В один из летних вечеров профессор Артур Ренар был обрадован неожиданным посещением своего старинного друга Луиса Гонсало. Друзья не виделись около четырех лет, и теперь, сидя на открытой веранде в шезлонгах, оживленно беседовали. Когда-то они учились вместе в медицинском колледже, но затем жизненные пути их разошлись. Ренар посвятил себя целиком науке, Гонсало же, еще в молодости связавший свою судьбу с коммунистической партией, вел беспокойную и полную опасностей жизнь пропагандиста. Это был человек с ясной и окончательно определившейся жизненной целью. Он приобрел известность как довольно талантливый журналист.

Статьи Гонсало не вызывали восторга у правительства. Небольшой инсценировки, состряпанной полицейским осведомителем из Центрального сыскного бюро, а затем обвинения в «подрывной деятельности» было достаточно, чтобы заключить его на три года в тюрьму.

Бледное, с желтизной лицо журналиста и новый стандартный костюм серого цвета, купленный в универсальном магазине, свидетельствовали о том, что Гонсало освобожден недавно.

Научная деятельность профессора Ренара протекала весьма плодотворно. Он был крупным ученым, хорошо известным в медицинских кругах всего мира.

Совсем недавно общественность отмечала сорокалетие научной деятельности Ренара.

Ренар уже много лет работал над изучением лучевой болезни — общего заболевания организма, вызываемого проникающей радиацией, которая, ионизируя молекулы живых тканей, вызывает их распад.

После взрывов атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки Ренар добился командировки в Японию, где в течение нескольких лет руководил специальными клиниками. Его интересовали больные, пострадавшие от проникающей радиации — потока гамма-лучей и нейтронов, возникающего при атомном взрыве.

За годы, проведенные в Японии, Ренар сделал множество наблюдений над несчастными, пораженными невидимыми лучами. Эти наблюдения оставили у него тяжелое, удручающее впечатление. В сущности, никакого лечения не было, и ему приходилось ограничиваться клиническими исследованиями и систематизацией фактов. Ренар глубоко переживал свое бессилие помочь пострадавшим.

Его тревожила новая гонка вооружений. Ученый считал ошибочными приводимые статистикой цифры, согласно которым из общего числа жертв в Японии лишь 15–20 процентов погибло от излучения, а остальные умерли от взрывов и ожогов.

— Несомненно, — говорил он, — что многие, получившие смертельную дозу облучения, умерли не от него, а от ожогов или взрывной волны. Но это объясняется тем, что японские города не были подготовлены к атомному нападению. В будущем, когда население при атомном взрыве будет находиться в убежищах, основное число жертв будет от излучения, которое способно проникать даже сквозь значительные толщи материалов.

И ученый решил, что если невозможно помешать применению атомного оружия, то его моральный долг — найти средство борьбы с поражающим действием атомного взрыва. С тех пор он с поразительным упорством добивался намеченной цели. В этом отношении в характерах Ренара и Гонсало было много общего: оба настойчивые, целеустремленные, волевые.

Нынешнее свидание было для обоих радостным. Работы Ренара интересовали журналиста, и разговор шел о них.

— В чем же заключается механизм поражения клетки ионизирующим излучением? — спросил Гонсало, протягивая руку с длинными пальцами к пепельнице.

— К сожалению, на этот вопрос, дорогой Луис, трудно ответить. Надо прямо сказать, что наши знания по физиологии клетки еще недостаточны. В общих чертах механизм повреждения можно описать так. Как известно, человеческий организм почти на 75 процентов состоят из воды; проникающая радиация, ионизируя молекулы воды, вызывает распад ее. В тканях появляются ионы водорода и гидрооксила, которые, являясь активными окислителями, взаимодействуют с молекулами белка, образуя новые вещества. Ионизирующая радиация действует также и непосредственно на молекулы живого белка, вызывая его изменение и даже расщепление. Ионизированные молекулы вступают в химические реакции с нейтральными молекулами. В результате в самом органическом веществе образуются новые химические соединения, отравляющие организм. Наступают необратимые изменения белковых тел, поражаются ферментные системы. Но в первую очередь эти химические продукты оказывают воздействие на нервную систему, нарушая прежде всего функцию коры больших полушарий головного мозга. А это уже приводит к нарушению работы других органов.

— Но, позволь, Артур, — запротестовал журналист. — Ты утверждаешь, что прежде всего поражается нервная система. Но, если я не ошибаюсь, лучевое заболевание рассматривается некоторыми учеными как заболевание определенных органов, например, кроветворных или других.

— Да, но это уже следствие. Видишь ли, Луис, в нашей медицине господствует все еще порочный вирховианский принцип. Всякие патологические процессы в организме объясняются местными локальными изменениями клеток. Такой взгляд неизбежно приводит к ложным выводам. Я глубоко убежден, что лучевой синдром следует рассматривать, как общее заболевание организма с особенным учетом реакции нервной системы.

— Я вижу, ты исходишь из положения Павлова о ведущей роли нервной системы, — заметил Гонсало.

— Вот именно. В молодости мне посчастливилось встретиться с этим великим ученым на Международном конгрессе физиологов. И с тех пор я всё больше убеждаюсь в глубокой справедливости его положений. Не преувеличу, если скажу, что беседа с Павловым дала направление всей моей научной деятельности.

— А как объяснить, что различные люди обладают разной чувствительностью к облучению? — спросил Гонсало. — Я знаю рабочего с атомного завода с пониженной чувствительностью к радиоактивному облучению. Он безболезненно переносит дозу облучения, вызывающую у других лучевую болезнь легкой степени.

— Я обратил внимание на это удивительное явление еще в Японии, наблюдая, как протекала лучевая болезнь у разных лиц, — ответил Ренар. — Восприимчивость организма к радиоактивному излучению несколько различна у разных людей, подобно тому, как разные лица по разному восприимчивы к солнечному загару. Уже давно известно, что клетки отдельных животных и растений различаются по своей чувствительности к излучению. Например, доза, приводящая морскую свинку через 30 дней после облучения к гибели, составляет 200 рентген, тогда как для летучих мышей эта доза составляет 1500–1600 рентген, для крыс. 650–800, для кроликов — 1250 рентген. Доза в 600 рентген принимается как абсолютно смертельная для человека. Все эти факты уже давно привлекают внимание многих исследователей. Было высказано немало гипотез, объясняющих это загадочное явление, однако ни одна из них не может быть полностью признана.

Профессор замолчал и некоторое время задумчиво всматривался в темную массу большого запущенного парка, начинающегося сразу от веранды. Его лицо с открытым взглядом глубоко сидящих глаз, с большим лбом, обрамленным седыми волосами, выражало крайнюю усталость.

— Надо полагать, — медленно заговорил он, — что всё дело в различной способности поврежденных клеток восстанавливать свою жизнедеятельность. Это свойство дано нам от природы и, если суметь каким-либо образом увеличить восстановительную способность наших тканей, — проблема лучевой болезни будет решена.

— Ты находишь, что она далека от решения? — произнес Гонсало. — Но ты, вероятно, помнишь, Артур, что в Советском Союзе было несколько случаев успешного излечения лиц, облученных смертельной дозой. Я уже давно хотел знать твое мнение об этом.

В саду прошумели деревья, запахло сыростью и цветами. Ренар налил в стакан содовой воды и с наслаждением выпил. Вытерев усы, ответил:

— Я услышал это сообщение от советских врачей на Международной конференции в Женеве. В то время оно произвело на меня сильное впечатление и вселило уверенность в излечимость лучевой болезни. Но это еще не было победой, дорогой Луис, а лишь удачным началом.

— Но позволь, Артур, — запротестовал Гонсало. — А метод лечения, разработанный русскими врачами? Разве это не решение вопроса и не победа над болезнью?

— Метод? — медленно проговорил Ренар. — Ну, что ж, пожалуй, он годится, когда на единственном больном сосредоточен весь арсенал медицины. Но в случае войны лучевая болезнь может стать массовой. Как тогда? Не забывай, Луис, каких усилий требует лечение лучевой болезни. Надо проявить необычайную бдительность, чтобы своевременно предупредить развитие болезни в любом направлении. Только комплексное и комбинированное лечение! Ведь поражены все органы, кроветворная система, сосуды, капилляры, желудочно-кишечный тракт, центральная нервная система. Нет, эта сложная и длительная борьба с ничтожной вероятностью на успех не удовлетворяет меня. Я хочу большего. Надо пресечь развитие болезни с самого начала.

— Уж не ищешь ли ты, дорогой Артур, какую-то панацею от лучевой болезни? — недоверчиво спросил Гонсало.

Ренар поднялся с шезлонга и начал медленно расхаживать по веранде. Высокий умный лоб, изборожденный морщинами, пересекла крупная складка, а небольшая, слегка сутулая фигура как-то сжалась. Казалось, ученого мучил какой-то трудно разрешимый вопрос. Наконец он произнес:

— Я задался целью найти средство, полностью защищающее от лучевого удара, если хочешь, панацею… Возможно, еще рано делать окончательные выводы, но, кажется, мы недалеки от истины.

Гонсало изумленно взглянул на Ренара.

— И ты так скромно сообщаешь об этом! Ты верен себе! Но я хотел бы узнать, уважаемый кудесник, подробности.

— Изволь, — но только вкратце, — согласился Ренар. — В результате многочисленных опытов я пришел к выводу, что восстановительная способность тканей столь велика, что если нейтрализовать действие болезнетворных веществ, происходит полное возрождение клеток. Мы с моим помощником Педро Гарретом создали препарат, предварительная инъекция которого сообщает клеточной ткани исключительные защитные свойства против радиоактивного излучения. Одновременно он же нейтрализует ядовитое действие веществ, образующихся при ионизации атомов клетки. Препарат оказывает энергичное комплексное действие на весь организм. Вот почему мы назвали его «Комплексин». Не буду рассказывать о том, каких это стоило нам трудов, сколько бессонных, напряженных ночей, сколько неудачных опытов, разочарований и новых поисков. Дело не в этом. Тем более, что наметившийся успех нашей работы вознаградил нас сторицей.

Ренар помолчал, затем, взглянув на свои часы, вдруг спохватился:

— Однако уже поздно, а я полагаю, ты хотел бы убедиться в действии комплексина.

— О, если это возможно, Артур, то какие могут быть сомнения! — воскликнул, Гонсало.

Ренар встал и кивком головы пригласил Гонсало следовать за собой.