Иван Родионович, находившийся большей частью в разъездах, на Выксуни бывал мало. Жена, не раз выговаривавшая ему за это, под конец поставила условие: либо он свои дела в Питере и Москве передаст доверенным на то людям, либо возьмет ее с собой.

— Надоело: ни мужняя жена, ни вдова, — заявила Дарья, когда Иван Родионович наконец приехал. — Дети растут, им мужская рука нужна. А мы тебя месяцами не видим.

Баташев подивился тону, каким были сказаны эти слова. Допреж за Дарьюшкой подобной прыти не наблюдалось.

— Не расстраивайся, — ответил Иван Родионович на попреки жены. — Правдивы твои слова. Не хотел было допреж времени говорить, сюрприз думал сделать. Я ведь за вами и приехал.

— Давно бы так!

В дверь постучали. На пороге стоял дворецкий Андрея Масеич.

Обычно в дни приезда брата Андрей Родионович сам приходил к нему. И на этот раз, выждав приличествующее время, послал узнать, что делает любезный братец. Вернувшись, Масеич доложил, что Иван Родионович изволил сходить в баню, а сейчас отдыхает. Андрей направился к брату.

— Ну, как доехал? — спросил Баташев, целуя Ивана в напудренную щеку.

— Благодарствую, хорошо. В одном месте застряли было, не на ту дорогу повернули, но ничего, выбрались.

— Здоровье как?

— Не жалуюсь. А ты все в делах?

— И ты, чай, не у безделья. Кабы не твои хлопоты, не видать бы нам столько заказов.

— А ныне новые привез.

— Ой ли? Опять Мануфактур-коллегия?

— Нет, на сей раз Адмиралтейство тревожит. Снова пушки лить. Слыхал новость: турки хвост выставили!

— Какой хвост?

Иван Родионович незаметно, одними глазами улыбнулся.

— А вот какой. Есть, говорят, у неверных обычай: если Диван — ну, Сенат, по-нашему — приговорит с кем вести войну, за сорок ден до ее начала во дворце великого визиря выставляют конский хвост. «Конах-туй» называется. Значит, быть войне.

Андрей встал и заходил по комнате.

— Новые заказы — это хорошо, справимся и с ними. Только вот думаю: надолго ли война-то? Воевать — нелегкое дело.

— Тебе что, хочется, чтоб она в два дня кончилась? Чем дольше затянется, тем больше припаса потребуется. Нам от этого не убыток.

— Так и я в том же рассуждении спросил. Значит, хвост подняли? Ну что ж, пусть подымают на свою погибель. Силы, я чай, у нас найдутся?!

— Слух есть: две эскадры, окромя сухопутных войск, противу турок послано будет. Командовать ими назначен его сиятельство граф Алексей.

— Этот хитер. — Андрей помолчал, затем, понизив голос, спросил:

— Ну, а про поляков что слышно?

— Попробовали было бунтовать кое-где, да их быстро утихомирили.

— Слава всевышнему. В такое время смута наиопаснейша.

— Небось! У Екатерины Лексеевны рука твердая. Не гляди, что баба, — любого мужика за пояс заткнет.

— А правду говорят, — голос Андрея перешел на шепот, — как бы тебе сказать… Ну, до мужеска пола охоча?

— Ишь ты, какой дотошный, все столичные сплетни сразу хочешь выведать. Нам, братец, тех дел знать не положено. Сказано бо: аще кто на царственную особу хулу помыслит — живота лишится! Ну, а хоть бы и так? Она токмо перед богом ответ держит. Не секрет, что Григорий Орлов весьма ею приближен.

И сразу перевел разговор на другое.

— О театре не забыл?

— Каком театре?

— А как у Шереметьева. Чтобы и нам такой завести.

— Ну-ну!

— Договорился я с шереметьевским управляющим. Человек шесть из Кускова продадут. Зело искусны на театре играть. Что петь, что плясать, что лицедействовать. Их купим, а они здесь иных обучат.

— Добро. Для всей помещичьей округи будет развлечение. Пусть знают Баташевых!

— Чертежи на зданье уже заказал. Где лучше строить, как думаешь?

— В парке, конечно, там самое место.

— И я так полагаю. Завтракать будешь?

— Как всегда — уже позавтракал.

— Ну, а по мне закусить надо. Пойдем, Андрюша, посидим вместе за столом. Редко так-то приходится.

Взяв серебряный колокольчик, Иван позвонил. На зов бесшумно явился всюду ездивший с ним лакей.

— Завтрак на троих. Погоди! Кроме обычного, подашь буженины с хреном и… водки. Так, Андрюша?

— Тешку белужью…

— Слыхал? Иди, да побыстрей, пожалуйста.

Подойдя к двери, крикнул:

— Дарьюшка, завтракать! Братец здесь, у меня.

Дарья вышла повеселевшая, принаряженная. Здороваясь со снохой, Андрей шутливо сказал:

— Этакую красу ты увозить от меня собираешься? Уедет — совсем бобылем останусь.

— А ты женись.

— Нет, Дашенька, не женюсь. Да и куда мне? Сорок скоро стукнет, старик.

Завтрак в соседней комнате, служившей столовой, был уже накрыт. Садясь за стол, Иван спросил брата:

— Что ж ты о доме московском не полюбопытствуешь?

— Дом не завод…

— Вы хоть сегодня-то помолчите о заводских делах, — вмешалась в разговор Дарья. — Успеете еще, наговоритесь!

— И то, право! Расскажи-ка, Ваня, про столицу. И Дашеньке интересно будет.

Иван начал говорить о столичных новостях сначала неохотно, затем увлекся.

Андрей Родионович слушал, а в голове неотвязно копошилась мысль о предстоящей войне и связанными с ней заказами.

«Новых литейных мастеров надо готовить, — подумал он. — Тех, что есть, не хватит».

Известие о войне, привезенное младшим Баташевым, не было столичной сплетней. Вмешательство России в польские дела, стремление Екатерины во что бы то ни стало посадить на королевский престол угодного ей человека было воспринято Оттоманской Портой враждебно, чему немало способствовали происки Франции. Внешне согласившись на то, чтобы в случае смерти Августа польским королем был избран Пяст, Турция поставила обязательным условием не избирать Станислава Понятовского. Между тем в Европе всем хорошо было известно, что именно его и хочет видеть на польском престоле Екатерина.

Последовавшая вскоре смерть короля Августа вызвала в Польше беспорядки. Для охраны «права свободного избрания» нового короля войска Екатерины перешли польские границы, быстро заняв один за другим важнейшие города. Русские штыки сделали свое дело: королем был избран Понятовский. Но это вызвало резкое обострение отношений с Турцией. Порта потребовала, чтобы русские удалились от ее границ, очистили Подолию, а затем и всю Польшу. Старания русского посла в Константинополе Обрезкова уладить дело мирным путем ни к чему не привели. Война с турками оказалась неизбежной.

Сообщив вкратце вызванному к нему Баташеву о событиях, развернувшихся за последнее время, граф Чернышев, ведавший военными делами, хитро прищурил глаз и сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, зачем я вас пригласил. Постарайтесь — вас не забудут.

Иван Родионович поспешил заверить царедворца, что как он, так и его брат приложат все силы, чтобы наилучшим образом оправдать доверие.

Разговор с Чернышевым придал ему больше уверенности в себе: государство нуждалось в них, Баташевых, — и теперь, бывая в канцеляриях Берг‑ и Адмиралтейств-коллегий, где у него снова появилось много дел, он высоко держал голову. Перед ним широко распахивались двери таких кабинетов, куда раньше он не смел заходить. Чиновники, перед которыми ему раньше приходилось заискивать, нынче угодливо склонялись перед ним, осведомлялись о здоровье господина заводчика.

Умело используя обстановку, Баташев добился распоряжения от Межевой канцелярии о приписке к их заводам большого количества казенной земли, расположенной по речкам Железнице и Сноведи, где, по его сведениям, тоже залегала руда. За небольшую плату казна передавала Баташевым не только земли с их недрами, но и несколько расположенных в этой округе казенных деревень — надо было удовлетворить потребность заводов в рабочей силе. Особым распоряжением окрестные помещики обязывались оказывать заводчикам всемерное содействие в доставке изготовленного военного снаряжения к пристаням для отправки водным путем в Москву.

Рассказав обо всем, что ему удалось добиться в Питере, Иван поднялся.

— Вот так, братец. Не иначе, надо ждать на этой неделе распоряжения от Адмиралтейства. Заказ, полагаю, будет крупнее всех прежних.

Новости, рассказанные братом, взволновали Андрея. Новые заказы были ему по душе. Будет где развернуться во всю силу, показать, на что способны Баташевы.

К выполнению новых заказов следовало начать готовиться уже сейчас, и Андрей решил съездить на Унжу и Гусевской завод, поглядеть, как там идут дела. Но когда он предложил Ивану поехать вместе, тот отказался.

— Хочу в лес прокатиться, с ружьем побродить.

— Какая сейчас охота? — удивился тот.

— Да я просто так, лесным воздухом подышать.

— Если так только… Со мной, значит, не хочешь?

— Нет, уволь, пожалуйста.

— Ну, как хочешь, неволить не стану. И то сказать, от столиц отдых нужен. Я бы вот, наверно, тамошней жизни дня не вытерпел. Поброди. Только, смотри, поосторожней будь. А я на Унжу скатаю. И на Гусь загляну. Недели три, почитай, там не был. Управителям, сам знаешь, доверять-то доверяй, да почаще проверяй.

Велев заложить легкие беговые дрожки, Иван Родионович утром отправился в лес. На краю поселка обогнал он небольшое стадо принадлежавших мастеровым коров. Старик-пастух, прищурившись, вгляделся в проезжавшего барина и, сняв шапку, низко поклонился. Заводчик придержал лошадь. Не взяв кучера, он боялся ошибиться дорогой и решил спросить о ней старика.

— Здравствуй, дед. Много ль тебе лет-то?

— Бог спасет, милостивец. Не помню.

— На Липову поляну этой дорогой проеду?

— Не знаю, батюшка. Сказывают, тут где-то…

Подосадовав на себя за то, что не расспросил кучера хорошенько, как ему проехать на поляну, где, как он слышал, много водится тетеревов, Баташев тронул лошадь вожжой, предоставив ей самой выбирать путь. Помахивая хвостом, она бодро бежала по лесу, как будто знала, что от нее требуется. Так прошло около часа. По времени нужно было уже показаться поляне, а ее все не было. Очевидно, где-то лошадь взяла в сторону, а Иван Родионович этого не заметил.

«А не все ли равно, где бродить?» — подумал он. Остановив начавшего уже приставать коня, он отпустил подпругу, замотал узду за оглоблю, чтобы лошадь не смогла далеко уйти, и, приметив место, где остановился, вскинул ружье за плечо.

Медленно пробираясь по лесу и думая о предстоящих ему в Москве делах, он вдруг заметил, что невдалеке над верхушками сосен подымается легкий дымок.

«Пожар? — И тут же рассмеялся над своим испугом. — Отвык, Иван, от заводских дел! Уголь, наверно, выжигают».

Не прошло и десяти минут, как он выбрался на большую луговину, уставленную кучами томившегося в палах уголья.

— Эй, кто тут есть? — крикнул Баташев.

На зов отозвались не сразу. Лишь после повторного оклика с конца поляны к нему направился почерневший от дыма человек.

— Кого-сь надо? — хмуро спросил он, подходя.

— Уголь жгешь? Кому?

— Хозяева у нас одни — Баташевы.

— А ты их знаешь?

— Нет, не видывал.

— Тебя как зовут?

— Кличут Чурилой.

— Ну, показывай свою работу. Я Баташев и есть.

Жигарь оторопело посмотрел на него.

— Не бойся, не съем. Хороший уголь жжешь?

— Глядите сами.

Уголь был хорошим.

— Один работаешь?

— Женка за хлебом на село пошла.

Разговаривая, Иван нагнулся над ямой, оставшейся после убранного пала.

— А что это?

— Деготь. Березу на уголь жег.

— Деготь? И много его бывает?

— Когда как…

«Эко добро пропадает, — подумал Баташев. — Сколько лет уголь для домен жгут, а никто не додумался деготь собирать».

— Ну, прощай!

Тот снял шапку.

— Прощевайте!

Бродить по лесу уже не хотелось. Вернувшись к дрожкам, Иван повернул лошадь назад и тронулся домой. Вызванный к нему Мотря получил приказ: всем лесным смотрителям вменить в обязанность углежогам вместе с углем сдавать определенное количество дегтя, который затем направлять по городам и селам для продажи. В книге доходов Баташевых появилась новая графа.