Поздно вечером явился Федя. Видно, он собрался ждать браконьеров до утра: надел тёплую ватную куртку и сапоги. Я бросился вперёд, чтобы указывать дорогу, но Федя остановил:

– Подожди, Ваня… Надо решить, кто же останется около лодки?

– А зачем?

– Кто-нибудь из браконьеров обязательно придёт за лодкой, и надо, чтобы у нас тоже был кто-то здесь. Как только лодка отчалит, надо дать сигнал.

– А какой сигнал давать? – спросил Юра.

– Главное, чтобы не было подозрительно. Ну крик ночной птицы, что ли…

– А вот такой хорош будет? – Юра отвернулся и, зажав пальцами нос, дунул.

Мы услышали, как над озером прокатился страшный крик: «и-прумб! и-прумб!»

– Очень хорошо! – воскликнул Федя. – Здесь водится выпь. Точь-в-точь так кричит. Значит, Юра, ты и будешь следить за лодкой. Как только закричишь выпью, мы будет знать, что браконьеры пришли.

Мы оставили Юру в камышах около лодки. Он неожиданно засмеялся:

– Остался один, как выпь на болоте…

С большим трудом я отыскал сеть, и мы легли недалеко от неё за ивовым кустарником. Ночь в июне короткая. Мы изредка перешёптывались, отбивались от комаров и всё время прислушивались. Вдруг я услышал такой же звук, как накануне, – стук о лодку.

– Тс-с!

Федя тоже что-то услышал. В тот же миг с той стороны до нас докатился крик выпи:

– И-прумб!

И потом снова:

– И-прумб!

Федя чуть приподнялся и стал смотреть на тот берег.

– Сядь, Федя, сядь!

Это Боря теребил Федю за куртку и показывал рукой вдоль берега. По берегу шли двое. Они поравнялись с нами, и мы услышали разговор.

– Кто это так крикнул? – вполголоса басом спросил один.

– Водяной выпью кричит, с лешим переговаривается, – захихикал второй.

– Нет, в самом деле? – снова спросил бас.

– Чудак, не знаешь, что ли? Водяной бык. По-учёному – выпь. Где у тебя сеть-то?

– Ищу, – снова ответил бас. – Вот верёвка. Ну, давай тащи.

Мы услышали, как ритмично заплескалась вода, – браконьеры вытаскивали сеть.

– Смотри, какой! Кило на пять будет…

– Тащи, тебе говорят…

– Да не тащится. Зацепилась, однако.

– Гриша, посмотри, – потихоньку взывал тот, который хихикал. – Где-то зацепилась. Вот чёрт, не слышит…

– Молчунов! – гаркнул басом второй.

– Ты потише, – остановил его первый, он, должно быть, был главным. – Чего доброго, услышат эти городские…

Мы увидели на тёмной воде что-то вроде лодки, крутившейся на одном месте. Потом кто-то выругался, и чёрный предмет поплыл к берегу. Из лодки выпрыгнул человек, и неизвестные все втроём потянули сеть. Мы услышали, как тяжёлые рыбы зашлёпали о корзину.

– Федя, – прошептал я и подтолкнул его.

– Тс-с! – приложил он палец к губам.

Мы выждали, пока рыбу не побросали в лодку. Двое тихо погнали её по озеру. Третий стал удаляться берегом.

– Тихонько, за мной! – приказал Федя.

Глядя на него, пригнувшись, мы шли за браконьером. В кустах стояла запряжённая в телегу лошадь. Неизвестные подтянули лодку к берегу и стали корзинами выгружать рыбу.

– Скорей, скорей! – торопил один из них. – Светать начинает…

В это время Федя поднялся с земли и, как мне показалось, крикнул во всё горло:

– А ну, граждане, стойте!

Браконьеры опешили. Один побежал к камышам, но остановился, когда Федя крикнул:

– Не бегай, Молчунов… Всё равно приметили…

Второй кинулся к лошади, но там уже стоял и держал её под уздцы человек, которого я сразу узнал по голосу:

– Нет, сатана, не уедешь! Ах ты, пёс тебя возьми! На колхозной лошади безобразничать?

– Стой! – закричал откуда-то Юра. – Стой, стрелять буду!

– Ишь, сатана, ещё и вожжи отнимать вздумал!

Мы с Федей подошли к телеге.

– А, это ты, Хлюстов, – проговорил Федя. – Ну что ж, придётся тебе отвечать…

Мне и Боре он велел ехать за сетью. Мы сели в лодку, нашли сеть, сложили её на решётчатый подножник и доставили к повозке.

Уже начинало светать. На востоке разгорелась бледно-розовая полоса зари: там словно раздувал кто-то угли – полосы горели всё ярче. В бледном свете всё выглядело смутным. Ненастоящими казались озеро, подёрнутое плотным туманом, камыши на берегу, браконьеры, топчущиеся у самой кромки воды. Высокий дядя с маленькой кепочкой на взлохмаченной голове (это был Хлюстов, тот самый, что приходил к нам спрашивать про корову) шептался о чём-то со своим широкоплечим напарником. Мокрый до пояса Молчунов, одетый почему-то в будёновку, боязливо водил головой из стороны в сторону и всё время повторял:

– Я что ж? Я – ничего.

– Поехали, дядя Стёпа! – сказал Федя. – Погоняй!

Телега тронулась.

– Юра, а ты почему здесь? – спросил Боря.

– А я крикнул и побежал… к вам… Бегу, а на берегу стоит подвода и около неё этот, который всё сатаной ругается. Я и решил, что он – браконьер… Подкрался да как прыгну к нему на шею. А он отмахнулся от меня рукой, коленом придавил и приказывает: «Нишкни! Если только пикнешь, сатана, враз убью!» И вот я лежу, он – на мне. Потом уж услышал я крик Феди, и старик меня отпустил. Смотрю, а он заодно с нами…

Мы захохотали, Федя оглянулся. Он шёл за возом, а старик сидел па телеге, свесив ноги в валенках и помахивая концами вожжей.

Хлюстов нагнал Федю и заговорил с ним.

– Молчи, вредина! – закричал Федя. – Видал, дядя Стёпа? Обещает отдать нам рыбу и сеть, если мы замнём дело. Да знаешь ли ты, что у тебя уже нет ни сети, ни рыбы?

– Ну, сатана! – громко возмутился старик. – Теперь этим не отделаешься! Ишь ведь что удумал: рыбку ловить да на колхозной лошади её на базар вывозить!

Хлюстов ухмыльнулся и сказал что-то своим друзьям, но что сказал, я не понял, лишь услышал одно слово «попляшешь».

Когда мы въехали в село, браконьеры отстали от нас, потом куда-то исчезли – должно быть, стыдно было идти за телегой на глазах у всего села.

– Куда они? – спросил Юра.

– Не бойся… Сейчас милиционер их вызовет, и они придут как миленькие, – успокоил Юру Федя.

Подъехав к крыльцу сельсовета, дядя Стёпа закричал:

– Эй, председатель, выйди на минутку!

Высокий, тонкий длинноногий мужчина – председатель Совета – в ту же минуту появился на крыльце, окинув глазами воз, подошёл к телеге, взял одну рыбу, другую и спросил:

– Где это ты рыбки наловил, Степан Петрович?

Старик пожал ему руку и ответил:

– Это, Василь Васильич, трафеи! Поймали сатану! Хлюстовы оказались да ещё Гришка Молчунов. Ведь ты подумай, Василь Васильич! Они ж на колхозной лошади рыбу-то возили, пёс их возьми!

– Где поймали?

– На озере. Вот пионеры выследили.

Председатель вызвал из Совета рассыльную и приказал сбегать за милиционером. Подавая ему руку, кивнул на воз:

– Принимай подарок, товарищ Саакян! Вот пионеры изловили браконьеров с рыбой… Составляй протокол, да в суд их надо. Показательным надо судить, чтобы никому неповадно было!

Милиционер, маленький чёрный армянин с огромными чёрными глазами, рассмеялся, показав белые крупные зубы.

– А ну, пионеры, за мной!

Он вбежал, гремя сапогами и потряхивая кобурой от пистолета, по ступенькам крыльца, усадил нас всех в коридоре, а потом стал вызывать в кабинет по одному.

Я рассказал ему всё, и он, протягивая мне через стол протокол для подписи, усмехнулся:

– Значит, изучили озеро и весь его подводный и надводный мир. Особенно интересен, конечно, мир надводный… – и засмеялся таким весёлым и открытым смехом, что и я не мог не улыбнуться.

Милиционер вызвал Борю, а мы с Юрой вышли из сельсовета. На лавочке сидели в тени Федя и дядя Стёпа, а чуть подальше – Молчунов, Хлюстов и брат Хлюстова, такой же рыжий, но только немного шире в плечах и полнее.

Юра остановился перед Хлюстовым:

– Ну как, прав я был или нет, когда спрашивал вас насчёт стрельбы? Сегодня я обязательно скажу насчёт уток и лысухи.

– Какой такой лысухи? – буркнул, сощурив глаза, Хлюстов.

– А вот какой… В тот день, когда вы убили утку, вам попалось гнездо в камыше. В нём было ещё четырнадцать яиц.

– С цыплятами… – хмуро откликнулся второй Хлюстов.

– С вас спросят за эти четырнадцать яиц! – гневно воскликнул Юра. – Вы ещё пожалеете, что стали разорителем гнёзд.

Я посмотрел на Федю и понял, что он нервничает. Он то садился, то вставал, выбегал за дом сельсовета и смотрел на свою ферму. Наконец подошёл ко мне и попросил, чтобы я помог Стёпке управиться со стадом. Как мне ни хотелось присутствовать при допросе, я вынужден был оставить товарищей.

Стёпка уже выгнал в луг стадо и ходил за ним со своей Бертой. Собака заметила меня издалека и, когда я подошёл, обнюхала мои ноги, посмотрела па меня коричневыми глазами и улеглась рядом со Стёпкиным кнутом.

– Где Федя? – сразу спросил Стёпка.

– В сельсовете… Он там беспокоится о тебе. Даже меня послал на помощь. Часа через два придёт…

Я рассказал всё, что видел и слышал в это утро. Больше всего Стёпку рассмешила Юрина схватка с дядей Стёпой:

– Своя своих не узнала… А меня вчера Федя ещё раз гонял в село. Это я сказал дяде Стёпе, чтобы он следил за своими лошадьми.

Какая-то чёрная тёлочка с белой головой, воспользовавшись нашим разговором, закрыв глаза, с наслаждением жевала выбившийся из-под брюк конец моей рубашки.

– Пошла! Пошла! – расхохотался Стёпка. – Смотри-ка, что сделала.

– Ух ты, белоголовая! – приласкал я тёлку, а она, шевельнув своими ушками-лопушками, всё тянулась, раздувая розовые ноздри, к моим рукам. Я снова погладил её, и она доверчиво вытянула шейку.

Стадо вело себя смирно, и я подумал, что нечего смотреть за ним двоим. Но по мере того как становилось жарко, над телятами всё больше кружило мух и оводов, и то один телёнок, то другой, подняв хвост, бежал из стада. Тогда я или Стёпка гнались за ним. Хорошо ещё, что со Стёпкой была такая умная собака – она тоже бегала за упрямыми телятами и с лаем возвращала их обратно. Мы хотели уже собирать стадо, когда появился Федя. И вот что интересно: стоило ему показаться, как телята повели себя мирно и как миленькие пошли в сарай.

– Рассказывай, Федя! – попросил я, когда мы закрыли ворота.

Оказывается, этот Хлюстов – порядочный негодяй. Нигде не работает. Дома – и ковры, и хрусталь, и всякие вещи – от холодильника до телевизора. Последнее время только тем и жил, что браконьерничал: круглый год ловил рыбу в заказнике, бил дичь и сплавлял на базар в Ростов. А лошадей брал из колхоза потому, что имел сделку с завхозом Иваном Колтуном. Брал их не сам, а через Молчунова: Молчунову выписывали лошадь, а он уже подвозил на ней рыбу к Дону, где у Хлюстова была своя лодка с мотором.

– Как копнут в Ростове, так многое откроется, – заключил Федя. – Ведь он же сам рыбу не продавал, а сдавал кому-то. Тут уж пахнет не одним браконьерством, за ним целая артель тунеядцев.

– А где сейчас Хлюстов?

– Пока дома… Где же ему быть? Суд, наверно, будет через неделю-две.

– Ну, это уже не дело, – разочарованно протянул я. – Он за эти две недели ещё столько натворит… Его надо сразу садить – и всё. Что церемониться с браконьером?