На всех лицах отразилось облегчение, и только Прошка выказал недоверие.

— Вы уверены? — спросил он подозрительно.

Лева пожал плечами.

— Кость цела. Может быть сотрясение мозга, но от этого не умирают.

— Вы же не рентген. Откуда вам известно, что в черепе нет трещины?

— Мне неизвестно. — Лева начал раздражаться. — Но я видел людей, у которых мозги торчали наружу и которые потом… — Он осекся. — Трещина зарастет. Отлежится ваш истопник несколько дней и будет как новенький.

Эта длинная речь явно его утомила, и он перешел на язык жестов, а точнее, махнул рукой, показывая, что Павла Сергеевича нужно поднять и перенести в более подобающее место. Ребята засуетились, стараясь выполнить эту операцию как можно бережнее. Мне доверили держать фонарик. После целой серии взаимных обвинений в умственной отсталости и физической неполноценности им наконец удалось извлечь Павла Сергеевича из зарослей и относительно плавно поднять на руки.

— Куда понесем? В отель? — спросил Леша.

— Лучше в сторожку, — предложила я. — Думаю, ему будет приятнее очнуться в привычной обстановке.

Процессия медленно тронулась в путь и через несколько минут достигла бревенчатого домика, расположенного слева от отеля, если стоять к последнему лицом. Дверь оказалась открытой, и Павла Сергеевича беспрепятственно доставили в собственное жилище. Оно представляло собой маленькую комнату и кухоньку, большую часть которой занимала печь, обогревавшая сразу оба помещения, поскольку ее задняя стенка была одновременно стеной комнаты.

С Павла Сергеевича стащили телогрейку и сапоги и уложили его на кушетку, повернув голову так, чтобы раны ничто не касалось.

— А рану надо бы промыть и перевязать, — озабоченно сказал Генрих, глядя на окровавленный квадратик бинта.

Я обвела глазами комнату, увидела на шкафу автомобильную аптечку и кивком показала на нее Марку. Тот достал аптечку и вытащил из нее перевязочный пакет и перекись водорода.

— Ну как, сами справитесь? — поинтересовался Лева. — Тогда я пошел.

Никто не стал его удерживать. На пороге он обернулся и пообещал:

— Утром зайду. Если очнется, не позволяйте ему вставать. А я пока поработаю за истопника.

— Поразительное благородство, — заметила я, когда за ним закрылась дверь. — Надеюсь, мы не взлетим на воздух. Впрочем, в ближайшие несколько дней нам это не грозит, поскольку мы будем жить у Павла Сергеевича, а здесь нет парового отопления.

— Почему это мы будем жить у Павла Сергеевича? — встрепенулся Прошка.

— Потому что мы не можем оставить его без присмотра, пока он полностью не поправится, — терпеливо объяснил ему Марк, отвлекшись от промывания раны. — Может быть, только наше вмешательство спасло его от смерти и убийца ждет возможности довести дело до конца.

— Но здесь даже спать негде!

— На полу выспишься.

— На полу! Когда в двух шагах отсюда меня ждет роскошный люкс с шестиспальной кроватью!

— Ну, раз такое дело, конечно, отправляйся туда, — сказала я едко. — Мы не можем лишить тебя свидания с постелькой. Только на твоем месте я побежала бы до роскошного люкса на максимально возможной скорости и забаррикадировала дверь, как Георгий. Глядишь, убийца окажется не столь проворен и тебе удастся пережить сегодняшнюю ночь.

Прошкина тяга к удобствам мигом ослабела.

— Нет уж! Я вас не брошу. Только вот, Леша, не мог бы ты сходить на кухню, принести чего-нибудь покушать? Раз уж нам придется сидеть здесь безвылазно, надо бы запастись продуктами.

— Вот сам и запасайся, — буркнул Леша, не оценивший оказанного доверия.

— Интересно, — задумчиво произнес Генрих, помогавший Марку бинтовать голову истопника. — Произойдет ли когда-нибудь событие, которое заставит Прошку забыть о еде? Помню, однажды мы довольно бурно отметили день рождения соседа по общежитию. Просыпаюсь я утром: голова трещит, в глазах зеленые пятна плавают, руки дрожат, а что творится с желудком — сказать страшно. Как-то на море во время шторма у меня был приступ морской болезни, так вот он не идет ни в какое сравнение с тем, что творилось со мной в то утро. Виталик, сосед, чувствовал себя не лучше. Отрывает он зеленую рожу от подушки и слабо так стонет: «Генрих, помоги, я умираю. Будь другом, сползай в душ, принеси мне тазик». Тут из Прошкиного угла доносится еще один жалобный стон: «И чего-нибудь покушать, если можно».

— Смейтесь-смейтесь, — надулся Прошка. — Посмотрю я на вас, когда сами оголодаете. Там, между прочим, снова гроза собирается. Еще денька два продержится такая погода, и сюда ни на одном тракторе не доберешься. Еды в холодильнике надолго не хватит. Вот через недельку поглядим, как вы запоете.

— Не дрейфь, — успокоила его я. — Здесь на одном алкоголе можно до зимы продержаться. Бары в номерах набиты под завязку. Меня гораздо больше занимает вопрос, доживем ли мы до конца этой недели. Положение у нас прямо как в «Десяти негритятах». Дом, отрезанный от всего мира, и неизвестный убийца. Правда, есть одно отличие: сначала нас было не десять, а двенадцать. Но сейчас осталось уже десять с половиной. Павла Сергеевича вывели из строя надолго.

Марк с Генрихом закончили перевязку, и мы набились в тесную кухоньку. Я, Леша и Генрих устроились на узком топчане, а Прошка с Марком — на принесенных из комнаты стульях.

— Ты ошибаешься, Варька, — возразил Генрих, когда мы расселись и поставили на плитку чайник. — Имеется еще одно отличие, куда более обнадеживающее. У Кристи убийца расправляется со всеми поодиночке, потому что жертвы подозревают друг друга и никто никому не доверяет. А здешнему злодею, чтобы добиться той же результативности, придется проявить гениальную изобретательность. Если мы будем держаться вместе, ему нас не одолеть.

— Как знать, — глубокомысленно изрек Прошка. — Нет, ты, конечно, прав, Генрих, если убийца — один из тех, — он махнул рукой в сторону отеля. — Но я бы за это не поручился.

— Интересно, на что ты намекаешь? — спросила я вкрадчиво.

— На твое счастливое избавление от нежеланного брака, естественно.

— И кто же, по-твоему, меня от него избавил?

— Ну, определенно я, конечно, утверждать не могу, но, скорее всего, это был Леша.

Леша тем временем изучал старую, пожелтевшую газету, которую нашел под печкой, и на наглый Прошкин выпад даже не поднял головы. Разочарованный клеветник выбрал другую жертву.

— Или Генрих. Он тоже очень за тебя переживал. Помнится, даже давал честное благородное слово спасти тебя, уничтожив Бориса физически.

Генрих вздрогнул и помрачнел. Прошка, сообразив, что переборщил, снова сменил курс.

— Да ты и сама могла подсуетиться. Все мы знаем, что за свою драгоценную свободу ты любому готова откусить голову. Я уж не буду говорить о прочих твоих отклонениях…

— Стареешь, Прошка! Повторяться начал. По два раза за ночь об отклонениях моих упоминаешь. Раньше за тобой такого не водилось.

— Вы еще не устали попусту молоть языком? — снимая кипящий чайник, поинтересовался Марк. — Леша, оторвись от своей дурацкой газеты и подай мне заварку. Вон она, на полке. Кружек всего три? Тогда эту я возьму себе, а вам — по одной на двоих. Так вот, чем нести всякую чушь, лучше бы пошевелили извилинами. В отеле, кроме нас, шесть человек. Если Павел Сергеевич не треснул себя по затылку сам, остается пятеро подозреваемых. Неужели так трудно определить, кто из них убийца?

— Лева! — не раздумывая выпалила я.

— Дался тебе этот Лева, — проворчал Леша. — Ну какие у него могут быть мотивы? Он Павла Сергеевича и не видел-то, наверное, ни разу, пока сюда не приехал.

— При чем здесь Павел Сергеевич? — возмутилась я. — Убили-то пока одного Бориса. А Бориса Лева знал достаточно хорошо.

— А может быть, его все-таки не убили? Может, он сам? — с надеждой спросил Генрих.

— Все может быть, — авторитетно заявил Прошка. — И Павел Сергеевич мог выйти на ночную прогулку, поскользнуться и упасть. А затылок у него в крови, оттого что кирпич сверху свалился. И телефоны могли пропасть сами собой. Большая флуктуация, знаете ли…

— Да уж, Генрих, в данных обстоятельствах вероятность естественной смерти Бориса крайне мала, — сказал Марк. — Скорее всего, его отравили. Судя по симптомам — чем-то вроде мышьяка.

— Экий оригинальный способ убийства, — пробормотала я. — Мышьяк даже в детективных романах уже лет сто не используют.

— Ну хорошо, — продолжал гнуть свое Леша. — Какие у Левы мотивы для убийства Бориса? Они не враги и, по-видимому, не друзья, не родственники и даже не деловые партнеры. Борис хотел, но не успел привлечь Леву к участию в строительстве дороги. Если у них были общие дела в прошлом, то, скорее всего, претензий друг к другу они не имели, иначе Борис не стал бы снова обращаться к Леве. Материальной выгоды Лева от его смерти получить не может, личных мотивов, по-видимому, нет…

— А ревность? — перебила я. — Лева трясется над женой, как скупой рыцарь над своими сундуками. Если она вдруг воспылала к Борису нежной страстью…

— Ты же сама говорила, что она помянула какого-то Диму, — напомнил Прошка. — Не слишком ли она у тебя любвеобильная?

— А что в этом такого? — поддержал меня Генрих. — Говорят, рыжие зеленоглазые красотки на редкость темпераментны.

— Тогда путь Левы должны устилать трупы, — заметил Марк, — Но вряд ли в таком случае ему удалось бы не привлечь к себе внимание следственных органов.

— А откуда ты знаешь, что Лева избежал их внимания? На мой взгляд, он типичный уголовник.

— По-твоему, он отсидел положенные десять лет за убийство и вернулся к неверной жене, чтобы заработать очередную десятку? — саркастически поинтересовался Прошка. — Да-а, трудное у человека семейное счастье!

— Семейное счастье легким не бывает, — произнес Генрих наставительно.

— Кто бы говорил! — возмутился Прошка. — Да я не знаю никого, кому хотя бы вполовину так повезло с женой, как тебе с Машенькой.

— Потому-то я и знаю, о чем говорю. Если бы мне не повезло, я бы мог позволить себе лишь утверждение частного характера.

— Не отвлекайтесь, — одернул их Марк. — Поспорить на тему семейного счастья вы сможете и потом, когда мы выявим убийцу. Как ни жаль мне тебя разочаровывать, Варвара, я согласен с Лешей: Левина кандидатура не проходит по причине отсутствия мотивов. У Ларисы мотивов еще меньше, чем у мужа. Остаются трое: Наталья, Вальдемар и Георгий.

— Почему ты считаешь, что у Ларисы нет мотива? — спросила я. — Может, они с Борисом были знакомы еще со школьной скамьи и она его с тех пор ненавидела? Скажем, он подкладывал ей дохлых крыс в портфель или таскал за косички.

— Да он лет на десять ее старше, — заметил Леша.

— Откуда ты знаешь? Вдруг она просто хорошо сохранилась? Ну ладно, пусть не со школьной скамьи. Пусть их родители дружили семьями. Или они познакомились на курорте. Важен принцип. Если их отношения имеют предысторию, мотив мог зародиться в прошлом и проявиться только сейчас. То же, кстати, касается и Левы. До тех пор пока мы не узнаем всю подноготную их отношений с Борисом, отбрасывать его кандидатуру нельзя.

— Ну хорошо, отложим пока этот вопрос. Согласен, для однозначного вывода у нас маловато сведений. Нужно поговорить со всеми участниками и выяснить все, что можно, об их связях с Борисом и друг с другом. Но кое-что известно уже теперь. Например, мотив для убийства определенно был у Натальи и Вальдемара. Наталья наверняка унаследует состояние брата, а деньги им с мужем сейчас нужны позарез. Если они не отдадут долги, последствия могут быть самыми плачевными.

— Марк, Наталья совершенно непохожа на братоубийцу, — заявила я категорично. — Она нормальная интеллигентная женщина. Думаю, она не стала бы травить брата, даже если бы речь шла о ее жизни.

— Согласен, — быстро вставил Прошка.

— А если о жизни сына? Не забывайте, ведь это она уговорила Георгия отослать телохранителя.

— Как, по-твоему, телохранитель Георгия сумел бы помешать ей отравить Бориса? Она всегда могла прийти к брату в комнату под предлогом какого-нибудь разговора и подсыпать ему зелье без свидетелей.

— Могла. Но будь здесь телохранитель, она ни за что не смогла бы подобраться к телефону Георгия. Очевидно, яд, подсыпанный Борису, был медленного действия и, если бы помощь прибыла своевременно, его бы спасли.

— Кстати, с этим телефоном все не так просто, — заговорил Леша. — Помнишь, Варька, ту сцену в коридоре? Георгий выскочил из номера и завопил, что у него украли телефон. Он разбушевался не на шутку, но, стоило тебе спросить, запирал ли он номер, вдруг притих и задумался. И очень удивился. Помнишь, даже ключ нам показал, который торчал в замке изнутри? Вроде бы он только что его повернул. Как, говорит, могли украсть телефон из запертого изнутри номера? И действительно: как?

— Может быть, к нему кто-нибудь заходил перед сном? — предположила я неуверенно.

— Тогда бы он наверняка об этом вспомнил.

— Кто знает, может, он и вспомнил, — сказал Марк. — И это опять возвращает нас к Наталье. Наверное, только ее Георгий впустил бы без опаски. Судя по подслушанному Прошкой разговору, он до сих пор ее любит.

— Ничего себе любовь! — воскликнул Прошка. — Да он чуть глаза ей не выцарапал, когда она отказалась взять его в машину!

— Любит, но в то же время не может простить ей замужества. И, несмотря на это, ей удалось уговорить его избавиться от телохранителя. Если бы у Георгия не осталось к Наталье нежных чувств, такая задача наверняка была бы ей не по силам.

— Ладно, Марк, допустим, ты прав, — вступил Генрих. — Допустим, Георгий любит Наталью и, уступая ее просьбам, отделался от телохранителя. Но из этого вовсе не следует, что уговаривала она его со злым умыслом. Вполне вероятно, что она действительно хотела помочь брату, который убеждал Леву вложить деньги в строительство дороги. Она и впрямь могла опасаться, что Леве не понравится присутствие телохранителя. Ты же сам говорил, вспомни, что ее опасения резонны.

— Говорил, — нехотя согласился Марк. — Но тогда я не знал, что Бориса убьют. Теперь хлопоты его сестры предстают совсем в ином свете.

— А я так не думаю, — поддержал Генриха Прошка. — Почему ты сосредоточил все свое внимание на Наталье? В конце концов, в первую очередь деньги нужны ее мужу. Именно он влез в долги, его жизни и угрожает главная опасность. Даже бандиты, хотя и могут угрожать, не станут ни за что ни про что убивать невинную женщину и ребенка. А вот несостоятельного должника, нагревшего их на крупную сумму, — запросто. К тому же Вальдемар, в отличие от Натальи, не питал к родственнику братских чувств.

— Вальдемар — безмозглый пустозвон, — проворчала я. — Он способен думать только о своей неотразимости и несправедливости судьбы, которая так жестоко обошлась с очаровательным молодым человеком. Запланировать убийство, требующее хотя бы минимальной подготовки, он не в состоянии даже ради спасения собственной красивой шкурки. А здесь определенно нужна была большая подготовительная работа. Раздобыть яд, ухитриться незаметно его подсыпать, стянуть из-под носа Георгия телефон — нет, такая умственная нагрузка Вальдемару не по силам.

— А вдруг он нарочно разыгрывает из себя придурка? Или такую гениальную, проницательную особу, как ты, никто не способен провести? — съязвил Прошка.

— Ну, в общем-то, да, — скромно признала я. — По крайней мере, не припомню, чтобы кому-то это удавалось. Например, представление о твоем морально-интеллектуальном облике сложилось у меня через пять минут после нашего знакомства и с тех пор не претерпело никаких изменений.

— Это свидетельствует лишь о твоем скудоумии и неспособности признать свою неправоту.

— Господи, как мне надоел этот дурацкий обмен дешевыми репризами! — простонал Марк. — Если вы сейчас же не уйметесь, я сам превращусь в убийцу!

— Тогда объявляю перерыв: мне нужно срочно написать завещание. Генрих, обещай, что будешь слать Марку передачи и хотя бы раз в год приходить на мою могилку. Леша, на тебя вся моя надежда! Не допусти, чтобы нас с Прошкой похоронили рядом. Желательно даже, чтобы кладбища были в разных концах Москвы. Марк, если к твоему возвращению из тюрьмы «Запорожец» еще не совсем развалится, можешь взять его на память. Я тебе все прощаю.

Казалось бы, моя трогательная речь могла смягчить и каменное сердце, но на Марка она не подействовала.

— Я начинаю думать, что Борис покончил с собой, — сказал он, бросив на меня убийственный взгляд. — Странно только одно: почему он тянул с этим целых четыре месяца?

— Может быть, до него только здесь дошло, что он натворил, сделав Варваре предложение, — радостно подсказал Прошка. — Что касается перерыва, это ты хорошо придумала. Пока будешь писать завещание, мы успеем заморить червячка. Смотрите, уже рассвело. Пора завтракать.

— И правда, что-то живот подвело, — поддержал его Леша. — Варька, может, сходим на кухню, чего-нибудь принесем?

— Я с вами, — вызвался Генрих, вставая с места.

Мы с Лешей вылезли за ним следом из-за стола, и на освободившийся топчан тут же плюхнулся Прошка.

— Несите всего побольше, — напутствовал он нас, потягиваясь. — Нас ждет мозговой штурм — нужно как следует подкрепиться.

— Для мозгового штурма в первую очередь нужно иметь мозги.

Под этот афоризм Марка мы удалились.

Выйдя из холла отеля в коридор первого этажа, мы услышали странный, пугающий звук.

— Похоже на предсмертный хрип, — сказала я, покрываясь холодным потом.

Генрих с Лешей бегом бросились к источнику звука; я на ослабевших ногах поплелась следом. Метров через тридцать они внезапно остановились перед открытой дверью и застыли. Я прибавила шагу, потом перешла на рысь.

Как выяснилось, источник звука находился в баре, точнее, лежал на одном из столиков. А если совсем уж точно, то на столике лежала только верхняя часть корпуса, а седалище покоилось на стуле. У ножки стула валялась пустая бутылка из-под виски.

— Надрался на радостях, — буркнула я, неприязненно разглядывая храпящего Вальдемара.

— Или, наоборот, перепил за упокой души любимого шурина, — пробормотал Генрих.

Мы возобновили свое шествие на кухню.

— Между прочим, это означает, что Вальдемар и Наталья провели ночь порознь. И любой из них мог напасть на Павла Сергеевича, — заметил Леша.

— Зачем?

— Не знаю. Но зачем-то ведь на него напали… Может быть, истопнику известно что-то об убийстве или о его причине.

Размышляя над Лешиными словами, мы набрали на кухне снеди, разогрели кое-что в микроволновой печи и пустились в обратный путь.

— Если ты прав, то необходимо как можно скорее поговорить с Павлом Сергеевичем, — сказал наконец Генрих. — Это лучший способ защитить старика от повторного покушения. Надеюсь, он скоро придет в себя.

— Неизвестно, можно ли ему разговаривать, — заметила я.

— От нескольких слов его состояние сильно не ухудшится. Достаточно будет, если он назовет того, кто его ударил, и возможные причины нападения.

— Скорее всего, он не видел нападавшего, — сказал Леша. — Ударили-то по затылку.

— Как знать…

Мы вернулись в сторожку, выложили еду на стол, сняли мокрые куртки и сапоги и отправились взглянуть на Павла Сергеевича. Он по-прежнему был без сознания, но теперь что-то бормотал в бреду. Я наклонилась к самым его губам и прислушалась.

— Вода… везде вода…

— Бредит про какую-то воду, — сообщила я. — Может это иметь отношение к делу?

— Разве что к погоде. Там опять льет? — спросил Прошка с тоской.

— Не очень сильно, — утешил его Леша. — Но, видимо, зарядило надолго.

— Умеешь ты порадовать, Леша, — проворчал Прошка, но тут лицо его прояснилось. — Скорее на кухню, завтрак остынет!

За едой мы пересказали эпизод с Вальдемаром и Лешину мысль об отсутствии алиби у обоих супругов на прошедшую ночь.

— Вот видите, все указывает на то, что Бориса убил кто-то из них, — затянул свою песню Марк. — Их денежные затруднения, Натальина душещипательная беседа с Георгием, отсутствие алиби…

— Ну, алиби, положим, отсутствует и у Замухрышки, который забаррикадировался у себя в номере и с тех пор пребывает в гордом одиночестве, и у Левы, жена которого напилась снотворного…

Я осеклась. При слове «снотворное» у меня перед глазами вдруг возникла сцена: мы с Ларисой стоим у окна, я неожиданно поворачиваюсь к сидящей за столом Наталье и вижу у нее на ладони две маленькие белые таблетки, которые она только что вытряхнула из флакона. Вот она поднимает голову, видит, что я смотрю на нее, и вздрагивает. Потом дает какие-то ненужные объяснения, я снова отворачиваюсь и… Стоп! Я краем глаза видела, как Наталья взяла бокал, и жидкость там была янтарного цвета… Да-да, золотой отблеск у нее на щеке… моя картина «Игра света»… Но… когда Борис спрашивал у нас, кому чего налить, Наталья выбрала джин с тоником. А после этого мужчины ушли в бильярдную, и до их возвращения мы ничего себе не подливали. Янтарная жидкость… Борис пил виски…

— Варька, очнись! — донесся до меня голос Прошки. — Знаешь, какой у тебя страшный вид, когда глаза пустеют!

— Пустеют? — переспросил Леша и внимательно посмотрел на меня. — Что ты вспомнила, Варька?

Я облизнула пересохшие губы и быстро рассказала о том, что произошло в баре в день приезда.

Когда я замолчала, в кухоньке наступила такая тишина, что стало слышно тиканье будильника в комнате. В этой тишине звук шагов на крыльце показался нам канонадой. Вот открылась входная дверь, потом кухонная, и перед нами предстала Наталья.

— Здравствуйте. Я только что встретила Леву, и он рассказал мне про Павла Сергеевича. Вы, наверное, зверски устали. Я пришла вас сменить.