Под прямым, под косым — все равно под каким, но крестами попарно проспекты лежат, где под серой броней Петербург сохранен тот торцовый, что прямо к болотам прижат. Вот и нашим шагам уж недолго звучать, а поднимут асфальт — и не станет следов. Оглянувшись назад и сощурив глаза — что увижу я в тающей дымке годов? …Где скрестились и упали две булыжных магистрали, храбро на камни вползает трава. Под балконом трехоконным с колокольным перезвоном старый жестяный трясется трамвай. А в скрещенье, как на сцене, весь в булыжном окруженье гладкий кружок из асфальта встает. На асфальте, словно в вальсе, мерно кружится начальство, белой перчаткой отмашку дает. А с балкона — просто кино — панорамная картина: распластавшись по вагону, уцепился за края в перечиненных порчинах лет двенадцати мужчина — гордый, смелый и свободный, то есть в чистом виде я. Но, согласно распорядку, снежно-белая перчатка ухватилась за загривок — и свободы нет как нет… …Тот проступок был последним и, воспитанный беседой, правил я не нарушаю вот уж скоро тридцать лет. Ну когда же, сержант, ты похвалишь меня, что всегда я иду на зеленый сигнал, что в трамвае талон на билетик менял, даже спички горелые в урны бросал. Ты меня обманул, добродушный сержант, и, наверно, не только меня обманул: много лет образцово идет пешеход, и наград никаких не увидеть ему…