2055 год Юго-Запад и Север Москвы, ничейные земли.

Команда генерала Дани, Гвоздь, Братцевская княгиня и некто Бойков

 

Глава первая

ДРУЖНАЯ СЕМЬЯ

– Хватит! Меня достали эти споры. Еще сутки можно спорить с тем же успехом. Я напоминаю всем умникам… особенно тебе, Тэйкемия… Только не надо мне рожи корчить… Что у нас есть на промену? Десять автоматных рожков. Это раз. Двенадцать ампул морфинала. Это два. Пачка какао… Катя! Ты делаешь вот так бровями уже в сороковой раз. Не делай больше, я тебя прошу! Какао мы отдадим, ты одна его любишь, а стоит одна пачка ого-го. Это три. «Черная радуга» полуразряженная. Это четыре. Четыре канистры бензина, три канистры соляры, соляру, причем жалко… Немо! Спасибо, хоть ты молчишь. Это пять. Ну и те пять стволов, которые мы отобрали у Верных защитников в прошлый раз. Вывод? Не густо. А теперь быстренько разошлись по углам, и каждый написал, какого рожна нужно конкретно ему и какого рожна, как он думает, нужно всей команде. Потом сверим списочки.

– …в командир …нутый, – мягко выразила свое мнение Тэйки.

Даня презрительно промолчал.

Минут семь команда старательно выводила каракули на кусках старой газеты из Гвоздевых запасов. Катя писала с трудом: когда она училась в школе, там уже почти не учили писать. Все остальные не особенно-то и знали смысл коротенького словечка «школа». И буковки выводить научились самостоятельно, только Тэйки осваивала это тонкое искусство под чутким руководством Кати. Буквопись – нудное, тяжелое и малопродуктивное дело…

– Я первая! – заявила во всеуслышание Тэйки.

– Генерал… – Немо положил бумажку на стол.

– Мне бы подумать подольше, – огорчилась Катя, – по-моему, не хватает всего и много.

– Все, – коротко резюмировал Даня, – раскрываем карты.

Список Немо оказался короче всех:

«1. Элементы питания для обогревателя.

2. Все, что заказал Гвоздь.

3. Тяжелое оружие, лучше всего переносной ракетный комплекс «Викинг» производства липецкой мастерской.

4. Минимум 10 зарядов к «Викингу».

5. Новая обувь для всех.

6. Теплая одежда для всех».

Катя не стала мелочиться:

«Ботарейки для обогреватля, очень многа. Сахарр, 2 килограма, лутше пять. Крупы гретчки килограм пять. Масла 2 литра лутше читыре. Обувка без обувки все замерзьнем. И одежды также. Гвоздевскии заказ а то как-та неудобна, не зряж он начал нам опять штучки мастирить. Кофе побольше и чяя. Картошки очень многа иначе нильзя. Кой-чево в Гэтээсе поменять совсем старое. Для Тэйки харошюю шапку. Для Немо поменять билье износилось страх сматреть. Для Дани новый ремень старый скора совсем порвеца».

Тэйки: «Arms пotяжeлыцe, мне нужны o6yfb, поntовая кyrthKa покруче, штоб знали меня, saxap и мясо. Дане sмeниtb ремень, ремень sobсем shit. Еще кофе езли можна».

Сам Даня хотел наменять уйму новой электроники и уйму оборонительных магических примочек. У него составился список из десяти пунктов первого и пятнадцати второго. Тяжелое оружие в широком диапазоне (иными словами, какое будет). Ну и сапоги, если останется что-нибудь на промену.

Генерал, как водится, почесал лоб и сказал в сердцах:

– Немо, ты знаешь, у кого лучшие мозги во всей нашей команде?

– У меня, – бесстрастно ответил тот, – на втором месте мозги Гвоздя, но он не совсем наша команда.

– Вообще-то я должен был сказать, у кого лучшие мозги… Но ты и сам догадался. Так. Будем расторговываться по твоему списку и только по твоему. Он оптимален.

– А куртку мне? Надеть совершенно нечего! – возопила Тэйки.

– И, Даня, насчет крупы я хотела бы… – начала, было, Катя.

– Не убедили, – перебил ее генерал. – Список Немо, и баста.

Собрались они быстро. Перед самым отъездом Даня зашел в комнату, где валялся Гвоздь и спросил:

– Ну как ты, старик?

– Как младенец, Даня. Только слабость. Словно меня долго варили, а потом выплеснули из кастрюли.

– Угу.

Генерал посмотрел-посмотрел на мастера и, наконец, решился.

– Мы уезжаем на ярмарку. Все четверо, Гвоздь.

– Надолго?

– Может, на полдня. А может, и на сутки.

Мастер удивился:

– А кто же… останется со мной?

– А никто, Гвоздь. – И генерал бросил ему ключ.

Тот жадно схватил маленькую железную штучку и посмотрел на нее так, будто в руке у него была директива от каких-нибудь высших инстанций, предписывавшая обеспечить мастеру Гвоздю личное бессмертие и вечное счастье.

– Даня… Даня… А я уже и верить-то перестал.

Пока Гвоздь возился, освобождаясь, генерал, присев на корточки, объяснял ему:

– Забудь все наши обиды. Забудь, старик, все то дерьмо, которое мы тебе причинили, а мы тогда забудем все то дерьмо, которое ты задвинул нам. Понятно тебе?

– Да, Даня… Да. Хорошо.

«Ну вот сейчас. Слишком уж он сияет…»

Улыбаясь в тридцать два зуба в шесть рядов плюс рота резерва, Гвоздь медленно подходил к нему. Движения мастера были медленными, а тело – расслабленным, утратившим прежнюю гибкость и силу.

«Ну же…»

– Ответь, Даня, ты веришь мне, как в ту ночь, когда…

Хряск!

Гвоздь весь вложился в этот удар.

Генерал полетел на пол, откатился к двери, сжал обеими руками подбородок. Стон вырвался у него.

«А ведь Гвоздь и впрямь сноровку потерял. Бьет – как мух давит», – прикидывал Даня, старательно изображая почти недееспособного.

– Ну и сволочь же ты, Гвоздь…

«Надо бы тебя потренировать, Гвоздь. Иначе загремишь на первом же деле».

– Мне кажется, мон шер, ты был мне кое-что должен. Я расплатился сполна и всем доволен… Мир?

«Только трепалка не обмякла. Она у него, по всему видать, неизнашиваемая».

– Мир. Помоги мне подняться.

И генерал встал, издавая нарочито громкое кряхтение. А, встав, преобразился.

– С долгами покончено? – спросил он требовательно.

– Ап-псалютна!

– Я тебе, балбесу, верю, хотя ты и спросил об этом только для того, чтобы отвлечь мое внимание. Верю на все сто, Гвоздь. Ты друг, а мы друзья тебе. Так?

– Так.

– Отлично. Сегодня приходишь в себя. Завтра – начнем приводить твое тело в порядок. А через неделю-другую мы с тобой отправимся на Прялку.

Мастер удивленно покачал головой:

– Неужели не забыл?

– Нет.

Гвоздь подскочил и порывисто обнял его.

– Ну-ну… неудобно… мне.

– Сейчас, Даня я еще не могу этого сделать, получится не от чистой души, а потом, когда отойду от всей нашей… катавасии… непременно скажу спасибо и тебе, и Катерине, и всем.

Генерал усмехнулся:

– Да считай – сказал.

Когда команда уехала, Гвоздь сел прямо на линолеум и заплакал. Мастер плакал долго и горько, худые плечи его дергались, а еще он издавал всхлипы, как малолетка, как хрен знает кто… Успокоившись, Гвоздь походил по убежищу, придирчиво заглянул во все углы и сделал неутешительный вывод:

– Только настоящие друзья могут превратить твой дом в полный срач!

 

Глава вторая

ОСЕННЯЯ ЯРМАРКА

Никогда ярмарки не устраивали в Москве: это было бы прямым самоубийством. Собирались обычно на расстоянии двадцати и больше километров от столицы каганата Раш. Ярмарки считались делом опасным и для их организаторов, и для участников, но замены им не было, да и быть не могло.

Осеннюю ярмарку пятьдесят пятого года запустили на заброшенном шоссе у поселка Бронницы. Рядом располагалась маленькая Вольная зона вокруг храма с колокольней невероятной высоты. Данина команда, сплошь состоявшая из городских жителей, привыкла к высоким домам – в три этажа, в четыре и даже в пять. Но когда ими позволили забраться на смотровую площадку под колоколами и они глянули вниз с этакой верхотуры, у Дани закружилась голова, а Тэйки сделала три шага назад и зажмурилась. Бронницкая колокольня – самое высокое здание из всех, которые они видели в жизни.

Ничего более людного, нежели ярмарки, они тоже не знали. Бывало, команда разбивала крупные транспорты, чуть ли не под сто человек охраны. Но тут собиралось целые три сотни людей, а иногда и пять сотен! В этой кошмарной толпе Даня чувствовал себя несколько неуютно.

Ни одна ярмарка не шла дольше светового дня.

Здесь не дрались, не воровали друг у друга, не затевали пальбу (хотя вооруженными прибывали все поголовно), не тратили много времени на препирательства по поводу цен и никогда не задерживались на лишние пять минут. Крикунов, драчунов, воров могли запросто пристрелить, Кроме того, раз в три-четыре года гоблины каким-то образом узнавали о времени и месте проведения очередной ярмарки. Начиналась потеха со стрельбой… Мощный магический удар или нашествие Верных защитников никого обрадовать не могли, а потому команды спешили покинуть столь небезопасное место как можно скорее.

Новостями тут обменивались на ходу, выражали почтение знакомым тоже на ходу.

Катя и Немо заглушили движки обоих тягачей. Команда вынесла товары. Немо сходил к бронетранспортеру организаторов и патронами оплатил право участия в ярмарке.

Рядом с тягачами Даниной команды стояли грузовики и легковушки разных марок, иногда чистейшие самоделки. Между ними затесался легкий танк (Даня мог такой приобрести, но счел его очень непрактичной штукой), около дюжины тяжелых мотоциклов с умопомрачительными наворотами (простые долго не живут), два бэтора (удобная вещь, особенно если усилить магической защитой), а также бронированная громада пятиметровой станции наведения зенитных ракет, вся разрисованная граффити (это выпендрился генерал Рожков).

Даня и его люди встали рядом со своими машинами, приглядываясь к ярмарочным рядам.

Вон ряд харчевщиков, как обычно, самый многолюдный: человек пятнадцать. Вон одежники, а вплотную к ним – энергетики (батарейки, блоки питания, горючее) и обувщики. Чуть поодаль расположились оружейники и фармацевты. Рядом с организаторами ярмарки – транспортники и электронщики. На некотором расстоянии ото всех остальных – колдунцы, торговавшие разнообразными магическими штучками. Наконец, в центре ярмарки стоит ряд, который можно было бы назвать «…и все остальное» – от мыла до книжек, – но именуют тамошних торговцев почему-то роскошниками.

В качестве валюты, которую принимали почти все, ходили патроны, гранаты, бензин и соляра. Именно в такой последовательности.

Знакомых лиц оказалось не особенно много. Бритый Митяй, здоровый, как гоблинский сапог с подковкой; Рожок с крашеным дикобразом на голове; новенький Басмач – стал генералом всего дней десять назад.

А это кто? Неужели…

Между грузовиками бродит невыносимо худая, хмурая, одетая в дырявое тряпье Кикимора. В глазах у нее стоит голод. Лицо грязное, ладони грязные, лохмотья грязные… Только автомат, закинутый за спину, надраен до блеска, и от него метров на десять во все стороны разит добрым ружейным маслом.

– Даня… Мне жалко ее. Хорошая девушка умная, спокойная, очень вежливая…

– Мадам! – прерывает Катю Тэйки, – ты вообще о чем? Это ж боец экстра-класса! Оружие массового поражения! И вообще не девушка, а термоядерная дрезина с ракетной подвеской. Секи поляну!

Катя вздохнула и ничего не сказала ни про то, что в человеке важнее его тактико-технических характеристик, ни про то, как ей нравится кристально чистая речь Тэйки. Ко всему привыкнешь в этой семейке…

Катю интересовало другое:

– Даня, можем ли мы пригласить ее к себе? Тебе решать, только, по-моему, стыдно этого не сделать: она выглядит так, что краше в гроб кладут. И, кажется, долго не протянет.

– Не протянет, – спокойно подтвердил Даня.

– Мамашка дело говорит! – влезла Тэйки.

Команда ждала от генерала нужных слов. Вот Кикимора прошла совсем рядом… Генерал протянул ей руку, она пожала и разошлась с Даниной командой на контркурсах.

Катя молчала.

Тэйки молчала.

Немо молчал.

Они надеялись, что Даня переменит свое решение, догонит Кикимору, заговорит с ней… Или хотя бы пошлет за ней кого-нибудь, например, Немо. Но он и бровью не повел.

– Ты что вообще делаешь?! Добряк-самоучка! – первой нарушила молчание Тэйки.

– Я прошу прощения, командир, но нам, возможно, пригодилось бы пополнение… – Для Немо это был предел некорректности.

Катя смотрела осуждающе, но ничего не говорила. Даня должен был согласиться, просто обязан. И она терялась в догадках, почему этого не произошло.

– Да, ей плохо. Да, она, скорее всего, умрет. Нет, мы не будем предлагать ей помощь, и не станем звать ее в команду. Если, конечно, Кикимора сама к нам не попросится. Только это навряд ли.

– Почему?

– Что – почему, Тэйки? Почему к ней соваться не стоит или почему она к нам не подойдет?

– И то и другое. Не тяни жилу, генералишка!

– Она – генерал. Вот и все причины.

– Даня, я все-таки не понимаю тебя, – вежливо сообщила Катя.

– Да нечего тут понимать. Я на ее месте сдох бы, а в другую команду не попросился. Могу объяснить, если до сих пор не понятно…

– Дуй, умник! – выпалила Тэйки.

– Ладно. Вы ведь знаете нашу публику. Мы, конечно, люди, но наполовину – настоящее зверье. Никого не ценим, ничего не ценим, только свою стаю, в смысле команду. И если кого-то признали вожаком, генералом, старшим, то дороже этого ничего нет. Генерал может лишиться команды, да, тогда он сам – команда. Один-единственный человек. Только он дерьмовая команда и людьми, если по уму прикинуть, не обрастет. Во-первых, раз генерал одну команду профукал, то и другую может профукать, а люди в это моментом врубаются. Во-вторых, у Кати спросите, она лучше скажет. Она говорит, раньше семья была как семья, а теперь по-другому. Ну, я тоже кое-что про родителей, про своих помню… Короче, имелась у тебя семья, то бишь команда, и нет ее. Притом сам ты и виноват, ведь ты сам решал, как всем жить, что делать, куда соваться, а куда не соваться, кому спустить ошибочку, а кого прижать. Выходит, ты-то свою семью и убил. Так? Так. Теперь попробуй, заведи новую. Решись на такое дело! Поэтому один генерал под другого не пойдет, если только жизнь не сломала его вконец, а Кикимору она еще не сломала, я же вижу. И харчей ни у кого не возьмет. Разве, может быть, боезапас… И одна ходить будет, пока не окочурится или генералом быть не перестанет. В общем, Катя, подойдешь к Кикиморе, пожалеешь ее, звать под меня примешься, и только смертно ее оскорбишь.

– Ну, вы, генералье, особый народ, – отозвалась Тэйки, – психи, правду сказать.

Катя думала, до чего Кикиморе должно быть больно. За полгода она потеряла трех парней из своей команды и превратилась в генерала-без-войска. Один за другим ее ребята гробились в самых нелепых обстоятельствах. Последнего убил скоротечный грипп – никакая магия от этой дряни не помогает…

Катя мучилась чужой болью.

– Кстати, Немо, если не трудно, вот тебе два автоматных рожка, и сходи к Кикиморе. Патроны она возьмет… Сходишь?

Немо кивнул.

– А потом отправишься к колдунцам, сторгуешь игрушки для Гвоздя. Отдашь им за это «черную радугу» и какао… и… один ствол. Должно хватить.

Тэйки он отправил за элементами питания для обогревателя, вручив ей два автомата и целую груду патронов к ним.

– Катерина, ты пойдешь к обувщикам и одежникам. Но не сразу, а через пару минут. У меня к тебе есть дело, и не надо, чтобы кто-то нас слышал.

Катя изумленно уставилась на него: когда это Даля скрывал свои планы от команды?

– Насчет Гвоздя? Собираешься опять приковать его?

– Не собираюсь. Нет. Слушай меня внимательно: никто из команды ни слова, ни звука не узнает из нашего разговора. Обещаешь?

– Обещаю, – ответила она серьезно.

– Я… дал слово Гвоздю разоружить вместе с ним одну финтифлюшку. И могу не вернуться.

– Почему? – непонимающе уставилась на него Катя, и генералу была приятна ее вера в его всесилие.

– Серьезная вещь. Пятьдесят на пятьдесят, прихлопнет она нас или поддастся.

Катя осуждающе покачала головой. На лице ее было написано: «А оно того стоит? Не думаешь ли ты, голубь, что команда важнее любых финтифлюшек?»

– Оно того стоит, Катерина, поверь мне на слово. И потом, я уже обещал. Не стоит со мной спорить, только время на трынделово изведем. Я знаю, о чем ты скажешь, а ты все мои ответы знаешь. Просто слушай меня, да и все. Если я не вернусь, генералом будешь ты, или все втроем идите под Кикимору.

– Но… Тэйки?

– Во-первых, она не может. Во-вторых, она пошумит-пошумит для форсу, а потом признает… Кикимору. Тебя – не знаю… Как себя поставишь.

Катя посмотрела на генерала ошарашенно. Мысль о власти ее явно пугала. И Даня понял это:

– Короче, под Кикимору, и баста. Ждите нас с Гвоздем не больше десяти дней.

– Когда выходите? – смирившись, пролепетала Катя.

– Недели через две. А теперь давай займемся делами…

К вечеру команда благополучно вернулась в Москву. Уже в темень, подъезжая к улице Грибальди, Даня почувствовал, до чего ж его колотит. Слишком много вбухано в Гвоздя сил, времени и нервов. Если с ним сейчас не все в порядке, это будет самым серьезным поражением Дани за всю жизнь.

Затевая рискованную бодягу полтора месяца назад, генерал даже отдаленно не представлял себе, сколько грязи придется скушать ему лично, да и каждому в команде. Дело казалось ему хоть и неприятным, но довольно простым…

 

Глава третья

УЗНИК

У Дани были очень быстрые руки. Пальцы – тонкие, ловкие… После той летней ночи, когда его команда взяла гоблинского мага, а потом прикончила его, генерал со своими людьми переселился к Гвоздю. Подъехав к его убежищу на двух тягачах, они долго подавали сигнал, но хозяин все никак не открывал им. Потом все-таки впустил.

Гвоздь встретил Данину команду, стоя на четвереньках и задорно похихикивая. Ему было чертовски хорошо, он чувствовал себя на пять с плюсом, и едва-едва оторвался от своего кайфа, чтобы открыть перед Даней все потайные двери. На большее его не хватило. То есть его не хватило даже на простое «здрасьти». Но на четвереньках он еще держался.

Катя опустилась на колени и погладила его.

– Бедный ты мой…

Даня на секунду закрыл глаза. «Врал мне, гад, да еще как врал! Если это всего-навсего траб, тогда я – каган гоблинский. Нет, ребята, это никакой не траб. Это, ребята, радужная пыль… Если только наш дурень не вмарусил туда еще какую-нибудь самокатную примочку для пущего кайфа. С него станется».

– Помоги-ка мне, Немо.

Они ухватили тело Гвоздя и забросили на плечо. Тот даже не мурлыкнул. Все мышцы его пребывали в состоянии глубокого сна, а рожу перекашивала кретинская улыбка.

– Стой! Только не ногами вперед, мля…

Они внесли Гвоздя в кабинет и аккуратно положили на железную койку, стоявшую тут с тех далеких времен, когда сам Даня жил у Гвоздя и числился то ли учеником, то ли помощником, то ли компаньоном.

– Пригляди за ним, чтоб не брякнулся.

Даня вышел, порылся в тюках с барахлом и, наконец, отыскал нужную вещь. Вернувшись, он застал Немо уговаривающим Гвоздя не прыгать с койки на пол и не драться.

Вот тогда-то Дане и понадобилась вся быстрота пальцев, на какую он только был способен.

Чинк! – щелкнула железка о железку. И Гвоздь обнаружил себя прикованным к железной койке наручниками. Он подергал левой рукой и убедился: это правда, это ему не привиделось. Машинально он дернулся еще раз. Кретинская ухмылка начала сползать с его лица.

– Какого еще…

Но болтовня оказалась для Гвоздя слишком изматывающим занятием. Двух слов с избытком хватило на то, чтобы окончательно лишить его сил. Мастер потряс головой, прищурился, будто пытаясь разглядеть, какая еще серо-буро-малиновая зверушка затесалась между старыми знакомыми Даней и Железным Чурбаном, потом на лице его появилось выражение чистого, беспримесного ужаса, словно унитаз отрастил маленькие керамические ножки, прискакал к его лежбищу и оскалил белоснежные керамические клыки… Мгновением позже Гвоздь бессильно брякнулся на металлическую сетку. Он спал сном праведника, и только веки подергивались, выдавая пестрое движение снов. Даня почесал лоб:

– Почему с хорошими людьми всегда случается какая-нибудь хреновина?

Немо ответил моментально:

– Известная мне статистика этого не подтверждает, генерал. Возможно, появились новые сведения, но я…

Даня махнул ему: мол, заткнись.

– Найди у Гвоздя в хозяйстве матрас, простыни и тащи сюда. Еще позови Катю.

Немо ушел. Генерал осторожно стянул с Гвоздя штаны… ох ты! давно ли парень пренебрегает трусами? Поколебавшись, он содрал бандану. В Гвоздевой мастерской на веревках, протянутых от стены к стене, сушились какие-то травы, шкурки мелкого зверья, чья-то омерзительно неземная кожа… Даня потеснил травяные веники и повесил бандану на веревку. «Пусть видит, но руками не трогает. Не ровен час, удумает с головы на шею переместить свою тряпочку…»

– Что ты делаешь?! – воскликнула Катя.

– Привожу парня в порядок.

– Да разве так лечат? Ты же мучаешь его.

– Катя… Наркота – не болезнь. Это… – Даня напряг память, чтобы вспомнить фразу, услышанную им в детстве от великого мудрого отца, очень большого человека, – это порок. Человек может себя заставить удержаться от нее, но не хочет. Он себе противонаркотную хотелку специально отключает. Насколько я знаю, наркошу вылечить нельзя. И лечить его не надо. Но есть два способа выбить дурь из башки.

– Если ты продолжишь свои человеконенавистнические…

– Цыц. Способ первый: пристрелить, на хрен, сразу, чтоб не мучился. Это добрый способ.

– И ты задумал…

– Катя, я очень тебя уважаю, ты замечательный человек, и мы без тебя пропадем. Но сейчас заткнись, пожалуйста.

– Заткнулась.

– Способ второй: не давать наркотиков, ни при каких обстоятельствах.

– И что потом?

– Либо сдохнет, либо рехнется, либо выйдет свеженьким огурчиком.

Катя усмехнулась:

– Не обманывай себя, душа моя. Он опять захочет получить дозу.

– Да знаю я, знаю… Тут опять же два способа. Есть у меня один знакомый в Секретном войске. Он гипнотизер, и он нам поможет за так, – парень кой-чем обязан мне. И еще в Вольной зоне, у нас тут под боком есть хороший маг, именуемый поп. Говорят, если поворожит, от пьянки и от таких дел – он показал на дрыхнущего Гвоздя – помогает.

– Приковывать-то зачем?

– По его же дурацкой просьбе.

Катины брови чуть было не переехали со лба на макушку.

– Полтора года назад он мне сам рассказал, как и что делать с его драгоценной персоной, если случится такая вот дребедень. Я ему: мол, шутишь, мужик. А он мне: сделай все, как я сказал, даже против моей воли, считай, я буду не в себе. Умный человек – Гвоздь. Умнее его я знал только одного человека.

– Кого?

– Моего отца. Но его я плохо помню.

Катя потопталась рядом, молча впитывая всю грязь ситуации. Глаза ее бегали, руки никак не желали успокаиваться – то Катя сцепляла пальцы замком, то сжимала их в кулаки, то совала в карманы. Весь ее жизненный опыт, вся душа ее протестовали против наручников, но ум и воля Гвоздя неизменно приводили ее в восхищение. Кто-кто, а Гвоздь не мог ошибиться. С Даней она бы еще, пожалуй, поспорила, хоть он и генерал. А с волей философа, который сейчас «не в себе», ей спорить не хотелось.

– Когда мы его освободим, Даня?

– Мы? Мы – никогда. А я сниму наручники только тогда, когда он будет в норме.

– Через неделю? Через десять дней?

Даня нахмурился. Ему казалось, что все нужное он уже сказал.

– Может, через неделю. Может, через год. А может, и никогда, Катя. И я своего решения не изменю.

– Но почему?

– Он мой друг. Самый лучший друг на свете.

Катя опешила. Такой способ позаботиться о друге был… нельзя сказать, чтобы просто непонятен. Скорее, невозможен. Где тут логика? Ее логика пасовала перед Даниной железобетонностью и пряталась в дальнем темном чулане, боясь выйти и опять увидеть всю эту нелепицу.

Сцепив руки на груди, Катя расхаживала по комнате с отрешенным видом.

Немо тихо вошел, тихо подсунул матрас Гвоздю под задницу, тихо накрыл его одеялом и тихо удалился, ни слова не проронив. Иногда генерал готов был молиться на Немо.

А Катя тем временем все вышагивала с каменным лицом.

– Стоп, Катя. Стоп, балда андреевна. Ты мне до жути нужна, и если ты не поможешь, никто не сумеет помочь.

Это, кажется, ее проняло. Она всегда была готова помочь любому, кто бы ни попросил, и генерал знал, на какую наживку клюнет рыбка Катя.

Она внимательно посмотрела на генерала. Она вышла из ступора.

«Ну вот и отлично. Включайся, без тебя я и вправду не потяну такое дело».

– Ты единственная из нас, кто может ухаживать за беспомощным человеком. День за днем. Неделя за неделей. А если понадобится, то и месяц за месяцем. Горшок, Катя. Питье, еда. Мыть-протирать, сопли подбирать, Катя. Ты справишься?

И тут Катя переменилась. Эта перемена была столь внезапной и столь разительной, что Даня растерялся. Она даже двигаться стала иначе. Минуту назад была такая дерганая, чумовая, а сейчас разом успокоилась и обрела свою обычную медлительность и плавность. Даня почувствовал, до чего же он все-таки пацан перед этой женщиной. До чего они все пацаны, и как здорово сделала жизнь, подсунув им сильную и добрую Катю.

– Ты знал, чем ущучить меня, Даня. Но я не в обиде. Знаешь, ты сам не понял, наверное, как глубоко влез мне в душу, какую струну задел. Я позабочусь о Гвозде. Кругом война, Даня, дрянь, сумасшедшая жизнь. Я до того устала, ты даже наполовину почувствовать не сумеешь… Может быть, хоть от Гвоздя отогреюсь. Мне так холодно, так холодно! Мне очень холодно, Даня… В общем, ты сделал большой подарок, сам того не желая.

Она хотела добавить в самом конце слово «мальчик», но удержалась. Какой он мальчик? Он мужик, хотя ему и шестнадцати нет. Чувствует и действует грубо, как мужик. Зато и не выдаст, и собой загородит, если… в общем, тоже как мужик.

Даня подошел и молча погладил ее по руке. Муж мог бы так сделать, сын – никогда. Катя с легкой горечью подумала: «Теперь я им в мамашки уже не гожусь». А потом вспомнила последние дни и поправила себя: «Почти».

Даня деловито сказал:

– Спит – и хорошо. Чем дольше проспит, тем лучше. Так, Катя, отправь Тэйки и Немо выгружаться. Тайный въезд в подвал, который у Гвоздя раньше гаражом был вот где… – Он нарисовал пальцем на ладони несколько линий и добавил пару объясняющих фраз, – передай им и иди сюда. У нас будет особенная работенка. Совершенно особенная.

И пока Катя разъясняла остальным, как, куда и что (это отняло у нее вчетверо больше времени, чем у Дани, когда он показывал ей самой), генерал занялся поисками тряпья в Гвоздевом хозяйстве. Годились полотенца, старая одежда, грязные подштанники, чехлы, постельное белье, отработавшее свой срок… Барахлишком Гвоздь всегда был богат. Но никогда не помнил, какая вещь где лежит, и из какой кучи надо вынуть новую рубашку, дабы она не превратилась в старую, будучи ни разу не надеванной.

Даня намародерил целую гору. Вернулась Катя, и он вместе с ней решил, без каких тряпок команда вполне может обойтись. Потом долго искал ножницы и клей…

В течение часа они вдвоем обклеивали койку тряпьем. Все углы, все плоскости. Катя в самом начале поинтересовалась смыслом этой работы, и Даня с несвойственной ему застенчивостью объяснил:

– С ним будут твориться… странные вещи Катя. Возможно, ему захочется попортить свое тело. Или… совсем… того. Ну и… он нас будет пугать… мол, самоубьюсь, гады, дайте порошочку, а то самоубьюсь. А мы… нам нельзя дать ему ни единого шанса. Даже стул не надо придвигать в койке. Еду ставить на пол, воду на пол. Лохани и горшок ему из покрышечной резины нарежем. Такие дела.

Когда они закончили, Гвоздь все еще спал.

– Напоследок поищем его поховки.

– Что?

– Ну, где он наркоту держит.

И они обыскали две комнаты. Поставили все вверх дном, не пропустили ни одной щели.

Это был траб. Совсем немного серого порошка, граммов тридцать. И это была радужная пыль, две упаковочки под одну инъекцию каждая. И еще это был Линкс-А, литровая банка, пустая на треть.

Даня, увидев банку с Линксом, побелел. Кате показалась, будто генерал скрипнул зубами от ярости. Или ей не показалось?

Все Гвоздевы сокровища отправились в унитаз.

– Даня, я слышала, будто им надо давать в самом начале маленькие порции… от ломки. А с течением времени порции уменьшать, уменьшать, уменьшать…

– Нет.

– Прости. А зачем ты все слил, не лучше ли…

– Поменять на харчи? Верно. Лучше. Умнее. Но это не должно лежать здесь ни дня, ни часа.

Катя удивленно пожала плечами:

– Он ведь не дотянется.

– Не о нем речь, а о нас.

– Не понимаю.

– Поймешь. Он так будет выть, корчиться, глумиться над тобой! Сама дашь.

– Нет, я не дам. Я еще не выжила из ума генерал.

– Да! В первый раз не дашь. И во второй. И в десятый. Но когда он взмолится в сорок четвертый раз, ты сломаешься. Ты пожалеешь его и пустишь все дело насмарку. Знаешь, как ему будет худо? Да он весь на дерьмо готов будет изойти ради одной капельки. Застыдит. Оттрахать пообещает. Слюни пустит и эпилептиком притворится.

Катя помолчала с минуту, а потом все-таки спросила:

– Неужели сам Гвоздь все это предвидел за полтора года?

– Ну не я же.

Даня утаил от Кати только одну мелочь: тогда мастер-хранитель полагал, что у его кровати дежурить станет сам Даня, непреклонный и прагматичный. Но Гвоздь все равно был уверен: «Я и тебя заболтаю. Есть у тебя кое-какие уязвимые точки. Ты принесешь мне дозу, нет сомнений. В конце концов, принесешь».

Катя потрясенно молчала. Она многое повидала, но с конченым наркошей ей никогда возиться не приходилось.

– Все, Катя. Твое дежурство началось с этой секунды.

– А как же вы… как вы справитесь с делами без меня?

И Даня ответил очень вежливо:

– Ничем крупным без тебя мы не займемся. Придется отложить все дела до Гвоздевой поправки. А с мелочевкой как-нибудь справимся втроем.

Катя все еще смотрела с сомнением.

– Хорошо. Я обещаю: если затеется серьезная бодяга, я заберу тебя. Но не больше, чем на полдня.

Она устало вздохнула:

– Я не о том, генерал. Здесь всегда должен быть хотя бы один человек. Допустим, нас перебьют. Нельзя такого исключить? Плохо, конечно, но исключить такого нельзя. Кто освободит Гвоздя?

Даня вытер пот, неожиданно выступивший у него на лбу. О таком раскладе он не подумал. Дубина. Надо было подумать.

– Если ты понадобишься снаружи, тут останется другой человек.

Затем Даня поговорил отдельно с Тэйки и Немо, объяснил все лукавство их нового положения. Первую попросил приглядеть за Катей. Может ведь она поддаться на уговоры Гвоздя и добыть ему порошок на стороне? Тэйки скривила рожу и со вздохом ответила:

– Мадам может. Она ведь хорошая, не как мы – собаки с зубами…

А Немо генерал уговорил присмотреть за всеми, используя его сверхъестественную интуицию. Немо переспросил:

– За всеми, командир, значит, и…

– Значит, и за мной, Немо. Я тоже не надежен на все сто. Пожалуй, один ты и надежен.

Генерал уверен был и в себе, и в Немо. Но он закладывался на тот невероятный, фантастический случай, когда любая надежность какими-нибудь внешними обстоятельствами поставлена будет под вопрос. Умом понимал: блажь, перестраховка. А задница настаивала на своем: пусть блажь, но на всякий-то случай надо бы соломки подложить, – мягче падать будет, когда споткнешься на ерунде.

Как обычно, ум дурил, а задница фонтанировала мудростью.

Ненадежными оказались все.

Люди же…

Проснувшись, Гвоздь сначала не понял, какого ляда он сам себя приковал к койке. Увидел Катю и спросил:

– Вы уже пришли? Часа же не прошло, как уехали… Не получилось с магом? Не прошла Данина концепция новой войны? Жаль, намечались любопытные изменения… Не пойму, откуда у меня эта игрушка… – осторожно погладил он наручники. – Кстати, куда я задевал ключ?

– Ты все забыл. Ведь ты открыл нам, а потом заснул.

– Кажется, я самую малость потерял ощущение времени… – Гвоздь попытался сунуть свободную руку в карман, но не обнаружил на себе штанов.

– О! – только и сказал он.

– Все отлично, милый, все просто отлично. Мы взяли мага… правда, потом пришлось его убить… Даня своего добился, шума было на всю Москву, он теперь говорит: «Время меняется, началось новое время…»

Гвоздь помотал головой, прогоняя сон:

– Отлично, отлично… новое время… Катя, посмотри, у меня в кармане штанов должен лежать ключик от этой штуки… Давай же, посмотри.

Она широко, даже слишком широко улыбнулась и залепетала:

– Ты не хочешь нас поздравить с победой? Ведь это и твоя победа, милый Гвоздь…

– Да, конечно, поздравляю от всей души… Ты только посмотри насчет ключа.

Катя поняла: дольше тянуть невозможно. Настало время генералу объясниться с мастером.

– Боюсь, ключик сейчас у Дани.

– Так позови его. Мне ужасно неудобно валяться тут… так… да еще голышом.

– Он куда-то отошел, сейчас я посмотрю.

В этот момент сонный взгляд Гвоздя остановился на спинке кровати, оснащенной тряпьем аж по самое не могу. Остановился и сфокусировался.

– Стой! – крикнул он, в спину выпорхнувшей было, Кате. – Стой… Это то, что я думаю?

Она молча кивнула.

Катя стояла в неудобной позе и боялась шелохнуться. Вот-вот разразится буря, шторм, настоящая катастрофа. Ей надо быть в другом месте. Она чувствовала нестерпимый стыд за свое участие в этом деле. Одно или два мгновения Кате больше всего на свете хотелось провалиться под землю. И вдруг она успокоилась. Да, стыдно. Да, страшно. Но никуда не денешься. На железной койке, обезображенной совместными с Даней трудами, сейчас лежит ее работа, и отступать некуда.

Катя бросила на Гвоздя взгляд, исполненный смирения древнего и почти позабытого в мире, выскочившем из сустава. Глядя на нее, мастер понял все.

– У меня две просьбы, Катя. Дай мне покурить, а потом выйди, пожалуйста, минут на пять. Мне надо подумать. Извини, просто мне надо подумать в одиночестве, и ничего сверх того. А потом позови генерала, если тебе не трудно.

– Ты же не куришь…

– Три года. Раньше курил, а дурные привычки, Катерина, они такие неотвязчивые!

Ей нравилось, когда кто-нибудь называл ее Катериной. Чаще всего так обращался к ней Гвоздь… Она свернула самокрутку, щедро сыпанув табаку, живо нашла в кухонном хозяйстве Гвоздя спички и пустила дымок. Самокрутка перешла к хозяину убежища.

Катя покинула его.

Гвоздь лежал и глядел в потолок, привыкая к мысли, что все серьезно. Он пытался найти выход из мышеловки, но ему сегодня не думалось. В последнее время ему вообще не думалось. Особенно на голяк… Но ведь, по большому счету, он легко может взять себя в руки: раньше же получалось! Нынче, конечно, полоса несколько затянулась, но надо просто взять себя в руки, проявить минимум воли. Разве он не способен справиться с мелкими неприятностями? И тут на мгновение откуда-то из глубины высунулась харя и подсказала суть дела: «Да тебе просто надо удрать от них. И опять все будет хорошо. Усек? Ищи способ удрать». Харя пропала. Реникса какая в голову лезет! Устал, до чего же он устал, давно надо было расслабиться, дать себе отдых… впрочем, кажется, он давал себе отдых… Какая-то смешная дурь отвлекала его от серьезных мыслей, и Гвоздь никак не мог сосредоточиться. А для поединка с Даней нужно полное сосредоточение, Даня – серьезный комбатант.

Как ни старался Гвоздь, он ничего не смог придумать, помимо самого простого способа: «Пройти через испытание. День? Два? Ну, три… Ох, три дня… Да нет же, я справлюсь! Тяжело… Надо проявить терпение. Как будто все в порядке. А потом, чуть только они зазеваются… потом – деру. Все бросить, и деру! Только так. А разве у меня не все в порядке, разве мне надо притворяться? Разве мне надо терпеть? Нечего терпеть-то. Вот и…»

В комнату вошел Даня.

«Только терпение. Иначе мне не вырваться…»

– Извини, старик. Ты сам просил когда-то, – начал без предисловий генерал.

«Дела обстоят хуже, чем я думал. Он считает меня больным идиотом».

– Послушай, Даня… Я просил, и я подтверждаю свою просьбу.

У генерала в глазах – по килотонне удивления. Гвоздь понял, что нашел верный тон, и решил его в дальнейшем придерживаться.

– Так вот, Даня, наверное, я дал тебе повод заподозрить во мне зависимость от наркотиков…

Даня усмехнулся.

«Каких кренделей я тут навытворял? Кажется, ничего особенного не было…»

– И ты прав, поступая со мной таким образом. Но я не уверен в правильности диагноза. Посмотри на меня, похож ли я на доходягу? Ведь я пребываю в неплохой физической форме…

Генерал посмотрел на него. Перед ним лежал скелет, едва обтянутый кожей, лицо – черное вены на ногах – все в фиолетовых пятнах, зрачки по сковородке, запах немытой скотины сбивает с ног от самого порога.

По тому, как дернулось лицо генерала, Гвоздь понял: ошибочка. Не с той стороны зашел. Хотя, по идее, чем это он производит столь неблагоприятное впечатление? Малость похудел, так для здоровья одна польза.

– Давай заключим маленькое пари, Даня.

– Какое, Гвоздь?

– Ты продержишь меня сутки, двое… сколько хочешь в подобном положении, хотя оно для меня и обременительно. Убедившись в полном отсутствии зависимости, ты освободишь меня. И когда-нибудь… когда такого рода действия понадобятся на самом деле, ты проделаешь все в полном соответствии с нашим уговором.

Гвоздь с тревогой почувствовал, до чего же сложно ему сдерживаться. Какая-то черная слепая гадина перла изнутри, она требовала заорать в лицо этому подонку: «Ты у меня в доме, щенок, дерьмо! А ну, отпусти меня, на кой ляд я тебя только выкормил, змееныша! Живо!» С гадиной было очень трудно справиться. Гвоздь едва унимал нервную дрожь в пальцах.

– А если ты запросишь дозняк хотя бы раз за весь срок пари, тогда как поступим?

– Значит, ты был прав, и я в полном твоем распоряжении.

Даня поднялся со стула:

– Отлично. Договорились. Неделя.

– Что… неделя?

– Ты отлично все понял, старик. Срок пари – неделя.

Гвоздь готов был разорваться от бешенства. Неделя! Да он за неделю тут совсем… Впрочем, что он тут за неделю? Да ничего. Нонсенс. Отлично переживет.

– По рукам, Даня.

Генерал колебался. Он хотел уйти и, одновременно, не менее того, желал поговорить по душам. Заранее знал, какой выйдет фальшивый и ядовитый разговор, но перебороть себя не смог:

– Гвоздяра… Выдержишь неделю, так я тебя, барбоса, на руках носить стану. И Прялку тебе, и чего покрупнее… даром. Ты только выдержи, я очень тебя прошу.

Повернулся и ушел. С-сволочь. Змееныш. Ненавижу.

Весь день Гвоздь был мил, тих, спокоен. Улыбался. Заводил умные разговоры то с Катей, то с Тэйки. Есть Гвоздю не хотелось совершенно. Генерал почему-то не подходил к нему. О пари Даня своей команде рассказал.

Ночью Гвоздь тяжко ворочался на койке, никак не мог заснуть. Любая поза раздражала его. Слушая шумы из соседней комнаты, Катя опечалилась:

– Неудобно ему, бедняге…

– А может, ты ошибся, Даня? – встряла Тэйки.

– Спите обе! – резко ответил генерал.

Наутро Гвоздь захотел поесть, и Катя принесла ему завтрак в свежескроенной посуде. Узник взглянул на лохань с едой и ощутил, как гадина вырвалась на свободу. Последним движением, которое еще контролировал он, человек, Гвоздь поднес тару с питьем ко рту и сделал несколько судорожных глотков. Лохань с завтраком полетела в Катю. Гадина разорвала ему рот криком, и Гвоздь орал, орал неизвестно что, потом он сам не мог вспомнить, какую пакость бросал в лицо Кате. Но, кажется, средство не попросил. Потом, когда очнулся, когда гадина отпустила его, мастер увидел Катино лицо. Оно было цвета полнолуния.

Узник чувствовал себя уставшим и выжатым. Без сил он опустился на подушку.

– Извини, пожалуйста… Трудно смириться с некоторыми вещами. Надеюсь, хотя бы пари я не нарушил?

Катя отрицательно покачала головой:

– Ничего. Ничего. Просто тебе сейчас плохо. Поспи…

Второй день дался ему труднее. Кажется, он позволил себе пару бранных слов разок… другой… третий. Катя молча улыбалась ему, и ее улыбка бесила мастера еще больше. Да кто она такая!

Вечером Гвоздь позвал к себе Даню. Мастер хотел сказать ему очень много, но собрал остатки воли и вышвырнул из своей речи все самое поганое.

– Даня… Даниил Уваров! Я когда-то спас тебе жизнь. Я тебя кормил, поил и учил. Я пустил тебя в свой дом тогда и разрешил тебе привести под мою крышу трех тупоумных обормотов сейчас. Чем же ты отплатил мне? Я хозяин этого места, слышишь ты, хозяин! Моя воля здесь – закон! А ты приковал меня, как последний бандит… Я… вот что хотел сказать тебе, Даня: у тебя нет чести. Ты предатель, Даня. Я знаю, ты не освободишь меня, я и не прошу, но ты должен знать: другом я больше тебя не считаю. Нельзя держать предателя в друзьях.

Гвоздь очень надеялся пронять генерала. Такими вещами его можно было пронять, во всяком случае – раньше.

– Все? – спокойно осведомился Даня.

И мастер плюнул в него.

Даня вышел, хлопнув дверью сильнее, нежели сделал бы это спокойный человек.

– Предатель! Преда-атель! – неслось ему в спину.

Генерал прислонился спиной к двери и крепко выругался.

– Если опять позовет меня этот шибздик, – сказал он, обращаясь к Кате, – не зови, не пойду.

– Но как же…

– Так же.

– Это ведь действительно его дом…

– Пошел он в жопу со своим домом!

Затем, чуть сбавив тон, добавил:

– Карауль его, Катя, глаз с него не спускай.

…На вторую ночь мастер выл и стонал. Катя дважды заходила к нему, и он дважды посылал ее подальше.

На рассвете, когда все еще спали, Кате показалось, будто Гвоздь негромко зовет ее. Она зашла к нему в третий раз. Так и есть, узник ждал сиделку.

– Прости меня за все те гадости, которые я наговорил. Прости, Катя. Я давно хотел тебе сказать, да все никак не мог собраться с духом. Я… люблю тебя. Люблю уже давно, с того самого дня, как увидел в первый раз. Помнишь, была осень, стояла теплынь…

– Помню, – ответила Катя, слегка оторопев.

– Я умираю, мне осталось всего ничего. Даня прав, со мной кончено. Больше я ни на что не годен. Двое-трое суток, и начнется кризис, а сил нет, и я, конечно, уйду от вас… на небесные склады продуктов.

Катины глаза наполнились слезами.

– Добудь мне… хоть каплю, хоть пару крупинок… ради моей любви и ради моей смерти. Катя! Мне все равно. Мне уже все равно. Если тебе не противно, поцелуй меня… Если ты жалеешь старого мастера, дай ему умереть без мучений. Не говори Дане, не огорчай сорванца. Пусть думает: вот, Гвоздь поправится, мы спасем Гвоздя… Не отнимай у парня любимую игрушку. Мы-то с тобой взрослые люди, мы знаем, чего стоит жизнь. А жизни у меня осталась всего одна пригоршня. Катя! Ка-тень-ка…

Гвоздь плакал.

И она уже начала прикидывать, где бы ему раздобыть ту самую последнюю порцию, предсмертную. Вдруг одно обстоятельство сбило ее.

– Гвоздь… это было весной.

– А?

– Плохой из тебя влюбленный, милый мастер. Первый раз ты увидел меня весной. Точно, стояла теплынь. Но только в мае, Гвоздь, в мае.

Узник откинулся на подушки и закрыл глаза. Голосом, лишенным всяких чувств, он произнес:

– Да ты просто фригидная сука. За какие заслуги тебя, старую корову, в хозяйстве держат? Ведь даже подоить нельзя.

Катя хлопнула дверью, как давеча сделал это генерал. Три пары глаз встретили ее по эту сторону. Команда не спала. Все всё слышали.

Немо бесстрастно сказал:

– Мне очень хорошо, когда ты рядом. Катя.

Тэйки воскликнула:

– Не обращай внимания на обторчанного придурка. Ты боец – высший класс!

А Даня спросил без затей:

– Видишь?

– Ты мудрее, чем я думала, Даня…

Тут она зарыдала всерьез и бросилась к нему на грудь.

Генерал поглаживал Катины волосы и приговаривал:

– Ну что ты, что ты… Это не он говорил, это дрянь в нем говорила… Парень не в своем уме… Потерпи, Катя. Нам всем надо потерпеть, Катенька… Тут уж никуда не денешься, тут – только терпеть. Потерпи, потерпи, пожалуйста… Дурень наш потом сам извиняться будет…

И она понемногу успокоилась в Даниных руках. А когда пришла в норму, еще полежала немножко, вдыхая его запах и наслаждаясь этой нечаянной близостью.

Чуть погодя, генерал зашел к узнику и сказал с холодком:

– Кончено пари. Будешь лежать столько сколько надо.

– И сколько?

– Десять лет, мля.

Гвоздь с ужасом подумал: «Этот – может. Запросто».

И он принялся биться головой о кроватную спинку. Раз, два, пять, десять, двенадцать… Больно.

– Лучше подохну, чем терпеть от вас, сапрофитов!

– Не отвлекайся, долби.

Тринадцать, четырнадцать… Больно же!

– Ты мне не хозяин, Даня!

– Не натурально головой бьешься. Я не поверил.

Когда-то мастер читал о древнеримском герое, убившем себя, задержав воздух в легких и перестав дышать. Тоже способ, когда ничего другого не предлагается… И Гвоздь сделал глубокий вдох напоследок, так до конца и, не решив, пугает ли он сейчас Даню или на самом деле расстается с жизнью.

Генерал не уходил. Ждал, заметив странное поведение узника. Когда тот жадно вдохнул на сороковой секунде, Даня посоветовал:

– Попробуй еще разок.

И Гвоздь попробовал. Когда перед глазами пошли темные круги, он почувствовал пинок пониже спины, сбился и опять вдохнул.

– Дурак, – констатировал генерал. – Доходяга. Кончай фанаберию.

Не дожидаясь ответа, Даня вышел. Генерал не знал, как это бывает, когда каждая мышца разевает рот в жадном вопле: «Да-а-а-ай!» Зато он знал, что от ломки люди с ума сходят, на стенку лезут, других людей режут, но только не совершают самоубийств. Ведь смерть не несет в себе дозу.

На третью ночь Даню разбудил Немо.

– Генерал… Надо встать. Надо пойти к мастеру. Мастер шалит. Не вижу пока, чем кончится, но хорошего не будет.

Даня вскочил и вылетел в соседнюю комнату. Там Гвоздь сосредоточенно отгрызал собственную руку. Под койкой растекалась алая лужица.

Совершают наркоманы самоубийства или мет, кто их знает. Генерал крепко усомнился в собственном опыте. Убить узник себя хотел или удрать вознамерился ценой куска собственной плоти, непонятно. Но на всякий случай он переселил Катю в комнату Гвоздя. А когда она отсутствовала, ее замещал кто-нибудь другой.

Той ночью Гвоздь бился, не даваясь им в руки, однако медвежьей хватке Немо он ничего противопоставить не смог. Рану обработали йодом, кровь худо-бедно остановили, места укусов перевязали. Даня срочно вызвал Рыжего Макса, полумага и полумедика одновременно, ничего не умевшего до конца, но все-таки хоть что-то понимавшего в лечении. Тот явился к рассвету, увидел странную картинку и даже открыл рот, чтобы задать парочку вопросов. Однако тут он увидел, как смотрит на него Даня, и вопросов задавать не стал. Рыжий побормотал над Гвоздевым запястьем, вымазал его в каком-то дешевом магическом вареве, а потом высказался в духе ничего-особенного-я-заживил-основное-я-не-основное-само-скоро-затянется…

Даня хладнокровно объявил мастеру:

– Не напрашивайся на болеутоляющее. И на снотворное тоже не напрашивайся. И на успокоительное. Не старайся зря, не получишь, хоть неделю под сумасшедшего коси.

– Сволочь, – констатировал Гвоздь. – Фашист.

– А если еще раз вытворишь такое, то я своими руками вырежу для тебя резиновую манжетку на шею. Неснимаемую. Будет очень не удобно жрать, да и спать – тоже не особенно приятно. Зато не загрызешь сам себя.

– Осчастливь меня на полную катушку, благодетель! – зло откликнулся узник.

Гвоздь кидался на всех, как цепная собака, орал, ругался, плевался, даже пускать газы начал. Катя все терпеливо сносила. Время от времени Даня приказывал снять наручники с одной руки мастера и перенести на другую, или же на ногу. В эти минуты узника держали всей командой.

Через несколько суток его раздражение сменилось апатией. Гвоздь холодно ненавидел весь мир, он целыми днями молча смотрел в потолок. Ничего не ел и не пил. По ночам корчился, бил ногами в спинку кровати, но не стонал, видимо желая избежать хотя бы этого унижения. Он чувствовал себя сильно обозленным мертвецом…

Порой он пытался уговаривать Катю освободить его. Осаждал ее изобретательно и терпеливо, строя всякий раз новые лукавые подходы.

Однажды Даня услышал в комнате Гвоздя шум. Заглянув, он увидел странную картину: Тэйки сидела на Кате и отбирала у нее какой-то предмет. Катя отчаянно сопротивлялась.

Генерал подошел поближе и одним движением выдрал из ее рук… пилу-ножовку. Он осмотрел наручники, но нашел лишь пару царапин.

Катя сидела на полу – растрепанная, сердитая и жалкая одновременно; ей хотелось сказать что-нибудь оправдательное, она вполне осознавала, сколь глупо поступает, – и когда пилила, и теперь. Но слова не шли ей на язык. Не подворачивалось ничего подходящего…

– Вот так… – только и выдавила она.

– Я тебя не виню, – неожиданно мягко ответил генерал, – я тебя совсем не виню. И никто тебя винить не станет. Но ты помни: если придется тебя у койки Гвоздя заменить, то любой из нас справится с работой сиделки хуже тебя. Усекла?

– Да. Я… я больше не буду. Прямо затмение какое-то нашло.

– Ладно. Это ж мастер… зубы заговаривать. За полчаса кому хочешь башню сорвет. Ты еще, Катя, хорошо держишься.

Гвоздь не сказал ни слова. Он, как змея, не мигая, смотрел на троицу, пристально и недобро. В глазах его плескались ледяное презрение и жгучая жажда. Узник твердо знал: правда на его стороне, а значит, он обязательно вырвется. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через неделю.

Генералу давно надо было заняться делами: команда жива, покуда она способна себя прокормить, а когда сидишь сиднем, еды не прибавляется… Немо дневал и ночевал в «Бобре» занимаясь его починкой. Когда тягач стал как новенький, генерал взялся планировать очередную операцию.

Три дня спустя команда ходила на транспорт. Даня побоялся оставлять Катю один на один с Гвоздем и взял ее вместе с Тэйки в рейд. Немо остался временно исполняющим обязанности сиделки при мастере.

«Этот не подведет. Хоть и нехорошо так думать, а железяку не разжалобишь…»

Команда атаковала и разбила обоз из четырех машин недалеко от места, где раньше был город Домодедово. Одна машина, полная Верных защитников, развернулась и ушла, другую взорвали вместе с тремя гоблинами-солдатами, даже не успевшими выскочить оттуда. Еще два грузовика наполнены были продуктами, и этого команде хватит надолго. Бензин слили, – потом его можно будет поменять на соляру, которую тягачи пьют, как лошади…

Генералу было очень неудобно перед подземными, поскольку команда не выполнила заказ. Но, с другой стороны, он ведь обещал только попробовать, и обе стороны знали, что в таком деле твердых гарантий быть не может…

Даня связался с Кругом, извинился за срыв операции, а потом предложил тонну харчей в качестве компенсации. В сущности, это было хорошее предложение. Но великий и ужасный Исидор Пламенный Фонтан решил заняться воспитанием команды. Для начала он немного поорал. Потом заявил: «Никаких отношений между нами не будет, пока вся твоя команда не предстанет перед Судом Неподкупных! В ином случае Круг лишает тебя и твоих людей своего покровительства». После этого Исидор замолчал, ожидая слов смирения и раскаяния. Даня тоже молчал некоторое время, прикидывая, как бы ему лучше поступить. В конце концов, он просто отключил токер.

– Э! Ты чего! Поссориться решил? – накинулась на него изумленная Тэйки. – Нам еще с магами драться не хватало!

– Ничего они нам не сделают. Обещают лишить покровительства…

Тэйки мерзко захихикала:

– О да! Покровительство всемогущих и многомудрых! Страх как хочется лобызнуть им э-э…

– Извращенка. В общем, если кренделей выписать не обещали, то и хрен с ними. Понадобимся – найдут. А покровительством своим пускай утрутся. Как же это в древности генеральный маг Брежнев говорил… э-э-э… оба! «И без них Советское государство не скудно было».

Катя остановила тягач и принялась беспробудно ржать.

Команда вернулась домой. Генерал раз пять посылал в убежище условный сигнал, но никто не реагировал. Потом Немо удосужился открыть перед ними входные двери и впустить тягачи в гараж.

Когда троица вошла в «счастливые двадцатые», Немо лежал посреди комнаты, уставившись в потолок. Руки и ноги его выписывали бессмысленные кривые, зрачки хаотически перебегали с места на место, а губы шевелились, посылая небесному владыке всех киберов беззвучную молитву. Как Немо ухитрился доползти до пульта управления входами в убежище, да еще и поработать на нем, никто не смог понять, а сам Немо – вспомнить. Положение облегчалось тем, что теперь генерал точно знал какую именно гадость надо вкалывать бедняге от киберстолбняка.

– …Я не понимаю… я… ничего не понял… – с искренним, совершенно человеческим удивлением рассказывал Немо.

– Гвоздь? – спросил Даня, и на лице его было написано: «Можешь не отвечать, сам знаю».

– Н-наверное… он говорил какие-то странные слова… п-потом… сочетания цифр… чертил в воздухе з-знаки… я… потерял себя. Люди… об-бычные люди… называют это с-состоянием опьянения?

Генерал усмехнулся:

– Обычные люди в таких случаях говорят: «Заговорили зубы, заморочили голову…»

Узник вел себя то злобно, то смирно. Он, кажется, разучился контролировать всплески агрессии.

Надо было понемногу готовиться к зиме, а команда превратилась в кучку оборванцев. Им следовало срочно обзавестись новой одеждой, желательно теплой. Даня, обещав «секретникам» поделиться добычей, взял у них наводку на «одежный» транспорт.

Он долго размышлял, кого бы оставить при Гвозде, когда команда отправится разбивать вражеский обоз. И в конце концов решил: надежнее самого себя не найти ему никого. Пусть-ка разок сходят в рейд без генерала, дело-то нехитрое, всего две машины – с барахлом и с человеческим барахлом, нацепившим на себя стволы… Старшой он назначил Катю.

Только обезглавленная команда отправилась на дело, как узник позвал его.

– Даня, – начал мастер, – мне сейчас стало лучше. Нет, ты пойми меня правильно. Я не говорю, что выздоровел. Я болен, я очень болен и отлично понимаю это. Но как раз сейчас у меня период успокоения… не буйный, мирный период. Он продлится, по всей видимости, недолго. У меня… светлая печаль, слабость и больше ничего. Я почти не мучаюсь. Так вот, пока я относительно в своем уме, стоит, пожалуй, сказать тебе несколько важных вещей. Сядь рядом, так трудно говорить! Чудовищная слабость…

Даня подтащил стул и сел у изголовья.

– Знаешь, я ведь понимаю, сколь мерзкие вещи вытворяю с вами последнее время. Только поделать с собой ничего не могу. Странное… состояние: словно кто-то чужой дергает тебя за ниточки… Дай мне попить.

Даня протянул неровно вырезанную «кружку». Напившись, Гвоздь продолжил:

– Извини меня, если можешь. И Катя пусть извинит меня. И Немо. Я потом перед всеми вами…

Гвоздь всхлипнул. Крупные слезы покатились по его щекам.

– Дай мне руку, Даня… если ты мне все еще друг… дай… руку…

Генерал, не колеблясь, принял рукопожатие. Мастер сжал его ладонь с нечеловеческой силой, и в ту же секунду «кружка» совершила молниеносный полет с приземлением на Даниной голове. Генерал рванулся, пытаясь отстраниться, но Гвоздь завопил:

– Стой же ты, гадина! – и въехал ему по голове во второй раз.

Даня хлопнулся без сознания, уронив стул.

…Когда он очнулся, тело Гвоздя, вышедшее у владельца из-под контроля, изгибалось на койке, билось в судорогах, рвалось на волю, сотрясая металлический каркас. Чья-то рука тормошила Данино плечо.

– Немо? Ты?

Лицо Немо расплывалось. Вообще, перед глазами плыло, предметы старательно избегали четких очертаний.

– Да, командир.

– Почему ты вернулся?

– У меня был приказ: приглядывать за всеми. И я искал в потоках времени аромат беды. Сегодня я нашел его.

– Ах да… Извини, никак не могу привыкнуть.

Даня, наконец, вспомнил о том, о чем должен был вспомнить в первый же миг после беспамятства. Он пошарил в кармане. Твою мать!

– А где ключ?

Немо протянул руку прямо генералу под нос. На его ладони лежала маленькая безобидная железяка, придававшая наручникам рабочий смысл…

– Откуда он у тебя? – спросил Даня, водворяя ключ на место.

– Отобрал у Гвоздя. Ему не хватило пары секунд.

Даня мысленно поблагодарил старую мудрую задницу за добрый совет не скупиться на соломенные подстилки.

– Команда?

– Вся здесь.

– Позови, пожалуйста, Катю.

«От судьбы не уйдешь, – думал Даня, – это была ее работа, и никто из нас Катю не заменит. Остается положиться на битого… то есть на битую. Как говорится, за одного битого три рожка с патронами дают».

Узник все никак не успокаивался. Желанная свобода была от него в двух шагах…

Вошла Катя. Генерал спросил у нее:

– Ты можешь дать слово, что не отпустишь Гвоздя и не дашь ему даже самую слабенькую дозу какой-нибудь дури?

– Даю слово, – со спокойным величием ответила Катя.

Но Дане было мало ее слова. И он обратился к ней иначе, не по-генеральски:

– Знаешь… ты меня очень огорчишь, если выйдет иначе. Очень прошу… не ради меня – ради него самого, не поддавайся.

– Я не поддамся, Даня, – столь же спокойно ответила его собеседница.

– И не подставляйся.

– И не подставлюсь.

Генерал отправился в рейд с неспокойной душой. Да и рейд-то вышел паршивый. То ли «секретники» ошиблись, то ли гоблины сумели ввести их в заблуждение, однако никакого «одежного» каравана Данина команда не нашла. По дороге из Калуги на Москву действительно шли два грузовика под тентами. Только в обоих были Верные защитники, как будто ждавшие засады…

Впрочем, под огнем Даниной команды они живо забыли свое предназначение – быть наживкой и ловушкой одновременно. Потеряв пятерых бойцов, Верные защитники едва ушли из-под удара.

– Вот и вся наша добыча… – подвел итог Даня, переворачивая носком ноги трупы на дороге. – Пять стволов с припасами.

Тэйки зло сплюнула и принялась собирать трофейное оружие. Его тоже можно будет сменять на нужные вещи. Мундиры, окровавленные и обгорелые, годились только на тряпки. Пять пар ботинок ничего не решали, поскольку все они, как на грех, оказались изношенными, а две – так просто дырявыми. Верных защитников одевали, обували, кормили и вооружали, как говаривал Гвоздь, «по остаточному принципу».

Дане чужая пуля задела плечо, но прошла навылет, не задев кость. Пока Тэйки бинтовала рану, он сидел, морщась, и время от времени начинал ругаться:

– Было бы за приличный хабар, а то… т-твою етитт.

И Тэйки неожиданно ласково отвечала ему:

– Да ничего, ничего… Пять стволов – тоже не нуль. Пригодятся. А ты сиди тихонечко, не дергайся, пустяковая же ранка-то, ерунда, Даня. Все нормально, Даня. Не впадай в депрессию, береги печень смолоду…

Зато дома их ждала идиллия: Катя кормила покорного Гвоздя с ложечки. Он смотрел на Даню как побитая собака. Генерал, неожиданно для самого себя, выдал мастеру недавние слова Тэйки:

– Да все нормально, Гвоздь. Не впадай в депрессию!

И улыбнулся.

Узник робко улыбнулся в ответ.

На следующий день Гвоздь позвал всех:

– Мне легчает. Можете верить или не верить, ваше дело. Даня, химия из меня вышла, – ты понимаешь, о чем я говорю. Но жажда осталась. Если ты дашь мне сейчас свободу, то моего терпения хватит дня на три. Это, парень, в самом лучшем случае.

– Да я понимаю, старик.

– Я надеюсь, ты не положился на авось и запасся кем-нибудь, способным выгнать из меня жажду? Кем-нибудь или чем-нибудь. Иначе все было бесполезно. Рыжий Макс не в счет. Мои кусаные раны были, я полагаю, пиком его врачебной карьеры, самым большим достижением за всю его жизнь. Не разочаровывай меня, Даня.

– А ты тут не командуй, Гвоздяра! – вставила свое слово Тэйки.

– Вот только пусти такую красную чуму в дом…

Даня почел за благо ответить просто и ясно:

– Гипнотизер и поп, Гвоздь.

Генерал знал: узник в любом случае не дошел еще даже до середины лечения. Он едва-едва осознал, на какой путь следует ему встать.

Если, конечно, опять не задумал каверзу… да нет, вроде бы не должен. Даня чувствовал, что темная сила, до сих пор руководившая поступками мастера, сломана. Она отступилась, ушла. Но Гвоздь пуст, место исчезнувшей пакости еще ничем не занято. Как знать, не вернется ли она, а коли и не вернется, то чему или кому достанется ее ниша…

– Гипнотизер и поп… Насчет действенной силы второго я в большом сомнении. Тут, по-моему, больше слов, нежели реальной силы. Но… зови, твоя воля. А гипнотизер – это хорошо. Я слышал, помогает. Когда они будут здесь, у моего досадного ложа?

– Завтра.

– Надеюсь, женщины? Надеюсь, привлекательные? Очень, знаете ли, стосковался…

– Оба – мужчины. Но на ощупь ты ведь не сразу поймешь, правда? К тому же они еще не старые.

– Сволочь ты, Даня, – лениво выругался мастер.

– От такого слышу… – так же лениво ответил генерал.

Когда прочие вышли из комнаты, Даня подошел поближе и подал Гвоздю руку.

– Не боишься? Настороже? – ехидно спросил узник.

Даня молчал.

Тогда мастер молча пожал руку:

– Спасибо, Даня. Спасибо, несчастный подлый паразит.

– Ну да, старик. Ты мне тоже очень нравишься.

…Гипнотизер оказался низеньким, худеньким человечком. Он постоянно улыбался, сыпал анекдотцами, всех трогал за руки. За пять минут он успел достать всех. Катя, чувствуя неудобство от собственного неблагорасположения к этому человеку, предложила ему чаю. Тэйки фыркнула и демонстративно забралась на диван с книжкой. Мол, нет тяги к общению… Даня послушал-послушал анекдотцы и сказал:

– Очень смешно. Спасибо. А теперь, мужик, иди работать. Нет, все, на сегодня с юмором завязали.

Не доверяя человеку, который влезет Гвоздю в голову и вставит туда какую-то свою чужеродную дрянь, генерал велел Немо подключить электронный арсенал, спрятанный в каске, и с его помощью прослушать болтовню работающего гипнотизера. Мало ли…

Тэйки спросила, ни к кому особенно не обращаясь:

– Думаете, справится это плюгавец?

Даня ответил ей задумчиво:

– Даже не знаю… Не в росте у них сила. И не в мышце…

«Секретник», взявшись за работу, разом переменился. Он говорил уверенно, спокойно, – сначала объясняя Гвоздю суть своего метода, а потом переводя его в состояние гипнотического сна. То, что вытворял гипнотизер впоследствии, не понравилось никому из команды. Но он, грубо и жестко, ломал жажду, искусственно вызывая отвращение к наркоте. А значит, его действия шли мастеру на пользу.

Когда он покинул узника, никто из Даниных людей худого слова ему не сказал. Однако теперь это был другой человек, сердитый и властный. Он говорил коротко, отрывисто, прежних анекдотцев будто бы и не было…

– Уваров, если ты хочешь вернуть парня оттуда, ты должен попросить меня прийти еще, еще и еще. Сколько понадобится. А понадобится много. Ты понял?

– Я прошу тебя, будь здесь…

– Хорошо! – перебил его гипнотизер. – Ладно. Ты знаешь, я ничего с тебя не возьму. Ты в пятьдесят втором меня от оборотней спас, я помню, да. Но вы мне не понравились ребята. И ты мне, Уваров, не понравился.

Тэйки скривилась:

– А ты свежей байки трави. И реже. Тогда ты понравишься нам, а мы тебе.

«Секретник» мрачно посмотрел на нее и презрительно сплюнул себе под ноги:

– Дура девка. Вы же…

Закончить он не смог: Лучший Друг уперся ему в кадык.

– Что ты, парень, хочешь нам поведать о девках? Поведай, парень…

Даня вмешался:

– Тэйки, помни о Гвозде! – сказал он ей.

Лучший Друг нехотя совершил обратное путешествие – в ножны.

Но гипнотизер, казалось, не обратил на Тэйки ни малейшего внимания. Он остался невозмутим и сохранил презрительное выражение лица.

– Вы очень не понравились мне. А знаете почему? Вы дерьмовые друзья Гвоздю.

Даня и его люди уставились на «секретника» в немом изумлении.

– А дождь из говяжьей тушенки сегодня, скажем, никто не обещал? – ехидно осведомилась Тэйки, склонив голову набок.

– Прислушайтесь ко мне. Я ведь, наверное, не стал бы заводить эту бодягу без причины.

– Ну и? – с прохладцей поинтересовался Даня.

– Вот и ну и, Уваров. Гвоздь – талант. Он делает вещи невероятные, ни с чем не сопоставимые. Никто так не умеет во всей Москве, а то и на всей Земле. За свой талант он расплачивается честно: его глючит за троих. Такая байда ему в голову приходит, какую вы даже представить себе не можете… Короче, Гвоздь нуждается в смысле для жизни и работы.

– Разъясни подробнее, не стесняйся, – все так же холодновато попросил генерал.

– А я, кажется, начинаю понимать… – тихо сказала Катя.

– Ты старая, тебе и понимать положено быстрее, – съязвил гипнотизер.

– Ты и сам не больно новый! – неожиданно заступилась за Катю Тэйки.

– Продолжай, – ввернул разговор в сустав генерал.

– СМЫСЛ ему нужен, СМЫСЛ! Он все время думает, зачем живет, зачем мастерит новые игрушки, зачем разоружает опасное старье… Ты вот, Уваров, зачем живешь?

– Живу и живу. Не лезь.

– А ты, Катерина? Имя я не перепутал?

– У меня есть семья… – Она не стала уточнять, что старая, прочная, въевшаяся в плоть любовь к Дане привязывает ее к этому миру прочнее стальных цепей.

– Спроси меня, умник! – взвилась Тэйки. – И я тебе отвечу: мне нравится крошить уродов. И ребята вокруг меня собрались что надо… Мы еще повоюем всласть.

К Немо гипнотизер не стал приставать, оставив того в покое по какой-то тайной причине, известной ему одному. Как знать, не поставила ли «секретника» в тупик проблема смысла жизни для полулюдей-полукиберов…

– Вывод будет такой: вы простые люди, вам для жизни мучиться над особенно сложными вопросами не надо. А он, Гвоздь то есть, устроен иначе. Дайте ему смысл, объясните ему, почему он должен жить дальше. Ради чего он работает… или ради кого. Не так сразу, чуть погодя, конечно… но обязательно. Иначе все мои усилия пойдут коту под хвост. Он принимает дурь от бессмыслицы – лишь бы старые вопросы не одолевали его день за днем… Ясно вам?

– Ясно-то ясно. Только выпендриваться было ни к чему, – подвел черту Даня.

– К чему! – почти крикнул гипнотизер. – Вы такие горластые ребята! Никого не слушаете, кроме себя.

И он ушел, пообещав зайти через пару дней.

После сеанса гипноза Гвоздь пролежал весь день в мрачном настроении, ни с кем не разговаривал. Потом выдавил из себя три фразы:

– Мне противно это насилие над духом. Но другого выхода нет. Значит, будем продолжать.

На следующий день его посетил поп. Даня неплохо знал людей из Вольных зон и не видел причин их бояться. Поэтому электронный арсенал Немо на этот раз не понадобился.

Никто не знал, о чем беседовали мастер и поп. Генерал, зайдя в комнату по своей надобности, услышал самый конец их разговора, последние несколько фраз.

Гвоздь качал головой и в печальной задумчивости конструировал вежливый отказ:

– …и есть какой-то смысл, признаю. Но я вдоль и поперек перепахан магией, для меня ваша дорога закрыта. Понятно ли тебе: я просто разучусь работать с некоторыми тонкими вещами, если пойду за тобой. Скажи: понятно или нет?

– Моя дорога никогда и никому не закрыта. А ты жалеешь малого за большое, вот в чем правда.

– Нет, не могу. Рано мне. Возможно, потом, когда успокоюсь немного… ближе к закату жизни…

– Всегда есть риск не успеть.

– Извини. Сейчас… никак не могу. Но ты молись за меня. В тебе есть какая-то сила, только я ее не способен распознать… Молись, слышишь? Будешь молиться? Мне надо выздороветь.

– Я буду молиться о выздоровлении твоей души.

– Тоже пригодится…

Так они и расстались. Больше поп не приходил к мастеру. Гвоздь, расставшись с ним, первое время хмыкал, будто бы споря с невидимым собеседником и мысленно поражая его неотразимыми аргументами. А потом просто сказал:

– Интересный человек. Ушел, и после него остался запах радости. Мне весело, ребята…

Полдня команда совещалась, какой бы СМЫСЛ придумать для Гвоздя. Даня хотел, было резануть правду-матку: «Бабу надо ему. Бирюкует, вот и пошел по наркоте», – но в последний момент удержался. Баба – не совсем то. Генерал не очень понимал, как выразить добавку к слову «баба», делавшую все высказывание верным. В голове у него вертелось: «И чтобы тонко все было между ними, а не одно только сюда-туда…» Однако подходящих слов для этой самой тонкости он так и не нашел. Катя молчала, крепко задумавшись. Тэйки предложила встряхнуть умника: вытащить его на дело, пусть-ка припомнит, каким надо быть резвым, когда вокруг наяривается хорошая драка. Немо, обычно крайне неразговорчивый, тут предложил принять Гвоздя в команду. Пусть и у него будет семья, мол, правильно сказала Катя.

– Он не станет мне подчиняться, – возразил Даня.

– Возможно, стоит сделать исключение. Мы подчиняемся своему генералу, а Гвоздь стоит рядом с ним как друг.

Даня обещал подумать, хотя и не очень верил в действенность предложенного метода. Гвоздь, он ведь одиночка по природе своей. Его семья – руки, ноги, голова…

Сам генерал склонялся к какой-нибудь высокоумной теории. А как иначе разговаривать с философическими личностями, вроде Гвоздя?

– Может, рассказать ему о будущей жизни. Она будет чище, гоблины исчезнут, мы станем всей Земле хозяевами, устроим все по уму и по совести. Вот, мол, Гвоздь, ради грядущего работаешь. В смысле, ради мира сытого, умытого, светлого…

Но тут команда забросала Даню вопросами: а как устроится в будущем то, а как – это, кто будет все устраивать (Тэйки спросила), и нельзя ли к нему примазаться, иначе ведь останешься на бобах… Генерал начал путаться и сердиться. Вякнешь на копейку, а из твоего вяка выпрет на сто червонцев трынделова!

– А-а! Не приставайте. Я сам не понимаю, как там будет и кто все устроит. Но там будет лучше, чем здесь у нас. Согласны?

Кивают.

– Чище будет. И спокойнее… Войны не будет. С кем воевать, когда кругом только люди? Не с людьми же воевать! За харч кровью платить не понадобится – уж точно.

Опять кивают. Миром харчи добывать – великое дело. Тэйки даже сказала:

– Ты прямо сам зафилософел, Даня.

– Да, поговори с ним, Даня. А вдруг он нуждается именно в таких доводах? – принялась уговаривать его Катя.

И Даня поговорил недели через две, когда Гвоздю и впрямь начало легчать. Генерал никак не мог понять, куда завела та беседа их обоих. Гвоздь крутил и вертел им как хотел. Неожиданно сам Даня призадумался: куда жизнь потечет, когда каганат размажут? А когда-нибудь обязательно размажут: не мы, так после нас… Интересно. Про мастера, правда, он не уловил – тот вроде все время подъелдыкивал, шуточками травил, все ему ясно, обо всем он подумал… но уж больно долго они болтали, уж больно любопытствовал Гвоздь по поводу Даниной схемы. А в самом конце мастер произнес похвалу «на веревочке»:

– Представь себе, Даня, вот собрали сотню толстых книжек с умными размышлениями про настоящее и будущее. Но надо все это интеллектуальное богатство запихнуть в один абзац. Поставил кто-то такую задачу, а отказаться, допустим, нельзя… Так надо звать тебя. Ты запросто справишься.

Что он имел в виду-то, емана?

 

Глава четвертая

СЛОВО ГЕНЕРАЛА

Когда они вернулись с ярмарки, Гвоздь, открыв им, вернулся на диван в «счастливых двадцатых» и взялся за отложеную книжечку. Вся его поза сообщала команде: «Мерзавцы! Оббили мою драгоценную задницу о железную сетку! Что там? Кожа да кости». А теперь, значит, его нежное седалище проходило реабилитационный курс. Убежище было отдраено чуть ли не со скипидаром. Стада бытовой мелочи, прежде пасшиеся вольно на столах, на полу и в самых неожиданных местах, загнаны были в хлев, расположение которого команде еще следовало отыскать.

– Ё! – только и смогла сказать Тэйки.

Катя подошла к мастеру, склонилась и поцеловала в щеку.

– Признаки новой жизни, старик? – шутливо спросил Даня.

– Просто в дом вернулся хозяин. Теперь тут будет больше порядка. Готовьтесь, люмпены.

– А ты не обзывайся! – откликнулась Тэйки. – Тоже мне, трансформатор нашелся…

Гвоздь от хохота едва не упал с дивана.

– Ты еще и ржать надо мной вздумал?

Тэйки скинула оружие, отстегнула кое-какую походную мелочевку и полезла бороться. Катя сунулась их разнимать, но ее сил для этого явно не хватало, и вскоре она оказалось третьей стороной в потасовке. Куча-мала каталась по линолеуму, участники сражения с переменным успехом старались принудить неприятелей к сдаче. Больше всех доставалось Гвоздю, но он не собирался сдаваться.

Генерал мрачно вздохнул:

– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не кололось…

– Совершенно согласен, – ответил ему Немо.

Боевая ярость нарастала. И двух минут не прошло, как идеальный порядок, наведенный Гвоздем, превратился в идеальный хаос. Даня отрешенно наблюдал за этой сценой. Наконец Катя получила от кого-то локтем по губам, и линолеум окрасился алыми пятнами. Данино терпение лопнуло.

– Немо! – сквозь зубы процедил он.

Через несколько секунд Катя лежала на диване с гримасой мученичества на лице, а Тэйки и Гвоздь извивались в воздухе, пытаясь как следует пнуть Немо, поднявшего их за воротники над полом.

– Почему ко мне всегда притягивало кретинов?

– Сам кретин, Данька!

– Подобное тянется к подобному, ДРУГ мой…

– Отпусти их, Немо.

Бац! Бац! Тэйки приземлилась на ступни, а Гвоздь – на утомленное койкой седалище. Катя нарушила идиллию веселого идиотизма:

– Как ты себя чувствуешь, Гвоздь?

Невидимая тряпка стерла улыбку с лица мастера.

– Вам, ребята, серьезно ответить или как?

Генерал ответил:

– У меня к тебе вопросов нет, Гвоздь. Ты знаешь.

– Знаю. Как насчет остальных?

Откликнулась Катя:

– Извини. Можешь не отвечать. Просто я о тебе беспокоюсь.

– Ладно… Ладно. От некоторых вещей нельзя избавиться навсегда и со стопроцентной гарантией… Это понятно?

Катя кивнула, а Тэйки скорчила недовольную рожу.

– Но в ближайшее время, если ничего экстраординарного не случится, дурь мне не понадобится.

– А «страдинарного» – это что, Гвоздь? – заинтересовалась Тэйки.

– Это если ты вдруг оденешься не в красное, а в синее, юная упырица. Тогда, считай, привычному миру пришел конец.

Ф-фырк!

И вдруг Катя сказала тихо и серьезно:

– Мое сердце полно радости за тебя, мастер…

Из всей команды лучшим поваром по справедливости считался Даня. Но он почти никогда не готовил: стряпней занималась Катя (это было неплохо), следующее место занимал Немо (и это было съедобно, но иногда похоже на питательную бумагу), а Тэйки замыкала колонну. Когда-то ей позволяли готовить… а потом перестали позволять.

Гвоздь по части кулинарии был неприхотлив и непредсказуем. Ел то, что в данный момент располагалось ближе всего ко рту, готовил редко, а когда все-таки готовил, мог сотворить и шедевр, и полную отраву, но чаще всего, начав возиться с продуктами, прерывал это занятие на середине, увлекшись какой-нибудь идеей, забывал о готовке, а потом с чистой совестью отправлял в помойку пригорелое-переваренное-протухшее.

В тот вечер случилось доброе чудо: генерал, засучив рукава, создал праздничный пирог, а потом сварил такой кофе, какого не пивал, наверное, и сам гоблинский каган.

Так вот, генерал и мастер с двумя последними кусками пирога и двумя кружками кофе заперлись в арсенале для приватной беседы. Даня сказал:

– Гвоздь, у меня к тебе разговор… не для всех.

И мастер знал, о чем будет этот разговор.

– …А теперь расскажи мне, старик, поподробнее, что это за штука такая: Прялка Мокоши.

Гвоздь достал табак, долго и тщательно сворачивал самокрутку, причем получился у него явно ублюдочный экземпляр – слишком маленький для настоящего курильщика и слишком большой для человека, который все еще пытается убедить себя бросить скверную привычку. Наконец затянулся.

Даня молча пережидал паузу, прекрасно зная, что именно скажет ему сейчас Гвоздь.

А тот все еще помалкивал. Затянулся по второму разу, сбросил пепел, и только потом заговорил:

– Как-нибудь потом, Даня. Я тебя от данного в неудобных обстоятельствах обещания освобождаю.

«Ну точно. Скоро я стану угадывать, когда он на горшок пойдет…»

– Не выйдет, Гвоздь. Я дал слово. Если бы меня убили, слово бы мое сгорело. Но, видишь, я живой, и никто, стало быть, меня от этого слова не может освободить. Даже ты.

– Глупости, Даня. Я имею право освободить тебя. И потом, ты, кажется, собрался вести войну? Мон женераль, не обольщайся, у нас довольно скромные шансы вернуться живыми и невредимыми. Ты уже выбрал своего преемника?

Даня отмахнулся, как от назойливой мухи:

– Найдутся люди. Митяй… или, скажем, Хряк. А всего лучше – Кикимора.

– Хряк слабоват, Митяй больше печется о своей выгоде, общее дело для него – слишком абстрактное понятие. А Кикимора с Тэйки не сойдется.

– Да не важно, не важно, Гвоздь, мля, кто там вместо меня будет за старшого! Ты пойми: я дал слово! Я обещал! Значит, или подохну, или сделаю.

– Какой клад спрятан в твоем слове? Я не понимаю.

– Сейчас… Сейчас, Гвоздь, я тебе объясню

– Да уж, пожалуйста.

– Не сбивай меня! Так. Нас очень мало. Раньше было до едрени фени народу, а теперь мало. Мы все со стволами, и мы все зверье, – это если по большому счету. Зверье, да. Но есть самая малость, такая, знаешь, ерунда, которая нас всех… собирает…

– Объединяет?

– Да. Мы не обманываем друг друга. Мы… короче, как обещали, так и делаем. Иначе, ты понимаешь, что за дерьмо будет? Иначе все развалится. Мы будем по отдельности, и нас, в конце концов, додавят, как мокриц. Этот мир держится на слове, и слово должно быть прочнее стали. А не будет оно прочнее стали, то всем нам хана.

Гвоздь обалдело посмотрел на Даню и даже забыл о тлеющем куреве:

– Кажется, ты заразился от меня философическим взглядом на глобальные структуры.

– Чо?

– Не важно. Все. Я понял. Предложение отменяется. Давай тогда к делу.

Генерал почесал лоб:

– Да вообще-то давно пора.

И Даня увидел, как Гвоздь чешет лоб. «Мать-перемать! Вот, значит, от кого у меня это!»

– По всей видимости, Даня, кое-какие слухи о Прялке до тебя уже доходили… Что ты о ней знаешь?

Генерал пожал плечами:

– Что и все, старик. Она ничья – гоблинам от нее приходит верный кирдык, и нашим ровнo такой же. Ты вот говорил… про мастеров-хранителей…

– Мои слова мне же пересказывать не стоит, – строго сказал Гвоздь.

По его интонации генерал понял: шутки кончились, Гвоздь уже работает. В сущности, оба они уже работают. Стало быть, надо сосредоточиться. И он оттарабанил мастеру все, о чем знал:

– В пятидесятом у Прялки гробанулся Аршак со своими ребятами, но один парень ушел и рассказал, как их… скручивало. В пятьдесят первом генерал Кроха потерял там двух бойцов. В пятьдесят втором туда совался ты, и едва унес ноги. В пятьдесят третьем Прялка убила мастера Лайоша. В пятьдесят четвертом ее хотел взять Круг. Идиоты, мля, не раскурочить захотели, а с собой забрать. Ну, результат все знают. Полгода назад на Прялку отправляли группу из Секретного войска, Кикиморина бойца взяли проводником… Четверых пришкварило, остальные дали деру и тем спаслись. Очень правильно поступили, по-моему.

Гвоздь поморщился:

– Правильно было бы разным недоумкам не лезть не в свое дело…

Даня промолчал, хотя на языке у него вертелась парочка язвительных слов. Был ли недоумком, например, мастер Лайош?

Гвоздь, не дождавшись ответной реплики, продолжил:

– Я много знаю страшных инструментов, магических вещиц, да и нашего, человеческого оружия. По роду деятельности, как ты понимаешь, обязан знакомиться и с новинками, и со старой доброй классикой. Кое о каких штучках мне еще рассказал мой учитель. Если резюмировать вышесказанное: ничего ужаснее и разрушительнее Прялки Мокоши я не знаю.

Гвоздь со значением посмотрел на Даню. Мол, понимаешь ли ты, чего стоит мое заявление?

– Ты продолжай, старик.

– Да, за пять лет она прикончила всего несколько десятков человек, а для игрушек такого класса это сущая ерунда. Но до того она успела угробить две гоблинские дружины с князьями и магами, наш саперный батальон, научный центр сотни на полторы народу, а также пару-тройку дюжин ни в чем не повинных одиночек. Последним «везло» по-разному: кто-то погиб, кто-то сошел с ума, счастливчики всего-навсего теряли руки и ноги.

– Гвоздь, я уже до усрачки уважаю эту Прялку, только ты мне объясни, что это такое.

– Выход в другой мир, Даня.

– Какой мир?

– Скрытый, Даня, тайный мир. Один такой мир уже пришел к нам в гости двадцать пять лет назад. Через Прялку, при желании, вполне можно вывернуть к нам еще один такой. Он называется Анхестов, и к людям тамошние жители еще жесточе и непримиримее, чем наши старые друзья гоблины.

– А чего ж он до сих пор-то… К нам…

– То ли желания такого у них не было, то ли ритуал переброски наладить не удалось… В общем, не стану врать, я толком не знаю, Даня. Но время от времени к нам оттуда приходят гости.

– Гости? Чем их брать, ты знаешь?

– Нет. Возможно, это одно-единственное Существо, но очень могущественное. Каган Раш по сравнению с ним – дитя. И не нам соваться к такому гостечку с убойными планами. Возможно, он даже не замечает нашей войны с гоблинами.

«Ну это, положим, еще надо посмотреть, кому куда соваться можно, а кому не можно», – с упрямой злостью подумал Даня. Но сказал он только:

– Угу.

– Так. Вроде ты понял. Теперь о самой Прялке: это БММ НП, то есть Блуждающий Магический Механизм Непостоянного Состава. Снаружи все выглядит совершенно безобидно: там, где раньше Останкинская телебашня стояла, а теперь из земли торчит круглый зуб метров на тридцать высотой, время от времен появляется вентиляционный колодец. Обшарпанный такой, похож на беседку, только без входа. Плиткой со всех сторон обложен, крыша у него – конусом. Сегодня он тут, завтра там, а послезавтра опять на новом месте. Или его вообще нигде нет, сгинул, пропал, сгнил, как старый гриб… Только потом он вновь появляется.

– Сейчас-то твой… БМП в ГСМ – на месте?

– Да.

– Точно?

– Точно. Мастера-хранители составили календарь исчезновений и появлений Прялки. Судя по календарю, она будет здесь еще недели две, а потом пропадет на месяц. Только я тебе не все рассказал о ее устройстве. «Беседка» выходит на поверхность в разных местах, но грибница у нее одна – подземная комната на глубине ста пятнадцати метров… ее положение неизменно. Туда можно попасть через подземные ходы, канализацию… если, конечно, очень постараться. Там стоит устройство, которое внешне напоминает прялку. Правда, оно еще напоминает распотрошенное нутро гигантских часов и танцующую женщину, этакую языческую богиню…

– Что за устройство?

– Никто в точности не знает. Кое-кто считал его подъемником моста. В смысле, моста между мирами… Когда мост поднят, никому ходу нет – ни в одну сторону, ни в другую. Зато когда он опущен, можно перебросить оттуда сюда или наоборот живое существо, энергию, магическую силу, какой-нибудь предмет. Иными словами, все, чего душа пожелает. Но как пользоваться устройством, никто не знает.

– Оно и хорошо… – раздумчиво произнес генерал. – Целей будем.

– Осталось самое главное.

– Еще, стало быть, навороты имеются… – проворчал генерал.

– Имеются, Даня. Сорок второй был очень плохим годом. Великая Коалиция людей разбита, Сеть мастеров-хранителей разгромлена, остались от нее считанные дюжины… это от тысячи с лишним человек! За Сеть гоблины взялись всерьез. Говорят, кто-то из каганов сказал: «Эти – вроде нас. Они не должны существовать ни по каким законам, ни по нашим, ни по человеческим». Я до сих пор не могу до конца разобраться с этой фразой. Кое-что в ней тревожит меня…

Взгляд Гвоздя стал отрешенным, глаза смотрели в никуда. Генерал взял мастера за руку и хорошенько встряхнул.

– Старик, все это важно для тебя, да, я понял. Но какого рожна ты отвлекаешься от дела?

– О! Вот в чем основное отличие генерала от мастера! Хочешь, объясню?

– Не хочу. Сорок второй год, Гвоздь.

– Итак, в сорок втором остатки мастеров-хранителей собрались и приняли «Доктрину чистых островов». Потом жалели: от страха и ненависти приняли, не подумав как следует. Основной смысл: должны быть, помимо Вольных зон, куда не каждого пустят, небольшие территории, гарантированно чистые от гоблинов. Туда люди смогут приходить для отдыха и даже селиться там… Только «острова» будут маленькими, поскольку на крупные зоны у мастеров-хранителей уже не оставалось силенок. «Островная» технология такова: сначала находят очень мощный источник питания, желательно вечный… или хотя бы лет на триста, причем все равно какой: магический, технический, природный… все равно; далее сооружают Магический автомат, способный распознать любые расы гоблинов на определенном расстоянии, а потом уничтожать их представителей; на третьем этапе автомат соединяют с источником питания, а затем маскируют и то и другое.

Генерал покачал головой:

– Я тебя с ними не смешиваю, Гвоздь. Ты бы не стал заваривать такую-то кашу, мать ее…

– Сейчас не стал бы. А когда мне было тринадцать лет… или даже четырнадцать, я был таким обормотом, что хоть святых выноси. Мне нравились радикальные решения. Короче говоря, в Москве соорудили пять чистых островов: Прялка Мокоши в Останкине, Штурмовое Давило в Щербинке, Шкаф Каббалиста на Миусской площади, Тихое Место в Серебряном Бору и… Костяной Охотник в бывшем Филевском парке. Причем охотника я сам вместе с учителем моим и заряжал… Только не ори, Даня, я все объясню!

Про святых генерал не понял, но промолчал. В Вольных зонах про святых говорили много, но никто не заводил речи про то, что их куда-то надо вынести. Но насчет Костяного Охотника… это был крутой поворот.

– Хорош гусь! Пару лет назад, старик, я бы шкуру с тебя спустил, с гада. А теперь… не бойся, все перегорело. Стало быть, сам в строй ввел, сам и вывел, только при этом пришлось мою башку позакладывать… А я ведь тогда был в непонятках: откуда ты про Костяного Охотника все знаешь, до самой ерунды?

Гвоздь виновато вздохнул:

– Уж пришлось. Прости меня… Магический автомат такого класса раз в десять легче и безопаснее завести, чем выключить.

Даня с подозрением спросил:

– А сейчас-то? Я насчет Прялки.

– До уровня Прялки я не добивал никогда… – пожал плечами Гвоздь, – боюсь, среди тех, кто ее ставил, был хотя бы один… не совсем человек. Или очень сильный каббалист старой школы. В смысле, инициированный еще до Эпохи Вторжения.

– Не добиваешь? Ты?

– Это вам, ребята, я кажусь монстром. Лет двадцать назад, среди той, первой, команды я был бы не первым, не десятым и даже, вероятно, не тридцатым. Тогда собрались такие люди… о! некоторые их способности в наши дни никто не в состоянии оценить. Ха! Оценить. Да хотя бы представить себе достоверно! Генерал поморщился.

– Я, Гвоздь, доволен, что ты такой слабак. Зато ты уж точно человек.

Гвоздь хотел, было продолжить рассказ, но неожиданно осекся. Задумался о чем-то своем и молчал минут пять. Даня знал: в такие моменты бесполезно тревожить мастера, пытаться вернуть его к делу. Он сам вернется, когда закончит разбираться со своими мыслями и переживаниями. У Гвоздя просто способ думать иной, чем у Дани, его команды и большинства парней в других командах.

Наконец мастер заговорил:

– Когда-нибудь мы с тобой поговорим про это. А сегодня, с твоего позволения, я продолжу нашу милую беседу о Прялке.

– Всегда пожалуйста.

– Даня, сейчас в Москве всего один «чистый остров» – блуждающая территория приблизительно метров на пятьсот во все стороны от Прялки.

– А остальные? Ну, кроме Охотника и Давила.

– Тихое Место обезвредил Макс Карамаякис, мой учитель. Последняя его работа… А Шкаф Каббалиста взяли гоблины. Положили там полсотни солдат и двух магов, а потом все-таки разрядили устройство. Правда, больше в «чистые острова» они не лезли, видно, решили, что не стоит оно таких потерь.

– Прялка была самой мощной из пяти?

– Во-первых, да. Во-вторых, она свихнулась.

Генерал молча ждал объяснения.

– Даня, те, кто ее устанавливал, рассчитывали на простой антигоблинский эффект. Иными словами, любой гоблин, появляющийся на дистанции не более пятисот метров от Прялки, распознавался как приемлемая цель и немедленно уничтожался. И первые лет пять Прялка работала безотказно. Потом она совершила очередное, можно сказать, плановое, давно предсказанное исчезновение. А когда вернулась, то распознающий элемент здорово расширил диапазон целей.

– Добавил людей в список «приемлемых целей»?

– Если бы только людей! Уничтожаются все, кто на протяжении определенного периода проявляет способность к логическому мышлению. Короче говоря, гоблин в зоне недоступности загибается сразу, человек – после небольшой паузы секунд на двадцать, у вампира пауза малость побольше, у низшей нечисти еще больше, а псу позволительно гулять сколь угодно долго. Если, конечно, эта милая собачка не вздумает курочить блок автономного управления: у всех магических машин, построенных мастерами-хранителями, защита от взлома отменная, так что собачкин хвост отнесет на километр от собачкиного носа.

– Я одного не пойму, старик. Неужели никто из твоих собратьев-умников не впендюрил в машину коды безопасного отключения?

– Коды были. Только все, кто их знал, давно мертвы.

– Поня-атно. До того, как мы начнем тактические планы строить, надо бы выяснить одну мелочь

– Да?

– Отчего мы с этой штукой должны торопиться? Я по роже твоей давно понял: торопиться надо. Но какого ляда, старик, ведь она стоит себе и стоять будет еще хоть тыщу лет не суйся туда, и будешь жив-здоров… Так зачем она тебе срочно занадобилась?

– Срочно – не срочно… это вопрос месяцев, Даня. Но уже не лет и не десятилетий. Я ходил к Прялке с аппаратурой в самом начале года и зафиксировал очень неприятное изменение: расстояние, на котором цель распознается, составляло не пятьсот метров, а шестьсот пять. Еще разок я прогулялся туда в мае. Думал, может, ошибочка вышла, надо бы проверить… Шестьсот семнадцать метров. А в июле было уже шестьсот двадцать два. Рост подконтрольной территории ускоряется. Что ты на это скажешь?

Даня прикинул все плюсы и минусы.

– Вот что скажу: раньше чем через две недели мы туда не сунемся. Ты не в форме, а я не в теме. К тому же я плохо знаю тамошнюю местность. Зато когда пойдем работать, все будет всерьез.

– Я не в форме? У тебя всегда была склонность к преувеличениям, мон шер.

– Да хрена ли выдрючиваться? Ты кусок дерьма, старик. «Не в форме» – это я так, из вежливости сказал.

Мастер спорить не стал. Даня всегда проявлял сверхъестественное чутье на чужую силу и слабость. Раз он говорит: «Кусок дерьма», – значит, кусок дерьма. Но Гвоздева мятежная натура не дала ему спокойно отступить.

– Ты, может, и прав, Даня, но врезал я тебе утречком как надо. Чувствительно врезал.

Генерал с полминуты подбирал слова, желая выразиться повежливее.

– Я… это самое… обрадовался, когда ты хотя бы попал по мне.

Гвоздь шутливо поднял руки. Тут он вспомнил о пироге и о кофе. Перерыв пришелся очень кстати. Мастеру и генералу предстояло еще двенадцать вечеров провести за одним столом, высчитывая подходы к Прялке, вооружение, снаряжение, хронометраж, – ссорясь и мирясь, отыскивая самый оптимальный вариант… А именно тот, который обеспечивал обоим счастливое возвращение домой.

Стоило ненадолго расслабиться перед началом кампании.

– Я, кстати, хотел тебя спросить, старик: ты вообще-то просек, почему мы сегодня праздничный пирог кушаем, почему я с тебя сегодня наручники снял?

– Откуда? Я ведь не телепат, Даня. Должно быть, какой-то срок подошел, вот ты и снял…

– Хм. Не телепат, говоришь? А зателепать умеешь не хуже семейки голодных упырей. В таком деле сроков никто не знает. Выбери любой день, и будет пятьдесят на пятьдесят: может, подходящий день, а может, и нет… В общем, сегодня твой день рождения. Сам-то не забыл? Поздравляю, старик. Тебе двадцать один, и не сегодня-завтра ты превратишься в старую заваль, реально.

Гвоздь долго молчал. Ему сделалось грустно. Жизнь уходит, осталось ее совсем чуть-чуть. И мозги уже не те, а уж о руках-ногах-дыхалке и говорить нечего. Были у него высокие планы, и хотелось сотворить нечто потрясающее, вровень со старыми мастерами, теми, что собрались в тридцать пятом для тайной борьбы. И ничего у него не получилось… то есть по мелочам он наваял много всего, но это же мелочи, игрушки. Время протекло между пальцами, и старость тут как тут. Он не успел. Жизнь была яркая, пестрая, сумасшедшая, вроде бы нет причин жалеть себя. Но в чем-то главном он крепко опоздал. Кто у него есть, что у него есть? Остатки дара да этот балбес, сидящий напротив.

– Даня, друг любезный, во всем мире ты один знаешь эту дату. Разумеется, если не считать меня самого.

Генерал взглянул на него странно и, потупясь, осторожно сказал:

– Старик… э-э-э… может, стоит расширить нашу компанию?

– Не понимаю тебя.

– Да баба тебе нужна!

 

Глава пятая

ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ…

Рано утром, через две недели после Гвоздева дня рождения, Гэтээс был готов к дальнему рейду и ждал в гараже генерала и мастера.

Но у них еще оставались дела.

Алая амазонка сидела на диване, листая одну из Гвоздевых книжек. Даня подошел к Тэйки. Подсел. Встал. Отвернулся. Повернулся к ней. Проводил подозрительным взглядом Катю, прошедшую в кабинет Гвоздя. Опять отвернулся.

Тэйки поняла, что сейчас… возможно… да-да, определенно возможно!… начнется то, чего она ждет уже очень долго.

Даня вновь повернулся Тэйки, дивану и книжке, сделал шаг вперед и… почесал лоб. Поскреб бок. Огладил подбородок. Легонько дернул себя за нос.

Она терпеливо ждала. Данино волнение понемногу передавалось ей самой. Не желая выдавать, предательской дрожи, она сцепила руки на животе в немыслимый замок.

Потом он просто сказал:

– Я люблю тебя, Тэйки. Я тебя очень люблю.

Она не поняла, как оказалась у него на шее. Генерал обнимал ее, она – его, а губы сами собой целовали Данину шею, щеки, нос, подбородок, и только к его губам все никак не решались подобраться.

Тэйки едва заставила себя отстраниться:

– Почему ты должен ехать, почему ты обязан ехать? Какого…

– Я дал слово, Тэйки.

– А слово должно быть прочнее стали, так? – Она тяжко вздохнула. – Ладно. Я-то тебя понимаю. Если ты не будешь таким, кто из нас, обалдуев, будет таким?

Она положила ему ладони на грудь. Пальцы встретили грубую, застиранную ткань, Тэйки машинально заметила: «Выцвела вся твоя армейская зелень. Некрасиво. Надо бы тебе рубаху сменить».

Данино признание оглушило ее. Это было так много, непредставимо много! Она водила пальцами по его груди, прикасалась к шее и губам генерала, но не знала, что делать ей и что говорить… Первый раз в жизни она испытывала странное взрослое чувство, когда жизнь ставит тебя в положение испытуемого, а у тебя нет ни малейшего понятия, как себя вести, и надо просто отдаться на волю событий, пусть они несут тебя, будто волна щепку, авось куда-нибудь вынесут. Прежде она всегда знала, с кем драться, кого за какие гадости отбрить, как не слажать в бою, где главное, а где фигня… Теперь она стояла столбом, ей было сладко думать: вот, Даня теперь принадлежит только ей, он достался ей, она заполучила его… Наконец Тэйки шепнула:

– Алое и зеленое.

– Что?

– Мы – алое и зеленое…

Он улыбнулся растерянно и непонимающе.

– Да я и сама не понимаю, Даня… Скажи, почему ты выбрал Катю… тогда.

Даня, смельчак, опытный генерал, крепкий надежный мужик, покраснел, как малолетка. Тэйки почувствовала, что сама она краснеет столь же стремительно и столь же безнадежно.

– Я… я не мог. Я не мог с тобой просто так. Я… мне… так нельзя, Тэйки. Ты не должна была… лечь… со мной… по обязанности.

– Дурак… дурак… – прошептала она и притянула его к себе, губы к губам.

Простой поцелуй, удовольствие, тысячи раз испробованное Даней и Тэйки с другими людьми, привел их в состояние сумасшествия. Тэйки чувствовала: еще немного, и она потеряет сознание… или уже теряла его ненадолго… на се-кун-доч-ку…

Оторвавшись от губ Дани, она отступила на шаг и посмотрела на него вопросительно: что сделаешь ты?

Генерал смущенно потупился:

– Когда я вернусь, у нас все с тобой будет. Я обещаю, Тэйки, у нас все будет так, как ни у кого никогда не бывало!

Она готова была не ждать его возвращения, она готова была принять его сейчас, не медля ни минуты. Но и верила его словам безгранично. Если обещает вернуться, значит, вернется. Если обещает ей нечто небывалое, значит, небывалое будет. Она отдалась на его волю. Пусть вce будет так, как он хочет…

– Я люблю тебя Даня, и я… отпускаю тебя. Возвращайся живым и невредимым.

Катя чувствовала себя болтливой идиоткой. Вот уже четверть часа она говорила без особых перерывов, а Гвоздь только смотрел на нее и улыбался.

– …Даня назначил меня старшей в команде, пока его нет, и я, признаться, немного растеряна… То есть да, конечно, это правильно, я уберегу их от опрометчивых шагов. Но не стоило ли довериться бойцовскому характеру Тэйки?

Гвоздь улыбался.

– …Вот салат, я сама делала, удалось выменять немного сметаны. Вот термос с крепким и сладким чаем. А вот половинка шоколадки.

Гвоздь улыбался.

– Мне кажется, ты еще не совсем оправился от… всяческих недугов. Тебе надо время от времени подкреплять силы…

Гвоздь улыбался.

– Кстати, микроаптечка. Средства от головы, от желудка… Есть и от кровотечения кое-что, помимо наших стандартных комплектов. Доверяю тебе. Дане всегда было наплевать на свое здоровье.

Гвоздь улыбался.

– Я буду о тебе заботиться. Ты талантливый человек, и тебя надо беречь от бед и несчастий… Скажи же ты хоть слово, Гвоздь!

– Да! – ответил мастер, прижал ее к себе и поцеловал.

Катя не стала отстраняться.

А потом Гвоздь произнес:

– У нас есть еще двадцать минут и вся жизнь.

Она заперла дверь…

В гараже с ними попрощался Немо. Пожал руки обоим и сказал:

– Долгие проводы – лишние слезы!

– Вот это по-нашему… – усмехнулся Даня.

 

Глава шестая

СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ПОХОД

Изуродованное тело Москвы покрыто было страшными язвами и незаживающими шрамами, некоторые районы в принципе не поддавались излечению. Но в других местах стихия жизни все еще преобладала над каменным хаосом. Где-то взяла верх нормальная, человеческая жизнь, а где-то чужая, рожденная преисподней и выплеснувшаяся оттуда благодаря двум парадоксальным качествам людей: не любить то, чем они владеют, и желать того, что им несвойственно…

Гоблинам принадлежал весь центр города. Внешняя сторона Садового кольца являлась границей их «жилой зоны». Ее укрепили так, что одни лишь отчаянные смельчаки отваживались проникать внутрь. Для людей там не было места. Кроме того, владениями гоблинского кагана считались все районы в секторе, очерченном Профсоюзной улицей и Волгоградским проспектом. Все, кроме Таганки: там вместо города была Стеклянная пустыня, непригодная для жизни. В этом секторе селились вольные дружины, а также отряды Верных защитников с женами и обслугой. Извне туда проникали время от времени сельские банды, но им не давали укрепиться, быстро выдавливая за пределы города или уничтожая на месте. Еще гоблинам принадлежала область, очерченная рекой Москвой от Нового Арбата до Нижних Мневников, далее Гребным каналом, который местные переименовали в Грибной, опять течением Москвы до Строгинского шоссе, Авиационной улицы, Волоколамского шоссе (превратившегося в Волколакское), а потом Ленинградским проспектом, перетекающим в Тверскую улицу. Там селилась все та же шантрапа – по представлениям кагана, – кроме Серебряного Бора и Крылатского, облюбованных аристократией гоблинов. Еще один район гоблины прочно удерживали между бывшей станцией метро «Сухаревская» и скоплением дворцов со странным названием Вэдэнэха. Знатоки гоблинского терялись в поисках перевода… В Вэдэнэхе устроили зимнюю резиденцию для семьи кагана. К ней тянулось тонкое «щупальце» гоблинских владений по обе стороны от проспекта Мора, когда-то по недоразумению названного проспектом Мира. Граница «щупальца» перерезала пополам улицу академика Королева и Звездный бульвар, так что цель экспедиции Дани и Гвоздя, Прялка Мокоши, оказалась у самого охраняемого рубежа.

Гоблины, как выяснилось, испытывали восторг от обилия воды. Реки, каналы, пруды, затоны, водопады, плотины, мосты и фонтаны делали их счастливыми. Поэтому аристократические районы – Вэдэнэха, Манежная площадь, Серебряный Бор, Крылатское да еще Коломенское-Нагатино были превращены ими в водяные лабиринты.

Область между Волгоградским проспектом и Первомайской улицей с сорок первого года называли Мертвыми дебрями. Радиация, химическое заражение, а главное, целый каскад зон, где массированное применение магического оружия исказило реальность, вывернуло ее наизнанку, превратили Мертвые дебри в место, где побаивались жить и гоблины, и люди, и оборотни, и неприхотливые упыри, а в роли жильцов выступала экзотическая нечисть, к которой с опаской относился даже сам каган Раш. Столь же гибельные джунгли смерти образовались еще в двух местах: между Кутузовским проспектом и рекой Москвой, то есть на Филях, а также в Северном Бутове.

В разросшемся Лосиноостровском парке жили все, кому не лень, но особенно много было упырей и оборотней; не намного уступали им в численности «дикие» фермеры и банды, пришедшие из голодных северных городов. Гоблинов тут не любили.

Раменки тихо контролировал Подземный Круг, а Сходненские места – Секретное войско.

И еще на территории Москвы было шестнадцать Вольных зон. Тамошним насельникам плевать было на то, кто их окружает: гоблины, оборотни, вампиры, сельские бандиты… Снаружи туда входили двумя способами: либо с крестом на шее и сложив оружие у ворот, либо в составе штурмового корпуса. Причем второй способ считался крайне рискованным…

Все остальное представляло собой обширный пояс развалин, едва пригодных для обитания, и считалось ничейными землями. Вот уже лет пять, как здесь хозяйничало сообщество команд, не больно жаловавшее иных жильцов. Гоблинов тут рассматривали как мишени, а охраняемые каганом тракты – как дойную корову, позволявшую недурно кормиться в любое время года.

Даня и Гвоздь без особого труда составили оптимальный маршрут к Останкино: от улицы Грибальди по самой окраине города – где-то улицами, а где-то «проходами» – к Спасскому мосту. Спасский мост находится под негласной охраной Секретного войска и местных команд… кто там? Васильич, да Метла, да Горшок… договориться с ними нетрудно – свои же, да еще знакомые. Потом надо пройти по территории «секретников» и переехать канал имени Москвы на тамошнем пароме – мостов в тех местах нет, мосты разрушены, а неразрушенный Строгинский мост контролируют гоблины… Сходненский паром оберегали как зеницу ока, он считался величайшей антигоблинской тайной Москвы. До переправы дуэт намеревался добраться за день, если не случится ничего непредвиденного; там как следует отоспаться; утром погрузиться на паром и переплыть на нем канал; а дальше… дальше начинались большие сложности. В общем и целом дорогу до улицы Академика Королева Гвоздь себе представлял. За несколько месяцев там вряд ли многое изменилось. Но эта дорога годилась для одиночки, путешествующего налегке, а не для тягача, нагруженного харчами, горючим, оружием и снаряжением. К тому же тягач перед спуском в подземелье следовало где-нибудь спрятать… Где-нибудь означало, в конечном счете «у кого-нибудь». Но ни Гвоздь, ни Даня никого не знали из тьмочисленных команд необъятного московского Севера. Несколько имен тамошних генералов было на слуху, но дел с ними Даня никогда не вел, а бесшабашный Гвоздь хоть и припоминал размытые временем сцены братания, но в целом был лишен способности заводить связи; он просто выбросил имена и лица из головы как лишний груз.

Север считался богаче Запада и Юго-Запада командами, ведь там ничейные земли превосходили по площади Западные и юго-Западные пятачки свободы в несколько раз. И Даня принялся через знакомых генералов людей искать с Севера, которые согласятся помочь им с Гвоздем: встретить в опасном парке Покровское-Стрешнево, забитом оборотнями, кишащем патрулями гоблинов, разведотрядами Секретного войска и дергаными командами, живущими в столь неуютном месте в постоянном напряжении. А встретив, провести максимально коротким путем к Останкино и припрятать Гэтээс на время операции. Генерал даже обещал ссудить проводника за его небезопасную работенку харчами, солярой или боезапасом на выбор.

Обратно-то они уж как-нибудь сами…

Довольно долго у Дани ничего не получалось. Потом Рыжий Макс связался с каким-то Котлом с Лихоборки, а тот с Юлой со Станколита, а та нашла подходящего парня. Он содержал в Братцеве секретный подземный бар, слыл рисковым человеком и очень нуждался в медицинском спирте. А спирт Гвоздь давным-давно припас в количестве трех литров и с тех пор не трогал.

Парня звали Кореец, никто не знал его настоящего имени, в том числе и он сам.

Наверное, дельный был парень. Он сдержал свое слово и честно ждал в назначенное время Даню с Гвоздем на той стороне канала, у самого причала.

Беда только в том, что Кореец не мог работать проводником: его тело лежало в луже крови, а ноги и руки отгрызли оборотни. Два их трупа валялось неподалеку…

…Утро выдалось холодным. Гвоздь, ежась, выпрыгнул из тягача, поднял воротник куртки, сунул руки в карманы. Даня как будто не замечал ранних октябрьских заморозков. Он подошел поближе к телу, наклонился и закрыл Корейцу глаза.

– Мертв? – спросил его мастер.

– Мертвее не бывает.

– А эти твари… может, они еще здесь, поблизости.

Генерал ответил с досадой:

– Ты ж сам на тягач систему наблюдения ставил!

– И что? Разве ты смотрел на экраны, когда мы наружу полезли?

– Глянул.

– Глянул он! С большим вниманием надо к технике относиться!

– Не нуди, старик. Семья из трех особей, ближайшая находится сейчас на расстоянии тысячи двухсот метров от нас. К тому же они сейчас сытые, наше мясцо их не интересует.

Гвоздь только запахнул куртку, отвечать не стал. Даня походил вокруг тела, привыкая к неприятной мысли о том, что сейчас придется рыть землю, терять время, искать новые варианты… Потом оторвался от своих командирских печалей, глянул на мастера и сказал:

– Хорош зубами стучать! Лезь внутрь, следи за обстановкой. А мне выкинь этот… легендарный артефакт.

Гвоздь не заставил его повторять приказ. И четверти минуты не прошло, как «легендарный артефакт» шлепнулся на землю с глухим стуком. Даня взял его в руки, чувствуя священный трепет. «Не понимаю, блин, чего эту фигню Эмэсэлом зовут? „Эм“ – понятно, „малая“. „Эл“ – тоже понятно, „лопата“. А вот про „эс“ нет ясности: что значит „сперная“? Спереть с помощью лопаты ничего не получится. Или лопату надо было спереть, и тогда ты переходил из разряда малолеток в разряд бойцов?» Гвоздь когда-то вытащил из арсенального чулана такую же и понес про нее такую пургу, хоть уши дерьмом затыкай! Мол, была в незапамятные времена, сразу после потопа (какого, мля, потопа?), супермогучая команда Непобедимая и Легендарная Красная Армия. Генералом у них был Жуков, а каждому бойцу давали такую хреновину. «Раз артефакт использовали в легендарной команде, значит, – говорил Гвоздь, – он и сам легендарный». На вопрос Тэйки, куда делась Непобедимая и Легендарная, находчивый мастер ответил в духе, мол, она сначала познала в боях радость побед, а потом куда-то совершенно исчезла. В один день. Это одна из загадок древности… Катя, слушая Гвоздя, подозрительно похихикивала, и от нее Даня потом узнал, до чего же Гвоздь – врательский враль. Оказывается, Непобедимую и Легендарную возглавлял генерал Ленин, и Эмэсэл служил знаком его власти над Армией…

Земля неожиданно легко поддавалась усилиям генерала, она еще не превратилась в стылую твердь. Заровняв могилу, чтобы даже холмика не осталось, Даня отыскал булыжник поплоще и выцарапал на нем три слова: «Неподалеку лежит Кореец». А потом швырнул камень в воду. Если могилу разроют оборотни, они всего-навсего дожрут мертвечину, а если люди, то могут еще и обворовать. Даня знал, что это нехорошо, однако не знал почему, – видно, в детстве объяснил второпях кто-то из родителей, – но теперь он твердо придерживался принципа: свои покойники неприкосновенны. О чужих – другой разговор.

Даня, изрядно продрогнув, забрался в тягач и велел Гвоздю:

– Давай сходи к нему, скажи над могилой какие-нибудь красивые слова. Он ведь наш, и не должен уйти просто так.

Мастер кивнул.

Встав над темным пятном свежеперекопанной земли, Гвоздь задумался. Как проводить человека, о котором ничего не знаешь?! Впрочем, не совсем ничего.

– Кореец, я недавно говорил с Даней, это генерал одной команды и мой друг по совместительству. У него есть принцип: «Этот мир держится на слове, и слово должно быть прочнее стали». Скорее всего, Даня прав. И ты умер ради крепости своего слова. Ты остался здесь, хотя мог бы, наверное, убежать от оборотней. Не знаю, где ты сейчас, и я не имею ни малейшего представления, что ждет всех нас за порогом… Но если там есть какой-нибудь суд над нами, пусть твоя верность слову тебе зачтется. Прощай, Кореец, мы исполнили свой долг. Пусть земля тебе будет пухом.

…Третий час тягач на сверхмалой скорости преодолевал гиблую полосу развалин. По старой карте тут должно было быть Ленинградское шоссе, а по воспоминаниям Гвоздя – проход на проходе, и все широкие, торные… В реальности же глубокие овраги прорезали беспорядочные нагромождения развалин, раскуроченные жилы труб пялились пустыми глазницами на тусклое небо, остовы горелых бронетранспортеров и грузовиков тут и там перегораживали путь. Посреди этого глухого убожества в гордом одиночестве стоял целехонький фонарный столб.

В яме, почти доверху заполненной ярко окрашенными железяками, оставшимися от бензозаправки, лежал раскуроченный корпус вертолета Ми-24, и через пробоины было видно, как пожилая упырица с фиолетовой рожей, взбесившись от первых холодов, упрямо таранит лбом останки приборной панели. Вампиры любят тепло, и дыхание зимы приводит их в состояние неконтролируемого гнева суток на десять. Потом большинство из них вымирает, а наиболее крепкие впадают в подобие медвежьей спячки. С ноября по март дееспособность сохраняет один из ста упырей, и у такого монстра лучше не становиться на пути. Летом рождаются вампирятки, к осени все они становятся взрослыми особями, и поредевшее упырье племя, таким образом, восстанавливает численность… до зимы.

– Да мы так до вечера и половины пути не осилим, – ворчал Даня.

Мастер в ответ лишь пожимал плечами. Возможность вынужденной задержки они предусмотрели заранее и всем необходимым запаслись, как следует. Но лучше бы им не останавливаться на ночевку в незнакомой части города. Кто знает, чье внимание они тут привлекут…

Наконец, Гвоздь отыскал приемлемый проезд, и Гэтээс счастливо прорвался к бывшей железнодорожной платформе Братцево. Пластикатные шпалы здесь давно растащили на топливо для самодельных печек, а рельсы разбросаны были так, словно великан когда-то прошел тут, поминутно вытряхивая груды стальных спичек из гигантского коробка.

Тягач переехал оплывшую железнодорожную насыпь и уперся в оранжево-черный шлагбаум. Стоп! Дальше хода нет.

– Что будем делать, командарм? – осведомился Гвоздь.

– А ничего. Сейчас они сами повылазят.

Однако время шло, и никто не покидал стрелковых точек. А их, судя по светящимся кружочкам, изображавшим на экранах наблюдения людей, было всего две. Тогда генерал врубил на полную мощность громкоговоритель и зло заорал:

– Это команда, мать вашу, а не какие-нибудь хмыри! Неужели сами не видите?

Ноль внимания. Шлагбаум так и не подняли.

Тогда он прокричал местным частоту связи, и через минуту ему ответили по токеру не менее злым голосом:

– Чья, блин, команда? Я, блин, все, блин, команды тутошние знаю. И тебя бы знала!

– Команда генерала Дани, – ответил он спокойнее, – московский Юг.

Связь прервалась. То ли на той стороне совещались, то ли что-то отвлекло внимание местных. Генерал хотел было рявкнуть о полной готовности сровнять засаду с землей (такая возможность у него была), полить бензином и пожечь (чего не сделал бы ни при каких обстоятельствах, поскольку не любил все бессмысленное), но тут девичий голос, донимавший его вопросами, вновь зазвучал в токере:

– Какого Дани?

– Даниила Уварова, если кому понятней станет.

– Это чего, тот самый?

– В смысле – тот самый?

– Ну, который захватил трех, блин, гоблинских магов, лично перебил взвод Верных защитников и показал, блин, кагану голую задницу с расстояния в сто метров?

Генерал возмутился:

– П…ж! Мы взяли только одного!

– О! Да ты, парень, вроде как звезда… Ну, заезжай тогда.

Полосатая балка шлагбаума медленно поднялась. Подъехав поближе, Даня разглядел: ее, оказывается, приводил в действие шпендрик лет десяти. Из-за его плеча выглядывало два ствола старого охотничьего дробовика.

«И с этой пукалкой они хотели ломануть бронированный тягач? – подивился Даня. – Давно тут всерьез не воевали…»

– И с этой милой штучкой они хотели остановить тягач, усыпанный магическими примочками? – язвительно спросил Гвоздь, ни к кому особенно не обращаясь.

Проехав шлагбаум, Даня тормознул, вылез из люка и задал вопрос:

– Ну, где старшая?

Мальчуган, робея, запнулся, но потом звонко отбарабанил:

– Княгиня Елизавета Братцевская имеет честь принимать в своем замке странствующих витязей, совершающих северный поход… – дальше его как заклинило, и он не смог произнести ни слова.

Не разобравшись, Даня переспросил:

– Поход у нас точно северный… северный, екарный бабай, ледовитый. А кто винтязи-то, емана? Только что вроде какая-то баба со мной разговаривала…

Часовой помялся и ответил менее уверенно:

– Ну… это же вы вроде как витязи… Ну, так Лиза сказала…

– Я манаю… – глубокомысленно заметил Даня.

Воцарилось молчание. На помощь высоким переговаривающимся сторонам поспешил Гвоздь:

– Милый юноша, благородный паж и э-э-э… сын полка… мы готовы следовать велению высокочтимой княгини, вот только не поймем никак, где тут замок?

– Тама! – решительно указал «благородный паж».

«Тама» Даня с Гвоздем увидели старую бетонную постройку, обложенную со всех сторон остовами мертвой бронетехники и отдельными листами брони, неумело вырезанными с помощью дорогой магической игрушки «Автоген Дуремара».

«Сын полка» тем временем вспомнил концовку ритуального приветствия:

– …со своей отважной дружиной. В честь гостей будет пир. Вот.

Часовой сделал паузу и добавил к сказанному контрабандный вопрос:

– А что, настоящий живой генерал Даня с вами приехал? Прямо так? Он внутри сидит?

– Ты прав, отважный воин! – ответил ему Гвоздь.

«В дружине-то сколько народу? Человек семь, надо думать, вряд ли больше», – предположил Даня.

На самом деле их оказалось целых восемь…

Княгиня Елизавета оказалась шестнадцатилетней рыжей шпингалетиной с ужасно суровым лицом. На груди – армейский бинокль. Почти карликовый рост она успешно возмещала накачанной мускулатурой и голосом, который вполне можно было бы назвать «хмурым», если б не существовало еще более точного слова «сверлящий». Княгинины плечи разъехались на викингскую ширину. Передвигалась хозяйка «замка» по-медвежьи неуклюже и основательно.

«Из тех, кто не умеет быстро бегать, зато стоит так, что домкратом с места не сдвинешь…» – оценил Даня.

Княгиня Братцевская подала руку и крепко сжала Данины пальцы, пробуя генерала на вшивость. Он усмехнулся. Ох, и любят девки выдрючиваться…

Наконец она освободилась и приветливо улыбнулась, делая вид, что ей совсем не больно.

– Это ты – Даня?

– Я.

Она смерила его взглядом, полным скепсиса. Мол, и этот хлюпик – великий герой Даниил Уваров?

– Такому гостю мы рады. А твой… второй?

– Мой друг Гвоздь. – Даня подумал и добавил: – Мастер.

Еще одно рукопожатие. Гвоздь освободил руку и приветливо улыбнулся, делая вид, что ему совсем не больно.

– Княгиня, – веско произнесла местная командирша.

И Даня осторожно осведомился:

– Мы местных обычаев не знаем. У нас, южных, генералы и команды. А у вас, северных, стало быть, князья и дружины?

Его собеседница смущенно потупилась. «Чем-то я ее задел. Знать бы чем?»

– Даня, пойдем-ка в замок, там уже готовят пир… Про князей я, блин, по дороге объясню.

Генерал, в сущности, был не против, но…

– А тягач?

– Пусть останется здесь. Дружинник Гром присмотрит и за ним.

У часового засверкали глаза – охранять машину самого Дани это же… это же… о! Между тем генерал взглянул на Гвоздя так, что тот без слов понял: Гром-то, конечно, Громом, но надо бы срочно активировать магическую защиту Гэтээса.

– Не доверяете? – без особого дружелюбия спросила княгиня.

– Рефлекс, – ответил Даня.

Она, кажется, не знала этого слова, но исполнилась уважения и лишних вопросов больше не задавала. На лице ее было написано: «Надо думать, не наскоком берет врагов Даня-герой, а мудростью». Генерал мысленно похвалил себя за сообразительность: слово «рефлекс» он впервые услышал час назад, болтая с Гвоздем.

Троица двинулась к воротам «замка», то есть к тяжелой металлической пластине, усиленной обрезками брони. Невидимый наблюдатель нажал на кнопку, и электромотор сдвинул пластину, открыв узкий, не более полуметра в ширину, проход в замковый двор.

Теперь Гвоздь бросил на Даню говорящий взгляд: «Хороший технарь в команде – большое дело». Генерал поморщился. Ему вся эта бутафория с дружинниками, замками, воротами, от которых первый же ракетный удар не оставит и пары болтов, казалась детским садом.

Правда, княгиня позаботилась о том, чтобы поставить в дозор двух стрелков, и одного из них не засвечивать перед гостями. Соображает…

– Слушай, Елизавета, мы нормальные люди, никаких пакостей у тебя тут учинять не собираемся. Так что второй дозорный может вылезти из норы под бетонным блоком, курнуть и расслабиться…

– Рано еще ей, свистушке, смолить! – откликнулась княгиня и тут же прикрыла рот ладонью.

– Ладно, Даня, ладно. Объясню. Все ж, блин, просто. Гоблины к нам не суются, им тут поживиться нечем. Дикие банды тоже редко лезут, этим от окраины далековато переть. Зато упырье и оборотни – толпами. Роятся они, блин, что ли, в парке? Особенно осенью. Год назад тут была команда в одиннадцать полноценных бойцов, а верховодил ими не кто-то там невнятный, а сам Федоров… – Даня солидно кивнул, хотя ни о каком Федорове он ничего не слышал. – Месяц назад у меня под рукой ходило шесть нормальных бойцов. А сейчас… Я да тот карапет с двустволкой, почитай, главная боевая сила в наших местах. Есть еще мой муж, Философ, честной боярин. Он большой умник и грамотей, но со своей пневмонеей мно-ого настреляет… И есть у меня Голосов, старикашка двадцатичетырехлетний с одной рукой, а вместо другой руки – культяшка с крюком. Остальные – малолетки. Четыре малолетки, Даня! Два моих с Философом карапуза, близняшки, совсем, блин, младенцы, да две пришлые девчонки – три года и шесть лет. Которой шесть, сейчас в норе с автоматом сидит… Вот мои, раз… е… мать, вооруженные силы. Если повезет, доживем до снега с морозами, а стало быть, вообще жить будем. Зимой-то нелюдь тиха… Ну а не повезет, блин, так в один день размажут. Генералы и команды у нас, Даня, у северных, точно как и у вас, южных. Но Философ удумал: пусть, говорит, будет княгиня, боярин, замок, дружина, палаты, тогда малолетки поживут с интересом, сколько б им ни осталось жить-то. Пусть поживут людьми, а не отребьем, – хоть день, хоть всю жизнь…

Закончив говорить, она пролезла за ворота, а с нею и Даня с Гвоздем.

Генерал осмотрелся:

– Два пулемета… «Живой холодец» вон там стоит, уже малость поизрасходованный… Наверное, дистанционный подрыв минных полей… Хороший подземный блиндаж… Плюс тайный ход наружу, так?

– Все верно. Еще добавь, снайперскую винтовку у Философа и то, что он умеет с ней обращаться. Сотню бутылок с зажигательной смесью, четыре гранаты, второй тайный ход из замка наружу. По-твоему, какой у нас шанс?

Даня пожал плечами.

– Харчи?

– Хватает.

– Автономный источник воды?

– Вот с этим, блин, проблемы.

– Тогда шестьдесят на сорок не в вашу пользу.

– Спасибо за честность… – мрачно ответила княгиня.

…Пир состоял из мясных консервов, сухарей, крепкого чая с сахаром и ирисок. На десерт Елизавета, прогнав малолеток, выставила полутора-литровую бутыль с мутным самогоном. Гвоздь из вежливости приложился, а Даня наотрез отказался: «Через полчаса мне вести», – сказал он, поставив все точки над i.

Командирша опечалилась: по всей видимости, она хотела заполучить двух свежих бойцов на сутки-другие. Генерал молча выложил три оборонительные гранаты.

– И то хлеб… – скудно обрадовалась подарку Елизавета. – Зачем вы в наших местах?

Даня принялся неторопливо рассказывать о Прялке Мокоши, об отсутствии проводника, о дальнейшем их маршруте…

– Беня. Вам нужен Беня! – оживилась княгиня.

– Проводник?

– Все, блин, понемножку. Сам-себе-генерал, ни к кому в команду не идет, бирюкует.

– Можешь вызвать его, Елизавета? Он нам вот так нужен. – Генерал провел ладонью по горлу.

– Лучше Лизой зови. Пока малолеток рядом нет…

– Лиза, он за спирт работать будет?

– Еще как, блин! Особенно если нам маненечко оставишь.

Даня рассмеялся.

Княгиня завозилась с токером, отошла в сторонку и принялась кого-то вызывать. Видно, самого-по-себе-генерала можно было добыть только через третьи руки.

Между тем Гвоздь зазнакомился с Философом. Один из них вытащил на свет Божий цитатку – просто так, без задней мысли, можно сказать, машинально. Второй ответил более изысканной цитаткой, и началось у них упоительное соревнование «Кто больше помнит». Даня не заметил, как соревнование перешло в ученый спор о предметах, чуждых его уму, прагматичному и на полную катушку милитаризированному. С обеих сторон сыпались фразы об «архаизации сознания», нет, о «качественном скачке», нет, о «точке бифуркации для менталитета больших социальных структур», нет, о «принципиальном континуитете Традиции»… Дискуссия, пройдя пик, начала принимать более мирные формы, и Гвоздь, наконец, сказал: «Умные люди всегда найдут миддл-граунд».

Генерал, услышав эту фразу, про себя добавил: «А не придет к ним Мидлараун, так придет Ёкарный Бабай».

Наспорившись вдоволь, мастер и его собеседник ненадолго умолкли, копя силы для следующего раунда. Первым прервал паузу «боярин» Философ. Хитро прищурившись, он спросил:

– А читал ли ты, друг мой, скажем, «Воспоминания Адриана» и «Философский камень» Маргерит Юрсенар?

– Читал! Хм. Да эта антикварная коричневая книжица… э-э-э в серийном оформлении… э-э-э объединившая два романа под одной обложкой… э-э-э у меня просто есть. Не здесь, разумеется, а в убежище. Друг мой, – передразнил Гвоздь, – ты бы еще спросил, читал ли я Сартра, Хоукинга, Чосера или какую-нибудь совсем уж Айрис Мердок.

Даня допер: у этих свои проверки на вшивость. Он бы, пожалуй, провалился. Безмазо тягаться с грамотеями на их поле.

– О Хоукинге не спросил бы ни за что. Поток трескучих фраз и бредовых идей… зря его когда-то подняли на такую высоту. А Камю… я вычеркнул его из своего невидимого реестра «книг жизни». Правда «Постороннего» работает только в обществе, обалдевшем от сытости и комфорта.

Гвоздь энергично закивал. Ответил он так, что Даня перестал понимать, о чем идет речь. А вот Философ, кажется, прекрасно понял мастера и очень оживился от его слов.

– Позволь-ка возразить…

И понеслось.

Княгинин муж выглядел сущим доходягой. Невысокий, худой как удилище, бритый под ноль, бледный – бледнее смерти и луны, с синими пятнами под глазами, Философ испугал бы и мертвеца, вылезшего из могилы для ежедневного моциона. Несмотря на заморозки, по лбу у него катились крупные капли пота. «Если этот заморыш переживет зиму, значит, он большой везунчик», – отметил Даня.

Тем не менее, полуживой «боярин» проявлял бурную активность, обмениваясь с Гвоздем фразочками наподобие: «Белая эзотерика? Генон? Уже непригодно…» – «Да, традиция с большой буквы рухнула, идет добивание последних остатков». – «Но есть еще кое-какие бастионы культурного хранительства». – «Стратегия недоадаптации?» – «Именно! массы, сформировавшиеся под влиянием социального рэндом-фактора, нерезистентны». «…будем делать потом? Ты – мастер, я – техник, он – генерал, за кем из нас установка фундаментальных приоритетов?» – «За ним… в нынешних условиях иначе невозможно». – «…авторитарная ориентированность». – «…смириться… мы пусты… нет программы… все начнется с чистого листа». – «Сформулировать основные…» – «Нет, Философ, только из Вольных зон, больше ни у кого нет, ни твердых убеждений, ни должного авторитета…» – «Возможно, ты прав, хотя смириться трудно…»

Гвоздь вынул из кармана потрепанную книжицу.

– Что это? – спросил его собеседник.

– Откровение евангелиста Иоанна. Подарок.

У Философа загорелись глаза.

– Шутишь? У меня тут всего одиннадцать книг… Ты хоть понимаешь, сколько это стоит, если перевести в патроны?

– Зато ты будешь твердо знать, что апокалипсис еще не наступил. Тебе ведь хотелось проверить, не так ли? А текста под рукой не было.

– Не наступил, говоришь? А я-то, признаться…

– Нет. И последнему Чакравартину являться рано.

– Чистка?

– Не исключено. Но, скорее, шлепок по попке. Кажется, в первой половине века люди несколько заигрались.

– Слишком заигрались или же играли не в то?

– Я не знаю.

«Боярин» отер пот со лба.

– Подожди меня. Я… сейчас.

Философ зашел в домик, стоявший посреди двора и более всего напоминавший отремонтированную кочегарку, причем лишь самую малость отремонтированную. Пока он отсутствовал, Лиза продолжала терзать токер. Гвоздь потянулся, закинув руки за голову, и со счастливой улыбкой сказал:

– Еще остался кто-то. А ведь он не мастер-хранитель и даже не профессор в подземном университете «секретников»! Просто упрямый умник.

Даня не ответил. Он мысленно просчитывал варианты: успевают они к Прялке до вечера или не успевают, и если выйдет облом, в какую дыру им тыркнуться.

Философ принес Гвоздю общую тетрадь в картонном переплете. Открыв ее и перелистнув страницы, исписанные крупным ровным почерком, он показал: тетрадь заполнена примерно на две трети.

– Отдарок, мастер Гвоздь.

Тот бросил на собеседника вопросительный взгляд.

– Это «Хроника Братцевского замка». Не беспокойся, копия. Я писал «Хронику» в двух экземплярах, будто знал, что вы приедете. Знаешь, зачем я взялся ее вести? Просто… просто им, – он показал на двух малолеток, копавшихся в грязи у стены «замка», – должна остаться хоть какая-то память о нас.

Даня подсел поближе и принялся читать первые страницы.

«1 июля 2052 года. Нас собралось семь человек: генерал Федоров, Хлыщ, Лиза, Голос, Марина, Узбек и я. Федоров сказал: „Это видное место, к тому же очень удобное. Люди будут стекаться к нам". Вероятно, он прав.

20 июля. Мы решили хорошенько отремонтировать и привести в порядок гаражи рядом с бывшей ж/д платформой Братцево. Впоследствии наше убежище можно будет основательно укрепить.

5 октября. Массовое нападение оборотней.

6 октября. На этот раз оборотни объединились с упырями.

7 октября. Очень много оборотней. Все канавы вокруг нашей крепости завалены их телами. Марина ранена и потеряла много крови.

19 октября. Вот уже месяц как оборотни непрерывно атакуют нас.

24 октября. Марина выздоровела, правда шрамик у нее на скуле останется.

2 ноября. Во время их последнего штурма погиб Хлыщ, а Голос ранен в руку. Кажется, рана загноилась.

12 ноября. Федоров велел мне любыми правдами и неправдами собирать библиотеку. Бензин и патроны на приобретение книг он даст. Но ведь это такой редкий товар!

10 декабря. Мы приютили мальчишку по имени Вася Громов. Он чуть не умер от целой тарелки лапши.

12 декабря. Федоров ранен во время очередного нашего рейда на склады гоблинов. Он сказал: «Если я умру, ни в коем случае не бросайте форт! Защищайте его».

26 декабря. Генерал пошел на поправку…»

Лиза устало опустила руки. Даня обреченно спросил у нее:

– Облом?

– А литр спирта у тебя найдется?

– Найдется, Лиза.

– Тогда стакан нам, а остальное – Бене.

– Где, когда он нас встретит?

– Через пятнадцать минут у ворот.

– Вот спасибо!

– И еще. Ты для всей Москвы, блин, как приз хрустальный. Лучше бы ты не разбился на какой-то там прялочной хреновине, пусть она и такая из себя, блин, затейная. Пусть бы ты лучше вернулся на место и опять взялся за наше общее дело. Давай! Все имеют на тебя крепкую надежду.

Услышав слова «общее дело», Даня дернулся как ошпаренный. Он и не мечтал так быстро получить ответ от людей, которых два месяца назад взбудоражил маленькой озорной победой над всесильным каганом… «Общее дело»… Значит, надо потихоньку объединять наличные силы Севера и Юга Москвы. Команды, зверье этакое, никогда раньше не объединялись, но они ж и появились совсем недавно. Может, лет семь назад или далее пять. Нет опыта.

– До сих пор всегда возвращался, Лиза.

…Провожая Даню, княгиня Братцевская сказала ему:

– Знаешь, так хочется, чтобы все это гоблинское отребье залезло бы туда, откуда вылезло. Оборотней бы с упырями позабирали… И все! И никто нам жизнь не портит!

– Они бы и сами рады, да дверь на ту сторону захлопнулась. Ходу им нет назад.

– Слышала. Но ты меня, блин, не лечи, дай бабе помечтать вволю. Мир без гоблинов… красота!

Почесав лоб, генерал ответил:

– Э! Всегда найдется, откуда вылезти гоблину. – Припомнив Исидора Пламенного Фонтана, он добавил:

– Если не будет натуральной нелюди, нелюдь полезет из людей.

– Ну ты заверну-ул… Стой! – Она схватила за плечо Даню, уже почти нырнувшего в Гэтээс. – Живи дольше сегодня!

– И ты.

На единственной замковой башенке лениво полоскался флаг: ослепительное золотое солнце на белом фоне.

 

Глава седьмая

СПАСАТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД

Гэтээс ушел на север. Тэйки сделалось тоскливо. Катя попросила ее заняться какой-то домашней ерундовиной, хозяйствишком, но Тэйки лишь отмахнулась.

Нет, первые минут пять она твердо помнила: Даня ее любит. Даня точно ее любит! Разве может быть на свете подарок больше этого? Она чуть только не летала! Ей не было так легко с того дня, когда генерал залез в одну постель с Катькой…

Но пять минут прошли, и она почувствовала себя неуютно. Если любит, почему удрал? Да дела у него, очень важные дела! Но разве она, Тэйки ничуточки не важна? Ладно-ладно, она его понимает, она ему обузой не будет, она и сама – боец! Но почему Даня уехал и ничегошеньки своей любимой не сказал о том, куда и зачем уехал? Вот мадам говорит: «Секретное и очень опасное дело…» – значит, ей он все-таки рассказал кое о чем! Ну, хорошо, не рассказал, но на часок-другой он ведь мог задержаться? А лучше бы на денек. Что у него там – горит?! Глупо, нелогично, бестолково. Словом, как все у мужиков делается. Сказать самые важные слова за последние три года и тут же удрать. Ну сказал бы хоть вчера! У них была бы ночь…

В этот момент Тэйки обнаружила, что лежит на диване лицом к стене, а по щекам бегут слезы, наглые слезы, позволившие себе такое самоуправство…

Данька, ну как ты мог, отчего ты медлил, почему только сегодня решился? Боялся? Да не ври. Правда, боялся? Я уж и не знаю, верить тебе или не верить… А кого боялся-то? Меня? Какой же ты глупый! Правда, я тоже опасалась: вот так никогда и не подойдешь, тогда придется как-то самой… А теперь еще лучше удумал! Вдруг тебя там прибьют? По всему видно, есть у тебя такое опасение. И я тогда буду знать только, вот, мол, любил меня генерал Даня, а ничего из его любви не вышло. Или ты не хотел этого?

Она вскочила с дивана. Вот это серьезная мысль. Вот это не по-детски нарисовалось. Выходит, ты не хотел со мной заняться… нет, надо как-то помягче… ты не хотел сделать меня своей, чтоб я не мучилась, если стану послезавтра вдовой? Так? Так. Та-ак… Чтоб я легче с кем-нибудь еще утешилась? Да за кого ты меня, сволочь, принимаешь?!

– Гад какой! – крикнула Тэйки невидимому генералу, и Катя посмотрела на нее с тревогой.

Нет, не туда мысли пошли. Какую-то важную вещь она потеряла. Очень важную. Да. Ой… Мы ведь шкурой-то своей рискуем регулярно, раз в неделю, ну раз в декаду… И этого бояться нечего, этого никто не боится, просто мы так живем. А Даня испугался. Стало быть… стало быть… работенка у него гибельная. Вчистую гибельная работенка. Данька, выходит, не чаешь ты вернуться? Выходит, шансов-то у тебя на самом донышке? И ты решил меня пожалеть. Решил за обоих выбрать, как нам жить. Это ты зря, парень, но… неужели так мало шансов?

Тэйки принялась вышагивать по комнате, все быстрее и быстрее.

Но почему тогда ты, зараза, не припряг нас всех? «Личное дело, – говорил, – личное дело!» Мы тебе кто – не родные? С улицы приперлись супчику попросить? Мать-перемать, Данька, да как ты смеешь? Или ты нас уже и за силу не считаешь? Так, балласт, мусор, толку от бабенок никакого… Нет, не мог ты так подумать. Верней всего, просто не хочешь нас пихать в самую мясорубку. Ну да ладно. Мы и сами с усами. У тебя свои планы, а у нас – свои. Почему бы нам не решить дело тебе наперекор? Все время исправно подчиняемся, а вот разок плюнем на твои приказы. Ведь дело-то не командное, а личное твое дело, так? Ну и у нас личное дело – помочь тебе, обалдую. Наше с Катькой личное дело. И Немо, если согласится. Имеем полное право. И если надо, спасем тебя, из самой мясорубки вытащим, может быть. Только вот как тебя, заразу, догнать? Ты ж нам маршрута своего, шельмец, не оставил… Надо с Катькой поговорить. Может, она чего-нибудь знает. Правда, не захочет она тебя ослушаться, знал, кого старшенькой заместо себя оставить. Мол, сидите тихо и не высовывайтесь… она и рада. Ну да как-нибудь разговорим нашу мадамку. Чай, не железная.

Тэйки посмотрела на часы. С тех пор, как уехал Гэтээс, прошло часа два. Нагнать еще мо…

– Тэйки… Извини, но мне надо с тобой серьезно поговорить. Только пойми меня правильно.

– А? О чем ты вообще?

– Сядь, пожалуйста. У меня голова закружилась от твоих стремительных перемещений.

Тэйки хотела ответить что-нибудь язвенное, но потом передумала и просто села на пол

– А-а-а… видишь ли, по-моему, для ребят было бы логично попросить нас о помощи. Конечно, они считают этот рейд своим частным делом, но ведь мы им не чужие…

– Не с улицы приперлись супчику попросить… – растерянно пролепетала Тэйки.

– Совершенно верно. Я сначала подумала, что они, в том числе этот умник…

– Даня?

– Нет, Гвоздь… одним, словом, они не воспринимают нас как серьезную поддержку…

– …мол, мусор, балласт, никакого толку от бабенок… – подыграла ей Тэйки.

– Да ты просто мысли мои читаешь! – обрадованно воскликнула Катя. – Но потом пришла к выводу: он не способен на столь низкий образ мыслей.

– Даня?

– Нет, Гвоздь. Просто они…

– …не хотят пихать нас в самую мясорубку?

– В общем и целом… да.

Они посмотрели друг на друга ошарашенно. Катя кинула пробный шар:

– Но ведь у нас могут быть и собственные планы?

– Тем более, дело-то личное, а не команды, да? Эт-то меня смущает.

– И если понадобится помочь… – с нарастающим восторгом произнесла Катя.

– Спасти кретинов! – воодушевилась Тэйки.

– …то мы на это готовы!

– И вы, недоумки, нам еще спасибо скажете!

В полном экстазе они взялись за руки. Катя воскликнула:

– Он еще так слаб!

– Даня?

– Нет, Гвоздь.

– Он был недавно ранен!

– Когда?

– Помнишь, я его перевязала?

– Гвоздя?

– Нет, Даню.

– Знаешь, Тэйки, Даня иногда говорит: «Этот мир держится на слове, и слово должно быть прочнее стали!» Я сказала Гвоздю, что стану о нем заботиться, и я от своего слова не отступлюсь.

– Подруга, надо собрать оружие, припасы, подготовить тягач…

– И уговорить Немо, милая моя Тэйки. Как хорошо, что ты меня понимаешь, а я-то думала, что ты не захочешь ослушаться Даню.

– Проехали, Катя. Давай-ка, займись «Бобром», а я пойду распиливать мозги Немо.

Они отправились в гараж. Там стоял «Бобер», и там же обитал Немо, не захотевший жить вместе со всеми, дабы не демонстрировать странности своего получеловеческого бытия. Только они зашли, как Немо обратился к ним с вопросом:

– Извините, возможно, мои слова прозвучат слишком дерзко, но не кажется ли вам, что мы можем помочь Дане и Гвоздю в их частном деле? Почему вы смеетесь? Ах да…

Минул час, и «спасательный отряд» покинул убежище. Катя прокомментировала их шансы на успех:

– Я знаю дорогу хуже, чем Даня, у ребят фора во времени, да и маневренность у «Бобра» послабее… Зато ночью мы можем меньше спать. Тогда догоним.

– Катя, да как мы вообще их найдем? Я не врубаюсь. Ты знаешь маршрут?

– Нет. Но неделю назад я прикрепила маячок на днище Гэтээса…

 

Глава восьмая

ПОДЗЕМНЫЙ ЛАБИРИНТ

Беня – чернявый, маленький, бойкий, оказался невыносимо болтливым типом. Прежде всего, он интересовался ценами: сколько стоит на Юге ручной пулемет Калашникова образца 2028 года в хорошем состоянии? А сколько по такой цене к нему полагается боезапаса? А добавочные рожки? А если ту же цену перевести из бензина в соляру? Та-ак… И это будет какой пулемет – складской, старый, еще эрэфовский, или барахло нынешней сборки с завода Секретного войска? Поня-ат-ненько. И, в сущности, приемлеменько. А, допустим, курс перевода патронов в соляру, он как, постоянно держится, не шатается, или по ситуации? А как с подвозом каменного угля? Зима на носу, с отоплением проблемы начнутся… Нда-да, проблемочки… Не берите в голову, парни, я вас тут гружу чисто по делу. Старина Беня живет от торговлишки, не будет торговлишки, и старина Беня загнется. Ноги волчину кормят, надо быстро передвигаться и браться за разные дела, серьезные и не очень, лишь бы было, чего снять… Так как с углем-то? Ах, канал с Донецка? На что меняем? Электроника? Сильные магические бирюльки? Поня-атненько… А вот, скажем, одежда из хорошей ярославской кожи кого-нибудь заинтересует? Штанишки там, курточки… Или, например, часы из Углича? С такими, реально, наворотами часы, что мама не горюй… Нормальные цены даю, никто таких цен не даст. За опт – скидочки. Гибкенькие скидочки, всегда можно договориться.

Ни на минуту не сбавляя резвости словоизвержения, Беня ухитрялся, тем не менее, служить генералу лоцманом в каменном море.

Часа два Даня его терпел и даже интересовался кое-какими предложениями Бени. Гвоздь игнорировал болтовню спутников. Он все еще витал в сладостном дурмане разговора с таким же грамотеем, как и он сам. А когда дурман рассеялся, мастер столь же хладнокровно не смотрел в сторону Бени и не слушал его слов, поскольку пытался одним глазом шарить по экранам, а другим – по драгоценным страницам «Хроники Братцевского замка».

Даню разговор на торговые темы занимал чем дальше, тем меньше. Его реплики понемногу сокращались, а на исходе второго часа он замолчал, предоставив Бене право работать языком за двоих. И когда тот заметил, что диалог превратился в монолог, растерялся и примолк, Даня задал Гвоздю неожиданный вопрос:

– Послушай, старик, я думаю, генерал Федоров был не прав где-то по очень большому счету. Твое мнение?

Добрые полминуты мастер выплывал, точно подводная лодка, из глубин древнейшей истории Братцевского княжества, а потом недоуменно ответил:

– По поводу чего, Даня?

– Ну понятно, чего по поводу. Надо им было защищать замок, то есть, в смысле, форт… или лучше послали бы его на хрен?

Гвоздь понял, что друга своего знает он худо. Вот тебе и цыганочка с выходом…

– И ты битых два часа думал о генерале Федорове? Прости великодушно, только на фига оно тебе?

Даня удивился равнодушию Гвоздя:

– Ну как же! Тут ведь запрятан главный вопрос всей нашей тактики! Можно сказать, на одной стороне Федоров, а на другой – я. Понятно тебе?

– Нет.

– Гляди: он как говорил? Поднять флаг, врыться в землю, понаставить бетонных стен и броневых плит, подставиться всем местным паразитам, всей нелюди, которая про тебя узнала, привести ее к своему дому, мля, а потом у самых дверей умыть ораву кровушкой… А я как говорю?

– Как?

– Я говорю: никаких флагов, никаких замков, сидеть по тихим местам и не отсвечивать. Рейды, засады, комариные укусы – вот наше дело. А потом – р-раз и вдарить всем скопом по самому слабому месту. Вдарили хорошенько, и опять расползлись по норам.

Вместо Гвоздя ему ответил Беня:

– Зато они герои! За жизнь одного своего бойца берут по двадцать вражеских! Или даже по сорок. Кровью обливаются, а стоят.

Даня пожал плечами. «Всего-навсего гоблины на них не обращают внимания. Их счастье! Один отряд снес бы бестолковое княжество за два часа».

Но ответил он гораздо мягче:

– Смелые ребята, кто спорит? Но жизни людей из команды лучше бы вообще не отдавать. Ни за двадцать, ни за сорок, ни за сто жизней чужих. Сколько нас, людей, в Москве? Считая сюда шантрапу, вроде Верных защитников и всякой гоблинской обслуги? Может, двадцать тысяч. А может, десять или всего семь… Да? Где-то так. Раньше, до войны, говорят, аж сто тысяч жило…

Гвоздь сдавленно хрюкнул.

– Да хоть миллион, Гвоздь, хоть сто миллионов! Важно, сколько нас сейчас. Нам выжить надо, уцелеть. За кучу камней и железок бойцов класть не стоит.

Оба его собеседника ошарашенно молчали. Лишь минуту спустя мастер откликнулся:

– Я тебе две вещи скажу, Даня. Во-первых, до чего же я дурень, что завлек тебя сюда, с безмозглой Прялкой воевать. Не на то тебе следует время тратить… Во-вторых, все, приехали. Отсюда нам лучше идти на своих двоих.

Бронированная махина Гэтээса содрогнулась, тяжко тормозя на асфальте, пробуровленном тут и там ростками Черной Проволоки.

Беня, указав, как найти укромное место для тягача и забрав причитающийся спирт, растворился в развалинах. Предварительно он выпросил у Дани частоту связи и код токера на тот случай, «…если будут стоящие предложения». Проводив его взглядом, генерал произнес:

– Гвоздь, ты можешь разработать такую магическую штуковину, которая сумеет распознать в младенце будущее трепло?

– Нет.

– Жаль. Треплов стало бы меньше.

– Скорее, трепел…

Через полчаса, хорошенько спрятав тягач, оба вышли на исходную.

На том месте, где они стояли, когда-то возвышалось два величественных корпуса телецентра (и мастер даже кое-что знал о них). А потом гоблинские маги сровняли их с землей в самом буквальном смысле: на месте знаменитых на всю страну зданий номер двенадцать и номер девятнадцать по улице Академика Королева даже не осталось развалин, только одна огромная, идеально ровная площадка из ноздреватого материала, твердостью соперничающего с базальтом…

– Гвоздь, дистанция?

– На поверхности – порядка километра. С учетом передвижений под землей – около полутора километров.

– Переносной экран.

Мастер принялся колдовать над чудом инженерного гения, разработанным парнями из Секретного войска. Гвоздь работал не торопясь, основательно, именно он когда-то научил Даню не пренебрегать ни единой мелочью, потенциально способной лишить жизни или спасти ее. Так. Общий план. Чисто. Семь частных планов с разных точек. Чисто. Чисто. Чисто Чи… А это еще какие…

– Даня!

Генерал молча взглянул на маленький экранчик:

– Растолкуй мне кое-какие подробности, Гвоздь. Во-первых, я вижу движение на расстоянии семисот метров от объекта. Во-вторых, цель групповая, состав десять. В-третьих, группа неоднородная… Большая часть – либо люди, либо гоблины. Скорее всего, гоблины, слишком прямо и равномерно они двигаются, люди не так ходят.

– Ты прав.

– В-четвертых, одна метка немножечко не похожа на…

– Гоблинский князь.

– Оп-па… А еще одна совсем не похожа на…

– Истребитель магов. Причем в самом соку, огонь, наверное, даже из заднего прохода сочится.

Метки выглядели чуть-чуть размытыми.

– В-пятых, скорее всего, их прикрывает гоблинский маг. Очень издалека.

– Верно. Он не видит ни нас, ни даже объекта.

– Во как! Гвоздь, ты понимаешь, что это значит? Он до смерти боится и не хочет соваться ближе. Кто бы мог его напугать, а? Или что?

Мастер едва заставил себя сосредоточиться и ответить на вопрос Дани. Он думал, какая отличная у него была возможность ликвидировать проклятую Прялку и до чего же паршиво, что она минуту назад испарилась. Вероятно, навсегда. Ведь Прялка – сама по себе вроде инструмента для суицида, а если к ней добавить отряд гоблинов с такой поддержкой, выйдет полная безнадега. При подобном раскладе туда сунулся бы только полный идиот… Может, подождать, пока гоблинская команда не уйдет? Лишние сутки – не столь уж большая плата за право работать в комфортных условиях. То есть в условиях, когда шансы стать трупом в течение следующей четверти часа не превышают пятидесяти из ста…

– Ты молодец, Гвоздь, правильно приволок меня сюда. Только надо было раньше приволочь, хоть бы я и упирался. Будем работать прямо сейчас.

Мастер ушам своим не поверил.

– Сейча-ас?

– Да. И очень быстро,

– Но ведь они там… и мы… и нам…

– Выводи меня на штурмовой рубеж, бего-ом!

– Я…

– Живо, мать твою, чикается тут, хрен недорубленный, живо!!

Генерал был в своем праве – командовать, и Гвоздь подчинился. На бегу он активировал вещицу, похожую на большую виноградину, с мышиным хвостиком. Мастер очень надеялся на то, что эта штучка безотказно предупредит его: вот, мол, господин Гвоздь, граница сферы недосягаемости, ни шагу дальше!

И еще мастер почувствовал, насколько он непригоден на роль напарника Дане. Две недели тренировок! Какая ерунда, он должен был вести генерала, а двигался, как сонная муха.

– Гвоздь, етитттак! Не шуми! не сопи! шевелись!

– Мы на месте.

Это приняло вид маленького бетонного домика с аккуратными вентиляционными отверстиями, забранными металлическими решеточками. Домик возвышался над землей всего метра на полтора-два. Даня с тревогой осмотрел сооружение. Каменная избушка выглядела совершенно новой, свежевыкрашенной, а решеточки сверкали в лучах солнца, как не сверкают они ни на одном коммунальном объекте славного города Москвы. Никакой плитки. Никакой обшарпанности. Или Прялка совершенствуется?

Гвоздь сноровисто выдернул одну из решеточек, видно расшатанную им во время прошлого визита, и закрепил веревочную лестницу. Очень длинную. Даня заглянул вниз. Он увидел лаз с неровными краями, как будто вода выточила в асфальте и бетоне пещеру или природа иным способом позаботилась о ее возникновении, – именно природа, а не люди.

– Что это, мастер?

– Каменная кишка. Здесь – безопасно.

– А! – ответил генерал таким голосом, будто все ему понятно в объяснении Гвоздя, и принялся быстро спускаться по лесенке. – Сто метров, ты говорил?

– Метров сто. Очень надеюсь, что здесь ничего не изменилось. И пока мы лезем вниз, изволь-ка рассказать, отчего появление гоблинского отряда придало нам столько бодрости? Ты хоть понимаешь…

– Да понимаю я, мля… Процентов тридцать. А ты вот понимаешь, кого они так боятся?

– Не-ет…

– Да Гостя же! Гостя из мира Анхестов.

Мастер прикинул: вроде больше гоблинам и впрямь бояться некого. Но если ожидается Гость, то их с Даней шансы выбраться отсюда существенно сокращаются. Почему же генерал, этот подержанный гений тактики, ломанулся смерти в самую пасть, в точности как геройские пацаны из Братцева?! «Сидеть по тихим местам и не отсвечивать» – кто говорил? И вот те на… Словно угадав его мысли, Даня высказался коротко и резко:

– Если Гость здесь, значит, дыра в Анхестов открыта. Если наши уроды прикончат Гостя, они завладеют переходом. Если они завладеют переходом, они сделают из Анхестова арсенал новых смертоносных штуковин, да еще большую казарму для пополнения своих сил. Врубаешься? Ни рожна ты не врубаешься… Дно, Гвоздь. Куда дальше?

– Туда.

Мастер вел генерала по извилистым, то раздваивающимся, то растраивающимся коридорам, предупреждал о ямах и провалах, показывал, как обходить ямы и ловушки, установленные такими же, как он сам, мастерами-хранителями много лет назад. И Даня понукал его:

– Живей, живей, сонная муха! Надо успеть раньше них, надо закрыть эту хрень навсегда! Живей, Гвоздь!

Подземный лабиринт напоминал трубчатый орган живого существа, увеличившийся в размерах и окаменевший со всеми своими опухолями, наростами, со всем застрявшим в нем мусором и холестериновыми бляшками. Ничего ровного, ничего гладкого, ничего прямого. Зато просторно – хоть метро прокладывай.

Фонарики скудно освещали каменную какофонию.

– Стоп! – заорал мастер.

«Виноградина» жгла ему руку и слабо фосфоресцировала.

– Назад, десять шагов!

Даня выполнил команду, не раздумывая.

– Еще пять шагов!

«Виноградина» погасла.

– Постой, Даня, постой и помолчи, пожалуйста.

– Нет проблем.

Мастер двинулся вперед медленно и осторожно, неся миниатюрное устройство в руке, вытянутой вперед. Наконец «ягодка» вновь замерцала. Гвоздь отпрянул.

– Вот она, граница сферы. Кстати, шестьсот сорок метров.

Генерал присвистнул.

Гвоздь включил прибор с экранчиком и углубился в чтение карты.

– Мы почти у цели, генерал. За поворотом – финишная прямая.

– Не делаем пауз, мастер!

И Гвоздь немедленно отцепил от разгрузки пол-литровую флягу.

– Глотай все время по капельке…

– Программа сама за меня все сделает, не суетись.

Даня перевесил со спины на грудь «гронинген». Закрепил фонарик на макушке. Забросил на правое плечо машинку, сработанную редким умельцем, Хачиком Толстым из команды Махова, – самодельный ракетный комплекс о двух зарядах. Поднес к губам фляжку и залпом влил в себя добрую половину.

По телу Дани прошла волна крупной дрожи. Лицо исказила дебильная улыбка. Глаза чуть не вылезли из орбит. Гвоздь опасался, что ракетный комплекс выпадет у генерала из рук, но за оружие у Дани отвечали рефлексы, накрепко вбитые в голову самой жизнью, – он даже не ослабил хватку. Тело его худо подчинялась командам, поступающим из мозга, и чудом удерживалось в стоячем положении. Впрочем, на ногах он должен бы стоять не хуже среднестатистического пьяного: эту «заготовку» проверяли дома.

Никакой магии! Чистый спирт, да кое-какие травки, добавленные мастером в зелье, надолго отключали способность мыслить логически.

Мастер довел полубесчувственного Даню до поворота, вывел в коридор, поставил лицом к цели. Потом он произнес четыре слова из старой книжки:

– Лабриш, Мерендоль, Азолан, Баск…

Даня слегка ожил и нетвердыми шагами двинулся вперед. Гипнотизер, вбивший в его голову программу действий, гарантировал: «Будет все делать правильно, ни о чем не задумываясь». Код из четырех имен включил программу.

Генерал, покачиваясь, брел вперед, а у Гвоздя сердце бухало в груди на два лада: «Пройдет! Не пройдет! Пройдет! Не пройдет! Пройдет! Не пройдет!» Вот Даня приблизился к невидимой границе… шаг… другой… третий… наверное, миновал… или нет?.. шаг… другой… третий…

Прошел! Точно прошел!

Вдруг перед генералом выросло огромное лицо. Трепеща, словно флаг, оно висело на высоте двух с лишним метров и отсвечивало металлоидным блеском. Этот блеск был настолько ярок, что Гвоздю стал виден весь коридор до самого конца. За лицом угадывались контуры колоссальной туши, оснащенной несколькими парами лап, очень похожих на скорпионьи… бывают ли скорпионы такими большими? Гвоздь никогда не видел ни одного, но догадывался: вряд ли. Да и какой это скорпион? Туша производила впечатление цельной тяжести, но потом Гвоздь разглядел бесконечные навороты змеиных колец, из которых она состояла, а между кольцами ликовали какие-то пластины, будто огромного удава нашпиговали битым стеклом. Мастер не вполне понимал, что за нелюдь перед ним, поскольку зрение отчасти отказывалось видеть ее, а мозг отчасти отказывался распознавать омерзительные детали.

Лицо – совершенно человеческое, как у мужчины средних лет, – обращено было к Дане. Глаза Гостя внимательно изучали его. Но генерал, одурманенный содержимым фляги, двигался вперед, не обращая внимания на ртутный лик монстра. Даня приблизился к Гостю на десять метров, на пять… Гвоздь взвел курок «боярина» и приготовился палить сначала из него, а потом из ракетной установки точно такой же, как у генерала. Однако Гость не двигался.

Даня поравнялся с ним, дистанция между человеком и выходцем из элитных слоев преисподней сократилась до полутора метров. И вдруг монстр, словно испытав ожог или резкий приступ боли от одного Даниного присутствия, всем телом подался к противоположной стене, распластываясь по ней, будто колоссальный кусок глины. А генерал спокойно шагал мимо, время от времени вздергивая руку с драгоценной флягой и отхлебывая еще один глоточек. Он просто не видел Гостя.

Неожиданно на сцене появился еще один игрок. Гоблин-солдат вылез из дырки, зиявшей в стене каменной кишки неподалеку от невидимой границы сферы недоступности. Не теряя времени, он прицелился из «Морозильной трубки» в спину генералу. Дальнейшее произошло в течение одной-двух секунд.

Гвоздь выпустил по вражескому стрелку три пули. Один раз промазал, второй – непонятно, куда ушла пуля, возможно, в тело гоблина. Зато третий выстрел оказался необыкновенно удачным. Пуля ударила гоблинского солдата в руку, прошила ее насквозь и вышибла «Морозильную трубку».

Из дыры шарахнули «огненными молотами» в четыре ствола. Счастье мастера, что стреляли неприцельно.

Гость исчез. Растворился. Телепортировал.

А Даня завернул налево, инстинктивно уходя от выстрелов.

«Конец программе. Сбой. Не добрался генерал до цели», – констатировал Гвоздь, отступая в глубину бокового коридора. Гоблины шли за ним по пятам.

Мастер летел, не чуя под собой ног. Четыре пары подковок на гоблинских тяжелых сапогах дзенькали, кажется, в метре от беззащитной спины. Гвоздь очень хотел бросить переносной ракетный комплекс, точно такой же, с каким ушел Даня, но инстинкт самосохранения мешал ему сделать это. У него был шанс уйти: метров через сто коридор разветвлялся, превращаясь в гроздь подземных улиц, переулков и несусветно узких лазов… Там нетрудно затеряться.

Гвоздь заставлял себя не думать о том, куда завела несчастная судьба полуживого Даню. Если удастся выжить, – так вытащит он генерала, а нет, – так и говорить не о чем.

В метре от первого бокового ответвления коридора мастеру изменила удача. Прямо из пола там рос каменный шип, совершенно незаметный в темноте. Гвоздь со всей дури саданул по каменному шпеньку правой ногой. Секунду он провел в воздухе, свободно паря над булыжным сором. Его развернуло поперек прохода и шваркнуло о стену с такой силой, что на мгновение мастер перестал соображать. Потом левый бок и ступня правой ноги превратились в нестерпимую боль, и именно боль не дала Гвоздю подохнуть, вытащив его из обморока. Какой там обморок, когда рядом некто вопит как резаный. «Ах это я сам…» – сообразил мастер, всаживая три оставшиеся в барабане пули в гоблина, далеко обогнавшего прочих загонщиков. Тот покачнулся, но не упал и даже не замедлил бег. Тогда Гвоздь из дикой, здравым смыслом не предусмотренной позы, заваливаясь на бок, выстрелил в него ракетой. Пальцы, сведенные судорогой ужаса, сами нажали на пусковую кнопку второй ракеты.

Первая ударила гоблина в живот, прошила насквозь, не встретив на своем пути ничего, кроме мякоти, ударила в свод подземелья и не взорвалась. Костелицый солдат с распоротым брюхом преодолел еще десяток метров. «Давай же, сволочь, падай!» – мысленно приказывал ему Гвоздь. Тот не падал. Видно, ракета, нанеся страшную рану, все же не задела ни одной жизненно важной точки.

– Падай же, гад! – заорал мастер.

Чужой подобрался к нему на расстояние двух шагов.

В этот момент вторая ракета долетела до конца коридора. Взрыв потряс темный лабиринт. Ударная волна покатилась назад и с концентрированной силой обрушилась на спины чужих. Группу разметало, как отряд игрушечных солдатиков.

Раненый гоблин перелетел через Гвоздя, не успевшего встать на ноги. Крепчайшая солдатская башка боднула камень. Мастер отчетливо услышал треск, и громоздкое тело гоблина начало медленно сползать по стене.

Гвоздь попробовал подняться, но правую ногу как будто проткнуло раскаленной спицей. Он рухнул на четвереньки и приготовился взять за свою жизнь хорошую цену, – от загонщиков ему уже не уйти… Руки рефлекторно принялись набивать патронами барабан «боярина».

В коридоре началось шевеление. Три гоблина принялись подбирать разбросанное оружие. Вдруг в дальнем конце полыхнуло ослепительно яркое пламя. На мгновение стало белым-бело, можно было различить самые маленькие трещинки на стене и даже бурые потеки гоблинской крови. Спустя несколько секунд в той стороне, где скрывался источник пламени, родился странный звук: нечто среднее между шелестом, верещанием и визгом на высоких тонах. Звук постепенно нарастал, становясь все более неприятным для ушей, а затем и вовсе болезненным. Гвоздь инстинктивно заполз в боковое ответвление. Это спасло ему жизнь. Мастер выронил револьвер и засунул пальцы в уши так глубоко, как только мог. Тут он увидел огромную призрачную птицу, летящую под самым сводом коридора. Ее крылья источали радужно-свинцовое сияние. Ее клюв был приоткрыт, – именно он издавал гибельный звук. Там, где птица пролетала, тела гоблинских солдат лопались, будто пузыри в кастрюле с кипящей кровью. Мастер дернулся, забился в маленький каменный карман. Чудовище пролетело мимо, обдав боковое ответвление, где он спрятался, волной убийственного визга. Но звук, несколько раз отразившись от стен, то ли утратил силу, то ли прошел мимо ниши, занятой Гвоздем.

Или почти мимо.

Этого «почти» Гвоздю хватило, чтобы потерять сознание.

Очнулся мастер очень быстро – от боли в ноге и в боку. Он выглянул в коридор, вернулся и сел. Руки дрожали. Мысли разбегались. Гвоздь хлебнул водички. Надо успокоиться. Надо собраться. Надо начать работать мозгами, а не селезенкой.

Перечислим плюсы: во-первых, жив. Во-вторых, не обезоружен. В-третьих, возможно, еще жив Даня. В-четвертых… в-четвертых… никакого «в-четвертых».

Он осторожно ощупал ребра, а потом сделал глубокий вдох. Дышалось свободно. Значит, каркас, на который природа нацепила его плоть, не пострадал. Теперь нога… Гвоздь снял ботинок, стащил носок и осветил фонариком ступню. В такой темени толком не разберешься, но, кажется, там расплывался синяк. Нога стремительно распухала, пальцы приняли вид маленьких сосисок. Мастер попробовал встать на ноги. О-ох! Нет. Двигаться он мог лишь очень медленно и крайне осторожно. Слова «серьезная драка» и «летальный исход» стали для него синонимами.

Что ж, перечислим минусы: во-первых, битая нога. Во-вторых, Даня, возможно, мертв или серьезно ранен. В-третьих, его «боярином» Прялку не то чтобы уничтожить, а даже ущипнуть невозможно. В-четвертых, он ни на шаг не приблизился к цели похода, и все усилия оказались напрасными. В-пятых… Гвоздь просто не понимал, какая околесица вокруг него происходит.

Допустим, гоблины отыскали другой вход в подземелье и вышли их дуэту во фланг. Допустим, маг все-таки нащупал двоицу гастролеров с Юга, а значит, все их передвижения теперь читаются гоблинами как раскрытая книга. Впрочем, нет, не маг, а маги, целая куча магов. Может быть, десять. Или даже двадцать. Гоблины, безусловно, уничтожаются Прялкой, и чтобы прикрыть их от здешней охранной системы, требуется колоссальная сила… И ни один из магов не рискнул спуститься в подземелье. Допустим, Гость действительно явился. Кто из двоих: «скорпион» или «птица»? Или он способен метаморфировать в мгновение ока? Нет ответа… Почему зверюшка не тронула Даню и даже, как будто, испугалась его? Мировой философский опыт человечества молчит об этом. И чем там полыхнуло, сделав птичку такой рассерженной? Или гоблины «выжали» в нее огненную полость истребителя магов? С них станется… Убить, стало быть, не убили, но огорчили ужасно.

И главное, как теперь действовать?

На этот вопрос он не имел сколько-нибудь здравого ответа. Хорошо, как бы действовал Даня? Он бы, прежде всего, определил главную цель. Только вот какая из целей теперь главная: вытащить генерала или все-таки покончить с Прялкой? Если, конечно, с ней можно покончить при подобном-то раскладе…

Мастер вытащил из походного набора маленький шприц с обезболивающим и вколол в ногу. Вроде не подействовало. Может, еще одну порцию? Поколебавшись, он вытащил второй шприц.

Боль отступила. После укола Гвоздь вообще перестал чувствовать ногу, ее словно ампутировали. Откуда ни возьмись налетела сонливость. Зевая, мастер натянул ботинок, поднялся… нога… так-так-так… не завывает при ходьбе. Порядок. Только спать очень хочется, это, вероятно, нервное… Надо искать Даню. Он тактик, он живо сообразит… Да что за наваждение? Веки обрели чугунную тяжесть, тело не желало повиноваться. Могло обезболивающее быть одновременно успокоительным? Могло. К тому же он вдвое превысил дозу…

Чудовищный зевок разорвал Гвоздю рот.

– Да что за… – успел произнести он, перед тем как ссыпался на пол и отключился.

Кто-то тряс мастера, лупил по щекам и крупно матерился. Сознание возвращалось медленно. Почему вокруг – сплошная тьма? Неужто я лишился зрения? Чьи вопли мучают меня? Напугав себя этими вопросами, Гвоздь вскочил как ошпаренный, схватил револьвер и поймал глазами сноп света. Щурясь, он крикнул:

– Убери фонарик, глазам больно!

Материться перестали, лупить тоже. Слепящий свет ушел в сторону.

– …ули ты тут разлегся? Совсем баран?

– Даня! Данька, ты, живой!

– Нет, привидение. Отстань! Обниматься будем, когда дело сделаем. Давай, рассказывай, что за муха тебя укусила.

Гвоздь рассказал.

– Повезло тебе. Покажи ногу.

– Да сейчас уже не болит. И ходить я могу, да… Не стоит обращать внимания.

– Покажи ногу.

– Зачем, Даня?

– Ногу, мать твою!

Ботинок едва удалось снять. Генерал помял ступню Гвоздя, отыскивая переломы и спрашивая то и дело: «Здесь болит? А здесь?» А когда отпустил ногу, удрученно огласил вывод:

– Вечно ты вляпаешься, баклан. Скорее всего, переломов нет, вывихов тоже нет, зато растяжение поганенькое, а опухло все так, что с ботинком мы прямо здесь расстанемся.

– То есть как расстанемся?

– А так.

Даня забинтовал ногу мастера, жестко фиксируя пальцы. Затем он безжалостно срезал подошву с драгоценного ботинка из настоящей кожи, купленного за такое количество соляры, о котором, ради собственного психического здоровья, лучше бы не вспоминать, сходил за ремешками к трупам гоблинов, нарезал необходимое и сотворил нечто вроде сандалии. Еще он принес секиру – штатное оружие гоблинской солдатни.

– Носи, старик. А эта штуковина сойдет за костыль.

– Как ты меня нашел? Сколько я тут валяюсь?

Генерал почесал лоб:

– На тебе маячок. Совсем маленький. А сколько времени прошло, я не знаю, Гвоздь, – я ведь сам в отключке провалялся до едрени фени. Хорошо еще, когда зелье твое обессилело, я уже из сферы… ну той, которая на шестьсот сорок метров, вышел. Брякнулся с копыт, лежу, сил нет подняться… Времени, веришь, совсем не чуял. Отходняк у зелья тяжелый: мышца каменеет, а соображалка деревенеет.

– А… ракеты? Где ракеты, Даня?

– Целы. Верней, цела-то одна, вторую я кокнул неудачно, когда с копыт валился. Лучше б ее не трогать, не ровен час рванет прямо над ухом.

– Без двух мы…

– …еще повоюем, старик, – перебил его Даня. – Где сейчас Гость, я не знаю. И узнавать не хочется. Гоблинам хана всем, и князю гоблинскому тоже хана. А вот истребитель магов – тварь живучая. И хоть подпортил его малеха Гость, да и заряд уж в нем не тот, вместо ракеты, думаю, сработает.

– Что, жив?

– Да при последнем издыхании, Гвоздь. Самое то. Трепыхаться не будет.

Мастер замолчал, обдумывая Данину идею.

– Должно быть, я чего-то не понимаю.

– Старик, по ходу дела я тебе все объясню…

 

Глава девятая

ОСАДА

– Да, блин, они проезжали тут несколько часов назад. Взяли проводника и упендрили.

Княгиня Елизавета очень нравилась Тэйки, очень не нравилась Кате, ну а Немо ее не видел, поскольку его оставили в тягаче. На всякий случай.

– Значит, и мы за ними отправимся…

Глядя на эту двоицу, княгиня гадала: кто из них принадлежит генералу Дане? Наверное, та, что помоложе… Хорошо бы с ней подраться, отходить по заднице, какого беса она смотрит так нагло? Но нельзя, нельзя. Да, наверное, именно она греется от генерала. Но от второй исходит ощущение покоя и силы, хотя и стара она, конечно, до жути стара. Или обе? Такой мощный… – она вспомнила немногословного парня в зеленой выцветшей рубахе, совершавшего рейд не из-за добычи и не от озорства, а ради дела, – его на всех хватит. И был с ним еще какой-то… дохлячок.

«Наверное, обе», – наконец уверилась она. И ответила Кате:

– Ничего у вас не выйдет. Вы, бабы, чудом сюда проскочили, и дорога назад уже заперта. А дорога, по которой ушел ваш Даня, обратно же перекрыта вчистую.

– Кто же ее перекрыл?

– Вампирские шаманы. Ловушек понарыли, амулеты развесили, знают о вас, ждут вас, ажно слюнки роняют.

Тэйки влезла в их разговор:

– Да упыри, вошье подматрасное, чуть кирпичей посоображалистее, из оружия у них дубины, да камни, чего их бояться? Не гоблины же.

– Шаманы Тэйки, шаманы, – тихо подсказала ей Катя.

– А?

Тогда ей объяснила княгиня:

– Один шаман такой же тупой, как один простой упырь. Два шамана в полтора раза умнее. Четыре шамана будут почти вдвое умнее. А их там десятки. Типа этот… парламент, – пришло ей на ум словечко, недавно оброненное супругом, – упыри ведь как? Упыри думают строем.

Подумав, она припомнила второе словечко, сказанное Философом про то же самое:

– У них, вампиров-то, домкратия.

– Ё-о… – смутилась Тэйки, услышав незнакомое ругательство.

Катя уточнила:

– А у нас имеется тяжелое оружие, Елизавета, в том числе огнемет, правда хватит его в лучшем случае на полминуты непрерывного боя. И у нас есть боец, которого никакой домкрат… то есть шаман… не заморочит.

Княгиня задумалась.

– Шанс имеется. Только поторопитесь. Мы ждем ихнего штурма, блин, если не прямо сейчас, так через десять минут.

Хозяйка замка не просила помощи. Она не привыкла полагаться на кого-либо, кроме себя и своей команды. У людей есть дело. Желают рискнуть – так сами себе хозяева… Княгине даже в голову не пришло, что неплохо бы выставить на стены три лишних ствола.

– До свидания, Елизавета. Живи дольше сегодня.

– Живите и вы…

– Пойдем, Тэйки.

И Тэйки представила себе, как она сказала бы этой бабе-крепышу, здоровячке, мол, княгиня ты? Я бы тоже хотела стать княгиней. И та бы ответила: «Непростая это работенка». То есть не всякая сопля с такой работенкой справится, а сопля, передо мной вытянувшаяся во весь рост, подавно не справится. Тогда Тэйки встала бы руки в боки и пояснила, что некоторые могут сидение на очке тоже считать непростой работенкой, или, скажем, протирание штанов – так непросто до дыр дело довести… А потом княгиня ответила бы еще горше и приветливее. И кончилось бы хорошей дракой. Померились бы силой, выяснили бы, кто тут кому в княгини годится. Или нет… нет… Княгиня – другой человек. Она не станет драться с бойцом из чужой команды, ведь ей нужно оставаться целой и невредимой для защиты замка, для защиты малышни. Она просто откажет. Тут ее хоть сто раз трусихой назови, а все равно не отступится от своего. Но какой же тогда дурой будет выглядеть сама Тэйки? Редкой дурой. Можно сказать, уникальной дурехой. Мысль о драке несколько потускнела. Год назад у Тэйки и сомнения не возникло бы, а сейчас… сейчас что-то меняется. Она подошла к Елизавете вплотную и сказала неожиданно для самой себя:

– Тяжко тебе приходится, сестра?

Княгиня опустила веки, лишь этим показав: да, бывает очень худо. Тэйки сжала ей локоть, отпустила и пошла к «Бобру». Все. Сделать ничего нельзя. Каждому свой груз.

Катя уже залезала в тягач, как вдруг над замком полыхнул вой сирены.

– Началось, мля, – мрачно произнесла княгиня.

Тогда Тэйки схватила Катю за полу куртки и крикнула:

– Мадам, не надо бы нам уходить… Свои же, люди!

Та села на броню и затравленно огляделась. Не успели. Или есть еще шанс?

– Немо, мы можем пройти через их заслоны? Ты должен знать, Немо!

И он ответил, нимало не сомневаясь:

– Можем, Катя. Это совсем просто. Потом будет сложнее.

А Тэйки упрямо говорила:

– Разворачивай, Катя, разворачивай, разворачивай!

Она колебалась. Кому они сейчас больше нужны? Да, к замку подступает враг, но как знать, не убивает ли генерала и мастера проклятая Прялка прямо сейчас? Как поступить? Что сделать?

Катя закрыла лицо руками. Секунды уплывали. Елизаветина команда всходила на стены, клацая затворами и подгоняя снаряжение, а она все никак не могла решить: уехать или остаться?

– Мадам! Даня бы помог ребятам. Верно!

Катя представила себе генерала, его лицо, его губы, его голос, знакомый до мельчайшей интонации. Он сказал бы: «Есть работа…»

– Эй! – крикнула Катя княгине, уже стоявшей на стене. – Отворяй ворота!

– Спасибо! – откликнулась та.

Воротина медленно поползла в сторону, открывая проезд во двор замка.

– Ты молодец, Катька, – завопила Тэйки, – какая же ты у нас молодец!

«Бобер» медленно вкатился внутрь. Кате захотелось сказать что-нибудь важное, соответственно моменту, но в голове образовалась совершенная пустота.

– Выходим! – просто скомандовала она.

…Тэйки не любила работать со стрелковым оружием. Умела, лучше многих умела, но ей претил бой, когда нельзя увидеть врага вблизи, понять, кого ты убиваешь и что будет, если не сумеешь убить. Ей нравился ближний бой, скорый, отчаянный, беспощадный.

А со стены она едва различала неприятеля. «Гронинген» в ее руках трижды издавал грозный рык, но Тэйки уверена была лишь в одном попадании. Упыри предпочитали без лишней надобности не показываться на открытом пространстве. Копили силы. Вернее, собрание шаманов решило копить силы, а безмозглая масса просто повиновалась их воле.

Первая атака была разведывательной, ненастоящей. Несколько вампирских семей метнулись к стенам крепости, потеряли трех или четырех своих и быстро отступили. Чем они собирались драться? Дубинами? Булыжниками? В лучшем случае камнями, пущенными из пращей… Шаманы наблюдали издалека: сколько человек обороняет замок, не дадут ли защитники слабинку в самом начале?

Не дали.

Значит, все как всегда…

Тэйки выцеливала юрких вражеских бойцов, прятавшихся в кустарнике, за полуразрушенными стенами, по ямам. Маленькие, – взрослому двенадцатилетнему мужику по грудь – они передвигались то на двух конечностях, то на четырех, но всегда очень быстро.

Однажды Гвоздь показал ей старинную картинку из журнала. «Вот как они представляли себе упыря пятьдесят лет назад», – прокомментировал он. Сексапильный парень в черной кожаной куртке, с улыбочкой такой, какая бывает у полных бакланов, глаза наркошинские… А так – человек человеком. На пару с Гвоздем они ржали минут пять, то и дело тыкая пальцами в картинку. Вроде бы уже остановившись, они принимались хохотать снова и снова. Видели бы ребята настоящих упырей! Во-первых, упырь скорее руку тебе откусит, чем ты на него штаны натянешь или ту же куртку. Ну не носят они одежды, голенькими ходят, что тут поделаешь! Во-вторых, хари у них совершенно такие, как если бы на пеньке, корой покрытом, ножиком вырезать рожицу… В-третьих, все тело – в фиолетовых пятнах, особенно ребятки наливаются фиолетом под холода; а что не фиолетовое, то беловато-зеленое, в редкой белесой щетинке. Живут, мерзавцы долго… те, кто зимой не сдохнет, – очень долго живут. Она поймала в прицел неосторожного пращника, высунувшегося из-за мусорного бака.

Даг!

Лежит. И зиму точно не переживет.

Вдруг со стороны ворот ломанула целая толпа, не меньше пары сотен. Пулемет, дробовик и винтарь Философа сначала дружно залопотали, встречая гостей, а потом разом захлебнулись. Тэйки с тревогой взглянула на стену. Княгиня, ее муж и Гром стояли на своих местах, но почему-то не стреляли. Да какая там заморочка внизу-то?

Оба-на!

На замок шли… люди. Не столь уж много, с полсотни. Сзади их подгоняли дубинами и заостренными кольями вампиры. Люди, обескровленные, отравленные ядом-парализатором, проникающим в тело после укуса, едва двигались.

Философ принялся выпускать патрон за патроном, снимая «погонщиков». Однако он явно не успевал рассеять всю толпу. С расстояния в два или три десятка метров пленники, понукаемые упырями, принялись метать в замок гранаты. Одна или две ударились о стену, отскочили и поразили осколками самих нападающих. Еще несколько перелетело во двор. С полдюжины приземлилось у самых ворот, но неудачно – либо с недолетом, либо с отскоком. Броневая плита стояла непоколебимо. Возможно, полуживые пленники все еще помнили, что они люди, и старались метать гранаты мимо цели, не желая наносить урон защитникам замка.

У Грома не выдержали нервы, он жахнул из обоих стволов, видимо, поверх человеческих голов. Со стороны гоблинов полетели камни. Они звучно щелкали по стене, не причиняя никакого вреда обороняющимся.

Пулемет молчал. Княгиня решительно не желала убивать своих.

И тут булыжник размером с кошачью голову пролетел в пяти сантиметрах от уха Тэйки. Не успела она повернуться в сторону наглого пращника, как второй камень ударил ее в плечо. Тэйки повезло: снаряд прошел вскользь, хотя сила удара все же заставила ее пошатнуться.

Что ж, кровь из царапины на алой рубахе видно не будет, пусть не радуются!

Тэйки выстрелила трижды, пытаясь поразить юркую фигуру, мечущуюся в кустарнике, но не попала.

Тем временем у ворот рвались последние гранаты атакующих. Неожиданно один из метателей повернулся лицом к погонщикам и швырнул два смертоносных мячика в их толпу. Два взрыва устрашили вампирское воинство, и маленькие человечки побежали к укрытиям, но тут вновь заработал пулемет, укладывая пятнистых голышей в стылую осеннюю грязь.

Люди, оставшиеся в живых, неуверенно топтались перед воротами. Открыть их обороняющиеся не могли – в этом Тэйки была солидарна с княгиней. Слишком медленно воротина отходит, а потом встает на свое место, сейчас же набегут упыри… Но маленькая щель все-таки появилась. Со стены Тэйки видела, как в проеме на миг возникла человеческая фигура. Пленник, почувствовавший себя спасенным, сделал шаг во двор и тут же рухнул. Со стороны упырей разом появилось десятка три пращников, резво истреблявших людей перед воротами. Пулемет выдал по ним хорошую порцию свинца, но в проем больше не успел войти никто…

Тэйки отвернулась. Перед ее участком стены было пустынно.

Издалека до ее ушей донеслась серия громоподобных щелчков, затем вой гибнущего упырья. «Живой холодец»? А вот это напрасно. Явно, теперь уже у княгини сдали нервы, и она запустила «живой холодец». Сколько она выкосит на такой дистанции? Трех упырей? Пять? Десять – если очень повезет? Такое оружие надо было поберечь для боя у самых стен. Тэйки хорошо усвоила сначала от Крохи, а потом от Гвоздя: перед боем желание отомстить следует закапывать на два метра в землю, чтоб оно ненароком не вылезло и не заставило наделать глупостей. У княгини, как видно, толковых учителей не было.

Минуты не прошло – к воротам устремился новый отряд людей и упырей…

На сей раз одновременно со штурмом ворот другая толпа вампирских бойцов атаковала стену на участке Тэйки. Справа от нее ударил из второго пулемета однорукий Голос. Упыри попали под очередь, два из них осталось лежать на месте. Однако остальные быстро проскочили опасное пространство и попали в «мертвую зону». Тэйки подстрелила еще одного, но палить в тех, кто оказался под самой стеной, ей было неудобно. Она успела скинуть вниз две лесенки… а потом стало жарко. Полдюжины упырей разом вскарабкались на стену и пошли на Тэйки с кольями наперевес. Вслед за ними лезли все новые и новые щетинистые уродцы.

– Понимали бы вы, ребята, какой это подарок для знающего человека…

Она потерлась щекой о Лучшего Друга, взяла его в левую руку, а тесак – в правую, и двинулась им навстречу. Боевая ярость переполняла Тэйки.

Шаг – поворот – удар – шаг – поворот – укол – шаг – прыжок – удар – шаг – наклон – укол – шаг – ложный выпад – ножом снизу вверх – шаг – уход низом – удар…

Трупы шести пятнистых уродцев попадали в замковый двор. Пока она убивала первую полудюжину, на стене оказалось еще пятеро. Один из них со всей дури кинул в Тэйки камень, но она успела полуоборотом уйти от снаряда, просвистевшего перед самым носом. Другой упырь вышел вперед с устрашающего вида дубиной.

– Патроны жалко на вас, на гаденышей тратить!

Шаг-поворот-удар…

Последний упырь от страха сам прыгнул назад, за стену.

– Есть среди вас и умные ребята…

Больше никто лезть на стену не отважился.

Отступая, вампирский отряд потерял еще одного бойца от пулеметного огня.

У ворот очередную атаку тоже обратили вспять. Княгиня пошла обходом по огневым точкам, проверяя, нет ли потерь. Она улыбнулась Тэйки и хотела было пройти мимо, но Тэйки остановила ее вопросом:

– Это все? Отбились? Или есть у них еще силенки на пару атак?

Хозяйка замка молча приставила бинокль ей к глазам.

– Погляди-ка, блин, вон туда. А теперь – во-он туда, блин.

То, что увидела Тэйки, больше всего напоминало комариный рой. Пятнистые фигурки роились чуть ли не до самого горизонта.

– Мы отбились от передового отряда. Дело только начинается…

Тэйки стало ясно, что замок падет. Какая-нибудь трижды гребанная граната непременно ляжет как надо, и тогда воротам полный привет. Или стрелков понемногу перебьют. Или очередная волна атакующих перехлестнет через стену и задавит числом.

Дело времени…

 

Глава десятая

ЗВЕРЬ, ПОЛНЫЙ ОГНЯ

Истребители магов – самая безобразная гоблинская раса. Большая часть их тела представляет собой толстокожий бурдюк; этот бурдюк передвигается – и довольно быстро, быстрее человека – на восьми паучьих лапах, только, разумеется, никакой земной паук никогда не дорастал до таких размеров; по форме бурдюк напоминает батон пшеничного хлеба, какой выпекают «секретники», а по размеру он превосходит кабину легковой машины; спереди к нему прилеплено человеческое лицо – совершенно человеческое, в том-то вся и штука! – лишь вместо губ наличествует тонкая полуметровая трубка для питья воды, высасывания крови и потрохов из жертвы, а также теплого супа из миски. Истребители магов отличаются разборчивостью в пище и холодного ни за что в трубку не возьмут. Исключение составляет только вода. Зато к ее чистоте они очень требовательны… Поверх «батона» тянутся две мощные сардельки «огневых баллонов». Маленькую зверушку подкармливает хозяин или родители, а слегка подросшую «баллоны» обеспечивают пищей до конца дней. На передней паре лап растут два костяных ножа. Ими взрослый истребитель магов делает надрезы на плоти добычи: собственно мясо его ничуть не интересует, поскольку всосать мясо через трубочку невозможно. Кровь – другое дело… Разума в зрелом истребителе магов не больше, чем в псине из числа самых тупоголовых. Зато хозяина они слушаются беспрекословно и хранят ему безоговорочную верность до самой смерти.

– …И оно того стоит, Даня, – взял завершающий аккорд лекции Гвоздь. – Ты знаешь, какой температуры достигает пламя, выплескивающееся из «баллонов»?

– Ты заколебал, трепло.

– Так вот, – продолжал как ни в чем не бывало мастер, – не только ты, никто не знает!

Даня держал в голове все об этой гоблинской расе, необходимое для генерала. Для хорошего генерала. Прежде всего, истребители – нежить. Только поэтому у них внутри может гнездиться огонь, способный плавить сталь и крошить камень. Этот огонь пробивает любую техническую и магическую защиту, с гарантией убивает кого угодно на дистанции в три сотни метров. Ни одно живое существо – настоящее живое существо – не удержит в своей утробе подобную пакость. Просто изжарит себе потроха и подохнет в одну минуту. Никто, кроме гоблинского князя, не способен подчинить такую тварь, а как ее приручают князья, узнать до сих пор не удалось. Так вот, зная все это, он спокойно ответил Гвоздю:

– Да и хрен бы с ним.

Мастер, болтая, успокаивается. Ему надо сейчас успокоиться, так пусть болтает…

И Гвоздь подробно, основательно, не пренебрегая иронией, рассказал Дане все то, о чем генерал имел самое полное представление.

Под невнятное бормотание мастера Даня добил покалеченного Гостем истребителя, а потом довольно долго показывал мастеру, как и в какую сторону переворачивать громоздкое тело чудовища. Кряхтя, Гвоздь выполнял Данины команды: брался, толкал, тянул, переворачивал, но при этом не забывал продолжать лекцию. Один из «огневых баллонов» оказался пустым: его истребитель опорожнил в Гостя, без особого, впрочем, успеха. Зато второй был полнехонек. Его Даня вырезал из мертвого тела истребителя, стараясь не делать неосторожных движений – чуть нажмешь на чувствительную точку, заденешь не тот нерв, и вызовешь настоящее извержение вулкана… «Баллон» напоминал изогнутое бревно, странное бревно, вырезанное каким-то шутником из губки. Он оказался хоть и мягким, но очень тяжелым, будто в него налили жидкий свинец. Генерал и мастер, взвалив это груз на плечи, оттащили его к границе сферы, охраняемой Прялкой.

– Давай-ка отдохнем, Даня.

– Устал?

Года два назад Гвоздь ответил бы на этот вопрос одними матерными словами. Но теперь он и впрямь поизносился. Не та дыхалка, не та реакция, не то все. И мастер честно сказал:

– Да, генерал, я устал как собака.

Еще у него болела ступня, ныли ребра, раскалывалась голова… но Даня – человек не сентиментальный, он этот реестр не оценит. Вот Катя… Занимаясь бог знает чем в сыром холодном подземелье, Гвоздь впервые почувствовал, что ее отсутствие доставляет ему неудобство. И привычкой это чувство называть уже поздновато…

– Добро. Выберем место посуше. Вот хотя бы тут.

Они сели, хлебнули чистой воды из фляжек – то, что капало с потолка стал бы ловить ртом только самоубийца со стажем, – и даже хотели перекусить, но Гвоздь сказал:

– До того измотался… даже кусок в горло не лезет.

– Понятно…

Даня не стал есть в одиночку. Потерпеть, так потерпеть, никто еще от этого не умирал.

– Даня, ты говорил: «Новое время, новая война!» – а ничего нет. Вот уже два месяца с той ночи прошло, но нельзя сказать, чтобы Москву перегружали военные катаклизмы.

– Клизьмов нет, это точно. Когда мы транспорты разбиваем, драка идет злее, конвои более плотные, ловушки пошли… ну, ложные обозы… недавно как раз нарвался Митяй, ляжку ему продырявили… да и меня самого… разочек. Но ты не смотри – вот, мол, тихо… Они силы копят, да и мы кое о чем договариваемся. Это ж тебе не сорок первый год. И не сорок третий. Армий не будет. Больше нет такой мощи – армии собирать – ни у них, ни у нас. Зимой гоблины как миленькие к нам явятся. Зимой нам плохо: холодно, голодно, по снегу нападать на транспорты сложнее… Они придут, ожидая застать нас слабыми и неготовыми к хорошей драке, а мы будем готовы.

– Хотите взять стратегический контроль над центром Москвы?

Даня усмехнулся:

– Умно говоришь, старик… Но нет. Для начала надо их обескровить. Набить побольше, напугать. Пусть верные защитники начнут от гоблинов разбегаться… Эти вроде псов, они силу чуют и против силы не полезут.

Гвоздь покачал головой. Если речь идет о боевой операции, никогда генерал всей правды не скажет. А хорошему мастеру на то мозги и даны, чтобы своим умом до сути доходить. Суть проста: Даня хочет опробовать, как это – собрать команды в кулак и ударить. Ему нужна верная победа, заработанная совместными усилиями. Не шумная молниеносная атака, как в прошлый раз, а выигранное сражение.

А Даня без труда отгадывал мысли Гвоздя, уж очень давно они знают друг друга… Гвоздь слишком умен для войны. Он слишком мастер. Он слишком тонок. Генеральский способ действий проще: начать оборонительную операцию, заставить гоблинов подкидывать и подкидывать новые отряды из центра, пока в центре не останется ровно горсть. А потом отступить, пусть оставшиеся в живых гоблины считают себя победителями. Тем легче будет прийти к ним домой… чуть погодя.

 

Глава одиннадцатая

ПРОРЫВ

Часа через полтора после начала боя положение Братцевского замка было хуже некуда. По словам княгини, столько упырей еще никогда не собиралось под его стенами. Штурм накатывал за штурмом, под стенами и в отдалении валялось не менее сотни мертвых тел. Вампиры, ошалевшие от заморозков, перли к пище и теплу как сумасшедшие, откатывались и опять перли.

Философа камень ударил в левое плечо, и рука у него повисла как плеть. Трехлетнюю девчонку убило в замковом дворе осколком гранаты. Шестилетняя лупила со стены по врагу из автомата, и из ушей у нее текла кровь. Искалеченные ворота держались на соплях. Если бы не троица пришельцев с Юга, замок давно бы пал. Но обилие стрелков таило в себе иную угрозу, боеприпасы уходили с катастрофической скоростью и должны были закончиться скорее, чем хотелось бы.

В момент относительного затишья Катя подошла к хозяйке замка:

– Надо уходить. Иначе мы все тут погибнем. А если пойдем на прорыв вместе, может быть, уцелеем.

– Ни за что! – коротко ответила Братцевская монархиня.

Катя схватило ее за плечо и принялась трясти:

– Оставь же ты свои глупости, иначе погубишь и себя, и нас, и малышню! Ради груды камней! Оставь же ты…

Княгиня отвесила ей хлесткую пощечину.

Катя молча стерпела это. В конце концов, не она здесь генерал. Она всего лишь попала с местными в одну ловушку… Катя вновь заняла позицию на стене и принялась отгонять упырей стрельбой, стараясь экономить патроны.

Через пять минут после их разговора гоблинские шаманы нанесли удар по тому участку стены, где стояла девчонка-малолетка. Мимо нее как будто пронесся вихрь, взъерошив волосы. Стена покрылась голубенькими червячками, испускавшими едва заметное сияние. Кажется, ей что-то кричали, но девочка, оглушенная грохотом пальбы, не разобрала слов…

Верхняя часть стены на несколько мгновений окуталась синим смерчем. Этот смерч расшвырял кирпичи, разрушил оковы строительного раствора, а заодно убил малолетку. Автомат глухо тукнул, упав со стены на землю.

Княгиня подскочила к Кате и закричала, перекрывая шум сражения:

– Скажи своим: уходим отсюда! Все уходим! Прямо сейчас! Извини…

По ее запыленному лицу катились слезы.

Катя кивнула. Она отправила Немо готовить к прорыву тягач и увидела, как «дружинник» Гром выводит из гаража грузовик. Даже в горячке боя Катя задержала на машине взгляд. Она не была до конца уверена, что этот монстр сможет преодолеть расстояние хотя бы от гаража до ворот. В нем чудесным образом совместились детали и узлы от КАМАЗа, ЗиЛа, армейского ГАЗа, невесть откуда взявшейся Татры и вездехода, собранного лет пять назад на донецком заводе Секретного войска. Еще на грузовике были неаккуратно навешаны плиты кустарного бронирования, а над крытым кузовом виднелась башенка с пулеметом.

«Даня бы сказал, мол, ну и рухлядь, емана…» – пронеслось в голове у Кати. Между тем Братцевская княгиня уже неслась к грузовику с двумя младенцами. Потом она полезла на самую верхотуру снимать флаг, но Тэйки ее остановила, сказав всего пару слов. Катя не могла слышать, чем удалось красноблузой милашке стопнуть местную хозяйку, но, наверное, это звучало примерно так: «Тюря! Теперь ты с нами. А у нас не любят лишний форс…»

Катя связалась по токеру с Тэйки:

– Красотка, отходи к тягачу. Постарайся не задерживаться по дороге.

– Валим?

– Да, замок нам не удержать.

Тэйки выругалась, но спорить не стала. Не успела девушка спрыгнуть со стены, как по тому месту, где она секунду назад стояла, прошелся синий смерч. Взрыв!

– А-а-а-а-а! – закричал Философ.

Теперь, кроме него и Кати, никого не осталось на стенах. Она подбежала к Философу.

– Все, дамочка, конец. Я остаюсь. Мне все равно не пережить проклятую зиму… Да что ты встала, дурища, вколи мне обезболивающее!

Катя вколола. Философу осколок кирпича раздробил голень.

– Помоги мне… добраться до башенки.

Она помогла. Метрах в тридцати от башенки из-за зубца уже выглядывала упырья башка.

– Бегите… я… постреляю, сколько смогу. Передай, скажи… любит. Любил. Понятно тебе?

– Да!

Она поколебалась: не послать ли Философа подальше с его героическими мыслями и не оттащить ли его к тягачу? Но тот сам разрешил Катины сомнения, направив ей в грудь пистолет.

– Не сможешь. Я тебе не дам.

Катя не стала напрасно терять время. Хочет Философ погибнуть за команду – его право. Хороший человек. Она понеслась к тягачу.

Там ее встретила княгиня Елизавета, задавшая один простой вопрос:

– Остался?

– Да.

Взгляд у хозяйки замка был страшный, смешались в нем и ярость, и боль, и знание того, что никогда больше не увидеть ей мужа. Лицо ее исказилось: Братцевская княгиня очень старалась сдержать слезы, а больше того – порыв побежать к Философу, встать рядом с ним, умереть рядом с ним…

Катя в первый момент испугалась. Ведь уйдет же, уйдет, уйдет и погибнет, поскольку надежды – никакой. И тогда она сказала:

– Здесь ты нужна троим, а там одному. Не делай неправильных вещей, садись в кабину.

Ах, как она понимала Елизавету. Самый страшный выбор, который Катя знала в жизни, это выбор, кому следует помочь, оставив другого выкарабкиваться собственными силами или умирать…

Из башенки ударила длинная гневная очередь. Тело упыря полетело со стены вниз, во двор.

– Веди ты… – коротко попросила княгиня и полезла в кабину грузовика.

– Немо, иди к пулемету. А ты, Тэйки, сядешь у экранов.

Оба повиновались.

Катя забралась на водительское место и поцеловала серебряное кольцо.

– Ну, милое, не подведи.

Она прошептала фразу на священном гоблинском наречии, прося у неведомых сил увеличить силу удара…

Тем временем пулемет в башенке захлебывался злым лаем. Философ не экономил патроны.

Катя никак не могла набраться решимости и начать дело. Еще секундочку, еще одну… В кабине тягача было холодно, однако она почувствовала, как на лбу выступает пот. Наконец Тэйки вывела ее из ступора:

– Чо расселась, мать? Двигай.

Катя выругалась так, что покраснел бы даже генерал Даня, будь он рядом. Не успели отзвучать последние слова, дающие представление о прихотливом вкусе практикующих сексуальных маньяков, как взревел движок «Бобра». Услышав его рокот, Катя разом успокоилась.

Прогреть. Недолго. Еще чуть-чуть…

Пулемет Философа все еще воспитывает упырей.

– Держитесь, сморчки!

Тягач снес замковые ворота, словно протаранил фанерный лист. Из квартета вампиров, подобравшихся к воротам вплотную с другой стороны, уцелел только один. Он случайно оказался не на пути «Бобра»… Упыриная плоть хрупнула под гусеницами. Поодаль собралась целая толпа желающих поучаствовать в штурме. Галдят, потрясают дубинами… Катя направила тягач прямо на них.

– Немо, пуле…

Она не успела договорить, – оба пулеметных ствола заревели, извергая пули калибра 12,7. Разбежалась едва ли половина упырья, остальные легли на месте.

Сзади подал голос пулемет княгининой команды, разгоняя смельчаков, укрывшихся в кустах.

– Дает прикурить ее высочество! – одобрительно сказала Тэйки.

– …о-ой!

Катя затормозила мгновенно. Грузовик чуть не вписался в корму тягачу.

– Стой, Катя! – надрывался Немо.

– Да?

Вместо Немо ей ответили вампиры. На том месте, где «Бобер» должен был оказаться через несколько секунд, заплясал синий смерч.

Гр-р-р-р-ау!

Дымящаяся воронка.

Катя хотела было попросить помощи у кольца, но тут Немо крикнул ей:

– Правее! Возьми правее и дай полный ход!

Это – запросто. Тягач вломился в кустарник, а затем с надрывным стоном попер на пологий холмик. Перевалив с подъема на спуск, Катя увидела в низинке группу из двух десятков упырей. Все старенькие, седенькие, «расписанные» татуировками с ног до головы, и кажется, с маленькими каменными булавами. Конечно.

Цвет вампирского шаманства у нее перед носом.

– Жми, Тэйки, жми!

Но Тэйки среагировала на секунду раньше приказа. Она молниеносным движением втопила рыжую клавишу с прикленной к ней бумажкой, на которой ровным почерком Дани было написано: «Огн.»… Встроенный в корпус тягача огнемет добавил свой голос к пулеметному дуэту. Скопище упырей словно пронзила мгновенная судорога. Они еще успели повернуть головы, но на этом их время истекло…

Шаманы просто не были готовы к таким неприятностям. Из их отрядца не спасся никто. Катя бестрепетно проехала по обугленным, обезображенным пулями телам.

На помощь шаманам бросились простые упыри, и броня приняла на себя удары десятка булыжников. У самых гусениц рванула граната. Немо лупил короткими очередями по два-три патрона, а сзади княгинина машинка отвечала длинными репликами.

Катя увеличила скорость. Она боялась не тупого отребья, а двух уцелевших шаманских групп. Никто не сказал бы с твердой уверенностью, на какой дистанции их магия перестает быть опасной…

А пулемет в замке все еще упрямо татакал.

Вдруг где-то далеко за кормой тягача грянул взрыв чудовищной силы. Земля дрогнула. Тэйки вгляделась в экран наблюдения

– Мадам… это замок.

– Что – замок?

– Кажется, ему хана.

Катя не ответила. «Значит она сама… пока Философ еще жив и не попал в плен».

Тягач несся на предельной скорости, ныряя в узкие проходы, прессуя битый кирпич. Грузовик едва поспевал за ним. Катя остановила машину, лишь когда между ними и прежним Братцевским замком было восемь километров по прямой.

– Пожалуйста, посидите тут пока. Я ненадолго.

Немо кивнул.

– Не мусоль мозги, мать-командирша, – откликнулась Тэйки. – Мне тоже надо отлить.

Хорошо хоть разошлись они в разные стороны… Катя увидела как раз то, что боялась увидеть. Княгиня Елизавета лежала на пригорке, уткнувшись лицом в землю, и рыдала. Катя подошла, положила руку ей на плечо и попыталась утешить:

– Это жутко, это страшно, конечно. Я всем сердцем тебе сочувствую, поверь. Но у тебя еще остались дети, ты им очень нужна. Ты не одна. Но если хочешь плакать – плачь, я понимаю тебя. И у нас еще достаточно времени.

Княгиня перевернулась на спину, сбросив Катину руку. На лице у нее не было ни слезинки. Мертвые глаза. Взгляд как будто присыпан пеплом.

– Что еще скажешь?

Катя растерялась. «Напрасно я сунулась к ней с дурацким сочувствием…»

– Мне… хотелось…

Елизавета перебила ее:

– Я только что потеряла четверых из своей команды, убила собственного мужа и уничтожила наш дом, а ты… понимаешь меня?

 

Глава двенадцатая

ОСТРОВ ИДЕТ НА ДНО

– Второй раз ты, Даня?

– Второй раз я, Гвоздь. И не надо соплей, будто бы ты сейчас сходишь туда и вернешься. Не с одной ногой, старик.

Генерал всегда силен был тем, что не тратил времени на лишние разговоры.

– Мы не знаем, какой будет отходняк, Даня.

Генерал промолчал. Когда они брали с собой вторую бутылочку с из-ума-вышибающим зельем и второй ракетный комплекс, Гвоздь планировался на роль второго номера, если первый выйдет из строя…

– Даня, есть множество других способов самоубий…

– Заткнись, Гвоздь. Сколько метров?

– Шестьсот сорок с половиной.

– Вот и заткнись.

Судя по реакции «виноградины», они стояли сейчас в шаге от невидимой черты, за которой простиралась территория, контролируемая охранными системами Прялки. И им до жути нужны были две ракеты. Одна – чтобы убить Прялку, а другая – чтобы разнести дубовую дверь, обшитую бронзовыми пластинами, на входе в комнату. Конечно, они обсуждали возможность поработать с отмычкой, подобраться на расстояние вытянутой руки и взорвать последнее препятствие связкой гранат… и еще примерно тысячу семьсот восемьдесят восемь способов. Но Гвоздь отверг один за другим все. Когда-то мастера-хранители, его коллеги, нашпиговали всю эту местность разного рода ловушками. До сих пор им с Даней везло. Они не вляпались ни в одну из них. Но прямо перед входом схемы, убивающие на звук, на движение, на касание и так далее, сливаются в сплошную зону. Должны сливаться, поскольку именно так мыслили специалисты Сети в те стародавние времена. Глобальная защита, действующая по одному принципу, их никогда не удовлетворяла. Вот полдюжины защит еще куда ни шло…

Через «прихожую» с их кустарными средствами пробиться невозможно. Только рвать все издалека. Ракетой. Которой нет…

– Надевай, Гвоздь.

И Даня протянул ему княжеский пояс – странную вещь, состоявшую из множества литых разноцветных металлических бляшек с гоблинскими рунами; бляшки были хаотично разбросаны по широкой полосе кожи, снятой с тела оборотня. К каждой бляшке крепилась цепочка, на которой висело маленькое деревянное изображение птичьего пера, выточенное с необыкновенным искусством.

Мастер усмехнулся:

– У интеллектуала не должно быть красивых вещей, Даня. Это, знаешь ли, стилистическая эклектика.

– Пошел в задницу, – бесстрастно произнес генерал, щелкая пряжкой.

Затем он отошел на шаг и полюбовался делом рук своих:

– Кр-расавец! По-моему, ты нравишься Катьке…

Тогда Гвоздь впервые в жизни ответил генералу:

– А теперь заткнись ты.

Тот воззрился на него с изумлением:

– Извини, я не знал, что у вас серьезно…

– Просто закрой рот, Даня. Не твое дело.

И генерал просто закрыл рот.

Взял флягу.

Так, теперь…

Фонарик…

«Гронинген»…

Ракетный комплекс…

Первые несколько глотков…

– Лабриш, Мерендоль, Азолан, Баск…

Даня вновь устоял на ногах. А воля гипнотизера заставила его идти вперед. Гвоздь вспомнил попа, приходившего, чтобы исцелить его, и пожалел, что тот не может сейчас молиться за Даню, не знает ничего о Дане, и что сам он тоже не может молиться об удаче для генерала и об избавлении его от лютой смерти, поскольку не верит ни в Бога, ни в беса, ни в единое информационное поле Земли. А потом все-таки принялся молиться, выдумывая слова молитвы на ходу и после каждой новой фразы добавляя: «Ты только дойди, Данька, ты только дойди, ты только не погибни, ты дойди…»

Поэтому он пропустил момент, когда программа заставила генерала остановиться. Ш-ш-ш-ш-ш-арх – сошла ракета с направляющей.

Рвануло так, что у Гвоздя заложило уши. Когда дым рассеялся, а поднятая взрывом пыль хоть немного улеглась, мастер увидел: двери больше не существовало. В открывшемся провале ровно мерцал огонек.

«Прялка? Она, родимая».

Даня, ушедший на четыре с лишним сотни метров вперед, стоял прямой, как натянутая струна, и все никак не сходил с места. Да почему же он… О! – наконец понял мастер и от ужаса закрыл себе рот ладонью. Программа заставляет его жать на вторую кнопку, а ракета не сходит, ведь там нечему сходить! И Даня будет стоять, пока не сойдет с ума или не протрезвеет от зелья и не получит смертельный магический разряд от защитной системы Прялки.

– Уходи! Уходи оттуда! – заорал Гвоздь.

Но Даня не слышал. Он был занят. Перед ним начали рваться мины, заложенные когда-то в прихожей и теперь детонировавшие одна за другой по цепочке. Генерала уже раз десять могло убить осколком, но он все еще стоял на месте, а указательный палец его правой руки безостановочно жал на проклятую кнопку.

– Уходи, беги! Бег-и-и-и-и-и! – надрывался Гвоздь.

Вдруг он услышал позади себя странный звук, похожий на визг, который издавала свинцовая птица. Он обернулся. Нет, рядом никого не было, звук доносился издалека, но постепенно нарастал…

Даня тем временем все-таки повернул налево, в боковой проход. «Видимо, опять рефлексы выручили», – подумал мастер. Ему очень хотелось сделать дело, ради которого он вышел на исходный рубеж атаки, но это было равносильно убийству. Прежде Даня должен был добраться до границы охраняемой зоны.

«Жди минут семь, не больше…» – инструктировал его генерал.

Прошло всего полминуты, когда звук за спиной у Гвоздя стал почти осязаемым. Мастер вновь обернулся. «Птица», должно быть, летала где-то рядом, совсем недалеко.

Минута.

Звук, издаваемый невидимкой, медленно прошествовал мимо него. Скорее всего, Гость путешествовал по коридору, шедшему параллельно тому, где стоял Гвоздь. И двигалось это странное существо не в «птичьем» облике, а в каком-то значительно менее резвом. «Скорпион?» Кто ж его знает…

Три минуты. Все стихло. Мастер начал успокаиваться.

Четыре минуты. Шумливый невидимка, кажется, возвращался.

Семь минут. Гость вновь так близко, что, кажется: протяни руки – и коснешься его ледяной кожи. Пора? А вдруг Даня еще не добрался? Еще чуть-чуть… Еще самую малость подождать…

В ближайшем боковом ответвлении Гвоздь заметил отблеск радужно-свинцового сияния.

Семь с половиной минут.

Теперь точно пора. Княжеский пояс – не только очень красивый, но и очень редкий артефакт. Подцепив «огневой баллон» мертвого истребителя, Даня произнес несколько слов по-гоблински, активизируя пояс. Тошнота цепкой рукой сдавила ему желудок. Он еще не успел понять, что именно этим гоблинские князья расплачиваются за возможность летать, как уже несся с устрашающей скоростью по воздуху на полутораметровой высоте. Шестьдесят метров в секунду – скорость, выдавливающая мозги из черепа… Сзади его догонял визг, постепенно превращавшийся в рык.

«У тебя в резерве всего две секунды», – наставлял его Даня.

И не дай бог нижний конец огненосной кишки ударится об пол…

Кажется, он слишком поздно затормозил и перелетел поворотную точку метров на пятьдесят. Ничего. Теперь быстро, очень быстро, еще быстрее! Гвоздь сжал пальцами место на «баллоне», способное раздражать отсеченный орган даже после смерти его хозяина. По «кишке» прошла дрожь.

– Йе-е-есть! – крикнул мастер.

Дальше ему оставалось только бросить «баллон» на пол, повернув его отверстием в передней части в сторону Прялки. Он еще успел заметить, как мышцы, запиравшие это отверстие, разжались, и…

Огненная преисподняя разверзлась за его спиной.

Гвоздь исчерпал свой резерв. Ему казалось, будто бабушка смерть несется за ним с наточенной косой и острие через несколько мгновений сделает первый надрез на его коже. Впереди Гвоздя ждал, не шевелясь и не издавая более никаких звуков, чудовищный Гость в новом облике, более всего напоминавшем пародию на морского ежа. Эта «пародия» перегородила коридор от стенки до стенки.

И тут исчерпался магический заряд, содержавшийся в княжеском поясе. То ли, быть может, Гость одним мысленным приказом, издалека, «выключил» артефакт… Гвоздь грянулся об пол, плотью своей прочувствовав каждую острую грань каждого камушка, подло устроившегося полежать в том месте.

На этот раз досталось правому боку.

Мастеру невероятно, фантастически повезло. По инерции он пролетел до очередного ответвления, и ему оставалось лишь перекатиться туда. Поток огня шел по коридору от комнаты с Прялкой, затопляя его на всю высоту от пола до потолка. Пламя влилось в боковой проход и опалило Гвоздю лицо, ладони, волосы, но не убило его. Гость, должно быть, принял своим морскоежовым телом океан огня: издалека до ушей Гвоздя донесся громовой стон.

Мастер вопил – больше от страха, чем от боли. Не переставая кричать, он попытался подняться, но обезболивающее уже отошло, и нога отозвалась на его попытку спектаклем под названием «Пытайте меня, пытайте!». Ткнувшись носом в холодный камень, Гвоздь истерически зарыдал. Не успеть… Все, смерть, конец, кранты, сколько еще там секунд?! Три? Пять? Десять?

Нет… десяти никак не может быть…

Мастер, тяжело дыша, перевернулся на спину, достал из кармана револьвер и прислушался к себе. Волосы тлели, на левой ладони и левой щеке ныли ожоги, нога негромко завывала, выпрашивая очередную порцию обезболивающего, ребра нудно ворчали на того парня, которому достались ну такие хорошие ребра, а он за всю жизнь не научился их беречь… Но это все. Никто не стегал его магическим разрядом убийственной силы, никто не кипятил его мозг. Жив? Значит, удалось. Значит, готова Прялка. Конец милашке. Что там спалило охранную систему – Данина ли ракета, огонек ли из «баллона» истребителя – какая разница, если она больше не действует. А она перестает работать только в двух случаях: либо кто-то отключает ее со стороны (таковых в наличии не имеется), либо перестает существовать сам объект охраны. Стало быть, не зря они с Данькой сюда пришли. Удалось. Надо же! А он почти перестал верить в это.

Правда, всей жизни его осталось на один понюх табаку. Гостюшка еще в себя не пришел от огненного шквала, но когда оторопь схлынет, то не преминет явиться за своей добычей, схоронившейся тут с револьвером в ручонке. Хоть бы Даньку не нашел…

Мастер подумал, что надо бы ему, наверное, биографию свою припомнить, мысленно попрощаться с друзьями… Но на прощания его не потянуло. Вместо этого Гвоздь почему-то принялся решать проблему, стоит ли застрелиться до прихода Гостя, или лучше оставить все шесть пуль на подарок незнакомцу? Второй вариант явно выглядел предпочтительнее. Жаль, фонарик разлетелся при падении, стрелять придется на слух.

А ведь Гость, пожалуй, попался. Дверка-то для него захлопнулась, назад уже не вернется. Он теперь обречен жить в мире людей, в чужом для него мире.

И мастер хихикнул, а потом еще разок, и неожиданно для себя зашелся нервным смехом. Сухое хриплое эхо разносило его по коридорам лабиринта. Гвоздь никак не мог остановиться, он хохотал и хохотал, а несчастные ребра возмущенно ныли.

Вдруг тьма ответила на смех мастера шумом падающих камней. Гость идет? Да нет, кажется, легонький обвал.

Шум повторился. На этот раз Гвоздь явственно услышал, как рухнул камень-гигант, целая скала. Пол отозвался легким сотрясением. Это привело его в себя. Тварь из чужого мира не торопилась его потрошить – отлично. Не слишком ли часто он сегодня готовился умереть? И к чему так торопиться? Данька где-то лежит… Только попробуем обойтись без дозняка. Дозняк до добра не доводит.

Мастер вставал медленно, очень медленно. Он чувствовал себя кораблем, получившим в бою уйму пробоин и пытающимся доплыть до ближайшего порта на честном слове. Встретится волна чуть повыше других – и буль-буль, карасики, а не встретится, – значит, будем жить… Вдалеке осыпались и осыпались стены подземелья. Шорох каменной крошки не прекращался. Должно быть, Данина ракета вместе с дверью разрушила какие-то подпорки или от нее пошли трещины…

Надо убираться отсюда!

Свежесть этой мысли неприятно поразила Гвоздя. Нечего страдать, нечего дурью маяться, страдания оставим на потом. Шевелись, трупешник!

Он выглянул в коридор. Гостя там не было. Во всяком случае, мастер не чувствовал в полной темноте никакого движения.

«А не ушел ли мерзавец в свой Анхестов? Но как? Невозможно», – эта тварь раньше плевала на все охранные системы мастеров-хранителей: то ли она располагала властью, способной выводить их на время из строя, то ли ее разум вообще не нуждался в логике и был устроен по иному принципу… Однако она всегда приходила на Землю через Прялку, следовательно, чтобы перемещаться из своего дома сюда, а потом обратно, ей нужен здешний мост в Анхестов. Но могут существовать и другие мосты… Или нет?

Недостаточно информации.

Либо Гость мертв… Впрочем, нет оснований так считать. Либо он жив и находится неподалеку. Тогда надо его убить, но только не сегодня, поскольку в нынешнем состоянии и с нынешним оружием они в лучшем случае смогут удрать. Если, конечно, смогут… Либо Гость все-таки успел уйти через Прялку, пока она горела, и тогда вопрос о том, жив он, или не очень, сам собой отпадает… Мечты, мечты, где ваша сладость! В общем, крайне маловероятно.

На секунду он пожалел, что так и не увидел ни Прялку, ни Анхестов, ни даже мост в другой мир. Ничего, кроме нескольких фотографий, показанных ему когда-то Максом Карамаякисом. Мастер-хранитель начинается с инстинкта: все время надо узнавать что-нибудь новое. А тут – целый мир, совершенно неизведанный…

«Дружок, ты своего-то не знаешь толком», – сказал Гвоздь-прагматик Гвоздю-мечтателю отрезвляюще.

Он стоял в полной темноте посреди подземного лабиринта и думал об иных мирах, а надо было думать о том, где сейчас Даня. Мастеру требовался переносной экран наблюдения. Позарез. Но прибор разбился, когда он последний раз падал.

Тут подземелье встряхнуло как следует. Издалека донесся гул серьезного обвала. Сверху посыпались пыль и мелкая каменная крошка…

Гвоздь лихорадочно соображал: «Где он может быть? Едва держался на ногах, далеко уйти не мог. Ни в коем случае. Если его просто засыпало после всего этого, мне прощения до гробовой доски не будет…» Итак, Даня повернул влево… в каком месте? На несколько сотен метров ближе к Прялке по коридору. Но тут ведь через каждые тридцать метров – боковое ответвление, настоящий муравейник, иначе не назовешь. Придется облазить все, если только Гость, да и само подземелье дадут ему сделать это.

Глаза мастера привыкли к темноте. Он начал более или менее ориентироваться в окружающем пространстве. Или, возможно, где-то неподалеку был слабый источник света. Какая-нибудь вертикальная шахта… чушь. Никакой шахты. Во-он из того бокового прохода исходит сияние. Мастер колебался, опасаясь нарваться на Гостя, ведь Гость тоже источал сияние. Но, приглядевшись, Гвоздь понял: на странный металлоидный свет, который распространял вокруг себя Гость, это совсем не похоже.

Приволакивая ногу, мастер отправился в дальний путь на двести метров. Шорох осыпей то и дело тревожил его, заставляя останавливаться и прислушиваться. Ступня выла в голос, и к концу экспедиции он едва сдерживал стоны. Впрочем, оно того стоило. За поворотом лежал Даня, успевший отойти всего лишь на четыре десятка шагов. Рядом с его телом валялся фонарик, – именно его свет Гвоздь увидел издалека.

Добравшись до тела генерала, мастер склонился над ним и пощупал пульс.

Даня был жив.

 

Глава тринадцатая

СВЕДУЩИЙ ЧЕЛОВЕК

Генерал не приходил в себя долго. Гвоздь тормошил его, бил по щекам, лил воду на лицо, даже подумывал, не пнуть ли Даню по пятой точке. Три раза мастер принимался тихо уговаривать его:

– Очнись же ты, нам давно пора уходить отсюда…

Но говорить в полный голос Гвоздь не хотел, опасаясь привлечь внимание Гостя. Он уж совсем было отчаялся, когда Гость сам помог ему неожиданным образом.

В отдалении послышался тот самый визг, с помощью которого «птичка» уничтожала гоблинов. Визг нарастал, как и в прошлый раз, но затем перешел в грозный рокот и почти сразу сорвался наподобие мышиного писка, только в тысячу раз громче.

«Жива гадина. Естественный отбор всегда был на стороне сильных… омерзительно».

Писк разделился на добрый десяток разных звуков: тут и птичье щебетание, и скрип железом по железу, и протяжный свист, и желудочное урчание, и барабанная дробь, и мушиный гуд, и такая фононевидаль, какой ничто в мире людей производить не способно. Потом весь этот концерт оборвался и его сменили тяжкие удары, словно Гость всей тушей бился о стену, пытаясь пробить ее и сбежать из каменного мешка на волю. Осыпи, было утихшие, вновь пошли одна за другой, пол вздрагивал…

– Что за х…ня тут делается?

– Сам не знаю, – машинально ответил Гвоздь и только потом осознал: Даня наконец-то очнулся.

– Как ты, командарм?

Даня слабым голосом ответил:

– Ничего не сломано, кроме головы.

– А?

– Да в норме все, только в башке туман. Прялка… ты ее прикончил?

– Данька, Прялке конец. Как я рад, что ты жив!

– Первая хорошая новость за день. Я про Прялку. Знаешь почему?

– Она больше никого не убьет.

– Нет, не поэтому. Во-первых, я заколебался про нее думать, теперь выкину из головы, и дело с концом. А во-вторых… сукин сын, ты когда-нибудь научишься перегонять самогон до приличного качества?

– Теперь я тебе скажу «во-вторых» и «во-первых». Во-первых, не учи пса, как костяшку грызть. Во-вторых, никакого самогона, чистый спирт.

– Либо ты врешь, либо спирт – грязный. О, моя бедная гребаная голова! Кто там рылом в стену бьется?

– Гость.

Даня разом примолк.

И сейчас же удары прекратились. Вместо них генерал и Гвоздь услышали звучное шипение, будто на сковородку размером с площадь бросили кусок масла размером с дом.

– Уходим, Гвоздь.

– Как? У меня нога не в порядке, а ты едва соображаешь.

– Насрать на твою ногу и на мою голову. Уходим.

И Даня заставил себя подняться. Он даже сделал пяток шагов, но потом опустился на колени. Его вело из стороны в сторону, как пьяницу последнего разбора.

– Две минуты… Всего две минуты. Надо… посидеть.

Он медленно завалился на бок. Шипение понемногу стихало, его окончательно заглушил грохот обвала.

– Данька, ну что ты, Данька! Надо идти. Иначе мы тут сгинем как в каменном гробу.

– Сейчас… Сейчас…

Генерал ворочался, цепляясь руками за стену, но подняться во второй раз не мог.

Мастер подумал: «Весь этот клятый лабиринт – приложение к Прялке. Она его „держала“. Теперь ее нет, и лабиринт наверняка рассыплется… Уходить… Уходить любой ценой». Он заковылял к генералу, подцепил его за локоть и потянул кверху.

– Я сам… я сам… – шептал Даня, но сил в его теле было не больше, чем в воробьином.

Вдруг из коридора донеслись шаги. Уверенные шаги людей, которым нечего бояться. Шарканье, звяк оружия, разговоры, кто-то у кого-то просил закурить. Полосы света прорезали темень… Шаги приближались. Даня все-таки смог с Гвоздевой помощью встать, и оба они застыли, направив оружие в сторону коридора.

– …сами?

– …Машка, нет, придется задержаться.

– …как знаешь…

Их было пять человек – судя по звуку шагов. Только люди. И они остановились как у поворота в то боковое ответвление, где стояли сейчас Даня и Гвоздь.

– Эй, ребята, – послышался глуховатый мужицкий бас, – только стрелять не вздумайте, мы вам не враги.

– Команда? – подал голос Даня. – Тогда чья?

– Нет, не команда.

– Защитнички? Накося выкуси!

«Гронинген» оглушительно рявкнул. Пуля ударила в стену напротив.

Кто-то сдержанно выматерился.

– Да нет, мы не имеем никакого отношения к Корпусу Верных защитников.

– Ты за старшого?

– Я.

– Если хочешь поговорить, зайди сюда один и без оружия.

– Годится. Захожу.

Здоровый мужик лет двадцати, в руке у него мощный фонарь, на груди – разгрузка, на ремне – тоже много всякой дребедени навешано. Лицо самое обычное, щетина такая, что Катька бы до смерти занудила… а, в общем, в такой-то темноте морду толком не разглядишь.

– Генерал Даня, московский Юг.

– Воевода Кирилл Бойков, московский Север.

– Воево-ода? Светлый полк?

– Слышали, значит, о нас?

– Базируетесь на Вольные зоны, истребляете все самое крупное, самое страшное, суетесь в самое пекло. Только вот откуда вы взялись, никто не знает.

Гвоздь знал побольше, но промолчал. Ему интереснее было слушать: за всю свою жизнь он ни разу не видел даже младшего витязя Светлого полка, а не то что настоящего воеводу. Их очень мало, и они стараются не светиться лишний раз.

– В целом верно.

– Тогда какого хрена вы нам не помогли?

– В твоем теле сейчас должно сидеть три осколка, из них два убили тебя, – улыбаясь, ответил Бойков Дане. – А ты, – добавил он, обращаясь к Гвоздю, – должен сейчас лежать в одной маленькой каменной нише с разрушенным мозгом. Не уберегся, знаешь ли, от летающей ипостаси лорда… Ну и еще кое-что натекает по мелочам. Если не считать этого, мы вам ничуть не помогли.

– Мы вас даже не видели… да и защиты вашей не чувствовали.

Бойков усмехнулся:

– Положим, двенадцать гоблинских магов, которые прикрывали своих уродов с дистанции в два километра, вы тоже не видели и не чувствовали.

Даня ответил задиристо:

– Вообще-то о них мы знали!

– Я рад этому факту, – примирительно заметил воевода. – Теперь там не о чем знать…

Даня и Гвоздь переглянулись.

– Всю дюжину? – осторожно спросил генерал.

– К сожалению, только троих, – отчитался Бойков. – Остальные почли за благо удрать.

– Поздравляю, – сказал Даня, пряча оружие.

Воевода протянул руку, и генерал пожал ее.

– Это я тебя поздравляю. Прялка была нам как бельмо на глазу, но мы все никак не могли к ней толком подступиться. Одного своего потеряли. А вы… остроумно.

– Вообще-то не моя это затея. Его благодари. – Генерал указал на Гвоздя.

Бойков глянул в его сторону с холодком:

– Ты ведь мастер-хранитель Никита Барашечкин, он же Гвоздь, если я не ошибаюсь?

– С утра был. А теперь я отбивная из человечины.

Даня прыснул:

– Старик, вот почему ты фамилию свою никому не называешь…

– Молчал бы уж, министр народного просвещения! [С. С. Уваров – известный политический деятель Российской империи, консервативный идеолог, министр народного просвещения.]

Генерал озадаченно заткнулся. Воевода помолчал, подбирая слова, и заговорил, кажется, сдерживая гнев:

– Я не люблю и не уважаю Сеть. Я не люблю и не уважаю тех, кто от нее остался. Можно играть в игры нелюди очень осторожно и умно, но, в конце концов, либо рехнешься, либо сам станешь нелюдью. Ваша дорога, ребята… – тут он сделал паузу, – я обо всех мастерах-хранителях говорю… ведет туда, откуда вылезло гоблинское отродье…

Даня прервал его:

– Будь повежливей с моим другом.

– Я не хотел его оскорбить. Извините, Никита.

«Вот уже и на „вы“ меня называют… – машинально отметил Гвоздь. – Нет, парень, ты именно хотел меня оскорбить».

– Извиняю.

– Я просто хотел сказать, что людям не стоит смешиваться с выходцами из преисподней и не надо прельщаться их игрушками. Надо оставаться людьми, несмотря ни на что… Мы хозяева этого мира. Мир – наш. Он вроде подарка на Рождество. Но подарок был сделан именно людям, а не грязному и невнятному племени существ, размытых в пространстве между гоблинами и демонами…

Из коридора послышался недовольный девичий голосок:

– Ты долго разглагольствовать будешь, оратор фигов? Новых людей встретил, есть с кем поболтать?

– Все, Машка, сейчас! – с досадой откликнулся Бойков. – Шабаш, ребята. В общем, к делу. Генерал, вот мой номер и частота вызова. – Он протянул Дане бумажку. – Воспользуйся, если будет так плохо, что хуже некуда.

– Постараюсь не пользоваться, – сухо сказал Даня.

– Мастер, я был с вами не очень-то корректен. Но вашей нынешней работой я восхищен. Лихо сделано.

Он все-таки протянул руку и Гвоздю. Тот, поколебавшись, пожал ее.

– И последнее. «Камера хранения», как видите, рассыпается. Через час-другой ее не станет. Вы не нуждаетесь в помощи, ребята? Вы вроде не ранены? Так почему не уходите?

Даня плюнул на гордость, плюнул на все, что воевода нес о мастерах-хранителях, и попросил:

– Вытащи нас отсюда. И проси чего хочешь, кроме наших девок.

– Мы работаем только даром, генерал…

А потом обоих, и Даню, и Гвоздя, по очереди тащили на закорках люди воеводы, да и сам Бойков не постеснялся подставить плечи. Генерал чувствовал: еще немного, и он заснет, сознание то и дело отключается. Он едва расслышал вопрос Гвоздя:

– А это что за лужа с газировкой?

И ответ Машки:

– Лорд-демон Симмаархаал Нэг. Знал, сопляк, что ему здесь не положено бывать, но почему-то никак не соглашался уйти.

– Не положено? А…

– Да есть один договор…

Даня опять отключился

Из колодца их вытаскивали на ремнях. Генерал хотел было сказать: «Все, дальше мы сами!» – да только никто не услышал его шепота. Опять на закорках… кругом ночь… луна светит во всю дурь, воет голодная упырья семья… где-то он забыл «гронинген»… нет, рядом несут… о, кажется, в голове развиднелось…

– Стоп, ребята, дальше я сам!

– Вот уж дудки, поведу я, – откликнулся Гвоздь.

– Чего поведешь-то? – обалдело потряс головой Даня.

– Угадай с трех раз.

Генерал огляделся. Укромное место, где они оставили Гэтээс. А где сам-то тягач? Ёмана. оказывается он сидит, прислонившись спиной к гусенице…

– А эти?

– Давно ушли.

– Здорово меня… забрало. Как ты меня еще разбудил там, в подземелье.

– Это не я. Гостюшка пошумел перед смертью.

«Ну и ребята… Чума, а не ребята. Гостя завалили, магов разогнали. А все-таки на Гвоздя он зря баллоны катил. Тоже мне, учитель. Мог бы и понизить градус…»

– Зря он на тебя так, мастер. Воевода этот…

Гвоздь ответил задумчиво:

– Не знаю, Даня. Возможно, он не столь уж не прав.

Генерал и мастер решили переждать ночь, не трогаясь с места. Сначала Даня обработал Гвоздю ожоги и переменил бинты на ноге. Потом Гвоздь принялся возиться с глубокой царапиной у Дани на лбу. Генерал даже не помнил, в каком эпизоде получил ее. Не успел он закончить свое дело, как с улицы послышался знакомый шум.

– Гвоздь, слышишь?

– Ну… да.

– Это «Бобер», Гвоздь. Это наши чокнутые девки. Это Тэйки.

– Это моя Катерина… – В голосе мастера Даня услышал такие нотки, о существовании которых даже не подозревал.

Но мерному гулу знакомого движка аккомпанировало нервное завывание еще какой-то машины.

– Гвоздь, к экранам! – Они моментально оказались в Гэтээсе. – Подними защиту!

«Бобер» направлялся в точности к тому месту, где засели Даня с Гвоздем. «Интересно, кто до маячка додумался? – подумал генерал. – Небось Катька». Метрах в сорока за тягачом шел колесный грузовик… хрен знает кого. Шел мирно, и, кажется, экипаж тягача не видел в нем угрозы.

– Трофей, что ли, подцепили?

Расстояние до «спасателей» стремительно сокращалось.

– Старик, посиди внутри… на всякий случай. А я выйду. Иначе они будут кружить тут полночи, а заезда внутрь так и не найдут.

– Давай.

Даня точно высчитал место, где «Бобер» затормозит, а его водитель станет недоуменно искать въезд в «берлогу». Генерал подождал, пока все не произойдет в точности так, и вышел на дорогу. Грузовик… мля, не грузовик, а хламовник на колесах… подъехал тягачу под самую корму и тоже встал.

Из тягача выпрыгнула Катя, подбежала к нему и порывисто обняла. Даня, сжимая ее в объятиях, подумал, что этой ночью его руки будут ласкать другого человека. И, наверное, с этим другим человеком они впервые будут близки. Все свои живы, и я люблю ее… Нормальные люди называют это счастьем. Кате он сказал самое главное:

– Гвоздь жив-здоров и соскучился по тебе. Готовься слушать мемуары, как один ушлый грамотей задавил десяток ужасных Прялок.

– Тэйки со мной. И Немо. Даня… это было очень опасно?

– Да не особенно. Просто там толклось много народу…

Катя соорудила на лице гримасу непонимания. Генерал пожал плечами.

– Плюнь, Катя. Потом. А сейчас лучше скажи мне, милая, о чем я тебя просил, когда уезжал? Сидеть дома или переть за тридевять земель? А?

Она виновато потупилась:

– Извини. Я виновата.

– Мать, еще раз ослушаешься меня, и я просто шкуру с тебя спущу, – сказал он, сурово сдвинув брови.

Катя всплеснула руками:

– Ой, дура я старая…

Оба засмеялись.

– Кого ты подцепила, девушка моей мечты? – произнес генерал, показывая на грузовик.

Катя сразу посерьезнела:

– Даня… Братцевский замок пал. Здесь их княгиня и остатки команды.

– Что с ними делать-то?

– А я думала, ты знаешь…

– Ладно, сейчас буду знать… Зови-ка их.

Из грузовика вышли Елизавета и Гром.

– Княгиня Братцевская?

– Бывшая княгиня, Даня. – Голос ее был тих, и даже при столь скудном освещении видно было, до какой степени она бледна.

– Остались только вы двое?

– Еще пара малышей… наших с Философом.

«Долго им не продержаться, – прикинул Даня. – Малолетки всегда были самым уязвимым местом любой команды».

– Куда ты собираешься податься?

Она ответила, не задумываясь:

– Я хочу перейти к тебе в команду. Кончилась генеральша Лиза.

Даня помолчал с минуту. Потом поднял токер:

– Гвоздь, иди-ка сюда.

Кате генерал велел позвать Тэйки и Немо, а Елизавете – Грома. Когда все собрались, Даня заговорил так, как следует говорить человеку власти в особенно важных случаях:

– Эта женщина по имени Елизавета и этот мужчина по имени Гром хотят стать бойцами нашей команды. Он желает быть вашим братом, а она – вашей сестрой. Их желание высказано ими по их собственной воле, без принуждения. Они здоровы, сильны, могут носить оружие и сражаться. Все ли мои слова верны?

– Да, – ответила Елизавета.

– Да, – подтвердил Гром.

Даня выдержал паузу.

– Я спрашиваю вас, команда, желаете ли вы разделить с ними все, что у нас есть, как с братом и сестрой? Катя.

– Они нуждаются в поддержке и защите. Мы должны их принять.

– Тэйки.

– Мы уже сражались с ними бок о бок, это бесстрашные воины. Я не против.

– Немо.

– С ними мы станем сильнее. Я за, генерал.

– Осталось мое слово… Пришло время объединяться, и я хочу видеть вас рядом с собой. Гвоздь, ты впустишь их в свой дом?

– Пусть войдут в него.

Даня повернулся к братцевской команде.

– Слушайте, Елизавета и Гром. Воля команды такова: мы принимаем вас.

Те молча склонили головы.

– Опуститесь на одно колено, я готов услышать слова присяги.

В ночной тьме громко и твердо зазвучали два голоса:

– Я становлюсь частью команды и клянусь разделить с ней дело, пищу и судьбу, не оставить своих сестер и братьев в бою, защищать их против любого врага, а если потребуется, то и погибнуть вместе с ними. Я признаю власть генерала над своей жизнью и смертью, я клянусь повиноваться ему. Я становлюсь частью команды и клянусь помнить до последнего часа: команда должна жить…