Наверное, с минуту мы молчали.

— Кажется, сабантуй придется отменить, — сказал, наконец, Леша.

— Да вы что?! — ужаснулся Прошка. — Сейчас придет Генрих с девочками. Его же удар хватит!

— Да, Генриху ни в коем случае нельзя рассказывать об этой истории. Я попробую догнать Мирона и привести его в чувство, — пообещал Ярослав и убежал.

— Доигралась, Варвара? — накинулся на меня Прошка. — Мирон, конечно, порядочная скотина, слов нет, но у тебя-то где мозги были? Видишь же, крутит человека, плюнула бы и ушла. Так нет, ей, видите ли, гордость не позволяет оставить за противником последнее слово! Ты хоть представляешь себе, что произойдет, если Генрих узнает? Он же исстрадается за вас и сляжет.

— Да ладно тебе, — покаянно сказала я. — Ну, виновата. Mea, как говорится, culpa. Черт меня за язык дернул! Но с другой стороны, я уже со вчерашнего дня хожу, стиснув зубы. Вон у Марка спроси, что нам довелось вынести.

Марка передернуло.

— Да уж! Я, честно говоря, поразился вчера твоей выдержке. Да и своей тоже. Но сегодня ты отыгралась с лихвой.

— Ну, с лихвой. Я не спорю. Понесло меня. Прикажешь теперь прощения у него просить?

— Прощения, разумеется, должен просить Мирон, — подал голос Славка. — Но боюсь, от него мы этого не дождемся. Поэтому давайте постараемся забыть этот эпизод, чтобы хоть остальным настроения не портить. Договорились?

— Мы-то постараемся, — ответил за всех Марк. — Только вот сомневаюсь насчет Мирона. Если он решит устроить демонстрацию, проку от наших стараний будет…

— Славка сумеет его уговорить. Ты-то, Варька, выдержишь его компанию один вечер?

— Выдержу. Умру, но выдержу. Я и так уже дров наломала — дальше некуда. Сегодня вечером я буду воплощенным самообладанием.

— Ну и отлично! — одобрил Владислав. — Может, сходим окунемся?

— Вы идите, а я здесь посижу. Мне надо настроиться на предстоящее испытание.

Прошка немного отстал от остальных.

— А откуда ты знаешь, что у Мирона проблемы с ногами? — спросил он меня, уже стоя на тропинке.

— Но как?! Как вы догадались, Холмс, что у шеф-повара этого ресторана черные кудри до плеч и привычка грызть ногти?

Прошка рассмеялся и помчался вниз.

Ребята вскоре вернулись, но без Славки. Раскаленных углей накопилось уже достаточно, и Марк с Прошкой взялись за кур.

— А Славка где? — спросила я у Леши, нервно кружившего по лагерю.

— Сказал, что пойдет к пансионату, поищет другого Славку и Мирона.

— А если они пошли в противоположную сторону?

— По-моему, на самом деле он хочет перехватить Генриха и компанию и потихоньку предупредить девочек о наших осложнениях.

— А зачем? — удивилась я.

— Ну, например, чтобы они не ляпнули чего-нибудь не к месту.

Я вдруг почувствовала, что не в силах смотреть в добрые глаза Генриха, и потихоньку улизнула наверх, в свое убежище.

Вскоре снизу послышались голоса. Генрих, Славка и дамы поднялись на плато. Несколько минут оживленно переговаривались о том о сем с Марком и Прошкой, потом Нинка поинтересовалась, где ее муж.

— Они со Славкой спустились к морю, — с деланной небрежностью ответил Прошка. — А вы разве их не встретили? Значит, эти бездельники решили пройтись, аппетит нагулять.

— Вот как? — сухо отозвалась Нинка, уловившая, по всей вероятности, фальшивые нотки в бодрой Прошкиной тираде. — Что ж, придется их отыскать и призвать к порядку.

После ее ухода Марк, Прошка, Ирочка и Татьяна поговорили еще немного, потом Ирочка жеманно пожаловалась:

— Ой, к вам так далеко добираться! Я страшно устала от этих камней и от жары. У нас есть еще несколько минут, пока готовится ужин? Может быть, искупаемся?

Татьяна поддержала ее предложение. Галантный Генрих, который только что выражал желание помочь Марку и Прошке с готовкой, предложил себя в сопровождающие. Когда дамы начали спускаться по тропинке, я услышала с берега голос Славки-Ярослава:

— Успокойся, Мирон. Что ты снова себя заводишь? Мы же договорились…

Злобный голос Мирона заглушил остаток фразы:

— Да что эта шлюха себе позволяет!

— Какие там страсти кипят! — обрадованно вскричала Ирочка.

— Тише! Девочки идут, — вполголоса проворчал Славка, очевидно обращаясь к Мирону.

— Чего вы там не поделили, забияки? — с напускной беззаботностью полюбопытствовал Генрих.

— Да ничего, мы уже разобрались, — поспешно ответил Ярослав. — А вы — купаться? Давайте поторапливайтесь, а то куры обуглятся.

— Мы быстренько, только окунемся — и назад, — пообещала Ирочка.

Славка с Мироном поднялись в лагерь. Ребята обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Мирон в беседе участия не принимал и даже на прямо обращенный к нему вопрос одного из Славок ответить не соизволил. «Да, не похоже, что нам удастся утаить инцидент от Генриха, — тоскливо подумала я. — Одна надежда, что девицы помогут».

Вскоре с плато донесся голос Нинки:

— Где вы были, Мирон? Я вас повсюду искала.

Ее благоверный пробормотал в ответ что-то неразборчивое и явно не слишком любезное. Прошка поспешил вмешаться, попросив Нину помочь ему «сервировать» стол.

Минут через десять вернулись купальщики, и я поняла, что пора спускаться. Будь что будет!

Доживи я и до ста лет, едва ли мне когда-нибудь выпадет еще один такой тягостный и безрадостный вечер. Ни я, ни Мирон ни разу не раскрыли рта. Не знаю, из каких соображений молчал он, я же боялась, что любая моя фраза может подействовать на него, как красная тряпка на быка. Марк и Леша держались скованно, на вопросы отвечали односложно, в беседу не вступали. Славки честно старались поднять настроение за столом, но притворщики из них никудышные, и их героические усилия особым успехом не увенчались. Так что за всех отдувался Прошка. Стоило возникнуть малейшей заминке в разговоре, как он, опасаясь, что пауза может затянуться и всеобщее напряжение бросится Генриху в глаза, грудью бросался на амбразуру. Мало-помалу вино и Прошкино красноречие несколько разрядили атмосферу. Ирочка и Татьяна оживились и включились в общий разговор. Генрих, почуявший было неладное, заметно повеселел и, взяв шампур, заметил, обращаясь к Мирону:

— А зря, зря, батенька, вы курятиной-то брезгаете. Может, скоро в магазинах и ее не будет.

— Как? Почему? — испугался Прошка.

— А недавно в газете прописали: едет «мерседес» по шоссе, а по дороге курица бежит. Водитель понял, что не успеет притормозить, а она как припустит, только пыль столбом. Разобрал водителя азарт, нажал он на акселератор, помчался за несчастной птицей. Спидометр показывает сто, сто пятьдесят, двести километров в час — никакого толку, курица так и бежит впереди. Потом юркнула в какие-то ворота. Водитель «мерседеса» остановился, читает вывеску: «Птицеферма имени 20-летия Десятой пятилетки». Подошел он к воротам и спрашивает старичка сторожа: «Это ваша курица только что промчалась?» — «Знамо дело, чья ж еще?» — «М-да, такую и борзыми не затравишь». — «Дак новую породу у нас вывели, с ногами толстыми, чтоб американцев переплюнуть». — «Ну и как они на вкус — лучше американских?» — «Дак хто ж их знаить? Ведь не угонисся».

— Ладно, уговорил, — проворчал Мирон. — Раз уж последние из могикан…

Возможно, вечер и удалось бы спаcти, если бы не Нинка. Наверное, дурное настроение Мирона, сыгравшее роль запала в нашей последней ссоре, было вызвано более ранним семейным конфликтом. Во всяком случае, Нинка тоже вела себя странно. Она ни с того ни с сего вдруг начала цепляться к Ирочке с Татьяной, и после одной ее реплики, почти грубости, Татьяна замолчала и больше участия в беседе не принимала. Ирочка еще немного пощебетала, но в конце концов и до нее дошло, что ей попросту хамят. Она хотела было возмутиться, но, видно, Славка наступил ей под столом на ногу, потому что она вдруг умолкла на полуслове. Теперь уже никакие ухищрения не могли скрыть недостатка веселья в компании. Наше застолье стало поразительно напоминать поминки. Мирон молча наливался вином и мрачнел все больше, хотя, казалось бы, дальше некуда.

Взрыв произошел опять-таки по вине Нинки. В наступившей тишине вдруг громко и ясно прозвучал ее ядовитый вопрос:

— Мирон, ты не мог бы есть, не капая жиром на рубашку?

Мирон вскочил и без единого слова умчался прочь.

— Мирон! — позвала обескураженная Нинка.

— Да иди ты… — донеслось из темноты.

Все разом заговорили, пытаясь замять неприятную сцену. Теперь, когда монументальная фигура Мирона перестала подавлять присутствующих, говорить стало не в пример легче. Нас словно прорвало. Перебивая друг друга, мы начали нести всякую чушь и подняли невообразимый галдеж. Искусственное веселье забило ключом. Я сходила в палатку и принесла свечи. Генрих поставил на костре чай, Прошка исчез минут на двадцать и, порывшись в своих загашниках, вернулся с пакетом конфет, которые все общество приветствовало радостными воплями. Марк принес фонарики, и все по очереди потянулись в кусты отдать дань природе.

Мы вдруг как-то разом захмелели. Сковывавшее меня напряжение растаяло и сменилось бесшабашной удалью. Я громко смеялась, жестикулировала, как сумасшедшая, и все пыталась подбить собутыльников на какую-нибудь авантюрную выходку.

Наконец все утомились, и гости засобирались домой. Генрих, которого Машенька просила принести кое-какие детские вещи, решил проводить их до пансионата. Тут-то впервые и всплыл вопрос: «А куда же подевался Мирон?» Для очистки совести мы попробовали его дозваться, но ответа не получили.

— Наверное, он давно уже в пансионате, — предположил кто-то из Славок.

— Или сидит на берегу, — сказал Прошка. — В любом случае вы его встретите.

Мы распрощались, и гости с Генрихом ушли.

— Как ты думаешь, — спросила я Марка, — Генрих что-нибудь заподозрил?

— Не знаю. Он, конечно, не мог не почувствовать, что настроение у всех отвратительное, но чему он это приписал, трудно сказать. Тут Нинка нам на руку сыграла. После ее выходки Генрих почти наверняка решил, что она с Мироном в ссоре и этим объясняется его угрюмость.

— Да, логичное предположение. Может, кстати, так оно и было. Во всяком случае, сюда Мирон явился отнюдь не в радужном настроении.

— Я заметил.

Мы убрали со стола, перемыли посуду, посидели немного на берегу и разошлись по палаткам. Потом я проснулась из-за отсветов пламени, играющих на стенке палатки. Я вылезла наружу и увидела сидящего у огня Генриха. Лицо его было очень мрачным.

— Генрих, что стряслось? Что-нибудь с детьми?

— Нет, у них все в порядке. Мирон пропал. В пансионате его нет. Нина в панике.

— Ну, ты же знаешь Мирона. Он долго отходит. Наверное, ушел в другую сторону и сидит где-нибудь на берегу. Не беспокойся. Ночи теплые, что ему сделается?

— Он много выпил. И ушел без фонарика. Мог оступиться и что-нибудь себе сломать. Мог полезть купаться…

— Тогда вы нашли бы на берегу либо его, либо его одежду. Вы же ее не видели?

— Нет. Но он действительно мог пойти в другую сторону.

— Вот что: глупо сидеть тут и гадать, что могло случиться. Я разбужу Лешу, мы прогуляемся по берегу.

— Не надо никого будить. Я сам схожу.

— Ты за день уже нагулялся, хватит с тебя.

— Я не устал.

— Кому-нибудь другому это расскажи.

Из палатки выглянул Марк.

— Вы почему не спите?

— Мирон пропал. Раз уж ты все равно проснулся, может, поищем его на берегу?

— Отличная мысль! — раздался язвительный голос Прошки. — Мирон, Марк и Варвара встречаются в ночи! Я бы дорого дал, чтобы посмотреть на нежную встречу.

— Не ерничай. Лучше разбуди Лешу. Сам видишь, кроме вас, идти некому.

— Эх, всегда я! А ну поднимайся, бездельник!

Он не без труда растолкал Лешу, и они отправились на поиски.

Вернулись они уже под утро. Мирона нигде не было.

Как я ни старалась, заснуть мне больше не удалось. С рассветом я вылезла из спальника, запихнула в рюкзак канистру и уныло побрела в пансионат.

Уткнувшись взглядом в камни под ногами, я печально шагала по пустому пансионатскому пляжу и вдруг услышала чей-то окрик:

— Варвара!

Обернувшись, я увидела вылезающую из воды Машеньку.

— Решила искупаться, пока дети спят, а то потом ни за что от себя не отпустят, — пояснила она, заметив мой удивленный взгляд. — Мирон нашелся?

— Я тебя о том же хотела спросить. Он до сих пор не вернулся?

— Насколько я знаю, нет. Разве что ближе к утру… Ну признавайся, чем вы его так взбесили?

— Мы? Но почему именно мы? Он на Нинку обиделся.

— Нечего изображать тут святую невинность. Анри рассказал мне, что вы с Мироном весь вечер просидели нахохлившись, словно воробьи после драки. Нина отличилась потом. Так что давай кайся.

— Ну, было дело, поцапались мы. Но, Машенька, честное слово, он пришел уже злой как черт. Наверное, они с Нинкой поссорились.

— Не похоже. Я видела их незадолго до ухода Мирона. Ворковали, словно голубки, за ручки держались.

— Странно. Я была уверена, что семейный скандал имел место. Нинка тоже вчера ядом брызгала. Даже Ирочке с Татьяной досталось.

— Да, кстати, вчера, после твоего ухода, Ирочка зашла нас навестить. Я едва не расплакалась от умиления. Но, как выяснилось, совершенно напрасно. Она даже не поинтересовалась, как себя чувствуют дети. Прямо с порога начала щебетать о своих выдающихся сценических успехах и поклонниках, которые не дают ей прохода.

— С какой стати она вдруг решила излить тебе душу?

— Ну, такие дамочки не в силах обходиться без восторженной аудитории. Что толку в победах над мужчинами, если рядом нет женщины, которая сумела бы эти победы оценить и умереть от зависти?

— Но вашему с ней знакомству всего несколько часов от роду!

— Подумаешь, препятствие! Мне кажется, прежде она изводила своими откровениями Татьяну, но та вежливо послала ее куда подальше. Во всяком случае, отзывалась о ней Ирочка не самым лестным образом.

— Смотри-ка! А когда они к нам в первый день пришли, Ирочка ворковала с Татьяной, как с лучшей подругой. Когда же между ними кошка пробежала? Тоже вчера? Что-то уж больно урожайный на ссоры выдался денек. А ты не спросила Ирочку, что думает по поводу ее похождений Славка?

— Спросила. Ирочка утверждает, что успех у мужчин — оборотная сторона ее успеха на сценическом поприще. Издержки профессии, так сказать. И, по ее словам, Славка это понимает, «но все равно очень переживает». В этом месте она томно вздохнула, закатила глаза и пролепетала, что Ярослав ее убьет, если она когда-нибудь ему изменит.

— Сомневаюсь. Проще выставить за дверь.

— Мне тоже так кажется. Ну ладно, пойду к детям, а то, не дай бог, уже проснулись.

— Как они, кстати? Не лучше?

— Лучше. Если анализы будут нормальные, завтра вернемся в табор. Надеюсь, ты больше не собираешься скандалить с Мироном? Такие сцены не для детских ушей.

— Ладно, буду исчезать в часы его посещений. Счастливо!

Набрав воды, я вернулась в лагерь, выслушала гневный упрек Генриха по поводу тяжестей, которые позволяю себе таскать, и принялась готовить завтрак. Каша еще не доварилась, когда на нашу поляну ворвалась Нинка со Славками и Татьяной в кильватере. С первого взгляда на бывшую подругу я поняла, что Мирон еще не вернулся.

— Это все ты виновата! — злобно шипя, двинулась она на меня. Ее зеленые кошачьи глаза сверкали бешенством. — Ты всегда его травила, пользовалась тем, что Мирон с женщинами не связывается!

Генрих умоляюще простер к ней руки.

— Ниночка, не надо! Все мы понимаем, что ты места себе не находишь от беспокойства, но к чему ссориться? Мирон скоро найдется, вот увидишь. Присядь, сейчас чай будет готов.

Но ему тоже досталось под горячую руку:

— А ты, Генрих, рано или поздно не сможешь усидеть между двух стульев. Так что придется тебе выбирать между нами и этими… этими…

— Ниночка!

На шум из палаток вылезли сонные Марк и Прошка. Увидев Марка, Нинка окончательно осатанела:

— А! Это ты?! И как тебе спалось? Наверняка сладко, ведь по вашей милости Мирон всю ночь глаз не сомкнул. Ты доволен?

— Нинка, уймись! — не выдержала я. — Марк тут совершенно ни при чем. Он вчера с Мироном и парой слов не обмолвился. С чего ты вообще взяла, что мы имеем какое-то отношение к исчезновению твоего мужа? По-моему, он вчера убежал, обидевшись на тебя.

А вот этого говорить не следовало. Нинка сорвалась на крик:

— Вы! Вы его довели! На меня он никогда так не злится! Никогда! Что у вас тут вчера произошло? Что? Молчите? Я знаю, это ты, гадюка, опять какую-нибудь подлость устроила! Я тебя насквозь вижу!

Такого моя бывшая подруга до сих пор себе не позволяла. Не в силах выносить ее вопли я повернулась и полезла в гору. Я забиралась все выше и выше, подальше от Нинкиного голоса.

Не знаю, что вдруг толкнуло меня в спину и заставило обернуться. Я стояла на выступе, с которого открывался прекрасный вид на море и скалы внизу. Метрах в десяти над берегом, на огромной каменной глыбе лежало неподвижное тело с неестественно вывернутыми конечностями.