О том, что меня везут в Красноярск, я давно догадалась по дорожным указателям. Наверное, ради того, чтобы я этого не поняла раньше времени, мне и закрыли глаза. Телепаты не сообразили, что читать с закрытыми глазами я не умею.

Они и Отто из Новосибирска везли туда же. На этот свой «полигон».

Везли в машине, не самолетом и не поездом. Перестраховывались, чтобы не подвергать опасности случайных пассажиров. Похвально.

Что ж, пусть везут.

План побега уже созрел, вырос, как дерево, и представлялся теперь во всех подробностях. Оставалось выжидать.

Двести пятьдесят километров. Двести километров. Сто. Населенных пунктов вокруг много, это хорошо, это повышает мои шансы.

Я долго собирала силы для рывка, вела себя тише устрицы, чтобы лишний раз не нарваться на электрошок, и вот наконец на очередном указателе закрыла глаза и раскинула зов. Настолько далеко, насколько у меня когда-либо получалось.

Я вложила слишком много сил. Потому что внезапно в паутине — совсем близко, так что мой призыв словно оттолкнулся от них и отчетливым эхом откатился обратно — оказались пойманными люди. Трое. Это испугало меня. Но времени обдумывать этот момент не было; я привычно передала просьбу тем, кому собиралась, а этих троих — не тронула. Побоялась?..

На сей раз лейтенант Инга без подсказки сообразила ткнуть меня своим стрекалом.

Но я успела.

Третье мое пробуждение случилось уже в сумерках. Еще не открыв глаз, я почувствовала, что машина сбавляет скорость. Марат и перчаточный вполголоса ругались. Наконец, мы встали.

— …посигналь им, что ли, — раздраженно говорил перчаточный. — Давай, делай что-нибудь.

Гудок резанул слух.

— Стоят, — зло сказал Марат и еще раз нажал клаксон.

— Стоят, — вздохнула над ухом лейтенант Инга.

Перчаточный многоэтажно высказался в адрес невидимых пешеходов, перегородивших дорогу. Я приоткрыла глаза. Впереди, метрах в пятнадцати, в свете фар топтались на дороге два верблюда и лошадь.

Телепат резко обернулся в мою сторону:

— Твоя работа?!

И я поняла, что медлить нельзя.

Телекинезом я затянула обоим мужчинам ремни безопасности до упора.

Пока Инга не опомнилась и не полезла в сумочку, двинула ей локтем в лицо.

«Прости, Сюзетта, ты по-прежнему мое единственное оружие. Мне надо совсем немного… прости, моя хорошая», — и я бросила кошку на плечо Марату — просто потому, что из всех троих он казался самым опасным.

Чутье не подвело. Потому что едва кошка вцепилась ему в шею, машину подбросило так, что почудилось на миг, будто под нами пузырем лопнул асфальт. Свет фар погас. Потом раздался скрежет, пол перекосило вперед, и я неловко соскользнула с сиденья, а Инга навалилась на меня сверху. Разом заорали Марат и перчаточный, в салон хлынул холодный воздух с пылью, от которой во рту появился железный привкус. Подняв глаза, я поняла, что моей Сюзетты больше нет. Как нет и панели приборов, руля, лобового стекла и капота. Мелькнула бредовая мысль, что мы подорвались на бомбе. Марат (лицо окровавлено, плечи нервно подрагивают) держал перед собой руки, словно сжимая невидимый шар. Перчаточный червем извивался на ремнях, силясь согнуться, и не переставая выл.

Впереди на дороге заржала лошадь.

Задыхаясь, я изловчилась и подцепила пальцами сумочку Инги. Нащупала в темноте электрошок и вынула его. Руки дрожали.

Внезапно Марат встрепенулся и повернул лицо.

Тело среагировало прежде, чем я успела испугаться — черенок электрошока уперся ему в кадык и коротко чирикнул.

Искать ключ от наручников я не стала. Чтобы изучить замок изнутри с закрытыми глазами, хватило пары секунд, потом я открыла его телекинезом. А вот дверь оказалась заблокирована, и даже телекинез не помог. Мне оставалось только лезть через раззявленную дыру в салоне. Преодолевая дурноту, я приставила электрошок к шее перчаточного. Он перестал извиваться за миг до того, как я его отключила. Когда я перелезала вперед, рука дотронулась до его колена — штанина была мокрая.

Верблюды отошли к обочине, когда я наконец выбралась наружу. Лошадь — белая, как призрак, — шагнула вперед и потянулась мордой к моему лицу. Милая моя, мне нужно совсем немного. Пожалуйста, помоги мне.

Я никогда не ездила верхом без стремян.

Лошадь послушно, как на арене цирка (настоящего цирка!), подогнула передние ноги, я взобралась ей на спину и схватилась за гриву. Давай, моя хорошая, не подведи.

Она выпрямилась и пошла прочь, все ускоряя шаг, словно давая мне постепенно приноровиться к своим движениям. Трасса была пуста. Впереди маячил сине-белый дорожный указатель. Я хотела доехать до него, чтобы узнать оставшееся расстояние, а потом сойти с асфальта; и мы почти доскакали, когда сзади раздался выстрел.

Я еще успела вспомнить, что когда-то мечтала научиться останавливать телекинезом пулю.

Меня бросило вперед; правая рука разжала пальцы, выпустила гриву и будто зажила собственной жизнью: стала подпрыгивать и размахивать в такт бегу, ударяясь о спину лошади и отлетая в сторону, как маятник. Несколько секунд я не чувствовала ее вовсе.

Это не может происходить со мной здесь и сейчас.

Тело подсказывало: может. В плече разгорелся огонь, в считаные мгновения разлился до кончиков пальцев, хлынул в грудь, и сердце зашлось в панике. Воздух разом вырвался из легких, и не было сил на новый вдох. Я не смогла даже закричать. Только согнулась, ведомая болью, и крепче сжала пальцами жесткий конский волос. Лошадь свернула с дороги и рванула в сторону деревьев.

Сзади бахнуло еще раз.

Сознание то гасло, то прояснялось (мгновенно, ослепительно, больно), и в голове накладывались друг на друга картинки-кадры: кусты, тонкая стена придорожной лесопосадки, клок сиреневого неба, пригорок, снова кусты…

Я не знаю, сколько прошло времени. Наверное, немного. Очнулась от боли и холода в легких. Лошадь шла медленно, и так же медленно качалась неживая рука. Каждое движение заливало кипятком все тело. И чтобы прекратить эту пытку, я не придумала ничего лучше, как затолкать скользкую от крови ладонь за пояс джинсов. Рука перестала болтаться, стало немного легче. Перевязать было нечем, да я и не смогла бы.

Лошадь стала и преклонилась.

Я свалилась в холодную жухлую траву.

Небо почти совсем погасло. Редкие облака неспешно ползли по своим делам. А над ними загорались первые звезды. Одна, другая… Маленькая голубая звездочка шевельнулась, вспыхнула ярче и заскользила к тоненькой луне. Надо же, спутник…

В ушах заиграла «Йога» в безумной органно-колокольной аранжировке с голосами католического хора.

Нестерпимо хотелось спать.