За оградой, черною оградой, у ступеней красной колоннады белый снег внизу, чистый, как в лесу. На снегу, случайный, как прохожий, розовой поземкой запорошен, гордый, как луна, ломкий, как струна, — старый лист — когда-то был газетой, но уже давно забыл про это — чуть привстал, шурша, сделал первый шаг… Он стал на носочки и поднял над снегом плечо, и вот уже края его трепещут, как крылья, и ломкая грудь выгибается вздутым плащом, и в каждой бывшей строчке, в каждой букве — усилье. Ах, что же толкает меня на холодный металл? Он мрачен — ну конечно же, усталость, усталость. Ну, милый, ну правда же, — просто ты очень устал. Но я уже лечу, уже немного осталось… Трое, трое — вечно втроем: бумага, чугун и ветер. В ней — порыв, и сдержанность — в нем, и не виден третий. За оградой, черною оградой Белый снег внизу…