Ренар не видел больше причин оттягивать опыт. Теперь он сам с нетерпением ожидал испытания.

Однажды ему позвонили и сообщили, что на днях привезут негра Томазо Бичера.

Ветеран войны Бичер, был приговорен к смертной казни под фальшивым предлогом: его обвинили «в покушении на белого».

Однажды Бичер возвращался домой вместе с одним из руководителей местной организации по защите прав цветного населения. Проходя по одной из людных улиц, они подверглись нападению группы хулиганов. Семью выстрелами в упор был убит спутник Бичера. Защищаясь, ударом палки Бичер выбил из рук одного хулигана оружие. Принадлежность к организации усугубила вину Бичера.

Ночью тюремная машина въехала во двор института. Из машины вышел худощавый, среднего роста человек, одетый в арестантский халат.

Ренар поручил Педро подготовить Бичера к предстоящим опытам. Они часто беседовали.

— Может быть, я принес бы больше пользы нашему народу, если бы вот так же, как ты, боролся за его права, — сказал однажды Педро.

— Нет, Педро, — возразил Бичер, — ты делаешь большое дело уже тем, что показываешь, чего может достичь негр.

Нужно было, чтобы Бичер поверил в целительное действие препарата. Это было необходимо для успеха опыта, ибо моральное состояние играло важную роль.

— Видишь ли, Томазо, — объяснял Педро, — даже при воздействии смертельной дозы ионизирующих лучей в клетке нашего организма объемом примерно в 10 кубических микрон ионизируется около миллиона атомов. Если подсчитать общее число атомов в такой клетке, то их такая масса, что этот миллион составляет лишь ничтожную долю всех атомов. Примерно на один ионизированный атом приходится сто миллионов неионизированных. Следовательно, подавляющее большинство атомов нашего тела остается при облучении без изменения.

— Почему же ничтожная доля измененных атомов вызывает такую страшную болезнь? — спросил Бичер.

— Ты задал вопрос, над решением которого мы бьемся уже несколько лет, — улыбнулся Педро. — Во-первых, абсолютное число ионизированных атомов все-таки велико, хотя, повторяю, они составляют ничтожную долю. Но и этой доли достаточно для того, чтобы происходили химические реакции с образованием ядовитых веществ. Эти вещества губительно действуют на нервную систему. А от нервной системы, как знаешь, зависит работа всех органов.

— Так ваш препарат уничтожает вредное действие этих ядов?

— Почти. Мысль о возможности создания такого препарата возникла у Ренара, когда были обнаружены некоторые средства, защищающие в известной мере наши ткани от вредного действия излучения. Например, если ввести в кровь белковые вещества или гомогенат селезенки, то сопротивляемость организма вредному действию излучения значительно возрастает. И таких веществ немало: цистеин, глютатион и другие. Конечно, они дают лишь частичную защиту; что же касается нашего препарата, то в его действии я не сомневаюсь.

Педро удалось достичь успехов: Бичер поверил в препарат, особенно, когда Педро продемонстрировал ему опыт с кроликами.

За три дня до облучения Бичера привели в приемную профессора для инъекции «комплексина». Ренар тепло встретил осужденного. Несколько бесед с Бичером оставили у него очень выгодное впечатление о так называемом преступнике.

— Главное, не падайте духом, Бичер, — успокаивал он. — Я верю в свой комплексин, иначе я ни за что не согласился бы испытывать его на человеке.

— У меня нет причин падать духом, — со спокойной грустью ответил Бичер. — Поверьте, профессор, что умереть ради науки легче, чем без всякой пользы. Даже при самом плохом исходе я ничего не теряю.

— Ну, нечего отчаиваться, — сказал Ренар. — Мы еще заставим их пересмотреть это гнусное дело.

Он направился к столу и, взяв шприц, набрал в него из ампулы препарат. Подойдя к окну, Ренар поднял шприц и взглянул на зеленоватую, казавшуюся маслянистой, жидкость.

«Вот оно, чудодейственное вещество — венец всех моих дел, — сказал он себе. — Не думал я, что оно принесет столько тревог. Природа, словно наказывая дерзких, осмелившихся проникнуть в ее сокровенные тайны, выставила грозный заслон — смертоносное излучение. И вот теперь, быть может, этот заслон сломлен. Покоренный атом безвреден и безопасен».

Спокойствие не изменило Бичеру и в день, когда надо было подвергнуться облучению. Но оно окончательно изменило Ренару и Педро. Итог их титанической работы, судьба многих людей и их собственная, наконец, жизнь Бичера — все решалось исходом опыта.

— Ну, ну, не унывайте, дружище, — произнес дрогнувшим голосом Ренар, похлопывая Бичера по спине, и по-стариковски, неловко потоптался на месте, чувствуя, что сам нуждается в одобрении больше, чем его подопытный.

— Я и не думаю унывать, — ответил Бичер, заметив волнение Ренара и Педро и стараясь казаться бодрым. — Я верю в ваш препарат, профессор.

И с этими словами он занял место перед щитом, преграждающим путь мощному потоку лучей.

В течение десяти минут Бичер подвергался действию смертоносного ионизирующего излучения.

После облучения Бичер был помещен в специальной комнате при лаборатории. Наступили часы томительного ожидания. Прошло десять дней, и результаты лабораторных исследований показали, что никаких существенных функциональных изменений не обнаружено. Некоторые отклонения от нормы, не представляющие опасности для жизнедеятельности организма, зафиксированные в анализах в первые дни после облучения, благодаря активному действию комплексина вскоре исчезли, и Бичер чувствовал себя нормально.

Когда благоприятный исход опыта уже не вызывал сомнений, Ренар решил, что больше медлить нельзя. Накануне приезда сенатора Барроса, который должен был забрать всю документацию по препарату, он вызвал Педро к себе в кабинет, чтобы обсудить с ним дальнейшие планы.

— Я думаю, что вы должны уехать. Откладывать дальше ваш отъезд опасно. Завтра мне, по-видимому, предстоит стычка с Барросом.

Педро запротестовал. Он не хотел оставлять профессора одного, но Ренар настойчиво убеждал его в необходимости уехать, так как, если он попадет в Центральное сыскное бюро, там не остановятся ни перед чем, чтобы добиться от него признания. Сам же он надеялся, что к нему не решатся применить насилие. Он рассказал Педро, что уже подготовил доклад к Женевской конференции. Потом подробно объяснил ему, как найти Гонсало.

— Передав ему доклад и мое заявление, вы должны сделать все, чтобы вас не обнаружили: уезжайте куда-нибудь подальше, может быть, за границу. Как это ни печально, но в вашем положении, Педро, это единственный выход.

Ренар подошел к письменному столу и, вынув из ящика два конверта, протянул их Педро.

— Спрячьте их понадежней, Педро.

— Будьте спокойны, профессор, — сказал Педро и его голос задрожал, — я передам эти письма, но уезжаю в большой тревоге за вас.

— Будем надеяться на лучшее, — Ренар протянул руку.

Педро крепко сжал ее в своих могучих руках и, едва сдерживая слезы, вышел из кабинета.

Баррос ходатайствовал перед губернатором о замене казни Бичера пожизненным заключением с тем, чтобы иметь возможность произвести полное клиническое исследование. Ходатайство сенатора было удовлетворено.

В отличнейшем настроении Баррос приехал к Ренару и прошел прямо в рабочий кабинет профессора.

— Итак, дорогой профессор, позвольте поздравить вас с успешными результатами нашего эксперимента, — патетически произнес он. Пожимая руку Ренара, Баррос, хитро прищурившись и многозначительно подмигивая, добавил: — Здесь, в тиши лаборатории, вы сделали, мой друг, дело, которое вскоре превратит вас в одного из богатейших людей Альберии. По решению совета попечителей на ваше имя будет выписан чек на два миллиона диархов. Надеюсь, вы удовлетворены? Еще бы, — ответил он сам себе, — неплохой куш.

Усевшись удобно в кресло и положив ноги на стол, Баррос закурил дорогую сигару, с наслаждением затянулся и, выпустив изо рта белую струю дыма, стал наблюдать, как она постепенно расплывается и исчезает. Сухой и поджарый, он напоминал в своем пестром костюме старого попугая. Его угловатый череп, лишенный волос, тускло поблескивал.

— Я вынужден напомнить вам, профессор, — заговорил наконец он, — что сегодня вы должны представить мне всю техническую документацию, рецептурные материалы и прочие документы по вашим исследованиям. Все эти материалы совершенно секретные, и мне поручено предупредить вас лично, а также ваших сотрудников об особой ответственности, которую вы несете в случае разглашения тайны.

— Мои исследования не могут быть государственной тайной, — ответил Ренар, — препарат предназначен для лечения людей и должен принадлежать всему человечеству.

— Я знаю, профессор, о ваших гуманных взглядах, — усмехнулся Баррос, — и не могу не согласиться с вами в принципе. Но на данном этапе ваш препарат является для нас боевым оружием. Вы не должны забывать, что Россия представляет в настоящее время угрозу всеобщему миру. Противопоставить советской агрессии мы обязаны атомный сверхблиц.

— О какой агрессии вы говорите? — спросил Ренар, нахмурив свои пушистые брови. — Русские не раз доказывали, что их цель — мирное сосуществование.

— Простите, дорогой профессор, но в вопросах политики вы всегда были наивны. «Сосуществование!» — воскликнул иронически Баррос, снисходительно посмотрев на Ренара. — Оно невозможно. Вот это сосуществование и угрожает нашему существованию! Поймите, что вопрос может разрешить только атомная бомба. Здесь не может быть двух мнений. Я прошу вас ясно представить, какое значение имеет ваш препарат. Он позволит нам осуществить новые способы ведения войны, и вы должны гордиться этим. Можете быть спокойны — Альберия вас не забудет!

Ренар встал, с трудом сдерживая свое негодование. Оба молчали.

— К сожалению, сенатор, — наконец нарушил молчание Ренар, — я вынужден вас огорчить. Если бы сорок лет тому назад я мог предположить, что мои научные труды будут использоваться таким образом, я никогда не стал бы ученым. Я не дам вам никаких материалов. Не дам до тех пор, пока не опубликую результаты моих исследований. Что же касается вознаграждения, которое мне присудил совет, то можете передать, что я от него отказываюсь.

На сухом, костлявом лице Барроса отразилось величайшее изумление: он смотрел на Ренара широко раскрытыми, испуганными глазами.

— Простите, профессор, — наконец пробормотал он, снимая со стола ноги и кладя сигару в пепельницу, — я ослышался или не понял вас? Прошу вас повторить.

— Вы не ослышались, я все сказал, — со спокойной решительностью ответил Ренар.

Некоторое время в кабинете царило зловещее молчание.

Наконец Баррос вскочил на ноги, захлебываясь от ярости, брызгая слюной. Что?! Да как он смеет отказываться! Ведь это же… это же… измена Альберии! Нет сомнения, что Ренар попал под влияние коммунистов. И пусть он не думает, что это так ему сойдет, его сотрут в порошок, и имя его будет предано забвению.

Обессиленный, тяжело дыша, он упал в кресло. Ренар грустно смотрел в окно. Вот и осень. И в его жизнь тоже пришла осень. «Хватит ли сил, чтобы бороться, — думал он, — только бы хватило».

Плечи его еще больше ссутулились. В эту минуту он казался совсем стариком.

Взглянув на усталое морщинистое лицо профессора, сенатор осекся. Он понял, что перегнул палку. Поднявшись, он подошел к Ренару, положил ему руку на плечо и мягким, вкрадчивым голосом стал убеждать его подумать. Ведь он не хочет зла своей стране, не правда ли? Он, старик, отдавший всю жизнь науке, не сможет стать предателем. А попечительский совет даст ему не два миллиона диархов, а гораздо больше, любую сумму, какую только он пожелает. Ведь надо подумать и о спокойной старости.

— Никакие уговоры, сенатор, не заставят меня изменить решение, — устало ответил Ренар, снимая со своего плеча руку Барроса.

— Ах так! — вскипел опять сенатор. — Вы забыли, кажется, что все, что вы сделали, придумали и открыли, является собственностью Попечительского совета, перед которым вы обязаны полностью отчитываться. А сами вы можете убираться на все четыре стороны, если вам здесь не нравится!

Он быстро направился к двери. На пороге обернулся.

— Советую вам одуматься, пока не поздно; последствия могут быть гораздо хуже, чем вы предполагаете!

Спустя минуту Ренар услышал резкие гудки отъезжающей машины.

В полуоткрытую дверь просунулась испуганная физиономия Круса и тотчас исчезла.

«Итак, началось, — сказал себе Ренар. Он сидел, напряженно обдумывая, все ли он успел сделать. — Да, как будто, все: уничтожены реактивы и аппаратура, записи. Но что делать с Линье? Можно ли дать конструктору препарат? Произведено ли всестороннее исследование над Бичером, чтобы сделать заключение о действии препарата? Не возникнут ли позже рецидивы? Написать Линье, что опыт не удался?»

Он ясно представил себе отчаяние конструктора, вызванное этим известием. Ренар вынул папку с анализами и материалами наблюдений над Бичером и еще раз внимательно все просмотрел.

«Нет, все нормально. Если и в самом деле от препарата зависят успехи Альберии в космических исследованиях, надо немедленно решать. Но как передать препарат Линье?»

И Ренар решил сообщить Линье об успехе опыта, а препарат отдать на хранение сторожу лаборатории. Он знал сторожа много лет и не сомневался, что Линье получит у него комплексин в любое время. Ренар поднялся и, подойдя к массивному шкафу, где хранились ампулы с препаратом, стал открывать дверь. Ключ долго не поворачивался в замочной скважине. Наконец шкаф открылся.

Ренар протянул руку, но не нащупал коробки с ампулами в обычном месте. Он вздрогнул и, торопливо вынув все содержимое шкафа, убедился, что не ошибся: ампулы с комплексином исчезли.

В тот же день сенатор был вынужден сообщить о разговоре с Ренаром Попечительскому совету. Сообщение Барроса вызвало у «хозяев» переполох. Вечером в резиденции Кортеса, возглавляющего совет, собрались встревоженные магнаты для обсуждения создавшегося положения.

Все согласились, что оно весьма серьезно, что Ренара и его помощника Гаррета необходимо немедленно арестовать, в лаборатории произвести обыск, установить наблюдение за всеми лицами, прибывающими в Эскалоп. Словом, требуются срочные и энергичные меры.

Сенатор Баррос, в адрес которого была пущена не одна шпилька, чувствовал, что карьера его рушится.