1. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Дорогая Ольга Леонардовна, приношу Вам мою глубочайшую благодарность за Ваше доброе благодеяние ко мне и ласку. Я у Вас была как дома и чувствую себя как бы в мгновении!!
Еду ничего себе, против сидят две барашни, одна из них – котор. говорила о фокстроте. Все остальные – мужеский пол, харкающие непрерывно.
Подъезжаем к Курску. В вагоне жара невыносимая!
Я очень привыкла ко всем вам и мне грустно было расставаться… Всех, всех крепко и нежно обнимаю и целую. Не забывайте меня, прошу вас.
Писать при тряске мучительно.
До свидания, и надеюсь, что встретимся не в далеком будущем. Скучающая Мария.
Мысленно танцую фокстрот и пою «Вы руку жали мне».
Все письма М.П. к О.Л. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.105.22.
2. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Дорогая моя коечница, сегодня я целый день в театре, недавно пришла, усталая, нашла твою открытку. Сейчас за ужином не налила Лизавете чаю в твою чашку, так привыкла, что она твоя, все кажется, что ты придешь. Увы, никто ночью не откликается и мой «голос» тонет во тьме ночной…
Утро 17/30 в Новодевичьем было сказочное: солнце, ощущение марта, капало с крыш, и волновал этот звук. Кресты и купола были какие-то легкие. У Арбатских ворот встретились с Людмилой, и все с охапками зелени погрузились в № 17.
На изгороди прикрепили пушистые ветви зелени, к мрамору прислонили высокие ветки и много там уже бывших лавров и мирт, даже на снег положили ветки, было нарядно. Хороши были красные башни на голубом небе. Да, и вербочки (представь, уже есть) я поставила среди зелени. Вот-с. К обедне опоздали, слушали только панихиду.
Вчерашний «трагический» литер. вечер состоялся и прошел чудесно. Битком набитый зал, вызывали очень много, особенно, по-видимому, по вкусу пришлась «Чайка». Все в один голос говорили, что надо ее ставить.
Сегодня получила из Нью-Йорка журнал, где пишут о постановке там «Трех сестер», и есть снимок: Вершинин и Маша – вот-с, везде играют.
В воскресенье обедала у Володи с С. Вл. и играли потом в девятку. Вовка смешил нас. За обедом несколько раз поднимался, молча целовал меня в губы и садился опять и брался за еду, и все хохочет, или уж очень серьезен.
Маша, покойной ночи и пропой мне «Вы руку жали мне», и пляши фокстрот, если будет холодно у тебя. Целую, обнимаю. Оля.
Я нашла в своем мешке твои черные чулки.
Все наши тебя обнимают и целуют и желают…
Сегодня тетка «гулила» и С. Вл. готовила рыбий суп и крупеник.
Письмо хранится в папке недатированных (ОР РГБ, 331.78.5). Год устанавливается по сопоставлению с письмом М.П. от 30 января (упоминание фокстрота и романса).
3. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Подъезжаю к Севастополю, все благополучно. Всю дорогу спала – реакция после московских кутежей!! Снега нет, как будто повеяло весной… Кавалер моим молоденьким соседкам перебросил букетик подснежников.
Близость дома уже волнует меня, знаю, что накопилось пропасть дела.
Благодарю тебя, милая моя Аленушка, за твою ласку и гостеприимство, ввек не забуду!! Привет всему твоему семейству. Сонечку крепко, крепко целую. Всем желаю всякого благополучия… Нежно целую тебя. Твоя Маша.
Дай кусочек сахарку от меня Жуже.
4. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Дорогая, милая, хорошая, золотая Оля, вот я и приехала… Сижу за столом и не знаю, с чего начинать. Пропасть накопилось работы!!
Вчера дождь, дождь и сегодня дождь, дождь. Обедали в кухне в калошах… В саду зелено, только с балкона посмотрела, идти не решаюсь – грязь невылазная… Тепло. По Москве очень скучаю, даже мороз вспоминаю с удовольствием… Еще раз благодарю тебя, мне было с тобой очень родственно, и шум твоей квартиры бодрил меня и молодил мою душу. Всех я вас любила «любовью брата, а может быть, еще сильней»…
Не сердись, если долго не буду писать за недосугом, но всегда буду носить тебя в сердце моем. Кланяйся милой Сонечке, Леве с Ниночкой, тете Фане за вкусные обеды и ужины, Елиз. Ник., Людмилочке, Савве Саввичу с мамочкой и Сане с Жужей.
Целую тебя, и прости за холодный нос. Маша
5. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Драгоценная моя Оленька, вот уже более двух недель Ялта покрыта снегом и нет надежды, что этот снег растает… Прилагаю при этом три рыла с зимним пейзажем. Полюбуйся! Мих. Павл. завел себе собачку, и она мешает мне расчищать дорожки. Очень зябко, и солнышко редко балует нас своим теплом. В доме топим вовсю, но больше 10 градусов не бывает. Ходят в шубах, у кого есть, а у кого нет, тот старается сидеть в каменных стенах и согреваться собственным дыханием. Не помню я такой поздней зимы в Крыму, даже почта задерживается – нет пути!..
Я все еще живу впечатлениями от Москвы, и когда не работаю, то мечтаю уже о поездке туда будущей зимой… Напиши мне, как живешь ты и вообще все постоянные и непостоянные обитатели квартиры № 3. Я так привыкла жить у тебя, что испытываю некоторую тоску по твоему обиходу и по всем твоим сотрудникам по квартире. Напиши, как твои роли, какое у тебя настроение и что делается в театре? Часто ли Лева говорит тебе: «Спокойно, снимаю»? Конечно, много я тебя писать не заставляю, но хоть что-нибудь вкратце.
Может быть, тебя не затруднит позвонить в Ленинскую библиотеку 1-95-44 Надежде Матвеевне Дейнега, поклон ей передать от меня и попроси позвать к телефону Михаила Ивановича Крутицкого, которого спроси – отчего мне до сих пор не присылают утвержденной сметы по спецсредствам? Я очень в затруднительном положении: деньги у музея есть, а я без разрешения получать их не могу, и приходится тратить свои последние крохи… Колпак на письменный стол сделан, говорят, очень замечательный, но я его уже ненавижу, этого ты, конечно, не говори Мих. Ив. Будь очаровательна с ними (как ты умеешь) и пожури их, что не обращаются к тебе за возможностью попасть в ваш театр. Прости меня за беспокойство, но ты спасешь меня от многих страданий… Целую тебя крепко, нежно прижимаю тебя к своему сердцу и шлю привет всем, всем. Получила ли Сонечка маслинки? Пиши. Твоя Маша
6. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Где ты, далекая и близкая Мария?! Как дни и ночи коротаешь в своей светлице? Кто тебя завивает и причесывает кудри твои? Куда ты наряжаешься? Кого пленяешь?
А коечка твоя все еще стоит между окном и письм. столом, и каждый вечер регулярно я натыкаюсь на нее, когда открываю форточку и поливаю растения. По утрам так же чирикают птицы и веселят душу мою, так же выплывают все к самовару… Только Савва теперь забинтованный – ему разрезали ячмень, и я или С. Вл. пускаем ему капли в здоровый глаз. Утешают его девушки энергично, т. ч. Софии Вл-не приходится ой-ой… Ходит не пришитая к нашему дому Нина с зелеными глазами или сидит засыпая… Все так же приходит Лизавета и Людмила.
Представь – шарф давно уже кончен, вышел преинтересный и красуется на Людмилиных формах. Сегодня вечером тишина: я у себя под мехом и в красном шушуне лежу и читаю Вересаева о Пушкине и учу «Дядюшкин сон», Лева у себя работает, посередине тетка раскладывает пасьянс. С. Вл. на «Гамлете». Приходила Кундасова и сообщила радость: придет завтра почти на целый день работать, т. к. у нее холодно, и чтоб ей сделать чаю и манной каши – чувствуешь?
Лев наш ездил в Петербург, возил первый акт своего «Кандида» – музыку его приняли в Мариинском театре, подписали договор, и он теперь окрыленный работает адово – Нине бедной совсем нет пристанища, она это время уходила ночевать к двоюродной сестре. Бестолочь.
Джюдди все тяжелеет, стонет, с удивлением глядит на свой живот.
Я каждый день ухожу к 11 ч. в театр, а эту неделю и вечерами репетировала. Июнь, кажется, будем играть в Петербурге.
Обидно, что ты не видела «Дело». Пьеса в прежние времена казалась бы нудной, тяжелой, теперь же, среди современного балагана, она приятна, литературна, написана хорошим языком. Миша замечательно играет, трогателен. Но вначале поражает сходством с мамашей – походка, манера держать старческие руки. Чудесный образ. Я пошла к нему и нежно поцеловала его в голову.
Софии Владимировне прибавили, увеличили пенсию на 10 рублей, и она очень довольна. Гостила в Черемушках, когда Лева был в Петербурге. Нина все в бегах, т. ч. я часто сидела совсем одна среди непривычной тишины.
Было торжество в Таганроге – столетие театра. Я послала две телеграммы; они меня посадили в почетные члены и очень ждали меня, оплачивали проезд, но, конечно, немыслимо было ехать такую даль при такой работе. От театра послали очень хорошо составленный адрес, торжественный, с массой подписей. Вишневский написал трогательное письмо.
На днях я была у Егоровых на именинах Валентины, народу было невероятно много, и все родственники Лошаковы и Егоровы, танцовали фокстрот, пили чай, ужинали. Самое приятное было ехать с репетиции к ним через Красную площадь.
19-го была у твоих на Пятницкой – опять фокстрот и водка. Очень нехорошо выглядит Сережа – худой, утомленный, кашляет. Его надо подкреплять. Думается о нем что-то.
Ну, Машенька, будь здорова, не унывай, жди лета и нас. Гляжу ежедневно на твой веселый ковер и вспоминаю тебя.
Целую тебя. Сегодня потеплело, каплет с крыш, солнечно. Лампадка горит. Покойной ночи. Целуй Полиньку, привет M-er и Madame Пижо. Ольга
Все письма О.Л. к М.П. (кроме особо оговоренных) хранятся: ОР РГБ, 331.78.1.
7. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, милая, сегодня получила твое письмо и фотографии – рыла очень милые в необычной декорации для Крыма. Что же это такое?
Поручения твои исполню, будь покойна. Сегодня были у нас блины. Сегодня же событие: Джюдди разрешилась, и в ящике, кот. был заказан для семейства, копошатся и пищат штук шесть, а может, и больше каких-то черных крысят. Мамаша измучена.
Наши постоянные и непостоянные обитатели шлют тебе привет. Целую тебя, дорогая. Оля
Год по почтовому штемпелю.
8. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, дорогая, Христос Воскресе! Трижды лобызаю уста твои, поздравляю с Светлым весенним праздником тебя и твоих домашних.
Только что пришли из церкви. Эту неделю говели: Соф. Вл., Людмила и я. Ежедневно стоим обедню и всенощную, сегодня были на общей исповеди, завтра рано утром пойдем причащаться. Пост соблюдаем – не едим ни рыбы, ни молока, ни яиц. Видишь как!
У нас так тихо и пусто в квартире. Нина переехала, хотя вещи ее еще у нас. Жалко ее, но думаю, что так лучше. Лева раздирался, мучился, что он ей мало времени уделял, почти ничего не уделял. Лева тебя не стеснял? Он как будто покойнее стал, судя по письмам.
Знаешь, и Лулу, и Оля (из Парижа) пишут, что у Олички замечательная математич. голова, считает отлично. Ростом Оля матери по плечо, изящная, ловкая. Перешла в следующ. класс с наградой и шестью похвалами и вместе с бабой плакала от радости. У них был публичный показ по гимнастике в большом помещении – Оля была в розовой крепдышин. рубашке и трусиках, и была очаровательна, и бабушка пишет, что она выделялась грацией и тониной.
Волнуют меня гурзуфск. дела. Надо поостроумнее их уладить.
Маша, как упоительно у нас поставлена «Свадьба Фигаро»! Декорации и костюмы изумительные (Головин и Ламанова). Конст. Серг. приложил руку – как красиво, изящно! Напишу тебе после генеральной.
Людмила спит замертво, уморилась. У нас Зин. Григ. в страшном горе – ее любимый 7-летний внук (в Берлине) заболел гриппом, кот. осложнился туберкулезным менингитом, и дни его сочтены. Мне пришлось читать ей эту ужасную весть, она принесла мне письмо, кот. не могла разобрать.
Маша, ты думаешь, не лучше расстаться с Приходченками?
Целую, обнимаю тебя, твой одр все еще стоит за письм. столом, точно ждет тебя. Привет Мих. П-чу, Полиньке, Марише и M-er Пижо. Твоя Оля
9. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Душенька моя, Олечка, поздравляю тебя с праздником светлым! Соскучилась по тебе страшно и мечтаю о свидании. Погода у нас холодная, хотя уже все зелено. Ждала Леву к празднику, так он и не пришел! Хотела его покормить куличами и пасхой. Настроение у него неважное, напрасно он переехал в Гурзуф, там холодно и неуютно. Пришли ему деньги по телеграфу и письмо от тебя и вот лежат теперь его дожидаются, а он жаловался на безденежье. Мы с ним так хорошо прожили с месяц вдвоем – я работала наверху, а он в двух этажах, бегая к пианино и опять вниз к письменному столу. Работал усердно… Я похварываю – все болит горло, и кашляю, жду тепла с нетерпением. Все еще вспоминаю свое пребывание в Москве у тебя. Не сердись на меня, что не пишу, так отвлекаешься службой, что забываешь о себе совершенно. Теперь начали ремонт, и я погружена в заботу и боязнь за отчет.
Передай мое поздравление дорогой Сонечке, крепко, крепко целую ее.
Прижимаю тебя к своему сердцу, тычу холодным носом и целую. Маша.
А ты тут спала.
Людмилочку поздравляю и целую, также и Елизавету Николаевну. Привет Фани Георгиевне.
Год по почтовому штемпелю.
10. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Машенька, душенька, посылаю Вам рубашечку и чулочки на память. В рубаху тебя две, верно, войдут.
Не понимаю, что с Левой. Я послала в Гурзуф телеграмму с уплач. ответом и – молчание. Ты пишешь, что его в Ялте нет. Где же он?
Как жалко, что ты не можешь видеть «Свадьбу Фигаро» – красота и радость!
Целую, обнимаю, всем привет.
Зинаиду Федоровну водила на «Фигаро», потом обедала у меня. Твоя Оля
Год по сопоставлению с окружающими письмами.
11. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Милая, драгоценная и шеколатная моя Олечка! Как мне благодарить тебя за такие прелестные подарки? Они выше моих мечтаний. Ты меня балуешь, и я глубоко это ценю!
Твой сын Лева здравствует благополучно, хотя первые три дня праздников он хандрил в Гурзуфе, вероятно потому, что слишком много женщин бросаются к нему в объятия… Он погостил у меня денька два, потом ходил с товарищем-моряком на Ай-Петри и, конечно, в восторге.
Сейчас так чудесно в Крыму, что я прямо страдаю, что ты не видишь нашего садика в его весеннем великолепии.
Целую и обнимаю тебя крепко. Привет Сонечке. Маша.
Мих. Пав. и Женя с супругом поехали в Гурзуф. Ванда с ними.
12. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Милая Машечка, дорогая, очень прошу тебя переслать Настин чемоданчик – знаешь? Я его обещала дать ее невестке, и он ей сейчас очень пригодится для поездки. Расходы, конечно, мои. Попроси Полиньку его запаковать, а M-er Пижо переслать, я буду очень благодарна.
Завидую, что так хорошо в Крыму. Жду «сына». Эвакуация у нас свершилась тихо и безболезненно. Я в ужаснейшем насморке. Пишу на почте, спешу. Привет всем твоим. Тебя обнимаю и целую крепко. Оля
Год по почтовому штемпелю.
13. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Милуша Олюша, посылаю два письма – кушай на здоровье.
План и другие бумаги есть.
Завтра Мих. Павл. будет узнавать насчет Майзем.
Мечтаю о Гурзуфе.
Целую тебя и Еликона! Маша.
Свои распоряжения вырази Ванде Станиславовне.
У пятницу постараюсь приехать.
Посетителей сила!!
14. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, милая, я полна воспоминаний: ходила к театру, помню, как я с Тихомир. и Мейерхольдом на лодочке выезжали встречать Ант. Павл.… Как ужасные «усы» нас угощали.
Смотрим, как солнце садится в море. Увы, я остаюсь на день.
Целую крепко, всем привет и Ванде Ст. с ее кавалерами. Ольга
Датируется по почтовому штемпелю Севастополя и по приписке Е.Н. Коншиной:
« 15/VIII-27 . Севастополь
Дорогая Мария Павловна!
Прибыли в 8 ч. 10 м. Мчались местами со 100-верстной скоростью. «Изумительно!» Теперь ужинаем на приморском бульваре. Леди остается здесь на съемку, я отбываю в 8 ч. 50 м. Помяните меня в своих святых молитвах! Привет всему ауткинскому дому и его приближенным. Леди утешается соленым огурцом и напропалую кокетничает с шофером. Елиз. Коншина ».
15. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Драгоценная моя Машенька. Пишу тебе первой за новым бюро, за которое меня Лева на смех подымает. А мне очень удобно, и наверное, буду за ним больше писать, чем за большим письм. столом, на кот. лежала масса ненужных вещей, и нужно было часто стирать пыль. Разве не приятно? Пишу и смотрю на чудесной работы розовое дерево двух тонов с бронзой, с медальонами, из которых поглядывают пухленькие амурчики… Оно, конечно, не совсем ко мне подходит, но…
Ехала я чудесно. Меня устроили в большом купе междунар. вагона с курящими мужчинами. Я вошла в контакт с проводником и, приплатив 4 р., перешла в отдельн. мал. купе, и доехала одна, и спала прекрасно, что редко бывает со мной в вагоне. Встретила меня Лизавета. Такси подешевели, я доехала за 2 р. 20 к. и за вещи 40 к.
Лева мил, выглядит не плохо, но и не очень блестяще, отчасти жалеет, что не был в Гурзуфе. Джюдди мила, встретила меня бурно, пополнела; тетка ослабела, очень ей с Левой много возни.
Была я у Ек. Павловны. Москва ничего не может сделать; она уже знает обо всем и послала запрос в Ялту.
В театр начала уже ходить, пока там скучно. Поговаривают о возобновлении «Вишневого сада». Я все еще не верю. Репетируют «Бронепоезд» и «В буре времен». «Турбины» пока запрещены, но думаю, что это обойдется. Ходят слухи о приезде Влад. Ив-ча.
Стоит жара! На балконе висит гамак – отдых старухи. И Лева иногда там возлежит. Цвели олеандры, кактусы в прекрасном состоянии, разрослись, несмотря на то, что цвели обильно зимой и весной. Савва еще через месяц въедет. Соф. Влад. была. Ее брата сократили, и он уехал служить в Ростов, где прежде был. Это трагедия для семьи обильной.
Всё вспоминаем Гурзуф с Лизаветой. И аромат – смесь инжира с морем, и кишащий телами берег, и кошечек, и хромого голубя, и даже счеты хозяйств. и семейные по вечерам у Приходченков.
Целую тебя, обнимаю и прошу, хоть иногда перекидывайся со мной бумажонкой. Привет твоим «дамам». Оля
16. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Милая, драгоценная, далекая и близкая Оля, моя родная! Мише послала телеграмму, а тебе пишу, пристроившись на диване в большой галерее с открытой настежь дверью, на тот случай, чтобы скорее выбежать, если снова содрогнется земля…
В ночь с воскресенья на понедельник, в начале первого часа, я проснулась от сильнейшего толчка, сбросившего меня с кровати. Поняв, в чем дело, я летела вниз по лестнице, слыша за собой лязг разбитого стекла и падающих предметов, дом качался, как корабль…
Если бы ты знала, какой это ужас!! Худшего и страшнее нельзя себе представить!! Поля и Мариша, выскочившие раньше, с трепетом ожидали моего появления. Я упала прямо на землю в одной рубашке и босая… Почти потеряла сознание. В Маришином платье и башмаках мусье Пижо, сидя на Маришином одеяле, с хрипеньем и болью в груди, я плакала и смотрела, как валились камни и штукатурка снаружи… После второго и такого же сильного сотрясения я стала громко молиться, слезы катились ручьем, и мне стало легче. Пришли старики Тарнани, в их комнате завалилась печь и чуть не разбила самого. После третьего небольшого толчка мы с Полей решились пойти в дом. О если бы ты видела этот ужасный хаос! В кабинете большие куски извести на полу и на столах у стен, все предметы повалены, картины в пьяном виде. Письменный стол с колпаком невредим – потому что стоит далеко от стен, повалились только свечи и бронзовый мальчик. Зеленый графин в спальне спасся чудесами – на столе лежали огромные глыбы свалившегося карниза. В комнате матери, только что отремонтированной, помята вся наружная стена. Со страхом поднялись в мою комнату, только заглянули, но войти не решились, она пострадала больше всех… Вернулись, и я опять на одеяло. Снова толчок. «Смотрите, смотрите, – закричала Поля, – ваша комната качается!..» Но я не могла смотреть, как не могу смотреть на умирающего человека… Под утро было холодно, не во что было одеться, а толчки все продолжались и продолжались…
Вчерашний день пытались выносить куски извести и убрать хотя немного, но всякий раз, при малейшем сотрясении, выскакивали из дому… Следующую ночь спали на трех кроватях недалеко от маслины – на одной я, на другой Поля и на самой узенькой чета Пижо.
Сколько времени нам придется прожить на дворе, неизвестно! Сегодня содрогание еле чувствуется. В городе, говорят, дома побросали и живут лагерями в садах и на бульварах. Есть много жертв и нервных заболеваний… Бросились уезжать. Вчера пароход увез 2 000 человек вместо 700. Бегут на автомобилях и на лошадях. Но несмотря на это, сегодня приходило 8 челов. смотреть музей, и мне было горько…
Наш дом так расшатало, что, думаю, следующего солидного сотрясения он не выдержит. И зачем только я его сохраняла? На муку себе… Гибели его я не вынесу. В Ялте в домах откололись целые стены, т. ч. видна вся внутренняя жизнь. Гостиницы наполовину разрушены.
Ведь это четвертое землетрясение я переживаю в Крыму, и одно другого сильнее!
Вот повезли на кладбище три гроба – жертвы землетрясения. Приезжие – инженер, жена и сын… Какой ужас!!
Нижний этаж нашего дома совершенно не пострадал и потому я телеграфировала брату Михаилу, чтобы он немедленно приезжал. Оля, я не могу одна… не могу…
Пишу неочиненным карандашом и не за столом, прости, если трудно разобрать.
Пусть прочтет это письмо брат Миша, если можно.
Целую тебя и обнимаю. Твоя Маша.
Привет всем.
Еликона также крепко целую.
14/IX. Ночь провели тревожно – было несколько толчков. Я не раздеваюсь и не моюсь вот уже третий день.
Поднялся ветер, и небо покрылось тучами, должно быть, будет дождь – куда мы теперь денемся? Куда денутся те, у кого совсем разрушены дома? Господи, помоги нам!
Вчера поздно получила твою телеграмму и не знаю, что отвечать. Миша, вероятно, получил мою и сообщил тебе ее содержание.
Ведь эта неизвестность – когда закончится землетрясение – прямо убивает.
Пошлю это письмо заказным. Пусть стоит в очереди Пижо. Говорят, телеграмму послать труднее всего.
Пришли кончать свои работы плотник и слесаря с бетонщиком, делают балкончик, котор. из спальни Антоши. Им нужны деньги, а он, быть может, завтра развалится.
Еще раз целую всех, кого нужно. Маша.
Вчера вечером прибегала Инна Ивановна в тревоге, ее дом очень пострадал. Живет она в саду.
17. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, дорогая, родная, милая, – что же это делается! Не знаю, какими словами ты могла бы рассказать все тобою пережитое!! Я содрогалась, читая твое письмо, и, конечно, старалась дополнять его и читать между строк…
Вчера меня спросили – если бы мне дали отпуск, поехала ли бы я в Ялту? Я ответила, что сейчас же полетела бы на юг.
Маша, дай мне слово, что как только успокоится земная утроба, перестанет трясти несчастные души человеческие, ты, собравшись с силами и духом, все устроишь, наладишь – приедешь ко мне в Москву отдыхать, слышишь? Отпуск тебе дадут. Трясение так скоро не повторится.
Все о тебе спрашивают, несколько раз уже читала вслух твое письмо. Вчера не утерпела, забежала одна в Арбатское кино, чтоб посмотреть последствия землетрясения. Демонстрировали Севастополь (сильно), затем Ялту – Боткинскую улицу, дом инженеров, клуб 1 мая, лагеря в садах и на бульварах – ужасно, ужасно. Жду известий из Гурзуфа – пока дураки мои еще ничего не пишут.
О чем писать тебе? Все кажется таким ничтожным!
Хожу на репетиции трех пьес; Малютин кончает мой портрет, по-моему, очень интересный.
Сегодня в Техникуме Гнесиных будут играть в 4 руки «Кандида» с приглашенной публикой, увы, я не могу быть – рок: играю «Царя Федора».
Лева тебя обнимает, целует ручку, Лизавета и Людмила очень волнуются за тебя и шлют горячие приветы. Я тебя нежно целую, обнимаю крепко и буду ждать тебя. Оля.
Мы с Левой решили, что ты молодец – не теряешь юмора в описании всех ужасов.
Целую Полиньку и Маришу.
18. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Милая Оля, землетрясение все еще не прекращается. Почва дрожит… Такое впечатление, точно под землею что-то кипит в котле с неплотно закрытой крышкой. Изредка толчки. Достаточно одного сильного, и дом может рухнуть… Ожидание нервит. Настроение противное!..
Главное, не знаешь, когда конец этому удовольствию…
В дом боишься входить, ночуем во дворе и, конечно, не спим и плохо едим – как-то тошнит. Не могу и описать этой противности…
У всех настроение самое подавленное. Бегут из Ялты даже коренные жители.
В пятницу я была на базарной площади, на привозе и, сидя на корточках, выбирала морковку и др. Вдруг толчок, я вскочила, и было жутко видеть, как колыхалась площадь и как кишел, в разных направлениях, народ. Когда колыхание прекратилось, многие со злостью начали бранить кого-то… Я, давай Бог ноги, подальше от строений пустилась, насколько сил хватило, домой. На Пушкинском бульваре села на скамейку – не могла дальше идти и начала реветь…
Вот уж неделя, как люди не имеют крова. К счастью, еще нет дождей и ветров.
С большим трудом достала реек и фанеры, завтра плотник придет, если не надует, делать шалаш подальше от дома. Как странно! – теперь я его боюсь, а прежде, всего несколько дней назад, я наслаждалась одиночеством, сидя у себя наверху…
В четверг приезжает Мих. Павл., я жду его с нетерпением и в то же время мне страшно за него. Не пережив всех наших ужасов, он, конечно, поселится внизу. А мало ли что может быть!!.. Меня, например, никакими силами не заманишь ночевать в дом. Днем я сижу и занимаюсь в большой галерее и выскакиваю через каждые 10 минут… Почва все время дрожит, как у тебя в квартире, когда проезжает трамвай или автомобиль, дрожат стены и пол, даже еще хуже.
Вещи мои так и остались наверху, наступят холода и мое дело швах… Больше всех нервничает Мариша – даже хочет уезжать…
Сейчас была Ванда и передавала вот что: Марья Ивановна заходила к ней и сообщила, что в гурзуфском домике большая трещина в стене, где любимое твое окно, и также в подпорной стене, грозит падением в море. Она со всей семьей сегодня уехала в Керчь и оставила свою сестру на четыре дня, и чтобы я скорее забирала вещи. Завтра или послезавтра я посылаю за ними Вас. Иван. и опять складываю на старое место. Договорила Османа за 10 рублей. Если уцелеет наш дом, то и они будут целы. Домик Яворской тоже очень пострадал. Когда все успокоится, съезжу сама в Гурзуф. Там страшные разрушения. Даже мечеть пострадала – и есть человеч. жертвы.
Пришло письмо Леве, штемпель «Мелитополь». Не приезжает ли он сюда?
Как я завидую вам, что вы на твердой почве. Целую всех крепко.
19/IX-27 г. Попробовала вчера с вечера лечь спать в б. галерее. В половине третьего была разбужена толчком и скрипом дерева, убежала под маслины и там окончила ночь. Сегодня настроение ужасное, положение кажется безвыходным… Дрожание земли ощущается сильнее. До сих пор не была комиссия, чтобы определить опасность повреждений. Кругом ходят, осматривают, а чеховск. дома как будто бы не существует – не важно. Нужно бы построить деревянный барак в саду и туда снести все вещи из кабинета, спальни и столовой, но никому до этого нет дела, даже Шаповалов отмахивается, его затрепали… Боюсь, что я не выдержу физически и духовно… Пью по нескольку раз в день ландыш и касторею. Сердце бьется как птица. Маша.
Рабочие бегут из Ялты, если утихнет, некому будет работать.
Извести меня о получении этого письма.
Попроси милого Еликона помочь мне в отыскании местечек в чеховских произведениях, подходящих к октябрьским торжествам. Вроде таких, как речи Пети из «Вишн. сада». Оттуда я уже все взяла. Теперь я не в состоянии заниматься этим делом…
Меня заставляют читать их посетителям.
Сегодня в разное время приходили посмотреть музей человек 25 – это те, котор. никак не могут уехать из Ялты. Ночуют под открытым небом…
19. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, дорогая, я беспомощно волнуюсь за тебя и за весь несчастный южный берег! Волнуюсь и не знаю, что предпринять. Одного хочу – чтобы ты смогла бы приехать ко мне отдохнуть от всего пережитого, и вместе с тем знаю и чувствую, что ты не покинешь теперь своего гнезда, пока…
Ты так красочно описываешь все беды, что я точно вместе с тобою переживаю все эти подземные толчки и трясение – и я так понимаю эту физическую тошноту, понимаю твои слезы и молитву вслух!..
Благодарю тебя сердечно за то, что ты велела Вас. Ив-чу взять мой скарб из гурзуфского домика, и за то, что ты его свалишь у себя в Ялте. Я пишу Приходченковым (надеюсь, что перешлют письмо), что если они решили бросить домик на произвол судьбы, то должны были предупредить меня, чтоб я могла поручить кому-нибудь присмотр за ним. Может быть, Вас. Ив. расскажет тебе, насколько сильно повреждение и безнадежно ли состояние домика.
На днях вышлю тебе с благодарностью мой долг.
От Ванды получила милое письмо.
Очень хорошо дебютировал Сережа в «Смерти Грозного». Спектакль меня не увлек, а Сережа, по-моему, на первом месте. Очень интересно.
Вчера он был у нас, что-то надумывают с Левой – совместно работать. Даже ночевали у нас. Попили, поплясали, попели. Володю, брата, они тоже затягивают в работу.
Сколько смертей! Голубкина, Дункан, Кони, Южин…. Влад. Ив., взбудораженный смертью Южина, прислал К. С-чу трогательную примирительную телеграмму. Мы все ему отвечаем, и, слава Богу, кончится это скверное недоразумение….
Зин. Григ. очень расспрашивала о тебе, хотела тебе писать, все в театре спрашивают. София Влад. приехала, кажется, написала тебе.
Писала ли я тебе, что Малютин кончает мой портрет?
Маша, погоди шалаш строить, успокоятся недра, и будешь жить опять у себя, но первое время, конечно, внизу.
Целую тебя крепко. Твоя Оля.
Лева целует ручку, Лизавета кланяется.
Хочется услышать о впечатлении Мих. П-ча, попроси его написать мне. Оля
20. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Милая Оля, сегодня 20-й день, как мы трясемся, правда, несильно, но все-таки жуткое ожидание выбило нас из колеи настолько, что достаточно мухе удариться о стекло, как уже сердце заколотится и хочется бежать…
Все это время я не писала тебе – была занята отчетностью – весь стол в большой галерее завален бумагами, хотя не до того, а год заканчивать надо…
Сегодня я вскочила рано, не спалось, мне с вечера сказали, что развалился на Боткинской дом Капниста, это был великолепный дом! Накануне вывозили оттуда обстановку…
Твои вещи все целы, перевезены и лежат в нижней комнате. По слухам, твой дом пострадал не очень, в опасности стена двух твоих комнат от моря. Ее надо будет перекладывать. Катера не ходят, и потому трудно добраться до Гурзуфа. Это очень волнует Мих. Павл. Дом-музей Чехова, этот, по-видимому, дорогой для всех памятник, остался забытым… Если бы не моя настойчивость, то комиссия, по всей вероятности, не пришла бы до сих пор… Теперь уже было две, но я все еще не получила резолюций, котор. я должна послать в Москву. Радостного мало. Дом признан в 3-ей категории, это значит, нужен капитальный ремонт и жить в нем нельзя. Мишу я считаю большим храбрецом, что он ночует у себя в нижней комнате, но мне кажется, что его храбрости хватит ненадолго.
Ты только подумай – где взять пять тысяч (так определила комиссия) на ремонт дома? Правда, ОНО назначило 1 500 руб. да 500 руб. Библиотека. Где же взять остальные 3 000? Скоро наступит холодное время, а мы ночуем в фанерном шалаше. Можно бы починить флигель и там перезимовать. Но пока чего-нибудь добьешься, пожалуй, и жив не будешь. Мих. Павл. пичкает меня бромом раза два в день, но все-таки, я думаю, психика моя расшаталась здорово!..
Надо бы построить хороший дощатый барак и перенести туда все вещи музейные. Дом такой же можно построить, а экспонатов не найдешь – они могут все погибнуть под развалинами… Но что я могу сделать одна?!
Мне хочется взывать громко к Чеховскому обществу и Худ. театру – помогите, помогите… Я обрадовалась корреспонд. «Вечерней Москвы» – он воочию постиг серьезность положения…
Вот уже солнце ярко засветило, наши пробуждаются, и так хорошо в природе, точно ничего и не случилось, только невообразимый хаос в доме заставляет возвращаться к ужасам и трепетать сердце.
Приходченко обещал вернуться через месяц, оставили свои вещи и весь дом поручили кому-то. Ведь все бегут из Крыма, особенно с детьми, на которых землетрясение действует ужасно… Говорят, большинство домов в Гурзуфе превратилось в порошок. Очень пострадал домик на мысу. Твоим арендаторам большой убыток! Думаю, что руб. 150 тебе хватит на ремонт, постарайся их заработать. На твоем домике Божие благословение!
Может быть, завтра, если Ванда устроит, поедем в Гурзуф и тогда я доложу тебе обо всем.
Получаю сочувственные письма, справляются и соболезнуют, точно после покойника…
Хочется написать Зинаиде Григорьевне и поблагодарить ее за душевное письмо, но ты сделай это за меня, т. к. я абсолютно не имею времени, да и жалобиться не хочется… Канцелярская работа, спасибо ей, отвлекает меня хотя немного от этой мучительной реальной действительности, выражаясь по-умному.
Спасибо, огромное спасибо тебе и Еликону за гостинцы, я стараюсь ими утешаться и других утешать. Целую и обнимаю. Твоя Маша.
Стоит жара июльская и все в саду высохло. Должно быть, из-под земли поджаривает!..
Нежный привет Леве и Сонечке, я послала ей телеграммку и еще раз поздравляю.
Пиши обо всем и почаще.
Год по содержанию.
21. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Дорогая Маша, я все думаю, думаю о тебе, о Крыме – и не знаю, с какого краю подойти и с чего начать, чтоб помочь тебе. Чувствую, как ты изнервничалась. Здесь только и говорят, что о землетрясении.
10-го большой концерт в Колонном зале в пользу пострадавших – я участвую.
Маша, как же дальше? Ведь не можешь же ты жить в шалаше, когда начнется холодок осенний?! Напиши мне поподробнее. Тебе надо пока устроиться внизу с Мих. П. Ты будешь не одна, и там не трясет – ты сама писала… В каком виде твоя комната? А дом-то крепкий очень оказался.
Я не знаю, куда мне написать Приходченкам; хочу получить от них ответ – что они, совсем бросили домик или вернутся. Если совсем, то надо бы принять какие-ниб. меры – я бы обратилась хоть к тому же Ильясу, чтоб он присмотрел за домиком, ведь не век будет трясти земную кору. Писала Раисе Вас-не – и нет ответа. Может быть, она уехала.
Ну а я хожу на репетиции. Играю в первой картине «Бронепоезда» – смотрела четыре картины пока, и, по-моему, очень волнует – пьеса не пьеса, а картины, – и хорошо играют… Мелодрама, идущая уже под третьим названием – «Сестры Жерар», в кот. я тоже занята, еще не готова – роды мучительные и длительные. «Дядюшкин сон» репетирую пока одна – Коренева нездорова, другие заняты. Говорят о приезде Влад. Ив-ча. Что-то будет! Будем играть «Вишневый сад», верно, в январе. Была Варвара Апол. – очень сокрушалась о тебе, плакала, читая твои письма.
Ну, Машенька, пока, будь здорова; если тебе что нужно похлопотать, устроить по музейным делам – пиши, все сделаю. Целую тебя крепко, собирайся с духом, не волнуйся зря, привет М. П-чу, Поле и чете Пижо. Твоя Оля
22. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Голубушка Оля, за недосугом я не могла тебе написать о Гурзуфе – составляла отчет за сентябрь и заканчивала год.
Твой домик пострадал мало сравнительно с другими, также домик и Яворского. Видела самую красивую из трех сестер, она все еще живет у тебя, но собирается скоро уезжать. Мар. Ив. оставила все свое имущество в твоей комнате, котор. заперта. Я входила в нее с грустью, вспоминая блаженную июльскую жизнь… Комната Еликона пострадала больше твоей, но все это пустяки, повторяю. Арендаторы, если даже вернутся к весне, могут с твоей помощью легко поправить дачку, и все будет благополучно. Уже какие-то рыбаки расправляют сети на терраске, и, по-видимому, они будут охранять имущество Мар. Ив. и твою дачу. Сейчас ничего нельзя ремонтировать, милое землетрясение еще не кончилось, дрожание и изредка толчки дают себя чувствовать и ожидать еще пущей катастрофы. Ялта совершенно опустела, магазины закрываются, и остались только учреждения и несчастные обыватели вроде меня, котор. нельзя уезжать. Учреждения работают в наскоро сколоченных бараках или прямо на улице. Ночуют все еще прямо под открытым небом. В полуразрушенные дома боимся входить, все страдаем «домофобией» поголовно. Днем я работаю в большой галерее и чтобы попасть в маленькую, я не решаюсь идти столовой и коридором и обхожу двором, ночую в фанерном балагане вместе с Полей и Маришей. Дом, в котор. мы запирались наглухо, закладывая счетами двери и окна, пили, ели и мирно спали, стал нам страшен!.. Моя комната необитаема, оттуда кое-что вынесли, но кровать, кушетка и шкафы остались там. Стена у входной двери подперта балками и досками, чтобы не обвалились каменные глыбы. Я осталась совсем без своего угла, без умывальника и без самых необходимых вещей. Уже делается прохладно, и на зиму я ничего не могу придумать. Оказалась самой безопасной кухня, и там, вероятно, поселится мой технический персонал, если успокоится… Я тебе, кажется, писала, что надеялась на 1 500 руб. от ОНО, но это оказалось пуфом. Публичная библиотека прислала 800 руб. на ремонт, но это далеко до 5 000. Я вообще не знаю, что буду делать. Надо бы, по-моему, построить деревянный сарай под железной крышей и снести туда все вещи из кабинета, спальни и столовой, пока они целы, жаль будет, если их завалит штукатуркой и камнями при сильном толчке. Переписываюсь с Правлением и не знаю, во что все это выльется. Главное нет надежды, что когда-нибудь прекратится эта мучительная трясучка… Я не описываю тебе гурзуфских ужасов, ты узнала о них из письма Мих. Павл., но поездка была удивительно приятная! Было тихо, тепло, как летом, и изумительно красиво. Природе, по-видимому, нет дела до наших бед и страданий!.. Изменили свой вид Одалары, но в чем дело, я не поняла, хотелось бы на лодке проехать мимо них. Дача Коровина осталась невредима, даже волосяных трещин нет. Честь и слава строителю Браиловскому! M-me Оболонская сказала бы, что это «уникум». Все же остальные дома страшный хаос. Много палаток раскинуто по парку. Домик Пушкина тоже пострадал, но не очень. Мне все-таки удалось стащить черенков белой герани. Твоя мимозка пропала.
У нас в саду многое засохло, дождей так и не было. Целую тебя нежно и крепко, также и Еликона, за письмо благодарю ее. Пусть это мое письмо будет и ей ответом. Маша.
Деньги получила, спасибо, ты честная Оля! Соничку целую, и пусть она простит меня за телеграмму вместо письма.
Меня поражает равнодушие Ялты к Чеховскому музею и особенно равнодушие г. Шаповалова, он даже не приехал с комиссией от Гостехбюро, котор. я заплатила 20 руб. и за извощика. Две недели я не могла добиться комиссии, были рядом, а к нам не зашли – московское учреждение и им дела нет!! Пришлось приглашать за деньги!
23. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, душенька, дорогая, не знаю, как благодарить тебя за то, что съездила и поглядела на мою хижину в Гурзуфе. Значит, не очень растрясло! Вопрос только – вернутся ли Приходченки. Получила еще письмо от Раисы Вас. – она теперь в Партените.
Маша, неужели все еще трясет? Неужели ты боишься ходить в дом? Ведь Мих. П. живет же внизу, устройся и ты, чтоб было тебе уютнее. Меня волнует, что ты ночуешь в шалаше. Когда приедешь в Москву?
Все эти дни не писала тебе, потому что ловила Егорова или Невского, вчера застала их обоих, поговорила с ними, Невский советует обратиться к Ф.Н. Петрову в Главнауку. Я говорила с Конст. Серг. – может быть, от театра написать письмо, и я бы сама снесла и от себя поговорила бы. Посмотрим.
Маша, умоляю, переезжай в дом и устрой себе комнату как следует.
Сегодня лежит снег.
Я очень занята это время, репетирую три пьесы. Сегодня генеральная с Реперткомом «Сестер Жерар» («Две сиротки»). Как их спущу, буду усердно работать «Дядюшкин сон» и начну раскачивать «Чайку». «Вишневый сад» пойдет. Вот поплачем с тобой!
Лева вполне благополучно сдал свою работу, наслаждался Петербургом и теперь уже начал работу с Сергеем Чеховым. Был отзыв в журнале о его «Кандиде» – что, мол, ждут многого после 4-хручного показа, что, мол, произведение интересное, капитальное, одним словом, похваливают. Дай-то Бог!
Сегодня вернулась Соф. Вл. с дачи – где заменяла мать, т. к. невестка уезжала к мужу в Ростов.
Савва болен – ангина, лежит, а мамаша его балует. В воскресенье попили водочки с Володичкой. Смотрела замечательную фильму «Варьете» – прекрасный актер Яннингс.
Ну, Маша, не раскачивай больше недра земные, смирись, въезжай в дом и приезжай в Москву. Целую тебя крепко и буду ждать. Лева, С.В., т. Ф. шлют привет. Оля
24. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Дорогая Оля, все, слава Богу, устроилось как нельзя лучше. Выехала я в Гурзуф в ½ 10 час. утра и была на месте уже в 11 час. Всю дорогу с одной стороны пригревало солнце, а с другой летели снежинки с гор и дул ветер, в общем, было холодно. На обратном пути совсем замерзла – сыпал уже снег. Домик твой был заперт, я не застала никого. Выходя из калитки, встретила Ильяса, он мне указал на пристань, у которой стоял мотор, нагруженный мебелью. Супруги Приходченки собирались отчаливать на Ялту. Еле успела я добежать до пристани и вернуть их обратно для переговоров. Оказывается, что они поселились в Феодосии, а не в Керчи. Оба необыкновенно любезно говорили мне, что обязательно собирались быть у меня с докладом в Ялте. Они не бросили твоего домика на произвол судьбы, чего я боялась, а устроили там очень приличных людей, на таких же условиях, как они там жили сами, т. е. поддерживать всю усадьбу на правах доброго хозяина. Он Роман Корнеевич Трегубов, его супруга Капитолина. Впечатление весьма приятное, не халды. Их хорошо знает Раиса Васильевна и д-р Шишмарев из колонии. Мар. Ив. при мне плакала над своими растениями и просила Трегубовыых сохранить их, обещая вернуться. Я громко заявила, что в возврат ее не верю и говорить, стало быть, об этом нечего. Роман Корн. в понедельник приедет в Ялту для переговоров. С помощью Мих. Павл. я выдам ему разрешение жить в твоем доме (иначе его могут выселить и поселить кого-нибудь по ордеру), сохранять его и поддерживать в возможном порядке и чистоте, хотя я и не имею от тебя на это «разрешение», никакой доверенности, но что будешь делать, надо как-нибудь устраивать… Они замажут, где можно, обвалившуюся штукатурку и будут жить в той комнате, где жили Приходченки. Это такое счастье, что дом не будет пустовать и его не разнесут по частям или еще хуже – не вселят по ордеру в уцелевшие комнаты, как у нас теперь это принято!! Это люди спокойные, и тебе с ними будет лучше. Починить твой дом стоит пустяки, и позаботиться тебе о нем необходимо. Не понравилось мне немножко то, что Ильяс построил на твоей земле, позади дома, два маленьких барачка для своих родственников, котор. дома совсем разрушены, и когда я сказала, что ты это лето будешь строиться на этом месте, то он заявил: «Пусть строится, мы не будем мешать, уберем шалаши скоро». Он очень постарел и сгорбился, жилье его тоже пострадало, живет он в стеклянной галерейке.
Весь гурзуфский бомонд после большого землетрясения целый месяц жил на твоей площадке, т. к. это было единственное безопасное место, примяли только немножко большую клумбу. Итак, когда ты приедешь в Гурзуф, будет виться картошка по балкону и виноград по-прежнему будет кое-что защищать от взоров. Мар. Иван. оставила балконный стол, должно быть, он был наш. Замок цел, им запрут твои комнаты.
Ну, будь здорова, кланяйся всему твоему штатному и сверхштатному персоналу. Целую крепко, пиши, пожалуйста, и не очень натужайся работой. Маша.
Сергий вернулся, но храмы все закрыты, собирается ехать под Москву.
Не забудь прислать Пушкина.
9-го уезжает Мих. Павл.
25. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Милая Оля, у меня уже долгое время невыносимое состояние и даже отчаяние… Это главная причина моего молчания. Сегодня я получила письмо от Еликона, прочла и заревела белугой… Я завидую вам – как вы хорошо, полно и содержательно живете! Как бы хотелось мне видеть тебя в твоих новых ролях! Е.Н. пишет, что ты очень хороша. Дай Бог тебе всякого успеха и счастья, моя душечка!
Страдаю я от того, что дело с моим больным домом не двигается вперед. Хожу клянчу, пишу и – ништо тебе… По-видимому, вряд ли, без помощи, смогу что-либо сделать. Библиотека молчит – не обнадеживает, от Чеховского о-ва, через Лейтнеккера, получила суховатое письмо и т. д. и т. под. Хочется уйти в отставку, да не знаю, как это сделать. Другой на моем месте будет и терпеливее и энергичнее…
Дней пять земля была покойна, толчков и колебаний совсем не ощущалось, сегодня же с утра уже чувствовалось, по крайней мере для меня, некоторое колыхание, а в четыре часа был такой сдвиг, точно лошадь дернула тяжелый воз, таково было ощущение в доме – все заскрипело. Значит, землетрясение еще не кончилось. Живу я теперь на большой террасе, сплю в углу на кривой тахте и занимаюсь за большим зеленым столом. Дверь из столовой открыта, и там спит Поля. Боится и стонет всю ночь. Она верит в то, что Ялта провалится! Вообще жизнь хорошенькая! Собственно к толчкам мы привыкли, не боимся, ночью даже не слышим их, но на всякий случай к бегству из дому все приготовлено… Погода пока очень теплая, дни стоят ясные. Десятилетие отпраздновали шумно и торжественно. Я шла в процессии со своим Союзом. Дом-музей был украшен флагами и лозунгами, котор. написал Мих. Павл.
Я очень скучаю, а читать положительно нечего. Прочла «Идиота» и только расстроилась, не могу читать Достоевского! Вот бы моя Дездемона прислала бы Отелло что-нибудь почитать? Да и у тебя и у Левы, вероятно, есть уже прочитанные новинки, котор. не мешало бы прислать мне – я возвращу с благодарностью.
А что Людмилочка, где она? Почему о ней ни звука? Приехала она из Тверской губ. и как ее здоровье?
Составляется детальная смета на ремонт дома. Думаем, больше трех тысяч не выйдет. Мой верх предполагают схватить железным кольцом, в спальне и в мамашиной комнате будут железные скрепы и перемычки с бетоном. Таким образом, здание будет укреплено и не забоится будущих землетрясений. По смете можно было бы исполнять все постепенно, если бы знать, что на это будут средства. И если бы мне можно было поехать в Москву для выяснений! Итак, надо кончать письмо. Желаю всем земного благополучия и здоровья.
Крепко целую тебя, Сонечку, Еликона, котор. сердечно благодарю за письмо и буду ждать с нетерпением продолжения, и Леву. Маша.
11 ноября, пишу второй раз дату, т. к. вначале вышла ошибка.
Завидно смотреть, как починяются учреждения и ковыряется собственник у своего гнезда… Строитель Сольнес страдает!
26. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Милая Оля, сейчас влетела Ванда и сообщила мне, что Степанова-певица получила от тенора или, кажется, баритона письмо, в котором просят мне передать, что ты и Конст. Сергеевич хлопочете о Доме-музее Чехова в Ялте, вплоть до перевода его в Москву. Неужели это правда? Какой ужас даже подумать об этом! Что же станет с домом и с садом? Да ведь дороже будет перевезти все вещи в Москву, чем починить его! Уже составлена детальная смета, и вышло всего три тысячи. Неужели не найдется у правительства этих жалких денег, чтобы сохранить этот чудесный памятник в Ялте? От этого известия я никак не могу прийти в себя, вся дрожу и что-то внутри схватило так, что я с трудом перевожу дух! Дорогая моя, утешь меня и напиши, что неправда, что этого быть не может… Уж не интригует ли Лейтнеккер? Ему это на руку. Ну, я не перенесу этого, пусть после моей смерти распоряжаются, как хотят, а пока я не хочу и не хочу…
Ялта начинает обстраиваться, и уже не боятся толчков. Не всегда же будет землетрясение в Крыму! Если что-нибудь происходит с земным шаром, то и Москва не гарантирована от землетрясения! Тысяча рублей уже есть, стало быть, нужно еще только две, и я надеюсь, что Библиотека СССР им. В.И. Ленина не откажет Чеховскому музею и найдет эти деньги для него.
Я хотела бы даже взять ссуду, ведь мы заработаем эти деньги в течение двух, трех лет.
Ну, моя душенька, вот все, что я сгоряча написала, и мне как будто стало полегче на душе. Думаю, что все останется по-старому и никто не посягнет на Чеховский домик!..
Будьте же все здоровы и вспоминайте почаще в своих молитвах бедную Машу.
Целую и обнимаю тебя крепко, жду от тебя письма с большим нетерпением, ибо до тех пор буду в тревоге.
27. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, дорогая, чуяло мое сердце, что ты молчишь от какого-то очень скверного душевного состояния. Повторяю и буду повторять, что тебе необходимо скорее ехать в Москву – во-первых, чтоб самой хлопотать и двигать музейные дела, а во-вторых, надо вздохнуть, пожить на «твердой» почве и потрястись только от проезжающих автобусов. Не волнуйся, Главнаука даст денег, мне даже сказали, что нет необходимости идти самой, но все же я пойду.
Главное, приезжай. Лева в декабре уедет, верно, в Ленинград, и ты могла бы жить в его комнате. Да и без его отъезда поютимся у меня. Теперь просторнее – нет большого стола, от окна будем загораживаться ширмой; в квартире стало теплее. Лева, может быть, и январь и февраль проживет в Петербурге с своим «Кандидом» – видишь, комнатой ты обеспечена. Отдохни от своей, побегаем по театрам. Посмотришь меня в новых видах. Вчера я играла первую картину «Бронепоезда», затем переодела платье, парик и побежала на Малую сцену играть «Смерть Пазухина» – дистанция огромного размера! С непривычки, после современной пьесы – мне показалось, что я все забыла и не смогу говорить языком Щедрина, но, конечно, это только казалось.
Пишу, а рядом танцуют фокстрот под музыку ультрафона, кот. Лева получил от матери из Берлина – это будет позвончее граммофона. Танцует Левина компания – вчетвером. Приезжай слушать.
Вышлю тебе на днях «Пушкина» Вересаевского, если у тебя его еще нет.
Эти дни тетка была больна, готовит Соф. Вл. И теперь еще она слаба, все лежит и злится невероятно.
Людмила все также приходит, сидит, ночует, эти дни тоже больна, но по телефону у них никто не подходит, а поехать нет возможности. Ночует Зин. Григ.
Комната А. П-ча в Румянц. доме очень приятна. Конечно, надо многое поправить, дополнить, но мне покойно, что это в Румянц. музее, близко, а не в ужасающих задворках юсуповского дома.
В день торжества у нас мимо окон дефилировали целый день процессии и гремела музыка. Джюдди не слезала с окна и озорно облаивала сей беспорядок, так же как она облаивает медведей на бульваре.
Целую тебя и обнимаю. Лева и С.В. также приветствуют. Пиши, когда приедешь. Твоя Оля
28. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Верь своим, не чужим. Разговору такого не было. Успокойся. Пишу. Ольга
Телеграмма хранится в папке недатированных (ОР РГБ, 331.78.5); датируется по сопоставлению с окружающими письмами.
29. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, дорогая, надеюсь, что ты успокоилась после моей телеграммы? А я только сегодня присела написать тебе.
Как могло прийти тебе в голову, что без твоего ведома я могла бы начать какие-то действия относительно музея?! Откуда такое подозрение, такое неверие? Действительно, растрясло тебя там! Напиши мне скорее, что ты успокоилась.
Мне очень хочется, чтобы ты сама поскорее приехала и двинула бы дела свои. Идёть?
Я очень занята. Каждый день репетируем «Дядюшкин сон», и играю часто, так что дома только в обеденное время. Ты знаешь, я теперь играю с перебежкой? – В «Бронепоезде» я занята в первой картине, после которой я меняю парик, одеваю фижмы и задворками бегу на Малую сцену играть «Смерть Пазухина». Я, может, писала тебе об этом? А 27-го я играю утром в Эксперим. театре «Сестры Жерар», затем «Бронепоезд» и вечером опять «Сестры Жерар». Чувствую себя ничего себе и на работу не жалуюсь. Только утрами, когда оденусь и время лететь в театр, – бывает слабость. Выпью валерьяночки и бегу.
Сегодня я дома вечер. Обедал у нас дирижер приезжий, не то венец, не то швед, а попросту еврей Федербер [?]. Недавно обедал американец, очень милый, и Булгаков. 4 дек. Левино рожденье, и я созываю свою семью из «Сестер Жерар» немного покутить и поплясать.
Приходила вчера Мария Тим. с куколками. Надо бы ей зубы делать.
Что слышно об отце Сергии. Сейчас была Женя, привезшая наконец злополучный чемоданчик.
Ну, Маша дорогая, живи спокойно, не прибавляй себе ненужных мучений.
Поздравляю Михаила Павловича с прошедшим днем ангела. Надеюсь, что был кутеж внизу?
Очень просил Жегин из Музея Чайковского – нельзя ли переснять фотографию Петра Ильича с надписью в кабинете Ант. Павловича – для Музея Чайковского в Клину. Попроси Мих. П-ча устроить сие дельце и не откладывать. Расходы возместят.
Когда приедешь, мы с тобой съездим в Клин.
Ну, целую тебя крепко. Джюдди протягивает тебе дружескую лапу, Еликон приветствует и целует. Соф. Влад. и Tante также. Твоя Оля
30. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
Угрюмая погода – сильный ветер. 9 час. вечера.
Милая Оля, моя тревога улеглась, но все-таки на душе скверно. К тому же я целую неделю больна бронхитом – простудилась, уж очень в природе холодно.
Послала в Биб-ку смету всего лишь на три тысячи. Думаю, что это уж совсем мало, чтобы отказать, хотя Найденова и пишет, что НКП не хочет починять Ялт. музеи, т. к. не доверяет крымской почве. К чему она мне это пишет?
Теперь, дорогая моя, я должна тебя огорчить по поводу твоего Гурзуфа, огорчена и я. Приехала Мар. Иван. из Керчи и прямо с парохода к Ванде с такими словами: «Мы покидаем совсем Гурзуф, в Керчи все очень дешево, а здесь все надо ремонтировать, писала Ольге Леон., Льву Конст. и даже Аде Конст. и никто не отвечает. Передайте Мар. Павл., что я пробуду только три дня и воскресенье уезжаю». Приняв все это во внимание, я решила завтра, если даже будут стихии, ехать в Гурзуф. Положительно не знаю, как я буду поступать!.. Посоветуюсь с Ильясом, нельзя же бросать домик на произвол судьбы. Сдать его в том состоянии, в каком есть, нельзя. Попробовала призвать Верочку Синани (она живет недалеко, возле греческой церкви), чтобы предложить ей взять твой домик и Яворского для эксплуатации, но раньше весны она не решается. Надо бы хотя бы стенки подпереть, чтобы не было дальнейшего разрушения. Надо бы приехать Леве, котор., кстати, поздравляю с днем рождения, а тебя и прочих с новорожденным.
Скоро приехать, к великому моему сожалению, в Москву не могу. Мих. Павл. уезжает на месяц, а может, и более. Он должен выхлопотать себе разрешение заменить меня, т. к. технический персонал (Поля) заменять меня не может и посему я лишена отпуска за неимением спецсредств. Если все устроится в мою пользу, то я выеду из Ялты в конце января и, приехавши в Москву, буду иметь возможность нежно прижать тебя к моему сердцу и облобызать Еликона.
Землетрясение, по-видимому, у нас уже кончилось, с 23 ноября наш сейсмограф не отметил ни единого толчка и даже колебания. Теперь скоро будет у вас в Москве и Ленинграде. Ждите. Я мобилизована и пока из Ялты уезжать не могу до полной ликвидации трясения. Нужно изжить всю мощность этого явления и отобразить действительность в лояльном отношении…
Живу в столовой – уютно и тепло, а на дворе снежная вьюга… Как я завтра поеду? Возьму с собой Вас. Ив. Вечером завтра обязательно напишу о результате поездки.
Привет всем. Целую. Маша.
Умоляю прислать Пушкина.
3/XII утро чудесное, солнечное. Отправляемся с Пижо на базар нанимать извощика в Гурзуф.
31. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Маша, дорогая, не знаю, как благодарить тебя за твою заботу о моем неустроенном милом Гурзуфе. Я очень, очень тронута, что ты потрудилась съездить туда и все узнать. Но знаешь, твое второе письмо пришло раньше первого? И как-то странно было его читать без всего предварительного.
Может быть, вся эта пертурбация к лучшему. Ну, хорошо, ты выдай ему бумагу, но думаю, не надо с ними связываться как с арендаторами, как ты думаешь?
Лева приехать не может, он скоро уезжает в Петербург, чтоб присутствовать при начале работ над его «Кандидом». Я немного рада, что семейство отбыло вдаль.
Маша, я очень буду ждать тебя в январе. Приезжай, поживем хорошо, у нас уютно, живем ладно. Поиграем в bric-á-brac, ты опять будешь вести безумно светскую жизнь.
Я очень усердно занята сейчас. Начались приятные репетиции «Дядюшкина сна», уже «с нервом». Подготавливают «Вишневый сад» потихоньку. Значит, ты увидишь и то, и другое.
«Пушкина» высылаю, вероятно, завтра – не могу выручить от Жиляева первый том, а без него бессмысленно посылать.
Маша, Лейтнеккер говорил, что Главнаука даст денег на ремонт. Ты волнуешься? Я думаю, они просто поджидают, чтоб почва успокоилась окончательно, и тогда начнут действовать.
На днях был большой концерт в Б. театре – «Артисты – Крыму».
Семашко мне сказал, что он сделал распоряжение через Ялту о том, чтоб закрыли ход к морю около моего домика. Посмотрим. Бумаги инж. Яворского с его просьбой вернуть ему домик – я передала Рыкову.
Была здесь Ада на несколько дней, натрещала, наворотила, побегала по театрам. Оделась за границей – приятно смотреть. Очень много рассказывала про Олю и Оличку, у которой уже появляются формы – ух! Марина рыдала, когда расставалась с Оличкой, а Оличка была бледна и взволнована. Она вообще очень сдержанна, очень хорошенькая, умненькая. Про отца говорит: это «мой бывший папа» – он ведь не пишет ей совсем.
Маша, какие чудесные, ясные морозные дни стоят сейчас! У нас сейчас тишина, никого нет, только Савва бубнит по телефону. Целую тебя крепко, будь весела, бодра и не теряй юмора. Оля.
Привет Ванде, Полиньке, Марише.