1. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Как непривычно – сидеть за письменным столом – милая, дорогая, далекая Маша! Смотрю кругом на портреты Антона и думаю, почему его нет в такое время – насколько было бы легче жить!

Лежат рядом на столе листики бумаги, на кот. я набрасываю, что тратить на желудок; пишу из любопытства – ты знаешь, какая я ненавистница записывать расходы. Пример: сало 3½ ф. 199 р. 50 к., гречн. крупа, пуд – 650 р., мясо 17 ф. – 408 р., хлеб 286 р. по 15 р., хлеб – 255 р. – чувствуешь, как «пульсирует» жизнь!

Мы живы. Мать пробыла 3 недели в санатории, в Москве же, ослабела от истощения, в ней было веса 2 п. 37 ф. Приказано лежать и есть. Она выглядит лучше теперь, но начнет мотаться, суетиться по домашним делам и опять устанет. Ада и Оля служат. Ник. Ник. бродит как тень, исхудал после сильного плеврита. Все его классы из консерватории ходят на дом, т. к. в консерватории не топят. В передней всегда впечатление табуна лошадей, когда они приходят и уходят.

В театре все полно. Скучно. Все зарабатывают на стороне, т. к. на жалованье жить немыслимо.

Мы играем в Политехническом «Дядю Ваню» в старом составе, в легких гримах, в современных платьях. Говорят, очень интересно. Будем играть и в Студии.

У меня украли мой каракуль в театре, в дамской передней. Хожу в котиковой шубе, приобретенной по ордеру.

Даша расхварывается от тяжелой работы, уходит лежать к своим, и нам грозит остаться без прислуги, а мы все занятые люди, и нет хозяйки в доме.

Эти дни у нас стирала Маша твоя, вспоминали с ней былое время. Она все такая же интересная, но похудела сильно. У тебя в квартире живет Миролюбов, похож на схимника. Я была ему рада, он так напомнил хорошую полосу жизни.

13 дек. были на Володиной могилке Петровы, Зинаида Влад., Литвинова, Ирина и я. Сыпал необычайный снег, вся Москва была засыпана, неузнаваема, многие переулки были совсем занесены – было феерично. Очищали Москву интеллигенты – все кололи, увозили, разгребали снег. Кока и Зин. Влад. пили у нас чай после монастыря. 3 корпуса монахинь выселили, поместили курсисток, учителей, студентов, и в трапезной устраиваются вечеринки, танцы. Анюта ставит самовары.

У большинства жителей температура 4–5–6°– страдают ужасно. У нас сносно. Но дня четыре не готовили дома, т. к. нельзя было достать дров.

Разговоры только о еде, о новых рецептах. Я выпила 3 ф. рыбьего жиру, чтоб не отощать совершенно.

Сочельник очень сильно вспоминали мамашины именины, вкусные пироги, индюшки, закуски, сладости – все это кажется далеким и невозможным уже. Вы этого еще не понимаете. На днях я была у больного Стаховича; лежит в кухне, т. к. в квартире 2°. Он подарил мне яйцо вкрутую – ему прислали откуда-то, и я его как драгоценность принесла домой. Я месяца 3 не видела яиц. Сахар 75 р. фунт, масло 100 и 120 р. Всюду едят конину, продают и собак.

Ах, как хочется в Гурзуф! Хочется тепла, солнца, моря!

26 янв. [13 января]. Вчера по телефону передали о кончине мамаши…. Царство небесное ей! Очаровательная была старушка… Вспоминаешь ее в разные полосы жизни, вспомнила, как я ее первый раз увидела в Дегтярном переулке, она с Марьюшкой приехала из Мелихова… Вспоминаешь ее «словечки», сказанные с очень серьезным лицом, вспоминаешь, как она шептала молитвы в своей белой комнатке, как менялась газетами с Антоном, как кушала постное, как бродила по саду с помидорами, как раскладывала пасьянсы, и тихо у ней, хорошо, часы тикают, лампадка горит… Вспоминаешь ее рассказы о поездке из Шуи в Таганрог, реку Миус, какой-то сад Панкова, яблоки, – как она всегда серьезно и сосредоточенно обо всем рассказывала! Грустно, что я не видела ее последнее время, грустно, что не пришлось ее похоронить рядом с Антоном. Хотела сегодня пойти панихиду отслужить, да у меня утренний спектакль; помянем 17-го.

У нас умирают доктора от сыпного тифа.

Завтра получу письмо и тогда еще напишу.

Алексеевы, Раевская, Муратова, Павлова, Лужский, все, кому я сегодня сообщила о смерти мамаши, просят передать тебе свои чувства, ласковые слова…

5 марта/20 февр. Лежит письмо, и не с кем было отправить. Тот, кто привез письмо, сильно захворал и неизвестно, когда поедет. Спасибо за весточку.

Живем при температуре 3° – ужасно. Утром распухает лицо. Мучительно жить. Эти дни сидим совсем без хлеба. Руки застыли. Спешу – добрый человек повезет письмо до Киева, а там, как Бог поможет.

Твоя Маша перенесла сыпной тиф, выздоровела, слава Богу, я очень волновалась за нее. Барышня, кот. жила у тебя, сошла с ума после сыпняка и умерла, только уже не у тебя, ее увезли. Бедный Миролюбов! Тётя Лёля со своими уехали в Америку. Малинин хворал сыпным тифом, разнеслась весть о его смерти, но он жив пока.

Маша, где рукопись «Трех сестер»? В Румянцевском нет.

Как заспешишь, и не знаешь, о чем писать. Главное, что живы.

У Москвина убежал сын Володя, взял у отца 1 000 р., оставил записку. Должен был ехать с Митей Сулержицким, но тот в последний момент уже на вокзале не сел в вагон. Собирались в Сингапур – хотели создать свободную жизнь, очень тяготились будто всеми условиями жизни. Ив. Мих. ездил за ним в Минск, но вчера вернулся без него – можешь себе представить ужас родителей…

Мишина мать в лечебнице, у нее рак кишок, говорят, плохо узнает своих уже. Ада была у Оли вчера, и Миша туда звонил.

Читаю письма Антона. Взяла из Музея.

Я отупела ко всему. Верно, время такое.

Сейчас, о радость – принесли из консерватории 15 ф. хлеба – Ник. Ник. достал.

Когда привозят дрова, такое чувство, точно Иверскую привезли…

Не то плакать, не то смеяться.

Целую всех крепко. Тебя обнимаю крепко. Руки застыли. Всем кланяйся.

Заказала сорокоуст в монастыре. 17 янв. служили панихиду. Я всю обедню стояла. Мамашу поминали. Как грустно. Целую. Оля

Все письма О.Л. к М.П. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.77.41.

 

2. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая, дорогая Маша, посылаю тебе второе письмо по получении твоего известия о кончине дорогой мамаши. Не знаю, получила ли. Письмо длинное. Надеюсь, что это письмо дойдет. Как жизнь налаживаешь? Думаю о тебе частенько. Есть предложение с половины мая ехать в поездку поиграть в Харькове etc, и тогда, конечно, я доберусь до тебя. Но все так неясно, планов много, но что удастся…?! Терпение приходит к концу. Ни о ком ничего не знаешь. С Сибирью разделены с апреля – скоро год. Лева, не знаю, где-то на юге. Тетка Елена уехала со своими в Америку – ни слуху ни духу. Оля и Ада в мае собираются в Сибирь. На днях написала Михаилу Павловичу о смерти мамаши – они 100 верст от Харькова в Тростянце, на сахарном заводе, живут хорошо. Приезжал его сослуживец.

Твою квартиру отстояла. Всех выселили, за исключением, кажется, трех квартир. Дом в ужасном состоянии. У тебя живет Миролюбов, чему я очень рада, жила еще одна барышня, но скончалась – после сыпного тифа помешалась и умерла. Маша тоже перенесла сыпняк, но выздоровела, ходит бритая, худая. Маша, я из твоих денег взяла уже две тысячи – Маша получала 200 р., теперь на эти деньги жить нельзя, она просто голодает. Миролюбов взял 2 комнаты за 200 р., и платил ей 100 р. Но теперь, кажется, не платит, т. к. готовить нечего. У нас форменный голод. Хлеб доходит до 40 р. ф. Мука черная 1000 р. и больше. Мясо – 40 р. ф. У тебя волосы встали бы дыбом.

За квартиру набавили, за твою. Газ страшно дорог и дают его только в продолжении 3-х часов. Твое имущество все цело, а Полинькин сундук, стоявший в подвале, весь разграблен еще осенью, ничего не оставили подлецы. Не знаю, говорить ли Полиньке. Маша прибегала со слезами сообщить. И сейчас все идут воровство и грабеж. Маша не отлучается. Скажи Ивану Павл., что те деньги, кот. он внес за квартиру, пропали, т. к. квитанции остались у прежних хозяев, и новые хозяева считаться с этим не желают – пришлось еще платить.

Мы целый месяц живем в температуре 4, 3, 5° – не было дров – ужас! Теперь начали топить, и поднимается до 7°. Сидим в шубах и перчатках, и так живет большинство. У всех женщин болят руки, у меня пока нет. Даша ушла совсем, не могла нести черную работу, разболелась и теперь временно у Станиславских. Я ее хочу устроить курьершей в комиссариат. Дочь Ольги, ее сестры, выходит замуж за итальянца и уезжает в Венецию постом – как тебе это понравится? Ада и Оля служат в комиссариате по народн. просвещению и обе получают больше 1 000 р.

Сейчас говорила по телеф. с Влад. Ив., и он сообщил мне, что умер Сасик Ленский. Какой ужас! Бедная мать и жена! Умер наш Стахович, недавно похоронили его (11 марта), рядом с Володей. Ты знаешь, этот изящный старик – повесился. Жутко. После спектакля «Три сестры» (во время котор. это произошло) я с Алексеевыми пошли прямо к нему, все было еще не тронуто, обрезанный шнур висел, стул, кот. он оттолкнул, а сам лежал уже, красивый и довольный. Не вынес всего. Умерли мои две старушки – Анфиса и Елизавета, подружки Над. Ив. Срединой. Умер Надеждин в Петрограде. Умер д-р Левентам от сыпного, умер д-р Яковлев (по легочным), он лечил Олю и Леву и Игоря (тоже сыпняк).

29/15 марта. Милая Маша, продолжаю. Морозы стоят все время, хотя и светит солнце, но с утра 12, 14° – угнетает. Рыбки мои скончались от холода. Белка существует, облаивает учениц, ест с аппетитом. Много мы играем «Дядю Ваню» – для заработка, играем и в 1-й студии, и в Пресненск. районе – «Альказар» на Триумф. Садовой, сегодня в «Летучей мыши». В театре все переполнено. Первые места – 50 р. У нас идут заседания – происходит разделение определенно на 3 группы всего нашего сложного организма, но все это остается под фирмой Худож. т. Каждая группа – товарищество само по себе. Из студийцев перешли к нам Бакланова, Шевченко, Миша. Делается все для облегчения нас – смотрим на все происходящее как на вторую молодость – дай Бог…

Я завтра читаю в Епархиальн. доме плач Богоматери в сопровождении хора Юхова – волнуюсь. Видишь, я по духовному пошла; и еще раз там буду читать Моление о чаше – Никитина. Патриарх будет. Мамаша порадовалась бы.

Торговля идет отчаянная всюду. Продают платья, белье, серебро, золото, платки, материи – вакханалия какая-то. Есть нечего, все всё что можно волокут на продажу. При продаже говорят так: напр., пара сапог – 7 р. 50 к., это значит 750 рубл. Москва вся заколочена, можно покупать только по ордерам. Вот пойду башмаки там покупать. Заказать сапожнику хорошие башмаки – 900, 1000 р., а так можно за 200 р. купить.

Тебе не кажется это сказкой?

Трамваев нет, извощики меньше 50 р. не везут. По утрам около 10 ч. и после 4-х улицы загружены народом – это бежит вся служащая Москва, бежит торопливо, скользит, но бежит, улицы все завалены горами снега, по тротуарам ходить нельзя, ухабы, провалы, т. ч. извощики и ломовые ныряют и опять выплывают – смешно. По вечерам ужасно ходить – полная темнота, – и привыкла: идешь себе, как будто так следует. На Кисловках наших еще пока освещены изредка подъезды. Мы живем без швейцара, без дворника. Дрова доставать трудно, ходишь, клянчишь, мучение. За одной саженью я ходила пешком на Виндавский вокзал и обратно – и зря. Потеряла бриллиант. свою палочку-брошку. Возила с Идой картошку с Мещанской – видишь, какая жизнь. По всей Москве интеллигенты возят в саночках и дрова и провизию – сплошь. Самая примитивная жизнь.

Ну, Маша, надо относить письмо, не знаю, кто повезет, может б., Любовь Васильевна Москвина, едущая на юг искать сына Володю, кот., взявши у отца 1 000 р., поехал создавать себе новую жизнь, якобы в Сингапур – задумали с Митей Сулерж., но тот в посл. минуту не поехал. Вот-с.

Целую тебя крепко, и Соф. Вл., и Ив. Павл., и Полиньку. Оля

 

3. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, опять пишу тебе и не знаю, дойдет ли до тебя мое письмо. Опять пишу, что твое письмо о кончине мамаши я получила и уже два раза писала после этого. Так все вышло из нормы, так все стало не похоже на прежнее, что не знаешь, с чего начать.

Твоя квартира цела и все в ней цело, за исключением сундука Полиньки, кот. весь разграблен внизу в подвале. Маша перенесла сыпной тиф и выздоровела, все продезинфицировали. Похудела она сильно, ходит бритая, осталась боль в ноге. Маша, найди возможность и пришли какие-нибудь распоряжения относительно квартиры. Она поглощает массу денег. Плату повысили до 350 р. Маше, чтоб не умереть с голоду, надо давать не менее 600 р. в месяц, я уже взяла из театра 2 000 р. из твоих денег. Все это меня волнует, и думаю, что ты материально не в великолепных условиях, а здесь деньги плывут. Живет у тебя Миролюбов, платил 200 р. за комнату, но вот уже давно он уехал в Петроград, и ничего о нем не знаю. Маша волнуется, служить не может, т. к. нельзя оставить квартиру. Если откроется движение, приезжай непременно. Надо уладить это дело.

В театре мы разделились на 3 группы: 1 – мы, т. сказать зерно, затем 1-я студия и 2-я студия – все это будут самостоятельные товарищества, и уже перепутываться актерами не будем. Миша перешел к нам. Стахович лежит в Новодевичьем рядом с Володей – он повесился, я тебе писала уже об этом.

Думаю летом попасть к тебе, не знаю, удастся ли.

Получила сведения, что твой брат Михаил живет под Харьковом, на сахарном заводе Кёнига в Тростянце, живут сытно, но Мих. Павл. пишет, что трудно служить в его годы, что они потеряли в Петрограде все, что у них было. Я им написала о смерти мамаши и сегодня получила ответ. Мих. Павл. очень беспокоится о тебе, не голодаешь ли, нуждаешься ли в деньгах, и горюет, что ничем не может помочь, т. к. ни писем, ни пакетов не принимают.

Из Барнаула не имеем вестей ровно год. О Леве ничего не знаем с октября. Жить трудно, т. к. приходится много играть на стороне, чтоб зарабатывать деньги, никаких средств не хватает, хлеб стоит 35 р. фунт, мясо – 40 р., мука 1 400 р., белая – 2 500 р., сахар 120 р., масло тоже. Чувствуешь? Мяса нет. Картошка морож. – 200 р. пуд. Вот и живи.

Пойду на днях покупать по «ордеру» Горпродукта пальто демисезонное, 3 смены белья, чулок и перчаток – ха, ха, ха…

Маша, я недавно читала с хором Юхова Плач Богоматери (в Епархиальн. доме) по переводу с рукописи 10-го века, присутствовал патриарх Тихон, я с ним разговаривала, он благодарил за простое и прочувствованное чтение. Я сильно волновалась. Слова такие, что без слез нельзя их произносить. Вот мамаша бы порадовалась!

Театр наш битком набит, первые места 60 рубл. Вчера слушала «Манфреда» с Качаловым в Доме Союзов (Дворянск. собр.) и оркестром Кусевицкого, неважно передавшего музыку Шумана. Если бы ты видела меня, шагающую в темноте после театра, одну, то проваливающуюся, то падающую, то скользящую, – ты бы посмеялась. Жуть. Эти дни тает все…

У меня украли мой каракуль, потом я потеряла свою бриллиантовую палочку…

Ну, дай Бог, чтоб это письмо дошло до тебя.

Целую крепко тебя, Соф. Вл., Ив. Павл. и Полю. Оля.

Л.В. Москвина поехала не в Крым, а в Самару, где очутился Володя, и скоро уже вернется с ним, и письмо я взяла обратно.

Год по соотнесению с окружающими письмами.

 

4. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, бесконечно рада была получить от тебя письмо и узнать, что мои письма дошли до тебя.

Ну вот… 3/16 мая скончалась моя мать. Она болела три недели. У нее была оспа натуральная, заразилась она от Ник. Никол., который занес ее из консерватории, где она свила себе гнездышко. Сам он похворал совсем легко, мы с Адой все же не ходили к нему, а мать ходила и уверяла, что в ее годы немыслимо заразиться оспой. Если бы ты знала, какая это страшная болезнь, как весь организм был потрясен, заражен этим ядом. Она бредила в жару, когда температура спала, она все же болтала что-то несуразное – было страшно. Оспу она перенесла, все эти страшные нарывы начали подсыхать, – начались мучительные боли в ноге – закупорка вен, она кричала часами и стонала все дни до кончины – сердце разрывалось, слушая и видя ее нечеловеческие страдания. Уснула она навеки под морфием… Все время были сестры милосердия при ней, но все же, когда они сменялись, бывало, что запаздывали на несколько часов, и мне приходилось исполнять все при ней – и обнимать, и поднимать, и кормить, – как жутко было трогать это больное тело, страшно было сделать больно. Ты подумай, последняя сестра захворала сыпным тифом и вся в жару ходила к ней и теперь лежит в госпитале. К нам ходили ведь сестры только из заразного госпиталя, оспы ведь все боятся. Мы были одни, когда она скончалась, т. ч. я с Адой надели гуттаперч. перчатки и сами обмывали и одевали ее… Даже нельзя было ее отпевать в открытом гробу – как это было ужасно, – даже нельзя было посмотреть на лицо, проститься… Отпевали ее в церкви Николы на Песках на Арбате, там чудесный священник, и певчие так пели, что все спрашивали, откуда такой хор – я первый раз заплакала и тряслась от рыданий… Похоронили в Новодевичьем рядом с Стаховичем, на могилке теперь целый сад, крест сделали в Художеств. театре, т. к. крестов нет в монастыре.

Вот видишь, что у нас произошло.

1-го июня н.с. я уезжаю с нашими играть в Харьков, и думаем попасть в Крым, тогда обратно вместе поедем. Я так устала, так мало соображаю, что надо делать, а дела много, надо укладываться, надо устраивать все здесь на Кисловке. На Пречистенском у меня трубы лопнули, топить не будут, так что перспектива самая утешительная. В твою квартиру вкладываю массу денег, брала из театра, значит, делала так, как ты хотела. Маша служит в детск. яслях напротив твоего дома, подрабатывает.

Ник. Ник. бродит как тень, тоскует. Половину квартиры заклеивали и дезинфицировали формалином. Все нас боялись, и в церковь многие боялись прийти. Театр меня не отпускал, и как я терзалась!

Ну, значит, может быть, до свидания, милая Маша, целую крепко. Твоя Оля.

Габриель сидит и просит кланяться тебе и Ивану Павл. с Софией Владим., Володя и Ник. Ник. тоже.

Мне очень тяжело.

Целую Иван Павл. за письмо и Софию Влад. за приписку. Володина могилка чистая, выхоленная, там так чудесно в монастыре. На 9-ый день мы там долго лежали на траве после панихиды. Было жарко.

Как странно было читать твою приписку – «береги свою мать», а ее уже нет, несчастной моей матери.

Обнимаю тебя и шлю всем привет. Я совсем седая стала и худая. Ольга.

Конверт просвечивает нелепо.

Дальнейшие письма О.Л. к М.П. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.77.42.

 

5. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, уже сыграли в Харькове, в каком-то необъятном цирке – тысяч десять сбору. Приходилось орать просто. В гостинице забастовка служащих, сами убираем комнаты, я в пакете выношу некую принадлежность, выливаю, мою и приношу обратно – смешно. Едем пока в отдельном вагоне великолепно. 6-го уезжаем в Екатеринослав. 16-го думаю быть в Гурзуфе. Багалея еще не видела, говорят, он доживает последние дни головой. Целую тебя. Привет всем. Оля

Год по содержанию.

 

6. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, вот уже неделя, как я в Харькове. Не знаю, получила ли ты мое письмо, кот. я писала в Москве и кот. отправила в Харькове. Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо. Если да, ответь сейчас же: Харьков, Городской театр, гастроли Моск. Худож. театра.

Мы здесь играем «Дядю Ваню» и «Вишневый сад».

Дядя Ваня – Массалитинов, Астров – Качалов, профессор – Подгорный, Соня – Крыжановская, Вафля – Павлов, няня – Павлова, Войницкая – Литовцева.

Гаев – Подгорный, Варя – Крыжановская, Аня – жена Массалитинова, Пищик – Бакшеев, Дуняша – Орлова – вот новые исполнители, и недурные, кроме Ани.

Я, Маша, измучена. Не знаю, где и как я буду отдыхать. Мечта – приехать к тебе. Но не знаю, исполнимо ли. Мы боимся разъединяться, коллективом мы везде проберемся. Мы сюда приехали в своем отдельном вагоне. Или опять уедем в Москву (ужас!), или, может быть, устроимся под Харьковом, Полтавой. Если так, мечтаю, чтоб ты выбралась к нам, и вместе поедем в многострадальную Москву.

Со смертью матери у меня как-то порвалась связь с Москвой. Если не получила моего письма, то знай, что моя мать скончалась 16 мая, болела оспой, в сильной форме, и умерла от закупорки вен в страшных мучениях…

Пиши мне немедленно: Харьков.

Прилагаю письмецо Маши, написанное еще у меня в Москве.

Я страдаю от городского шума, живем в ужаснейшем, шумнейшем квартале. Сравнительно с Москвой сытно, по крайней мере «видишь» хлеб. Дорого тоже очень и очень. Мне стало все равно… В Москве даже с ордером не могла купить башмаков и здесь еле по ноге нашла за две тысячи… Сказка.

Живу здесь с Ниной Николаевной. И Дима здесь. И Вера Николаевна с Цингером и с сыном, все с женами и детьми, я одна бобылем. Венгерец, как была… Целую тебя и твоих нежно. Пиши. Ужасно хочу тебя видеть. Обнимаю. Ольга

О.Л. ошибочно проставила на письме 10 мая; месяц и год по сопоставлению с окружающими письмами.

 

7. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, я ехала два дня до Евпатории. Автомобиль ломался через каждые 10, 15 верст. Было глупо, досадно, приехала разбитая, иззябшая в 9 час. веч. в Симферополь. На другой день села в теплушку в 4 час. дня и сидела не вставая до 1½ ч. ночи. Поезд отошел в десятом часу только; уйти с места нельзя было, сидела все время на узкой дощечке, и прислониться нельзя было. За извощика на даче [?] заплатила 120 р. Приехала точно в заколдованное царство, при луне все незнакомое; все уже спит. Передала [нрзб]. Целую тебя крепко. Привет Ив. П. и С. Вл. Оля

Год по содержанию.

 

8. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Была сегодня у обедни в соборе, служил архиерей, поминала тебя в своих молитвах, милая Маша.

Живем с Качаловыми в частной квартире. Когда уже устроились, пришел сын Семенковичей предлагать мне комнату у своей матери, но было уже поздно. Там поселились Берсеневы и Массалитиновы. В Евпатории кончили все благополучно. Я успела брать песочные и солнечные ванны и теплые морские – это там замечательно. Здесь мы кончаем 20-го. В Евпатории познакомились с Третьяковым из Таганрога, кот. помнит и знал твоего отца и Антона, его отец был, кажется, старостой собора. Нина Ник. и Вас. Ив. шлют тебе привет и поздравление. Кланяйся всем. Целую крепко. Оля

Год по содержанию.

 

9. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, сегодня мы кончаем в Симферополе, завтра уезжаем в Севастополь, вероятно, поместимся с Качаловыми у Дорошевича. Здесь было почему-то приятно. Славный городок, самочувствие хорошее. Играть не тяжело. Только ветер бушевал все дни. Сегодня пойду смотреть мех, норка, палантин, а то, если застрянем, – ничего нет, ни платьев для сцены, ни тепла для улицы – мехом все прикроешь.

Я все время в тревожном состоянии, думаю о своих «детях». Видела Радакова. Если все пойдет правильно, думаю быть в субботу в Ялте. Где ты будешь? Телеграфируй: Городское собрание, Севастополь. Целую. Оля

Год по содержанию.

 

10. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, мы с трех час. дня в Севастополе. Ночевала у Киста с Тарасовой и Верой Ник. Бесконечное плавание. Сейчас пьем какао в кафе и через час, верно, уедем. Я-н с температурой, не выходит. Кланяется тебе.

Очень было тоскливо уезжать. И куда, и на что мы едем.

Целую тебя, не кисни, поживи у Екат. Ив. Привет И.П. и С. Вл. Оля

Год по почтовому штемпелю.

 

11. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Маша, дорогая, если бы ты знала, как мы настрадались от этой дивной морской поездки! От Евпатории до самой Одессы было невероятно грозное бушующее море, на которое нельзя было смотреть без ужаса, леденившего душу. И холод был зимний, от кот. меня еще знобит до сих пор. Все страдали. Я терпела в столовой до 12 ч. ночи, затем сорвалась в одной блузке, какой-то офицер подхватил меня, вывел, и я сидела на полу среди рвоты часа два в ледяном воздухе, потом отважилась добраться до другой стороны к нашим, они меня укрыли, и мы все, скорчившись на багаже, прикрытые всем, что было, не смыкая глаз, провели ужаснейшую ночь… Никогда не забуду этого переезда. В Одессе холод, дождь, серое небо, неприветно. Живу я одна на Пушкинской ул., д. 7, кв. 1, в квартире адмирала Степанова, хозяев нет. Плачу за 2 недели 1 000 р., не имею шкафа, ни зеркала, самовар 10 р., прислуга отдельно. Дороговизна необычайная. Масло 160 р., хлеб 7 р. Я зашла вечером в день приезда (после двухдневной голодовки) поужинать – съела яичницу, салат картоф., кофе с пирожком и заплатила 131 р. – чувствуешь?

Мечтаю купить пальто теплое и мех – иначе жить нельзя, а мое серенькое пальто пущу на халатик – в комнатах очень сыро и холодно. Одно утешение – великолепный театр оперный, радостно играть. Вчера сыграли «Дядю Ваню» – первый акт в саду. Сейчас спешу писать тебе, наша домоправительница идет на пароход относить письма и наши берет.

Вера Николаевна пока у меня, не может найти комнату.

Как твои нарывчики? Недаром мне тяжело было уезжать – как здесь ужасно! Вчера в театре был молебен, и я ревела и не могла остановиться. Радуйся, Маша, авторских будешь получать больше 2 000 за вечер. Целую тебя. Ив. П. и Соф. Вл. [нрзб]. Варв. Ив. буду писать. Оля

Год по содержанию.

 

12. М.П. Чехова – О.Л. Книппер

Милая Оля, вчера утром неожиданно приехал Лева. Слава Богу, жив, но не скажу чтобы здоров! Покушал, выспался и исчез на целый день. Сегодня с утра его опять нет. Взял пока 1 500 руб. Как хорошо, что ты оставила ему денег! Он собирается к тебе в Одессу и повезет это письмо. У нас паника – ждут махновцев. Вот наказанье! В третий раз будем мучиться! Останемся ли живы?

Твою открытку из Севастополя получила, merci! За поклон твоего Objet тоже merci. Мои фурункулы, кажется, проходят, остался только один, котор. нужно бы вскрыть, да у меня храбрости не хватает… У Кости Эрманса появился фурункул тоже под левой мышкой, и так же, как и я, бедняга ходит с маленькой подушечкой под мышкой. Вот симпатия! Мне скучно и грустно, завидую тебе, что ты играешь и что у тебя есть милые товарищи. Кстати, передай всем, всем мой самый сердечный привет. Дам, если позволят, нежно целую.

А жаль, что вы уехали, что поспешили уехать, сыграли бы еще! Все ялтинцы тужат по вас, да и погода чудесная, совсем летняя!

Прилагаю газетную вырезку, наслаждайтесь!

Ах, как хочется в Москву!

Плакать я перестала и решила на все наплевать…

Целую тебя несчетное число раз, и будь здорова и невредима. Пиши почаще. Твоя Мария.

Зачем ты украла у меня ноты?

31 окт. Выдано еще 500 руб..

 

13. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, Лева, как всегда, вдруг собрался и едет. Пишу наскоро. Я здесь сплошь страдаю от ужасного холода, сырости, неуютности, ненужности всей поездки в Одессу. Все газетные жиды ругают нас, настроение ужасное. Комната мрачная, сырая, ни одной теплой вещи, ни платка, ну буквально ничего. Купила за 5 000 р. хорьковый мех и муфту, хоть спину и плечи и грудь греет. Цены необычайные.

Встретила Буниных, но не имею возможности попасть к ним – каждый день репетиции и каждый вечер спектакль. Сдали «Вишн. сад», теперь в неделю готовим «Осенние скрипки». Неясность будущего ближайшего полнейшая. Здесь мы до 3-го ноября. Ростов наш с декабря, а что мы будем кушать этот месяц – неизвестно. Здесь после газетной ругани не продержимся. Я томлюсь, тоскую. Леве так обрадовалась, что ревела. Получила ли мое письмо?

Маша, будь добра, загляни к Михайловой и спроси ее относительно кружев старых, кот. были пришиты к вороту сер. шелк. платья, помнишь, кот. я купила у Лид. Никит.? Возьми их у нее, по-моему, она их не отдавала, и если будет оказия, перешли мне их, очень нужны. Половину уже я устроила на платье из «Вишн. сада», и очень хорошо. Я не согреваюсь нигде и никогда. Хриплю, все болит, ну довольно скулить. Пиши мне. Получила ли Варв. Ив. мое письмо. Скажи К.А., что очень, очень жалею его. Письма посылаю без марок, т. к. оных в Одессе просто нет. Целую тебя и Чеховых. Обнимаю нежно. Оля.

Спасибо за рецензию – ко времени пришла, все тебе кланяются.

Год по содержанию.

 

14. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, мы все еще в Одессе. Должны были сегодня или завтра выехать, и выедем только 11-го. Не знаю, успею ли я побывать в Аутке. Ты во всяком случае приходи на пароход пораньше, посидим и поболтаем у Варвары Ивановны.

Адский холод. Теплого ничего нет. Покупаю огромную ротонду чернобур. лисицы весом 7 фунт., крытую черным бархатом и с чудесной шалью черной лисицы с сединой. Из бархата сделаю платье, мехом – подобью свое серенькое пальтецо, а из шали – боа. Но просят 20 000, за 15 не отдают. Застыла. На свой счет купила дров на одну топку – 180 р. Цены бешеные. Ноги не обуты, калоши 1800 р. Шляпы теплой нет. В долг влезать надо, чтоб одеть себя.

Письмо везут наши передовые, кот. завтра отправляются на «Ксении» в Ростов.

Была у Буниных, очень кланяются тебе.

За «Вишневый сад» ругали меньше, а за «Скрипки» хвалили очень. Меня вообще очень одобряют. Но театр далеко не полон. Играем, как в ледяном гроте. Тарасова очаровательная Аня. У Тамары Дейкархановой, где живут Качаловы, – брюшной тиф, хочу Вас. Ив. перевести к нам на эту неделю – он очень мнительный.

Ну, скоро увидимся. Целую, обнимаю. Привет Ив. П. и С.В., Эрмансам. Я все время в подавленном состоянии духа и потому толстею. Ужасно живу. До свидания. Оля.

Приедем на «Константине».

Год по содержанию.

 

15. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Милая Маша, осложняется наша жизнь. Бранили Одессу, а здесь еще хуже. Ехали ужасно от Новороссийска в грязнейшем III классн. вагоне. В Новороссийске пришлось переночевать, т. к. наш вагон отняли для военных. Все проводили ночь в каком-то обширном стеклянном павильоне, а несколько наших дам с Качаловыми – мы нашли приют рядом с вокзалом в доме служащего. Я с Качаловыми легли в кухне на полу, а наши рядом в комнате тоже на полу. Утром я с Верой Ник. ушли за поселок на горы, где стоит серая деревянная церковь, кругом зеленая трава, козы, дети с собакой, налево море, и по берегу раскинулся город с многочисленными поселками, и надо всем сияло и грело по-летнему чудесное солнце и заставило забыть все, что пережито было мрачного за последний месяц.

Здесь никаких помещений. Вера Ник., Тарасова, Крыжановская и я жили четыре дня в какой-то еврейской кухмистерской, узкой комнате с двумя кроватями. Грязь, воздух ужасный, масса мужчин кутящих, играющих в карты, – вообще семейство из пьесы Юшкевича. Только что кормили хорошо. Теперь меня и В.Н. приютили богатые фабриканты здешние, у кот. великолепная мельница. Мы живем в нижнем этаже, бухгалтер уступил нам свой кабинет – от 10 до 2-х шум, ходьба, щелканье счетов, швыряние дверями. После 2-х тишина. Очень тепло, даже жарко, электричества жги сколько хочешь. Хозяева прекрасные симпатичные евреи, и, в общем, сносно. Но самое главное бедствие – это то, что реквизирован под банк наш театр, и мы без театра. У нас нет центра, все разбросаны по Ростову и Нахичевани, никого не найдешь. Я до сих пор сижу без своего сундучка. С 28 даем четыре концерта в маленьком театрике в 500 мест – это ужасно. Наши главари даже растерялись от такого неожиданного бедствия. Если здесь не выйдет с театром, к Рождеству уедем в Екатеринодар. Переезды ужасны. Сыпной тиф свирепствует. От всего, что происходит на фронте, – ты сама понимаешь, какое у нас настроение. Видела здесь москвичей.

24 ноября. Москвичи злы, все, как Бунин, говорят только об избиении, повешении… Был у меня Кравцов, помнишь, кот. женат на Врангель? Дача с портиком в Бат-эли-мане? На днях иду чай пить к П. Долгорукову, там увижу дочь Стаховича и Машеньку Ливен. Видела Чебышева.

Два дня тому назад издали приказ никого не выпускать из домов в продолжение 3-х дней, должны были собирать теплые вещи для армии, на другой день же – разрешили жителям выходить, но магазины все заперты, и я до сих пор сижу без багажа, т. к. наши вещи все запечатаны в какой-то конторе. Письмо везут с оказией.

Целую тебя крепко, мечтаю о Ялте, хочу сбежать. Оля.

Здесь Германова с семьей.

Дороговизна ужасная. Мы ничего не зарабатываем пока.

 

16. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, вчера мы окончили наш злополучный, несчастный «сезон» в Ростове. Театр наш реквизирован, и мы устроили только 7 концертов в каком-то балагане на 500 человек. В довершение всех бед накануне первого концерта заболевает Качалов и четыре концерта проходят без него – читаем двойную порцию я и Германова. 7-го мы должны были уезжать в Екатеринодар, но у Качалова все еще температура, хотя он и читает по вечерам, муж Тарасовой лежит в сыпном тифу, жена Берсенева лежит с темп. 40,3 – неизвестно что, и мы уже посылаем срочную телеграмму, что спектакли начнем не раньше 15 вместо 10-го дек.

Тарасова мужа не бросит, значит, нет Ани, нет Верочки («Ос. скрипки»). К нам в группу мы взяли брата Москвина – Тарханова, бежавшего из Харькова. Переполнение ужасное здесь.

Все мы прививаем сыпной тиф (три раза), причем я полежала в обмороке после первого укола. Живем мы с Верой Ник. в нашей конторе, в тепле и чистоте, но очень рано нас будит истопник и служащие – ну это пустяки.

Хозяева наши очаровательны, кормят нас великолепно, пирогами, гусями, курами и филе. Я толстею необычайно.

Впечатление от Ростова ужасное. Сплошная спекуляция. Походишь по главной улице, и делается противно.

Была у Долгорукова на «чашке чая», видела там Панину милую, Машеньку Ливен-Конюс; дочь Стаховича была у меня, но не застала – ужасно я жалею. Сегодня обедаю с Верой Ник. у Паниной, в их маленькой коммуне (Астров, Юренев и она), вечером иду к Чириковым, завтра к Трубецким – видишь, какая светская жизнь.

Наши думают о выезде за границу, я не очень за сие предприятие. Мне почему-то кажется, что после Екатеринодара мы попадем в Ялту, только молчи, мы с Верой Ник. дали обещание отслужить молебен, если это сбудется, – ох как хочется! Помолись.

О Леве ничего не слышу. Веду бессмысленную жизнь. Стыдно. Здесь Яблоновский, весь бритый, смешон. Таня Михайлова приходила в уборную.

Сегодня мороз.

Вера Ник. тебе очень кланяется. Сидим с ней штопаем, читаем, много книг у наших хозяев. Очень кланяйся Софии Влад., Ивану Павловичу. Тебя крепко целую, обнимаю. Будь здорова. Оля.

Пиши: Екатеринодар, театр Берже, мне.

 

17. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой

Дорогая Маша, едет в Ялту Вера Николаевна, и я бы так и улетела с ней. Что писать! Пока сидим здесь, не играем, т. к. с сегодня запрет выходить на улицу с 9-ти час. На праздниках дали только 2 утренних концерта. Театра не давали. Бесцельно мотаемся и Ростов и здесь. Настроение тяжелое. О Леве ни слуху ни духу. Уезжая из Ростова, оставила и письмо и деньги, и все это мне привез на днях Берсенев, каким-то чудом выбравшийся из Ростова. Он ездил туда на несколько дней к жене, кот. была при смерти – сыпной тиф, тяжелейшая ангина и рожистое воспаление головы. Теперь ей легче, но перевозить нельзя было, и он расстался с ней, может быть, на очень долго – зависит от судьбы, кот. постигнет Ростов. Мы решили сидеть пока здесь. Все стремятся душой в Ялту, но боятся ехать туда на авось.

Можешь себе представить, как я мечтаю посидеть в Аутском доме, почувствовать природу, уйти от этой свалки людей, спешащих, суетящихся, кидающихся. Вера Ник. тебе порасскажет, как ехал Берсенев из Ростова, – сказка.

Екатеринодар потерял уже свой милый, уютный, покойный провинц. вид. Свистопляска и здесь… Цены поднялись сильно.

Я с Верой Ник. живем очень хорошо – комната небольшая, но высокая, светлая, хозяева простые, славные, особнячок их собственный. По вечерам топится печь, и сидят неизменно папаша, мамаша, дочка, кончающая гимназию и учащаяся в консерватории, собачки и кошечка Домка – все это сидит и сумерничает. Вчера пекли картошку в печке. Обедаем в ресторане. Эти дни там ад.

Диму Качалова Берсенев видел в Ростове; он идет с обозом в Екатеринодар.

Я, Маша, толстею от неизвестных причин. Положим, у меня три месяца не было дел и только вчера объявились. Может, это причина.

Были у меня Анна и Татьяна Челноковы. Отец их нашелся, оказался в Сербии, и они с матерью собираются туда. Пойдем завтра к ним. Климат здесь, говорят, нездоровый, но очень приятный. Очень тепло, хожу в костюме, хотя и морозцы бывают, но солнечно, в общем.

Вымоли у Бога, чтоб мне попасть в Ялту. Целую тебя. Оля.

Очень грущу, что уезжает Вера Ник. С ней жилось хорошо. Целуй родственников.

Маша, милая, ведь послезавтра Новый год. С Новым годом. Целую. Оля