1. Русалка

Алёнка сидела на сучке, свисающем в воду, и ждала. Сучок этот принадлежал старой-престарой липе, и когда-то давно, когда Алёнки, наверно, еще и на свете не было, он надломился и навис над озером. Однако надломиться-то он надломился, да не совсем сломался. Не захотел по воде плавать, как гусь, пока его не словят. Так и держался за мамку-липку, хотя издалека был очень даже похож на самостоятельное пушистое дерево. Молодые ветки его тянулись к небу, и оброс уже он этими ветками, как дед Степан – бородой. Густыми листьями укрылся так, что не сразу увидишь. Очень красиво отражаются эти листья в озере. И тень от них большая, так что в жару Алёнке нравится купаться именно в том месте, где лежит на воде эта тень.

Конечно же и сидеть на сучке, пробравшись сквозь ветки подальше и свесив разутые ноги к воде, Алёнке нравится. А вот Колька Кораблёв ее за это ругает. Говорит, что боится, как бы она не свалилась и не повисла, зацепившись шортами за какую-нибудь ветку, между небом и водой. Но это он шутит так, а на самом деле просто пугается, когда Алёнка, дождавшись его возвращения с озера, начинает выбираться из своей засады, как русалка. Русалками детей до сих пор пугают их бабки, хотя и сами знают, что это все сказки. Никто ведь тех русалок не видел, и если в озере кто-то тонул, то у другого его берега, у турбазы, где всегда много отдыхающих и музыка гремит так, что если бы и водились там русалки, то давно бы уже всплыли, как оглушенные рыбы.

Нет, он не трус, Колька-то. И Сашка, брат его, не трус. И все братья у Кораблёвых смелые. Иван – так вообще герой. В Чечне воевал, медалей целую кучу заслужил, ранен был. Теперь лесником работает, а на такой работе смелости-то нужно не меньше, чем на войне. Он сам говорит, что браконьеры, как «ду́хи», все время прячутся, а как попадутся, так стрелять начинают. Правда, тут он немного привирает: браконьеры его отлично знают и стрелять в него не осмеливаются. Потому что Иван все равно от пули увернется, а их потом в тюрьму упечет.

Вот и Колька с Сашкой такими же становятся. В школе их все боятся. Не потому, что они хулиганят или дерутся – нет. Никогда братья Кораблёвы ни с кем не дрались, а, наоборот, всех драчунов спешили разнять. И ведь даже старшие, из восьмого и девятого классов, их слушались. А как-то раз, минувшей зимой, одиннадцатиклассники разборку затеяли в школьном дворе. Их всего-то четверо в классе училось, а вот не поделили что-то, – может, Ленку Осинкину, которая у них там единственная девчонка была, – и сцепились. Вся школа из окошек бросилась смотреть, а Кораблёвы вышли на крылечко, что-то им сказали – и всё.

И ладно, если бы братья бугаями были, как их Иван. Оба невысокие, даже маленькие, а Сашка еще и носом все время шмыгает, как будто плачет. Но кулаки у них здоровые. И на физкультуре они всегда и подтягиваются по стольку раз, сколько и сам их учитель Сергей Петрович не может, и прыгают дальше всех, и гранату могут закинуть так далеко, что и не найдет никто. Может быть, поэтому и не хотят в школе с ними враждовать. А может, еще и потому, что средний их брат, Вовка, должен этой осенью из армии прийти.

Их пятеро у тети Жени. Колька с Сашкой – самые младшие, близнецы. Иван сейчас за старшего. Но есть и старше Ивана: Федор, которого Алёнка ни разу не видела, потому что он в тюрьме вот уже пять лет сидит, а до того где-то на Севере жил, военным моряком был. Вовка же, до того как в армию ушел, был страшный драчун, никому спуску не давал, один мог пятерых свалить, все в селе и на турбазе его жуть как боялись. А сейчас еще больше боятся того, что он вернется страшнее, чем ушел. Впрочем, поговаривают, что он не останется здесь жить, что он невесту нашел и после свадьбы вернется туда, где сейчас служит, в Москву.

Конечно, поговаривать в Архарове любят, особенно старухи. Они и придумали, что Алёнка в Кольку влюбилась. И ведь все им поверили! Хорошо, что хоть в школе никто над ней не смеется: Кольки опасаются. Он тоже в это поверил и волком на всех смотрит, когда от кого ее имя услышит…

Вспомнив о том, как Колька смотрит на всех волком, Алёнка засмеялась и действительно чуть не свалилась с сучка в озеро. Засмеялась тихо, но сучок затрясся под ней, и тень его на воде задрожала.

– Кто тут? – послышалось на берегу. – Алёнка, ты, что ли?

Она узнала голос Сашки и притаилась в листве. Но и он, как видно, был неглупым – понял, что она тут.

– Опять прячешься, – не спросил, а заговорил с ней, как будто мог ее видеть, Сашка. – Смешная ты. Вот Колька сейчас вернется – я ему расскажу… какая ты смешная. Посмотришь, что он с тобой сделает…

– А ничего он и не сделает! – вдруг само собой слетело с ее языка. – Где хочу, там и сижу. Никто мне не запретит.

– Ну, сиди-сиди, – не стал спорить Сашка. – Мне-то что? Хоть до утра сиди, я и тете Нине не скажу, где ты, если спросит. Она уже тебя ищет, ругается на все село…

– Врешь! – опять не сдержалась Алёнка, и сучок под ней вздрогнул. – Если бы на все село, я бы слышала…

Но Сашка ей ничего больше не сказал.

Алёнке очень хотелось, чтобы он не молчал, но его как будто и не было на берегу возле липы. Она попробовала раздвинуть мешавшие ей смотреть на берег ветки, поднялась на сучок и встала на носочки, но все равно Сашку не увидела. Долго смотрела, пока одна нога ее не соскользнула, и Алёнка насилу удержалась, чтобы не плюхнуться в воду.

Место под сучком было неглубокое, но если бы даже и дна тут было не достать, Алёнка не утонула бы. Плавать она умела давно: Колька с Сашкой научили, еще когда они и в школу не ходили. А сами братья могли и до другого берега запросто доплыть, и лодку свою, если кто-то брал ее без спроса, догнать. Наверно, и Алёнка им в этом не уступила бы, если бы они ей позволяли. Но Колька (а значит, и Сашка) не позволял и вообще не любил, когда она в их дела нос совала. Между тем дел этих у них всегда было не счесть, так что она только и слышала с утра до вечера: «Это тайна», «Про то никто не должен знать», «Держи язык за зубами»…

Вот и в этот вечер, почуяла Алёнка, у младших Кораблёвых появился новый секрет. Она еще не знала о нем, и ни Колька, ни Сашка еще не приказали ей хранить его в тайне, но Алёнка поняла, что они что-то задумали. Иначе с чего бы это Сашка был тут один? Никогда близнецы поодиночке никуда не плавали и не ходили, а уж с работы никак не могли вернуться поврозь.

Работали они этим летом у фермера на другом берегу озера. По дороге туда часа полтора идти быстрым шагом, и, чтобы сократить путь, братья плавали в лодке туда-сюда: полчаса туда, столько же обратно… Значит, в этот вечер случилось что-то такое, от чего Колька остался у фермера один, а Сашка пришел в Архарово раньше времени.

Алёнке уже невмоготу было оставаться непосвященной в их новую тайну, и она выбралась на берег.

Сашка стоял на самом краю обрыва и даже не заметил ее – так был занят высматриванием чего-то в лесу на том берегу. Она осторожно покашляла, чтобы не напугать его своим появлением, но он даже и ухом не повел.

– Что-то случилось у вас? – спросила Алёнка, тоже глядя в сторону леса, но видя только озерную рябь и круги на воде, образованные играющими рыбами.

Они каждый вечер так играли: выпрыгивали из воды и как будто смеялись, оттого что сытые и никто их не ловит.

На том же берегу все было как всегда: лес стоял неподвижно, катер у турбазного причала не подавал никаких признаков жизни, отдыхающие, наверно, ужинали, и только лампочки на установленных вдоль пляжа столбах горели ярко, хотя до ночной темени было еще далеко.

– Пока ничего не случилось, – хмуро ответил Сашка и шмыгнул носом.

– Так чего же вы не вместе? – пытала его Алёнка, отмахиваясь от комаров, вдруг тучей налетевших на нее. Там, на сучке над водой, их совсем не было, а тут вдруг как с цепи сорвались! – Ты как сюда попал, когда Колька еще у Кутасова пашет?

– А почем ты знаешь, что он у Кутасова? – повернулся к ней Сашка, вытирая нос рукавом. – И какая сейчас пахота? Уборка в разгаре! Мы на комбайне трудимся…

– Где же он тогда? – Алёнка сразу насторожилась, почувствовав в Сашкином голосе тревогу за Кольку.

– Да тебе-то что?! – внезапно как будто разозлился Сашка. – Вечно ты суешь свой нос куда не надо!

Алёнка обиделась. Всерьез обиделась и даже повернулась к Сашке спиной и сделала шаг в сторону села, в котором – увидела она – как раз в эти минуты расходились по домам вернувшиеся с пастбища коровы. Надо было бежать домой, помогать матери, однако и узнать о новой тайне братьев Кораблёвых Алёнке ой как хотелось!

По-прежнему не оборачиваясь к Сашке, она сделала еще шаг вперед…

– Есть! Плывет! – вдруг с облегчением выдохнул Сашка.

Алёнка, тотчас забыв про свою обиду, подбежала к самому обрыву и сразу заметила Кольку.

Плыл он не как всегда, не напрямки, а со стороны заката, поэтому и не виден был так долго, что даже Сашка разглядел его уже почти у самого сельского берега. Колька греб быстро и казался не человеком в лодке, а птицей, парящей над самой водой, как будто летящей из солнца, отраженного в сияющей… нет, прямо горящей огнем озерной глади. Вокруг него пылали в лучах заката и прибрежный лес, и водяная осока, и отраженные в озере облака, и Алёнке вдруг очень захотелось и в самом деле стать русалкой…

– Шла бы ты домой, Алёнка! – услышала она строгий приказ и не сразу сообразила, что он исходил от Сашки, глядящего на нее исподлобья.

– Ты чего?! – попятилась Алёнка. – Чего это вдруг?..

– А то, что тебе не положено знать…

Он не договорил и отвернулся, сунув руки в карманы штанов.

– Что знать? – нахмурилась и Алёнка. – Тайну новую? Так я же никогда никому ни про одну вашу тайну не сказала.

– На этот раз не узнаешь. Не бабье это дело…

– Не бабье? Я, по-твоему, баба?

Алёнка начинала сердиться и уже не сомневалась, что и Колька упрется и будет ее прогонять.

– А кто же ты, мужик, что ли? – продолжал дразнить ее Сашка.

– Я… – От возмущения Алёнка даже голос потеряла. – Я… русалка! – вдруг не сказала, а прошипела она и побежала прочь от берега. – Русалка я! – повторила она уже звонким голосом, остановившись и последний раз взглянув на подплывающего к берегу Кольку. – И плевала я на ваши дурацкие тайны!

Когда Колька причалил к берегу, она бежала уже далеко по лугу и скоро скрылась в кустах сирени возле села, горящих в лучах заката так же, как озеро и прибрежный лес…

 

2. Вий

Недалеко от обрыва, под которым братья Кораблёвы прятали в густой траве свою лодку, был небольшой заливчик. Сельские называли его омутом, потому что в него впадала мелкая речушка Свийка, едва заметным ручейком огибающая Архарово. Однако нередко на уроках географии между учениками в школе возникали споры о том, как надо правильно называть это место: омутом или заливом? И надо заметить, что правы были и те, и другие. Для озера это был, конечно, залив, а для речки – омут перед самым ее впадением в озеро.

Но самое верное слово подобрал школьный сторож дед Степан, называвший этот водоем одновременно и заливом, и омутом – «за́мут». «Пойду на замуте посижу», – говорил и шел на него с удочкой, подолгу просиживал там в густых зарослях ивняка и возвращался с целым пакетом окуньков и плотвичек.

Вот и в этот вечер, когда Алёнка рассердилась на Сашку Кораблёва, назвала себя русалкой и убежала домой обиженная, дед Степан сидел на своем месте у замута. И не просто сидел, а время от времени, довольно покрякивая, вытаскивал из воды попадавшихся на его крючок серебристых рыбешек. Больше десяти окуней поймал к тому времени, как Алёнка выбралась из своего укрытия и начала разговор с Сашкой, и три штуки клюнули и заглотали крючок во время их недолгой беседы. Но вот когда стали разговаривать друг с другом братья, ни одной рыбки не поймал дед Степан, и хотя он был не очень-то чутким на ухо, но весь их разговор слышал. А если слышал, то как бы и записал его на диктофон, потому что память на подслушанные разговоры у него была отменная.

Степан Васильевич Тихонов всю жизнь был связан со школой. Еще в старой деревянной школе, стоявшей на том месте, где сейчас сельский парк с памятником героям войны, он работал сторожем. Почти никто уже и не помнил, кем он был раньше, когда пришел с той войны, – может быть, учителем или даже директором. Только тетя Женя Кораблёва все о нем знала, потому что он был ее отцом, а значит, и дедом братьев Кораблёвых. Но вот ведь какая беда: ни братья деда Степана дедом не называли, ни тетя Женя – отцом.

Между тем архаровские старики помнили, что разлад у деда Степана с дочерью случился в то время, когда она была еще молодой девушкой и заканчивала школу. Мать ее умерла от какой-то неизлечимой болезни, и Женю воспитывал отец, который, как говорится, души в ней не чаял. То есть любил ее и баловал как мог. Время было советское, и жизнь в селе шла размеренным шагом: колхоз строил новые дома для молодых семей, засеивал не только поля, но и всякую лесную полянку хлебом, держал три сотни коров на трех больших фермах… Работы всем хватало, и дед Степан работал, не жалея себя, ради своей Женечки и в поле, и в школе.

Он мечтал, чтобы дочь закончила десятый класс, поступила в сельскохозяйственный институт в городе, а потом вернулась бы в Архарово молодым специалистом, агрономом. Однако она его не послушалась: влюбилась в только что вернувшегося в село из армии Петьку Кораблёва и, не спросив разрешения у отца, ушла жить к нему, что в то время считалось большим позором. Конечно, ни в какой институт Женя поступать не стала, а скоро родила мальчика – Федьку. Вот тут-то дед Степан и перестал с ней знаться, зажил бирюком, какое-то время даже выпивать начал, так что его чуть было не выгнали из колхоза, но потом пить бросил и продолжал работать в школе сторожем.

Впрочем, он не только сторожил: в старой школе был он еще и истопником, успевая по утрам, до первого звонка, разогреть печки в каждом классе. Новая школа отапливалась из угольной котельной, и дед Степан к тому времени уже не имел сил таскать в нее уголь, однако считался старшим над кочегарами и нередко – когда кто-то из них прогуливал – все же поддерживал огонь в котлах. Но это зимой. Летом он строго следил за тем, чтобы в кочегарку не лазили ушлые мальчишки, а уголь не растаскивали по дворам жители ближайших к школе домов.

Ружья у него не было, но он сам по себе казался страшнее всякого ружья: достаточно было взглянуть на его бороду. Отец Максим, служивший в сельской церкви, тоже был бородатым, но его длинная густая борода росла, как ей и положено расти, вниз, опускаясь все ближе и ближе к животу. А у деда Степана не так: у него клочки седых волос торчали в разные стороны, как у лешего, так что и глаз иногда не было видно. Наверно, поэтому кто-то однажды назвал его Вием, и школьникам это прозвище очень понравилось. Так его и дразнили, на что он нисколько не обижался, потому что вся его обида досталась дочери Женьке, которую Бог наказал очень даже сурово: после Федора у них с Петром больше десяти лет не было детей…

И вот теперь этот Вий, то есть дед Степан, сидел с удочкой в кустах у замута, и слышал все, о чем говорили между собой братья Кораблёвы.

– Тут вроде Алёнка была? – спросил Колька, причаливая к берегу и подавая спрыгнувшему с обрыва брату лодочную цепь.

– Была… – отвечал Сашка. – Любопытная. Везде свой нос сует…

– Ты что, прогнал ее?

– Я не прогонял. Обиделась, когда я ее бабой назвал. «Я, – говорит, – не баба, а русалка». И побежала домой.

– Русалка?.. – Колька задумался. – А что! Она, и правда, чем-то похожа на русалку…

– Ты расскажи лучше, как все прошло, – напомнил Сашка о главном, прицепив лодку к специально для этого вколоченному в берег стальному крюку. – Что сказал этот… Нос? Дело-то стоящее?

– Тихо! – Колька предостерег брата и сам стал говорить чуть слышно. – Дело такое, что ты сейчас упадешь, когда узнаешь.

– Да ну-у-у! – присвистнул Сашка. – Тогда пойдем посидим на травке!..

Они выбрались из-под обрыва на берег, и разговор продолжился. Если бы дед Степан мог их увидеть, то удивился бы тому, как быстро его внучата, которым недавно исполнилось по четырнадцать лет, превратились во взрослых парней. Они даже стали выше и здоровее, а в голосах обоих прорывались басовые нотки.

– Короче, – сказал Колька, – Нос думает, что мы работаем у Кутасова только потому, что деньги любим. И хочет купить нас…

– Ага! – прервал его Сашка. – Эти «братки» считают, что все кругом продаются!..

– Ты слушай! – продолжал Колька. – Он сказал, что мы за одну ночь можем заработать в десять раз больше, чем за всю уборочную! А делов-то – только перевезти какую-то ерунду на тот берег!

– Как это? – усомнился Сашка и чуть рот не открыл от удивления. – Он что, сказал, сколько мы заработаем?

– Сказал, – ответил Колька и перешел на шепот.

– Врешь! – воскликнул Сашка.

– Зачем мне врать! Еще он сказал, что если кто об этом узнает – утопит нас, и Иван нам не поможет…

Дальше дед Степан подслушивать братьев не стал и принялся сматывать свою удочку. Да если бы и стал подслушивать, ничего бы не услышал, потому как Колька с Сашкой продолжили разговор таким тихим шепотом, что с трудом слышали и друг друга.

Смотав удочку, дед слил воду из пакета с рыбой, сорвал кустик крапивы, сунул его к окуням и потихоньку пошел вдоль замута, а потом и самой речки Свийки к селу. При этом, неторопливо шагая по берегу в своих резиновых сапогах, он часто заходил в речку, которая до впадения ее в замут была настолько мелкой, что дед нисколько не боялся зачерпнуть сапогами воды. Однако он не просто шел, а напряженно думал, иногда разговаривая сам с собой.

– А ведь Иван может просто спугнуть бандюгу… – приговаривал он. – Всегда эти близнецы во что-нибудь вляпаются… Но упредить их надо… Надо упредить… Значит, надо идти к Ивану…

Дойдя до того места, где через Свийку был построен мост, дед Степан выбрался наконец на берег и скоро шагал уже по дороге, ведущей вдоль главной сельской улицы. Уже на село и окрестности, с озером, лесом вокруг него и вокруг села, опустились сумерки, и в окнах домов то тут, то там включался свет. Изредка по дороге, обгоняя старика, проезжали машины или мотоциклы – это возвращались с автотрассы, проходящей в десяти километрах от Архарова, те из сельских, кто торговал там набранными утром грибами, ягодами или медом со своих пасек.

Когда-то и сам дед Степан ездил на трассу на своем старом велосипеде – возил туда пойманную в озере крупную рыбу. Это было еще в колхозные времена. Тогда дед еще не был таким древним и рыбачил с лодки на озере, а не в замуте и вытаскивал удочкой не окуней, а язей, а то и жирных форелей. Потом он отдал свою лодку Ивану, а как родились и подросли Колька с Сашкой, она перешла к ним. Вовка у Кораблёвых, может быть, потому и был такой злой, что никогда этой лодкой не владел и не любил проводить время на озере. Даже на турбазовскую дискотеку ездил вокруг озера на мотоцикле.

Подойдя к большому, в шесть окон, дому Кораблёвых, дед Степан остановился у ворот и долго думал: постучаться в них или войти без предупреждения? Долго думал и решил все же постучаться. Скоро калитка приоткрылась, и из нее вышла к отцу тетя Женя. Она только что подоила корову и шла со двора в дом с полным подойником молока, который ей пришлось оставить на крыльце. Это дед Степан понял, увидев дочь одетой в черный ситцевый халат, каких накупили однажды себе для дойки своих коров и кормления поросят все архаровские хозяйки. И руки у тети Жени все еще оставались красными от напряжения, а кое-где между пальцами белели молочные капельки.

– Чего это ты? – удивленно спросила она, увидев отца.

– А того, что я не к тебе, – хмуро ответил дед Степан, пристально глядя на нее. – Мне Иван нужен.

– Нет его, – ответила, облегченно вздохнув, тетя Женя и стала вытирать руки подолом халата. – С работы еще не приехал. Говори – я ему передам…

Дед Степан долго смотрел на нее, то опуская, то поднимая голову, и не понятно было, прощение или обида таились в его взгляде.

– Ладно, дочка, – сказал он наконец. – Появится Иван-то – пусть срочно ко мне придет.

– Случилось что? – обеспокоилась тетя Женя.

– Пока нет… – вздохнул дед Степан. – Но может случиться.

– Колька с Сашкой? – догадалась она.

Однако дед Степан ничего говорить ей не стал.

Еще раз внимательно посмотрев в глаза тете Жене, он громко вздохнул и повторил:

– Срочно пусть…

– Может, зайдешь к нам, пап? – робко предложила тетя Женя.

– Пушкин пусть к вам заходит! – пробурчал старик и решительным шагом пошел прочь от кораблёвских ворот.

– Ну и иди! Иди! – услышал он слова дочери за своей спиной. – Не зря тебя Вием-то прозвали! С людьми живешь, а все не как человек…

Он как будто не услышал ее слов, только пальцы его так крепко вцепились в пакет с рыбой, что прорвали его, и один окунек выпал на дорогу. Тут же к этому окуньку подбежал жирный кораблёвский кот и, схватив его зубами, запрыгнул на забор.

 

3. Иван

Иван Кораблёв всегда возвращался с работы поздно, в сумерках, а зимой так и вообще уже в полной темноте. К этому времени вся семья была дома и готовилась ко сну. Тетя Женя в своей спальне стояла на коленях под зажженной в углу у икон лампадкой и читала молитвы, дядя Петя допивал чай, наливая кипяток из остывающего самовара, Колька с Сашкой, сидя за кухонным столом вместе с отцом, пили недавно надоенное матерью молоко из больших железных кружек, а их бабка, мать дяди Пети, которую уже, наверно, и сами Кораблёвы забыли, как зовут, храпела на своей лежанке за печью. Так было и в этот вечер.

– Ну что, архаровцы, – сказал Иван, войдя в дом и разуваясь у порога, – много сегодня накосили?

– Много-немного, а десять гектар убрали, – ответил Колька.

– Ну вот и хорошо! – кивнул Иван. – Тогда можно и молочка с вами попить.

– Попей, – разрешил брату Сашка.

– Спасибо, братишка! – засмеялся Иван и подошел к столу.

– А ты чего такой счастливый? – спросил его отец и тут же поспешил добавить: – Погоди с молоком-то. Там тебе и щи есть, и картошка…

– Не хочу я, пап, – ответил Иван. – Я сыт. А вот молочка с братьями…

– Иван! – позвала из спальни тетя Женя. – Зайди ко мне…

Войдя в комнату матери, Иван в нерешительности остановился у порога. Комната эта была большой, но заставленной всякими столами, шкафами и тумбочками, которые когда-то украшали классы старой школы. Выкинуть их тетя Женя не решалась и относилась к ним, словно к святыням: сама выкрасила коричневой краской, покрыла старыми подзорами, уставила банками с комнатными цветами. Цветов было так много, что казалось: тут ботанический сад, а не спальня школьной технички.

После развала колхоза и ликвидации ферм мать нашла работу в школе. Дед Степан ее туда позвал. Не сам, конечно, а через Федора, приезжавшего в отпуск со своего Севера в последний раз, и тетя Женя была отцу благодарна. Хоть и получала она там немного, зато получала, тогда как остальные доярки – кто не уехал из Архарова – так безработными и остались, ходили летом за грибами и ягодами, а зимой смотрели телевизор. Кто-то работал у фермера Кутасова, но добираться пешком к нему было далековато – только на мотоцикле можно было ездить.

Петр как плотник и печник всегда имел возможность подработать, а в последние десять лет ездил на заработки в Подмосковье, где складывал камины и печи в коттеджах и на дачах богатых москвичей. Он и свой дом отремонтировал и пристроил к нему еще такой же – ждал, что Иван женится и подарит отцу с матерью много внуков. Но Иван с этим не торопился, а после армии пошел на такую работу, при какой невесту найти было весьма непросто.

И муж, и старший сын постоянно уговаривали тетю Женю выбросить всю эту школьную рухлядь и купить новую, современную мебель, но тете Жене все эти древние шкафы и тумбочки были дороги. Потому что их привез из старой школы дед Степан. Не сказав дочери ни слова, нанял грузовик, попросил старшеклассников помочь, привез и свалил около ворот Кораблёвых. Когда тетя Женя выбежала на улицу, он уже уезжал, и Лешка Бухаров, шофер, весело крикнул вместо него:

– Это тебе от отца, теть Жень! Наследство!

Вечером вернувшийся с работы Петр собрался разбить все шкафы на доски, но тетя Женя настояла на своем, и он перетаскал их в дом. Так с тех пор они и окружали ее в повседневной жизни, а чтобы жизнь эта казалась цветущей, в комнате стали появляться все новые и новые цветы в керамических горшках и банках из-под зеленого горошка…

– Ваня, – спросила она вошедшего в ее комнату старшего сына, – что происходит с нашими парнями?

– А что может с ними происходить? – вопросом на вопрос ответил Иван. – Насколько я знаю, они честно трудятся. Кутасов даже один из комбайнов им дал, чтобы из двух наших парней получился целый комбайнер. Так что шататься им теперь некогда. А на будущий год он каждому даст по комбайну – я с ним говорил.

– Это хорошо… – вздохнула тетя Женя, но не улыбнулась, а, наоборот, сделалась еще более тревожной. – Дед Степан нынче заходил по твою душу. Хочет что-то важное тебе сказать.

– Про парней? – нахмурился Иван.

– Я спрашивала, да разве он мне скажет… Но про кого ж еще, как не про них? Сходи к нему, сынок. Он просил тебя зайти. «Срочно», – сказал.

Иван на минуту задумался, разглядывая цветы вокруг матери, хотел что-то ответить, но передумал и вышел в кухню. Здесь он долго смотрел то на Кольку, то на Сашку, но и им не стал ничего говорить, а обулся и вышел на улицу.

– Молока-то чего же не попил? – крикнул отец ему вослед, однако ответа не услышал.

Дед Степан дожидался внука, сидя на завалинке своей избушки. Он успел почистить и даже зажарить наловленных вечером окуньков, но еще не притронулся к ним, и они остывали в закопченной сковороде, оставшейся в сенцах на электрической плитке.

– Здоро́во, дед! – весело приветствовал его Иван. – Как вкусно у тебя пахнет! Рыбы опять наловил?

– Наловил, – неторопливо ответил дед Степан. – Тебя жду, чтобы вместе с тобой ее съесть.

– Только за этим и звал? – спросил Иван, присаживаясь рядом с ним.

– Нет, не только за этим. – Дед Степан зачем-то стукнул кулаком по одной своей коленке, потом – по другой. – Тут такое дело, Иван. Мальчишки-то ваши большими стали. За это лето повзрослели так, что уже на них на том берегу глаз положили…

– Знаю, – прервал деда Иван. – Они у Кутасова механизаторами становятся. Как в войну, помнишь? Когда все мужики на фронт ушли, мальчишки остались пахарями и сеятелями…

– Да, – согласился дед Степан. – А потом и за ними приехал всадник. «Эй, вставайте, мальчиши-кибальчиши! Была одна беда, а теперь и вовсе…»

– Что ты хочешь этим сказать? – не понял Иван.

– Тайну они страшную знают – вот что, – помолчав, сказал дед. – И умрут, а не выдадут ее.

– Я этих страшных тайн у них несколько десятков могу насчитать! – усмехнулся Иван. – Такие они у нас – не могут без тайн и дня прожить.

– Алёнка Стремнева тоже все их тайны знала. А нынче они ей не открыли свою новую тайну. Без тайны убежала от них Алёнка, обиженная.

– И что? – насторожился Иван.

– Так вот я тебе и говорю: большими, значит, стали…

Дед Степан, не закончив разговор, поднялся вдруг с завалинки и пошел в сенцы, включил плитку с остывшей на ней рыбой в сковороде.

– Поешь с дедом, Ваня? – спросил он, высунув свою лохматую голову на улицу. – Не обижай старика.

– Да, видимо, придется поесть, – мрачно произнес Иван. – Ты ведь старик хитрый. Вижу, что знаешь что-то… Серьезное что-то. А говоришь, как всегда, загадками.

– Ну вот и хорошо! – обрадовался дед Степан. – Ты заходи в дом, Ваня. В дому-то спокойней. Опять же, и комаров у меня не водится…

Когда Иван вошел в дом, то опять, как и во время всех прежних посещений деда, был удивлен пустотой его жилища. Ничего, кроме железной кровати и обеденного стола с укрепленным проволокой стулом, в нем не было. В ящике стола дед Степан хранил все свое имущество: железные и помятые миски-кружки, облезлые ножи-ложки, молоток, пилу-ножовку, топор, старые, ржавые гвозди и, конечно, рыболовные принадлежности в виде спутанных лесок, спичечных коробков с крючками и грузилами, самодельные поплавки… Правда, еще старинная, закопченная лампадкой икона висела в углу да лежал на широком подоконнике потрепанный и замусоленный молитвослов.

– Как ты живешь, дед! – не сдержал удивления Иван.

– Как живу? – отозвался дед Степан. – Хорошо живу. Пенсию большую получаю как участник войны. Всего хватает мне…

– На большую-то пенсию мог бы и мебель хорошую купить…

– А на что она мне? – возразил старик. – Мне и эта нравится.

– Какая – эта?! – натужно засмеялся Иван. – У тебя же, можно сказать, вовсе никакой и нет!

– Зато как хорошо помирать-то будет, Ваня! – вдруг радостно воскликнул дед Степан. – Легко будет помирать…

Иван знал, что почти всю свою пенсию дед Степан оставляет внукам: на каждого из них он завел сберкнижку и каждый месяц ходит на почту, чтобы перевести на эти книжки деньги. Всем поровну. С тех пор, как родились у его дочери близнецы Колька с Сашкой, и переводил. Сначала по одной тысяче рублей в месяц перечислял, а как пенсию ему после восьмидесяти лет прибавили, стал и по две тысячи перечислять. Только вот знал об этом один Иван, которому дед Степан строго-настрого наказал никому о том не говорить.

Сам Иван прознал об этом случайно. Как-то раз, минувшей зимой, дед Степан сильно захворал, собрался даже помирать, потому и поведал свою тайну ежедневно навещавшему его Ивану. И тетя Женя к отцу приходила, но, пробыв у больного не больше часа, выбежала из его избушки заплаканная. О чем они говорили – так никто, кроме Ивана, и не узнал. Иван же, услышав слова деда о сберкнижках, только и мог сказать:

– Да, дед, теперь мне понятно, почему наши парни жить без тайн не могут. Это им по наследству кровному передалось!

– А ты не смейся, Ваня, – прокашлял дед Степан. – И не бойся: все их тайны, как и моя, нестрашные…

«И верно, – вспомнил Иван, – Колька с Сашкой росли мальчишками добрыми, к хулиганству неспособными. Все их секреты заключали в себе всегда одно и то же стремление: сделать что-то такое, чтобы если не всем людям, если не всему Архарову, то хотя бы ребятам и учителям в школе или матери с отцом полегче жить стало. Потому-то и придумывали всякие хитрости, относящиеся больше к технике, к изобретениям. То „вечный двигатель“ в сарае мастерили из старого мотоцикла, который лет десять провалялся на улице, но после их стараний вдруг завелся, только, увы, проработал не вечно, а чуть меньше часа, но зато без капли бензина! То хотели построить электростанцию на месте впадения Свийки в замут, чтобы избавить всех селян от возраставшей с каждым месяцем платы за электричество. И ведь построили! Жаль только, что мощности ее хватило лишь на одну лампочку. Зато только они могли завести любую машину и даже трактор от простой батарейки для карманного фонарика! Как? До сих пор они хранили это в тайне, хотя их скутеры, купленные им Иваном в подарок на десятилетний день рождения, заводились именно от батареек.

Каждый день у Кольки с Сашкой возникали в головах новые проекты, и все они оставались их тайнами до тех пор, пока не признавались братьями годными к применению. А если годными не были, то никто о них и не знал».

Вот и теперь Иван думал услышать от деда Степана очередную такую тайну и ждал, искоса поглядывая на свои наручные часы, рассказа о каком-нибудь электромоторе для лодки или насосе для перекачки озерной воды в сельский водопровод.

Но дед Степан с рассказом не торопился. Он принес сковороду с окунями, поставил на стол, достал из вечного своего рюкзачка буханку ржаного хлеба и стал резать.

– Ну что ты томишь меня, дед? – не выдержал Иван, извлекая из ящика стола вилки. – Говори, наконец, зачем звал, да еще срочно!

– Ну так ты же пришел срочно? – спросил дед Степан. – Вот и молодец! Не заставил старика ворочаться в кровати всю ночь без сна.

– Значит, я тебе теперь буду нужен как лекарство от бессонницы?!

– Может быть, Ваня, может быть, – кивнул старик. – Но это если глупостей не наделаешь, а послушаешь моего совета…

– Какого совета? – насторожился Иван.

– Ты сперва рыбки моей отведай. Ты кушай и слушай. Только не перебивай, договорились?..

– Я знаю, что на турбазе живет один очень дурной человек, – начал дед Степан, наблюдая, как Иван управляется с окунями. – Он там то ли охраной командует, то ли самим директором. Носом его кличут. Я видел этого Носа. Он частенько стал на турбазовском катере у нашего берега ошиваться. Я еще, когда первый раз его в катере увидел, подумал, что он гадость какую-нибудь замыслил. Долго я думал, Ваня, однако не мог понять до сегодняшнего вечера, чего он хочет. А сегодня…

Дед Степан вдруг замолчал, вышел в сени, выглянул на улицу и плотно закрыл за собой дверь. После этого стал говорить так тихо, что Иван даже перестал жевать.

– А сегодня, когда я вот этих окуньков ловил на своем прикормленном местечке, в замуте, вдруг вышел случайным свидетелем разговора наших парней. То есть Коли с Сашей. И услышал я, Ваня, про новую их тайну…

– Нос-то тут при чем? – не вытерпел и перебил его Иван.

– Да при том, Ваня, что он предложил парням нашим дело. Понимаешь, о чем я говорю? Это уже не безобидная мальчишеская тайна, а…

Дед Степан опять прервал свою взволнованную речь, видимо подыскивая нужные слова.

– Ты слышал, какое именно дело он им предложил? – хмуро спросил Иван и бросил вилку на стол.

– Я, Ваня, в войну разведчиком был, – напомнил старик. – И после войны… всю жизнь прожил, как в разведке, за всеми вами – внуками моими и дочерью моей – наблюдая издалека. Поэтому мне многого слышать не надо. Нос этот им денег обещал. Много денег, Ваня. Это я расслышал. А за что? Думается мне, что не за добрые их глазки и схожие мордочки. Думается мне, что на серьезное преступление он их подбивает. Сказал, что только один раз привезти ему в лодке что-то стоит больше, чем они на комбайне за лето заработают.

– А они? – Иван даже резко встал со стула и подошел к окну, стал вглядываться в наступившую ночную темноту за ним. – Они-то что решили?

– Похоже, еще ничего не решили… – Дед Степан подошел к Ивану и заговорил шепотом: – Я ведь, Ваня, не боюсь, что они согласятся в этом деле участвовать, и… Как там говорят? Встанут на преступный путь. Я боюсь, что они сами надумают этого Носа обезвредить. Саша сразу заявил, что их не деньги большие интересуют, а… Таинственность! Поэтому я и позвал тебя, а не к участковому пошел.

– Понятно, – задумчиво произнес Иван. – Это ты правильно сделал, дед. Я сегодня же с ними поговорю. Расколю как миленьких! Заигрались парни! Я предчувствовал, что они доиграются!.. Ну ничего! Пришла пора с этим заканчивать… Самое время тайны эти выводить на чистую воду!..

В волнении Иван вновь присел к столу и набросился на рыбу так, словно неделю ничего не ел.

– Дурак! – забыв про осторожность, воскликнул старик. – Дурак ты, Ваня! Потому что, во-первых, сомневаюсь я, что ты их расколешь; во-вторых, предашь меня, старого разведчика; а в третьих… А в-третьих, Ваня, я еще не сказал тебе о том, что Нос этот им пригрозил: если кто-нибудь узнает, он их утопит. «И Иван вам не поможет», – сказал. То есть это Коля поведал брату про его угрозу…

Иван растерялся. Конечно, не обидное слово «дурак» вызвало его растерянность – только теперь до него дошло, какая беда нависла над братьями. И впервые в жизни он не знал, что делать, чтобы защитить от нее своих младших.

 

4. Нос

Нос появился на озере недавно, всего лишь год назад, но молва о нем сразу же пошла нехорошая. Откуда он взялся, где был до того, как стал на турбазе главным охранником, никто точно не знал. Однако с первого взгляда на него нетрудно было догадаться, что не школьным учителем работал, и не коров пас у какого-нибудь фермера, и даже не Чеченскую войну прошел, а был самым настоящим бандитом, или, как говорили в Архарове, «уркой». Детина он был здоровый и мог бы без особых усилий и землю плугом пахать, и лес в одиночку валить, но Нос нашел себе теплое местечко на турбазе, где отдыхала и летом, и зимой в основном спортивная молодежь: студенты, курсанты военного училища, команды пловцов, гребцов и лыжников.

Турбаза была построена на другом берегу озера, напротив Архарова, так давно, что даже дед Степан не мог сразу вспомнить, была она тут во времена его детства или нет. А когда все же память его не подводила, говорил, что была еще и в конце девятнадцатого века, только называлась не турбазой, а барской усадьбой.

С автотрассы дорога к ней шла через Архарово, а потом почти десять километров вдоль озерного берега. Но так как озеро находилось на самом краю области, то на него приезжали отдыхающие и из соседней губернии. Для своего удобства они проложили к берегу свою дорогу вдоль полей фермера Кутасова и по большому болоту за ними. По этой дороге кое-кто из кораблёвских соседей повадился проезжать и на трассу, сокращая путь к ней чуть ли не на сотню километров.

Поговаривали в селе, что сам фермер Кутасов не просто фермер, а наследник тех самых бар, которые когда-то владели усадьбой. Якобы поэтому он даже пытался отсудить себе турбазу, но ничего у него не вышло. Впрочем, он и без усадьбы устроился на бывшей колхозной земле неплохо, давая работу многим жителям Архарова, которые любили поспорить между собой о его настоящей фамилии. Одни пытались доказать, что он вовсе не Кутасов, а Архаров, отчего и село называется Архаровом. Другие кричали, что Архаровым он быть не может по той простой причине, что само-то их село когда-то давно именовалось Кутасовом. Охрипнув, но не придя к общему мнению, спорщики шли к самому старому в селе человеку, бабке Кораблихе, однако та отсылала их с этим вопросом к деду Степану, который, увы, так и не мог вспомнить, в каком же селе был рожден.

И только местный священник, отец Максим, разрешал их спор, показывая селянам лежавшую в густой траве на церковном кладбище, обросшую мхом могильную плиту, на которой было выбито: «Здесь покоится прах боголюбивого помещика села Архарова…» Продолжения надписи разобрать не было никакой возможности, но возбужденный спором народ вдруг успокаивался. Лишь самые горячие головы с досадой пожимали плечами, думая о том, что батюшка нагнал еще большего туману на их историческое самосознание.

Когда же на турбазе объявился этот самый Нос, который вдруг оказался не Носовым, а Архаровым, бессознательный страх заставил умолкнуть даже самых отчаянных защитников кутасовской версии происхождения названия их села. И хотя никто этого страха в себе явно не признавал, втайне многие считали, что именно Нос, а не Кутасов – истинный наследник барского имения. Более того, стало очевидно, что этот наследник обращаться с заявлением своих прав в сельскую администрацию не будет, а попытается отвоевать эти права каким-нибудь хитрым бандитским способом.

Между тем никому и в голову не пришло задуматься о том, почему его зовут на турбазе не по фамилии или по имени-отчеству, а всего лишь по внешнему признаку, да к тому же и не особенно выдающемуся. С первого взгляда на охранника не знающим его прозвища Нос казался вполне приличным молодым человеком, а некоторые архаровские девушки видели в нем даже того рыцаря, о встрече с которым мечтали с детских лет. Изредка приезжая в село на турбазовском автобусе или причаливая к берегу на катере, он был со всеми приветлив, в магазине покупал только минеральную воду и мороженое, которое тут же раздавал на улице детворе. Выглядел всегда интеллигентно и опрятно и носил не ставшую незаменимой для всего сельского мужского населения камуфляжную робу, а одевался по-городскому: в джинсы и обтягивающую его мощную мускулатуру майку или – зимой – в рыжую дубленку.

Однако всем без исключения после близкой встречи с ним на улице или в том же магазине хотелось назвать его не Ильей Муромцем и даже не давно известным всем, благодаря телевизору, американским супергероем Терминатором, а именно Носом. И причиной этому были вовсе не особенности его лица, а странная привычка постоянно к чему-то принюхиваться. При этом он умел так морщить нос или раздувать свои ноздри, что всякому становилось не по себе, словно он, сам того не ведая, вляпался ногой в коровью лепешку, а турбазовский охранник его в этой небрежности готов был уличить и пристыдить. Поэтому архаровцы старались не встречаться с ним – кто из-за чрезмерной стеснительности, а кто из-за тайной боязни.

Только братьям Кораблёвым Архаров не внушал ни страха, ни какого-либо неудобства, потому что Иван сразу, как только познакомился с ним, объявил, что человек этот, Нос, пустой, хотя и опасный. Чем он был опасен, Иван объяснять не стал, сказав лишь, что навидался таких Носов во время армейской службы.

И только теперь, разговаривая с дедом Степаном, Иван разъяснил старику, что к чему.

– Я давно за этим Носом наблюдаю, – проговорил он после того, как съел больше половины нажаренной дедом рыбы. – Сразу понял, что он за птица и чего у нас вынюхивает.

– И чего же он у нас вынюхивает? – спросил дед Степан.

– А то, чем не архаровцы воняют, а он сам смердит, – ответил Иван. – Всем кажется, что он их в чем-то подозревает, а на самом-то деле боится, как бы не выдать себя… Да! – твердо произнес Иван, вставая из-за стола. – Теперь мне понятно, зачем он приехал на турбазу. И ты, дед, прав: за ним надо последить по-военному. Нельзя его спугнуть. Надо дать ему возможность самому открыть нам… эту тайну.

– А с парнями как думаешь поступить? – поинтересовался дед Степан.

– Я так полагаю, – немного подумав, произнес Иван, – что без их помощи он обойтись не может. Думаю, присмотрелся к ним и решил, что они работают у Кутасова потому, что хотят денег много. А поскольку они добираются до того берега в лодке, то как раз их лодка Носу и нужна. Вот только зачем нужна?..

– Может, он боится что-то по дороге везти? – предположил дед Степан.

– Вот это нам и нужно выяснить, – согласился с дедом Иван. – Только бы парни наши чего-нибудь не натворили… Ты прав, дед. За ними надо сейчас следить, не подавая виду, что мы догадались про их страшную тайну. Нос их припугнул – это хорошо. Это значит, что они будут осторожны и не наделают глупостей.

– А если откажутся с ним связываться?

– Колька с Сашкой?! – воскликнул Иван. – Да ни в жизнь! Уж я-то их знаю! Сейчас наверняка свой план составляют, как планы этого Носа разоблачить. И пока не убедятся, что им без меня не справиться, ничего мне не скажут… Ну, спасибо тебе, дед, за ценную информацию! – Иван даже обнял старика. – Ты давай тоже будь осторожен, не подавай виду, что что-то знаешь. Но и следи за ними. А я завтра к Кутасову наведаюсь. На разведку. Может быть, он что-нибудь знает про этого начальника охраны, чего никто не знает…

Только прощаясь с дедом на крылечке, Иван догадался спросить, работает ли у того мобильник, который он сам подарил ему два года назад. Оказалось, что дед и забыл про телефон.

– Ставь на зарядку, – недовольно покачав головой, приказал внук. – И всегда носи с собой. Если что – сразу мне звони.

– Есть поставить на зарядку и сразу звонить! – вытянулся дед по стойке «смирно» и приложил ладонь к своей лохматой седой голове, даже не улыбнувшись…

 

5. Бессонная ночь

Когда Иван вернулся домой, Колька с Сашкой уже легли спать. Как он и думал, легли они не в чулане, где спали все лето, а на сеновале. Это могло означать только одно: у братьев появилась новая и очень серьезная тайна. Даже их отец давно уже знал, что если они подались спать на сеновал – значит, надо быть готовым к тому, что на следующий день близнецы будут молчаливыми, а сопли у Сашки потекут непрерывным ручьем. Не от того потекут, что он простудится на сеновале, а от того, что думать он может только с таким усердием, от какого у него усиливается насморк. Так уж он был устроен. Вот только ни сам Сашка, ни Колька этого не замечали, и им казалось, что никто об их новой тайне даже и не догадывается.

– Чего-то опять насупились, – сказал дядя Петя Ивану. – Видать, удумали старый мотоцикл перебирать.

– Почему мотоцикл? – спросил Иван, застыв у порога.

– А чего ж им в сенном амбаре делать? Он ведь там стоит. Как весной затащили туда, так там и стоит.

– Какой мотоцикл, отец! Им завтра на работу, – напомнил Иван.

– Ну, они молодые, им и четырех часов хватит, чтобы выспаться, – рассудил дядя Петя. – Вот увидишь: как чуть рассветет, так и вскочат, чтобы тайну свою начать воплощать.

– Ладно, – согласился Иван. – Пускай воплощают.

– Вот и я о том! – обрадовался отец. – Пусть воплощают. Только матери, Иван, это сильно не нравится. Переживает! «Беды бы, – говорит, – не натворили».

– Какая же беда может быть от мотоцикла! – усмехнулся Иван. – Если починят, только польза будет. Не надо будет его выбрасывать…

– Это ты правильно заметил! – засмеялся дядя Петя и поднялся из-за стола, на котором оставался опустошенный им до последней капли самовар. – Пойду спать. Завтра мне рано вставать.

– Зачем? – спросил Иван. – Снова в Москву собрался?

– Пока только посоветоваться с бригадой надо. Поеду в город. А ты будь готов: скоро опять за старшего тут останешься…

Иван проводил отца понимающим взглядом и, когда тот прикрыл за собой дверь своей спальни, потихоньку вышел во двор. Уже наступила глубокая ночь. Улеглась на чистой соломенной подстилке в закуте корова, продолжая и во сне пожевывать свежее сенцо, изредка квохтали на своем шестке под потолком куры, чуть слышно похрюкивал поросенок в омшанике. Было уютно здесь, в этом мире большого двора, и Иван не удержался от того, чтобы не присесть на широкую скамью, пристроенную к стене дома, и вдохнуть родные с малолетства запахи.

Невольно ему вспомнилось собственное детство. Вспомнилось, как любил он больше всего на свете именно свой двор и эту скамью в нем, на какой часто даже спал, принося из дома набитый соломой матрац и одеяло с подушкой. Часто потом, особенно во время воинской службы на Кавказе, ему снились те теплые, наполненные паром коровьего дыхания ночи. И как ни красивы были окружавшие его горы со снеговыми вершинами и пушистой зеленью густых лесов по склонам – лучше места, чем Архарово, с озером, высоченными соснами, зарослями сирени на улицах и вот этим двором в родительском доме, он и вообразить не мог.

Конечно, Кавказ во время службы на нем Ивана был сильно испорчен войной с озверевшими бандами, чье присутствие ощущалось и на лесных склонах величавых гор, и даже на их покрытых снегом и ослепляющих своим сиянием вершинах, но не это было главным. Главным было то, что Иван очень скучал по своей родине и мечтал поскорее вернуться сюда, под крышу этого двора. И он наотрез отказывался понимать старшего своего брата Федора, сменявшего родную землю на море, а теперь и Вовку, писавшего матери, что лучшего места, чем Москва, на всей земле не сыщешь.

Был Иван и у Вовки в Москве, и у Федора в Мурманске. И там и там было на что посмотреть – и только. Поглазел по сторонам, потолкался в метро, подышал морским воздухом и захотел домой. Потому что нечего было ему делать ни в Москве, ни на берегу студеного Баренцева моря. Не для них он родился на свет. Да и люди, что на Кавказе, что в Москве, что на Кольском полуострове показались Ивану какими-то не совсем здоровыми и как будто недовольными тем, что Бог определил им такие места жительства.

«Или все они родились в других местах, – думал тогда Иван, – а тут оказались поневоле, отчего и ходили по земле с оглядкой, веселились с напряжением, плакали от неосознанной тоски по своей настоящей родине. А вот Колька с Сашкой, хотя и мечтают поскорее уйти в армию, останутся в Архарове на всю жизнь», – решил вдруг Иван. И даже улыбнулся этой мысли, как будто сам стал таким же мальчишкой, как братья, которым всегда находилось чем заняться в их дворе и в их родном селе.

Другие их сверстники только о том и мечтали, чтобы поскорее окончить школу и уехать из Архарова куда-нибудь подальше, а братья нет. Они еще и в первый класс не ходили, а уже чертили план дома, какой построят себе на озере. Даже не дом им виделся, а большой корабль-ледокол, с «вечным двигателем» и выходом в открытый космос, откуда будет им видно всю Землю и все нужды живущих на ней людей, которых они будут спасать и от голода, и от холода, и от всякого зла.

Удивительно, что, взрослея с каждым годом и получая и в школе, и Интернете знания о мире и жизни в нем человечества, парни не забывали ту свою детскую мечту и только о ней всегда и говорили. И не просто говорили, а не проводили ни одной свободной от уроков или домашних дел минуты впустую. Постоянно в их руках были гаечные ключи, столярные и слесарные инструменты, паяльник и тетрадки с какими-то схемами и рисунками невиданных кораблей, летательных аппаратов и этих самых «вечных двигателей».

И себя они готовили к полету в космос, укрепляя свою силу и на озере, и на сделанном еще старшим братом Федором во дворе турнике, и лыжными гонками по озерным берегам, и даже долгими голодовками, которыми сводили с ума и мать и отца.

Когда Иван вернулся с Чеченской войны, братья проходу ему не давали, всё расспрашивали об оружии, какое пришлось ему видеть или держать в руках, о вертолетах и танках, о мужестве и героизме его однополчан. Сам Иван приехал с той войны увешанный медалями и орденами, и братья так ему завидовали, что совсем не спали целую неделю, шепчась о чем-то на сеновале и пугая мать возможным побегом из дома на Кавказ. Только Иван знал, что из дома убегать они не собираются и тайну придумали такую, что если у них получится – все войны на земле враз прекратятся.

Об этом Иван узнал, случайно подслушав ночью мальчишеский разговор на сеновале.

В ту ночь он поздно вернулся из клуба, где в первые дни после дембеля повадился появляться в своей парадной форме десантника, но, открыв дверь в дом, заходить передумал и решил посидеть в саду под своей любимой яблонькой. Он сам ее посадил, когда был еще маленьким. Тоненький росточек в землю возле сенного амбара воткнул да и забыл о нем, а тут, вернувшись с войны, увидел на его месте в саду усыпанную пушистыми белыми цветами яблоню. Так густо усыпанную, что ни ствола, ни веток не было видно.

Иван подошел к яблоне тихо, как будто ступал по горной тропе, осторожно пробираясь по густым зарослям кавказского леса. Возле амбара нашел пенек от старой груши, которую спилил перед отправкой в армию, и сел на него, вдыхая аромат яблоневого цвета полной грудью. И вдруг услышал громкий шепот на сеновале.

Видимо, Колька с Сашкой очень увлеклись своей тайной, что происходило с ними всегда, поэтому скоро их секреты становились известными и отцу с матерью, и живущей по соседству с Кораблёвыми Алёнке Стремневой. Алёнка умела молчать, а вот мать с отцом хранили их тайны недолго, и скоро уже о них знали не только в доме, но и за его пределами. Вот и опять братья утратили бдительность, и скоро Иван узнал, что они хотят сделать такой аппарат, который будет похож на пожарную машину, только воду он должен разбрызгивать над землей не простую, а святую, настоянную на серебре. На кого такая серебряная капля попадет, тот сразу станет добрым, потому что в этой воде будет Божья благодать.

«Можно просто впрыскивать эту воду в тучи, – шептал брату Колька. – И все тучи сделаются благодатными. Так отец Максим говорил: „Святой-то воды и капли достаточно, чтобы хоть целая бочка, хоть наше озеро святыми сделались…”»

«Точно! – громко воскликнул Сашка. – Зачем тучи, когда они, как все облака, из земной воды образуются? Значит, надо нашу серебряную воду во все моря и реки добавить… То есть во все воды…»

«Да! – согласился Колька. – В океан капнуть – и со временем все воды на земле будут благодатными. Перемешаются они круговоротом-то, и все люди будут одну и ту же воду пить».

«Но сперва надо на архаровских испытать».

«Сперва надо серебра, хоть кусочек, найти…»

«У мамки кольцо серебряное есть».

Как братья воплотили свою тайну, Иван не мог вспоминать без смеха. Кольцо у матери они сперли в то же утро и целый день химичили с ним возле сарая, натаскав целую железную бочку воды из колодца. А потом, уже вечером, пошли по селу, разбрызгивая из пластиковых бутылок свою «святую» воду и на встречавшихся на их пути соседей, и во все сельские колодцы, и с берега над озером… За ними бежала и Алёнка с маленькой бутылочкой, крича во весь голос: «Это мирная вода! Теперь никто в Архарове не будет ругаться и злиться!»

Алёнку изловчилась поймать и отшлепать ее мать, однако, как это ни странно, ругань между соседями в Архарове прекратилась, и все скоро стали добрыми по отношению друг к другу. Иван даже слышал, как местные пьяницы у магазина взялись рассуждать о пользе от изобретенной братьями Кораблёвыми «мирной воды».

«Вот ведь беда какая! – говорил вечно пьяный и злой Витёк Кияев собутыльникам. – Даже в морду никому дать не хочется».

«А мне и вина-то пить что-то неохота, – жаловался ему Димка Шляхин, имевший привычку пьяным падать, не дойдя до дома всего один проулок. – Неужто их вода и впрямь так действует?»

«Что болтать! – воскликнул Витек, озираясь на Ивана. – Гениев тетка Женя Кораблёва нарожала! Скоро они нас по ранжиру строить будут и вести, куда им вздумается».

«За чем вести-то?» – не понял Шляхин, тоже испуганно оглядываясь.

«Не за чем, а за кем! За собой, Шлях! А куда – не нашего ума дело…»

Сейчас Иван, вспомнив этот случай, опять собрался улыбнуться, но улыбка вдруг застыла на губах. Тут же подумал Иван об угрожавшей братьям опасности и стал размышлять о том, как их от нее защитить.

Прежде всего нужно было понять, каким образом хочет воспользоваться их помощью в своем преступном замысле Нос. А в том, что замысел его именно преступный, Иван не сомневался. Охранник хотел, чтобы Колька с Сашкой что-то перевезли ему с сельского берега на турбазу. Он знал, что они каждый день рано утром переплывают озеро на лодке. Знал, что и в селе, и на турбазе привыкли видеть их плывущими через озеро и, значит, никто не обратит на них никакого внимания. Оставалось понять, что за штуку такую нужно переправить с этого берега на тот, а там уж нетрудно будет вычислить, кто и когда им ее в село доставит.

В том, что это может быть бомба, Иван сомневался, хотя от Носа можно было ожидать и какого-нибудь террористического акта. Вот только зачем ему нужен теракт на охраняемой им же турбазе? А если он собрался рыбу в озере этой бомбой глушить, то и секретность тут не поможет, потому что, где бы он ее ни взорвал, грохот будет слышен и в Архарове, и на турбазе, и на полях Кутасова, так что по-тихому собрать с озера весь улов ему не удастся. Да и на что ему столько рыбы? Где он ее продаст?

Значит, это не бомба. А что же, если не бомба, Иван придумать не мог и решил все же попытаться опять подслушать лежавших в сенном амбаре братьев. Он осторожно, чтобы не выдать себя громким треском ветки под ногами или случайным покашливанием, приблизился к любимой яблоне и сел на пенек. Долго сидел и уже хотел было встать и вернуться в дом, как вдруг услышал какой-то шорох в дальнем углу сада, за которым начиналась пологая луговина, уходящая к берегу озера. Иван вскочил с пня и быстро спрятался за высокую дощатую стену сеновала, почти вплотную примыкавшую к стремневскому забору, притаился там и стал ждать.

В дальнем углу сада у Кораблёвых, как и у всех жителей Архарова, чьи огороды смотрели на озеро, была сделана калитка, через которую они выводили на луг теленка, а Колька с Сашкой ходили к привязанной под берегом лодке. Через калитку им было ближе, чем по улице до прогона, а потом по дороге мимо сгнивших колхозных сараев и ржавевших в бурьяне останков брошенных там косилок, ворошилок и прочей ни на что уже не годной техники. За забором росла сирень, и даже когда она уже отцветала, листья ее продолжали хранить цветочный запах, который был особенно свеж по ночам.

Вот и теперь Иван сначала уловил влетевший в сад из распахнувшейся калитки сиреневый дух и только потом услышал шелест быстрых шагов по скошенной траве. Шаги были тяжелыми, явно не мальчишескими, и Иван приготовился к встрече с непрошеным гостем – присмотрел стоявшую у забора лопату и висевшие на стене амбара вожжи, когда-то давным-давно повешенные здесь дедом Федором, отцом их отца, работавшим в колхозе конюхом. Вожжи были еще крепкие, и связать ими вора можно было надежно.

Иван уже не сомневался, что этим вором был Нос или кто-то из его охранников, переплывшие ночью на сельский берег. Вот только, что ему понадобилось в саду у Кораблёвых, предстояло выяснить, и Иван не спешил покидать свою засаду, хотя вор уже остановился в нескольких шагах от него, перед амбарными воротами, и тихонько свистнул. Несмотря на то что небо было светлым от множества звезд и луна уже поднималась по нему, озаряя туманным светом верхушки деревьев, Ивана скрывала густая тень от его любимой яблони, и увидеть его незнакомец не мог.

Скоро он услышал, как внутри амбара спрыгнул с сеновала кто-то из парней и протяжно скрипнули ворота. Значит, братья этого гостя ждали. Поняв это, Иван даже обрадовался: вот-вот тайна Кольки и Сашки для него должна была открыться.

– Спите, что ли? – вполголоса спросил гость. – Почему не пришли к обрыву?

– Так мы… это… еще не решили, – ответил Колька.

– Вам что, деньги не нужны? – услышал Иван строгий вопрос и потянулся к лопате. – Решайте же, а то Нос других охотников в селе найдет.

– А чего перевозить-то надо? – осведомился спрыгнувший с сена Сашка.

– А вот это вам знать необязательно, – был ему грубый ответ. – Меньше знаешь – крепче спишь. Ваше дело – переправить посылку на наш берег, и всё.

– А сам-то чего не переправишь? – заметил Колька. – Сюда приплыл – значит, это не проблема.

– Значит, есть проблема! – перешел мужчина на шепот. – Думаете, вы одни такие умные? Нос неделю не спал – кумекал, что и как. Такие «бабки» за просто так и абы кому не платят…

– Ты врешь, – заявил вдруг Колька. – Кому ни попадя Нос не предложил. Значит, именно мы ему нужны. Чего-то ты не договариваешь…

– Я же говорю, – поддержал брата Сашка. – Ему надо не просто перевезти что-то на тот берег и там спрятать. Он еще чего-нибудь попросит, а откажемся – никаких «бабок» не получим. Нет, брат, я на такую удочку попадаться не хочу…

Видимо, посланец Носа растерялся от такого заявления. Он долго молчал, потом достал из кармана сигареты, но Колька предупредил: «У нас тут не курят», и гость, тяжело вздохнув, сказал:

– Ладно, умники. Я передам шефу, что вы хотите знать больше. Только… я ведь и сам ничего больше не знаю. Нос велел узнать, согласились ли вы…

– Скажи ему, что мы не знаем, на что соглашаться, – твердо сказал Колька и прикрыл скрипнувшие ворота.

Гость потоптался еще немного у амбара и нехотя подался обратно к калитке, а Ивану пришлось дожидаться, когда братья уснут. Не хотелось, чтобы они догадались о его посвящении в их тайну. Разговоры близнецов утихли уже на рассвете, когда свет большой луны начал меркнуть, а небо проясняться в ожидании солнечных лучей.

 

6. Тревожные новости

Это раннее июльское утро выдалось суетливым. Колька с Сашкой долго не хотели просыпаться, как ни старался докричаться до них озадаченный их неожиданной ленью отец. Уже тетя Женя подоила и вывела на улицу корову, уже и Иван вылил на себя в саду ведро холодной воды и сделал сто подъемов переворотом на турнике, а парни все не выходили из амбара.

– Да что с вами?! – крикнул им дядя Петя, распахнув амбарные ворота. – Заболели, что ли?

– Это сенной дух их пьянит, – сказал Иван, спрыгнув с турника и собираясь вылить на себя еще одно ведро воды. – На сене-то душистом сладко спится…

– Так не нанимались бы к Кутасову. Кто их заставлял? – отозвался отец. – А коли нанялись, так стыдно опаздывать на работу. Тоже мне комбайнеры!.. А вот тебе, – обратился он к Ивану, – можно бы и подольше сегодня поспать. Или ты и в воскресенье в свой лес поедешь?

– Поеду, – соврал отцу Иван и опрокинул себе на голову ведро, после чего принялся растирать свое мускулистое тело жестким вафельным полотенцем. – Надо на дальнюю делянку наведаться. Подозреваю, что там воры завелись и сегодня придут пилить. Давно уже сосны пометили…

Только когда он, выпив пару сырых яиц и кружку парного молока, открыл гараж и завел свой «уазик», парни вышли из амбара, потирая ладонями заспанные глаза. Колька повис на турнике, несколько раз подтянулся на нем и спрыгнул, а Сашка и вовсе к снаряду не подошел, только поднял над головой стоявшую у поленницы пудовую гирю и вяло бросил ее в траву.

Дождавшись, когда Иван выедет из гаража, дядя Петя завел стоявшую за «уазиком» «шестерку» и скоро запылил по селу к асфальтированной дороге, начинавшейся от магазина. Иван же направился в обратную сторону, по укрепленной гравием грунтовке, ведущей вдоль озерного берега. Въехав на высокий холм с сельским храмом на нем, оглянулся на село и увидел братьев, спешащих по лугу к берегу.

«Надо успеть поговорить с Кутасовым до их появления на ферме», – подумал он и поддал газу. «Уазик» взревел, как разъяренный медведь, и помчался по дороге так, словно за ним гнались на квадроциклах безжалостные браконьеры с заряженными ружьями.

…Фермерские земли Кутасова примыкали к огороженной высоким дощатым забором территории турбазы. Забор огибал подковой всю турбазу и с двух сторон спускался прямо в озеро. По верху его тянулась колючая проволока, так что проникнуть за границу старой барской усадьбы было непросто. Да никто и не стремился перелезать через забор. Можно было пройти или проехать через большие железные ворота, где в кирпичном домике и летом и зимой сидели охранники в камуфляжной форме, так что приезжающим на отдых к озеру новичкам казалось, что здесь расположена воинская часть. Однако по вечерам на устраиваемую для отдыхающих дискотеку легко попадали все желающие из архаровской молодежи, так что и непонятно было, от кого эта турбаза так тщательно охраняется.

Большой дом Кутасова с верандой, рубленым двором, двумя высокими сараями, баней и украшенным резьбой колодцем стоял недалеко от турбазовского забора, на опушке соснового леса, а дальше простирались поля, размежеванные полосами березовых посадок. На ближнем к дому поле паслись кутасовские коровы, а дальше тянулись овсяные и ржаные посевы, на каких теперь работали три комбайна, один из которых фермер доверил братьям Кораблёвым, а два других вели его сыновья, учившиеся в архаровской школе в старших классах. Они-то и позвали братьев на помощь, когда началась уборка ржи, а те и рады были покататься на настоящем комбайне и почувствовать себя в четырнадцать лет взрослыми.

Сколько Кутасов обещал им заплатить, Иван не спрашивал, но теперь, подъехав к дому фермера, решил первым делом спросить об этом. Конечно, тот мог и не сказать, так как всегда был мужиком хитрым, однако и обманывать близнецов Кораблёвых не стал бы. Знал, что за них есть кому вступиться, и не хотел портить отношения с Иваном, который был ему нужен как лесник, без своего разрешения не позволявший тащить из леса даже сухостой.

Когда Иван вернулся домой из Чечни, Кутасов был еще председателем колхоза, но уже колхоз разваливался, ничего не сеял и кормил коров остатками прошлогодней соломы. Александр Борисович – так звали Кутасова – быстро смекнул, что будет потом, и успел по дешевке выкупить и полсотни коров, и комбайны, и два трактора, один из которых был бульдозерный и необходимый зимой и селу, и турбазе. На этом бульдозере он и начал свое дело – чистил дорогу до самой трассы, беря с бывших своих колхозников по сто рублей ежемесячно с каждого двора. А их в Архарове было больше двухсот, и всем дорога была нужна. С турбазы же, которой она была необходима как воздух и без которой на нее никто бы отдыхать не поехал, мудрый тракторист содрал в три раза больше и сделался к концу той особенно снежной зимы миллионером. Летом он оформил на все колхозные поля аренду, а архаровцам передал наделы вдоль ведущей к трассе через лес дороги.

Несмотря на такое умение не упустить своего, в селе Кутасова все уважали и называли настоящим хозяином, а вот с директором турбазы мира ни у него, ни у селян не было. Может быть, поэтому тот и пригласил к себе Носа, сделав его начальником охраны. Как будто специально подобрал себе человека с фамилией Архаров, заставив сельских жителей крепко призадуматься, а кого-то даже и напугав возможностью возвращения старых царских законов. Время тогда было смутное, и чего можно было ждать от российских властей, никто не знал. По слухам, этот Архаров – Нос был в городе известным криминальным авторитетом, что для расположенного среди лесов на берегу живописного озера села звучало как приговор, ибо городским бандитам ничего не стоило сжечь Архарово дотла и построить на его месте элитный коттеджный поселок.

Между тем и Кутасов числился в области не последним человеком. Как поговаривали в магазине, он возглавлял фермерскую мафию, которая потихоньку прибирала к рукам и все остававшиеся от разоренных колхозов и совхозов земли, и животноводческие комплексы, и сеть бывших кооперативных магазинов, и даже автозаправки, расположенные на фермерских участках. Таким образом, война между турбазой и Кутасовым разгоралась нешуточная, но пока обе стороны ограничивались бесконечными судебными исками, разобраться в которых не могли ни прокуроры, ни судьи.

Главным объектом их внимания было озеро, и каждый хотел стать его хозяином, чтобы не только застроить его поросшие соснами берега турбазами и элитными домами, но и заняться промыслом рыбы, какой в нем расплодилось так много, что хватило бы накормить оба областных центра. Основная, бо́льшая часть озера располагалась среди непроходимых болот, и пробраться в нее можно было только на вёсельной лодке по одной из множества узких проток, густо заросших ивняком и болотной осокой. Даже бывалые архаровские рыболовы не отваживались заплывать туда, боясь не найти обратной дороги, и в селе помнили о нескольких таких не вернувшихся домой в разные годы смельчаках. Но если бы этим занялась рыболовная артель, скоро бы и катера смогли плавать на тот Большак и возвращаться с богатым уловом водившейся в нем форели и стерляди.

Еще в бытность свою председателем Кутасов начал сколачивать такую артель, хотел даже построить новые дома для этих будущих артельщиков, да не успел. Теперь на этот лакомый кусок положил глаз директор турбазы, и Кутасов с его фермерской мафией стал для директора опасным конкурентом. Не менее опасными конкурентами виделись и Кутасову, и директору братья Кораблёвы. Дело в том, что только их дед Степан знал, как можно легко попасть на Большак и вернуться обратно. Никому ни за какие деньги старик эту тайну не открыл бы и сам уже давно на Большак не плавал, но все были уверены, что он показал секретную протоку Ивану, а скоро о ней узнают и Колька с Сашкой. А так как близнецы росли не только крепкими и здоровыми, но и умными, то лет через пять-шесть, вернувшись из армии, они вполне могли сделаться хозяевами всего озера, вместе с турбазой и хозяйством Кутасова…

О всех этих слухах и домыслах Иван знал давно, однако не придавал им никакого значения. Мало ли что люди болтают! Но теперь, после того как братьев надумал взять под свой контроль Нос, Иван почувствовал большую опасность для них. Потому-то и поспешил навестить фермера и разузнать о турбазе как можно больше.

Кутасов рассказывать о своих соседях не спешил. Сначала Ивану показалось даже, что никакой вражды между ними уже и нет. Даже на вопрос о Носе фермер ответил с добродушной улыбкой, что после его появления на турбазе все стало спокойно.

– Он ведь не только турбазу, но и меня стережет, – сказал Александр Борисович, когда Иван осторожно спросил его про начальника охраны, и весело пояснил: – Кто же ко мне сунется, когда рядом целая рота головорезов!

Это было для Ивана второй неприятной новостью. А первую – о заработке парней – он еще обдумывал, чувствуя, что Кутасов скрывает от него правду. Он сказал, что оплата будет зависеть от собранного зерна, но так никогда не бывало даже в колхозе. От урожая зависел размер премии механизаторам, трудившимся на полях от зари до зари, и всякий комбайнер заранее знал, сколько получит по договору с колхозом. Получалось, что парни работали у Кутасова без всякого договора и вряд ли представляют себе, какой урожай будет считаться плохим, а какой – богатым.

Новость же о благодушном отношении Кутасова к Носу заставила Ивана насторожиться. Конечно, он понял, что Александр Борисович здесь просто неловко пошутил, но больно уж мрачной выходила его шутка. Вряд ли фермер был рад роте головорезов у себя под боком. А если не рад, то, значит, ждет какой-то гадости от них.

– Ну а как мои братишки меньшие работают? – спросил Иван, чтобы сменить тему. – Справляются со своим комбайном?

– Еще как! – искренне воскликнул Кутасов. – Я бы хоть сейчас одного из них на второй комбайн посадил!

– В чем же дело? – насторожился Иван. – Денег жалко?

– Не в деньгах дело… – Александр Борисович замялся и старался не смотреть Ивану прямо в глаза. – Тут такое дело… Видел я сегодня ночью, как один из охранников с турбазы к вам на тот берег греб…

– Может, у него в Архарове зазноба завелась? – сказал Иван, почувствовав пробежавший по спине холодок.

– Да нет, Иван… – вздохнул Кутасов. – От зазнобы так быстро не возвращаются. Дело у него какое-то… до твоих братьев.

– Почему ты так решил? – Иван нахмурился и сжал кулаки. – Что у них может быть общего с турбазой? Сопливы еще…

– В том-то и дело, что сопливы. Это-то меня и смущает, – вдруг стал откровенным фермер. – Как бы эти сопли их до беды не довели. От этого Архарова добра ждать не приходится. Стало быть, он замыслил какое-то зло с помощью твоих братьев сотворить. Я ведь видел, как он вчера с ними о чем-то в лодке беседовал. Ты бы проследил за ними, Иван… Они ведь могут и не разобрать, где зло, а где добро. А Нос – баднюга хитрый, и денежка у него водится…

– Ты, Александр Борисович, давай уж, коли начал, все выкладывай, – строго сказал Иван. – Да поскорее. Не хочу, чтобы братья меня здесь видели.

– Они не увидят, так с турбазы тебя уже засекли! – усмехнулся Кутасов. – А выкладывать мне больше и нечего. Сам понимаешь, я тут как на границе живу. Кругом диверсанты шастают…

– Понял, – кивнул Иван и заспешил к своему «уазику». – А Носу скажи, что я тебе делянку в лесу выделил и приезжал тебя известить об этом.

– А ты мне ее, и правда, выделил?! – обрадовался Кутасов.

Но Иван ему не ответил и скоро был уже далеко от его имения, на дороге, идущей вдоль поля к болоту.

 

7. След в песке

Весь день братья Кораблёвы работали молча, сменяя друг друга у штурвала и терпеливо дожидаясь, когда к ним вернется отвозивший зерно на ток трактор с двумя высокобортными прицепами. Трактором правила старшая дочь Кутасова Анюта, которая не уставала посмеиваться над мальчишками, но в этот день они на ее шутки не отзывались. Как только она к их комбайну подъезжала, не давая ей и рта открыть, братья запускали свой агрегат и, не глядя на трактористку, устремлялись на приступ начавших склоняться к свежей стерне колосьев. Останавливаться же им приходилось потому, что Анюта, как ни спешила, вернуться с пустыми прицепами к комбайну до того, как наполнится зерном его вместительный бункер, не успевала. По полчаса проводили Колька с Сашкой без дела, прохаживаясь перед жаткой или забираясь наверх – к веялке, но почти не говоря друг с другом.

Они ждали. Ждали окончания рабочего дня и встречи с Носом у лодки. Решение ответить на его предложение согласием было у них готово еще ночью. Только они хотели поставить свое условие, и теперь каждый снова и снова обдумывал его. Братья надеялись обмануть начальника охраны, чего бы им это ни стоило. Понимание того, что Нос нуждается именно в их помощи и никто другой ему для столь опасного и важного дела не подойдет, придавало им уверенности в том, что их обман удастся и останется в глубокой тайне. Потому-то они и старались молчать, чтобы ненароком никому не проговориться.

А то, что Нос предложил им дело опасное, сомнения не вызывало. Иначе этот взрослый мужик, обучавший на турбазе русскому бою не только своих бойцов, но и городских спортсменов, не стал бы и разговаривать с простыми деревенскими мальчишками, не то что искать с ними тайных встреч и шептаться с оглядкой. И человека своего, тоже уже далеко не юношу, не стал бы к ним ночью через озеро отправлять. Нешуточным было его дело, и братья понимали, что, если что-то пойдет не так, Нос может их и убить, о чем он сам вчера прямо так и сказал Кольке.

Но что может быть опасного в простой перевозке с одного берега на другой чего-то нужного Носу там, на турбазе? И почему перевезти эту штуковину должны были именно они? Ни Колька, ни Сашка пока догадаться не могли. Так же как их брату Ивану, им первым делом представилась бомба, но, так же как брат Иван, они версию с бомбой отвергли. При этом близнецы еще и не знали, кто и как им в Архарове этот груз должен был передать. Получалось как в сказке: «Поди туда, не знаю куда, и привези то, не знаю что». А вот этого-то братья Кораблёвы и не хотели делать. Поэтому и собирались выставить Носу непременное условие: они должны заранее всё знать.

Наконец мучительный для них день стал заканчиваться. Солнышко спустилось к озерному Большаку, и миллионы его лучей засверкали в пыльном от ржаной шелухи воздухе, просачиваясь сквозь ветви и листву прибрежных ив и мохнатых сосен. Остро запахло соломой, разбросанной по скошенному полю копнителем их комбайна. Анюта подъехала к бункеру в последний раз и уже не смеялась – устала. Значит, пора было закругляться, и стоявший у рычагов Сашка отъехал чуть назад, а потом повернул штурвал и уверенно погнал комбайн к току.

– Ты чего, дурак, с зерном-то?! – крикнула ему Анюта.

Но никто из братьев даже не улыбнулся, только Колька вышел на крыло и крикнул девушке:

– Догоняй, трактористка!..

Анюта закончила школу в прошлом году, но в город не уехала – начала готовиться к поступлению в какую-то очень серьезную московскую академию. Не поступив в нее и в это лето, она не унывала, а Александр Борисович еще и успокаивал ее обещаниями решить судьбу своего фермерского хозяйства после того, как закончится уборочная страда.

– А там и видно будет, – сказал он дочери. – Может, я вас всех в город учиться отправлю. Опасно здесь становится. Похитить вас могут.

– Кто? Зачем? – округлила свои и без того большие глаза Анюта.

– А вот там и узнаешь, кто и зачем, да поздно будет, – задумчиво ответил Александр Борисович и искоса взглянул на жену, готовившую на уличной печке обед. Но та сделала вид, что ничего не слышала, хотя и выронила из рук половник. – Ладно, я пошутил, – хмуро улыбнулся Кутасов. – Никто вас похищать не собирается. Но осторожность все же не помешает. Вон какие страсти по телевизору показывают…

Когда к Кутасовым пришли работать братья Кораблёвы, Анюта рассказала им про тот разговор с отцом. Все им про свои страхи рассказывали на школьных переменках: и одногодки, которых в их классе было аж пятнадцать человек, и младшие, сидевшие по одному за десятью столами, и старшеклассники, которых оставалось ко времени окончания школы трое-четверо в каждом выпуске. Не то чтобы все они нуждались в защите братьев и верили, что те могут спасти любого, если понадобится, – просто Колька с Сашкой умели так все разложить по полочкам, что и бояться становилось уже нечего. Сами же они никогда никого и ничего не боялись, однако всегда были готовы постоять за себя.

Этому их научил Иван. Он и с Вовкой еще до своего ухода в армию занимался, но Вовка научился только нападать, поэтому часто приходил домой с «разбитой мордой», как выражалась их мать. В любой мальчишеской драке он сразу же кидался на противников и многих умел сшибить с ног, но спину всегда оставлял открытой. Колька же с Сашкой с самого начала прикрывали свои тылы и часто просто вставали спина к спине. Тогда подступиться к ним уже не было никакой возможности. Поэтому никто из сельских и не затевал с ними драку.

Теперь, думая о возможной опасности, братья прежде всего прикидывали, как защитить друг друга. И больше всего их огорчало вчерашнее происшествие, когда Носу удалось их обхитрить – и Сашка поехал домой на отправлявшемся в город турбазовском автобусе, а Колька оказался с Носом один на один. Сашка до сих пор не мог понять, как он вчера очутился в этом автобусе и, главное, зачем в него залез, зная, что Колька ждет его в лодке. Насильно его туда не запихивали, но получалось, что поехал он в нем против своей воли. И хотя потом Колька ни словом не попрекнул за это брата, всю ночь и весь день на душе у Сашки было муторно.

Пригнав комбайн к дому Кутасова, братья ополоснули лица теплой водой из бочки, стоявшей возле колодца, и только тут Сашка тихо попросил:

– Прости, брат, за вчерашнее. Я подумал, что тебе Нос приказал встретиться с ним один на один.

– А! – махнул Колька рукой. – Да ты не переживай.

– Нехорошо как-то, – не успокаивался Сашка. – Сейчас он опять попытается меня отшить.

– Не отошьет…

Колька нахмурился и покачал низко опущенной головой, как теленок. Потом стащил со стриженой макушки кепку и стал выбивать из нее пыль, хлопая по своей коленке. Вдруг он замер и уставился в песок, рассыпанный на поляне возле дома. Долго смотрел, о чем-то напряженно думая. И Сашка, проследив за его взглядом, также сделался задумчивым.

– Это Иван, – наконец произнес Колька. – Его «уазик» здесь был.

В песке четко отпечатался след от колеса, и братья даже узнали, от какого именно. Не далее как в прошлое воскресенье они помогали старшему брату заменить старую шину на левом переднем диске. Иван собирался на минувшей неделе наведаться к дальней сторожке и боялся, что на корнях старых сосен, выпиравших там высоко из-под земли, штопаное-перештопаное колесо может лопнуть.

– Сегодня был, – заключил Сашка, шмыгнув носом. – Чего ему тут понадобилось?

– Да, сегодня, – насупился Колька. – Вчера бы мы этот след точно заметили.

– Может, он по делу к Кутасову приезжал?

– Ага! По нашему! Других дел у него тут быть не может…

Колька натянул кепку на голову и резко зашагал к берегу озера. Такая его походка могла означать только то, что он чем-то очень расстроен. Пожалуй, только по ней да по Сашкиному насморку и можно было различить близнецов. Ну еще и по голосам, конечно. Сашка и говорил мягче, и ходил всегда одинаково вразвалку, а в Кольке жил, как говорил их отец, «материн зверек». Как тетя Женя могла «заводиться с пол-оборота», так и Колька, с той лишь разницей, что тетя Женя тотчас и выпускала из себя своего «зверька», то есть принималась ругаться, а Колька запирал его в себе и становился мрачным и надутым. Сашка же, когда ему что-то не нравилось, только краснел как рак и начинал громко сопеть носом. Но их отличительные особенности, по выражению директора школы Людмилы Александровны, открывались лишь тем, кто был знаком с братьями долго и близко. Видевшие их впервые понять, кто из них кто, не могли, как ни пыжились, ибо и одежда на близнецах была одинаковая, и стриглись они наголо в одно и то же время, и щербатыми были на один и тот же зуб.

Поэтому и следивший за братьями из-за забора Нос не понял, кто из них психанул и первым пошел к озеру, а уж из-за чего психанул, он и вовсе не смог бы догадаться.

Перед спуском к озеру Колька вдруг остановился, присел на лежавшую здесь перед кострищем, очищенную от коры и слегка обгорелую сосенку и стал невидимым для Носа за подлеском.

– Ты думаешь, Иван что-то знает? – спросил Сашка, садясь рядом с ним.

– А ты забыл, кем он на войне был? – вяло огрызнулся Колька.

– Тогда, может, скажем ему?.. – Сашка предложил это и поморщился, ожидая негодующего протеста брата.

Но Колька молчал. Долго молчал, глядя на головешки в кострище, потом вздохнул и сказал:

– Скажем, когда узнаем, что от нас хочет Нос. Если ничего криминального, то и без Ивана обойдемся.

– А деньги? – напомнил Сашка.

– Ты надеешься, что Нос нам честно их отдаст? – взглянул Колька на брата из-под руки. – Я сомневаюсь, что сейчас и на условие-то наше согласится… Вернее, согласится, но какую-нибудь ловушку нам точно приготовит.

– Тогда давай пошлем его подальше, и дело с концом, – предложил Сашка и встал.

Но Колька все еще думал. Подумав минут пять, хлопнул себя ладонями по коленкам и встал.

– Нельзя его посылать, – сказал он вдруг изменившимся, взрослым голосом. – Сейчас он у нас под контролем, и мы не дадим ему здесь бандитничать. А не справимся сами – позовем на помощь Ивана…

 

8. Мастера на все руки

Нос ждал их на берегу, недалеко от лодки, прячась в кустах.

– Ну что, архаровцы! – окликнул он братьев негромко и подошел к ним, оглядываясь по сторонам. – По рукам?

– Это если мы будем знать всё, – сказал Колька, подходя к лежащей на песке лодке.

– Что значит – всё? – прищурился Нос. – Вам всего и надо-то привезти мне с того берега обычный дипломат.

– Дипломат? – спросили братья в один голос и многозначительно переглянулись.

– Так дипломат-то можно и в руках принести, – сказал Сашка и слегка покраснел.

– Значит, не можно! – зло отрезал Нос, но тут же смягчил тон: – Это очень ценный дипломат, парни. Его никто, кроме вас и меня, не должен видеть.

– А ночью к нам кто приходил? Он тоже не должен видеть? – поинтересовался Колька.

– Ночью? – Нос опять прищурился и сплюнул сквозь зубы, глядя то на одного, то на другого из близнецов и как будто стараясь найти в них отличие. – Ночью мой человек приходил. Как видите, мы знаем, где вас искать, если будете плохо себя вести.

– А если никак не будем? – с вызовом спросил Колька и начал сталкивать лодку в воду.

– Никак, – проговорил Нос, – будет считаться как плохо.

– И что дальше? – Сашка подошел к брату, и теперь оба они готовы были к обороне.

Похоже, Нос никак не ожидал такой смелости от мальчишек и растерялся. Смотрел на них исподлобья и не знал, что сказать. Наконец достал из кармана джинсов пачку сигарет, нервно вытащил одну и прикурил от оказавшейся в его руке зажигалки. Потом протянул пачку братьям и сказал нарочито весело:

– Закуривайте, бойцы! Молодцы! Вы мне нравитесь!

– Курить вредно, – буркнул Колька и снова уперся руками в нос лодки.

– Извините, конфет у меня нет. В следующий раз захвачу…

– А от конфет зубы гниют, – заметил Сашка и принялся помогать брату, но так, чтобы не оказаться к Носу спиной и видеть все его движения.

Поняв, что братья сейчас отчалят, не дав своего согласия на помощь, Нос заволновался, занервничал, стал ковырять носком ботинка землю. Видно было, что ему не хотелось отпускать мальчишек, не уговорив их, но и на испуг их взять не получалось.

– Лады, – сказал он, когда лодка уже была в воде. – Чего вы знать-то хотите? Я вроде вчера тебе все сказал. – Он посмотрел на Сашку.

– Не мне, а ему! – ухмыльнулся тот.

– Да какая разница! – раздраженно воскликнул Нос. – Я сказал, сколько «бабок» отвалю вам, чего еще? Или вам мало тысячу баксов?

– Мало, – неожиданно заявил Колька. – По тысяче каждому, и… Мы должны знать, что будет в этом… дипломате.

– Вот сопляки! – прошипел Нос сквозь зубы. – Недавно с горшков встали, а уже деловые!.. – И опять растерянность сверкнула в его темных глазах, помешав разыграться злобе. – Заметано… – вздохнул он. – Будет вам по «куску»… то есть по тысяче. Могу прямо сейчас отстегнуть…

Он полез в задний карман джинсов и вынул толстый кожаный бумажник. Тут уж растерялись братья. Обоим подумалось, что вот сейчас они станут настолько богатыми, что смогут купить не только «Вихрь» для своей лодки, но, пожалуй, и новую моторку. Тогда им откроется прямая дорога на Большак, который прячет в себе такие тайны, что даже представить страшно. Ведь если Нос дает деньги сейчас, то уж не сможет их отобрать, даже если потом попытается их обоих убить. Только это у него вряд ли получится тихо, без выстрелов, а про стрельбу на озере и рядом с ним давно уже все забыли. С тех пор как Иван пришел с войны и стал здесь главным лесничим, и забыли. Даже заядлые браконьеры свои карабины попрятали после того, как он обезоружил в лесу троих таких незаконных охотников.

Между тем братья Кораблёвы сразу поняли, что в дипломате, который им и нужно-то всего лишь перевезти через озеро, будет скрыта еще более страшная, чем на Большаке, тайна. Иначе этот Нос не обхаживал бы их с таким рвением.

– Вот, держите, – сказал Нос, приблизившись к братьям и протянув им деньги. – Тут тысяча. Вторую получите, когда привезете груз.

– Груз?! – опять воскликнули близнецы хором.

– Ну… – замялся Нос. – То есть, конечно, дипломат…

– Просто перевезем с того берега на этот, и всё? – спросил вдруг Колька с такой задумчивостью на лице, что Сашка сразу догадался: брат что-то замыслил.

Так бывало всегда, когда к кому-то из них приходила на ум новая идея. На лице появлялось выражение задумчивости и как бы отрешенности ото всего. В эти минуты Колька или Сашка могли говорить, вовсе не вдаваясь в смысл произнесенных слов, однако именно в произнесенных бессознательно словах и таилась эта новая идея. И понять ее, еще не оформленную и не обросшую подробностями, мог только один из братьев Кораблёвых.

Сейчас, услышав Колькин вопрос, Сашка сразу понял: главное в нем было это «и всё». И Сашка уже не сомневался: брат что-то задумал. Что-то такое задумал, о чем они еще не говорили, но что в корне меняет весь план их действий. Носу понять это было не дано, и он вдруг легко попался на Колькину уловку.

– Что с вами делать… – как бы нехотя и даже зевнув, сказал бандит. – Раз уж вы такие упрямые… Только о том, что сейчас услышите, чтобы ни один комар не знал! Поняли?

Нос угрожающе обвел братьев таким ледяным взглядом исподлобья, от которого им сделалось страшновато. Такие взгляды изображают в боевиках отъявленные злодеи или какие-нибудь профессиональные киллеры. В свое время братья насмотрелись по телевизору сериалов про этих киллеров и бандитов. А теперь вот один из них стоял перед ними, и они видели, что он говорит с ними на полном серьезе и вовлекает их в дело очень опасное и злое.

Самое время сейчас было отказаться от всяких общих дел с Носом, запрыгнуть в лодку и поспешить домой. Никаких денег брать у начальника охраны парням уже не хотелось, потому что они почувствовали, что, взяв эти деньги, сразу же станут такими же бандитами, как этот Нос и его люди, живущие на турбазе под видом охранников.

Недавно Иван говорил близнецам, что преступниками люди становятся не когда кого-то убьют или что-то украдут, а когда возьмут в руки нечестные деньги.

«Потом вернуть их уже невозможно, – рассказывал Иван, сидя с братьями вот в этой самой лодке и не спуская глаз с покачивающегося на озерной ряби поплавка. – Даже рубль, не заработанный честным путем… даже копейка может испортить человека на всю жизнь. Потому что копейку эту нужно будет отрабатывать. Таким же нечестным образом придется отрабатывать, потому что только на первый взгляд кажется, что все деньги одинаковые. На самом же деле, парни, чистые деньги никогда с грязными не перемешиваются».

«Как так? – усомнился в словах старшего брата Сашка, вытаскивая из воды клюнувшего на его удочку подлещика. – В магазине-то всякие люди отовариваются. Значит, и деньги там всякие в одной кассе. И сдачу продавщица сдает из общей кучи».

«Это верно! – засмеялся Иван. – Да только деньги-то не простые бумажки. И те, что побывали в грязных руках, в чистые руки не пойдут. Манька Сидоркина у нас давно продавщицей работает, но вы заметили, как она вам сдачу выдает? Видели, как отбирает денежки?»

«Точно! – обрадовался Колька, хотя его поплавок и не думал уходить под воду. – Сначала положит сотню-другую, а потом одну из этих сотен поменяет. Мне сперва казалось, что ей жалко новенькие сотенки для меня, а потом гляжу – нет, и новые сдала».

«Ты думаешь, она это сознательно делает? – сказал Иван. – Нет, брат, это сами деньги себя сортируют! И те, какие побывали в руках у мошенников или воров, тебе не достанутся. Если сам вором не станешь. А уж как станешь – так только поганые к тебе рекой и потекут. И не избавишься ты от них по гроб своей жизни. Только Бог это может остановить, если слезно Ему покаешься и больше ни разу не украдешь и никого не обманешь…»

Сейчас Сашка вспомнил эту рыбалку с Иваном и сказал Кольке:

– Всё, поплыли, брат!

Но Колька то ли не расслышал его, то ли не понял и приготовился слушать сделавшего к братьям еще один шаг Носа.

– Я смотрю, вы ребятишки ушлые! – скривил рот в усмешке бандит. – Тогда слушайте. Я сам не знаю, что будет в этом дипломате. Мне велено только доставить его по назначению… Сознаюсь: хотел вас обмануть. Не просто на наш берег вам его надо привезти, а принести на ферму к Кутасову… Лучше бы прямо в дом, но и сарай сойдет…

– Ничего себе! – невольно присвистнул Колька. – Так, значит, там будет бомба!

– Нет! – поспешил успокоить его Нос. – Бомбы там точно не будет. Зуб даю! – И он ковырнул для убедительности большим пальцем свой зуб. – Сам подумай: зачем нам взрывать его дом? Он нам целенький нужен. А вы нужны, чтобы… просто незаметно поставить дипломат в этом доме. И всё. Никто и знать не будет…

– Прослушка, что ли, такая хитрая? – предположил Сашка. – Только сейчас уже маленький «жучок» достаточно воткнуть в…

– Скорее всего, это высокочастотный генератор, – перебил брата Колька. – От него и Кутасовы, и работники на току скоро разбегутся. Помнишь, мы читали в Интернете про… это…

– Психотронное оружие, что ли? – напомнил Сашка.

– А что? – улыбнулся Колька. – Это даже интересно…

– Я и говорю! Дело-то… смешное! Просто попугаем вашего Александра Борисовича, чтобы не шибко тут хозяйничал…

Архаров повеселел и, казалось, готов был захлопать в ладоши. Получалось, что братья сами подсказали ему, как себя обмануть. Но так мог думать Нос, а не братья Кораблёвы, которые продолжали разыгрывать уже неоднократно проверенный ими на школьных учителях и соседях спектакль. Даже их мать частенько на эту удочку попадалась, и только старший брат мог заметить подвох и строго их за розыгрыш отчитать. Вплоть до подзатыльников отчитывал, и Колька с Сашкой признавались ему, что просто развлекаются так, дурачатся.

«Это вам так кажется, что вы просто дурачитесь, – то и дело поучал Иван. – А вот люди обижаются за то, что вы над ними издеваетесь…»

«И не думали мы ни над кем издеваться!» – насупившись, отвечали братья.

«Почему же тогда Надежда Павловна на вас жалуется?..»

Последний такой разговор с Иваном был минувшей зимой. Тогда молодая учительница по русскому и литературе вызвала Сашку Кораблёва к доске и стала пытать, имел ли право Тарас Бульба убивать своего собственного сына Андрия.

«А как же! – убежденно воскликнул Сашка. – Он же их всех предал!»

«Но он был его родной сын, – напомнила Надежда Павловна. – Можно было как-то по-другому его наказать. Суду казацкому предать, и пусть бы его все казаки судили. А Тарас без суда и следствия взял и застрелил родного сына. И даже хоронить не стал, хотя Остап его об этом просил».

«Да, без суда нельзя, – сказал вдруг, не вставая со своего места, Колька. Так серьезно сказал, что учительница с теплой улыбкой посмотрела на него. – Надо было потом самого Тараса за это судить. Устроил там беспредел!»

«Вот видите! – воодушевилась Надежда Павловна, обращаясь ко всему классу. – Значит, тут есть о чем поспорить с Гоголем!»

«С Гоголем есть… – громко вздохнув, признал и стоявший у доски Сашка. – Он вообще всех этих казаков беспредельщиками показал».

«Я думаю, что поэтому их там всех и перебили, – продолжал размышлять вслух Колька, хотя сидевшая с ним рядом Алёнка пыталась остановить его, даже ущипнула за бок. – Но Тарас на этом не остановился. После казни Остапа такой терроризм устроил, что…»

«А мы теперь расхлебываем, – вставил Сашка. – Вон сколько бандитов в стране развелось…»

«Вы… – растерялась Надежда Павловна, глядя то на одного брата Кораблёва, то на другого. – Вы, правда, так считаете?»

«А как же, Надежда Павловна! – Колька даже встал за своим столом, изображая большое волнение. – Наверняка всех этих боевиков на Кавказе заставляют читать „Тараса Бульбу”, а они потом и жен, и дочерей своих не жалеют, а делают шахидками…»

«Ужас! – громко прошептал у доски Сашка. – Надо эту повесть запретить изучать в школе».

«Ну… это уж ты, Кораблёв, чересчур! – Надежда Павловна старалась взять себя в руки, но это ей не удавалось, так что она даже начала краснеть. – Гоголь написал историческую повесть… Такие тогда жили люди… Такие нравы у них были…»

«Разве это люди, Надежда Павловна?! – буквально вскричал Колька. – Звери не убивают своих детенышей. А тут!.. Подумаешь, беда какая: Андрий всех друзей своих и отца с братом предал! Но ведь из-за любви! Сейчас его, наверно, присяжные оправдали бы…»

Только теперь до учительницы стало доходить, что она повела урок как-то не так. Однако она видела, что весь класс, слушая Кольку, посмеивается, как в цирке над клоуном. А когда вдруг поняла, что этим клоуном братья Кораблёвы сделали ее, не сумев сдержать слёз, выбежала из класса.

Нос оказался настолько глупым, что не сумел увидеть подвоха даже тогда, когда Колька сказал, что им никаких денег не надо. Так им стало интересно посмотреть, что будет с Кутасовыми после того, как в их доме появится дипломат с психотронным генератором. Бандит, как Надежда Павловна на том злосчастном уроке, смотрел то на Кольку, то на Сашку, улыбался и не замечал, как его рука мнет зажатые в ней доллары. А Сашка уже понял Колькин план и с увлечением подыгрывал брату.

Перед тем как отчалить от берега, близнецы еще раз твердо заявили, что денег у Носа не возьмут, и попросили только, чтобы им дали закончить уборку и получить заработанное у Кутасова.

– А то ведь он может так умишком тронуться, что и забудет нам заплатить, – сказал Колька, хитро прищурившись.

– Лучше бы настроить этот генератор так, чтобы он нам все свои денежки выложил! – пошутил Сашка.

– Это можно! – засмеялся Нос. – А вы – молотки! Не зря про вас в Архарове говорят, что вы мастера на все руки!.. Значит, договорились?!

– А чо? Договорились! – Колька весело протянул руку Носу и уточнил: – Так, значит, завтра утром?

– Рано утром, – подтвердил Нос, чувствуя, как тверда мальчишеская рука. – Приходите к лодке до того, как начнет светать…

 

9. Гениальное решение

Только отплыв от берега на середину озера, Сашка тихо спросил брата:

– Как ты думаешь, что в дипломате-то?

– Думаю, что подстава какая-то, – сказал Колька, не переставая усердно работать веслами. – Этот Нос, и правда, полный лох, хоть и корчит из себя продвинутого…

– Не говори так, – поморщился Сашка и напомнил: – Мы же решили не употреблять этот поганый сленг.

– Так ведь как же еще его называть?! – возмутился Колька. – Он и заслуживает только такого поганого сленга. Я думал, что он тут главный, а оказывается, просто «шестерка», а никакой не вор в законе… Тьфу ты! – Он тряхнул головой так, что чуть не слетела кепка, и неожиданно продолжил недавнюю мысль Сашки о грязных деньгах: – Видать, к плохим-то людям не только грязные деньги, но и грязные слова прилепляются. Как вот про него говорить приличными словами?!

– Что будем делать? – Сашка нахмурился и опустил руку в воду, глядя, как за ней образуются волнистые струи. – Спрячем этот чемодан?

– Лучше бы его заменить другим, – немного подумав, ответил Колька. – Заменить таким же. Только мы заранее не увидим, какой он, и другой нам взять негде.

Сашка тоже задумался над этим. Дипломат кто-то должен был принести в лодку перед тем, как они поплывут на тот берег, где их уже будет дожидаться Нос с его братвой. За те полчаса, которые потребуются им, чтобы переплыть озеро, братья не смогут сделать ничего. Да и Нос не оставит их без присмотра, и если не поплывет с ними этот кто-то, то он будет наблюдать за ними через какой-нибудь оптический прицел. Винтовки с оптическими прицелами на турбазе имеются – братья об этом знали, и не только от Ивана, имевшего точные сведения обо всем находящемся на его участке оружии.

На турбазе был устроен стрелковый тир для отдыхавших на ней военных курсантов. Даже и не тир, а настоящий боевой полигон, на который несколько раз возил учеников архаровской школы их учитель по физкультуре и ОБЖ Сергей Петрович. Школьники учились там стрельбе из малокалиберных винтовок, но видели и настоящие «оптики», которые выдавал спортсменам сам Нос.

Однажды Колька осмелился попросить Носа… нет, не стрельнуть, а просто посмотреть через этот прицел на мишень, и остался очень доволен.

«Только слепой не попадет из этих винтовок в яблочко!» – сообщил он Сашке с Алёнкой.

«Это смотря какое расстояние брать, – резонно заметил Сашка. – Ты бы глянул на наш берег…»

«Глянул я! – признался Колька. – Не получилось хорошенько прицелиться, но видно все не хуже, чем здесь».

«И что ты увидел?» – спросила Алёнка.

«Сучок твой увидел, – был Колькин ответ. – Так что смотри! За тобой могут наблюдать с турбазы, и если что – подстрелят, как птичку!»

«Зачем меня подстреливать? – испугалась или притворилась, что испугалась, Алёнка. – Кому надо меня подстреливать?»

«Пока, может, и некому, а еще чуток подрастешь, и найдется какой-нибудь охотник», – сурово ответил за брата Сашка.

«Да ну вас! – обиделась Алёнка. – Вечно вы с дурацкими шутками…»

Теперь, вспомнив про Алёнку, Сашка сказал:

– Может, нам твою русалку в тайну посвятить?

– Какую мою русалку? – не сразу понял Колька. – Алёнку, что ли?

– А кто еще у нас ходит в школу с дипломатом?

– Не-е, – возразил вдруг Колька. – Заменять его ни к чему. Надо его открыть…

– А если с шифром, как у Алёнки? – предположил Сашка.

– Если с шифром – значит, придется с ним повозиться…

Колька сказал это вскользь, но вдруг сдвинул брови и о чем-то задумался. Однако Сашка не был бы его братом, если бы не умел догадываться, о чем он думает. Когда Алёнка в первый раз пришла в школу с дипломатом, который отец подарил ей на день рождения, братья заинтересовались его хитрыми замочками. С двух сторон в крышке были установлены замочки с цифрами, которые надо было уметь так составить, крутя колесики, чтобы вышло заветное число – шифр, заставлявший механизм освобождать запоры.

Братья Кораблёвы отобрали подарок у Алёнки и целый день промучились, пытаясь подобрать шифр. Только на последнем уроке им это удалось. Колесиков с десятью цифрами было по шесть в каждом замочке, и случайно выставить наугад нужное число было невозможно.

Братья скоро поняли это и стали искать другой подход к разгадке тайны Алёнкиного дипломата. Сашка даже взялся высчитывать вероятность с помощью каких-то сложных формул, но быстро признал, что знание их ничего не даст. Колька же избрал метод взломщиков сейфов, каких им приходилось видеть в кинофильмах. Он потихоньку крутил колесики и слушал, приложив ухо к замку, когда в механизме что-то щелкнет. Часа два вслушивался, даже на переменках сидел в углу за последним столом, но так ничего и не услышал.

И вдруг близнецов осенило. Они заметили, что вращавшиеся туго колесики на каких-то цифрах становились свободными. Правда, свобода эта была еле ощутима, но даже загрубевшие Колькины пальцы скоро научились ее чувствовать. Сашка же достиг такого совершенства, что сколько бы раз потом Алёнка ни меняла число кода, он открывал дипломат за пять минут.

Но это было в школе, когда никто не торопил и не угрожал жестоким наказанием за вскрытие Алёнкиного дипломата. Подобрать шифр в плывущей по озеру лодке да еще при наблюдении через оптический прицел за каждым движением было сложно и рискованно. Да и замки теперь могли оказаться совсем не такими, как у Алёнки. Однако братья решили все же попытаться открыть чемодан в лодке. Открыть, быстро и незаметно вытащить все, что будет в нем лежать, и засунуть туда приготовленную заранее «куклу». Вряд ли Нос сможет определить подмену по весу.

– Ну а если не получится, то придется его где-то прятать, – сказал Колька. – А где мы его сможем спрятать? Только в поле…

– Закопаем, – предложил Сашка, пересаживаясь с кормы лодки к веслам, тогда как брат его перебирался на нос. – А вдруг это, и правда, какая-нибудь прослушка? – произнес он, начав грести. – Нос ее сразу включит и будет слышать все, что мы делаем.

– Значит, надо ее как-то вырубить. Или создать помехи…

– Точно! – воскликнул Колька, схватившись за борт так резко, что даже лодка качнулась. – Прослушку или генератор мы можем заглушить! Вообще спалить!

– Тише ты! – предупредил брата Сашка. – Берег уже близко. Вдруг кто услышит!

– Нет там никого, – ответил Колька, вглядываясь в приближающиеся кусты и осоку у родного берега.

– А русалка? – усмехнулся Сашка.

– Если она там опять сидит в своем укрытии, то до нее еще далеко, – успокоил его Колька и тоже улыбнулся.

Казалось бы, мудрое решение было найдено. Оставалось лишь придумать, чем создать помехи спрятанной в дипломате аппаратуре. Этот глушитель должен быть маленьким, чтобы его можно было привезти с собой в лодке незаметно. Надежным должен быть глушитель…

И опять братья моментально поняли друг друга и облегченно засмеялись.

– Все гениальное просто! – прошептал Сашка, повернув голову и подмигнув тихо смеявшемуся брату. – Только не надо колотить его об камни – лучше сжечь по-тихому.

– Без проблем! – согласился Колька. – Пока ты обкашиваешь круг травы, я костерок разведу в березках. Если что, Кутасову скажем, что картошку пекли. Надо только не забыть взять из дома этой картошки…

– Ты только подумай, брат, – говорил Колька, когда они наконец достигли своего берега и вылезли из лодки. – Человечество поднялось на такой технический уровень, что может полностью заменить труд людей машинами. Если бы захотело, конечно…

– Сначала надо избавить его от власти денег, – твердо сказал Сашка. – Только люди этого не понимают, потому и не хотят от денег избавляться.

– Это да, – кивнул Колька. – Но я не про это хочу сказать. Я хочу сказать, что вся техника, придуманная человеком, настолько ненадежна, что для ее уничтожения достаточно одного булыжника. И чем тоньше, чувствительнее и умнее аппаратура, тем меньше нужен камень. Для большого компьютера вот такой булыган подойдет. – Он пнул ногой лежавший у воды серый валун. – А для мобильника и этого хватит. – Тут Колька не поленился и поднял попавшийся под ногу маленький камушек. – Чип же, который собираются вживлять людям, чтобы сделать их управляемыми, как роботы, ничего не стоит просто пальцами растереть.

– Ты хочешь сказать, – озорным глазом посмотрел Сашка на брата, – что люди, изобретая электронную технику, становятся все глупее?

– А разве умнее нас этот Нос? – вопросом на вопрос ответил Колька. – Ну, пусть не Нос, а тот, кто стоит за ним. Он хочет свести с ума Кутасова, денег на это не жалеет, так что даже психотронный генератор достал. А мы завтра по этому генератору можем просто топнуть ногой – и мокрое место от него останется. Какое же это супероружие, если топ – и нет?! Какая Америка – сверхдержава, если какой-нибудь хакер может запустить в их систему безопасности вирус – и нет никакой безопасности?

– Получается, что пугают тем, чего, по большому-то счету, и нет! – догадался Сашка, выбираясь на берег и сияя от счастья, словно это он только что лишил Америку ее могущества.

– Нас всех, – сказал Колька, выбравшись вслед за ним, – просто купили деньгами. Исчезни они с лица земли, и весь мир за час сойдет с ума, а через месяц все человечество вымрет, как мамонты. Останутся только те, кто умеет без денег жить…

Так, шутя и посмеиваясь, братья Кораблёвы направились через луг к калитке в углу своего сада, а выглянувший из кустов дед Степан смотрел им вслед и ничего не понимал. Впрочем, случайно и неосторожно брошенная Колькой фраза об ожидающей фермера Кутасова опасности все же запомнилась старику, и скоро он уже пересказывал ее по мобильнику Ивану.

– И это всё? – выслушав деда Степана, спросил Иван.

– Всё, Ваня. Потом уж я ни слова не понял из их беседы, – пожаловался тот. – Уж больно умны они, не по годам. И в кого только?..

– Наверно, в тебя, дед! – услышал он из телефона и, подумав, согласился: – Пожалуй, больше и не в кого…

Выключив мобильник, дед Степан хотел уже убрать его подальше в карман, но вдруг вспомнил, что Колька говорил что-то о завтрашнем дне, и снова надавил на кнопочку с зеленой трубкой. После долгого гудка телефон заговорил, но это был не Иванов голос.

– Пап, ты, что ли? – спрашивала его тетя Женя. – Ванюшка на двор вышел. Позвать?.. Ну что ты молчишь?.. Погоди, я сейчас его…

– Не надо! – строго приказал дочери дед Степан и нажал задрожавшим вдруг пальцем на красную кнопку.

 

10. Алёнкино горе

В этот вечер Алёнка прибежала на берег слишком поздно, когда братьев уже и след простыл. Увидев их пустую лодку, она тяжело вздохнула и полезла сквозь ветки старой липы на свой сучок. Села на него, свесив ноги над водой, и крепко задумалась.

После вчерашних слов Сашки и обиды на него Алёнка чувствовала себя очень одинокой. Целый день она провела у озера, поглядывая на другой берег, но видела только множество байдарок, которые мешали ей рассмотреть видный сквозь далекие сосны кусочек кутасовского поля. Байдарки сновали по воде, как ткацкие челноки, то в одну сторону, то в другою, и в них сидели где по два, где по четыре гребца, и было смешно смотреть, как они гонялись друг за другом. Но Алёнка даже ни разу не улыбнулась. Ни разу не улыбнулась она и наблюдая за купанием сельской детворы, собиравшейся чуть поодаль от ее липы, за кустами, где было не так глубоко и не так высоко поднимался берег над водой.

День был воскресный, и на берегу собралось много парней и девчат, из тех, кто после окончания школы уехал из Архарова в город и навещал своих родителей лишь по выходным, да и то только летом. Они пили вино, курили, громко сквернословили, и слушать их Алёнке было и противно, и обидно. Обидно не за себя, а за озеро, которое они не любили и, казалось ей, оскорбляли своим поведением и мерзкими словами.

Озеро называлось Тихим и всем своим видом просило тишины или хотя бы спокойных и немного печальных русских песен, а приезжие включали свои орущие магнитолы, звуки из которых вылетали столь дикие, что Алёнка часто даже закрывала ладонями уши. Она ненавидела эти похожие на песий лай песни. Из-за этого даже сам английский язык, на котором они исполнялись, вызывал у нее отвращение.

Алёнке казалось, что не архаровская молодежь пришла на берег Тихого озера, а психи, привезенные из сумасшедшего дома, и надо было бежать от них куда-нибудь подальше, однако она была не в силах оставить озеро наедине с этими людьми. Так думала она, сидя в одиночестве над обрывом и стараясь смотреть в ту сторону, где виднелась полоска леса, за которой прятался от становящихся с каждым годом все безумнее людей Большак.

Алёнка на Большаке не была, но знала, что он, действительно, очень большой и всегда безлюдный, и он ей представлялся похожим на тот рай, о котором мечтают все, кто верит в Бога и ходит на службы к батюшке Максиму.

Недавно Колька Кораблёв, сидя на этом самом месте рядом с ней, рассказал Алёнке об их с Сашкой заветной мечте и как будто пригласил в эту мечту и ее. А мечтал он о том, как вернутся они с Сашкой из армии в родное и любимое Архарово и отправятся на Большак. Но не просто порыбачить они туда отправятся, а для того, чтобы построить там дома для целой рыболовецкой бригады, в которую они наберут самых лучших архаровских парней. А если в Архарове не найдется самых лучших парней, то пригласят сюда своих сослуживцев, танкистов или подводников. Колька с Сашкой не сомневались, что их из-за невысокого роста призовут или в танковую часть, или на подводную лодку.

И вот виделась ему уже и вся их жизнь, аж до самой смерти, которая проходит на Большаке, где не мешают им жить по-человечески среди леса и воды ни крикливые горожане, ни пьяные соседи. И жены у них будут добрые и любящие, которые нарожают им много здоровых детишек… Проговорившись о женах и детишках, Колька смутился, однако Алёнка заметила, что перед тем, как смущенно опустить глаза, он искоса взглянул на нее. Так по-взрослому взглянул, но и по-детски жалостно, что Алёнка сразу поняла, о какой жене он мечтает. Поняла, что именно ее Колька видит в мечтах своей женой – вот что! Только он, ничего не боявшийся и всегда готовый защитить и себя, и Сашку, и Алёнку, теперь как раз Алёнки-то и боялся.

Много сказок она от бабушки, а потом и от матери наслушалась, много прочитала книжек про любовь. И фильмов много насмотрелась. Девчонки в школе только о любви и шушукаются с пятого класса да мальчишек себе выбирают. Алёнке приходится делать вид, что и ей их шушуканья интересны, а на самом деле она все чаще и чаще убеждалась, что ничего-то они в любви не понимают. Думают, что надо только подкрасить глазки, нацепить сережки и красивые туфельки – и тут же станешь Золушкой, которую давно ищет прекрасный принц. А если этот принц все не появляется, то надо его придумать. И все они постоянно придумывают себе своих принцев, начиная строить подкрашенные глазки то Сережке Антипову, то Женьке Жаворонкову – самым красивым мальчишкам в их классе. А вот Алёнкина подруга Любка Недвига влюбилась в девятиклассника Сашку Пичугина, который старше ее на целых три года, потому что два года просидел в пятом. Он балбес, учится еле-еле, курит и уже попивает, но Любка этого как будто не видит…

Между тем в братьев Кораблёвых никто еще никогда не влюблялся. Конечно, по-дружески их любят все девчонки с первого по восьмой класс, все могут запросто обсуждать с ними не только школьные дела, но и свои личные, но представить себе, что с Колькой или Сашкой можно остаться наедине и, например, поцеловаться, никто не может. Все девчонки мечтают о поцелуях, но только не с братьями Кораблёвыми. И лишь одна Алёнка знает почему. Потому что они не могут быть глупыми принцами, у каких лишь одни нежности да хрустальные туфельки на уме. Кораблёвы – парни серьезные и думают не о глупостях, а о будущей жизни, которую им предстоит улучшать до самой смерти.

Когда Колька сказал Алёнке про эту будущую жизнь, проговорившись о том, какая у него будет жена, она первым делом прикинула, сможет ли стать когда-нибудь его женой. Прикинула и поняла, что сможет, если захочет. Только для этого ей нельзя ни в коем случае ни глаза подкрашивать, ни серьги в уши вставлять, ни даже колечки всякие на пальцы надевать.

Сейчас у нее еще есть надежда на то, что Колька ее любит, хотя никогда не призна́ется в этом, а как увидит хоть одно колечко, так всё, никакой надежды не останется. Тогда он обзовет ее «побрякушкой», как обзывает всех юных и не очень архаровских и городских модниц, и вычеркнет из своей мечты.

Зимой Алёнка пришла в школу с дипломатом, какой привез ей в подарок давно бросивший свою семью и живущий в городе отец, и думала, что потеряла дружбу с Колькой, который сначала с таким презрением посмотрел на нее, что она чуть не умерла от горя. Ладно, хоть успела пролепетать, что не хотела приходить в школу с чемоданом, но и отца нельзя было обидеть.

«Ладно, – сказал Колька, миролюбиво улыбнувшись. – Давай посмотрим, что у тебя за техника такая хитрая…»

И вот теперь Алёнке хотелось пожаловаться Кольке на своего старшего брата Ваську, который приехал вчера из города, где он работал барменом в каком-то ночном клубе, и отцовский подарок у Алёнки забрал. Конечно, она понимала, что Колька вряд ли сможет ей помочь. Это было их семейное дело, а Кораблёвы в семейные дела вмешивались только в самых крайних случаях, защищая младших от старших, если старшие доводили своих братишек и сестренок до серьезных слёз.

Сейчас у Алёнки серьезных слёз не было, и если бы Васька попросил у нее этот дипломат по-хорошему, она бы сама отдала его. Но он, ни сказав ни слова, взял подарок отца, а когда она утром укорила его в воровстве, еще и прикрикнул на нее, приказав молчать и пообещав купить такой же. И зачем ему понадобился этот дипломат? Не мог купить себе в городе, что ли?

Алёнка уже в который раз тяжело вздохнула на своем сучке и стала думать о том, почему Сашка вчера был так груб с ней. Ну не хотели братья открывать ей пока свою новую тайну, так она и не требовала, чтобы они ее тотчас же ей и поведали. А сегодня Колька даже не подождал ее на берегу после возвращения с работы. Это и было ее горем. Значит, думала она, не очень-то ему и нужно видеться с ней каждый вечер. Значит, есть у него дела поважнее, чем встреча с ней.

При этом сама их новая тайна Алёнку не очень-то и интересовала. Она уже устала от их бесконечных тайн и если оказывала им свое внимание, так только потому, что Кольке это ее внимание нравилось. Он даже любил поиграть с ней в таинственность, нарочно не раскрывая своих секретов, но позволяя Алёнке проникать в них все глубже и глубже. Когда же ей все становилось понятно, он радовался и принимался болтать без умолку о том, что будет после того, как их с Сашкой задумка воплотится в жизнь. Теперь же Алёнка почувствовала, что братья задумали что-то такое, от чего ни у них не предполагалось радости, ни ей новая игра не сулила никакого удовольствия.

«Ну и пусть секретничают!» – подавляя в себе обиду, думала она. Однако обида становилась еще более тяжелой, словно только и ждала такого напускного равнодушия, чтобы тут же показать ей, какая Алёнка теперь одинокая и несчастная. Получалось, что одинокой и несчастной она была в любом случае: интересовала ли ее новая тайна братьев Кораблёвых или нет. Если интересовала, то понимание того, что братья решили от нее эту тайну скрыть, означало, что Алёнка стала им чужой. А если не интересовала, то сама Алёнка отдалялась от братьев и так же становилась им чужой. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как только решить раз и навсегда, чужая она им или по-прежнему своя. Вот только как можно было это решить самой, без разговора с Колькой, Алёнка не знала и чувствовала себя так же, как ее мама, тетя Нина, когда отец, уезжая на работу в город, не возвращался ночевать домой. Все чаще и чаще не возвращался, а потом и вовсе оставил мать и Алёнку с Васькой жить без него.

Неожиданно для себя Алёнка громко всхлипнула, и из глаз ее покатились крупные слезы. Но хорошенько обдумать это происшествие ей помешал старческий кашель на берегу. Вернее, не кашель, а осторожное покашливание, после которого она услышала голос деда Степана.

– Алёнка, ты здесь? – наконец позвал он. – Не прячься от меня: я слышу, как ты плачешь.

– Нисколько я и не плачу, – отозвалась она. – С чего это мне плакать?

– С чего тебе плакать? – спросил и на минуту задумался дед Степан. – А с того, наверно, с чего и мне… Вылазь-ка, девонька. Разговор у меня к тебе есть…

Когда Алёнка выбралась из своих веток и встала перед стариком, он долго пристально смотрел на нее, покашливал, перекладывая из руки в руку свои удочку и пакет с пойманной рыбой, и, по-видимому, решал, с чего начать обещанный разговор.

– Так чего ты про плач-то свой говорил, дедушка? – первой прервала молчание Алёнка.

– А ты никому не расскажешь? – поинтересовался дед Степан, точь-в-точь как Колька с Сашкой, когда собирались открыть ей свою очередную тайну.

И так же как с братьями, задававшими этот же вопрос, Алёнка становилась гордой, так и теперь деду Степану она всем своим видом показала, что не намерена доказывать свою благонадежность.

– Тут вот какое дело… Беда, девонька. Надо нам подумать, как помочь нашим парням…

– Беда?! – громко ахнула Алёнка и почувствовала, как тревожно застучало ее сердце. – Какая беда, дедушка? Где они?

– Пока что они дома – ужинают, наверно, – ответил дед Степан. – А потом спать лягут, чтобы завтра проснуться рано-рано.

– Значит, беда эта будет завтра?

– Беда эта началась вчера. А может, и еще раньше, только мы про нее ничего не ведали…

Дед Степан опять надолго замолчал, а Алёнка, если бы и захотела, не смогла бы сказать ни слова. В голове ее вдруг мелькнула мысль, что это ее вина в том, что обиделась вчера на Сашку и убежала, тогда как надо было остаться и во что бы то ни стало выпытать у братьев их новую тайну. Тогда бы и никакой беды не случилось.

– Ты вот что, – продолжил дед Степан. – Ты бы зашла к ним, к парням-то Кораблёвым.

– Зачем? – испугалась Алёнка.

– А вот, рыбку им передай. – Дед Степан протянул ей пакет с рыбой. – Скажи, мол, дедушка вам ее наловил…

– Рыбку? – Алёнка задумалась, машинально забирая гостинец. – А беда-то… Какая беда-то, Степан Васильевич?

– А ты не спрашивай. Скажи им просто, что мы всё про их тайну знаем, – угрюмо сказал дед Степан и повернулся к Алёнке спиной.

– Так ведь они будут меня пытать! – крикнула Алёнка. – Выспрашивать будут, что я знаю!..

– Вот и скажи, что знаешь, чего они завтра утром на турбазу повезут.

Дед Степан обернулся и вдруг весело подмигнул Алёнке. Впрочем, это она так поняла, что он весело подмигнул, на самом же деле сквозь бороду старика трудно было увидеть, веселится он или нет, а подмигивающий глаз его напомнил Алёнке того самого Вия, которым дразнили деда Степана в Архарове. Подумалось ей даже, что он может видеть этим глазом то, чего никогда не смогут разглядеть другие люди.

 

11. Нелегкая задача

Не добившись от деда Степана вразумительного ответа о грозящей братьям Кораблёвым беде, Алёнка проводила его, нырнувшего с удочкой в кусты у замута, снова ставшим туманным от слёз взглядом и поплелась домой, неся трепыхавшихся в пакете окуней так, словно это была не рыба, а бомба. Теперь слезы ее наворачивались на глаза от обиды на деда Степана, который всего лишь заикнулся о новой тайне своих внуков, но так ее и не открыл. Между тем Алёнка и сама чувствовала – еще со вчерашнего дня, – что новая их тайна не имеет ничего общего с прежними. Действительно, страшной представлялась ей эта тайна, такой страшной, что при одной лишь мысли о ней Алёнка начинала задыхаться, как будто ей не хватало родного чистого воздуха.

Она шла по тропинке через луг к своему огороду и с ужасом думала, что близнецы Кораблёвы могли связаться на турбазе с самым хитрым ее начальником, которого побаивались в Архарове все. Почему именно с Носом мог связаться Колька, когда Сашка ждал брата вчера на берегу, Алёнка не могла бы сказать. Так ей казалось. Да и с кем же еще мог он сговориться о чем-либо на турбазе? И кому другому должны были они завтра утром повезти что-то, если главным там был Нос?

Вдруг до Алёнки дошло, что деду Степану больше и нечего было сообщить ей, потому что он и сам не мог знать, что именно повезут Носу братья. Да и не имело это что-то особого значения, наконец решила Алёнка. Особое значение имел вопрос не «что?», а «зачем?». «Зачем вам нужен этот Нос?» – спрашивала Алёнка мысленно Кольку и не находила ответа, зная, что Колька ей теперь не ответит. А если не ответит – значит, их с Сашкой тайна действительно очень страшная. Да и как же иначе! Это ведь уже не их тайна, а этого самого Носа, который был опасен как раз благодаря своей таинственности.

Алёнка даже чувствовала, что ноги ее будто отяжелели и едва-едва ступали по жесткой траве, а закат за ее спиной казался не закатом и даже не пожаром, а разливавшейся по всей земле, по деревьям впереди, кустам, траве и крышам села кровью. Когда же она подошла к калитке в свой сад, то и вовсе лишилась сил и присела на лежащее около забора бревно, спугнув с него ящерку, но даже не заметила ее. Не заметила она и своего старшего брата Ваську, наблюдавшего за ней из-за их старого забора. Только когда Васька окликнул ее, Алёнка так вздрогнула, что выронила пакет с окунями, которые тут же попытались выпрыгнуть из пакета в траву.

– Откуда идешь? – спросил Васька. – Рыбу, что ли, ловила?!

– Дурак! Напугал, – сказала Алёнка, поняв, что это ее брат. – Ловила. Не видишь: окуней несу?

– Молодец! – похвалил сестру Васька. – Давай неси. Мать как раз ужин готовит…

Собрав выпавших окуней обратно в пакет, Алёнка встала с бревна и шагнула к калитке. Она понимала, что, соврав брату, не сможет теперь передать рыбу деда Степана Кольке с Сашкой, а если не сможет передать рыбу, то не сможет и сказать им то, что просил сказать дед Степан. Для того чтобы встретиться с братьями Кораблёвыми или хоть подозвать кого-нибудь к забору, нужна была веская причина. Для этого дед Степан и отдал Алёнке весь свой улов – хитрый он был старик. И слова его, адресованные братьям, были хитрые. Предупреждение это было им, думала Алёнка, шагая по садовой тропинке к дому в сопровождении Васьки.

Брат был старше ее на шесть лет, поэтому дружбы между ними никогда не было. После окончания девяти классов в Архарове он уехал в город к отцу. В то время Алёнке было всего-то девять годочков, а до того и еще меньше. До того они хоть и жили вместе, но жизнь у них была совершенно разная, так что Алёнка даже и не помнила уже, какие у Васьки были интересы и чем он занимался, что любил и с кем водился. Когда же брат стал жить в городе, Алёнка только слышала от матери, что он учится в каком-то техникуме. Потом узнала, что отец заплатил кому-то много денег, чтобы Ваську не забрали в армию…

Брат приезжал в Архарово редко, до тех пор пока у него не появилась своя машина. А машину он купил только прошлым летом и сразу прикатил на ней похвастаться перед матерью, но так и не прокатил ни ее, ни Алёнку. Поставил эту машину посредине двора и только и делал, что мыл ее каждый день и протирал тряпками.

Вчера Алёнка увидела брата в первый раз за это лето и лучше бы вовсе не видела. При их первой же встрече за обедом, когда Алёнка прибежала домой с озера перекусить, он сказал ей какую-то глупость, которую Колька точно назвал бы пошлостью, потому что шутка Васьки относилась к фигуре сестры. Услышав эту пошлость, Алёнка хотела ответить ему грубо, но не стала огорчать мать и просто ушла из-за стола в свою комнату. А вернувшись вечером обиженной на братьев Кораблёвых, обнаружила пропажу своего дипломата. Тут уж она не стерпела – обозвала Ваську вором – и получила за это строгий выговор от матери.

«Подумаешь, горе какое! Портфель у нее родной брат взял! – крикнула мать. – Да скоро он тебе десять таких портфелей купит…»

«Мне его папа подарил», – напомнила расстроенная Алёнка.

«Тоже мне подарок! – недовольно пробурчала тетя Нина. – Он должен был шубу тебе подарить. И сапоги зимние. И много чего еще…»

Проходя по двору, посреди которого стояли стог сена и Васькина машина, Алёнка бросила взгляд в сторону кораблёвского дома и увидела, что Колька с Сашкой сидят на лавке возле крыльца. Уже близились сумерки, и парни в любую минуту могли отправиться спать. Надо было окликнуть их, позвать к забору и передать им слова деда, но Васька ни на шаг не отходил от Алёнки, а при нем она разговаривать с Колькой не хотела. Да и без него никогда не говорила с братьями через забор. Идя в школу по утрам, она всегда дожидалась их у своих ворот, в ноябрьские или мартовские каникулы выглядывала в окно и выбегала, лишь увидев близнецов на улице, а летом встречи с ними происходили только на берегу озера.

Но сейчас Алёнке нужно было непременно передать им слова деда, и эта задача казалась ей не просто трудной, а вовсе не выполнимой. Впрочем, оставался в запасе один, самый неприятный для нее вариант: постучаться в окно большого кораблёвского дома с улицы и попросить тетю Женю позвать кого-нибудь из братьев к воротам. Но вместо тети Жени на стук мог выйти и Иван, и тут уж Алёнке не избежать было допроса, потому что он всегда, встречаясь с ней даже на улице, принимался расспрашивать, не обижают ли Колька с Сашкой свою соседку. Если бы Алёнка точно знала, что братья сегодня ночуют в сенном амбаре, то можно было бы ночью пробраться туда по кустам малины и переговорить с ними шепотом через стенку. Однако как их разбудить, если они будут спать, она бы не догадалась. Не колотить же по бревнам палкой!..

Обо всем этом Алёнка успела передумать, пока шла через свой двор. Оставалось сделать два шага – и вся ее свобода на этот вечер будет закончена, потому что уже невозможно будет придумать для матери серьезный повод, чтобы выйти из дома. Да и не только для матери. Она вдруг поняла, что брат Васька наблюдает за ней в течение всего вечера. С тех пор, как побежала она на берег встречать братьев, и наблюдает. И в дальней стороне их сада он оказался не случайно, потому что нечего было ему делать там, где росла одна картошка да два дерева кислющей антоновки. Не закатом же над озером пришел он туда любоваться! Сколько ни гостил брат в Архарове, Алёнка ни разу не видела его любующимся местными красотами и не слышала, чтобы они его интересовали, даже к озеру он никогда никакого интереса не проявлял, как будто его вообще не было.

Алёнка уже сделала шаг на ступеньку перед входом в дом, как вдруг словно кто-то толкнул ее назад, и она, сама не понимая, что делает, воскликнула:

– Ой! Рыба-то! Я же должна ее Кораблёвым отдать!..

И побежала к соседскому забору мимо опешившего Васьки.

– Колька! Сашка! – громко крикнула Алёнка. – Заберите ваших окуней!..

Услышав ее крик, братья в недоумении переглянулись, но, видно, не поняли, что Алёнка позвала их к забору. Между тем, оглянувшись, она увидела, как брат Васька залезает в свою машину, как будто собираясь уезжать. – Ну, что вы сидите как олухи! – вновь обратилась Алёнка к братьям Кораблёвым. – Это дед Степан наловил и просил вам передать!..

– Ты что, белены объелась? – хмуро спросил Колька и нехотя подошел к ней. – Зачем деду Степану ловить для нас рыбу?

– А затем, что он знает, что вы повезете утром на турбазу, – прошептала Алёнка, передавая Кольке пакет с окунями через забор.

– Чего?! – Колька даже замер на секунду от неожиданности. – Кто знает? О чем?..

– Тихо ты! – взмолилась Алёнка, оглянувшись, и, наверно, так поморщилась, что Колька смотрел на нее с удивлением, словно не узнавая.

Но она и сама не узнавала себя. Не ожидала от себя такой смелости, чтобы при посторонних заявить о своей дружбе с братьями Кораблёвыми. В школе она никогда не подходила ни к кому из них первой, сама с ними не заговаривала и старалась не смотреть на них, как будто и вовсе знать их не хотела. Но в школе, даже если бы и смотрела, и заговаривала, никто бы не обратил на это внимания. И если бы Алёнка была повзрослее, то поняла бы, что как раз ее подчеркнутое безразличие к Кольке показывало всем, что она неравнодушна к нему. Значит, сейчас, в этот вечер, Алёнка стала вдруг взрослой? Настолько взрослой, что не побоялась ни матери, ни брата, ни всех Кораблёвых и еще кого-нибудь, кто мог слышать, как она громко звала близнецов?..

Алёнка подумала об этом и улыбнулась Кольке так ласково, как не улыбалась и тогда, когда оставалась с ним на берегу озера наедине. Однако, озадачившись ее словами, Колька ее улыбки не понял или не увидел.

– Что… дед знает? – уже тихо повторил он вопрос, забирая из вытянутой руки Алёнки пакет с рыбой.

– Всё! – соврала ему Алёнка и побежала в дом.

Скоро и Васька протопал по сеням в свой чулан, где любил спать каждое лето с детства, несмотря на то что в этом чулане вечно пахло керосином от висевшей там старой лампы, мылом из большого деревянного ящика под кроватью и стиральным порошком, пачки которого стояли прямо на полу у двери.

 

12. Нелепые мысли

Получив информацию от деда Степана и мало что поняв из его слов, Иван опять, как вчера, отправился к старику. Ему хотелось заставить деда вспомнить еще что-нибудь из подслушанного им разговора братьев. О том, что Нос хочет с помощью Кольки с Сашкой сделать какую-то гадость Кутасову, Иван и сам уже догадался. Но догадался он и о том, что братья понадобились Носу для того, чтобы в случае провала его бандитского замысла свалить все на мальчишек, а самому остаться чистеньким. Только для того парни и были ему нужны, чтобы сделать гадость их руками.

Однако Иван знал, что его братья пакостить никому не станут ни за какие деньги и придумают свой план, с помощью которого попытаются обмануть хитрого бандита. Конечно, для них безопаснее было бы рассказать все Ивану и попросить его помощи, но этому мешала их мальчишеская самоуверенность и жажда совершить такой подвиг, который показал бы Ивану, что они уже взрослые и не меньше его смелые и умные. И тут Иван их очень хорошо понимал, потому что и сам в их возрасте был таким.

Невольно он вспомнил, как однажды в детстве поймал на озере браконьеров. Это были не местные рыболовы, которые в те времена имели привычку ставить по вечерам сети, а утром рано вытягивать их вместе с небольшим уловом в свои лодки. То были браконьеры настоящие, приехавшие на озеро издалека, и были у них не только лодка и сети, но и взрывчатка. Вот на эту-то взрывчатку Ваня Кораблёв их и поймал. И не просто поймал, а привел в милицию, которая тогда еще имела в Архарове опорный пункт с двумя блюстителями порядка, честно дежурившими по очереди в этом пункте даже и по ночам.

До сих пор при воспоминании об этом своем подвиге Иван ощущал неприятный холодок в груди, потому что вполне мог погибнуть в ту ночь, и даже чудом представлялась ему теперь его победа над тремя здоровыми и суровыми мужиками. Не было чудом воровство у них из-под носа взрывчатки – чудом было то, что эти браконьеры поверили в готовность сопливого деревенского мальчишки пожертвовать на озере своей жизнью. А ведь он тогда, и вправду, был готов умереть, но забрать с собой на тот свет тех, кто собирался погубить главных хозяев Тихого озера, каковыми считал не архаровских жителей, а живущих в озере рыб.

Сейчас его бы назвали шахидом, потому что он, как какой-нибудь сумасшедший «дух» на Кавказе, обмотал себя этой взрывчаткой и, незаметно подплыв в своей лодке к занятым постановкой сетей браконьерам, объявил им, что взорвет и себя, и их, если они немедленно не отправятся с ним в милицию. При этом маленький Ваня держал в руке отсоединенный от его детского танка пульт управления, провод от которого был припаян к лампочке, вывернутой из карманного фонарика и вставленной в одну из тротиловых шашек. В пульте находилась батарейка, и при нажатии на кнопку ток от нее передавался по проводу к лампочке, которая должна была загореться и лопнуть, потому что напряжение батарейки превышало лампочное почти в четыре раза. По правде сказать, Ваня и сам не знал, сработает ли его схема, но браконьеры перепугались так, что не могли и слова сказать, пока плыли в лодке вместе с ним и шли под его присмотром через все село к опорному пункту…

Но теперь были другие времена, и браконьеры стали умнее, и техника в их руках была самая современная. Впрочем, и Колька с Сашкой не отставали от них в своих знаниях и во многом опередили Ивана: еще в начальных классах они освоили и компьютер, и Интернет так, что сидеть в Сети им уже надоело. И все же еще слишком молоды они были, чтобы тягаться с таким бандитом, как Нос, наверняка имевшим у себя все для того, чтобы нажатием одной тайной кнопки уничтожить и саму турбазу, и хозяйство Кутасова, и даже озеро.

Так думал Иван, подходя к избушке деда Степана и чувствуя, что наступающая ночь будет самой тревожной изо всех ночей, наступавших в Архарове после его возвращения из армии. Даже охота Ивана за браконьерами, которые рубили без разрешения лес или убивали без лицензии лосей и кабанов, казалась ему сейчас пустячной забавой в сравнении с тем, что могло случиться утром. Действия браконьеров были предсказуемы, а чего можно было ожидать от Носа и от Кольки с Сашкой, Иван мог лишь предположить, да и то после того, как тщательно все обдумает, как мудрый Шерлок Холмс.

На двери дедовой избушки висел замок. Иван потрогал его рукой и увидел, что он не заперт: дужка легко выдвинулась из замочного гнезда при первом же прикосновении. «По старинке живет дед», – подумал Иван, вспомнив, что во времена его детства многие жители Архарова и вовсе не запирали свои дома, уходя на работу или в лес за грибами. И никто в эти дома не заходил. Если на стук в окно или в ворота хозяева не откликались, значит, и входить к ним считалось неприличным, а воровать было нечего, кроме старых телевизоров и холодильников. Теперь, пожалуй, только дед Степан оставался таким бедным, что и замок ему был ни к чему. Хотя… сейчас уж никакой замок не спасет, ибо воры пошли такие, что им и самый хитрый сейф открыть несложно. «Даже Колька с Сашкой смогли, – вспомнил Иван, – открыть Алёнкин дипломат с шифром на запорах…»

И тут Ивана осенила показавшаяся ему сперва нелепой мысль: «А что, если Нос попросил их привезти ему такой же, как у Алёнки Стремневой, дипломат?» Такой же, потому что любой другой смог бы открыть гвоздем всякий современный мальчишка, если он не круглый дурак. Архарову же наверняка было известно, что братья Кораблёвы слывут в селе мастерами на все руки, и рисковать с простым портфелем или чемоданом, запирающимся на маленький ключик, он бы не стал. Братья же могли согласиться на участие в его преступном деле только в одном случае: если поняли, что сумеют вскрыть эту таинственную посылку, за одну лишь доставку которой Нос посулил им большие деньги.

Своих младших братьев Иван знал как облупленных и поверить в то, что они соблазнились на бандитские деньги, которые считали грязными, его не заставил бы никто на свете. В этом он видел свою главную заслугу в воспитании мальчишек, которых учил с первого же дня возвращения из армии быть честными и бескорыстными. Потому что за два года, проведенных на самой подлой изо всех войн, он уяснил для себя одно правило: выжить в той жизни, какую навязывали России ее враги, может лишь тот, кто остается честным в любой ситуации и кого невозможно купить ни за какие деньги. Именно эти качества помогали самому Ивану выходить целым и невредимым из самых безнадежных ситуаций, когда жизнь его висела на волоске. Любая, даже самая маленькая, ложь совершалась людьми для того, чтобы облегчить свою жизнь, а в результате превращалась из маленькой в настолько большую, что губила того, кто ею воспользовался. Про корысть же и вспоминать было противно, потому что жадность или невинная на первый взгляд скупость в одну минуту делала людей похожими на самых грязных скотов. Лучше было отдать перепуганному и голодному чеченскому ребенку свой последний кусок хлеба, чем взять что-нибудь у него в доме. Того, кто брал, вскоре или убивали враги из-за угла, или начинали презирать свои же товарищи, а те, кто отдавал, оказывались невредимыми в самом жестоком бою или погибали геройски.

Поэтому больно было узнавать Ивану о том, что в школе детей теперь учат совсем не так, как учили его. Сейчас внушают будущим защитникам Родины и их будущим женам, что главное в жизни не совесть и сострадание, а успех. Не оттого было ему больно, что нынешняя школа воспитывала учеников равнодушными к чужой беде, а потому, что она убивала в них саму способность к выживанию. Потому что чем большего успеха добивается человек в жизни, тем больше людей оказываются в числе его врагов. И не только людей – сам Бог перестает помогать тем, кто не нуждается в Его помощи, а, напротив, сознательно отказывается от нее, будучи уверенным только в своей хитрости и умении отбирать последний кусок хлеба у ближнего, предавать друзей и копить деньги.

Слава богу, учителя в архаровской школе работали старые, у которых когда-то учился и сам Иван, и самый старший брат Кораблёвых – Федор, который сейчас сидел в тюрьме за то, что не выполнил глупый приказ адмирала-выскочки и не подставил свой корабль, которым командовал, под обстрел во время боевого учения. А вот другой капитан, для того чтобы выслужиться перед начальством, такой приказ выполнил и погубил и себя, и полсотни доверивших ему свои жизни моряков. В их гибели командование обвинило Федора, однако весь Северный флот знает, что Федор – настоящий герой, и до сих пор приходят матери и отцу письма благодарности за него, а в школе его портрет висит среди выпускников на самом видном месте.

Когда единственная в школе молодая учительница Надежда Павловна пожаловалась Ивану на Кольку с Сашкой, Иван пообещал ей наказать их за разыгранную с ней шутку и сначала отругал братьев. Однако после, расспросив их о том злосчастном уроке, понял, что близнецы хотя и учились всего лишь в седьмом классе, но оказались гораздо умнее своей учительницы. И даже умнее самого Ивана, приглядевшего было Надежду Павловну себе в невесты. С тех пор Иван мог думать о ней, лишь представляя на ее месте ту самую польскую панночку, которая свела с ума Андрия в «Тарасе Бульбе», и скоро перестал с ней встречаться, мысленно благодаря братьев за то, что они уберегли его от предательства своей Родины, своих погибших за эту Родину боевых товарищей и своих братьев. Ведь если бы он на Надежде Павловне женился и привел в родительский дом человека, хотя и любящего его, но не понимающего, что такое честь и совесть, то Колька с Сашкой уже не мечтали бы вернуться после службы в армии в Архарово, а мать с отцом скоро стали бы просто жалкими и никчемными стариками рядом с такой бездушной снохой. А испортить жизнь родителям означало для Ивана то же, что предать Родину и боевых товарищей, так что его отец имел бы полное право сказать ему, как Тарас Бульба Андрию: «Я тебя породил, я тебя и убью»…

В этот раз, дожидаясь деда Степана, Иван не сел на завалинку, а принялся ходить под окнами его избушки. Такая неторопливая и размеренная ходьба взад-вперед всегда помогала ему сосредоточиться в своих мыслях на главном. А главным сейчас для него было понять, как поведут себя Колька с Сашкой в опасной для них ситуации. Если у них получится открыть дипломат (или что там нужно им перевезти?), то вряд ли они на этом остановятся, что бы в нем ни лежало.

Но что может в нем лежать, Иван пока даже и предположить не мог, как ни пытался. Между тем мысль о том, что перевозить братья будут именно дипломат, запертый на зашифрованные запоры, не покидала его. Он хорошо помнил, как часто использовали такие дипломаты бандиты в Чечне, переправляя в них и деньги, и наркотики, и даже мины. Не один такой «контейнер», как называли эти чемоданчики военные, держал Иван в своих руках после того, как останавливали на его блокпосту очередную машину с переодетыми в мирных жителей боевиками. А в детективных фильмах только с ними и бегают все воры и мошенники. И правда, открыть такой «контейнер» без знания кода нелегко, а если он усилен бронированными пластинками, то и ножом разрезать удается не сразу. Так что лучшего способа доставить «гостинец» Носу в полной сохранности и придумать нельзя.

«Но что? Что это за „гостинец”?» – едва ли не вслух спрашивал себя Иван и вновь принимался перебирать все возможные варианты, пока не зацепился в своих предположениях за слова деда Степана о том, что Нос хочет сделать гадость Кутасову.

Иван вспомнил о слухах, ходивших в Архарове после появления на турбазе этого начальника охраны. Почему-то все были уверены, что появился он там не случайно, что директор хочет отобрать у Кутасова участок прибрежного леса и даже все фермерские поля. Значит, Нос был приглашен не столько для охраны туристических домиков и сараев со спортивным инвентарем, сколько для того, чтобы согнать Александра Борисовича с его земли. Однако по закону просто так изгнать его было нельзя, а поджог его дома и всего хозяйства или убийство самого фермера и его семьи грозили тюрьмой и директору, и Носу. А вот посадка Кутасова в тюрьму с конфискацией всего его имущества вполне могла бы принести директору реальную выгоду…

– Компромат! – теперь уже вслух воскликнул Иван и остановился, с удивлением глядя на оказавшегося прямо перед ним деда Степана.

– Что есть «компромат», Ваня? – спросил дед, ставя удочку у крыльца.

– Компрометирующий материал, – пояснил Иван. – Наши парни повезут на тот берег компрометирующий Кутасова материал.

– Материал – это… сукно, что ли? – простодушно предположил старик. – А может, драп?

– Может, и драп, – улыбнулся Иван. – Чтобы Кутасов подрапал из своего дома прямо на нары!

– Завтра? – Тут дед Степан прищурился и зачем-то попытался пригладить свою бороду, которая после его попытки сделалась еще лохматее. Но мучить внука загадками он не стал и объявил: – Завтра, Ваня, рано утром парни и повезут этот драп. Вот только не знаю, где они его возьмут.

– Им его принесут, – сказал Иван уверенно. – Прямо на берег принесут.

– И чего ты с ним будешь делать?

– С драпом или с тем, кто его принесет?

– Я полагаю, что и с тем, и с другим, – продолжал щуриться дед Степан.

– Об этом надо подумать. Жарь своих окуней, дедушка! – Иван, довольный своей догадливостью, даже руки потер, предвкушая то ли вкусный ужин, то ли поимку опасных преступников.

– Так нету рыбы, – развел руками дед Степан. – Я ее Алёнке Стремневой отдал.

– Почему Алёнке? – не понял Иван.

– Потому что только Алёнка может Кольке с Сашкой сказать, что нам их тайна известна.

– Так ты… – Иван растерялся и замолчал. – Ты решил им помешать?

– Разве ж парням что-нибудь помешает! – усмехнулся старик. – А вот ох ладить их пыл очень даже полезно будет…

 

13. Нежданные гости

Возвращаясь домой, Иван думал о том, как поведут себя Колька с Сашкой теперь, когда узнают, что их тайна уже перестала быть тайной и стала известна и Алёнке, и деду Степану, и… Но себя Иван не хотел им выдавать раньше времени, надеясь, что братья сами попросят его помощи. А если не попросят, то нужно было понять, что они будут делать после того, как Алёнка передаст им слова деда. Затаятся, откажутся участвовать в грязном деле Носа или побегут к деду Степану узнавать, что ему известно?

Однако Иван гадать не стал. Не было у братьев теперь иного выхода, как только рассказать о своей тайне ему. Он повеселел и стал думать, что посоветовать близнецам и как им помочь. Вряд ли они нуждаются сейчас в его совете и помощи и, скорее всего, придумывают какую-нибудь отговорку, а то и вообще скажут, что не знают, что там стукнуло в голову деду Степану. К сожалению, они еще не стали настолько взрослыми, чтобы разобраться в сложных отношениях деда с их матерью, и сторонились старика. Даже считают, что дед Степан не совсем в своем уме, раз ни разу даже в их дом не зашел и никак не выражает свою любовь ни к их матери, ни к отцу, ни к ним самим. Мать часто называла деда Степана злопамятным и обижалась на него, но рассказывать близнецам о своей вине перед ним пока не спешила. Она и Ивану строго-настрого приказала ничего братьям пока не говорить.

«Рано им об этом знать, – сказала, когда Иван попросил у нее разрешения объяснить Кольке с Сашкой, почему их родной дед живет один и даже в гости к ним не приходит. – Вот соберутся в армию, тогда я сама им все и расскажу».

«А если дедушка не доживет до их проводов в армию?» – задал ей Иван грустный вопрос.

Но мать тут же рот ему прикрыла своей ладонью и воскликнула:

«Не говори так никогда! Он не может не дожить. Он будет жить до ста лет, и, может статься, меня переживет».

«Ну, тогда, значит, и я не все знаю…» – вздохнул, опустив голову, Иван.

«Узнаешь, придет время», – был ее ответ.

«Нет, – подумал теперь Иван, выходя из парка на главную улицу Архарова. – Надо парням рассказать правду об их деде, а то так и будут считать его сумасшедшим. Вот сейчас самое время для такого рассказа…»

И он прибавил шагу, надеясь, что братья еще не ушли спать, а дожидаются его для серьезного разговора. Начать этот разговор Иван и решил с рассказа о том, как обидела в молодости их мать деда Степана своим самовольным уходом. И хотя сам Иван не мог до конца понять, почему дед Степан до сих пор не может простить свою непослушную дочь, успевшую за много лет после побега из отцовского дома искупить свою вину, ему хотелось, чтобы Колька с Сашкой посмотрели на дедушку другими глазами и полюбили его. Поэтому перед разговором о деде и матери он решил напомнить им легенду про их Тихое озеро, которую поведал ему однажды дед Степан. Может быть, и вправду, все было так, а может, старик сам эту историю и сочинил, но она Ивану очень понравилась.

Когда-то все Тихое озеро располагалось там, где сейчас скрывается от людей среди непролазных болот и дремучих лесов Большак, а на месте нынешней, обжитой людьми части его находилось безымянное, мелкое и заросшее камышами озерцо, какому даже и названия не было. Озерцо это могло бы совсем высохнуть, если бы не впадающая в большое озеро речка Свийка, которая каждую весну разливалась так широко, что казалось, будто само Тихое озеро расширялось до Архарова.

Но летом возле села опять оставалась лишь мелкая лужица, в которой даже детворе было не искупаться. А Свийка текла себе тихонечко мимо, и архаровцы могли спокойно плавать по ней на лодках в большое озеро за рыбой, которой там было видимо-невидимо. Они так и называли промеж собой Тихое озеро отцом, а Свийку – его любимой дочкой.

И этот отец так любил свою дочку, что хотел, чтобы она стала большой рекой, и искал для нее прямую дорогу через леса и болота к Волге, которая несла свои мощные воды в далекое море в ста километрах от него. Однако весенние разливы отнимали у Свийки много воды, так что пробиться к Волге летом и осенью ей силы не хватало. Тогда Большак запретил ей разливаться и даже принялся намывать заградительную дамбу между ней и этой безымянной лужей, только на то и способной, чтобы питать собой корни росших вокруг нее высоких корабельных сосен.

Но Свийка оказалась непослушной дочерью и каждой весной продолжала заполнять своей водой полюбившееся ей озерцо. А однажды, после особенно полноводной весны, осталась в объятиях своего возлюбленного навсегда, наполнив его собой так, что он стал весьма глубоким и широким озером, вставшим между ней и ее отцом, и даже присвоившим себе его имя, несмотря на то что кое-кто из сельских стал называть его Корабельным.

Когда же в Архарово приехали географы и топографы, то они так и нарисовали на своих картах Тихое озеро – распростертым до самого села. Конечно, отец на свою дочку-изменницу обиделся и отгородился от наглого зятя зарослями ив и остатками недостроенной дамбы. Только одна свободная протока и осталась между ними, потому что расстаться с дочкой навсегда отец не мог: скоро бы зачах, обмелел и умер. Протока эта осталась тайной и для людей, и для новоявленного озера, и лишь тот, кто умеет увидеть прежнее течение Свийки, мог этот проход на Большак найти.

Когда Иван услышал эту легенду от деда Степана, то усмехнулся и хотел уличить старика во лжи, потому что уж очень похожа была дедова байка на историю его отношений с матерью. Однако, подумав, решил не обижать старика, который не сам же дал себе фамилию Тихонов, а всем предкам Ивана по отцовской линии – Кораблёвы. Даже немного жутковато сделалось Ивану от такого совпадения, и теперь он хотел поручить Кольке с Сашкой разгадать эту наследственную тайну, которая должна была увлечь их сильнее, чем преступная связь с каким-то залетным бандитом Носом.

Но вдруг Иван вспомнил, что фамилия у этого Носа была Архаров, и даже остановился посреди дороги, почувствовав в этом какой-то зловещий смысл. Если бы не встал он возле клуба, где в это время начинала собираться на дискотеку молодежь, то, возможно, он этот смысл попытался бы понять. Но спешащие на танцы парни вели себя так шумно, что привлекли к себе внимание Ивана.

Сельский клуб стоял на центральной улице, которая располагалась ближе всех к озеру и на которой, только в противоположном конце, жили Кораблёвы. Три другие улицы поднимались одна за другой по склону широкого холма и соединяли парк, в глубине которого оставалась заброшенная старая школа и избушка деда Степана, с участком новой школы. Так вот, и клуб, и магазин находились у парка, но пройти от них к берегу Тихого было невозможно, потому что хитрая речка Свийка впадала в него не сразу, а тянулась вдоль его берега, отсекая село от озера и собой, и густыми зарослями ивняка по обоим ее берегам.

Даже если бы кому-то из подвыпивших парней и удалось пересечь ее напрямую, до озерного берега он добрался бы, изрядно вымокнув в болоте. Поэтому любители искупнуться после дискотеки шли с громкими криками и песнями сначала по центральной улице, а потом по проулку вдоль забора Стремневых. Конечно же и обратно они могли вернуться лишь тем же путем.

Поэтому Иван был очень удивлен, увидев четверых незнакомых ему, а значит неместных, парней, идущих к клубу с берега озера напрямую. С первого же взгляда на них он понял, что они пьяные. Один из них то и дело спотыкался и падал, тогда как остальные громко над ним хохотали. Их спортивные костюмы были мокрыми насквозь, а тот, кто падал, шел босяком – должно быть, потерял в Свийке или в болоте перед ней свои ботинки. Однако, когда они проходили мимо стоявшего на дороге Ивана, ни запаха спиртного, ни перегара он не почувствовал и решил остановить этих весельчаков.

– Откуда это вы топаете? – спросил он. – Уж не с озера ли?

– Так точно! – отрапортовал ему один из них и приложил вытянутую ладонь к виску, как солдат. – Разрешите доложить, товарищ генерал, водное препятствие успешно форсировано, погибших и раненых в команде нет!

И он опять захохотал, приятели поддержали его таким же идиотским хохотом.

– Понятно, – сказал Иван. – Пьяные. Пьяным-то, оно конечно, и море по колено.

– Никак нет! – снова вытянулся по стойке «смирно» изображающий из себя солдата. – Нам пить и курить запрещено!

– А ну дыхни! – приказал Иван командирским голосом.

– Есть дыхнуть! – отчеканил парень и выдохнул в лицо Ивану.

Действительно, вином от него не пахло, но глаза были пьяными, с расширенными, блестящими в свете уличного фонаря зрачками, а выражение лица совершенно не соответствовало его веселому настроению. Грустным, даже каким-то скорбным было его покрасневшее лицо. Такими же красными были трое его друзей, и Иван все понял: они находились под действием наркотиков.

Первым его желанием было задержать всю эту четверку и вызвать из города «Скорую», чтобы не случилось с ними в клубе какой-нибудь беды. Он уже полез в карман за мобильником… Как вдруг ему в голову пришла еще одна мысль. Подумалось: «Эти ребята не похожи на заядлых наркоманов, скорее всего, они приняли губительные дозы впервые». Но Иван уже догадался, что они приплыли в Архарово с того берега, с турбазы, и были из числа недавно прибывших туда на тренировки гребцов. Где же спортсмены могли достать зелье? Не с собой же они его привезли! Тогда это было бы уже не в первый раз и они не сделались бы такими красными. Значит, наркотики они нашли на турбазе, а так как та находится под жестким контролем Носа и его «братков», то и получить отраву эти спортсмены могли только от охранников или с их помощью…

Хохочущие и еле стоящие на ногах гребцы уже добрались до дверей клуба, за которыми вовсю гремела музыка и слышались нетрезвые молодые голоса, а Иван все стоял как заколдованный и все яснее понимал, что между одурманенными гребцами, тайной миссией его младших братьев и желанием директора турбазы уничтожить хозяйство Кутасова существует какая-то связь. Но в чем она выражается, Иван пока понять не мог.

Между тем к клубу по дороге приближалась стайка парней и девушек, живших на другом конце Архарова, рядом с ним, и Иван подозвал к себе их лидера – Генку Шибанова.

– Слушай, брат, – вполголоса сказал он ему, – тут к нам в клуб пожаловали гости с турбазы. Под кайфом. Проследи за ними. Скажи всем, чтобы не трогали их. А если они сами будут нарываться, вежливо проводите их к озеру.

– Что за дела?! – возмутился было Генка.

– Я прошу тебя, – взял его за руку Иван и так многозначительно посмотрел подвыпившему Генке в глаза, что тот мигом протрезвел и согласно кивнул:

– Понял, Ваня, не боись – и встретим, и проводим нежно…

 

14. Васькина мечта

Нынешний летний отпуск Васька Стремнев собрался провести на юге, у моря. Всю зиму и весну он откладывал понемногу деньги, заработанные в ночном клубе за барной стойкой, и подыскивал себе спутницу. На новую машину он скопил в прошлом году, а в этом ему нужно было иметь ничуть не меньший капитал, потому что гульнуть он хотел на широкую ногу. Это было его давней мечтой: поехать на своей иномарке в Крым или даже в Грецию, снять шикарный номер в пятизвездочном отеле и ходить по ресторанам и пляжам в сопровождении безупречной красавицы. Сам он был некрасивым, щупленьким и боязливым, и исправить эти недостатки могли, как он считал, только большие деньги.

К счастью, жизнь его сложилась так, что деньги у него водились всегда. Он был любимым ребенком у отца с матерью, и они его баловали со дня появления на свет. Потом отец, бросив семью, взял его к себе в город, где имел собственный бизнес: он владел одним из лучших ночных баров. Там-то Васька и стал барменом. Вернее, теперь уже главным барменом, которому подчинялись и с которым делились чаевыми трое других. Вот только чаевых этих и зарплаты, которую назначил ему отец, было недостаточно для того, чтобы снимать квартиру, по моде одеваться и свободно разъезжать по городу, не обращая особого внимания на Правила дорожного движения.

Много денег отдавал он гэбэдэдэшникам: почти каждый день платил то за превышение скорости, то за проезд на красный сигнал светофора, то за выезд на встречную полосу. А перед самым отпуском сбил на тротуаре, выезжая из своего двора, какого-то мужика, который писать заявление в полицию не стал, но запросил компенсацию аж в десять тысяч долларов, хотя отделался всего одним синяком на локте. Пришлось эти деньги ему отдать, и у Васьки осталась всего половина накопленного, которой для поездки на море конечно же не хватило бы.

Можно было обратиться за помощью к отцу, но Васька не хотел его расстраивать. Отец у него был строгим, а его новая жена Ваську просто ненавидела. Поэтому он стал думать, где достать денег самому. Вот тут-то про его беду и узнали городские уголовники, приходившие в бар со своими подружками почти каждый вечер.

– Ну что, Василёк, пропала твоя мечта? – спросил его как-то, уже в начале июля, один из них, из-за своих больших усов и широкополой шляпы похожий на Михаила Боярского. Друзья его так и называли в шутку – Боярский. – Осторожней надо рулить, а то скоро совсем бомжом станешь!

– Да я осторожно рулю, – ответил Васька. – Они сами под колеса бросаются.

– Я бы, наверно, тоже бросился, увидев за рулем такую рожу! – пошутил этот Боярский, задев Ваську за самое больное место.

Васька с силой сжал кулачки, рассмешив стоявшую рядом с бандитом девушку.

– Не зли его, дорогой, – сказала она, – а то он и нас с тобой раздавит своим «рено»!

– Откуда вы знаете, что у меня «рено»? – простодушно удивился Васька.

– Мы, Василёк, не только про твою машину – мы всё про тебя знаем, – загадочно произнес Боярский, зачем-то снял свою шляпу, оказавшись совершенно лысым, и начал теребить в руках ее поля. – Знаем, например, что ты приехал в наш город из Архарова, что на берегу Тихого озера…

– Так уж пять лет прошло, как я оттуда уехал, – поспешил оправдаться Васька.

– А мать-то с сестренкой там остались! Значит, там и дом твой родной! – прищурился, глядя Ваське прямо в глаза, бандит. – Но ты ведь не хочешь доживать свой век в родном доме? У тебя же есть мечта! Слышишь, Киска! Наш Василий мечтает каждое лето своей жизни проводить на берегу теплого моря, а потом обобрать своего батю до последней нитки и вообще перебраться на юга́.

– Так надо ему помочь, – всерьез предложила Киска.

– Что ты, милая! Чем мы ему поможем? «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», как говорил Остап Бендер.

От волнения Васька даже не понял, на что намекает Боярский, но почувствовал, что он, и вправду, может чем-то помочь. Поэтому и спросил робко и чуть слышно:

– А при чем здесь утопающий?

– Утопающий сейчас – это ты, Василёк! – усмехнулся местный Боярский. – Я слыхал, что жертва твоего наезда собирается содрать с тебя еще десять «кусков». Если не дашь, заяву в ментовку напишет, а если дашь, то так и будет всю жизнь обдирать тебя как липку.

– Пусть пишет свою заяву! – гордо произнес Васька, хотя поджилки его начали подрагивать. – У него уж и синяк-то давно прошел…

– Ты не знаешь, брат, на что способны нынешние мошенники! – воскликнул Боярский. – Он к своей заяве такую справку приложит, что ты получишься виновником его преждевременной кончины! Денежки, Василёк, сейчас не ты один любишь!

– И что же мне делать? – вконец опечалился Васька.

– Спасать себя своими руками, как утопающий, – прошептал ему на ухо бандит и опять надел на свою лысую голову шляпу. – Есть дело для тебя. Сделаешь – мы твою жертву так тряхнем, что он вернет все твои баксы да еще и с процентами…

Дело, которое предложил ему Боярский, показалось Ваське пустяковым. Надо было просто привезти в Архарово дипломат с каким-то «товаром», как сказал бандит, и дождаться звонка по мобильнику Ему сообщат, куда этот «товар» надо будет отнести и кому передать. И всё. По возвращении в город Васька получит назад и свои десять тысяч, и еще две в придачу.

В отличие от младших братьев Кораблёвых, Васька не стал интересоваться, что за «товар» надо было ему везти в Архарово. Его любопытство пробудилось лишь после того, как он обнаружил в багажнике своего «рено» этот самый дипломат и тотчас услышал по мобильнику приказ его не открывать и брать в руки только в перчатках, которые лежали рядом. И опять же не «товар» привлек его внимание, а сам этот дипломат, настолько клёвый, что всю дорогу до Архарова Васька только о том и думал, где бы ему достать такой же. И дома эта мысль не оставляла его, так что он то и дело подходил к стоявшей во дворе машине и открывал багажник, чтобы этим чемоданчиком полюбоваться. Вот тут-то ему и пришло в голову заменить этот дипломат на другой, который он увидел в комнате своей сестры Алёнки.

Надо заметить, что Васька был не совсем уж полный дурак, потому что хоть и учился в автодорожном техникуме кое-как, но кое-что в технике смыслил. Нужно было выковырять из дипломата его единственный замочек с шифром, а потом можно было в городском ателье поставить на его место другой, даже и красивее этого. Алёнкин же дипломат и вовсе оказался незапертым.

Ночью, когда мать и сестра крепко спали, Васька взял на кухне самый острый нож и, перетащив дипломат с «товаром» из машины в чулан, принялся за дело. Справился он с этим делом быстро, хотя и пришлось ему вырезать замок вместе с замшевой кожей, которой и был обшит весь дипломат и которая-то как раз и полюбилась Ваське до умопомрачения. Под крышкой он обнаружил плотный пакет из супермаркета и сперва не хотел заглядывать туда, но не выдержал и заглянул…

Там лежали аккуратно сложенные пакетики с белым порошком. Много пакетиков, так много, что если весь этот «товар» продать, то можно съездить не только в Грецию, но и в Италию, которая была пределом Васькиных мечтаний. Что-что, а считать прибыль Васька умел и был весьма озадачен открывшейся перед ним возможностью обогащения. Между тем и холодный взгляд Боярского он не забыл и понимал, что пропажу такого дорогого «товара» бандиты ему не простят и отыщут его хоть в Италии, хоть у черта на куличках. Однако нехватку одного или двух пакетиков они могут и не заметить, а если заменить героин, например, содой, то можно взять из партии и пять пакетиков.

Конечно, Васька подумал и о том, что может обнаружиться этими бандитами и подмена самого дипломата, но тут уж он мог сказать, что ничего не знает: какой ему в багажник сунули, такой он и привез. Тем более что цифры на Алёнкином дипломате, в который был переложен супермаркетовский пакет, он выставил такие же, какие были и на замшевом. Оставалось куда-нибудь высыпать героин из пяти пакетиков и спрятать его где-нибудь в том же чулане до следующего своего приезда в Архарово, а пустые пакетики заполнить содой и засунуть в пакет с «товаром» поглубже, чтобы подмена обнаружилась не сразу. «Когда ее обнаружат, – решил Васька, – то никто не докажет, что это моих рук дело».

Весь день он прождал звонка и старался оставаться в одиночестве, чтобы мать или сестра не подслушали, о чем скажут ему бандиты по телефону. Вот только Алёнка беспокоила его. Она хватилась своего дипломата утром и неожиданно устроила скандал. Всегда была тихой и незаметной, а тут вдруг раскричалась, требуя вернуть ей отцовский подарок. Хорошо, что мать за Ваську вступилась и даже отругала сестру за жадность. Правда, Алёнка так и осталась обиженной на брата и целый день провела на озере, прибежала домой только за тем, чтобы вечером встретить и привести в хлев корову. Завела ее на двор и опять убежала, даже не взглянув на сидевшего в машине Ваську.

Звонок раздался в то время, когда он ходил по огороду, жуя сорванный в парнике сладкий огурец. Васька поспешил отойти подальше от дома, к калитке в старом заборе, и приложил включенный мобильник к уху. Незнакомый мужской голос сообщил ему, что передать «товар» он должен завтра рано утром до рассвета «своим людям» в лодке.

– Где же я эту лодку найду, если до рассвета? – удивился он. – Берег у нас длинный. Весь его, что ли, надо обыскать?

– А ты внимательно смотри за своими соседями. Как они к озеру отправятся, так и иди незаметно за ними, но старайся, чтобы они тебя не заметили. Это в твоих интересах. Лучше совсем замаскируйся, чтобы они тебя не узнали, когда будешь передавать им у лодки «товар». А как передашь и они отплывут от берега, пошлешь пустое эсэмэс на этот номер, а «симку» из телефона уничтожишь, чтобы и пепла от нее не осталось.

– За какими соседями? – не понял Васька. – Тут у нас только одни соседи – Кораблёвы.

– Вот братьям Кораблёвым и отдашь! – был ему грубый ответ. – А потом забудешь про них. Если они тебя узнают, придется нам от тебя избавляться.

– Как это?.. – Васька от страха даже голос потерял и сумел спросить лишь о главном для него: – А деньги? Кто мне заплатит? Тоже братья Кораблёвы?

– Вернешься в город и получишь свои деньги, – донеслось из трубки, и связь оборвалась.

Долго стоял Васька с мобильником в руке у забора, пытаясь успокоиться и обдумать услышанное. Однако в памяти осталась только одна информация – о братьях Кораблёвых, которые получались в этом деле важнее его, а значит, и заработать должны были больше. Эта мысль так неприятно поразила Ваську, что он и про всякую осторожность забыл. Стоял ошарашенный и не знал, что ему теперь делать. Алёнка ходила с дипломатом в школу, и, значит, Колька с Сашкой могут узнать ее чемоданчик, а узнав, сразу же и догадаться о подмене. Вернуть все назад и оставить, как было, он уже не мог, потому что замшевый дипломат был испорчен, и если бы даже он поехал сейчас в город, то не успел бы ни починить его в ателье, ни купить такой же, так как в воскресенье вечером все магазины закрыты.

Предчувствуя страшную беду, Васька уже проклинал себя за то, что позарился на какой-то чемодан, которому и цена-то смешная в сравнении с деньгами, какие он получит, вернувшись в город. Эта черта характера не однажды ставила его в неприятное положение. С раннего детства он часто попадался на эту удочку, во что бы то ни стало добиваясь обладания понравившейся ему чужой вещью, будь то игрушка в руках у его сверстника Вовки Кораблёва или красивая пачка сигарет у сидевшего рядом с ним в классе Генки Шибанова, а то и просто шоколадка, которую отец приносил Алёнке. Васька умел так все устроить, что никто и подумать не мог, что эти игрушки, сигареты и шоколадки воровал именно он. Конечно, догадывались, что он, но доказать не могли.

Теперь вот тоже надо было сделать так, чтобы младшие Кораблёвы не узнали Алёнкин дипломат, и скоро Васька придумал как. «Почему дипломат должен быть передан им прямо, как он есть? – решил он. – А если я засуну его в мешок? Никто же мне не запрещал засунуть его в мешок. Кораблёвы тоже вряд ли будут смотреть, какой он. Пощупают его в темноте сквозь мешковину и поплывут себе спокойненько на тот берег. А там уж можно будет и саму подмену дипломата, и воровство пакетиков с героином на них свалить. Не знаю я ничего, передал все как есть…»

Эта идея так развеселила Ваську, что он даже принялся напевать себе под нос и распелся бы во весь голос, если бы не увидел идущую с озера к калитке Алёнку. Когда же сестра заговорила с братьями Кораблёвыми во дворе, Васька и вовсе обрадовался. Мать сказала ему, что подозревает Алёнку в симпатии к Кольке, и теперь, став свидетелем тайного разговора «влюбленных голубков», Васька мог сообщить о нем матери, а этого сестра, похоже, очень опасалась. Так что и про дипломат она уже не заикнется, и про встречу с братом в саду никому не скажет.

Васька успокоился совершенно, когда подумал о том, что сделал на этот раз все правильно, и даже захотел, чтобы подмена дипломата и героина была обнаружена сразу, как только братья привезут «товар» на турбазу. Жалко, он не сможет посмотреть, как будут оправдываться испуганные близнецы перед бандитами и как их за столь дерзкое воровство бандиты накажут. «А ведь мне даже в магазин за содой не пришлось идти! – вспомнил он. – Ловко я придумал насыпать в пакетики стирального порошка! Только положить их надо сверху, чтобы сразу стала видна глупость этих гениальных Кораблёвых…»

 

15. Коварный план

Евгений Львович Архаров, с детства носивший прозвище Нос, от рождения до приезда в местный областной центр не имел к селу Архарову никакого отношения. Родился он в Сибири, в семье военного, которая постоянно переезжала с места на место, с севера на юг и с востока на запад. Сколько школ он сменил, Евгений уже и не помнил, а в армию был призван из Мурманска. Там и служил в ракетной части под Оленегорском. Когда же служба его закончилась, отец вышел в отставку и не захотел оставаться на Севере – выбрал для себя и своей семьи тихий и спокойный город на берегу Волги. В этом городе Евгений и поступил в университет и только тогда узнал о том, что есть в их области на берегу затерянного среди лесов и болот Тихого озера село Архарово.

В первый раз он посетил турбазу еще студентом, и озеро ему сразу так понравилось, что в его голове зародилась безумная мечта стать когда-нибудь здесь хозяином. Не только на турбазе и в селе Архарове, а на всем озере с окружающими его лесами, полями и даже болотами. Осуществить эту мечту было нелегко, но с детских лет воспитанный отцом по-спартански и в постоянных спортивных тренировках (он увлекался русским рукопашным боем), Евгений трудностей не боялся и знал, что для сильного и волевого человека ничего недостижимого в жизни нет и быть не может.

Время тогда было смутное, в городах появлялись, как поганки после дождя, бандитские группировки, которые делили между собой сферы влияния и дрались за эти сферы насмерть. Сумел сколотить такую группировку и Евгений, из числа накачанных в спортзале студентов и юных бойцов созданной им в городе секции русского рукопашного боя. После получения диплома психолога он работать нигде не стал и занялся делами настолько темными, что областная милиция долго не могла вычислить, кто управляет всеми бандитским шайками на ее территории и поставляет в ночные клубы наркотики. А когда вычислила, к Носу уже невозможно было подобраться, потому что сам он оставался в тени и не был замешан ни в одном преступлении.

Но не только торговля наркотиками и тренировки «братков» занимали его – он сумел подружиться с начальником военно-спортивной базы, где эти «братки» совершенствовались в умении метко стрелять из боевого оружия, прыгать с парашютами и даже плавать под водой. Между тем мечта сделаться полноправным хозяином Тихого озера не только не оставила Евгения, но стала смыслом всей его жизни, и скоро ему удалось втереться в доверие к директору расположенной на его берегу турбазы. Этот директор только назывался директором. На самом деле он давно уже выбился в большие начальники и заправлял в области всем туристическим бизнесом. И жил он не на турбазе, а в роскошном коттедже на берегу Волги. Хитрый психолог Нос сумел убедить его в необходимости развития туризма именно на Тихом озере и расширения территории турбазы за счет владений Кутасова. Подумав, директор с ним согласился и поставил его начальником охраны на турбазе, позволив поселить там и его бойцов.

«Только имей в виду, что свалить такую глыбу, как Кутасов, будет непросто, – предупредил он Евгения. – Его прикрывает сама областная администрация, со всей ее полицией и прокуратурой. Надо сделать так, чтобы Александр Борисович надежно и надолго сел в тюрьму и сам губернатор не смог бы его спасти».

«Сделаем!» – твердо заверил его Нос, хотя еще не имел представления о том, как он это сделает.

Знал он лишь то, что свалить ему надо не одну глыбу, а сразу две, чтобы завладеть не только землей Кутасова, но и турбазой. А прожив на озере целый год, Евгений увидел в селе и третьего своего врага, не менее опасного, чем директор и фермер. Умный, смелый и неподкупный лесничий Иван Кораблёв был этой третьей глыбой, и прикрытие у него было надежнее, чем у директора с Кутасовым, поэтому он и хозяйничал в приозерных лесах, как у себя дома, не щадя ни браконьеров-охотников, ни воров – заготовителей древесины. Иван имел друзей в самой Москве, даже в Главной прокуратуре, и если бы не оставался влюбленным в свое Архарово и Тихое озеро дураком, то давно бы получил в столице теплое местечко.

Впрочем, Нос Ивана хорошо понимал. Во всяком случае, так ему казалось. Иван не мог не видеть начавшейся войны между турбазой и Кутасовым и выжидал, когда они сожрут друг друга, как бешеные собаки. Денег у него не было, но они ему и не были нужны. Они потекут в его карман потом, когда не останется на озере ни фермера, ни Носа. Тогда из лесника он легко превратится в главу сельской администрации, отправив на пенсию нынешнего запойного и бездеятельного архаровского «мэра». Так думал Архаров. И думал целую зиму, пока не придумал, как сможет одним выстрелом убить сразу трех зайцев.

План его был четко выверен. Он решил подбросить наркотики не только в дом Кутасова, но и в приволжский коттедж директора, а для убедительности взять их из одной и той же доставленной ему из Афганистана партии. При этом смертельный порошок должен был попасть и к отдыхающим, да так, чтобы в Архарове заметили употребивших его спортсменов. А вот привезти и подложить «товар» в фермерский дом должны были работающие у Кутасова братья-близнецы Кораблёвы, чьи отпечатки пальцев будут обнаружены нагрянувшими на озеро по вызову начальника охраны полицейскими. Сам Евгений окажется героем, сумевшим разоблачить целую банду наркоторговцев, а репутация Ивана Кораблёва будет безнадежно подмочена. Так что новым «мэром» Архарова станет не он, а сам Нос или кто-то из его людей.

Главным пунктом в этом коварном плане было уговорить братьев Кораблёвых привезти в лодке наркотики и подложить дипломат с ними к Кутасову. Сначала Нос рассчитывал только на подкуп и очень испугался, когда братья выказали свое равнодушие к обещанным им деньгам. Однако не зря же Евгений учился на психолога! Поговорив в первый раз с Колькой, он нашел слабое место у этих честных и во всем похожих на Ивана мальчишек.

Этим слабым местом была их жажда таинственных приключений и увлеченность техническими изобретениями. И какова же была его радость, когда близнецы сами дофантазировались до того, что и от денег отказались! Никогда бы Нос не додумался до какого-то там психотронного генератора, могущего якобы заставить Кутасова покинуть берег Тихого озера. Как только мог им в голову прийти такой бред, в который они тут же и поверили! Хотя…

«Великое дело – Интернет! – думал Нос, провожая взглядом плывущих по озеру в лодке братьев. – Пожалуй, его и придумали только для того, чтобы забивать головы всякой дрянью подрастающему поколению. Скоро вся молодежь превратится в зомбированных баранов, не понимающих, что как раз Интернет и есть самое настоящее психотронное оружие…»

Найти человека, который бы привез дипломат с наркотиками в Архарово и передал его братьям, не составило большого труда. Много молодых ребят уезжало из вымирающего села в город, и найти их там можно было легко. Но бармен из ночного бара Васька Стремнев давно нашелся сам. Он уже не первый год приторговывал в заведении своего отца наркотиками. Люди Носа пронюхали о том, что жадным до денег этот Васька был как никто, так что и отца родного мог продать за «зеленые». И мечтал Васька, как мечтает всякий жадный дурак, о красивой жизни на берегу Средиземного моря. На большее мозгов у таких людей не хватает, и на достижение своей убогой мечты они употребляют все свои силы, а кто-то – и всю жизнь.

Удалось узнать и о давней зависти этого Васьки к братьям Кораблёвым, по счастливой случайности бывшими в Архарове его соседями. Он завидовал и их физической силе, и ловкости, и уму, и умению зарабатывать немалые деньги честным трудом, и признанию всеми архаровцами Кораблёвых своими заступниками перед наступающим на село злом. Даже некоторое опасение у Носа вызывала эта его зависть, которая могла испортить все дело, если бы Васька был посмелее и посильнее близнецов. Но он, слава богу, был не только слабее любого из них физически, но и таким трусом, что дрожал от каждого строгого взгляда на него.

О том, что Васька Стремнев мог подменить дипломат с «товаром», Нос и подумать не мог. Бандит решил, что он и прикоснуться-то к этому дипломату не посмеет. Для Васьки важнее было вернуть отданные сбитому им человеку деньги, и если бы даже он узнал, что этим человеком является подставной боец Носа, – сделал бы все для того, чтобы получить назад отнятые у него накопления и две тысячи в придачу к ним.

Увы, для осуществления своего плана Евгению пришлось порядком раскошелиться. Только наркотики лишили его целой сотни тысяч долларов. Но он не переживал: прибыль у него, после того как он станет хозяином Тихого озера, будет расти год от года так, что и афганский героин уже не понадобится. И эта прибыль будет честной. Честным станет и он сам, Евгений Львович Архаров, чья фамилия сделается гарантом его врожденной порядочности, пусть даже кости вовсе не его прадеда зарыты на кладбище у сельской церкви. Но можно и попросить отца Максима подтвердить наследственное право Евгения на село и на главное здание турбазы – бывший барский дом. Время сейчас такое, что можно купить хоть графский, хоть даже царский титул.

А времена меняются стремительно, так что вполне может статься, что скоро Россией будут править именно баре, а не олигархи. Сам народ уже вздыхает по старым порядкам и если довздыхается до какой-нибудь новой революции и посадит на кремлевский трон самодержца, тогда Евгений Львович Архаров может стать не просто барином, но и губернатором одной из древнейших приволжских губерний.

Очень уважал себя Нос за то, что имеет такую великую мечту, по сравнению с которой все эти Кутасовы, директора турбаз и братья Кораблёвы – просто шушера, пыль на дороге. А уж про Васек и подобных ему и вспоминать противно. Только благодаря своей огромной численности могут они поставить над Россией царя, а как поставят, так и опять превратятся в пыль, какую можно прибить водой из шланга. Но у новых бар будет в помощниках Интернет: с ним нетрудно превратить в послушных рабов даже таких смышленых мальчишек, как младшие братья Кораблёвы.

И Нос уже готов был праздновать свой успех, который станет серьезной победой в его жизни. А получив власть над людьми, он быстро возьмет ее и над окружающей природой, хмуро глядящей на своего будущего хозяина из-за лесов, прячущих Большак, таящий не только множество редких рыб, но и что-то поценнее. Что это может быть, Нос еще не знал, но чувствовал, что скоро не только узнает, но и добудет с озерного дна.

 

16. Неожиданное исчезновение

Иван вернулся домой, когда уже стемнело. Он торопился, но встреча с опьяневшими от наркотиков гребцами повторилась после того, как Генка Шибанов пообещал этих гостей в клубе не трогать. Он их и не тронул. Потому что один из спортсменов, едва переступив порог, вдруг упал без сознания на пол. Хорошо, что Иван не успел уйти далеко. Пришлось ему вернуться, вызывать «Скорую помощь» и ждать ее приезда из города, спасая тем временем жизнь принявшему слишком большую дозу героина пареньку. Вслед за «скорой» к клубу подъехала и полицейская машина, но, слава богу, суровые ее пассажиры куда-то спешили и, быстренько расспросив свидетелей и составив протокол, остальных троих увезли в отделение.

Ивана это происшествие расстроило так, что он бегом бежал от клуба до дома, боясь, что Колька с Сашкой уже легли спать на сеновале и добудиться их будет нелегко. Спали братья всегда по-богатырски, мертвым сном, и оставалось только удивляться, как им удавалось вставать ни свет ни заря на работу.

Он не ошибся: близнецов за кухонным столом уже не было.

– Давно уж спят, – сообщил Ивану допивающий кипяток из своего самовара отец. – Видать, здо́рово устают у Кутасова на комбайне.

Иван вышел во двор и задумался в нерешительности. «А может, ничего они утром и не повезут? – мелькнула в его голове робкая мысль. – Может, дед Степан ослышался или что-то не так понял и новая тайна братьев вообще никак не связана с Носом? Это же я сам придумал какой-то „контейнер“ с наркотиками, который они якобы будут перевозить в своей лодке…»

Однако Иван чувствовал, что обманывает себя, и понимал, что все будет именно так, как он предугадывал. Поэтому разговор с парнями откладывать на завтра было нельзя. А появление в Архарове обколовшихся спортсменов ясно показало, что дела на турбазе закрутились нешуточные. Если Колька с Сашкой с их опасным «грузом» по неведению угодят в руки полиции, то, считай, вся их будущая жизнь будет испорчена.

И он твердым шагом направился к амбару, решив, если не получится отговорить братьев отказаться от перевозки, вообще не выпускать их утром с сеновала, а потом привезти к Кутасову на своей машине. Он уже пожалел, что отдал свою лодку в их распоряжение. Ездили бы на ту сторону и на скутерах: бензин он им мог покупать сам.

Постучав в амбарные ворота и не дождавшись ответа, он приоткрыл воротину и заглянул на сеновал. Было темно, и пришлось возвращаться на двор за фонарем. Иван подпер ворота лопатой, чтобы Колька с Сашкой не сбежали, и вернулся к дому, вспоминая, где лежит этот фонарь, который бывал нужен очень редко, когда электричество в селе отключали или возникала необходимость идти в гараж ночью.

Фонарь оказался не на дворе, а в сенях, и когда Иван уже снял его с гвоздя, из дома вышла мать.

– Ты чего тут шебуршишь? – спросила она, зевая. – Ехать куда собрался?

– Да нет, – сказал Иван. – Хочу сегодня с парнями на сеновале поспать.

– А где ты был так долго? Опять к деду ходил? – всматривалась мать в лицо Ивана. – Вижу, что к нему. Ну и как он там… живет?

Вопрос ее прозвучал печально. Видно было, что думы об одиноко живущем отце не давали ей покоя ни днем ни ночью. Иван об этом давно догадывался, но и давно понял, что помирить их с дедом Степаном ему не удастся. Дед в своем решении не появляться в доме Кораблёвых был непреклонен даже спустя сорок лет после побега своей юной дочери к любимому.

– Господи!.. – вдруг громко вздохнула мать. – Я уж и не знаю, как Бога упросить… И дома, и в церкви только о том и молюсь, чтобы Он вразумил старика. Плохо ведь ему там, в избушке-то его. Сляжет опять, и кто за ним будет ходить?

– Если сляжет, мама, то я его сюда к нам и привезу, – уверенно ответил ей Иван.

– Помирать? – гулким эхом прозвучал в пустых сенях отчаянный голос матери.

Иван опустил голову, не зная, что ей ответить.

Она опять тяжело и громко вздохнула и вернулась в дом, тихонько прикрыв за собой дверь.

Пока Иван уже неторопливым шагом шел с фонарем к амбару, ему снова вспомнилась рассказанная дедом легенда про озеро и Большак. «Если бы Большак от нас не отгородился, то каким бы огромным и красивым виделось все Тихое озеро из Архарова, – думал он. – Вот только таинственным Большак бы уже не был, и рыбу в нем давно бы всю выловили еще до перестройки. Но ведь придут же времена, когда люди возьмутся обживать и Большак. Может, даже и все болота по его берегам осушат. Выходит, он сейчас существует не для прошлого и настоящего, а для будущего. Как и дед Степан не для себя живет, а для внуков, которые после его смерти получат от него неожиданные и богатые подарки…»

Иван включил фонарь и направил его луч на сеновал, но никого на нем не увидел. Он поднялся по лестнице и разворошил сено во всех углах – братьев там не было. Без сомнения, они ушли еще до того, как Иван заходил в амбар в первый раз. Дед Степан рассказал ему о разговоре с Алёнкой. Значит, переданные ей слова деда очень встревожили парней. Но ночью они уплыть на тот берег не могли, если только не получили «гостинец» раньше назначенного часа.

«Может быть, пока меня не было дома, их кто-то известил о том, что Нос сменил время встречи?» – подумал Иван, и недоброе предчувствие просквозило холодом в его груди.

Надо было срочно что-то делать, но что именно, Иван не знал. Единственным решением было отправиться к озеру и попытаться понять происходящее там. Однако бежать на берег в открытую было опасно, потому что притаившийся где-то поблизости наркокурьер мог увидеть его издалека и спрятаться в ночной темени. Ивану же теперь необходимо было изловить этого курьера. Непременно изловить и связать, чтобы потом заставить его рассказать обо всем в полиции.

Успокаивало лишь то, что ночь наступила совсем недавно и, значит, парни не могли уплыть далеко, а курьер – уехать из села. Иван бросился в сад. Он быстро, но осторожно вышел из задней калитки и скоро уже вглядывался в проулок из куста сирени. Использовать фонарь было опасно – так он мог навредить братьям, если они уже отчалили от берега. Наверняка с турбазы вели за ними наблюдение, и странный луч света в темноте мог быть хорошо виден с той стороны озера. Иван оставил большой фонарь под кустом и, низко пригнувшись, стал пробираться вдоль дороги к берегу…

Однако никто ему не встретился, и, добравшись до обрыва, под которым Колька с Сашкой оставляли лодку, он увидел, что ее там нет. Над озером стояла полная тишина, не слышался даже плеск воды на прибрежных камнях. Где-то над Большаком, за лесом, медленно всходила луна, но над озером свет ее еще не брезжил. Тихо было и в Архарове, только изредка оттуда доносился далекий лай собаки да редкие голоса возле клуба. Напуганная случившимся молодежь разошлась с дискотеки, не потревожив село ни песней, ни музыкой, сразу после того, как наркоманов увезли. Наверно, только Генка Шибанов с друзьями возле клуба и остался, чтобы обсудить небывалое в Архарове событие.

Внезапно до Ивана дошло, что Колька с Сашкой еще не получили «гостинец», а сеновал покинули потому, что побоялись вмешательства в их тайну Ивана. И от берега уплыть далеко они не могли, а просто решили, что старший брат может отобрать у них лодку. Значит, они были в этой лодке где-то рядом и чутко спали в ней, дожидаясь первых рассветных бликов на озерной глади. И где же им быть, как не в замуте, откуда если не видно, то слышно все, что происходит у сломанной липы. Когда на берегу появится курьер, они из замута выплывут, возьмут «гостинец» и погребут к турбазе.

Успокоенный этой мыслью, Иван собрался именно теперь и здесь начать беседу с братьями и уже начал распрямлять согнутую спину, как вдруг понял, что не должен им мешать. Если он им сейчас помешает и они вынуждены будут отказаться от собственного плана победы над Носом, то этим Иван навсегда лишит близнецов доверия к себе. А в том, что у них есть свой план, он был совершенно уверен, как и в том, что этот план тщательно братьями продуман, так что глупостей они не наделают.

«Ладно, – решил он, – пусть поступают, как задумали. Носу сейчас незачем обнаруживать себя: у него свой план, в котором Колька с Сашкой – всего лишь мелкое звено, рубить которое, однако, было бы с его стороны большой глупостью. А вот курьера этого я должен схватить, допросить, посадить под замок и потом поехать на турбазу. Благо у меня есть чем обрадовать Архарова…»

Подумав так, Иван снова пригнулся и бесшумно прокрался в густую тень старой липы, от которой отходил, свисая над водой, излюбленный Алёнкин сучок. Там устроился поудобнее на траве, возле самого ствола, и стал ждать, прислушиваясь к каждому шороху, как если бы он был в разведке во время войны с «духами». Если бы не злющие в этот час комары, он бы мог и соснуть час-другой, но их едва слышимый, но ни по какой причине не прекращающийся писк не давал ему ни уснуть, ни выбросить из головы тех «духов», которые все лезли и лезли из горных расщелин, сколько бы их ни уничтожала та непонятная война.

Война и вспомнилась ему опять, как вспоминалась всегда, когда долгое ожидание чего-нибудь останавливало привычное течение мирного времени. Себя на таких остановках Иван чувствовал не ведущим неравный бой с окружившими его в горном ущелье боевиками и не дремлющим на солдатской кровати в тихой казарме, а притаившимся в кустах возле занятого «духами» аула разведчиком.

Долго просиживал он там под покровом ночи, дожидаясь рассвета, наступавшего в горах раньше положенного часа, потому что солнце озаряло сначала покрытые снегом и льдом горные вершины, отражающие свет так ярко, что тот мог в первую минуту ослепить не готового к встрече с ним человека. Ослепить и потухнуть еще на час, в течение которого нужно было успеть доползти до того места в ауле, откуда хорошо видно, сколько там боевиков и чем они вооружены…

«Но ведь здесь не война, – вдруг подумал Иван. – Почему же я сижу в засаде у родного озера так, словно оно перестало быть мне родным? А братья мои! Им бы тут только рыбу удить да плескаться в прозрачной воде, но они готовятся к бою, словно попали в окружение посредине родного села. Как такое могло случиться?..»

Иван вспомнил день появления близнецов на свет. Ему самому тогда было столько же лет, сколько им сейчас, а Вовка еще только собирался пойти в первый класс. Очень хотелось Вовке навсегда остаться самым младшим сыном в семье Кораблёвых. Поэтому надеялся он, что мама найдет в капусте девчонку. Иван над ним посмеивался, но просвещать его не стал, думая, что придет время, и брат сам узнает, откуда берутся дети. Он и узнал. Вернее, увидел. Потому что мама до капустной грядки добежать не успела и родила не одного, а сразу двух одинаковых братиков прямо во дворе прежде, чем приехала из города «скорая».

Ваня узнал об этом на озере. Громко плачущий Вовка прибежал на берег и в отчаянии стал звать его, уплывшего почти к самой турбазе. Так смешно Вовка размахивал руками и так громко орал, что, наверно, будь Ваня на Большаке – и оттуда его услышал бы и увидел.

«Кутяшат мамка нашла! – сообщил перепуганный Вовка, когда Ваня подплыл к берегу. – Двоих кутяшат! Чего теперь нам делать-то? Может, утопим, пока они глядеть не начали?..»

И правда, малыши были настолько малы, что их можно было принять за щенят. Но Ваня сразу их полюбил. И с первых же дней до самой зимы охранял братьев от Вовки, не оставлявшего намерения утопить младенцев в стоявшей у крыльца бочке с дождевой водой. Конечно, потом он с их присутствием в доме смирился, а когда они поползли по полу, стал даже устраивать для них игры и учить их ходить, но у Вани на всю жизнь осталось чувство ответственности за жизнь малюток, как до сих пор часто называет их мама. И различать близнецов в первые два года их жизни могли только Ваня и мать, потому что внешне они были похожи как две капли воды, так что отец даже придумал привязать на руку Кольке красную ниточку. Но братья оказались настолько умны, что, когда подросли, научились вводить отца с Вовкой в заблуждение, передавая этот знак отличия друг другу и задорно смеясь, когда те называли Кольку Сашкой и наоборот.

Тогда-то Ваня и занялся их воспитанием, уча, что обманывать людей нельзя даже тогда, когда тебе грозит наказание за какую-нибудь провинность или просто ради шутки. Обман все равно обнаружится, и обманщикам придется плохо. К его немалому удивлению, близнецы эту истину поняли сразу и впредь сами спешили сказать, кто из них Колька, а кто Сашка. Так что отцу уже не нужно было смотреть, на чьей руке красная ниточка. Лишь только он открывал рот – братья ему сообщали: «Я Саша. А я Коля», и каждый делал при этом шаг вперед, как солдаты на строевой поверке.

Вспомнив братьев маленькими, Иван блаженно улыбнулся и закрыл глаза. Сидеть на земле было холодновато, но он готов был просидеть здесь всю свою оставшуюся жизнь, только бы его братьям было спокойно и никакая опасность им не грозила. Между тем, даже погружаясь в дрему, он продолжал слышать всякий посторонний звук в Архарове и на озере и как будто видел сквозь опущенные веки все, что происходит вокруг.

 

17. Начало рассвета

Рассвет уже забрезжил над Тихим озером, а курьер все не появлялся.

– Может, он не доехал до Архарова? – предположил Сашка, потягиваясь.

– Или Иван его тормознул, – полушепотом пробурчал Колька.

– Если бы Иван что-то знал, он стал бы нас искать. Не знает он. Зря мы тут всю ночь прятались.

– «Береженого Бог бережет». А вдруг он прячется где-нибудь у берега? – Колька сказал это и опасливо посмотрел сквозь кусты, на покрытый росой берег за ними. – Хотя чего ему прятаться? Захотел бы – быстро нас тут нашел…

Вдруг они услышали торопливые шаги по дороге: кто-то, тяжело дыша, бежал к озеру. Сашка взялся за весла. Уключины тихонько скрипнули, и лодка стала тихо выплывать из замута. Скоро братья увидели стоявшего над обрывом человека в длинном плаще, с накинутым на голову капюшоном, в руке у него был завязанный большим узлом картофельный мешок.

– Это он, – прошептал Колька и тихонько свистнул.

Человек в плаще завертел головой, и парни увидели, что его лицо закрыто то ли шарфом, то ли вязаной шапкой.

– Вот чучело! – усмехнулся Колька.

– Партизан! – заметил Сашка и сделал два сильных гребка.

Увидев их, партизанское чучело быстро спрыгнуло с обрыва и застонало, сев на землю и схватившись свободной рукой за ногу.

– Ты, что ли, принес нам дипломат? – спросил его Колька, но ответа не дождался.

Только по кивкам сидевшего братья поняли, что он и есть тот, кого они ждали в лодке всю ночь.

– А почему он в мешке? – насторожился Сашка и сказал брату: – Проверь, что там…

Колька протянул руку за мешком и тут узнал натянутую на голову незнакомца зимнюю шапочку Алёнки. Ее нельзя было не узнать, потому что Алёнка вязала себе шапку в школе на уроках труда и на переменах. Колька на тех уроках и переменах наблюдал за ловкими движениями ее пальцев и подтрунивал над Алёнкой, говоря, что в шапочке с синими полосами на белом фоне она станет похожа на американскую шпионку.

«Почему на американскую?» – не поняла тогда Алёнка.

«Потому что только американцы думают, что русские девчонки никаких других полос никогда не видели!» – засмеялся Колька.

После этого Алёнка, назло ему, связала на шапочке широкую красную полосу. Теперь эта полоса проходила как раз по глазам и носу Васьки. Потому что никем другим этот «партизан» оказаться не мог. Но Колька, узнав его, сделал Сашке знак, чтобы тот молчал, и, только отплыв от берега, шепнул:

– Пусть думает, что обхитрил нас. Вечером мы его разоблачим…

Между тем Васька кое-как выбрался из-под обрыва и стал искать в телефоне номер, с которого получил вчера ценные указания. Вот тут-то Иван его изловил и скрутил, да так быстро, что Сашка даже не заметил исчезновения Васьки.

– В воду, что ли, он свалился? – вслух подумал Сашка.

Но Колька уже был занят извлечением дипломата из мешка. Каково же было его удивление, когда он и в дипломате увидел тайное присутствие своей Алёнки!

– Это ее дипломат! – уверенно сообщил он занятому греблей брату.

– Чей – ее? – не понял Сашка.

– Да Алёнки! И шапку Васька напялил Алёнкину, и дипломат у нее стырил… Открыть его?..

– Зачем? – ответил Сашка. – Мы и так знаем, что в нем не прослушка и не психотронный генератор. Ваське их не доверили бы…

Пытать трусливого соседа Ивану не пришлось. Васька был настолько перепуган, что сразу же все рассказал.

– Я тут ни при чем! – захлюпал он носом. – Это Боярский. Он меня заставил.

– Боярский?! – насторожился Иван. – А ты ничего не перепутал? Может быть, Смоктуновский? Или Ален Делон?

– Нет, Боярский, – серьезно подтвердил напуганный Васька. – Он в этой… в шляпе такой большой. Ты его сразу узнаешь…

– Где? – строго спросил Иван.

– Так это… В нашем баре он…

– Кому ты собирался звонить?

– Я не знаю, Иван. Мне надо просто послать эсэмэс, а потом «симку» уничтожить…

– Так посылай, – приказал Иван, но, видя, как трясутся Васькины руки, нашел номер в его мобильнике сам и отправил сообщение, в котором написал: «Гостинец передал по назначению. Целую. Василий», и весело рассмеялся. – Ну что, бандитский курьер, доездился? – продолжил он свой допрос, убирая Васькин мобильник в карман. – Сколько тебе за это посулили?

– Двенадцать тысяч, – признался Васька и залепетал: – Только я ведь не из-за денег. Они меня заставили. Это же бандиты, Иван. Они ведь и убить запросто могут. За наркоту-то, сам знаешь, что бывает…

– Значит, я не ошибся, – кивнул Иван. – Только вот не знаю я, Вася, что за наркоту у бандитов бывает. Что бывает у прокурора – знаю, а у бандитов не спрашивал, а просто стрелял по ним из «калаша».

– Ты же меня не сдашь, Ваня! – плаксивым голосом стал просить Васька. – Я тут ни при делах. Привез только, и всё. Отпусти меня, и я сразу уеду.

– Иди, – спокойно сказал Иван. – Только дома сиди. Если уедешь, будем считать попыткой побега. Лучше для тебя сидеть дома и обдумывать чистосердечное признание…

Сказав так, Иван оставил Ваську под липой и поспешил домой. Надо было ехать на турбазу, к которой уже приближались в лодке Колька с Сашкой. Иван оглянулся и ясно увидел их на сверкающей под лучами восходящего солнца воде. Они спокойно плыли по этой мирно дремлющей озерной глади, и казалось, что никакая опасность им не угрожает.

Так думали и сами братья. Никакой тревоги не чувствовал ни Колька, ни Сашка. Все шло так, как они и предполагали, а за то, что наркотики оказались в Алёнкином дипломате, Нос будет спрашивать не с них, а с ее глупого братца. В том же, что в дипломате лежат именно они, и убеждаться не надо было, потому что ни на что другое, как только торговать из-под полы в своем ночном баре наркотиками, Васька способен не был. И Кутасову Нос не мог подложить ничего другого, за что можно было бы Александра Борисовича посадить в тюрьму.

«Не прогнать его Нос хочет, а за решетку упечь», – догадался Колька после того, как Алёнка передала ему слова деда Степана.

«Почему ты так решил?» – усомнился Сашка.

«Потому что дед у нас мудрый. Если бы нам надо было перевозить что-то опасное, он бы не предупредил, а помешал. И Ивану бы про все рассказал, так что мы с тобой и не догадались бы о том, что они что-то знают».

«И что?» – все еще не понимал Сашка.

«А ты подключи к мозгам логику! – с усмешкой посоветовал брату Колька, разглядывая окуней в пакете. – Мы этих рыб не ловили, и дед нам их как бы подбросил. Отец с мамкой спросят: „Где вы их взяли?» А мы что скажем? Поймали? А где? В нашей бочке, что ли? Нет. Выходит, украли где-то, потому что домой с озера пришли без рыбы. И не докажем никому, что не воровали. Если, конечно, Алёнку и деда не выдадим. Понял?»

«Да пока как-то так… не очень», – признался Сашка.

«Подставить Нос Кутасова хочет. Как дед Степан – нас. Мы дипломат этот ему подбросим – и тут же полиция к нему нагрянет. Найдут дипломат – и хана Кутасову!»

«А что найдут-то… в этом дипломате?»

«То, за что сейчас сажают надолго, брат. Наркотики найдут в доме у Александра Борисыча», – шепотом сказал Колька.

«Ловко! – позавидовал Сашка Колькиной логике, но тут же нахмурился и произнес: – Так, может, нам не сжигать их надо, а подбросить, только не Кутасову, а на турбазу?»

«Я думаю об этом, – не сразу ответил Колька. – Сложно это. Можно только ночью…»

«Или сразу, – еще больше сморщил свой лоб Сашка. – Мы ведь приплывем рано. Придется ждать, пока Кутасовы проснутся. Вот тут и можно сделать финт ушами».

«Как это?» – теперь уже Колька не понимал логики брата.

«А так. Разыграем спектакль…» – начал развивать свою мысль Сашка.

Но тут из дома вышла мама, и пришлось братьям обсуждение нового плана отложить.

Продолжили они его уже на сеновале, и задуманный ими сценарий оказался настолько захватывающим, что они решили не оставаться в амбаре, а провести ночь в лодке, чтобы обсудить его до мельчайших деталей без опасения быть кем-нибудь услышанными.

Подплывая к фермерскому берегу, они уже точно знали, что будет говорить в присутствии Носа каждый из них и кому что нужно делать, чтобы Нос не смог заподозрить их ни в чем.

 

18. И тут Алёнка!

Иван подъехал на своем «уазике» к воротам турбазы как раз в ту минуту, когда Нос, встретив Кольку с Сашкой на берегу и увидев засунутый в мешок дипломат, догадался, что заменил его Васька, но еще с подозрением смотрел на братьев, глаза у которых были ясны и чисты.

Двое охранников вытащили лодку на берег и даже перевернули вверх дном, но конечно же ничего, кроме пакета с несколькими картошинами и зеленым луком, в ней не нашли. Одеты Колька с Сашкой были, как всегда, в одинаковые тренировочные костюмы, и обыскивать их самих было бесполезно.

– Говорите, что так в мешке он вам его и передал? – спросил Нос, спокойно наблюдавший за действиями охранников. – И вы его даже не развязывали?

– Зачем? – пожал плечами Колька. – Я пощупал: дипломат там. Мы подумали, что так и должно быть, чтобы он был спрятан в мешок.

– Значит, этот гаденыш… Осмелел, падла! Думает, что мы его не достанем! «Целую»! Я его так поцелую!..

– А кто он такой? – равнодушно поинтересовался Сашка. – Мы его знаем?

– Знаете, – ответил Нос, исподлобья глянув на Сашку. – Только вам о нем знать не надо. Достаточно того, что я сейчас узнал… Ну, если он мне еще и туфту подсунул! – вдруг взбесился Нос и крикнул охранникам: – Что встали?! Садитесь в лодку и гребите в Архарово! Если он уже уехал, весь дом переверните!.. Хотя погодите! Сначала посмотрим, что он нам подсунул…

– Доставайте дипломат из мешка! – вдруг грубо приказал он братьям.

– А нам-то это зачем? – отказался Колька. – Мы свое дело сделали: что нам дали, то и привезли…

– Не сделали еще, – взяв себя в руки, тихо сказал Нос. – Мы же договорились… Давайте, ребятки! Надо посмотреть…

Колька нехотя вынул дипломат из лежавшего на большом прибрежном камне мешка и подал его Носу. Но тот и не собирался брать его в руки, а подозвал стоявшего у забора третьего охранника:

– Возьми, Митёк. Открой, – и сунул в руку ему какую-то записку.

Потом Нос нервно принялся закуривать, искоса наблюдая, как Митёк, отойдя в сторонку и поставив дипломат на коленку, крутит колесики шифра, заглядывая в записку. Когда крышка дипломата наконец открылась, Нос подошел к Митьку и приказал открыть пакет. Затем он долго что-то разглядывал и даже вынюхивал, стоя к братьям спиной.

– Ничего не понимаю! – удивился начальник охраны. – Вроде все цело…

Но тут из дыры в заборе вылез еще один «браток» и, подойдя к шефу, что-то шепнул ему на ухо.

– Кто такой? Зачем я ему? – с тревогой в голосе спросил Нос, а выслушав ответ, оглянулся на Кольку с Сашкой с радостной, как им показалось, гримасой на лице.

– Скажи ему: пусть ждет, – велел он охраннику и не смог сдержать своей радости, воскликнув: – Сработало! Теперь отступать поздно…

Между тем стало уже совсем светло. Наступил тот единственный час июльского утра, когда начала просыпаться вся природа, но еще не проснулись люди. В кронах высоких прибрежных сосен и в кустарнике под ними загалдели давно оперившиеся и даже вставшие на крыло, но еще не разлетевшиеся из родительских гнезд птенцы. Послышались непонятные шорохи то ли хорьков, то ли змей в траве, плеснула в озере первая проглотившая червяка рыба. Донесся из кутасовского курятника крик петуха, которому вторило ленивое мычание первой поднявшейся на ноги со своей промоченной за ночь подстилки коровы и беззлобный лай собаки, тотчас же собственного лая и застеснявшейся.

Прежде в этот час Колька с Сашкой еще только открывали по одному глазу, выглядывая из-под теплых одеял, и начинали вспоминать о намеченных на день делах и усыпивших их вечером раздумьях. Сейчас им обоим в какой-то миг представилось, что стоят они на другом берегу озера и смотрят на окружающий мир не наяву, а во сне. Минувшая бессонная ночь оставила в головах братьев клочки своего тумана, и они, не сговариваясь, шагнули к воде и, зачерпнув по горсти, ополоснули свои до мельчайших веснушек на носу схожие лица.

– Да, – донесся до них гневный рык Носа, – нашел мне Боярский гонца! Убью гада!..

Он что-то достал из пакета и передал охраннику, потом положил пакет в дипломат и закрыл крышку. Колька с Сашкой многозначительно переглянулись, давая друг другу понять, что пора начинать первое действие их спектакля.

– Ну что, братва, – обратился к ним Нос, – вам осталось завершить ваше дело, и… вы свободны. Последний раз спрашиваю: деньги вам нужны?

– Генератор в порядке? Работает? – спросил его Сашка, сделав вид, что не услышал вопроса о деньгах.

– Мы договорились, что вы не сразу включите его, – напомнил Колька. – Нам надо получить у Кутасова то, что мы заработали.

– Разве я похож на обманщика?! – прищурился Нос. – Все будет, как порешили. Берите «товар» – и вперед!

– Рано еще, – сказал Колька. – Надо дождаться, когда там все работники соберутся.

– Подождем пока тут, – предложил брату Сашка.

Нос подумал, зачем-то пристально посмотрел на солнце и согласился:

– Ладно. Подождите. А я пока отойду на полчаса. Арсен! – подозвал он одного из ворочавших лодку охранников. – Останешься тут, а остальные все – за мной!..

Арсен, в котором Колька с Сашкой только сейчас распознали кавказца и который, услышав приказ начальника, даже не посмотрел в его сторону, недвижно сидел на борту лодки и как будто спал. Во всяком случае, глаза его были закрыты, а лицо оставалось темным, несмотря на то что было подставлено солнечным лучам. Не шевельнулся он и после того, как Нос с двумя поспешившими за ним охранниками скрылся за забором, доска которого, оторванная и висевшая только на верхнем гвозде, тотчас же закрыла лаз.

Надо было как-то разговорить этого сына гор, чтобы расположить его к себе, и Колька с дипломатом в руках подошел к нему, негромко покашлял и начал:

– Наш брат Иван был в ваших горах…

Арсен вздрогнул, схватил сильной рукой Кольку за грудки и зло уставился на него.

– Пусти, дурак! – не испугался Колька. – А то тебе придется за это отвечать.

– За что отвечать? – прошипел охранник.

– Сам знаешь за что, – сказал Колька и выронил из рук дипломат, который Арсен мгновенно подхватил на лету.

– Шакал! – выругался он.

– Потише! – с вызовом предупредил его подошедший к ним Сашка. – Ты не у себя в ауле. Иван узнает – тогда тебе не поздоровится.

– И от Носа влетит, – добавил Колька. – Так что тебе лучше подружиться с нами…

Со стороны фермерского хозяйства донеслись чуть слышные голоса, и Сашка вдруг взял дипломат из рук Арсена и сказал Кольке:

– Давай я один его отнесу. Так будет безопаснее. А про тебя скажу, что ты остался лодку чинить. Что у нас уключина сломалась.

– Надо начальника ждать, – неуверенно предупредил Арсен.

– Вот вы и ждите, – ответил ему Сашка. – Сейчас самое удобное время. Пока у Кутасова все еще только просыпаются – никто и не будет за мной следить…

– Ну, давай, брат, – кивнул ему Колька. – В случае чего, ты знаешь, что соврать.

– Знаю! – подмигнул ему Сашка и вразвалочку пошагал с дипломатом в руке по тропинке к дому Кутасова.

Оказавшись за малинником и низкими кустами орешника, он присел на корточки и, пригнувшись, побежал к забору турбазы. В том месте, где за ним и почти вплотную к нему стоял один из бревенчатых павильонов базы, Сашка попытался отодрать доску, не очень-то на это и рассчитывая. Однако, не справившись с одной доской, он зацепил под низ вторую, и та поддалась. Сашка вытащил один конец ее из слеги и отодвинул доску в сторону. Заглянув в узкую щель, он понял, что их с Колькой предположение было верным. Участок за павильоном густо зарос крапивой и лопухами, и окон вдоль этой стены не было. Зато концы бревен в венцах были достаточной длины, чтобы спрятать за ними дипломат. Оставалось только пролезть в дыру и положить чемоданчик в углу на кирпичный фундамент, где он будет невидим никому, кто бы ни заглянул за угол павильона.

Одновременно с этим Сашка понимал, что пролезть в такую узкую щелочку ему не удастся. Надо было отрывать еще одну доску или перелезать через высокий забор, по верху которого была протянута колючая проволока. Между тем времени у него оставалось мало. Нос мог вернуться в любую минуту, и ему достаточно было просто посмотреть вдоль забора, чтобы понять хитрость братьев.

Вдруг он заметил прямо перед собой сделанный в фундаменте продух. Конечно, дипломат в него засунуть было невозможно, но лежавший в нем полиэтиленовый пакет вполне мог в этот продух войти. До фундамента было не больше полуметра, и Сашка даже сунул руку в щель и с трудом, но дотянулся до него кончиками пальцев. Затем он вцепился в стоявший рядом в высокой траве дипломат и принялся нащупывать то единственное положение колесиков с цифрами, при котором замок мог открыться. Вряд ли это удалось бы ему сделать, просидев тут и целый день, если бы дипломат был чужой и новый. Этот же, чудесным образом подброшенный братьям как будто самой Алёнкой, открылся так быстро, что Сашке показалось: Нос вовсе его и не запирал.

Достав пакет, он дотянулся им до продуха и протолкнул его туда, потом вернул конец доски на место и задумался над раскрытым перед ним в траве дипломатом. Внезапно его осенило, и он стал искать, что бы такое засунуть в чемодан вместо наркотиков. Не найдя вокруг себя ни камня, ни земляной кочки, Сашка сорвал несколько синевших возле маленькой елочки колокольчиков и, положив их на дно дипломата и осторожно закрыв его, пополз с ним обратно к тропинке, где уже выпрямился в полный рост и поспешил к дому Кутасова.

– Вы уже тут? – удивился встретивший его у крыльца Александр Борисович. – Не спится вам?..

Увидев в Сашкиной руке необычную поклажу, он вопросительно посмотрел на него.

– Это Алёнка Стремнева просила передать вашей Анюте, – соврал Сашка. – Только не сейчас… Где бы его пока припрятать?

– Анюта еще спит, – сказал Кутасов и махнул рукой в сторону веранды: – Поди припрячь там где-нибудь. Да не забудь куда, пока будешь кататься на комбайне, а то так и потеряется.

– Мы не катаемся! – изобразил на лице оскорбление Сашка, проходя на веранду и ища укромное место среди составленных на ней в беспорядке пластмассовых стульев, корзин, пустых банок и старых коробок. – Мы работаем не хуже ваших сыновей…

– Я пошутил! – поспешил оправдаться Александр Борисович и ушел в дом, щелкнув по своей голой груди подтяжками спортивных брюк.

Место для пустого дипломата Сашка нашел под лавкой, за стоявшим в углу веранды старым холодильником, и, довольный собой, собрался вернуться к озеру, но тут вдруг увидел подъезжающий к дому «уазик» Ивана. Нет, он не испугался, однако почувствовал себя беззащитным без Кольки. И при первом же взгляде на вылезающего из машины старшего брата понял, что Иван появился здесь так рано не просто так. Даже подумалось, что Иван давно знает их с Колькой тайну и следит за ними с самого начала. Значит, они не одни и не сами пытаются сейчас победить в опасной схватке Носа, а Иван каким-то таинственным образом руководит ими. Эта мысль вызвала в душе Сашки обиду, и он решил поделиться ею с Колькой, но Иван опередил его.

– Не обижайся, Саша, – тихо сказал он, подойдя к брату. – Я вашей тайны не знаю, но уверен, что вы сделали все правильно.

В голосе его прозвучал не вопрос, а признание заслуги, и Сашка посмотрел на Ивана с благодарностью.

– Иван, что-то ты зачастил к нам! – раздался за его спиной удивленный возглас Кутасова. – Уж не невесту ли себе ты у нас присмотрел?!

– Угадал, Александр Борисович! – заулыбался Иван и незаметно кивнул и подмигнул Сашке. – Уж больно Анюта у вас хороша!

– Я бы отдал ее тебе, да только молода она… – вздохнул Кутасов. – Ей больше вон Колька подходит!

– Я не Колька, – поправил его Сашка и пошагал к озеру, обдумывая только что услышанные слова.

Он понимал, что Иван с Кутасовым говорили про Анюту в шутку и вовсе не свататься приехал к фермеру брат, но Анюта нравилась Сашке, и он был бы не против, если бы Иван женился на ней. Вот только сам Сашка оказывался как бы лишним для всех. Потому что у Кольки была Алёнка, и он знал, что брат мечтает позвать ее в жены после их возвращения из армии. Теперь вот Иван вполне мог привести в их дом Анюту, и только Сашка оставался один, и некому будет ждать его возвращения после службы домой.

Он немного завидовал Кольке, которому Алёнка не только снилась, но даже и незримо помогала во всем. Как сегодня утром, когда и шапка на Ваське оказалась ее, и дипломат в их с братом подвиге сыграл самую главную роль. «Может быть, она, и вправду, русалка? – подумал Сашка. – Сидит там на своем сучке и наводит морок на всех, кто может нам навредить…»

 

19. Признание

Иван в своих предположениях не ошибся: Нос действительно хотел, чтобы спортсмены-гребцы попали в полицию после того, как его люди подбросили к ним в комнату героин, а затем осторожно навели на мысль отправиться на дискотеку в архаровский клуб. Что будет потом с этими глупыми парнями, Носа не волновало: ему нужно было известить полицию, что на турбазе у Тихого озера творятся темные делишки. Но сделать это надо было так, чтобы не только отвести подозрение в распространении наркотиков от себя, но и натравить полицейских на Кутасова, в дом которого братья Ивана принесли в это утро дипломат, полный смертельного зелья.

Именно это раннее утро должно было стать переломным в судьбе Евгения Львовича Архарова, и он готов был пожертвовать даже частью своих людей, которые помогли вчера гребцам уколоться, а теперь встречали привезенную братьями Кораблёвыми партию героина. Всех их Нос приговорил к тюрьме и не мог скрыть своей радости, когда вышел из проходной турбазы к поджидавшему его в машине Ивану.

– Какие люди! – воскликнул он. – И в столь ранний час! Вашему селу потребовалась моя помощь?

– Нет, – возразил Иван, – нашему селу помощь не требуется. У нас все тихо и спокойно. А вот у вас будет сегодня большой шум.

– У нас? Шум? – притворился удивленным Нос. – Это исключено. Здесь не может произойти ничего такого, что могло бы нарушить наш покой. Сюда люди приезжают отдыхать, и моя охрана им этот отдых обеспечивает.

– А если кто-то из ваших отдыхающих сейчас дает против охраны турбазы показания в полиции? – в лоб спросил его Иван и увидел, что Архаров этого вопроса ждал, хотя и продолжал отлично играть свою роль честного начальника охраны.

– Не понял? – нахмурился Нос, и Иван подумал, что прозвище у него действительно соответствует его облику: на лице обозначился хищный и большой клюв, но не как у орла, а как у какого-нибудь стервятника, вроде живущих в каньонах Центральной Америки грифов. – Ты про что сейчас сказал? Моя охрана состоит из честных бойцов… Нас не в чем подозревать полиции.

– Ну, если так, то и хорошо, – улыбнулся Иван. – Значит, мое беспокойство напрасно.

– Ты приехал сюда в такую рань только потому, что беспокоишься обо мне?! – воскликнул Нос.

– А то зачем же мне еще сюда приезжать? – сказал Иван. – И о тебе беспокоюсь, и о братьях своих, которые работают рядом с твоей турбазой у Кутасова. Поэтому и должен был тебя предупредить, чтобы ты на турбазе обыск сделал до того, как сюда нагрянет полиция.

– Понял, – подумав, но очевидно имея в виду что-то свое, кивнул Нос. – Да, надо подстраховаться и все проверить. Спасибо тебе, Иван. Сочтемся.

– Надеюсь, что все пройдет как надо! – подмигнул ему Иван и хлопнул дверцей «уазика» так, что Нос невольно вздрогнул.

Теперь Ивану непременно нужно было встретиться с братьями. Они уже были здесь, возле дома Кутасова или на берегу озера у лодки. Иван не допускал мысли о том, что их придется от кого-то спасать, но хотел быть совершенно в этом уверенным. Издалека увидев выходящего с веранды Сашку, он облегченно вздохнул: значит, парням удалось осуществить их план. Подробности его не интересовали. Главное, что лицо Сашки сияло победной радостью. И нос свой он не вытирал ладонью, как делал всегда, когда что-то у него не получалось.

Лучше всего было бы сейчас настойчиво посоветовать Сашке вернуться домой, однако Ивану не хотелось портить им праздник их великой победы. Хотя от Носа можно было ожидать всего, но Иван предвидел, что бандит будет озабочен спасением своей шкуры. Да и приглашенный Иваном через его друга в городской полиции ОМОН сумеет провести операцию задержания банды Носа грамотно и без жертв со стороны отдыхающих и кутасовских работников.

Не думал он и о том, что Нос в эти минуты попытается взять Кольку с Сашкой в заложники. Бандит уверен в своем успехе, уверен, что братья Кораблёвы сделали все, как надо, и уже, наверно, забыл про них, готовясь к своему главному ходу в начавшейся игре. И если уж получится так, что, почувствовав себя проигравшим, Нос успеет сбежать от омоновцев, то опять же глупо будет с его стороны мстить за этот проигрыш мальчишкам, которых приехал защищать старший брат, чей тонкий намек хитрый начальник охраны конечно же понял.

Быстро обмозговав все это, Иван успокоился и начал издалека вводить в курс дела Александра Борисовича, ожидая появления на ведущей к озеру тропинке близнецов.

А близнецы в это самое время обменивались рукопожатиями с довольным Носом, который готов был их не только расцеловать, но и взять в свою бойцовскую команду, когда станет хозяином всего Тихого озера.

– Такие люди мне будут нужны! – радовался Архаров, забыв про осторожность. – Вы настоящие парни! Рад, что не ошибся в вас! Может, все-таки возьмете «бабки»-то? – уже не в первый раз спросил он. – Как-то я не умею оставаться неблагодарным… – Но тут же вновь уточнил у Сашки: – Значит, на веранде? За холодильником?..

Наконец братьям удалось распрощаться с ним, и они пошагали от озера по знакомой тропинке. И только когда убедились, что никто за ними не следит и никто их не слышит, поведали друг другу о том, что делал каждый из них, оставшись без братской поддержки.

Впрочем, Кольке рассказывать было особо нечего. Разговорить Арсена ему не удалось, и грозный с виду охранник так и просидел на борту лодки с закрытыми глазами и подставленным солнцу лицом. Только когда на берегу вновь появился Нос, Кольке пришлось доигрывать обдуманный братьями спектакль.

«Где твой брат?! Где дипломат?!» – со сжатыми кулаками набросился на Кольку Архаров, но тот и глазом не моргнул, словно не заметил угрожающего гнева.

«Не волнуйтесь, – улыбнулся он. – Брат уже на месте».

«На каком месте?!» – Нос даже попытался схватить Кольку за шиворот, но тот ловко увернулся, отпрыгнул в сторону и притворился оскорбленным.

«Вы чего, пьяный, что ли? – пробурчал он, искоса глядя на вышедшего из себя детину. – Брат понес дипломат в дом и скоро должен вернуться. Или не надо было?..»

«Вы же сказали, что еще рано!» – рявкнул Нос.

«Было рано – стало в самый раз, – ответил Колька и зевнул. – А могло стать поздно».

«А если его застукают?»

«А кто знает, что у него в дипломате? Проверять, что ли, будут?»

«Туда ваш Иван поехал…»

«Иван? – поморщился Колька. – Что он там забыл в такую рань? Где вы его видели?..»

Нос открыл было рот, но говорить ничего не стал и задумался, глядя злыми глазами то на Кольку, то на Арсена, который будто и не слышал их напряженного разговора.

Но тут на тропинке появился Сашка, всем видом своим показывая, что дело сделано…

– А мне, брат, твоя Алёнка помогла, – сказал уже на обратной дороге Сашка, выслушав Колькин рассказ.

– Алёнка?! – Колька даже остановился, недоуменно посмотрев на брата. – Ты что, встретил Алёнку?..

– Да нет! Дипломат-то Алёнкин! С другим я бы провозился до вечера.

– Мы же решили в него не лезть, – напомнил Колька.

– Пришлось… – вздохнул Сашка и поведал брату о тайнике в фундаменте павильона.

– Так ты отнес дипломат к Кутасову? – вдруг чего-то испугался Колька, выслушав его.

– А куда бы я его дел? Не в кустах же оставлять…

– А что! – вдруг засмеялся Колька. – Так даже интересней! Найдут дипломат, а в нем пусто!..

– В нем цветы, – сказал Сашка. – Я положил в него колокольчики…

Сказав о цветах, Сашка представил, как скривится лицо Носа при виде такого сюрприза. Если бы братья знали о сообщении, которое тот получил от Васьки, то не просто расхохотались бы, а покатились бы со смеху вниз по тропинке до самого кутасовского дома.

Иван все еще разговаривал о чем-то с Александром Борисовичем, когда Колька с Сашкой подошли к ним. При этом Кутасов был уже не таким веселым, каким видел его Сашка, уходя к озеру. Иван же, напротив, улыбался, но за улыбкой его братья разглядели замаскированную тревогу. С затаенным беспокойством в голосе он вдруг объявил им:

– Сегодня вы, парни, работать не будете. Александр Борисович дает вам возможность денечек отдохнуть.

– Почему? – в один голос спросили они, переводя взгляд с Ивана на Кутасова и обратно.

– Потому что вы свое дело сделали, – став строгим, ответил Иван, и неожиданно спросил, не таясь от фермера: – Надеюсь, то, что лежало в дипломате, вы спрятали в надежном месте?

– Как… как ты узнал про дипломат? – смущенно и в тоже время с удивлением спросил Сашка.

А Колька с досадой хлопнул себя ладонями по ляжкам и с подозрением посмотрел на Сашку.

– Спокойно! Спокойно, Коля! – приказал Иван. – Сейчас не время для эмоций. От того, что я узнал, ваш подвиг не становится детским. Без вас тут могла бы случиться большая беда…

– Я потом вас отблагодарю! – не сдержался до сих пор угрюмо слушавший их разговор Кутасов. – Вы спасли… нет, вы защитили от бандитов меня и мою семью…

– А сейчас вам лучше отправиться домой, – стоял на своем Иван. – Эти бандиты – самые настоящие. От Носа всего можно ожидать. Я же вам давно говорил, что самый страшный зверь – раненый…

– Поэтому его надо добить, – прервал его Сашка. – И мы знаем, как это сделать.

– Они знают! – воскликнул Кутасов. – Мы над этим головы сломали, а они знают!..

– Да, знаем, – с гордо поднятой головой твердо заявил Колька. – Без нас вы все равно ничего не придумаете. Поэтому нам надо оставаться здесь до конца. Если этот противный Нос не вызовет сюда полицию сегодня, то придется ждать…

– Полиция уже едет, – не дав Кольке закончить, сказал Иван. – И не только полиция, но еще и целый взвод омоновцев. Правда, они сначала перевернут всю турбазу… Хотя… – Он на секунду задумался. – Хотя Нос может им сразу показать дорогу на ферму.

– Наверняка они привезут с собой собак, – как бы сам себе сказал Кутасов. – Тех, что умеют искать наркотики. А дипломат ведь…

– Куда вы спрятали наркотики? – шепотом и с тревогой спросил братьев Иван.

Но тут со стороны турбазы донеслись громкие крики и лай собак, и в просветах между соснами все увидели подъехавшие к ее воротам микроавтобусы, из которых выбегали омоновцы.

– Где вы их закопали?! – с отчаянием в голосе повторил свой вопрос Иван.

– Мы не закопали, – хитро улыбаясь, ответил Сашка. – Мы их спрятали… на турбазе…

Одного мгновения хватило Ивану, чтобы осмыслить услышанное, но всем показалось, что время остановилось навсегда. Кутасов застыл в этом остановившемся времени с открытым ртом и вытаращенными глазами, Иван – с зарождающимся восторгом на светлеющем лице, а Колька с Сашкой – с начавшей переполнять их гулко стучавшие сердца радостью победы.

В следующее мгновение Иван уже сжимал плечи близнецов своими мощными ручищами, Кутасов вытирал рукавом рубашки крупные капли пота со лба, а мальчишки, чувствуя себя уже не мальчишками, а настоящими мужчинами, смотрели друг на друга, как могут смотреть только полководцы на военном параде, не имеющие права смеяться или плакать под благодарными взглядами тысяч спасенных ими солдат.

– Не ожидал, – произнес наконец с волнением Иван, – что вы даже меня перемудрите! Это же в корне все меняет! Теперь надо только умело подсказать полицейским, где искать эту главную улику против бандитов. Которые уже сами себя выдали… Всё, Александр Борисович! – весело сообщил он Кутасову. – Отбой! Только спрячь… нет, лучше сожги этот проклятый дипломат, чтобы и следа от него не осталось.

– Понял, Иван! – воскликнул фермер и побежал выполнять приказ.

– А вам надо сказать, что просто случайно подслушали разговор бандитов о наркотиках. Шли, мол, вдоль забора и подслушали… Ну, не мне вас учить! Вы сами теперь можете быть моими учителями! Кстати, где именно за забором вы их положили?

– Вон ту крышу видишь? – показал ему взглядом Сашка. – Там сзади дома, в продушину, я пакет и засунул. Только… – Он опять на какое-то время стал похож на ребенка. – Мы думаем, что не надо сжигать дипломат. Интересно ведь посмотреть на Носа, когда он увидит в нем не пакет с наркотой, а цветы.

– Интересно – это да, – согласился Иван. – Только сейчас не тот случай, брат. Вы лучше подумайте, какой дипломат нам надо купить, чтобы обрадовать Алёнку.

– Откуда ты знаешь?.. – начал было Колька, но не закончил и понимающе покачал головой.

 

20. Запоздалая песня кукушки

Вместо того чтобы поступить так, как посоветовал ему Иван, Нос поспешил сделать все наоборот. У него было время для того, чтобы найти и уничтожить все пакетики с героином, которые подкинули в комнаты к байдарочникам его «братки». Более того, он мог бы приказать кому-нибудь из охранников пройтись вдоль забора и тщательно осмотреть участок между забором и павильонами, расположенными вдоль него, куда отдыхающие имели привычку бросать пустые банки из-под консервов или сока, сигаретные пачки и прочий мусор.

Однако Архаров нашел охранникам другое занятие: рассовать те несколько пакетиков, которые Нос достал из предназначенной для Кутасова коробки, по тумбочкам еще спящего в этот ранний час обслуживающего персонала.

Иван и тут не ошибся и точно предугадал коварный замысел Носа, которому необходимо было подвести под статью не только Кутасова, но и директора турбазы вместе со всеми его поварами, тренерами и дворниками. Для того Иван и вызывал его за ворота: чтобы Нос успел до появления на турбазе полиции и ОМОНа как можно эффективнее подставить… самого себя и своих «братков». Нос осознал свою ошибку слишком поздно, когда разбежавшиеся по территории базы омоновцы в защитных шлемах и с автоматами в руках в течение нескольких минут положили на землю лицом вниз всю его охрану вместе с ним самим, так что никто из них даже пистолет достать не успел.

– Вы что делаете?! – возмущенно закричал Нос и невольно выдал сам себя: – Это не мы завезли сюда наркоту! Мы давно выследили, откуда она здесь берется!..

– Та-а-ак… – сказал оказавшийся возле него майор полиции. – А почему ты решил, что мы подозреваем вас в сбыте наркотиков? Кто тебе об этом сказал?

– Я сейчас вам все объясню, – растерянно пролепетал начальник охраны. – Позвольте мне встать, я все расскажу…

– Если есть что рассказать, то я тебя и так услышу, – ответил майор и присел рядом с лежащим и держащим руки на затылке Носом. – Рассказывай. Я тебя внимательно слушаю.

– Вы… вы помешали нам довести дело до конца, – начал Нос давно заготовленную им речь. – Как раз сегодня… только что… Кутасову привезли новую партию героина…

– И вы ее перехватили, – подсказал майор.

– Зачем нам ее перехватывать? Мы проследили за ними и знаем, куда он ее спрятал.

– За кем это – за ними? – уточнил полицейский.

– Здесь их целая банда орудует! – Архаров попытался поднять голову или даже сесть, но майор ткнул его носом в траву. – Мы целый месяц их выслеживали… Среди них и архаровские, и трое из моих. И сам Кутасов, конечно, с сыновьями… Как раз сегодня мы хотели нагрянуть к нему. А потом вас вызвать…

– Ладно, вставай, – разрешил Носу майор и попросил капитана ОМОНа: – Остальных соберите всех вместе. А отобранные у них стволы отнесите ко мне в машину.

– И с чем мы будем потом турбазу охранять? – услышав про оружие, возмутился вставший на ноги Нос.

– Не думаю, что здесь вообще нужна охрана, – сказал капитан. – Достаточно того, что спортивное стрелковое оружие у вас в надежном сейфе. Вот только надо выяснить, майор, имеют ли они право использовать его.

– Выясним. Всё выясним, – многозначительно посмотрел на Носа майор и приказал стоявшему рядом с ними сержанту: – Наденьте ему наручники и ведите в машину. Навестим фермерское хозяйство, коли сам Архаров Кутасова в торговле наркотой подозревает!..

…Когда полицейская машина с сидящим на заднем сиденье Носом, закованным в наручники, подъехала к дому Александра Борисовича, Кольки с Сашкой там уже не было. Иван убедил братьев, что им лучше не показываться на глаза полиции и вернуться домой. А радостный Кутасов даже выдал им аванс (по пять тысяч каждому), сказав:

– По окончании уборки получите в десять раз больше!

– Так много?! – удивились братья.

– Если захотите, то я потом доверю вам и пахоту. Думаю, и с ней вы справитесь, пока не начнутся занятия в школе…

Как ни хотелось братьям увидеть арестованного Носа и посмеяться над ним, они поняли, что Иван прав: не нужно провоцировать бандита, который в ярости мог вырваться из рук полицейских и причинить зло если не им, то кутасовской семье.

– Он бешеный и хитрый, – сказал Колька, шагая впереди Сашки по тропинке. – Конечно, Иван свалит его одним ударом, но ведь может и убить. Потом его по судам затаскают.

– Да, – согласился с братом Сашка, – Иван его убьет, а надо, чтобы этот бандит сидел на скамье подсудимых. Представляешь, какой это будет процесс!

– Жалко только, что и Васька рядом с ним окажется!.. – громко вздохнул Колька.

И вдруг правоту его подтвердил отчетливый голос кукушки, раздавшийся над их головами.

Братья остановились и прислушались. Незатейливое пение птицы повторилось, но считать, сколько лет суждено им прожить, Колька с Сашкой не стали. Их удивило, что кукушка раскуковалась не вовремя, когда уже подходит к концу уборка хлеба и голоса почти всех лесных птиц стихают.

– Что это с ней? – с тревогой произнес Колька. – Волчьих ягод, что ли, наклевалась?

– Да просто позавидовала, что у всех птиц уже птенцы научились летать, а она своих и в глаза не видела, – рассудил Сашка.

Однако всю дорогу до берега озера братья прошли молча, пытаясь понять, что могло значить для них это запоздалое кукование, которое настырно сопровождало их.

И сталкивая в воду свою лодку, и уже рассекая веслами зеркальную озерную гладь, слышали братья это размеренно повторяющееся «ку-ку», мешавшее им прислушиваться к доносившимся мужским голосам и с турбазы, и от дома Кутасова.

А там в это время действительно было что послушать.

– Что вы найти-то у нас хотите? – спрашивал Александр Борисович майора, изображая искреннее удивление.

– Да вот гражданин Архаров утверждает, что в вашем доме хранятся наркотики, – ответил майор, здороваясь за руку с Иваном.

– А-а-а! – понимающе воскликнул Кутасов. – Наркотики – это штука серьезная…

– Вы, наверно, хотели сказать, что обвинение серьезное? – поправил его Иван и обратился к майору: – А ведь он прав. Нужен ордер на обыск.

– Так мы и не собираемся устраивать здесь обыск, – успокоил их полицейский. – Гражданин Архаров говорит, что точно знает, где лежит вся партия, только что полученная вами, Александр Борисович.

– Ну, если знает, тогда конечно! Тогда сдаюсь! – заулыбался Кутасов и даже поднял вверх руки.

– Где наркота? – заглянул майор в начавшее покрываться красными пятнами лицо Носа, который вдруг почувствовал подвох. – Показывай, Архаров!

– На веранде, за холодильником, – прохрипел тот не своим голосом.

– А может, на турбазе, в тайнике у забора? – спросил Иван, хитро подмигнув Носу. – Я слышал, что ты прячешь порошок именно там…

Только теперь начальник охраны все понял. Вмиг представились ему лица братьев Кораблёвых, слившиеся в одно смеющееся над ним лицо, клочок синего неба за тюремной решеткой и помятая алюминиевая миска, из которой предстоит ему хлебать баланду до самой старости. Это было для него страшнее смерти. Но Носу подумалось, что он еще может избежать и того и другого, что еще не отняли у него Тихое озеро, которое он привык считать своим.

Собрав воедино все свои силы, ловкость и бойцовский опыт, он вдруг ударил связанными руками стоявшего чуть позади него сержанта и стремглав рванул в сторону озера. Вдогонку за ним бросились все полицейские во главе с Иваном.

Глупо было рассчитывать на лодку братьев Кораблёвых, которые уже отплыли на середину озера, и Нос метнулся к забору, гадюкой проскользнул между раздвинутыми досками и скоро был уже на пристани и отвязывал швартовый канат приготовленного им еще накануне вечером на случай непредвиденных обстоятельств катера.

Извещенные майором по рации омоновцы оказались слишком далеко от берега, чтобы успеть задержать его, а Иван слишком долго искал лаз в заборе, скрытый за вернувшимися на место досками. В отчаянии он проломил дыру совсем в другом месте, но успел лишь попасть под брызги из-под круто развернувшейся у самого причала «Селены», которая с ревом промчалась в сторону Большака.

– Куда это он рванул? – удивленно спросил Ивана подбежавший к нему майор. – Почему не в Архарово?

– Надеется вырваться на Большак, а там скрыться в лесу. И скроется, майор, если знает протоку и брод через боло…

Вдруг Иван споткнулся на полуслове и побледнел. Блестящая в ярких лучах утреннего солнца серебристая «Селена» летела прямо на лодку, в которой он отчетливо разглядел испуганные глаза своих братьев.

 

21. Алёнкина молитва

В это утро Алёнка проснулась чуть свет. Проснулась сама, но, еще не открыв глаза, услышала за дверью, в кухне, тихий, но нервный разговор матери с Васькой. Алёнка перевернулась на другой бок и хотела досмотреть свой сладкий девичий сон, как вдруг до нее долетело упоминание фамилии соседей. Тотчас сна как не бывало. Она потихоньку встала с кровати и на цыпочках подошла к двери. В узкую щелочку был виден лишь солнечный зайчик, запрыгнувший на кухонный стол и едва заметно шевеливший большими ушами, дотягивавшимися до самой спинки задвинутого под стол стула.

– Ты понимаешь, мать, что меня теперь могут посадить в тюрьму? – донесся до Алёнки взволнованный шепот брата. – И все из-за этих проклятых близнецов Кораблёвых.

– А сам ты, конечно, чистенький и пушистенький! – вполголоса воскликнула мать. – Они тебя взяли и на ручках донесли до берега!

– Они меня обманули. Попросили украсть у Алёнки и принести им в лодку ее дипломат якобы за тем, чтобы им было куда положить гостинец для нее, – бессовестно врал Васька. – Колька ведь влюбился в нашего ангелочка. Все село об этом знает…

– Не болтай! – остановила его мать. – Откуда тебе знать, что знает все село, если ты за ворота-то не выходил, как приехал?

– Да уж знаю! Прошлым летом разговоров этих наслушался…

Алёнка едва сдержалась, чтобы не выбежать на кухню и не сказать матери, что брат все врет, но нашла в себе силы сдержаться. Никогда она ничьих разговоров не подслушивала и укоряла за это своих школьных подруг, совавших носы даже в учительскую, но теперь только таким образом и могла узнать, что задумал Васька против братьев Кораблёвых.

– Ты не о прошлом лете и сельских сплетнях думай! – резко сказала ему тетя Нина и вдруг стала просить его жалобно: – Тебе уехать надо, Вася. Пока все еще спят, садись в свою машину и потихоньку уезжай. А в городе дуй сразу к отцу и про все ему расскажи.

– А если я там уже в розыске? – возразил ей Васька.

– Да какой розыск! Если все так, как ты мне сказал, то никому сейчас до тебя и дела нет.

– А Иван? Он меня предупредил…

– Иван уехал – я сама видела в окошко, как он рванул куда-то ни свет ни заря. Он меня и разбудил своим мотором. Не машина у него, а прямо трактор какой-то!..

Они надолго замолчали, и Алёнка, боясь, что мать может заглянуть к ней в комнату, быстро вернулась в свою кровать. Из подслушанного разговора она поняла только то, что Васька что-то натворил, но собирался свалить свою вину на Кольку с Сашкой. Надо было их как-то предупредить, но как именно, она не знала. Пока брат не уехал, а мать не ушла на работу в контору, как по старинке называли архаровцы сельскую администрацию, на глаза им лучше было не показываться.

Она могла бы сообщить Кольке об опасности по телефону, но близнецы не носили с собой мобильники даже в школу, считая, что неприлично болтать при посторонних, чем грешили почти все ученики на переменах. Оставалось только притвориться спящей и терпеливо ждать, когда можно будет убежать на озеро, где часто рыбачил в замуте дед Степан. Сегодня, чувствовала она, он должен быть там непременно…

Скоро Васька действительно уехал. Мать его провожала, и Алёнка спокойно вышла в большую комнату, окна которой смотрели на улицу, и видела, как машина брата пронеслась мимо так, будто взяла разгон от самой турбазы. Теперь можно было не ложиться, а одеться и даже выйти во двор, где летом к стене сарая был подвешен умывальник.

На этот раз Алёнка надела не шорты, а белую плисовую юбочку, которую не доставала с тех пор, как братья Кораблёвы праздновали свой день рождения. Конечно, ее они пригласить на него не могли, да и никого они никогда не приглашали, но зато вечером на берегу Колька увидел ее в этой юбке, а не в затасканных джинсах, которые в жарком июле она сменила на шорты. Повседневная же ее желтая майка под коротким безрукавным батничком одинаково подходила и к шортам, и к юбке. И тогда Колька чаще, чем обычно, посматривал на Алёнку, сидя рядом с ней над обрывом или прохаживаясь вдоль берега.

– Куда это ты вырядилась? – увидев ее, спросила мать.

– По-твоему, это вырядилась? – с вызовом посмотрела на нее Алёнка. – Это Васька весь выряженный, а я просто надела юбку, а не штаны.

– Ладно-ладно, дочка… – вздохнула мать. – Я пошутила. А Вася опять нас одних оставил.

– Значит, не очень-то мы ему нужны, – сказала Алёнка, искоса глядя в сторону кораблёвского забора, за которым то появлялся, то исчезал белый платок тети Жени.

– Да, – согласилась мать, – не нужны мы ему теперь. Совсем взрослым стал наш Васечка.

И она достала из рукава носовой платочек и принялась промокать им свои покрасневшие грустные глаза.

Когда мать, проводив корову в стадо, наконец-то собралась и ушла на работу, Алёнка заперла ворота на засов и побежала к озеру. Она не ошиблась: дед Степан был там, но не сидел с удочкой в кустах, а стоял над обрывом и, прикрывая ладонью глаза, что-то высматривал из-под нее на противоположном берегу.

– Ничего не вижу, девонька, – пожаловался он Алёнке. – Это хорошо, что ты пришла пораньше. Вместе-то мы все и разглядим.

– А чего надо разглядеть-то, дедушка? – спросила Алёнка, тоже, по его примеру, прикрыв глаза ладонью от ярких солнечных лучей, но не видя вдали ни лодок, ни людей. Даже турбаза казалась ей безлюдной, только катер начальника ее охраны поблескивал у причала серебристым бортом.

– Ты смотри, смотри, – попросил дед Степан. – Как что-нибудь увидишь – скажи мне. А я пока передохну.

Он вдруг опустился в траву, растянулся на ней, заложив обе руки под голову, и закрыл глаза.

– А если ты заснешь? – обеспокоилась Алёнка. – Будить тебя?

– Не засну, – утешил ее старик. – Но отдохнуть надо обязательно. Потому как денек нынче будет тяжелый.

– А ведь я хотела к тебе бежать, если бы тебя тут не нашла, – сказала Алёнка. – Сегодня Васька наш говорил маме про Кольку с Сашкой. Якобы они его так обманули, что теперь его могут в тюрьму посадить.

– Васька? – переспросил дед Степан, открыв один глаз. – Он же с самого утра укатил, когда ты еще сны досматривала.

– Ничего я не досматривала! – возмутилась Алёнка. – Я не спала и слышала, как он маме жаловался на Кораблёвых. И Ивана называл.

– Ивана? – Тут дед Степан открыл и второй глаз. – И что он сказал про Ивана?

– Сказал, что Иван запретил ему уезжать из Архарова.

– А он все равно уехал, – задумчиво пробурчал старик себе под нос, тяжело поднялся и сел, закрыв морщинистыми ладонями остро выпирающие под брюками коленки. – Стало быть, это он, поганец, привез из города «гостинец».

– Да нет, ты не понял! – поморщилась Алёнка. – Гостинец якобы должны были положить в мой дипломат Колька с Сашкой, но обманули, и… Не знаю я, что он хотел этим сказать.

– Бог даст, скоро узнаем, – успокоил ее дед Степан и строго приказал: – Ты не на меня, ты на тот берег гляди!

Алёнка собралась снова поднести ладонь к своим глазам, как вдруг и без ее помощи увидела сталкивающих лодку в воду братьев. Хотя до них было так далеко, что разглядеть их лица было невозможно, Алёнка не усомнилась в том, что это были именно Колька с Сашкой. Да и кто бы еще посмел взять их лодку? Только непонятно ей стало, почему они поплыли по озеру в лодке, когда должны были ехать по полю на комбайне. Так она и сказала деду Степану:

– Не понимаю я ничего. Прогнал их, что ли, Кутасов?

– Кого? – встревожился дед Степан и тут же встал на ноги. – Ты их увидела? Где они?..

Скоро старик и сам разглядел появившуюся на седой, как его борода, поверхности озера лодку и вдруг осенил себя крестным знамением, сказав Алёнке с мольбой и дрожью в голосе:

– Теперь молись, девонька, чтобы они поскорее до нас доплыли…

Как надо было молиться, дед Степан объяснять не стал, а перекрестился, застыл столбом над обрывом и уже не спускал глаз с лодки.

Однако Алёнке почему-то захотелось молиться именно по-настоящему, как молились в церкви набожные старушки. Сама она нечасто там бывала, только по большим праздникам, когда в храме и за его воротами собиралось чуть ли не все село и школьники старались протиснуться поближе к отцу Максиму, громко читавшему в алтаре молитвы, махавшему кадилом с ароматным ладаном, говорившему непонятные, но очень мудрые речи, а под конец кормившему всех желающих с ложечки. Его поддерживали нескладным, но до слёз проникновенным пением несколько женщин, стоявших недалеко от иконостаса, у большой иконы Николая Чудотворца, среди них были и две учительницы, что вызывало гордость в сердцах школьников и одобрительные взгляды их родителей.

Очень радостно было в церкви на Пасху, но еще радостнее и интереснее в крещенскую ночь, когда на озере мужики делали большую прорубь, украшая ее елочными гирляндами и привязывая к ветке Алёнкиной липы большой фонарь. К этой иордани ночью шло крестным ходом за отцом Максимом и шагавшим впереди него с огромным крестом в руках Иваном Кораблёвым все Архарово. Но окунуться в прорубь решались немногие смельчаки, и Алёнка с замиранием сердца ждала, когда вслед за Иваном прыгнут в ледяную воду его младшие братья-близнецы. Сколько она себя помнила, братья Кораблёвы купались в озере в каждую крещенскую ночь, даже когда учились еще в первом классе, даже когда трещали такие морозы, что вода в иордани быстро затягивалась тонким ледком.

С детства дружившая с близнецами Алёнка только в седьмом классе стала задумываться, почему ей больше нравится Колька, а не Сашка. Для всех ее подруг они были схожи не только лицами, но и характерами, и мыслями, и поведением. Многие, проучившись вместе с братьями семь лет, так и не умели их различать и недоумевали, как это удается Алёнке. Она и сама не понимала, в чем разница между Колькой и Сашкой, но глаза ее почему-то лучше видели Кольку, а Сашка для них оставался как бы укутанным пеленой тумана. И вот сейчас, после того как дед Степан велел ей молиться, она вспомнила, что впервые ёкнуло ее сердечко, когда она увидела в церкви братьев молящимися.

Близнецов позвал с собой только что вернувшийся из армии Иван, и было это в начале их первых школьных каникул. Ходил с ними и Вовка, который уже перешел в седьмой класс и слыл в Архарове задирой и драчуном. Алёнка увязалась за ними потому, что уже тогда ей было интереснее гулять с Кораблёвыми, чем с кем-либо из соседских девчонок. И вот когда всем им Иван купил по свечке и помог зажечь и поставить их у иконы Николая Чудотворца, Колька вдруг опустился перед этой иконой на колени и стал креститься и кланяться так, что даже сам Иван смотрел на него с удивлением. Алёнка же еле сдержалась, чтобы тоже не встать на колени рядом с ним, а вот неожиданных слёз своих удержать не смогла и выбежала из церкви как ошпаренная.

Потом она оправдывалась перед близнецами, объясняя, что ей просто соринка в глаз попала, но в то время как Сашка над ней подшучивал, Колька оставался серьезным, и Алёнке надолго запомнился его пристальный и какой-то печальный взгляд с отраженной в глазах синевой то ли неба, то ли озера, у которого сидели они втроем.

Теперь ей тоже захотелось встать на колени, и она уже собралась это сделать, как вдруг увидела бежавшего на причал турбазы человека. Сидящие в лодке братья были уже на середине озера, и Алёнка ясно видела, что на веслах сидит ее Колька, а Сашка что-то говорит ему, размахивая руками, однако человек этот притягивал к себе ее взгляд как магнитом. Скоро он уже стоял в катере, который развернулся и стал быстро отходить от причала, где уже появился еще кто-то, кого скрыли высоко взметнувшиеся за кормой волны. Сам же катер летел прямо к братьям, и Алёнке подумалось, что Колька с Сашкой забыли что-то на том берегу, как вдруг…

– Господи! – оглушил Алёнку пронзительный возглас деда Степана, и она невольно закрыла руками лицо.

Она не помнила, сколько времени глаза ее оставались в полной темноте. Может, всего несколько секунд это длилось, а может, целый час прошел после того, как руки сами опустились с лица. Только осознала себя Алёнка уже стоявшей над самым обрывом на коленях и видевшей, как в волнах за кормой удаляющегося к Большаку катера кувыркались обломки вдребезги разбитой лодки.

Дед Степан молча плакал. Ни звука не вырывалось из его груди. Залиты слезами были не только щеки, но и вся лохматая борода. От слёз она стала гладкой и ровной.

Взгляд Алёнки медленно блуждал по берегу и поверхности озера. Но в душе ее царил странный покой, словно все происходящее вокруг совершалось во сне.

Сон этот не был страшным. Все в нем было пронизано лучами яркого, но тихого света. Только непонятно было, откуда исходят эти лучи. И Алёнка спросила у кого-то невидимого, но – чувствовала она – внимательно наблюдающего за ней:

«Наверно, ты Бог?»

«Да, я Бог», – не услышала, а просто сразу поняла она и заулыбалась.

«Значит, и Колька тебя видит?» – был новый ее вопрос.

«Конечно, и Колька видит. И Сашка. И старший их брат Иван».

«А дед Степан?» – не унималась Алёнка.

«Дед Степан меня видит давно, еще с войны. Только никому из вас не говорит об этом. Думает, что вы ему не поверите».

«Ну, теперь-то наверняка скажет!» – Алёнка хотела засмеяться, но вдруг услышала облегченный, радостный вздох деда Степана:

– Слава Тебе, Господи!..

Тотчас Алёнкин сон улетучился, и широко открытые глаза ее увидели, как по озеру плывут, медленно приближаясь к берегу, братья Кораблёвы. Еще не разглядеть было, кто из них взмахивает руками впереди, а кто его догоняет, но Алёнке это было не важно.

Вечером Колька пришел к озеру один. Сашка больно ушиб ногу, выпрыгивая из лодки, но почувствовал это, только когда стал взбираться на берег из-под обрыва. Колька с Алёнкой подхватили его под руки и помогли дойти до дома, где тетя Женя отругала их всех, а потом накормила ухой из наловленных вчера вечером дедом Степаном окуней. Ел с ними эту уху и сам дед Степан, у которого борода почему-то была гладкая. Все видели его веселые голубые глаза и всё не могли на них насмотреться.

– Зря ты ушла, не дождавшись Ивана, – сказал Колька Алёнке, сидя рядышком с ней на ее сучке. – Он рассказал, как поймали Носа. Бандит так и не смог найти протоку на Большак. Представляешь, целый час тыкался на катере во все протоки, пока не намотал на винт водорослей и так и остался с носом! Не зря его Носом-то прозвали! Теперь в тюрьме он будет стыдиться своей клички!

– А кто теперь станет охранять турбазу? – спросила Алёнка.

Она вздохнула, вспомнив о судьбе своего глупого брата, но не желая говорить о нем с Колькой.

– Чего ее охранять-то! – воскликнул Колька и как бы нечаянно положил руку на Алёнкино плечо. – Иван сказал, что ее вообще закроют. До тех пор, пока не найдется новый директор. Но ее хочет купить Кутасов, ему только рожь надо убрать и выгодно продать осенью и зерно, и мясо… А еще Иван упросил деда рассказать легенду про наше Тихое озеро. Он так интересно умеет рассказывать! – с гордостью за деда сообщил Колька и попытался обнять Алёнку.

– Потом расскажешь мне легенду, – строго посмотрела она на него и вдруг принялась раскачивать сучок.

– Ты что?! – засмеялся Колька. – Мы же свалимся прямо в озеро!

– Ага! – улыбнулась Алёнка. – Боишься! А еще меня вздумал пугать какими-то страшными тайнами! Трус!

– Это я-то трус?! – воскликнул Колька и вдруг спрыгнул с сучка прямо в воду, утащив за собой и Алёнку…

Потом они сидели в мокрой одежде над обрывом и смотрели, как солнце опускалось в Большак, озаряя лес вокруг озера и облака над ним лучами такого теплого света, какой можно увидеть только в самом сладком девчоночьем сне.

– А все же признайся, Коля, страшно тебе было, когда катер вас раздавил? – спросила Алёнка, положив голову на Колькино плечо.

– Он не нас раздавил, а всего лишь нашу лодку, – ответил Колька, обняв ее сильной и горячей рукой. – Но скоро у нас будет своя настоящая моторка. Дед Степан сказал, что покажет нам, где на ней можно проплыть на Большак. А там, Алёнка, столько тайн, что и жизни не хватит все их раскрыть…

Ноябрь 2013