Девочку звали Катя, ей было три. На другие вопросы она не отвечала.

«Где ты живешь?» – «Тут!» – «Кто твоя мама?» – «Мама дала Кате мисю». – И намертво вцепляется в ладонь, второй рукой прижимая к себе полосатого медведя.

«Нет, я не мама. Я тетя… э… Даша». – «Мама Маса». – «Твою маму зовут Маша?» – «Да! Мама Маса дала Кате мисю»…

На второй день он все-таки сделал то, о чем они потом всю жизнь жалели: обратился в милицию.

– Так нельзя. Она наверняка в розыске. Мы не можем просто взять и присвоить чужого ребенка. Даже если сам ребенок нас уже присвоил.

– Не можем? – переспрашивала она, и вопрос звучал как «а вдруг все-таки можем?».

– Сама подумай! Даже свидетельства о рождении нет. А без него – ни в садик, ни в школу. Наверное, можно купить поддельное. У нас в стране все можно купить, даже космическую ракету. Но я этих ходов не знаю, да и тип мышления у меня другой: обязательно попадусь и в тюрьму сяду. За похищение ребенка и подделку документов. Лет эдак на двадцать… И потом, ее же ищут родители!

Но Катю никто не искал. В базе данных по пропавшим детям ее фотографии не обнаружилось. Их долго и недоверчиво допрашивали, вносили в протокол, что-то бесконечно перепроверяли… Все это время Катя сидела на коленях у «мамы Масы» и бдительно держала ее за шарф.

– Можно она пока поживет у нас? Ну, пока не объявятся родители?

– Конечно нет! Ребенок будет помещен в детский дом!

– Но ведь она к нам привыкла! Ей будет лучше у нас!

– Таков закон.

– Да поймите же! Ее один раз уже предали – те, кто высадил из машины. И она нашла в себе мужество снова поверить людям – нам. И теперь опять ее предать? Она же не понимает ничего про ваши законы! Для нее это будет, что ее снова бросили! И она… Она уже, может быть, никогда никому не поверит. Просто преступление – обрекать человека на такое!

– Девушка, это закон. Эмоции излишни. А кто тут преступник, решаем мы. И мы еще будем проверять вашу невероятную историю о белом «мерседесе». Вы же первые под подозрением, неужели непонятно? Хорошо, если удастся найти вашего Зеленку и он все подтвердит… Хотя он может просто оказаться вашим сообщником…

– Вы спятили? Зачем же мы тогда к вам пришли?

– Испугались. Решили выйти сухими из воды. Всякое бывает. Между прочим, девочка похожа на дочь состоятельных родителей. Простые люди так детей не одевают. Значит, похитили вы ее ради выкупа. Но что-то пошло не так. Первый раз, видимо. Облажались, очканули, теперь пытаетесь красиво выкрутиться…

– Но тогда бы ее искали!

– Да, не сходится. Это всего лишь версия. Чего перепугались? Будем выяснять. По порядку. Что, например, вы делали на кладбище?.. Гуляли, ага. Обычно там все и гуляют…

– Ну, вы даете! Мы вам пропавшего ребенка привели, вашу, можно сказать, работу сделали. А вы на нас же это повесить собираетесь? Может, тогда уж сразу – всю вашу базу данных? А? «Обезврежена банда, много лет воровавшая детей!» Продвижение по службе обеспечено!

– Зря иронизируете, молодой человек. Мы тут шуток не понимаем. Можем ваши слова расценить как явку с повинной.

– Черт меня дернул с вами связаться!

– Мама! Домой хосю! – Катя решительно спрыгнула с колен и потянула их к выходу.

– Да, девочка, подожди. Сейчас тебя отведут домой… Алло, инспектор Павлова, сержант Кривнюк у телефона… Зайдите на минутку… Да мелочи… Нет, не чаю попить… Несовершеннолетнюю в спецприемник отконвоировать… Кажется, не буйная… Справитесь… Ей три года всего…

Но инспектор Павлова не справилась. Дважды ей приходилось трясущимися руками вызывать подкрепление. Катя вцепилась в свою «маму» мертвой хваткой, а когда ее все-таки оторвали, перекусала, наверное, весь отдел «по борьбе с детьми», набившийся в кабинет.

– Да окажите же нам содействие! – взвыла одна из этих теток в форме, пытаясь перекричать дикий Катин визг. – ОМОН, что ли, вызывать?

– Давайте уж сразу регулярную армию! Авиацию и артиллерию!

– Он еще смеется! Чем вы ее приворожили? Медведем этим? Вот подождите, проверим, что у вас там за притон с черной магией!

– «Обезврежена банда колдунов-похитителей»! Это взорвет газеты! В ток-шоу попадете!

– Не беси их! Они ведь на ней потом отыграются!

– Девушка, ну хоть вы нам помогите! Скажите ей что-нибудь, уговорите. Вас-то она послушается!

– А что я скажу? Сейчас тебя уведут и мы больше никогда не увидимся?

– Скажите, что придете завтра!

– Я не буду врать.

– А вы не врите! Вы правда приходите. Я вам пропуск выпишу!

– Выписывайте! – хором воскликнули они.

– И не забудьте сделать всем покусанным прививки от бешенства, – не удержался Алеша.

На следующий день они проникли в филиал ада – с решетками на окнах, вспученным линолеумом и орущим телевизором в холле. Перед огромным плазменным экраном сидели зомбированные дети разного возраста. Кати среди них не было.

После небольшого скандала ее все-таки привели – сонную, вялую, с пустыми глазами. Она села, где посадили, как кукла, и уставилась в пол.

– Чем вы ее так удолбали?!

– Дали успокоительное. И выбирайте выражения! Тут все-таки дети.

– А этот крендель в телевизоре выражений не выбирает! Он уже пятнадцать раз сказал «сволочь»! Вас не заботит, что дети ему внимают разинув рты?

– Вы сюда вломились свои порядки устанавливать?!

– Не вломились, а вошли по официальному пропуску, подписанному доблестным инспектором Павловой! С манерой выражаться, моя фея, у вас тоже – полный вперед!

Алеша никогда не разговаривал таким тоном. Тем более с незнакомыми людьми. Тем более с членами могущественной секты теток, а особенно с представителями ее тайного ордена Чиновниц и Вахтерш. Обычно он моментально терялся от их нахрапистого хамства, чувствуя себя кругом виноватым двоечником, опять забывшим сменную обувь…

Но что-то случилось с ним. Присутствие белоголовой девочки, безучастно сидящей на коленях его любимой, словно меняло химический состав воздуха, превращая кислород в неведомый веселящий газ, от которого хотелось куражиться, выкаблучиваться и переть напролом, горланя боевые песни, как объевшийся мухоморов берсерк. Алеша вытащил из кармана красный клоунский нос – и отпустил себя…

Дурацкой расхлябанной походочкой, подволакивая ноги и размахивая руками, как метроном, он подошел к розетке и выдернул телевизионный провод. В холле наступила оглушительная тишина.

– Хо-хо-хо, – совершенно по-идиотски захохотал он, жеманно прикрывая рот ладонью. – Сволочь! Сволочь! Пятая колонна! Кретины! Кругом враги!

Алеша так похоже изобразил крикуна из телевизора, что лица зомбированных детей синхронно, как подсолнухи, повернулись в его сторону. Только Катя продолжала смотреть в пол.

«Я расколдую тебя, моя бедная принцесса, ты будешь смеяться, хотя бы разок улыбнешься, иначе я разгромлю весь этот казенный ад, куда загнал тебя собственными руками…»

Алеша всучил кому-то из зрителей пульт и знаками показал, что сегодня будет работать телевизором. Для начала он изобразил выпуск новостей, потом – кулинарное шоу. Некоторые дети стали хихикать, другие по-прежнему таращили на него стеклянные глаза.

– А футбол можешь? – хмуро спросил паренек в застиранном спортивном костюме.

Это была богатая тема для пантомимы. Алеша показал и прыгающих на трибуне болельщиков, и дующего в свисток судью, и ругающихся спортсменов…

– Гол! – неожиданно заорал кто-то, и все засмеялись.

– Ну, это уж слишком! – очнулась надзирательница и, стуча тяжелыми каблуками, двинулась к розетке.

Алеша вцепился в другой конец провода, словно собирался перетягивать канат, и жестами позвал на помощь. Несколько разыгравшихся пацанов подскочили и встали у него за спиной.

– Будете платить! – завопила тетка. – За порчу государственной собственности!

– Слышишь, дорогая, – выкрикнул Алеша поверх голов, – нас опять обвиняют в порче и привороте! Определенно, это знаки судьбы!

Он растопырил руки, округлил глаза и медленно пошел на свою противницу, пришептывая и подвывая:

– Встану, помолясь, выйду, перекрестясь, слово мое крепкое, как булат, тридцать три лихорадки… – Алеша немного замялся, подыскивая рифму.

– Тебе в зад! – быстро нашелся паренек, просивший футбол, и дети дружно загоготали.

Волна общего веселья плеснула о каменную стену раз, другой – и вдруг случилось чудо: на отсутствующем лице маленькой Кати промелькнула слабая тень улыбки. Еле заметное движение губ ослепило Алешу, словно вспышка, он подлетел, схватил ее в свои медвежьи объятья и закружился, натыкаясь на стулья.

Паренек в спортивном костюме повис на нем сзади, едва не повалив на пол. И спустя секунду все, кто был в холле, облепили его, как муравьи огрызок, устроив настоящую кучу малу. Тяжелые каблуки возмущенно застучали прочь по коридору.

– За подкреплением ускакала, – отдуваясь, произнес Алеша.

– А завтра ты придешь? – спросил кто-то.

– Если не пустят, будем вести подкоп: мы с улицы, вы отсюда. По рукам?

– Заметано!

– Ты прикольнее телика!

– А это твоя жена? Как ее зовут?

– А фокусы ты умеешь?

– А у тебя есть дети?

– Почему нос красный? От спирта?

– От холода!

– От холода – синий!

– Посторонние! Немедленно покинуть территорию учреждения! Что за балаган?

– У нас пропуск!

– Охрана! Вывести этих – и больше не пускать!

– Требую очной ставки с директором! – кричал Алеша, цепляясь за косяк, отчего государственная собственность трещала по швам. – Эй, полегче, не то завтра натравлю на вас оборотней из Галиции!.. Катя! Катечка! Мы вернемся!..

И начались Алешины хождения по инстанциям. Столько чиновниц и вахтерш он перевидал – можно было бы каталог составить. Он совсем перестал их бояться и даже ловил кайф от мощной человеческой фактуры, доступ к которой открыла ему судьба, явно обладавшая не только мудростью, но и чувством юмора.

Еще во время представления у телевизора он понял, где находится ахиллесова пята теток, – и разил наповал. Любое нарушение привычного сценария, выход за пределы знакомого языка моментально выводили из строя этих допотопных бронированных монстров, и им ничего не оставалось, как тихо поскрипывать челюстью и хлопать липкими от дешевой туши ресницами.

В этот-то момент Алеша и подсовывал им на подпись пропуск в очередной круг ада, по которым моталась Катя и где они следовали за ней по пятам, как два ангела-нелегала, никогда не зная, что будет завтра, но всегда твердо обещая ей, что завтра – будет.

В особо тяжелых случаях, исчерпав «стереотиподробительный» ресурс и чувствуя, что выдыхается (он ведь был еще неопытный, начинающий дурак), Алеша прибегал к безотказному способу. Нацеплял красный нос, устраивался поудобнее и начинал молча разглядывать свою визави, никак не реагируя на то, что она говорила, а потом и верещала нечеловеческим голосом…

Этот гибрид «гляделок» и «молчанки» пробивал самых непробиваемых. Уходя, Алеша щедрой рукой сыпал им на столы барбариски, которыми теперь всегда были набиты его карманы, чтобы подсластить бедным административным матронам горечь столь необъяснимого поражения.

С директором детдома, куда в итоге распределили Катю, у Алеши состоялась настоящая битва магов. В ответ на его колдовской бубнеж о порче и привороте (тяжелое оружие, которым он пользовался только с особо несговорчивыми особами) тетка молниеносно выхватила из-под стола канистру с крещенской водой и вылила на Алешу все пять литров.

Но красноносый клоун, с утра до вечера молча сидящий в углу кабинета и не сводящий с нее задумчивых глаз, взял в итоге и эту неприступную крепость. Они получили разрешение ежедневно навещать Катю под предлогом кружка рукоделия и театральной студии.

С удочерением, о котором они заговорили еще в отделении милиции, дело обстояло неважно. Чтобы вытащить Катю из пасти Молоха, недостаточно было Алешиных побед над его, Молоха, тяжеловесными жрицами. Необходимо было найти и лишить прав ее биологических родителей. Ежедневно навещаемый немым клоуном сержант Кривнюк пока не преуспел на этом поприще, несмотря на все свое нервное усердие.

Правда, ему удалось изловить вольного человека Зеленку, но это лишь окончательно завело следствие в тупик: Зеленка все отрицал, каждые пять минут излагал новую версию событий, включая высадку Кати из летающей тарелки, выл, бился больной головой о ножку стула и постоянно пытался стрельнуть у некурящего сержанта сигаретку либо, на худой конец, десять рублей.

– Ну почему? – стенал доведенный до белого каления Кривнюк. – Почему вы приперлись именно в мою смену? Нет бы заявиться на день раньше – тогда бы Куропаткин вами занимался!..

– Не созрела карма Куропаткина, – разводил руками Алеша, а Кривнюк хватался за голову, неосознанно повторяя жест контуженного Зеленки.

Катя, наделенная, как все дети, чудесным даром приспособления, казалось, уже не находила ничего странного в том, что сама она живет в детдоме, а «мама Маса» и «клоун Леса» приходят к ней на полтора часа в день. Единственное, с чем Катя никак не желала смириться, – это неизбежное присутствие на их свиданиях посторонних, которые постоянно отвлекали «родителей» дурацкими вопросами и даже смели хохотать над фокусами, предназначенными ей одной.

В первый день Катя в знак протеста устроила свою фирменную истерику, слышную на соседней улице, чем поставила под угрозу весь их шаткий проект.

К счастью, Алеша успел сориентироваться раньше, чем до актового зала, где они занимались, добежала возмущенная надзирательница. Когда же сия достопочтенная дама вломилась в открытую дверь и, тяжело поводя боками, остановилась на пороге, чтобы выбрать, на кого обрушить карающую длань, глаза у нее разбежались. Все пятнадцать детей с упоением катались по сцене и верещали так, что закладывало уши.

– Тоже на занятие, моя радость? – тут же подскочил к ней этот проходимец, неведомо как проникший в их солидное учреждение. – У нас разминка: пробуждаем мышцы и развиваем легкие. Этюд «Истерика». Правда, они гениальны? Присоединяйтесь! Кстати, отличная профилактика варикоза и Альцгеймера! Сомневаетесь? А я вот не удержусь!

Он разбежался – и впрыгнул в общее барахтанье, помахав ей на прощание ногой в стоптанном ботинке.

– Беспредел, – растерянно пробормотала тетка. – Куда смотрит начальство?

* * *

Катя, с ее сверхмощным чутьем на людей и обстоятельства, без всяких объяснений поняла, что эта тактика не годится. Истерик она больше не закатывала и все полтора часа мирно сидела на коленях «мамы Маси», перебирая бусины или обрывки тесьмы.

Но ее цепкий взгляд неотрывно, с маниакальной бдительностью следил за всеми соперницами, ковыряющими иголками своих убогих медведей. И стоило какой-нибудь несчастной перейти невидимую черту: подсесть слишком близко, посмотреть слишком долго, засмеяться или опустить глупую шуточку, – Катины глаза вспыхивали – и тут же прятались за густыми кукольными ресницами.

А ночью, когда они оставались одни, маленькая бестия подкрадывалась к постели обидчицы и прокусывала ей руку своими острыми куньими зубами. Именно руку – и желательно правую, хотя тут Катя часто ошибалась, – чтобы та больше не смогла шить.

Катю наказывали, кололи транквилизаторами, после которых от нее оставалась одна оболочка, лишали еды и прогулки. Но она не сдавалась, продолжая упорно бороться за свое счастье, каким она его понимала. В конце концов кто-то из чадолюбивых педагогов придумал запретить Кате ходить на занятия к «родителям». И ночные вылазки тут же прекратились.

Алеше опять пришлось полдня созерцать поры на носу начальницы, чтобы вернуть обратно их бедную безбашенную кусаку, от которой теперь они бы уже ни за что не отступились.

– Зачем вам это нужно? – недоумевала директриса, отхлебывая остывший чай.

Она уже привыкла к присутствию красноносого молчальника в своем кабинете и вела с ним задушевные беседы обо всем на свете, начиная со своих семейных проблем и заканчивая всемирным жидомасонским заговором.

– И чего вы вцепились в эту Катю? Ребенок с ярко выраженной девиацией, агрессивный, неуправляемый. Да вы с ней просто не справитесь без спецсредств! Вам вообще нельзя думать об усыновлении! Вы слишком интеллигентные. Любой детдомовец вас скрутит и ноги о вас вытрет! С ними только жесткость работает. Железная дисциплина и ежовые рукавицы. Знаете, из кого получаются хорошие приемные родители? Из военных. Особенно командиров. А таким, как вы, в эту клоаку лучше вообще не лезть… Но лезут! Забьют себе голову всякой сопливой философией, прочитают, что ребенка надо обнимать восемь раз в день, – и вперед: дайте нам скорей кого-нибудь осчастливить! А потом – возвращают! «Мы думали, что главное – любить…» Ага, конечно! Главное – кулак крепкий и нервы железные… Одумайтесь, пока не поздно!.. Хотя вам все равно никто не разрешит усыновлять: работы нет, жилье съемное, даже не расписаны… Чем хоть вы живете? Медведями на ярмарках торгуете? Эх, босота! Давай, что ли, оформлю тебя на четверть ставки педагогом допобразования… Обувь новую купишь, а то у нас даже дети лучше одеты…