Оставив мне номера служебного и домашнего телефонов, Селезнев торопливо распрощался и убежал, а я решила все-таки принять вожделенную ванну. Вообще-то мне следовало бы позвонить друзьям и сообщить, что нам дали тайм-аут до пятницы, но сначала нужно было обдумать, как подать эту новость, чтобы в то же время сохранить в тайне разговор с Доном. Я, хоть и не давала ему обещания, про себя твердо вознамерилась молчать.

Погрузившись в теплую воду и закрыв глаза, я один за другим перебирала в уме варианты будущего разговора с сообщниками и постепенно прониклась уверенностью, что стоящая передо мной задача невыполнима. Как можно убедить неглупых и видавших виды людей, что ищейка, с ходу взявшая след и уже учуявшая жертву, вдруг ни с того ни с сего отложила охоту до лучших времен? А если с того и с сего, то нужно объяснить, каким образом удалось сбить ищейку со следа. И объяснение должно быть удовлетворительным. Серж, например, имевший возможность лично оценить проницательность и дотошливость капитана, никогда не поверит, будто мне удалось провести Селезнева с помощью какой-нибудь глупой выдумки. Умная же ложь, с одной стороны, должна быть правдоподобной, а с другой — такой, чтобы ее невозможно было разоблачить. И хотя врать я умею и делаю это не без удовольствия, на сей раз фантазии мне не хватило. В конце концов я разозлилась и решила ничего не объяснять. Мне и без того было над чем поломать голову.

Выйдя из ванной, я первым делом вставила в розетку вилку телефона, который отключила перед разговором с Селезневым. Тут же раздался звонок. Междугородный.

— Варька, что у вас там происходит? — зазвенел в трубке взволнованный голос Машеньки.

— Откуда ты звонишь и почему решила, что у нас что-то не так? — спросила я осторожно.

— Из Опалихи, с почты. Полчаса назад мне принесли «молнию» от Анри: «Срочная командировка. Буду выходные». Какая в наше время командировка, да еще срочная? В институте уже третий месяц зарплату не платят! А у Анри с собой рублей двадцать, не больше! Что за нелепая ложь?

От пронзительных ноток в таком спокойном обычно голосе меня бросило в дрожь. Если мне не удастся тут же, с ходу удачно сымпровизировать, Машенька ударится в панику, и последствия предугадать невозможно.

— Действительно, не лезет ни в какие ворота, — согласилась я быстро. — Но Генрих не виноват. Просто у него голова другим занята. Понимаешь, Машенька, у меня серьезные неприятности. Не спрашивай какие, я все равно не могу сказать. Тут замешан еще один человек — ты его не знаешь, — и я обещала ему молчать. Ребята тоже не посвящены, но знают, что мне может понадобиться помощь, и хотят быть на подхвате. Надеюсь, мне удастся выкарабкаться самостоятельно, но на всякий случай отпусти Генриха до пятницы. Обещаю: он вернется к тебе в целости и сохранности.

Я знала, что делаю. Машенька относится к тем редким женщинам, кто свято верит: данное слово надо держать во что бы то ни стало. Кроме того, она бы никогда не позволила мне «выкарабкиваться» из неприятностей самостоятельно. Находись сейчас Генрих при ней, она сама отправила бы его ко мне. Даже если бы я отказывалась наотрез. И наконец, Машенька верит моим обещаниям. Раз я сказала, что с Генрихом ничего плохого не случится, значит, за него можно не беспокоиться. Но теперь ее тревога переключилась на меня.

— Варвара, ты хотя бы неделю можешь прожить без приключений? — воскликнула Машенька, прикидываясь раздраженной (сердиться она не умеет совершенно). — Нормальные женщины в твоем возрасте воспитывают детей и хранят домашний очаг, а не ищут на свою голову неприятностей. Тем более серьезных. Хоть бы намекнула, что тебе грозит, а то я ночью глаз не сомкну.

— Я и сама точно не знаю. Но ты не волнуйся, как-нибудь выкручусь. Не впервой.

— То-то и оно, что не впервой. Учти: авантюристы рано или поздно плохо кончают. Возьмись за ум, ради бога. Правда, не представляю, как тебе это удастся. Ладно, хватит нравоучений. А я могу чем-нибудь помочь? У меня есть знакомый юрист, есть пожарный, целая прорва врачей и ветеринаров, бухгалтер и даже охранник. Может, нужна профессиональная помощь кого-нибудь из них?..

— Спасибо, Машенька. Если что, я дам тебе знать. Не беспокойся, все обойдется.

— Наверняка недолго. А потом вы найдете для своих игр новое минное поле. Все-все, больше не ворчу. Удачи тебе. И не лезь на рожон, ладно?

— Не буду.

Я положила трубку, вытерла лоб, но больше ничего сделать не успела. Телефон замяукал снова. На этот раз определитель номера сработал. Звонил Серж.

— Варька? Наконец-то! Я целый день пытаюсь с тобой связаться. У меня плохие новости. Глыба отказался молчать. Я и вчера-то с трудом его уговорил, а уж узнав об отравлении, он как с цепи сорвался. «Знаю, — кричит, — кто тебя науськал! Эта стерва любого готова подставить, лишь бы себя и своих дружков выгородить. Ты, коли хочешь, подставляй голову, а я из себя козла отпущения делать не позволю!» Это самый невинный кусок из его речи. Остальное я не решусь повторить даже в обществе пьяных дембелей. Чем ты ему так хвост прищемила, Варвара? Он что, к тебе подкатывал и ты дала ему от ворот поворот?

— Нет. У нас старые счеты. Еще с университета.

— А, история с Мефодием! Неужели Глыба до сих пор не остыл?

— Видимо, нет.

— Скверно. Теперь, ласточка моя, плакали все твои планы. До вечера мне удалось нейтрализовать фискала, но если капитан заявится к нему домой после работы, все пропало. Может, предупредить остальных, что отмалчиваться нет смысла?

— Пока не стоит. А как ты нейтрализовал Глыбу? Связал по рукам и ногам, засунул в рот кляп и уложил под стол в своем кабинете?

— Почти. Отправил на ярмарку давать пояснения покупателям у стенда нашей фирмы. Остальные сотрудники о его задании знать не знают. Чтобы Глыба не успел им ничего сообщить, я сам отвез его на место. Взял под ручку и прямо из кабинета отвел в машину. А на ярмарке попросил менеджера по продаже проследить, чтобы Глыба не мог надолго отлучиться. Но держать его там круглосуточно, к сожалению, не в моей власти. По-моему, все же нужно сказать ребятам, что запираться бесполезно.

— А Глыба может по собственной инициативе заявиться на Петровку?

— Вряд ли. Но это ничего не меняет. Капитан совершенно определенно подозревает, что Мефодий пьянствовал с нами у Генриха. А я назвал ему остальных участников. Не сегодня-завтра милиция до Глыбы доберется.

— Нет.

— Нет? Почему?!

— Я беседовала сегодня с Селезневым. Они там, на Петровке, проводят какую-то крупную операцию, и до пятницы капитан нашим делом заниматься не будет.

Серж выразительно покашлял в трубку:

— Варвара, а тебе не кажется странным, что капитан милиции счел необходимым предупредить тебя о своих планах?

— Нет, не кажется. Он сегодня не сумел поймать никого из гостей Генриха, кроме нас с тобой, и спросил, где они могут быть. Я сказала, что мы сегодня вечером хотели уехать на пару дней в Псков, и пропащие, наверное, занимаются сборами и бегают по магазинам, после чего поинтересовалась, не следует ли отменить поездку. Селезнев подумал-подумал и отпустил нас до пятницы. Я поинтересовалась, почему до пятницы, и он объяснил. — Выдав на едином дыхании очередную ложь, я перевела дух и во избежание вопросов затараторила снова:

— И вообще, кажется, мне удалось развеять его подозрения насчет вечеринки. Я объяснила, что друзей Мефодия среди нас нет и ему не имело смысла приходить к Генриху. И рассказала в подробностях, какие муки вы вынесли по его милости. Капитан даже изволил несколько раз улыбнуться. А твои злоключения, Серж, я расписала самыми яркими красками — нужно же было оправдать твое подозрительное утреннее поведение. Я сказала, что на тебя находит ступор от одного упоминания ненавистного имени и ты сам не ведаешь, что творишь.

— Ну спасибо тебе, дорогая! — взорвался Серж. — Удружила! Теперь, когда выяснится, с кем Мефодий провел свои последние часы, у капитана не будет и тени сомнения насчет личности убийцы!

«Эк меня занесло», — сконфуженно подумала я. Но не признаваться же теперь, что все мои уверения — сплошное вранье!

— Не волнуйся, — сказала я миролюбиво. — До пятницы мы выясним, кто это сделал, и Селезневу не будет нужды подозревать невиновных.

— “Не волнуйся”! Хорошенькое дело! — бушевал Серж. — Да как мы это выясним? У тебя есть хоть одна догадка? Хотя бы намек на догадку?

«Великович единственный знал заранее, что Мефодий придет к Генриху», — вспомнила я слова Селезнева и сказала:

— Есть кое-какие соображения. Для начала хватит, а там, глядишь, всплывет и еще что-нибудь.

Возмущение Сержа как ветром сдуло.

— Какие соображения? — спросил он с жадным любопытством.

— Не по телефону! — отрезала я. — Ты не мог бы еще раз связаться с Лёничем, Глыбой и Мищенко и пригласить их завтра ко мне на дачу? Мне все равно нужно съездить туда за Лешей и машиной, заодно устроим совещание.

— А почему на даче? По-моему, лучше в Москве, когда вы с Лешей вернетесь.

— Там пусто. Никто не помешает. А здесь дела, телефонные звонки, любопытные соседи и прочая нервотрепка. Неужели тебе не хочется денек от всего отдохнуть?

— Отдохнуть, расследуя убийство? — Серж хмыкнул.

— Да, расследуя убийство. Держу пари, тебе нечасто приходится этим заниматься, а отдых, согласно определению, — это смена занятий и обстановки. Ну что, поговоришь с этой троицей?

— Ладно. Лёнич временно переехал к родителям, но телефон мне на всякий случай оставил. Гусь обещал сидеть дома, дверь никому не открывать и к телефону не подходить. Мы договорились с ним о сигнале. Сначала два звонка, потом четыре и еще один. Потом он возьмет трубку. А Глыба скрываться не собирается. Только вот не уверен, Варька, что он согласится поехать к тебе на дачу.

— А ты его припугни. Намекни, что я со свойственной мне стервозностью подбиваю остальных повесить убийство на него. На даче мы-де договоримся о показаниях, все согласуем и преподнесем Селезневу убийцу в подарочной упаковке. Глыба может сколько угодно отбиваться, но восемь против одного — солидный перевес.

— Думаешь, он поверит? Лично я сомневаюсь. Как бы он тебя ни честил, ему прекрасно известно: на такую подлость ты не пойдешь.

— А ты попробуй. Отличный тест на искренность.

— Ладно. Как к тебе добираться и когда сбор?

Я объяснила маршрут, назвала подходящие электрички, назначила время (не слишком раннее) и закончила разговор. Теперь предстояло самое сложное — выдержать дружеский допрос. Серж, похоже, проглотил мою ложь, но одно дело — обвести вокруг пальца человека не слишком близкого и совсем другое — врать тем, кто знает тебя как облупленную. Я перекрестилась и набрала Прошкин номер.

— Вас слушают, — раздался в трубке дребезжащий старушечий голос одной из Прошкиных соседок, по совместительству ангелов-хранительниц.

— Здравствуйте, нельзя ли позвать Андрея?

— Варвара, деточка, это ты?

Когда-то обе бабуси, ревнуя меня к своему любимцу, разговаривали со мной исключительно сквозь зубы, вернее, зубные протезы. Но через пять лет нашего знакомства до них наконец стало доходить, что я не собираюсь заманивать вольного сокола в ловушку законного брака, да и незаконного тоже. С тех пор они считают меня кем-то вроде ненадежной союзницы в борьбе с многочисленными Прошкиными пассиями, и, хотя старушечьих сердец я не завоевала, дипломатические отношения между нами установились.

— Да, Калерия Львовна. Как вы поживаете?

— Ничего, потихонечку. А Андрюшеньки нет. Он звонил часа два назад и предупредил, что сегодня может не вернуться. Небось опять останется у какой-нибудь лахудры. У меня сердце не на месте. Эти современные девицы и покормить-то мужчину толком не умеют.

— Не переживайте, Калерия Львовна. Уж о чем, о чем, а о своем питании Андрей вполне способен позаботиться сам.

— Не думаю, — произнесла она сухо. — Андрюшенька привык к нашей заботе.

При других обстоятельствах я обязательно сказала бы старушке комплимент, чтобы загладить свой промах, но сейчас было не до церемоний. Торопливо поблагодарив ее за информацию, я нажала рычажок отбоя и набрала номер Марка. После двенадцатого гудка стало ясно, что на том конце брать трубку не собираются. Я вспомнила об условном коде, который придумал Марк, дабы оградить себя от вторжения Мефодия. Может быть, они с Прошкой и Генрихом не подходят к телефону из боязни нарваться на Селезнева? Я не сомневалась, что вся троица сидит там: они знают, что я попытаюсь с ними связаться. Но и последовательность звонков 2 — 10 — 10 — 2 не принесла результата. Я растерялась. Даже позвонила на всякий случай Леше. Естественно, и там никто не ответил.

Неужели они так испугались встречи с Селезневым, что решили бежать? Нет, они бы не бросили меня на произвол судьбы. Я же определенно сказала и Прошке, и Марку, что отвезу Лешу и вернусь домой. Они согласились с моим планом вычислить убийцу своими силами, поскольку не хуже меня понимают: стоит оставить расследование на откуп милиции, и нам зададут такого жару, что небо с овчинку покажется. Они знают, что времени у нас совсем немного, на счету каждая минута. Так где же они, черт побери?

Ответ я получила буквально через секунду. В замке повернулся ключ, дверь распахнулась, и крошечная прихожая съежилась, когда туда ввалились три добрых молодца.

— Где тебя черти носят, Варвара? — любезно приветствовал меня Марк. — Мы четыре часа сидели у телефона! Неужели трудно было сообразить, что мы волнуемся, и позвонить?

— Разумеется, она не могла этого сделать, — елейным тоном пропел Прошка. — Ведь у нее на даче нет телефона, а проститься с ненаглядным Лешенькой за жалкие шесть часов — для Варвары дело немыслимое. Как ты не понимаешь, Марк, они не увидятся аж до завтра! Что в сравнении с такой разлукой какое-то убийство? Удивительно, что она вообще сподобилась вернуться.

— Привет, Варька. У тебя все в порядке?

— Привет, Генрих, — сказала я, проигнорировав два первых выступления. — Если в данных обстоятельствах можно говорить о каком-то порядке, то да.

— У тебя проблема со слухом? — холодно осведомился Марк. — Я спросил, где ты была?

— У нее проблема с мозгами, — снова влез с комментарием Прошка. — В них помещается не больше тридцати байтов информации.

— У меня проблема с двумя склочными субъектами, которые вот уже …надцать лет не дают мне прохода. Мне просто незачем отвечать на твои вопросы, Марк. Как видишь, Прошка прекрасно справляется и без меня.

— Давайте не будем ругаться, — тактично предложил Генрих, который ругаться и не думал. — На это уходит слишком много времени.

Молчаливо признав справедливость последнего утверждения, мы перешли на кухню и кое-как разместились за столом. Прошка поставил чайник и вообще взял на себя хозяйственную часть церемонии, а я получила возможность удовлетворить любопытство друзей.

— Домой я вернулась уже довольно давно, но позвонить вам сразу не могла, поскольку расторопный капитан Селезнев уже ожидал меня под дверью. Я знала, что вы будете звонить, и, понятное дело, отключила телефон.

Прошка выронил масленку.

— Нет, вы когда-нибудь видали подобное бесстыдство?! Она знала, что мы будем звонить, и, ПОНЯТНОЕ ДЕЛО, отключила телефон!

Марк досадливо поморщился:

— Уймись! Конечно, понятное дело. Если бы мы позвонили во время их беседы, опер догадался бы, что Варька знает, где нас искать. Непонятно, почему она не позвонила потом. — Он перевел взгляд на меня. — Ведь не три же часа вы беседовали?

— Ну, может, не три, но долго. А как только я включила телефон, он затрезвонил без передыху. Сначала Машенька, потом Серж. Да, Генрих, должна сказать, я в тебе разочаровалась. Я всегда считала, что ты непревзойденный враль, что барон Мюнхгаузен недостоин чистить тебе сапоги, и вот — на тебе! Даже Машенька назвала твою ложь смехотворной. Или ты не знаешь, что научные институты вот уже лет десять не посылают сотрудников в командировки?

— Знаю. — Генрих смущенно улыбнулся. — Это была не самая удачная выдумка. Но меня так ошеломило известие об отравлении, что ничего лучшего на ум не пришло. Я понимал только одно: домой возвращаться нельзя. Машенька и так все выходные поглядывала на меня подозрительно. А теперь уж точно вытянула бы из меня правду.

— Твоя телеграмма только усугубила ее подозрения. Машенька, когда звонила сюда, была на грани истерики. Мне пришлось сказать, что ты должен помочь мне выпутаться из одной неприятной истории, суть которой я открыть не могу, поскольку связана словом. Ты уж, пожалуйста, придерживайся в дальнейшем этой версии. Не подведи меня.

— По-вашему, сейчас самое время обсуждать ваше вранье? — едко поинтересовался Марк, наблюдая за Прошкой, который хлопотал у холодильника. — Или искать, чем набить себе брюхо? У нас, может быть, считанные часы на то, чтобы разобраться с убийством! Так попытайтесь хоть раз в жизни сосредоточиться на главном. О чем тебя спрашивал оперативник, Варвара?

«Ну вот и началось, — мрачно подумала я. — Черт, что же теперь делать?» Человек, наделенный воображением и мало-мальским умением притворяться, способен обмануть многих: начальника, коллег, соседей, родственников, супруга, приятелей и, возможно, даже друзей. Но только не в том случае, когда он на протяжении многих лет делил с этими друзьями хлеб, жилье, тяготы походов, радости и невзгоды студенческой жизни, суету совкового быта и многое другое. Коллеги редко имеют возможность наблюдать вас в кругу семьи или приятелей, имеющих с вами общее увлечение. Родственники, напротив, зачастую ничего не знают о ваших деловых качествах и умении строить отношения с сотрудниками и партнерами. Таким образом, какая-то часть нашей личности всегда остается для близких белым пятном. Но если близкий одновременно и друг, и коллега, и сосед по комнате, и партнер по играм, походам и досугу вообще, если он имел возможность наблюдать за вами в самых разнообразных условиях в обществе самых разных людей, можете не сомневаться — вы для него прозрачнее горного хрусталя. Любая попытка обмануть такого близкого заранее обречена на неудачу.

— Да! Я же еще не рассказала о разговоре с Архангельским! — «спохватилась» я, проигнорировав вопрос Марка (и немедленно заслужила подозрительный взгляд). — Глыба отказался утаить визит Мефодия к Генриху. Он собирается выложить Селезневу все как на духу.

— Что?!

— Приехали.

— Вот сволочь!

Эта новость подарила мне небольшую передышку. Прошка, Генрих и Марк минут десять изливали негодование и обсуждали возможности прищучить или усовестить ренегата.

— Нет, нам его не сбить, — подвел неутешительный итог Прошка. — Глыба всегда прет напролом, и плевать на остальных, а от попыток прижать его он только звереет. Все. Наше время истекло. Странно, что за тобой еще не пришли, Варвара. Ведь ты сказала этому оперу, что Мефодия у Генриха не было и мы не видели его с доисторических времен?

Я не ответила. Вся троица устремила на меня недоуменные взгляды.

— В чем дело, Варвара? — осведомился Марк с инквизиторским прищуром. — Что означает твое молчание?

— Мое молчание означает, что говорить на эту тему я не намерена.

— Спятила?! — взвился Прошка. — Нашла время фокусничать! Немедленно рассказывай, что у тебя произошло с оперативником, или я сейчас из тебя душу вытрясу. — Он бухнул на стол чайник с кипятком и навис надо мной этаким пухлым ястребом.

Я неторопливо налила себе чаю, обвела компанию задумчивым взглядом, откашлялась и сказала:

— Должна сообщить вам несколько фактов. Первый: Мефодий отравился атропином — лекарством, которое окулисты капают пациентам в глаза, чтобы исследовать глазное дно. Второй: смертельная доза атропина очень велика, что-то около стакана. Третий: Мефодий определенно выпил яд у Генриха, в промежутке между десятью вечера и двумя ночи. Четвертый: достать атропин сравнительно несложно, поскольку в клиниках за его расходом строго не следят. И пятый: до пятницы милиция никого из нас тревожить не будет, так что на раскрытие убийства у нас есть двое с половиной суток. В крайнем случае — трое. Это все, что я имею вам сообщить. Можете не утруждать себя дополнительными вопросами.

Последующие полчаса в моей кухне едва не случилось светопреставление. Меня увещевали, высмеивали, заклинали, мне угрожали, надо мной издевались. А я молча пила чай. Ослиные уши соседки Софочки за эти полчаса наверняка выросли раза в полтора. Хорошо еще, что моя кухня не граничит с ее квартирой.

В конце концов, измотанные собственной атакой, друзья примолкли. Наливая себе очередную порцию чая, я поймала задумчивый взгляд Марка. «Ох, не к добру это», — подумала я, почувствовав, как екнуло сердце. Прошка, переведя дух, снова ринулся было на приступ, но Марк остановил его движением руки.

— Стоп. Она ничего не скажет. Дай подумать.

— Говорить о присутствующих в третьем лице невежливо, — притворно обиделась я, лихорадочно соображая, как бы помешать Маркову мысленному процессу.

— А ты вообще лишена права голоса, — немедленно отреагировал Прошка. — По крайней мере, пока не надумаешь пересказать свою беседу с ментом.

Я встала и вышла из кухни. Правда, демонстративно хлопать дверью не стала — хотела, чтобы она осталась открытой. Устроившись в уютной темноте спаленки, я навострила уши не хуже Софочки.

— Полагаю, мы и сами в общих чертах восстановим их разговор, если поймем, почему Варвара молчит, — заявил Марк. — Вспоминайте, когда еще она так поступала.

— Когда вожжа под хвост попадала, — буркнул Прошка.

— Когда обижалась на нас или дразнила, — сказал Генрих.

— Я говорю о серьезных случаях. Варвара, конечно, сумасбродка, но в критических обстоятельствах дурака валять не станет. Еще варианты?

После минутного молчания снова заговорил Генрих:

— Варька замыкается в себе, когда у нее личные неприятности и она не хочет нас расстраивать.

— Сейчас у нее не личные неприятности.

— Когда сморозит какую-нибудь глупость! — выпалил Прошка. — Точно! Она, должно быть, проговорилась о чем-то этому оперу и теперь боится признаться.

— Нет, — отверг его версию Марк. — Она знает, в каком скверном положении мы оказались. Мефодий убит, а мы не вызвали ни врачей, ни милицию, избавились от тела и склонили собутыльников к даче ложных показаний. В лучшем случае нам грозит обвинение в соучастии. Если бы Варвара в разговоре с милиционером ляпнула что-нибудь не то, она бы призналась, чтобы мы имели возможность исправить положение. Давайте шевелите мозгами.

— Почему мы? — возмутился Прошка. — Мы уже выдали несколько вариантов, и ты все забраковал. Думай теперь сам.

— У меня только одно предположение. Они заключили сделку, и Варвара дала этому Селезневу обещание не разглашать ее. Селезнев, со своей стороны, сообщил факты, которые она перечислила, и пообещал оставить нас в покое до пятницы. Но если так, то возникает вопрос: какова плата? Чем Варвара заслужила это беспримерное милиционерское доверие?

— Ты намекаешь, что она ему все рассказала? — ужаснулся Прошка.

— Не может быть, — пробормотал Генрих.

— Я тоже так думаю. Она не могла пойти на такое. Где гарантия, что капитан сдержит слово насчет пятницы? В противном случае сделка не принесет нам ничего хорошего. Варька не дура. Она не стала бы так рисковать.

— А вдруг Селезнев предоставил ей какие-то гарантии? — спросил Генрих.

— Какие, например? — ернически полюбопытствовал Марк. — Денежный залог? Подтвержденное железными уликами признание, что он убил свою бабушку? Не может тут быть никаких гарантий. Итак, что дала ему Варвара в обмен на информацию и обещанную отсрочку?

— Деньги? — предположил Прошка.

— Умница! — похвалил его Марк. — Целых двести рублей, что остались у нее после покупки люстры. Ясное дело, за такую сумму ни один капитан милиции не откажется снять погоны и сесть за решетку!

Прошке его тон не понравился.

— А что еще Варька могла ему предложить, если не деньги и не информацию? Свое роскошное тело?

Я, конечно, поняла, что его сарказм направлен на Марка. Но мое роскошное тело представляет собой сорок восемь килограммов костей, обтянутых кожей, посему я просто не могла спустить Прошке этот выпад.

— А почему бы и нет? — заорала я, ворвавшись на кухню. — Раз уж находятся охотницы до бурдюка с салом вроде тебя, то почему мой стройный девичий стан не может показаться кому-то соблазнительным?

— Может, конечно. — Прошка пожал плечами. — Ведь есть же любители трупов, значит, самым последовательным из них, наверное, нравятся и скелеты. Только мне казалось, этих ценителей держат не на Петровке.

В тот день мы больше не занимались расследованием убийства. Остаток вечера прошел за теплой, дружеской беседой.