Я кружу по квартире, как неприкаянное привидение. Время от времени сурово напоминаю себе, что надо взять себя в руки и заняться делом – хоть на кухне прибрать, если уж ни на что другое сейчас не гожусь. Но всё без толку. Беру губку, чтобы помыть плиту, а потом обнаруживаю себя с этой губкой в прихожей перед зеркалом.

Нездорово бледная физиономия, припухшие веки, тёмные круги под глазами. "Ну, и рожа у тебя, Шарапов!" Показаться, что ли, кому-нибудь из знакомых без макияжа, сломать к чёртовой матери реноме легкомысленной пташки, что "не знает ни забот и ни труда"? Фигушки, перебьются! Пускай друг друга жалеют, а я со своими душевными гематомами как-нибудь справлюсь сама.

Хотя, надо признать, судьба в последнее время что-то стала чересчур уж щедра на колотушки. Сначала развод (кто бы мог подумать, что он дастся мне так тяжело; казалось-то, всё давно перегорело). Потом война с детками-тинейджерами, перешедшая из привычной вялотекущей формы в острую. Ну, этого следовало ожидать: психологи постоянно твердят, что развод родителей для детей огромный стресс. А вот Надюшка – удар неожиданный и подлый. Надька-Надежда, как же ты так, а?..

Боль потери усиливается пронзительным чувством вины. Семейные разборки и борьба с внутренними демонами в последний год съедали у меня столько сил, что на поддержание связей со старыми друзьями почти ничего не оставалось. Я даже 27 февраля, в Надькин день рождения, к ней не поехала, поздравила по телефону. А ведь у неё, кроме меня, никого не было. Тело пролежало в морге три недели, потому что документов у неё при себе не оказалось, мобильник разбился вдребезги, а никто из знакомых просто не заметил её исчезновения. Если бы не какой-то технический гений из полиции, который сумел-таки извлечь из памяти разбитого аппарата мой телефонный номер, так бы её в конце концов и похоронили, как бомжа, в безымянной могиле.

Мысль о похоронах возвращает меня к неразрешимой дилемме: звонить или не звонить мадам Ткаченко? В полиции города Дмитрова, куда меня вызвали для опознания тела, я сказала, что Надежда много лет не поддерживала отношений с родственниками и я понятия не имею, как связаться с её матерью. Первое – истинная правда, второе – не то чтобы совсем ложь, но, скажем так, лукавство. Где-то на антресолях, в коробке с конспектами и прочими бумажными сувенирами времён студенческой юности, лежит старая записная книжка с нужным телефонным номером. Конечно, номер мог сто раз поменяться, но это не проблема: один звонок в справочную, и мне сообщат новый.

Проблема в том, что я категорически не хочу, чтобы Надькина мать даже приближалась к телу дочери. Надюшка боялась родительницу пуще ядерной войны, почти четверть века скрывалась, как беглая рабыня, жила в вечном страхе перед "хэдхантерами" и случайной встречей со знакомыми из детства… Меня передёргивает от мысли, что эта истеричка, скандалистка, салтычиха и актриса погорелого театра в одном лице будет изображать безутешную материнскую скорбь у гроба моей подруги, которой искалечила жизнь.

Если бы мне выдали тело, я бы похоронила Надежду сама и как можно скорее – пока полиция разыскивает её мать по официальным каналам. Но служащий в морге проигнорировал мой прозрачный намёк на взятку, и теперь похороны по ненавистному мне сценарию – неизбежность. Вопрос только в том, буду ли я там присутствовать.

С одной стороны, мне отвратительно участие в ожидаемом спектакле, с другой – как я, единственный близкий Надьке человек, могу не проводить её до "калитки в ничто"? Но для того, чтобы проводить, необходимо выяснить, где и когда её будут хоронить, а для этого нужно не просто позвонить мадам Ткаченко, но и придумать байку, объясняющую, кто я такая и откуда знаю о Надюшкиной гибели. Непосильная для меня задача, по крайней мере, в нынешнем состоянии ума…

Я делаю ещё один бессмысленный круг по квартире, потом решаю, что мне необходимо насильственно переключить мозги, и сажусь к компьютеру. В почте – письмо от неведомой мне Marychen999, тема не указана.

Здравствуйте, Ксения!

Возможно, Вы не та, кого я разыскиваю, но это единственный мейл, который я нашла через поисковики по запросу "Ксения Траубен". Меня зовут Лиза, три недели назад я попала в аврию, в которой погибла моя случайная попутчица. Её последние слова: "Завещание на квартиру… Моей подруге Ксении Траубен… Скажите ей… дома, в словаре. Копия у нотариуса".

Я не знаю, как зовут погибшую. Авария произошла 29 мая в Дмитровском районе Московской области, неподалёку от станции Орудьево.

Сожалею, что не могла написать раньше. Я пострадала в той же аварии; до сих пор лежу в нейрохирургическом отделении Дмитровской клинической больницы.

И извините, если написала не по адресу.

С уважением,

Елизавета Рогалёва.

Я тупо перечиываю текст письма раза три или четыре. Потом сбрасываю халат, лихорадочно натягиваю на себя бельё, бриджи и футболку. Ключи от последней Надькиной "конспиративной берлоги" у меня есть, будем надеяться, что полиция из славного города Дмитрова ещё не успела связаться с московскими коллегами на предмет её опечатывания, иначе придётся обзванивать сотни контор, чтобы найти нужного нотариуса. Квартира, которая досталась Надеже от бабки, стоит миллион долларов, но дело вовсе не в том, что мне не терпится прибрать её к рукам. Мысль нажиться на смерти подруги кажется мне кощунственной. Тем не менее завещание я изыму. И с Надькиной матерью буду биться в суде до последнего. Всё, что удастся отсудить, отдам потом на благотворительность, но квартиру, из-за которой Надюшка жила, как затравленный зверёныш, мадам Ткаченко не получит.

Так, ключи, паспорт, кошелёк в сумке. Ещё прихватить какую-нибудь книженцию, сегодня у меня весь день пройдёт в дороге. Сначала – на Надькину съёмную квартиру, потом – в нейрохирургическое отделение Дмитровской клинической больницы.