Ещё одна индейская хитрость. Он кусается. «Вернись в свой вигвам!» Медные горы. Старик замышляет злодеяние.
Остаток ночи мы провели спокойно. Старик больше не показывался, и мы уже начинали думать, что мне удалось, его ранить.
— Издыхает, наверно, в пещере, как волк в норе, а мы боимся, — сказал Лёвка. — Пошли его вязать.
— Нет, надо сначала проверить, — предложил я.
— А как?
И, хотя я уже был сыт по горло всеми этими индейскими хитростями, я не удержался от них и на этот раз.
Мы взвалили на себя кое-какие вещи и направились к выходу из Золотой долины. У сторожевой скалы свернули в лес, но не пошли по тропинке, а обогнули скалу с противоположной стороны и быстро-быстро вскарабкались наверх. Там спрятались за выступ и стали наблюдать за пещерой.
Не прошло и двух минут, как из воронки выскочил старик, живой и невредимый. Он быстро пробежал всё расстояние, отделявшее скалу от пещеры, и остановился на тропинке. В руках у него снова было ружьё.
— Бери на мушку и стреляй! — прошептал Лёвка, завозившись от нетерпения.
Но я не выстрелил: какой толк в том, если мы привезём в Острогорск труп вонючего старикашки. Негодяй нужен живой, у него тайна Золотой долины.
Между тем старик, видимо, заподозрил неладное… Не найдя нас на тропе, он понял, что мы не могли так быстро подняться в гору, и, очевидно, испугался засады. Ружьё-то теперь было и у нас!
Поминутно оглядываясь, шаря глазами по кустам, он прошёлся вдоль опушки и снова исчез в воронке.
— Теперь смотрите на пещеру! — сказал я.
Через несколько минут недалеко от воронки зажглась светящаяся точка, а яркий солнечный зайчик опять начал плясать по долине. Теперь сомнений не было: старик всё время следил за нами через какое-то приспособление вроде перископа.
Мы засекли светящуюся точку, и с Димкой, скрытна, лесом, стали приближаться к ней. Лёвка остался на скале, чтобы своими сигналами помогать нам отыскать её, если мы почему-либо перестанем её видеть.
Действительно, как только мы сошли со скалы, загадочная светящаяся точка исчезла, хотя солнечный зайчик всё ещё носился по окрестности. Скоро со скалы послышался крик сойки. Это Лёвка сигналил о том, что мы поравнялись с источником света. Мы легли на землю и поползли от опушки к реке. Снова крик сойки, значит, мы где-то уже у цели. И вдруг сойка закричала несколько раз подряд, словно Лёвка хотел сказать нам: «Да вот же он! Хватайте, держите, бейте!» В тот же миг мы увидели тонкую трубку, торчащую из земли; на конце её был стеклянный колпак, похожий на микрофон. Мы вскочили. Размахнувшись прикладом, я ударил, и осколки битого стекла брызнули со звоном во все стороны. Металлическая трубка, как змея, втянулась в нору, но… у нее уже не было жала.
Лёвка стоял во весь рост на скале и в восторге крутил в воздухе шапкой. Димка нагнулся к отверстию, где исчезла трубка, и крикнул в дыру:
— Ну, как? Видишь теперь? Смотри: я показываю тебе кукиш. На, выкуси!
Под нами что-то грохнуло, Димка отдернул руку и, улыбаясь бледными губами, медленно произнёс:
— Вот тебе раз! Он кусается.
Старик выстрелил в отверстие, но пуля только обожгла и ободрала слегка Димке палец. Хорошо еще, что выстрелил не тогда, когда Димка с ним переговаривался!
Мы с облегчением вздохнули: теперь старик был не так уже страшен. Хватит ползать на карачках, можно разогнуться и ходить по долине во весь рост.
Я попросил Димку посидеть у воронки, а сам побежал к хижине. Там я нашёл Лёвку и… Белку. Она всё-таки пришла. А зачем, если я такой уж противный?
Ещё издали было слышно, как Лёвка, уже, видимо, рассказав о нашем новом приключении, громко и весело кричал:
— Теперь — всё! Теперь перестанет шляться по долине! Теперь о нём уже не скажут: его не видят, а от него не спрячешься. Ослепили старикашку!
«Наверно, Белка ещё не успела передать ему про несчастье, — подумал я. — Иначе он вёл бы себя по-другому».
— Молокоед, — спросила Белка, когда я открыл дверь, — что с тобой? На тебе лица нет!
— А куда же оно девалось? — невесело улыбнулся я, не зная, как мне вести себя теперь с Белкой.
Зеркала у нас не было, и я посмотрелся в котелок с водой. Оттуда глянуло на меня почти чёрное, худое лицо с большими воспалёнными глазами. Попробуй не поспать трое суток, — не только лицо, голову потеряешь!
Белка забеспокоилась, стала всячески ухаживать за мной, рылась в аптечке, отыскивая для меня лекарство.
— Тебе надо срочно лечь в постель, Молокоед, — приговаривала она. — Ложись, а я буду около тебя дежурить…
«Вот подлиза! — подумал я. — Теперь заюлила, а вчера что говорила? „Глупый тропарь!“».
И нарочно, чтобы позлить её и отомстить за вчерашнее, я перешёл на индейскую речь и сказал:
— Слушай, Рыжая Белка, мы теперь встали на Тропу Войны, где женщине делать нечего. Вернись в свой вигвам и займись женским делом.
— Подумаешь! — сразу вспыхнула она, сощурив свои реснички. — Тогда мы пойдём с Дублёной Кожей рыбу ловить.
Она взяла удочку, побежала к Димке и, схватив его за руку, утащила к реке.
Мне тоже, может быть, хотелось ловить с Белкой рыбу, но я взял себя в руки и сказал Лёвке всё на том же индейском языке:
— Слушай меня, Фёдор Большое Ухо! Ты привёл сюда эту женщину, и наше мужество растаяло под огнём её глаз. Ты видишь этого юношу, который стоит сейчас у реки? Он делает вид, что его интересует крошечная уклейка, которая теребит муху на его удочке. Но его сердце уже размякло: это не сердце воина, а кусок слизи. Иди и прогони отсюда Рыжую Белку.
— Она же обидится, Молокоед, — пролепетал Лёвка.
Но моё сердце уже ожесточилось.
— Вот и хорошо, что обидится. Постарайся обидеть её сильнее, Большое Ухо, чтобы васильки её завяли и тебе больше не хотелось на них смотреть. Обидь её так, чтобы она заплакала и ушла.
Но, когда Лёвка тихо побрёл к берегу, я крикнул ему вдогонку:
— Пусть Рыжая Белка придёт нас провожать!
Как только мы втроём снова собрались у костра, я рассказал ребятам свой план. Димка и Лёвка должны были всё время вертеться недалеко от пещеры, делать вид, что моют песок и ищут золото, а я незаметно проберусь в лес и пойду вверх по ручью до котловины. Там я разведаю, что нужно, и завтра же утром мы уйдём в город, чтобы доложить обо всём Тулякову и навсегда распроститься с проклятой Золотой долиной.
— Надо быть круглым идиотом, чтобы накануне экзаменов бросить школу и убежать из дому.
Лёвка и Димка очень удивились моим, словам, а Димка засмеялся:
— Интересно, а не ты ли из нас самый круглый?
— Это мы ещё посмотрим, кто круглее — ты или я. А пока попрошу не вступать в пререкания.
Винтовку я оставил, чтобы ребята могли дать мне сигнал об опасности, а сам взял кирку и пошёл в это последнее путешествие по Золотой долине.
Теперь я уже не боялся старика: он сидит, как крот, ослеплённый в своей пещере, и вряд ли рискнёт показаться наружу при дневном свете, когда у нас есть винтовка. А если всё-таки выползет, ему не удастся незаметно выстрелить мне в спину: мои верные товарищи меня предупредят. Поэтому я не стал карабкаться на тропинку над ущельем, а спустился к самому ручью, где мы побоялись идти в прошлый раз с Димкой.
Чем дальше я шёл, тем угрюмее становилось ущелье. Местами огромные камни, как плотины, преграждали путь ручью, он образовывал озёрца и пруды, откуда падал гремящими водопадами.
Скоро мне стали попадаться те самые кристаллы, которые мы приняли за золото. Сначала я собирал их в карман, но их становилось, всё больше и больше, я, наконец, прекратил это пустое занятие. Меня сейчас занимала котловина в верховьях ручья. «Именно в ней надо искать окончательную разгадку Золотой долины», — думал я.
Котловина оказалась больше, чем мы предполагали. За поворотом, где она огибала скалу, передо мной открылось продолжение этой впадины. И везде были следы работы человека: углубления, ниши…
Черепа и скелета на старом месте уже не было. Очевидно, старик испугался и, желая скрыть следы своих преступлений, на всякий случай спрятал кости куда-нибудь подальше.
Я взобрался на один из выступов и ударил киркой в скалу. Посыпались искры, а кирка зазвенела, как будто я стукнул ею о железо. Я ударил сильнее, и мне удалось отбить от скалы небольшой камешек. Он оказался очень тяжелым и блестел.
«Ого! — подумал я. — Нет, это не камешек, а что-то другое».
Я стал бить скалу в разных местах, и везде от неё отлетали такие же тяжёлые, блестящие куски.
«Это и есть, наверно, медная руда», — решил я и, набив ею полные карманы, отправился в обратный путь.
Теперь мне всё было ясно, одного только не понимал я: зачем этот кощей прячет это богатство? Ну, если бы золото, — тогда понятно. Золото можно продать, но кому нужна руда?
Надо же так случиться, что я получил ответ на этот вопрос уже через несколько минут, не дойдя до нашего лагеря.
Недалеко от котловины мне послышалось, что кто-то раздвигает кусты и идёт мне навстречу по тропинке над ущельем. Я отпрянул в сторону и спрятался за молодую широкую ёлку. Шли старик и Белотелов. Поравнявшись со мной, они остановились: Белотелов горячо что-то доказывал. Он говорил о какой-то выгодной сделке и о том, что другого выхода нет, а в чём дело, я не мог понять. Вдруг старика словно прорвало.
— Идиот, дурак! — неожиданно вскричал он и зашепелявил: — Я, берёг этот клад двадцать лет… Для чего? Чтобы ты вздумал его продавать, когда богатство почти твоё? Что эти пятьдесят тысяч долларов, если тут меди на десятки миллионов!
— Но ты пойми, — вставил, наконец, Белотелов, — материалы Окунева меняют всё дело. Туляков уже поставил всех на ноги. Сюда снаряжается экспедиция. Эти документы не стоят теперь ни гроша.
— Где немцы? — отрывисто спросил старик. — Ты слышал сегодня сводку?
— Слышал, — с досадой протянул Белотелов. — Никакого продвижения. Бои местного значения и перестрелка патрулей.
— Ну, что они медлят?! — вскричал старик и злобно рванул ветку ёлки, так что деревце даже закачалось.
Они помолчали и заговорили уже спокойнее.
И тут только я понял окончательно, что это за подлые люди. Оказывается, в архивах Острогорского исполкома хранились документы о Золотой долине, и это всё время не давало покоя старику. Он боялся, что кто-нибудь опять заинтересуется долиной и догадается, какое богатство в ней скрыто. Ещё больше забеспокоился старик, когда узнал, что за документами охотится агент какого-то англичанина или американца Уркарта. Тогда он дал задание Белотелову выкрасть документы из архива, что тот и сделал, воспользовавшись доверчивостью дяди Паши, не постеснявшись подвести друга под исключение из партии.
Наша находка, о которой Белотелов узнал у Тулякова, была для них поэтому всё равно, что нож в горло. И Белотелов поспешил найти агента этого Уркарта, чтобы взять своё, хотя бы на документах, которые не имели теперь никакой цены.
Но старик, оказывается, рассуждал не так.
— Нет, Генрих, нет! — забормотал он опять. — Бумаги продавать не надо. Ещё не всё потеряно. Может быть, придут немцы. Тогда моя старая купчая снова приобретёт силу.
Тут он перешёл на шёпот, но я стоял рядом, и мне всё хорошо было слышно.
— Надо срочно найти Голенищева. Он живёт по Советской, номер один. Голенищев с ними связан. Пусть вызовет сегодня же ночью бомбардировщики. Он это может. И пусть разнесут Острогорск в пух и прах. Можно сказать им, что в Острогорске появился важный военный объект. Голенищев это может. Отдай ему в конце концов всё наше золото — игра стоит свеч.
— Ты, пожалуй, прав, папа! Это — шанс.
Так вот, оказывается, в чём тут дело! Старик и Белотелов — отец и сын! Но почему этот старик зовёт его Генрихом, если я сам слышал, как дядя Паша звал его Пантелеймоном?
— Тебя я попрошу, Генрих, об одном. Встань сам, понимаешь, сам, с ракетницей в городском саду и, когда они полетят, укажи им Советскую площадь. Пусть разлетятся в прах и исполком, и горный институт с этими проклятыми окуневскими документами. И ещё одно — убери, если можешь, этого Ваську, а может, и его дружка, как его…
— Димку, — подсказал Белотелов.
— Да, да… Теперь только они нам опасны, больше никто.
— Но ведь с ними есть ещё один.
— Ну, тот при них просто бобиком служит.
«Знали бы вы этого Бобика, — подумал я, — этот бобик кусается».
Наконец, Белотелов ехидно спросил:
— А Тулякова?
— Того я, по знакомству, сам уберу, — хихикнул старик.
Они повернули обратно к Зверюге, и я уже не слышал, что они говорили дальше.
Меня сразу забила дрожь: За себя я уже не боялся, а боялся за наш город, за маму, за академика Тулякова, которых этот жадный кощей только что приговорил к уничтожению.
Опередить этих негодяев я не мог, так как тропинка была самым коротким путём к Зверюге, да если бы даже я и побежал прямиком через лес, заросли были здесь так густы, что я пропутался бы в них до ночи.
Когда я, наконец, выбрался к Зверюге, то сразу понял, почему Димка и Лёвка не предупредили меня о том, что враги пошли, вдоль ручья мне навстречу. Они ловили уклейку! Как вам это нравится? А около них опять прыгала и заливалась смехом Белка. Тоже — птичка!
— Марш отсюда! — заорал я на неё не своим голосом, и вид у меня был, наверно, такой страшный, что она, не сказав даже «подумаешь!», пустилась от реки во все лопатки, а рыболовам только сказал:
— Эх вы, друзья! Вот из-за таких друзей люди и получают иногда нож в спину.