До отъезда остался месяц. Прозрачные весенние дни уже сменились летними, жаркими. Я закончила и сдала свою прежнюю работу. Отобрала на складе института нужные мне для экспедиции фотопринадлежности — плёнку и фотобумагу. Подстригла немного Мультика, чтобы ему не было так жарко под палящими лучами молдавского солнца. Вскоре мне позвонил Ростислав.

— На двадцать седьмое июня назначен выезд! — торжественно сообщил он. — Машина в пять утра будет у института. После погрузки ровно в шесть заедем за Георгием Борисовичем и за вами. Впрочем, можете ехать поездом. По договору вам полагается проезд по железной дороге. Тогда выезжайте на два дня позднее. Тридцатого мы будем в Кишинёве. В институте узнаете, где мы остановились.

27 июня в половине шестого утра мы с Мультиком вышли во двор. Ночью прошёл дождь. Воздух был чистый и прохладный. Мокрая трава блестела на утреннем солнце. Соседский рыжий пушистый кот, старый друг Мультика, стоял, приподняв передние лапки, и, вытянувшись, обнюхивал цветущий куст жимолости. Он обернулся, увидел Мультика и помчался навстречу. Мультик бросился за ним, и они вперегонки понеслись по двору.

Через несколько минут грузовая машина шумно въехала в нашу подворотню. Крытый брезентом полукруглый верх очень напоминал старые цыганские фургоны.

Александр Степанович, в парусиновой куртке и брезентовых сапогах, вышел из кабины. Поздоровался со мной и опустил задний борт машины. Володя и Лёва, шумные и весёлые, спрыгнули на землю и одновременно закричали:

— Привет, Валентина Львовна!

Из кабины высунулся Ростислав и, блестя очками, недовольно сказал:

— Нельзя ли потише? Сейчас только шесть часов!.. — Он увидел меня и удивлённо спросил: — А где же ваши вещи?

— Да я ведь еду поездом!

Рыжий кот испугался машины и исчез в кустах. Мультик примчался ко мне. Лёва немедленно раздобыл где-то палку, бросил её в кусты и пришёл в восторг, когда Мультик принёс палку обратно и положил перед ним.

Я подошла к машине и заглянула внутрь. Мне ведь предстояло провести в ней долгие часы и проехать много километров.

В кабине было широкое кожаное сиденье, на котором свободно могли разместиться три человека. Под брезентом в кузове стояли две узкие деревянные скамейки вдоль бортов и одна широкая поперёк, у кабины.

В правом заднем углу стояла железная бочка с горючим, прикреплённая накидным обручем к борту. Пол был заставлен ящиками, тюками и чемоданами. На них лежали свёрнутые брезентовые палатки и лопаты в чехлах.

— Здоро́во, орлы! — раздался весёлый возглас, и Георгий Борисович подошёл к машине.

Через плечо у него был перекинут видавший виды непромокаемый плащ. В руках — небольшой потёртый зелёный чемодан и большая кипа книг, перевязанных шпагатом.

— Как вам нравится наш дом на колёсах? — спросил он меня и, не дожидаясь ответа, обратился к Александру Степановичу: — Машина в порядке?

— Не только в порядке, но и в полной боевой готовности, — с серьёзным видом ответил Александр Степанович.

— А как с погрузкой? Надеюсь, ничего не забыли, всё проверено? — Он залез в машину, и вместе с Ростиславом они всё внимательно пересмотрели, пересчитали.

— Ну, кажется, всё, — сказал Георгий Борисович, спрыгивая на землю. — По ко́ням, друзья! — весело крикнул он.

— По коням! — повторил за ним и Александр Степанович.

Все пожали мне руку, погладили Мультика и со словами «пока», «до скорого» уселись в машину.

Георгий Борисович и Ростислав впереди, рядом с Александром Степановичем, ребята в кузове.

— Не забудьте Мультика и фотоаппарат! — пошутил Георгий Борисович, высовываясь из кабины. — Ждём в Кишинёве!

Назавтра мы с Мультиком выехали поездом в Кишинёв — столицу Молдавской республики.

Мультик ездил со мной часто и в вагоне чувствовал себя как дома. В купе, кроме нас, оказался один пассажир. Обе верхние полки были ещё свободны.

Пассажир, полный человек в роговых очках, вначале недоверчиво смотрел на Мультика, но вскоре подружился с ним.

Ехали мы спокойно, если не считать одной встречи на маленькой станции. Поезд стоял десять минут, и я вывела Мультика погулять. Только мы спустились на платформу — откуда-то появилась большая чёрная овчарка, подскочила к нам и принялась лаять на моего пса. Мультику это показалось обидным. Он натянул поводок, поднялся на задние лапы и грозно зарычал в ответ. Я схватила его на руки.

— Рекс! Назад! — раздался громкий возглас, и загорелый молодой военный поспешил к нам.

Собака немедленно подбежала к хозяину.

— Сидеть! — раздалась команда.

Собака села.

— Не беспокойтесь, он зря никого не трогает, — вежливо сказал военный, пристёгивая широкий кожаный поводок к ошейнику собаки. — Мы с ним были в отпуске, вот он и разбаловался немного. Ему просто поиграть захотелось.

Он повёл своего пса в одну сторону, я Мультика — в другую. Собаки, когда их уводили, всё оборачивались и сердито пофыркивали.

На следующий день рано утром мы приехали в Кишинёв. Сели в машину. У Института истории и археологии я взяла Мультика на руки и вошла в вестибюль.

Молдаванин-вахтёр сидел за столом, на котором стояли телефоны.

— Скажите, пожалуйста, приехала ли сегодня московская экспедиция? — спросила я.

Он посмотрел на меня, потом на Мультика и не спеша ответил:

— Приехали из Москвы ещё вчера.

— Вчера? — удивилась я. — Быстро же они доехали!

— Они здесь, — сообщил мне далее вахтёр. — Сейчас только чайник им вскипятил. Но с собакой нельзя!

— Да я вместе с ней сейчас из Москвы. Мы сотрудники этой же экспедиции, только приехали поездом.

— Ну, раз сотрудники, тогда проходите, — подумав, разрешил вахтёр, с любопытством глядя на Мультика. — Вот по лестнице вниз, вторая дверь направо.

Я спустилась на несколько ступенек, нашла указанную дверь и громко постучала.

— Заходите! — закричало несколько голосов.

Я открыла дверь и в удивлении остановилась. В очень большой продолговатой комнате три раскрытых окна выходили в покрытый асфальтом двор. Вдоль стены напротив двери стояли застеклённые высокие шкафы. На их полках были необычайные вещи. На средней полке самого большого шкафа стоял скелет доисторического ящера. На верхней были расставлены черепа различной формы. У одних верхняя часть головы была вытянута, у других — приплюснута. Очевидно, это были черепа первобытных людей. На нижней полке шкафа были расположены окаменелые рыбы и морские причудливые животные.

В других шкафах полки были заставлены глиняными сосудами, чашками, вазами и кувшинами. На самых нижних полках лежали каменные и железные орудия, которыми пользовались жители древних и средних веков. Тут были ножи и мечи, луки, всевозможные стрелы и копья. По углам комнаты на полу стояли огромные глиняные вазы, каменные идолы. Поближе к одному из окон стояли два скелета: один — человека, другой, с вытянутой вперёд челюстью и длиннющими руками, — большой обезьяны. Перед вторым скелетом, примостив ему на голову походное зеркальце и насвистывая весёлый марш, брился Георгий Борисович. Посреди комнаты прямо на полу была расстелена блестящая коричневая клеёнка. На ней стоял большой чайник, из которого шёл пар, и металлические кружки. На глиняном блюде, взятом, очевидно, из шкафа, лежал нарезанный серый ноздреватый хлеб. Рядом с ним десятка полтора крупных тёмно-красных помидоров, пачка пилёного сахара и насыпанная на кусочек картона кучка соли. Перед этим «столом» сидел на корточках Володя и старательно резал на ровные куски аппетитное свиное сало с розовыми прожилками.

На одном из ящиков с нашим имуществом сидел Александр Степанович и пришивал к своей непромокаемой куртке оторвавшуюся пуговицу. На другом ящике сидел Ростислав и, расстелив на коленях большую карту Молдавии, водил по ней неочиненным карандашом.

Увидев нас, Георгий Борисович перестал бриться, Володя — резать сало, Александр Степанович — пришивать пуговицу. С возгласами: «Добро пожаловать!», «С приездом!», «Располагайтесь, как дома!» — они подошли ко мне.

Володя взял у меня Мультика, Георгий Борисович — фотоаппарат и дорожную сумку, Александр Степанович усадил на свой ящик. Один Ростислав не двинулся с места. Он только поднял на меня желтоватые, уменьшенные очками глаза и сказал, как будто продолжая начатый разговор:

— Я всё же утверждаю, что тиверцы должны были спуститься с верховьев Днестра в районах его притоков. И отсюда пошли на юг!

Мы все расхохотались.

— Ростислав, ты что, не видишь, что приехала Валентина Львовна? — закричал ему Георгий Борисович.

Ростислав очнулся, вскочил с ящика, подошёл ко мне и стал долго трясти мою руку.

— Извините, ради бога! Я очень рад вас видеть!

— А где же Лёва? — спросила я.

— Я здесь! — раздался слабый голос.

Я обернулась и увидела Лёву. Он лежал в углу в спальном мешке, покрытый сверху ещё брезентом. Лицо у него было очень бледное. Он смущённо мне улыбнулся и тихонько позвал:

— Мультик, пойди сюда.

— Ты что, заболел, Лёвушка?

— Да, его, беднягу, сильно прихватило. Наелся вчера на рынке абрикосов и напился сырого молока. Придётся сегодня врача вызвать, — ответил вместо него Георгий Борисович.

— Это вовсе не от абрикосов с молоком. Просто он хлипкий, м-маменькин сынок, — вмешался, чуть заикаясь, Володя.

— Я всё это предвидел, — мрачно изрёк Ростислав.

— Мне для него Ростислав Николаевич из походной аптечки синтомицин дал, а он, видите, не желает! — зашумел опять Володя.

— Мне нельзя антибиотиков, — слабым голосом заявил Лёва. — Мама мне никогда их не даёт.

— Вот, слышите?! — завопил в восторге Володя. — Мама ему не даёт! Ну, и сидел бы дома!

Я взяла свою сумку и подошла к Лёве. Мультик уже был здесь.

— Лёвушка, я тебе дам одно гомеопатическое лекарство. Сегодня попринимаешь несколько раз, и всё наладится. Вот тебе восемь крупинок. Через двадцать минут выпьешь горячего чаю, а позднее я схожу в столовую и принесу тебе поесть.

— И соску! — громко фыркнул Володя.

— Перестань паясничать, Володя! — вмешался на этот раз Георгий Борисович.

Лёва недоверчиво посмотрел на меня, но лекарство всё же принял.

— Ну, а теперь завтракать! — распорядился Георгий Борисович. — Валентина Львовна, наверное, умирает с голоду.

Придвинув ящики поближе к разостланной клеёнке, все с аппетитом ели свежий хлеб с салом и помидоры.

Мультику я покрошила на бумажку хлеба с салом. Он быстро всё проглотил: облизываясь, вернулся к Лёве и улёгся рядом с его спальным мешком. Володя налил в кружку крепкого чаю, размешал сахар и поставил перед Лёвой со словами:

— Пей, малютка!

Лёва сердито сверкнул на него глазами и ничего не ответил. Когда Володя отошёл, он быстро выпил чай, погладил Мультика, отвернулся к стене и задремал.

— Ну, а теперь объясните мне, почему вы приехали вчера, а не сегодня? И почему остановились в таком странном месте? — спросила я.

— Первое: наш дорогой Александр Степанович показал высший класс езды, и мы приехали на двадцать часов раньше. Второе: в гостинице мест не было. Вот мы и разбили лагерь в музейном складе.

— А нам и здесь совсем неплохо, — заявил наш водитель, вытаскивая из кармана пачку папирос, — Постелили на ночь наши спальные мешки и прекрасно выспались. Лёве только, бедняге, живот спать помешал.

В дверь громко постучали, и на пороге появились двое улыбающихся юношей. Один — коренастый, с живыми чёрными глазами, белозубый, в коричневых брюках и белой рубашке. Другой — высокий, стройный шатен с тёмно-голубыми глазами, модно подстриженный. Его клетчатая рубаха была надета поверх светло-серых брюк.

— Валентина Львовна, разрешите вам представить — наши молдавские товарищи, студенты исторического факультета, будущие археологи. Свою летнюю практику проведут с нами в поисках славянских памятников… Павел Бырня и Юра Чеботару.

Ребята энергично пожали мне руку.

— Садитесь. Чая хотите? — обратился к ним Георгий Борисович.

Павел и Юра уселись рядом с нами, но от чая отказались.

— Лёва почему ещё лежит? Всё болеет? — удивился Павел. — Может, за доктором сходить?

— Спасибо, мы сами его вылечим.

Мультик встал, протяжно зевнул и, покачиваясь, направился ко мне.

— Это что такое? — воскликнул Юра.

— Нечто среднее между собакой и обезьяной? — улыбаясь, спросил Павел.

— Это член нашей разведки, шотландский терьер Мультик, — важно ответил им Александр Степанович.

— Вот так смешная собака: у неё голова больше туловища, — смеялись ребята.

— И вовсе не смешная, а породистая! — высунул вдруг Лёва голову из своего спального мешка.

Мультик услышал его голос и побежал к мальчику.

— С-смотрите, ожил! — закричал Володя, отбрасывая со лба длинные волосы. — Ребёнок наш ожил!

— Ладно, я тебе всё это припомню! — обозлился вдруг Лёва.

— Ну, тебе, факт, лучше! — закричал Володя, и все засмеялись.

Павел подошёл к Лёве, сел на корточки, и они стали шёпотом о чём-то разговаривать.

Володя и Александр Степанович принялись собирать кру́жки.

— Георгий Борисович, на минутку… — отвела я к окну нашего начальника. — Почему Володя всё время задирает Лёву?

— Да они не успели отъехать от Москвы, как уже поссорились, — нахмурился Георгий Борисович. — Лёва мне рассказал. Его с непривычки в машине быстро укачало, он устроился поудобнее на свёрнутых палатках и задремал. Вскоре, глядя на него, Володя тоже решил лечь. Он подошёл к спящему Лёве и весьма неделикатно пододвинул его со словами: «Ну, что развалился? Привык, видно, в отдельной квартире жить!» Ну, а тот вскочил с палаток и срывающимся от обиды голосом закричал так громко, что было слышно у нас в кабине, что, во-первых, он не живёт в отдельной квартире, а во-вторых, если Володе мало места на брезенте, то он мог бы не толкать его и сказать по-другому. И что вообще Володе не мешало бы быть более воспитанным. Тут уж разозлился Володя и закричал: «А, ты меня ещё учить будешь, смотри какой!» И всю дорогу с Лёвой не разговаривал… Но приедем в Алчедар, и я поговорю с Володей, — закончил свой рассказ Георгий Борисович. — Лишь бы Лёва скорее выздоровел, — добавил он, глядя на осунувшегося мальчика. — Завтра утром мы отправляемся на север Молдавии. Там уже начнётся нормальная лагерная жизнь. А сейчас надо подумать, чем покормить Лёву. Ему и впрямь лучше. Отныне ведать у нас медициной будете вы!

— Ладно, согласна! Только врач я буду строгий. Ребята, — обратилась я к нашим молдаванам, — кто-нибудь покажите мне ближайшую столовую. Надо Лёве принести поесть.

Павел и Юра одновременно вскочили на ноги:

— Скажите, что ему можно, мы сейчас принесём.