Глава 1

Я оставил телефон, попытался максимально расслабиться. Представил, как кровь останавливается, рана затягивается тонкой пленкой, а боль уходит. Я медленно вдохнул, выдохнул… стало чуть легче. Я вдохнул чуть глубже, представляя, как с каждой секундой становлюсь здоровее, а рана становятся мелкой царапиной. На выдохе от приступа боли я распахнул глаза и выгнулся дугой, чувствуя, что кровь потекла с удвоенной силой. У меня уже начались слуховые галлюцинации. Кажется, что над ухом уселся менестрель в смешном костюме и поет глупую песню.

Я напрягся, пытаясь сконцентрировать мутнеющее сознание. Музыка прекратилась, и я снова расслабился, представляя себя здоровым, сильным, вечным! Но вместо всех этих хороших вещей вернулась галлюцинация, а вместе с ней ощущение легкой дрожи в затылке. Вот я дурак, подумал я с усмешкой и поднял звонящий под головой мобильник.

— Алло?

— Ларион, я вспомнил хирурга, Станислава. Я с ним у тебя вместе тренировался. Ему лет сорок пять, с великолепной шевелюрой и привычкой прицокивать, когда волнуется. Если ты еще не нашел врача, то…

— Я понял. — Оборвал я Ивана. — Говори телефон.

— Сейчас продиктую.

— У меня только красные чернила под рукой, а ими пишут учительницы в школе. Присылай номер в сообщении. Ты очень меня выручишь.

Долго, очень долго. Я устал ждать, хотя умом понимаю, что до пищания пришедшего сообщения прошла всего пара минут.

Открыть, использовать номер, вызвать.

— Алло, Станислав?

Я услышал металлическое бряцанье и быстрый голос Станислава:

— Ларион Викторович, я уже собираюсь. Иван сказал, что дело срочное. Адрес у тебя тот же?

— Да, я у себя дома, дверь открыта, чем раньше зайдешь, тем лучше… больше вероятность спасти невинное дитя природы…

Говорить стало трудно, словно в горло вставили штырь. Я что-то просипел про то, что надо будет штопать мою собаку, и рука с телефоном упала за голову. Уже и тут сыро. Мозг стал подавать недвусмысленные сигналы в виде огромных цветных пятен на потолке, мол, неплохо было бы уснуть. С мозгом пришлось согласиться.

— Очнись, больная скотина!

Хоть я и рад до безумия это слышать, но раскрыл глаза с крайне недовольным видом. Пошевелил руками, они на месте. Живот куда-то делся. От убийственной боли осталось глухой воспоминание.

— Ты куда мой живот дел? — Я удивился слабине своего голоса.

Стаснислав нервно улыбнулся, жестко схватил мои руки и положил вдоль тела, приказав находиться в таком положении. Надо мной раздается цоканье языком. Я вспомнил эти серьезные глаза и аккуратно стриженую бородку, как у конкистадоров.

— Молчи. — Приказал Станислав, светя мне в лицо фонариком. — Я сделал местный наркоз и обеззаразил. Сейчас наложу швы, и будешь как новенький. Тебе повезло, что ранение не проникающее, что лезвие остановилось в брюшной стенке. Проникло бы дальше, был бы перетонит и смерть. Ты дьявольски везучий.

Я повернул голову, чтобы сглотнуть и увидел на полу кучу окровавленной ваты, сундук с инструментами и пузырьками. К его днищу подступила лужица крови, сверху ее уже затянула темная пленка. Станислав взвесил на ладони иголку с нитью, взял их щипцами. Поглядел на меня и сказал:

— Может быть больно, рана оче…

Конец фразы я не услышал. Вначале просто вырубился, но быстро вернулся в сознание и стал приказывать телу: жить, лечиться. Время опять понеслось мимо, я лишь чувствую прикосновения щипцов с иглой. Изредка слышится далекий голос Станислава. Один раз я очнулся настолько, что смог разглядеть колдующего надо мной хирурга. Лицо сосредоточено и в морщинах. Глаза смотрят в одну точку, на лбу испарина. Видение быстро исчезло за расплывающимися цветными кругами. Следующий раз я проснулся от нашатыря. Подо мной мягкое, видимо Станислав перенес меня на кровать. Рот не слушается, губы высохли и слиплись. Я разодрал губы и тихо позвал Станислава. Хирург появился надо мной, запаренный и с мешками под веками. Рукава рубашки закатаны, в правой ладони половая тряпка, бурая от крови.

— Ничего не говори. — Приказал Станислав. Я подчинился. — Сейчас пять утра, тебе необходимо спать. Я приберусь немного и останусь у тебя. Милицию, я так понял, вызывать не надо? Молчи-молчи, потом объяснишь, почему. Я тебе не судья. Как отмою от крови пол, прилягу в гостиной. Под кроватью я положил металлический поднос, рядом с твоей рукой лежат ложки. Станет плохо, скинь ложки на поднос, я услышу.

Станислав смотрит на меня с сожалением и молчаливым участием. Понимаю его, он привык видеть меня совсем другим. Я стиснул зубы и простонал. Станислав наклонился ко мне, вгляделся в измученное потное лицо. Он сказал:

— Постарайся уснуть. Сегодня пятница, я поеду утром на работу. После обеда отпущу клиентов и приеду к тебе. К тому времени ты будешь еще спать. Парень ты крепкий, поправишься быстро, а с моими заживляющими средствами даже моргнуть не успеешь, как будешь снова в строю. Спи. Пусть сон будет крепким и исцеляющим.

Мне показалось, что сейчас Станислав поцелует меня в лоб и подоткнет одеяло. Но хирург поднялся и ушел. Я хотел сказать ему вслед, насколько ему благодарен, но челюсти отказались разжиматься. Тело ощущается как ода большая опухоль. Не двигается, только раздувается больше и больше. Скоро — бам! — и нет меня, только ошметки по комнате.

Против предположения Станислава, я проснулся ранним утром. Проснулся оттого, что очень захотелось умереть. Умереть лежа на кровати не получилось, а встать нет сил. Чувство невыносимое и прегадостное. Я попытался войти в комнату соблазнителя, чтобы царящее там чувство эйфории убило боль. Но не получилось.

Перед глазами встал потолок и настойчиво пытается завести со мной диалог. Я стал отнекиваться и махать на него воображаемыми руками. Потолок обиделся и отвернулся. От яркого солнечного света у меня закружилась голова, и я ненадолго вырубился. Когда пришел в сознание то увидел, что потолок наплакался о моей грубости стенам. Одна стена при этом говорит визгливо высоким голосом, который донимает даже под одеялом.

Обдумывание способа умереть, не вставая с кровати, привело меня в отчаяние. А тут еще говорливые стены и ропщущий потолок.

— Молчать! — Насколько мог сильно, рыкнул я на них. Получилось ужасно, я испугался собственного голоса и добавил вежливо. — Пожалуйста, говорите на полтона ниже.

В ответ на мою просьбу полоток лег на стены таким образом, что сложилось неприятное ощущение, что эта компания дружно послала меня пешим эротическим маршрутом.

— Идите сами на… к черту на куличи. Когда я вам нужен, то и поштукатурь и покрась. А как заболел, вы вот что мне показываете.

Утро потянулось в горячем бреду. Судя по тому, что Станислав уехал и никого не прислал приглядывать, я здоровее, чем думал. Наверно, мне со страху показалось, что крови вытекло много. Я изворочался, ожидая Станислава. Я попросил часы идти скорее, но они равнодушно тикают, им нет дела ни до кого. Как римский закон, суров и несправедлив, но обязателен к применению. Один раз в забытьи я двинул рукой и скинул сигнальные ложки. По ушам как серпом прошлись, звон стоял часа полтора.

Станислав приехал к половине третьего, может к пяти. Глядя на меня, Станислав долго хмурился и молчал. Он тронул рану, и я взвыл от боли, едва его пальцы коснулись пораженной области.

Станислав покормил меня кашей и соком. После дал какие-то таблетки. Я вяло поотпирался от пилюль, но хирург с силой запихнул их в мою глотку. Заполировали это дело теплой водой, от которой мне стало не по себе. Тошнить Станислав категорически запретил, сказал, что швы разойдутся. По хорошему, надо мне отлежаться неделю-другую недвижно.

— До двадцать четвертого я должен доучить Гоша. — Сказал я.

— Учить будешь по телефону.

— Нельзя по телефону обучить, как и накормить по интернету.

Станислав жестом велел замолчать, чему я обрадовался. Каждое слово отзывалось резью в боку. Немного передохнув, я не стерпел и спросил:

— Почему больно мне, а лицо страдальческое у тебя?

— За себя никогда не переживаешь, всегда за других. Человеку кажется, что он адекватно может оценить свое состояние. Поэтому многие умники вскакивают с койки раньше положенного. Случается рецидив, и их привозят ко мне заплаканные родственники. Но ты, надеюсь, благоразумный?

Я отрицательно покачал головой. Станислав сказал:

— Это меня и беспокоит. Кому можно позвонить, чтобы за тобой присмотрели?

— Я буду здоров через пару дней, нужны тишина и покой. И еда, чем больше, тем лучше.

Хмурое лицо Станислава тронула теплая улыбка. Он сходил на кухню, принес на огромном блюде, где только нашел такое, нарезанные фрукты. Поставил на столик рядом с кроватью.

— Отдыхай, я зайду завтра. Если что срочное, звони без промедления. Не знал бы я, какой ты упертый, прислал бы сиделку. Подбери челюсть, ей под шестьдесят.

— Она хоть сексуальная?

— Для любителей женщин с девятым размером отвисших грудей — да.

Я скривил лицо. Мне стало страшно за свои аккуратные резные стулья. Они развалятся от страха, едва та войдет в дом.

— Тогда не надо. Я извращенец, но даже для меня слишком.

Как ушел Станислав, я не заметил. Жизнь предстала передо мной как смена включения и выключения. Между ними простерлась кошмарная тьма, каждый раз погружаясь в которую боишься, что она будет длиться чуть меньше вечности, но чуть больше моей жизни.

Очередной раз я вынырнул из темноты из-за звонка сотового. Со стороны улицы в комнату пробивается бледный фонарный свет, доносятся звуки дальней трассы. Никого не хочется слышать. Но звонок требовательный. Разбить телефон сил нет. Я медленно взял его, поднес к уху.

— Здравствуй, Ларион! Я тебе писал сообщения, но ты не отвечаешь. Можешь говорить?

— Гош, я говорить сейчас не могу. Чего хотел?

Такое положение дел, когда одновременно и разрешают, и нет, поставило студента в тупик. Он заговорил с паузами:

— Я хочу зайти к тебе.

— Ко мне сейчас нельзя. Тут творится такое…словом, тебе еще рано это видеть. Как на картинах сумасшедших, только уши поменьше. Но ты позвонил вовремя, у меня есть для тебя задание. Ты ведь уже умеешь с девушками знакомиться?

— Уже да.

— Уверенней! — Я почувствовал, что вхожу в комнату тренера и что организм мой не так болен, как прикидывается. Силы есть, и много. Нет! Нельзя туда входить. Я насколько можно четко представил себе свое внутреннее пространство, вот я стою, передо мной комнаты с надписями. На дверь каждой я повесил замок. Силы тут же стали покидать меня. Слабнущим голосом я сказал: — Возьми блокнот, ручку. Туда будешь записывать телефоны. Тебе нужно за минимальное время набрать сто женских номеров. Минимальное это два часа. Управишься, будешь молодец. Я позвоню завтра узнать. А сейчас быстро скажи мне, как будешь действовать и вперед.

— Хорошо…. — Гош начал загибать пальцы. — Вхожу в комнату соблазнителя. Подхожу в людном месте к девушкам и знакомлюсь. А, перед тем как подойду, скажу про себя "супер!" Вступаю с девушкой в контакт, выкладываю идею знакомства, беру телефон и тут же иду к следующей. Но сто номеров это много. Не всякая даст, хорошо, если одна из двух!

— Относись к этому не как к заданию, а как к своему личному росту. Если сделаешь, то поднимешься на ступень выше. И радуйся, если свой номер даст одна из пяти! Чем больше подходов сделаешь, тем сильнее разовьешься. Все, пока.

Я нажал кнопку отбоя на телефоне. Видимо, попал не на ту, потому что из динамика продолжает доноситься голос Гоша. Застонав, я провел слабеющими пальцами по всей клавиатуре. Куда-нибудь да попаду. Попал. Телефон пикнул и выключился.

Я устал лежать на спине и перевернулся на живот. От проснувшейся боли в боку, отдающей тугими волнами по всему животу вплоть до грудной клетки, я едва не родил. Проклиная свое учительство, я всерьез задумался бросить все: Гоша, Москву, работу. Уехать в глушь. Но Арнольд Николаевич так просто меня не отпустит. Может, он и подослал Константина. Все может быть.

Меня пронзило ощущение опасности, близкое к паранойе. Что если Константин придет сюда? Он меня стерег долгое время, значит, знает, где я живу. Если так, ему ничего не стоит прийти сюда и добить. Может, он опасается, что я подал на него в розыск. В таком случае он затаится и будет ждать. В любом случае, новая встреча с ним обязательно произойдет, и не сулит мне ничего хорошего. Мир не случайно нас столкнул, и то, на что напоролся Константин, очень важно и для меня. Еще одна загадка к вороху вопросов.

Я схватился за волосы, пытаясь вместе с ними выдрать из головы события вчерашнего вечера.

— Хватит об этом думать! Я сильнее его!

Боль напомнила, что это не так. Он сильнее. Смог бы я так холодно выследить и убить человека? Нет. Я бы изнасиловал его морально, но бить не стал, тем более ножом. Несмотря на знакомство с Кедром, я так и остался хиляком и пацифистом. А Константин крепок и очень. Глаза у него хоть и привлекательные, но цепкие. Он готов напасть и готов к нападению.

От дум стало трудно дышать. Я перевернулся с живота снова на спину, но духота не ушла. Сколько я тут лежу? Выдышал все что можно, воздух как в шахте. Надо проветрить. До окна в здоровом состоянии два прыжка, а сейчас словно пропасть.

Я расслабил пресс, поднялся исключительно на руках. Дышу осторожно. Рывком свесил ноги с кровати. На глаза накатила волна темноты. Стук часов на кухне стал невыносимым. Еще и сердце проснулось, колотится как умалишенное. Я попытался встать, но ноги задрожали, и я снова опустился на задницу.

Я поднял голову и зарычал. Пальцы сами собой сложились в кулаки. Я встал, как зомби дошел до окна. Дернул ручку вниз, потянул на себя. С улицы пахнуло вечерней прохладой. Запахло озоном. Видимо пока я спал, прошел дождь, а то и гроза. Комната наполнилась свежестью. Я постоял с минуту на сквозняке, вдыхая аромат свежей улицы. Сколь благостны эти запахи мокрого кирпича, асфальта, цветов с балкона ниже и зеленых листьев! От глубокого вдоха в груди что-то затрещало.

— Вот так хорошо.

Я повернулся к кровати и рухнул на нее. Тела не чувствую, но кому оно к черту нужно. Такое слабое.

 

Глава 2

С шести утра, не в силах спать, я встал учиться играть на гитаре. Тут же обозначил внутри себя комнату "гитарист". Я рассудил, что пока гитарист во мне не поймет свою от меня самостоятельность, я могу им пользоваться и качать силы. Получилось. От взятия самых простых аккордов я почувствовал жар во всем теле.

В восемь утра приехал Станислав. Я ходил по квартире и напряженно думал. Станислав посмотрел на меня, как полицейский на анархиста. О, сейчас начнется. Станислав пригладит свою бороду, зацокает и будет поучать негодного больного, как правильно лечиться. Интересно, он сам бывал когда-нибудь ранен?

— Чаю? — Извиняющимся тоном сказал я.

Станислав меня не услышал. Он заговорил зловещим шепотом:

— Тебя хотели убить, и убили бы! По чистой случайности Иван вспомнил, что ты боишься собак и догадался, что хирург нужен тебе. Ты понимаешь, что твое самолюбие могло тебя угробить? Ты играешь с жизнью. Твое воспитание негодных девочек может оставить дурной след. Не удивлюсь, если одна из красавиц сказала своему поклоннику "фас!" и показала твое фото.

Меня передернуло. В боку раздалась острая боль, лицо скривилось. Моя проекция из комнаты соблазнителя загрохотала дверью.

Станислав поставил чашку кофе рядом, протянул руки ко мне. Я отстранил их, сделал пару вдохов.

— Станислав, это был просто пьяница.

Он обвел меня взглядом, полным укоризны и сочувствия. От его глаз не скрылось ни моя боль, ни то, что я при дыхании припадаю на правый бок. Мой взгляд в такие мгновения расфокусирован и бессмысленен.

— Поступай, как хочешь. Завтра воскресение, я еду на операцию к одному чиновнику из Думы, буду занят. Продержись до понедельника, я заеду с утра или вечером. Если ты такой бодрячок, сменю повязку и готово. Но если швы разойдутся или пойдет нагноение, я тебя сам убью.

— Хорошо. — Моментально согласился я.

Станислав уехал, оставив стерильный запах больницы с привкусом кислой крови. После его ухода я рухнул со стула на кровать и лежал на спине минут двадцать. Кофе взбудоражил, хочется действия, но сил едва хватает на дыхание и сердцебиение.

Не помню, как очутился над раковиной. Меня стошнило. Кишечник дергается как старый двигатель, с губ свисает едкая желчь. Последний раз я ел наверно года назад.

Я врубил воду на полную, омыл раковину. Прополоскал рот и почистил зубы. Держась за бок, доплелся до кровати в своей комнате и повалился в позу молящегося буддиста. Зазвонил брошенный рядом с кроватью телефон. Гош. Я лег на спину, взял трубку и сразу же спросил про дело, потому что чувствовал что скоро вырублюсь.

— Ты задание выполнил?

— Об этом я и хотел поговорить…

Меня окатила волна досады. Если он не справился с таким простым заданием, то все пропало. Конечно, с самого начала предприятие пахло дерьмецом. Желчь подкатила к горлу. Я спросил:

— Сколько ты телефонов набрал? Десяток хоть есть?

— Сто девятнадцать! — Я подскочил от бодрости его голоса. — Я первый час стоял как пень и думал, как бы слинять, и как буду перед тобой оправдываться. Но тут увидел девушку невероятной красоты и меня просто втянуло в комнату соблазнителя. Я вспомнил все, что ты мне рассказывал, я стал другим человеком, слегка навеселе. Мне стало плевать на то, что обо мне подумают и на свою репутацию серьезного человека. Мне захотелось играться, и я за три часа работал, обежал всю площадь и два района в придачу. Алло? Ларион, ты меня слушаешь? Я бы хотел к тебе приехать, столько впечатлений!

— Молодец. — Сказал я. — Ты сильно поднял мне настроение. Я сейчас не очень здоров, даже улыбаться больно. Перезвони…попозже.

Воскресение до трех часов дня валялся без сил. За окнами шел дождь. Мой живот болел и требовал еды, мне даже показалось, что через швы сочится взбунтовавшийся желудочный сок. Пришлось подняться с кровати. Я доплелся до кухни, закинул пельмени в кастрюлю. Ел без особого аппетита. Зато ананасовый сок пошел хорошо, а фрукты заботливого Станислава я умял за милую душу.

Голова кружится как цирковой шар, в боку режет. Силы пошли на убыль, вернулась тошнота. Я тут погрузился в сон. Это был бред. Цветные круги, треугольники и квадраты. Я прыгал по ним. Встретилось лицо Асты. Много ее лиц всяких размеров, на каждом запечатлена какая-нибудь эмоция. Все кружится и лица тоже. Я как будто попал в громадный калейдоскоп, который кто-то вертит.

От этого ужаса меня избавил звонок по домофону. Первым делом я глянул на часы. Почти пять вечера. Голова горячая. Я лежу с открытыми глазами. Домофон гудит и гудит, зараза. Открывать не хочется. Несмотря на мое желание, звонки не прекратились. Я собрал силы и доплелся до трубки.

— Кто там?

— Лена.

Вот сюрприз. Я нажал кнопку размагничивания подъездной двери. Открыл дверь в квартиру. Не в силах стоять на ногах, я пошел на кровать. Взял подушку, приставил ее к стене. Прислонился спиной к подушке, ноги и руки распластались сами собой. Голова тут же безвольно свалилась на грудь.

Лена вошла осторожно, дышит так, словно от ее неосторожного дыхания может оборваться моя жизнь. Вошла в мою комнату, села рядом. Глаза большие и непривычно печальные. Волосы растрепаны, словно она долго сидела, схватившись за голову, и думала, думала… Я захотел обнять ее и сказать что все хорошо, но едва поднял руки, как скривился. Лена наклонилась, обняла меня за голову и сказала что-то так тихо, что я попросил повторить.

— Двигайся медленнее. — Сказала она и испугалась своего громкого голоса.

— Я хоть и слаб, но от ора не свалюсь. Зачем пришла?

Она отшатнулась от меня. Может, я и сгрубил, но настроение не оладушки выпекать.

— Мне Ярослав сказал, что у тебя неприятности…

— А он откуда знает? Чего сам не пришел?

— Ему позвонил Станислав, твой врач. Пациент ты буйный и своевольный, глаз за тобой нужен. И заботливая рука. Но при этом просил не ехать к тебе. Позвонил просто чтобы я была в курсе. Я наорала на Ярослава, потому что он сам не приехал, хотя ты для него губишь себя с Эльвирой.

Я вскинул брови, выпрямился. Ярослав не любит, когда на него орут. С Леной они общаются в основном через меня. Зла он на нее держать не будет, но и на обед не пригласит.

Лена увидела недобрую перемену в моем лице и сказала:

— Прости меня. Я сказала ему, чтобы он срочно поехал к тебе, а я на работе, как закончу и сразу к тебе. Дело сегодня важное, контракт… но уже ладно. Он сказал, что если ты не попросил помощи, то дело нормальное, жить можешь. Я вспылила и сказала, что он слишком черствый… Он сказал, что если ребенок упал и поранил коленку, не надо сразу бежать и кудахтать возле него. И что ни он, ни я тебе не мама. А я…сорвалась и бегом сюда. Купила по дороге йогурт и шоколад, мазь заживляющую.

Я, кривясь, забрался на локтях выше на подушку. Затылок уперся в стену.

— Как твой контракт? По воскресеньям обычно заключаются самые важные сделки.

— Без меня подпишут. — Она отвела взгляд. — Извинюсь, улажу формальности…. Надеюсь, не понизят.

— Такого специалиста, как ты? Контракт большой?

— Да… — Она сложила губы трубочкой и поморщилась. — Лучше скажи, как твоя рана?

До меня наконец-то дошло, как она назвала мое дело с Элей. Я сорвался:

— Зачем ты приехала? Тебе работать надо, а ты ушла. Мне помогать не надо, а ты здесь.

Не знаю, от чего стало тошней, от слез у нее на глазах или от боли. В боку жжет нещадно, теперь еще и в груди стонет. Я потребовал у нее телефон.

— Кому звонить собрался? — Спросила она. Вслед за телефоном из сумки вылезли йогурты, какая-то мазь в зеленой бутылке. Или в черной, от темноты перед глазами не вижу. Лена огляделась в поисках ложки. — Я мазь на столик поставлю, а ложку на кухне взять, будешь сейчас кушать?

Я сжалился. Расцепил зубы и сказал:

— Ложку маленькую… в раковине лежит, сполосни водой. А мазь выкини, или тебя саму измажу.

Лена закивала. Она повертела бутылкой на ладони, и пока я набирал номер, незаметно поставила на столик возле кровати. Осторожно поднялась и на цыпочках пошла на кухню, там загремела посудой.

— Алло, Ярослав? — Я приложил ленин телефон к уху. — Это я. Да, тоже рад тебя слышать.

— Лена у тебя?

— Как ты угадал? Помнишь, как-то давно я вас познакомил? Отлично. А помнишь, я отвел тебя в сторонку и что сказал? Что эта девушка на моем особом счету, что ее нельзя использовать в своих целях.

— Помню, а к чему это?

— К тому, что нехрен строить из себя невинность. Ты знал, что я не люблю сюсюканье с собой, что мне это напоминает мою мать, которая сюсюкалась в те минуты, когда не ругала! Попросить помощи у меня самого язык не отвалится. Если хотел приехать, так пилил бы сюда сам, зачем других посылать?

— Тебе это нужно. Чего кипятишься?

— А то, что Лена с важной встречи убежала! Что сидит тут и плачет, а у меня весь бок рвет. И все потому, что ты такой хороший и весь из себя заботливый!

Я услышал на той стороне гневное сопение. Пусть злится, пусть. Ему полезно, не будет в следующий раз лезть, куда не просят.

— Ты заблуждаешься, Ларион. Я Лене просто сказал…

— Да что ты?! Просто сказал? Вот друзья у меня, я вам поражаюсь! Один вечно знает, как мне жить и что мне делать. Другая сюсюкается как с малышом, нашлась мамаша!

— Что ты там мелешь? — Заорал в трубку Слава. — Остановись, пока не поздно. А как горячка сойдет, поговорим.

В трубке раздались гудки. Я выругался, кинул телефон на кровать, он спружинил и упал на пол. Экран погас. Я зажал обеими ладонями бок, как будто это могло хоть как-то облегчить боль. Перед глазами пылает. Я зажмурился, чтобы не заорать. По всему телу выступил пот, рубашка прилипла к коже, на груди чешется.

— Идиоты… — Сорвалось с моих губ. — Какие же вы бараны.

В дверном проеме стоит бледная Лена. Волосы упали на лицо и кое-как скрывают заплаканные глаза. Нос красный, нижняя губа закушена.

— Я йогурт принесла. — Всхлипывая, сказала Лена. Она с трудом подняла руки, чтобы показать ложку и стаканчик. Качнулась, чтобы подойти, но так и осталась стоять.

— Садись. — Сказал я. Лена тут же оказалась рядом. Зачерпнула ложкой фиолетовую массу и бережно понесла к моему рту. Я сказал: — Сама ешь. Ты измоталась, а я не хочу.

Лена посмотрела жалостливо и печально. Ее волосы упали мои на плечи и грудь, я отодвинул их, чтобы не лезли в еду. Черт возьми. Сгрызли мы на двоих проклятый йогурт. И шоколадку. Лена смотрит на меня большими довольными глазами. Слезы подсохли, но ее лицо по-прежнему хлористое. От ее тела потянуло теплом, как от разгорающегося костра, когда огонек теплится внутри и осторожно кусает еще беззубым ртом окружающие хворостинки. Мы договорились с Леной еще тогда, семь лет назад, что будем общаться без манипуляций, что будем дружить. Но ее постоянно тянет быть для меня матерью: ругать если она считает, что я поступаю неверно, или хвалить, когда я делаю приемлимые для нее дела. Вот и сейчас она прилетела.

Я достал вторую подушку, прислонил к стене рядом с собой. Лена с радостью приняла приглашение присесть, но вначале подобрала пустую упаковку йогурта и ложку. Сходила на кухню, оттуда долго слышался шум воды и лязг посуды. Лена вернулась с порозовевшим лицом и горячими руками, от которых пахнет легким лимоном.

— Спасибо. — Сказал я. — Кто-то должен был помыть посуду.

— Там ее была целая гора! Уже в плесени. — Лена шутливо изобразила гору немытой посуды, от которой пристывшую еду разве что не долотом отбивать. — А тебе не мешает побриться.

Я что-то прошептал, сам не слыша, что. В голове зашлись медленным танцем разноцветные круги. Я через силу открыл глаза, но не успели они привыкнуть к темноте, как закрылись снова. Я почувствовал, как на лоб мне легла прохладная тряпка. Она быстро нагрелась и стала жечь, я попытался смахнуть ее, но рука бессильно упала на грудь. Лена аккуратно взяла руку за мое запястье и положила ее вдоль тела. Тряпка появлялась на моем лбу несколько раз, забирая нездоровый жар. Мне показалось, что на улице наступила глубокая ночь, но это все занавешенные шторы. Не должно быть много времени, максимум восемь вечера. Когда я очнулся в очередной раз, то обнаружил свою голову у Лены на груди, обхваченную нежными руками. Тоненькие пальчики скользят по моим волосам. Видимо, Лена переоделась в мою футболку, потому что жесткого лифчика не чувствую. Грудь тихо вздымается, мягкая и теплая. Если прислушаться, то станет слышно легкое постукивание мощного сердца.

— Ты волшебная… — Сказал я, едва разлепляя губы. — Рядом с тобой у меня затихает боль. Любая. Если на душе гадко, то как-то сглаживается. Как чернила растворяются в океане кристальной воды. Интересно, в какую Игру ты играешь, что приобрела такое умение?

Я обнял Лену за талию. Она улыбнулась и задышала глубже, чаще. К груди ее прилила кровь, она погорячела и поплотнела.

Лена сказала:

— Когда тебе больно я чувствую, как будто больно мне. Словно это я, а не ты попала в капкан. Наверно, глупо… Пожалуйста, не смотри на меня так. И не философствуй. Ты можешь сейчас сказать, что я твоей жизнью живу, но это не так. Я сама по себе, ты сам по себе. Ты чего-нибудь хочешь?

Я вжался в ее груди.

— Молока.

— Я видела пакет в холодильнике. Хотела тебе подогреть, но оно скислось. Хочешь, схожу в магазин?

Я вздохнул. Лена совсем не понимает сейчас иносказаний. Я сказал:

— Что-то перехотелось. Сходи на кухню за вином. Возьми красное, в самом левом шкафу, сверху.

— А тебе вино можно?

— Можно. А ты можешь сходить на кухню так, чтобы твоя грудь здесь осталась? Такая мягкая и теплая…

Лена улыбнулась. Как драгоценную вазу она переложила мою голову на подушку. Да, она одела белую футболку с фиолетовыми каракулями на груди. Футболка висит на ней, как балахон.

— Юморишь, это хорошо. — Она поцеловала меня в лоб. Послышались шаги босых ног и голос, уже с кухни:

— Не вижу красного. Есть бутылка белого и шоколадка.

— Тащи. Бокалы помыла?

— Помыла. — Она пришла и села рядом. — Кстати, недавно Гош ко мне заезжал, помогал с компьютером, но на самом деле проверял: может меня затащить в постель или нет. Он душка, не успел сесть за монитор, уже все наладил.

— Как он?

— Хорош. Но боится меня, как огня. Я увидела, как он пялится на мою попу. Ты хорошо поработал: вместо того, чтобы отвернуться и извиниться, как нормальный парень, он покраснел, но пялиться продолжил. О тебе говорил с опасением. Такое чувство, что он тебя боится, или того, чем вы с ним занимаетесь…

Я спросил у Лены, какое число, и вычислил, что до финала обучения Гоша осталось чуть более двух недель. Где выкраивать время… Если бы можно было бросить этот спор с боссом. Почему я тогда не согласился на его предложение о мире?!

Вино пили медленно. Я растянулся в глупой улыбке. Очень скоро и белое вино показалось не таким плохим. Жаль, нет сливового, единственная вещь в этом доме, которая быстро не задерживается.

— Можно я у тебя останусь? С утра приготовлю завтрак и уйду.

— Мне одному проще будет залечиваться.

— Одному всегда проще… но я не могу тебя сейчас оставить. Братишка ты мой…

Я почувствовал себя щенком, которого треплют за щеки и целуют в нос. Еле отбрыкался от Лены. Договорились, что она может остаться, но с утра быстрей к себе. Спали мы в разных кроватях, но у меня было такое ощущение, что ночью она пришла и легла рядом. Не спала, а смотрела на меня и что-то шептала. Желание посмотреть на нее было нестерпимое, но я струсил и не смог открыть глаза. Под утро снился бешеный бег по оранжевым квадратам, увертывание от огромных синих треугольников. Красноголовые гусеницы сказали вместе со мной, одну из них задел синий треугольник и она разлетелась кишками по всему сну. Я очнулся, вскочил и тут же схватился за бок. Через футболку проступили пятна крови. Я окликнул Лену, но ее уже не было. Может, мне все привиделось, и она не приходила? Нет, на столике мазь. Бокалы и пустая бутылка убраны. Я с пятой попытки встал, доковылял до туалета. Заглянул в комнату для гостей, там кровать заправлена. Кое-как я перебрался на кухню. Посуда помыта. Невиданное дело, тарелки расставлены в шкафу по возрастанию. На столе я обнаружил молоко и целую кастрюлю салата. И записка. На ней ничего не было написано, но пахло Лениными духами, свежий пряный аромат.

Я вспомнил, как лежал и нее на груди и едва не визжал от боли. Как она что-то говорила, как пили вино. Мне показалось, что в квартире от Лены остался сладчайший аромат удивительной человечности, скрытый от всех других. Я едва не прослезился Захотелось, чтобы она сейчас была рядом, вот я дурак, зачем отправил поутру. Но когда я поел и взял в руки сотовый, то вместо теплейших слов, что просятся из сердца, напечатал "салат был восхитителен!" Отправил. В раздумье дожидался ответа минут двадцать. Лена ответила "спасибо" и добавила, чтоб я скорее поправлялся.

На душе стало гадостно. Я обхватил подушку и постарался уснуть, чтобы скорее выздороветь. С надеждой, что во сне все само собой встанет на свои места.

 

Глава 3

Сон не приходил, как я его ни умолял. Зато телу стало очень хорошо от бездумного лежания. А гитара потом, в девять утра, пошла лучше некуда. Хоть я не успел переспать с Игорем, но учиться играть просто и очень легко, кроме этого, игра прибавляет сил. Мне стало нравиться это дело, но как сделать так, чтобы не оказаться его пленником?

Ближе к одиннадцати дня музицырование прервала домофонная трель.

— Я с подарками. Открывай. — Послышалось из трубки.

Кедр! Вот так сюрприз. Мы с ним так и не пообщались по поводу тех невероятных приключений в нашем общем сне. Не будь у меня проблем, я бы не отстал от него с расспросами, а сейчас не знаю: радоваться ли встрече, не принесет ли она большей беды.

По лестнице еще с первого этажа затопали шаги. Мне казалось, что лестница не выдержит, хоть и бетонная. Ближе к моему этажу шаги превратились в удары молотом. Послышалось дребезжание окон в подъезде. Соседи повскакивали из-за телеков и прильнули к глазкам. Стоят, боясь шелохнуться, вдруг этот мужчина остановится возле их двери!

Не дожидаясь звонка, я открыл дверь. В прошлый раз Кедр мне дверную ручку погнул: думал, что открыто и дернул. Потом долго сетовал, что из плохого металла стали все делать, что машины, что дверные ручки.

— Здравствуй, Кедр. — Сказал я. — Как тебя до сих пор земля носит?

Он посторонил меня. В пальцах зажат черный пакет. Ростом Кедр ниже меня, даже при том, что он в ботинках, а я босиком. Но смотрит на меня сверху вниз. От его взгляда не утаишь никакие вещи в карманах. Цепкий взгляд сейчас остановился на области ранения.

— Наконец тебе бабы отпор дали. — Сказал он. Я не стал возражать, дали, еще как. Догнали и добавили.

Словно извиняясь за грохот своего гостя, я с величайшей осторожностью прикрыл дверь. Он уже разулся, прошел в комнату. Не успел я пригласить его к бутылочке пива, приготовленной специально для таких случаев, как он вышел из комнаты, уже без пакета.

— Поставь кофе. — Попросил он и грохнулся за стол. Стул затрясся под ним как перегруженный ослик.

На столе перед Кедром возникли печенье, кофе без корицы и сахара, холодное пиво, которое держу специально для него. Кедр довольно хмыкнул, гладя на все это. Волосатая ручища потянулась мимо кофе и сладостей к запотевшей на жаре бутылке. Мимолетным движением он щелкнул пивной крышкой, та взвилась в воздух. Кедр поймал крышку на лету и опустил на стол. В несколько глотков осушив половину бутылки, он отставил ее и аристократично взял кружку с кофе. Принялся по миллилитру цедить сквозь зубы, закусывая шоколадным печеньем.

— Как сам? — Спросил Кедр неожиданно. — Да ты присаживайся, не на посту. Стульчики у тебя хлипенькие, поосторожней. Если грохнешься, я помру со смеху. У тебя есть перекусить что-нибудь мужское? Мясо, например.

Вот она, привычная манера Кедра: дать команду к расслаблению, а потом загрузить до пара из задницы. В холодильнике наступил армагеддон локального масштаба. Кедр довольно покряхтывает, наблюдая мою беготню от холодильника к плите и от плиты до стола. Кедр высказал вялое недовольство тем, что пива больше нет. Я наведался в комнату для гостей и принес столовое вино из дальнего шкафчика. Лицо Кедра стало добрым и прям-таки лучистым.

Не распространяясь на излишние благодарности, Кедр принялся уничтожать еду. Куриные ножки в топленом масле растворились за секунду, мясной рулет ушел со стола с зеленью и двумя хорошими бокалами вина. На Кедра напало удивительное состояние обеденной задумчивости. Он вдумчиво уничтожил поселение картошки под грибным соусом, гусиный паштет с черным хлебом и чесноком, горячие бутерброды с колбасой, сыром и помидорами, до дна уговорил бутыль вина. Стол как-то ужался в размерах. Продолжая задумчивым взором шарить по месту битвы, Кедр нашел свою недопитую бутылку пива и осушил в два глотка.

— Да, уважил старика… — Он рассеянно поглядел на пустую бутылку пива и остатки гигантского обеда, словно не помнит, когда все это съел. Я кашлянул, чтобы он очнулся. Один раз Кедр зашел по делу, поел и в такой же задумчивости ушел восвояси. — Собственно, я заглянул попрощаться.

— Долг Родине зовет? — Спросил я заведомую чушь, лишь бы он не стал говорить о том странном сне и вещах, от которых может пойти крыша. Она и так кругом, к тому же, рана болит.

Он поморщился, словно я испортил воздух. Несколько минут, оттопырив палец, он пил кофе и грыз печенье. Я спросил, не хочет ли он поесть еще, но Кедр отказался. Он сказал:

— Государству я дал взаймы лет на триста. В отличие от некоторых, кто даже армию не пошел.

— Я убежденный пацифист.

— До тех пор, пока тебя не прижмет. А я еду в Тибет. — Сказал он как бы между делом. Потом взялся за меня, не давая опомниться. — Ты как? Карьера движется?

— Нет карьеры. Хорошо, остались небольшие накопления, на пару лет хватит. — Сказал я. — С боссом проблема приключилась. В итоге он пареня ко мне приставил, племянника своего. Если через неделю не сделаю из него супер мужчину, то Москва меня больше не увидит. А вернусь в Москву, не увижу белого света. Что за дела у тебя в Тибете?

— Что за парень? — Спросил Кедр.

— Неплохой. Программист, безотцовщина. Живет при влиятельной маме и хочет сбежать от нее. Я в его голове меняю идиотские программы на те, в которых идиотизма меньше. Только приживаются они странно. Гош ими пользуется, но остается ощущение…. Представь, что данные ему знания — это машина. На ней лучше, чем пешком: комфортнее, стремительней. Только Гош ее не приобретает, а одалживает. Так иной раз и хочется ему сказать: заведи себе гараж вот с такими машинами. На одной выезжай на работу, на другой по бабам. Но нет. Я и раньше такое видел. Одолжат машину, вопят от восторга! Но внутри что-то мешает приобрести. Откладывают на потом, а сам знаешь, как это, откладывать. Приходишь через месяц в салон, а он закрыт. Может, такая крутая тачка не для него?

— Что-нибудь придумаем. — Сказал Кедр.

Он разогнулся на стуле, ножки которого затрещали на все лады. Глаза Кедра пошарили по кухне, посмотрели на подоконник, мирные тюлевые занавески. Не найдя ничего достойного для своего взора, Кедр сказал:

— Пивка для рывка?

— Ты же уезжать собрался?

— Уехать всегда успеешь. — Заметил он. — Тебе какое брать? Не смотри на меня так. Дедовщину никто не отменял, если б не твоя царапина, из-за которой ты сидишь весь кривой, то полетел бы ты за пивом быстрее сокола.

Кедр вернулся скоро. Все-таки есть в мире добро, подумал я. В ладонях вертится покрытая холодным потом темная бутылка, возле холодильника стоят еще. Черт подери, сам Кедр ходил за пивом мне!

— Что с Гошем будешь делать? — Кедр оторвался от горлышка и вытер губы. — Ты успеешь его выучить?

— Не знаю. Мне просто нужно время.

Кедр расхохотался, я подумал, что от его раскатов треснут стены. Он потрепал меня по голове, едва не свернув шею.

— Хорошо. Как протекают твои любимые дела, много ли дают сил?

— Они расшалились. — Сказал я, не вдаваясь в подробности. Мне было трудно признать свою неправоту и тупик, в котором оказался, обучая Гоша тому же, на что напоролся сам. У Гоша может и обойтись, все-таки это не его любимое дело, и энергию он получает от своей программистской деятельности. Вот с ней он попадет в ловушку: вначале она захватит его, а потом поставит себе в услужение и выкачает из него всю силу — мне прекрасно запомнился момент, когда я вырывался из комнаты соблазнителя, а он стал из меня тянуть жизнь. — Я получаю тепло от игры на гитаре.

На немой вопрос Кедра я ответил рассказом о своем сне. Кедр сказал:

— Ты как мои друзья-военные. У тех на все проблемы один ответ: бомбить. Нехватка нефти? Бомбить. Падает рубль? Бомбить.

— Ты хочешь сказать, что попытки решить непривычные проблемы привычными методами сделают только хуже? Но в таком случае я не понимаю, что будет давать мне энергию к жизни. Я не могу взять ее просто так извне, хоть и чувствую. А жить хочется до тех пор, пока не пойму.

— Живи просто так, кто не дает?

Я нагнулся к нему через стол.

— Ты сам сказал, что это невозможно, что я Игрок в Людей. Что я сам уже — редкое явление. — Я внимательно смотрел за его реакцией. Он даже не шевельнулся, когда я сказал эти слова. Тут меня озарило. — Постой, если такие, как я, это явления, то не игрок ли ты с нами? Скажем, более высокий уровень Игры в Людей — Игрок в Игроков в Людей.

— Любой мой ответ на этот вопрос ничего тебе не даст, а последовательность Игроков в Игроков можешь вести до бесконечности. Лучше расскажи, что собираешься делать. Не могу же я уехать, не зная, чем ты тут будешь заниматься.

Прежде, чем говорить, я отхлебнул из бутылки. Кедр приготовился слушать, сощурившись, словно прицеливается. Я сказал:

— Так или иначе, мне надо завершить все начатые проекты. Причем завершать, не погружаясь ни в одну из комнат. Встретиться с Владом, мне кажется, он меня избегает. Тем самым я завершу свое хождение по сектам, и его от этого отверну. Потом я спокойно сяду, и, музицируя, буду размышлять, как жить дальше. Если я смогу тренировать, не входя в комнату тренера, то продолжу этим зарабатывать на хлеб. А энергию буду брать из музыки.

Я отвалился на стуле. Лицо полыхает огнем, руки подрагивают от напряжения. Только сейчас я заметил, что едва не задушил бутылку пива.

— С чего ты решил, что твой сон был о гитаре, а не о девушке? — Спросил Кедр.

Несколько мгновений я смотрел на него обескураженными глазами. Действительно, с чего я так решил. Вполне возможно, что сон был намеком на Асту.

— Есть у меня одна девушка на примете, мы вместе создаем странные вещи. Когда мы общались, меня автоматически выбрасывало из внутренних комнат. Кроме того, я видел жизнь с ней наперед. Мне понравилась та жизнь, хотя сейчас я практически ничего из того видения не помню. Если мне бросать свои любимые дела, то… Энергию жить будет давать мне Аста? При условии, что я отнесусь к ней, как к любимому делу, то есть буду любить ее?

— Может быть. — Ответил Кедр.

У меня поднялось настроение. Я выпрямился на стуле, отставил пиво. До меня впервые за время после ранения донеслись звуки окружающего мира: редкое капанье воды из крана на дной раковины, шорохи листьев за окном слева от Кедра, поскрипывание стульев. Я сказал:

— Мне срочно надо с ней встретиться, чтобы проверить, пойдет ли энергия. Но до этого надо обучить Гоша. Если в этом не справлюсь, то не будет ни любимой Москвы, ни работы, ни Асты.

Кедр многозначительно нахмурился. Я мог понять его и как одобрение и как неодобрение моих планов одновременно. Я не стал гадать: раз он молчит, то не хочет вмешиваться своими решениями в мою жизнь. И правильно, этого я не приму.

— Есть один метод… Я его на бойцах пробовал. — Сказал он, просверливая меня взглядом. — Твой Гош не принимает условия игры с девушками целиком, потому что ему слишком мешает развитой интеллект. Мы покажем Гошу несостоятельность его интеллекта, и углубим понимание того, что ты ему даешь.

— Извини, я не могу принять твою помощь. Иначе с заданием справлюсь не я, а мы вместе. Я не смогу его повторить, и тогда какой я тренер?

Кедр пожал плечами, наседать не стал. Он сходил в мою комнату и вернулся с черным пакетом. Мне стало интересно, что же внутри, если Кедр так осторожно его разворачивает. Внутри оказался нож в кожаном чехле. Сантиметров двадцать в длину, поверхность лезвия черная. Острие наточено так, что можно взгляд порезать.

— Прощальный подарок. — Сказал Кедр, претендуя нож мне. Я принял без особого энтузиазма, я не Влад. — Специально для тебя сделал. Клинок выдержит выстрел пистолета в упор, им можно с бегемота шкуру снять, словно хлеба отрезать. Ручка из дышащего дерева, рука на таком дереве не вспотеет, и нож не выскользнет. Кроме того, он может убить прошлое.

Я принял нож, больше похожий на окаменевшие останки хищной птицы. По венам пошло ощущение надежности и силы. В него Кедр вложился не просто материалом и временем. Мне понравилось держать его в ладони, сидит как влитой.

— Спасибо. — Сказал я, убирая нож в чехол. — Мне тебе нечего на дорогу дать… ты когда уезжаешь? Я просто обязан подарить тебе память о себе, если уж не свидимся.

— Я возьму с тебя достойную плату, не переживай. Ты мне очень интересен в свете того, чем я буду заниматься в Тибете.

Кедр встал, я тоже. Он долго смотрел мне в глаза. Тяжелые морщины избороздили его лоб. За долгое время переглядок с ним я успел почувствовать себя слабым, беззащитным, сильным, могучим, безучастным и полнейшими дураком. Он избороздил меня всего своим взглядом, каждый раз поднимая на свет ту или иную часть меня.

Он ушел, а я долго стоял на месте и слушал удаляющийся грохот шагов. Кедр ушел, оставив ощущение пустоты. Его прощальный подарок до боли напомнил мне о Владе. Я позвонил другу. Влад к моей радости ответил бодрым голосом, но сказал, что сейчас говорить не может и свяжется со мной после. У меня с души камень упал. Обрадованный тем, что Влад в порядке, я снова взял в руку телефон, чтобы позвонить Гошу. Но едва я занес палец над клавиатурой, как телефон завибрировал. На экране высветилось "звонит Гош". Я сказал:

— Рад тебя слышать!

— Нужно срочно встретиться. У тебя есть время?

Времени не было, чем раньше я встречусь с Астой, тем будет лучше. Если от взаимодействия с ней появится хоть капля энергии и я перестану медленно мерзнуть, то я с утроенной силой возьмусь за Гоша… и за Константина.

— Гош, основным пунктом тренинга было постижение тобой внутренней Силы. Ты смог ее ощутить и понял ее природу.

— Она появляется, когда идешь навстречу страху.

Он поразил меня своим выводом. Однако меня насторожил несколько обреченный тон, с которым он это произнес. Я прислушался к себе. Фраза Гоша проникла в меня настолько глубоко, что эхом отозвалась по извилинам моего мозга. Это значит, что эти слова имеют ко мне непосредственное отношение. Преисполненный благодарности, я сказал:

— Тебе можно ко мне не приезжать, просто расскажи, что случилось.

— Я в тупике… мне кажется, что девушки стали меня бояться. Только я начинаю знакомиться, они от меня уходят. Я без тебя рядом полный ноль.

— Предлагаю тебе провести эксперимент. Убеди себя в том, что любая женщина, к которой ты подойдешь знакомиться, будет безумно этому рада и захочет продолжить общение. После этого наблюдай, как на тебя реагируют женщины. На следующий день убеди себя в том, что ты неудачник и ни одна дама не хочет иметь с тобо ничего общего. С этим настроем иди знакомься. Назначь пару свиданий в непривычных местах. Клубы, рестораны, бары, театры, кино — под запретом. Желательно, чтобы вы занимались такими делами, которые вас сплотят: воровство яблок из сада, щипание с двух сторон незнакомых людей, раздача шариков на улице… фантазируй, поверь в фантазию и пригласи девушку поучавствовать в ней. На секс пока запрет, твоя конечная задача — развлечься.

— Хорошо… Когда мы с тобой увидимся? Я хотел бы обсудить нечто, не касающееся непосредственно тренинга…

— Не знаю. Пока занимайся.

Мы распрощались. Меня поманило в комнату тренера: я непостижимым образом знал, что там есть кладезь к настоящему жару! Тихий голос нашептывал из-за запертой двери, чтобы я сорвал замок, вошел туда, согрелся и воспрял…

Я зарычал, чувствуя, как золод стягивает мои внутренности. Половина четвертого дня на часах, жара на улице, а я дома, мерзну и засыпаю. Стон сорвался с моих губ. Я достал из чехла гитару и вышел с ней на улицу. Пройдя черезе улицу, я приземлился на скамейке. Место здесь тихое, мало кто увидит. Я посмотрел на гитару. Черный лак выглядит впечатляюще, колки сверкают, струны замерли в радостном ожидании. Может, подумал я, игра на тебе не будет приравниваться к Игре в Людей. Все-таки, ты не человек. Наверно, мне вообще надо слезть с Игры в Людей, если музицирование дает мне силы.

Но я назвал гитару человеческим именем Игорь и отношусь к нему, как к другу по музыке. Стало быть, нет для меня другой Игры.

Для начала попробовал легким движением расшевелить тугие струны. Звук получился глухой и неуверенный. Я по очереди играл все песни что знаю: друг за другом столпились частушки с русским роком. Когда играл "Родину" Алисы, присоединились трое мимо проходивших солдат. Сыграли "дембельскую", потом "Солдата". Служивые похлопали по плечам, взгрустнули и пошли дальше. Минут десять я играл в одиночестве. Голубям неинтересно, они ждут семечек. Я их разогнал. Не то это внимание, которое мне надо. Я остро ощутил, насколько мне нужна публика. Для себя самого и одного аккорда не сыграю — лень.

— Мы с вами посидим? — Раздался за спиной игривый девчачий голос.

Две девочки обошли скамейку и встали передо мной руки за спину. Я окинул их беглым взглядом.

— Вы с пятого "Б"? — Серьезно спросил я.

Девчушки переглянулись, кивнули друг другу, что я совсем дурак. Одна сказала:

— Мы уже в девятом.

— Бухаете? — Спросил я.

— Нет… Нам родители не разрешают.

— Тогда садитесь. Что споем?

Они знали только хип-хоп. Когда я выпускался из школы, мы играли "что такое осень" и "город золотой". А эти… короткие юбочки в черно-белую шашечку, цветные чулки и кеды. Легкие курточки, распахнутые на груди как у дальнобойщика. У той, что с гордостью сказала про свой великий девятый класс не по возрасту развитая грудь, а футболка на два размера меньше чем надо.

Я пою, а они о чем-то перемигиваются. Пробовали подпевать, но с их неразвитыми голосами только в хоре инвалидов петь.

— А вы здесь живете? — Спросила та, которая назвалась Олесей. Мне вспомнилась смешная история: если тебе нравится девушка из параллельной гимназии, но она очень красивая и возникает смущение, то надо написать перед ее окном "Олеся — шмара". А когда ее самооценка понизится, можно смело подходить и знакомиться.

Я ответил, что да, живу рядом. На автомате спросил, не хотят ли они заглянуть.

— Только ненадолго… — тут же согласилась та, что с грудью.

Я удивился и решил их испугать:

— А у вас презервативы есть?

Школьница закусила губу, переглянулись с подружкой. Ножки неспокойно заерзали по скамейке.

— Мы думали, у вас есть.

Чтобы не испугаться самому, я взял трудный, как диагноз, аккорд. Что ж это получается?! Меня резануло предчувствие опасности, рана дала о себе знать. Я незаметно огляделся по сторонам. Мне показалось, что мужчина на лавке в ста метрах от нас, не читает газету, а скрывается за ней. Я сглотнул. — Нет, вы что. Я старый, использую для этого валенок. Он многоразовый, только постирать надо. — Попытался я отшутиться.

Звонкий смех огласил тихий дворик. Даже деревья склонили темные кроны, чтобы подслушать, что будет дальше. Дюймовочная Олеся сказала заигрывающе:

— Я хорошо сосу. Все ребята хвалят.

— В таком случае встретимся через пару годков.

— Еще никто не отказывался…

Девушки, не поворачивается язык назвать их девочками, поникли. Вечер для них не удался. Но, судя по разгорающимся глазам, они возьмут реванш. Та, у которой грудь уже выросла вместо мозга, достала мобильник. Даже в темноте разглядел розовые стразы и какого-то щеночка, не предусмотренного производителем. Она приложила телефон к уху и спросила в трубку:

— Что делать, если он не хочет нас? Ага…Хорошо.

Она положила телефон в карман курточки, даже с сумочками не ходят. Оглянулась по сторонам. Прислушавшись к дальним гудкам автомобилей, она положила руки на них кофточки. Зацепила подол и с силой потянула вверх.

— Ну как?

Ее подруга задумалась, но показывать свои прыщики явно постеснялась. Сосать, значит, может, а грудь показать — обломитесь, парни. Я собрал все мужество, чтобы смотреть ей в глаза. Парень, находящийся в комнате соблазнителя, неистовал. Я явственно слышал грохот штурмуемой двери и отчаянный скрип замка.

— Скажите тому, кто вас нанял, что я изменился.

Я подмигнул им, схватил гитару за шею и быстро пошел домой. Страх стал осязаемым: на коже липким слоем пота, в мышцах холодными скобами, которые сковали движения. На запястьях уже чувствуются тяжелые стальные наручники, тянущие в темень судебного разбирательства. Я ежеминутно тер друг об друга ладони, чтобы удостовериться — они свободны от внешнего закона. Когда страх отпускал сознание и безумный блеск моих глаз сменялся матовым лоском обреченности, я пытался изобразить нить, связавшую Константина и Арнольда Николаевича, совершенно очевидно, что они вместе подготовили это. С другой стороны, странно, потому что боссу я нужен в этом мире, а Константин отцепить вагон с моим именем от поезда жизни.

Я вздрогнул и оглянулся, мне показалось, что кто-то скребет в личинке дверного замка. Несколько минут я провел в напряжении, прислушиваясь; я сидел до тех пор, пока на лбу не выступил крупный пот, а в ушах не зазвенело. Едва я расслабился и глотнул воздуха, как на лестничной клетке этажом или двумя ниже раздались громкие мужские голоса. Их двое. Я бросился к двери, не понимая, что буду делать, если мои худшие ожидания оправдаются. Нет, все стихло: соседи снизу, наверно, вышли покурить, потушили окурки и вернулись в квартиру. Нелепая зависть овладела мной к этим двум мужчинам, вернувшимся к прерванному разговору и вечерним новостям. В новостях жестокость и насилие, но для них это на экране телевизора, а для меня здесь, в моей квартире, за моей спиной, в ощущениях развивающейся паранойи.

Не справившись со своими чувствами, я выпил теплого чая и лег спать, несмотря на то, что на часах было шесть вечера. Силы, данные игрой на гитаре, источились. Я заткнул уши натянутым на голову одеялом. В создавшейся темени и духоте первое время было безопасно, как в детстве, когда дурные мальчишки кажутся ничтожными и слабыми, а я сильным и уверенным. Чем меньше оставалось кислорода под одеялом, тем яснее накатывал страх и понимание, что взрослых Игроков в Закон не остановят хлипкие косяки моих дверей, и уж тем более одеяло, что Константин может покуситься на меня еще раз и я так не пойму, почему он это делает. Меня порывало вскочить с кровати и помчаться к Владу, спрятаться за его силой и холодным рассудком, вместе проанализировать ситуацию. От этой мысли меня захлестнула вина. Если я в таком состоянии поеду к Владу, то ничего не получится: я буду хотеть защиты, а он объяснений, в итоге мы разругаемся. Можно было бы рассказать обо всем Ярославу и попросить его помощи, но этот человек не приучен к полумерам, и, вступившись за меня, будет серьезно рисковать. Нет. Надо быть честным с собой — к Ярославу я не пойду, потому что боюсь отказа. Он и так меня винит в том, что я творю. Можно… Я спохватился за идею найти помощи у Кедра, но тот скажет, что я подсознательно создал эту ситуацию и она мне необходима. Но я не знаю для чего, а объяснять он не будет, только добавит, что если я не могу справиться с проблемой, значит, это не моя проблема, а чтобы понять суть проблемы, я должен отрешиться от своих эмоций.

Подобный мысленный разговор с Кедром дал для моей уверенности точку опоры. Я прибег к дыхательному упражнению, и уже через десять минут был готов вылезти из-под одеяла и уснуть по-нормальному. Перед сном мне четко представилось лицо Кедра с каплей сочувствия в интонации нашего визуального общения. Показалось, что внутренний разговор с этим человеком мог быть очень даже не внутренним, но спокойствие забрало оставшиеся у меня силы к жизни вне сна. Я уснул и очутился в любимом всеми людьми деле, которое не всегда дает энергию, но зато никогда ее не забирает.

 

Глава 4

Мне снилась Аста. Она находится среди людей, весело с ними общается. Вдруг к чему-то прислушивается. Оглядывается. Ее спрашивают, в чем дело, Аста говорит, что все в порядке. Очень скоро, распрощавшись со всеми друзьями, несмотря на уговоры остаться, она собирается, садится в машину и едет куда-то по шоссе. На ее пути летняя ночь, дождь, размазанные огни по мокрому асфальту. Мне нравится смотреть на ее лицо, как она хмурится, смотрится в водительское зеркало, кусает губу. Она встревожена и мне хочется обнять Асту. Внутри меня появляется тепло жизни. На пейзаже за окнами машины я узнаю знакомые места, памятник, облицованные фиолетовыми стеклышками дома. Тепло все явственней наполняет меня. Я с трепетом узнаю очертания своего дома, он словно ежится под холодным дождем. Аста паркуется напротив моего подъезда и сон обрывается. Я просыпаюсь едва не в горячке, щупаю одеяло и место на кровати рядом с собой: оно пусто и эта пустота начинает душить меня.

Звонок в домофон был столь резок, что я замер. Крадущимся шагом я вышел из комнаты и подошел к входной двери, взял домофонную трубку, висящую от двери слева.

— Я за флешкой.

— Входи. — Я открыл дверь.

Я провел Асту через порог и заключил в кольцо рук. Она прижалась ко мне, сердце колотится, дышит как загнанная хищница. Я улыбнулся. Она сделала вид, что пришла за флешкой, но уже через полчаса мы были в постели. От Асты мне шла такая энергия… нет, не от нее, а из мира вовне от нашего телесного союза. Мое тело крепнет от вливающейся энергии с фантастической скоростью.

— Я думала о твоих словах. — Сказала она, выравнивая свое дыхание. — О том, какое у нас может быть совместное занятие. По образованию я физик. Ты что-нибудь слышал о Большом Взрыве?

— До сих пор в ушах звенит.

Она пропустила колкость мимо ушей и продолжила профессорским тоном:

— Одним из доказательств этой теории стало реликтовое излучение, появившееся в самый момент взрыва. Наша Вселенная пронизанна этим излучением из неизвестно каких времен в прошлом до неизвестно какого будущего. Все что мы знаем и видим, находится на волнах этого излучения. Это как ткань, на которую нашиты звезды и время. Изначально весь мир это бесконечная волновая вибрация, а твердая материя это вибрационные сгустки. Я слишком в теорию вдаваться не буду, ладно? Все что есть вокруг нас и мы сами по сути волны, локализованные в пространстве сильными колебаниями. Если измерить человека приборами, то можно увидеть, что он распространяет от себя во все стороны различные колебания: тепловые, химические, электрические.

— Вселенная как океан, а мы это маленькие волны на поверхности. Понятно.

— Я думаю, — сказала Аста, — что наши колебания совпали и срезонировали. Поэтому нас с тобой так тянет друг к другу. Жизнь для меня это просмотр кино, финал которого уже есть, но нам нужно дожить до него, чтобы увидеть. Наша с тобой цель, по сути, смотреть кино вместе.

— Что ж… — потянул я, умалчивая про то, что уже видел это будущее. — Это частично объясняет, откуда у меня так повышается энергия к жизни, когда наши тела вместе. И другие вещи…

Я предложил пойти смотреть кино прямо сейчас, и мы отправились в комнату для гостей. Я включил компьютер, она пока разобрала кровать. Когда финальные титры прошли и экран загорелся оранжевым светом медиа плеера, Аста удивленно провела пальчцем по моей щеке:

— Вздыхаешь? Да у тебя слезы!

Она сказала это в шутку, но у меня и вправду защипало в глазах. Я отстранился от нее и спросил, с трудом подбирая слова из-за скопившихся эмоций.

— Аста, как бы ты назвала ощущение, когда знаешь, что внутри тебя что-то происходит, но что именно — непонятно.

Она посерьезнела, но тут же склонила голову мне на плечо и рассмеялась.

— Я знаю, о чем ты, это называется непонимание. Вот у меня сейчас как раз такая ситуация, я не понимаю, о чем ты.

— Нет. Слушай….

Я сел по-японски и начал рассказывать, то и дело отмахиваясь от Асты, что лезла целоваться. Скоро она угомонилась и села напротив меня. Прикрыла покрывалом голую грудь, чтобы не отвлекать.

— Лет восемь назад, мы с друзьями вышли вечером на берег озера поиграть в волейбол. Стоял конец августа, лето было удивительно теплое, и все хотели, чтобы оно не кончалось. По всем метеопрогнозам еще три дня тому должны были начаться повальные грозы, а в городе по соседству они уже начались. Мы же вышли играть в шортах и легких футболках, было жарко. С озера дул прохладный ветерок, очень хорошо освежал и не давал вспотеть. Мы играли в волейбол, встав в круг, и старались удержать мяч как можно дольше в воздухе. Не помню уже, какой рекорд мы поставили, но времени прошло много, на площадке стемнело, и мы пошли играть к фонарю. Мне запомнился цвет травы при электрическом свете, глубокий зеленый свет и столь же насыщенные тени под ней. Я стоял лицом к озеру и в один момент увидел, как на другом берегу сверкнуло небо. Вяло так, словно спичка, что пустила искру, но не зажглась. Как раз мяч попал мне в руки, я схватил его и попросил друзей развернуться и посмотреть туда. Они послушались, но повторной вспышки все не было. И когда даже я отчаялся увидеть электрошоу, погода изменилась. Ветер застыл. Мы все почувствовали это, повертели головами друг на друга и уставились в темную даль, где еле угадывался другой берег. Ветер задул, невероятно теплый. На том конце озера показались тучи, в них полыхнуло. Мне показалось, что темнота сгущается, я сказал это вслух. Друзья обратили на тот берег взгляды и закивали. Оттуда надвигались темные тучи. В теплом течение воздуха начали попадаться ледяные струи. И в этот момент меня охватило такое же ощущение, какое царит внутри сейчас. Но тогда было все так очевидно, так понятно и я сказал: "друзья, оглянитесь вокруг. Посмотрите на этот одинокий фонарь, пронзительно зеленую траву, глубокие чернильные тени, теплый ветер…это конец лета. Прямо здесь, на этом самом месте, находится конец лета! Уже на том берегу осень, а здесь еще лето и оно уходит".

Настала пауза. Аста замерла, но я не стал продолжать, и она задумчиво опустила голову. Я обнял ее, прижал к себе и поцеловал в макушку, постаравшись с поцелуем передать свое ощущение. Она подняла глаза и спросила:

— Что было дальше?

— Мы побежали.

— Куда?

Я пожал плечами.

— Мы бежали от грозы, вместе с теплым ветром туда, где еще лето. Спотыкались в темноте, падали, раздирали об асфальт коленки и ладони, смеялись. На нас смотрели, как на сумасшедших, а мы бежали дальше и дальше. Ледяные потоки ветра пулями проносились мимо. Мы забежали во двор, окруженный с трех сторон домами, и остановились. Понятно было, что дальше пути нет, возвращаться и огибать дома бессмысленно, да и устали. Полил резкий дождь, и пришла осень. Друзья разошлись по домам, а я повалился на песочницу, раскинул руки и лежал так до тех пор, пока не замерз. Скажи мне, Аста, сейчас что, тоже конец лета? Осень — пора собирать плоды своих трудов и отходить к зиме, то есть умирать. Великая Мать спрашивала, готов ли я вернуться к Ней. Сейчас, чувствуя тебя рядом, и то тепло, что я называю жизнью, я понимаю, что хочу жить.

Аста испуганно распахнула глаза. Все мои попытки вызнать, что в моих словах является причиной этого испуга, провалились. Меня тянула эта тайна, и можно было войти в комнату соблазнителя: уж он бы точно все у нее узнал. Но я решил не спешить: Аста со мной и надо теперь завершить и отбросить дела с сектами, наказыванием девушек и разобраться с Константином. После выиграть пари у босса…

От стольких планов у меня захватило дух. На все про все две недели и отсчет пошел. Начать я решил с Эльвиры. Простившись с Астой, я вызвонил красавицу и попросил приехать к полудню ко мне. Она упиралась, но я нажимал на то, что для нее будет нечто потрясающее. После двадцати минут разговора она согласилась. Заряженный энергией жизни под завязку, я написал для Эли письмо на бумаге. Потом осмотрел свое ранение: оно практически затянулось, оставив узкую красную полоску на боку. Странно, что Аста не поинтересовалась, откуда он. С ней вообще все странно.

Ближе к полудню я оделся во все белое, вплоть до носков и туфель. Во дворе меня встретили тучи, пыльный ветер и воспоминание о вчерашних девочках. Я огляделся в поисках врагов, но все тихо.

Эля подкатила на машине, опоздав на десять минут. Я галантно подошел к водительской двери. Эля улыбается и призывно выгибает шею. Я открыл ее дверь, не успели мы поздороваться, как я зацеловал ее. Я забрался к Эле в машину, без лишних разговоров разложил ей и себе кресло. Она сделала круглые глаза и стала сопротивляться: "что это ты делаешь!" Но я вошел в раж, мне стало фиолетово на ее сопротивление и то, что шатающаяся машина привлекает внимание.

— Ты… невероятен. — Она прикусила край губы и опустила голову. — Я даже сейчас боюсь того, что ты можешь делать со мной все захочешь, а я буду от этого получать удовольствие. Ты страшный человек.

Мы поехали кататься, ради дела я пересилил свой страх переднего сиденья. Я сказал ехать в Тропаревский парк. По приезду я выпроводил ее из машины первой, а сам быстро достал из кармана письмо и положил на водительское сиденье. Мы оставили машину неподалеку, и пошли узкими дорогами к природному амфитеатру. На полпути она спохватилась:

— У меня в машине фотоаппарат есть, надо за ним вернуться.

Я обомлел. Если она увидит записку раньше, чем надо, все накроется.

— Мы вернемся сюда еще раз, обещаю.

Она топнула каблуком и надула губы.

— Я хочу сейчас. — С этими словами Эля взяла меня под руку и потащила назад.

— Нет. Я не терплю фотографий на мыльницу. Если уж делать фото, то на хороший объектив.

— Да…у тебя хороший объектив… — Она взяла меня за промежность свободной от сумочки рукой. Я не заметил, как ее язычок оказался у меня во рту. Расцеловав, я как танк двинулся к амфитеатру. По сути, это огромная яма в центре парка. Рядом такая же яма, но при наличии воды гордо именуется прудом. Амфитеатр в свое время решено было осушить, пустить по склонам ряды скамеек, а в центре построить сцену с полусферическим куполом.

Мы спустились к асфальтированной площадке перед сценой. Людей по скамейкам немного, но и этой публики хватит. Я повел Элю за сцену. Здесь укромное место, видное только со стороны парка. Но в той стороне нет тропинок, поэтому никто туда не ходит. Я поставил Элю перед собой и спросил:

— Ты хочешь меня?

Она полезла целоваться, но я оттолкнул ее. Она сказала:

— Да… мне нравится, когда меня берут сильные мужчины!

— Ты мне тоже нравишься. У тебя хорошее тело. Не надо мне его показывать, скоро у тебя будет для этого возможность. — Я врал напропалую, а потом завел шарманку, элементы которой часто слышал из размышлений за жизнь от Влада. — Проблема в том, что я могу общаться только с сильными людьми. Слабых я не терплю, в решающий момент они оставят твою спину открытой. В тебе есть намек на то, что ты сильная личность, но я не уверен до конца. Если ты окажешься слабой, я тебя брошу. Прямо сейчас. Ты будешь страдать по мне, стучаться в мой дом, но я не открою.

— Ты серьезен… и что я должна сделать, чтобы доказать тебе свою силу?

— Я уверен, что тебе легко дастся то, что я задумал. Видишь ли, мне нравятся те, кто не боится себя показать. Показать свою силу, а это самое страшное в нашем мире. Потому что, едва завидев сильного человека, на него начинают кидаться. Если станешь действительно сильной, на тебя сразу же кинется всякая мразота. И сила будет нужна, чтобы ответить по достоинству.

Перед финальным аккордом я поцеловал Элю в губы. Она растаяла в моем объятии как маленькая девочка в сильных руках отца. Я отстранил ее от себя, положил ладони на ее худенькие плечи. Я посмотрел ей в глаза и сказал:

— Ты сейчас разденешься, оставишь свою одежду здесь и выйдешь на край. Там ты произнесешь речь о вреде курения. Я буду ждать тебя здесь и смотреть.

Она испуганно отшатнулась.

— Что? Зачем мне это делать?

— Я буду видеть, что ты не боишься себя показать. И не боишься признать свою привычку неправильной. — Сказал я, посуровев лицом. Мой голос стал жестким. — Покажешь себя куче балдеющего народа. Не бойся, никто из сидящих не посмеет даже подойти к тебе. Они все скромняги.

Эля задумалась. Кожа на лбу сложилась в морщинки. Большие глаза потускнели, отчего стали еще милей. Мои руки задрожали, хотят обнять это растерянное создание, провести пальцами по длинным волосам. Чтобы не искуситься, я спрятал руки за спину.

Она сказала:

— Хорошо. Я сделаю это.

— Раздевайся тут, и выходи туда, голая. Произнесешь речь на пять минут и возвращайся.

Она прижалась ко мне и сказала тихонько:

— Я тебе верю…

В моих руках оказались по очереди ее платье со стразами, лифчик, кружевные шортики и колготки. Я посоветовал одеть туфли, чтобы не поцарапать такие чудесные ножки о доски. Она при моей помощи одела, поцеловала меня в губы, прижавшись всем телом, и вышла на сцену.

Я подождал, пока Эля дойдет до середины сцены и, не теряя ни секунды, дернул к лесу, держа одежду в руке. Оставил только сумку и ключи от машины.

Плутая по бурелому, я пересек весь парк и вышел к Теплому Стану. Мобильник предусмотрительно выключил. Нижнее белье закатал в платье и так и понес свертком.

 

Глава 5

К пяти вечера от Эли поступило столько неотвеченных звонков и сообщений, которые я даже не читал, что я всерьез подумал, а не заблокировать ли этого абонента. К шести часам звонки прекратились. Теперь надо связаться с Ярославом. Но это потом, а пока — тренировка Гоша. Он приехал ко мне к восьми вечера, раздосадованный. Я наскоро сделал кофе ему и себе, поискал в холодильнике сосиски. Надо быстро поесть и идти тренироваться, времени в обрез. Гош зашел в ванну помыть руки и умыться. Он завалил меня вопросами, упуская из внимания тот факт, что я ем.

— Все было хорошо, пока не настал момент близости…

— Я же тебе дал запрет на это.

— Но я думал, что уже готов. — Он повинно опустил голову. — Мы поехали к ней, потому как у меня дома мать. И, сидя на краю кровати, я стал приставать к ней. Она сказала "нет", и я стух, меня выбросило из комнаты соблазнителя; в итоге и я, и она расстроились. Твою игру с убеждениями себя я понял, в тот страшным момент, когда мы с девушкой сидели на кровати, я убеждал себя, что она чудовищно меня хочет. Но напоровшись на отказ…

— Остановить. — Сказал я ему, понимая, что он так может кругами наворачивать историю. — Сейчас мы пойдем тренироваться и конечной целью будет соитие.

— Каким образом мне сблизиться с девушкой…телом? — Спросил он отчаянно.

— Сближает только контакт. Постоянно касайся нужного тебе человека, трогай. При этом развлекайся, как будто ты ребенок. Будь с ней мальчишкой, которому интересно устройство ее тела, а в решающий момент покажи, что ты уже взрослый мужчина и возьми ее.

У нас одновременно зазвонили мобильники. Судя по страдальческому лицу Гоша, звонит приехавшая мама. Я сказал:

— Сейчас вернусь, а ты возьми в холодильнике погрызть. Мы пойдем сейчас в клуб, наешься.

Я вышел в комнату для гостей, прошел вглубь, до самого окна.

— Привет, Ярослав. Я так понимаю, тебе звонила Эльвира?

— Да. — Ответил друг бодрым тоном. — Она просила прощения и хочет вернуть мне машину. Что ты с ней сделал?!

— Сейчас не могу говорить. Ты когда будешь свободен? Что насчет завтра?

— Завтра мы с нашим финансовым директором едем в Королев на переговоры. Там до поздней ночи.

— Что вы будете ночью делать? — Изумился я. — Залезете под одеяло с фонариками и будете переговариваться?

— Нет. — Усмехнулся лруг. — Пойдем в баню праздновать с новыми партнерами удачную сделку. Водка, девочки. Это особый ритуал, без него, к сожалению, нельзя.

— Ладно. Тогда созвонимся после приезда.

Я вернулся к Гошу. Он заметил, что я радостный; я сказал, что жизнь если не идет в гору, то определенно перестала катиться вниз. А если еще один баран поймет то, что ему говорят другие, то будет полный кайф.

Гош на барана обиделся, хотя я имел в виду себя и то, что значат люди в моей жизни. Он успел сварганить бутерброд с колбасой и салатом, уткнулся в него. Я сказал:

— Зря обижаешься. Баран удивительное существо, отличается малой сообразительностью, но серьезными намерениями и сильным напором. Считай, что я тебе комплимент сделал.

Он взмахнул руками, по кухне полетели крошки с его ладоней.

— Вот бы мне научиться так же переворачивать слова, как делаешь ты. Даже зла на тебя не осталось.

— Со временем придет. Собирайся, а пока скажу второй второй компонент ведьминского зелья любви. Трагедия. Каждой девушке в обязательном порядке говори, что ваш союз невозможен. Девушкам нужна драма. Когда все просто, им не интересно. Говори им: "мы не может быть вместе" и дальше любую чушь. Мы не можем быть вместе, потому что твоя мама алкоголичка, мы не можем быть вместе, потому что я парень, а ты девушка, потому что у меня есть голова, а на ней волосы. Сказав это, ты дашь им охотничий азарт. Теперь дай я возьму зеркало, и выходим.

— Зачем зеркало?

— Пригодится.

Пойти я решил в небольшой клуб. После беготни с Элей хочется чего-то уютного и тихого, где можно расслабиться. Клуб "Пальмира" удачно всплыл в моей памяти. На входе с нас срезали по две сотни, сказав, что выступает какая-то группа. Гош занервничал, стал расспрашивать: почему сюда, почему не в большой, где выбор девушек побольше, а сами они наверняка развязней. Я молчал, не желая выдавать контору. Но Гош из-за чего-то все нервничает и сегодня достал вопросами.

Я сгрубил:

— Много будешь думать, либо голова треснет, либо яйца отвалятся.

Он надул губы. На фэйс-контроле я стал переживать, что его с такой кислой рожей не пустят, но охранник был точно такой же надутый и со скрещенными бровями. Я сказал это Гошу, тот усмехнулся. И все же когда мы сели за столик, он заговорил с недовольством:

— Почему сюда?

— Убивать тебя надо, приставучего. — Сказал я. — Не отстанешь, демон?

— Я же баран. — Он нахмурился еще сильнее. Мне даже почудилось, что он сейчас достанет кожаный ремень и будет делать мне ата-та.

Я обвел руками помещение.

— Стол опрятный, кресла мягкие, подлокотники удобные. Потолок невысокий, свет глухой… классические колонны возле танцпола. Барменша вон как глазками сверкает, так и хочется ее за щечки потискать. Да и сели мы в самом удачном месте: виден и весь зал, и танцпол, и барменский стол.

— Ладно, уговорил. — Гош наконец-то смирился с данностью. Когда в нем возникла эта сопротивляемость? Раньше и не пикнул бы. Как-то странно его эго стало работать.

Я заказал мохито для себя и пиво с солеными орешками для Гоша. Наверно, у него это был вечер тупых расспросов, потому что Гош спросил:

— Почему мне пиво?

— Чтоб ты наконец расслабился. Сейчас с бокалом в руках, а потом в уборной с… телескопом в руках. Пей, говорю.

Сидели полчаса, мерно перевозя взгляды со дна стканов на приходящих людей и обратно. Девушек прибавляется ударными темпами, видимо концерт уже скоро. А вот пива и мохито убавилось. Я повторил заказ, Гош уже не сопротивлялся, а его ладонь сама приняла запотевший бокал. Я усмехнулся, но смолчал.

— Что будем делать? — Спросил Гош. В глазах заблестело пивное беззаботство и жажда приключений. Я сказал:

— Будешь делать ты. Все столики облеплены молодежью, причем парней раз-два и обчелся. Значит, будет выступать группа со слащавым на вид солистом. Девушки будут выпивать и в прямом смысле желать этого солиста. И тут появляешься ты. Девушка готова, уже хочет певца и истекает соками, мозг нетрезв. Но солист на сцене, его не достать. И я повторюсь, в этот момент появляешься ты. Налаживаей тесный контакт и веди девушку тут же в места гигиены.

— О чем мне с ними говорить, чтобы соблазнить за столь короткий срок?

— Говори о сексе. Пусть она представляет его и в конечном итоге всю работу по соблазнению сделает она сама. А пока давай выпьем…за твое сегодняшнее и вообще по жизни веселье.

На небольшой круглой сцене воздвиглись пузатые барабаны, появились гитарные усилки. Один бородатый тип приволок синтезатор. Молодежь собралась на танцполе, в ожидании поглядывая на сцену, маленькую и аккуратную, как и весь клуб. Друг с другом не переглядываются, стоят так, чтобы случайно не коснуться друг друга. Пиво с коктейлями еще не впиталось в кровь, подходить рано. Но уже скоро у девушек пойдет искра по жилам.

— Ты пока входи в комнату соблазнителя. После алкоголя это очень хорошо идет, по голове ударит особенно сильно. Тебе после нескольких подходов так понесет крышу, что на девушек как озабоченный бабуин кидаться будешь. Не пугайся, именно так и надо, им это нравится. Девчонки во снах мечтают о небритых варварах, что приходят к ним в дом и насильничают до утра, забивая на всякие "я устала, давай просто потрогаем друг друга", "мне щекотно" и подобную смехоту. Но помни о том, что каждая из них особенно красива. Найди эту красоту. Груди, ягодицы, это понятно, мужчин это притягивает по дефолту. А особый поворот головы, пожимание плечиками, взгляд бешеной сучки — у каждой что-то свое. Изгиб сахарной лодыжки… Они мечтают о тех физически напористых мужчинах, которые шепчут им при этом на ушко, какая у нее сладкая ямочка в центре животика.

Концерт начался лихо: гремит и пускает мощные басы все, что может, а что не может, то пронзительно пищит. Солист действительно оказался лапочкой. Был бы здесь Кедр, живо приучил бы солиста к "нормальной мужской одежде" без девчачьих бляшек, зауженных джинс и сапожков по самую развилку. А модную кепочку с декоративно измятым козырьком, Кедр бы солиста жрать заставил. Я один раз свои оранжево-зеленые носки жевал, как вспомню, хохот пробирает. Хорошо, носки были свежие.

Очень часто мое хорошее настроение омрачал мечущийся в комнате соблазнителя персонаж. Иногда на несколько минут я замирал, погружался во внутренний мир и прилагал все усилия, чтобы дверь оставалась запертой. Хорошо, хоть трое узников не сговорились и не ударили по засовам разом. Вряд ли я бы справился. От этой мысли мне стало страшно. Оставалось надеяться, что разделаться с моими проекциями, желающими собой заменить истинного меня, все же можно. По моим прикидкам, для этого надо перестать относиться к бывшим любимым делам как к любимым.

Гош пока познакомился с одной за дальним столиком, взял телефон у другой. Подбежал к третьей, о что-то быстро поговорил и вернулся с губной помадой на щеке. В его глазах полыхает шаловливый огонек, губы до ушей растянуты. Почти готов, подумал я. Почти.

Я сказал:

— Видишь пять девушек вокруг столика в уголке? Подойди к ним и спроси, какой у них у каждой размер груди. И проследи, чтобы говорили правду. Проверь, ясно?

— Понял. Скажу, что провожу исследование на тему…на тему грудей!

Все, подумал я, он целиком в комнате соблазнителя. Пока Гош ходил проверять, не врут ли девушки по поводу своих размеров, я отправился изучать предстоящее место действия. Не секрет, что большинство венерических заболеваний передается именно в таких местах. И не потому, что туалеты грязные. В этом клубе они просторные, стены в желтом и синем кафеле, сушилки и бумажные полотенца даже на потолке. Но спешка, с которой все делается, не идет на пользу. И спешка не только со стороны парней. Девчонки тоже торопятся. Быстрей закончить и подружкам рассказать, чтобы те позавидовали.

Оглядев, в порядке ли место для действия, я вернулся. Гош оказался уже на месте. Под ним от ерзанья начал дымится стул, на подлокотниках влажные следы от ладоней. Я посмотрел в сторону девочек, к которым он подходил и в душе поаппладировал Гошу. Сидят, красавицы, раскрасневшиеся, поправляют одежду, лица в предвкушении. Мои пальцы поймали в нагрудном кармане зеркальце. Я педантично передал его Гошу со словами:

— Внимательно посмотри на свое лицо. И ответь на вопрос, какой смертный грех ты здесь видишь.

Гош радостно стал всматриваться. В условиях приглушенного света и легкого опьянения это настоящее геройство. Быстро щенячья радость сошла с его лица, брови поднялись к волосам. Он так и сяк вертел зеркальце, пока не выдал с сомнением:

— Жажду? Пить хочется…

— Похоть. Единственный бог, которому в жертву приносили не девственниц, а зрелых проституток с развитыми телесами. Внимательно приглядись к своему блеску в глазах. Присмотрись к взгляду исподлобья, к чуть дергающимся губам, подрагивающим пальцам, словно они кого-то хватают. Глотаешь слюну ты как слон на водопое.

Гош заговорил, проглатывая слова от возбуждения и смеха:

— Я глядел на свое лицо, на лица клубчан… у меня с ними идентичное выражение! Я сейчас так заведен, в эмоциональном смысле, что готов хоть в оргию. И это творится со всеми! Кроме тех двух дядей в углу барной стойки. Шепчутся о чем-то, наверно из звукозаписи, группу оценивают. Хорошая группа. И лица у дядей довольные.

Я сказал:

— В таком случае, бери любую и веди в туалет. Там чисто и просторно. Обязательно предохраняйся. Я не Минздрав, предупреждать не буду, — я подмигнул Гошу, — приду и проверю.

Гош потер ладонями друг о дружку как хитрый жук. Глаза стали оценивающими, высматривает молодой волчара аппетитную антилопу. Такую, чтоб мяса в нужных местах побольше.

Внутри меня начался настоящий ад. Я вынужден был покинуть Гоша, чтобы ментально держать замки защелкнутыми, а двери закрытыми. Соблазнитель сговорился с тренером и они стали крушить преграды. Мои собственные голоса, но чужие и безобразные, сулили силу, здоровье, счастье, лишь бы я на минуту вошел в одну из комнат. Видимо, они прозябали. От усилий меня бросило в пот, я схватился за голову руками. Не знаю, сколько я был внутри. Когда снова взглянул на танцпол, то с удивлением обнаружил там Гоша с белокурой девицей. Она на шпильках от колена, грудь маленькая, зато есть изящно приподняты ягодицы. Все это в серебристом облегающем платье. Несмотря на то, что играет танцевальная ритмичная музыка, справляемая жутким текстом, Гош повел девушку в медленный танец. Обвил ее руками. Она схватила его плечо и затылок, их губы столкнулись в ненасытной жажде. Минуты не прошло, как они исчезли с танцпола к великому огорчению стоящих рядом и на что-то надеющихся девушек.

Ждать молодца пришлось недолго. Гош вернулся красный, дыхание тяжелое, средняя пуговица на рубашке вырвана с мясом. Он плюхнулся в кресло, расслабленно раскинул руки.

— Я сошел с ума. Нет, я действительно тронулся. Мы это сделали прямо в туалете! С той, с которой познакомился здесь же.

В физиологические подробности он вдаваться не стал. Понимающая официантка мелькнула и предложила заказать что-нибудь еще, намекая на охладительное. Я заказал сок.

— Сок не кислый? — Спросил я Гоша. Он впился в стакан зубами и мрачнеет с каждым глотком.

— Кислый. — После паузы сказал он. — Такую эйфорию ты мне этой кислотой согнал.

— Представлялось все иначе, верно?

Гош уронил голову на локти. Он сказал медленно:

— У них на всех маски похоти. Так легко: я пришел и просто протянул руки. Когда я сказал, что мы не можем быть вместе, потому что мне скоро уходить… Даже утилизировать ее отказы не пришлось. Спасибо, Ларион.

— Благодарить будешь, когда сможешь доставить наслаждение любой встречной особе без алкоголя в крови. Тебе надо выспаться, завтра будем ковать железо, пока горячо. Сегодняшний урок окончен.

На следующий день я приехал на двадцать минут раньше встречи, чтобы насладиться еще одной моей страстью. Мостовая. Обожаю мосты и мостовые. Мои ноги получают состояние близкое к экстазу, когда в мягких кедах ходят по неровным обтесанным столбикам мостовой.

Гош, зараза, пришел в это же время, уже взведенный, как волчок. Я сделал вид, что не заметил его и поспешил в сторону, чтобы двадцать минут побродить по мостовой. Но он увидел, радостно вскинул руки и заспешил ко мне. Делать нечего, я обошел группу косоглазых туристов с зонтиками от солнца и веерами от жары, направился к студенту.

Мы прошли на Манежной площади и приземлились там в тени березы, на газоне. Неподалеку от нас на газон опустились две худенькие девушки. Я показал Гошу, радуясь, что так быстро нашлось то, что на сегодня нужно:

— Посмотри на них!

Гош мельком поглядел в сторону девушек, которые разложили свои сумочки в пяти шагах от нас. На вид лет по двадцать, но краситься пытаются на шестнадцать. Гош заметил:

— Я не вижу на их интерфейсах похоти.

— Зато она есть в коротких юбочках, в жестах… посмотри, как она губы красит, как при этом выгибает шею. Спрашивается, она что, не накрасила их перед выходом?

Он искоса поглядел на них. Судя по его довольной улыбке, он оценил их внешность как привлекательную. Гош наклонился ко мне и спросил горячо:

— И чего они хотят?

— По их мнению, мы должны познакомиться с ними и повести в кафе, где будем гулять их. Они сочтут нас за это хорошими. Потом я позвоню одной девушке, ты другой, и они, может быть, соизволят с каждым из нас встретиться.

— Ты меня своим серьезным тоном в тупик ставишь. — Нахмурился Гош. — Что делать будем?

Я улыбнулся во весь рот. Сказал ему:

— Познакомимся. Но никогда не делай того, что хочет женщина. Делай то, чего она боится, этого она на самом деле хочет. Эти две цыпы боятся, что мы сейчас уйдем.

— И мы уйдем?!

Я попросил его говорить тише. Девушки уже начали незатейливо поглядывать в нашу сторону, мол, когда же. Минут десять уже здесь сидим, где у вас глаза!

— Задание будет такое: увести прямо сейчас этих двоих ко мне домой и напоить чаем.

Гош улыбнулся и кивнул. Глаза его на миг потухли, как у Терминатора в первой части. Но потом в них снова появился блеск, втрое сильней, чем надо в обычной жизни.

Его шея вытянулась по направлению к девушкам:

— Привет, девчата! Будьте добры, уйдите с нашей полянки!

Одна из подружек ответила нагло:

— Вообще-то мы здесь первые сели!

Мы встали, подошли к ним. Девушки сразу начали поправлять одежду и прическу, стрелять глазками. Через пять минут веселых наездов на их стройные ножки они поплыли в воображаемые заоблачные дали. Но нам с Гошем туда не надо, у нас более приземленные сейчас цели. Все силы я вложил в то, чтобы пропиарить Гоша. Заключалось это в том, что я подкалывал девушек, а Гоша незаметно хвалил. Будь мы в безлюдном месте, следовало бы действовать менее напористо, иначе они бы убежали. Но вокруг млеет под солнышком, прохлаждается у фонтанов столько красивых девиц, что здоровая конкуренция не позволила Маше и Алене уйти. В момент, близкий к пику накала, я отвел Гоша в сторонку под благовидным предлогом. Я незаметно вынул ключи от квартиры и передал ему.

— Веди девушек ко мне. На сегодня твоя задача снести голову двум сразу. Они почти готовы, через полчаса легкого подбадривания их либидо взорвется, они тебя просто изнасилуют.

— А ты? Я один не справлюсь, как я поведу их в чужую квартиру!

— Мы скажем, что это твоя. Ключи у тебя, они поверят. Мы просто войдем в метро, и мне неожиданно позвонят. Времени на развлечение я тебе даю…сейчас два часа, до шести вечера. В шесть приду и если обнаружу кучу голых тел, то всех анально покараю, включая тебя.

Он усиленно закивал, но вид почему-то виноватый. Неужели винит себя за то, что его будут обхаживать две милые девушки в моей квартире без меня? На меня напали сомнения в себе, в Гоше. Мне кажется, что он не справится, а потом я проиграю пари.

Мы вернулись и предложили девушкам пойти в эксклюзивное место с холодным вином и вкусным сыром. Глядя на наши довольные лица, девушки переглянулись. После короткого совещания решено было отправиться немедленно. У входа в метро "зазвонил" мой телефон. Я отошел, поговорил минутку сам с собой. Вернулся огорченный, сказал отправляться без меня, что у меня дела, но если уломаю большого босса, то приеду как можно раньше. Гош не растерялся, ухватил девушек за талии и повел вперед. Скоро они растворились в толпе.

Я пошел к фонтану. От сомнений мне стало холодно. Я вспомнил, что не видел Асту целые сутки. Почему энергия так быстро ушла? Мне безумно захотелось согреться, я позвонил Асте, но она с сожалением сказала, что занята сегодня. Я поник. Меня ворвало в параноидальный бред; стал мерещиться Константин. Голова раскалывается, по телу бегает болезненная дрожь. Я близок к тому, чтобы закричать и побежать отсюда куда угодно, лишь бы там было тепло.

Мне вспомнилась Вероника. Этот лучик света в моем взбесившемся мире. Ни капли яда в милом личике, в больших невинных глазах только тепло. Я позвонил ей, она оказалась сегодня дома. Я предложил встретиться, согласилась. Без лишних разговоров и понуканий. Пусть я с ней и не знаком лично, а знаком мой соблазнитель…

Ослепленный озарением я снова выхватил из кармана телефон.

— Ярослав, ты в Королев на деловую встречу с баней и девушками когда едешь? Сегодня? Отлично! Подбрось меня.

События, происходящие спонтанно, самые верные. С Ярославом договорились, что через полчаса он заберет меня на Проспекте Мира. Надо идти. Быстрым шагом я дошел до метро, в вагоне слегка вздремнул. Очнулся, как водится, на выходе из метро.

Машину друга, припаркованную у обочины дороги я узнал издалека. Мне оттуда бибикнули. Я пропустил перед собой коляску с ребенком, подошел по тротуару к машине. Через тонированные стекла я разглядел, что на переднем пассажирском сидении объемный сверток с растопыренными углами. Я открыл заднюю дверцу, загрузился. После тщательной проверки на герметичность двери я повернулся поздороваться с соседом, но слова застряли у меня в глотке.

Рядом со мной, сдержанно улыбаясь, сидит Константин.

 

Глава 6

Ярослав вырулил на трассу, поглядывает на часы. Не любит ждать и не терпит опозданий от себя. Сколь же велика была его жажда узнать о случившемся с Элей, раз решил подождать меня.

— Здравствуй. — Сказал Ярослав, продолжая сканировать взглядом дорогу. — Знакомься, наш финансовый директор, Константин Львович, можно просто Константин. А это мой близкий друг Ларион Викторович.

— Здравствуйте. — Сказал Константин. — Я очень рад с вами познакомиться.

Мне в рану чья-то насмешливая рука влила раскаленное олово. Я не мог отвести взгляда от протянутой ладони Константина. Той самой, что едва не принесла мне смерть.

— Вот что значит "пожать руку смерти". — Сказал я так, чтобы расслышал только Константин. — Рад тебя видеть.

Я улыбнулся и постарался выглядеть счастливым. Константин чуть заметно побледнел. Мою фразу он мог понять, словно смерть это я. От осознания этого мне стало еще веселее. Я тихо засмеялся. Константин склонил голову к бумагам, прячет лицо.

Ярослав обратился ко мне:

— Мы с Константином поедем чуть дальше Королева, ты скажи, где тебя высадить. По навигатору пробьем и подбросим. Зачем, кстати, едешь?

Да, это мой друг. Вначале выяснить организационную часть, потом только прочие разговоры, даже такие, которых он сильно ждет. Я думал, что он твердое, вечное. Но даже он изменился, когда ему ранили сердце.

И попросил у меня помощи…

Я сказал:

— С человеком одним хочу встретиться. Впервые встречаю настолько чистого и незапятнанного человека в этом мире, при этом довольно развитого и без ветра в голове. Ты не поверишь, но меня это удивило.

Ярослав догадался, шельмец, что это не парень, а девушка. Он сказал:

— Только не говори, что хочешь запятнать его. Ты чего в бинтах? Станислав так и не рассказал толком, что с тобой приключилось.

У меня похолодел лоб. Константин напрягся, от него повеяло опасностью. Я поправил футболку так, чтобы скрыть выбившийся край перевязи.

— Крыса в зоопарке поцарапала.

Костя сказал, не отрываясь от бумаг:

— Я думаю, это был скорее тигр!

— Вы знаете, я в темноте не разглядел, что это была за тварь, но уверен, что не больше хомячка. Чем мельче тварюга, тем злее. А большие звери и люди добры.

Ярослав сказал:

— Что такого ты написал Эльвире? Она рассказала весь кошмар, и позор, на который ты ее оставил. Говорила, что поначалу готова была убить тебя, сожрать, а из костей и сделать сувенир. Она голая ехала в машине домой и ждала возле подъезда ночи, чтобы юркнуть в квартиру незамеченной. Но пока она ждала ночной темноты, голодная и злая как сторожевая псина… она нашла откинутое в порыве ярости письмо. И прочитала. Она не сказала, что там написано. А потом она позвонила мне извинилась…Не смотри так на Константина, он в курсе.

В моем голосе прозвучала горечь:

— Что ж мы с Константином не были знакомы? Твои друзья, а не знаем друг о друге?

— Ларион, ты же знаешь, что я не смешиваю служебных друзей и друзей…других. Вы с Леной из ряда вон выходящие события.

Конечно, подумал я. Спасибо, что стесняешься меня перед коллегами. Огромное за это спасибо, друг. Как меня раздражает это деление друзей на "домашних" и "служебных". До сих пор неизвестно, кому Ярослав будет помогать в первую очередь в случае беды.

Пересилив нахлынувший гнев, я сказал:

— Одежда Эльвиры у меня дома, если еще раз позвонит тебе, скажи, что может приехать и забрать. А написал я следующее: "шоу, что ты устроила, не доказательство силы. Любая дура может махать голыми ляжками во все стороны Сила это готовность пойти своему страху навстречу. Признак страха — неспособность любить. Как следствие жестокость. Я в жизни творил страшные дела и многим сделал непростительно больно. За мной тянулся кровавый след из сломанных сердец. Я наслаждался этим, я рукоплескал себе, какой я крутой. Пока одна девушка не отрезвила меня. Она сама об этом не знает, но суть в другом. Не случайно я познакомился с тобой, и не случайно ты оказалась в том положении, в котором сейчас находишься. Ты в гневе и это правильно. Я заслуживаю ненависти. Но попробуй понять, что это дает тебе. Ты сейчас находишься в отправной точке: продолжить со смехом разводить лузеров на машины и золото, или стать сильной. Оглядись по сторонам. В первом случае ты всю жизнь будешь изрыгать ярость ко мне на других. Уже к пятидесяти годам будешь чувствовать себя разваливающейся блядью с вывернутой наизнанкой маткой. Во втором случае ты расцветешь, и поклонники будут сопровождать тебя до глубокой старости, наслаждаясь тобой, а ты ими.

Для первого пути тебе ничего не требуется. Для второго ты должна стать сильной. Ты должна извиниться за содеянное перед всеми, чьи контакты у тебя остались. Я не священник, и не буду читать морали. Твоя красота и обаяние помогут тебе добиться от мужчин все, что тебе нужно. Но научись делать это так, чтобы твои подчиненные не чувствовали себя рабами с кровоточащими сердцами".

— Я поражаюсь тебе, Ларион. — Сказал Ярослав. — Такое ощущение, что женщины сами прыгают к тебе в кровать.

— Cо стороны и запуск баллистической ракеты выглядит так же: оператор нажал кнопку, ракета вылетела из шахты, преодолела расстояние и поразила цель. Существует невидимая сторона, где я точно знаю, чего хочу и к чему должны привести мои действия по отношению к женщине. Ее тело слышит мой призыв и подчиняется ему, наши гормоны начинают игру сразу после мысленного уравновешивания наших желаний и только в последнюю очередь на сцену сексуального характера вступают наши тела.

Несколько минут мы слушали урчание сильного мотора. Говорить было в тягость. Нахождение рядом Константина выворачивает душу. Ярослав изредка скашивал на меня взгляд через водительское зеркало. Его чувства я прочитать не смог, я видел только его глаза, печальные и сочувствующие. Потом они с Константином заговорили о делах. Я исподтишка наблюдал за врагом. Силен, очень силен, обаятелен, невероятное красив. Принц. Что с ним делать ума не приложу. От него исходят волны гнева и опасности. Они заставляют меня глубже вжиматься в сиденье. По спине потек холодный пот. Исподтишка бить? Не пойдет. Я все же садист. Мне важно знать, почему я с ним провалился. Его провал значит мой недочет. Что, если Гош будет таким же и из его жизни тоже "исчезнут женщины"? Мне необходимо понять, почему это с ним случилось. Быть может, это послужит ключом к тому, как мне избавиться от моих проекций.

На подъезде к Королеву я позвонил Веронике, чтобы она назвала улицу, где встретит. Мы съехали с трассы, сделали крюк по Пионерской улице и Октябрьскому бульвару, чтобы срулить на Проспект Королева. Я тепло распрощался с Ярославом, пожелал успеха на переговорах. С видимым уважением попрощался с Костей. Ярослав заметил, что мы с Константином можем стать хорошими друзьями. В чем-то он заметил наше сходство, но распространяться не стал, уже весь в предстоящих делах.

Я направился к памятнику Королеву. Колоссальная фигура как утес стоит между двух дорог. Под памятником фотографируются молодожены. Девушка в белой тюли издали напомнила Веронику. Но вблизи ничего похожего.

Веронику пришлось подождать. Изнутри поднимается уничтожающая злоба на Константина, хочется раздробить его до песчинки и швырнуть в огонь. Я опустил голову и плечи. К сожалению, я слишком хорошо себя знаю. Сильная злоба рождается из сильного страха. Мое тело помнит нанесенный удар и тот животный ужас, который тогда испытало.

Меня окликнули. Я поднялся на цыпочки, чтобы сквозь гостей брачующихся посмотреть на источник звука. Вероника стоит через дорогу, и, черт возьми, она очаровательна даже издали. Желтое дневное солнце зажигает ее оранжевое платье, ветерок колышет завитые в длинные спирали волосы.

Поток машин на дороге плотный и быстрый. Вероника показывает на подземный переход справа от памятника, но я улыбаюсь и разглядываю ее. Стало спокойней. Вероника тоже улыбается, руки смущенно заведены за спину. Она склонила голову так, что хочется подойти к ней, обнять за балетную талию, большим и указательным пальцами приподнять ее подбородок, поцеловать в губы. Я немного заволновался, ведь впервые буду сам говорить с этим ангелом.

Передние машины остановились на перекрестке, за ними быстро образовался хвост. Я проскочил между ними, подхватил Веронику и закружил. Она сделала краткий обзор по Королеву. Приятный город, пытающийся стать индустриально-развлекательным центром с сохранением культуры. Весьма чистые улицы, народ учтивый. Раскрашенные золотым солнцем деревья придают городу очертания богемы. Но машины всюду. Земля пропиталась гарью выхлопов, окна вдоль дорог пыльные.

Я зашел в магазин с гордой надписью "Изуминка". Долго думал, опечатка это или надо в магазине надо изумляться. Вероника название никак не прокомментировала, только смотрела на меня с приоткрытыми губами. Я поинтересовался у продавщицы, но тетка с фартуке ответила: "магазин так называется, потому что так называется. Берите товар и уходите".

— Пошли ко мне. — Предложила Вероника. У нее такой вид, словно торопится на вручение Оскара. — Не хочу, чтобы нас видели вместе, хочу насладиться тобой в тайне ото всех.

— Дай выбрать, что буду есть.

Она потянула меня за рукав. Я обернулся, глаза Вероники хитрые с лукавым блеском.

— У меня дома есть чем угостить. Тебе понравится.

Шалунья. Чтобы не вестись на очевидное и грубое соблазнение, я сказал с самым серьезным видом:

— Кушать тоже надо! Я люблю поесть.

Она надула губы. На лице выразилось недоумение, такая девушка предлагает скорей идти к ней, где никого нет, а ты о желудке думаешь! Вероника изящно взметнула носик и отвернулась. Но извинений с моей стороны не последовало. Тогда она стала со скрещенными под грудью руками наблюдать, как я выбираю продукты. Я купил яблок, имбирный корень, специи. Продавщица упаковала все в пакет. Уже в дверях я вспомнил, что нужен лимон. Вернулся за ним, и без очереди попросил взвесить парочку. Стоящий впереди меня мужчина недовольно замахал руками. Продавщица, не желая потасовки у ее кассы, быстро взвесила лимон и выпроводила бешеным взглядом.

Квартира Вероники располагается в старой пятиэтажке, упрятанной от глаз между детским садом и высокой новостройкой. Мы поднялись по пыльным ступеням на четвертый этаж, встали перед железной дверью. Вероника посмотрела на меня большими глазами, прижалась и поцеловала в губы. Я ответил скромной улыбкой.

Квартира ее обставлена стильно и со вкусом. Если я у себя сделал просто приятное глазу и телу жилище, то здесь трудился дизайнер. Он переплел минималистичный хай-тэк со скромным очарованием белой сказки. Коридорчик открывает вид на двери ванны с туалетом, кухню и единственную комнату. Блестящий плинтус поддерживает серебристые обои. В дверном проеме комнаты установлен турник. Это мне понравилось. Люблю, когда девушка поддерживает свою очаровательную фигуру, не желая распускать себя ни на каплю.

Вероника кокетливо заявила, что идет переодеваться. Наверно, это было скрытое предложение пойти и помочь ей, но я сыграл в дурака и пошел на кухню готовить имбирный напиток. Она переоделась в белый топик, черную юбочку с белой каймой по краю. Ноги Вероника облачила в белые кружевные гольфы. Она появилась с руками за спиной и виновато опущенной головой. Я улыбнулся и продолжил нарезать имбирь. Вода вскипает, надо дорезать лимон и скорее загружать ингредиенты в кастрюлю. Вероника вздохнула грудью, села на стул и принялась мечтательно наблюдать, как готовит мужчина.

Мы сидели и пили обжигающий и будоражащий напиток с имбирем. Я сказал, как бы проходя, что сейчас мы допьем, я возьму ее за руку, и поведу в комнату заниматься сексом. Вероника сделала брови домиком и удивленно приоткрыла губы. Как ни в чем не бывало, я продолжил беседу. Мы поговорили о повседневной, никому не интересной чепухе. Но глаза у Вероники загорелись, пальцы затарабанили по розовой кружке. Вероника допила напиток, медленно встала. Мне было интересно, что она будет делать. Она зашла ко мне за спину, я почувствовал, как сильные для такой хрупкой девушки руки обхватили мою шею. Я расслабился и закрыл глаза, ожидая либо покусывания уха, либо поцелуев в шею. Но она достала что-то из выдвижного ящика возле плиты. Спустя секунду что-то больно укусило меня в грудь. Я распахнул глаза до боли в висках. К моей груди наконечником приставлен нож. Солнце блеснуло на лезвие косыми лучами.

По спине прошла неприятная волна мороза. Вспомнилось ненавидящее лицо Константина. Неужели они заодно?

Мне стало дурно.

 

Глава 7

— Сладкий мой, расстегивай рубашку!

Голос Вероники стал другим. Это говорит ожесточенная на весь мир ведьма. У меня во рту пересохло. Стараясь удержать себя в руках, я сказал:

— Расстегивай сама. Я не буду сопротивляться, но твоя игра мне не по душе.

Она завелась неприятным смехом.

— Между вторым и третьим ребром находится сердце… Игра закончилась давным-давно, Ларион.

По спине поползла холодная капля. Сердце, почувствовав сталь в считанных сантиметрах от себя, отчаянно забилось.

— Расстегивай. — Приказала Вероника. Мускулы на ее руке напряглись, стальной наконечник вдавился в кожу. — Медленно.

— И эротично? — Спросил я, пересиливая страх.

— Да… доставь мне удовольствие! — Она расхохоталась, не сводя глаз с ножа. С каждой секундой в них сильнее разгорается безумие, так же стремительно мне в душу заползает ужас.

Моя рубашка отлетела в сторону. Я попытался незаметно поднять руку, чтобы в нужный момент перехватить тоненькое запястье Вероники, но в боку нестерпимо заныла старая рана. Я припал на другой бок, за что получил ощутимый тычок ножом. Из порезанной кожи по животу устремилась тонкая струйка алой жидкости.

Даже Вероника сильнее меня! На моем месте Кедр разнес бы весь дом по кирпичам. Что я за мужчина, если меня так легко одолеть. Я бешено вытаращил глаза. Нельзя дать слабину. Никак нельзя. Держаться!

Вероника отпустила одну руку от ножа и провела ногтями по моей шее. Детское хихиканье с горячим дыханием раздалось над самым ухом. Она сказала:

— Подумай, почему я это с тобой делаю.

— Что думать, — хмыкнул я. — Ты главное делай. Я уже вошел во вкус. Теперь раздевайся и начинай тереть голой грудью мне о спину.

Я запрокинул голову и в предвкушении прикрыл глаза. Знала бы Вероника, какой ужас охватил меня в это мгновение! Я уже почувствовал, как лезвие прошлось по моей шее, вскрыв тонкие нити жизни.

В груди возник отчаянный порыв броситься умолять о пощаде. Я сцепил пальцы в кулаки, ногти больно вонзились в ладонь. Вероника снова взялась за ручку ножа двумя ладонями. Моя голова оказалось затылком прижата к ее груди и зажата во внутренней стороне бицепса. Только сейчас я почувствовал, что несмотря на нежность и легкость, Вероника очень сильна. Кроме того, она абсолютно уверена в том, что если я начну сопротивляться, то в мгновение окажусь на лопатках.

Она сказала мечтательно:

— Дурак, не выпячивай шею. Я не сдержусь, и игра окажется короче, чем надо.

Вероника игриво куснула меня за нос. Черт возьми, это для нее игра, ее игра.

Я сказал:

— Вероника, я знаю одного парня, вы с ним отличный дуэт сыграете. Его Константин зовут. Красив как бог, богат как царь. Тоже любитель прикинуться святым, лелея под рясой нож.

— Не интересуюсь. — Жестко сказала она. По ее тону я понял, что игра вошла в следующую фазу. Не отрывая соприкосновения с кожей, Вероника переместила нож мне под плавающее ребро. — Вставай, идем в мою комнату. Без резких движений. Мне не впервой наказывать такое отродье, как ты.

Конвоируемый, я поднялся и ушел с кухни в комнату. Меня шатало от морального истощения. Вероника приказала сесть на стул перед большим зеркалом. Сзади меня оказалась фигурная кровать, слева у окна компьютерный столик. Перед зеркалом разложены всевозможные косметички, от одного взгляда на которые у нормального мужчины должна кружиться голова. Я сел на стул с низкой спинкой. Дверной проем смотрит на входную дверь, запертую на замок, щеколду и цепочку. Даже если оттолкну Веронику, и она упадет, я не успею смыться. Я посмотрел на нее. Не с этой девушкой я знакомился в парке на скамье. Как она сумела скрыть от меня эти жестокие колючие глаза и тонкую надменную улыбку?

Вероника поймала мой взгляд в отражении и сказала:

— Все недоумеваешь? — Она оскалилась. Это доставляет ей удовольствие. — У тебя такой растерянный вид… Все хотела спросить, откуда у тебя рана?

— Аппендицит вырезали. — Сказал я.

— Бедняжка, я сделаю тебе последний подарочек. Ты мне понравился.

Левой рукой она приставила нож к горлу, не особо заботясь о появившихся порезах. Правой она подняла свой белый топ. Языком провела по верхней губе, подмигнула. Через тонкую ткань футболки я разглядел, как у нее набухли сосочки. Я непроизвольно почувствовал, как кровь устремилась к причинному месту.

Вероника оголила груди, оставив футболку над ними. Все же опасается, что пока будет снимать целиком, я смогу что-либо сделать. Она схватила мой взгляд в отражении и спросила:

— Тебе нравится?

Я посмотрел на ее грудь.

— Ничего так. Но это уводит нас от цели пребывания здесь.

Она надула губы и резким движением опустила футболку. Несколько мгновений подумав, она смочила слюной пальцы и провела по футболке над сосками. Через белую ткань вызывающе просочилось розовое.

Я сглотнул и поежился, чем доставил мучительнице бесконечное удовольствие. Она спросила:

— Ты любишь смотреть фильмы? — Она склонила голову и нахмурила лоб. Нож стал описывать круги над моей грудью.

— Да.

В моем кармане зазвонил телефон. Она тревожно взглянула на меня.

— Не смей брать. — Нож до предела натянул кожу на шее. Стоит двинуть в сторону и случится необратимое. Вероника наклонилась к моему карману, с хитрым выражением достала телефон. Улыбка на ее лице переросла в хищный оскал. Она поднесла телефон к уху. Не отрываясь от меня глазами, сказала ангельским голосочком:

— Алло?

— Здравствуйте. — Я с ужасом узнал голос Лены. Он встревожен и решителен. — Можно Лариона?

— Нет, он сейчас занят. Ему что-нибудь передать?

Раздалось минутное молчание. Не в силах пошевелить онемевшим языком, я взмолился: Лена, пойми, что я в беде. Ты же знаешь, я никогда не дам отвечать за себя девушкам, особенно когда звонишь ты!

— Н-нет, не стоит. — Разочарованно сказала Лена. — Попросите его позвонить мне, когда он сочтет нужным. Пока.

Вероника пожала плечами и откинула телефон на кровать. Она сказала:

— Даже не станешь на меня ругаться?

— За что? Ты все делаешь правильно. Я действительно занят.

— Да… занят до конца жизни. — Вероника провела языком по контуру моего уха. — Какие фильмы тебе нравятся?

— Со счастливым концом.

— Пошляк! Нет. Лучший фильм тот, где герой мрет или конец становится настолько несчастен, что герою лучше было бы умереть. — Вероника закусила губу, как делают в порно, чтобы возбудить парня. — Наш фильм подходит к концу, и главный герой скоро исчезнет с пленки.

Вероника дико захохотала и резко полоснула ножом по ребрам. Из легкого пореза пошла тонкими струйками кровь. Вероника приставила нож к шее и сказала удовлетворено:

— Продолжай, а я пока тебя подготовлю к финальной сцене.

Нож прошелся по другому моему боку, оставив длинный красный след, устремившийся вниз.

— Черт! — Я напряг мышцы от боли, что заставило скрючиться еще сильнее. — Ты, ты, а не я!

Вероника на миг замедлила экзекуцию. Удивленно спросила:

— Что — я?

Я перевел дыхание, сердце колотится как мышонок, на котором сейчас будут тестировать новое лекарство.

— Главный герой это ты. Представь, что мы в кино по-настоящему! Закон жанра таков, что в конце фильма герой должен измениться, испытать катарсис и сбросить старую тесную шкуру! Я пассивное лицо, не исправлюсь никогда. Измениться можешь лишь ты, поэтому главный герой это ты, я всего лишь декорация на твоем фоне.

— И что предлагаешь делать? Отпустить тебя? Во всем раскаяться?

— Что бы я ни предложил, решение за тем, у кого оружие. — Сказал я, спешно обдумывая, что буду говорить дальше. Дышать невыносимо больно. У меня поднялся жар, совсем как в прошлый раз. Едкий пот затек в раны и жжет.

— В этом ты прав. Решение за мной. — Нож вонзился мне грудь, между ребрами. Холодное лезвие на половину сантиметра погрузилось в плоть и замерло. — Нет, я не убью тебя так просто… как убила других. Мне действительно нужно измениться!

Вероника прижала свою левую ладонь к боковой ране так, что у меня потемнело в глазах. Она вымазала в крови два пальца и прочертила красные полосы у меня на лбу и щеках. Потом она прижала ладонь к другой ране. На мгновение у меня помутилось в глазах, голова безвольно склонилась набок. Рывок за подбородок привел меня в чувство. Вероника заставила смотреть на отражение. Свое лицо она так же измазала кровью. Мое лицо корчится от боли, а ее горит от возбуждения.

— Знаешь, детка, я придумал. — Сказал я, задыхаясь. — Как главной героине нашего маленького кино преобразиться.

— Как же? Учти, за каждый неправильный ответ будет строгое наказание.

Я поднял глаза к ее глазам, снова опасно заголив шею.

— От девушки, которая меня любит, любое наказание будет как награда.

Вероника застыла, нож в руках пошатнулся. Ее лицо вытянулось вперед.

— Я — люблю? Тебя?

— Да. — Я кивнул. — Но это отношения к делу не имеет. Человек создан для счастья… знаешь такую фразу? — Она задумалась. — Но чтобы понять, что это счастье, а не что-либо другое, надо узнать, что такое несчастье. Твоя внешность это предел мечтаний большинства людей на этой планете. Ты живешь в настолько благоприятных условиях, что никогда или почти никогда не могла почувствовать, как это: плакать от нестерпимого горя, которое выжигает сердце. Сейчас мы изменим тебя.

— Но я не хочу меняться. — Тихо сказала она. В больших глазах мелькнуло уже другое выражение. — Что же мне делать? Я должна убить тебя, потому что…. Ты сам понимаешь! — Вероника испуганно надавила на нож.

— К сожалению, да. — Я опустил подбородок, кривясь от боли. Тыльная сторона лезвия уперта мне под челюсть, где мягкое. — Так и происходит: мы сами убиваем тех, кого любим. И кто любит нас.

— Я не люблю тебя. — Сказала она слишком быстро, чтобы звучало правдиво.

— Заткнись и слушай. Это важно, я буду говорить быстро, силы покидают меня… — Грубо сказал я. Нож в ее ладони дернулся, но замер. Я незаметно перевел дыхание и продолжил. — Сейчас ты влюбилась в меня. Ты не знаешь, чем я занимаюсь, верно? Но главное мое занятие не работа, а… я подумал, как бы назвать любимое дело. Миссия. У всех есть призвание, твое например — играть эту роль.

— Что у тебя за миссия? — Спросила она с издевкой.

— Сарказм не уместен. — Мое тело свела судорога. — Я скоро истеку кровью, и ничего мне уже не поможет, даже врачебная помощь сию минуту. Я уже умирал и знаю, каково это. Но сейчас чувствую, что мне не выкарабкаться.

Вероника кивнула и опустила голову, продолжая держать нож у моего горла. Она слушает, боясь пропустить любое слово.

— Ты никогда ни в кого не влюблялась. Не потому что не хотела, ты хотела и еще как! Но все влюблялись в тебя настолько быстро, что очень скоро начинали унижаться перед тобой, сражаясь с такими же глупцами за крохи твоего внимания. Тебе было скучно с ними. Мое призвание в том, что я нахожу таких, как ты и заставляю вас влюбляться по-настоящему, а потом бросаю. Чтобы вы почувствовали: как это, быть брошенной. Чтобы вы почувствовали самое сильное несчастье в жизни, а потом узнали, что такое — счастье. Я делаю это для того, чтобы вы смогли закончить прошлую главу жизни, скрепить старый дневник лентами и сургучом… и начать новое кино, вторую серию.

— Выходит я для тебя — никто?

— Нет. Ты со своей избалованностью и высокомерием все же остаешься хрупким ангелом, и я стал испытывать какие-то чувства в ответ. Когда я начинал новые отношения то всегда знал, в какой день и миг брошу. Тебе же я хотел подарить настоящее чувство, долгое и теплое. С тобой я отодвинул кульминацию на неопределенный срок. Финал настал сейчас. Ты уже убила меня, и я навсегда уйду из твоей жизни. И ты все равно испытаешь, каково потерять любовь всей своей жизни.

— Получается, ты такая же дрянь, как я. — Шепотом сказала она. Вероника обняла меня, прислонилась щекой к щеке, а нож опустила к животу. Она держит его настолько слабо, что я могу выхватить. И уже готов был сделать это, но почувствовал щекой ее слезы.

— Ты плачешь? Не надо плакать.

Вероника обняла меня обоими руками. С нее сошла безумная энергия маньяка. Она снова кажется маленькой хрупкой девочкой. Но боже мой, спросил я себя. Почему ее руки и лицо перемазаны моей кровью, а в руках нож?!

— Ларион, почему я сразу не поняла это? Что ты мой, что тебе одному в целом свете не надо мстить. Что ты не падкий и не ничтожный. Ты не пойдешь убивать других парней, если я пообещаю ночь со мной.

— Что ты творила… Я не первый на этом кресле?

— Мне противны мужчины как вид. Всегда хотят только одного, когда смотрят на меня. От этого тошнит, это раздражает. В шестнадцать лет надо мной надругались, и я обещала мстить. Месть придала мне сил, и я справлялась с любым. На меня западали полные ничтожества, желающие уничтожить мою красоту. Я их наказывала по делам их. Почему я не поняла, что ты другой?

— Потому что ты глупышка. — Сказал я ласково. — Прощай…

— Не уходи! — Она отбросила нож в сторону. — Останься со мной. Ты понял меня, разгадал, давай забудем все как страшный сон! Слезы прорвались через мои глаза. Я сказал на болезненном выдохе:

— Я буду ждать тебя там, куда уйду… Буду ждать. Я верю, что ты преобразишься, и тебе станут нравиться счастливые концовки фильмов, где главная героиня остается жить.

— Ларион!

— Вероника… — Я захрипел и откинулся на стуле мертвецом, задержал дыхание и что есть силы терпел те жуткие мгновения, пока она рыдала на моей груди, прижимала к себе и целовала окровавленное лицо.

— Я догоню тебя еще по дороге!

Зашлепали по полу ноги, звякнул подобранный нож. Вероника села на мои колени лицом ко мне, что-то зашептала, настолько быстро, что я не понял ни слова. Затем наступила тишина, едкая настолько, что мне захотелось сглотнуть. Я полностью отрешился от своего тела. Сглотнуть хочется невыносимо!

— Любимый… я иду. — Прошептала она. Столько решительности в голосе слышал напарник Гастелло, когда тот направил свой самолет на колонну врага.

Тишина разорвалась с треском ткани. В лицо пахнул ветер от стремительного движения. Ноги Вероники сжались, она задергалась и упала с меня. Я на свой страх сглотнул и тихо вдохнул. Поглядел сквозь щелки век. Вероника лежит на полу и дергается как кузнечик, которому оторвали голову. Пальцы сцеплены на рукоятке ножа, который она продолжает вдавливать себе под грудь. Глаза распахнуты, изо рта сочится кровь. Мне показалось, что мир дрогнул.

Роль сыграна.

До меня отчетливо донеслись мысли моего соблазнителя. Ему захотелось, чтобы она узнала, что я жив. Посмеяться Веронике в лицо, ткнуть пальцем в залитую кровью грудь. Как никогда я почувствовал, что он может сломать дверь.

Во внутреннем пространстве я прислонился плечом к двери. Несколько мощнейших ударов я выдержал. Только хотел вынырнуть обратно в мир, как оглушительно громыхнуло в дверь. Я явственно почувствовал боль в правом плече. Слава богу, тот, что за дверью, отчаялся и прекратил свои действия. Я почувствовал, что это связано с тем, что и я не вижу страданий Вероники. С каждый разом его притязания на меня все сильнее…

Чувство омерзения к себе и к происходящему сковало конечности. Я вынырнул из внутреннего видения и приоткрыл веки. Рядом бьет ногами по полу Вероника. Ее руки трясутся, и уже ничто не расцепит спазмированные пальцы. Я знаю, что она смотрит на меня распахнутыми глазами.

От кислого запаха крови меня затошнило. Я зажмурился изо всех сил, борясь с тошнотой. Я открыл глаза шире, в полной уверенности, что Вероника уже ничего не замечает вокруг себя. Ее конвульсии стихли, кровь хлещет из-под ножа широким потоком. Кровавый ангел. Пальцы на рукояти побелели, глаза наполовину прикрылись. Вероника издала гортанный звук и обмякла.

Я отвернулся. Внезапное бессилие свалило меня со стула в противоположную от Вероники сторону. Стараясь ничего не задевать руками, я бросился из комнаты к умывальнику. Мне настолько отчетливо послышался вой сирен, что я заткнул уши пальцами. Отмывшись от своей крови, промыв раны, к счастью неглубокие, я пошел на кухню. Машинально сунул руку в карман за сотовым, чтобы посмотреть время, но его там не оказалось. Черт с ним. Я взял кухонную тряпку с раковины и принялся протирать мебель, стулья, кружки. Меня проняла горячка, тело знобит. Я достал из холодильника лимон, выжал несколько капель сока на яхык. По телу прошла волна кислоты, меня скрючило. Полегчало. Я с удвоенной силой бросился чистить воображаемые отпечатки пальцев. Лучше перестараться, чем потом сидеть в тюрьме.

Закончив на кухне, я взял с пола свою рубашку и пошел в комнату Вероники. Она лежит в болезненной позе, под ней скопилась небольшая лужа. Кровь затекла под комод с зеркалом. Лицо перепачкано расплывами моей крови и слез. Я вытер ее лицо. Потом, стараясь не глядеть на Веронику, я пошарил по ящичкам комода. Слава богу, кусочки ваты и клейкая лента нашлись. Я отправился в ванную осмотреть закровившиеся раны. Таких оказалось три: на солнечном сплетении глубокий колотый порез, его я залепил в первую очередь. Пришлось долго возиться с боковыми порезами по ребрам. К счастью они неглубокие, словно резали бумагой. Но длинные, ваты извел на них до остатка. Я одел рубашку, пригладил волосы. Слабыми пальцами поправил воротничок. Из зеркала над раковиной на меня смотрит другой человек, постаревший на много лет. Под глазами залегли тени, скулы заострились.

Выходить из квартиры страшно, но оставаться в квартире с трупом еще страшнее. Удостоверившись в полной тишине на лестнице, я потянул холодную ручку. Тишина мертвецкая. Я задержал дыхание, но тут в комнате Вероники зазвонил телефон. У меня едва не разорвалось сердце, я закрыл дверь, метнулся туда. Мой телефон от вибрации танцует на кровати. Боюсь представить, что было бы, забудь я его здесь! Дрожащими от возбуждения пальцами я не глядя отклонил вызов. Скорее убраться отсюда, как можно дальше от чертова места!

Я услышал шорох у себя за спиной. Пытаясь внушить себе, что это занавеска, я медленно двинулся к выходу из комнаты. Но шорох повторился. За спиной послышались скользящие по жиже движения. Животный ужас поднял мои волосы по всему телу. Отчаянную мысль "беги со всех ног!" заглушил тупой интерес "а что будет". Из-за него я уже попался с женой босса. И сейчас я сделал маленький шажок вперед и обернулся.

— Ты жив!..

Вероника стоит, ее конечности изогнуты. В любой миг могут подломиться ноги. Вся грудь и живот в крови. Она похожа на изнасилованную и растерзанную школьницу. Руки протянуты ко мне, пальцы медленно перебирают по воздуху.

— Ты жив… — Повторила Вероника. Голос клокочущий, из уголка губы потянулась вспененная кровавая слюна. Вероника сделала еще шаг вперед.

Я не могу оторвать от нее взгляда. Из ее груди торчит нож. Наверно, я брежу от количества ран и потерянной крови. Но ее глаза… Они живые. Злобы в них хватит, чтобы стереть с лица земли весь этот город. Эта злоба направлена на меня. Вероника умрет, проклиная меня, думая, что я обхитрил ее и мужчин необходимо уничтожить всех до единого. Грязные, расчетливые и хладнокровные игроки!

Я вышептал:

— Прости…. Я хотел не этого!

Вероника распахнула глаза, словно захотела сжечь меня взглядом. Вместо слов с ее губ сорвался сгусток крови. Она пошатнулась в моем направлении. Нас разделяют сантиметры плотного, горячего воздуха. Вероника стала заваливаться на меня. Я не могу шевельнуться. Ее пальцы схватили мой воротник как последнюю соломинку. В панике я замахнулся мобильником в руке и с силой опустил Веронике на висок. Хрустнула обшивка телефона. Под мои ноги рухнуло тело. Вероника упала лицом вниз, нож вошел в нее по самую рукоять, рассек худенькое тельце насквозь и натянул футболку со спины.

Не помня себя, я ринулся на кухню, отрезал ножом окровавленный воротник, протер ручку ножа. Перед глазами стоит мертвеющий облик Вероники, вцепившийся в меня. В ее глазах надежда утащить меня с собой. Мне чудится, как я снова и снова бью ее по виску.

Опомнился я только в электричке. Королев с гулом оказался за спиной, поезд мчится на Москву. Жажда что-либо сделать толкнула меня посмотреть, чей звонок спас меня. Звонила Аста. Умничка, сказал я про себя и нажал кнопку вызова.

— Привет, Аста. — Сказал я нежно. — Говорить можешь?

— После того, что я сейчас увидела — вряд ли.

Я смолк на полуслове. Она серьезно разозлена, но что я такого сделал?

— Поясни.

— Что пояснить? В прошлый раз я забыла взять у тебя мою карту памяти и сегодня решила за ней зайти. Дверь у тебя оказалась открыта… и что я вижу? Миленькую оргию, к которой самым обаятельным образом мне предложили присоединиться! Видеть тебя не желаю!

Я бросил трубку. Злость горячими волнами пошла по телу, мое лицо вспыхнуло. Вместе с этим я испугался, что больше не увижу Асты. Не разгадаю ее тайны. Не поцелую ее… От воспоминаний о ее поцелуях и том, как хорошо мне вместе с ней ко мне вернулась уверенность, но злость, увы, осталась и жжет изнутри.

На Ярославском вокзале я пересилил свою нелюбовь к машинам и взял такси до дома, приказал гнать, что есть сил. У подъезда я расплатился с таксистом, веселым жирдяем лет сорока. Он сочувственно посмотрел на рваный воротник рубашки, дрожащие руки. Предупреждая вопросы, я захлопнул дверь такси и устремился домой. Я открыл дверь и обомлел: меня встретил Гош. Вид у него виновытый, наверно остался, чтобы поговорить об Асте. ва переступив порог, попросил сделать кофе, крепкий, без сахара и без корицы. Гош удивленно сказал:

— Что с твоим воротником?

— Я был на модном показе, дизайнерша сказала, что мне так пойдет. Высокий стиль, Гош, ничего не поделаешь.

— А-а… — Протянул Гош.

Я отправил его готовить кофе, а сам взял чистое белье, рубашку и штаны. На кухне взял ножницы и отправился в душ. Он ничего не сказал, кивнул и все. Я насторожился. Неспроста он не допрашивается в своей привычной манере.

В ванной я разделся рывками. В зеркало смотреться страшно. Мерещится, что оттуда выскочит призрак Вероники с ножом в руке. Меня едва не вывернуло. Я стиснул рот ладонями и зажмурил глаза.

Реберные порезы выглядят сносно, но грудь кровоточит по капле в минуту. Я влез в ванну ради душа и провел рукой по вентилям, регулируя напор теплой воды. Приготовившись к боли, я направил теплые струи на себя. Новые раны застонали, но слабо. Омывшись и осторожно вытершись, я оделся и вышел к Гошу.

Гош встретил меня с повеселевшим лицом:

— Другое дело! А то ворвался как ядовитое облако.

Я поблагодарил улыбкой и с жадностью набросился на кофе и приготовленные булочки. После злоключений сегодняшнего дня скромная закуска показалась мне роскошным пиром.

Гош опустил глаза. Вопрос, который он задал по выходу из думы, озадачил даже меня:

— Пока тебя не было, приходила твоя подруга. Кто она?

Я оставил чашку, слизнул капли кофе с губ. Локти поставил на колени, моя голова легка на трон из ладоней.

— Я не знаю, кто она. Не знаю, Гош…

— Хорошо. — Он набрал в грудь воздуха и навесил на себя, как доспех, решительный вид. — Помнишь, ты мне говорил, что Мир сталкивает людей для того, чтобы они взяли что-то друг от друга? Так вот, все, что можно, я от тебя взял и… ухожу.

Я поднял на него распахнутые в ужасе глаза. Влажные после душа волосы зашевелились как змеи.

— Ты не можешь уйти. У нас договор!

— У тебя договор с моим дядей.

— Не понимаю. Чем я тебя обидел?

— Дело в другом…

— В чем? Что ты от меня скрываешь?!

— Я не могу жить так, как ты. Мне нравится, что мы делаем и чему я учусь. По жизни это пригодится. Но у меня другие задачи, я все-таки программер. В моем воображении в обычное время роятся компьютерные сети с повышенной проводимостью, новые стремительные языки программирования. Быть в комнате соблазнителя здорово, но это не мое. У меня такое ощущение, что эта комната меня захватывает все больше и больше. Не хочу.

— Да, да! — Воскликнул я… и замолчал. Мне совершенно нечего было ему сказать. Вот то, о чем он давно хотел со мной поговорить, но я был ранен. Но должна быть причина его столь резкому шагу. Причем он сейчас терзается, в чем-то винит себя.

— Это Арнольд Николаевич тебя подговорил, да? Он тебе заплатил, чтобы ты бросил меня перед финальным рывком? — Сказал я тихо. — В его духе такая подлость, но ты не подлый. Я верю в тебя. Посмотри, какой путь мы преодолели! Старик Арни сам не понимает, что в выигрыше будут все: я получу работу назад, останусь в Москве, твой дядя получит кучу бабок. Тебе достанется самое лучшее: апгрейд собственной системы. А? Гош? Скажи что-нибудь. Осталось немного дойти.

— Мне нужны деньги чтобы съехать от матери. Не снимать у кого-то, я не переношу чужих квартир… Я прошу у тебя прощения, хотя ты сам говорил: пользуйся людьми, им от этого тоже польза.

Проклятая Игра в Людей! Снова мне дали посмотреться в мерзкое, отвратительное зеркало. Гош прав, польза от его слов огромная: я понял, что они значат — под другим углом. Теперь мне надо убить в нем занесенный мной же вирус. Как-нибудь обхитрить Гоша. Не спорю, это нужно мне самому… Черт! Опять я поступаю тем же образом, которым мне только что дали пинка.

— Какой у вас с дядей договор? — Потребовал я.

— Арнольд попросил меня помочь ему. — Сказал, Гош. Я кивками подбодрил его, и он продолжил, постепенно раскрывая свой кокон из рук и ног. — Он сказал, что есть один завравшийся работник, которого надо наколоть. Но открыто сделать нельзя, у этого работника серьезные друзья и команда тренеров его любит. Дядя рассказал о вашем споре и попросил сыграть роль твоего ученика. Взамен пообещал много денег… я согласился, но после первой нашей встречи примчался к нему и сказал что ухожу. Ты меня тогда оскорбил. Дядя уговорил меня продолжить обучение у тебя. — Потянул Гош грустную речь. Он был уверен, что я законченный ботаник и даже ты со мной не справишься. Когда Арнольд понял что ошибается, то приказал намеренно завалить экзамен, или "будут последствия". А я… слишком привязался к тебе. Но и с дядей не хочу ссориться. Если я помогу тебе, он узнает. А дядя умеет задавать вопросы так, что нельзя не ответить, я начну нервничать, и это будет капитуляцией. Моя помощь окажется не только лишней жертвой с моей стороны, но и тебя подставит. Я устал от этих дум, хоть вешайся! — Он с усилием поднял на меня глаза и ужаснулся. — Что с тобой? Ты так побледнел…

— Только самоубийств нам не хватает.

На Гоша надежды мало. Нужно обладать стойкостью Кедра, чтобы выстоять от расспросов Арнольда Николаевича. Я отпустил Гоша, пусть дома мается. А мне теперь надо извернуться, сам не представляю, как. Я позвонил боссу.

— Какая неожиданность! Хочешь пожелать мне приятного ужина? — Загрохотал из динамика голос Арнольда Николаевича.

— Приятного ужина. — Сказал я с учтивостью. — Ирише привет. До конца нашей сделки осталось шесть дней и в связи с этим хочу, чтобы вы напомнили условия моей победы.

— Мой племянник должен будет выдержать экзамен, который мы устроим двадцать первого июля. Он должен будет познакомиться и взять телефон у ослепительной красавицы.

— Хорошо. Но чтобы было честно, красавицу мы должны будем выбрать вместе. Логично? Иначе, какой спор, какой азарт? Тупое насилие надо мной и только. Не помню, чтобы вас прельщали легкие победы. Пусть нашей красавицей будет девушка с ресепшена.

Арнольд Николаевич затрещал мозгами, пытаясь понять мою хитрость. Едва различимо с его стороны заговорил женский голос, призывающий кончить деловые переговоры и обратить внимание на более важные вещи. Босс сказал мне:

— Договорились. Двадцать первого я за тобой пришлю.