День учителя. Объяснить, что это такое?

Все детишки и учителя приходят в школу нарядными. Уроки толком в этот счастливый для всех день не ведутся, и у детей двойной праздник. Они взмыленные бегают по кабинетам, разнося цветы и подарки, поздравляют учителей и обещают все то, что на следующий день непременно нарушат на первом же уроке. А мы благосклонно киваем и принимаем поздравления.

После уроков будет обязательный концерт, и выступают на нем талантливые детишки из нашей же школы, да и просто те, кто хочет выступить. А после начинается неофициальная часть за закрытыми дверями школьной столовой.

Идти на сие сомнительное мероприятие я отказалась еще неделю назад, когда собирали с учителей деньги на застолье, хотя Роза Андреевна уговаривала меня остаться. Ну уж нет. Лучше лишний раз побуду дома, отдохну немного, а вечером мы со Стасом вновь играем в шахматы.

Нужно сказать, что моего боевого запала найти себе прекрасного принца хватило ровно на полночи. Тогда, вернувшись от Стаса, я до двух часов просидела в интернете на этих сайтах знакомств. Добавила свои хорошенькие фотографии и даже пообщалась с парочкой загадочных мачо. Но после некоторых смутивших меня до глубины души вопросов о групповом сексе разговаривать и встречаться с одним мне не захотелось вовсе, а второй куда-то пропал сам. Видимо, я не предприняла правильных шагов к сближению.

А потом закрутилась привычная череда будней, и мне уже стало не до сайтов. Работа в школе, репетиторства, стрейчинг и танцы в фитнес-клубе (если не сходишь, то все, больше не выползешь, поэтому я с упорством старалась не пропускать, хотя мне это все дорогого стоило), а еще и Стас в нагрузку. Пробежки я уже прекратила — единственная поблажка себе, но я могла оправдать себя ненастной погодой и… Да чего там, когда оправдываешься, сотни причин найдешь.

Но погода действительно установилась слякотная и противная. А Стас так и продолжает бегать, и будет бегать всю зиму. Он сам мне говорил.

Наши шахматные турниры вовсе не прекратились. Я бы сказала, даже наоборот. Раза два — три в неделю встречаемся мы точно, один день — обязательно в выходные, и играем побольше. В будни — так, недолго, час, и не больше.

Я получила неофициальное разрешение болтать о том, что думаю, и задавать различные вопросы не по существу. Стас же во всей красе показал мне свое чрезвычайно обидное чувство юмора и жесткость суждений. В общем, мы с ним отличненько поладили, исключая те моменты, когда мне становилось обидно до слез. Но, если объективно, Стас не был виноват в моих обидах, так что злиться на него у меня не было причин. А то, что меня иногда задевали его слова… с кем не случается.

Наверно, нужно было прекратить все эти встречи. Стас уже довольно сносно играл в шахматы, а в шашки даже очень прилично, так что мой долг я отдала с лихвой. Прекращать…ага. Попробуй перестать общаться с таким красавцем с острым языком. Если цитировать Лермонтова, а именно — его роман «Герой нашего времени», который юные девятиклассницы прочитывают, увы, очень невнимательно, то там есть одна интереснейшая фразочка: «Зло привлекательно». Вот и уйди от такого стервеца.

Сегодня Стас обещал мне даже угощение. «Давай, Вероника, не задерживайся в своей школе. С меня ужин и…ты что там пьешь? А, да, забыл. Минералку и сок. Короче, мартини подойдет, я думаю. А на крайняк возьму абсент». Паразит.

Я сижу в актовом зале, такая же красиво причесанная и принарядившаяся, как и остальные учителя. Я бы даже сказала, что выгляжу очень неплохо, но до той прекрасной девушки из кафе, которая была рядом со Стасом, мне далеко, как до Китая.

Зато здесь я на своем месте, и скоро увижу звездочки глаз наших одаренных учащихся. И Яну в том числе. И я тоже немного имею отношения к успехам моих учеников. Маленькое, крошечное, но отношение. Ведь я учитель.

Собственно говоря, я здесь все уже видела. Репертуар наших школьных концертов не меняется по нескольку лет. Сначала выходит малышня, и под песенку «Сюрприз» исполняет три притопа и два прихлопа. Но родителям, сидящим здесь же в зале, эти нетрудные движения малышей кажутся лучшими на свете. Мне иногда больно смотреть на них. Три минуты внутренней пытки, и я свободна.

Потом обязательное чтение стихотворений учеников Нины Петровны. Она считает себя ведущим учителем и всегда выставляет этих горе-чтецов стихотворений, которые и слова могут исковеркать, и интонацию исказить. Вот и они, и снова Пушкин. Мы с Розой Андреевной переглядываемся. Рядом шумно вздыхает Юлька. Тоже учительница русского и литературы. Она еще молоденькая совсем, не понимает глубины всех подпольных интриг. Привыкнет, если задержится в школе надолго.

Дальше танец восьмиклассиков…песня пятиклассника… гимнастический номер шестиклассницы… и выходит Яночка с гитарой. Спокойно, без суеты, регулирует микрофон. Паренек из моего класса, тихонький Максим, выносит стул: Яна всегда сидит, когда поет.

— Уважаемые учителя, поздравляю всех-всех с праздником. Здоровья, радости и много счастья. Я Вас очень люблю. Хотела бы спеть для Вас песню под названием «Дева-Богородица», — Яна говорит неспешно и очень четко, и с таким посылом, что вряд ли кто откажется слушать ее песню, но я все же немного напрягаюсь, оглядывая глазами зрителей. Роза Андреевна тоже настораживается и чуть заметно качает головой. Есть такое понятие — угодные и неугодные песни на школьном концерте. Те, которые исполнять можно, и те, которые лучше не петь. Религиозные тексты не слишком хорошо воспринимаются в праздник, они очень личные, что ли. Заставляют грустить и задуматься о вечном, а сегодня не время для печали, даже светлой. Оглядываюсь осторожно на директора школы и вижу печать неудовольствия на ее лице. Ничего, перебьешься.

Но как только Яночка начинает петь, все меняется. Ангельский голос Яны проникает в каждую душу, и зал зачарован ангельским голосом, а мне становится тепло и радостно, что я живу, что нахожусь именно здесь и сейчас, что не променяла своей мечты и устремления ни на что. Значит, все было не зря, и ничего в этой жизни не зря. И мне верится, что все лучшее впереди, что все обязательно исполнится и случится, и хочется плакать от трепета души и счастья, которое появилось спонтанно, неожиданно, и вдруг осветило всю мою маленькую жизнь.

Дева — Богородица,

Где любовь находится?

— Там любовь находится,

Где печаль поет…

Нежность с небом сходится,

Зло с добром расходится,

Там, где Бог находится -

Там печаль поет…

Ветер дует так сильно, что мне кажется, будто я не надела плащ. Но теплая куртка смотрится совсем некрасиво с моим платьем, поэтому приходится потерпеть. Пакеты с подарками оттягивают руки, я еще цветы… Вздыхаю и делаю шаг со школьного крыльца. Впереди одна остановка пронизывающего ветра — расплата за красоту — и одиночества, ибо все пакеты и цветы нести мне некому.

Впору вспомнить слова любимейшего Екклесиаста о том, что все есть суета и томление духа. «Всему есть свое время, и время всякой вещи под небом… Время рождаться и время умирать, Время насаждать, и время вырывать посаженное… Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить…Время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать…». И время идти с пакетами в одиночестве. Уж чего-чего, а Книгу Екклесиаста я знаю чуть ли не наизусть. Совсем печально, и просвета не видать, и даже его призыв радоваться настоящему звучал для меня когда-то очень трагично. А потом я прочитала Новый завет, и нашла в нем строчки, говорящие о том, что Бог знает о тебе лучше, чем ты можешь себе представить. И ни один волос не упадет без Воли Гос…

— Вероника Васильевна!

Оборачиваюсь. Передо мной высокий мужчина в элегантном пальто. Благородная седина в темных волосах, худощавый, с умным интеллигентным лицом и добрыми карими глазами, смотрящими на меня сейчас немного несмело. В руке подарочный пакет. Я его точно ни разу не видела.

— Извините, — улыбается мне он и подходит ближе, — меня зовут Роберт Евгеньевич, я папа Марка. Того самого, который вам парту сломал.

Ну вот, наконец увидела этого «импозантного сектанта». Мне о нем до сих пор жужжит в уши Роза Андреевна. Да, я ее понимаю. Действительно, импозантный. И другого слова не подберешь.

Он подходит ближе и протягивает мне пакет.

— С праздником, Вероника Васильевна. Только вы пакетами увешаны… Давайте помогу.

— Сделайте одолжение, — говорю я и отдаю ему все пакеты, оставляя только себе цветы. — Я недалеко тут живу. Поможете донести?

Должен же он мне хоть немножко за сломанную парту? Должен.

— Конечно, — какой приятный голос!

— А вы… просто решили меня поздравить? — интересуюсь я.

Добрая улыбка папы Марка способна растопить ледники. Он идет рядом со мной, несет пакеты.

— Решил поздравить, да. Но не просто. Каюсь, Вероника Васильевна. Я помню о вашей парте намного лучше, чем вам кажется. Но, к сожалению, сейчас загружен просто полностью по работе. Я педиатр, сейчас что-то с вызовами случилось непонятное. По двадцать, двадцать пять бывает в день. Все гриппы, простуды, да много всего…Осень, ничего не поделаешь. Поэтому хожу по адресам, и совсем нет времени зайти в школу. Один раз зашел после работы, так меня дальше порога школы не пустили. А сегодня, подумал, вы меня совсем расстреляете, если к вам в школу зайду. Очень извиняюсь перед вами…

— Да ладно, ничего страшного, — мое сердце тает, и я почти счастлива сейчас. Бывают же приятные родители.

— Обязательно приду, деревянную доску давно заказал, мне сделали по размерам. Лежит дома. Вероника Васильевна, я понимаю, что вас задерживаю с партой, подождете еще немного?

— Конечно, — как тут откажешь? — Приходите в любое время. Я дала Марку номер своего телефона, позвоните.

— Да. Он мне передал. Как мой Марк вообще, ничего? Русский я у него не всегда, но проверяю, и по литературе он мне два стиха рассказывал…

— Хороший мальчик, активный, вежливый, — отвечаю я, — стихотворения хорошо отвечает, а вот с русским…ну, на четверку…

— Да, с этим у него раньше получше было, — вздыхает папа Марка, — с ним занималась моя жена. Но два года как она погибла с младшим сыном, я…я все не успеваю с ним сделать. Их насмерть сбила машина почти два года назад.

— Соболезную, — уже не чувствую холода.

Роберт Евгеньевич не отвечает. Задерживаю дыхание. Как просто и бесхитростно он рассказывает о своем горе! А вы-то, Вероничка, вспомните-ка, как плакались о своей беде, как рыдали ночами в подушку. А здесь — так. Мимоходом, между делом, со всепрощающей и доброй улыбкой…

Вместе с младшим сыном. «Но старший- то у него остался», — твердит вредный внутренний голос. И у него есть то, ради чего стоит жить. И еще он — мужчина. Интересный мужчина, у которого, скорее всего, много поклонниц, и все впереди, и прочее, прочее…

Листья летят на ветру. Такой холодный октябрь. А у меня отняли когда-то сразу так много…

Ну давай, Вероника. Померяйся с этим мормоном величиной своей трагедии. Давай. Вперед и с песней. Когда-то Иисус произнес великую фразу: «Маловерные!» О тебе произнес тоже.

— Вы, наверно, думаете сейчас, почему я так легко говорю о своей беде, — мы уже пришли, но я не в силах уйти, вежливо попрощавшись. Как зачарованная, я стою и слушаю этого человека. Может, читает мысли?

— Я же мормон, — он говорит эту фразу чуть иронично, будто посмеиваясь над собой, и я не в силах отвести взгляд от интеллигентного лица, на котором так выделяются темные глаза — в них будто огоньки внутри, — с верой легче переживать все. Да и церковь нас очень поддержала. Старейшины помогли уехать из Питера, чтобы не вспоминать… Мы здесь с весны, все лето прожили. А теперь вот Марк пошел в пятый класс…

— О, у него все будет хорошо, я уверена, — быстро говорю я, — он очень общительный мальчик, и у него много друзей…

— Да. Благодарю вас. Донесу ваши сумки до квартиры?

— Я сама, спасибо, — почему-то пугаюсь.

— Мне это вовсе не трудно…

— Нет, не нужно.

— Хорошо. До свиданья, Вероника Васильевна. Вы уж извините, что так…

— Да ладно, бросьте.

Я вижу, что мормон хочет еще поговорить. Рассказать о своем сыне побольше, поделиться страхами и надеждами. Родители о своих детях могут говорить часами, часами. Но он слишком воспитан и интеллигентен, чтобы вот так вот, сразу, поделиться всем этим. Прекрасно понимает, что нужно вовремя остановиться.

— До свиданья, — беру у него сумки и пораженно смотрю, как он уходит от меня по тротуару, немного ссутулившись, заложив руки в карманы пальто, и ветер метет за ним опавшие листья…

Ощущение печали пронизывает меня всю. Детский доктор. Каково ему лечить чужих детишек и каждый день ощущать, что твоего ребенка уже нет на земле?

«А тебе?» — ехидничает внутренний голос.

Стоп. Остановим гадкие мысли. Сейчас я забегу домой, положу все подарки, цветы поставлю в воду и погуляю с Жужиком. А потом — такая красивая и воздушная — заявлюсь к Стасу. Вот ему радость устрою. То-то будет смех.

Не поймешь этих баб.

То сидят в балахоне и улыбаются, а то нарядно одетые и накрашенные грустят и пребывают в рассеянности. Стас уж ждал чего-то особенного сегодня: игривого кокетства из серии «Посмотри, какая я красивая», милой застенчивости, железной уверенности в себе — но никак не вот того, что сидит сейчас напротив.

— Вероничка, разгрузи свой самосвал, — елейным голосом рекомендует Стас, но его актерское мастерство вызывает на лице Вероники лишь смутную полуулыбку. И больше ничего.

От угощения тоже отказалась, взяла пирожное одно и успокоилась на этом. В шашки (сегодня для шахмат трудный день, говорит) абсолютно лажает, даже начинающий Стас это видит. Уже проигрывает ему вторую партию. Случилось ли что?

Нет, Стасу никогда не понять этот чертов слабый пол. Ну что ты печалишься, решай свои проблемы…

— Разгрузчик-то, поди, уехал? — надо с ней поговорить. Сегодня двух слов не сказала, а обычно чешет о школе без умолку.

— Да, сейчас я, — точно не в своем уме.

— Не играем, пока в себя не придешь. Точка. — Стас говорит тихо, но жестко, как когда-то в свое время приводил в чувство молодых необстрелянных духов.

Вероника аж на стуле подпрыгнула. Моргает удивленно и чуть испуганно.

— Может, хватит на сегодня? Ты устала, наверное? — Стас быстренько меняет тактику. — Сидишь и ничего не соображаешь…

— Извини. Нет, все нормально. Я задумалась просто.

— Случилось что?

— Нет. И да, наверно, — мечтательная улыбка трогает уголки губ Вероники, но глаза не особо радостные. Бывает же такое. Теперь наступает очередь Стаса удивленно проморгаться. Это что еще за новость?

— Думаю, как интересно жизнь устроена, — неопределенно улыбается Вероника, говоря так, будто Стаса вообще нет здесь, — Вот живешь и думаешь, что все у тебя в жизни не очень хорошо складывается, а потом…

— А потом что?

— Потом встречаешь человека, которому даже в чем-то тяжелее тебя.

Это кого там она встретила? Стас даже подвинулся ближе к Веронике, а та, по привычке, отодвинулась от него.

— А тебе в чем тяжело, дорогая?

— Нет. Мне — нет, — да тебя мешком пыльным стукнули! — Все хорошо, Стас. Давай играть.

Вот и поговорили.

— Давай. В карты на раздевание.

Глаза Вероники распахиваются. Отлично. Спящая Красавица проснулась, и поцелуя не требуется.

— Хорош свои шутки шутить, — говорит обиженно. Стас хохотнул.

— А теперь играть давай.

Вероника зло зыркает на него из-под длинных накрашенных ресниц. Стас, посмеиваясь, расставляет шашки. Ничего, привычная уже, и слабо реагирует. Потому что не верит, что он такое предложит по-настоящему.

Стас уже несколько раз ловил себя на том, что с Вероникой он чувствует себя как со старым, прошедшим с ним огонь и воду, товарищем. Боевая подруга. И подколоть не жалко, и распеваться соловьем не стоит.

А если действительно раздеть Веронику, это как будет, интересно?

Стас оценивающе посмотрел на нежно-голубое платье, обтягивающее фигуру Вероники. Хорошенькое, только совсем без декольте, строгое такое, с узким поясом на талии. Алиска бы такое в жизни не надела, у нее вечно сиськи вываливаются отовсюду. Но эта со школьного концерта, поэтому все просто, элегантно и максимально корректно. И накрашена умело, но в меру.

— Почему всегда так не ходишь? Первый раз тебя красивой такой вижу, — неожиданно для себя выдал Стас. Конечно, мы — о наболевшем.

Вероника не удивляется, лишь пожимает плечами.

— Ты меня по утрам встречал, там костюм спортивный. В школу каждый день сил нет так наряжаться, да и не нужно это. А куда мне еще? И что за дурацкий вопрос? — заканчивает она зло. Ого, нервничает красотка.

Злая Вероника очень нравилась Стасу. Почему-то ему хотелось злить ее постоянно.

— Хороший вопрос. Адекватный ситуации. Ты такая красивая сегодня. Неужели на комплимент обидишься? Нет? А вопрос по существу. Я же не казал ничего обидного… — кружил вокруг да около Стас.

— Тебе-то что за беда? — любит мадам задавать прямые вопросы. Глазами ох как сверкает. Такой беззащитной кажется, надави посильнее — насмерть обидишь. Но Стас не зря несколько лет провел среди чеченов, и командир не зря его выделял среди всех своих новобранцев. Оттуда, с Кавказа, Стас привез помимо всех мешающих иногда заснуть воспоминаний эту восточную игру нагнетать и разряжать обстановку, вести разговор на острие скандала, но не проваливаться в него.

— Ну, люблю я, когда рядом красивая девушка сидит. И ты красивая. Хочется, чтобы еще красивее была. Еще чайку?

Вероника закатывает глаза, не веря ни одному его слову. Но конфликт исчерпан, и развивать тему она вряд ли будет.

— Нет, спасибо.

— И мое предложение в карты на раздевание еще остается в силе. Обещаю: в первый раз я поддамся.

— Мы уже все видели, — не поднимая глаз, тихо говорит Вероника и переставляет шашку.

— Я могу снять сначала штаны, раз майка тебя не устраивает.

Красная от смущения, да еще злая, Вероника действует на Стаса только одним образом. Он уже в подробностях представил игру, и в штанах стало тесно. Жаль, что снять их — вероятность ноля процентов. А снять для чего-то — так вообще она в минуса уйдет…

— Меня устраиваешь ты одетый. Играй, пожалуйста.

— Серьезно? Что же мне не везет?

— С другими повезет. Твой ход, — отрезает Вероника.

— Молчу-молчу, дорогая, — машет рукам Стас и продолжает посмеиваться. Довел-таки. Вышла из своего коматозно- романтического настроения полностью. Глазами готова испепелить Стаса.

Но она не уйдет, хлопнув дверью. Во-первых, воспитанная. А во-вторых, ей нравится играть со Стасом в шахматы и пить чай на его кухне долгими осенними вечерами. Да и сам он, как понял Стас, ей тоже интересен. И косые взгляды Вероники на бицепсы Стаса и его обтягивающую черную майку, которую он всегда носил дома, сказали ему о многом.

Любую другую после недолгой интимной беседы Стас мог бы быстренько разложить тут же, на кухонном столе, и трахать глубоко и долго. А с этой позволял себе лишь грязные намеки, да и то — в шутку. Чудеса.

Вот так и играют они уже какую неделю. Стас рассматривал Веронику лишь как случайного партнера по шахматам, а мысли уже начали уходить в сторону. А что такого? Неудачница — симпатичная женщина, как оказалось при ближайшем рассмотрении. А может, он просто привык к ее чудаковатости, как когда-то привык к неземной красоте Алиски. Ко всему же привыкаешь.

Вероника симпатичная, образованная, сообразительная… А еще правильная и гордая не в меру. И трогательная такая в своих рассказах о косточках Жужика и проказах школьников. Стаса это лопотание сначала чуть напрягало, но потом он смирился и с этим. Ничего особенного — женщины.

— Может, чего поешь? Вообще не ела, а время — вечер.

— Не хочется, Стас, спасибо большое.

Вернулись к исходным рубежам. Вероника вновь загрустила. Как ее еще растрясти?

— Не могу уже смотреть на тебя. Да что такое?

— Ничего, Стас, просто грустно как-то. Осень…

— Это ты в праздник свой грустишь? А как тогда в обычные дни? Слушай, заканчивай все это. Не перестанешь, я тебя прямо здесь зацелую.

Вероника закидывает голову и смеется легко и весело. Твою мать, ненормальная. Но глаза ее теплеют, и она с улыбкой отвечает:

— Ты так иногда можешь поддержать, Стас. И вредный, конечно, но…ай, да ладно. Играем. Если не подстрахуешься, я сейчас выиграю, видишь?

— Видишь, — Стас посмотрел на доску. Значит, говорить мы не хотим о своих проблемах. Похвально, конечно, только вот задело это Стаса. И не поймешь толком почему. Он искоса посмотрел на Веронику. В деньгах дело? Обидел кто? Или это та тоска, которая иногда охватывает самого Стаса, если ничем не занят? Не разберешь.

Они поиграли еще немного в молчании. Потом Вероника встала из-за стола.

— Пойду я, Стас, устала. Лягу пораньше, высплюсь.

— Как скажешь, — и Стас последовал за ней по коридору. Вероника легко ступала по паркету, и Стас с удивлением отметил, что она в последнее время вообще исхудала. Или это все ее кофты да спортивный костюмчик не красили? Сейчас он мог свободно разглядывать Веронику, отмечать красивое колыхание бедер, тонкую талию — а еще напряженную до предела спину. И кроме желания, вспыхнувшего, когда она только переступила порог его квартиры, сняла плащ, и Стас на секунду остолбенел, к этому чувству добавилась еще странная боль, которая шла откуда-то из груди. Словно в непроглядной темноте кувшина кто-то начал пробивать дырочку, и не сегодня-завтра стенки кувшина треснут, и внутренность его заполнится светом и болью. Стас даже губу закусил. Придет же такое в голову.

Он даже плащ ей не помог надеть, молча стоял рядом и погружался в эту внутреннюю боль. И все же опомнился, перехватив взгляд Вероники, устремленный на дверь.

— Слушай, возьми с собой еды домой. Очухаешься и поешь.

— Стас, нет, — замотала головой Вероника, но Стас даже слушать не стал:

— Здесь стой. Это приказ.

Вернулся на кухню, быстро собрал в большой фирменный пакет и роллы, и пирожные, и коробку с пиццей, которую даже не открыли. У Стаса осталась еще коробка с пиццей и конфеты. Подумав, он добавил эту нераспечатанную коробку тоже. Для женщин конфет много не бывает.

Она послушно стояла в прихожей, все такая же напряженная. Увидев пакет, слабо запротестовала:

— Стас, ну зачем…

— А у кого праздник, дорогая? Забирай и кушай на здоровье. Мой маленький подарок тебе. И даже не спорь. Ты меня обидишь…

— Если только подарок, — Вероника натянуто улыбнулась.

Несколько мгновений Стас ощущал под своими пальцами маленькие пальчики Вероники: изловчился так передать пакет, чтобы немного задержать это время, когда может ее касаться. Зачем ему это надо было, Стас даже размышлять побоялся.

Она ничего не заметила.

— Пока, Стас. Как обычно, в субботу вечером?

— Да, только позвони предварительно. Я ж после тренировки, могу и опоздать домой.

— Знаю. Всегда же звоню. Пока. Спасибо за подарок.

— Да было бы за что, — протянул Стас. Вероника всегда спускалась по лестнице, без всяких лифтов. Вот и сейчас она скрылась в лестничном переходе. Маленькая, одинокая…

Стас закрыл дверь и вернулся на кухню. Поглядел на ровные кучки шашек, на шахматную доску. Только они напоминали о том, что Вероника была здесь. Стас убрал и шашки, и доску, потом вытащил пиво из холодильника, снова поставил на место… Взял телефон и набрал знакомый номер.

— Ты сейчас свободна, дорогая? — коротко спросил он Алису, зная, что всегда получит утвердительный ответ.

Ну и ночка. За окном продолжает гудеть ветер, а береза, растущая рядом с моим домом, бьет ветками прямо в стекло.

Жужик спит у меня в ногах, дергая во сне задней лапой. Что уж там ему снится…

А мне ничего не снится, потому что я вообще не засыпала, и вряд ли сегодня засну. Ворочаюсь в кровати довольно давно. Нет, надо выпить валерьяночки.

Шутник чертов. Спит себе и в ус не дует. И не один спит, поспорю на что угодно, а с той русалкой с волоокими глазами, или еще с кем.

Такие бессонницы стали случаться со мной периодически, строго после игр в шахматы. Ага, насмотришься такой красоты, и спать совсем не хочется. И полночи в голову лезут разные мысли: то о бренности всего сущего, а то чисто интимного содержания. Но это и неудивительно. Когда я там с кем-то встречалась после развода, хорошо бы вспомнить…

Карты на раздевание — это новость. Раньше подколы были как-то полегче, что ли. Проверялись границы дозволенного, шло наблюдение за тем, как отреагирую на реплику. Ничего нового, между прочим. Детишки это делают с первого класса, если не раньше. Здесь же общение было лишь изощреннее, на уровне взрослых, только и всего. Обычные игры мужиков в превосходство. Только вот чего уж со мной играть? Да крутой ты, крутой, я сто раз поняла и увидела. Уфф…

Переворачиваюсь на другой бок. Бесполезно. Иногда чувствую мороз по коже, когда он насмешливо смотрит своими пасмурными глазами на меня, когда ерошит короткий ежик волос, задумываясь над ходом. Он всегда чисто выбрит, и пахнет от него мылом и одеколоном, и один раз в неделю, в субботу, Стас после своей тренировки сидит такой расслабленный, счастливый и довольный, почти не язвит. Тогда мне кажется, что вечность бы просидела рядом.

Просто бы сидела и смотрела на него… идиотка.

Конечно, мне хотелось провести этот вечер со Стасом совсем не так. Даже можно было бы выпить этого противного абсента, и тогда, пьяная, я бы точно на всякие карты согласилась. А может, и нет. Но теперь этого не узнаю: отец Марка и его трагедия затмили мне все праздничное настроение. Сидела рядом со Стасом и видела будто наяву, как Роберт Евгеньевич в своем темном пальто идет от дома к дому. Его вызывают к больным детям, наверное, чаще к маленьким. Опять я почувствовала то, что древние называли смутной печалью. Хватит. И ты всему веришь, Вероничка…Может, он и особо не любил свою жену. Может, он вообще наврал о своей потери, и все было совсем не так, сейчас же не проверишь. Развесила уши. Конечно, такому «импозантному» — и не поверить?

Зло кидаю подушку на пол. Жужик поднимает голову, недовольно ворчит и подвигается ближе. Спи, мол. Какой там спать!

А почему все-таки карты на раздевание? Это что, переход к более сложным видам издевок? А если бы я согласилась, что тогда? Посмеялся над моей застенчивостью, похвалился своим тренированным телом? Ну, мы тоже тренированные, допустим. А дальше-то что? Опять бы спокойненько оделись как ни в чем не бывало? Или эти карты были приглашением к чему-то? Или не были?

Все, пора пить успокаивающие и засыпать. Завтра приду к детям с квадратными глазами. Я расплачиваюсь за эти бессонницы ужасной головной болью, разбитостью и мыслями о том, что в жизни мне с мужиками не везет. Последнее ужаснее всего. Потом тянутся мысли о моей общей неблагополучности, несоответствии идеалам, которые приняты в обществе. У меня в мои годы должны быть муж и дети. У меня нет ничего…

Но и у Стаса ничего нет, а уж эту ундину я за будущую жену не посчитаю.

Но вот к таким мужчинам, как Стас, все журналы отнеслись бы иначе. Перспективный жених. Все впереди. А, черт!

Срываюсь с кровати, прямиком на кухню. Нахожу на окне любимый пузырек, залпом запиваю водой четыре таблетки. Завтра встану с трудом. Плевать.

Жужик цокает коготками по полу, идет за мной на кухню. Я ухожу оттуда, и собака — следом. Он так и будет ходить хвостиком, ничего не понимая, но верно и преданно пойдет за мной куда угодно.

Вновь забираюсь в постель, подхватываю с пола подушку, и Жужик прыгает следом. Не буду его прогонять.

Постепенно успокаиваюсь, но продолжаю думать о кознях Стаса. Решил подловить на могу-не могу? Эти слова не просто так были сказаны, Стас вообще просто так редко что говорит. Общались, знаем. Глупее всего повестись на его подстрекательства, а потом краснеть, понимая, что у тебя есть определенные границы в общении, а у Стаса их вроде как нет.

Поставить Стаса на место. На какое? Ума не приложу.

Бросить эти турниры? Сердце тут же заныло. Прикипела душой к его резной кухне с маленькими ящичками и барной стойкой под старину, так там уютно вечерами, и Стас уж не совсем плохой собеседник. Интересно, он хоть что-нибудь кладет в эти ящички? Эх, была бы у меня такая кухня, как бы я развернулась…

Наконец решаю спокойно реагировать на подобные комментарии и стараться не показывать эмоций. В любом случае, слова — это только слова, что бы за ними не стояло. Всегда можешь подумать о хорошем и пропустить сказанное мимо ушей. А в это время помечтать о встрече с достойным мужчиной, который поймет и оценит, и который точно не посмеется над тобой. Ну только где же его найти, где же? А он вообще есть?