— Ну и как проходят обычно эти твои свидания?
Время — поздний субботний вечер. За окном темно и льет дождь. «Да посиди, пока не пройдет. Торопишься куда?» А дождь все не заканчивается. Бежать мне под дождем домой, потому что у Стаса нет зонтика («Блин, дорогая. Одолжил кому-то и с концами».), а свой я, естественно, не захватила, решив, что дождь не начнется. Все как обычно.
Вот и завела беседа нас в те дебри, о которых с мужчинами лучше не разговаривать.
— То есть это как понять? Нормально проходят, — надо было бежать под дождем. И зря я осталась. А все опять началось с веселеньких подколов на нужную тему.
— А как нормально? Ты объясни непонятливому Стасику. Мож я чего не понял в жизни…
— Как у всех.
— А как у всех? У всех — по-разному, — Стас щурит холодные серые глаза и готовится подловить меня на вранье.
— Стас, давай оставим эту тему. Все у меня хорошо, а будет еще лучше, — мантра для тех, кто одинок и вообще пребывает в грусти. Я ее замылила до жути, но по факту со мной действительно все хорошо. Жива, здорова, ноги-руки есть. Работа и жилье имеются, и если сравнить меня с негритянкой из республики Чад…
— Как скажешь.
Мы уже давно не играем. На столе стоят две чашки кофе: сегодня Стас продемонстрировал мне способности своей новой кофеварки. Кофе очень вкусный, у Стаса даже корица оказалась. Я пью уже третью чашку и не боюсь, что случится бессонница: она мне и так обеспечена. Сегодня на Стасе нет обтягивающей майки, зато имеется незастегнутая рубашка. Периодически я незаметно кошусь на шрамы, рассекающие грудь Стаса, хотя спросить о них не решаюсь. Скажет еще, чего я туда смотрю и прочее. А если Стас решит развить тему, то будет просто песня. И где их такими злобными в армии делают?
Дождь не перестает. Стас вглядывается в темноту за окном.
— А зачем тебе узнавать о моих свиданиях, Стас? — надоел со своими вопросами. Мне кажется иногда, что я ему интересна, что хоть немножко нравлюсь — хотя бы как противник по шахматам…
— Скучно, — просто отвечает Стас.
А иногда я понимаю, что это просто твердолобый вояка, в обществе которого теряю драгоценное время, которое могу потратить на поиски любимого человека. Толку-то мне от брутальности и мужественности Стаса.
— В смысле — скучно? — осторожно уточняю я.
— Да без всяких смыслов. Просто скучно. И все.
— Это тебе-то? Сейчас? Ну я могу уйти…
— Да сиди ты. Вообще.
— Но у тебя и тренировки, и девушка такая красивая, и деньги есть. Живи — не хочу. Эх, мне бы твои проблемы…
— Не знаешь — не говори, — привычно отрезает Стас.
— Извини. Не знаю, это верно, — зря я так. Ведь действительно о Стасе мало что знаю. Располагаю сведениями, что он воевал, что некоторое время участвовал в соревнованиях «по чему-то там» (Стас не распространялся, а я не выяснила вовремя), что занимается бизнесами (какими — опять белое пятно), и довольно успешно, даже наладил продажу социального хлеба для бабушек. Рассказал он мне также и про свою дачу, и еще немного по мелочи. О прошедших браках и детях Стас вообще не говорит, но сейчас не женат, это точно. Есть Алиса. Чем она занимается по жизни, кроме как является любовницей Стаса, до сих пор не ясно. Во как-то так.
Обо мне Стас тоже мало знает — особо не распространялась о прошлом. Но мое настоящее говорит, увы, само за себя.
— Так может, познакомимся как-то получше, чтобы я не задавала дурацких вопросов, которые тебе не нравятся? — вежливо говорю я и тут же обалдеваю от того, что сказала. Совсем не подумала. Случается же иногда так неудачно построить фразу. Я же хотела как лучше: посочувствовать, внимательно послушать. Мне ведь правда очень интересны рассказы успешного Стаса о его жизни.
Ну, а о том, что я действительно мечтаю познакомиться с ним поближе, никому не надо объяснять.
Вообще-то эту фразу можно было бы понять по-разному. Роберт Евгеньевич, например, правильно бы ее понял, как раз то, что я имела в виду.
А Стас, естественно, услышал то, чего я совсем не вкладывала в свои слова. Или не хотела бы вложить, но получилось. Он хохочет во все горло и бьет большой сильной ладонью по столу.
— Вероничка, ну ты прелесть просто. У меня в комнате кровать, пошли знакомиться.
— Дурак, — бросаю я, отодвигаясь, — я вообще не это…
— Заливай. Что, не нравлюсь ни капельки? — Стас прищуривает очень уж веселые глаза и с насмешкой смотрит на меня. Чувствую под его взглядом, будто по мне ползут муравьи. Сама виновата, Вероника. Этому палец в рот не клади. Выражения надо выбирать.
— Конечно, нравишься, — крайне дипломатично начинаю я. Отрицать глупо, — ты нравишься очень многим. Внешность, рост, очень…э-э…мужественный.
— Знаю. Дальше. — Веселье Стаса не заканчивается.
— Если знаешь, что спрашиваешь?
— Не пойму, в чем дело. Отвечаю: давай познакомимся поближе. Кровать у меня клевая. Ну. Я готов.
— Что ты все об одном? Да, ты внешне очень привлекательный. На улице много ходят привлекательных мужчин, но то не значит, что я готова с ними спать.
— Но сидишь ты на кухне Стаса, — мои руки лежат на столе, и его большой лапище ничего не стоит накрыть сверху одну из них. Я ошарашенно наблюдаю, как его пальцы осторожно, будто лаская, сжимают мое запястье, перемещаются вверх, а я почему-то не могу отдернуть руку…все, получилось.
— Сижу на этой кухне из-за одной печальной истории, которая благодаря тебе закончилась хорошо. Пересказывать не буду, извини.
— Ага. Но обязательно расскажешь потомкам. — Стас о чем-то задумался. Опять смотрит в окно.
— Значит, вы у нас серьезная учительница, — задумчиво тянет Стас, — на обычной козе не подъедешь. Окей. Как насчет того, чтобы я тебя пригласил…допустим, в ресторан?
«У нас объявили ЕГЭ по русскому языку для бизнесменов?» — тут же издевательски отвечает мой внутренний голос. И все равно бросает в жар, и не верится в сча… Вот именно, не верится. Внимательно вглядываюсь в лицо Стаса.
— Это ты скуку свою так решил разогнать? — спрашиваю едко. Придурок. Ишь, Печорин недоделанный. Решил развлечься. Только вот я не княжна Мери — извини, брат, годков побольше, да и опыт имеется. Пошла я отсюда.
— Да не кипишуй, Вероник, — лениво цедит Стас, бесстрастно наблюдая мои внутренние терзания, — чего злишься? Дослушай до конца, дорогая. Что за нетерпеливость…
Немного успокаиваюсь. Опять повелась. Уже сколько передумано об этом, сколько уже раз было. И все равно: как только Стас начинает помахивать красной тряпочкой издевок, становлюсь разъяренным быком. Как бы Стас ответил за свои пошлые подколы? Да так, как и намекает.
— Слушаю, — эта издевка, на которую я ведусь — последняя.
— Я тут вот что подумал. Может, ты немножко общаешься не так со своими потенциальными мужчинами, и стоит что-то переменить в жизни, а? Так вот. Поиграем с тобой, скажем… в свидание успешной женщины и красивого мужчины. Как смотришь? Все по-настоящему. Ресторан, свечи… И ты в шикарном платье. Можешь сама программу вечера придумать.
— А в роли прекрасного возлюбленного, конечно, ты? — иронизирую я.
— Конечно. Догадливая какая.
— То есть… А что входит в эту вашу обязательную программу? Подробнее расскажите.
— Как — что? Приглашение в ресторан, прогулка после, допустим, или что сама придумаешь…ну, и заключительную часть. Но это по желанию. И самое главное — если тебе удастся меня очаровать. А если нет, то извини, дорогая, — Стас разводит руками, — не дамся. Даже не проси.
И ничего не скажешь. Нужно бы послать Стаса подальше с его приколами. Но что-то меня останавливает. Пойти на свидание со Стасом, пусть и ненастоящее… Если раньше это был предел моих мечтаний, то теперь, когда я узнала его получше, вряд ли побегу сломя голову.
— А тебе какой интерес в этом? Устроился феей на полставки?
Стас вздыхает, вертит в руках кофейную чашку.
— Ну надо же иногда устраивать праздники для других, верно? Соглашайся, Вероничка. И тебе польза, и мне поможешь… Теряю хватку, видишь? Скучаю.
— А что скажет товарищ Алиса? Мне всегда казалось, что…
— А пусть это тебя не волнует. Тем более ты отказала мне, когда я предложил всяческие очень интересные вещи, чтобы — как ты там сказала? — познакомиться поближе. А ресторан…а что ресторан? Никто никому не изменяет. Ресторан ни к чему не обязывает. В ресторане и познакомимся…м-м…поближе. Все-все о себе расскажу, правда, и тебя с удовольствием послушаю, — глаза Стаса загадочны и непроницаемы.
Сейчас. Нашел дурочку.
— То есть…просто ресторан — и все? — недоверчиво уточняю я.
— Я же сказал — как пойдет. Может, вы воспылаете ко мне неистовой страстью после того, как я поведаю о своих героических поступках, которые совершил на войне и в свое жизни… — Все, занавес. Ну точно — Печорин.
— А если нет?
— А если нет — разойдемся по домам, — Стас бросает фальшивую патетику и говорит обычным будничным голосом, — и я тебя жду, как обычно, на шахматную партию. Все просто. Соглашайся, дорогая. Немного праздника никогда не помешает, как считаешь? Расскажем друг другу о себе в приятной атмосфере. Клянусь, буду внимательным и очень милым, слова поперек не скажу. А ты почувствуешь себя настоящей успешной женщиной. Представь себе: хорошенький столик, мы с тобой, ты в красивом платье… Кстати, готов подарить тебе это платье и туфельки. Совершенно безвозмездно.
— Ну точно — фея, — усмехаюсь я, — как-нибудь обойдемся своими силами.
— Так ты согласна?
Нет, не согласна, Стас. Хватит уже, надоело! Ну сколько можно меня изводить? Почему бы не сказать прямо: «Я с такими, как ты, рассматриваю только вот такие игрушечные отношения, а никак не серьезные?»
— Только без этой твоей заключительной части. А так…давай попробуем.
— Я же сказал, что по ситуации. Всякое бывает в жизни, не предугадаешь…
Игры успешных людей. Как же мне претит все это. Вероника, сейчас самое время сказать Стасу, что так нормальные люди не делают, и эти развлечения не приведут ни к чему хорошему…
— Хорошо, — говорю после продолжительного молчания, — попробуем.
Вызов принят, и Рубикон пройден. Я в игры самых удачливых женщин, которым повезло встретить мужчину мечты.
Наряжалась и красилась на свидание я часа четыре. В лету канули тетрадки пятиклассников и сочинения о Базарове десятого класса. Прыгну из грязи в князи. Из синицы сделаюсь журавлем. Из Золушки превращусь в принцессу. Только вот Золушка мне всегда больше принцессы нравилась.
Еще пять минут — и готово. Мое лицо роковой женщины совсем не похоже на привычный образ. Так вот ты какая, успешная Вероника. Давай знакомиться, что ли…
Жужика, правда, вся эта краска не обманула. Он поглядел на меня, зевнул и уполз спать под стол. Хорошо, что некоторые сердца не смущает отсутствие или присутствие макияжа на твоем лице, и тебя любят по-прежнему. И пусть это всего лишь сердце собаки, но все же.
Стас ждал меня у подъезда в своем джипе. Неспешно подхожу к его машине, Стас выходит и галантно открывает дверь.
Что-то поторопилась я с такими играми, ну да ладно. Мне непривычно и странно, и бегут мурашки по телу, и ощущаю себя очень состоявшейся. Докажу кому угодно, кто смотрит на меня со стороны: вот джип, вот Стас, и у нас свидание. Но тут же появляются горькие мысли о том, что все это — фальшивка, и становится как-то нерадостно. Забудь, Вероника. Кто знает, как говорит Стас. Может, все получится? Что, если эта встреча изменит наши со Стасом жизни?
Стас оглядел меня с ног до головы.
— А вас, оказывается, Вероника Васильевна, если и приодеть, ничего такая штучка будете.
— Долго будешь отпускать свои остроты? Мы играем в твою чертову игру или нет? — сажусь к нему в машину. Стас обходит джип, открывает дверь и без лишних движений, легко и даже несколько грациозно, насколько позволяют его габариты, оказывается на месте водителя. Захлопывает дверь джипа и смотрит на меня. Мы начинаем КВН.
— Подожди-ка, Вероничка, — хищно улыбается Стас, все еще разглядывая меня, и, кажется, раза два раздев глазами, — что значит «моя игра»? Вы тоже играете. По-крупному. Напомнить наше соглашение?
— Не надо, спасибо. Не забыла.
— Ну так я напомню еще разок, для профилактики, — он вдруг осторожно коснулся моего лица, провел ладонью по щеке. Мое сердце куда-то провалилось, Стас продолжал чуть охрипшим голосом:
— Играем с тобой в игру «Успешная женщина». Как водится, ресторан, красивый вечер, как следствие — продолжение банкета. Да, Вероника? — тихий голос Стаса завораживает, заставляет закрыть глаза, и слушаться, и делать все, что он хочет. Я ощущаю несколько мгновений, что я счастлива. В горле пересыхает, и тело начинает гореть. Я хочу играть в эту глупую игру, и хочу закончить вечер в той постели, которую случайно увидела, когда была открыта дверь в спальню. И ужасно хочу этого мужчину с жесткими мускулами и жестким лицом. Только бы быть рядом, чувствовать его рядом…
От таких крамольных мыслей вздрагиваю и вдруг понимаю, что Стас уже ничего не говорит, а внимательно глядит на меня, иронично прищурясь. Как обычно.
— Ты в прошлый раз мне все прекрасно описал. Ладно, поехали, а то я начинаю волноваться и могу передумать…
— Ну уж нет, дорогая, — также хрипловато отвечает Стас и нажимает кнопку, отчего двери джипа автоматически закрываются, отрезая мне путь к бегству, — если ты сейчас передумаешь, мы пропустим почти все пункты вечера из жизни успешной женщины…за исключением последнего, разумеется. Знаешь, лесок недалеко здесь, там никто не увидит, — его горячая ладонь опускается на мое колено.
— А по-моему, в нашем договоре такого не было, — заявляю язвительно.
— А про неустойку слышала за невыполнение контракта? — и кто там обещал быть белым и пушистым? Ладно, напомним о другом.
— По-моему, лесок — не место для успешной женщины.
— Там многим место, — ладонь Стаса легко скользит вверх по бедру, подвигая плащ, а с ним и платье, все выше. Скоро он нащупает трусики…
— Что-то это плавно переходит в другую игру, — умело ловлю руку Стаса и убираю со своего тела. Прочь, подальше от позора! — Неужели к успешным женщинам относятся как к проституткам?
— Не знаю, — замялся Стас. — Трудно сказать. Ладно, я увлекся. Не все сразу, — и бесшабашная улыбка озаряет его лицо. — Мы оставляем все на потом, правда, дорогая? — легкий поцелуй Стаса. Его губы на секунду прикасаются к моим, и я перехожу в шоковое состояние. На такое я не рассчитывала.
— Извини, больше пока не буду. Это же классно, согласись?
— Ну… — мне не до споров. Голова идет кругом. Я представляла начало этого «свидания» как-то иначе, что ли…
Стас выруливает на дорогу. Искоса смотрю на его руки, уверенно лежащие на руле, перевожу взгляд на лицо и наблюдаю там неизменную ухмылку. Типичный испорченный мальчишка, хулиган и забияка, по которому тайно вздыхают все отличницы. Недалеко же я ушла от своего пятого класса. И все же тянусь к нему, и буду тянуться вопреки уверениям старших. Потому что он дерзкий и запретный. Мое тело продолжает гореть, и становится не по себе, и внизу живота появляется давно забытая тяжесть…
— Куда прикажете, мисс? Есть какое-то любимое место? Ваши предпочтения по кухне? Или предпочитаете отдаться мне… в выборе вечернего досуга? — Стас, как всегда, язвит. Прекрасно понимает ведь, что мне особо не на что ездить по таким местам.
— Кто-то там про неустойку говорил… А в ней прописано, что Стас должен за языком следить? Сам обещал и не выполняешь, — ага, сейчас наступим на больную мозоль Стаса. Я уж знаю, как он к обещаниям относится серьезно.
— Да, было дело, — недовольно соглашается Стас, а я праздную маленькую победу.
— Едем куда ты выберешь. — Раньше, в прошлой жизни, я бывала в ресторанах с мужем, и довольно часто. Но сейчас — другая жизнь. У меня всегда много работы, тренировки. Жужик. И Библия на столе.
Мне становится неуютно. Не прелюбодействуй, не преступай свою любовь, не отдавай ее на посмешище…
Новый Завет помог мне прийти в себя. Да что я вообще делаю в машине Стаса, на что подписалась? «Просите — и дастся вам… Стучите — и вам отворят». Я столько просила и стучала, но Ты забрал мое счастье с собой. «Зачем счастье мое по степи ковыльной развеял?». Только сейчас, сидя в машине Стаса, я осознала, что такая игра мне не нужна, и мечтаю я совсем не об этом.
Бедной неимущей что-то хочется получить от жизни. Но Ты не удивляешься. Ты знаешь, что неимущяя ничего не получит. И все-то у нее отнимется…
— Что задумалась? — заботливо спрашивает Стас, а мне вдруг становится противно от звука его голоса. Зачем я здесь? Потешить свои амбиции? Развеять скуку Стаса? Тоже мне, волонтерка.
Отворачиваюсь к окну.
За окном знаменитая улица. По вечерам здесь столько девушек, что ее название давно стало нарицательным.
— Притормози, Стас, — слышу будто со стороны и не узнаю свой голос. Кажется, говорю не я. Темная курточка, длинный светлый хвостик, огромные очки в пол-лица. Неужели вы думаете, что я не узнаю Лену Севальцеву, которую я учила с пятого класса, лишь потому, что на ней эти уродливые очки?
Начинаю задыхаться. Стас внимательно смотрит на меня. По каким-то неизвестным мне причинам он проезжает еще порядочное расстояние, и только после этого останавливается. Поворачивается ко мне.
— Что такое? — спокойно и тихо спрашивает он.
— Там, среди проституток, девочка моя, десятиклассница. Стас, мне нужно с ней поговорить, понимаешь? Что она там делает?
— А как же успешная женщина? — голос Стаса тихий и ровный.
— Успешная — никак, — огрызаюсь я, — а у неудачницы хлопот полон рот. Стас, открой… — я дергаю ручку двери джипа. Бесполезно, закрыта.
Как я подойду к Лене, о чем буду говорить — это сейчас не важно. Лишь бы выйти из машины и выяснить, что Лена там делает. Их трое, и стоят они все вместе. Может, увидела подружку и остановилась поболтать? Там лучше не стоять, там подъезжают машины, которые увозят ночных бабочек черт знает куда. Неужели у Лены такие знакомые? Она девочка из очень обеспеченной семьи…
Стас не торопится разблокировать двери.
— Ваши действия, Вероника, — ровно говорит он, — оцените обстановку и докладывайте.
— Стас, там ребенок… — начинаю я, но тому мои переживания, кажется, безразличны.
— Она уже не ребенок, допустим. Подозреваю, что вы более ребенок, чем она, товарищ учительница. Вероника, ты мне объясни популярно, что сейчас собираешься делать. И я, возможно, дверь разблокирую.
— Я подойду к ней и заберу ее…
— Забрать ты можешь исключительно своего ребенка из сада или школы. Не здесь. Здесь рядышком где-то сутенер, пасет девчонок. В лучшем случае тебя вежливо попросят убраться, в худшем — не хочется говорить. Не вижу пока адекватных действий. Так дела не делают, Вероника.
— Стас, пусти меня, — на глаза наворачиваются слезы, я безрезультатно дергаю ручку двери машины. Поворачиваюсь к Стасу, чувствуя, как слезы текут по лицу. Макияж успешной женщины, скорее всего, испорчен, но мне плевать.
— Стас, я учу эту девочку с пятого класса. Знаю лично родителей. Мы каждый год праздновали с классом ее День рождения. Я водила весь класс, и ее тоже, в походы, мы ездили на экскурсии. Я видела, как она росла. Это почти мой ребенок, я не могу понять, что она там стоит, и не хочу думать о… — Мои мысли сбиваются в кучу. Я столько хочу сказать сейчас, столько было. — Она мне открытку сердечком в пятом классе подарила, сама сделала. В восьмом она влюбилась, и подходила ко мне после уроков, разговаривала…
Наверное, мои глаза совсем сумасшедшие, потому что Стас резко обрывает меня.
— Твою мать. Рот закрой. Сиди смирно. И ремень пристегни. Твою мать…
Он разворачивает машину, и через несколько минут мы останавливаемся на противоположной стороне от девушек. Они так и стоят все втроем. Все трое курят.
— Которая из них?
— Светленькая, с хвостиком. Вон та, в очках. Стас, пусти меня…
— Сиди и не рыпайся, — эти слова были произнесены так сурово, что я примерзла к спинке кресла джипа.
— Я сейчас выйду, — по-деловому продолжает Стас, — и приведу ее. Попробуешь чем-то помочь мне — все будет испорчено. Усекла?
— Усекла, — шепчу я, — никуда не выйду.
— Умница. Жаль, что дура. И я, дурак, тебе помогаю, — с этими словами Стас разблокировал двери и вышел из машины.
Я смотрю на него через окно. Вот он подошел к стайке девушек. Говорит. Вот вскидывает голову и смеется, и девушки смеются вместе с ним. Вот Лена поворачивается вокруг себя и распахивает курточку. После этого Стас незаметно оборачивается к джипу. Я все вижу, Стас. Я все вижу…
А потом моя ученица, десятиклассница Леночка Севальцева, цокая высокими каблучками модных сапог, покорно идет к машине рядом со Стасом…
Судорожно размышляю, о чем же буду говорить с Леной. «Не может быть, не может», — повторяю про себя, но прекрасно понимаю, на что это все похоже.
Я бы поняла и объяснила, если бы девочка была из неблагополучной семьи. Но ее семья более чем благополучная: постоянно наблюдала на ней загар то из Турции, то из Египта и прочих курортов. И семья полная, и живут дружно, насколько мне известно. В чем же дело?
Стас галантно открывает заднюю дверь, девочка запрыгивает на сиденье. Я вспоминаю, что ей всего лишь шестнадцать, и от этой мысли становится дурно. Сжимаюсь на переднем сиденье, но Лену, даже если она и заметила мое присутствие, оно почему-то мало волнует.
Стас садится в машину. Двери блокируются. Поехали.
— К тебе? — осведомляется Лена. Мои призрачные надежды рушатся полностью.
— Ага, — Стас набирает скорость, и скоро улица остается позади. Моя девочка спокойненько сидит на заднем сиденье, а я, как могу, отворачиваю лицо.
— Клевая у тебя тачка, — говорит Лена, и Стас молча кивает.
Скоро мы останавливаемся в каком-то тупичке, с одной стороны — гаражи, с другой глядят на машину окна пятиэтажки. Лена вертится на заднем сиденье.
— Че, здесь, что ли? — деловито осведомляется она, разглядывая через окошко окрестности. — Ну если действительно хочешь, чтобы смотрели…
Я поспешно вытираю глаза, вытаскиваю из сумочки зеркальце и смотрюсь в него. Сейчас понимаю, что нужно подправить макияж, потому что такой зареванной разговаривать с детьми — последнее дело. Стас изображает, что потерял что-то в бардачке.
— А она правда глядеть будет? — спрашивает Лена. — Слушай, доплатишь за гляделки? Я бесплатно так не работаю, если че…
— Она поговорит с тобой будет, дура, — Стас, увидев, что я закончила разглядывать себя в зеркало, перестает изображать из себя великого искателя сокровищ и закрывает бардачок. Уже пора говорить мне. Только вот что сказать, не знаю до сих пор. Ни в одной книжке по педагогике я не читала о ситуации, что же делать, когда встречаешь проститутку, а она оказывается твоей ученицей. Понимаю прекрасно: все, что сейчас скажу, будет воспринято в штыки. Но я не могу равнодушно пройти мимо.
Отстегиваю ремень и оборачиваюсь.
— Лена, здравствуй, — говорю спокойно и сдержанно. Лицо Лены объято ужасом. Еще бы… Встретить не просто учителя, а классного руководителя. И за таким делом.
— В-вероника Васильевна, — выдыхает девочка и бледнеет. Она давно сняла свои очки в пол-лица — скорее всего, было неудобно смотреть, куда же ее везут — и я хорошо вижу ее глаза. Но первые секунды шока скоро проходят, и в глазах появляются злость застигнутого за нехорошим делом и непримиримость. Лена не рада мне. Я вовсе не избавляю ее от чего-либо. И слов благодарности за «спасение с улицы» не дождаться. Если у меня раньше были какие-то сомнения, то сейчас они отпали полностью. Невероятно. А ведь она только вчера была на моем уроке. Конечно, ни о каких ответах и работе на нем речи не шло, но девочка присутствовала на уроке, аккуратно записывала правило в тетрадочку, делала вместе с классом упражнения… И принесла мне деньги за спектакль «Вий», на который мы идем на следующей неделе, и молча протянула денежку, пока я записывала ее фамилию в свою тетрадку для денежного и прочего учета. Неужели это моя Лена сейчас сидит передо мной и смотрит как на самого ненавистного врага?
А может, лучше было бы проехать мимо, думаю отстраненно. И не вмешиваться. Потихонечку отозвать Лену на переменке, поговорить по душам? Но как бы я ей все это преподнесла, интересно? «Лена, я видела тебя на такой-то улице, что ты там делала?» Нет, уж пусть так будет.
Делаю выдох и чувствую, будто лечу с высоченного моста.
— Лена, я понимаю, что у тебя были какие-то причины для того, чтобы заниматься…этим. Ответь мне, пожалуйста. Зачем тебе это нужно?
Лена молчит и опускает глаза; я продолжаю чувствовать ее враждебность.
— Тьфу, бабы, — плюет в сердцах Стас, — пойду подышу свежим воздухом. Сейчас от ваших выяснений отношений голова разболится.
Стас с силой захлопывает за собой дверь, девочка вздрагивает, как дикий зверек, но продолжает молчать. Ведь и сказать-то нечего в свое оправдание: воистину, получается, я поймала ее за руку.
— Я увидела тебя рядом с девочками и попросила своего знакомого привести тебя сюда, чтобы поговорить, — сразу расставляю все акценты, и лицо Лены мрачнеет еще больше. Ее обманули, обманом же привели в машину. Плюс, скорее всего, она начинает осознавать, чем грозит ей встреча со мной в такой ситуации, и решает, как ей поступить. Хорошо, поможем.
— Леночка, — начинаю я задушевно, — ты уже в десятом классе и считаешься взрослой. — Ни черта не считаешься, но я не могу сейчас заявить об этом. Лена чуть приободряется, и я понимаю, кажется, откуда дует ветер.
— Я взрослая, и отвечаю сама за себя, — заносчиво говорит Лена, — и вы не имеете права мне что-то говорить…
— А разве я что-нибудь сказала, Лен? — мягко спрашиваю, не ведясь на заносчивый тон, — Я ведь ни в чем тебя обвинять не собираюсь. В любом случае, твоя жизнь — это твое дело, и я не собираюсь в нее лезть и тем более что-то говорить… Давно ты начала этим заниматься?
Лена немного оттаивает. Ей не нужно будет терпеть упреки и нравоучения, и я немного располагаю ее к диалогу.
— Это — мое дело.
— Хорошо, — пожимаю плечами, демонстрируя безразличие ко всему, что говорит Лена, а также к тому, чем она занимается. — Я тоже сказала, что это — твое дело.
Специально молчу, всем своим видом показывая, что ситуация, в которой мы оказались, очень даже нормальная, и стараюсь смотреть на Лену почти равнодушно.
— Вероника Васильевна, вы маме с папой не скажете? — приглушенно говорит Лена.
— Они не в курсе? — спрашиваю я. Конечно, не в курсе, это всем понятно. Но мне стоит потянуть время. Может, Лена и разговорится.
— Нет, — ожидаемый ответ. — Не говорите, пожалуйста!
— Ну ладно, только… мне бы хотелось узнать, зачем ты решила…вот так…заработать?
— Я с лета начала, — отвечает Лена уже несколько увереннее, — чтобы были деньги. Чтобы не зависеть от родителей, понимаете?
С лета. Если с этого лета — а так оно, скорее всего, и есть — то Лена работает так уже месяца четыре.
— И всегда здесь? Лена! Тебя уже видели, наверное…
— Нет, — мотает длинным светлым хвостом, — Я только в салоне работала. По знакомству. Там только хорошая публика, — словно по бумажке читает, — а здесь я второй раз. С девчонками…
— А ты не боишься, что попадется какой-нибудь маньяк? Ладно, сегодня я своего знакомого попросила, чтобы он тебя привел, а если бы я тебя не узнала?
— Это ваш парень? Серьезный типчик, — мне ножиком по сердцу такая характеристика, данная моей ученицей Стасу. — Вероника Васильевна, я разбираюсь. А если что, девчонки подскажут…
Все, финиш. Ну о чем мне здесь говорить с Леной, о чем? Становится очень горько.
— Лена, а если какой-нибудь ненормальный? — Лена пожимает плечами. Бесполезно. Ее затянуло. Я вижу, как в глаза девочки возвращается по капле молодецкая лихость. Все ей еще в новинку, все интересно. Как же так? Неужели мимо прошли все произведения школьной программы о чести и любви? Да, именно. Прошли. И помахали на прощанье ручкой. Такое бывает.
— Да ладно, Вероника Васильевна, не будет такого, их видно. Вы же не скажите никому? Не говорите. Я все равно не сознаюсь. — Да, ты не сознаешься. Ты все будешь отрицать, и мои обвинения будут лишь сотрясанием воздуха, не более. Не пойман — не вор. И я могу пойти куда угодно, в детскую комнату милиции даже, но твои родители, если узнают, ни за что не поверят. Слишком хорошо я их знаю. Да и сама бы я не поверила, не приведи тебя Стас в свою машину…
— Я никому не скажу, Лена, при одном условии. Ты перестаешь так подрабатывать. Я понимаю, хочется не зависеть от родителей, но… тебе нужно учиться. Сама знаешь зачем. Мы сто раз говорили в школе, избавь меня от этого еще и здесь, — Лена кивает. Я всему десятому классу уже плешь, наверное, проела этой учебой. — Кроме того, эта подработка не очень хорошая, я бы даже сказала больше. Это опасное занятие. Заболевания, передаваемые…
— Да знаю я, — перебивает меня Лена.
— И уж молчу о том, что эта работа…просто безнравственная, Лен. Не буду распространяться, взрослая девочка, все сама понимаешь, — Лена опять кивает. Слово «взрослая» на нее влияет волшебным образом. Представляю себе, как попала в этот бизнес Леночка Севальцева. Мне еще обиднее. Ну как можно быть такой инфантильной?
— Мы с тобой договорились. Ты бросаешь все это, а я никому не говорю… — Ненадолго. А там придумаю что-нибудь.
И веду тонкую линию шантажа:
— Просто если мама с папой узнают…не от меня, а вот тоже так разглядят. Или знакомый тебя увидит. Представляешь, каково будет? А одноклассники? Они же не подозревают ни о чем, верно?
Страх на лице девочки говорит сам за себя. Значит, не все еще потеряно, если можно напомнить про общественное мнение. Лена хочет быть хорошей и в глазах родителей, и в глазах одноклассников. Попозже у меня будет время разобраться в ситуации, спросить совета у психолога, посоветоваться с Розой Андреевной, наконец. И посмотреть это все дело на предмет наркотиков, и обратиться к инспектору по делам несовершеннолетних. А пока мне нужно просто убрать ее с улицы и из салона хотя бы на ближайшие дни. Да хотя бы на сегодня!
— Сейчас отвезем тебя домой, — заявляю безапелляционно и жестко, пытаясь копировать Стаса, — и все забудем. И я, и ты. Но теперь без салонов. Договорились?
— Да, — глухо звучит голос Лены. Она прячет глаза.
Понятно. Ни черта не договорились.
А по большому счету, это ведь уголовное дело, ведь Лена — несовершеннолетняя…
— Больше не буду…не буду этим заниматься. Только не говорите маме, Вероника Васильевна!
Я, не отвечая, открываю дверь машины и вылезаю. Стас стоит недалеко, руки в карманах куртки.
— Все, пообщались?
— Отвези мою девочку домой. Пожалуйста, — умоляюще смотрю на Стаса. Он идет к машине; лицо совсем бесстрастно. Молча садится. Молча заводит мотор.
— Куда? — только и спрашивает Стас.
Называю улицу и номер дома. Я знаю, где живет Лена, несколько раз была у них дома. Ее мама мне когда-то очень помогала в разных школьных делах.
— Это недалеко от школы, — поясняю Стасу.
— Понял уже, — он вновь немногословен, и всю дорогу не произносит ни слова.
Молчит и Лена, лишь тихонько всхлипывает. Что это с ней? Неужели стало себя жалко?
Машина Стаса остановилась недалеко от дома Лены, и девочка не скрывает, что хочет побыстрее со мной распрощаться. Мельком взглядывает на Стаса, подольше — на меня.
— До свидания, — бросает на бегу. Я смотрю, как она заходит в свой подъезд. Уже темно, и довольно поздно. Как же она объясняет свои отлучки родителям?
— Подождем немного? — говорю Стасу. Тот не произносит ни слова в ответ.
Минут пять я напряженно гляжу на освещенную одинокой лампочкой подъездную дверь десятиэтажки. Мне все кажется, что Лена лишь зашла в подъезд, и через некоторое время вновь выпорхнет, словно бабочка, оттуда, чтобы вновь отправиться на свое прежнее место. А потом прихожу в себя. Мое нахождение здесь, увы, ничего не изменит, даже если она и вновь выйдет. Только задерживаю Стаса…
— Извини, Стас, пожалуйста, — говорю удрученно. Ему-то какая радость со мной ездить, а тем более решать мои проблемы? Ах, да! Мы же еще в ресторан собирались. Собирались — хорошее слово, очень здесь уместно. Обстановку передает — лучше не надо. Чувствую себя ужасно, будто каменной плитой придавило все мои устремления и светлые начинания. Сейчас приду и разревусь. Дома. Искренне надеюсь, что попрощаюсь со Стасом без слез.
А он даже лицо скривил. Ага, не получилось? Не все коту масленица.
— Иначе никак. Думаешь, я могу проехать мимо ребенка только потому, что у меня сегодня типа «свидание»? Это в каких таких частях учат, что своих нужно оставлять в беде и равнодушно проезжать мимо? Поехали…по домам. Кажется, свидания по поводу успешности — это не мое.
Стас пристально смотрит на меня, потом шумно вздыхает и поднимает лицо к небу. Готовится завыть от моего примерного поведения? Все-таки справляется со своими внутренними терзаниями и изрекает:
— Ты, Вероничка, совсем безнадежна. Поехали.
Боже мой, что творится! Я рыдаю, уткнувшись в плечо Стаса, так громко и некрасиво, что мне бы обязательно стало стыдно за себя, реши я рефлексировать. И вовсе не собиралась я так реветь. Много чего другого делать собиралась. Прямо вечер сборов каких-то.
«Пойдем, бесперспективная, я тебе хоть коньячка налью. Тяпнешь и успокоишься. Мне на твое бледное лицо смотреть противно. Пойдем или потащу, выбирай», — таким образом я оказалась дома у Стаса.
Коньяк оказал на меня совершенно непредвиденное действие. Конечно, столько лет спиртного в рот не брать. Я вдруг почувствовала себя глубоко несчастной. Потому что ребенок, которого я учила добру, продемонстрировал мне обратное. Потому что свидания не вышло, да и вообще это неправильное свидание. Потому что мормон с Божьей помощью пережил свою боль, а я не смогла. Потому что…да много ли надо «потому что», чтобы пожалеть себя?
— Стас, когда ведешь класс, ты начинаешь считать детей почти своими, особенно если знаешь их с пятого класса, когда столько вместе пройдено. Сколько душевных сил, сколько труда вложено. А уж сколько классных часов с воспитательными целями, — немного прихожу себя и справляюсь с голосом, он теперь звучит почти не сбиваясь на всхлипы. Чувствую, как напрягаются мышцы Стаса: он не доверяет моему спокойному тону, ожидая истерику.
В этой комнате я никогда не была раньше. Точнее, меня сюда не приглашали. Комната очень светлая: обои, потолок белого цвета, и здесь ничего нет, кроме светлого шкафа, двух прикроватных тумбочек и огромной кровати, застеленной белым покрывалом, на которой сейчас сидим мы со Стасом. Сидим совсем близко, мое лицо находится почти на груди Стаса, и одной рукой он крепко обнимает меня. Так, что я ощущаю твердые литые мышцы под рубашкой и тепло его большого тела. В другой бы раз у меня захватило дух. Но что поделаешь? В настоящее время Стас обнимает меня лишь чтобы успокоить. Исключительно ради этого.
— Сколько всего было, — продолжаю я более уверенно, пытаясь уже отодвинуться от Стаса, хотя сидеть, прижавшись к нему, так приятно. Не тут-то было. Мышцы руки Стаса напрягаются, и я не могу отодвинуться ни на миллиметр. — Музеи, театры. Разговоры на уроках. Не пустые разговоры, Стас. Воспитание примером. В школе не было для Лены такого примера…
— В школе — не было, — голос Стаса сух и четок, — но жизнь не заканчивается школой, Вероника Васильевна, как бы вам этого не хотелось. Есть еще семья, подруги. Да много всего…
— Мама с папой у Лены заняты. Работают, — быстро отвечаю я почти заученную фразу. Сколько раз я ее говорила? Сотни, тысячи?
С губ Стаса срывается смешок.
— Ну и что ты хочешь? Родителям не до нее, а что ты можешь сделать? Чтобы девочка увидела тебя несколько раз в неделю и усвоила все нормы поведения? И обрела еще тонкую душу до кучи…
— Да все понимаю, Стас, не дурочка! — поднимаю залитое слезами лицо и встречаюсь взглядом с холодными серыми глазами, в которых жалость, кажется, уже граничит с презрением. Отстраняюсь уже более успешно: Стас перестает меня удерживать. Он, видно, решил, что я уже не представляю угрозы. А с кухни зачем увел в эту комнату? Побоялся, что там что-нибудь разобью? Я же просто закрыла лицо руками и заплакала…
Не нужно мне ни презрения, ни жалости. Пошел он…
— Извини, что так получилось, — резко встаю, отталкивая его руку, намереваясь как можно быстрее уйти. Но тут лапища Стаса хватает мою руку, Один рывок, и я по инерции падаю на эту большую кровать. Она мягко пружинит, а еще через секунду Стас нависает надо мной, прижимая руками мои плечи к матрасу. Дыхание перехватывает сразу же, я не могу отвести взгляд от лица Стаса. И впервые с начала нашего с ним общения мне становится страшно. Но мертвую хватку я ощущала лишь несколько секунд, не более, а смотрела в ледяные глаза ее меньше. Стас вдруг как опомнился, чуть ослабил силу. Конечно, ты ж не на рукопашке своей, и не на войне.
— Дыши давай. Успокоилась? Так. А теперь без резких слов и движений. Встала и нормально пошла домой. Еще мне тут хлопанья дверьми не хватало. Не устраивал его еще никто и не устроит.
— Х-хорошо… — выдыхаю я. Стас убирает руки, и я медленно сажусь. Стас отходит на шаг от кровати: лицо хмурое, руки скрещены на груди, а рубашка чуть расстегнута. Что за дурацкая привычка…
— Теперь меня послушай. Я тебе что-нибудь сделал плохое сегодня? Нет. Катал час тебя и твою девчонку. Слова не сказал, — голос Стаса тих и очень четок, но лучше бы кричал, ей-богу. Знаю я таких тихих, в жизни не свяжусь, — а ты здесь дверьми собралась хлопать, да? Можешь мне здесь свой характер не показывать. И плакать брось. Ты ничем ей не поможешь своими истериками. И себе не поможешь.
Стас прав, я согласна с ним целиком и полностью. Только характер дурацкий, никуда его не денешь. Всхлипываю, и Стас недовольно морщится, цокает языком. Делаю несколько вздохов и произношу как можно спокойнее:
— Извини, Стас. Мне очень неудобно, что так все получилось. Извини, пожалуйста.
Стас кивает, ничего мне не отвечая. Я на тряских коленках осторожно поднимаюсь и иду в коридор, одеваю туфли, и Стас подает мне плащ.
— Забыли, — не то спрашивает, не то утверждает он, — больше в успешную женщину не играем. Но на шахматы я тебя жду? Все в силе?
— Да. Созвонимся, — если честно, видеть Стаса после всего случившегося мне особо не хочется, но и расстаться с ним навсегда тоже нет сил. Через недельку поиграем, когда в себя приду. А пока лучше не встречаться…
— Точно пришла в себя? Может, проводить? — Стас вглядывается в мое лицо. С чего бы такая заботливость?
— Нет, все нормально, — силюсь улыбнуться и выхожу за дверь. Спокойно иду до лестницы, чтобы потом как можно быстрее спуститься вниз и бегом бежать домой, где ждет меня верный и голодный пес.
Никогда не бросай своих. Никогда. Это закон. Ты меня понял, Стасон?
Командир смотрел выцветшими голубыми глазами на молоденького Стаса. Это было будто вчера. Теперь этих глаз уже нет на земле, и нет Командира. Чертовы джигиты добрались до него. Пуля оборвала жизнь человека, которого боготворил Стас.
Стаса тогда рядом не было. Он уже батрачил на свой бизнес, периодически созваниваясь с Командиром. Звал к себе домой, в новую квартирку. А тот отшучивался и все тянул с приездом.
Командир так и не понял Стаса, не поспешил приехать. И не простил, наверное. Он навсегда остался в Чечне, на необъявленной войне, не желая ничего менять в своей жизни. И дразнил своего бойца, которого одарил когда-то прозвищем «Счастливчик» за невероятную везучесть, что без него точно погибнет.
«Счастливчик, уезжаешь от нас? Немножко удачи оставь, с собой не забирай все, а то нам будет здесь невесело».
Вот и погиб.
Стас после его смерти пил по-страшному. Оклемался, впрочем, тоже благодаря Командиру: тот не выносил пьяных вдрызг на дух, да и сам пил редко, и никогда не пьянел. И прицел у него не дрожал даже у пьяного…
Стас уже начал было забывать. Нет, не забывать — забивать другими воспоминаниями память о Кавказе. Всяческие дела затянули, это неудивительно. И вдруг в голубых глазах Вероники он как наяву увидел прищур Командира, а в голосе услышал те жесткие нотки, которые заворожили когда-то юного Стаса и навсегда определили его судьбу: задержаться в армии дольше, чем хотел он сам и его родители. И сжалось сердце так, что Стас чуть лицо не скривил от боли. «Чертова душа, а, Стас?» — память услужливо предоставила одну из любимых фразочек Командира. «Ага, Санчо». С этими словами Стас обычно устраивал поудобнее свой автомат и старался ни о чем не думать. Но Командир был хитрым. «Она и должна у тебя быть, Счастливчик. Слышь, на счастье долго не протянешь. Выключай ее, когда надо, но и включить-то не забудь…»
Вероника, смешная в своей бесполезной помощи этой мелкой девахе. А та уже хорошо прожженная, видно сразу. И как в школе никто не узнал? Или у них у всех розовые очечки на глазах?
И Стас вдруг понял, что Вероника точно бы понравилась Командиру. Было в ней что-то похожее. Хотя, может, все показалось?
Тогда, много назад, он и не подозревал, что останется на Кавказе. Родители чуть свой небольшой бизнес не продали, лишь бы отмазать сыночка. Но Стас был гордым, поехал туда, куда послали, без всяких отговорок, лишь со стиснутыми зубами — от страха и упрямства. И еще желания что-то доказать себе. Но когда впервые Стас увидел невысокую коренастенькую фигурку Командира, услышал его голос с хрипотцой и посмотрел в насмешливый прищур светлых-светлых глаз, он почувствовал что-то невыразимое. Будто понял что-то для себя. Будто сразу повзрослел на десяток лет…
Стас сидел на кухне, за небольшим столом, где они обычно с Вероникой играли в шахматы, и пил горькую. Не сильно. Так, помянуть Командира.
Жалко, что не оставил Веронику у себя, предложив комнату для гостей. А надо было бы. Сейчас Стас остро, как никогда, ощущал свое одиночество. Пусть еще порыдает сколько угодно, или рассказывает о чем-то, или просто молчит — только чтобы была здесь. И Стас бы не сказал ей ничего из того, что он говорил обычно, просто бы сидел и смотрел на нее, и слушал звук ее голоса.
Все, хорош. Стас убрал водку подальше, в один из резных шкафчиков, на которые заглядывается Вероника. Опять она. Будто въелась в эту кухню. И Стас поспешил убраться в свою комнату, растянуться на узкой жесткой постели и перестать думать. Водка немного расслабила его, но мозги продолжали соображать четко, будто он и не пил.
Вероника. Даже поход в ресторан умудрилась испортить. Другая бы мимо проехала и бровью не повела. Но только не учительница Вероника Васильевна. И убивалась из-за девочки так, будто ее дочка. Стас бы в жизни не стал: встречал таких шалав. И ведь не за кусок хлеба пошла на дорогу. Интересно, видно, было. Потом втянулась, может, понравилось. А может, на наркоту подсадили. И всяческие просветительские идеи Веронички о добром и вечном в этом случае разрушились полностью. Понятно, что обидно. Мадам-то душу вкладывала в уроки, а ей в эту самую душу, получается, плюнули. Ничего, бывает. И Стасу, и Командиру много раз плевали. Жизнь вообще такая, и давно пора бы Веронике розовые очки снять.
Стас с нее снял бы не только очки. В те несколько секунд, когда он интуитивно понял, что Вероника сейчас психанет и уйдет, его будто выключило из реальности. И очнулся только, увидев полные страха глаза лежащей на кровати Вероники. Что бы он сделал, если бы не пришел в себя, Стас уже понял. Коньяк ударил в голову плюс злость на Веронику и весь дурацкий вечер дали бы адскую смесь из секса и насилия. Но обошлось.
«Самый умный, да, Стас? Ну вперед, беги к этим джигитам без башки…» Санчо сохранял спокойствие даже в таких ситуациях, где Стас бы уже пошел драться. Может быть, это его выучка. Но и не только это. Обидь Стас Веронику хоть как-то — она больше не придет ни-ког-да. И даже не посмотрит в его сторону при встрече, и пес ее не посмотрит. Стас понял уже. Мы же из бедных, но гордых.
Бегать ему завтра с дикой головной болью, если он вообще встанет.
Встанет.
Стас перевел будильник на час вперед. Этого хватит, чтобы компенсировать ночные бдения. И скоро водка подействовала в полную силу: Стас, не отягощенный ни сновидениями, ни воспоминаниями, ни сожалениями о прошлом, крепко заснул.