В рассказах под разными углами зрения представлен вопрос о традиции. Речь идет о биографиях, отчасти вымышленных, отчасти нет; вместе они являют собой печальную историю. Наверное, надо заметить, что время от времени в текст включаются краткие документальные пассажи и фрагменты чужих текстов.

 

Обер-лейтенант Буланже

I

В феврале 1942 года ординарный профессор анатомии университета в Страсбурге А. Хирт направил одному из высших руководителей рейха следующий документ.

Предмет сообщения: создание коллекции еврейско-большевистских черепов для научных исследований в Страсбургском университете.

В настоящее время имеются обширные коллекции черепов почти всех рас и народов. И только еврейских черепов в распоряжении науки настолько мало, что работа с ними не позволяет получить надежные результаты. Война на Востоке предоставляет нам теперь возможность восполнить этот недостаток. Еврейско-большевистские комиссары, олицетворяющие отвратительный, однако характерный тип недочеловека, дают нам возможность получения непосредственного научного документа, если мы сохраним их черепа.

Практическое осуществление успешного приобретения и сохранения этого антропологического материала наиболее целесообразно в форме приказа вермахту, предписывающего отныне незамедлительно передавать всех еврейско-большевистских комиссаров живыми полевой жандармерии. Что же касается полевой жандармерии, то ей должно быть отдано специальное распоряжение постоянно сообщать соответствующей инстанции количество и местонахождение этих пленных и содержать их в порядке до прибытия специального представителя. Этот специальный представитель, занимающийся сбором материала (молодой врач или студент-медик, служащий в вермахте или даже в полевой жандармерии, в распоряжении которого должен находиться автомобиль с шофером), должен сделать ряд предварительно оговоренных фотоснимков и антропологических измерений, а также установить по возможности происхождение, возраст и другие личные данные. После произведенного далее умерщвления еврея, голова которого должна оставаться невредимой, представитель отделяет голову от туловища и, поместив ее в консервирующую жидкость, посылает в сделанном для этой цели плотно закрывающемся жестяном контейнере по месту назначения. Там могут быть начаты — на основании фотоснимков, измерений и прочих данных, а также самого черепа — сравнительно-анатомические исследования, исследования расового характера, исследования патологических явлений формы черепа, формы мозга и его величины, а также многое другое.

Для хранения и исследования полученного таким образом краниологического материала новый университет в Страсбурге был бы в соответствии со своим назначением и стоящими перед ним задачами наиболее подходящим местом.

А. Хирт

Управление кадров сухопутных сил предложило руководство специальным подразделением обер-лейтенанту Рудольфу Б. из Флёрсхайма (что на Майне). Буланже учился медицине. В практическом отношении перевод на эту должность означал для него ускорение продвижения по служебной лестнице. Ему также пообещали, что его, может быть, переведут потом на исследовательскую работу. Буланже воспользовался этим шансом.

II

Рудольфу Б. в 1942 году было тридцать четыре года. Он был среднего роста. Лицо его было смуглое, веки без ресниц. Возможно, среди его предков были римляне или французы (переселенцы восемнадцатого века). Он попросился в саперные части, стремился отличиться по службе, пользоваться удачными ситуациями, находить быстрые решения. Немало лет у него не было возможности побеждать, государственный экзамен по медицине он так и не одолел, техническими знаниями не располагал. Располагая одной только сильной волей, ждал он своей удачи, и в 1942 году она пришла.

Сильная воля

Если бы задача состояла в том, чтобы прямо двигаться по намеченному пути, не задерживаясь и не ослабевая, то с такой задачей Б. справился бы отлично. Упорство и рассудок действовали, если сравнивать, как Сенека, человека с марширующим войском, в данном случае на одной линии. Однако на практике деятельность Б. никак не походила на прямую дорогу. Отсюда возникали сомнения, для прояснения которых одного упорства было недостаточно. В этих случаях крепкой воли не бывает, поскольку воля здесь ни при чем. Б. решался в таких сомнительных случаях на самые сильные средства.

Кем бы он, собственно говоря, хотел быть

С детства Б. хотел быть инженером-гидротехником. Однако поблизости от Флёрсхайма не было гидротехнического училища. Поэтому, получив аттестат, Буланже решил изучать медицину во Франкфурте-на-Майне. После неудачи на государственном экзамене его учебная карьера рухнула. Б. призвали на военную службу.

Преимущества новой должности

Согласившись на выполнение специального задания, Буланже получил фронтовую надбавку к жалованью, 2,65 рейхсмарки за каждый день в районе боевых действий. Распорядком работы, распределением времени службы, распоряжался сам обер-лейтенант Буланже. Позднее он иногда пользовался этим, чтобы заехать в то или иное место в России, славящееся достопримечательностями. Кроме того, появилась возможность приглашения в различные штабы, что хорошо для завязывания связей. Кроме того, можно было получать в различных интендантских ведомствах дополнительные одеяла, материалы и продукты, причем для такой летучей команды, как спецподразделение Б., это было делом относительно легким. Наконец, следовало учитывать, что принадлежность к университетской сфере, пусть и только в должности снабженца, была занятием престижным.

Превосходство университетской сферы

Принадлежность к университетской сфере означает надежное положение до конца жизни. Наука и преподавание свободны. Люди этой сферы по рангу следуют непосредственно за партийным руководством, во время общественных мероприятий — после СС, но перед немцами из Восточной Африки.

Отношения субординации

В дисциплинарно-правовом отношении Б. в своей новой должности подчинялся управлению кадров сухопутных войск, представленных командующими группами войск, которых, в свою очередь, представляли старшие по рангу генералы корпусов с нечетными номерами. Ни с кем из соответствующих начальников Буланже дела не имел. В качестве конкретного начальства, которое могло бы давать ему указания, выступало только университетское начальство. Формально Б. также находился в подчинении командиров дивизий, когда оказывался на их участках фронта. В случае нужды Б. мог ускользнуть от них, перебравшись в другую дивизию. Однако до конфликтов дело не доходило.

Вопрос офицерской чести

В последующие годы Б. порой находил выполнявшуюся им мясницкую работу, которую другие офицеры сравнивали с деятельностью палача, отвратительной. Иные офицеры, достанься им такая должность, начали бы, наверное, пить. Уже при выполнении первого задания Б. пришлось преодолевать внутренние барьеры.

Во время отрезания головы Б. покинул тогда свой пост, хотя существовала опасность, что подчиненные могут что-то испортить. Б. думал: тебе нельзя стать пьяницей.

С другой стороны, нет подлинных барьеров, не дающих убить другого человека, если только ясно видеть, что речь идет не о собственной смерти. Ощущение неуверенности, появлявшееся у Б. при многих его действиях, было связано в первую очередь с неодобрительным отношением к его деятельности со стороны приятелей-офицеров. Однако это неодобрительное отношение было необоснованным. Если Б. отсылал того или другого присланного ему из войск комиссара обратно, то те же самые офицеры, что критиковали его спецкоманду, отправляли солдат, которые и расстреливали комиссара (по большей части повреждая при этом череп).

Отношения с женщинами

Все отлично.

Тюремная жизнь

Завоевание восточных просторов было для многих возможностью свободных действий после многих лет, проведенных в стесненных обстоятельствах. Но тогда захват Востока должен был бы включать, например, изнасилования и захват добычи, по крайней мере достаточное количество борделей. Вместо этого завоевание происходило согласно правилам, которые с таким же успехом могли годиться и для тюремного распорядка. В этом отношении большое освобождение в движении на Восток оказалось для Б. его самым большим разочарованием.

Визит к профессору Хирту при вступлении в должность

У профессора Хирта к столу было подано четыре блюда: куриный суп-пюре, рыбное блюдо, седло косули, компот. К кофе были приглашены племянницы профессора. Буланже распрощался с профессором лишь под вечер. В одну из племянниц он почти влюбился. На следующее утро он сел в поезд, идущий на Восток.

Первые задания выполнялись в районе Орла. Не все, о ком доложили Буланже, оказались комиссарами. Выяснилось, что число комиссаров было преувеличено, а определение комиссаров как «еврейско-большевистских» происходило произвольно. По большей части это были партизанские командиры, которых зачисляли в комиссары. В войсках с нежеланием выдавали захваченных на фронте офицеров, зато свободно — партизан, хотя опыт показывал, что комиссары были скорее среди офицеров. Правда, после полученных указаний войсковое начальство забирало партизан (чтобы расстрелять их самим) и выдавало жандармерии пленных комиссаров из числа фронтовых офицеров.

Проблема заключалась прежде всего в том, чтобы правильно определить пленных как комиссаров и удостовериться в наличии дополнительного признака «еврейско-большевистский». Не всякий еврей-офицер подходил для этого, как и не всякий большевик. Буланже пытался получить документы, чтобы ответить на вопрос: начиная с какого ранга в партийной иерархии офицер является комиссаром? От различных штабных офицеров-разведчиков, к которым он обращался с вопросом, достаточных разъяснений он не получил, что еще больше убедило его в произвольности метода отбора. Тщательность, с которой он отнесся к выполнению своего специального поручения и своих дополнительных изысканий, направленных на выяснение предпосылок выполнения этого поручения, была сравнима разве что с тщательностью, с которой в войсках относились к присуждению высоких наград. Поэтому в некоторых штабах спецкоманда Б. получила прозвище «орденской команды». Ведь и негативно оцениваемое задание — и именно оно — должно решаться с приложением всей энергии и всех интеллектуальных сил. В ходе выполнения приходится компенсировать то, что при постановке задачи было недодумано или сделано неудачно.

Несмотря на все свои усилия, Буланже понимал, что не может избежать множества ошибок, причем ошибки эти могли быть как в ту, так и в другую сторону. Ошибки, при которых евреи зачислялись в русские, можно было корректировать с помощью соответствующих пропорциональных квот; в то же время этот метод не подходил для исключения невиновных (например, когда евреи оказывались не комиссарами, комиссары — не евреями), поскольку пропорциональная квота в этом случае ограничивала вероятность ошибки, однако в то же время угрожала эффективности. На практике для расовых квалификаций оставались только самые грубые ориентиры, такие как внешность, имя и фамилия, а также измерение черепа. Возможность серьезных ошибок подсказывала вывод о необходимости прекратить акцию вообще. И наоборот, из этого следовало, что при продолжении деятельности необходимо делать поправку на ошибки и смириться с ними. Так что Буланже одолевали сомнение за сомнением, что тем не менее не должно было препятствовать тщательному и добросовестному выполнению порученного задания. А потому дело свелось к тому, что он направил мысли и упорство туда, где они не могли повредить его работе: он читал в это время философские произведения, поскольку подумывал о том, чтобы в дальнейшем расширить предмет своей (прерванной было) учебы.

III

Задачу внесения точности в безнадежную судьбу пленных комиссаров Б. выполнял летом и зимой 1942 года в районе действий групп армий «Центр» и «Юг» (позднее — обеих южных войсковых групп). В феврале 1943 года сфера его деятельности была ограничена группой «Центр». Буланже в то время не ограничивался поверхностным антропологическим обследованием и уточнением личных данных, прежде чем отдать приказ об умерщвлении, но и проводил беседы с комиссарами, чтобы сохранить впечатление не только об их внешности, но и об их образе мыслей. Множество мыслей, которые фиксировались пленными на письме непосредственно перед смертью, могло бы, по мнению Б., представлять дополнительный материал для исследований; это ощущение качества работы повышало уважение Б. к порученному ему заданию. Наверное, всегда случается так, что человек, сам убивающий врага (до того он видел его еще живым), до определенной степени отождествляет себя с ним. Так и Б. в некотором роде отождествлял себя по духовному уровню с предметом исследования. Он не знал, как вести себя в случае появления такого ощущения. Может быть, он мог бы сблизить практику своих действий в рамках отданных приказаний со своими ощущениями, все более удлиняя время, отведенное пленным на письменное выражение своих мыслей; однако поскольку его ощущения не достигали той степени ясности, которая была свойственна уже накопленному практическому опыту, все осталось по-прежнему. Летом 1943 года начались затруднения с получением массового материала. Сначала группа армий «Центр» оставила орловско-курскую дугу. Прифронтовые лагеря военнопленных пришлось ликвидировать в спешном порядке. Это, в свою очередь, предполагало ускоренное просеивание заключенных в этих лагерях командой Буланже. На время пришлось передоверить выявление еврейско-большевистских комиссаров другим. В результате стали поступать черепа и описания, представлявшие собой очевидные ошибки. Изменение прежних процедур вызвало бы, по-видимому, еще большие недоразумения.

В конце лета 1943 года русские воспользовались тем, что германское командование полностью сконцентрировало свои усилия на том, чтобы закрыть брешь, образовавшуюся между группами армий «Центр» и «Юг», и нанесли удар в совершенно другом месте. В ходе отступления пришлось отводить тыловые части и лагеря военнопленных. Доставленная для разблокирования попавших в окружение частей 33-я танковая дивизия, еще находившаяся в поездах, попала под удар русских. Отчаявшиеся штабы пытались, оставаясь на своих местах, остановить бегство войск. В эти дни автоколонна команды Буланже, перевозившая шесть русских офицеров, находилась у транспортного узла Шлихта под Смоленском. Недалеко от лесистой местности подразделение Буланже было атаковано партизанами. Самому ему, раненному, удалось уйти вместе с первыми машинами. Позднее русские сообщали, что в руки партизан попал и командир «орденской» спецкоманды.

Случившееся напугало Буланже. Когда находишься в окружении победных немецких частей, штабов, не возражающих против твоей деятельности, когда служишь делу науки, то чувства вины не возникает, но неожиданно ситуация изменилась. Словно внезапный сквозняк, появилось чувство вины, которого надо остерегаться, как весеннего ветерка, от которого можно ждать простуды, а то и воспаления легких.

IV

В конце 1943 года Буланже попал в лазарет Висбаден-Ланд, где он провел и часть следующего года. С разгромом группы армий «Центр» в августе 1944-го надежды Б. на повышение по службе стали призрачными. Переход на научную работу также не ожидался. Возможность стать гражданским исследователем благодаря протекции профессора Хирта была упущена, поскольку здоровье Б. еще полностью не восстановилось. Военные исследования к этому времени уже были ограничены кругом специальных проблем, к которым Буланже со своим опытом действий на Востоке не имел отношения. Вместо этого его после выздоровления отправили в «Центральное управление лагерями военнопленных в Остмарке».

Еще раз до конца войны у Буланже появилась возможность проявить беззаветную верность, это случилось в Вене. Обреченный город, словно святилище военных, и прежде всего офицеров, замкнулся в январе 1945 года в своих стенах, если там можно было говорить о стенах — скорее речь шла о дворцах, каналах и высотах, которые предстояло оборонять. 14 января оборону города взял на себя генерал-полковник Рендулиц и приказал вздернуть тысячу солдат. 18 января (сутками позднее в ходе налета авиации опера была разрушена) расширенный штаб вновь назначенного гауляйтера, в том числе и Буланже, прослушал оперу «Лоэнгрин». В ночь с 21 на 22 января русские после двухдневной передышки начали новое генеральное наступление на Вену. Несколькими часами позднее возможность найти смерть на поле боя была упущена. Русские танки были у северного берега канала, город был практически под контролем русских. От последнего большого шанса осталась одна голая биология. Б. удалось добраться до американских позиций. Там он сдался.

V

Как живут люди, подобные Б., сегодня?

Журналисты разыскали Буланже летом 1961 года, он работал паковщиком на бумажной фабрике под Кёльном. За давностью лет он был освобожден от ответственности. Корреспондент газеты «Юманите» попросил об интервью. Б. вызвали в кабинет дирекции, и он ответил на вопросы. Когда речь зашла о его сегодняшних убеждениях, то он ответил, что он марксист. Чем он занимается? Можно и ничем не заниматься, ответил он.

Инфекция, подхваченная от противника

Можно сказать, пояснил Б., что он заразился от противника. Ведь он разговаривал с некоторыми из пленных. Можно ли тогда считать, что империалисты в Федеративной Республике особенно подвержены риску стать коммунистами? Разумеется нет. Нужно приблизиться к противнику. Снести ему голову? В определенном смысле. Это слишком христианская мысль, заявил журналист «Юманите».

Новая встреча с университетом

После окончания войны поначалу была возможность возобновления учебы, как только университеты открылись. Четыре довоенных семестра засчитывались.

Покаяние и суррогат

Вопрос: Вы, как я вижу по отметине на вашем лбу, из корпорации драчунов?

Ответ: Это тоже компромисс.

Вопрос: Но как же вы угодили в тюрьму?

Ответ: После того как я разругался с руководством института в Марбурге, я попытался начать свое дело и открыл торговую фирму, занимался текстилем. Это предприятие закончилось катастрофой, то есть я обанкротился и после этого оказался в заключении.

Вопрос: Вместе с каторжниками?

Ответ: Там различий не делают.

Вопрос: Сколько лет?

Ответ: Три года. Тюремный священник считал, что это для меня — своего рода покаяние за мои прегрешения во время войны.

Вопрос: Он простил вам, потому что это были комиссары?

Ответ: По поводу тюремного заключения у него сомнений не было. Он полагал, что я мог бы еще ухаживать за больными проказой в Абиссинии.

Вопрос: Это что еще за занятие?

Ответ: Там сам заражаешься проказой, зато можешь спасти одного или двух больных.

Вопрос: Неравноценный обмен: до сотни хорошо обученных партийных функционеров против пяти или шести спасенных прокаженных в Абиссинии. Для этого надо бы разделять мнение, что все люди равны.

Ответ: Совершенно с вами согласен. Разумеется, справедливым обменом это не назовешь.

Вопрос: А теперь, если я правильно понимаю, вы продолжаете жизнь убитых вами?

Ответ: Нет.

Вопрос: Чем вы, собственно, занимаетесь?

Ответ: Я ведь уже сказал: можно ничего и не делать. Что-нибудь делать не обязательно. Можно только иметь убеждения.

Вопрос: Это тоже кое-что!

Ответ: Но мое обращение тоже не следует понимать как покаяние или суррогат.

Детали работы «орденской команды»

Мы прибывали обычно к вечеру, потому что с утра занимались обработкой препаратов на другом месте, а потом в течение дня случалось преодолевать значительные расстояния, наш рабочий день начинался в пять утра и заканчивался не раньше полуночи. Итак, мы прибывали к вечеру в наших вездеходах с прицепами для оборудования и документации к одному из сборных пунктов. Иногда поблизости находился штаб, и нас приглашали перекусить или выпить, часто нас избегали, как это было во время нашего первого выезда во фланговые батальоны группы армий «Север», которая, собственно говоря, не входила в сферу нашей деятельности. Можно подумать, что на это влиял климат: с севера на юг отношение войск к нашей деятельности становилось все более теплым. Однако причины этого были вовсе не климатические: в группе «Север», с зимы 1941 года практически неподвижной, более всего сохранился стиль руководства, унаследованный от мирной жизни, то есть войска были более консервативны; иначе дело обстояло на юге и в центре: там ротация частей обеспечивала появление нового духа. Там к нам не относились так скептически. Однако и в консервативных частях наша работа не наталкивалась на принципиальный отказ, выражалось только явное сомнение в способе наших действий. Они бы предпочли, чтобы комиссары были расстреляны согласно законам военного времени, а не умерщвлены инъекциями, как это делали мы, чтобы их черепа остались в целости и сохранности. Как раз при расстреле черепа могли быть повреждены, а они-то нам и были нужны.

Вы отклонились от темы. Как проходила процедура?

Сначала мы смотрели, что у нас было на предстоящий день. Большинство из тех, кого считали комиссарами, комиссарами не были. В одном случае это был унтер-офицер, в другом — офицер-зенитчик. Кто в лагере был особенно задирист и попрекал своих, того подозревали в том, что он комиссар. При случае говорили о «масонских» комиссарах. Хотя это, возможно, противоречило моим распоряжениям и могло отягощать документацию личными эмоциями, я то и дело беседовал с пленными, которых нам доставляли, поскольку по моему опыту это был лучший метод отбора. По уровню образования и подготовки было лучше всего видно, кто мог на самом деле оказаться комиссаром. При достаточном духовном превосходстве многое говорило за то, что передо мной — комиссар.

Не хочу докучать вам деталями методики отбора. После того как проверка была закончена, мы отводили группу еврейско-большевистских комиссаров на антропологические измерения, это редко происходило еще в ночь, когда мы занимались сортировкой, чаще всего на следующее утро, поскольку после длительной процедуры отбора мы усталые до смерти отправлялись на ночлег. Часто, чтобы сэкономить на часовых, мы брали комиссаров ночевать с собой, из-за чего нас обвинили в том, что мы использовали их как гомосексуалисты. Мне не известен ни один подобный случай, так или иначе и гомосексуальные отношения не спасли бы ни одного комиссара на этой стадии нашей работы. Об остававшихся телах должны были позаботиться местные войска.

Осторожность

В будущем он такой или подобной деятельностью, если ему будет предложено, заниматься не собирается. А если ею станут заниматься другие, а он будет только свидетелем? Здесь тоже нужна осторожность. Вероятнее всего, он ничего не будет предпринимать и займет выжидательную позицию.

Действие и бездействие

Руководство «орденской командой» было в его жизни попыткой активной деятельности, за которой теперь следует фаза бездействия. Так что я могу даже утверждать, что я марксист, но ничего не могу предпринимать.

Путь на Восток закрыт

Вопрос: Почему бы вам не побывать на Востоке?

Ответ: У них нет сроков давности.

Что стало с профессором А. Хиртом?

Это меня тоже интересовало. Профессор Хирт еще в 1944 году послал мне в Вену открытку. Войска союзников нашли в Страсбурге остатки его коллекции черепов, которую не удалось полностью уничтожить. Министерство иностранных дел запросило его официальных объяснений по поводу обвинений, высказанных в швейцарской прессе, он пообещал ответить к 6 апреля 1945 года. Затем он исчез.

Напоминает ли о себе ранение 1943 года?

Боли в правом плече, периодические обострения радикулита. Тогда он обращается к мануальному терапевту.

Не выпив по чашке кофе

Во время интервью между Б. и корреспондентом «Юманите» возникли определенные человеческие отношения. После окончания интервью они с удовольствием пошли бы выпить кофе. Однако оказалось, что это невозможно. В фабричной столовой в это время кофе не было, чтобы не давать сотрудникам повода отлучаться с рабочего места. Посидеть в столовой им тоже не разрешили. Так и расстались Б. и журналист, даже не выпив по чашке кофе.

 

Отказ от прежней точки зрения: советник юстиции Шелига

I

В январе 1945 года советник юстиции Шелига из Главного управления уголовной полиции рейха направился в командировку в окрестности Эльбинга. Дело заключалось в том, что против помещика Ц. с ноября 1944-го местные власти вели расследование, поскольку его обвиняли в убийстве. Однако по каким-то причинам обвинение не было выдвинуто. В эти последние месяцы войны местные власти не слишком стремились принимать решительные меры против лица, обладавшего связями в высших кругах. Чиновники на месте и их начальство в Эльбинге склонялись к тому, чтобы отправить провинившегося на фронт. Однако оформить такое решение не успели, и дело попало в главное управление уголовной полиции в Берлине. Советнику юстиции Шелиге предстояло разобраться с этим делом на месте.

Советник юстиции Шелига попросил выделить ему двух инспекторов, двух ассистентов, машинистку и небольшое полицейское сопровождение; всех их он отправил на машинах заранее, в ночь, по направлению Фюрстенвальде — Швибус. Он собирался совместить проверку этого дела с последней инспекцией провинции Западная Пруссия, прежде чем и в нее ворвутся русские войска. Сам же он последовал за отправленными накануне машинами дневным поездом до Эльбинга. В этот день армейская группа генерала Хосбаха оставила рубеж у Лётцена и прорвалась, двигаясь во вражеском тылу, на запад, через позиции русских, которые уже начали занимать Восточную Пруссию.

В сущности, было непонятно, почему местные партийные и государственные органы не подвергли виновного Ц. должному наказанию.

II

Шелига не задержался в городе и крепости Эльбинге, где в то время тюрьмы были уже эвакуированы, а множество предателей и дезертиров расстреляно на месте, он оставил в городе только одного инспектора, чтобы тот сообщал ему об обстоятельствах, связанных с делом об убийстве и о многочисленных слухах относительно событий на фронте. В окружной тюрьме — находившейся за пределами Эльбинга — ему доложили, что часть заключенных, воспользовавшись беспорядками, устроенными иностранными рабочими, организовала побег. Среди бежавших был и находившийся под следствием Ц. Вечером того же дня Шелига направился с сопровождающим персоналом на машинах в поместье Ц. в окрестностях Эльбинга. Ему было непонятно, почему место заключения этого человека было таким ненадежным.

В поместье подозреваемого, разумеется, застать не удалось. Шелига дал указание опросить батраков, работавших в поместье, а также священника и местного партийного руководителя. Выяснилось, что подозреваемый появился в поместье на несколько часов и воспользовался для дальнейшего бегства охотничьей повозкой и шестью лошадьми (три пары на смену). Шелига решил, что тот наверняка будет избегать западного направления, Померании или Нижней Силезии; опасность попасть в руки военного патруля, который примет его за дезертира, перевешивала при этом преимущество более короткой дороги. Скорее можно было бы предположить, что подозреваемый будет двигаться по дуге в юго-западном направлении, приближаясь к фронту, потому что так он мог добраться до генерал-губернаторства, до Польши. В результате развала фронта на Висле и быстрого наступления русских армий там возник такой хаос, что Ц. мог попытаться приблизиться к границам рейха с этой стороны. Между прочим, во всей округе не было ни иностранных рабочих, ни бродяг, ни дезертиров, которые могли бы совершить преступление. Попытка свалить вину на бродягу-иностранца — уловка любого отрицающего свою вину. Шелига принципиально скептически относился к такого рода приемам. Однако он все же проверил, мог ли совершить преступление кто-нибудь, кроме подозреваемого. Батраки жили в определенных зданиях, во время работы они были под надзором. У них не было доступа в господский дом, в котором и произошло преступление. Из Эльбинга оставленный там инспектор по телефону сообщил, что ему удалось выяснить в связи с делом об убийстве: похоже, никакой особой протекцией Ц. не располагает, однако никто в данное время не желает доводить расследование до конца. Партийные органы этим не занимались. В органах правосудия считали, что настоящую опасность в данный момент представляют не господа вроде Ц., а бесчисленные группы смутьянов и бандитов, решивших, что теперь, когда война близится к концу и, в особенности, когда рухнул фронт на Висле, настал их час. Точно так же прокуратура полагала, что в ситуации опасной напряженности не стоит, так сказать, губить своих людей; следует подходить к делу с позиции сложившейся в конце концов ситуации. Все эти точки зрения советник юстиции Шелига не разделял.

III

Шелиге понадобилось менее часа, чтобы убедиться в виновности хозяина поместья. По его указанию в комнате, где был найден убитый, мелом на полу была реконструирована ситуация, после чего он с ассистентами воспроизвел довольно примитивное преступление. У одного из батраков была найдена одежда Ц., на которой, как и ожидалось, обнаружились пятна крови. Эта и другие улики были отправлены в Эльбинг на телеге. Что же касается проблемы, что убийство было совершено особенно жестоким образом, а потому с трудом может быть приписано человеку образованному и происходящему из хорошей семьи (откуда, собственно, и возникало подозрение, что преступником был все же какой-нибудь иностранный рабочий), то и она была удовлетворительным образом разрешена после получения соответствующих данных о личности подозреваемого. Сам по себе он был, и в этом сходились все опрошенные, человеком высокой морали, которая в этом особом случае и должна была быть преодолена. Само собой разумеется, что причиной увечий, нанесенных гостю, стали те особые требования, которые помещик привык предъявлять своей совести. Речь шла о своего рода эксцессе совести, которая не смогла предотвратить убийство в сложившейся ситуации и потом путем нанесения увечий пыталась найти для себя хоть какую-то возможность выражения.

Шелига оставил второго инспектора в поместье, дав ему указание провести до появления русских необходимые допросы, а по мере приближения опасности вернуться в Берлин через Эльбинг. Сам же он с двумя ассистентами и машинисткой — которой он по пути надиктовал подробный отчет о предварительных результатах расследования — поехал к железнодорожному узлу Шмилау. Оттуда он рассчитывал быстро перебраться на юг на поезде или дрезине. Тогда он мог бы перехватить убийцу на одной из дорог южного направления. Однако километров за тридцать до Шмилау они столкнулись на шоссе с колонной военных машин, двигавшейся им навстречу. Машины шли по три в ряд по не слишком широкой заурядной шоссейной дороге, за ними следовали танки по два в ряд. Танки и машины были облеплены солдатами. Эта колонна, направлявшаяся в Эльбинг, оттеснила встречных пешеходов, а также машины советника юстиции на обочину. Несколько мотоциклистов ехали впереди колонны, чтобы предупредить о ее приближении и расчистить дорогу; у мотоциклистов был приказ полностью расчистить путь, они отослали Шелигу к ближайшему офицеру. Но потребовалось некоторое время, чтобы заполучить кого-нибудь из ответственных офицеров, потому что не так-то просто докричаться до офицера в быстро едущей колонне и добиться, чтобы он слез с машины. Офицер, спустившийся на землю, мог упустить свою группу, и этот прыжок с машины был для него опасен, потому что по законам военного времени ему не полагалось покидать свою часть. Поэтому советнику удалось обменяться с офицером лишь несколькими словами, прежде чем тот вновь вскочил на один из шедших друг за другом грузовиков. Шелига потерял несколько часов, когда он мог только ждать и надеяться. Теперь уже не было надежды, что он сможет перехватить убийцу на пути в Польшу, даже если проедет часть пути на поезде.

IV

На железнодорожном узле и в крепости Шмилау, гарнизонном городишке с населением, наверное, в 15 тысяч жителей, советник юстиции Шелига обнаружил в местном военкомате работающий телекс. По телефону он получил от человека, оставшегося в поместье подозреваемого, последние результаты следствия. Орудие убийства было найдено в подвале господского дома, переправлено в Эльбинг и там соответствующим образом обследовано. Еще были показания батраков и местных жителей.

С помощью телекса Шелига смог связаться с несколькими местами в Восточной Пруссии, Западной Пруссии и Польше (теперь уже можно было сказать: бывшем генерал-губернаторстве). Таким образом он пытался окружить убийцу, который был где-то неподалеку, среди окрестных лесов и лугов, и стремился скрыться. Иными словами, он надеялся организовать, не имея на это достаточных средств, облаву, хотя и понимал, что в построенной им системе есть немалые прорехи. Но Шелига убедился, что его запросы, рассылаемые по различным достижимым адресам, наталкивались на халатное отношение, а то и просто бывали отвергнуты. Проведение розыскных мероприятий, касающихся одной-единственной личности, в сложившихся обстоятельствах было, по мнению нижестоящих инстанций, невозможно и бесперспективно. Как будто убийство такого рода можно было считать простительной шалостью! Шелига отправил по телексу следующее послание генералу полиции в Краков:

(Шелига) При расследовании дела об убийстве (следует номер дела и уточняющие данные) я сталкиваюсь в ряде организаций (следует перечисление) с саботажем. Я прошу принять в их отношении соответствующие меры. Советник юстиции Шелига.

Ответ пришел от старшего советника доктора Шульце, ученика Шелиги по тем временам, когда тот работал на Александерплац:

— (Ответ) Указания соответствующим организациям (следует список) направлены, с другими из перечисленных вами организаций связь установить не удалось. Русские находятся у Плоцка. На месте предприняты дополнительные розыскные действия. Послать ли за вами машину? Прошу сообщить. Старший советник Шульце.

— (Шелига) Премного благодарен. Наилучшие пожелания.

— (Ответ) Всегда к вашим услугам.

Шелига полагал, что Ц. пытается пересечь границу рейха, похоже, оставшуюся без действенного контроля на всем протяжении, где-то на линии Шмилау — Клопау — Мильчиц. Чтобы добраться туда, ему нужно было доехать до дороги Клопау — Мильчиц. Шелига отказался от первоначального замысла провести после задержания преступника инспекцию провинции Западная Пруссия. Он отправился в сопровождении двух ассистентов, машинистки и двух полицейских сопровождения на двух машинах в направлении Клопау.

V

Мимо различных примитивных сцен расстрелов вдоль дорог, по которым шло бегство и на которых машины советника юстиции не могли по-настоящему показать свою мощность: с одной стороны, в этой всеобщей сумятице казалось, что смертью больше, смертью меньше — не имеет значения, к тому же было трудно или даже невозможно выловить убийцу из бесчисленных людей, двигавшихся в разных направлениях; с другой стороны, Шелига на этой стадии уже не видел возможности прекратить преследование. Он понимал, что уголовная полиция — несмотря на отличную и совершенно новую организацию Главного управления уголовной полиции — не способна, да и не предназначена для того, чтобы разобраться с подобной катастрофической ситуацией с криминалистической точки зрения, а тем более справиться с ней. Полиции пришлось бы взять власть и учредить, наряду с существующей, своего рода криминалистическую диктатуру. Однако в такой момент криминалист, чувствующий, что его организация терпит фиаско, тем более обязан прилагать все силы для выполнения своих задач и тем самым — постоянно стремясь к достижению максимального криминалистического результата — компенсировать нарушение права если не в реальности, то хотя бы в принципе.

В этот день генералы Хосбах и Райнхард, командовавшие прорывавшимися из Восточной Пруссии войсками, были смещены и заменены генералами Швитхельмом и фон Мюллером. В Польше два фельдмаршала пытались собрать обратившиеся в бегство немецкие войска. Генерал-полковник Рендулиц, переброшенный сюда из Вены, где он руководил обороной, занял одну из вилл и приказал устроить вокруг этой штаб-квартиры заграждение. Советник юстиции Шелига продолжал преследование и был уже у Клопау.

VI

На следующий день ситуация западнее Плоцка ухудшилась, русские войска перерезали несколько путей сообщения, идущих с севера на юг, параллельно Висле. Шелига решил отправить одну из своих машин с ассистентом и машинисткой в сторону границы рейха, чтобы не подвергать женщину ненужной опасности вблизи линии фронта. Сам же он продолжил преследование, двигаясь на юг. Он исходил из обоснованного предположения, что ему удастся застать охотничью повозку недалеко от Клопау, где она наверняка должна заехать в одно поместье. Шелига, пристроившись к армейской колонне, возглавляемой энергичным лейтенантом, проехал Клопау, который немного позднее был взят в кольцо русскими войсками.

На следующий день недалеко от Клопау, посреди образовавшегося на протяжении нескольких километров дорожного затора, Шелига был захвачен в плен русскими гвардейцами. Его разлучили с сопровождавшими его полицейскими и ассистентом и через несколько дней со множеством других пленных погрузили в поезд. Дело Ц. оказалось уничтоженным, когда машина советника юстиции во время короткого боя, предшествовавшего его задержанию, в силу причин, установить которые уже более невозможно, загорелась.

Что же касается убийцы Ц., то он — после короткого визита в поместье приятеля, — поскольку все внешние признаки указывали на приближение русских, тут же за Клопау двинулся на запад, съехав на проселочную дорогу, по которой охотничья повозка вполне могла проехать. Через несколько дней пути он достиг границы рейха у Грюнберга, в Силезии, на участке, который в тот момент не контролировался. Через Глогау, Коттбус и Губен ему удалось прорваться, бросив позднее повозку, до Шлезвиг-Гольштейна, где его приютили в одном дворянском поместье. Позднее он переселился на Рейн.

Шелига тем временем ехал в противоположном направлении.

Цитата из Канта:

«Даже если гражданское общество распадется с согласия его членов (например, если населяющий некий остров народ решит разойтись и рассеяться по свету), то и тогда следовало бы прежде казнить последнего остающегося в тюрьме убийцу, чтобы каждый получил за свои деяния по заслугам и пролитая кровь не осталась на совести народа, не настоявшего на возмездии; ведь тогда народ может считаться соучастником этого открытого нарушения справедливости. Лучше пусть умрет один человек, чем пропадет целый народ, ибо если погибнет справедливость, то жизнь людей на Земле утратит всякую ценность».

VII

Когда в 1953 году Шелига возвратился из плена, ситуация в Германии изменилась. Шелига отказался от дальнейшего преследования Ц., добившегося какого-то поста в рейнских землях. 12 июня 1961 года Шелига, получивший звание советника права, выступил в ротари-клубе в С. с докладом «Юстиция и преступность».

Вот отрывки из протокола дискуссии:

(Аплодисменты.)

Президент ротари-клуба сказал, что хотел бы поблагодарить господина доктора Шелигу за его выступление. В то же время он отметил, что у членов клуба вполне развито правовое сознание. К тому же в некоторые вещи слишком углубляться не стоит. Член клуба Бенгер-Рибана обратил внимание на то, что докладчик назвал гусарскую куртку венгеркой. На самом деле ее правильное название — доломан. Докладчик допустил еще ряд языковых неточностей. В связи с этим следует заметить, что неудачно выраженная мысль остается неудачной и в том случае, когда речь идет о непреодоленном прошлом, то есть важность темы ничего не меняет. Член клуба Плеттке заметил, что юридические проблемы всегда затрагивают лишь очень узкий круг людей. Член клуба Барабас как отбывающий наказание юрист заявил, что не разделяет пессимизма докладчика. Сам он настроен оптимистически.

(Аплодисменты.)

Одному существенному моменту господин Шелига не уделил достаточного внимания: речь идет о помиловании. Справедливость и помилование неразделимы; невозможно представить себе справедливость, не обогащенную возможностью помилования, хотя в наше время, безусловно, к прошениям о помиловании следует подходить с большей строгостью.

(Бурные аплодисменты.)

Дебаты по принципиальным вопросам

Член клуба Гайбель не может себе представить, что немецкий народ образца 1953 года не несет в себе ценностей. Немецкая выправка и немецкие ценности, как о том поется в песне «Германия превыше всего», не погибли в 1945 году. Член клуба Пильс полагает, что вина лежит безусловно не на народе, поскольку преступление было совершено на территории Западной Пруссии, следовательно, ответственность за него несут поляки. Член клуба Валлер отметил, что общество не может самораспуститься, даже если все его члены будут за это, потому пример, приводимый Кантом, — утопия. Член клуба Хенн сослался на практику бундестага и заявил, что именно в случае измены необходимо принимать во внимание серьезные философские соображения, поскольку, как показывает практика, именно снисходительность по отношению к преступникам навлекает на народ гибель, вернее — разлагает его, о чем и говорит Кант. Член клуба Глас обратил внимание на то, что именно народ настаивал в то время на наказании, неспособность проявил лишь аппарат правосудия. Однако доктор Шелига сам предложил занять умеренную позицию. Пример, о котором идет речь, приведен им лишь потому, что он изменил свою позицию. Член клуба Валентин выразил недоумение по поводу того, что не была проверена версия, согласно которой действия Ц. были вызваны необходимостью самообороны. Член клуба Мертенс заявил, что, по его сведениям, в окрестностях Клопау находился 71-й пехотный полк, который мог бы заняться поисками убийцы.

Обострение дискуссии

Президент отметил, что из-за нехватки времени придется сократить время выступлений до минуты на человека. Поэтому он призвал участников быть краткими и предложил продолжить обсуждение. Член клуба Ламбрехт выразил сомнение в верности положения, что «каждый должен получить возмездие, соответствующее содеянному». С философских позиций это представляется вопросом практики. Член клуба Бишоф считает само собой разумеющимся практический подход. Член клуба Эрб как врач может лишь поддержать такую позицию. Член клуба Катрин все же считает, что лучше пусть умрет один человек, чем погибнет весь народ. Президент подчеркнул правильность такой позиции и отметил, что ротари-клуб открыт для обсуждения социальных проблем, правда, это нельзя считать подлинной социальной проблемой. Член клуба Катрин все же усомнился, что в других случаях не имеет смысла постановка вопроса о смерти. Член клуба Якоби предложил сосредоточиться на самой проблеме. Член клуба Шмидтхеннер заявил, что это проблема образования. Член клуба Глаубе сослался на практику и вспомнил высказывание Фридриха II (короля, а не императора), согласно которому сила чиновника и философа в незнании предмета. Он же выступает не как чиновник или философ, а как практик, а практика предполагает знакомство с предметом. Кто готов в наше время отдать свою жизнь или свободу за частные проблемы справедливости? Член клуба Шпренгель отметил, что вопрос о возмездии, поднятый Кантом, представляет собой вопрос весьма специальный и, возможно, даже уводящий в сторону от сути дела. Не исключено, что профилактическая деятельность полиции гораздо более действенна, чем любое последующее наказание. Член клуба Майнц высказал мнение, что нужно не столько государство, исполняющее право, сколько правовое государство, действующее профилактически. И начинается это с полиции. Вот Салазар понимал это правильно. Член клуба Патцак вернулся к мысли Канта и заявил, что при возвращении из плена можно было бы и заметить, что произошло определенное развитие, пусть и без возмездия и «ценности» в духе Канта. Своеобразное катастрофическое настроение последних месяцев войны (сравнимое с сумрачным настроением религиозного созерцания) в настоящее время восстановить вряд ли возможно.

О любви к справедливости

Д-р Шелига заявил, что наказание — дело настроения. Точно так же следственная работа и сама преступность зависят от сохранения единства пространства и времени. Без специфического настроения невозможно ни преступление, ни его расследование. Президент поблагодарил докладчика за его выступление. Член клуба Пайкерт заметил, что всегда считал справедливость одним из наиболее бессмысленных идеалов. Член клуба Балунга всегда интересовался тем, как правосудие становится преступным и как преступность ускользает от правосудия. Эти вопросы также следует включить в рассмотрение проблемы. Член клуба Пильс считает, что справедливость — тоталитарный принцип. Член клуба Валлер возразил, что без справедливости все же обойтись невозможно. Криминалист — пес правосудия, судья — король юстиции. Президент попросил высказываться более кратко, поскольку времени на эту плодотворную дискуссию осталось чрезвычайно мало. Член клуба фон Бергманн заметил, что слишком рьяная приверженность справедливости напоминает извращение, вот и в оправдание гомосексуализма в античности находили аргументы. Член клуба Эбер обратил внимание на то, что слово «справедливость» встречается в античных источниках достаточно часто. Член клуба Фюрбрингер подчеркнул, что справедливость необходима, поскольку без справедливости невозможно жить. Член клуба Шумпетер усомнился в том, что это доказано. Президент призвал выступающих к порядку и напомнил о необходимости говорить по очереди.

Завершение дискуссии

Член клуба Лебсиус отметил полезность прошедшего обсуждения. Проблематика правопорядка была рассмотрена на чрезвычайно высоком уровне. Член клуба Пихота особо обратил внимание на последовательность изложения доклада. Член клуба Арндт: Наконец-то кое о чем было сказано напрямую.

(Оживленные аплодисменты.)

Президент отметил, что дискуссия дала богатую пищу для размышлений, и попросил докладчика подвести итог обсуждения. Советник д-р Шелига поблагодарил за возможность выступить в клубе. Президент заявил, что время истекло и он от имени всех присутствующих благодарит доктора Шелигу за основательный и содержательный доклад.

(Горячие, продолжительные аплодисменты.)

 

Анита Г.

I

Девочкой Анита Г., спрятавшись под лестницей, видела сапоги, когда уводили ее деда и бабушку. После капитуляции из пересыльного лагеря Терезин вернулись ее родители, что было совершенно невероятно, и основали фабрику поблизости от Лейпцига. Девочка ходила в школу, думала, что жизнь ее будет спокойной. Неожиданно ее охватил страх, и она бежала в западные зоны оккупации. Разумеется, во время долгого путешествия она совершала кражи. Судья, серьезно обеспокоенный ее судьбой, дал ей четыре месяца, из которых она, правда, должна была отсидеть половину. Дальше она была отпущена на поруки, однако назначенная ей поручительница переусердствовала в ее опеке, и потому девочка бежала дальше в ВИСБАДЕН. Из ВИСБАДЕНА, где все было спокойно, в КАРЛСРУЭ, где ее преследовали, в ФУЛЬДУ, где ее преследовали, в КАССЕЛЬ, где ее не преследовали, а оттуда во ФРАНКФУРТ. Ее поймали и (поскольку она была объявлена в розыск из-за того, что нарушила правила условного освобождения) отправили в ГАННОВЕР, однако она бежала в МАЙНЦ.

Почему во время своих поездок она постоянно занимается воровством? В розыскных документах она фигурирует под множеством имен. Почему этот разумный человек не может привести свой образ жизни в порядок? Она часто меняет комнаты, по большей части у нее вообще нет жилья, потому что она вечно ссорится с хозяйками. Нельзя же вести кочевую жизнь, как цыганка. Почему она не ведет себя как полагается? Почему она не найдет себе мужчину, который бы о ней позаботился? Почему бы ей не встать на реальную почву? Она не хочет?

II

Мужчину, с которым она вчера познакомилась, она привела в комнату, которая ей уже не принадлежала. Иди сюда, сказала она, когда услышала, как он осторожно пробирается за ней на ощупь в этой темноте. Он не умел двигаться совершенно бесшумно. Он вообще был неловок. Она нашла его в темноте и повела, взяв за руку, мимо комнат бывшей хозяйки до своей комнаты. Она заперла дверь и включила свет.

Мужчине не нравился этот театр, но он и не знал, из-за чего все это было устроено. Должно быть, он полагал, что это из-за родственников, у которых она жила. Он бы предпочел прийти к этим родственникам с визитом и таким образом легализовать свои отношения с красивой девушкой. Секретничать он не любил. О чем и сказал. Но сейчас она не хотела объяснять ему, почему, собственно, эта комната ей уже не принадлежит. Причину, по которой хозяйка, госпожа Шепп, ее вышвырнула или, вернее, почему девушка со своей стороны отказалась платить за комнату, после чего хозяйка ее и вышвырнула, объяснить в нескольких словах было невозможно. Шепп: большая, необычная шляпа, большие, горящие глаза, полные тщеславия. Ее муж, так по крайней мере говорят некоторые, бросился с балкона четвертого этажа, пока она преспокойно занималась своими делами в соседней комнате. Может быть, она рассчитывала на то, что девушка тайком вернется? А. двигалась по комнате совершенно беззвучно, что было ей даже легче, чем производить шум, потому что она принадлежала к тому роду людей, у которых не хватает фантазии на то, чтобы шуметь. Мужчина стукнулся о железную кровать. Она вздрогнула. Она все время помнила о хозяйке.

Теплу и уверенности, исходившим от лежавшего рядом с ней тела, А. не верила. Бледная, пористая кожа, мелкие грудные соски с торчащими вокруг них отдельными длинными волосками — все это скорее само говорило о потребности в защите. Она никакой защиты предоставить не могла. Если бы это касалось ее в некоторых важных моментах, этот мужчина, быть может, показался бы ей даже смешным со своими тревогами и боязнью совершить что-нибудь недозволенное. Она не умела долго выискивать себе людей. Она нетерпеливо брала того, кто был готов ею удовлетвориться. Это был шанс вновь вернуть ее жизнь в состояние уверенности и порядка. И она хотела им воспользоваться.

Она мерзла в нетопленной комнате и ощущала подступавшую простуду как нечто, чему она радовалась и в то же время отвергала, потому что это помешало бы ей получить все, так же, как и ребенка, — она искала тепло в лежащем рядом с ней теле, к которому ей еще предстояло привыкнуть. Она уже не стеснялась его. Она отдавала ему любую часть тела, какую бы он ни пожелал. Она держалась с такой простотой, какой не бывает и у простых людей, и следила за тем, чтобы рассказы о ее прошлом оставались естественными. Она устроила свое прошлое таким образом, чтобы оно его не побеспокоило. Планов она не строила, а ждала его предложений на следующий день. Она проверяла спящее рядом с ней тело через тонкое одеяло. Сама она спала, когда он был с ней, поверх одеяла, на краю постели, лежа на боку и чуть прислонившись к горе, поднимавшейся под одеялом; дело в том, что она опасалась потревожить его, если пошевелится, а ночью она свои движения не контролировала.

Под утро мужчина проснулся и снова повернулся к ней. Она готова была бы его пощадить, потому что никак не хотела, чтобы он делал больше, чем сам хотел. Она не хотела, чтобы эта ночь, возможно последняя, осталась для него бледным воспоминанием. Но в то же время и противиться ему она не могла, если хотела быть простой и естественной. Она попыталась изобразить участие, что ей не очень удалось. Она напряженно ждала, что он ей скажет, и в результате пропустила сказанное. Она накрыла обессиленного и упрекнула себя в том, что не смогла быть ему полезной. Она прижалась к одеялу, окутывающему его, и ждала, пока он заснет. Она ни в коем случае не хотела его использовать. В особенности она не хотела использовать его этим образом, от чего ей не было никакого проку.

Она умела двигаться, не производя шума, и беззвучно открывала любой замок. Мужчина споткнулся, когда она выводила его, но шум потонул в утренних звуках дома. У нее защемило сердце, когда он одевался в холодной комнате, но она ничего не могла поделать, ведь ей даже нельзя было пользоваться этой комнатой. Она рассталась с ним быстро, чтобы эти мгновения не врезались в его память. Сама же она, как только он ушел, исчезла из этой квартиры.

III

Она хотела еще раз увидеть его, прежде чем уедет. Несколько недель она сохраняла отношения с ним, хотя ее положение в городе становилось все более опасным. Она искала его и увидела позднее в кафе «У собора». Он выглядел все еще усталым, с вялым ртом и обескровленными, опавшими, словно цукатными губами. Довольно нелепый разговор. Он сказал кому-то рядом, что у него была ночная смена… проведенная с темпераментной женщиной… Он не чувствовал, что она рядом.

Она испугалась. Вот и все, на что способна любовь. Она жалела, что не уехала уже вчера вечером. Сколько сил вложила она в этого мужчину, и хоть бы хны. Она распрощалась с надеждой, что он сможет ее вытащить. Оставаясь на расстоянии, она проводила его до учреждения, в котором он исчез, как это происходило каждый день. Потом она успокоилась. Она решила попытать с ним счастья еще раз.

IV

Предыстория может быть изложена в нескольких словах.

Она никогда не столкнулась бы с этим мужчиной, если бы не помог несчастный случай. В тот день А. собиралась оставить город МАЙНЦ, потому что наделала долгов в нескольких пансионах вокруг вокзала, а к тому же были еще причины, по которым она чувствовала себя в городе неуютно. Прежде чем покинуть город, она побывала в расположенном на возвышенности университете. Она переждала день в вестибюлях университета и на лекциях. Она думала перебраться в ВИСБАДЕН и, быть может, устроиться там на работу, но на выходе с территории университета ее сбила машина (не исключено, что это она налетела на машину). Она поднялась после падения и проверила повреждения на теле. Хозяин машины подошел к ней и влепил ей оплеуху. Она не знала, как на это реагировать. Потом она познакомилась с этим человеком поближе. Если бы не несчастный случай, она не перемолвилась бы с ним и словом. Мужчина побудил ее остаться в МАЙНЦЕ, подыскать жилье и работу. Он хотел, чтобы у нее были нормальные деньги и чтобы у нее была работа. В противном случае он опасался, что от ее безделья могут возникнуть осложнения. Хотя он старался избегать любых осложнений, сам он в продолжение их отношений не проявил должной осмотрительности. Она видела последствия его неосторожности, однако оставила это при себе, возможно потому, что боялась его реакции, а он об этом и не спрашивал.

V

В поисках адвоката

Девушка обратила внимание на газетную статью, в которой рассказывалось о деятельности франкфуртского адвоката доктора Ш. Она поехала во ФРАНКФУРТ и попыталась связаться с ним. Однако в первой половине дня в бюро его не оказалось. После обеда она издали увидела его во дворце правосудия, заведующий адвокатским бюро посоветовал ей поискать его там. Она не осмелилась заговорить с ним, когда он, окруженный роем задававших вопросы людей, вышел из зала заседаний и стал подниматься по парадной лестнице. До вечера в бюро его было не застать, сколько она ни звонила. Записываться на один из следующих дней она не хотела и уже было отчаялась добраться до него и заинтересовать ее своим случаем. Говорить с одним из асессоров, находившихся в бюро, она также не хотела, потому что доверяла только самому адвокату, а кроме того, полагала, что консультация без денег возможна только у него самого. Ошибка ее состояла в том, что в начале своих попыток, точнее, при самом первом звонке она была слишком нерешительна. Поэтому сотрудники бюро дали ей отрицательный ответ.

Как проходил день адвоката. Знаменитость проболталась все утро в халате по квартире. Предстоящий день не вызывал у него любопытства. Он позвонил в Висбаден и Цюрих, а потом уселся за свой стол.

Его рука покоилась на столе, опираясь на указательный палец и мизинец, большой палец лежал расслабленный, средний и безымянный были подогнуты. Когда он медленно подтянул безымянный палец и вытянул его вперед, то в какой-то момент оба подогнутых пальца выскочили вперед и рука плашмя легла на стол. Он не отвечал, ожидая, пока секретарша перестанет стучать в дверь и уйдет. Толстые вены на узкой и довольно волосатой тыльной стороне кисти, два подогнутых пальца выброшены вперед — и рука лежала плашмя, можно сказать бездыханна, на столе. Он смотрел на нее, предстоящий день не вызывал его любопытства.

Затем сотрудникам понадобилось его согласие на срочное решение. В совещании по поводу одного помилования в государственной канцелярии он принял участие по телефону. Телефонные разговоры несколько оживили его. Если он достаточно долго симулировал интерес к этим разговорам, интерес у него действительно возникал. Один за другим звонили сотрудники и просили указаний. Он делал это неохотно. Витальный человек не может быть просвещенным. Сколько слабости требуется, чтобы быть просвещенным?

Середина дня шла по расписанию, на которое он был в состоянии влиять лишь постольку, поскольку мог затянуть переход от одного мероприятия к другому, но это отчасти компенсировал его отличный шофер, провозивший его по забитым в это время улицам. Оба его асессора ожидали у крыльца дворца правосудия. Они сопровождали его в эти отвратительные залы. Он был усталым от утомительного представления, в которое пришлось превратить обед, который только что закончился. Утомительным оно было потому, что, помимо юмора, тонкости ума, находчивости и других качеств, которыми он, в сущности, не обладал, это представление потребовало от него и демонстрации способности немало съесть и выпить. Все это было прямой противоположностью тому, в чем он был силен, — ловкости в лавировании. На этих мнимых качествах и держалась отчасти его популярность. Со смешанными чувствами приближался адвокат к скамье подсудимого, успев переговорить с самыми разными людьми, прежде чем добрался до своего места и привычным движением обернулся, чтобы поздороваться с обвиняемым. Асессоры листали материалы дела. Он пристроился на краешке сиденья, проверяя, нет ли там сквозняка. Шел допрос обвиняемого. Это был толстый, хорошо плативший предприниматель, обвиненный в преступлениях на сексуальной почве. Адвокат ожидал у своего стола, следя, не потребуется ли вмешаться. Он двигался так осторожно, словно нужно было что-то поймать или отмерить. Его одолевала усталость, и он оговорился, когда произнес что-то, повернувшись одним боком к обвиняемому, а другим к судьям. Все это время он расхаживал туда и обратно мягкими кошачьими шагами по блестящему паркету у своего стола, словно боялся спугнуть какую-нибудь мысль или не хотел задеть, напугать кого-нибудь. Ему не удавалось собраться с мыслями. Среди судей и заседателей возникло волнение. Судьи его не любили. Однако его имя заставляло их держаться почтительно. Он еще несколько раз оговорился, все его выступление оказалось, похоже, не слишком удачным, так что судьи начали листать свои бумаги. Они все равно не могли ничего против него поделать.

Когда приговор был произнесен, его окружили асессоры и другие люди наподобие кучки поклонников, защищая его от назойливых вопросов, которые могли бы поставить его в затруднительное положение. Обвиняемый поблагодарил его. В вестибюле оказалось несколько человек, попытавшихся переговорить с адвокатом. Он ежился, потому что боялся сквозняков, гуляющих в вестибюлях, но отвечал некоторым из тех, кто с ним заговаривал. Ему еще предстояло поехать вместе с генеральным прокурором в одну из земельных психиатрических лечебниц, поскольку это было связано с делом, требовавшим, как он полагал, либо его собственного вмешательства, либо вмешательства генерального прокурора. Вместо этого они с генеральным прокурором посидели какое-то время за чаем.

Обеспеченный большой человек, которому не так уж много осталось жить, мало пользовался своим влиянием. А влияния у него больше, чем он себе сам в этом признавался. В это вечернее время он был оживленным, немного ранее он уже принял средство, настраивающее сердце на разговоры и расширяющее сосуды. Нельзя было сказать, чтобы он в чем-то был специалистом, даже в своей адвокатской области, поскольку он нигде не мог почувствовать надежность своего положения. Специальность его состояла в том, что вся его сила была собрана как противодействие погрому, который, как ему представлялось, может начаться в любую минуту. Поэтому эту силу и власть ни на что другое расходовать было нельзя. Жить ему оставалось, возможно, еще лет пять, и он мог в течение этого времени не слишком напрягаться. Он знал достаточное количество лазеек и хитростей, чтобы как-то обойтись. Он мог, так сказать, дотянуть, планируя, до последнего аэродрома, если такое сравнение уместно. В этот вечер он лег рано. Он еще очень даже мог попользоваться своим влиянием, но он уже больше ничего не хотел. Он хотел обратно в материнское чрево. Он не верил в преобразования, да и был против преобразований, пока ему ничто не угрожало, потому что никогда не знаешь, не принесут ли преобразования новую опасность.

Потребность в защите

Очень тонкие конечности, скрытые под шикарным костюмом, очень волосатые, потому что он уже в первые минуты жизни нуждался в защите; никто тогда не верил, что он выживет; брюки словно подвешены к позвоночнику и свисают, нигде не соприкасаясь с телом, до расставленных ступней.

Страховка, лицемерие

Сидит в чулках, но этого никто не знает, потому что он полностью закрыт рабочим столом, поигрывает глазами, «сигнализирует», его посетитель сказал что-то, он прослушал и теперь лицемерно делает вид, что все понимает; ему нужно понравиться этому посетителю, хотя это и не абсолютная необходимость. Посетитель принадлежит к числу тех, кто хотя и не обладает властью над ним, но с кем он ни в коем случае не хотел бы быть в раздоре.

Враждебная природа

Он ежится не потому, что холодно, а потому, что никто не сказал слов, которые могли бы его согреть; он ищет сквозняк, чтобы оправдать свою потребность в тепле. Он боится простуды. Он не может позволить себе телесную слабость. Он защищен от людей, но уязвим для сквозняков.

Опасливость

Дискуссия более часа шла беспорядочно, поскольку он, хотя ему поручили ведение беседы, не желал перебивать участников, отклоняющихся от темы. В конце концов тема была совсем утеряна, и слово предоставляли желающим в порядке очередности. Наиболее разумные были раздражены таким ходом дела и упрекали председателя в том, что он вообще не слушает выступления. Он и в самом деле не слушал, однако никто не мог этого доказать. Он принимал антипатию лучших в расчет и отказывался перебивать выступающих, что могли ему сделать недовольные? При этом он опасался мести выступающих, если он будет их перебивать, да и вообще все это его не интересовало. (Точно так же в тех случаях, когда его сотрудники что-нибудь предлагали, он по большей части говорил «да», хотя с тем же успехом мог сказать сразу «нет», но мог сказать «нет» и на следующий день, и никто ничего ему бы не сделал, для его безопасности было неважно, говорит ли он «да» или «нет»; к этому добавлялось и то, что он не любил говорить «нет» и предпочитал сначала сказать «да», потому что был шанс, что дело со временем как-нибудь уладится само собой и ему, может быть, вообще не придется говорить «нет». Он платил своим сотрудникам за предложения, тем самым одновременно компенсируя право эти предложения отклонять. Но ему не хотелось отклонять какое-либо из предложений, сделанных сотрудниками, возможно потому, что он опасался мести.)

Симуляция

Трехчасовой обед в ресторане недалеко от вокзала, где он принимает гостей, которым должен понравиться: он демонстрирует особое отношение к вновь пришедшим, выходя к ним навстречу, чтобы поприветствовать и сопроводить от дверей к столам, при этом он на ходу пренебрежительно отзывается об уже сидящих. После обеда он заговорил о своей смерти, только с некоторыми из приглашенных. Слушавшие его не знали, как себя вести. Живописание близкой смерти было для него одним из сильнейших возбуждающих средств, которыми он — как, впрочем, и пенициллином, хинином и прочими лекарствами — пользовался совершенно неумеренно.

Преследование, подзащитный, альтернативы

Он создал великолепный аппарат, который должен защищать его в случае погромов и, естественно, прежде всего во время отдыха. Однако как поддерживать работу этого аппарата, если никакого преследования нет? Поэтому ему и нужны сильные возбуждающие средства, поддерживающие напряжение. Самым сильным возбуждающим средством был бы подопечный, которому действительно угрожает опасность. Но как этот подопечный мог бы пробиться сквозь заслоны известности, асессоров, сотрудников, клерков, сквозь всю эту сложную структуру, чтобы добраться до самого великого адвоката?

VI

Девушка ночует со своим приятелем в чужом автомобиле

Поскольку ему не было известно, где ее можно найти, ведь у нее не было ни жилья, ни каких-то других мест, где ее можно было бы застать в определенное время, она ждала на улице у его дома, пока он не вернулся вечером. Она видела, как он вошел в дом, но не показалась, потому что не хотела навязываться, на случай если у него были какие-то важные дела, и пошла за ним, когда он снова вышел на улицу, пока не убедилась, что он просто пошел в театр. Она окликнула его. Он был ошарашен и спросил, что случилось. Она что-то сочинила. Они отдали билет кому-то из стоявших у входа в театр. Она была так рада вновь заполучить его, что призналась ему: ей негде жить. Чтобы рассеять его сомнения, она говорила что-то про деньги, которые она должна получить. Она нашла незакрытую машину и уговорила его, несмотря на его сопротивление, немного на ней поездить, а потом вернуть на место. Он боялся, что их поймают и накажут, но она рассчитывала на то, что это будет их последний совместный вечер, и убеждала его как могла. Она совершила очень серьезную ошибку, потому что в этот вечер он уже не мог быть непринужденным.

Он готовился к встрече заранее и хотел всерьез поговорить с ней об их отношениях. Он не мог найти нужный тон, которым слова о «более постоянных отношениях» сопровождались в его голове, но и бессвязные попытки высказаться на эту тему вызвали у нее легкую панику. Она попыталась уйти от разговора. Именно к этому она напряженно стремилась в последние недели, однако теперь ее одолела масса сомнений, антипатия к одной только мысли о постоянных отношениях. Ее взбудораженные чувства метались по всей шкале эмоциональных реакций, она не знала, что ему сказать. Она желала какой-нибудь катастрофы, от которой могла бы его спасти. Или вмешательства каких-нибудь сил, которые остановили бы ее бегство, так что она смогла бы открыть ему все — да нет, не открыть, хотя бы выиграть время. Она казалась себе колдуньей, очертившей круг вокруг любимого и теперь стремящейся втянуть в этот круг все, что только есть на свете. Ее лицо было судорожно напряжено. Она испугалась, ведь любовь предполагает умиротворение. На какое-то мгновение она засомневалась в своей любви и обнаружила признаки того, что он ее разыгрывает и на самом деле его разговоры — только ловкая попытка от нее отделаться.

У него была привычка делить все, что он с ней делал, на официальную и неофициальную часть, и когда он закончил свои рассуждения, он попытался раздеть ее. Она этого не ожидала и сделала вид, будто не понимает его намерений, потому что не хотела проводить последний вечер таким вот образом. Она стала судорожно пытаться продолжить разговор и объяснила ему, почему она хотела бы стать его женой. Она говорила: «иди сюда», чтобы сдержать его, и городила тщательно контролируемую чепуху. Это пришлось ему по вкусу; что бы она ни делала: говорила о будущей совместной жизни, кокетничала или отводила его руки, — все только укрепляло его в созревшем намерении. Она пыталась сопротивляться, однако ей надо было оставаться простой и естественной.

Какое-то мгновение она представляла, что произойдет, если она откроет ему свои тайны: ребенка и розыск, однако испугалась. Такое поведение показалось ей нечестным, и она ничего не сказала ему ни о том, ни о другом. Она высвободилась из его объятий в тесноте салона и выбралась из машины. Шел сильный дождь. Вода хлестала по коже. Она шагала туда-сюда. Она принимала душ, пока он не позвал ее из машины. Она была мокрая и попортила обивку, когда снова забралась внутрь. Он был в смятении. Он испытывал колебания между чувствами автовладельца и ощущением ее мокроты.

VII

Она предприняла последнюю попытку прояснить ситуацию, вызвав родителей из Лейпцига в Бад Наухайм. Однако ей не удалось за те два дня, что она провела с родителями, оторвать их друг от друга. Они были сплоченной фалангой страха перед большими неприятностями. Ей было бы нужно провести отдельные переговоры с каждым из них, а вместо того разговор был все время общий. Они лепились друг к другу, как намокшие перья подушки, хотя терпеть друг друга не могли и при всякой возможности разбегались врозь. Каждый из них боялся остаться с дочерью наедине, и потому они договорились обо всем заранее.

С самого начала все пошло не так. Она зашла в маленькое кафе, чтобы передохнуть и приободриться, и там ее застали родители, своими радостными криками убившие в ней всякое живое чувство. Ей не хотелось, чтобы они так шумели, это действовало на нее так же отталкивающе, как и их манера есть, их обыкновение замечать или не замечать определенные вещи. Она попыталась прорвать их совместный фронт. Не вышло, потому что разговор пошел по накатанной колее: она стала критиковать родителей, что не пошло ей на пользу. Она сказала им, что они ненавидят друг друга, от чего они только теснее сплотились, потому что боялись ненависти. Родители сказали ей, какой гармоничной могла бы стать совместная жизнь после стольких лет разлуки, если бы дочь оставила свои придирки. А. надеялась на катастрофу, которая смела бы преграду, становившуюся прочнее с каждым словом. И пока она ждала и надеялась, она потеряла всякую веру в то, что родители вообще могли бы ей помочь. Она не представляла, какими слабыми они были, когда были заодно, насколько их брак взаимно ослаблял каждого из них.

Вечером второго дня в отель явились сотрудники уголовной полиции, получившие сообщение, и арестовали ее. Родители узнали об аресте от дирекции отеля. На следующее утро А. удалось ускользнуть из здания управления полиции. Она поспешила обратно в отель, но родители уже уехали. Они боялись быть вовлеченными в какую бы то ни было историю. Они не оставили письма, возможно, потому, что не смогли договориться о его содержании. А. избегала вокзалов и автомагистралей, полагая, что там ее ожидает полиция, и остановила машину на второстепенной дороге, ведущей во ФРАНКФУРТ.

В МАЙНЦЕ на привокзальной улице она наткнулась прямо на госпожу Шепп. Она бежала, ничего не видя вокруг, пока не обнаружила, что находится прямо перед бывшей хозяйкой. Она в ужасе бросилась через улицу, в надежде, что та ее не заметила. Она чуть не попала под машину, которая резко затормозила и нарушила движение других машин. Пронзительный звук тормозов подействовал на нее так, словно на нее направили свет множества прожекторов. Она помчалась по улице, все дальше и дальше, пока не остановилась перед домом своего приятеля. Она стала ждать.

Они поехали в Висбаден. Она была против этой идеи, потому что ей было жаль времени, которого оставалось немного. После следа, который она оставила в Бад Наухайме, ее арест был делом нескольких дней. Она попыталась устроить этот вечер так, как ей хотелось, но после того, как они недолгое время просидели в «Вальгалле» и обменялись новостями (нетерпение ее выросло и от этого, и от обстановки — лица проституток, большая вращающаяся люстра), появилась полиция и начала проверку документов. Она пыталась уговорить работницу туалета показать ей выход. В то время как А. видела, что проститутки куда-то исчезают, ее явно задерживали под разными предлогами. Быть может, работница думала, что это серьезный случай, и боялась неприятностей, если поможет. Девушка заперлась в туалете. Она отдала работнице все деньги, какие у нее были. Проверяющие потребовали от сидящих в кабинах подсунуть удостоверения под дверь. Они начали с левой стороны. Прошло некоторое время, послышалось «спасибо» и шарканье ног. В ответ на требование А. вышла из кабины и дала вывести себя из туалета, где она вырвалась из рук полицейских. Она провела ночь под открытым небом, где-то между ВИСБАДЕНОМ и МАЙНЦЕМ. Она боялась, что мосты через Рейн по ночам находятся под охраной. К вечеру она объявилась на улице у дома своего приятеля, чтобы объяснить ему, почему она убежала. Он дал ей неполную сотню марок и посоветовал перебраться в землю Северный Рейн-Вестфалия. Он не знал, как себя вести. Он не хотел бросать ее в беде. Ей это было невыносимо, и она положила этой истории конец.

VIII

Она устроилась на заброшенной вилле, хозяева, должно быть, бежали. Даже водопроводные краны были вывернуты, дом, наверное, предназначался на слом. Она забралась в мансарду, откуда в случае опасности могла ускользнуть. Беспокойство и усталость вечера, когда она открыла это прибежище после долгих блужданий по улицам города, превратились за ночь в давление в груди, боли при дыхании и тяжесть в горячих руках и ногах; потом лихорадочное состояние охватило и голову, что напоминало смерть, в глазах темнело, они болели и словно западали внутрь, ей было трудно двигаться, ее трясло. Она лежала в этом пустом доме больная, как брошенная собака. Лишь один раз она вышла и достала себе еды, не потому что хотела есть, а потому что хотела что-нибудь сделать ради своей жизни.

IX

В два часа в этом углу большого ресторана выключали свет, потому что основной поток посетителей, приходивших пообедать, заканчивался. Когда она подняла голову и отняла руки, которыми согревала глаза, то увидела, что сидит в темноте, как в погребе, виднелись только большие балки вверху и по бокам, державшие конструкцию зала. Она предполагала, что на улице идет дождь, шум машин подтверждал: жизнь идет. Кровь, пока она сидела закрыв глаза и словно спала, набиралась сил в желудке, чтобы потом двинуться по своим обычным путям. У нее все уже работало: голова, руки и ноги. Немного позднее она вышла из ресторана через боковой выход, к которому можно было пройти через туалет и который, в отличие от главного, не был под наблюдением персонала. Она страшно испугалась на переходе, когда машина остановилась у самой разметки. Она тут же приняла позу готовой к нападению, выставив руки для защиты, однако машина затормозила в последний момент, не доехав совсем немного до полос, обозначающих переход, на которые заезжать было нельзя.

Поздней осенью А. двинулась в сторону Гармиша, где надеялась подыскать больницу, в которой могла бы родить ребенка. Она добралась до Гармиша за день, но потом отказалась. Мужчина, который довез ее туда и был готов взять на себя все расходы, предложил ей пойти вечером в ресторан. У нее начала идти носом кровь, ей стало нехорошо. Она добралась до туалета, где почувствовала себя увереннее, но она не смогла бы заставить себя нравиться этому мужчине. Она его не хотела.

X

В бегах

В БОННЕ она устроилась секретаршей и кассиршей в небольшой студийный театр. Однажды позвонили из полиции и потребовали директора. Девушка решила, что звонок по ее поводу. Она взяла 200 марок из кассы, за которую отвечала, и уехала в Северную Германию. Когда она сидела в поезде, ее еще познабливало. В зале ожидания первого класса в Люнебурге к ней привязался какой-то тип, непременно собиравшийся с ней встретиться: по недоразумению он решил, что она из доступных женщин. Она смогла отвязаться от него, только оставив в залог свое удостоверение личности. После этого она уже не решалась заходить в зал ожидания первого класса, а просидела всю ночь во втором классе. Дорожная полиция оказалась снисходительной, потому что она предъявила водительские права; вообще-то говорить о снисходительности полицейских было трудно, после того как они избили и выволокли вон человека, вся вина которого заключалась в том, что он был несколько плоховато одет и не допил пиво тут же, как от него потребовали. Что ж, железная дорога сама устанавливает порядки. А. села на первый же поезд. Она изменила направление и поехала в УЛЬМ, потом в АУГСБУРГ, ДЮССЕЛЬДОРФ, ЗИГЕН, в каждом из городов она задерживалась ненадолго, оставляя небольшие долги, так что — если посмотреть на происходящее, не зная других обстоятельств, — можно было подумать, будто она намеренно провоцирует волну преследований, чтобы мотивировать свое постоянное бегство.

XI

В бегах

В БРАУНШВЕЙГЕ она проработала ноябрь, пока не увидела, приехав в вечерний час пик с работы, у дома хозяйки полицию. Она бежала в ШТУТГАРТ.

Из ШТУТГАРТА, не оплатив гостиничные счета, она поехала в МАНГЕЙМ, КОБЛЕНЦ, ВУППЕРТАЛЬ, обогнув ДЮССЕЛЬДОРФ, из ВУППЕРТАЛЯ в КЁЛЬН, но близость с КОБЛЕНЦЕМ ее пугала, и она двинулась дальше в ДАРМШТАДТ.

Собираясь в очередной раз совершить имущественное преступление, она устроилась в ДАРМШТАДТЕ, как до того в разных других городах, совершенно не намереваясь платить за проживание, вопреки ложному впечатлению, которое она намеренно создавала.

XII

Обобрали

В феврале ей срочно понадобилось определенное место жительства, потому что подходило время родов. Она еще раз попытала счастья у Рейна, но поскольку ее положение было очевидно, ее никто не хотел принимать. Она сдалась полиции, потому что у нее не было документов и она явно не могла справиться со своими проблемами. Ее отправили в следственный изолятор в Дитце. Там она должна была раскрашивать миниатюрные фигурки, в остальное время оставаясь в своей защищенной камере. Когда настало время рожать, ее перевели в тюремный госпиталь — две отдельные комнаты. Врачу она не доверяла из-за его плохой кожи и нечистого дыхания, это был ровно тот тип парикмахеров, которых она всегда избегала. Она боялась и подавала заявления с просьбой отправить ее обратно в камеру, ей удалось найти среди заключенных женщину, которая могла бы в крайнем случае оказать ей помощь. Но прежде чем пришел ответ от тюремной дирекции, начались роды. Ей пришлось разрешить этому человеку копаться у нее между ног, времени было немного. Все произошло очень быстро. Два дня спустя ребенка забрали и отправили в приют под КАССЕЛЕМ. Молоко из ее груди сцеживали. Еще несколько дней она помогала, лежа в постели, собирать доказательства ее правонарушений, разбросанные по разным городам. Ее нервный срыв был для всех неожиданностью. Из тюремного госпиталя ее перевели в университетскую клинику, где ее лечили главным образом пенициллином, и через некоторое время состояние ее нервной системы удалось стабилизировать.

 

Манфред Шмидт

I

Праздник

Шесть часов, контрольное время. Громкоговорители доносят звучание колоколов в пустые залы. Громкоговорители установлены в большом зале, к которому ведет парадная лестница, их звук разносится по зданию.

1

Грузовики, на которых привезли декорации, подъехали, размазывая колесами снежную кашу.

2

Гардеробщики готовятся в своих небольших помещениях. Они включаются в праздник, выходя из надежного порта своей работы.

3

Сотрудники охранной фирмы, одетые в серую форму, уже полностью изолировали здание от внешнего мира. Они продолжают обследование подвалов, чтобы установить, нет ли там лазеек, нарушающих систему безопасности.

4

Вносят зеленые ящики с напитками и распределяют их по этажам. Посторонняя фирма пытается пронести свою продукцию. Но специально выделенные люди следят за тем, чтобы допускать только зеленые ящики. Неожиданно огромное здание осветилось, снаружи прожекторами, изнутри расставленными повсюду светильниками поменьше.

5

Комиссар уголовной полиции Пайлер, в бриджах, спешно проверил все три верхних этажа здания: нужно было установить места, через которые может ускользнуть преследуемый (декорации, туалеты) в случае облавы.

6

После того как праздник был в основном подготовлен, генеральный уполномоченный главного устроителя со своим штабом сотрудников проследовал в помещения, предназначенные для организаторов. Проба: 120 прожекторов. На улице возникают проблемы из-за множества подъезжающих автомобилей.

Интервью с ведущим сотрудником охранной фирмы

Если бы мы хотели, мы могли бы справиться с половиной всех тех, кто нагло ведет себя с охраной. Несмотря на все меры предосторожности, каждый год несколько посторонних людей проникает на праздник. По большей части эти-то посторонние и отличаются наглостью.

Они проникают через трубы отопления, спрыгивают на крышу с соседних зданий или пользуются неразберихой на входе и проскальзывают внутрь. Всякий раз, когда на входе возникает какое-то безобразие, мы не без оснований предполагаем, что дело в посторонних, которые хотят проникнуть на праздник и вызывают беспорядок, чтобы под его прикрытием пробраться в помещение. У наших людей всегда при себе оружие. Однако использовать его они могут лишь в исключительных случаях. Мы не можем допустить, чтобы сами по себе необходимые охранные мероприятия оплачивались человеческой жизнью. В конце концов мы ставим под угрозу не только жизнь людей, стреляя по ногам, мы ставим также под угрозу безопасность наших сотрудников, которые могут нарушить границу необходимой обороны. По всем указанным нами случаям нарушения неприкосновенности помещения суды, если дело доходит до этого, выносят приговор: три месяца (иногда условно), по всем случаям телесных повреждений и угроз: согласно нанесенному ущербу или степени угрозы. За проникновение через неизвестные нам пути суд выносит в качестве наказания только заключение. Поэтому в таких случаях мы обычно отказываемся от подачи заявлений в суд и занимаемся только теми, кто нагло ведет себя с нашими сотрудниками. Суды и устроители относятся к нашей работе недостаточно серьезно, поскольку они незнакомы с практическими трудностями. Для нас же главное — совершенствование нашей системы охраны и блокировки в ходе адаптации к существующим условиям, так чтобы в условиях нехватки персонала все же обеспечить достаточную защиту. При этом требуется адаптация практики блокировки в условиях изменяющегося мира, а с другой стороны, необходимо принимать во внимание и публику. Многие еще полагают, что если кто-то проскочил через систему контроля, то он, возможно, будет немало содействовать хорошему настроению праздника, может быть, он даже и больше подходит для праздника, чем те, кто предъявили, как полагается, билеты на входе. Тем не менее мы должны настаивать на предъявлении входного билета. Уже хотя бы для того, чтобы предотвратить чрезмерную толкучку на празднике.

Интервью с ведущим химиком-экспертом пищевых продуктов

Кое-кто, похоже, воображает, будто на таких праздниках можно избавиться от разного рода товаров, которые в обыденной жизни не удается сбыть. Однако такие люди серьезнейшим образом заблуждаются. Как правило, на праздниках такого масштаба мы исключаем до 40 % предложенного ассортимента, при этом я исхожу из того, что в этом участвует 20–30 хозяев ресторанов и других заведений. Хозяева тут ни при чем, поскольку они зависят от поставщиков.

Люди раскупают, разумеется, все. Они полагают, что на празднике можно забыть об осторожности, это, так сказать, время веселья. Поэтому я в основном полагаюсь на своих ребят из отдела контроля за продуктами питания, которым нередко порядком достается во время их работы. Никто не любит, когда ему портят аппетит, и люди любят праздники. Продавцы же говорят: куда это вы потащили колбасу и прочее — и многие отказываются продавать моим людям что-либо, как только понимают, что это чиновники. В таких случаях не остается ничего иного, как конфисковать продукты для пробы, и если в пробе не находится ничего предосудительного, дела наши плохи, потому что тогда конфискация оказывается неоправданной. Но хотя работе нашей маленькой инстанции пытается помешать кто может, полностью остановить нас не смогли.

Основная трудность заключается в том, что торговцы полагают, будто на праздниках можно сбывать дешевые продукты. Я не хотел бы вам рассказывать, что понамешано в этих сосисках или из чего сделано конфискованное в этих вот штабелях. Ужаснейшее легкомыслие начинает царить, как только люди не без основания полагают, что имеют дело уже не с критической публикой, а с людьми, пришедшими развлекаться. Я не стану утверждать, что наша организация должна быть расширена. Проблема не может быть решена только средствами контроля, это вопрос свободы. Однако я не могу не возразить господину министру, когда он уповает исключительно на сознательность в подходе к этой проблеме. От размышлений, как мне представляется, еще ни разу качество колбасы не улучшилось, если мне будет позволено такое высказывание. Но главное, чтобы здоровое питание было делом свободного выбора. В деле контроля продуктов питания еще сохранилось нечто от старой следственной работы детектива, поэтому было бы уместно написать как-нибудь детективный роман не о преступниках и полицейских, а о контроле продуктов питания на праздниках.

Интервью с представителем финансовой инспекции

Мы и на празднике не ослабляем внимания. Многим думается, что за ними никто не смотрит, а это не так. Никто не собирается за ними шпионить, это их частная жизнь, и тем не менее мы наблюдаем за происходящим. Если я не ошибаюсь, Эрнест Хемингуэй говорил о том, сколько фактов нужно знать поэту, чтобы написать всего лишь одну фразу (которая, может быть, никак не связана со всеми его знаниями).

Так же и у нас, в финансовом управлении. Жизнь для нас — это учеба, учеба и еще раз учеба. Сколько должен знать финансовый инспектор, чтобы принять одно правильное решение!

Я не буду углубляться в трудности, связанные с установлением истины в нашем деле, а только хотел бы, пользуясь возможностью, обратить внимание на то, что нам известно число участников праздника и уровень расходов. Маленькие хитрости устроителей, которые печатают входных билетов больше, чем оговорено, для нас не секрет. То же касается махинаций с объемом продаж, когда торговцам возвращается почти столько же товара, сколько было поставлено, хотя шла продажа. Чтобы проверить оборот, нам совсем не надо сравнивать количество поставленного и оставшегося товара, те, кто прибегают к этим уловкам, просто не знают нашей методики. На разные мелочи мы закрываем глаза, но вот когда дело касается таможни, мы начеку. Дошло до того, что на праздниках, подобных этому, стали продавать контрабандные сигареты и парфюмерию!

Интервью с представителем полиции

Что такое праздник? Мы понимаем под праздником всякое подлежащее налогообложению развлекательное мероприятие, в котором оплативший билет может принять активное участие. Каждый понимает, что и полиция постоянно сталкивается с новыми задачами, работая на праздниках, а количество персонала остается при этом прежним. Полиция наша основана в восемнадцатом веке, привычные формы развлечения возникли в девятнадцатом, а участники праздников — люди двадцатого века. Несомненно, это служит причиной конфликтов. Однако ведь и полиция не раз доказывала, что она умеет проводить праздники. Я вспоминаю праздники в Вилковишкасе, Вильнюсе, Мариямполе, Таураге, Киеве, Мелитополе и в Крыму в 1941–1942 годах, окружной спортивный праздник в Катовицах, праздники во Львове и Лодзи в 1943-м, праздники в Смоленске, и не в последнюю очередь, в 1944 году в Варшаве. Неуклюжего, ограниченного полицейского прошлого сменил прогрессивный, открытый будущему сотрудник полиции, выступающий как помощник и потому все больше встречающий поддержку публики. Если можно так выразиться, сегодня его самого считают участником праздника, не представителем закона и правоохранительных органов, а тем, кто следит за порядком вообще. Этот новый образ сотрудника полиции нуждается в тщательной поддержке, соответственно должна пониматься и служба полицейских в ходе контроля происходящего на празднике.

Название праздника

Праздник назывался «Ночи Агамемнона», потому что поначалу предполагалось торжество в античных костюмах (костюмах, которые легко изготовить и которые допускают определенную степень обнаженности). Позднее предписание относительно костюмов стало менее строгим, однако звучное название решили не менять. Программы праздника назывались «Вальс любви» и «Дунайские волны». Устроители праздника были в возбужденном ожидании. Удастся ли праздник? Будет ли это прорыв?

Сопротивление инерции

Праздник никак не складывался. Люди дисциплинированно двигались между огромными декорациями, толпились на больших парадных лестницах. Уже час люди в ожидании двигались по лестницам двумя направленными навстречу друг другу потоками: одни вверх, другие вниз. Организаторы суетливо бегали между потоками людей, то есть там, где они могли двигаться. Один раз возникло короткое оживление, когда где-то наверху рухнул штабель с ящиками пива. Пошли разговоры, но этого было недостаточно, чтобы создать другой климат.

Что же, организаторам надо было обвалить еще несколько штабелей с ящиками пива, чтобы возникла атмосфера свободного общения?

Второй этаж (нижняя пивная)

Если бы все могли раздеться, ах, снять эти античные простыни, расстегнуть костюмы или по крайней мере поорать нацистские песни (что запрещено). Вместо этого приходится чинно одолевать большие пивные бокалы.

Третий этаж (залы с обязательным бокалом вина, бар)

Общество за столом с Гитой. Она сняла жакет и положила большие руки на сахарницу, бросила на себя взгляд сверху вниз, проверяя, все ли в порядке, правильно ли лежат руки. Чтобы было как у лошадки. Да. Похожи на лошадку, говорит она. Повозка, с двумя колесами. И две изящные ножки, они шагают вот так (она показывает, как они шагают), а потом останавливаются. Речь Гиты осталась без внимания… Никто не ждал чудес от этого праздника. Люди толпились в зале, куда допускали только тех, кто оплатил бокал вина, как на рождественских базарах.

Четвертый этаж (верхняя пивная)

Здесь были сплоченные компании, не терпевшие тех, кто пытался держаться обособленно. Девушка отхлебнула пива, оставившего белую пену на ее верхней губе, и провела языком по губам, чтобы очистить их, соседи обрушили на нее град грубых намеков. Ф. обнимался у стойки с какой-то экономисткой, потому что при таких сквозняках это был единственный шанс не подхватить на вечере простуду. Из туалета, в дверь которого стучал П., вышла девушка в сопровождении мужчины. Что делать с девушкой, которая заявляет, что собирается есть мороженое, пока не угорит?

Организация праздника (I)

Наконец прозвучали назначенные на 8.30 фанфары, знаменовавшие начало программы «Вальс любви». Указание начать пораньше было дано руководством праздника. Бринцингер и Карлотта передали это распоряжение. Программа тут же началась во всех залах, но не смогла одолеть беспорядочное движение гостей. Она просто задала новую цель для прежних передвижений: гости смотрят на то и на се и двигаются дальше с пустыми глазами. Любопытно посмотреть и куда еще люди идут, и что это тут вот можно увидеть. Многие появились в костюмах. Другие в обычной одежде, кто-то в вечерних платьях. Людьми словно владеет какая-то апатия. Чем заняться? Ноги двигаются, руки висят без дела или опираются о другие руки, глаза устали от впечатлений, уши слышат музыку, но к музыкантам не пробраться, волосы лежат плохо. Люди пришли сюда ни с чем, так чем же им заняться?

Организаторы — Бринцингер, Байер-Мюнхенберг, Хорн-первый и Хорн-второй, все еще находившиеся между потоками людей, поспешили к четвертому входу, где началась потасовка. Люди из охранной фирмы уже навели там порядок. Но и эта драка не вызывает оживления обстановки. Руководству праздника приходит идея на минуту отключить освещение и одновременно объявить через громкоговорители: солнечное затмение для влюбленных. Это несколько разряжает натянутую атмосферу.

Когда свет гаснет, сначала — секунды ужаса, затем — более тесный контакт, сохраняющийся, когда свет зажигается вновь.

Барменша

Она заглянула в пивную только на минутку. На животе сумка для денег, из мягкой кожи. Когда она платит, берет деньги из сумки, немного порывшись в ней. Она съедает рулет и бросает, закончив, салфетку в остатки соуса. Сразу же после этого она уходит. Стакан с остатками колы еще какое-то время стоит, словно маленькая могилка.

Организация праздника (II)

Хорна-первого, Хорна-второго, Шляйхера, Пихоту и Путермана разбили попарно, и под предводительством Бринцингера, Карлоты и Байера-Мюнхбергера они пошли в толпу поднимать настроение. Карлота вместе со своими помощниками заставляет капеллу спуститься с подиума и движется вместе с музыкантами, наподобие полонеза, по третьему этажу среди празднующих. Руководство праздника готово хвататься за любую возможность хоть как-то оживить настроение: Байер-Мюнхенберг, например, вместе со своими людьми вышвыривает из зала молодого человека. Это создает чувство единства. Людей постепенно направляют к центрам праздника (нижняя пивная и накрытые столы в винном зале наверху). Неожиданно для всех подъезжают автобусы, на которых приехали участники из областей Рейн-Майн и Изар-Майн; это люди с карнавальными шапочками на головах, они уже во время поездки настолько разогрелись каким-то дешевым вином, что их появление придает празднику новую энергию… Возникают трудности на контроле, когда эта масса людей появляется у входов. Сотрудники фирмы безопасности поначалу еще хотели обеспечить настоящий контроль, однако через короткое время их цепь была прорвана, и внутрь влилось множество людей, готовых петь и танцевать. Они штурмуют парадную лестницу и увлекают людей, спускавшихся было вниз, вместе с собой в пивную на четвертом этаже. Разумеется, при этом прошло и немало людей без билета. Но как их выловить? В некоторых углах обслуживание зала устраивает оцепление и проводит контроль. Находят одного-двух человек, у которых не оказалось билета.

Манфред Шмидт в роли принца карнавала

Представители руководства праздника принесли ему ранним вечером ключи от здания, где проходит праздник. Ключ от города у него был уже несколько дней. Шмидт, пока еще не закончивший одеваться в праздничный наряд, принял маленькую делегацию, вручившую ему ключи от праздничных залов. По его мнению, ему могли бы найти на этот вечер принцессу получше. Он просил передать это руководству праздника.

Принцесса

Семь такси едва вместили свиту. Многие машины были перегружены — руководство экономило не там, где нужно, — так что колонна ехала медленно. У М.Ш. была отдельная машина. Он взял с собой шампанского. Принцесса села к нему. Она не была некрасивой, но какая-то грубоватая, так что Шмидт не представлял себе, как представить такую принцессу публике. Он попытался ее разговорить и дал ей шампанского. Однако в машине у него с ней ничего не получалось, и она вздрагивала, когда он прикасался к ней, а этого в машине не всегда можно избежать.

Дискуссия с руководством праздника

Шмидт потерял драгоценное время ради дискуссии с руководством, которое сразу же по его прибытии в здание, где проходил праздник, пригласило его к себе. Руководству не нравилось, что Шмидт открыто упрекнул его в скупости. Обсуждение раздражало Шмидта. Он извинился, на это тоже ушло время, поскольку руководство не было удовлетворено первым вариантом извинения. Из-за этого появление принца затянулось.

Внимание! 120 прожекторов!

Двенадцатый час

Крики у 7-го и 11-го входов, звуки фанфар, новые прожектора на улице, неожиданно свет выключают — все ликуют в темноте, музыканты с заготовленными свечами спускаются с подиумов и шагают в большой зал, к которому ведет парадная лестница. Пять духовых оркестров, каждый играет свою музыку, и во всю мочь. Раздаются команды, появляется генеральный уполномоченный.

Манфред Шмидт — принц карнавала

Было уже за полночь, когда процессия карнавального принца Манфреда Шмидта, о прибытии которого возвестили оркестры, поднялась по парадной лестнице. Девушки в костюмах гвардейцев освобождали, насколько это было возможно, дорогу для триумфального шествия принца. Принц, принцесса и их свита сначала проследовали по всему зданию. Для первой остановки был выбран подиум большого зала (винного зала), освобожденный оркестрантами. Какое-то мгновение наблюдателю могло бы показаться (но в этой толкотне, разумеется, не было наблюдателей), что некоторых из людей, пытавшихся спуститься по краю парадной лестницы вниз, в то время как основная масса стремилась наверх, так сильно прижали к перилам, что перила могут не выдержать. Наверное, если бы это произошло, люди стали бы цепляться друг за друга, и многие упали бы, разбившись, на мраморное покрытие внизу. В этом случае было бы признано, что руководство не справилось с организацией. Девушки-гвардейцы шеренгой промаршировали на подиум и образовали каре вокруг Манфреда Шмидта и его свиты. Их командир вытащила из ножен саблю и, держа ее у правого бедра, парадным шагом пересекла подиум. За ней последовали остальные девушки. Прежде чем они дошли до конца сцены, шеренга разделилась надвое, и они вернулись двумя параллельными группами обратно. Их командир стояла посреди сцены и салютовала саблей. Это представление повторили в пивной на четвертом этаже, а потом на втором этаже.

Смерть барменши

Из-за опоздания прибытие принца совпало с двумя рейдами, проведенными комиссаром уголовной полиции Пайлером вскоре после полуночи на третьем и четвертом этажах. Не то чтобы он ожидал там чего-либо особенного. Просто таков был его метод — хоть раз пройтись с полицейскими в форме через основные помещения. Бывает, кто-нибудь испугается и выдаст себя. Пайлер шел с полицейскими через бар, прямо к стойке. Как только барменша увидела приближавшуюся полицию, она всполошилась. Позднее было установлено, что она приняла в тот момент яд; для полицейских все выглядело так, будто она нервно и быстро выпила стаканчик шнапса.

Пайлеру тут же стало ясно, что с барменшей что-то не в порядке. Удалось, не привлекая внимания, отправить ее в больницу, однако она скончалась по дороге, так что приниматься за нее врачам было поздно. У стойки нашли сумку из мягкой кожи. Квартиры у нее не было, причину неожиданного поступка установить не удалось. Свидетелям этого, разумеется, праздничное настроение было испорчено, хотя недвижимое тело тут же было закутано в простыни и вынесено.

Какова была реакция Манфреда Шмидта?

Известие о смерти барменши дошло до Манфреда Шмидта в тот момент, когда он во главе процессии готовился вернуться в большой зал третьего этажа. Узнав о происшествии, он счел дальнейшие шествия неуместными. Позднее принц и его свита удалились в залы, расположенные в подвале, им подали еду и напитки. М.Ш. предстояло сделать выбор: попытать счастья с одной из симпатичных придворных дам или позвонить жене Хелене. Он был слишком усталым, чтобы затевать интригу. Остаток обаяния он отдал принцессе масленичного карнавала М., считавшейся влиятельной, — быть может, она когда-нибудь окажется ему полезной. На что ему были эти маленькие юные чертовки, когда он был таким усталым?

Результат праздника

После зрелых размышлений — и несмотря на свои столкновения с руководством — Манфред Шмидт посчитал, что праздник, в сущности, удался. Не то чтобы совсем удался, но лучше, чем ничего. Руководство праздника также было довольно результатом.

II

Личность

В отличие от девятнадцатого века, сегодня мы в состоянии до определенной степени предвидеть развитие индустриального общества. При этом мы сталкиваемся с тем, что меняющееся индустриальное общество, по-видимому, будет требовать от разных социальных слоев одинаковых качеств, которые я обозначил бы следующим образом: во-первых, надежность, во-вторых, мобильность, в-третьих, понимание мира. Эти три требования нуждаются в объяснении.

Гельмут Бекер

Не лезть судьбе в пасть, а отыскать себе другую судьбу, как только она свою пасть разинет.

Бетховен-Шмидт

Биография

Манфред Шмидт родился 21 февраля 1926 года недоношенным в Торуни (Западная Пруссия), родителями его были практикующий врач Манфред Шмидт и его жена Эрика, урожденная Шольц. Он учился в начальной немецкой школе своего родного города, а затем в реальной гимназии. Не закончив гимназии, на Пасху 1943 года он добровольно пошел служить в авиацию. Когда его часть была полностью передана в состав боевых частей СС, он со своим другом К. дезертировал и бежал в Швейцарию. Они выбрали маршрут через Боденское озеро, где его друг К. знал кого-то и у него была припрятана лодка.

После того как его задержали в Швейцарии, Манфред Шмидт обратился к старому знакомому своей матери. С помощью этого хорошего друга ему и К. удалось бежать из лагеря для перемещенных лиц в Цюрих. Сразу же после окончания несчастной войны Манфред Шмидт был нанят нефтедобывающей компанией и отправлен в Сидней, в Австралию. Здесь он провел вполне счастливое время вплоть до того, как был переведен в возродившуюся Европу в 1951 году.

В 1951 году Манфред Шмидт занял одну из ведущих позиций в фирме В. à Quamp AG, которая потерпела крах, как только он покинул Австралию. На банкротство он мог повлиять так же мало, как на приход Гитлера к власти в 1933 году или на начало войны в 1939-м, однако он сумел его предугадать и уволился из компании. Во время работы в В. à Quamp AG он пользовался симпатией подчиненных и руководства. Его способность быстро приспосабливаться к новым ситуациям отличала его от других сотрудников. С февраля Шмидт женат на Хелене К., сестре его давнего друга К.

Воспоминание об одном романе

В Сиднее я познакомился с Ф. Я был тогда еще совсем молодым и полным энтузиазма человеком. Благодаря своим связям в фирме она устроила мне небольшой отпуск, и мы провели вместе пару незабываемых дней. Потом она снова улетела в Европу. Из Александрии я получил телеграмму, в которой она спрашивала, что ей делать: во время купания ее укусила муха или что-то на нее похожее, и она интересовалась, ампутировать ли ей ногу, как ей советовали врачи. Она хотела, чтобы я принял решение. Она была в тот момент, как я узнал позднее, уже несколько часов на грани смерти, но ждала моего ответа. Разумеется, я телеграфировал: ампутировать, как советуют врачи. Я еще спросил тогда совета у своего домашнего врача. Прошли годы, и я как-то встретил ее вновь. Еще совершенно молодая женщина, на полгода младше меня. Несмотря на ампутацию, она по-прежнему плавала.

М.Ш. загорает

Он усиленно загорал, а когда лицо доходило до той степени красноты, которая, как показывает опыт, потом превращается в нужный загар, — длительная процедура, от которой страдают глаза, воспаляющиеся, потому что не выдерживают света, — в разных местах его лица появлялись прыщи, которые все сводили на нет. Он сам говорил по этому поводу следующее: человек уязвим до тех пор, пока у него есть цель. Уже Верден и Сталинград были такими случаями, когда у предводителей возникали проблемы, потому что они не могли отойти от первоначального намерения. Например, никогда нельзя заполучить женщину, если поставишь себе это целью.

Манфред Шмидт знакомится со своей будущей подругой Гитой

Из-за просьбы одного друга Манфред Шмидт в июле 1954 года оказался включенным в одну неприятную историю, связанную с шантажом. Гита П., у которой тогда был роман с другом М.Ш., получала письма угрожающего содержания от прежней квартирной хозяйки. Но она не могла решиться расстаться с требуемыми солидными суммами. Кроме того, не было никаких гарантий, что шантажистка не выставит новых требований после того, как ей будет заплачено. М.Ш. разрешил трудную ситуацию без уплаты денег. (Он заставил Гиту пойти в полицию и подать заявление о вымогательстве.) Разумеется, когда в результате все было улажено, он стал героем дня, и женщина одарила его морем симпатии. Правда, у Шмидта из-за этого возникли проблемы с другом. Гита П. вообще принадлежала к тому типу людей, которые создают проблемы. Манфред Шмидт был готов помочь, но не готов становиться дойной коровой. Вскоре проблемы стали ему надоедать. Подруга Гиты взяла машину приятеля и поехала на ней без водительских прав, она попала в аварию. Ей удалось вызвать Гиту, у которой были права и которая успела занять место в слегка поврежденной машине. Во время допроса в полиции ей пришлось признаться, что в момент аварии она не находилась за рулем. В этой безнадежной ситуации она также обратилась за помощью к М.Ш. Однако М.Ш. не очень-то любил такие нуждающиеся в помощи натуры, которые превращают свою потребность в помощи в непрерывное состояние. Даже близость таких несчастных людей приносит вред. Правило: с кем поведешься, от того и наберешься — справедливо в данном случае в том смысле, что по возможности лучше иметь дело с людьми, которым постоянно везет. В отношениях с женщинами это не всегда удается, однако в определенном смысле и инстинкт подсказывает, что наносящего ущерб нельзя любить. Разумеется, Манфред Шмидт не отказал девушке в совете. Но на этом его интерес к ней был исчерпан.

Он завоевывает симпатию официантки

Вы здесь временно или постоянно? Официантка ответила: Пока. Он следил за ее осмысленными движениями, когда она убирала захламленный стол. Пока временно? Нет, постоянно. Но я не знаю, как долго здесь пробуду. Прежняя официантка в этом ресторане вызывала у него антипатию. Не потому, что она не приносила заказанное, а потому, что движения у нее при этом не были осмысленными. Нет ничего великолепнее осмысленных движений, говорил он. Она принесла ему кофе ровно в тот момент, когда он отправил в рот последний кусок. Она сама не удержалась и рассмеялась своей точности. Когда она смеялась, сбоку от шеи у нее появлялась мягкая линия, впрочем, когда не смеялась — тоже.

Он оставил ей чаевые, какие дают обычно по праздникам, и продолжал в том же духе и в следующие недели: немного беседовал с ней, оставлял побольше чаевых. Так М.Ш. постепенно завоевал симпатию официантки.

Как он подкрепляется

Из красного вина, печеночного паштета и хлеба он делал цементную смесь, полностью забивавшую желудок. Тогда он был готов к испытаниям.

Как он наблюдает за кельнером

Кельнер носит на заднице сумку для денег с двумя отделениями. Чуткость, с которой он ощущает каждое движение этой сумки. Пока стоит без дела, перебирает мелочь в сумке. В этом заведении кофе подают только кофейниками.

Манфред Шмидт навещает свою бывшую подругу Л. в ее смертный час

Замечательным ясным солнечным днем, перекусив с утра уже в 7 часов, хотя в это время кафе обычно закрыты, Манфреда Шмидта посетила идея навестить Л. Воздух был еще прохладным. Он пошел к Л., с которой он некоторое время назад провел несколько замечательных дней отдыха в Триденте. Правда, она была довольно серьезно больна. Однако он надеялся, что она не создаст ему слишком больших затруднений.

Л. открыла в подпоясанном шелковом халатике, белом с рисунком (цветы вишни), который она натянула в постели, потому что ее знобило. Симпатичное, слишком маленькое лицо, при котором была голова нормальной для взрослого человека величины. Маленькие руки, тело, ноги — все разного возраста. Как только он вошел, ей позвонили, так что у него было время понаблюдать за ней и запечатлеть ее в памяти.

После телефонного разговора (она снова в постели, складной будильник рядом с подушкой на постели, все аккуратно) он попытался пристроиться к ней в постели, но она не допустила этого. Наверное, он слишком долго не давал о себе знать. Он поднялся с края кровати и включил в соседней комнате радиоприемник «Филипс», принялся черпать ложкой кофе, который она ему там поставила. Немного позднее ему второй раз за этот день пришла в голову мысль, не попробовать ли пристать к ней снова. Но идея улетучилась, потому что она его отвергла. Он еще не допил кофе, а приемник — он бросил на него взгляд — разогрелся и шкала настройки ярко светилась.

Он удобно устроился в квартире. Когда пришел врач, она попросила его выйти в другую комнату. Когда врач ушел, он хотел вытащить ее под холодный душ — старый домашний рецепт против ломоты в теле — но и из этого ничего не вышло. Он слушал радио и сказал ей, чтобы она позвала его, когда ей захочется. Потом он еще раз зашел к ней и спросил, испытывает ли она вообще к нему симпатию, значит ли для нее вообще что-нибудь то, что он рядом. Она стонала, лежа на боку, накрывшись почти с головой, по крайней мере натянув на голову тонкий край одеяла, как засовывают в рот и закусывают платок. Он попытался помассировать ей живот, но она просто оттолкнула его, когда он стал настойчивым. Он высказался неодобрительно о ее отношении и ее холодности.

После обеда ее состояние ухудшилось. У нее начались судороги, но он был слишком оскорблен, чтобы обратить на это внимание. Он просто не подходил к ней. Только после того, как она уже достаточное время продолжала стонать, он еще раз позвонил врачу. Он попробовал отвлечь ее, пытаясь развеселить. Но она была мрачной, и все, что он делал, причиняло ей боль.

Оказалось, что заполучить врача не так-то легко. Поначалу Шмидт из-за множества причиненных ему оскорблений не слишком серьезно к этому отнесся. Он попытался утешить подругу, которой было все хуже, целуя ее; она не понимала его, не знала, чего он хочет, была неловкой, когда он стал целовать ее в губы. Лишь гораздо позднее он увидел, что перед ним умирающая женщина.

Он испугался, при этом ему подумалось, что еще до смерти она должна испытать с ним близость. Он начал что-то делать, но смятенные чувства мешали ему. Он приготовил ей ванну и носил ее по комнате. Она беспрерывно скулила и лежала скрючившись, пока он перестилал постель и проветривал комнату. Он уложил ее в чистую постель, звонил разным врачам, позвонил и в больницу, но они не хотели никого присылать. Она умерла как раз в тот момент, когда он почти справился с этим делом. Если есть телефон и необходимое старание, все получится. Уже через четверть часа появился врач.

Манфред Шмидт в неудобной ситуации

Манфред Шмидт стеснялся из-за большого голубовато-коричневого пятна на шее, которое ему оставила Анна Ш. Его рубашка была порядком помята, возможно, на воротнике остались красные следы, но в это утро у него уже не было времени поехать домой. Ему пришлось в таком виде идти на обсуждение, в котором участвовали и члены правления. В таком состоянии он не понимал ничего из того, что говорилось. Пятно находилось прямо под нижней челюстью, и его никак нельзя было прикрыть. Один из членов правления попросил его дать краткую справку. Шмидту пришлось попросить разрешения произносить свою маленькую речь сидя. Из-за его бестактности Шмидту вечером дали поручение заняться гостями фирмы из Венесуэлы. Он боялся, что разузнают, откуда он явился, особенно из-за этого пятна, которое он время от времени мог наблюдать в гардеробном зеркале. Но и такой вечер можно перенести. Все так неприятно, приходится сидеть в этой рубашке и отвечать на разные вопросы. Что ему было делать? Может, ну ее, эту жизнь, раз она приводит к таким вот неприятным вечерам?

Сочельник

Манфред Шмидт жертвовал в своей жизни всем, чего не желал, и вот у него все еще ничего нет. Он жил, рассчитывая на то, что каждая жертва создает место и тем самым косвенно что-то приносит, и что если только убрать достаточно лишнего, нежелательного, то постепенно приблизишься к тому, что желательно. В действительности же приходилось признать, что жертвы делали его беднее, правда, он ровно так же не желал бы того же состояния и без всех этих жертв. В прежние годы у него был обычай проводить сочельник с несколькими коллегами, теперь он и от этого отказался.

Он следит за медленным вымиранием города, которое можно наблюдать только в сочельник, поскольку трупные свойства города в обычные воскресные дни, когда просыпаешься и выглядываешь на улицу, — уже fait accompli. Однако в сочельник можно видеть, как вымирают улицы. Было бы опасно заболеть в такое время, когда врача не найти. Он ищет заведение, где можно было бы еще что-нибудь поесть. Он спрашивает людей, которые показывают ему, как пройти к ресторану, который, как они видели, еще открыт. Но когда он его находит, ресторан уже закрыт. Попеременный поиск пристанища и любезность, но ни то ни другое не могут помочь ему найти ресторан. Когда он наконец находит, он спрашивает официанта, вежливо обнимающего его за плечи (любезность), есть ли места. Все занято, и ему приходится блуждать среди столов (поиск пристанища). Один из посетителей спрашивает его: Вы тоже не кусаетесь? В какой-то момент ему кажется, что появится свободное место, если вот те немного подвинутся, однако надежда оказывается тщетной. Хотя официант до последнего подбадривает его и дает советы, ему приходится покинуть этот ковчег в мертвом городе. Уже в утренних газетах нет никакой политики. Люди обращаются с этим днем чрезвычайно осторожно, чтобы никакое происшествие не омрачило праздничного настроения. Позднее Шмидт находит еще одно место, где ему удается выпить кофе. Но и отсюда приходится вскоре уходить. Две дамы выходят из petit tabaris, этажом выше, со своими клиентами, надевающими пальто. Дамы еще разгорячены: они подходят к музыкальному автомату и греются у него, как у огонька. Пожалуйста, еще пластиночку, просят они, когда хозяин пытается помешать им поставить новую музыку. Они вызывают такси и заставляют его ждать, пока музыка не кончится.

Шмидт следит за медленным умиранием города; он отмечает сочельник, принимая труп города. Он звонит подругам, хотя не рассчитывает, что они будут дома. Он тоскует по ним и уже не знает, почему он с ними расстался. Он звонит А. и совершенно ошарашен, когда слышит в трубке ее голос.

Она одна, и он приглашает ее. Он посылает за ней такси. Когда она действительно дважды звонит и появляется в дверях — чудо из чудес. Шмидт достает шампанское и отдыхает у нее на плече. Он дает ей понять, как много значит для него ее близость; он объясняет, насколько он изменился, более того, он даже полагает, что сейчас он ее любит. Однако он не понимает ситуации и принимает во внимание ее просьбу не набрасываться на нее сразу. Он не даст заманить себя в ловушку. Хотя она и остается в его квартире, но это еще не старые отношения. Его нервная система перенапряжена от возбуждения, вызванного ее появлением, и хотя теперь ему уже нечего бояться мертвых выходных дней, следующих за сочельником, потому что у него теперь есть компания, ему нужна небольшая передышка. Ему не удается справиться с напряжением, возникшим где-то в животе. Он не в состоянии успешно сблизиться с женщиной и слишком много об этом говорит. Если сравнить его изменившееся настроение с того момента, как она вошла, с появлением ребенка или чуда, то он теряет ребенка, и что толку, если потом все у него вышло успешно. Этот успех — почти второе чудо, но Шмидт уже опять вернулся к прежним размышлениям. Его победа только укрепляет его представления. Все как прежде (шанс, прежде чем узнаешь город, шанс, прежде чем познаешь женщину).

В дни между Рождеством и Новым годом она еще раз зашла к нему. И снова началось веселье. Сразу после новогоднего праздника появилось множество дел. Он потерял ее из виду.

Заявление о приеме на работу

Я, Манфред Шмидт, женатый, бездетный, родился 21.02.1926 года в Торуни (Западная Пруссия) в семье практикующего врача доктора медицинских наук Манфреда Шмидта и Эрики Шмидт (урожденной Шольц). В своем родном городе я посещал начальную школу, а затем реальную гимназию, в которой прошел весной 1942 года досрочные по случаю военного времени экзамены на аттестат зрелости. После нахождения на военной службе, а также временного пребывания в Швейцарии летом 1945 года я получил должность помощника инженера в фирме Пиньятелли в Сиднее (Австралия). Сразу после назначения на должность заместителя директора предприятия я сменил эту безусловно интересную деятельность, обратившись в фирму В. à Quamp AG во Франкфурте-на-Майне. Сотрудником этой фирмы я проработал в течение ряда лет в различных местах. Желание не ограничивать свои возможности односторонней привязанностью к одному виду работы побудило меня в марте прошлого года перейти на работу в фирму Хельдорф, в которой я получил отличный опыт в области закупок паркетного дерева, руководя в то же время отделом продаж. Я по-прежнему не могу считать многообразную деятельность этой фирмы не вызывающей у меня удовлетворения. В то же время я хотел бы попробовать свои силы на этой новой работе, поскольку она открывает для меня, как мне представляется, новые перспективы развития.

III

Пример любовной истории

(Время с Гитой)

Гита в роли юной возлюбленной старого крестьянина

Она стеснялась из-за зубов ее партнера и потому держала рот закрытым. Она пытается засунуть язык в бутылку кока-колы, однако горлышко слишком узкое, и она хохочет. Язык исчезает у нее во рту. Очень бледные руки с отметинами от прививки оспы, под белой кожей видны мускулы и голубоватые вены — она словно собака тычется лицом в явившегося на карнавал крестьянина, чтобы что-то сказать, голос у нее достаточно высокий. Между передними зубами у нее большой разрыв, рот ее от этого выглядит довольно мило; она сжимает губы, чтобы не было видно зубов.

Она зевает, не раскрывая рта, она хочет что-то сказать этому человеку, однако его неприятные зубы ее останавливают, только некоторое время спустя она снова может смеяться. Желтовато-карие, немного поблескивающие глаза спокойно осматриваются вокруг, пока она снова не опускает по-собачьи голову и что-то произносит высоким голосом.

Ей было неловко, что Шмидт увидел ее в обществе этого крестьянина, наряженного в костюм Пьеро. Тот пытался ее облапать, прихлебывая для храбрости вина. Разумеется, Шмидт тут же вызволил девушку из этого невозможного положения. Он привел ее к себе домой. Первая ночь с Гитой была полным провалом. Она надерзила ему. Она попыталась быть милой и не обращать внимания на его фиаско, но тут же наговорила гадостей.

Поездка на остров Зильт

Весь день шел дождь. Один раз, еще совсем рано, они пробежали в купальных костюмах до моря. Вода была грязно-серой, с очень светлыми барашками. Они только слегка поплескались у самого берега, не решаясь двигаться дальше из-за ветра. Странно, что не было вывешено никаких предупреждений для купающихся.

Остаток дня они провели в постели, читая каждый свои книги и журналы, валявшиеся вокруг. Время от времени зачитывали что-нибудь вслух. Время от времени Манфред Шмидт засыпал, пока его подруга Гита читала романы. Чтение не слишком занимало его. Тем не менее и для него этот дождливый день был приятнее прошедших напряженных солнечных дней, сопровождавшихся постоянным ощущением, будто что-то упущено.

Визит в одну довольно важную компанию, куда он берет с собой Гиту

Всем было известно, что Шмидт знал что-то об императоре Фридрихе II и его пребывании на Сицилии (Шмидт раздобыл эти сведения во время какой-то поездки на Сицилию). Чтобы произвести впечатление на появившихся среди гостей членов правления, он заговорил именно об этом. Гита чувствовала себя очень неловко. Но она не хотела его прерывать, потому что не знала, какой будет его реакция.

Глаза у него были ярко-голубые, с ярко выделявшимися черными крапинками. Голова и выглядела и работала совсем неплохо, правда, использовал он ее как-то ограниченно. Что-то сдерживало его, не давало ему использовать ее по-настоящему. Она принесла ему сигареты и бокал шампанского, взяв на подносе у одного из стоявших в зале официантов. Она попыталась освободить его от кружка людей, в котором его держала затянувшаяся беседа.

Предмет ссоры между Гитой и М.Ш.

Я терпеть не могу, когда он произносит:

Говорить об этом пока еще рано.

Дело терпит.

Кто знает, будем ли мы живы завтра.

Давайте подождем, а там видно будет.

Это еще вилами на воде писано.

Кто его знает, что до того случится.

Какое-то внутреннее препятствие мешает ему пользоваться своим разумом, разве что речь идет о вещах, которые можно видеть. Его разум полностью порабощен этими глазами.

Воспоминание об одном романе

Ненавижу воскресные дни, потому что тогда становится ясно, как мало у нас остается, если вычесть работу. Помнится, в воскресенье, это было еще в войну, на подмену дежурил в лазарете. Главного врача и большинства сестер не было. Около 11 часов привезли француза, подстреленного по ошибке. Он был из иностранных рабочих. Дело попробовали уладить так, чтобы не пришлось подавать рапорт. Рабочего уложили и ждали, пока вернется врач. Он лежал тихо и только иногда жаловался на что-то, но никто не мог понять, что он говорит. У него были впалые щеки и грубые губы, пухловатые, как у ребенка. На улице изредка появлялись прохожие. Лазарет был размещен в здании школы. Эти пустые улицы вызывали у меня физиологическое чувство ужаса. Француз медленно умирал, пока день клонился к вечеру, тихо причитая в окружении еды и кружек кофе, которые мы наставили вокруг него, чтобы он мог поесть или попить, если захочет. У него были отвратительные, зализанные волосы, пережившие ранение в этом зализанном состоянии. К ране он нас не подпускал. К вечеру я позвонил К., направленной по законам военного времени на работу в одну из гостиниц этого городка, и попросил ее прийти. Мы устроились в укромном уголке приспособленной под лазарет школы. Это был первый раз, когда мы придумали такое (правда, это отвечало вполне естественному инстинкту, связанному с продолжением рода и строительством гнезда), и хотя в тот день я не верил в победу, потому что мне казалось, что я на ее вкус слишком нервозен, как-то позже она сказала мне что-то милое о тогдашней встрече, а француз пришелся тут как-то к слову, потому что именно в тот вечер к нему пришел врач.

Примирение

Кризис в отношениях Манфреда Шмидта и Гиты длился почти полгода, хотя ни один из них настоящей агрессивности не проявлял. Особых стараний они не прилагали, и все чуть было не кончилось, как вдруг Гите пришла в голову счастливая идея поехать куда-нибудь вместе. У нее появились бы и совсем другие идеи, если бы у нее на это был не один день, а много. Но и этого было достаточно, чтобы устроить поездку.

Они сделали остановку в горах, потому что горы произвели на них впечатление, а им предстояло принять решение. Поэтому они сошли с поезда и стали искать гостиницу. Свободную комнату найти не удалось, зато в одной из больших гостиниц была свободна ванная, и они согласились на ванную, которую им пообещали превратить в подобие номера.

В ресторане им пришлось взять большой комплексный обед, выбора не было, но они были вознаграждены за солидную сумму, которую при этом пришлось выложить, тем, что нашли в ванной, когда переодевались, пустую жестяную коробку из Англии и взяли ее с собой. Они чувствовали себя внутренне богаче по сравнению с тем состоянием, в котором находились, пока ехали в поезде. Они окончательно помирились, еще не дождавшись второго блюда.

Потом они попробовали, смогут ли забраться в ванну, занимавшую большую часть помещения. Но для двоих она была узковата, и они устроились на операционном столе, который им прикатили и застелили вместо кровати. Это была совершенно стерильная комната, белое белье пахло стиральным порошком, было очень жарко, так что у них раскраснелись уши, они прибрали черную одежду, валявшуюся на полу. Все было таким чистым, кафельным и протопленным, к тому же в этой маленькой ванной был только искусственный свет, их одолевала приятная тяжесть после сытного обеда, время от времени они слышали, как по коридору кто-то пробегал, было так жарко, что не хотелось предохраняться. Они не нашли лучшего способа, чтобы проявить свое примирение, кроме этого. Они были готовы съесть друг друга, но ограничились тем, что обошлись без обычных предосторожностей.

Монолог Гиты

Решиться ли ей на материнство? Стоит ей что-нибудь предпринимать? Действовать самостоятельно или спросить Манфреда? Самый поздний срок — конец третьего месяца. В эти дни отчаяния Гита послала Шмидту три красные розы, которые принес посыльный фирмы «Флероп».

Маленькая интрижка Манфреда Шмидта в это время

Кармела Пихота, по прозвищу Ластикс, родилась в 1926 году. Ребенком, в возрасте года и четырех месяцев, она свалилась в стиральный чан своей матери, обожглась, перенесла пересадку кожи, но все обошлось. Никаких других происшествий до семнадцатилетнего возраста. Когда ей было 17 лет и она служила сестрой в лазарете, у нее был роман с женатым мужчиной значительно старше ее. Его прислали на поправку. Как только он вышел из лазарета, вся история была для него закончена. Для нее это было шоком. Четыре аборта за год, ей уже исполнилось 18. Потом она училась на экономиста.

Мне не надо было с ней связываться. В сущности, у меня к ней антипатия. Я не сразу заметил, что она человек, преследуемый несчастьем.

Его подруга Гита все-таки не становится матерью

На этот раз она вновь появилась в кафе совершенно изменившейся и начала шептаться с одной из посетительниц. Шушуканье. Кожа на лице у нее стала другой, бледновато-отечной, то белой, то смуглой. Она закурила сигарету.

Расставание

Шмидт и Гита уединились на неделю в Крефельде, где их никто не знал, чтобы спокойно произвести на свет свое расставание. Гита справилась с этим за них обоих. Она была обессилена, когда результат наконец стал очевиден в уединении, на которое она так рассчитывала. Шмидт оплатил ей поездку на Северное море и провел с ней еще пару дней. Гита могла позагорать в Рантуме. Он был доволен таким решением, еще не до конца верил в расставание, поскольку Гита каждый день была рядом, так что он наслаждался свободой в воображении и связью в реальности. Он уже радовался тому, как проведет зиму с Гитой, потому что полагал, что теперь их отношения снова наполнятся жизнью. Однако совершенно неожиданно после его отъезда из Рантума их расставание оказалось fait accompli. Не выпутаться из чувства вины. А что делать?

Неожиданное воспоминание о Гите

Копна струящихся волос над коленкой, справа налево. Это было единственное сходство. Женщина положила ногу на ногу и удивлялась, не отрываясь, впрочем, от газеты, почему этот мужчина — кроме них, в купе никого не было — так долго таращился на ее колени.

Сцена счастливой простуды (Г.)

Она мерзла как цуцик, а потому говорила особенно много. Новальгин-хинин совершенно не помогал. Она натянула мужской пуловер, который специально достали из гардероба, поверх надела меховую куртку и все равно продолжала мерзнуть. Перед ней стояло множество стаканов с глинтвейном, заказанных для нее мужчинами. Каждый хотел ей что-нибудь купить, и получалось, пока они не договорились, что заказывал только один — или несколько по очереди.

Схема действующих лиц

М.Ш.

Хелена К.

К.

комиссар уголовной полиции

Пайлер

Айна Шп.

Ластикс

официантка

принцесса карнавала

неизвестная

Л. (смертный час)

А. (сочельник)

Ф. из Сиднея

Барменша

Е. в Пльзене

раненый француз

представитель финансовой инспекции

представитель службы контроля продуктов питания

представитель охранной фирмы

представитель полиции

госпожа М.

члены руководства праздником

участники праздника

официанты

 

Опыт любовных отношений

В 1943 году в качестве самого дешевого средства массовой стерилизации в лагерях стали применять рентгеновское облучение. Однако было неизвестно, насколько продолжительно полученное таким образом бесплодие. Для проверки этого опытным путем мы свели вместе одного заключенного мужского пола и одну заключенную женского пола. Предназначенное для этого помещение было больше, чем обычные камеры, его выложили коврами, позаимствованными из лагерной дирекции. Однако надежды, что заключенные в такой свадебной обстановке примут участие в опыте, не оправдались.

Знали ли они о проведенной стерилизации?

Скорее всего, нет. Заключенные уселись в разных углах выстланной коврами камеры. Через глазок, служивший для наблюдения за ходом опыта, нельзя было разобрать, переговаривались ли они друг с другом, после того как их свели вместе. Во всяком случае, длительных разговоров они не вели. Эта пассивность была особенно неприятна потому, что для наблюдения за ходом опыта прибыли высокопоставленные гости; чтобы ускорить ход эксперимента, лагерный врач и руководитель опыта приказали снять с заключенных одежду.

Стеснялись ли друг друга подопытные?

Нельзя сказать, чтобы подопытные стеснялись друг друга. Они и без одежды не меняли прежнего положения, похоже было, что они спали. Мы хотели их немного взбодрить, сказал руководитель опыта. Достали пластинки. Через глазок было видно, что сначала оба заключенных реагировали на музыку. Однако немного позднее они снова впали в свое апатичное состояние. Для опыта было важно, чтобы подопытные наконец начали сближение, поскольку только так можно было с уверенностью установить, насколько длительным является бесплодие, вызванное незаметным облучением. Участвовавшие в проведении опыта солдаты ждали в коридорах, в нескольких метрах от двери камеры. Они вели себя достаточно сдержанно. Им было дано указание говорить только шепотом. За происходящим в камере следил постоянный наблюдатель. Так что заключенные должны были полагать, будто находятся в полном одиночестве.

Однако в камере не возникало эротического напряжения. Устроители уже было подумали, что надо было выбрать помещение поменьше. Подопытные были тщательно отобраны. Согласно документам оба подопытных должны были проявить друг к другу значительный эротический интерес.

Откуда это было известно?

И., дочь советника в Брауншвейге, родилась в 1915 году, то есть ей было 28 лет, замужем за арийцем, закончила гимназию, изучала историю искусств в университете. В нижнесаксонском городке Г. считали, что ее связывают неразрывные узы с другим участником эксперимента, неким П., год рождения 1900, без профессии. Ради П. она рассталась с супругом, брак с которым был для нее спасительным. Она последовала за своим любовником в Прагу, потом в Париж. В 1938 году удалось схватить П. на территории рейха. Несколькими днями позднее И. в поисках П. появилась в рейхе и была также задержана. В тюрьме, а позднее в лагере они неоднократно пытались встретиться. Отсюда и наше разочарование: им наконец позволили, а они не захотели.

Были ли подопытные против эксперимента?

В принципе они были послушны. То есть я бы сказал: они добровольно приняли участие в опыте.

Получили ли заключенные достаточное питание?

За некоторое время до начала опыта выбранные для него лица получали усиленное питание. И вот они уже два дня находились в одном помещении, и при этом никаких попыток сближения. Мы дали им белковое желе из яиц, которое они жадно проглотили. Обер-шарфюрер Вильгельм приказал окатить обоих из садового шланга, после этого их, трясущихся от холода, снова отправили в камеру, но и потребность в тепле не свела их вместе.

Боялись ли они вольнодумства, во власти которого оказались? Или они полагали, что это испытание, в котором они должны показать свои моральные качества? Может, несчастье заключения пролегало между ними, как высокая стена?

Знали ли они, что в случае беременности тела обоих будут анатомированы для исследования?

Невероятно, чтобы подопытные знали об этом или хотя бы предполагали нечто подобное. Руководство лагеря давало им разного рода положительные заверения относительно возможности выживания. Я думаю, они просто не хотели. К разочарованию прибывшего собственной персоной обергруппенфюрера А. Цербста и сопровождавших его лиц, эксперимент не был проведен, поскольку все средства, включая насилие, не привели к положительному результату. Мы прижимали их друг к другу, медленно согревали их, растирали алкоголем и давали алкоголь внутрь (красное вино с яйцом), давали есть мясо и пить шампанское, мы меняли освещение, но ничто не вызывало у них возбуждения.

Действительно ли были использованы все средства?

Я могу гарантировать, что было испробовано все. Среди нас был обер-шарфюрер, кое-что в этих делах понимавший.

Он последовательно пробовал все, что обычно действует наверняка. Не могли же мы войти сами и попытать счастья, потому что это было бы нарушением законов о расовой чистоте. Ни одно из испробованных средств не оказало должного воздействия.

Испытывали ли мы сами возбуждение?

Во всяком случае, больше, чем сидевшие в камере; так это выглядело. С другой стороны, нам бы это запретили. Так что я не думаю, что мы испытывали возбуждение. Скорее беспокойство, поскольку опыт не удавался.

Не было никакой возможности добиться от подопытных ясной реакции, так что опыт пришлось прервать. Позднее его повторили с другими лицами.

Что произошло с подопытными?

Упрямые подопытные были расстреляны.

Значит ли это, что в определенной точке несчастья любовь не может возникнуть?