Не умея понять общественной жизни, мещанин всё больше стремится от неё обособиться, всецело сосредотачиваясь на своём «неповторимом внутреннем мире». В то же время он чувствует свою слабость как обособленного существа, общество предстаёт перед ним в качестве непонятной и враждебной внешней силы. Для компенсации своей слабости он нуждается в ещё большем подтверждении своей неповторимости, но для этого ему необходимо вступать в контакты с другими людьми. Пытаясь разрешить эти противоречия, он стремится войти в отношения с обществом на особых правах: в качестве морального авторитета, гуру или духовного лидера, мудреца или эксперта, дающего полезные советы, или же, наоборот, в качестве самого несчастного страдальца, которого каждый обязан пожалеть. Нет сомнений, что статус художника является весьма благоприятной почвой для реализации таких отношений.

В «творчестве» же наших авторов данная психологическая установка реализуется в виде мотива «герой и толпа». Толпа агрессивна, невежественна и безлика, все её представители живут в беспросветной дикости и не могут самостоятельно решить своих проблем. И чтобы принести хоть немного света в это тёмное царство, появляется «герой». Энергичный, ухоженный столичный адвокат из «Левиафана» приезжает в провинциальный посёлок, чтобы озарить всех блеском своего солидного костюма, влюбить в себя семью автослесаря Николая и приструнить местную коррумпированную власть. Обаятельная и привлекательная колясочница Лена из «Класса коррекции» приходит в класс, чтобы влюбить в себя всех парней и предостеречь одноклассников от опасности «всю жизнь собирать выключатели», убедив их встать на путь исправления и взяться за учёбу. Задумчиво курящий в окно Хабенский из «Географа» приходит в школу, чтобы влюбить в себя отличницу Машу и преподать школьникам уроки житейской мудрости.

Но «герои», несмотря на то, что сначала влюбляют в себя наивных дикарей, впоследствии оказываются жестоко наказаны дикарской толпой за своё слишком благородное к ней отношение. Адвокат оказывается избитым и вынужденным вернуться в Москву, колясочница Лена оказывается изнасилованной и вынужденной покинуть школу. С Хабенским ничего такого не случается, но про «Географа» ниже будет отдельный разговор. Мораль сей басни такова, что от «толпы» следует держаться подальше, а если и вступать с ней во взаимодействие, то только очень осторожно, держа её от себя на почтительном расстоянии.

С сожалением следует заметить, что даже и такой в целом неплохой фильм, как «Дурак» Юрия Быкова, не смог избежать данного штампа. Более того, в «Дураке» данный штамп представлен в наиболее чистом виде.

Главным героем картины Быкова является молодой слесарь-сантехник Дмитрий Никитин. Мы видим его в контексте сложных внутрисемейных отношений, когда в конфликте между отцом и матерью Никитин занимает сторону отца, «неудачника», предпочитающего вместо того, чтобы воровать на заводе, на котором работает, жить бедно, но честно. Мы видим, как Никитин, заочно обучающийся на инженера-строителя, применяет свои профессиональные знания, чтобы рассчитать, что зданию, в котором он проводил осмотр прорванной трубы, грозит обрушение в течение ближайших суток. Мы видим, как он проявляет настойчивость характера в общении с высшей городской администрацией. Наконец, мы видим его на пике благородства, когда он, узнав, что никаких попыток по эвакуации жильцов из грозящего обрушиться в любой момент здания не предпринимается, и при этом зная, что ему самому грозит смертельная опасность, во избежание которой ему необходимо уехать из города, тем не менее, решается на свой страх и риск попытаться убедить жильцов покинуть здание. И зритель понимает, что самоотверженный поступок Никитина является не случайным, а органически проистекает из структуры его характера, раскрывающегося перед нами на протяжении фильма.

Быкову удалось создать полнокровный, живой характер человека «из низов», и это главное достоинство его фильма, выгодно отличающее его от рассматриваемых нами трёх лент. Тем не менее, жители общежития, которых пытается спасти главный герой — представители тех же «низов», выходцем из которых является сам Никитин — рисуются в фильме в виде той самой «безликой толпы», о которой мы говорили выше.

Внутренняя жизнь общежития в фильме показана в трёх сценах. В первой муж алкоголик избивает свою жену, во второй подростки употребляют в коридоре наркотики, в третьей алкоголики играют в карты. Таким образом получается, что в фильме прав начальник ЖКХ, говорящий, что в общежитии живёт «одна шваль», а главный герой, возражающий ему «да тут разные живут», неправ. Потому что в фильме то, что в общежитии живут «разные», никак не отображено.

Когда Никитин заставляет всех выбежать на улицу, жильцы сначала шумно негодуют, затем, после того как один из местных алкоголиков ударяет Никитина в живот с криком: «Он с утра здесь воду мутит! Что стоим?», озверевшая толпа мгновенно набрасывается на Никитина и жестоко его избивает. И становится неизбежным вывод, что в общежитии действительно живёт одна сплошная дикая «быдломасса». Ну а дальше уже несложно распространить этот вывод на всех представителей социальных «низов» вообще.

Частично это впечатление снимается за счёт реалистической проработки образа Никитина и его семьи — тоже представителей «низов», и это, несомненно, плюс. Однако в то же время концовка фильма содержит в себе все основания, чтобы полагать, что «быдло» (читай — беднейшие слои населения) само виновато во всех своих проблемах. Соответственно, вникать в эти проблемы «приличному человеку» незачем. А уж пытаться помочь их разрешить — и вовсе себе дороже, судьба «дурака» Никитина тому подтверждение. То же касается и адвоката из «Левиафана», и колясочницы Лены из «Класса коррекции».

Следовательно, правильным с точки зрения мелкого буржуа отношением к «толпе» должно быть высокомерное отстранение. Пример такого отношения дан в фильме «Географ глобус пропил».

В одном из своих монологов герой Хабенского Служкин, обращаясь к школьникам, называет их тупой, злобной, вонючей массой, говоря, что если бы была его воля, он выпер бы их со всех уроков, а по улице ходил бы в противогазе, чтобы не дышать с ними одним воздухом. Он заявляет своим ученикам, что в упор их не видит и не уважает и горячо осуждает их за то, что им кроме мобильников, порнухи и наркоты ничего не нужно. Однако не похоже, чтобы сам Служкин отличался глубиной и разнообразием своих интересов. И к географии, которую он преподаёт, и к своей работе вообще он относится с нескрываемым пренебрежением. Судя по фильму, основными его интересами являются выпивка и отношения с женщинами (что, опять же, является существенным упрощением по отношению к книге). Получается, что указанный монолог Хабенского-Служкина — не крик отчаяния интеллигента, ужасающегося степени деградации современной молодёжи, а истерический вопль мелкого буржуа, всеми силами цепляющегося за свою «автономию».

Описывая своего героя, Константин Хабенский говорит, что Служкин «пытается быть счастливым изо всех сил» , а автор литературной основы фильма Александр Иванов уточняет: «Он живой человек, он хочет дружбы, он хочет любви, он хочет развлечений в жизни…» . Как же эти желания должны сочетаться со стремлением к автономии? Решая для себя эту проблему, Служкин выводит формулу «совершенной любви»: он говорит, что он хотел бы жить как современный святой в миру, то есть так, чтобы он никому не был залогом счастья и ему никто не был бы залогом счастья, но при этом чтобы он любил людей и люди бы его любили. Если мы присмотримся к фильму повнимательнее, то поймём, что под «святостью» Служкина подразумевается возможность получать от других любовь и уважение, ничего для этого не делая, ничего не отдавая взамен и не неся при этом никакой ответственности за свои поступки. Таким образом, главным посылом фильма является мысль, что безответственность и эгоизм — вот путь к достижению успеха.

С кем только не сравнивали персонаж Служкина авторы и кинокритики: и с Макаровым из «Полётов во сне и наяву», и с Зиловым из «Отпуска в сентябре», и с князем Мышкиным, и с Обломовым. Но, на мой взгляд, ближайшим литературным аналогом Служкина является Иван-Дурак из русских народных сказок. Потому что как одному, так и другому всё в жизни достаётся «по щучьему велению».

Пришёл, например, Служкин в школу, и сразу же устроился на работу. Несмотря на то, что вообще не знает предмета, не имеет ни педагогического образования, ни опыта, несмотря даже на то, что во время собеседования от него несёт перегаром. И это при том, что, в отличие от романа, действие фильма происходит не в 90-е, а в наши дни. Это какая же современная школа, стонущая под игом бесконечных комиссий, проверок и отчётов, стала бы принимать такого человека на должность учителя?

Другой пример. Служкин видит, что жена к нему охладела, а его друг как раз кстати в неё влюбился. Служкин отходит в сторону, у жены и друга завязывается роман, в итоге жена уходит жить к другу, а Служкин её не удерживает. Прекрасно. Остаётся один «небольшой» нюанс. Как быть Служкину со своей малолетней дочерью Татой? Что, она так же легко, как и Служкин, должна отнестись к тому, что мать ушла к другому мужчине? Такая резкая перемена в жизни семьи никак не отразилась на хрупкой психике ребёнка, и Служкину вообще ничего не нужно делать с этой проблемой? Ему никак не нужно объяснять девочке, почему и куда ушла её мать? У него не возникло никаких бытовых проблем, связанных с тем, что ему теперь нужно совмещать работу, домашнее хозяйство и уход за ребёнком? Непонятно также, с кем Служкин оставляет Тату, когда отправляется в недельный турпоход, и почему вообще он решает отправиться в поход именно в тот момент, когда их оставила мать, и ребёнку, казалось бы, необходимо уделять особое внимание. Да и во время самого турпохода Служкин почему-то ни разу не вспоминает о Тате.

Похоже, авторы настолько увлеклись любованием Хабенским-Служкиным, что начисто забыли, что у него есть какая-то там дочь. Показательно, что во всех диалогах вокруг истории со Служкиным, его женой и другом о Тате не говорится ни единого слова. Создаётся впечатление, что всем персонажам глубоко наплевать на судьбу ребёнка, им гораздо важнее решение своих личных «любовных» проблем.

Конечно, в сказке нет места для сложностей и противоречий. Поэтому у авторов фильма тема взаимоотношений отца и дочери решается очень просто. Тата появляется в нескольких коротких сценах, где надо показать Служкина любящим отцом, а потом она «по щучьему велению» растворяется в пространстве, никак о себе не напоминая и не мешая Служкину заниматься своими делами, чтобы затем появиться только в конце фильма, где нас ждёт классический «хэппи энд». Наплевательское отношение родителей к своему ребёнку не влечёт за собой ровно никаких последствий, и в конце наш Иван-Дурак-Хабенский с безмятежной улыбкой на устах спокойно прогуливается с Татой по двору. А его жена чудесным образом возвращается в семью. Естественно, что ни причин возвращения жены, ни того, как оно было воспринято Татой и Служкиным, наши сказочники не покажут.

Таким же сказочным образом школьница Маша горячо влюбляется в главного героя, а Ветка (так же как и Кира Валерьевна, так же как и Сашенька) сразу вешается ему на шею после того, как узнаёт, что от него ушла жена. Конечно же, внимание женщин Служкин получает без каких-либо усилий со своей стороны.

Таким же сказочным образом школьники, отправившиеся со Служкиным в поход, самостоятельно обучаются всем премудростям сплава на плоту по горным рекам, несмотря на то, что ни разу до этого ничем подобным не занимались. Да, Служкин из книги говорит:

«Я знаю, что научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая. Однако подражать лично мне не советую. А можно просто поставить в такие условия, где и без пояснений будет ясно, как чего делать. Конечно, я откачаю, если кто утонет, но вот захлебываться он будет по-настоящему» .

Но как опытный турист он всё же даёт ценные указания на счёт того, как прокладывать маршрут, разбивать лагерь и прочего, а в чрезвычайных ситуациях берёт инициативу и ответственность на себя. Несмотря на то, что во время похода он периодически напивается и ведёт себя как свинья, при этом он всё же успевает объяснять и показывать школьникам определённые аспекты «туристической науки». Например:

«Я объясняю, как строится катамаран. Показываю, как накачивать гондолы. … Я учу вязать раму. Все с мрачным предчувствием смотрят на меня, обступив полукругом и засунув руки в карманы. Молчат. Я вяжу. Все смотрят. Я вяжу. Все смотрят. … Катамаран пусть и медленно, но строится. К шаткой раме из тонких жердей мы приматываем четыре гондолы — по две в ряд. Потом натягиваем сетку, прикручиваем чалку и уже дружно спускаем свое судно на воду. Все задумчиво разглядывают его» .

В фильме же ситуация упрощена до абсурда. Киношный Служкин в отличие от своего литературного прототипа только напивается, а тому, как собирать катамаран, управлять им, работать в команде и многому другому школьники легко и просто научаются сами. С нуля. Апофеозом истории с походом является самостоятельное преодоление школьниками опаснейшего речного порога в то время, когда Служкин отлучается в ближайшую деревню за продуктами.

Выходит, что Служкин, ограничивающий свои отношения с «тупой, вонючей, злобной массой» произнесением глубокомысленных монологов, сумел таки оказать на неё влияние и содействовать её превращению в сплочённую команду, умеющую преодолевать опасные препятствия. В отличие от Никитина, считающего жильцов общежития не «швалью», а людьми, действующего на основе своих принципов, рискующего жизнью ради их спасения, но оставшегося в «дураках», вовремя отстраняющийся Служкин всегда достигает успеха.

Но, конечно же, это иллюзия. Здесь будет небесполезно вспомнить знаменитые слова Маркса:

«Предположи теперь человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т. д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты должен быть художественно образованным человеком. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли проявлением твоей действительной индивидуальной жизни …» .

Увы, создатели «Географа» Маркса, по всей видимости, не читают.