1. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, советую тебе оставить тот же костюм, в котор. ты играла на генеральной, он очень красив и оригинален. Если бы я знала, что к тебе можно прийти – то давно бы уже пришла; ты ни разу мне не сказала, чтобы я пришла.

Сегодня я чувствую себя плохо.

За молоко merci. Мамаша спит…

Целую тебя. Маша

Записка хранится в папке недатированных (ОР РГБ, 331.106.11). Год определяется предположительно: единственный спектакль, генеральные репетиции которого проходили в конце марта, – «Привидения», премьера которых состоялась 31 марта 1905 г.; О.Л. играла Регину.

 

2. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, только сегодня я немного очнулась и пришла в себя, теперь могу написать тебе. На другой день отъезда в вагоне мне сделалось скверно. Я не спала всю ночь и потом мучилась всю дорогу, пока ехали на лошадях, все задыхалась, не хватало воздуха, на груди точно лежал камень. Дома прислуги нет, ничего не устроено, грязно, есть нечего, мамаша устала, я совершенно больная, кое-как приготовила себе ночлег. О том, как было грустно входить в дом, ты поймешь…

В кабинет я до сих пор не могу войти – чтобы убрать по-прежнему.

Два дня стряпал Ваня. Сегодня наняли кухарку. Меня утомила моя болезнь, очень часты стали припадки, должно быть, я никогда не буду здорова.

Был Альтшуллер, он кланяется тебе. Здесь Бунин и Федоров. В Чукурларе живет Горький с Марией Федоровной и с ними ее сын Юрий. Екатерина Пав. бегает по набережной с самым веселым видом… Ничего не понимаю!

Как ты живешь? Как здоровье и настроение? Напиши.

В понедельник на Фоминой я должна непременно ехать в Москву.

Передай мое поздравление и привет Марии Петровне и Констант. Сергеев., Раевской, Муратовой, Самаровой, Влад. Ив. и прочим, кому ты найдешь нужным.

Христос Воскресе, милая Олечка, целую тебя, будь здорова и благополучна, не забывай любящей тебя твоей Маши

Письма М.П. к О.Л. за этот год (кроме особо оговоренных) хранятся: ОР РГБ, 331.105.7. Год по содержанию.

 

3. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, напиши мне, пожалуйста, когда думаешь приехать в Москву. Я приехала только сегодня и пробуду в Москве до 10-го мая, боюсь, что мало придется видеть тебя. В квартире у меня очень приветливо, светло. Лёк вырос, прыгает высоко. Получила ли ты мои письма? Сегодня у меня была Луиза Юльевна, пили чай и много болтали. Здоровье мое как будто лучше, хотя завтра опять иду к Майкову. Как-то ты себя чувствуешь? Здорова ли? Не скучаешь ли? Жду тебя поскорее. Целую и люблю крепко. Твоя Маша

Год по почтовому штемпелю.

 

4. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, ехать приятно, ночь спала хорошо. Беспокоюсь о твоей израненной коленке, иди скорее к хирургу и напиши результаты. Желтенькая сумка цела! Не забудь побывать у нотариуса. Ругаю тебя за ананас, он мне мешает, есть его нельзя. Навести моего сына. Кланяйся твоей новой подруге З.А. Жгенти.

Целую тебя крепко и обнимаю горячо. Твоя Маша

Хранится в папке недатированных (ОР РГБ, 331.106.11). Год устанавливается по сопоставлению с письмом М.П. от 16 мая 1905 г.

 

5. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, вот видишь, как скоро я тебе пишу! Чернил нет, воды влила, оттого серы. Приехала, но на душе кошки скребут. Не могу успокоиться, не могу примириться…

В природе хорошо, сад очень разросся, прохладно, на горах кое-где еще есть снег, жары не было! Пиши мне обо всем и о театре.

Меня очень укачало, все время рвала, и опять от этого началась боль в сердце. Напиши, была ли ты у хирурга и что он сказал? Мамаша здорова, кланяется тебе и целует. Будь здорова, обнимаю тебя, твоя Маша.

В «Мире искусства» помещены «внутренности» дворца Юсуповых.

Год по почтовому штемпелю.

 

6. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Я очень устала и хочу спать, милая Маша, но решила, что надо написать тебе. Я теперь совсем одна; детей проводила, и как мне без них тоскливо! Все хочется их голоса услышать. Сейчас получила телеграмму, что они прибыли благополучно.

Про Морозова ты уже, конечно, знаешь. Как это странно и жутко! Мне жаль его – такой сильный, молодой, такой хороший и добрый человек. Вчера была у нас панихида в его кабинете – жутко почему-то было. Сегодня приехала Зинаида Григ..

Тебя поразило очень это известие? А наш флот, наши потери? Боже мой, сердце кровью обливается, когда подумаешь, что перетерпели наши там, далеко, в чужом море. Когда же конец?!

Со своей ногой была я у Постникова. Он вертел, щупал, спросил, нет ли туберкулеза в семье, говорил, что на ушиб это не похоже, подагра тоже не должна бы быть, потому что, мол, я сухая, не жирная. Намазал йодом, сильно забинтовал и через несколько дней велел опять прийти. Нога все так же. Теперь хожу на массаж к нему, велел пить по 3 стакана Виши и глотать какие-то порошки. Я ему носила исследование мочи. Говорит, что очень велик удельный вес и есть какие-то соли или кислоты. Думает, что пройдет, определенного ничего не сказал. 23-го опять покажусь ему и тогда уже решу, что делать летом – лечиться или вагабондировать. Если только это подагра, то буду лечиться как угорелая. Подруга твоя Жгенти навещает меня и сегодня уморила меня разговорами, а я так была уставши и хотела лечь отдохнуть перед вечерними занятиями. Вчера была у Варвары Апол. на рождении. И мой друг Эфрос там был, художник большой, и Кувшинникова, и Качаловы, и Черненко. Ели раки, пили ликеры. В воскресенье была я с Михайловским-Гариным и с Костей и Лулу в «Эрмитаже», а потом у Яра, и слушали цыган в отд. кабинете.

Скоро еще напишу, устала.

Целую тебя и мамашу. Ваня с Соней обедали у меня. Оля

Письма О.Л. к М.П. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.77.19. Год по содержанию.

 

7. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, очень рада, что наконец получила от тебя письмо. Конечно, смерть Морозова меня очень поразила, жаль его, жаль и Зинаиду. Передай ей мое глубокое сочувствие – если она примет. Что делать, все там будем! О войне нечего и говорить, одна жуть и срам. В Питере, говорят, неспокойно, мы ничего не знаем!

Беспокоит меня очень и твоя нога, отнесись к этой болезни посерьезнее, пожалуйста, прошу тебя об этом. Хорошо бы ты сделала, если бы приехала в Ялту, кабинет и спальня Антошины всегда в твоем распоряжении, будет тебе покойно, и я буду за твоей ногой ухаживать. Поедем в Евпаторию к деткам, поедем в Малороссию – ты ее еще не видела. Побываем в Св. Горах и Славянске. За границу поедешь, когда будешь здорова, а то пешком по горам тебе трудно будет ходить. И финансы сохранишь на поездку за границу на будущее лето. В Евпатории мы с тобой покупаемся. Мамаша тебя тоже очень просит приехать хотя ненадолго. Ялтинцев ты не увидишь, они не бывают у нас. Сейчас у нас великолепно, жары нет, цветут обильно розы.

Своим здоровьем я похвастаться не могу, очень переутомилась и снова мое сердце начало шалить. Много было хозяйственных передряг. Онуфрий запил запоем, заболел психически, и мне пришлось его отправлять на свой счет на родину. Возни было много, а главное остались без работника, без поливки. Многое пришлось делать самой – лечила яблоньки и груши, варила для этого разные снадобья и брызгала деревья. Онуфрий едва не сделал пожара, загорелось у него в комнате, пришлось ломать плиту и все белить, клопов выводить и т. д. Устала замертво, насилу отходилась, и сегодня мне лучше. Наняли нового дворника – хохла. Если надумаешь приехать, напиши об этом, я буду страшно счастлива. Напиши обо всех своих намерениях непременно.

Сегодня получила от нотариуса Плеваки твои документы. Моя мать стала очень нервничать, хочу к ней позвать доктора. Будь же здорова и спокойна. Кланяйся всем в театре. Вчера была у нас Софья Иосифовна. Получила ли ты мои две открытки?

Целую тебя очень и жду письма. Твоя Маша

Год по почтовому штемпелю.

 

8. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Олечка, запечатала тебе письмо, и вот беда случилась, сломалась на башмаке пряжка, башмаки я покупала у Шумахера, пряжки придавливаются к туфлям. Вот рисунок, этот не удался, см. ниже. Купи мне пряжки у Шумахера и пришли с Ваней. Нельзя надеть башмаков. Башмаки черные, пряжки тоже. Целую тебя, твоя Маша

Год по почтовому штемпелю.

 

9. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Что долго не пишешь, милая Маша? Я все еще сижу в Москве – жара адская была, сегодня первый день прохладный. С коленкой кончила возиться. Все время ходила к Постникову массировать. Вчера позвала своего черного Таубе, и он меня успокоил, что никакой подагры нет, и Постников тоже сегодня смотрел опять коленку и тоже говорит, что ничего, велел только Виши попивать, чего я, конечно, не буду делать. Коленка все-таки запухлая, и ощущение болезненное есть, но я решила наплевать на все и жить, не думая о коленке. Я сейчас пришла пешком от Ивана Павл. – здорово?

Ездила я на два дня к Маклаковым, совсем опьянела от чудного воздуха. Ездила верхом с Вас. Алек., много гуляла, катали меня на лодке Маруся и сестра ее Танеева. Пили шампанское, ели ананасы, выли собаки, прыгали блохи. Поеду еще к ним на несколько дней. Вчера по телефону Вас. Алекс. сказал, что умерла сестра их Ольга в Харбине, скоропостижно. Как раз мы о ней много говорили, когда ехали верхом.

Вишневский вышел, но еще томный, слабый. Говорят, что Морозов застрелился, его до сих пор еще не привезли.

Денисов и Ульянов работают у нас в театре, увлечены. Конст. Серг. вдохновенно орудует в «Горе от ума». Слегка принимается за «Драму жизни».

Я обедаю одиноко, без супов, съедаю по фунту спаржи или бобов, ем вкусный холодный варенец с пенками, Анна Егор. и Зина и Варя страсть ухаживают за мной. Пиши мне, как дни проводишь. Целую тебя крепко. Твоя Оля

Год по содержанию.

 

10. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Вчера не отправила письмо и сегодня получила твои два письма.

Пряжки куплю и пошлю.

Что это с Онуфрием?! Обидно. У тебя, значит, хлопот полон рот. Скажи мамаше, что я на днях была в Новодевичьем, свезла туда лиловых кампанул, белой и красной гвоздики, 2 горшка гелиотропа и папоротник, высадила все, спереди бордюр из незабудок, цветут еще анютины глазки, разрослось деревцо, вроде мирты, которое еще мама на Пасху посадила. Столбик стоит. Вся могилка была обсыпана ландышами.

Вчера я была у Ивана, человек сказал, что они отдыхают, я не хотела беспокоить их и ушла. Вечером они были у меня, а я отправилась к Маклаковым, т. к. приехала Маруся и мне хотелось узнать об Ольге. У меня от нее осталось очень хорошее впечатление. Антона она боготворила; он ей палку подарил свою, и она берегла ее с нежностью. Лидия Фил. совсем, говорят, жалкая, растерянная, даже Маруся была у нее. После 31-го я, верно, побуду у них в Дергайкове, а затем дёру за границу, пока в Дрезден, а оттуда, вероятно, в Норвегию, т. к. у Володи с Элей денег мало на путешествие, а в Норвегию ехать недорого. Если только Василий Алексеевич поедет в Лондон, то я с ним отправлюсь, хотя это гадательно. В Англию меня тянет. Т. е. это после Норвегии. Ты, конечно, теперь уже не выедешь, я это чувствую. Новый дворник, клопы, деревья etc… А то дёрни прямо в Дрезден, и вместе целой оравой двинем в Норвегию. Подумай хорошенько.

Тебе это улыбается? Ответь сейчас же. Отлично бы прокатилась.

Сегодня холодно, дождь. 29-го хоронят Морозова. Зинаида, говорят, убита.

Целую тебя. Оля.

Зачем ты меня зовешь в Ялту?

Год по содержанию.

 

11. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, пишу карандашом полулежа, я больна. Новая болезнь – я не сплю уже десять ночей, сильно ослабела. Глаза хотят спать, а мозг непрерывно работает. Я уже начала бояться, пожалуй, с ума сойду. Альтшуллер уехал, не хочется обращаться к другому врачу. Завтра позвоню Елпатьевскому, если не засну и сегодня. Утром взяла ванну и целый день пью бром с кодеином. Надо было продолжать лечение водой, а мне было не до того, на мою долю выпало так много хозяйственных обязанностей и всяких тревог, что поневоле заболеешь.

Смерть О. Маклаковой и Морозова на меня отвратительно подействовала. Они верно тоже не спали ночи! Мне хотя куда бы нибудь проехать отдохнуть и развлечь себя немножко, да не с кем, у меня никого нет. Вчера получила от тебя письмо. Звала я тебя как свою родную домой, думала, что это возможно. Правда, тяжело, я не сообразила.

Приехал матрос Никола, такой жалкий, рваный…

Пожалуй, ты уедешь и мое письмо тебя не застанет. Пиши с дороги, и вообще пиши, должно быть, твое путешествие будет очень интересно!

Вчера был Найденов с женой. Оба поражены поступком Горького и Мар. Федор. Поражены внезапной переменой убеждений относительно Худ. театра. На пасху мне было говорено совсем другое. Авторы – Найденов, Чириков и пр. остались с носом….

Мне очень нравится рассказ Куприна в послед. сборнике «Поединок». Читала?

Прости, что я пишу тебе такое мизантропическое письмо, вероятно, завтра написала бы иначе. Мамаша тебе кланяется, она очень беспокоится обо мне, волнуется, что я не сплю и что у меня всю ночь горит свеча, я нервничаю и сержусь на нее. Это она велела мне написать тебе эти строки.

Я завидую тебе, что ты у Маклаковых. Очень им жаль сестру? Я Марусе написала письмо, приглашаю ее в Ялту.

Будь здорова, кланяйся Вишневскому. О поездке в Архангельск у меня осталось чудесное воспоминание, скажи об этом Константину Серг. Очень кланяйся Мар. Петров. Мне не удалось с ней проститься. Целую тебя крепко и люблю. Твоя Маша

Год по содержанию.

 

12. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, я уехала, пишу в вагоне. Я только утром вернулась из Дергайкова и сломя голову укладывалась и уезжала. Ты меня очень огорчила своим письмом. Брось все и приезжай в Дрезден, мы бы сейчас с тобой уехали в Париж вдвоем, а потом в Норвегию. Сейчас Володя не свободен пока ехать в Норвегию. Приезжай, возьми себя в руки, прошу тебя. С мамашей будет Ваня или Соня. Бери Катю с собой и едем в Париж, а то я туда, пожалуй, не попаду. Приезжай. Мне жаль было ехать из России. Еду с массой цветов. Ем вишни, слава Богу, одна в купе.

Целую тебя и мамашу. Оля

Год по почтовому штемпелю.

 

13. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Скоро будем в Бресте. Еду ничего, выспалась наконец, а то в Дергайкове ложились с рассветом, всё блуждали по росе при луне. В деревне такой сок, такое благоухание, что не хочется думать о Западе. Ответь мне немедленно: Германия, Dresden, Blasewitz, Seidnitzenstr., 3, мне. В Берлине не остановлюсь, лень. Со мной едет Френева, т. е. в другом вагоне, едет д-р Махотин, Алексеевы едут на Кавказ. Я беспокоюсь, что от Варшавы не будет мне спального места: я не телеграфировала из Москвы, еду в казенном. Приезжай в Дрезден, послушайся.

Целую тебя, мамашу. Оля

Год по почтовому штемпелю.

 

14. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая моя Маша, я уже второй день в Дрездене и все думаю о тебе и говорю о тебе с Володей и Элей, и мы решили немедленно требовать тебя сюда. Это необходимо для тебя. Пойми меня хоть раз в жизни. Это надо. Ты встряхнешься. Для тебя здесь все ново, в тебе заговорят новые струны, ты увидишь. Реши, что это надо, и думай только об этом. Приезжай немедленно сюда, здесь прелестно. Отдохнешь дня два, и поедем в Париж, потом всей оравой поедем в Норвегию, это страшно интересно.

Володя с Элей живут по-студенчески, только утром приходит прислуга убирать комнаты, это так хорошо. Обедаем и ужинаем у стариков. Все очень радушны, милы. Здесь Рабенек и Четвериков, родств. Алексеевых, мальчики славные. Blazeinty – премилое предместье Дрездена, все виллы в садах, всюду розы, просто чудо, электрички бегают, все дешево, все доступно. Сегодня уже я была на выставке графич. искусства, изящно, интересно. Завтра пойдем в галерею. Сегодня в опере будем, Вагнера слушаем, и начало в 6 час. – как странно. Дрезден – живописен, уютен и изящен, это не то что Берлин. Приезжай, я тебя встречу в Берлине, пробудем там день, отдохнешь, я за тобой буду ухаживать вовсю. Бери только ручной багаж, как я, чемодан и рогожка, легко, без хлопот. Наменяй денег русских на 15 руб., больше не надо пока. В спальном вагоне доедешь до Берлина, без немецк. языка, только пересадка в Варшаве, а в Берлине я встречу тебя, телеграфируй только: Dresden, Blasewitz, Seidnitzen Strasse 3, Knipper, priedu (день или число латинск. буквами), и я выеду в Берлин. Если ты не приедешь, я тебе враг, так и знай. Ехать не утомительно, хорошо, есть можно в поезде. Эти дни мы с Элей будем собирать сведения о Норвегии, составили маршрут, и вот увидишь, как будет чудесно. С мамашей будет Ваня с Соней, это не так ужасно. Маша, ведь время уходит, когда еще выберемся. Ты не бойся, что мы утомим тебя, ведь мы не казаки, ведь Эля тоже неважного здоровья, похуже тебя намного, у тебя только нервы, а у нее сердце серьезно нехорошо. Ну, пожалуйста, приезжай, умоляю тебя, не будь каменной, устрани хоть раз в жизни все мелочи с пути своего, отложи их на один месяц и приезжай. Если решишь, то пришли сейчас же телеграмму с одним словом: soglasna. Я успокоюсь, а потом телеграфируешь, когда будешь [в] Берлине.

Целую тебя, мамашу крепко и жду, жду, жду. Эля с Володей шлют привет и ждут, ждут, ждут. Оля

 

15. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, мне так хочется ехать, что просто не могу успокоиться, но, представь, я начала ремонт! Развалили все парадное крыльцо и начали копать под домом, для осушки стен, красить все тоже начали. Мое присутствие необходимо. Приди эти две открытки твои неделей раньше – я бы, пожалуй, поехала. Это первая причина. Вторая – мамаша требует моего присутствия в годовой день. Я все еще хвораю, сплю очень мало. За отсутствием Альтшул. и Елпат. лечит меня Алексин электричеством и водой, но толку мало.

Сегодня проводили Ваню с семейством в Кучук-Кой, и я рада, ибо Соня все время плакала (была недовольна Ваней) и нервила меня.

Пиши мне, пожалуйста, пояснее адреса иностранные, и пиши вообще чаще.

Сегодня утром я получила обе разом открытки твои и сегодня же отвечаю.

Погода у нас, как никогда, великолепная, жары еще не было, зелень пышная, дожди идут часто, но уже теперь они меня не радуют, как прежде!

Получила письмо и договор от г-жи Маркс. Требует от меня посмертные произведения Антоши и все, что еще не было отдано им из напечатанного, не вошедшего в полное собрание, – она набирает еще книгу. Не знаю, что отвечать, и посоветоваться не с кем.

Будь здорова, береги себя, наслаждайся путешествием и не забывай меня.

Кланяйся Эле Ивановне и брату. Целую тебя очень крепко. Твоя Маша.

Мамаша кланяется, и крепко целует, и благословляет.

Год по почтовому штемпелю.

 

16. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Вчера получила твое письмо, милая Маша и ужасно огорчилась. Почему нельзя было отложить ремонт на другое время? Я решила, что тебе просто не хочется ехать. А как было бы тебе хорошо здесь даже побыть. Посмотреть здешнее искусство, художников здешних, Эля тебе бы все показала, она вся поглощена искусством, работает усердно, фантазирует. Я брожу по галерее, смотрю старую живопись, портреты van Dyck, Rembrandt’a, есть Рубенс, Dürer, Cranach, Мадонна знаменитая, Боттичелли, Рени, тут же наверху и современные художники, есть Бёклин, но мало, есть Klinger, есть 2 картины Элиного учителя. Как здесь умеют работать! Эля много рассказывает. Ей так полезно состоять при хорошем художнике. Их 4 девицы – датчанка, американка, немка и Эля. Володя их называет духоборками или богородицами. В эту жару адскую они с учителем уходят с 7-ми час. утра на Эльбу на этюды и сидят чуть не до вечера. Эля, конечно, так не может. Она осенью будет выставлять большой этюд, мне нравится. Сейчас у нее сидит натурщик. Володя поет, голос у него стал огромный и мягкий; совсем богема у нас. Но в квартире порядок и чистота при этом. Мне так захотелось быть молодой и работать, добиваться цели. Если бы я могла вернуть молодость и научиться правильно работать в своем деле. А то я такая чумичка русская, недоучка, ничего не умеющая. Здесь народ сильный, умеющий добиваться своего, подчиняющий жизнь себе, а не гнущийся под ее тяжестью.

Слушала вагнеровские оперы, от «Тристана и Изольды» я пришла в нелепый восторг, это не опера, а симфония, поэма, и такая сила в музыке, такая волна любви лилась со сцены, что прямо в сердце было физическое ощущение не то тоски, не то счастья. Меня опера обыкновенно оставляет холодной. Слушала еще «Мейстерзингеров» и «Лоэнгрина», но уже не увлекалась так. А на днях пошли смотреть и слушать оперетку «Орфей в аду», здесь же в оперн. казенн. театре с первоклассными серьезными оперными певцами. Артисты здесь довольно часто упражняются в этом роде. Ужасно странное впечатление, но смешно и хорошо. Я и сейчас смеюсь, как вспомню.

Живем все свободно, каждый делает, что хочет. Устраивают здесь на воле игры под античные, борьба, я только не была, очень уж жарко. Вчера всюду раскатывали автомобили, разукрашенные цветами, сооружались целые беседки из роз, маков и других цветов, сидели разряженные дамы, зрелище красивое. Ходили по café, я все пью заморож. кофе с сбитыми сливками, это очень вкусно. Сколько здесь роз, Маша! Вчера мы были вечером в Grossen Garten, это огромный парк с удивительными вековыми деревьями, посреди стоит бывший дворец (теперь музей), стиль вроде Петр. – Разум. дворца. Там прямо море роз, я ничего подобного не видывала. Огромные клумбища штамб. роз, а внизу все левкои, точно трава цветущая. Что-то напоминает Архангельское, белые балюстрады в сады. Прелестные озера с лебедями. Прямо чудесно здесь. Сидели в cafe около воды, под деревьями, масса народу, гул, говор, я фантазировала и представляла себе толпу очень изящной, т. к. на самом деле толпа немецкая очень не интересная и не изящная. Сидели и любовались небом, надвигалась гроза, сверкали молнии, грянул гром, и вся эта светлая праздничная толпа поднялась, засуетилась, заволновалась, всюду раздавался звон монет, спешили расплачиваться и убегать. Мы сидели и любовались. Гроза не разразилась, и мы еще долго блуждали по парку. Сегодня решится, едет ли Володя с нами в Норвегию. Если он не едет, то я с Элей и ее братом послезавтра едем через Берлин на Копенгаген в Христианию. Если же Володя не поедет на Зильт, а поедет с нами, то надо ждать конца его занятий, т. е. до 2-го июля, и тогда я завтра же уеду одна с книгами или с Элей здесь недалеко в горы, в лес, поживу одна, мне это очень улыбается. Читать чего много есть. Напиши мне, каких тебе привезти красок. Пришли табличку. О своем местопребывании буду извещать.

А как Володя с Элей хотели, чтоб ты приехала сюда, строили планы! Жаль, жаль, весьма жаль.

Ну, спешу одеваться, надо ехать к старикам обедать. Целую тебя, пиши, что в саду делается, что розы Антона, что все деревца, что яблоки, груши, пинии все. Оля.

Пиши по этому же адресу.

Год по сопоставлению с окружающими письмами.

 

17. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, сижу наверху, обедаю, жара адская, внизу течет Эльба, виды чудесные. Завтра, верно, еду с Элей [через] Гамбург в Норвегию. Целую тебя. Оля

А я и не видела этого пустого места. Завтра, верно, еду с Элей в Берлин, потом Гамбург и пароходом на север прямо в фьорды, не в Христианию. План составили, жена Кэса помогала. Запаслась америк. башмаками, непромок. теплое саре, фетр. шляпой, и едем. Жара адская. Целую. Оля

Год по содержанию.

 

18. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Вот мы и выехали из Дрездена, дорогая Маша. Собрались в один день. Смеются над нами, не верят, что мы попадем в Норвегию. Едем в 3-м классе. Ежеминутно в вагоне убирает, чистит, стирает пыль девушка, ежеминутно вытирает клозет и споласкивает. Каково?! Поезд летит как угорелый. Вчера вечером приехали в Берлин. Сегодня с утра шатаемся и теперь сидим без ног. Маша, какая здесь чудесная выставка Secession!! Видела 4 картины Franz’a Stuck’a, кот. после 6 лет опять стал писать; не оторвешься от его мощи, силы, чудных красок. Я как очарованная сидела. Потом пленил меня венец Климт необычайным изяществом, нежностью, легкостью портретов женских, есть и курьезы, но изящные. Примитивен до невозможного швейцарец Hodler, что-то под старинных мастеров. Все уходят как-то от реализма в область фантазии. В Дрездене в последний день я сидела в отделении гравюры, и, по протекции Эли, мне давали все. Пересмотрела Klinger’a, Böklin’a, от Carriere’a чуть не ревела, если бы удалось его видеть в оригиналах! Сегодня забегали минут на 10 в Национальную галерею перед закрытием, чтоб увидеть Бёклина в красках: Pieta, Весну, Прибой волн, Распятие Христа и еще друг. Как можно говорить, что разочаруешься в Бёклине, когда увидишь в красках! Наоборот.

Завтра уезжаем с Элей в Копенгаген, оттуда в Христианию, Отта, Мольде, потом думаем спускаться на юг до Stakander и оттуда морем в Гамбург. Хотели ехать наоборот, но не нашли билетов на пароход, все разобрано.

Боже, что в России делается! Я с ужасом читаю газеты, отсюда кажется все более страшным. Какие карикатуры здесь в журналах – ужасно! «Berliner Tageblatt» пишет очень мягкие, хорошие, сочувств. статьи о России, пишет полковник, кот. сам был на Востоке.

Ну, пора спать, устала, коленка все так же горит, побаливает, и опухоль.

Целую тебя. На душе беспокойно, все хочется двигаться. Оля.

Если потону в фьорде, то напишу, отслужите панихиду.

Мамашу целую крепко, люблю ее, спасибо за благословение.

Год по содержанию.

 

19. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, завтра выезжаем уже из Христиании. Я волнуюсь, что увижу Норвегию. Здесь удивительно красиво, своеобразно, величаво, многое напоминает Россию. Рада, что уехала от великолепных немцев. Пробыли день в Копенгагене, переправлялись туда и по суше и по морю. Там неинтересно. До Христиании ехали день и ночь, красиво, все время по берегу Каттегата, живописно, пейзаж незнакомый, новый, ничего не понимаем, что говорят, я объясняюсь по-английски. На ночь кондуктор перевел нас в 1-й класс, а то в 3-м нельзя было лечь, и у меня от сигар сильно разболелась голова. Справляемся отлично со всем. Осмотрели Христианию и окрестности. Здесь очень дешево. Была у Ибсена, хотя знала, что старик полусумасшедший и никого не принимает. Бессознательно зашла. С Кнутом Гамсуном говорила по телефону, но он, оказывается, говорит только по-норвежски, и мы объяснялись по телефону через portier. Гамсун изъявил желание приехать в Христианию (он живет в окрестностях), чтоб поговорить о «Драме жизни», но я сказала, что лучше напишу ему, он обещал ответить непременно. Напишу. Он, говорят, сын Бьёрнсона. Завтра встаем в 5 час., едем по жел. дор. 9 часов, а затем будем ехать два дня на кариоле, т. к. там дальше нигде нет жел. дорог. Эля хороший товарищ. Багаж таскаем сами. Одно ужасно, что будем сидеть без газет и без известий в такое тяжелое время. Напиши мне, если тотчас, то: Norwegan, Molde, porte restante, Frau O. Tchеkhoff, перешлют, если уже уедем оттуда. Дальше пиши: Norwegan, Odde am Hardanger Fjord, p. rest. А то я ничего не знаю ни о ком.

Целую тебя и мамашу крепко. Оля

Год по содержанию.

 

20. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Машечка, сидим в деревушке Naes у фиорда Ромсдаль, уже 11 час. вечера, а пишу без огня, ночей нет. Кругом горы, всюду снег, а здесь у нас чудесная трава, цветы, косят сено, воздух напоен. Стоит в воздухе шум падающей воды, масса водопадов. Эля сидит на балконе, зарисовывает. Ехали на двухколеске с мальчишкой и на одной очаровательной лошадке 3 дня. Это было чудесно. Загорели, как кастрюли, обветрились. Сегодня было тепло, много ходили пешком, проезжали удивительные места, ошалели от массы впечатлений. Дешево страшно всюду. Кормят чудесно, все деревенское, стоит целый стол, ешь сколько влезет и платишь самое большее 1 крону 50 орт, а крона = 40 коп. Начаи пустяшные, народ честности непомерной, да и мало его видно, едешь точно по пустыне. Мы очень подружились с нашим кучеренком и лошадкой, украшали ее цветами, кормили клевером. Объяснялись с кучеренком удивительно: он только по-норвежски умеет. Всё жалели, что тебя нет с нами. Мерзли мы отчаянно, но теперь тепло. Ночевали в примитивных домиках, на перинах, всюду курьезная мебель, шкафы. В узком горном проходе Ромсдаль так и веет духом Ибсена, его «Пер Гюнтом». Зубчатая огромная гора по легенде – окаменелая свадебная процессия злых гномов. Завтра едем отсюда пароходом в Мольде. Туристов мало, все больше англичане, приезжающие с своими удочками из Англии.

Эля тебе кланяется. Целую тебя и мамашу крепко. Оля

Год по содержанию.

 

21. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Машечка, очень здесь хорошо, сидим на своем балкончике, у самой воды фиорда, вдали всё горы, узорчатые от покрывающего их снега, окутанные облаками, ширь, простор и величавый покой. Местами, когда едешь на кариолке, – совсем наша Россия, всюду косят траву, растительность чудесная, нет немецкой подлизанности. Народ вроде честных истуканов, необщительный. Всюду чувствуешь Ибсена и образы, навеянные ему этой красивой, суровой, величавой природой. Завтра едем в Ålesund, чтоб немного поплыть по океану и не торчать все в фиордах. Посмотри по карте, где мы, южнее немного Тронтгейма. Чудесно мы ехали на кариолке 3 дня. Вчера плыли сюда 5 час. по фьорду, было жутко, вспоминались легенды. Приехали в дождь, теперь хорошо, свежо, солнце.

Целую тебя, мамашу. Пишу открытки, нет времени писать письмо. Оля

Год по содержанию.

 

22. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, вот где мы сидим, высоко в облаках, холодно, и сейчас едем еще выше. Пустынно, точно оторваны от всего мира. Мокнем и мерзнем. Красиво страшно. Вчера целый день плыли по фиорду. По утрам кормят жареной рыбой. Вчера интересно ехали, напишу. Целую крепко. Оля

 

23. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, получила от тебя две открытки из Христиании, шли они ровно 11 дней. Мое письмо, вероятно, придет к тебе через две недели, если не позже. Счастливая, я завидую тебе! Когда я преподавала Норвегию, мне ужасно хотелось туда поехать! Напиши мне поподробнее о писателях.

Мы очень грустно проводим время, мне прямо-таки не везет нынешнее лето: я все хвораю. Неожиданно сделалось у меня воспаление в кишках, пролежала долго и теперь всё диету соблюдаю. Нервы помаленьку крепнут.

Печаль наша не проходит, чем дальше, все как будто хуже…

Опять газеты, опять вздор и вранье… Написал хорошо только Куприн.

Отслужили обедню и панихиду в греческой церкви. Было очень симпатично. Неожиданно для нас пел хор любителей, народу было много, все больше молодежь. Были Средины с Зинаидой Сергеевной. Много плакали, мамашу еле доволокли до дому. Батюшка сказал милую речь. Вообще было очень трогательно.

Ты, вероятно, знаешь, что нам пришлось пережить с флотом. Было очень интересно и в то же время жутко. Жители Ялты не спали несколько ночей, ожидая бомбардировки. Альтшул. вернулся раньше времени, боясь за свою семью. Что-то у нас будет?!

Ты скупо пишешь, ведь у тебя впечатлений масса. Мое дело другое – ничего нового, одна канитель да хлопоты, живем по-обывательски. Получила длинное письмо от Мани Смирновой, нудное и скучное, спрашивает, где ты.

Ну, будь здорова, мамаша кланяется тебе и целует. Я тоже крепко тебя целую и желаю полного благополучия. Привет Эле Ивановне. Твоя Маша.

Краски мне не привози, вряд ли я буду писать. Привези носовых платков получше.

Жара невыносимая! Ни за что не буду жить в июле в Ялте.

Год по содержанию.

 

24. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Вот по каким снегам мы ехали целый день, поднимались на 1 000 метр., точно в Ледовит. океане льды, вода, снежные поляны – фантастично. Ночуем в снегах, спускаемся до Бергена, и пароходом в Гамбург. 4-го авг. буду в Москве. Зябли здорово, но крепки, на ночевках чудно. Целую. Оля

Датируется предположительно, по сопоставлению со следующим письмом.

 

25. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, а мы все едем и едем… Из кровати прямо в кариолку, с кариолкой на огромный перевал, с перевала на фиорд, на пароход, на ночевку etc… Каждую ночь ночуем на новом месте, много смешного, много нового. Ватеры везде, как на Кавказе – через двор, красненькие, написано Damer и Herrer; внутри все убрано или елками, или можжевельником, или душистой травой; сиденье русское деревянное с дырой, и нашатырем так же в нос зашибает, но чисто и висит валик с английской бумагой. По ночам холодно, спим под перинами, комнаты смешные, наивные деревянные, всё слышно, но чисто удивительно. Вчера был курьезный день. Мы за эти дни подружились с молодой парочкой французов из Брюсселя, т. е. бельгийцев, и дуем все вместе. Они тонки, милы, влюблены, он ее носит на руках. Третьего дня мы совершили огромный перевал, ехали целый день в снегах, в ледниках, по берегу огромного замерзшего горного озера (9 килом.), грызли лед (пить хотелось), бросались снегом. Спали как убитые. Вчера ехали часа 2 вниз к фиорду, сели на маленький пароходик, где только и были мы четверо, и переезд по фиорду совершали, лежа в ряд на животе на носу капельного пароходика. Потом ехали на кариолке с курьезным кучером, потом, не застав парохода, наняли лодку и 2 часа ехали по фиорду, а затем, на ночь глядя, поехали на кариолке по такой круче, что все время перли пешком. Было чудесно по настроению. Ночей здесь нет. Только что скрылось солнце в 12 ч. ночи, как уже заалел восток. К 1 часу ночи мы приехали на почт. ст., разбудили всех и легли под теплые одеяла. Неописуемо красивый перевал. Так много впечатлений, что кажется, не удержишь всего в памяти. Сейчас 11 час., а я пишу без огня. Везу тебе подарочки. Напиши мне, я ничего не знаю о тебе. 23-го июля я уже буду в Дрездене. Меня пугает переезд из Бергена в Гамбург, по Сев. морю. Вдруг буду страдать. Мне по душе, что я не сижу на месте и все двигаюсь. Все жалко, что тебя нет. Эля тебе кланяется.

Целую крепко, обнимаю. Оля.

Мамашу целую и прошу не забывать меня и благословить.

Год по содержанию.

 

26. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Целую дорогую Машечку; жива. 19-го, 20-го буду в Дрездене. Все едем, много курьезного было, сожгла лицо. Все дальше, все дальше… Мамашу целую. Оля

Год по содержанию.

 

27. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, мы приехали в Гамбург и сегодня же уезжаем в Берлин. Мы пережили такую качку из Бергена сюда, что еле дышим и сейчас. Я Элю не видела день и ночь, она страдала наверху, а я не могла уйти из каюты. Северное море что-то ужасное, была тихая погода, пароход колоссальный, и как игрушка прыгал по волнам. Я плакала, рыдала, рвала день и ночь, вспомнить страшно, все нервы и жилы болят. Целую тебя крепко, умоляю, пиши. Обнимаю, ужасно хочу видеть мамашу. Целую. Оля

Год по содержанию.

 

28. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, я так была уверена, что, вернувшись в Klazewitz, найду письмо от тебя. Вернулась вот уже третий день и – ничего. Что значит? Я тебе писала часто, много открыток послала, неужели не получила? Как мамашино здоровье? Что ты делаешь? Чем занята? Что думаешь? Меня совсем забыла?

Я вернулась… Как будто окрепла, как будто подвижнее стала и как будто просыпаться начинаю. Я как приехала сюда, так и была все время застывшая, апатичная, безразличная, даже во время поездки. Эля распоряжалась, все делала, укладывала, убирала, соображала куда ехать, что делать, а я подчинялась. Мне даже трудно было иногда спрашивать что-ниб. для себя, узнавать. Эля говорит, что она меня никогда такой не видела, какой я была здесь. Скорее бы за дело, за работу, чтоб нервы заходили. Скоро поеду в Москву, завтра уже заказываю билет. Моя квартира уже свободна. Маша, тебе ничего, если я поживу у тебя, пока будут мою клеить и чистить? Чтоб я могла присматривать и подгонять. Напиши мне. Аннушка не будет у меня. Я взяла Элину бывшую девушку, она хорошая, культурная, если можно так выразиться, живая, грамотная; я ее давно знаю. Посмотрим.

Приехали мы сюда так же беспутно, как и уехали: нелепо, в 3 часа ночи. Устали страшно. После ужасной морской поездки мы пробыли день в Гамбурге, бродили как мухи, решили ехать в Берлин и там пробыть день, чтоб посмотреть опять выставку, но были не в силах и укатили в Дрезден прямо, только поужинали в Берлине. Вчера приехала мама, совсем черная, загорелая, ей здесь душно, тесно после Северн. моря. Здесь, правда, воздух точно в теплице, густой, насыщенный. Студенты наши уже все укатили в Россию, здесь тишина, старики Бартельс в Копенгагене у друзей. Получаю письма, кот. ездили за мной по Норвегии и нашли меня здесь, напр. от М.П. Алексеевой, от Вишневского (помеч. 3-го июля), от Маклакова, кот. пишет очень много о России, но при всем желании не могу разобрать его иероглифов, пробовали и Володя, и Эля, но невозможно. Буду просить, чтоб присылал мне письма, пис[анные] на Ремингтоне. От Маруси Макл. пришло письмо. А от тебя все нет. Володя припас мне все газеты русские, из кот. я узнала, что было в Москве 2-го июля… Я писала Гольцеву и просила от себя заказать панихиду, убрать могилу цветами, он ответил, что исполнил, а вместе с тем из газет узнаю, что все сделано «благодаря попечениям редакции “Русской мысли”». Неужели он не понял, что я бы ему отдала деньги осенью за все! Ну да Бог с ними со всеми… Ведь само собой разумеется, если я пишу и прошу заказать, то это значит на мой счет. Я ничего общего с редакцией «Русской мысли» не имею.

2-го июля я плыла по фиорду целый день и была застывшая, мертвая и от воспоминаний, и от холода, тумана, и от величавости пейзажа…

В Odde мы лазили на глетчер и, можно сказать, с опасностью жизни царапались по отвесным снежным стенам, проводник нам делал ступеньки в свежем нетронутом снегу, и мы шли по его следам, цепляясь друг за друга. Было жутко. Под снегом слышно было, как бежит ручей. Ярко синее небо, ослепительный снег, разреженный воздух, кругом только верхушки гор и снег, снег, ни звука, ни птички, ни мухи, ни журчанья воды. Ты представляешь себе это? Была одна действительно страшная минута при спуске. А спускались мы, просто садясь в снег и скатываясь так или стоя. Надо было пересечь снежную полосу, не широкую, но отвесную. Проводник потащил Элю, а я ждала. Вдруг вижу, что они сорвались и сыпятся вниз, а снежная полоса обрывается прямо в горное озеро. У меня в глазах потемнело, когда я глянула вниз. К счастью, проводник, как кошка, уперся и задержал Элю, но сам испугался здорово. Пока он делал ступени, Эля так и лежала на животе, боясь пошевельнуться. Мы решили первый раз за поездку: слава Богу, что Маши с нами нет. Ты бы этой марки не выдержала. Мы поднимались 4 часа и столько же спускались. Я думала, что мы расхвораемся, но ничего, слава Богу.

Ну, поздно, иду спать. Целую тебя и умоляю написать сейчас же. Мамаше напишу. Твоя Оля

Год по содержанию.

 

29. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Наконец-то, дорогая Маша, получила я твое письмо, кот. ехало за мной из Норвегии. Только сегодня получила; а то уж хотела телеграфировать, начала беспокоиться – здоровы ли вы.

О всех ужасах я читаю и в здешних газетах, и в «Русск. ведом.», и «Русск. слове», кот. получает Володя. От Дмитрия Гончарова получила длиннейшее письмо о земских деяниях. Маклаков писал. Сегодня много было в «Berliner» и «Tageblatt» о России. Как страшно и вместе с тем как радостно. Меня ужасно тянет в Россию. С меня довольно сытой и благоустроенной Германии. Жара спала, даже очень прохладно было вчера. Мне последние дни что-то очень не по себе. Мама тоже расхворалась вчера, лежит сегодня. Я слоняюсь. Вчера опять сидела в галерее перед Мадонной Рафаэля, была в скульптурном отделении, но все это почти я видела в оригинале в Италии. Когда брожу по улицам, вспоминаю тебя, ты бы перед каждым окном останавливалась, такие здесь прелестные магазины. Я заказала себе здесь из рубчатого вельвета костюм английский, американки носят, и шляпу фетровую хорошую купила, только все не черное, мне жутко становится от черного.

Перевариваю Норвегию. Печатаем наши снимки, очень удачные вышли, сделаю альбом. Мне уже не сидится на одном месте, скорее хочется вон и опять за работу, а главное одной жить хочется, надоело быть среди людей.

А как чудесно можно пожить в Норвегии! Из моих открыток и писем ты все-таки имеешь хоть малое понятие об ней. Велика она, и сурова, и грандиозна, и пустынна. Есть и очаровательные места по мягкости, уютности и спокойствию. Народ очень трезвый, честный, но, по-моему, мало интересный, имеет ли он будущность? Дойдет ли до него культура европейская? Они теперь очень горды, что разошлись со Швецией. Мы в вагоне познакомились с одной студенткой из Христиании, очень славной девчоночкой – она нам рассказывала, что происходило у них в школе (она только что кончила) в день 7-го июня. Восторженно рассказывала, как прекратилось учение и как они все поскакали смотреть, как поднимали норвежский флаг вместо шведского.

Честность непомерная. Напр., едем – видим, лежат мешки с товаром у шоссе и никого около. Спрашиваем. Оказывается, это привезли товар и сложили, а за ним приедут из другого места, чтоб взять. И их никто не тронет. Запирать ничего не надо. Начаев хоть не давай. Никто не претендует. Деревень нет, все живут отдельными дворами-фермами. Все благоустроенно, довольство всюду. Только в Бергене мы видели «толпу», а то все как-то поодиночке встречаешь.

В Бергене были на рыбном рынке. Вот рыбы насмотрелись! Все это кишит, т. е. люди, все провоняло рыбой, волокут, рубят, вешают. Оживление большое. Тут только видели некоторых женщин в национальных костюмах, а то нигде нет, разве только старух, собирающих сено, увидишь в костюме. Старухи страшные, точно из сказок. А какое наслаждение ехать в двухколеске! Солнышко греет, едешь по гладкой как скатерть дороге, или в узком ущелье, или по берегу фиорда, вода спокойная, бирюзовая, отражаются горы, облака, проезжаешь мимо домиков, крепеньких, чистеньких, крестьяне сено сушат. Надоест смотреть, подремлешь, а дорога все вьется впереди, и не хочется, чтоб она кончилась. Предстоит опять ночевка в новом месте. А то слезешь с кориолки, идешь пешком, легко, мягко, не жарко; настоящий отдых.

Да, Маша, 31-го твое рождение. Поздравлять не хочу, а знай, что помню. Мамашу крепко целую, соскучилась по ней. Так хочется разложить пасьянчик в ее тихой комнатке.

Целую тебя. Твоя Оля.

Не пишется мне сегодня. 1-го авг. еду в Москву.

Год по содержанию.

 

30. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, я писала тебе в Одде, но ты, вероятно, не получила моего письма. Письма из Ялты и в Ялту идут неимоверно долго. В Дрезден же я не писала потому, что не было твоего распоряжения. Не сердись. Я тебя очень люблю по-прежнему. Теперь пишу на свою квартиру. Я страшно рада, что ты будешь жить на моей квартире! Большая просьба к тебе – когда будешь оклеивать свою квартиру, переклей мамашину комнату, ей голубые обои не нравятся. Купи, пожалуйста, не дорогих светленьких обой на свой вкус.

Я стала поправляться, чувствую себя хорошо, начала ездить купаться каждое утро. Вот с мамашей беда, она все хворает, Альтш. ездит через день – у нее расширение вен на ногах, носит теперь резиновые чулки, боли сильные. Глаза тоже почему-то красные, пускает цинковые капли.

Я очень волнуюсь и боюсь встретить в купальне Немировича с Хамелеоном, т. е. с Катиш. Приезжали, вызванные телеграммой, больна мать, но, по-видимому, не опасно, т. к. на другой день утром уехали с лошадьми в Севастополь. В.И. известил меня по телефону, что его супруга прибудет в Ялту 9-го августа и посетит меня. Очень мне это нужно!?

Представь, вчера была у нас Роза Мейерсон, она заявила, что желает возобновить знакомство! Не правда ли, приятно!

В пятницу ездила на пароходе встречать Луизу Юльевну, она была в Ялте по дороге в Тифлис. Привезла ее к нам и потом обратно при луне провожала ее вместе с кузиной Лёлей обратно на пароход. Очень приятно провели время. Ей у нас понравилось, восхищалась она садиком. Вид у нее бодрый и здоровый, дети здоровы.

Пиши же, как получишь это письмо, и не сердись на меня. На газеты наплюй. Об нас меньше всего думают, когда занимаются словесными состязаниями на могиле нашего Антоши…

Будь же здорова и Богом хранима, ты, вероятно, будешь себя отлично чувствовать, когда начнешь работать в театре.

Я пишу это письмо и обливаюсь потом, жара невыносимая вот уже недели три, дождя нет с месяц, все посохло, воды ни капли. Никогда я еще не страдала так от жары – невыносимо прямо!

Напиши мне о моей квартире и о Лёке. Целую тебя крепко, мамаша кланяется и целует. Твоя Маша.

Котик Н. помолодела на десять лет от нарзановых ванн!

Год по почтовому штемпелю.

 

31. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Вот я и в Москве, милая Маша, и очень рада; мне надоело отдыхать. Ехала я домой не очень благополучно. За 12 дней до отъезда я заказала в Берлине нижнее спальное место II кл., получила все в исправности и была покойна. Пропутавшись день в Берлине, усталая, с страшной головной болью (от запаздывания некоторых дел и крепкого желудка), я мечтала о той минуте, как лягу и отдохну. Вдруг оказывается, что перепутаны цифры и то купе, где я должна была быть, полно мужчинами. Я в отчаянии стояла в коридоре и прямо плакала, пока кондуктор-пруссак ревизовал билеты. В конце концов всунул меня на верхнее место I кл. Я всю ночь не сомкнула глаз и страдала от головы.

В довершение всего этот поганый прусак, которого я задела, т. е. съязвила за их пресловутый порядок, не позволил взять в вагон моего чемодана и велел другому кондуктору сдать в багаж почти без моего ведома, а тот дурак сдал только до границы, где мой чемодан и застрял. На русской границе я заявила агенту, и теперь не знаю, когда его получу. Ночь была тревожная. На границе торчали часа два, пока шныряли по всем сундукам и таскали на весы различные вещи, больше всего сигары. Я проскочила, хотя боялась за костюм, шляпу, носов. платки и мамашины карты, и деревянные вещицы из Норвегии. У одной дамы нашли синий кухонный фартук и потащили на весы, смешно! До Варшавы доплелась разбитая. Там пересела в наш русский поезд и ночь спала как убитая. Ехала в большом купе вдвоем с большой, толстой беременной (верно, на 9-м мес.) жидовкой. Приятно? Я боялась смотреть на ее живот и поэтому спала всю ночь на одном боку. Ее супруг, с свороченной налево нижней губой, влюбленный, ехал рядом, а две девочки с бонной в другом вагоне. Я таких типичных давно не видывала. По-видимому, зажиточные и по-своему очень милые. Но говор, ужимки… К вечеру меня узнали. Старичок москвич, знавший еще мою бабушку, заговорил со мной, а жидовка подняла такой гвалт, так затарантила, что я чуть из вагона не убежала. Шмуль завязывал мне вещи. Вообще ехали сплошные жиды. Все они принимали участие в моем несчастии с местом в Берлине, ухаживали, осведомлялись, т. ч. знакомства много было, но удовольствия мало.

С каким наслаждением из окна вагона любовалась «нашей» лунной ночью, широкой, величавой, любовалась таинственным туманом, заросшими речками, пригорками, березками… Может, это сентиментально, но я умилялась, а когда подъезжала к Москве, то сердце прыгало и я перекрестилась и, кажется, прослезилась. Глупо это?

Анна Егоровна угостила меня вкусным русским обедом, я разоблачилась, вечером вымыла голову, ноги и легла в чистую мамину постель. Сегодня явились «дела» и мне легче. Утром побежала на квартиру, видела Машу с вставленными зубами, видела безумного Luck’a, кот. только умеет неистово молчаливо прыгать без передышки на пришедшего, т. ч. и разглядеть его нельзя было толком. Он стал большой, грызет все решительно, корзинку свою изгрыз, Маше юбку всю изгрыз, т. ч. она его привязывает в кухне иногда.

Драпировщик делает твой диван, в квартире все так же, все закрыто. Ездила за обоями. Большой мой диван, верно, придется оставить у мамы, очень он громоздок. Не могу найти Егорова, чтоб заказать столовую. С квартиры он съехал в Кунцево, а адреса никто не знает. Спрошу завтра Денисова. К 10-му думаю, что оклеят, тогда возьму мебель из склада и буду ее перебивать, хочу просто парусиной, вроде декорационного холста. Самое дешевое и лучшее. Занавески из редины суровой; спальню сделаю почти белой, это будет хорошо с оранжевыми орлами. Столовую не знаю еще. В кабинет хочу обои светло-зеленоватые гладкие с широким бордюром, с суровым это вяжется. Мамаше посмотрю завтра обои. Сейчас вечером опять была на квартире и нашла твое письмо. Как мне тебя жалко, что ты так страдаешь от жары, и опять это безводье! Как это ужасно. Завидую тебе, что ты приобретаешь двух подруг, столь прелестных. Влад. Ив. мне сегодня уже говорил, что видел тебя. В театре еще никого почти нет. Я ходила за деньгами, ибо прогорела. Вл. Ив. занят декорациями «Горя от ума». Я счастлива, что опять в Москве и в театре. Хочется поскорее устроить свой уголок, начать работать.

Я удивлена, что Лулу поехала в Тифлис, давно уже ничего о них не знаю, только Костя писал. Страшно хочу видеть деток.

Неужели ты будешь сидеть до ноября в Ялте? Это невозможно. Маша твоя горюет и страшно желает, чтоб ты приезжала раньше. Отчего не пишешь, как довольна дворником. Неужели сад засох? Как цвели розы? Что изменилось в саду? Ты ничего не пишешь.

Как мне хочется перелететь и побыть в комнатах Антона, пожить там совсем одной, только чувствовать его всюду и везде, посидеть на его скамеечках. Кабинет в чехлах, или все как при нем было? Я вижу каждую мелочь, где и как она стояла, все, все…

Ну, будь здорова, целую мамашу и умоляю не хворать и быть героем. Целую тебя, Ивана, если он у вас. А где София Влад.? Оля

Все последующие письма О.Л. к М.П. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.77.20. Год по содержанию.

 

32. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Сегодня день твоих именин, милая Маша. Поздравляю. Телеграмму получила?

Твое последнее письмо меня успокоило. По-видимому, ты чувствуешь себя хорошо и покойно.

А я уже киплю, беспокоюсь, и сердце бьется иначе, чем летом. Хочется поскорее устроиться, чтоб не думать о каждодневной жизни. Квартиру оклеили, посмотрим, что будет с мебелью. Егоров меня надувает, не приносит рисунок, а мне хочется, чтоб к 1-му сент. все было готово. Столовая у меня вышла зеленая, кабинет синий, а спальня белая. Я, когда приехала из-за границы, мне не хотелось ничего тусклого, fané, и в этом настроении я выбирала обои. Мамашину спальню оклеили вчера, я еще не видела готовой. Завтра мою гарсоньерку вычистят, и послезавтра я беру мебель из склада. Пока живу у мамы. Здесь все устроено, а у тебя мне пришлось бы водворяться, перевозить белье, etc. Так уже лучше.

Третьего дня обедали у меня Ваня с Соней. Она совсем не поправилась и выглядит скверно. Иван, по-моему, выглядит лучше. Я им много рассказывала о Норвегии.

В театре у нас кипят, все бодрые, энергичные. Залаживаем «Драму жизни», а теперь принимаемся за «Детей солнца». Приход Горького и Андреевой вышел незаметным совершенно, точно они только что вчера были в театре. Пьеса хорошая, но я, кажется, Горького как писателя не очень люблю. Многое мне кажется банальным, давно известным, злободневным, нет настоящей поэзии, лиризма, одним словом, нет настоящей красоты, понимаешь, того, что захватывало бы душу, заставило бы трепетать. Все трезво, поучительно. У меня там отличная роль, очень сильная; непосредственная, сильная натура – богатая вдова-купчиха, не очень интеллигентная, бывшая замужем за богатым стариком, кот. ее бил, и теперь ей хочется быть «человеком»; она без памяти любит ученого, «как угодника Божьего», по ее выражению, и отбивает его от жены, но прямо говоря ему это. Ученый-химик ничего не понимает, ему вообще не до женщин, он жену любит, но тоже как будто не видит ее, и жена тяготится этим, любя его также. Эта пара благополучно объясняется и не расходится, вдова приходит в себя и дружит с его женой, умоляя ее, чтоб она сделала из нее «человека».

Профессора-ученого играет Станиславский и Качалов, жену – Германова, сестру ученого – Андреева – больная, боящаяся жизни девушка, сходящая с ума в 4-м акте. Есть хорошая роль хохла-ветеринара (Лужский или Грибунин), кот. вешается в конце. Остальные роли – слесаря, пьяного поручика, няньки, горничной – играют Москвин, Громов, Лось, Литовцева, Муратова. Художника, влюбленного в жену ученого, – Леонидов. Пьесу пришлю тебе прочесть, как только можно будет. Моя Малания, по-моему, самая интересная женская роль.

Терезиту в «Драме жизни», как и всю пьесу, думаем играть в новых тонах, в новом стиле, конечно, только оставаясь при этом живыми людьми.

Горький, по-моему, постарел, похудел и эспаньолку отпустил. М.Ф. пополнела и как будто постарела немножко. Поселяются они в д[оме]. гр[афа]. Ностица, без детей.

Была я недавно в Пушкине, смотрела репетиции нашей «Студии». Очень интересно поставлена «Смерть Тентажиля» Метерлинка . Мне кажется, Мейерхольд нашел верную ноту. Хорошо будет, верно, «Шлук и Яу» Гауптмана, вещь не важная, но стиль чудесный, фижмы, боскеты, лорнеты, вычурные манеры. Ульянов сделал удивительно интересные макеты. Им очень довольны. Денисов тоже там работает.

Кончаю вечером. Была днем на экзамене, потом обедала в одиночестве, потом были посетители, а сейчас только я вернулась с кладбища. Промерзла, хотя вечер чудесный, свежий, закат удивительный по краскам. Уже темнело, когда я сидела на могиле, как-то особенно чисто выделялись белые кресты, красные зубчатые башни, горели лампадки… Как чудесно, должно быть, цвела липа… Могила зеленая стоит, цветы отцвели. Завтра повезу одних белых цветов. Я давно уже не плакала. Сегодня могла бы целый вечер реветь и переживать…

Экзамены у нас довольно веселые. Такая галерея проходит, что мое почтение. За оба дня принята безусловно только одна – моя protégée, присланная Зевакиным из Ялты, т. е. она-то петербуржанка, только лето была на юге. Она мне много читала – мила необычайно, 19-ти лет, очень развитая, много читавшая, с большим вкусом. Сегодня всех в восторг привела. Читала Бальмонта, Ал. Толстого, а в конце прочла рассказ Антона «После театра», и это было самое лучшее. Она из очень хорошей семьи, сегодня была у меня ее мать, очень милая дама, расспрашивала, стоит ли дочери идти на сцену. Девочка эта на высших курсах, но мечта ее – сцена и сцена. Если бы у меня была лишняя комната, я бы ее сейчас к себе взяла, так она мне нравится. Я матери обещала заботиться о ней и устроить ее. Но если бы ты видела остальной зверинец – это что-то колоссальное. Что они все думают о сцене? Большинство показывает только процесс чтения, без малейшего намека на что-либо выразительное, художественное. Иные до того смешны, что нет сил сдерживаться, и вся комиссия еле крепилась. Горький присутствует. Одна девица читала его «Буревестник» с таким азартом, так махала рукой, что мы думали, она стул разломает, становилось жутко. Горький чуть под стул не съехал. М.Ф. опять вводит какой-то противно фамильярный тон. Конст. Серг. страдает, т. к. надо изворачиваться, подлаживаться. Мне одно ужасно больно. Неужели теперь в театре будет царить Горький? Ведь это ужасно. После того как наш театр впитал в себя всю красоту, все благородство, изящество, поэзию и лиризм Чехова, неужели теперь все это смахнет Горький с своими поучениями; ведь он скорее публицист, его пьесы не останутся в литературе. А он уже готовит 2-ю пьесу, чтоб дать ее еще в этом сезоне. Это ужасно, это мучительно. Ты это понимаешь? И Горький с своими пьесами не даст показать театру новые приемы. В 4-м акте холера, народ гонится за доктором, бьют народ по головам досками, опять грубость, крики, истерики. Не то, не то всё это. Не надо было этой паре возвращаться к нам. С Саниным М.Ф. мирилась у Качаловых и говорила ему, что она никогда не допустила бы его ухода, но что она была в это время чем-то сильно расстроена и не могла вмешаться. Вранье все. Я с ней постараюсь быть еще дальше, чем была, хоть она и он зазывали меня в «Эрмитаж» слушать Вяльцеву, но я хотя и пошла, но одна, сидела с Званцевым, подошел Вишневский, Маклаков.

Ко мне все ходят девицы, носят цветы, Красный стан прислал великолепнейших роз, стоящих в 7-ми вазах, аромат удивительный.

Вчера была у Эберле. Она совсем одна в квартире, ждет прислугу. От всех слышу, что играла она очень скверно в Липецке. Видела Дроздову на улице, болтала с ней. В день манифеста я была в Дергайкове, и когда пришла телеграмма от Чупрова, то мы все орали урра и всех заставляли кричать, а вечером пили шампанское.

Зинаида Морозова приезжала и всех нас повезла к себе обедать. Был еще Вормс, Марусин обожатель. У нее мы уютно сидели, т. е. возлежали на великолепнейших диванах, пили кофе и ликер.

Ну, расписалась, пора кончать. Когда же я увижу тебя? Тебе не хочется меня видеть? Я поправилась на вид, говорят, очень хороша стала, т. е. посвежела, окрепла. Целую тебя крепко. Твоя Оля.

Мамашу целую, кланяюсь Жоржу.

Год по содержанию.

 

33. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Отчего ты мне не пишешь, милая Маша? Опять не понимаю. Я не пишу, потому что живу в разгроме и все дни сижу в театре и еще дома работаю. В квартире ужасно. Дом белят, настроили мостки, темно, как в подвале. Одну мебель перебивают, другая неизвестно когда будет готова, только в спальной сносно. Вероятно, будет хорошо, но пока ужасно.

Хорошо, что Мариша такая маленькая, как раз по квартире.

Щенок у меня – Джойка, очаровательный. Недавно отрезали хвостик, но она прыгает и веселится. Маша твоя готовит мне. Мариша умеет шить, вообще пока приятная, внимательная, умелая. Вчера я мылась в ванне. Провели электричество, звонки. Егоров согласился взять делать мне мебель, но задержит, верно, сильно. Он ведь теперь в Студии. Сегодня на репетиции был у нас Серов. Он очень пополнел. Репетируем энергично. Купчиха моя налаживается, кажется. Надо думать о платьях для Аркадиной, для Малании. Маша, прости, уже целую неделю как я купила тебе «Драму жизни» и не отослала всё. Какой срам! Скорее бы устроиться, чтоб было уютно. Если бы я была больше дома, я бы приучала Лёка к комнатам, а то он дикий, все кидается.

Дети наши проехали. У Левы сделалась дорогой дизентерия, и Лулу его все-таки увезла, безумная. Он был при смерти в Царском. Теперь поправляется. Девочки ходят в гимназию.

Был Иваненко у меня, сидел вечер. Я его просила прийти на репетицию, чтоб он поучил Лужского малороссийскому акценту. Он был, но оказался не ярким.

Скоро примемся за «Чайку». Мейерхольд – Треплев.

В театре настроение хорошее. Твоей начальнице и Александре Николаевне достала места на 1-й абонем., и Дельвигу тоже.

Скоро напишу еще, а теперь хочу спать. Тепло у нас очень. Напиши, когда приедешь. Целую тебя и мамашу. Оля

Год по содержанию.

 

34. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Прости, дорогая Олечка, что я долго не писала. Всё в каких-то хлопотах бесконечных находилась. Но собиралась почти каждый день тебе писать. Как ты живешь? Устроилась ли? Какова погода? У нас очаровательная. Жара прошла, чудные теплые дни. Был хороший дождь, промочил землю на ½ аршина, и я воспряла по сему случаю духом. Тебя мне видеть очень хочется, но в Москву не желательно. Котик Н. – Д. мне очень надоел, говорит про себя без конца – лучше ее нет женского существа, демонстрирует Мишечку. Вчера я нанесла ей визит, котор. для меня был мучительным, мне не удалось произнести ни одной фразы! Сегодня она у нас завтракает.

Что тебе еще написать – нечего положительно, жизнь течет весьма однообразно.

Здоровье мое поправляется заметно, и это благодаря впрыскиванию мышьяка под кожу. Пришлось прибегнуть к этому средству, благодаря обострившемуся малокровию. Пока не кончатся впрыскивания, т. е. до 15 сентября, я никуда не могу выехать, а хотелось бы проехать в Таганрог. Напиши, платят ли Коновицеры Маше жалованье. Не погрыз ли моей хорошей мебели Лёк – очень боюсь.

Что в театре? Почему Горький отдает свою пьесу «Варвары» в Питер, а не вам? Играешь ли ты в «Горе от ума»? Дроздова прислала мне письмо, но мне не хочется ей писать, она странно ко мне относится.

Мамаша тебе очень кланяется и целует. Хороша ли вышла ее комнатка? В твоем Гурзуфе я сделала ремонт, пока покупателей хороших нет. Если будет действительно мир, то продадим хорошо.

Целую тебя крепко и желаю необычайных успехов по театру. Целую еще раз. Маша.

Скоро напишу еще. Кланяйся Маше. Кто у тебя прислуга?

Год по содержанию.

 

35. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Наконец-то от тебя письмо, милая Маша; ты ужасно скупая или совсем отвыкла от меня и не знаешь, что писать. Отчего так мало, т. е. совсем не пишешь о саде, о деревьях, о розах, о всех кустиках, об изменениях, о яблоках и грушах, ведь я каждое пятнышко помню и знаю. Мне только Лулу много рассказывала.

Получила ли мамаша письмо и карты, кот. я послала с братом m-me Коновицер?

Пишу все урывками, сейчас опять бегу в театр. Настроение у меня странное. Сердце точно удвоенно бьется, и как будто много сил, а на самом деле себе не верю. Работаю ничего. Очень мне трудна Мелания, т. е. бытовая сторона, да и по темпераменту сильная, ведь прямо под Достоевского сцена: лежит на полу, ноги целует, кричит, что любить будет, как собака, только бы он взял ее к себе и позволил жить около хоть двери. Во 2-м акте тоже очень сильное признание жене химика этого: это пробовала; говорят, выходит, по темпераменту. Вообще этот сезон наизнанку надо вывернуться. После Мелании сыграть Терезиту! Как-то мне Бог поможет!

Эти дни я бывала у Алексеевых, обедала у них. Мария Петровна помолодела, посвежела, здоровая. На днях принимаемся за «Чайку». К.С. уезжает в Крым дней на 12. Работаем энергично. Сезон предстоит приятный.

Приехал Стахович, мы с ним ужинали в «Эрмитаже», был Павел Долгорукий, рузский предводитель, говорили много о политике. Я была одна дама. Стахович с Немировичем выпили на ты. Мария Фед. играет в милашку. К.С. изводит ее на репетициях. Горького пока нет, ждут. Вишневский теперь сидит в кабинете Морозова. Он огорчен – мало играет, только Енса Спира в «Драме жизни». Кстати, получила ли ты ее? Я не дождусь, когда примемся за нее.

Джойка моя очаровательна; я ее причесываю каждый день. Хвост подживает. Она играет, лает, прыгает через руки, и учу подавать лапу. Люк большой, сильный и неистовый, я Джойку не пускаю к нему. Раз без меня ее пустили на двор с ним, и она вернулась грязная, пыльная, я насилу ее привела в свой вид; она очень породистая, говорят, что рублей 50 стоит.

Видела вчера Варв. Апол., и (между нами) она мне очень не понравилась, жуткая какая-то. Ничего не может вспомнить, странная какая-то, может, мне так показалось, но она у меня не выходит из головы. Жалко ее ужасно. Не знаю, хорошо ли, что она служит в театре?

Муратова ищет квартиру, т. к. Самарова переезжает в маленькую квартиру без жильцов. Она в отчаянии. Ей хочется в наш дом. Не знаю, есть ли комнаты.

Маша-кухарка опять беременна, бьет своего любовника. Это ужасно.

Сегодня купила много грибов, шапочки Маша намариновала, корешки сушит мамаше. Грибов очень много. Я их сегодня нюхала без конца, и так захотелось в деревню!

Во всех вазах у меня стоят великолепные розы из Красного стана. Уже третий раз присылает. Привозила сама. Я вчера съездила поблагодарить ее. Она очень хорошая женщина, конечно, с душевной драмой, странная, и теперь к тому же беременная после 10 лет. Была бездетна.

Писала ли я тебе, что у меня очень маленькая горничная? Как раз по квартире. Она жила у Бартельс, потом у Эли. Не знаю, какая окажется, пока все в таком неустройстве – я ничего не понимаю. Так она мне нравится, внимательная, милая и шить умеет хоть немножко.

Егоров меня за нос водит, и когда сделает – не знаю. Если бы ты знала, как противно в квартире! Обедаю у тебя, если ничего не имеешь против. Приезжай скорее, хотя тебе здесь делать нечего, здоровей на юге, пока там хорошая погода. У нас тоже тепло и хорошо.

Я видела Кундасову, она сначала не выходила (у Варв. Ап.), потом вышла сконфуженная и очень меня целовала. Несчастная она.

Ивана давно не видела, позову его обедать, на пирог с грибами.

Таскаюсь к Лидии Петровне уже.

Скажи мамаше, что за лампаду я деньги внесла. Хочу съездить к Гольцеву, поговорить относительно ограды и памятника. Пишу и реву. Закричать хочется на весь мир. Мне страшно встретиться с мамашей и с тобой.

Покойной ночи, спи. Целую тебя и мамашу крепко. Оля

Год по содержанию.

 

36. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, когда поедешь в Москву, привези, пожалуйста, мою иконочку Черн[иговской] Божьей Матери, кот. висит в спальной у Антона. Не забудешь? И еще пачку газет с статьями, которую я прошлое лето оставила мамаше, мне хочется их иметь.

В воскресенье обедали у меня Иван Павл. с Sophie и Володей, Влад. Митрофан. и мои. Я на время поставила у себя твой старый столовый стол, ничего? А то моя мебель будет готова через 2 недели. Стулья и стол я заказала в Союзе, буфет и угловой диван делает Егоров. Будет уютно. Целую тебя и мамашу. Оля

Год по содержанию.

 

37. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, я опять больна и совсем лежу в постели. Опять болит сердце, и на этот раз еще сильнее, чем прежде. Вся левая сторона болит, болит позвоночник и поясница. Альтшуллер ездит каждый день, пичкает меня камфарой, дигиталисом и морфием. Я так хорошо начала себя чувствовать, была совсем здорова, всем хвастала, что я здорова, и вот совершенно неожиданно заболела, почти без причины, немного только поволновалась. Значит, все прежние лечения насмарку, вода, купанья в море и мышьяк – все к черту. Сегодня я не спала всю ночь – думала, помру, ночевала у меня наверху Екатер. Георгиевна. Скажи Ване, что я больна. Мне так хочется быть здоровой и так хочется пожить еще хоть немного, я еще ничего не сделала…

Больше писать не могу. Будь здорова, целую тебя крепко. Твоя Маша.

Мамаша карты и письмо не получала.

Устроила ли ты абонемент Маклакову.

Письмо помещено в папку за 1916 г. (ОР РГБ, 331.105.18), но там нигде в осенних письмах о серьезной болезни М.П. не упоминается (мимоходом говорится о зубах), не упоминается об этом и в ее письмах к брату Ивану (хотя обычно она о подобных вещах сообщала подробно). Тогда как оно имеет прямые соотнесения с письмами сентября 1905 г. (в частности, в письме от 22 сентября М.П. беспокоится о билетах для Маклакова).

 

38. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Что с тобой, дорогая моя Машечка? С чего ты захворала? Мне так хочется видеть тебя, приезжай поскорее. Здесь поздоровеешь. Ты в Ялте закиснешь. Здесь все-таки разнообразие – то солнышко, то дождь, то ветер, право, лучше. Перед домом леса, рабочие гудят, бегают, в комнатах темно, просто красота, Джойка везде гадит. Машка ходит беременная, Марише не знаю что дать делать, я только о ролях думаю, целый день в театре. Вчера сорвала голос на репетиции, попробовала во весь темперамент первый раз. Ой, как страшно. Говорят, выйдет.

Вчера у Алексеевых читали 1 и 2 акты «Чайки». Лось – Медведенко, Савицкая – Маша, Лилина – Нина. Я ужасно переживала этот вечер, много усилий делала, чтоб не разреветься и не убежать. 7 лет назад, как раз 9-го сент. (мое рождение) я первый раз познакомилась с Антоном на репетиции «Чайки» в Охотн. клубе. Целая жизнь прошла с тех пор…

Сейчас прервала меня Ясюнинская, привезла роз, кот. разместились в 8 вазах – прямо роскошь. Она ужасно милая женщина, без психопатии, я тебе расскажу про нее. Еще стоит у меня корзина с хризантемами и еще куст таковых, потом гвоздики, гелиотропы, без конца цветов, а сейчас мал. Андреева принесла большую корзину, красиво убранную, с виноградом с юга, свежий, вкусный. Повезло мне сегодня, точно сегодня мое рождение. Мне жаль, что ты не видишь всех этих цветов.

О тебе спрашивают все, когда приедешь.

Кончаю, бегу. Целую тебя и мамашу крепко, ужасно хочу видеть. Екат. Георгиевне привет, я не знала, что она еще у тебя. Кланяйся очень Альтшуллеру, если он меня еще помнит.

Целую тебя крепко или нежно, как хочешь. Оля

Год по содержанию.

 

39. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Напрасно я ждала известий от тебя, дорогая Маша. Вчера наконец София Влад., зная, что я беспокоюсь о тебе, по телефону сказала, что получила письмо. Отчего ты захворала? Чем взволновалась? Племянником? Отчего ты мне ничего не пишешь ни о чем? Я даже не знала, что Николай у вас в Ялте.

Самое лучшее, собирайся ты поскорее с мамашей сюда, Майков рядом, и мы тебя выправим. Право!

Я очень соскучилась по тебе и мамаше. А ты, наверное, нет, правда?

Я вроде ошалелой уже. Дома только сплю и ем, ничего не знаю, что здесь происходит. Сегодня приехала в 6½ ч., успела поесть холодного, и опять на репетицию. Ездила с Лидией Петр. выбирать для «Чайки», и купчиху обшиваю. Была генеральная 1-го и 3-го актов. Пьеса, по-моему, скучна. Мне трудно играть, но, говорят, выходит образ. Играю в толщинке, фигура полная, но красивая. Очень трудная роль. Не знаю, как выйдет. У всех еще не очень ясно. Теперь пойдут генеральные «Детей солнца» и «Чайки». Мария Петр. репетирует Нину, не могу еще ничего сказать определенного. Будет хорошо. Конст. Серг. нервится, да и все мы, перед открытием.

В квартире холодно, окна залеплены, леса еще не убраны. Столовая пустая, сегодня ругалась в Союзе. Стол и стулья должны были быть готовы, вдруг говорят, что через 3 недели. Отношусь равнодушно, в общем. Кабинетик обмундировываем помаленьку. Мариша славная.

Вчера обедали Чеховы и Володя и Влад. Митроф. Маша имела большой успех капустным пирогом, маринов. грибами и пирожным. Я все время питаюсь чудесным свежим виноградом с юга. Мал. Андреева привезла.

Живу только театром и ролями, это нехорошо. Никуда не хожу, только к маме.

Дрессирую Джойку, единственное близкое существо пока около меня.

Маша, приезжай скорее, а главное, напиши, как здоровье. Очень сухо пишешь. Целую тебя и мамашу. Оля

Год по содержанию.

 

40. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, прости за долгое молчание. Конечно, ты сердишься и потому не пишешь, правда? Я давно от тебя не имею письма. Я все еще больна, хотя и чувствую себя лучше, боль в пояснице еще не прошла, продолжаю пить лекарства. О Москве боюсь подумать. Меня ужасает Маша, значит, приехать и не иметь прислуги, некому отворить дверей… Я больна, а мать инвалид. Спроси у нее – скоро ли она разрешится и когда можно будет нам приехать? Можно ли будет нанять на время родов и поездки в деревню хорошую прислугу? Меня это очень волнует.

«Драму жизни» я получила, merci. Мне кажется, что Кнут теперь написал бы гораздо лучше. Ты мне так и не написала, получил ли Маклаков билет в мой счет?

Вчера получила телеграмму от Гнедича насчет постановки у них «Вишневого сада». Телеграфировала Владимиру Ив., и он мне обстоятельно ответил. Дай Бог ему здоровья, я очень ему благодарна.

У меня сегодня много огорчений, об одном тебе напишу – у нас украли сегодня ночью все груши-дюшесы и много яблок. Мамаша терзается по этому поводу.

Льет дождь как из ведра, а вечером должна приехать Званцева со своими племянницами, нужно ее ждать, напросилась остановиться на три дня, чтобы отыскать квартиру. Комнаты почти все заняты, кроватей нет, а их трое. Надо подумать где кого положить. Очень это противно. Внизу у меня жильцы – Ананьина, Кузина и один господин. В октябре начну думать о поездке в Москву. У нас все еще стоит жара, только по вечерам прохладно.

Ну вот и все. Целую тебя крепко и прижимаю к своему трепещущему сердцу. Будь здорова. Мамаша кланяется и целует. Твоя Маша.

Я писала Варе, получила ли она мое письмо. Узнай.

На письме карандашом проставлен 1917 г. (ОР РГБ, 331.105.19), но по тону, по содержанию, а главное по сопоставлению с письмом О.Л. от 1 сентября это, несомненно, 1905 г.

 

41. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Не писала тебе, милая, потому что не было минуты, чтоб присесть к письменному столу. Я, можно сказать, живу в театре и прихожу передохнуть домой. И впереди все играть, играть… Бессмысленно. Мне кажется, теперь театры не нужны. Наступает какое-то страшное время. Говорят о военном положении Москвы, вчера эта ужасная, потрясающая смерть Трубецкого, ждут всего… А мы вчера открыли сезон «Чайкой»… И не было отклика в зрительном зале… Было тяжело, грустно. На вызовы хоть не выходи. Играли ли мы плохо, нужны ли теперь злободневные пьесы – не знаю, не знаю.

Мария Петровна играла хорошо, просто, чисто, но публика, кажется, любит в Нине какой-то поэтический, то есть опоэтизированный образ подстреленной чайки, а у М.П. Нина – заурядная девушка, заурядно страдающая. Потом говорят, что ее и Мейерхольда было плохо слышно, Савицкая в Маше не нравилась, Тригорин тоже. Вообще не вышло, и странное дело, я это предчувствовала…

Неужели «Дети солнца» будут иметь успех? Т. е. для материальной стороны дай Бог, а для художественной – не пойму тогда ничего.

Горький очень недоволен был генеральной своей пьесы; теперь меняют декорацию и mise еn scène 2-го и 4-го актов. Недоволен актерами, хвалит сильно только меня одну. Вообще и Мария Федоровна мне так кадит в глаза, точно я ей не товарищ. Немировичу говорила, что Книппер стала большой актрисой. Превозносит меня и в глаза и за глаза. Что это – не знаю. И всем в театре всё об этом жужжит. Зачем это!

Что если наш театр кончается! Что же потом! Мне лезут мысли, куда себя тогда девать, чтоб зарабатывать кусок хлеба?! Вряд ли я смогу служить где-нибудь еще.

О «Вишневом саде» слышала. Как-то больно еще слышать от посторонних людей о том, что было так недавно еще близким. Я вообще как-то странно удалена от памяти об Антоне, т. ч. мне иногда странным кажется, что я ношу его фамилию, фальшь какая-то. Когда я сижу над его книжками, когда я плачу над его пьесами, когда сижу на могиле, я чувствую, что это был мне единственный близкий человек, чувствую, что и я ему была близка, особенно за последний год, последние месяцы, когда его душа точно оттаяла, раскрылась, и я уже начинала жить новой жизнью, а тут свершилось что-то непонятное…

Кончаю вечером после «Привидений». Не знаю, зачем я пишу тебе все это…

Живу я очень одиноко, ко мне никто буквально не ходит. Я даже не знаю, что давать делать Марише; мне кажется, ей очень скучно жить у меня. А она мило шьет, вообще славная. Джойка, деспотка, не дает мне покоя. Дает уже лапу, исполняет Tout beau и pill и прыгает через руки. Но нахалка страшная. Пока я умываюсь, она грызет мои ноги, в претензии, что я надеваю туфли, с кот. даю ей играть. Гадит вовсю. Водила ее гулять на Патриаршие пруды.

Маша разрешится в феврале. Она просит пока оставить Аришку, которой просила давать те 2 р., которые ты прибавила Маше и еще 1 р., кот. ты даешь дворнику, т. к. Ариша будет дрова таскать. Понятно? А Маша уже не будет показываться на люди.

Обедаю я всегда совсем одна. Раз была Дроздова.

«Привидения» прошли отлично, публика принимала, аплодировала очень хорошо. Завтра я играю утром «Дядю Ваню», вечером «На дне». Славно?! Куда денется скоро мое норвежское здоровье! Кишки мои уже разладились. Боюсь опять боли в затылке.

Никого не вижу, только раза два, три был Маклаков и рассказывал, что делается на белом свете. Хочу хоть журналов выписать, да денег совсем нет. Не знаю, куда идет. Я тебе еще должна 150 р. Не пугайся. Когда я уезжала за границу, я в последний день испугалась, что беру в обрез денег, и просила в театре выдать в счет жалованья. Но наши капиталы были уже отвезены в банк, т. ч. Вишневский решил дать мне из авторских Антона и сказал, чтоб я с тобой рассчиталась. Когда ты приедешь, возьми в банке из моих денег, а так я не смогу тебе отдать, я еще с Ламановой не могу разделаться за «Вишневый сад». Даже стыдно.

Столовую мне не хотят делать, ни Егоров, ни Союз, надувают, как черти. Стоит твой стол и стулья, а когда ты приедешь, то комната будет пустая.

Ты не сердишься, что Вишневский дал мне из авторских? Попробую записывать, куда идут деньги. Себе ни одной тряпки еще не шила.

Я все мечтаю, что на будущ. год девочки будут у меня и я перееду этажом выше. Мне нужно иметь около себя существо. Отчего у меня нет ребенка! Как это жестоко!

Ну, я расписалась: прости, если письмо нелепое. Когда же наконец приедете вы? Это бессовестно. Мамашу обнимаю, целую и люблю.

Пиши, когда приедешь. Оля

Год по содержанию.

 

42. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, как-то прошла «Чайка»? Довольна ли ты? Хотя бы словечко одно, хотя бы телеграмму коротенькую! Впрочем, все равно. Жаль, не получаем вот уже целую неделю газет из Москвы, ровно ничего не знаю, что делается у вас, волнуемся и боимся за вас. Доходят слухи довольно нелепые – ничего нельзя понять.

Здоровье мое несколько лучше. Дома устроили обливание, и Альтш. хочет начать лечение электричеством, потому что боль в спине не проходит.

Начала выезжать, была на Учанг-Су. Вчера ездила на Эреклик, дышала сосной и грелась на солнышке. На этой неделе поеду в Гурзуф – привести его на зимнее положение. Учитель уже там жить больше не будет – он умер бедняга, после тифа сделалась скоротечная чахотка… Грустно!

Только недавно жиденок Эфрос принес мамаше карты и твое письмо от 22-го августа. За карты мамаша очень, очень благодарит и кланяется. В Москву она еще не просится.

Цветут розы, гвоздики и скоро расцветут хризантемы у нас в саду. Всё опять зазеленело от дождей и снова весна…

Я влюблена… Предмет мой женат и имеет много детей.

Целую тебя крепко. Твоя Маша

Датируется временем возобновления «Чайки» в 1905 г. Ошибочно помещено в папку 1908 г. (ОР РГБ, 331.105.10) с приложением конверта, который к данному письму не относится.

 

43. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Вот так дни были у нас, милая Маша! Да и сейчас жутко. Даже не знаешь, с чего начинать, да и расписывать нет времени. Бежать надо уже в театр. Мы не играем с 14-го. Вся жизнь была остановлена, ни воды, ни электричества, ни конок, ни магазинов, ни молока. В городе по вечерам темнота, жуть, мелькают тени; извозчики, того гляди, наскочат друг на друга. Мне, по своему одиночеству, приходилось одной разъезжать. Было страшно.

В переулках еще вставляли керосиновые лампы в фонари, а Тверская как гроб, все забито наглухо, темно. Хорошо, что стычек не было. Состояние напряженное, нервное, полнейшая неуверенность в том, что будет. Нелепые слухи, которым невольно придаешь веру. Я рада была, что мамаши не было здесь это время. Мама требовала, чтоб я переехала к ней, т. к. я одна во всем нижнем этаже. Но я все-таки осталась. Из училища напротив растаскали все инструменты для толпы. Одну ночь ждали взрыва, т. ч. вся прислуга не ночевала, а мы ничего не знали. Рядом типография Левенсона все время мутит; часто стоят казаки. По вечерам все боятся показываться на улицах, боятся черной сотни.

Зато вчера что было в Москве! Еще ночью узнали о манифесте, и в клубах до утра сидели, и говорилось много и горячо. С утра все зашевелились. Все открылось, улицы запружены народом, лица оживленные. Всюду митинги, на площадях ораторы, красные флаги. В театре оживление, поздравления, крики «ура». Решили частью идти на улицы, конечно, и я. Двинулись с толпой по Тверской к генер. – губернатору, с красными флагами, пели «Марсельезу», водружали всюду красные флаги, лица сияющие, солнце как раз выглянуло и осветило эту тысячную ликующую толпу. Впереди несли белые полотна, и на них красными буквами: «Свобода», «Амнистия». Дурново выходил, сказал несколько слов, предложил красные флаги заменить национальными, но ему свистели. Двинулись дальше. Около Леонтьевского какой-то оратор крикнул, что стреляют. Толпа шарахнулась, послышался конский топот, – минута тишины и полной паники. Я решила, что пришел конец, и отбежала к тротуару, но за толпой не двинулась, боялась, что сомнут все равно.

20-ое окт. Ужасно беспокойно и тяжело. Уличные столкновения партий, выстрелы. Сегодня похороны убитого Баумана, ждут многого. Ужасы в Твери… Черная сотня… Революционная партия поднимается, всюду призыв к оружию, сборы денег на оружие. 18-го я была в университете на митинге, целый день была на улицах, ходила с Левой и Колей Рейсс. Видела и партию передовую, и национальную; по всей Тверской всё шествия, шли в тюрьмы, освобождать заключенных.

Продолжаю 27-го уже. Не могла присесть к столу.

Начали играть «Дети солнца». Хвалят исполнение, пьесу не очень. Мне скучно играть, хотя роль удалась. Убирался бы Горький с своей М.Ф. подальше от нас! Она возмутительно себя ведет все время. Приедешь, расскажу, всего не напишешь.

Вообще столько всего произошло за это короткое время, что нет сил писать.

Сборы в театре ужасные, только абонементные полны. Сегодня первый раз играли «Вишневый сад», и я вздохнула, играла с упоением, обливалась слезами. Завтра приступаем к «Горю от ума».

Приезжай скорее, писать не хочется, да и не напишешь.

Живу отшельницей, никто не ходит, никому не нужна стала.

Продолжать не стану, ибо у меня нос на квинту повешен, нервы нехорошие, и вообще много всего.

Целую мамашу и безумно хочу ее видеть. А ты, верно, думать обо мне отвыкла. Оля

Год по содержанию.

 

44. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, какая была мучительная отрезанность от всего света! Мы положительно истомились! Испытывали и страх, и радость, и недоверие – всё вместе! В Москве теперь хорошо, умно [?] и логично, у нас же и кругом творится черт знает что! Сегодня я получила от тебя телеграмму – ты зовешь в Москву, но можно ли теперь ехать с мамашей и с багажом, надежно ли? Одна бы я проскочила как-нибудь, а с ней боюсь. Ну как опять забастовка или что-нибудь другое в дороге приключится… Подожду немного, пока окончательно всё не успокоится. Думаю, что к половине ноября я уже буду в Москве. О дне приезда телеграфирую непременно. Хочется еще потому уехать, что жизнь в Ялте непомерно дорога, я прожилась в пух и прах!

Жаль покидать дачу и сад, очень жаль! Вероятно, для сокращения расходов придется совсем переехать в Ялту и уже жить на одном месте.

Благодаря воззванию Елпатьевского у нас не было еврейского погрома и потому Альтшуллер жив.

С каким наслаждением я читала сегодня московские газеты – только сегодня получила первый раз после забастовки!! Если бы ты знала, что было в Одессе и в Феодосии! Приеду все расскажу подробно. Пока же до свидания, русская гражданка (надолго ли?). Скоро, быть может, увидимся. Кланяйся Ване и Соне, как, должно быть, они боятся за Володю?!

Что Маклаков, как он себя теперь чувствует? Интересно бы знать. Передай мой поклон Варе и вообще всем знакомым моим. Отчего Варя не ответила мне на письмо? Спроси ее. Мамаша кланяется и целует. Я тоже. Твоя Маша.

Попроси Дельвига не беспокоиться о деньгах, приеду заплачу за квартиру.

Газеты у нас только от 21 октября. Жду завтрашнего дня с нетерпением.

Письмо хранится в папке недатированных (ОР РГБ, 331.106.11). Год устанавливается по соотнесению с окружающими письмами и по упоминанию домовладельца барона Дельвига, квартиру в доме которого М.П. вскоре покинет.

 

45. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Жду ответа на телеграмму, и, верно, не дождусь. Хоть бы письмо написала! Ведь время такое тяжелое, а от вас ни слуху ни духу.

Милая Маша, надо отправить в Ялту больного бедного техника, но не в санаторий, а так, чтоб ему найти занятие там, или урок (знает языки), или чертежником, вообще что-нибудь. У него жена и ребенок, которого они отдали уже, чтоб он не заболел с голоду и лишений. Умоляю тебя, устрой, повыспроси, это так все ужасно. У него кровохарканье. Жена уже всю осень просила работы, и ничего нигде нет. Скажи Срединым, Ярцевым, Татариновой, может, что наклюнется. Тогда соберу ему денег на дорогу.

Ответь мне сейчас же, очень прошу тебя.

Как мамашино настроение, здоровье.

Бунин поросенок, так и скажи ему. Мог бы зайти, сказать, что едет к вам, я бы послала чего-нибудь.

Газета «Новая жизнь» (издательница М.Ф. Андреева) уже конфискована первым номером, за приложение (программа соц. демокр. партии).

Зачем этой женщине искусство?!

Ты вообще приедешь в Москву или нет? Ивана давно не видела.

Целую тебя и мамашу крепко. Оля

Хранится в папке за 1916 г. (ОР РГБ, 331.77.34). Год устанавливается по изданию первой легальной большевистской газеты «Новая жизнь», которой фактически руководил Горький; просуществовала она с 27 октября по 3 декабря 1905 г.; вышло 28 номеров.

 

46. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, наши письма, вероятно, разошлись – я писала тебе. Сейчас прошел слух, что в Москве разгромили будто половину Пречистинки, правда ли это? Какое мученье! Мы исстрадались тут – боимся за вас. У нас тоже уже плохо стало, страшно выходить из дому, хулиганы работают вовсю. Говорят, что в Питере опять забастовка! Боже, какая жуть! Значит, нужно подождать ехать в Москву – мы уже начали было собираться. Лучше бы уж всем быть в одном месте. Если так плохо в Москве стало, то не приехать ли вам всем в Ялту, все-таки менее опасно. Скажи Ване, не отправит ли он свою семью в Ялту – пусть только телеграфирует об этом.

Сделать для твоего техника в смысле занятий или уроков ничего нельзя – абсолютный застой в делах. Средин болеет сильно. Ярцев занят политическими делами, Татаринова совершенно разорилась и теперь бедствует – все описано. Единственно еще можно было бы устроить его как больного на частной квартире или в санатории, собравши хотя рублей 30 в месяц, остальное можно было бы добавить из благотворит. общества. Завтра поговорю об этом с Альтшуллером – больше некого просить. Елпатьевский уехал. Я так волнуюсь известиями из Москвы, что даже не могу писать. Сердце прыгает, как птица в клетке. Как только все поуляжется, так и приеду в Москву. Ты мне откровенно напиши – можно ли мне ехать со старухой матерью в такое смутное время. Буду ждать твоего письма с нетерпением.

Целую тебя крепко и обнимаю. Твоя Маша

Хранится в папке недатированных (ОР РГБ, 331.106.11), но, несомненно, оно является ответом на предыдущее письмо.

 

47. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

А ты все не решаешься ехать, милая Маша?! По-моему, здесь все-таки покойнее всего. Неужели тебе сидится в Ялте? Отлично можно было ехать все это время. Только, конечно, после ялтинского дома и приволья покажется неуютно жить в маленькой квартирке, без горизонта.

Мне так стыдно перед мамашей, что я ей не пишу, но, право, не присаживаюсь к письменному столу. Дома только ночую и ем – одна, с Джойкой, кот. не может равнодушно видеть жующего человека. Квартиркой я довольна, очень уютно у меня. Я здорова, даже кишки не очень мучают.

Играю я, кажется, недели три без передышки, а по праздникам по 2 раза на день – хорошо? Чувствую себя ремесленницей иногда, когда нет нерва и когда я теряю стыд на сцене, т. е. играю как мертвая. Но это никогда не случается в пьесах Антона, а только в ненавистных мне «Детях солнца». Хотя меня очень хвалят за Маланью, но я ее передаю Бутовой, мне слишком тяжело играть ее. Сборы делает только эта пьеса. Остальные идут на 600–800 р. Скверно. Писать трудно обо всем, приезжай, расскажу. В жизни идет перелом и в искусстве, по-моему, тоже. Леонид Андреев написал чудесную пьесу «К звездам». Кошмарен только 3-й акт, но зато он разрешается в такой 4-й акт, в такой сильный по мысли, по красоте, по силе, что не верится, чтоб это написал русский, да еще Андреев. Пьеса вне времени и пространства. Восхитительно перепутано реальное и ирреальное. Увлекает, уносит. Боюсь заранее сильно восторгаться, но мне нравится. Несомненно, чувствуется там современное движение, но видно, что пишет художник, а не маляр.

Сейчас репетируют «Горе от ума». Только когда оно будет готово! Я занята только в 3-м акте – графиня-внучка. Как-то мы переживем денежный кризис! Его сильно ждут. Вишневский вроде зверя, угнетен, кидается на всех, кричит, что надо ликвидировать дело. С этой Студией еще влетел Конст. Серг.! Вообще дай Бог пережить эту зиму, только бы не рухнул театр. Мы все все-таки бодры, болтаем глупости, живем.

Бывала я на земских съездах, слушала ораторов, интересно. Читаешь ли ты противную газету «Новая жизнь»? Узкая, нехорошая.

По-моему, лучше приезжай скорее, лупи на Симферополь на лошадях: здесь, право, ничего, а спокойствие на Руси вообще пока нельзя ждать.

Целую тебя крепко и очень жду. Оля

Год по содержанию.

 

48. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, дойдет ли это письмо – не знаю. Везет его сын Достоевского до Симферополя, а там как будет – не знаю. Приложу записочку к Маше Скадовской, может, со случаем переправит тебе. Вот времена-то! Что делается! Чего ждать? Не знаю, не знаю. Все напряжены, все нервны, вся жизнь перевернулась. Все старое стало не нужно. Партии грызутся, озлоблены. Кто верх возьмет? Кто был месяц тому назад красным и опасным – теперь считается отсталым. Жизнь пульсирует.

Я как-то покойно жду и не волнуюсь. Интересное, большое время.

Воображаю, как тяжело сидеть без известий, без газет, или как-нибудь получаешь?

Мы все живы и здоровы. Я, кажется, целый месяц подряд без передышки играла и вчера первый вечер была свободна, была в Малом театре с Иваном, Марусей Маклаковой и Вормсом на новой пьесе Южина «Невод». Скука непомерная. Стоил мне этот вечер 55 рубл., кроме платы за билет у меня украли мешок. Это ужасно – из-за партерной публики, 20 р. было моих и 25 маминых денег. Не возмутительно ли это! При раздевании я поставила мешочек на подзеркальник и только отвела глаза, чтоб взять шапку из рук Ивана Павл., оглянулась и тю-тю.

Мое последнее письмо, наверное, не доехало до тебя, попало в забастовку. Получила ли ты телеграмму о высылке пальто и само пальто? Это меня беспокоит.

Как мамаша? Меня волнует, что вы там сидите на отлете, а Иван говорит, это лучше. Во время Севаст. бунта я сильно беспокоилась. Как твое здоровье? Так много всего накопилось, что не знаешь, что писать.

Как театр проскрипит – не знаю. «Горе от ума» будет готово к праздникам, а потом беремся за пьесу Л. Андреева «К звездам» – великолепная пьеса. «Дети солнца» делают сборы еще, а старые пьесы хоть не ставь. «Чайка» дала 500 р. последний раз. Тяжелое время. Все трещит, ломается.

Думаешь ли ты приехать вообще? Неужели легко сидеть там? Дай весточку. Напиши пару слов Марии Александровне Скадовской и перешли ей письмо для меня, она авось найдет случай переслать его в Москву в Худож. театр.

Целую тебя крепко, мамашу тоже, приезжайте. Как Марьюшка, журавель? Твоя Оля

Год по содержанию.