Через десять минут хлюпающая носом Лали, строптиво раскачивая маленький чемоданчик и отворачивая лицо от Мачехи, стояла на площадке верхнего этажа заброшенной башни бывшего Центра Связи.

Ив возился с замком двери. Маленький кухонный роботик Робби держал поднос с ужином для Лали, а Мачеха читала ей последние наставления, от которых Лали отворачивалась довольно невежливо, точно от скверного запаха, и старалась не слушать.

Смысл наставлений был в том, чтоб заставить Лали поверить, какая она дурная и распущенная девочка: что она совершенно не заботится о душевном равновесии Мачехи (что было истинной правдой), что она девочка чёрствая, не способная понять, до чего тяжело будет на душе у Мачехи после того, как она запрёт Лали на ключ.

К тому моменту, когда дело дошло до того, что Лали должна быть глубоко благодарна, что её запирают на пустом этаже безлюдного здания, Ив справился наконец с электронным замком и сдвинул металлическую дверь. Лали, не дослушав, бросилась в открывшееся узкое отверстие, стукнулась второпях краем чемоданчика о косяк и скрылась внутри.

Мачеха горестно пожала плечами, вынула из замка ключ и сейчас же спрятала его к себе в сумочку. Ива она деликатно, двумя пальцами, удержала за рукав, когда он хотел войти следом за Лали.

— О, ч-ч-ч!.. — прошипел он, стискивая зубы от беспомощности и досады.

Они постояли вдвоём на площадке, дожидаясь, пока Робби накроет на стол и расставит по местам тарелки и кастрюльки. Он всё это выполнил необычайно медленно, и Лали чуть не улыбнулась, слыша его приглушённое, сварливое бормотание:

— Плохо сделано!.. Фальшиво, суррогатно, недоброкачественно, забраковано… на помойку…

Когда дверь окончательно затворили, оставив её одну, уверенная, что Мачеха ещё стоит на площадке и слушает, Лали громко запела: «Ля-ля-ля, тру-ля-ля!» — и закружилась в вальсе.

Лифт загудел на большой скорости, спускаясь вниз. Лали высунула изо всех сил язык в сторону лифта и запертой двери и держала его высунутым так долго, что даже больно стало.

Потом она прошлась по громадному залу, где в уголке за ширмой ей была приготовлена раскладная постель.

В сиреневой полутьме тускло посвечивали бесчисленные круглые, квадратные, продолговатые стёкла и стёклышки, за которыми мёртво лежали на нулевых отметках стрелки, разноцветные шарики, чёрточки навсегда отключённых уже двадцать лет назад приборов.

Она легла на кровать и заложила руки за голову.

Стёкла мёртвой установки, громадной, как орган, тупо поблёскивали.

— Ну, что уставился на меня? — сердито сказала Лали. — Дурак стоглазый. Думаешь, очень приятно на тебя смотреть?

Она схватила подушку из-под головы, переложила её в ноги, повернулась сама и снова легла. Теперь у неё перед глазами была обыкновенная стена с обыкновенным стереовизором. Наугад она ткнула какую-то кнопку в стене. Стереовизор мгновенно ожил, грянула музыка, загалдела, засвистела толпа: петушиный бой был в разгаре…

— Тьфу, — сказала Лали и переключила программу: ведущий тараторил скороговоркой, возникали ухмыляющиеся лица — шёл конкурс на самого уродливого мужчину в возрасте не свыше ста десяти лет.

Лали снова переключила программу. На экране появились громадные звёзды, снятые через телескоп. В уголке сидел за столиком человек с очень спокойным лицом и неторопливо, очень толково объяснял, какие изменения будут происходить в Галактике по мере того, как чёрная комета будет приближаться к Земле, и в особенности после того, как они с Землёй столкнутся.

— Не желаю! — упрямо сказала Лали, вскочила и, нажав сразу две красные кнопки, вызвала короткое замыкание.

Стереовизор негромко выстрелил, замолчал и погас. И в ту же секунду над ним заработал второй, резервный экран.

Прикрывая ладонью глаза, чтоб ничего не видеть, Лали, стиснув зубы, испортила и этот.

Наступила тишина. Она начала думать обо всех друзьях и приятелях и незнакомых людях, кто сидел в зале театра, и уже начала всхлипывать от сочувствия, как вдруг опять загалдела, загоготала, засвистела толпа и опять взъерошенные петухи пошли подскакивать и набрасываться друг на друга.

Это уже успел самопочиниться автомат первого стереовизора.

— Я тут взбешусь с вами! — крикнула Лали и, внимательно разобравшись в кнопках, наконец нашла, как можно всё выключить.

Обед стоял на столе, но есть не хотелось. Она обдумала всё, скрестила руки и решила умереть с голоду.

— Как это подло, что я могу думать о еде, когда подходит срок и все мои книжки станут никому не нужны, и даже некому будет их дочитать до конца! Некому будет о них рассказать!