За оградой, черною оградой,
у ступеней красной колоннады
белый снег внизу,
чистый, как в лесу.
На снегу, случайный, как прохожий,
розовой поземкой запорошен,
гордый, как луна,
ломкий, как струна, —
старый лист — когда-то был газетой,
но уже давно забыл про это —
чуть привстал, шурша,
сделал первый шаг…
Он стал на носочки и поднял над снегом плечо,
и вот уже края его трепещут, как крылья,
и ломкая грудь выгибается вздутым плащом,
и в каждой бывшей строчке, в каждой букве — усилье.
Ах, что же толкает меня на холодный металл?
Он мрачен — ну конечно же, усталость, усталость.
Ну, милый, ну правда же, — просто ты очень устал.
Но я уже лечу, уже немного осталось…
Трое, трое — вечно втроем:
бумага, чугун и ветер.
В ней — порыв, и сдержанность — в нем,
и не виден третий.
За оградой, черною оградой
Белый снег внизу…