Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва

Клёнов Николай Викторович

Глава 2

Александр Невский и Даниил Галицкий. Альтернатива, которой не было, или придуманное противостояние

 

 

1. Придуманное противостояние Александра и Даниила

Северо-Восток и Юго-Запад, Александр Невский и Даниил Галицкий. Читатель, верно, ждёт традиционного рассказа о двух альтернативных путях развития Руси, о выборе между Востоком и Западом, между Ордой и Европой, между рабством и гибелью, и лишь гадает, чьи «оправдательные аргументы» я буду использовать — «западнические» или «евразийские» [классическое изложение «сказания о выборе между европейским путем и евразийской самобытностью России» см., напр.: Вернадский Г. В. Два подвига Александра Невского. Евразийский временник, Т. 4. Берлин, 1925]. Во всяком случае, именно на таком противопоставлении построено огромное количество солидных работ и попхисторических пасквилей, содержащих упоминание двух самых известных князей XIII в., двух символов России и Украины.

Так вот, вынужден вас расстроить. Мне не известно ни одно сообщение источников — а этих источников очень и очень немного, — что можно было бы без грубых натяжек истолковать как свидетельство существования у Александра Ярославича и Даниила Романовича принципиально несходных политических курсов. Нет никаких оснований говорить о вражде этих князей, а также нет оснований говорить о том, что они олицетворяли какие-то мифические «альтернативы развития».

На долю Александра и Даниила «пришлось» невероятно много невероятных измышлений от невероятно разных авторов, начиная со сверхакадемичного Сахарова и заканчивая Гумилевым и Фоменко. Это неудивительно, ведь уже с XIV в. образ, например, Невского активно эксплуатируется различными, зачастую противоборствующими политическими и идеологическими силами. Для того чтобы лучше оценить масштаб и противоречивость явления, стоит вспомнить, как к середине XV в. Александра одновременно подняли на щит и московские, и новгородские идеологи. Ведь как раз перед завершающими раундами московско-новгородского противостояния была создана по указанию новгородского архиепископа Евфимия II Первая летопись младшего извода, замазывающая все трения города с Александром Ярославичем и представляющая (ха-ха!) основателя династии московских князей святым правителем, «поборника сущей православна вере» [подробнее см.: Шенк Ф. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой. М., 2007. С. 67–77]. Но если убрать наслоившиеся за столетия противоречивые идеологические конструкты, то останутся лишь следующие ясные факты.

Основные деяния Александра и Даниила, обеспечившие им место в истории, это:

закрепление Новгорода за великим князем Владимирским;

закрепление Галича за волынской княжеской семьей.

Оба князя долго шли к своим главным триумфам. Оба триумфа поразительно недооценены в народной памяти.

«[1255]. Выведоша новгородьци изъ Пльскова Ярослава Ярославича и посадиша его на столѣ, а Василья выгнаша вонъ. И то слышавъ Олександръ, отець Васильевъ, поиде ратью к Новугороду. Идущю Олександру съ многыми полкы и с новоторжьци… И приела князь Бориса на вѣче: «выдайте ми Онанью посадника: или не выдадите, язъ вамъ не князь, иду на городъ ратью». И послаша новгороици къ князю владыку и Клима тысяцьского: «поѣди, княже, на свои столь, а злодѣевъ не слушай, а Онаньи гнѣва отдай и всѣм мужемъ новгородьскымъ». И не послуша князь молбы владычни и Климовы. И рекоша новгородци: «аже, братье, князь нашь тако сдумалъ с нашими крестопереступникы, оно имъ богъ и святая Софья, а князь безъ грѣха»… И лишися посадничьства Онанья… И сѣде князь Олександръ на своемь столѣ. В лѣто то же даша посадничьство Михалку Степановичю» [НПЛ. С. 80–81].

«[1235]. Приде вѣсть Данилу, во Холъмѣ будущю ему, яко Ростиславъ сошелъ есть на литву со всими бояры и снузникы. Сему же прилучившуся, изииде Данилъ со воии со Холъма и бывшю ему третий день у Галичи. Любяхуть же и гражане. Подъехавшу же ему подъ городъ и рече имь: «О мужи градьстии, доколѣ хощете терпѣти иноплеменьныхъ князий державу?» Они же воскликнувше рѣша, яко: «Се есть держатель нашь Богомь даный!». И пустишася, яко дѣти ко отчю, яко пчелы к матцѣ, яко жажющи воды ко источнику. Пискупу же Артѣмью и дворьскому Григорью возбраняющу ему, узѣвшима же има, яко не можета удерьжати града, яко малодушна блюдящася о преданьи града, изиидоста слезнами очима и ослабленомь лицемь, и лижюща уста своя, яко не имѣюща власти княженья своего, рѣста же с нужею: «Прииди, княже Данило, приими градъ!» Данило же вниде во градъ свой и прииде ко пречистѣ святѣй Богородици, и прия столъ отца своего, и обличи побѣду, и постави на Нѣмѣчьскыхъ вратѣхъ хоруговь свою… Бояре же пришедше падше на ногу его просяще милости, яко: «Согрѣшихом ти, иного князя держахомъ». Онъ же отвѣщавъ рче имъ: «Милость получисте, пакы же сего не створисте, да не во горьшая впадете» [ПСРЛ. Т. 2. С. 235–236].

Александр и Даниил реализовали один и тот же исторический сценарий, в рамках которого земля с сильным «удельно-княжеским» началом подчиняет себе торговую «вечевую» «общерусскую» землю, не имеющую собственной династии Рюриковичей. Объединенная Даниилом Галицко-Волынская земля просуществовала без малого сотню лет и, видимо, сформировала базу для украинского этноса. О значении закрепленной Александром личной унии Великого княжества Владимирского и Новгорода для формирования России и русских лишний раз говорить нет смысла. Причем оба князя для достижения своей цели в средствах особо не стеснялись. Александр в 1257 г. жестко расправился в Новгороде с «дружиной» своего «взбунтовавшегося» сына Василия: «Овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ» [Новгородская первая летопись. С. 82]. Даниил разорял Галицкие земли, в 1233 г. держал сам Галич в жестокой осаде, а в 1245 г. после своей великой победы под Ярославом казнил попавших в его руки представителей галицкой боярской «оппозиции» [Codex Diplomaticus Hungaria. Т. IV, 2, p. 66]. Так что не просто так падали в ноги грозному волынскому князю буйные галицкие бояре в приведенной выше цитате из Галицко-Волынской летописи.

Основные победы Александра и Даниила у Пскова и Чудского озера, Шумска (1233) и Ярослава (1245) соответственно одержаны над представителями «Запада». Но это не мешает особо одаренным товарищам называть того же Даниила то «латынским», а то «немецким» запроданцем. При этом не удается найти в источниках никакого «цивилизационного выбора» у Александра и Даниила, никакой принципиальной вражды этих князей с «Западом». Даниил участвовал в польских и австрийских усобицах, спокойно заключая союзы с владетелями этих земель (с половцами союзы он тоже заключал). Александр сватал сына к дочери норвежского правителя Хакона [Шаскольский И. П. Посольство Александра Невского в Норвегию. ВИ, 1945, № 1. С. 113] и как минимум не возражал против союза с литовскими князьями Миндовгом и Товтивиллом.

Даниил и Александр вели переговоры с римским Святым Престолом и оба удостоились от римского понтифика королевского титула. История с коронацией Даниила слишком хорошо известна [папские буллы к Даниилу и его брату Васильку см. в работе Акты исторические, относящиеся к России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек А. И. Тургеневым. Т. 1. СПб., 1841. № 62. С. 67–69, 74]. А вот две буллы Иннокентия IV к Александру Ярославичу старательно обходят молчанием и «западники», и евразийцы. В своем первом послании, датированном 22 января 1248 г., папа предлагал Александру присоединиться, по примеру его покойного отца Ярослава, к Римской церкви и просил в случае татарского наступления извещать о нем «братьев Тевтонского ордена, в Ливонии пребывающих, дабы… безотлагательно поразмыслить, каким образом с помощью Божией сим татарам мужественное сопротивление оказать» [Documenta Pontificum Romanorum Historiam Ucrainae Illustranta. Vol. 1. Romae, 1953. № 598. Подробнее см.: Горский А. А. Два «неудобных» факта из биографии Александра Невского // Александр Невский и история России. Новгород, 1996. С. 64–75]. Здесь Иннокентий IV обращается к адресату как к «nobili viro Alexandra duci Susdaliensi» («благородному князю суздальскому»), зато во второй грамоте от 15 сентября 1248 г. Александр «повышен» до «illustri regi Nougardiae» («светлейшего короля Новгорода»), что и неудивительно, так как (по мнению папы) в своем ответе Александр Ярославич «со всяким рвением испросил, чтобы [его] приобщили как члена к единой главе церкви через истинное послушание, в знак коего [он] предложил воздвигнуть в граде твоем Плескове соборный храм для латинян (in Pleskowe civitate tua Latinorum Ecclesiam erigere cathedralem)».

И для Галицко-Волынской, и для Владимиро-Новгородской земли общение правителей с римским понтификом серьезных последствий не имело. Причину очень четко сформулировала Галицко-Волынская летопись устами Даниила Романовича: «Рать татарьская не престаеть, зле живущи с нами, то како могу прияти венець бес помощи твоей» [ПСРЛ. Т. 2, стлб. 826–827].

Нет никаких внятных оснований считать, что в случае Александра Ярославича в аналогичной ситуации имели место какие-то совершенно иные мотивы: к 1250 г., когда Невский оставил свою знаменитую негативную резолюцию на втором послании Иннокентия, надежды найти в Риме защиту от Орды уже растаяли.

Общим и важным направлением в политике Александра и Даниила было направление литовское. Взаимоотношениям этих князей с Литвой уделяют очень много места источники и очень мало — историки (например, Д. Г. Хрусталев в работе «Русь от нашествия до ига» подробно разбирает большинство войн Даниила Галицкого и лишь литовским походам уделяет всего несколько строк). Историкам, ясное дело, виднее, чем летописцам, где именно проходил главный фронт XIII в.

Я же отмечу, что стратегии наших князей выглядят схожими. Александр в 1239 г. женится на дочери князя Брячислава Полоцкого, и венчание происходило в Торопце, на территории распадающейся Смоленской земли [см.: Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. С. 114; Супрасльская летопись сообщает о венчании в Полоцке. ПСРЛ. Т. 17, стлб. 22]. В 1245 г. Александр Ярославич отражает литовский набег, идет с войском в Смоленскую и Полоцкую земли, сажает сына в Витебске. К концу жизни Невского наметился ситуативный союз с литовским и полоцким князьями Миндовгом и Товтивиллом, направленный против «немцев» [ПСРЛ. Т. 10. С. 143–144].

Даниил Галицкий и его брат Василько к 1252 г. сотрудничают с Товтивиллом Полоцким и противостоят Миндовгу Литовскому: «Даниилу же и Васильку пославшима Выкыньта во Ятвязе и во Жемоите, ко немцем в Ригу… Немце хотят возстати на помощь Товтивиллу» [ПСРЛ. Т. 2, стлб. 315–325].

Галицко-Волынские князья наступают на земли Черной Руси (современной Западной Белоруссии), союзный им полоцкий князь разоряет собственно литовские земли. К 1253 г. против Миндовга Литовского собирается внушительная коалиция, в состав которой входили: собственно Даниил и Василько, жмудские князья, литовское племя ятвягов, литовские князья Товтивилл и Ердивилл. Однако завершается все миром на компромиссных условиях (Черная Русь отходит к Даниилу, но на правах пожалования от Миндовга, полоцкий стол снова становится независимым от Литвы) и браком между сыном Даниила Шварном и дочерью Миндовга.

Как видим, Александр и Даниил действуют в рамках похожих сценариев, включающих:

а) попытки дипломатическим путем укрепиться в уделах распадающейся Полоцкой или Смоленской земли;

б) напряженные военные действия против набирающей силу Литвы;

в) «почетное» отступление перед новой «третьей» силой, мир и союз с Миндовгом.

Наконец, нет возможности усмотреть принципиальные различия в восточной, ордынской политике Александра и Даниила. Да, Александр ни разу не вступал с Ордой в прямое военное столкновение. А Даниил как минимум четырежды воевал с этим страшным противником. Вот только Галицко-Волынский правитель лишь однажды лично руководил дружиной в бою с крупными силами Орды. Было это в 1223 г. где-то в окрестностях Калки, и результаты того сражения были ужасны. Во время нашествия 1240 г. Даниил — сильнейший правитель на юге Руси — устранился от вооруженной борьбы и ушел к Уграм и далее в Польшу. Милея-баскака в Бакоте в 1255 г. в плен брал Лев Данилович, а во время походов Бурундая 1258–1260 гг. Даниил Романович всякий раз уклонялся и от вооруженного столкновения, и от личных встреч с полководцем своего сюзерена: «Василко же князь поеха противу Бурандаеви со Лвомъ, сыновцемь своимъ, а Данило князь не еха с братомъ, послалъ бо бяше себе место владыку своего Холмовьского Ивана».

За такую позицию приходилось откупаться выполнением требований Бурундая: Галицко-Волынская земля участвовала в походах Орды против Литвы, Польши и уничтожала укрепления своих же городов.

Александр Ярославич, объявленный другом и даже побратимом Джучидов, на самом деле впервые поехал в Орду лишь после смерти отца и после своего брата Андрея (которого причудливая фантазия реконструкторов изображает последовательным борцом с установлением «ига») только зимой 1247–1248 г.:

«Поеха Андреи князь Ярославич в Татары к Батыеви и Александръ князь поеха по брате же к Батыеви». [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1, стлб. 471].

Никаких особых плюшек Александр от первого своего долгого и нудного путешествия в Орду не получил, не получил он даже полагавшегося ему по старшинству владимирского стола (а решение о назначении князем Киева в итоге просто проигнорировал). Вторая поездка Александра в Орду к настоящему моменту мифологизирована не менее Невской битвы и Ледового побоища. Поэтому имеет смысл тупо процитировать крупные куски из наиболее близкой к обсуждаемому 1552 г. Лаврентьевской летописи именно в том порядке, в котором их расположил летописец:

1. «Иде Александръ князь Новгородьскыи Ярославич в Татары и опустиша и с честью великою…»

2. «В то же лето здума Андреи князь Ярославич с своими боары бегати нежели цармъ служити и побеже… и погнаша Татарове в следъ его и постигоша и оу города Переяславли. Боже схрани… его… Татарове же россу ну шаса по земли и княгыню [союзника Андрея Ярослава Ярославича] яша и дети изъимаша. и воеводу Жидослава ту оубиша и княг[ын]ю оубиша и дети… в полонъ послаша и людии бещисла поведоша…»

3. «Тогоже лета. Приде Александръ князь великыи ис Татаръ в град Володимерь и оусретоша и со крсоты оу Золотых воротъ митрополитъ и вси игумени и гражане и посадиша и на столе… и бысть радость велика в граде Володимери и во всей земли Суждальскои» [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1, стлб. 473].

Таким образом, летопись не связывает поездку Александра и Неврюеву рать, которой даётся независимое объяснение. Александр возвращается на Русь после Неврюевой рати и не рассматривается современниками в качестве организатора оной. Ну а самый ранний источник, обвиняющий Александра в предательстве брата и организации разорительного похода Орды, — это «История Российская» В. Н. Татищева XVIII в. Именно оттуда это страшное обвинение перешло в труды позднейших исследователей [Татищев В.Н. История Российская. Т. 5. М.-Л., 1965. С. 40. Подробнее снова см.: Горский А. А. Два «неудобных» факта…]. Воля ваша, но мне эта история очень напоминает выдуманное Л. Н. Гумилевым побратимство Невского с сыном Батыя, разве что в «уникальные, не дошедшие до нас» источники Татищева поверить все же несколько легче, чем в такие же источники Гумилева.

Кроме того, Батыю не требовался никакой донос от Александра для того, чтобы иметь зуб на Андрея Ярославича. Ведь младший брат Александра получил, по сути, старшее Владимирское княжение от враждебного на тот момент к Бату-хану «центрального имперского правительства» в Каракоруме. И именно перед 1552 годом «наш» Чингизид сумел существенно укрепить своё положение в Монгольской империи, что и развязало ему руки для расправ над вассальными князьями, которых он мог подозревать в излишней лояльности к своим врагам. Андрей Ярославич в списке таких «сомнительных» вассалов стоял, очевидно, на первых местах.

Ну и напоследок надо отметить, что при желании Александра можно считать не только предателем 1252 г., но и организатором славного антиордынского восстания 1262-го. Того самого:

«Въ лето 6770 (1262). Избави Богъ от лютаго томленья бесурьменьскаго люди Ростовьския земля: вложи ярость въ сердца крестьяномъ, не терпяще насилья поганых, изволиша вечь, и выгнаша из городовъ, из Ростова, изъ Володимеря, ис Суждаля, изъ Ярославля. Окупахуть бо ти оканьнии бесурмене дани и от того велику пагубу людемъ творяхуть, роботяще резы и многы души крестьяньскыя раздно ведоша» [ПСРЛ. Т. 1, стлб. 476].

Дело в том, что поздняя (но весьма осведомленная и достоверная) Устюжская летопись прямо указывает на причины восстания в городе: «Приде на Устюг грамота от великаго князя Александра Ярославича, что татар бити» [ПСРЛ. Т. 37. С. 70].

Подведем итог. Источники утверждают, что Александр Ярославич и Даниил Романович проводили в жизнь на редкость схожие внешне- и внутриполитические курсы:

1) утверждать личную унию своего стола с соседним богатым «общерусским» столом;

2) отражать те попытки внешней экспансии, что возможно отразить, и пытаться за счет покорности отвести силы, выглядящие непреодолимыми;

3) пытаться закрепить за своими родственниками и союзниками столы на спорных территориях Полоцкой и Смоленской земель (или хотя бы сдержать там наступление Литвы).

Похожи и темные пятна на памяти этих князей: установление власти Орды над Новгородом и активное участие в кровавой бойне 1230-х, способствовавшее установлению этой власти над всей Русью. И в обоих случаях неясно, был ли вклад Александра и Даниила в развитие «темного сценария» хоть сколь-нибудь значимым.

Сходству реализованных исторических сценариев в нашем случае способствовало и то, что разделенные обширными буферными территориями Владимиро-Новгородская и Галицко-Волынская земли решали сходные исторические задачи, являясь по ряду вопросов естественными союзниками, что и было зафиксировано в связях Даниила с Ярославом Всеволодовичем и Андреем Ярославичем, а ранее — связями, например, Владимирко Галицкого с Юрием Долгоруким.

Вопрос же о том, могли ли Александр и/или Даниил избавиться от ордынского ига в какой-нибудь альтернативной реальности (то есть вопрос о том, нет ли вины этих князей в столь долгом, столь устойчивом существовании разных частей Руси в качестве периферии степной империи), стоит пока отложить. После отдельной главы, посвященной свержению ига, ответ на поставленный вопрос станет предельно ясен.

Так в чем же тогда причина явных различий в судьбе двух земель? На мой взгляд, всё до смешного просто: у владимирского князя Всеволода Юрьевича было действительно «большое гнездо». Мощные ветви семейного древа оставили после себя Ярослав Всеволодович, Александр и Андрей Ярославичи. Тогда как из трех известных нам сыновей Даниила потомство оставил только один. Этот факт имел следующие важные последствия:

I. Для Галицко-Волынской земли начиная со второй половины XIII в. характерна намного более высокая степень консолидации и намного меньшее количество усобиц.

II. Для Галицко-Волынской земли начиная со второй половины XIII в. характерна заметно более слабая зависимость от Орды: немногочисленные местные князья не слишком часто нуждались в услугах верховного арбитра в лице хана. Для Северо-Востока этот арбитраж превратился в печальную традицию и один из основных инструментов внешнего управления. Один только Федор Ростиславич Смоленский (а также волею хана ярославский, черниговский, витебский, брянский и иных) чего стоит.

На Галицко-Волынской земле подобный метод ханского контроля через управление конфликтами мог быть не менее эффективным, о чем явно свидетельствует рассказ местной летописи о сложных взаимоотношениях сыновей и племянников Даниила Галицкого:

«Володимеръ же князь, сотьснувъси немощью тела своего, и нача слати ко брату своему Мьстиславу, тако река: «Брате, видишь мою немощь, оже не могу, а ни у мене детий. А даю тобе, брату своему, землю свою всю и городы по своемь животе. А се ти даю при царихъ и при его рядьцахъ…» И посемь посла Мьстиславъ ко брату ко Лвови, и ко сыновцю своему, тако река: … «оже брать мой Володимиръ дал ми землю свою всю и городы по своемь животе, при царехъ и при его рядцяхъ, а вамъ поведалъ, а я поведал же. Аже чего еси хотелъ, чему есь тогда со мною не молвилъ при царехъ? А повеж ми, то самъ ли есь в Берестьи сель своею волею, ци ли велениемь отца своего, а бы мь ведомо было. Не на мя же та кровь будеть, но на виноватомъ, а по правомъ богъ помощник и хрестъ честный. Я же хочю правити татары, а ты седи. Аже не поедешь добромъ, а зломъ пакъ поедешь же» [ПСРЛ. Т. 2, статья 1287 г.].

III. Однако к 1340 г. немногочисленность Романовичей выходит боком Галицко-Волынской земле. Казимир Великий сумел занять лишенный легитимного князя Галич, а вот Ольгерд Литовский спустя примерно три десятилетия в более благоприятных условиях не сумел овладеть имеющей князя Москвой.

 

2. Борьба за митрополию: реальное столкновение Северо-Востока и Юго-Запада

Но было, было одно направление, на котором и развернулось со времен Даниила Романовича, Ярослава Всеволодовича и Александра Ярославича соперничество Северо-Востока и Юго-Запада Руси, столь страстно отыскиваемое столь многими. И исход этого соперничества, также предрешенный во многом именно многочисленностью княжеских семей Владимиро-Суздальской земли, оставил свой след в исторических судьбах Северо-Востока и Юго-Запада Руси.

Это был спор из-за перемещения духовной столицы Руси из Киева на Северо-Восток. Детально проследить историю этого перемещения не так и просто ввиду малочисленности и скудности источников по рассматриваемой эпохе. Тем не менее хронологию упоминаний о деятельности митрополитов в начале XIV в. выстроить можно.

Противостояние началось в 1251 г., когда митрополит Кирилл, избранный собором епископов при поддержке Даниила Галицкого, фактически переехал в северные края, где ставил новгородского архиепископа [НПЛ. С. 80], торжественно приветствовал возвращающегося из Орды с великокняжеским титулом Александра Невского [ПСРЛ. Т. 1, стлб. 473] и с горестью встречал тело все того же великого князя, наградив Александра в некрологе запоминающимся «титулом» «Солнца земли Русской».

А в 1299 г. «митрополить Максимъ не терпя Татарьского насилья остави митрополью и збежа ис Киева и весь Киевъ розбежалъся а митрополить иде ко Бряньску и отоле иде в Суждальскую землю и со всем своимъ житьём» [ПСРЛ. Т. 1, стлб. 485].

Аналогичную формулировку можно найти, например, и в Симеоновской летописи, где и добавлено, что митрополит «так седе в Володимери с клиросом и с всем житием своим» [ПСРЛ. Т. 18. С. 84].

Однако одного сообщения, пусть и повторяющегося в различных летописных сводах, нам недостаточно. Будем продолжать нашу работу, собирая упоминания о деятельности митрополита Максима и его преемников. Итак: «В лѣто 6808 [1300]. Приеха Максим митрополить в Новъгородъ, и ростовьскыи епископъ Семенъ, и тферьскы и епископъ Андреи, и поставиша архиепископа Новугороду Феоктиста; знаменаша его въ церкви святою Бориса и Глеба, месяца июля; того же месяца и поставиша его въ святой Софьи…» [НПЛ. С. 91].

Как видим, новгородцы согласны с тем, что в 1300 г. митрополит всея Руси находится на северо-востоке своих епархий и занят здесь выполнением «служебных обязанностей». Однако ничего о новой резиденции митрополита этот источник нам не говорит.

Зато помогают нам сориентироваться в пространствах вот такие приметы политической жизни:

«[1303] Съехашася на съезд в Переяславль вси князи и митрополит Максим… и ту чли грамоты, царевы ярлыки и князь Юрьи Данилович приат любовь и взял себе Переяславль, и разъехашася раздно» [Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 86].

Здесь важно отметить указания на участие митрополита в политической жизни Северо-Востока: Максим «со многою мольбою браняше» упомянутому выше московскому князю Юрию Даниловичу искать в Орде великого княжения. В 1305 г. «престависи Максимъ митроплит», а житие митрополита Петра содержит сообщение о захоронении митрополита Максима во Владимире-на-Клязьме.

Только жизнь не кончается. Очень интересная коллизия сложилась с выбором места своей резиденции и у преемника митрополита Максима. Упомянутое выше Житие митрополита Петра (то есть источник, к известиям которого стоит относиться с особой осторожностью) сообщает нам весьма любопытную историю. По смерти митрополита Максима некий Геронтий, игумен из Владимира-на-Клязьме, самовольно взяв святительские ризы и пастырский жезл, отправился в Константинополь, желая сделаться митрополитом всея Руси []. В то же время великий князь Галицкий Юрий Львович, недовольный, видимо, решением митрополита Максима о переезде и политическими последствиями оного («въсхоте Галичьския епископии вь митрополь претворити, изветомь творяся, Геронтиева высокоумна не хотя»), отправил в Константинополь для поставления в митрополиты игумена Петра из Рата. В итоге кандидат «от Юго-Запада» был поставлен патриархом Афанасием в митрополиты всея Руси. На этом, казалось, историю с переездом церковной столицы во Владимир-на-Клязьме можно было бы и закрыть, но…

Новый митрополит Петр получает от хана Тохты ярлык со следующей формулировкой:

«[1308/1309] А как ты во Владимире сядешь, то будешь Богу молиться за нас и за потомков наших» [Приселков М. Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг., 1916. С. 68–69; Плигузов А. И. Древнейший список краткого собрания ярлыков, данных ордынскими ханами русским митрополитам // Русский феодальный архив XIV — первой трети XVI в. Вып. 2–3. С. 581].

И тут же митрополит ставит нового епископа для Новгорода: «Поставленъ бысть въ Володимири архиепископъ Новугороду Давыдъ Петромь митрополитомь, мѣсяца июня 5, на память святого Никандра, и приде в Новъгород мѣсяца июля 20, на Ильинъ день» [НПЛ. С. 92].

Из последней записи легко в очередной раз увидеть, что регулярно упоминаемый в источниках без уточнений Владимир — это все же Владимир-на-Клязьме. Неторопливому поезду архиепископа в ту эпоху за указанный срок от Владимира-Волынского до Новгорода было не добраться.

Новые сведения о месте пребывания митрополита можно получить из сообщений об известном соборе, связанном с выдвинутыми против Петра обвинениями в симонии:

«[1310] Митрополит Петр созва на Переславль собор велий, быша ту всии епископи, игумены, попы… и от патриарха Афанасия клирок ученый. И многу прения бывшу, и едва преосвячёный Петр… от божественного писания и помосчию и заступлением князя Ивана Даниловича преодоле…» [Татищев В. Н. История Российская. Т. 5. С. 72].

И именно в Переяславле-Залесском находится и сейчас церковь Святого Петра-митрополита. Также в 1310 г. митрополит выезжал в Брянск, где едва не стал случайной жертвой очередного междукняжеского конфликта с участием татар. Далее, о поездке митрополита Петра ко двору взошедшего на престол хана Узбека летописец сообщает следующими словами:

«[1312] Умре Тахта царь татарский… Того же лета князь велики Михаил Ярославич Тверский поиде в Орду, такоже и Петр, митрополит Киевский и всеа Руси, вкупе с ним поиде в Орду…» [Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 178].

Трудно было бы Петру ехать вместе с тверским князем, отправляясь в путь с родной Волыни. Хотя юго-запад своих епархий он, несомненно, посещал. Так, к началу зимы 1316/17 г. относится следующая запись:

«А митрополит был Петр, иже бе пришел из Волыня на Суждальскую Землю, на Москву, в лето 6824, и приа его князь велики Иван Данилович с честию великою…» [Комиссионный список Новгородской первой летописи. Новгородская первая летопись… М.-Л., 1950. С. 469].

Таким образом, можно с уверенностью заключить, что в первые два десятилетия XIV в. основным местом пребывания митрополитов Максима и Петра действительно была Северо-Восточная Русь, хотя установить точное местоположение их резиденции в любой наперед заданный момент времени не представляется возможным. При этом Галицко-Волынская земля, видимо, активно претендовала на роль второй (или первой) церковной столицы.

И этот выбор легко объяснить, исходя всего лишь из сравнительного анализа количества князей в двух ведущих землях бывшей Руси. Дело в том, что в ситуации сложной борьбы множества княжеских партий, переговоров, княжеских съездов Церкви было гораздо проще сохранить независимость и занять уже хорошо ей знакомую (и хорошо оплачиваемую) нишу посредников и переговорщиков. И это преимущество вполне оценили даже выходцы с Волыни Кирилл и Петр, закончившие свою карьеру на северо-востоке своей епархии. А вот популярные попытки связать исход описанного спора между Владимирами на Клязьме и на Волыни то решением Орды, а то даже «генетической тягой к рабству» Православной церкви и Северо-Восточной Руси лишены, как видим, оснований в сообщениях источников и попросту ничего не объясняют. Действительно, и в 1250-е, и в 1300-е и Волынская земля, и Волго-Окское междуречье равно входили в состав империи Джучидов и заключать коварные союзы с Ордой злобные митрополиты при желании могли, имея резиденцию хоть на Юго-Западе, хоть на Северо-Востоке.

И если отбросить все невозможные или бессмысленные объяснения, то и получается, что княгини в своих опочивальнях определили разные судьбы противолежащих углов отчалившей Руси. И мы не увидели литовских князей в Твери и Москве. Не увидели владимирского митрополита Алексия, яростно защищающего интересы родной Волыни. Не увидели мужественного Романа II Юрьевича, отбивающегося на каменных стенах Галича от натиска Казимира. Не увидели, как из оврагов на берегу Ворсклы на выручку этому самому Роману несется запасной полк под водительством боярина Боброка. Не увидели, как суровый Лев III расправляется со своевольным галицким боярством, присоединяет Киев и выбивает Литву с черниговских земель… Это уже «другая» история. А в нашем мире так и не случилось никакого реального выбора между путями Северо-Восточной и Юго-Западной Руси: они так и не пересеклись всерьез во времени и в пространстве.