Срок, о котором все думали и все старались не говорить, все приближался. Маленькая голубая планетка Земля продолжала нестись по прекрасно вычисленной орбите навстречу своей космической судьбе…

Люди продолжали вести себя так, как если бы ничего никогда не должно было случиться.

Никто не сомневался в том, что Срок вычислен правильно и точно. Все знали, но как бы не верили.

И как-то вдруг, точно заражая друг друга, все поверили: да, приближается Срок, конец тому, что люди считали навечно неотъемлемо своим, — жизни на планете.

Календари были, конечно, в каждом доме. Люди постепенно перестали принимать лекарства. Отрывая 165-й, 164-й, 163-й листок, люди не рвали на себе волосы, не бились головой об стену, не стонали. Они тихонько усмехались и неторопливо — спешить-то было не к чему — принимались за дневные дела: брали на руки детей, несли утренний кофе старикам, кормили собак и кошек и, расставаясь на час, нежно целовали близких, как перед долгой разлукой.

Немногих охватила отчаянность, жажда забыться, охмелеть, одурманить себя. Очень немногих, да и они скоро поутихли.

Но многое изменилось. Люди как будто даже стали добрее, отзывчивей и мягче.

С грустной снисходительностью улыбались они, просматривая старинные фильмы ужасов. Все эти привидения в белых балахонах и фантастические злодеи с кинжалами и пистолетами для них стали забавными воспоминаниями милых, привычных, земных страхов, таких уютных, домашних и вовсе не страшных по сравнению с приближающимся исчезновением всех жизней на всей Земле.

Никогда люди не ощущали свою собственную смерть до такой степени обыденной, естественной, нормальной и безмятежно-покойной, как в эти дни ожидания всеобщей гибели жизни.

Человек ощутил себя тем, чем он, собственно, и был — малой составной частичкой общей жизни, и оценил, до какой степени необходимо и утешительно сознавать, что когда ты, частичка, перестанешь быть, Жизнь остается! После того как ты сделал все, что сумел, и уже устал, маленькая эстафета твоей свершившейся жизни переходит в бодро протянутые руки нового поколения… И до чего же была невыносима мысль, что должна погибнуть вся общая Жизнь, без которой существование каждой из всех ее отдельных частиц — жизней отдельных людей — вдруг окажется бессмысленной…

Странное явление было отмечено: люди, эти высокомерные, надменные «повелители природы», теперь часто тихонько плакали, наблюдая за гибелью рисованного в мультипликации нахального мышонка, вдруг осознав свою неразрывную кровную связь с мышонком, сочувствуя его страданиям, над которыми они прежде потешались, потому что он был ведь всего-навсего мышонком со смешной да вдобавок еще и нарисованной морденкой!

С какой доброй и снисходительной усмешкой люди пожимали плечами, припоминая, что предки их почему-то боялись говорить и даже думать о том часе, когда их жизнь подходила к концу. О, как они мучились и бунтовали, требуя какого-то бессмысленного, нелепого бессмертия. Точно заказывали отдельную кабинку, в которой можно спрятаться и остаться на месте одному среди неотвратимого движения звездных потоков… Ах, как они бунтовали и упирались, желая остановить весь мир на том самом месте, где им показалось уютно и приятно. Какими детскими страхами они запугивали сами себя, когда задумывались, что будет, когда придется им покидать жизнь. И до чего же это нестрашно на самом деле: уходить, зная, что весь мир останется на месте и после них, и на другое утро, другие глаза увидят все снова: и ослепительный восход громадного красного солнца, и розовый шарик клевера, качнувшийся от прыжка кузнечика, уцепившегося лапками за его зеленый стебелек.

И с какой беспощадной ясностью люди проникались чувством самой прямой, родственной связи с этим кузнечиком и клевером, со всем живущим, растущим, цветущим, дышащим на Земле.

Месяцы с их старинными названиями люди теперь провожали, как будто прощались с ними навсегда. Проходило лето. Осень еще должна была наступить, но зимы уже не будет, думал каждый. Не для меня не будет, а не будет совсем, ни для кого не будет ни зимы, ни весны после нее на Земле!

Как давным-давно, что-то предчувствуя, написал один добрый и грустный человек в старой, бумажной книжке: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, — словом, все жизни, все жизни, совершив свой печальный круг, угаснут…»

А пока жизнь шла своим порядком, ежечасная, ежедневная, привычная, жизнь одного из годов в длинной цепи тысячелетий, миллиардолетий существования Земли, которая все еще продолжала мирно вращаться.