Страшнее кошки зверя нет — как это, в общем, все знакомо: от надзирателей в тюрьме до продавщиц из гастронома — любых! Я не кощунствую — о нет! — я просто вглядываюсь в лица: в чем одинаков их секрет, так странно поровну разлитый на всех?! Как насторожены глаза! Глаза протянуты, как пальцы… «Мы не рабы!» — кто так сказал? «Рабы не мы!» — уже подальше — чуть-чуть… «Рабы не мы» — а кто рабы? «Рабы не мы» — быть может, немы? За кем стояли — позабыть еще страшнее, чем за кем бы ни встать! В хвосте — и шутят, и кричат. Но вот вы — пятый от прилавка, — и суета ушла назад, и раздражает сзади давка — кончай! Как важно все, что говорит вон та курносая, в халате, и голос, шумом перевит, освобождаем, как из ваты хрусталь. И доброволен тот обряд, и упоителен, как ласка… И, напряженные, молчат пять новобранцев у прилавка — равны! Пять кандидатов всех наук, а может — пять канатоходцев, и свежее клеймо на лбу: рабы на время, но охотно — и что?!. Страшнее кошки зверя нет — в метро, на службе или дома… И ветчину кладет в пакет мне продавщица гастронома.