Когда подойдет все это и ввысь отлетит тоска, и воздуха всей планеты не хватит на полглотка, когда ночные созвездья проступят на потолке, — не верю, что вот он, весь я, на жесткой этой доске. Как были мы — так и будем, и, верно, Создатель прав: уйдет, что не нужно людям, и имя этому — Прах! Иначе подумать страшно, как в землю вместить одну усопших и в битвах павших мильярды сердец и душ, — ее порвало б от боли, порвало на сто частей. Но чья-то лелеет воля беспечных ее детей. Как воздух хранит животных, как море — холодных рыб, так тысячи тысяч мертвых хранят мильоны живых. Я чувствую их дыханье, когда своего не взять, и легкие их касанья, их слабый и долгий взгляд. Их зов настойчив и ясен, и в нем растворится страх: «Не бойся, тот мир прекрасен, а здесь останется прах! Ты есть, ты будешь, ты нужен!» И верю — я буду весь в любом, кому станет хуже, чем мне, лежащему здесь.