюдается сегодня в наиболее развитых странах мира. По-прежнему не опровергнута альтернативная гипотеза: резкий контраст между продолжительностью жизни в различных частях планеты вызван сущностными особенностями современного мироустройства и при его сохранении непреодолим.

Теории демографического и эпидемиологического перехода, повторим, задумывались когда-то как истории со счастливым концом. В первой роль happy end отводилась быстрому снижению рождаемости в странах третьего мира. Вторая не предвидела мощной контратаки микромира – возникновения пандемий, вызванных новыми вирусами, и возвращения старых болезней, таких как малярия или туберкулез, теперь уже лекарственно устойчивых и потому еще более опасных. В обоих случаях неявно предполагалось, что глобальный научно-технический прогресс и его медико-биологические плоды всюду окажутся более весомыми, чем «местная специфика» (консервативные обычаи, экономические проблемы, локальные военные конфликты). Игнорировалась и та давно известная истина, что зло было, есть и, вероятно, будет не только пережитком прошлого, но и одним из порождений прогресса. Неудивительно, что реальная история в очередной раз не захотела вмещаться в прокрустово ложе подобных теоретических схем.

Теория эпидемиологического перехода в ее начальной версии трактовала инфекционные болезни как нечто такое, что можно раз и навсегда вычеркнуть из жизни человечества. События последних десятилетий и, в первую очередь, пример Африки южнее Сахары заставляют пересмотреть столь оптимистические взгляды. Сегодня, например, ВОЗ ставит целью уже не искоренение, а лишь ограничение заболеваемости малярией. Как скоро удастся справиться с пандемией СПИДа и не придут ли ей на смену новые пандемии, с уверенностью не может сказать никто.

Современные исследователи все чаще предпочитают избегать трактовки эпидемиологического перехода как истории со счастливым концом, в финале которой люди станут умирать только от болезней глубокой старости. Вместо этого предлагаются различные периодизации ad hoc (для случая – лат.). Говорится, например, не об одном, а о трех эпидемиологических переходах, последний из которых связан с возвращением старых инфекционных болезней и возникновением новых, а также о пяти фазах эпидемиологического перехода, на последней из которых происходит «возврат» старых и появление новых инфекций и т. д.

Хотя лексически подобные схемы как будто сохраняют преемственность с первоначальной версией теории эпидемиологического перехода (данный термин сохраняется в употреблении), методологически они оказываются принципиально иными. В них история борьбы человека с инфекционными болезнями уже не предстает как жестко детерминированный исторический процесс с гарантированным счастливым финалом. Показывается, что влияние глобализации и экономического прогресса на эпидемиологическую обстановку неоднозначно. В определенных случаях (и, в частности, при экологически «грязной» урбанизации и индустриализации сельского хозяйства) такой прогресс может стать если не причиной, то катализатором новых эпидемий. Сам же эпидемиологический переход трактуется просто как последовательность изменений, не обязательно направленных от плохого к хорошему, а от хорошего – к лучшему.

Примирить жесткую стадиальность первоначальной версии теории эпидемиологического перехода с ходом истории пытаются также известные французские демографы. Они предлагают рассматривать эпидемиологический переход «по Омрану» как часть общего процесса – перехода в области [общественного] здоровья (health transition). В предлагаемой французскими демографами концепции допускается возможность того, что страна может одновременно находиться сразу на двух стадиях перехода: например, так и не добившись окончательной победы над инфекциями, значительно продвинуться в борьбе с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Стадии не обязательно должны следовать одна за другой, в некотором раз и навсегда установленном теоретиками порядке. На смену жесткому детерминизму приходит представление о коридоре возможностей, границы и порядок движения в рамках которого могут быть предсказаны лишь в самых общих чертах.