Моего нового знакомого звали Андреем. Точнее, Андреем Гавриловичем, как он сам представился. И никаким электриком он, естественно, не был. Разве что в магическом смысле.

Когда суета улеглась, и мы оба вышли на улицу (уже светило солнце, и в полнеба переливалась радуга), я наконец рассмотрел его получше. Дядька лет сорока, крепко сложенный, чуть ниже меня; седоватые вьющиеся волосы, лицо без особых примет, вот только разве что глаза… Хамелеоны — прозрачные и холодные, кажущиеся то серыми, то вроде бы голубыми, то светло-карими; и взгляд совершенно телепатский. Вот только телепатом он не был — тут я бы поручился.

— Все-таки бывают чудеса, а? — Он весело сощурился, взглядом указав на радугу.

— Бывают, — охотно согласился я. — Полно.

— Вы-то, — Андрей кивнул по-приятельски, — по какой части будете?

— В основном по коньяку, — честно признался я.

Он непонимающе изобразил бровями кособокий домик:

— То есть?

— То и есть — превращение воды в вино, вина — в коньяк…

— А посерьезнее что-нибудь не пробовали?

— Пробовал, конечно. Могу текилу вполне сносную… наколдовать.

— Чудак человек, — всплеснул он руками. — Осваивайте нефть или золото — обогащайтесь, пока вас не опередили.

— То есть? — Я насторожился.

— То и есть, — передразнил меня Андрей. — В нашем бизнесе что ни день, то больше конкурентов.

Настала моя очередь недоуменно шевелить бровями. Но он не стал держать паузу по Станиславскому, сразу продолжил, переходя на «ты»:

— Кашпировский с Чумаком — вчерашний день, Артем.

Таких, как мы с тобой, гораздо больше, чем кажется. Много больше. — Он полез в карман, извлек злополучную пятисотку, развернул и встряхнул. — Как смотришь на то, чтобы где-нибудь засесть на полчасика? Возьмем минералочки, ты над ней поколдуешь. А? — Он подмигнул, — Нечасто доводится побеседовать с собратом.

Нечасто. Ох, нечасто…

— Хорошо. Только… прокладки-то просили срочно.

Андрей засмеялся. Махнул рукой:

— А, это для дочки. Ничего, выкрутится как-нибудь. Я им сейчас эсэмэску скину, что у меня срочное дело. Такое бывает, они поймут. Я ведь, — он понизил голос, — в МЧС работаю.

О как. Накатила паранойя. Пальцы сжались на ручке пакета. Но миг спустя я услышал собственный голос:

— Ладно, давай. Здесь есть бар поблизости, там и…

— Двигаем, — подытожил он, засовывая купюру обратно в карман.

Десять минут спустя Андрей уже разливал по стаканам шипучую минералку, а я извинялся по телефону перед Дэном за несостоявшуюся встречу. Дэн, который моими усилиями в последнее время тоже стал законченным параноиком, не унимался и настаивал, чтобы за мной заехал кто-нибудь из его ребят — ему-де не понравился мой голос, че-то я типа от него скрываю. В общем, еле-еле убедил его не поднимать суеты. Андрей терпеливо ждал, пока я отложу мобильник; сидел, скучающе водя по сторонам глазами.

— Проводка гнилая, — вполголоса комментировал он, глядя в стену. — Техника безопасности ни к черту.

— Так почини, ты же можешь, — предложил я, приступая к обработке воды в стаканах.

Андрей стал заинтересованно следить за моими манипуляциями, однако от разговора не отвлекся:

— Вот еще. Сами починят. Сейчас я их чуток припугну — сразу побегут за электриками.

В доказательство он сделал быстрое движение рукой, моргнул три раза по-совиному, и вместе с ним моргнул свет во всем помещении, а из телевизора посыпались искры.

Персонал сразу засуетился, да и посетители тоже, но мне уже не было до этого дела. Жидкость в стаканах потемнела и запахла.

— Ну, за встречу, что ли, — поднял свой стакан Андрей.

— Ага.

Стаканы динькнули. Коньяк, как и ожидалось, получился что надо. Судя по лицу Андрея, он был впечатлен.

— Эх, мне бы твой дар, — мечтательно произнес он, — а я пока свой никак к делу пристроить не могу. Все балуюсь, — Он моргнул еще раз.

— В магазине тоже баловался?

— Зачем? Нет, все по-честному, молния была самая настоящая. Не оказался бы я рядом — глядишь, и рванула бы, попортила казенное имущество, перепугала всех до обморока… Чистая случайность. Я их просто приручать наловчился. У нас дом стоит у высоковольтной линии, они там, — он ухмыльнулся, — гнезда вьют.

Я кивнул. И раньше доводилось слышать, что рядом с высоковольтными линиями шаровые молнии появляются чаще. Андрей продолжал:

— Мне бы, по-хорошему, податься в цирк. Выступать с номером «человек-электрочайник».

Екнуло в груди. Машинально прислушался: не сканит ли? Нет, все было спокойно. Или все-таки позвонить Дэну — пусть пришлет своих головорезов?..

— Ты, Артем, знаешь что — переколдуй-ка сразу всю бутылку. Так мне привычнее.

— Увидят, — возразил я, думая совсем не о коньяке.

— Давай-давай, не увидят, им до нас дела нет, я им еще поморгаю. — И поморгал, да так, что свет пропал на полминуты. За это время я превратил всю воду. Андрей нетерпеливо наплескал коньяк в стаканы.

— Мне бы очень, очень хотелось добраться до тех, кто это с нами делает, — сказал он зло. — Наплевать, кто они — бесы, люди или пришельцы.

— В смысле?

— В том смысле, что кому-то это надо, чтобы нормальные люди превращались в электрических маньяков или, — он качнул стаканом в мою сторону, — в ходячий ликеро-водочный завод. Знать бы еще зачем… — И опрокинул стакан, не дожидаясь меня и безо всякого тоста. Мне пришлось сделать то же самое, но я на ходу переколдовал коньяк обратно в воду — уже без пузырьков. Если он хочет надраться — это его личное дело; я — пас. Спортивный режим все-таки.

— А может, — вступил я, — это наверху над нами эксперименты ставят?

— Боженька-то? Вряд ли, да и не верю я в него.

— Я имел в виду государство, спецслужбы…

— Хрена с два. Я тебе скажу, что бы сделало государство, случись такая оказия, — я знаю, я человек системы. Оно не стало бы раздавать это направо и налево. Посвятили бы только нужных и проверенных. И использовали бы всем на благо — по плану и под контролем. Обязательно под контролем. Наливай. Без контроля мы имеем то, что имеем.

— И что же мы имеем?

— Тысячи таких, как мы с тобой, которые не знают, как с этим жить.

— Скольких из них ты знаешь? — осторожно спросил я.

— Немногих. Лично — немногих. Но достаточно, чтобы понять, что нас — целая армия и с каждым днем становится все больше. Снежный ком, понимаешь? И началось это, как мне кажется, около двух лет назад…

— Ты-то сам — давно?..

— Как раз два года будет. А ты?

— Чуть больше.

— Где подцепил эту заразу, знаешь?

— Ходил на психологические тренинги. Найти себя, и все такое… нашел вот.

— Что за тренинги?

— В институте был факультатив.

— В каком институте?

Что-то это начинало походить на допрос.

— Неважно.

— Очень даже важно. — Андрей налег грудью на стол. — Я их вычислить хочу, понимаешь?

— Ну, вычислишь, а дальше-то что? Полегчает?

Он снова откинулся на спинку стула и одарил меня тем самым взглядом, которым полчаса назад у кассы купил меня с потрохами.

— Я пошел с детьми в цирк. Триста лет никуда не ходили вместе, девчонки отца не видят месяцами — и тут пошли. Выбрались. «Праздник у ребят, ликует пионерия…» Представление было отменное — трюки, полеты, кошки дрессированные, япошка какой-то сам через себя руку просовывал! Девчонки мои визгом визжали. Младшая так прямо заболела: «Хочу таких же кисок, и купи мне, папочка, костюм Белоснежки!» Ага. Это я потом понял, кто они были, эти хреновы артисты. Много позже. Слишком поздно.

В баре было шумно, но я в это время слышал только его голос и удары собственного сердца.

— Сначала началось у меня. Я стал видеть электричество. Думал — галлюцинации на нервной почве. Ходил по врачам… да что они могут, эти врачи?.. Я видел его везде: под землей, в стенах, на одежде. Разное напряжение — разный цвет. И градации цвета становятся все тоньше и тоньше… И никуда от этого не денешься; все, что вокруг, — это огромный круговорот энергий. Как тебе? Давай еще по одной. Ага. И наконец, когда ты понимаешь, что видишь все эти цепи, эти токи, однажды приходит в голову мысль замкнуть их, заставить потечь туда, куда тебе нужно. Во как. И столько сразу появляется соблазнов — а-а, тебе ли не знать…

Он взял передышку. Молча чокнулся со мной и влил в себя еще порцию коньяку.

— Потом… Потом однажды вернулся домой, а ко мне бросается Маришка — младшая моя: «Папа, папа, смотри, как я могу!» Вот клянусь тебе, в тот же миг понял, о чем она. Сердце (он гулко стукнул себя кулаком в грудь) оборвалось! Она куклу бросила на пол и поманила к себе пальчиком — вот так. И кукла поднялась и повисла в воздухе, а потом притянулась к ее рукам. Я ее взял за плечики и говорю: «Никогда — слышишь? — никогда и никому, кроме меня, это не показывай, поняла? Пусть будет у нас с тобой секрет!» Она, конечно, в рев… Вот теперь и слежу за ней, где бы чего не выкинула… — Он опять сделал паузу, собираясь с мыслями. — Потом и старшая… Проснулись ночью от крика, побежали в комнату к девочкам. Маришка, насмерть перепуганная, сидит в своей кровати, сжалась вся, а Наська висит под потолком, волосы распущены, глаза горят — прямо панночка из «Вия». Тут и жена хлоп в обморок.

— У жены ничего? — сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

Он помотал головой:

— Ничего. Она в тот день с нами не ходила.

— А откуда ты знаешь, что это они?

— Потому что они такие же. Как я, как ты. И парень тот, что летал, — он взаправду летал, не на веревках и не на магнитах. Супермен чертов. И кошки были не дрессированные, они зомби были, понимаешь? Белоснежка эта ряженая их хороводила. Как — не знаю… Но такого номера бы никакой Куклачев не поставил.

— А может, сработал у вас наследственный фактор? Может, были у вас в роду экстрасенсы. У меня вот прабабка цыганка была; как она гадала — никто так не гадал. В родителях дар дремал, а во мне проснулся. Может такое быть? Может. Или вот еще гипотеза: тебе и дочкам скормили какой-нибудь мутаген в уличной забегаловке или вы попали под кислотный дождь… Такую версию не развивал?

— Смешно тебе, да? Не бывает таких совпадений, Артем. Сам же говорил про свой тренинг психологический, и не врал ведь. Стало быть, знаешь, как оно на самом деле-то…

— Да, дела… — пробормотал я, а Андрей вдруг вперился мне в лицо куда-то выше бровей, как будто у меня открылся третий глаз. Сканит? Нет, зуб даю, но… неспроста он так уставился.

— Что-нибудь знаешь про этих циркачей? — спросил он в лоб.

— Слышал кое-что.

У него как-то вздрогнули мышцы на лице. Узнал? Нет? Может узнать. Я ведь как-никак веду все эти представления… Но выступать я всегда выхожу выбритый и коротко стриженный, а сейчас зарос как черт, мать родная не узнает… Или все-таки вспомнит?

— Мой хороший друг рассказывал про что-то подобное, — осторожно заговорил я. — Тоже был в цирке и видел номера, про которые ты говоришь, — и что кошки с Белоснежкой, и что кореец себя морским узлом завязывает, и…

— Ну?

— Ничего с ним не случилось. Абсолютно. Как был счетоводом, так и остался. Разве что цирк полюбил. — Я принудил себя улыбнуться.

Тут уж ему было меня не подловить. Потому что это была чистейшая правда — я говорил о Дэне.

Андрея мои слова явно озадачили.

Я поймал себя на мысли, что уже против воли включился в эту игру. Мне был интересен мой собеседник. Чем-то он меня зацепил сразу, не только взглядом, не только необычной специализацией. Каким-то оборотническим обаянием. Вот вроде бы только что он был весь нараспашку, на поверхности, как жир на бульоне, — а вот уже видится под этим прозрачным добродушием омут и черти.

— А может, он тоже заразился, только хорошо скрывается? — не унимался Андрей. — Все-таки… ты уверен, что твой друг не… Знаешь, может же быть такое, что у этой заразы есть инкубационный период, и человек уже носитель, но ничего не подозревает, потому что нет симптомов. А? Как думаешь?

— Нет, все было бы слишком просто, если бы дар был, как ты говоришь, заразен. Тогда от каждого из нас заражались бы окружающие, и — пошли плясать круги по воде.

— Но как-то же эти стервецы ухитрились? — гнул он свое. Я молчал, и он, выждав секунд десять, негромко сказал: — Ты прости, что я вцепился в тебя, как клещ… Нет, правда. Я, честно, даже не думал встретить… как бы выразиться-то попонятнее… взрослого брата по разуму. Те «одаренные», которые мне раньше попадались, — все сплошь молодняк безусый. Беспечные, глупые и восторженные. Разве с ними поговоришь?.. Я тебе вот все рассказал, а у меня даже жена ни сном ни духом…

Помолчали.

— Так вот, — наконец, нарушил тишину Андрей. — Пока мы тут сидим, эти паршивцы еще сотню-другую человек окучили. И никому до этого дела нет. — Он ухмыльнулся с досадой, — Ни-ко-му.

— Тебе же есть дело.

— Толку-то.

— Ну, ты же сам сказал, что в МЧС работаешь, наверняка у тебя среди силовиков связи есть. Неужели не пробовал их искать? — Мне подумалось, что и я могу вытянуть из этого разговора что-нибудь полезное. Возможно, узнаю, кто ведет на нас охоту. Впрочем, не стоит ждать, что он вот так все просто мне и выложит. Скорее стоит ждать того, что он в один прекрасный момент мысленно дорисует к моей мине фрак и галстук-бабочку — и все, Штирлиц рассекречен.

— Пробовал. — Он задумчиво покивал. — Глухо. Как любые мошенники от шоу-бизнеса, работают нагло и изобретательно. Юридически их как бы и нет в природе. Договариваются с руководством местечковых театров и клубов, платят за аренду не скупясь, а в план их выступления не ставят. То есть по документам выходит, что на сцене играли «Три сестры» собственной труппой — и любой актер поклянется, что так и было, а на самом деле вместо почтенных чеховских барышень на сцене зажигали кошки. Так-то. Афиши после выступления исчезают, артисты сваливают, а захолустный театрик подсчитывает прибыль и ждет не дождется, когда же резвые циркачи заглянут к ним в городок в следующий раз. Если за руку эту Белоснежку не поймать, хрен докажешь, что выступление было. Да и докажешь — прикинутся клубной самодеятельностью, и все, взятки гладки. И вот еще что: по деньгам они себе забирали самый минимум, так что ребята дают концерты явно не ради звонкой монеты. Благотворители, мать их…

— То есть ты предполагаешь, что они… стоп, погоди-ка… что они это сознательно делают?

— Не исключаю.

— Бред какой-то. — Я откинулся на спинку стула. — Логичнее всего представить, что кучка ребят с аномальными способностями собралась однажды вот так, как мы с тобой, в какой-нибудь забегаловке с перегоревшей проводкой, и после десятка литров пива родила идею о цирке. Ну, ведь тебе самому приходила в голову мысль о «человеке-электрочайнике»? Ну так ведь? И мне приходила — уж поверь. Любому бы пришла, особенно если этому любому — лет двадцать. В том-то и фишка. Мы с тобой так при своих мыслях и остались бы, а они скинулись, пошили костюмы, сколотили декорации — и вперед, широка страна моя родная!.. Скорее всего они знать не знают, какой шлейф чертовщины за ними тянется. Сам же сказал — они смываются, как только отыграют свое шоу. И деньги им не нужны — им нужны приключения. Слава, может быть. Причастность к тайному, избранность. Типа: все вокруг — рабы матрицы, а мы тут все в белом, Нео и Тринити.

Тут Андрей замотал головой и хлопнул ладонью по столу:

— Все так, все так, — Снова этот прожигающий взгляд мне в лоб. — Я по первости думал точь-в-точь как ты только что изложил. Но. Но. Вот мы здесь сколько сидим? Минут пятнадцать? — Он щелкнул по циферблату часов (старый «Восток» в позолоченном корпусе). — И вот за эти пятнадцать минут непринужденной беседы мы уже сложили вполне упорядоченную картинку. Выяснили, что в людях спят маги, что просыпаются они при определенных обстоятельствах. Каждый из нас выложил свою историю. Далее мы закономерно приходим к мысли, что, раз мы смогли проснуться, значит, и остальные могут. Вопрос только в этих самых, будь они неладны, обстоятельствах. Далее мы предполагаем, что мы смогли бы организовать, будь у нас возможность будить в других скрытый дар. Так?

— Ну так. Только одна поправка — говори за себя. Я до сегодняшнего дня себе вообще голову этим не забивал.

— А-а, ври больше, — махнул он рукой. — Так вот, пятнадцать минут болтовни — и мы уже начинаем фантазировать на тему: а что было бы, если бы. А они, циркачи эти, проводят вместе круглые сутки. Под одной крышей, как подводники. Они не могут не говорить об этом. И у них, в отличие от нас, восемь историй обращения и восемь талантов. Плюс ежедневная практика.

Слово «восемь» меня скребануло прямо по диафрагме. Не девять, не шесть, не пятнадцать… Сделалось душно. Или это Андреевыми стараниями кондиционеры перегорели?.. Еще минуты три — и все, пора сворачивать лавочку. Просигналю-ка Дэну, чтоб подстраховал. Я тихо полез в карман, вынул мобильник и стал набирать под столом эсэмэску.

— С таким объемом фактического материала, — продолжал Андрей, не замечая моего смятения, — эти циркачи, будь они даже сплошь тупые тинейджеры (а они не такие) — так вот, рано или поздно они разложили бы все по полочкам и докопались до истины. И они это сделали, чует мое сердце. А. Они наверняка экспериментировали. Бэ. Они наверняка получили результат. Вэ. Они наверняка поняли механизм. И перед ними наверняка встал выбор: сохранить статус-кво или вмешаться.

Я отвлекся от телефона и вставил:

— Здравый смысл подсказал бы первое. Зачем плодить конкурентов?

— А если не конкурентов? А если единомышленников?

— Единомышленников? В чем? Какая такая идея может объединить эту толпу экстрасенсов?!

— Создание касты избранных — тех, кто в недалеком будущем станет рулить миром.

— Опять бредом попахивает.

— Вся эта ситуация смердит шизофренией с самого начала! — Он опять грохнул ладонью по столу, да так, что на миг в баре воцарился вакуум. — Кто-то боится КГБ, кто-то — жидо-масонов, кто-то — инопланетян, но существующий миропорядок прикончит — помяни мое слово! — горстка клоунов, наших же детей и наших же братьев и сестер.

— Мировое господство? Для восьмерых клоунов это слишком.

— А если есть и другие цирки? Или там кружки по интересам, рок-группы, факультативные психологические курсы, секты… Да что угодно! Где они это раздают каждому пришедшему, как кришнаиты — свои печеньки?

— Ты хочешь в одиночку их остановить?

— Нет, — невесело усмехнулся он, — наверное, поздно. Не остановить… образумить. Я один из них, хочу я того или нет. Человек-электрочайник. Я должен быть с ними.

Мой палец замер на клавише мобильника, не успев подтвердить выбранный номер.

— Так-то вот, — вздохнул Андрей и уронил взгляд в пустой стакан.

Пока я молчал, подыскивая слова для ответа, мобильный зазвонил у него. Андрей взглянул на экран телефона и сразу нахмурился:

— Слушаю.

Трубка забурчала что-то сердитое, а он время от времени только кивал и поддакивал. Наконец он сунул телефон в карман и решительно встал из-за стола.

— Сейчас мне и вправду пора идти. М-да… — Он неловко покачал стакан. — Ты это, знаешь… запиши мой номер. На всякий. Вдруг захочется поговорить.

Я выпустил эсэмэску в эфир и молча выбрал в меню «контакты» — «добавить» — «Андрей Гаврилович». Он продиктовал номер и попрощался, пожав мне руку. Накинул куртку и не оглядываясь направился к двери и вышел. Лишь только дверь захлопнулась за ним, свет в баре загорелся в полную силу. Это было как кадр из фильма — герой уходит навсегда, дверь закрывается. Звонить я не стану. А номер — номер сотру.

«Смешанные чувства» — тоже не метафора. Я только что нахлебался страха вперемешку с радостью и недоумением. Дало в голову не хуже коньяка.

Я сидел, бессмысленно пялясь на экран сотового, пока телефон не забился у меня в ладони, как пойманный зверек. Звонил Дэн.

— Да.

— Что там у тебя?

— Да так… перепаниковал. Уже все в порядке, отбой тревоги.

— Хрен тебе, а не отбой тревоги. Чип и Дейл уже спешат на помощь. Мне нужна гарантия, что ты до меня доберешься. Отмазки не принимаются.

— Хорошо. Жду.

— Часовой и Тимоха будут у тебя минут через двадцать, сиди смирно.

— Сижу.

Я нажал «отбой», и на экране снова высветился номер Андрея. «Сохранить?» — «Да», «Нет». И тут нахлынуло. Как тогда, в ночь охоты. Только на сей раз это ощущение не подкралось с края сознания внезапно, а как бы оформилось, вызрело. Нет, не объяснить словами… оно стало почти… почти подконтрольно. Мысли сделались вязкими, и среди них высверкнуло ослепительным разрядом — не то ветвь, не то щупальце — нечто, что проткнуло время и вытащило из будущего картину: бледная рука соскальзывает с измятой брючины; я смотрю только на эту руку. Пальцы вздрагивают, расправляются веером, замирают. На запястье — часы. Позолота облезла с латунного корпуса. «Восток». Рука падает на пол ладонью вверх. Я поднимаю взгляд и вижу Андрея, полулежащего у стены, в глазах — ужас, дыхание частое, но становится все реже. Я стою над ним. За его спиной — бледно-серые обои в листьях плюща.

Картинка съеживается и на кончике сверкающего щупальца ныряет обратно. В будущее, где ей и место.

«Да или нет?» — вопрошал телефон. Да или нет.

Обои с плющом, с грязной каймой в нескольких сантиметрах от плинтуса (след наводнения, устроенного соседями сверху) поклеены на кухне квартиры, которую я снял после того, как мои артисты разъехались. Это моя кухня. И в ней человеку, которого я знаю полчаса, суждено окончить свою жизнь.

По позвонкам заструился пот.

Сохранить номер? Да или нет?

Сейчас у меня есть выбор, но будет ли он потом?..

Да, сохранить.