Глава 1

Я проснулся, едва солнце осветило воздух в моей комнате. Но очнулся наполовину, продолжая видеть наплывающие друг на друга красочными слоями образы. Попытка подняться превратилась в кошмар, образы завертелись и завыли. Я увидел рядом с собой убитую Веронику. Я в ее кукольной комнате, сижу на стуле перед огромным зеркалом. Ее кровь на моих руках. Я пытаюсь спасти ее, но крови становится только больше. Кровь поднимается к моей груди, к оставленной Вероникой ране. Моя и ее кровь смешиваются, из алого приобретают бордовый цвет. В груди кольнуло, я почувствовал, как изменилась температура тела. Вероника уже умерла, но ее кровь жива, она бурлит и просит: "прими меня, Ларион. Мы с тобой так похожи!" Я отворачиваюсь. Я не понимаю, что ей надо. Мои руки убирают ее кровь с моей груди, но получается только хуже. Она становится черной и начинает жечь. В груди нарастает тепло. На лбу выступил холодный пот. Кровь Вероники затекает в рану на солнечном сплетении. Она всасывается в меня. Я выгнулся, вены жжет, словно по ним разливается кипящее масло. Тело дергается, оно уже неподвластно мне. Его трясет, и я падаю со стула. Пальцы цепляются за труп Вероники. Обезумевшими глазами я смотрю на нее. Ее губы сложились в легкую ухмылку. На бледном лице она выглядит как вопль стервятника в небе. Я встаю, бросаюсь к зеркалу и не узнаю то, что появляется в отражении. Изуродованный болью человек смотрит на меня. Рот открыт в крике, но его не слышно.

— Уходи! Уходи оттуда! Ты, кто в отражении. Ты — не я. И никогда мной не был и не будешь.

Пальцы собрались в кулак, липкие от черной крови. От удара зеркало задрожало. На нем остался след костяшек, от него вниз потекли тяжелые капли. Я ударил снова. Зеркало пошло волнами, я словно бью по невыносимо твердой воде. Мое отражение стиснуло зубы, на переносице грозно сошлись брови.

— Почему ты не уходишь. Ты мне не нужен!

Тело лихорадит, разбитые кулаки саднит. Я ударил еще раз и, обессиленный, прильнул к зеркалу. Щека к щеке, ладони к ладоням с тем уродом. Я чувствую его. Он дрожит так же, как и я. Ему тоже страшно. Я сказал:

— Прости меня… я не должен был так поступать с тобой. Не бойся. Даже если мы умрем…все будет хорошо.

Опираясь ладонями на зеркало, я посмотрел в свое отражение. Оно страшно, убого. Губы кровоточат, но с них сорвалось то, что услышал тот, за зеркалом. И он улыбнулся. Вышло коряво и страшно, но я улыбнулся ему в ответ. Зеркальное серебро раздвинулось и исчезло. Я несколько секунд опирался на его ладони, а он на мои. За ним распростерлась темнота, углубилась вовнутрь. Из недр темноты раздался зов, предлагая спокойствие и забвение. Я захотел бросить туда обезумевшее от боли и жара тело. Но урод давит ладонями, пытаясь выбраться в мой мир. Он сказал:

— Пусти меня в свой мирок. Там удобно. Здесь мне стены жмут. А в темноте за спиной я так и не смог разобраться. Ты это не я. Но я это ты. Давай поменяемся местами. Тебе здесь понравится, а я смогу лучше завершить твою миссию.

Я согласился. Мы отпрянули друг от друга. Отошли в разные стороны: он встал слева, я справа. Урод кивнул мне. Я ответил легкой улыбкой. Мы пошли в миры друг друга. На границе черного зеркального проема он остановился. Я ощутил его горячее дыхание у своего уха. Он сказал:

— Спи долго и счастливо.

Я был готов к этому моменту. Левая рука взметнулась вверх и сдавила шею отражения. Он вцепился пальцами в мою руку, кожа покрылась красными царапинами. Он возопил:

— Ты… задушишь меня!

Нет, я сделаю кое-что получше, подумал я злобно. Ты пойдешь со мной!

Ноги оторвались от пола в квартире Вероники, и я почувствовал, как взлетаю в пустоту зеркала. Урод вырвался из ослабевшей хватки и стал душить меня. Его пальцы сдавили мою шею. Я высунул язык, глаза полезли на лоб. Сил нет, но боль в груди стала невыносима.

Я забарахтался как утопающий. Руки уперлись мягкую кровать, заскользили по простыне. Я проснулся окончательно, но удушение продолжается. Я распахнул глаза. Передо мной стоит белое марево. Я оттолкнулся руками от кровати. Лихорадочно перебирая ногами и руками, я отполз от душившей меня подушки, машинально посмотрел на свои руки. Крови нет. Ничего нет. Все приснилось. Только в груди жжет рана, саднит старой болью бок.

Часы над плитой показывают поздний вечер. Я с ужасом понял, что в бреду проспал весь день. Руки опустились сами собой. Я слаб, изранен, а до отчетности боссу осталось меньше недели!

Мне на плечо опустилась чья-то ладонь. На лбу моментально стало сыро, колени подогнулись.

— Успокойся, Ларион. Все хорошо. Ты выздоравливаешь.

Из-за спины вышла Аста. В ее глазах теплится закатное солнышко, руки нежны, а прикосновения приятны. Я расслабленно улыбнулся и обнял ее за плечи. Она прижалась ко мне, вливая в ослабевшее тело счастливую силу. От ее ласкающего голоса стало хорошо. Тело расслабилось, а боль куда-то ушла. Я словно проснулся после долгого зимнего сна, и теплое лето встретило меня зелеными объятиями.

Телефонный звонок прервал идиллию. Я отпустил Асту и показал ей на свой живот, там урчит и хочет есть. Какие события ни происходят, а кушать хочется. Аста понимающе кивнула и отправилась на кухню. Телефона не оказалось на привычном месте. Только обшарив все на столешнице возле кровати, я сообразил, что звук доносится из гостевой. Телефон оказался на краю компьютерного стола. От вибрации он сполз, антенна опасливо смотрит на пол. Я подхватил его в последний момент до падения.

— Алло?

От услышанного голоса я подпрыгнул до потолка.

— Влад, здравствуй! Я… ты не представляешь, что со мной случилось! А как ты?

— Я хорошо. — Голос друга зазвенел веселой грустью. — Давай встретимся. У меня тоже есть что рассказать.

Я согласился. Можно даже отправиться с Астой. Они понравятся друг другу. По крайней мере, в них обоих есть доля сумасшествия. Я схватил компьютерную мышку и поводил по столу. Скринсейвер погас, через секунду появился рабочий стол. Время…

— Где встречаться будем? — Спросил Влад.

Я замер. Зажмурился и потер глаза, но ничего не изменилось. Часы на панели состояния показывают девять вечера, воскресенье.

— Влад… сегодня какой день?

— Что у тебя с голосом? Пятница. Третий час дня.

Я выбежал на кухню. Резкий дневной свет ударил по глазам. Аста стоит у плиты, в сковороде что-то аппетитно шваркает. Но запаха нет. Я протянул к Асте руку, чтобы проверить, реальна ли она. Опережая меня, на ее шелковую кожу упал солнечный свет. Аста улыбнулась мне. Ее кожа заблестела как вода на солнце, свет прошел сквозь нее и растворил Асту в себе.

По кухне зазвенели струящиеся линии голоса Асты:

— Жди меня в полдень воскресения. — Она рассмеялась чисто и светло, в комнате посвежело от такого смеха.

Дрожащие пальцы схватили воздух. На кухне, моей любимой кухне, где еда и стол предназначены для закофейных разговоров, стало невыносимо пусто. Приготавливаемая еда пропала.

Я поднял телефон и тусклым голосом сказал Владу:

— Это хорошо, что пятница. У меня есть два дополнительных дня для обучения одного компьютерщика, куча вопросов и ноль ответов, встреча с тобой и приятный сон. Что может быть лучше?

Влад в кои-то веки пошел навстречу моему нездоровому увлечению фастфудами. От удивления и радости я опоздал на пятнадцать минут. Мои ноги буквально взлетели по ступенькам из метро. Влад с его пунктуальностью должен быть уже там. Приятный вечерний воздух погладил по голове. Я подмигнул прошедшей мимо девушке и пошел к красному зданию через дорогу. На эмоциональном подъеме я перепрыгнул четыре ступеньки и приземлился прямо перед дверьми кафешки. Через цветное стекло я увидел спину Влада. Я попытался незаметно подойти и напугать его, но когда до Влада оставался шаг, он обернулся. Его улыбка застала меня врасплох.

— Привет, Ларион. Зачем красться, когда все вокруг топают, как слоны?

— Влад!

Я обнял его. Мы с минуту хлопали друг друга по плечам. Я постарался не выдать боль, резанувшую по ранам, но друг заметил. Влад оценивающе сощурился, оглядел меня с ног до головы.

— Ты похож на вареную картошку, которую тыкали ножом для проверки готовности.

— Видимо, я еще не готов. — Я рассмеялся. — Влад, давай закажем что-нибудь и поговорим не обо мне. Сделаем так: ты сиди, а я схожу и куплю что надо. Что ты будешь?

Мы сделали заказ. Только сейчас я понял, как сильно хочу есть. Едва я принес поднос с гамбургерами и колой, как от моей части не осталось и половины. Влад смотрел на это и улыбался. Что поделать, пожал я плечами. Когда стресс, кушать хочется втрое сильнее.

По пути между гамбургером и питьем мой рот спросил:

— С чего решил сменить классику черного на серый? Серая рубашка и штаны тебе конечно идут. Холщовый материал, мышцы хорошо прорисовываются. Но я привык к тебе в черном.

— Черный слишком привлекает внимание.

— Привлекает внимание твоя фигура. Через два столика девушка пялится на тебя так, что готова вскочить и оттяпать ухо на сувенир.

Влад обернулся короткими угловатыми движениями. Вначале положил локоть на спинку стула, потом повернул торс в ту сторону, куда я указал взглядом. И только потом повернул голову. Я усмехнулся, глядя на это, за что поплатился — кола затекла не в то горло. От кашля свело весь бок, а в ране словно развернули камнедробилку.

— Порядок? — Участливо осведомился Влад.

Я склонился вплотную над столом. Из-под стола вынул руку, показал большой палец вверх. Я прокашлялся, и когда снова смог говорить, то сказал:

— Ты на себя посмотри. Двигаешься, как робот. И кушай давай. Я уже все смолотил, а ты почти не начал. Другое дело, если ты не особо хочешь. Тогда я тебе помогу.

— У меня все хорошо. Я хочу поговорить с тобой о том, что я давно искал… и что наконец нашел.

— Давай, мне это интересно. Наконец признал Бусидо? Или дзен… о чем мы еще говорили?

Влад дернул щекой. Действительно парень путь нашел, раз вспоминание о прошлом дает такую болезненную реакцию.

— Все есть последовательность. Без "а" нельзя понять "б", минуя сложение, не поймешь принцип вычитания.

Я возразил:

— Чушь. Я купил себе гитару и уже играю потихоньку песни, не изучая никакой грамоты.

Влад никак не отреагировал. Какой я дурак! Столько не видел друга и на его излияния, которые действительно для него важны, говорю "чушь".

Я сказал:

— Прости. Это не чушь, просто к гитаре этот принцип не применим.

Влад понимающе кивнул головой. На губах появилось подобие улыбки. В глазах медленно начал загораться огонек. Влад положил руки на стол, еду пришлось отодвинуть. Жестикулируя ладонями, он заговорил:

— Итак, последовательность. На пути к реализации возможностей духа необходимо сделать четыре ступени. Я раньше не верил ни в какие заповеди, постигал все сам… и наконец-то нашел то, что надо.

— Что за ступени?

— Перво-наперво, необходимо уяснить вот что. Есть два типа игры: физическая и метафизическая. На физическом уровне игры человек борется ради достижения материальных благ и ценностей. Деньги, секс, власть. На метафизическом уровне игра идет для достижения силы духа, мистических прозрений и в итоге просветления. Мне дали понять, что я играю в метафизику. И первым шагом будет сепарация себя от социума. Мне необходимо погрузиться в ту среду, где не будут особо отвлекать ни женщины, ни деньги.

— Девушки тебя и так интересуют, как меня стоп-краны в самолетах.

Влад словно не заметил моей вставки. Блеск в его глазах стал ярче, жесты резче.

— Я играю в метафизическую игру. Для успешного осознанного входа в нее нужно возвести стены вокруг себя. Чтобы оградить… и стать свободным.

Я загнул палец:

— Стены, чтобы внутри них стать свободным. Ясно.

— Ты быстро понимаешь, это хорошо, потому что буду говорить о тебе. Вторая ступень — стереть свою историю. Люди привыкли видеть тебя таким, каким знают давно. Твои мыслеобразы в их представлении являются помехой в метафизической игре. Их представления о тебе держат тебя в своих рамках. После того, как исчезнут упоминания о тебе, наступает Третий шаг — рождение заново. Определенный ритуал, завершающий твою жизнь в привычной физической игре. Тебя закапывают в землю и оставляют там на неопределенное время. Потом ты из лона земли рождаешься… у тебя нет истории и связи с социумом. Теперь ты готов к четвертой ступени.

Здесь начинается самое интересное. — Щеки Влада зарумянились. Глаза блестят так, что больно смотреть. Он торсом подался вперед, влезая на стол с локтями. — Четвертый шаг погружает тебя в другую реальность. Я смогу видеть вещи, незримые обычным людям. Все сияющие сферы Мироздания откроются мне.

— Что ж тогда будет на пятом…уровне? — Участливо спросил я.

— Это мне пока не сказали. Но это будет чудесно. — Влад мечтательно закатил глаза и воздел ладони. Я не решался засмеяться, все-таки для Влада это важно, а я перед ним виноват.

Слушая друга, я упустил из виду кучу жрущего народа вокруг. За спиной Влада раздался вскрик. Это был щуплый парень в очках и с сальными волосами. Одет во что-то коричневое, сам длинный до безобразия. Из его рук вслед за выкриком в сторону Влада полетел поднос. Секунды не прошло, как Влад оказался в картошке фри, кока-коле и зелени от гамбургера. Я замер. Сейчас Влад встанет, и очкарику можно вызывать реанимацию.

Влад открыл глаза. Так же угловато обернулся на побледневшего паренька. Стряхнул с плеча картошку и сказал:

— Повезло же тебе. В этой кафешке возмещают упавшие блюда.

Друг повернулся ко мне и застал меня с открытым ртом. На его лице абсолютное спокойствие. Паренек за его спиной быстро собрал рассыпанную вокруг еду, и пока Влад не передумал, дернул подальше.

Влад обратился ко мне:

— Не удивляйся так. Сейчас я буду говорить о тебе. Все, что я скажу, абсолютно искренне. Я верю в это. Тот человек, который открыл мне этот путь, видел и тебя. Он сказал, что в тебе есть большая сила и склонность к мистике. И если ты присоединишься к нам, то сможешь достичь больших высот! Ларион, я предлагаю тебе прекратить гоняться за бабами и помочь мне на этом бескрайнем пути. Вместе мы сможем!

Я замотал головой. Приятно, конечно, что меня высоко оценили, кто бы это ни был.

И тут до меня дошло. На всякий случай я отъехал на стуле подальше от стола. Спросил осторожно:

— Влад… присоединиться к "нам"… это к кому?

Влад ответил ровным тихим тоном:

— Я предлагаю тебе встать со мной плечом к плечу. Не столь важно, кто будет еще в команде, это чистые и светлые люди.

Я повторил с нажимом:

— Влад, кто эти люди? Кто тот человек, кто тебе открыл этот путь? Отвечай!

— Геннадий.

Я почувствовал мощный спазм в желудке. Заключенный во мне мститель сектам очнулся от долгой спячки и стал рваться на свободу. У меня потемнело перед глазами, а раны заныли с новой силой. Я поднял перед собой ладони. Они похолодели и стали влажными.

— Влад… — сказал я трясущимся от неверия голосом, что есть силы сдерживая рвущегося на свободу. — Это сектанты. Геннадий — сектант!

— Так кажется со стороны. На самом деле это закрытая община. Я ясно выразился, для каких целей она создана.

Мне не хватает воздуха. Я обвел фигуру друга ладонями.

— Ты погляди! Они обезличили тебя! Ты оделся в серое, двигаешься как робот. Даже тому дрищу не дал в зубы! Влад, ты нарушил основной принцип "в одну секту не больше раза".

Влад заговорил тихим уставшим голосом:

— На долгом пути жизни встречаются люди, с которыми можно многое пройти. Не говоря уже о тех, с кем посидел на автобусной остановке и пошел дальше. Обычно люди не видят свой путь. Но если случается так, что человек узрел, куда идет и смог осознать опасности, ждущие его… Я воин, Ларион. И мне на долгом пути нужен союзник. С кем пройду все преграды. Наши с тобой хождения по сектам были не случайны, их суть была чтобы ты привел меня к Геннадию. На этом твоя миссия для меня закончилась, и Геннадий это подтвердил. Ты мне как брат. Я хочу, чтобы и дальше ты пошел со мной.

— Куда, куда ты идешь? Ты сам видел этот путь? Влад, у тебя всегда было собственное мнение. На все! Я уважал тебя за это. Вспомни, как я поначалу пытался тебя затащить в свою тему с девушками. Ты хохотал надо мной в голос и говорил, что тебе это не надо. И я поверил. Ты говорил тогда сам. Но сейчас передо мной не ты. А какой-то баран. Его ведут на скотобойню, а он зовет своего друга: вместе веселее, вперед в новый прекрасный мир! Геннадий не сказал вам даже то, куда всех ведет. А поводок, за который вы уцепились, короче жизни мотылька.

В глазах защипало, в груди заныло. Я изогнул шею, выгнулся весь. Пожалуйста, очнись, Влад…

Я сказал:

— Знаешь что, прости меня. Я помню, ты хотел поговорить со мной, помню, что ты просил помощи. И я слажал. Вместо помощи тебе я погнался за девушкой. Геннадий, сукин сын, был прав, я увидел странные вещи и пошел за ними, даже сейчас я иду к ним. Влад давай выйдем отсюда и забудем Геннадия и ту нелепую тренировку в секте. Что нам надо, двум молодым парням для счастья? Да пустяк! Я даже готов родиться с тобой заново. Я знаю тренеров по холотропному дыханию, ребефингу, техникам второго рождения. Давай пройдем такой тренинг вместе, а после него назовемся братьями, да хоть однояйцевыми близнецами! И это будем мы! Я, Ларион Холод и Влад Стержнев!

Лицо Влада стало отстраненным, веки приспустились, а ладони недвижно покоятся на столе. Он смотрит куда-то сквозь меня, словно так есть другой Ларион, с которым он ведет беседу. Влад едва разомкнул губы:

— Ларион, не вини себя. Когда я шел сюда, то был готов и к такому повороту событий. Геннадий сказал, что ты еще не созрел, но я надеялся. Зря я пришел. Геннадий отговаривал меня, что ты попытаешься сбить меня с пути. И теперь я вижу, это действительно так. Я виноват перед ним. Но я готов. Ты просто не понимаешь. Непосвященным цель неясна. Пять знаков, данных Геннадию свыше, это все непросто. Ради этого я пошел другой дорогой и очень жаль, что ты не присоединился ко мне.

Меня затрясло. Кровь ударила в голову. Я зашипел на Влада:

— Ты послушай себя. Это секта, понимаешь? Вспомни наши цели! Освободить сознание людей, а не запереться с ними в чулане.

Влад раздвинул ладони. Он поднялся. Я вскочил. Мы смотрим друг на друга: я с ненавистью и злобой, он спокоен. Ему все равно, уже все равно. По тому, как он сказал последние слова, я понял, что Влад вступил в свой второй шаг. И стер меня из жизни.

 

Глава 2

…Я брел по улице в случайном направлении, подставляя лицо и шею послеобеденному солнцу. Кто-то может со мной поспорить, что такого направления нет, но я отвечу что есть. По нему ушли те герои, которые стали не нужны стране в мирное время. По нему ушел мой отец.

Злость хлещет через край, душит как петля. Я зашел в одинокий дворик, отгороженный от дороги плотным строем домов. Люди. Секты. Ради чего? Еще одна миссия, еще одно поражение. К черту это.

В дворике возле детской площадки стоят парни, жмут девчонок. Разодеты в черную кожу с заклепками, из цветов их волос можно собрать три набора для радуги. Я сделал гневное замечание одному из парней, чтобы бутылку выбросил в мусорку. Слово за слово, мы сцепились в перепалку, на выручку к рокеру подоспели друзья. У одного из них мелькнул в ладони нож. Меня обдало холодом. Я развернулся и побежал. Хорошо, что не стали преследовать. Через сотню метров в боку закололо, и появилась одышка.

Надо выплеснуть этот гнев. Пусть с гневом уйдет тот, внутри меня. Соблазнитель уже отправился в черную бездну, теперь очередь смутьяна.

Давно я не видел свою мать, но сейчас это будет как никогда кстати. Я отправился к вокзалу и не заметил, как оказался в вагоне. Колеса стучат, электричка идет. Негромкая брань в конце вагона и скудный желтый свет. Меня, вконец вымотанного, сморило. Ехать почти полтора часа, я завел будильник, чтобы не проехать свою станцию, и уснул.

— Дорогие пассажиры, друзья! — Я очнулся. В проходе вагона стоит толстая женщина лет шестидесяти. — Я обращаюсь к вам от приюта бездомных кошечек и собачек. На улице лето, повсюду бросают питомцев. Приют у нас общественный, поэтому прошу у вас, кто сколько может, подайте на корм животным. Вы также можете взять у нас кошечку или щеночка. Кто решится, мы сейчас обменяемся контактами и созвонимся. В следующий раз будете ехать в электричке, и я вам отдам котеночка или щеночка.

Она покатилась по вагону, к ней потянулись руки с деньгами.

— Спасибо, спасибочки большое. — Женщина по карманам рассовывает десятки и полтинники опухшими от жира пальцами. — Кто котеночка желает? Сегодня остался последний.

Злость жжет грудь, тянет огромной вязкой каплей. Эта бабень мне жутко не понравилась, мне захотелось сделать ей больно. Несложно догадаться, что не вырученные деньги она кормит не худющих котят, а свою жирную задницу.

Но я уже решил, на кого сорвусь. Однако котенка я захотел выручить, не в силах смотреть на то, в каких он сейчас алчных руках. Какой бы сволочью ни была моя мать, зверей она любит и котенка выкормить сможет.

На моей станции вышла практически вся электричка. Я обнаружил себя среди огромной толпы. Уставшие от работы и поездки люди быстро растасовались по такси. Кто-то ушел пешком, большая часть народу двинулась к остановке, что виднеется через дорогу. Я остался один. В футболке, хоть и с рукавами, стало прохладно. Я заглянул к себе за пазуху.

— Скоро тебя с такой женщиной познакомлю, у тебя глаза вывалятся. — Котенок удивленно поднял голову, раздалось мяуканье. На привокзальной улице стоит такое безмолвие, что едва слышное голодное мяуканье котенка может сотворить эхо. Я прислушался ради интереса, но эха нет.

Я набрал в грудь воздуха и крикнул. Эхо отразилось от вокзала, коробок домов по обеим сторонам площади. От крика котенок попытался зарыться головой в мой живот. От толчков комочка белого пуха я засмеялся. Он беззащитный и жалкий. Не потому ли я его взял, что сам трясусь как лист и нуждаюсь хоть в чьем-нибудь обществе?

Я повернулся спиной к вокзалу, миновал пустую дорогу. Впереди зияет пещерами недостроенный кинотеатр, слева небольшая аллея из клена и каштана. Тропинка аллеи выложена плиткой, идет мимо центральной городской площади к Ленинградскому шоссе. Возле кинотеатра стоят дорожные часы с подсветкой. Десять минут одиннадцатого. Самое время для молодежи, но на площади одна-две компании. То ли в городе снова эпидемия кишечной палочки, то ли наконец-то открылся ночной клуб и все повалили туда.

Подземный переход через шоссе встретил меня болезненным желтым освещением. Я пробежал его, выскочил на ступеньки и ринулся вверх. Не люблю переходы. Люблю мосты, что в принципе одно и то же, только мосты на свежем воздухе, с видом на воду и не воняют.

Раз уж я приехал в родной город, то решил пойти через школу. На школьном дворике пусто. Я думал, что нагрянет ностальгия, это хоть немного отвлечет от злости на Влада. Ничего подобного не случилось. Из-за кустов вокруг школьного стадиона выбежала собака. Большая, буро-коричневая. Собачник непременно назвал бы породу, а мне что овчарка, что бульдог. Одна хрень, только уши короткие, а морда битая.

Собака пробежала мимо спортивных снарядов и ямы с песком, что-то разнюхала. Повела носом по воздуху в мою сторону и со счастливо высунутым языком бросилась ко мне. Я остановился. Взглядом стал искать хозяина этой собаки, нельзя вот так отпускать большого пса на школьной территории! Вдруг играют с мячом дети, прокусит ведь. Хорошо если мяч, а то и на детей взрыкнуться может.

Пес остановился в метре от меня. Посмотрел прямо на живот и гавкнул. Я почувствовал, как у меня за пазухой заскреблось и сжалось. Вот ведь псина, кошку унюхала.

— Кыш отсюда!

Я пошел от собаки по дуге, рыская глазами по тому месту, откуда она прибежала. Чертова собачника нигде нет. Собака потрусила за мной, дыша ртом. У меня за пазухой мяукнуло. Пес остановился и зарычал на низких нотах. Я прибавил шагу, пока эта тварь не стала кидаться. Но пес обогнал меня, залаял.

— Брысь! К одной собаке еду, так облаяла другая. Убью!

Мои угрозы прошли мимо собачьих ушей. Она подбежала вплотную и попыталась дотянуться мордой до котенка. Я встал на цыпочки и отвернулся. Тогда собака запрыгнула на меня передними ногами, продолжая неистово лаять.

С другой стороны стадиона, где ограда из кустов повыше и погуще, от темноты отделился человек. Он пошел к нам, беззаботно крутя поводком. Я оттолкнул собаку рукой. Крикнул ему:

— Уберите вашу собаку! У меня здесь котенок!

В ответ прозвучало со смехом:

— Не бойтесь, он не укусит. Рэкс, ко мне!

Рэкс забил на хозяина огромный собачий болт. Со щек от лая свисают метровые слюни. Прыжки на меня стали агрессивнее, он заклацал зубами. Я заорал:

— Убери собаку, ублюдок!

— Ты не очень-то вопи, я-то сейчас подойду. Собака мирная, ее нечего бояться. Рэкс, ко мне! Ко мне говорю!

Нихрена себе игры! Я готов был свернуть этому собачнику шею, а собаку затолкать ему в задницу. Собачник перешел половину поля до меня, пока на его жирных ножках доковыляешь до расшалившегося пса, от моего котенка точно откусят кусочек.

Я обеими руками прижал котенка, защищая от нападок. Джинсы на бедрах стали серыми от собачьих лап, а предплечья покрылись липкой слюной. Я огляделся под ногами. Где-нибудь должна быть палка. Когда я школьником был, дня не мог прожить без шатания с палкой.

От отчаяния и недоступности цели пес разозлился. Прыгать перестал, отошел на несколько шагов. В глазах появились проблески хищной волчьего начала. Я повернулся назад и увидел длинный ряд скамеек. Помню, как на них переодевался на физкультуре. Ну, это в первых классах, а как стал старше, мы с друзьями глушили там пиво и не слишком заботились о выносе мусора за пределы школы. В несколько быстрых шагов я оказался у скамьи. Пес побежал за мной, игнорируя приказы хозяина. Один раз он расхрабрился настолько, что цапнул меня за икру. Не сильно, для проверки: дадут сдачи или нет. Я оттолкнул его этой же ногой по носу. Мой взгляд рыскает под скамейками. Наконец я увидел что искал. В двух метрах от меня под скамьей блестит мутным стеклом пивная бутылка. Я пошел к ней. Трясущегося от страха котенка переприжал левой рукой, а правой потянулся к бутылке.

Пес укусил. Я думал, он плетется сзади, но эта сволочь забежала сбоку и в тот момент, когда я протянул руку, он укусил чуть выше кисти. Я закричал от боли. Пса крик не испугал. Он сильнее впился в руку, щеки задрались, показывая клыки.

Метрах в двадцати от нас раздался испуганный возглас хозяина с интонацией, словно он до сих пор верит в непогрешимость своей твари:

— Рекс, отпусти! Фу! Плохой пес!

Я попытался схватить укушенной рукой бутылку, но пес попятился назад. Я присел, чтобы не упасть. Он потянул на себя сильнее. Тогда я отпустил котенка и освободившейся рукой схватил бутылку за горлышко. Стиснул зубы. Я замахнулся и что есть силы опустил бутылку на голову псу.

От удара его зубы сильнее вонзились в кожу, потом пес взвизгнул и отпустил руку. В ямках от зубов тут же скопилась кровь, но кровь осталась и на бутылке. Я зарычал и поднялся на ноги. Пошевелил укушенной рукой — работает. Я перебросил бутылку из одной руки в другую и двинулся в сторону собачника. Его Рэкс наконец-то подбежал к нему, жалуясь пробитой головой.

— Ты ударил мою собаку!

— Она меня укусила.

— Это царапина, а у Рэкса вся голова кровью залита. Да я твоего котенка

раздавлю!

Только сейчас я разглядел собачника: толстые ноги, перекошенное от злости лицо. Волосы короткие, скуласт и высок. Он пошел на меня. С каких пирогов жирный ублюдок считает меня виновным? Я приготовился к сопротивлению, но заметил, что собачник смотрит мимо меня. Я проследил его взгляд, оказывается, котенок вывалился у меня из-за пазухи и беспомощно распластал по траве лапки. Большие глаза озираются в поисках защиты и тепла. Я встал между собачником и котенком.

— Давай раойдемся миром. У меня очень, очень плохое настроение.

Собачник оскалился, совсем как его пес. С маниакальным упорством он пошел на котенка. Когда до меня осталось три метра, его пес взвыл: побей их, хозяин!

Мои глаза затянула пелена, а накопленная ярость перешла границы стиснутых зубов. Я закричал, уже не от боли, и сделал шаг вперед. Бутылка окровавленным концом стукнулась прямо в подбородок собачнику. Тот был так уверен в своей правоте, что даже не закрылся руками. Я стиснул горлышко бутылки до скрипа и ударил снова, целясь по зубам, вдруг собачник тоже кусаться будет. По бутылке бздынькнуло. Губы собачника стали как рубленая свекла, он взвыл и схватился ладонями за рот. Толстые ножки подкосились, он упал на траву и стал кататься, скуля и воя. Пользуясь тем, что я отвлекся на хозяина, Рекс прокралась к котенку. Я уже видел, как смыкаются на белом пушке котенка плотоядные челюсти. Дикий рык поднялся со дна моего существа, я размахнулся до боли в плече и метнул бутылку в собаку. Донышко попало собаке в нос. Бутылка отскочила и, оставляя в воздухе взвесь красной пыли, снова укатилась под лавку. Собака рухнула, накрыв телом котенка. Нос расплющен как свиной пятачок, из ноздрей идет темная жидкость. У меня по нервам пронеслось: "беги". Я пинком отфутболил собаку, схватил котенка и сунул за его пазуху. Хорошо, что вечер, вряд ли кто-нибудь увидит мое лицо.

Вспоминая игры в казаков-разбойников, я окольными дворами дернул к дому матери. Школу обогнул с правой стороны, пробежал между домов к небольшой дороге. Асфальт побит, везде грязные ямы. Я сбавил темп: бок снова колет, а котенок пытается то ли выбраться, то ли сожрать мою плоть. Краями домов я запетлял к родному дворику. По пути сорвал с клена лист и приложил к укусу. Как говорил Влад, тянутся ко мне люди. А вместе с ними всякая мразь.

 

Глава 3

Перед глазами стало темно, да и на улице помрачнело. Я остановился в своем бывшем дворе и простонал:

— Влад… что же мы наделали…

Во рту горчит. Дыхание после бега прыгает как заяц по кочкам во время половодья. Я отыскал во дворике скамейку, приземлился на нее. Котенка я достал, посадил рядом. Совместное переживание сделало нас близкими, почти родными. Сидим мы, как две кикиморы болотные, и никому до нас нет дела. Все кинули. Были друзья и нет друзей. Были родители, большие и могучие, заботливые. Нет их. Вся проблема котенка в том, что когда-нибудь он вырастает. Проблема человека в том, что он никак не может вырасти.

Я укусил себя за палец. Стало больно, зато обида и чернота в груди поутихли. Я сжал зубы, почти до слез, хотя были ли эти слезы от физической боли? Это ведь я повел Влада по сектам, думая, что это пойдет ему на пользу. И ошибся в самом главном.

Я положил руки на колени, головой уперся в тыльные стороны ладоней. В голове волнами всплывают сцены детства. Отец, я, мать… почему стало так? Должно было быть по-другому. Я не знаю, как, но у меня есть чувство. Наши с Астой дети, они были в том видении счастливы. Жизнь не самое ценное, что дают детям родители. Стоит посмотреть на чумазых скелетов, околачивающих городские помойки. Можно заглянуть в Африку, где дети рождаются живыми мумиями. Но что далеко ходить, стоит посмотреть на собственную дочь, сына. Сколько раз в день они тянут к родителю ручки и говорят, что счастливы? Ни разу? А сколько раз за год?

Вечер окутал и меня, и котенка, и весь мир. Ранняя ночь потянула свет, а вместе с ним тепло. Котенок пискляво замяукал, маленький рот рвется от отчаянного крика. Я разжался, в спине хрустнуло, по мышцам прокатила волной озноба. Я аккуратно поддел дрожащее тело котенка и положил к себе на колени. Он порывается куда-то бежать, дерет мне ноги. Я погладил его, потеребил брюшко и за ухом. Котенок согрелся и разомлел, рваться перестал, вместо этого он выпустил коготочки в мои штаны. Для лучшей фиксации.

— Можешь спросить меня, сколько я времени провел в этом дворике. — Я обвел рукой котенку перспективу на детскую площадку с ржавыми качелями. Справа густая поросль леса, оттуда тянет прохладой, там озеро, что на самом деле большая грязная лужа. Позади меня военная часть и совсем далеко полигон, куда мы регулярно устраивали рейды за гильзами. Слева и впереди стоят дома. В одном из них сидит мать. — Я не провел в нем ни секунды. Меня от него выворачивает. Я убегал дальше, чтобы никого не видеть. За это меня пороли, но я все рвался и рвался, как только что ты пытался убежать от меня. И вот дорвался. Теперь бьюсь с самим собой же.

Я рывком встал. Игнорируя визжание сдавленного котенка, мои ноги направились к среднему подъезду старого пятиэтажного дома, построенного еще при немцах. Железная домофонная дверь встретила суровой неприступностью. Я зажал по очереди цифры один и два. Спустя какое-то время из динамика раздался искореженный металлом женский голос:

— Кто там?

— Сын родился. Серегой назвал.

— Кто там, спрашиваю? Костик, это ты?

— Мама, ты все время строишь свои теории, а прав оказываюсь я.

— Кто пришел! Ну, проходи, если посмеешь.

Дверь с пиканьем открылась. Я зашел в подъезд, освещенный холодной лампой. Ступеньки показались совсем крохотными, а когда-то я боялся прыгнуть через одну. Я поднялся на первый этаж, повернул влево. Котенка пришлось спрятать за спиной, его роль еще не востребована. Я дернул ручку двери, из открывшегося проема повеяло уставшим после трудного дня теплом и расслаблением. Я сжал челюсти, чтобы не сказать самому себе, насколько сильно хочу сейчас поесть, принять ванну с ряженкой и укрыться одеялом под хороший фильм.

Нас разделяет только порог. На ней любимый персидский халат и вязаные тапки, руки скрестила на животе. Она выглядит сонной, но собрана, во взгляде насмешливая оценка.

— У меня для тебя подарок. — Сказал я, качаясь над порогом. Перешагнуть тонкую грань я не решился. — Очень ценный. Из него можно сделать все, что угодно, как ты будешь к нему относиться, таким он и будет. Это как зеркальце, впитывающее все хорошее и плохое.

— Зачем мне это?

Я пожал плечами и сделал необыкновенно доброе лицо.

— Ты моя мать, и я хочу сделать тебе хорошее дело. Сколько раз ты меня спрашивала, почему я злюсь на тебя. Но твой ум не может проследить цепь событий, приведших к такому результату. А на моем подарке, когда он вырастет, ты сможешь все детально разглядеть и понять.

— Ларион, я не спрашиваю, кто ты такой. Ты никто, ты просто полная противоположность своего отца. Каким бы он тюфяком ни был, у него хотя бы был характер. А ты пародия на него.

— Если у него был характер, зачем ты его споила?

— Он был слаб и спился сам. Он не сумел удержать меня, ты прекрасно это знаешь. Ты сам что ли пьян?

— Не смей обвинять моего отца!

Из глубины квартиры раздался возмущенный мужской голос:

— Лапуша, у тебя все в порядке?

Мать медленно отвела взгляд с моих глаз назад, в черноту коридора.

— Все в порядке, милый. Я сейчас к тебе вернусь.

Я поднял брови, кривая улыбка поползла по лицу.

— Какой по счету любовник? Третий, четвертый? Разумеется, я считаю десятками.

— Ты жалок, Ларион. Что хочешь? Говори быстрей, иначе опоздаешь на последнюю до Москвы электричку.

Я скрипнул зубами. Как она может насмехаться надо мной, когда виновата, сильно виновата? Она своими загулами уничтожила моего отца, и продолжает насмехаться надо мной!

— Ты даже не представляешь, зачем я приехал. — Мстительно сказал я, стараясь чтобы это прозвучало как можно более пугающе. Жаль я сам не знаю, что здесь делаю, да еще с котенком.

Ее брови изогнулись острой дугой, глаза сузились в коричневые точки окуляров. Убедившись в том, что я не ворвусь в квартиру мимо нее и не стану ругаться с ее нынешним любовником, мама расслабленно оперлась плечом на косяк двери.

— Отчего ж не представляю? У тебя проблемы с людьми, на которых ты не можешь злиться. Но злость испытываешь, даже не злость, а ярость. Вон у тебя брови и скулы трясутся, руки спрятаны за спину. Боишься ты этих людей, а может быть, они твои друзья, перед которыми ты чувствуешь себя виноватым и поэтому злость на них выплеснуть не можешь. А приперло тебя крепко. Ты приехал, чтобы сорваться на меня, это было бы понятно даже Витечке. — Меня передернуло от того, как она назвала моего отца, но сделать я ничего не могу, только молчать и слушать, готовя финальный аргумент. — Тебе кажется, что имеешь полное право срываться на меня за жизненные неудачи, я ведь предала, убила, растерзала твоего отца. Ты же это видишь так?

— Я действительно имею на это право. И ты передо мной пытаешься сейчас оправдаться.

— Пока ты так считаешь, не смей переступать порог моего дома. Иди, срывай злость на других. Мусорный бак отпинай, побейся головой об дерево. Говорят, легчает. А теперь иди, мне нужно спать, завтра на работу. Чтобы раз и навсегда завершить наш бесполезный спор, тебе нужно всего лишь признать, что твой отец — неудачник и слабак. Его никто не любил.

— Иди, ублажай того, кто спит в его постели.

— Где-то я уже это слышала. До скорой встречи. И котенка не смей оставлять в подъезде, а то все изгадит.

Я не помню себя, как вырвался из подъезда. Дверь осталась далеко позади, разговор с матерью там же. В руках только котенок, отчаянно пищащий и скребущий крохотными когтями руку, в груди жжение задушенной ярости. Я хотел подарить котенка матери, но совершенно о нем забыл. Гнев сделал меня равнодушным ко всему, только он питает меня сейчас жизнью, только его вижу перед собой. Мне стало горько и обидно за котенка, которого взяли из приюта для нормальной жизни, но даже не дали ее понюхать. Голодный и замерзший, находится в лапах ослепленного злобой человека.

Я огляделся по сторонам. Ноги в беспамятстве забросили меня на южную часть военного городка, впереди потянулись офицерские общежития. Где-то ближе к озеру должен быть воинский штаб, удивительные синие ели и памятник Ленину. В груди защемили воспоминания. Я перестал понимать, что делаю. Необходима разрядка, но вместо нее я получил еще больший заряд отвращения к самому себе. Вот о чем говорила Лена, сейчас самое время схватить холодную и тяжелую ручку пистолета и выстрелить себе в голову несколько раз.

Энтропия из-за неразрешенного гнева достигла предела. Я вот-вот окоченею, темнота… готова меня принять.

Я бросился к вокзалу. Нужно успеть на электричку, других путей из этого дрянного городка я не знаю. В моей руке замяукал котенок. Он мне показался таким теплым, почти горячим. Мне видится, что от него к моим пальцам идут тоненькие блестящие нити.

— Прости меня. Кыся, я искренне хотел тебя подарить матери. Наверно, чтобы хоть кто-нибудь понял, каково было мне, что за тварь меня воспитывала. Я хотел вовсе не то, что происходит сейчас. Когда встретимся еще раз, а я обязательно тебя отыщу, ты станешь моим питомцем. Обещаю.

Я поднял котенка перед собой на уровне пояса. Из головы вылетели всякие мысли, ощущения в пальцах от мяукающего комка шерсти стали невыносимыми. Котенок стал тяжелым и горячим, словно я поймал руками метеорит.

Гнев, эта жертва тебе.

Ладони с котенком медленно прислонились к моей груди. Его визг стал страшен, а может, это визжал тот, что внутри моей комнаты смутьяна. Я испугался, что крики услышат и сбежится с факелами весь город, но вокруг пусто, ни фонаря, ни прохожего. Я нажал пальцами. Визг стал тонким, под пальцами нащупались мягкие косточки. Они прошибли собственную плоть, которую должны были держать. Я нажал сильнее, сгорбился, стискивая котенка в умирающий комок. За своим рычанием я не услышал его хрипов, но они были, не могли не быть. Я вспомнил Веронику, как хрипела она, мне показалось, словно я сдавливаю ее нежную шейку, она хрустит, а прекрасные глаза до безобразия выпячиваются из черепа. Из моих глаз полились кислотные слезы, оставляя жгучие дорожки на лице.

Перед тем как расслабить мышцы котенка, смерть тряхнула его крупной дрожью. Нет, это затряслись мои пальцы. Я закрутил животное, как будто выжмаю белье. Раздался противный хруст. Шерсть свалялась под моими ладонями. Не в силах глядеть на котенка, я прижал его к груди и, подержав так несколько мгновений, отшвырнул от себя как глыбу льда. Через несколько секунд вдалеке послышался звук упавшего на ветви тела.

Я заглянул в себя. За дверьми соблазнителя и смутьяна пусто. Я осторожно снял замки и отпер двери. Оттуда засквозило льдом.

Руки мои поднялись к лицу, я вытер слезы. Ненависть, которую я питал к себе, ушла. Ставший за один вечер дорогим мне, котенок забрал всю мою боль. Раскалывающееся под волнами отчаяния — что творю! — сознание принялось делать привычные вещи. Я достал из кармана сотовый и посмотрел на экранчик, времени в обрез. Безмолвно прошептав проклятье, я убрал телефон. Стремглав ноги понесли меня к вокзалу, если не успею на последнюю электричку, придется куковать на вокзале, среди вонючих бомжей, угрюмых охранников и пьяных уродов. Может, так и надо, ведь сейчас я ничем от них не отличаюсь.

 

Глава 4

Я успел. Едва заполненная электричка окутала меня желтым светом и утомляющим дребезжанием стекол. По вагону ходили взад-вперед пассажиры, многие под хмельком. Я тут же погрузился в полудрему.

Моего плеча коснулась чья-то рука. Я приоткрыл глаза. Это оказалась рыжая девушка, лицо в крапинку, она что-то говорит. Девушка облачена в клетчатую мужскую рубашку, концы которой завязаны чуть выше пупка в узелок. Дальше по вагону ее ждет парень, одетый как ковбой из вестернов Клинта Иствуда, только вместо кольта в худой руке зажата свирель. Недоумевая, что от меня хотят, я спросил сонным голосом:

— Что случилось?

Девушка ответила:

— У вас телефон звонит. И скоро приедем к столице, пора просыпаться.

Я поблагодарил девушку, хотя обидно, что красного вина мне никто не предложил. Рыжая ушла, раскинув шикарную гриву по плечам. Ее друг уничтожающе посмотрел на меня, взял ее за талию и повел из этого вагона.

По телефону шестой раз подряд вызывает незнакомый номер. Туго соображая спросонья, я нажал зеленую кнопку. От раздавшегося в трубке баса я опешил.

— Это Кедр. Есть разговор.

— Кто? Кедр? Не думал, что в Гималаях есть телефонные вышки.

— В Тибете. — Грубо ответил Кедр на мою ошибку. — У тебя есть возможность сделать мне прощальный подарок. Дай обещание, что сделаешь.

Меня так разморило во время езды, что я согласился, лишь бы мучитель отстал. Кедр сказал довольным бескомпромиссным тоном:

— Завтра с утра жду тебя с учеником за городом, точные координаты высадки пришлю в сообщении.

Я очнулся, как от касания холодного стетоскопа.

— Ты не будешь принимать участие в моем деле. Я дал тебе обещание только чтобы спать дальше, ты не можешь меня так надуть!

— Сделай другу прощальный подарок, Ларион! Не ты ли мне говорил, что всегда доводишь дела до конца, и потому не даешь обещания направо и налево? Давай останемся друг о друге в хорошем мнении.

— Я должен справиться сам. Это же мое любимое дело, не твое! Пожалуйста, не заставляй меня. — Душевные переживания полностью истощили меня, единственное, что я хочу, это просто остаться в покое! Не в силах в таком состоянии противиться железной воле Кедра я сказал обреченно. — Я сделаю то, что ты просишь, но это мне навредит.

Слова Кедра утонули в шуме электрички. Мимо окна помахала шпилем Останкинская башня. Когда наплыв шума прошел, я попросил Кедра повторить.

— Ларион, то, что я собираюсь сделать, сможешь запросто и ты. Фактически ты уже это делаешь, но времени у тебя мало, к тому же твой начальник сам играет нечестно. Я всего лишь сокращу тебе время. Сделай мне приятное.

Меня затрясло, а руки вмерзли в лед. Этими руками я придушил того, за которого дрался, который мне стал дорог. Просто чтобы он не оказался в такой же безвыходной ситуации, как и я. Чтобы он не мучался. Жаль некому придушить меня, забитого в капкан. Кедр дает мне руку, которую нельзя брать, но инстинкт выживания заглушил совесть, и я согласился. Чтобы как-то оправдать свое согласие, я взамен взял обещание с Кедра написать мне, как его можно будет найти в Тибете. Он согласился.

Его уверенность в своих действиях подстраивает под себя реальность. Как ни противься, а все выходит, как он говорит. Что ж, посмотрим. Я позвонил Гошу, он упирался, говорил, что его обучение закончено, но я сумел убедить, сказал, что мне нужен последний день, надо закрепить результаты. Гош, чувствуя свою вину, согласился.

Все сломалось. Не знаю, что задумал Кедр, но разбираться нет сил. Какое решение примет Гош? Предаст ли меня? Я как зомби доехал до дома, протащился по лестнице и рухнул в кровать в одежде. Какой смысл раздеваться, если не отмыть то, что находится под кожей и дико чешется.

Ночью мучили кошмары. Иногда казалось, что жизнь вот-вот оборвется и меня понесет прочь за тысячи километров от родной земли. То и дело всплывал Константин, одетый как попрошайка у метро. Он требовал какую-то субсидию, чтобы дать мне шанс откупиться от синих дедов морозов. Аста стреляла в меня из лука, а Гош извинялся за то, что не туда прицепил мишень — яблоко.

Утренняя свежесть леса дыхнула на нас с Гошем, едва мы подошли к полесью, где уже не деревья, а разрозненные кусты. От земли к ногам тянет влажные лапы прохлада, призывая к беспечному бегу босиком. Трава сплошь в серебряных ниточках. На воздушные паутинки насели капли. В них постепенно разгорается солнечный блеск, что скоро высушит дотла. Но до того времени еще далеко и можно всласть покрасоваться. Лучше бы сны вообще не снились. Прохлада полесья прогнала прочь дикие картины и вдохнула в меня жизнь. Гош напротив, ежится как суслик после спячки. Я провел ему краткий экскурс насчет Кедра.

— Павел Евгеньевич легендарный человек. Это Кедр: ни буря, ни потоп ему не страшны, а плоды его трудов драгоценны.

— Кто он? — Спросил Гош. Он трет ладонями руки, изо рта вырываются облачка пара.

— Кедр и служил, и воевал. По горам лазил, срывался. Моря переплывал, тонул. Под землю спускался, заваливало. Его друга в грозу молния сожгла, это был сильный удар. Продирались они через поле: ветер щеки рвет, вода норовит в ледышку превратить. Друг хотел залечь и переждать, пока немного стихнет. Но Кедр сказал, что если сейчас лягут, то опоздают по маршруту. У него карта была с точками и временем. Воля к победе сильна, дух крепок. Это у Кедра воля, он рвался как паровоз. А друг его с тылу прикрывал. В ту грозу мелькнуло что-то под ногами, Кедр нагнулся взять. Громыхнуло в этот момент так, что его обдало жаром электрического облака. Кедр нутром почувствовал небесный огонь. И жареным завоняло. По старой привычке Кедр кувыркнулся, тут же подбросил себя на ноги и выхватил пистолет. Смотрит — сзади никого и только дым от темного холмика идет. Кедр всякое видал, и женщин с отрезанными грудями, и выпотрошенных младенцев. Африка, дикари. Но здесь он ужаснулся. Долго подойти не мог у зажаренному другу, ревел. Потом достал из рюкзака саперку, тут же друга и закопал. Хотел, чтобы и его изжарило, носился по полю с гневными выкриками, да не судьба помирать. Словно это был последний плевок неба — тучи через полчаса разошлись. А когда Кедр могилу маскировал, уже палило солнце.

— Жаль его.

— Кедр силен. Шея как у буйвола, руками может столетний дуб обхватить. Кожа темная, видавшая и солнце, и снежные метели. Но главное — дух воли, который поселился в нем. В девяностые напали на него четверо: один с макаровым, остальные с ножами и стальными прутьями. Рядом было безлюдно, шумела река. И выстрела не услышать, не то, что криков. Так он им и говорит, давайте я песню спою и разойдемся миром. Бандюки ответить не успели, как Кедр запел: мощно, красиво. Чарующе. Я только у одного человека голос слышал сильнее, чем у Кедра. Жаль тот баран свой талант на секту пустил. А Кедр как запел, так братки обмерли. Забылись. С трудом их квадратные лица выдавили наружу благородную задумчивость. Продолжая петь, Кедр обошел их и забрал оружие. Когда песня кончилась, они спохватились, а Кедр пистолетом поигрывает и смеется. Он сказал: "не нужны мне ваши игрушки" и выкинул все в реку. Бандиты, поначалу струсившие, взяли и накинулись. Не поняли, что он их уже победил.

— И он их в реке утопил?

Гош мерзнет, не проснулся еще. Обхватил себя руками и дрожит как котенок. Мне почудилось, что он даже мяукнул.

— Нет, зачем убивать. Но отругал он их так, что оружие они больше поднять не смогли.

От рассказа Гош стал невнимательным. Наверняка идет и представляет себя на месте могучего супермена, раскидывает врагов по полюсам и спасает дочку президента Земли. Гош собрал все кочки, которые только смог найти. Я взбодрил его, напомнил про разгонку психики. Оторванный от сладких грез, Гош заворчал. Он сконцентрировался и стал водить шеей как жук, стряхивать руки. Пошла, значит, энергия.

Мы миновали поле и вышли к бетонке. Справа чернеет костлявый лес. Между ним и нами возле дороги стоит одинокая березка. Рядом с ней стоит плечистая фигура. Уже отсюда я почувствовал на себе пронизывающий взгляд Кедра.

Поравнявшись с ним, я сказал Гошу:

— Знакомься, Павел Евгеньевич.

— Просто Кедр.

Кедр пошел вперед, закрывая своей спиной половину леса, сказал идти следом. До места проведения мы шли около часа. Лес расступился, и мы вышли к широкой поляне, обнесенной забором с табличкой "Лошадей не кормить. Территория охраняется собаками". Кедр достал рацию, кинул в динамик пару слов, а через минуту раздался топот копыт. Оставаясь на лошади охранник открыл калитку. Они с Кедром о чем-то заговорили полушепотом, в их разговор я старался не вникать. Обида на то, что Кедр все решил за меня, пересилила интерес.

Мы миновали роскошный особняк, искусственный пруд, и по каменистой дорожке пришли на другой конец небольшого поместья. Здесь за дополнительной оградкой построен бревенчатый домик, больше смахивающий на баню. Наш сопровождающий отсалютовал Кедру и поскакал в направлении главного дома.

— Добро пожаловать в домик "Ч". — Радушно сказал Кедр. — Заходите, раскладывайте ваши вещи. Можете вешать на вешалки или складывать в угол.

— У нас с собой нет вещей. — Сказал Гош. В голосе подозрение, что Кедр не совсем здоров на интеллект, раз не заметил такой очевидности.

— Тогда садитесь за лавку и ждите бодрящий чай.

Убранство домика состоит из большого квадратного стола и четырех лавок вокруг него. Стол занимает почти все место в сплошной комнате. Под низким потолком прибиты вешалки для одежды, над окном висят шикарные оленьи рога. Какой-то домик переговоров времен Первой Мировой.

Кедр отлучился к большому дому, а вернулся с гигантским рюкзаком за плечами и саперной лопатой в руке. Судя по блеску лезвия, лопата наточена с особой любовью. Кедр заголосил:

— Что-то вы грустные. У меня в рюкзаке полно вещей для увеселения постных лиц.

Кедр поставил рюкзак на лавку, извлек оттуда пузатый термос и две чашки. Мы с Гошем взяли по кружке и сели за стол. Гош сказал:

— Павел Евгеньевич, чем можно чашку почистить, на дне что-то прилипло.

— Называй меня Кедр, официальности ни к чему. Ларион за тебя поручился, не обижу. А грязь оставь, мужчина ты или нет? С ней вкуснее будет.

Гош втянул язык в глотку, со страхом осматривает огромные ручищи Кедра. А тот, как ни в чем не бывало, разлил чай и сказал пить. Себе он налил в крышку от термоса. Пар взвился над кружками, но никто пить не торопится. Кедр сел напротив нас, локти хозяйственно раскидал по столу. Прищуренные глаза переходят с одного на другого. Мне говорить не хочется, хотя интересно жутко. Гош стесняется. Молчал и Кедр, посмеиваясь. От нечего делать я выпил чаю, Гош осторожно последовал моему примеру. Улыбка Кедра стала шире.

По телу от чая пошло приятное тепло и легкость, оно проникло в каждую клеточку тела. Стало хорошо. Блаженная улыбка сама собой растянулась по лицу как резиновая. Я удивленно посмотрел на чай, перевел взгляд на Кедра. Мощный друг стал каким-то…смешным!

— Это тебе для расслабления. — Сказал Кедр. Он тоже посмеивается, но сдержанно и с толком. Я закрыл рот руками, боясь вместе со смехом выплюнуть легкие. Вот что за грязь была на дне кружки, подумал я со смехом.

Гош отодвинулся от меня, стал пятиться к выходу. Я попытался его задержать, но он с легкостью увильнул от моих медленных движений. В его голосе почувствовался страх:

— Что это такое?! Я пришел сюда исключительно из-за вины перед Ларионом за то что предаю его. Ты меня пугаешь, Кедр!

Кедр заговорщицки подмигнул мне:

— Первый компонент пошел в атаку, парня на правду понесло. Надо его вывести в поле, пока не началось действие второго компонента.

— Это и есть твой план? Накачать нас наркотиками? — Сказал я. От одной этой мысли меня разобрал истерический хохот. — А-а-а… Я понял. Ты хочешь пробить броню Гоша стальными куклами? Но они слишком много весят, надо что-нибудь полегче. Давай ему настроение вручную закатаем в трехлитровую банку?

— Посмейся немного. — Посоветовал мне Кедр. Он схватил за шиворот Гоша, не давая ему вырваться на свободу. — Через несколько минут тебе полегчает, останется просто хорошее настроение. А ты, Гош, стой смирно.

— Вы обманщики! — Завопил Гош. Он яростно пытается вырваться, но от Кедра не уйдешь. — Ларион постоянно хитрит, и ты такой же.

Кедр поглядел на ручные часы, что-то прикинул, потом взял рюкзак на плечи. Продолжая держать Гоша, одной рукой заставил его допить весь чай. Я допил свой. Кедр упаковал термос обратно в рюкзак, закинул оный на плечо и вывел нас во двор. Там Гош наконец-то вырвался на свободу. Я в жизни не видел, чтобы он так ругался и двигался как заведенная молния. Обращая на ругань Гоша не больше внимания, чем медведь на комаров, Кедр направил нас к махине леса. Через десять минут мы нашли облагороженную заботливыми руками поляну. Шириной в сто шагов, тонет в свете, по краям стоят березы, кажущиеся выродками среди елей и пихт. Выйдя на середину поляны и собрав нас с Гошем в кучку, Кедр бросил рюкзак. Началось, понял я, но смеяться не перестал. Может оно и к лучшему, что Кедр нейтрализовал меня таким экстремальным образом. Сейчас буду сидеть и ржать, никому не мешая нытьем про насилие над человеческой волей. Я поискал взглядом на что присесть, поваленное дерево под березой показалось мне симпатичным. Я показал на него Кедру, тот кивнул. Вялый Гош поплелся за мной. Кедр задержал его. Он подкинул саперку, на лету перехватил и мощным рывком отправил в лес. Мгновение спустя раздался глухой стук, это лопата вонзилась в ближайшую ель.

Я сел, чувствуя под собой надежную поддержку дерева. Смешит все: солнце, деревья, трава. Трава смешит особенно… У братвы трава, вся братва в дрова. Я почувствовал себя крайне счастливым. Арнольд Николаевич? Да черт с ним! Черт с ними со всеми, и с котенком в придачу.

На глазах непроизвольно навернулись слезы. Я убил котенка, как и Веронику, это я уничтожил Влада. Без людей я ничто, я, Игрок в Людей.

На поляне раздались крики. Я поднял легкую голову в ту сторону. Кедр заставил Гоша вытянуться перед ним по стойке смирно. У бедняги измученный и потерянный вид. Он то ли ищет потерянное вчера, то ли усиленно вспоминает свое имя. Голос Кедра, жесткий и требовательный, загрохотал на всю округу. К счастью, мы среди деревьев, звук поглощается быстро.

— Стой там, слушай сюда! — Приказал он Гошу так, что тот невольно вытянулся пуще прежнего. — Я расскажу небольшую историю. Мы с братом в детстве переболели страшной болезнью, менингитом. Ты знаешь такую?

— Да. — Тихо ответил Гош.

— Молчать когда со старшим по званию разговариваешь! От нее либо мрут, либо становятся дураками. Мой брат умер, а мне повезло, с тех пор я понял, что на гражданке мне делать нечего. Где я только не служил, но несколько лет тому государство решило, что Павел Евгеньевич свое в каптерке наворовал. Теперь я обучаю таких, как ты. Труд сделал из обезьяны человека за двадцать тысяч лет. У нас времени всего один день, но дело нам предстоит не менее грандиозное. Переодеться!

 

Глава 5

Кедр вытянул из рюкзака военную форму. Пока Гош переодевался, Кедр насаждал сверху командирским тоном:

— На гражданке можешь ходить хоть в лифчике, но пока здесь, придется одеть мужскую одежду.

— Хорошо… — пролепетал Гош.

— Молчать! — Взревел Кедр. С деревьев посыпались особо чувствительные листья. — Солдат должен отвечать "так точно!"

Так точно! — Крикнул загнанный в угол Гош. Он повернулся ко мне, на лице легкое недоумение, но я отмахнулся и показал на Кедра, полностью вошедшего в роль.

Кедр приказал Гошу бегать от него до пронзенного лопатой дерева. По свистку "новобранец" в чудовищно смешной форме должен говорить лопате "спасибо" и бежать обратно.

— Запоминай науку! — Сказал Кедр. — Мины бывают танковые и противотанковые. А вообще, танк это сильное противотанковое средство. Весят они "м" тонн… нет, эти сволочи тяжелы, лучше "к" тонн. Так, а теперь гуськом от меня и до следующего дуба! Каждый солдат должен быть или поощрен или наказан, так что ты меня либо слушаешься, либо одно из двух.

— Это как? — Еле выдохнул Гош. Пот ручьями течет по раскрасневшемуся лицу.

— Молчать! И вообще, как сделаешь по жизни столько же глупости, сколько я, вот тогда и будешь вопросы задавать. Хотя мое подозрение, что все "каки" отпадут сами собой, как грязь от носков. Где твоя рота, солдат? Доложить о наличие людей. Кто не все — того накажем. Сейчас разберусь, как следует, и накажу, кого попало! Ты у меня смотри, я когда нормальный а когда и беспощадный.

— Где мы?… Кто эти люди… — завопил Гош на бегу. Второй компонент, судя по всему начал действовать, даже с галерки я заметил, что у Гоша начались галлюцинации. Но зачем Кедр все это делает, неужели галлюциногены и есть его секретный метод перевоспитания?

— Молчать! Или я сейчас буду зверствовать. Упасть на пол. Держи ручку, записывай за мной по полю как по барабану. Ручка может быть ложкой, если жрать осталось всего три тарелки! Почему такой неровный квадрат нарисовал, ты что, дальтоник?

Гош окончательно перестал соображать, а меня потихоньку отпустило. Приступы смеха перестали сотрясать как цунами, я устроился на бревне удобней для пятой точки, стал наблюдать за цирком.

— Встать! — Приказал Кедр. — Всех отсутствующих выстроить в одну шеренгу. Прекрати делать умное лицо, ты же будущий офицер!

Гош забегал перед начальником, выстраивая ряды воображаемых солдат. Когда успокоился, встал в строй и вытянулся, словно столб проглотил.

— Все на месте, товарищ Кедр! — Отрапортовал он.

— Отлично. Тогда запоминайте военную науку. Закройте рты, трусы видно, это вам чревато боком. Шагом марша за мной! Что ты ходишь как корова, ну настоящая свинья! Я принципиальный, но не дебил, и ходить вы будете так, как надо, а как не надо, будете бегать. Я отучу вас шутки хулиганить и приличия нарушать.

Кедр маршировочным шагом пошел по окружности поляны. Гош семенит следом, изображая подобие марша. Я потянулся к Кедру сказать свои предположения по поводу происходящего, но он оборвал меня:

— Если вы что-то хотите сказать, то лучше молчите. Всему свое время, а сегодня только суббота. Воскресение наступит во вторник, как курица зимой! Вывести бы тебя в чисто поле да пустить пулю в лоб, чтобы на всю жизнь запомнил. А если у вас есть свое мнение, то плохо вы устав учите. Каждый по-своему прав, а по-моему, нет, и по этому вопросу есть два мнения: одно неправильное, другое мое!

Мой мозг тихо собрал пожитки и машет платочком из уходящего поезда. Я остался сидеть. Кедр оскалился и снова обратился к Гошу.

— Рассказываю случай. — Сказал Кедр. — Идем мы в наступление, как положено. Вначале идут люди, потом проходим мы. Танки рядом стройными рядами по одному человеку, пушки стреляют вокруг: сначала по параболе, потом по инерции. Так вот, идем мы в чистом поле до той ели с березовой верхушкой, вокруг ни яблоньки, и вдруг из-за угла танки! Гош, вынь руки изо рта! Уже время воевать, а ты еще не ел. Сейчас тебе руки оторву, чтобы не болтал куда попало!

Нарвались, значит, мы на засаду. Подбегаю ползком к радисту, говорю, чтобы передал о засаде в штаб. Он говорит — рация сломана, полупроводник какой-то отошел. Я не поверил, рация на бронетранспортере, а не на полупроводниках. Но передать сообщение надо. Я-то не дебил, знаю, что радиостанция должна находиться в голове начальника колонны. Бегу туда, по полю раздаются стоны и крики мертвецов. Ткнул одного солдата, зачем отсюда лежит, его место тут не здесь! Подбегаю к штабу. Где-то к двери должно быть приварено отверстие. Нашел его. Вхожу, а начальник мне как в лоб говорит, причем по национальности он грузин: "Молчать, я вас спрашиваю! Вы солдат или где? На войне или что? Быстро хватайте автомат, и исправлять такой недостаток, как солдаты противника!"

Пошел я обратно, а бой уже кончился. За отвагу меня наградили доской почета. Я был не то, что ты, пока не женился. Был здоров вдоль и поперек!

— А я что… — стал оправдываться Гош в привычной манере. Но тут его перемкнуло, лицо стало каменным. Он выкрикнул: — Так точно, командир!

На суровом лице Кедра проступил намек на улыбку. Он продолжил воспитание:

— Не тряси передо мной мордой лица! Что хромаешь, рожать что ли, собрался? Лицо солдата должно выражать скорбь и задумчивость. В армии все параллельно и перпендикулярно, а у вас пояс застегнут, как будто никого нет. Что вы молчите, как корова об лед?

— Так точно! — Возопил Гош. По лицу безумца текут мутные потоки, руки непроизвольно дергаются. Шагать стал ровнее, почти точно повторяя марш Кедра.

— После войны я выписался из госпиталя на добровольных началах. Я уважаю Москву, потому что сам Тамбовский. В молодости, еще до снятия черепа, я долго занимался самообслуживанием, а теперь мне много лет и для области брака я непригоден. А жена без сношения слепнет. Что губит командира? Пьянство, воровство, бабы! Не пей, не гуляй, не воруй! Если еще и работать станешь — слава тебя сама найдет и вручит сладкую редьку. А не то поедете в лагеря, а матери ваши будут у меня на грудях рыдать. Война начнется, меня с вами уже не будет. Что будете делать при сигнале "воздушная тревога"?

— Укрываться!

— Укрываться будешь в щели! — Кедр ткнул лбом в лоб Гоша, брызжа на него слюной. — Не улыбайся, эта не та щель, которой тебя так не хватает. Ты будешь заниматься по-настоящему и становиться быть человеком. Занятия тут проводятся от случая к случаю, эпидемически… вы опять не бриты? Слушаться меня дело добровольное, а не так, что хочешь — слушаешь, а хочешь — нет. Оленя образ жизни ведете вы, солдаты. Но об этом поговорим ниже. Отжиматься от пола и до плинтуса!

Гош упал на землю. Кедр подозвал меня жестом. Идти лень, но надо. Ноги как чугунные, в голове гуляют волны непроизвольных смешинок. Я доплелся до Кедра, плюхнулся перед ним на колени. Он поднял за шкирку, показал на рюкзак. Лицо встревоженное, в крупных каплях пота, глаза узкие и острые.

— Содержимое рюкзака разложи на поляне, чтобы между предметами можно было спокойно ходить. Сделай это, а сейчас принеси саперку. Живо!

— Все в порядке? — Спросил я. Мне стало страшно за Гоша, который слепо доверился на рискованное предприятие.

— Нервы Гоша не способны пропускать бушующие в нем импульсы. Если в ближайшие полчаса мы его не остудим, то мозг парня бахнет, как попкорн в микроволновке. Живее неси лопату! Он должен сделать финальный рывок, иначе парня в психушку определять придется.

Меня обдало ледяным потом. Я забыл о своей усталости и помчался к лопате. Ненавижу, когда решают и делают за меня! Если дело идет не так, то виноват должен быть только я и никто другой.

На моих глазах Кедр приказал Гошу копать могилу. Лицо студента красное, вены вздулись, пытаясь прорваться наружу. Из последних сил он вонзает острие лопаты в грунт, каждый рывок может оказаться последним. Его шатает, но в глазах царит маниакальная жажда. Я кинулся прекратить это безумие, но Кедр оттолкнул меня на траву и приказал разбирать рюкзак.

— Верь в Гоша, Ларион! Сейчас ты можешь помочь только верой. Он знает все, что нужно, галлюциногены и сюрреалистичные фразы разрушили его привычную логику. Именно она мешала Гошу окончательно пересесть в шикарную тачку данную тобой, привычная логика и скелет интеллекта не дают нам свободу творить. Гош копает им могилу и похоронит их. Верь в него, и он сможет.

На моих глазах навернулись слезы. От Гоша волнами идет горячий воздух, ужасная зеленая форма вот-вот вспыхнет. Сильная дрожь трясет его как травинку, но лопата упорно угрызается в чрево земли. Острие блестит на солнце, комья земли разлетаются во все стороны.

— Я верю в тебя. — Прошептал я. Губы высохли и грозятся склеиться друг с другом. — Пожалуйста, справься. Еще одной души на свои плечи я не выдержу.

Кедр грубо отодвинул меня дальше от Гоша, чтобы своими соплями я не сбивал работу. Глаза Кедра мечут огни, он словно выкован в горниле той ужасной грозы, забравшей его друга. Это была его могила.

Голос Кедра, низвергнувший на Гоша поток бессмыслиц поверг меня на колени. Я закрыл лицо руками, не в силах смотреть на зрелище.

— Так светло, что просто дышать нечем. В этой могиле ты посадишь новый куст, Гош. Куст это сосредоточение веток и листьев, растущих из одной точки. Каждая веточка и лист будет тем, что ты захочешь. Уверенность, сила, энергия, чувственность, нежность — твой куст расцветет красочными бутонами жизни. Цветов будет миллиарды, а это огромная цифра, как сто миллионов!

— Так точно! — Ответил Гош. Он по колено погрузился в землю, яма получилась округлой. Уже можно ложиться, но Кедр напряженно смотрит сверху. Каждая секунда на счету, чего он медлит?!

— Сейчас над нами пролетят N самолетов… нет, N мало, лучше G, и оба реактивные! Они будут атаковать ракетами класса "Страх" и "Слабость". Я думаю, ты уже понял военную тайну и где стоит укрыться. Тайна не в том, что ты изучаешь, а в том, что изучаешь именно ты! С таким защитником и мужчиной как ты наши девочки могут спать спокойно. Отставить копание. Я выйду через задний проход, а ты следи за небом.

Кедр направился на другой конец поляны к разложенному мной рюкзаку. Вещей там оказалось немного, основное место заняли пуховое одеяло и компактная палатка. Я хотел выпить еще чая, но Кедр строжайше запретил. Он сказал:

— Собери палатку и подумай, что скажешь сейчас Гошу. Это будет твое напутствие страннику, изгнанному из своей личности. Та змеиная шкурка, которую он натянет вновь, будет во многом зависеть от этих слов.

— Я не смогу… я слишком слаб.

Я сел на траву, обхватил колени руками. Кедр бросил одеяло рядом, поднял меня за грудки. Сильные руки встряхнули меня, словно коктейль в шейкере.

— Ты можешь врать себе сколько угодно, но я вижу тебя другим. Настоящим! Без всей этой шелухи про баб и походы по сектам.

Я попытался отпихнуть Кедра, но руки вяло уткнулись в его могучую грудь. Его слова вырвали меня самого из тела, оставив в груди и животе зияющие темнотой пустоты. Вихрь отчаяния обуял меня под ослепительный контраст солнца. Чернеющий вокруг лес поманил с неодолимой тягой.

— Кедр, я все потерял! Влада, Веронику, котенка…

Он встряхнул меня так сильно, что едва не отлетела голова, а в глазах потемнело.

— Скулить о своей судьбе будешь после дела. Состояние Гоша критическое. Будешь медлить или скажешь не те слова, настанет конец и ему, и тебе. Кто мне доказывал с пеной на губах что нужно в человека вкладываться, если хочешь действительно сделать с ним что-либо крупное?

— Моя мать верно сказала, что я смешон. Оставь меня, Кедр. Не мучай.

— Изволь сделать задуманное, а потом я тебя лично сделаю тебе весело. Всю жизнь с нестираемой улыбкой ходить будешь.

Он поднес свой кулачище к моему лицу. Я невольно сглотну. Кедр прав. Чего я распустился как маленькая побитая девочка.

— Я подготовлю слова. — Сказал я. В горле клокочет, голос дрожит. Но по рукам потекло тепло, а в голове прояснилось.

Кедр кивнул и отпустил меня. Я стал собирать палатку, руки действуют сами собой, а в голове мелькают воспоминания наших с Гошем приключений. Шагах в тридцати от меня загромыхало:

— Солдат! Левое плечо вперед, правое — отбой. Вы тут что? Пока я где?!

Гош повернулся к Кедру. На лице играет пьяная улыбка, колени дрожат. Лопата выскользнула из ладони и клюнула землю в миллиметре от его ноги. Гош сказал:

— Боевое задание выполнено. За время вашего отсутствия не было самолетов, не было ни страха, ни неуверенности, ни сомнения.

— Молодец, боец. Ложись на отдых, вот твое одеяло.

Кедр закутал Гоша в белое тесто одеяла, аккуратно положил в выкопанную яму. Он поднял лопату и быстро накидал поверх Гоша слой земли, оставив снаружи только голову.

— Ларион, палатка готова? Неси!

Желтая туристическая палатка походит больше на деревянную собачью будку, чем на защиту от дождя и ветра. Я легко взял ее за два угла и твердыми шагами двинулся к друзьям. Кедр установил ее над Гошем, а я сходил за крепежами палатки к земле. Мы забрались внутрь. Тесно, душно. Я потрогал лоб Гоша. Он раскален. Глаза болезненно прикрыты, сквозь землю чувствую, как Гош дрожит. Кедр достал нож, такой же, какой подарил мне, только больше и выглядит хищнее.

— Что ты собираешься делать?

— Закаленное железо это символ, наделенный силой. Клинок тоже символ. Гош сейчас ничего не видит, но чувствует очень хорошо. Сила символов перейдет к нему. У нас мало времени. Сознание Гоша разорвано на осколки, но ничто не терпит хаоса. Скоро оно соберется по своему разумению, но это будет дикая химера. Собери его. У тебя есть шанс не только оформить одну его комнату в надлежащий вид, но перекрасить весь особняк его мышления. Мое дело окончено.

Кедр поддержал меня за плечо. Только сейчас я заметил, какой он уставший. Только ему известно, сколько сил он потратил на Гоша. Внешние действия как всегда оказались антуражем, сохраняя под собой слаженную работу интуиции, чувства, порыва и той невидимой силы, которую приобретает человек, идя через страх. Кедр положил клинок на грудь Гоша и выпозл из палатки. Я неотрывно смотрел на Гоша несколько минут, потом спохватился, времени в обрез.

— Гош, я хочу с тобой поговорить вот о чем. Когда-то я работал над классификацией комплексов, которые мешают мужчине добиваться и быть признанным женщиной. Выписав около двух сотен гвоздей в нашей психике, я классифицировал их в большие группы. Получилось семь глобальных тем, которые по прошествии года я слил в одну большую. Это оказался главный противник человека, нет, даже враг — страх. Единственное препятствие к достижению целей, росту и исполнению своих желаний. Я хочу, чтобы в тебе укрепилось бесстрашие, Гош. Будь титанически, на миллион процентов уверен в себе. Страх дается с детства, чтобы пока человек слаб, мог избегать губительных неприятностей. Но ты развиваешься, становишься крепче. Понимаешь, что действительно хочешь. И от страха нужно избавиться, как от ненужного подгузника. Пусть в этой яме останется страх, а выйдешь ты новым человеком. Это будет рождение нового человека. Нового тебя.

Гош улыбнулся уголками губ. Нет, показалось. Его лицо сведено судорогой, выделяется погребальным камнем на черноте взрытой почвы. Я провел пальцами по его лбу.

Было сказано много слов. Из палатки я вышел совершенно измотанный, легкий порыв ветра может сшибить на землю. Меня встретил Кедр, подставил плечо для опоры. Он выглядит усталым, под глазами тени, скулы заострились. Но пик его усталости пройден, организм быстро восстанавливается. На одно плечо Кедр повесил рюкзак с собранными вещами, на другое меня.

— Как же Гош? — Спросил я.

— С ним ничего не случится. — Заверил Кедр. — Часа четыре полежит, не простудится. Остаток дня вы проведете на поместье.

Мы вернулись по той же дороге, что и пришли, миновали перевалочный домик и вошли в главный дом. Обстановка внутри напоминает старую русскую деревню с обилием деревянных украшений под лаком и натурального камня. Потолки высоки, с остроконечными вершинами. Из центра вершин тянутся цепи с колесами подсвечников. Только свечи не настоящие, а электрические, смотрят на окружающий уют ласково и с заботой.

Из круглого холла ведут две двери и широкий открытый проход на кухню с верандой. Я не успел в полной мере почувствовать себя помещиком с огромным домом и конюшней. Едва мы вошли, Кедр схватил меня под руки, отвел в душ, а потом накормил. В голове остались смутные впечатления о том, что я ел, где я был. Ноги и руки готовы отвалиться. Я не стал подниматься в предложенную комнату наверху и упал на кожаный диван в холле. Меня не потревожили ни громкие шаги Кедра, ни недоверчивый взгляд смотрителя поместья. Сон разрушил унылые цепи разума, логические построения распались на отдельные очаги мысли. Я отрубился.

 

Глава 6

За окном темно, вот-вот выскользнут снежинки звезд из-за облаков. Кожаная мягкость кресла обняла меня и успокоила: ты здесь, а не в морозной высоте. В камине лениво тлеют головешки. Спиной к камину в стройном кресле сидит Кедр.

— Где Гош? — Спросил я.

Кедр открыл глаза. Голова медленно повернулась в мою сторону. Глаза мутные и задумчивые, наверно он наелся от пуза и переваривает белковую информацию. Прошло лет десять, прежде тяжелый подбородок пошел вниз, а губы разомкнулись:

— Я отнес его наверх. Он в порядке, ночь проспит, а к утру будет лучше, чем отремонтированные часы. Рассказывай, кто тебя ножом продырявил.

Умеет Кедр подойти к делу тактично. Я скривился:

— Я толком не проснулся, а уже такие вопросы задаешь. Подглядывал за мной в душе и увидел раны?

— Должен же я приглядывать за друзьями.

Он сказал это слишком серьезно чтобы было правдой. А ведь еще у меня дома он заметил, что я припадаю на ногу и временами кривлюсь от боли.

— Присаживайся. Кушать хочешь? — Его длань показала куда-то за мою спину. Посапывая, как человек, которого резко разбудили, я покинул уютный диван. В совмещенной кухне я подобрал такое же креслице, что и у Кедра. Оно только на первый взгляд кажется тяжелым, на самом деле сплетено из крепких легких прутьев, жилы которых скрыты под меховой накидкой. Я поставил кресло возле камина, боком к Кедру, а он вместе со своим креслом развернулся ко мне. Его рука потянулась за камин, вылезла оттуда с блестящей глубокой чашей. Я вытянул голову, чтобы посмотреть что там, мой нос потянулся еще дальше головы, чуя аппетитные запахи. Есть хочется дико, из меня словно выпили все соки, но распускать зубы я повременил, а то наемся и в сон потянет. В ответ на молчаливое предложение Кедра я покачал головой, и он засунул чашу обратно. Видимо, внутри камина есть полость, чтобы еда всегда оставалась там теплой.

— Итак, что за любовные раны на твоем теле? — Кедр сложил руки на животе, приготовившись слушать. Я рассказал ему о случившемся с Костей. Кедр оказался неудовлетворен, нахмурился и предложил изложить события пораньше. Он на моем лице обнаружил какую-то темную печать, в смысл которой вдаваться не стал, но под предлогом разузнать отчего она, Кедр с мастерством гэрэушника вытянул из меня сведения о Владе, Асте и новой ссоры с матерью. Когда я путем точных вопросов рассказал о случае с Вероникой, хотя об этом стоило промолчать, то всерьез задумался о кусочке нерассказанного прошлого из жизни Кедра.

На размышлениях по поводу его послужного списка, Кедр резко сменил тему разговора и спросил:

— Что собираешься делать с Костей?

— Я не знаю… Кедр, я не драчун. В милицию подавать поздно и бесполезно. Начнется длинное разбирательство, зацепим Ярослава. Получится нехорошо. Надо с ним поговорить и выведать ту правду, которая есть у него для меня. И по возможности дать ему свою.

— Как поживают твои проекции в комнатах любимых дел?

— Так тебе было известно, что так будет?

— Нет конечно. Но тебя порой кто-то подменял, и я решил не вмешиваться, иначе этот кто-то мог почувствовать опасность для себя и с боями захватить тебя скорее.

— Их было трое. Вначале я всех запер, потом двое обезумели и я их… в общем, их нет. Третий оказался умен, заявил о себе всего лишь раз, а потом смолк.

— Кто он?

— Тренер.

— А что тебе теперь дает энергию к жизни?

— Мой сон про новое любимое дело в действительности оказался не о музыке, а о любви. Я понял, в чем сделал ошибку, и почему появились сущности. Я заменял ими себя и в сущности стал автоматом, вместо того, чтобы любить то, что мне нравится. С Астой я такой ошибки не допущу. Я буду любить ее, источать свою любовь к ней.

Кедр никак не прокомментировал мой спонтанный душевный всплеск. Я понял, что сказал только после того, как закончил говорить. Да. Любовь к Асте будет давать мне силу жить. Наверно, я сейчас выгляжу как самодовольный подросток, ожидающий похвалы взрослого.

После некоторого раздумья Кедр заметил:

— У тебя есть большие склонности к трансперсональной деятельности. Я был удивлен, когда ты вошел ко мне в сновидческую реальность. Долго ты там не пробыл, но это придет с опытом. А пока тебе необходимо найти совершенно иной способ энергообмена с Миром, иначе твоя внутренняя война разрушит тебя.

— И как будет выглядеть переход?

— Заранее это неизвестно.

— Ты говорил про подарок тебе. Что я должен сделать?

— Мне нужно было посмотреть на тебя перед отъездом. Ты редчайший экземпляр.

Кедр замолчал. Повисла звенящая пауза, нарушаемая потрескиванием камина. Иногда с пшиком на стальную подкладку впереди камина вылетали брызги, тут же гасли, обращаясь в черные комья.

Мой разум витает где-то далеко. Не дождавшись от меня комментария, Кедр сказал:

— Игра в Людей это тяжелейшая из игр, потому что в ней приходится открывать чужие души, и каждая как ящик Пандоры. Но чужие души это еще полбеды. Главнейшая опасность в том, что со временем Игроку придется открыть свою душу и встретиться с ней. Тебе будет предстоять выбор: подняться на уровень выше, или продолжить страдать чужими душами. Твой шанс перехода мал и короток, успей его разглядеть.

Я приехал от Кедра вечером субботы, в беспамятстве рухнул в кровать. Проснулся, побрился, поел. Одиннадцать утра. Звонил Гош и странным голосом говорил, что благополучно добрался от Кедра домой. Теперь мы с ним встретимся только на испытании. В папке "сообщения" одно новое. Неизвестный номер. "Ты боишься? Разум". Я отшвырнул от себя телефон.

Аста, вот что целиком поглотило мои мысли. Волна живой красоты и силы. Мы должны были встретиться, я это знал.

И она пришла ко мне, извинялась за ту грубость. Мы целый день провели в жаре наших энергий и говорили о многом: о нас, о чувствах. Аста спросила, как я к ней отношусь, я ответил, что люблю ее.

— Странно. Не ожидала от тебя слов о любви.

Она не на шутку встревожилась и оставшееся время вела себя так, словно хочет и не может о чем-то сказать. Как ребенок, разбивший вазу, и пытающийся признаться родителю в этом прежде, чем он увидит это сам. Я пытался узнать, что она скрывает, но Аста упрямилась, а потом и вовсе соблазнила меня, чтобы отвлечь от этой темы. Мне было холодно без ее тепла, и я согласился. Я наметил на будущее разговор с Константином, и энергия понадобится мне, как никогда.

Аста провела у меня все воскресенье, и ушла утром понедельника, чувствуя приятное тепло от проведенной ночи. Она забрала карту памяти, поцеловала меня в губы, словно оставила печать для других женщин, и выпорхнула за дверь.

Я достал прощальный подарок Кедра. Нож сам выскочил из чехла и лег в ладонь. В пальцах сидит как влитой. В то же время оставлено небольшое пространство для роста ладони. И в пятьдесят лет нож будет в моей руке как свой. Я поводил лезвием по воздуху, представляя перед собой Константина.

— Я одолею тебя. — Сказал я невидимому Косте. — Я уже одолел тебя. Осталось прийти в назначенное место и время, чтобы увидеть это.

Мысли выстроились в порядок, голова чиста как никогда. До экзамена Гоша есть два дней, надо использовать их по максимуму. Я позвонил Ярославу.

— Доброе утро! Как настроение?

— Рабоче-сонное.

— У меня созрел в голове тренинговый проект, нужна небольшая консультация финансиста. Я хочу завести свое дело. Будет здорово, если ты меня сведешь еще раз с Константином.

— Отлично! — Он отвернулся от телефона, чтобы зевнуть. Мне послышались тихие причмокивания, после которых друг заговорил четким деловым тоном. — Так. Должен заметить, ты меня взбодрил этой новостью. Как скоро тебе нужна консультация?

— Сегодня. Я уже все продумал, нужны детали. Давай после работы, вы будете выходить, и тут подойду я. Только разыграй неожиданность.

— К чему неожиданности, я могу ему сказать и так.

— Нет, — сказал я. — Давай неожиданно. А то вдруг Константин отнекиваться будет.

— Я уверен, он будет рад помочь. Впрочем, как хочешь. Сегодня вечером в семь, какие дела будут — отменю. Ты у меня прежде всего.

Мы попрощались до вечера. Я мысленно провел план, как заведу Костю на откровенный разговор в глухой двор возле их фирмы. Сама фирма находится на набережной возле канала, рядом есть довольно глухая улочка, куда смотрят почерневшие от пыли два окна и разбитый ржавый уазик. Дом на улочке расположен буквой "П" и одной стороной он выходит на набережную. В нем есть тупик, который был сквозным проходом через дом, но по каким-то причинам его заделали. Из-за шума воды разбирательство не будет слышно снаружи, а дом закрыт на реконструкцию с начала времен.

Ближе к часу икс позвонил Арнольд Николаевич. Он говорил с Гошем и тот сообщил об окончании обучения. Босс пообещал, что завтра пришлет машину прямо к подъезду. Что ж, сказал я. Хорошо.

Завтра будет завтра. А сейчас надо идти. В магазине я купил банку энергетика, заправлюсь дополнительно перед встречей. Кинул ее кожаный кейс-сумку. Она лязгнула об находящийся там нож. Как сегодня, я не одевался со дня устройства на работу к Арнольду Николаевичу. Брюки и рубашка, кожаный ремень и начищенные туфли — все черное, как уголь. Прохожие в метро опасаются встречаться со мной взглядами, мне захотелось поглядеть, что ж у меня такого на лице, но стекло вагонных дверей напротив меня слишком пыльно, а пробиваться к другому месту не хочется. Слишком напряжен, слишком сосредоточен.

Ближе к "Румба Интерактив" я помял лицо пальцами, постарался привести себя в добродушное расположение. Внутри себя я приготовил бочку с порохом гнева. Только мы очутимся с врагом одни, как она рванет.

На наручных часах, одетых ради солидности легенды, пикнуло семь. Ярослав пунктуален, к тому же считает себя обязанным. Я прошел рядом со шлагбаумом охраны, встал напротив главного входа. Позади меня стоянка с богатым парком машин, лобовые стекла блестят чистым полированным солнцем. Дальше за забором проходят ответвление трассы, пешеходная дорожка и волны канала. На выходе из дверей высокого здания меня заметили лишь двое: друг и враг. Мы поравнялись, обменялись рукопожатиями. Даже забавно, как это выглядит со стороны. Трое взрослых мужчин в деловых костюмах собрались для обсуждения дела. Ярослав улыбается широко и радостно, не скрывая удовлетворения от происходящего. Константин смотрит на меня покровительственно, чуть посмеивается в такт Ярославу, действительно, какой сюрприз.

— Я знал, что у нас завяжется долговременное сотрудничество. — Сказал Константин. — Ярослав Валерьевич рассказал мне о предмете вашей деятельности. Тренинги по умелому обхаживанию женщин, это многообещающе. Не нужно быть психологом, чтобы понять: множество личных проблем сотрудников связаны именно с противоположным полом. Отсюда стрессы, снижение эффективности работы, меньше дохода компании. Если наши мужчины вычеркнут из своей жизни женский вопрос, фирма только выиграет. Что нужно мужчине, так это хорошая работа и хорошая женщина. Первое они получают у нас, второе смогут получить благодаря тебе.

Наши с ним глаза мечут друг в друга искры. Я ответил по-деловому:

— Да. Это был лишь вопрос времени, когда мы с вами поговорим о делах насущных. Но я предлагаю поговорить о моем проекте вдвоем. Я несведущ в финансовых деталях, а они могут погубить все предприятие.

— Как же я, коллеги? — Спросил Ярослав. — Быть может, прокатимся к ресторану, через две улицы находятся "Три дельфина".

Я сцепил зубы. Если Константин согласится, придется придумывать свое "дело" на ходу и весь вечер говорить ни о чем. Надо избавиться от Ярослава.

— Не стоит. — Сказал неожиданно Константин. — Ларион только готовит проект, мы его обсудим и уже тогда обговорим с тобой. Тебе незачем иметь дело с полуфабрикатом.

Ярослав прищурился от блеснувшего из-за громады здания солнца и рассудил:

— Логично. Что ж, успеха и взаимопонимания. Ларион, можешь всецело положиться на Константина, а как только твоя идея будет готова, показывай мне. Площадку для проведения я обеспечу.

Я сдержанно поблагодарил друга. Мы попрощались, Ярослав пошел к чернеющей недалеко машине, а мы с Константином остались на месте. Лица обоих улыбчивые, мы вскинули ладони вслед крадущейся под шлагбаумом машине Ярослава. В ответ раздался гудок. Ярослав выдержал нужное расстояние между машинами на дороге и нажал на газ.

 

Глава 7

Моя благоденствующая маска слетела с лица, оно стало холодным и равнодушным. Я сказал:

— Пройдемся.

— Да.

Костя держится ровно, уверен в своей силе. Он на полголовы выше меня, в плечах шире, руки длиннее. У меня в животе заныло и потянуло вниз. Чтобы как-то унять страх, я разрушил нелепое молчание:

— Я напомню, на чем мы остановились. — При этих словах у Константина на шее дрогнула жила, но он быстро взял себя в руки. Он не знает, чего от меня ожидать и в этом мое преимущество. — Ты сказал, что добился цели, женщины стройными рядами великолепных ножек вошли в твою жизнь. Потом ты сказал, что они мистическим образом из твоей жизни исчезли, и обвинил в этом меня. Твоя злоба была столь высока, что ты попытался меня убить.

Мы остановились. Справа вход во двор, позади прохлада набережной, а впереди и слева дорожки к метро. Люди проходят и даже не смотрят на гиблый двор, как равнодушно не видят тонущих и упавших под колеса поезда. Район офисный и никто не хочет впускать в благоустроенный мирок чужую боль. Может, из-за равнодушия и рождаются такие уроды, как я и Вероника, которые хотят показать миру его порок, невольно являясь экспортерами страданий.

Костя большими пальцами отодвинул края пиджака, его ладони остановились и уперлись по бокам, как подпорки. Он огляделся по сторонам, задержал взгляд на забитых окнах дома справа. Кивнул туда и сказал:

— Пойдем, нам незачем лишние глаза.

От него повеяло опасностью. Моя боевая отрешенность куда-то схлынула, а в ногах похолодело. Я почувствовал, как подошвы ступней подсырели, будучи босиком я бы точно поскользнулся. Влад был прав, стоит развиваться физически и быть всегда начеку, чтобы в последнем бою драться как бог. Но где ты, Влад?

Волна отчаяния окатила меня, снова я понадеялся на свое везение. В прошлый раз это отняло Влада, сегодня убьет меня. Константин внутренне настроился драться, его дыхание стало глубоким и едва заметным, он напоминает хищника перед прыжком, а жертва сама идет под его стальные когти. Я дурак, дурак!

Он шел впереди как фермер, ведущий теленка на заклание, и остановился позади разбитого уазика. Он провел пальцами по вспенившейся краске, она лопнула и отлетела ломкими лохмотьями. Константин поморщился. С входа нас не видно, вокруг тихо, как в гробу. Мы встали друг напротив друга, отгороженные уазиком от входа. Он сказал:

— Мою проблему ты знаешь. Какие будут предположения, советы? Я готов слушать.

— Что хочешь услышать?

— Ты у меня еще спрашиваешь? — Одну руку он оставил на боку, пальцем другой тычет в направлении меня. — Ты тот человек, из-за которого все произошло. Ты как учитель должен был предотвратить это. Что скажешь? Будешь оправдываться?

Он застыл в угрожающей позе. Готов кинуться и растерзать, а я свой портфель прижал к животу. Я сказал:

— Тебя удивляет, почему я не заявил о тебе в милицию. Каждый день ты возвращался домой в страхе, ожидая нападения из темноты подъезда. — Константин поморщился, словно учуял нечистоты. Я попал в точку и заговорил увереннее. — Но у меня есть изъян, обвинять я умею только одного человека, остальных я хочу понять. Мне интересно. Мне предлагали убить тебя, но вместе с тобой умерла бы тайна твоего нападения. Пока ясно одно, ты допустил промах и вместо того чтобы быть честным с собой и исправить его, свалил вину на другого. Ты знаешь, как называются такие люди. Все знают.

— Ты лжешь! — Прикрикнул Константин, но осекся и поглядел по сторонам. Тихо. Он зашипел. — Будь возможность отомстить, любой бы отомстил. Кому нужна твоя правда?

И тут я осознал: он меня не понимает! Не понимает, зачем я пришел сюда и зачем происходит все это. А того, что не понимаешь, начинаешь бояться. Чтобы снизить его страх я соврал:

— Видишь ли, я нахожусь в процессе разработки нового тренинга. Твоя выходка это удар по моей прошлой системе, давай вместе подумаем, где мы напортачили. И я прощу тебя, даю слово.

Костя недоверчиво отстранился. Внезапно ему стали интересны песчинки под ногами и ржавчина на уазике. Он сказал:

— Помнишь, я рассказывал про Настенку? Тогда я не закончил. Я действительно любил ее, платонически, потому что физически не знал как подступиться. Ты меня научил, я стал уверенным, наглым и напористым, умело играл на эмоциях девушек, чередуя комплименты с обидами. Но с Настенкой было поздно. Она вышла замуж за Пьера Лихвидского и помахала мне ручкой из самолета в Париж. — Он склонил голову и горько рассмеялся. — Может, в этом корень всех зол? В том, что я не могу забыть Настену?

— Нет. Будь это правдой, ты б успокоился. Я помню всех своих девушек. Ну, всех конечно не упомнишь, но большинство. Каждая из них была чем-то особенная, с фирменным знаком…

— Настя была единственной! — Прорычал Костя. Он снова стал алертным, правое плечо отвел чуть назад, а пальцы сжал в кулак.

Я сглотнул. Если сейчас нападет, мне несдобровать.

— Дурак. — Сказал я и на всякий случай отступил назад. Даже месть я отложил на потом. Главное понять, где он дал сбой, а значит, где неправ я. — Не бывает единственных.

— Настя нравилась всем.

— И ты как истинный охотник захотел прибрать эту лань в свои лапы? Тебя злит то, что тебя опередили?

— Дело не в этом… — Сказал он сквозь сведенные челюсти. — Настя действительно была единственной в своем роде.

— Твоя злость говорит об обратном. Ты вознес Настю в своих мечтах. — До меня наконец дошло, в чем дело. — Ты не Настю любил, а свои мечты. Ты нарцисс. Ты вообще не любишь женщин, для тебя секс это сделка, и ты считаешь количество успешно завершенных сделок!

— Как ты можешь говорить о любви, когда учишь обратному?! Техники манипуляций это не любовь, это и есть сделка.

Мне стало стыдно за то, что он искренно и с упорством бьется головой о стену. Самый страшный и сильный поступок это быть честным, а не искренним, понять, что ошибался и шагнуть навстречу новому. Честность это постоянная открытость фактам, в то время как искренность всего лишь вера в собственную пропаганду. Теперь ясно, почему он опасается меня. Я пришел понять, а он стремится отстоять свою точку зрения. Я сказал:

— Я любил всех до единой, даже тех, кого наказывал. Мы с тобой не моралисты, но должны понимать, что если точишь камень, делай это с душой, а трахаешь женщину, так трахай для души! Она будет богиней в твоих руках, тебя же сочтет за бога. А ты…

— Я любил Настенку!

— Ты любил свои фантазии!

Внутри меня щелкнуло. Вот оно. Здесь он прокололся, здесь проиграл я, самовлюбленный дурак. Мои любимые дела — всего лишь тени моей любви к себе. Я любил себя в них, а не занятие ими. Но с Астой все будет по-другому.

Он схватился за голову руками, лицо покраснело и затряслось. Он пошатнулся и отступил. Одной рукой держится за лицо, другой оттолкнул от себя воздух, словно пытается оттолкнуть меня.

— Ты все врешь… — Сказал он с отвращением. — Это ли говоришь ты, Ларион? Который утверждает, что надо строить для другого воздушный замок, в котором тот поселится.

— Зачем же ты построил замок для себя? Да это неважно, зачем. Выходи оттуда, я тебя жду здесь, Костя.

Он отступил от меня. Его трясет. Не достоин мести тот, кто достоин жалости. Я распрямился от облегчения, что с моим методом обучения все в порядке. Костю, наоборот, согнуло пополам. Он продолжает защищаться от меня вытянутой рукой, а другой сжимает свое лицо. Мне стало неспокойно, если Костя отойдет еще дальше, то его увидят со стороны улицы. Я пошел на него, чтобы остановить. Он замер. Дыхание тяжелыми волнами вырывается из его груди. Той рукой, которой он защищался, он потянулся за спину. Показалось, что он хочет почесать затекшую спину, но Костя резко разогнулся. Лицо скошено как неправильная трапеция, губы вышептывают что-то злое и ядовитое. Он кинулся ко мне, целясь в живот кулаком. Я отскочил, прижимая к себе портфель щитом. Внизу заскрежетал металл. Я опустил глаза и увидел зажатый в трясущихся пальцах Кости нож. Короткий, с блестящей складной ручкой.

В животе резануло совсем как в прошлый раз, в том же самом месте. Я попытался оттолкнуть Костю, но тот вцепился левой рукой в мой воротник как бычий клещ. Правой он вжал нож глубже в меня. В моем боку полыхнули искры огня. Лицо Кости напоминает машину после лобового столкновения, неясно, откуда что торчит и для чего нужно. Я сумел протиснуть руку в портфель, но нащупать нож Кедра не удалось. Пальцы заскользили друг об друга, погрузившись в жидкость. Вылившаяся из меня кровь шипит, как гейзерная вода.

— Почему не падаешь? — Прохрипел мне в лицо Костя. На вывернутых губах показались хлопья пены.

— Повторяешься. — Ответил я слабо. Ради приличия я подогнул ноги, чтоб он продолжил думать, что продырявил меня, а не банку с энергетиком.

Мой нож забился в угол кейса, путь к нему перегородила банка. Я вынул руку и опустил вниз, нагнетая туда кровь. Я опустился весь, почти коснувшись коленями земли. Костя согнулся со мной, продолжая давить на рукоять, словно я могу соскочить с лезвия и дать деру. Я прикрыл глаза, следя за Костей через узкие щелочки. Нужен момент, всего один шанс. Главное, чтобы не стал последним. Никакое везение не поможет, если Костя ударит мне ножом в шею.

Как и в прошлый раз, Костя осторожно вынул нож, занес руку над головой. Его тонкие полоски губ шевельнулись. Я сосредоточил внимание на своей правой руке. Пришло ясное чувство, ради кого все это. Я произнес ее имя как боевой клич древних, ноги спружинили и мое тело рванулось вверх. Одновременно с этим мой кулак взвинтился Косте в челюсть. Пальцы хрустнули, кулак пронзило болью. Я попал Косте под подбородок. Его голова дернулась. Глаза выкручиваются из глазниц, губы перестали злобно дрожать. Он отпустил мой воротник и пьяной походкой пошел назад. Пользуясь случаем, я отбросил портфель и кинулся на Костю. Точным ударом в предплечье я выбил нож из его руки, железяка отлетела и брякнула об асфальт, а рука Кости безвольно завалилась за спину. Я схватил его левой за рубашку на груди, потянул на себя и правой рукой замахнулся для финального удара, но мой кулак скользнул ему по щеке. Костя успел извернуться. Его локоть врезался в мой живот. От боли в ране я согнулся и мелкими шажками затрусил назад. Костя помотал головой как боксер, и двинутся на меня, пошатываясь из стороны в сторону. Я продолжил отступать. Моя спина уперлась в твердое. Я вошел как раз в заделанный проем под домом, по бокам тоже кирпич, не прорваться. Костя встал на входе, пиджак скинул и закатывает рукава на рубашке.

— Если ты не трус, то не будешь вопить о помощи. — Сказал он. Мне стало страшно, он идет уверенно, как ужаленный осой бык. Я отчаянно ищу выход, как мне добраться до портфеля. Костя проследил линию моего взгляда. Он наконец заметил, что у меня не идет кровь. Недоумевая, он потянулся к портфелю, кожа которого натянулась, выдавая очертания банки энергетика.

Едва Костя коснулся черной кожи портфеля, я рванулся и врезался плечом в его бок. Мы повалились наземь, осыпая друг друга и асфальт косыми ударами. Глубоко во мне родился рык. Я вспомнил ту боль, с которой давил котенка, сливая в него всю ярость. На краткий миг привычный "я" перестал существовать, мой пацифизм заменился стремлением уничтожить жизненно опасную мне биологическую массу. Я взгромоздился на Костю сверху, удары пошли сильнее. Под глазом жжет, грудь ломит от одышки, а костяшки пальцев содраны. У Кости лицо напоминает свекольный салат, он схватился за мой пиджак, но его силы иссякли, и удара не последовало. Я наклонился к его уху и прорычал сквозь оскаленные зубы:

— Кто теперь возопит о помощи? У меня в портфеле нож лежит, я сейчас тебя на части порежу!

Костя выплюнул сгусток крови и с трудом произнес:

— Не надо.

— Чтоб ты меня в подъезде подстерег?

— Я был не прав. То все от страха, я не знал что творю…

В моей голове огненной вязью всплыли слова Кедра. Нужно мстить адекватно, иначе не запомнится, иначе возьмется за старое. Костя основательно влип в петлю порока, уже дважды сливая вину за свои действия на меня, вместо того чтобы разобраться со своей трусостью.

— Ты и сейчас не прав. — Сказал я Косте. — Повторяя ошибки, ты только усугубляешь положение.

— Это ты сильный, а я слаб, я не могу как ты. Но дай мне шанс.

Я — сильный? Мне стало противно находиться рядом с Костей, невыносимо дышать исходящим от него запахом пота. Я слез с его живота. Грудь штормит, оставленная Вероникой рана щиплет, а в боку проснулась резь. Я перестал дышать, иначе глубокий вдох разорвет грудную клетку, а такого сюрприза я себе не могу позволить. Я наклонился, поднял портфель. Липкая жидкость вылилась мне на руки. Я извлек оттуда банку, стараясь не дотрагиваться до ножа, который так и просится в ладонь. Сталь вопит о том, чтобы добить Костю.

Не оглядываясь на стонущее тело Кости, я побрел к выходу из улочки и в тот самый момент, когда я проходил мимо бампера уазика, сзади щелкнуло. Костя прошепелявил разбитыми губами:

— Еще шаг, и я выстрелю.

Внутри у меня похолодело, а кожу обдало настоящим льдом. Я обернулся и увидел поднимающегося Костю с травматическим пистолетом в руке. Костя шатается, тупорылый пистолет ходит из стороны в сторону, словно в этом тупике дует ураганный ветер. Я едва не заплакал от несуразности происходящего.

— Костя, брось. Ты мне не соперник и уже не ученик. То, что я хотел, я узнал, больше мне от тебя ничего не надо.

Костя попытался встать на ноги, но пошатнулся и упал на одно колено. Его тело покатилось назад, чтобы не рухнуть ему пришлось одной рукой облокотиться, другой он продолжал держать пистолет. Я ждал, пока он скажет очередной поток самообмана, но Костя все молчал, пытаясь справиться с управлением побитого тела. Взгляд его блуждает, но то и дело хватает меня через створку прицела.

— Подойди. — Кое-как он наладил свое равновесие, его взгляд окреп.

У меня все сжалось внутри, а в горле стало горько. Я сделал шаг по направлению к Косте. Он кивком пистолета поманил меня ближе, я шагнул еще. Между нами каких-то пара метров, с такого расстояния попадет даже слепая обезьяна.

Костя встал на обе ноги. Лицо его похоже на один большой волдырь от укуса. Он вытянул руку с пистолетом, задрал вверх подбородок и сказал:

— Я убью тебя, Ларион. Как только я это сделаю, моя жизнь наладится, мне больше будет некому завидовать.

Во мне смешались страх и жалость. Завидовать можно счастливому и успешному, а что завидовать мне, когда я себя не понимаю, не знаю, как во все это ввязался и что теперь должен делать. Сейчас либо он меня, либо я его — поднырнуть под выстрелом и размазать его в кровавую массу. Но от этого я только проиграю, потому что удостоверюсь в своей слабости и никогда не смогу понять, зачем меня свели с Костей в этой Игре. У меня разболелась голова. От отчаяния мне стало настолько все равно, что я расставил руки и шагнул к Косте.

— Стой на месте! — Костя в панике завизжал. В его опухших глазах я прочел страх. Он не выстрелит, даже у него не хватит подлости сделать это. — Стоять!

Костя попятился, косясь по сторонам в поисках путей побега. Я откинул от себя папку. По моим рукам и ногам побежала горячая энергия, я ускорил шаг. Мне показалось, что любая пуля отскочит от меня, как от бетонной стены. Нас разделяет пара шагов. Костя вскрикнул и замахнулся пистолетом. Тяжелая рукоять ударила меня в висок. В глазах потемнело. Я потерял ориентацию и стал заваливаться вперед. Падая, я схватил Костю за шиворот и наотмашь ударил. Мой кулак попал ему в шею, Костя захрипел и тоже стал падать. Вблизи о землю ударился вылетевший из ослабевшей руки пистолет. Я согнал темноту перед глазами. Голова раскалывается, а тело вот-вот порвется по швам. Мне захотелось выбить из Кости всю дурь, которой напичканы его мозги. Когда сил не осталось, я повалился на его грудь. Выпущенная на волю злоба сломала что-то внутри меня, в горле возник ком, а глаза защипало. Меня затрясло, словно я ухватился не за Костины плечи, а за оголенные провода.

— Какой ты… дурак… Костя.

От упоминания своего имени он очнулся и простонал:

— Не убивай меня…

Этой мизерной фразой Костя уничтожил во мне всякую жалость. Мне стало стыдно за свои слезы перед ним. С омерзением я отцепился от его плеч, встал над ним и сказал:

— Не убью. Мрази всегда выживают, смерть забирает самых достойных.

Его губы, занимающие половину некогда прекрасного лица, сквозь кровь изобразили подобие улыбки. Костя прохрипел:

— А я-то гадал, как тебе удалось выжить…

Я поднял и отряхнул свою папку, достал телефон и вызвал скорую помощь. По пути домой отер кровь купленными салфетками. Постоянно оглядывался, мне мерещилось надвигающееся возмездие. Я думал, что буду наслаждаться после этой победы лучшим днем в своей жизни, что одной проблемой для счастья с Астой станет меньше. Но стало только хуже. Я не стал ждать, пока мне приснится еще одно зеркало с вылезающим на меня уродом, я прибежал домой и, колотя стены ладонями, признался себе, что Костя это мое отражение, мое, что это я — влюбленный в свои фантазии кретин. Любимые дела, что это — самовлюбленность? Но почему они вначале мне давали энергию: чистую, добрую, и почему сейчас они ввергли меня в разлад и муки совести. Мне холодно только от мыслей про них, я перестал нести свет. Да и какой свет, я сомневаюсь даже в этом, что нес его когда-либо. Единственный мой шанс это любовь, любовь к Асте, я научусь проецировать любовь к ней, я буду любить ее и не делать зло, буду просто смотреть с Астой, сидя в нашем кинотеатре, хороший фильм.

 

Глава 8

Остаток понедельника я наслаждался лучшим днем в своей жизни. Мое тело перестало болеть с фантастической скоростью. Остались потеки на лице, как после долгой пьянки, и шишка на лбу от удара пистолетом. Кулаки я облепил мазью, которую приносила Лена, и залатал бинтами. Возможно, Костя нанес мне легкое сотрясение: меня подташнивает и иногда накатывает такая слабость, что рубит с ног. Не хочется ни думать, ни говорить, а только сидеть с дурацкой улыбкой и вдыхать аромат багульника из аромалампы. Я сел на кровать в своей комнате, прислонился к стене и накрылся одеялом. Телефон отключил, чтобы никто не помешал мне насладиться тишиной и спокойствием от того, что с Костей покончено. Во вторник утром позвонил Арнольд Николаевич и сказал, что выслал за мной машину. Я наспех умылся, оделся, тонировочным кремом замазал ссадины на лице. Выгляжу помятым. Руки в бинтах. Но на лице улыбка. Полный решимости, я спустился по холодному подъезду и вышел из дома. В машине босса уверенности у меня поубавилось. Не могу сказать что стал бы приверженцем Ку-клукс клана, но черный водитель изрядно нервирует. Как человек Сэм ни при чем. Приехал бедолага из африканской страны учиться на медика, но в РУДНе не сложились отношения с однополчанами, или с профессором, в общем, оказался на улице. Парень не потерялся. Первое время благодаря экзотическому виду и мощной фигуре работал стриптизером. Казалось бы, деньги хорошие, но Сэму жутко не нравилось, что богатые старухи в клубе смотрели на него, как на накачанную обезьяну.

Срубив жабьих шкурок обнажением перед жаждущими глазами климаксоголичек, Сэм купил подержанную машину и вышел бомбить улицы. По счастливому совпадению к нему сел Арнольд Николаевич, который счел черного водителя за престижную фишку и нанял. У меня с Сэмом не сложилось, хотя парень со всем остроумием своего мясистого языка каждый раз пытается меня веселить. Я и так не терплю машин, а когда водитель похож на чудом выжившего в аварии, только слегка закоптившегося, мне хочется выпрыгнуть из салона. Босс знает это, и когда я даю косяка, Арнольд Николаевич присылает за мной Сэма. Последний даже не подозревает, что меня это выводит из себя. Вот и сейчас я с долей отвращения забился на заднее сидение и с напряжением слушаю радостный щебет Сэма про жаркое море негритянской родины. Еще не оклемалось ото сна солнце вторника, а я успел услышать про кокосовую пальму, названную родителями Сэма в честь успешного сына.

— Обязательно привезу своих родителей в Россию, возьму выходной и покатаю их по Москве. — Мой мозг закончил его фразу воскликом "йоу, бра!" — Чудесный город, но холодно даже летом. Что по осени начнется, родителям лучше не рассказывать, а то у мамы случится припадок.

Я выглянул в окно. Действительно, Москва чудесна. С первого взгляда не понимаешь, что может быть хорошим в нагромождении бетона на стальные скелеты, людей не протолкнуться… но именно люди делают город городом. Ни памятники архитектуры, ни мостики и мостовые. Как бы ни были они мной любимы, они ничто без людей. Неповторимый дух Москвы это дух народа, и он потрясающе теплый, нежный и отечески суровый. Убери людей, и Москвы не станет. Вот Париж — другой, он прекрасен и без людей.

Сэм довез меня до воздушного перехода от Курского вокзала в торгово-развлекательный центр "Атриум". Тень моста легла на капот машины, Сэм поднял ручник. Дверь с щелчком открылась, я удивленно подумал об автоматической двери, но над головой громыхнул голос Арнольда Николаевича:

— Добрый день, Ларион.

Я вылез из машины. Мою руку сжали в тиски пальцы Арнольда Николаевича. Он оскалился как акула и мимо меня сказал Сэму подождать часок, после чего они отправятся в офис. Негр сказал: "есть, босс" и захлопнул за мной дверь.

Я спросил:

— Вы на метро?

— Лучшего водителя тебе отдал, мог бы и поблагодарить. — Ответил босс. Он поправил ворот рубашки, прошелся ладонями по брюкам, словно их помяли в давке. Не скрывая веселого злорадства, он показал на мое припухшее лицо. — Никак тебе бабы дали отпор?

— Сейчас мы с вами уладим наши разногласия и оба пойдем заниматься тем, к чему призваны. Правда, призвание у меня осталось только одно.

— Согласен. Я кстати зашел поинтересоваться ценой билетов. — Босс показал большим пальцем за спину, где в стекле вокзала отражаются наши фигуры. — Есть довольно выгодные предложения. Одно так и гласит: "дальше — дешевле!"

— Где Гош?

— В Атриуме. К нам сейчас подойдет Анна Васильевна, мы обговорим с ней план действий и двинемся.

— Кто же сидит у нас на ресепшене? — Удивленно спросил я и подумал, что впервые увижу Анюту не за столиком с кучей телефонов.

— Есть кому. А вот и она.

Я развернулся в ту же сторону, что и босс. В двадцати метрах от нас припарковалась другая машина нашей фирмы, из нее вышла Анюта. Волосы взбиты и уложены широкими витыми прядями. Синий шелк платья скрывает грудь двумя полосами, оставляя открытой ложбинку между грудей и животик. Внизу платье расширяется, но, не успев собраться в кокон, рвется на лоскуты, выпускающие между собой Анютины ножки. Туфли и сумка подобраны в тон небесного платья, а на груди распласталось ожерелье из крупнеющих книзу бусин. Анюта подошла, и я смог оценить подведенные черным глубокие глаза и нежный естественный румянец от непонимания, почему ее попросили быть здесь в этом наряде.

— Анна Васильевна. — Обратился к ней босс, подчеркивая деловой тон мероприятия. — Три недели тому, мы с уважаемым Ларионом Викторовичем постановили пари, и вы приглашены в жюри.

— Что надо делать? — Анюта посмотрела назад в поисках пути отступления, она явно не фанат судейского промысла.

— Подняться на второй этаж Атриума, найти лавочку напротив магазина с восточными штуками, всякие ароматические палочки, статуэтки, и… — Босс хищно посмотрел на меня и сказал Анюте. — Будь добра, выбери мне любую понравившуюся, это будет мой приз. Но только не вставай со скамейки и отшивай всякого, кто тебе будет мешать. Договорились?

Я отвернулся. Его фирменное "договорились" в повелительном наклонении набило оскомину. Как будто боссу обязательно заключать со всеми договор, который можно исправить, видоизменить, подбить под себя.

— Отойти совсем нельзя? — Спросила Анюта тоненьким голоском, при этом у нее в животике жалобно заурчало.

У Арнольда Николаевича при взгляде на вырез платья взыграло мужское благородство. Он сказал:

— Рядом есть кофейня, можешь взять там напиток и еду. Но вернись на скамейку и продолжай наблюдение. Все дело займет максимум час. Потом заедь домой, отдохни, переоденься в офисный вариант и к трем часам жду тебя на работе.

Анюта наградила мою молчаливую фигуру смущенным взглядом и порхнула к переходу в Атриум.

— Устраивают ли тебя условия испытания? — Спросил Арнольд Николаевич.

— Да.

Мы двинулись внутрь Атриума. Босс идет впереди, раздвигая передо мной пространство, как ледокол Красного Знамени полярные льды. Курилка, традиционно устраиваемая персоналом перед входными дверьми, оставила на мне отпечаток горького дыма и прожаренный зажигалками воздух. После такого приветствия Атриум перестал казаться мне огромной сокровищницей с ярлыками "распродажа". Появилось в нем что-то зловещее, даже стулья и столики ресторанов выглядят жутко. Не радует глаз ни блестящий от десятка витрин свет на всех тональностях цветовой диафрагмы, ни симпатичные продавщицы, сверкающие нагламуренными личиками и грудными знаками отличия. Босс показал на столик около защитного ограждения, дугой расположенного на краю козырька. Внизу ленты эскалаторов, неподалеку пальма, а если пройти чуть дальше, мимо таких же столов, можно упереться в створки лифта. Наш столик расположен так, что через угловую стеклянную витрину бутика видна размытая фигура Анюты.

Сразу сесть за стол не удалось. Опередив нас, его занял мужчина деловой наружности. Он поставил на стул рядом портмоне, а на стеклянную крышку стола положил новостную газету. Я двинулся к идентичному столику рядом с обзором ничуть не хуже, но Арнольд Николаевич оставил меня за спиной, а сам подошел к деловому человеку и тихо с ним заговорил. Человек побледнел, поправил придушивший его галстук и испарился. Босс сделал приглашающий жест. Пока я с крепнущим чувством обреченности усаживался, он позвонил Гошу, и тот появился, словно ждал за углом. На меня смотрит мельком, похоже, завалит экзамен, иначе откуда чувство вины передо мной. Он же не дядя, которому нагреть человека, что сходить в туалет. Гош сел полуоборотом ко мне, чтобы не видеть моего лица. Арнольд Николаевич сказал ему:

— Наша девушка сидит вон там, у нее задание отшивать всех, кто к ней приблизится. В твою задачу входит завести с ней диалог без упоминания о нашем пари и привести ее сюда. Договорились?

Гош сказал:

— Ясно.

— Не хочешь напоследок посоветоваться со своим преподавателем?

Я опустил глаза и так и не узнал, что хотел сказать мне взглядом Гош. От вязкой паузы стали слышны шумы Атриума. Скрипнул по кафелю отодвигаемый стул, тяжелые шаги Гоша удалились в гламурную даль стекла и размалеванных манекенов.

— Не расстраивайся. Ты сделал, что смог, от тебя уже ничего не зависит. — Мне показалось, что в голосе Арнольда Николаевича прорезалась жалость. Я поднял на него глаза, но вместо соучаствующего лица увидел откинувшегося на стуле офисного дьявола. — Мой учитель по бизнесу говорил, что нужно бороться до последнего и использовать любые методы. Ты в последнее время заставил меня усомниться в правильности этого суждения, которое выручает меня уже больше тридцати лет. Ты думал, что естественным путем добьешься победы, и это похвально.

— Какой смысл работать, если на выходе получается лишь красивая картинка, а не реально работающий и полезный продукт? Победы добиваешься ты.

Мои слова и тон боссу не понравились, хотя какой он мне теперь босс. Арнольд Николаевич разогнулся на стуле, высясь теперь над столом как темный массив гор над равниной.

— А я хотел сделать тебя своим компаньоном. Почему ты оказался таким идеалистом? С твоим умением располагать к себе людей, ты мог бы стать генералом бизнеса.

Дальше сожаления по моей скорбной фигуре мысль Арнольда Николаевича не пошла. Он вместе со стулом повернулся в сторону Анюты. Гоша все нет. Анюта встала и, оглядываясь по сторонам, пошла в кофейню.

У меня возникла надежда. Надо сказать Гошу, что Аня пошла за кофе, если он улучит момент, когда Аня будет полна радости от предвкушения лакомства, шансы познакомиться возрастут. Именно поэтому кафешки и прочие едальни идут вторым номером по простоте знакомств после ночных клубов. Во время еды женщины снимают большинство защит и автоматических "пошел вон", да и рот забит более полезными делами.

Но как сказать? Отойти и позвонить не получится. Действовать надо как можно скорее, красавица скоро вернется на пост.

— Возможность есть всегда. — Сказал я себе. — Думай, голова…

Вместо того чтобы сосредоточиться на решении задачи, я задумался, а будет ли процесс решения задач быстрее, если человеку пришить вторую голову? Для ускорения мысли пришлось ущипнуть себя за руку. Слабый щипок не подействовал, я стиснул кожу сильнее. Обиженная рука полезла в карман и наткнулась на телефон.

За много лет пользования мобильником я наизусть узнал, сколько раз надо нажать на клавишу, чтобы появилась нужная буква. Я сделал вид, что усердно наблюдаю за Анютой, а левой рукой с быстротой швейной машинки стал набивать сообщение. Гош должен пойти туда сейчас, ни секундой позже. Я набрал сообщение и по памяти нажал "выбрать получателя", "отправить". Пальцы вспотели от усилий, а правая ладонь сложилась в кулак.

И только сейчас я увидал в отражении боковой витрины хищный оскал Арнольда Николаевича. Он развернулся ко мне и потребовал:

— Покажи, что в кармане.

Я как мальчишка, укравший конфету в супермаркете. Пытаясь сохранить естественное лицо, я протянул Арнольду Николаевичу мобильник. С торжествующей улыбкой он принял его, повертел. Его брови опустились, а глаза смотрят через щелки. Он спросил:

— Как клавиатуру разблокировать?

Я выхватил телефон из руки босса, нажал на кнопку быстрой почты. Телефон хранит мертвенно синее молчание. Я нажал разблокировку, и экран загорелся, ни отправленных, ни принятых.

Сохраняя отстраненное лицо, я передал телефон обратно, но Арнольд Николаевич не стал и смотреть. Незаметно выдохнув, я спрятал телефон поглубже в карман.

Босс спросил чуть погодя:

— Что ты теребил в кармане?

Я отозвался хмуро:

— Нервы.

— Не верю, чтобы ты не пытался сжулить…

Арнольд Николаевич замолчал на полуслове. Он посмотрел, даже привстал, туда, где должна сидеть Аня. Сердце мое екнуло и перебралось ближе к желудку, то ли от радости, то ли от неверенья в произошедшее: рядом с Анной сидит Гош.

Спустя десять минут она обрадовалась завершению своей странной миссии. Она поправила небесное платье, кокетливо улыбнулась Гошу и только мы видели удаляющееся синее пятно. Гош сел, переводя взгляд с меня на дядю, который сверкает как начищенный котел.

— Как, — спросил он у Гоша, — тебе это удалось? К такой красавице можно только на хромированном лимузине подобраться.

— Расскажи, как все было. — Добавил я. Мне стало не по себе, я задрожал. Что будет с Гошем, если он ослушался дядю? Не может быть так, что и волки сыты, и овцы целы.

Гош приободрился, видя наши улыбающиеся лица. Он посмотрел в потолок, словно забыл все то, что только что произошло.

— Я увидел вашу девушку, сидит и разглядывает что-то. Я подошел и познакомился, она не смогла отказать. Делов-то.

Арнольд Николаевич взглянул на племянника, как абориген на статую Свободы. Он сказал на выдохе:

— Просто подошел и познакомился?

— Нет, с оркестром и клоунами. Дядь Арни, что тут тяжелого? Любой на моем месте сможет.

Арнольд Николаевич хлопнул обеими ладонями по столу, едва не проломив конструкцию. Он откинулся на стуле, улыбаясь как олимпийский призер, затем потрепал нас с Гошем за плечи и, приказав ждать, помчался в сторону китайского магазина. Едва его спина скрылась в стеклянном проеме, я выдохнул так что едва не сорвало крышку стола. Гош тоже расслабился и наполовину сполз под стол.

— Говори. — Потребовал я.

Гош потер лицо ладонями, сложил их домиком и начал:

— Ну… пока вас ждал, я выпил кофе. Хреновый они здесь кофе делают, ни корицы, ни сливок по-человечески. Мне захотелось в туалет, я сходил. Я решил, что провалю экзамен, ты в конечном счете можешь счесть, что я просто не выучился. — Гош прочистил горло громким звуком. — От нервов желудок подсказал, что неплохо было б поесть. Я пошел за пирожным, а в кафешке увидел в очереди невероятной красоты девушку. Я вспомнил про твою Теорию Вызова, о том, что прекрасная женщина это всегда вызов мужчине. Мне было страшно, но там где страшно там интереснее всего. Я подошел и познакомился. — Закончил он и приложил губы к самому краешку кружки, ноздрями потягивая запах кофе. — А когда понял, что она и есть та самая девушка, то привел ее сюда. Я решил, что если уж познакомился, значит так надо, и пусть дядя выкусит.

— Молодчина, Гош. Что теперь с мамой будешь делать?

— Денег от дяди я не получу… справлюсь как-нибудь.

Расталкивая испуганных прохожих, к нам примчался Арнольд Николаевич. Он замахнулся над моей головой чем-то огромным. От неожиданности я вскрикнул и закрылся руками.

— Держи! — Проревел босс. Я открыл глаза и увидел протянутую мне статуэтку пузатого господина. Хотэй улыбается точь-в-точь как Арнольд Николаевич после успешной сделки. Сидит на куче деньжищ, а в пупке блестит красный камень. — Я долго хотел купить себе этого Хотэя, но ждал подходящего повода. Он твой, ты его заслужил.

Я взял бога. Он оказался тяжел, словно в его пузище спрятана пивная бочка. Одна сторона статуэтки выскользнула из моих пальцев, и если бы Арнольд Николаевич не подхватил, стеклянному столику и моим ногам было бы неприятно.

— Держи крепче. — Босс помог поставить Хотэя на стол и потрепал меня за плечо. — Теперь он твой и будет приносить тебе удачу. Хотя ты и так удачлив до безумия, никакие ловушки тебя не взяли. — Он беспомощно развел руки. Видя мой удивленный вид, босс пояснил. — С женой было подстроено, я знал, что ты клюнешь на такую стерву как она, а под страхом расправы будешь вынужден принять мое пари. У меня много племянников, но среди всех я откопал Гоша, самого никчему в отношении женщин и подсунул его тебе. Видя, что ты с ним справляешься, я захотел дискредитировать тебя со школьницами. Если бы ты повелся на их уговоры, сидеть тебе сейчас на разбирательстве перед судом… но ты и это прошел достойно! Гош должен был тебя предать, но ты настолько хорошо его обработал, что он не смог.

Гош вжался в стул, стараясь быть как можно незаметней. Арнольд Николаевич заметил это, похлопал по плечу и назвал отважным парнем, после чего попросил оставить нас наедине. Не смея возразить, Гош умчался.

— Зачем вы рассказываете мне свои действия? — Спросил я.

— Чтобы ты смог в полной мере насладиться победой! — Босс посмотрел на меня как на дурака. — Разве не в этом смысл жизни, стремиться сквозь преграды к лакомой звезде успеха?

— Я не знаю. — Сказал я, и ощутил заметное движение в комнате тренера. Он знал наверняка. В ожидании его буйства я сосредоточился, но он почему-то не стал предпринимать никаких действий.

Арнольд Николаевич взглянул на меня искоса и, чтобы совсем не разувериться в моем здравомыслии, быстро сменил тему:

— С завтрашнего дня возвращайся на работу. Устроим с тобой брифинг по поводу нового тренинга, ставим на поток и гребем зеленые. Ко мне обращаться строго на "ты" и мой мини-бар снова в твоем распоряжении.

Арнольд Николаевич встал, я тоже. Он пожал руку, еще раз поздравил с победой. Ни разу я не видел его таким… счастливым! Ни одна вещь не радует тирана, как неожиданный и хитрый выигрыш у него самого.

— Завтра в девять в моем кабинете. — Сказал он. — Хотэя поставь на видном месте и три этот красный камешек. Удачи много не бывает.

Он измял мою ладонь в тисках своих пальцев, и только я его видел. В груди стало легко, захотелось раскрыть сборник Баркова и закричать его стихи на весь Атриум. Китайский идол смотрит с молчаливым одобрением и просьбой поскрести пузо. Борясь с желанием ворваться в кофейню и заказать всем кофе за мой счет, я вытащил телефон и быстро набрал номер человека, с которым захотелось поделиться:

— Привет, хочу с тобой встретиться. Будем тереть пузо моему толстому другу.

Аста спросила шепотом:

— Какое пузо?

— Атриум на Курской. Приходи, с меня кофе и эклеры.

— А что за друг? Милый, я не могу. — Я едва услышал ее голос, прорывающийся через паутину голосов, стука каблуков по деревянному покрытию и обычно незаметному шуму окружающего мира. — Я на выставке, а это целый день. Завтра к тебе приеду.

— Приезжай после выставки, предложение то же: кофеек и эклер, но только один.

Аста захихикала, правильно поняв, что за эклер я имею в виду. Отвлекшись на кого-то, она после паузы с сожалением сказала:

— Завтра к полудню приеду, ты будешь дома? В свою очередь я обещаю, что сделаю тот шаг, на который давно надо было решиться.

— О, наконец-то мне в любви признаешься. Молодец. С тебя мое любимое вино.

— Есть что отметить?

— Да.

 

Глава 9

Чтобы принести Хотэя домой пришлось вызвать такси, но даже это не огорчило моего настроения. Места, где бы идол смотрелся, дома не оказалось. Приготовив и выпив правильного, не то, что в кофейне, кофе, я отправил Хотэя под компьютерный стол, положил на него ноги и на весь день засел за детальный план нового тренинга. Но что-то меня тревожит сквозь эйфорию. Я прислушался к комнате тренера — там тишина. Я объяснил себе это тем, что во время бурной радости любой шорох может насторожить. У меня зазвонил телефон, и я всеми силами пытался этого не заметить, мне чудилось, что звонит Арнольд Николаевич с нехорошими вещами, или что звонят из милиции вызвать меня на допрос по делу Вероники. Я бы и не поднял трубку, если бы не вспомнился Гош, так здорово использовавший Теорию Вызова. Я на цыпочках приблизился к телефону, который оставил в своей комнате на журнальном столике. Вибрирует, зараза, не хочет скидываться. Не дотрагиваясь до пластикового корпуса, я взглянул на дисплей телефона. Звонит Лена.

— Лена, я так рад тебя слышать! — Я заголосил от внезапной радости, что все обошлось. На часах десять вечера, нужно бы вести себя потише. — Ты даже не представляешь, что у меня творится.

Голос лучшей в мире подруги был тускнее японского моря осенью. Мне стало немного стыдно за свой жизнерадостный тон, когда Лена сказала:

— Рада за тебя… ты будешь не против, если зайду к тебе?

— Приезжай. Тебе долго?

— Я уже у подъезда, сейчас позвоню в домофон.

Через секунду действительно раздался звонок. Я открыл дверь, и пока Лена цокала каблучками наверх, я пытался придумать, зачем она пришла в такое время. Что-то здесь не так. Я встретил ее в прихожей, взял ее сумку и повесил на вешалку, вежливо предложил переодеть ноги в тапки. Мы вошли на кухню. Не дойдя до стула пары шагов, Лена круто развернулась, и я сам не понял, как очутился в ее объятьях. Если б она знала о всех моих ранах, то не давила бы так сильно, у меня едва глаза на лоб не вылезли.

— Потише, сестричка. — Сказал я. Впервые после драки с Костей я почувствовал каждый синяк на теле, включая лицо. Кровь прилила к голове, и лицо пульсирует одной большой гематомой.

— Я просто рада тебя видеть…и чувствовать. Ты не поверишь, насколько мне этого не хватало.

Я насильно отодрал от себя Лену и посадил на стул. От кофе она отказалась, попросила чай. Я предложил вино, но остановились все-таки на зеленом чае с ванилином.

— Какое-то у тебя лицо задумчиво-квадратное, под глазами танцевала бессонница.

— Мне кажется, мы не виделись целую вечность. По молодости день идет за месяц, а мы так молоды… что у тебя творится?

Я пригляделся к ней, ее взгляду. Лена говорит и смотрит на все через тонкую пленку фантазии. Для нее это не только несвойственно, но и губительно. Когда фантазера засасывает в страну иллюзии — не беда, но когда собранный алгебраичный ум попадает на перекресток волшебных дорог, может случиться ужасное.

— Да так, мелочи. А тебя я вижу, приподняло да прихлопнуло. Выкладывай.

— Сколько раз мы с тобой говорили о том, о сем… сегодня я хочу поговорить о нас. Хочу и…боюсь.

У меня кольнуло сердце. С Леной приключилось нечто такое же ужасное, что и с Владом. Я понял внезапно, какое место в моей жизни она занимает, и насколько я боюсь ее потерять.

Чтобы не бояться молча, я сказал:

— Я всегда открыт для тебя, а ты, надеюсь, для меня. Ты пришла и ломаешься тут как девственница, а надо сказать проблему, и мы вместе подумаем, как решить. Просто набери в грудь воздуха и скажи. Меня немного смущает, что проблема касается нас двоих, но я готов. Ты готова?

Лена кивнула и отвела взгляд. На вдохе ее глаза прикрылись, а когда открылись снова, я увидел в их радостном блеске то, отчего пошатнулись мои ноги.

— Прости меня, Ларион. Я тебя люблю.

Бессмысленно было убеждать ее, что это по-дружески, даже по-братски. Кому как не мне ясно, что несмотря на все наши с ней предосторожности, Лена влюбилась… черт возьми, как такое могло случиться?!

Она вытянула пальцы над кружкой с чаем, поднимающийся ароматный пар обволакивает их, и словно ласкает утонченными, воздушными прикосновениями. Мои бы пальцы пар давно ожог, но ее кожа настолько нежна, что обжигающие потоки обходят стороной. Я замотал головой совсем как Гош, который не хочет понимать то, что ему говорят. Я сказал:

— Лена, ты не права. Этого просто не могло случиться, мы же разбирали приемы, методы влюбления и развития этого чувства. Мне иногда кажется, что ты их знаешь лучше меня. Влюбленность предполагает, что в домике твоих чувств начинает хозяйничать с ломом наперевес кто-то другой, подстраивая их под себя. Ты хозяйка своих чувств, только ты.

— Тебе не обязательно их знать, чтобы использовать… ты это сплошное влияние, тебе невозможно отказать. И даже не в этом дело, ведь что такое приемы? По сути, они ничего не значат.

— Вот, уже хорошо. У каждого в голове рано или поздно созревает образ идеального любовника. Просто подумай, что тебя привлекает в мужчинах, и на что я случайно надавил. Пойми это и все пройдет, мы снова станем лучшими друзьями.

Она усмехнулась, словно пытаясь ее утешить, я сказал величайшую чушь на свете. Лена опустила голову, волосы на мгновение скрыли под собой личико. Она тихо посмеялась и сказала:

— Напомни мне, почему мы с тобой дружим, а не встречаемся?

— Потому что не хотим разругаться и больше никогда не увидеться.

— Ты прав… Не надо нам ругаться. С годами становиться друзьями все труднее.

— Знаю. — Я встал со стула, сел перед Леной на колени и попросил, чтобы она на меня посмотрела. Лена приподняла голову, волосы поправила по сторонам лица. — Лена, ты ответственна за свою любовь, только ты. Как за чистку зубов, чтобы твоя улыбка оставалась похожей на подснежник, за занятия фитнессом, чтобы твое тело не раздалось во все икс-пространства.

— А для чего нужна любовь?

— Любовь это эмоция, потребность. Она у тебя возникло, и ты не знаешь, что с ней делать и даешь его в мои руки. С одной стороны мне приятно, что ты предлагаешь свою любовь мне, а не кому другому. Но соберись! Иначе обещаю, что не позову в эти выходные с собой в суши-бар.

Лена смущенно улыбнулась, на глазах выступили слезы. Тихонько посмеиваясь, она растерла их, стараясь оставить тушь в идеальном состоянии. Лена быстро-быстро закивала, соглашаясь со мной:

— Хорошо. Будем друзьями.

Мне не понравилось, как легко она с этим согласилась, как вообще легко со мной соглашается, почему не спорит и не пытается выставить меня дефектом человечества, коим я и являюсь. Мы сидели и пили чай из одной кружки. Чай успел остыть, я предложил обновить, и Лена согласилась, она сказала:

— Мне не спится третью ночь, я переживаю за тебя. Глупость… скажи, что это глупо, пожалуйста! — Лена требовательно стукнула кружкой по столу. — Может быть, я успокоюсь. Мне чудится, как на тебя что-то надвигается, темное, и воет, аж уши закладывает от пронзительного воя. Едва сомкну глаза, то вижу, как ты стоишь на земле, потом твои ноги отрываются от нее, и ты улетаешь.

— Сколько раз на нас надвигалось подобное, но мы выстояли. Нам дается только то, что мы можем одолеть, это как проверка на вшивость. Если выдержишь, то перейдешь на новый уровень, нет, отправишься работать над ошибками. — Меня прошиб холодный пот, я соотнес эту ситуацию с той, что случилась у меня и Асты. Вдруг Лена видела мое неизбежное будущее? Я буквально вцепился в нее вопросами. — Ты видела что-нибудь конкретно? Было у тебя ощущение, словно ты видишь будущее?

— Будущее? Нет. Его не суждено нам увидеть, можно только чувствовать, а это женщины умеют. Те, что любят.

— Прекрати.

— Прости… Господи, я сейчас расплачусь.

— Как назло жилетку забыл. Хочешь, расскажу способ, как убрать твое чувство влюбленности ко мне? Станем опять, как брат и сестра. Способ простой и надежный, как удар бревном по голове.

Лена выставила ладони.

— Не надо помощи, это только мое.

В ее взгляде появилась ожесточенная решительность. Я нажимать не стал, пусть разбирается. Она сильная и обязана справиться, а если нет, то придется на время прекратить с ней общаться, чтоб страсти поутихли. Но хочется ее поцеловать. И не пускать никуда, такую уязвимую.

— Ларион, что хочешь думай, но мы не брат и сестра. Зачем только мы так считали? На самом деле мы… ладно.

— Ладно это как?

— Нет, никак.

Она ушла как-то незаметно, только что была и уже я один, окутанный прощальным ароматом ее парфюма, с горящим поцелуем на щеке. В подъезде тишина, я проморгал даже топот ее каблуков по лестнице. Я провел обеими ладонями по голове, потрепал волосы, после чего пригладил. Может, я не прав что любовь можно испытывать и притягивать ото всех подряд? Ведь в действительности меня любят только несколько человек, а двое едва не убили. При переезде в Москву моя душа была как пустыня, и это сроднило нас с Леной. Мы договорились что будем растить оазисы в душах вместе. Когда в пустыне появляется первый росток оазиса, ему нужно вырасти, окрепнуть, пройти испытание дневной жарой и ночным льдом, песчаной бурей. Выживший оазис буйно цветет, растений прибавляется и наконец, песок пустоты отступает с покоренной головой. Иногда оазис распахивается стремительно, но так же быстро увядает. А что бывает, когда он растет целых семь лет? Я снова взъерошил волосы, на этот раз оставив остроконечные антенны без приглаживания. Пусть будет так, как есть.

 

Глава 10

Утро среды я вспоминал, как собирался на свое первое в жизни свидание. Та ночь казалась длиннее Транссибирской магистрали. Мысли дрожали от планов и просмотра различных вариантов событий. Я грезил, как девушка бросится ко мне на шею. Как случится мой первый поцелуй, долгий и как в кино. Я в мыслях хватал ее за попу, за шею, за грудь, и мы целовались и кусали друг друга до крови на губах.

Настал тот редкий день, когда я заправил кровать сразу как встал. Глотнул сока, до одиннадцати бегал по квартире и убирался, приглаживал неровности. Долго жужжал с пылесосом по полу, изображая Карлсона. Только после того, как накормил порхающих в животе бабочек, остановился. Зачем я все это делаю? Приезжает не иностранная делегация. Аста здесь была и будет снова. Можно с ней вместе сделать перестановку, небольшой ремонт, чтобы отметить конец определенного жизненного этапа и встретить новый.

Телефон пискнул, я думал, это Аста, но звонит Станислав. Он был рад слышать мой бодрый голос, дико извинялся за то, что ни разу не приехал — дел много. Я успокоил его, сказал что в жизни не чувствовал себя лучше. Хирург успокоился, но пообещал приехать на выходных, якобы попить чайку. Я сказал, что не надо. Приедет с чемоданом инструментов и разве что в задницу мне не заглянет. Потом позвонил Гош. Он просил напомнить ему компоненты волшебного зелья из трагедии, мистики и силы для того, чтобы рассказать своему коллеге по работе. Там, судя по его словам, он стал иметь успех и среди программерского коллектива, и среди девушек из бухгалтерии и эйчара. Я напомнил про трагедию и силу, пообещал про мистику рассказать при встрече. За этим аудиенция кончилась. Третий звонок показался громче пушечного боя. Я вскочил со стула, тот обидчиво откатился к стене. Звонит Аста:

— Буду через полчаса.

Я улыбнулся в трубку, как будто Аста рядом и я улыбаюсь ей.

— Жду.

Едва она переступила порог, как мы впились губами друг в друга. Я втащил ее в коридор, куда-то полетела ее сумочка, хлопнула спешно одернутая дверь. Аста слегка отстранилась от меня, глаза огромные и блестящие, брови удивленно подняты. Я вспомнил про вчерашний разговор и сказал громко:

— Черт возьми! Вино забыл купить.

Я пристально оглядел Асту: розовая маечка с прошитыми оранжевыми нитками наплечниками, из-под которых кокетливо выглядывают белые бретельки лифчика. На шею подвязана тоненькая золотая цепочка с сердечком, посередине которого желтый камушек. Джинсы упираются в нежно желтые слипоны с белой каемкой.

— Зато я взяла. — Аста чмокнула меня в щеку, нашла сумку и извлекла оттуда бутылку сливового вина. — Твое любимое?

Я едва не задохнулся от прилива чувств. Секс отошел на второй план, насладиться друг другом всегда успеем. Мне надо столько ей сказать. Например, о галлюцинационных видениях на ее счет. Я посмотрел на зажатую в ладони бутылку. Сказал:

— Иди в гостиную, я сейчас.

Аста кивнула и принялась стягивать обувь. Я пошел на кухню, взял наугад две кружки, а из комода достал штопор. Стальной наконечник штопора впился в нежную плоть пробки, я ввинтил его глубже и потянул на себя. Пробка с характерным скрипом вылезла, я разлил вино по полкружки, не надо больше, бутылку убрал в холодильник и заткнул пробкой до лучших времен.

— Есть разговор.

— Только давай быть честными друг с другом.

— Хорошо.

— Тогда скажи… нет, вначале скажу я. Я знаю, чем ты занимаешься, и это ужасно.

— Постой-постой. — По выражению ее лица понятно, куда катится разговор. Если думает, что поймала меня с поличным, то пусть порадуется. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Да, я веду тренинги для мужчин по соблазнению. Наша страна уменьшается количественно и качественно. Можешь считать, что это мой вклад в здоровье нации. Последняя моя миссия.

— Но это самая настоящая ложь! Внутренне человек какой был, таким и остается. Ты даешь на пользование маску. Ты делаешь на своих занятиях фальшивки.

Ни слова не говоря я сходил в свою комнату за гитарой. Демонстративно извлек Игорька перед Астой, сказал:

— Знакомьтесь. Игорь, великолепный инструмент, черный властелин музыки, настоящий мужик. Аста, привлекательная девушка, фотографических дел мастерица и правдоруб на всю голову. — Аста согнулась от смеха, похлопывает себя по коленям. Звонкие смешки загудели внутри гитары обильным звуком. — Игорь, ты знаешь меня очень хорошо, особенно после той ночи на моей кровати вместе. Не обращай внимания на ее смех, пусть себе забавляется. Скажи-ка Игорь, мы бы с тобой дружили так хорошо, как сейчас, если бы я не умел играть с тобой музыку? — Я поставил гитару декой на кровать и обнял как друга. — Что? Да, мы бы пересекались раз от разу, наслаждались сливовым винцом, но поиграть да спеть — отнюдь. Я с детства не умел ни на чем играть, но приспичило, и я научился. Посмотри на эту женщину, после этого она называет меня фальшивкой. Я, видите ли, одел маску по игре на гитаре! Я отложил гитару в сторону и сел к Асте. Она прижалась ко мне боком. Ее взгляд потух, а плечи опустились. От задора не осталось и следа, знать бы, что у нее там творится. Но в голову не влезть, я обнял Асту и прижал к себе. Я сказал:

— Одно время у меня было стойкое ощущение, что ты меня изучаешь, как будто знаешь меня наперед, и подтверждаешь свои предположения наблюдением. Есть особые приемы для влюбления, но когда я их использовал, у тебя возникало хихикающее выражение лица, мол, попался подлец.

— Мне эти приемчики нравились. Только не подозревала, что ты видишь это. Откуда ты так хорошо знаешь женщин? У тебя много сестер, и ты все детство за ними наблюдал?

— Люблю наблюдать. Вся жизнь это уже виденное кино. Не тобой, так кем-нибудь другим. Нам остается лишь наблюдать. Представь, что ты видела будущее и у тебя есть возможность изменить его. Попыталась бы ты что-либо изменить?

— Было бы именно то, что происходит сейчас.

— Ты не поняла. Вот тебе два фильма. — Я встал и стянул с полки диски. — Один фильм ты смотрела, и он тебе понравился, а другой — черт знает что там. И тебе говорят: ты можешь либо пересмотреть первый фильм, который порядком позабылся, либо взять новый. Что сделаешь?

— Нет смысла брать старый. Я слишком люблю эту жизнь, чтобы пересматривать. Прости меня.

— За что?

— Мне скучно видеть то, что уже было. Что ты скажешь о любви?

Что-то в последнее время все меня об этой любви спрашивают. Неспроста, сказал бы Винни-Пух. Ох, неспроста. Я сказал:

— Я не философ, много говорить не буду. Вот нравится человек, с ним хорошо, и ты говоришь ему "я тебя люблю". Но если только говорить, любовь выгорит, она требует действий. Влюбленные узнают привычки и симпатии друг друга, если их совместно удовлетворять, любовь будет оставаться.

— Если девушке нравятся бабочки, то для сохранения любви нужно всего лишь ходить на выставки?

— Ты будешь смеяться, но именно из-за этого пары и распадаются: он не понимает, что нужно ходить на выставки и бегать с сачком по полям за разноцветными мухами, а она ни разу не выпьет с ним пива за победу любимой команды. Аста, я с полной уверенностью говорю, что люблю тебя. Вот так, прозаично.

Аста отвернулась, а когда посмотрела на меня снова, я невольно выпустил ее из объятий. Те, кто не любят лгать, сами притворяться умеют. Аста предстала передо мной с нового ракурса, в ее взгляде появилась жестокость игрока в покер, который знал что у меня на руках фуллхаус против его каре, знал, и раз за разом повышал ставку. Аста сказала:

— Я тебя выслушала, спасибо. Ты правильно делаешь, что во взаимоотношениях полагаешься на себя. Только любовь возникает не у кого-то конкретно. Она возникает между мужчиной и женщиной и не принадлежит ни тому, ни другому. Это чувство, одалживаемое у природы на время. Ты думаешь, что любовь исходит от тебя, что ты это ключевое звено в отношениях. Но вот тебе подтверждение обратного: в момент нашего молчаливого знакомства не ты один видел будущее. Для меня время так же замерло и подробно развернулось с ускорением в будущее. Но в отличие от тебя я видела все намного тщательней. Тебя наверно удивляло, откуда я так хорошо тебя знаю, почему не спрашиваю о твоих ранениях. Я все это видела! Мне было предложено выйти из вагона и познакомиться с тобой, или пройти мимо навстречу другому будущему. Я сделала второй выбор, но ты догнал меня.

Меня пробрал холод. Я не сдержал свой дрожащий голос:

— Почему ты мне сразу это не сказала?

— Я пыталась, но ты был так занят обольщением меня, что каждый раз переводил тему. Мне было приятно то, что мы делали: наше маленькое путешествие, секс до зари, твой приход ко мне на выставку. Я засомневалась в правоте своего выбора и была рада, что ты догнал меня и образумил.

У меня отлегло, я понемногу собрался с мыслями. Хорошо Аста, ты мне сделала выговор, давай теперь поговорим по-нормальному. Я спросил на всякий случай:

— В чем проблема?

— Я не люблю тебя.

— Брось…моей огромной любви хватит на нас двоих с головой!

— Ты опять за свое. Любовь возникает между людьми, как и наше видение. Неужели ты до сих пор считаешь, что это зависит только от тебя?

— От кого же еще?!

— Любовь возникает не у тебя или у меня… Она возникает между людьми. Между мной и тобой.

— А что же тогда безответная?

— Любовь даже тогда есть, но один из любящих либо не понимает, либо отрицает ее. Но тот, кто ее чувствует… Не зависит любовь от людей! Наоборот.

— Но тебе приятно общение со мной, тебе нравится секс, у нас есть где жить и заниматься любимыми делами вместе. В чем дело? Я буду тренировать своих студентов, ты заниматься фотографией, мы вместе будем играть на гитаре и петь песни.

— Я тоже так подумала, что от судьбы путей не ищут. — Она заговорила медленно, эти слова не были заготовлены в ее сегодняшней речи. — Мне безумно нравится с тобой, ты восхитителен в общении, в кровати, но это все похоже на привыкание. Мы просто привыкаем друг к другу. И сейчас я хочу сойти с этой дорожки. Нам дан уникальный шанс, мы вместе прожили одну жизнь, и будем наслаждаться второй.

Внутри меня все колышется и ломается. Ломит каждый сустав, раны на моем теле взвыли, словно на них брызнули кислотным раствором. Когда перед глазами спала темная пленка, я спросил Асту, хотя уже знал ответ на свой вопрос:

— Это и есть тот шаг, о котором ты рассказывала?

— Да. Прости меня. — Она приподнялась и достала из заднего кармана квадратный предмет. — Возьми эту флешку, на ней фото с тобой и печатный файл, на котором я подробно записала все, что с нами случилось бы, останься мы вместе. Ларион, это не значит, что ты не сумел меня удержать или что-нибудь в этом роде. За влюбление в себя красотки действительно отвечаешь только ты, но за любовь ответственны оба! — Аста почти кричала, из ее глаз брызнули слезы, настоящие, живые. Аста вытерла лицо, зачем-то заглянула в кружку с вином, будто там могут быть так нужные мне слова и чувства. — Ты мне очень приятен и я буду рада остаться с тобой в хороших чувствах. Я знаю, чего я хочу и чего не сможет нам дать самая благоприятная жизнь вместе. Прости меня, Ларион, мне действительно надо было сказать тебе это раньше, но так было приятно с тобой, что я отодвигала конец до предела. Хочешь, займемся сексом?

Лучше бы она этого не говорила. Просто заткнулась бы и молчала. Так сильно меня еще никто не бил. Вот он, удар по оголенной душе. Я попытался улыбнуться, но губы дрожат и отказываются складываться в приятный взгляду полуовал. Я сказал:

— Хочу кофе со сгущенкой и корицей.

— Тебе сделать?

— Да. Я неожиданно для себя рассмеялся и сам испугался прерывистого, разноладового смеха. — Приготовь кофе и уходи, а я с Игорем поиграю.

Она чмокнула меня в щеку и пошла варить кофе. С кухни послышались звуки открываемых дверок, шкафчиков, щелканье пьезоэлемента плиты. Я схватил гитару, прислонил подушку к стене и рухнул на нее. Оставленные на кровати кружки с вином дружно повалились на бок, окрасив содержимым покрывало. Две большие кляксы расплылись в гаснущем сознании, мое тело заныло уже забытыми ранами, слабеющей рукой я как можно громче ударил по струнам. Раздался жесткий металлический звук. Гитара заорала порванными струнами моей души. Я бил по струнам до тех пор, пока пальцы левой ладони не взвыли от боли. Блуждающими в потемках яркого света глазами я посмотрел на подушечки пальцев, из мелких ранок сочится натуральное человеческое вино. Но самая большая рана там, внутри. И нет такого глаза, чтобы увидеть сочащиеся из моей груди капли.

Через час или два я отложил гитару. Асты на кухне уже не было, как не было ее и в квартире, а единственным местом, где продолжает жить ее облик остается моя память. Я с бесполезной аккуратностью убрал гитару в чехол, провел по горбатой молнии пальцем, убеждаясь, что чехол застегнут наглухо. Мне стали сверхважны незаметные ранее мелочи. Я пронесся по квартире, расставляя книги с дисками в безупречно ровный ряд, на столах выстроил все предметы по красивой симметрии. Столовые приборы я разложил по специальным контейнерам, ложки к ложкам, вилки к вилкам, а ножи воткнул в футляры. Одну вещь я не посмел тронуть, это кружка с кофе, приготовленный Астой. Сверху черная жидкость припорошена взбитыми сливками и тертым шоколадом в виде сердечка. Струи пара прорезали в сливках тоненькие проталины, шоколадное сердце обмякло и оказалось насаженным на невидимые иглы. Шоколад от жара вскипел и застыл темными пятнами.

Несколько минут я смотрел на кофе. Влажная салфетка, которой собрался протереть обеденный стол, вывалилась из пальцев. Я поднял ее, скомкал резкими движениями и кинул в мусорку. Я полез в холодильник за оставшимся вином. Отлетевшая пробка шлепнулась и закатилась под холодильник. Я втянул как можно больше вина в рот и проглотил одним глотком. Потом я упал на колени и пошарил под холодильником. Достал пробку и воткнул в горлышко. Находиться в доме стало в тягость, я выбежал на улицу. В руке бутылка вина, на лице безразличие к птичьим трелям, сочащемуся через листья свету и обволакивающему ветерку. Я втянул полной грудью потный московский воздух.

— Пахнешь ты, Москва, как хомяк в бане.

Я огляделся по сторонам, но никого не увидел. Люди ходят вокруг, каждый думает о себе и прячется у всех на виду даже тогда, когда стоит с бутылкой пива в шумной компании. Мне срочно захотелось вырваться на чистый воздух и безлюдье. Я вернулся домой. В небольшой рюкзак кинул бутылку с вином, пару яблок. Взгляд зацепился за флешку, оставленную Астой. Я еле удержался, чтобы прочитать, что там написано. Пришла идея получше. Я вынул из компьютерного стола нож Кедра, положил его в полиэтиленовый пакет, туда же упаковал флешку, пакет скрутил трубой и добавил эту компанию к яблокам и вину.

Тренер напал в момент, когда я вздохнул и собрался уже выходить из дома. Я почувствовал, как мое естество содрогнулось. Я понял, чего он ждал и ужаснулся этому: энергия от выигранного пари так переполнила меня, что и ему достался гигантский заряд энергии.

Объятый ужасом, я погрузился во внутреннее пространство и увидел дверь с надписью "тренер". В центре она была надломлена, замок вывернулся, но еще держится. Я поспешил к двери, но он нанес второй удар. Дверь слетела с петель. Он предстал передо мной темным силуэтом в огненном вихре энергии.

— Теперь тебе томиться в заточении. Навсегда!

Силой мне его не одолеть, это я понял сразу. Тогда как? Он шагнул ко мне, я физически ощутил жар его тела. Без проблем он взял меня за плечи, поднял над полом. Сейчас швырнет в комнату и захлопнет дверь.

— Я не знаю, кто я, зато знаю, кто ты. — Сказал я ему. Есть ничтожный шанс справиться с ним так же, как я справился с соблазнителем. — Ты порождение моих амбиций. Для нас обоих уже готова бездна.

В памяти я вызвал отрывок из своего давнего сна. Я стою на ослепительной вершине, вижу расходящихся людей и черную ледяную пасть внизу. Он это тоже увидел, и мгновенно понял, что я хочу сделать. Он попытался бросить меня туда, но я впился в него своими руками и мы вместе полетели вниз. Уходящие люди повернулись и увидели летящий огненный метеорит из наших тел, ревущий и несущийся в никуда. Я очнулся от внутреннего видения, как от кошмара: в поту и ознобе. Но это была реальность. Частью сознания я видел, как несусь навстречу гибели, и мое сердце превращается в лед.

В кармане завибрировал сотовый, следом по нарастанию раздалась веселая до тошноты мелодия. Удержавшись от броска телефона в стену, я поднял трубку. Звонил Арнольд Николаевич, деловито-бодрым голосом загудел про мой новый тренинг и фонтанные перспективы работы. Я время от времени кидал в трубку какие-то слова, мысли мои темны и далеки от дел насущных, а рана в груди болит с каждой секундой все сильнее. Босс передал трубку Гошу, но и его добрый голос не принес облегчения. Гош оказался не таким деревянным на эмоции, как Арнольд Николаевич и осторожно поинтересовался, почему я отвечаю как зомби под валерьянкой. Не найдя что ответить, я сбросил вызов, а телефон спрятал в карман. В уголках глаз защипало, к горлу тут же подкатил огромный валун, и я не стал дожидаться, пока его прорвет. Руки сунул в лямки рюкзака, ноги в кроссовки. Я хлопнул дверью, щелкнул ключем и через несколько ступенек погнал вниз по лестнице. На улице при народе разрыдаться будет сложнее, а если такое и случится, можно сделать вид, будто попала в глаза едкая столичная пыль.

 

Глава 11

Я шел куда-то вдоль трассы с плотным потоком машин, толкался со встречными людьми, они огрызались и кляли меня: еще день, а он уже напился, нет, чтобы как нормальный мужик подождать вечера и хлопнуть пару пива с друзьями. Позвонил Гош и заявил, подводя итог всему своему обучению:

— Ларион, спасибо. Благодаря тебе я выполнил большое для себя дело. Я привел Аню к себе домой в присутствии мамы. Совместный вечер прошел на иголках, после ухода Ани был эпический скандал, мать называла ее блядью. Сказала, что я совсем матерью, не дорожу…. Я выстоял это и не завелся. А потом стихло. Мама как-то сгорбилась и даже перестала названивать.

Все-таки ты выиграл, подумал я. Как нормальному тренеру следовало бы порадоваться за успех Гоша, но слова были в тягость и я повесил трубку. Уже можно, я проиграл и больше не тренер.

С каждым шагом я несусь по отвесному краю бездны. Меня лижут холодные языки встречного ветра. С моего противника уже давно слетел огонь и черный силуэт тренера с истошным криком растворился во мраке. Если Кедр прав, и я родился чтобы играть с людьми, то пора признаться себе, что игрок из меня ни к черту. Я стал ту роковую встречу с Астой в метро, из-за которой я проехал мимо Влада. Моя память наткнулась на рассказ о конце лета, и вдруг резкий порыв холодного ветра едва не сшиб меня с ног. Я поднял воротник рубашки, но тепла это не прибавило, а новый ветер обдал не только холодом, но и пылью. Это был холод, предвещающий конец. Благодаря ветру я хоть немного стал замечать внешние явления, например то, что у меня звонит телефон. Я вяло поднял трубку и без привычных слов прислонил телефон к уху.

— Где ты? — Едва не криком сказал Ярослав. — Не смей возвращаться домой!

— Что случилось? — Спросил я ради приличия. Мне глубоко плевать, что там у него произошло.

— Там милиция. Где ты сейчас?

Я остановил первого попавшегося гражданина, он ответил, что я нахожусь на Волгоградском проспекте напротив суши-бара. Я сказал это Ярославу. Он приказал выйти к дороге и ждать его у обочины. Двадцать минут пролетели для меня как один миг. Я лениво испугался, когда возле меня притормозила танкообразная машина с агрессивной мордой бампера. Ярослав потянулся через пассажирское сиденье и открыл мне дверь.

— Влезай, быстро.

Через открытую дверь я снял блок с двери заднего сиденья и по привычке влез туда. Хорошее сиденье, махровое и приятное. Сил сидеть нет, я снял рюкзак, развалился на половину салона, а рюкзак положил на себя и прижал посильнее. Ярослав дал по газам так, словно разыскивают не меня, а его. Мы проехали в молчании несколько минут. Когда он успокоился, а может, мы вырулили на просторную трассу и он смог освободить руки, Ярослав протянул мне свиток.

— Твой фоторобот уже оформили. Если есть связи, это делается быстро. — Он дождался, пока я разверну бумагу и посмотрю на свое изображение, написанное художником-программой. — Тебя ищут по дорогам как подозреваемого в наркоторговле, а на квартиру выехала группа с подкидным кокаином.

— И куда мы едем? Я не хочу прятаться.

Мой голос прозвучал тускло, а конец фразы вовсе утонул в тишине. Мне наскучило все это. Ярослав посмотрел на меня через водительское стекло с таким выражением, что я должен сам догадаться, за что меня ищут. Он сказал:

— Без проблем, я тоже не понимаю, зачем мы едем. Давай остановимся и пойдем жрать твои любимые гамбургеры. И как ты будешь выкручиваться от обвинения в попытке убийства?

Я замолчал, уставившись на свой фоторобот. Под ним написана какая-то чушь про наркотики и то, что я могу попытаться уехать из города на черной машине, короче, дано описание машины Ярослава, но без указания номеров. Таким образом, если друг попытается меня вывезти, его тоже поймают. Не могу поверить, что меня сдал Костя.

Мне перестало лежаться, я сел, а рюкзак поставил рядом. Слава пытался поймать мой взгляд в зеркале, но я смотрел в сторону, где с высокой скоростью мелькали серые шелушащиеся дома, понурые прохожие и пыльные рекламные щиты с красивыми картинками внутри. Ярослав делал поворот за поворотом, без устали смотрит на дорогу. Далеко впереди он что-то увидел и резко сбросил скорость, перестроился в правый ряд и сказал мне:

— Впереди милиция, спрячься за моим сиденьем. — Его взгляд прошелся по салону автомобиля, в котором кроме меня нет ничего. Ярослав нервничает, а когда нервничает он, у других уже паника. — Попробуй накрыться своим рюкзаком. Если меня остановят, будет очень нехорошо.

Я послушно свернулся калачиком за его сиденьем, сверху положил рюкзак. Со стороны это должно смотреться как большой рюкзак на полу машины. Ярослав обернулся, прикрыл краями рюкзака мои пальцы. Ради чего старается, вяло подумал я, это не меня он везет в своей машине, а пустую болванку моего тела. Отдаленным куском сознания я услышал, как чертыхнулся друг. Скорость машины совсем упала, и стало слышно, как колеса перебирают песок обочины. Слава наклонился надо мной, сверху зашелестела бумага. Зачем он взял мой фоторобот?

Ярослав опустил стекло, я ожидал привычного в таких ситуациях разговора, но друг меня удивил. Он заговорил первым, тоном начальника над подчиненными:

— Эй, служивый. Палочку свою убери и подходи сюда.

Я не расслышал, как подошел гаишник, наверно шел на носочках. Он елейным тоном поинтересовался, особо не рассчитывая на ответ:

— Ваши документы.

— Когда я приеду показывать свои документы, ты будешь стоять с личным составом по стойке смирно. Держи. — Ярослав протянул ему фоторобот. — Проверьте свою связь, почему не отвечаете на распоряжения? Вам просто повезло, что я проезжал мимо. Есть вероятность, что этот человек проедет именно по вашему участку. Фоторобот размножить и раздать всему личному составу, об операции докладывать руководителю операции лично.

Не дожидаясь ответа, Ярослав нажал кнопку. С легким шумом стекло поднялось, отделив салон от перепуганного гаишника. Машина взревела и рванула с места. Мы приехали на пустырь. То, что я и хотел: холмики, поросшие высокой травой, вокруг полоса леса, испещренная белыми столбиками березок, дальний шум дороги, едва напоминающий о людях, а еще снующие по небу самолеты. Ярослав остановил машину, внутри мотора что-то пару раз провернулось и оцепенело до следующего поворота ключа.

Друг открыл мне дверь:

— Выходи, надо продышаться. Через два часа у тебя самолет в Штаты, в аэропорту нас ждет человек с твоими документами и билетом. Лицо его не запоминай, вопросов не задавай. — Я сел на траву, он остался возвышаться надо мной. — А теперь говори, что произошло, я должен знать, что ты не виноват.

— Может, и виноват.

— Почему Константин в больнице и обвиняет тебя? — Спросил он грозно.

— Не хочу об этом.

Ярослав зарычал, а я расстегнул рюкзак и вытащил бутылку с вином, щелчком откупорил. Глотнул. Предложил другу, он минуту подумал, потом взял. Сел рядом, развязал и кинул рядом галстук, рубашку распахнул на полгруди. Он посмотрел на мой карман и сказал нервно. — У тебя телефон звонит.

— Знаю. — Отозвался я. Мне было просто все равно, что со мной делают. Зачем надо куда-то лететь?

— Так подыми.

— Не хочу.

С этим Ярослав смириться не смог. Он предложил:

— Давай я отвечу.

— Не хочу ничего. — Я достал телефон, размахнулся и швырнул. Он просвистел по воздуху, ударился об землю, крышка аккумулятора отлетела. Я думал все, помер бедняга как и я, но через несколько мгновений телефон зазвонил. Ярослав поднялся. Он подошел и поднял телефон, внимательно пригляделся к экрану.

— Лена звонит. — Он показал мне на телефон, а я жестами ответил, что мне все равно. Ярослав прислонил трубку к уху. — Здравствуй, Лена. Ларион сейчас занят. Что-то срочное? — Он постоял с минуту, как-то странно посмотрел на меня и сказал в трубку с теплотой в голосе: — Случилась неприятность, Лариону надо покинуть страну. Не переживай, я все улажу, но нужно время. Не знаю, сколько понадобится времени мне, но у тебя чуть меньше часа.

Он сказал Лене как до нас добраться и кинул телефон мне. Я не стал даже ловить, а вяло уклонился от летящей в меня пластмасски с микросхемами. Вино притупляет физические ощущения, но эмоциональную боль почти не глушит. Ярослав достал из машины два пакета: один себе, другой мне. Я отказался, тогда он сложил пакеты вместе и сел на них. Я чувствую рядом тепло его плеча, но оно совсем не греет.

— Она срочно хочет тебя увидеть. — Ярослав сорвал травинку, поднес ее к лицу, переломил ее пополам и бросил куски в стороны. Он сорвал еще одну травинку и проделал то же самое с другой, третьей… — Почему я беспокоюсь за тебя, а ты нет? Куда великому Лариону до обычных жизненных проблем, он выше их! Пусть другие беспокоятся за его жизнь, а он будет сидеть и молчать. Дай сюда. — Ярослав вырвал у меня вино из рук, повертел бутылку в поисках производителя, удовлетворенно хмыкнул и отпил. Он не знает, как продолжить разговор, а мне продолжать не хочется. Мне нечего сказать другу, который через час проводит меня в бездну и напьется в баре аэропорта. Я улечу, сойду с трапа и поселюсь в квартире без мебели. Я зашторю окно и сяду на пол, теребя в руках флешку Асты, буду сидеть до тех пор, пока тело не высохнет, тогда я встану, подпрыгну и расколюсь об пол на множество осколков. Когда хозяин квартиры придет посмотреть что с квартиросъемщиком, то обнаружит горсть пыли на полу и ни души. Молодые дурочки любят хвататься за голову после очередного разрыва и стонать, что у них депрессия, что им все осточертело, а мужики козлы. Дуры они. Когда все видишь в темных красках, на улице встречаются только уроды, солнце не жарит а холодит, это не депрессия, а бодун. При депрессии Земля останавливается, и тебя просят выйти. Депрессия это когда не хочется жить.

Ярослав вытянул шею по направлению к приближающемуся авто. Он привстал. Яркий автомобиль вырос, портя красоту зелено — голубого пейзажа. Лена припарковалась, а вернее будет сказать, бросила свою машину около машины Ярослава. Она выскочила ко мне, но увидела друга и остановилась, начав с ним игру в переглядки. Мне почудился их мысленный диалог в виде обмена паролями и фразами "пост сдал — пост принял".

Она сказала Ярославу:

— Ты можешь нас оставить на минутку?

— У вас есть двадцать минут, после этого в аэропорт. Пожалуйста, приведи его в чувство.

Ярослав сунул мне между коленей наполовину выпитое вино и поднялся. Меня стала раздражать происходящая реальность. С детства ненавижу, когда со мной возятся как с больным. Я не больной, слышите?! Мне просто надо собраться с чувством и прыгнуть навстречу неизбежному. Рано или поздно все умрем, так какой смысл задерживать? Аста держала до предела.

Проходя мимо Ярослава, Лена склонила голову и постаралась быть незаметной. Мне это напомнило один фильм, где любовница, которую не одобряет отец, приходит навестить больного в палату. Она так же разглядывала ноги отца и прижимала руки к груди. Лена села на оставленные Ярославом пакеты. Тот посмотрел на нас и влез внутрь своей машины. Лена приятельски толкнула меня плечом.

— Привет.

— Да.

Мне говорить не хотелось, все сущее потеряло ценность. Лена дважды пыталась заговорить, но слова у нее застревали в тисках непривычных ощущений. Я сделал пару мощных глотков, но вино не дало вкуса, просто растворилось в горле, как пресная вода. Я сказал:

— У меня просто не хватило сил.

— Что? — Лена выпала из задумчивости и с надеждой уцепилась за возможное начало диалога.

— Ничего. Так, мысли вслух.

— Ты улетаешь… не знаю, что случилось, но Слава говорит, что сможет уладить. Нужно время, и ты сможешь вернуться. Можно я буду ждать тебя?

— Лена, женщины не умеют ждать. Вы кошачье племя, которое ищет теплую кухню и миску молока. Ждут только псы. Ты не пес, а я не вернусь.

— Но ты мне нужен.

Она сказала это так чувственно, что мне стало стыдно за свое безразличие. Чтобы Лена хоть на миг успокоилась, я соврал:

— Я потерялся, мне надо улететь, вначале найду себя, потом тебя.

— Неправда! — Она развернулась ко мне, откинула волосы с лица. Ее глаза так близко, но я смотрю на них поверхностно, мне страшно увидеть там что-то кроме дружеской заботы. — Ты погибнешь, если отправишься туда один. Послушай, у тебя было ощущение, что ты спишь и никак не можешь проснуться? Что-то внутри тебя говорит, очнись, дурак, очнись! Сколько можно смотреть и не видеть, слушать и оставаться глухим! И за миг до пробуждения изнутри доносится вопрос: "хочешь ли ты правды?" Ведь если ты узнаешь ее, не будет дороги назад! Хочешь? Наверно стоит плотно закрыть глаза и оставаться под теплым одеялом обмана. — Лена тронула меня за плечо, но комментария не дождалась. Ее пальцы скользнули вниз по моей руке, и упали в траву. — Я долго не решалась, но после нашего последнего разговора мне стало настолько себя жаль, что я взяла себя в руки и сказала, что хочу. И мне открыли глаза на все, что происходит.

Ларион, мы настроили между собой защиты, призванные обезопасить каждого из нас, но зачем мы это сделали? Все силы ушли на возведение этих защит, для другого сил не осталось! Чего мы на самом деле боялись — потерять друг друга? Нет. — Лена рассмеялась настолько пронзительно и чувственно, что во мне что-то колыхнулось. — Мы боялись любить друг друга, Ларион. Я говорю в прошедшем времени, потому что я больше ничего не боюсь. Я люблю тебя. Когда я поняла это, для меня открылся новый мир, я вдохнула его воздух. Пусть наша любовь невозможна, но я останусь в нем, потому что только так чувствуешь настоящий вкус сахара вместо приторной сладости имитанта.

Лена привстала, развернулась ко мне торсом и села на колени. Она так крепко вцепилась в меня пальцами, что я ощутил исходящее от ее груди тепло. Лена затрясла меня с несвойственной таким тонким рукам силой.

— Открой глаза, черт возьми! Ты не мог быть со мной, потому что боялся ранить меня исполнением своей миссии, а я всегда боялась тебя понять и насаждала нравоучениями. Какие мы глупцы.

Пропасть, в которую я падаю, с появлением Лены морозит с утроенной силой. Я допил вино и с яростью откинул бутылку подальше. До кустов она не долетела, грохнулась о землю и осталась блестеть в траве. Я закрыл лицо руками и зарыдал, мне стало невыносимо обидно за Лену, которая останется здесь и продолжит жить. Все, чем можно заниматься в этом мире, изведано, не тобой, так кем-нибудь еще. В чем смысл раз за разом повторять одни и те же действия? Тем более что игрок из меня действительно хреновый. Я сказал:

— Все было напрасно.

Лена потрясла меня за плечи, словно это могло чем-то помочь.

— Ларион, почему ты считаешь, что твои действия были напрасны? То, что случилось, было необходимо как воздух. Просто настал другой момент, где это уже не важно, сбрось это как зимнее пальто на подходе к весне.

Я поднял на Лену глаза, но изображение размыто и плывет. Я нетерпеливо смахнул слезы и спросил:

— А где доказательство тому, что так было надо?

— Ты все еще жив! — Сказала Лена с очевидной для себя ясностью. — Младенец рождается голый, слабый и беспомощный, и он готов идти по этому миру. У тебя перед младенцем такие преимущества, ты столько умеешь, так посмотри внутрь себя и скажи, что готов!

Знала бы она, что внутри себя я, раскалываясь на части об гранитные пики встречного верта, падаю… Чувствуя, что скоро конец, я поинтересовался:

— Расскажи мне, как ты проснулась?

Ярослав прокричал из машины:

— Через пять минут трогаемся.

Я посмотрел в ее глаза и для меня блеснул лучик надежды. Может это и есть тот мизерный шанс, за который стоит хвататься? Я заторопил Лену:

— Скорее, Лена, вытащи меня. — Я серьезно испугался, может свершиться невозвратное. Темнота отчаяния как болото втянула меня дальше точки невозврата. — Иначе я прилечу и, не в силах шевельнуть рукой умру в зале американского аэропорта. Мое прошлое умерло, вот. — Я вялыми движениями достал из рюкзака флешку Асты, нож Кедра. Двигаться тяжело, но я ухитрился положить флешку и пронзить ее ножом. Я взмолился, глядя на осколки моей жизни: — Подскажи мне!

Лена развела руками. На лице очертилась мука, она вспоминает, как это было, но нет таких слов, чтобы высказать.

— Ларион, потерпи немного, я скоро отправлюсь за тобой в Америку, обдумаю и там уже приведу тебя в чувство. На новой земле ты начнешь новую книгу жизни!

Как сладко звучат ее слова, но знала бы она, что я лечу вниз головой. Сознание забывает, что ему надо делать, где оно находится. Скоро мой взгляд остекленеет, и ничто уже его не разбудит. По моей коже прошел могильный мороз. Я повалился на спину, руки раскинулись в стороны. Ярослав подбежал, схватил меня за лицо и стал трясти, но Лена отстранила его. Я хотел послушать, о чем они говорят, но сознание меркнет очень быстро. Где-то близко я почувствовал ее горячее дыхание. Громкий голос Лены что-то требует, пытается докричаться, но смысл слов потерялся в свисте ветра над головой. Я действительно падаю, голова идет кругом, а голос доносится из единственного белого пятна — из отверстия бездны над головой. Меня завертело, кажется, словно не я кручусь, а вокруг меня вертится отдаляющееся белое пятно. Но бездна не бесконечна, я глухо стукнулся о ее каменистое дно. Тело как ватное, удар должен был сломить все кости и смолоть в кашицу мозг. В панике я ощупал себя — жив. Надо мной склонились темные деревья, трутся друг о друга вершинами, совершенно заслонив пятно входа. Я закричал на деревья, чтоб они расступились, от моих слов задул сильный ветер и разогнал непослушные кроны в стороны. Вход исчез, в темной вышине безучастно висит луна.

Я попал в старый город. Голос Лены где-то рядом, он повел меня по этому городу. Дома стары и сыпятся на глазах, а деревья скрючены как холст безалаберного художника. Я поднялся и пошел по ночным теням окружающих меня домов и деревьев. Трава на лужайках перед домами пожухлая и готова принять покрывало падающей листвы. Дома смотрят на меня черными рамами, многих стекол нет, краска висит как лохмотья на грязной дворняге. Город возникает передо мной и растворяется в сумраке сразу за мной, далеко впереди ничего не видно, равно как и позади. Я иду уже продолжительное время, вслушиваясь в город, чувствуя кожей его покинутую атмосферу. Он родной мне, и в то же время я не помню, что это за улица, не помню уютный желтый свет горбатых фонарей. Слева от меня из сумрачного царства вынырнул дом. Он одноэтажный, внутри горит свет. Я перешагиваю упавшую ветку и направляюсь к дому. Чувствуется, что внутри есть жизнь: крыльцо чистое, краска гладкая, а на окнах с внутренней стороны опрятные занавески. Мои ноги переступают через ступеньки крыльца. Я на пороге, передо мной дверь. Сердце колотится. Несколько секунд я решаюсь. Толкаю дверь от себя. Она беззвучно открывается, я вхожу в дом и осматриваюсь. Приходит осознание того, что я один в доме. Я закрыл дверь.

Гостиная ничем не примечательна, единственное ее достоинство это лестница впереди. Она широкая и хорошо освещена боковыми настенными светильниками, но чем дальше, тем лестница становится темнее и уже, ее вершина теряется в совершенной черноте. Голос Лены говорит идти вверх. Чем выше я поднимаюсь, тем становится темнее, тем сильнее меня одолевают сомнения. Я поднимаюсь, и каждый следующий шаг дается труднее двух предыдущих. Стены сжимаются и грозят раздавить высокими темными массами. Под вершину лестницы я уперся в них плечами, но поднимаю тяжелые ноги на новую ступень. Я дошел до конца, передо мной в человеческий рост стоит зеркало. Сделано с нарочитой простотой, рамка вплавлена в стены и спустившийся сюда потолок. Я оглядываюсь назад, и вижу вдалеке узкую полосу света. Остается только шагать вперед, шагать в это зеркало. Я вспомнил, зачем сюда иду и ужаснулся, вдруг вылезет мне навстречу тот урод, которого я удавил. Но в зеркале нет отражения, чтобы разглядеть мое испуганное лицо. Там ничего нет. Это зеркало — конец моего мира.

Вперед идти страшно, дико страшно признаться в этом себе и Лене. Но назад идти незачем, тот город растворился в тумане, а луна безучастно смотрит на его руины. Оставаться на пороге можно вечно, но кто-то рядом взял меня за руку, я его не видел, но почувствовал тепло от его ладони. Чувство любви к этому человеку пересилило страх, мне стало необходимым сказать Лене, что я ее люблю и ради этого я собрался и шагнул вперед. Меня затрясло, впереди что-то грозно и величаво гудит, видимо, мотор машины. Я приоткрыл свинцовые веки, но свет так больно резанул по глазам, что я закрыл лицо руками. Спереди раздался обеспокоенный голос Ярослава:

— Очнулся? Лена, хватит ему рассказывать сказки про лестницы и зеркала. Если его стошнит, сунь пакет, не хочу после него машину отмывать.

Мы едем к аэропорту. Лена поцеловала меня в лоб и провела своими пальцами по моим. Мне захотелось что-то сказать, но в груди пусто, я перестал владеть памятью, словно кто-то выделил файлы моей жизни и нажал "стереть". Я убрал ладони со своего лица. Ощущение энергии вокруг изменилось. Я чувствую плотное, приятное поле между мной и Леной. Оно пронизывает нас, наполняет теплом, радостью и светом. Не знаю, чувствует ли это Лена. Жизненная энергия не вливается в меня за какие-то действия к Миру. Я стал частью этого процесса. Лена сказала:

— Ярослав договорился со своим партнером, на той стороне тебя встретят. Если хочешь… если можно, я прилечу к тебе. Мне понадобится две недели закончить и сдать свои дела. — И добавила пораженно. — Твои глаза… в них столько света, я готова смотреть на это чудо вечно.

Я поцеловал ее пальцы, ладонь, и сказал:

— Хочу. Одна девушка сказала, что любовь не возникает у меня или у тебя, она возникает между людьми. Именно это ты и пыталась мне втолковать, но никак не могла подобрать слов. Но Аста не знает, что подобную любовь нельзя сотворить, что ей надо время вырасти, окрепнуть в чутком отношении друг к другу. Сколько лет мы заботливо оберегали наше дитя? Любовь стала для меня воздухом. Я нахожусь в ней, дышу ей, чувствую ее кожей, смотрю сквозь нее. Снова вдыхаю и любовь открывает меня заново, а раны души затягиваются. Я люблю тебя, Лена, больше своей жизни. Только ради этого чувства и слов любви к тебе я воскрес.

Мы приехали к аэропорту, и машина замерла рядом с высокими бетонными стенами жилища для самолетов. Вокруг гудят машины, требуют проезда, даже сквозь шумоизоляционные окна проникают вездесущие звуки бурной людской деятельности.

— Мне осталось сделать одно мистическое действие, прежде чем передо мной откроется новое будущее, неизвестное и удивительное. Подожди меня тут.

Я закрыл веки и улыбнулся Лене, Ярославу и его машине. Всему миру. Всем своим существом я почувствовал то неземное дыхание, которому мы с Леной смогли открыться, это дыхание подхватило меня призрачным дуновением невиданных чувств. Приятное тепло разлилось по моему телу, я растворился в этом моменте перехода в иное состояние души, и, не снимая с лица улыбки, просто открыл глаза.