Пролог. Пепел страстей

Белоснежный пассажирский лайнер плавно скользил по мутно-зеленой искрящейся всеми цветами радуги бухте Золотой Рог. Легко лавируя между стоящими на внутреннем рейде усталыми океанскими сухогрузами, переполненными рыбой рефрижераторами, гордо дефилируя среди истерзанных штормами, добывающими судами с изъеденными ржавчиной бортами, красавец пассажир с четырьмя сотнями пассажиров на борту — экипажами рыболовецких судов из Охотоморской и Беринговоморской экспедиций, не спеша, на самом малом ходу заходил на швартовку к первому причалу Владивостокского морского порта. Кроваво-красный флаг с серпом и молотом лениво покачивался на кормовом гафеле, олицетворяя собой видимую нерушимость прогнившей насквозь тоталитарной государственной власти.

Видно было, как на причале уже суетилась швартовая бригада в оранжевых жилетах, заводя на штатное место парадный трап и перетягивая подальше небольшое, старенькое пассажирское судно, которое, очевидно, должно было сниматься в очередной рейс по побережью Приморья, а на видовой площадке собралась первая группа встречающих женщин с букетами ярких осенних цветов и полными сумками снеди и выпивки.

Портовые буксиры перекликались отрывистыми гудками, поднимая с воды, откормленных отбросами большого города, чаек, и без особых усилий прижимали квадратной формы, но с плавными обводами корпус судна, размером с пятиэтажную городскую «хрущевку», к причалу, укрепленному привальным брусом и сигарообразными кранцами.

Оранжево-алое солнце только-только показало свою украшенную протуберанцами корону из-за изумрудных сопок Зеленого угла, прошитых лентами типовых многоэтажек, мерцающих полированным сланцем, а узкие и извилистые улочки восточного города уже наполнились разноцветной массой сверкающих автомобилей, серебристыми змеями, ползущими между сопками Орлиной и Буссе по узким и крутым улочкам Голубиной пади и главной улице города — Светланской.

Дома ступенями спускались к светящейся золотом бухте, а мрачные стекла в окнах серых домов на улице Алеутской и Тигровой сопке уже заполыхали пожарами, зажженными всплесками миллионов ядерных взрывов в бурлящем океане лавы мирового светила. Здание морского вокзала, отделанное темным итальянским стеклом, искрилось, как дорогой топаз на ожерелье великана — города, вольготно раскинувшегося на берегу Великого Тихого Океана.

* * *

Каюта-люкс по правому, словно залитому малиновым сиропом, борту теплохода в мгновение вся засветилась розовым мерцанием от ворвавшихся лучей восходящего солнца. Освобождаясь от серого полумрака, они обнажали недоступные взгляду уголки спальни, где на большой, инкрустированной под орех кровати распластались два молодых тела, мужчина и женщина, слегка прикрытые черными, закрученные в причудливые узоры, бархатистыми простынями.

Женщина, а точнее юная девушка лежала на спине, откинув голову с шикарной копной смолянистых кудрей. Ее глаза, обрамленные пушистыми ресницами, были слегка прикрыты, а высокая упругая грудь с напряженными розовыми сосками тяжело и часто вздымалась, словно у спринтера после финиша. Смуглый живот и тонкие, но достаточно мускулистые ноги слегка подрагивали, выдавая остаточные явления после разыгравшейся совсем недавно бури страстей.

Крупный, атлетического сложения, мужчина с широкой спиной и большими ягодицами напротив, завалился на бок, по-детски подложив руки под голову, и, казалось, спал. Но как только первый солнечный зайчик проскользнул по лоснящейся, словно у хорошего жеребца коже, он вздрогнул, напрягся и, приподнявшись на локтях, встряхнул всклокоченной головой и машинально посмотрел на переборку, где круглые судовые часы показывали без пяти семь. «Вот что значит тренинг» — подумал он, — в любом состоянии запускается мозговой таймер.

— Игорек, не уходи, еще рано, — жалобно, словно ребенок, простонала девушка, обняв тонкой лианой руки влажную и скользкую от пота грудь молодого человека.

Тот осторожно отстранил хрупкую руку и, быстро, натянув высокие трикотажные плавки, начал торопливо одеваться.

— Где моя рубашка, черт побери, — Игорь пошарил рукой по полу, пока не наткнулся на скомканные, снятые второпях вещи. Брюки и рубашка валялись вперемешку с женскими плавками, ажурным бюстгальтером из черного шелка и маленьким комочком шифоновой ткани фиолетового цвета, напоминавшую собой распустившуюся лилию. Этот, небрежно брошенный цветок, еще вчера назывался любимым платьем Анжелы Кривды — старшей официантки ресторана, девушкой достаточно серьезной, но любившей иногда оторваться по полной программе.

Журнальный столик, привинченный наглухо к палубе, источал кисло-сладкий запах, который исходил от недоеденной закуски и бокалов с недопитым вином, уютно расположившихся на его полированной поверхности. Игорь недовольно поморщился, пытаясь сосредоточиться, и перевел взгляд на большой квадратный иллюминатор. Там, за бортом проплывали знакомые ему пейзажи родного города: мыс Голдобина с кирпичной башней центра управления судами, нефтебаза, отражающаяся, как в темном зеркале, в залитых нефтью прибрежных водах, рыбный порт, ощетинившийся десятком кранов и холодильных складов, а там дальше вереница домов, ближе к устью реки Объяснение вытянулась и его белая многоквартирная девятиэтажка, где его, возможно, еще кто-то ждет.

— Боже, да мы уже в порту, — вырвалось у мужчины, — почему эти сони-засони на вахте не подняли меня.

В ту же секунду неприятным грубым тембром зазвонил судовой телефон.

— Игорь Львович, судовое время — 7-00, заходим на швартовку, к восьми прибудут портовые власти, как документы на пассажиров, все в порядке? На календаре 18 августа 1991 года, не забыли? — Игорь Смагин узнал голос капитана Михаила Бубновского.

— Все О’Кей, Михаил Семенович, еще вчера, передал пассажирскому помощнику вместе с паспортами и судовыми ролями, минут через пятнадцать поднимусь к вам. А на счет даты спасибо за подсказку, хотя вы в курсе, что рейсовое задание с датами, временем отхода и прихода я, как фрахтователь, составляю и утверждаю сам.

— Ну, ну, так держать, но имеются еще вопросы, надо подписать рейсовое задание, отзыв и прочее, тут интересные новости из Москвы, так что есть причина поговорить, подходите, ждем.

Неожиданно одним взмахом руки Смагин сгреб в залитую вином белую льняную скатерть всю посуду, столовое серебро и хрусталь. Затем с хрустом и каким-то остервенением завязал в узел и бросил в угол каюты. Его вдруг охватило, неожиданно, откуда — то навалившееся, чувство тревоги. Игорь Смагин доверял своей интуиции, поэтому моментально протрезвел, его мозг заработал ясно и четко.

От шума и звона бьющейся посуды девушка приподнялась на кровати, удивленно и как-то по-детски с опаской наблюдала за резко изменившимся поведением своего очередного любовника.

«Еще каких-то полчаса тому назад он так нежно и страстно обнимал и ласкал ее, — думала она, вспоминая их любовные игры. Ее тело погружалось в блаженную негу во время страстных поцелуев и до боли жгучего проникновения его пульсирующей энергии и жизненной бури, наполняющей тело женщины, разрывающей все ее внутреннее самолюбие на части той страстью, от которой хотелось рыдать и смеяться, позволять делать с собой такое, что не привидится в самых откровенных, эротических снах.

— «Какие мужики все же сволочи, весь кайф обломил» — девушка слегка надула губки, правда чувство досады скоро прошло, Анжела давно привыкла к такому обращению и минутная жалость к себе сменилась необычайной любовью к этому все еще незнакомому человеку.

— Быстро собирайся и приведи в порядок каюту, — незлобно, но грубо произнес Игорь. От этого окрика она окончательно очнулась и присела на кровати, прикрываясь простынею. — Наведи шмон, чтоб каюта была, как пасхальное яичко, на все про все даю тебе полчаса, и чтобы на стоянке я тебя здесь не видел, понадобишься, сам найду.

Игорь стоял в ванной комнате уже одетый и аккуратно причесывал длинные с каштановым отливом волнистые волосы. Внешней стороной ладони он провел по жесткой щетине. Бриться было некогда, да и не к чему. Трехдневная небритость сейчас в моде, даже правительственные чинуши позволяют себе вольность появляться на людях в таком виде, а чем они лучше меня, да ничем, просто оказались у «кормушки» в нужное время и к тому же от бога им дан особый талант лизунов, подхалимов, завистников и предателей. Прекрасный набор лакейско — холопского чемоданчика, который они несут, поднимаясь по ступенькам своей иерархической лестницы, состоящей из голов своих бывших «друзей». Игорь усмехнулся и повернулся к сидящей на кровати девушке.

— Давай, Анжела, не тяни, не люблю повторять, ты меня знаешь. Через час здесь будет муравейник, пассажиры, агенты, власти…

* * *

Игорь осторожно, словно вор, выскользнул в коридор, устланный мягкой, скрывающей все шумы ковровой дорожкой и давно заученным маршрутом бодро зашагал в кормовую часть лайнера с названьем кратким «Русь». По правде сказать, девичья фамилия шипа, построенного на польских доках Щецина и спущенного три года назад, была «Константин Черненко», названного в честь одного из последних генеральных секретарей компартии бывшего «нерушимого Союза».

Но, очевидно, эта фамилия не внушала доверия иностранцам, путешествующим на борту пассажира за свои кровные доллары по экзотическим островам Океании и Полинезии, и название в тихушку исправили на всем понятную — «Русь». Но это уже не спасло подпорченную репутацию теплохода, и проворные конкуренты успешно выпихнули красного пассажира с международных туристических линий. Чтобы совсем не остаться без работы, достаточно современный лайнер сдали в аренду богатой по тому времени фирме «Востокрыбхолодфлот» и его представителю в лице Игоря Смагина.

По пути Игорь заглянул в администраторскую, где надеялся застать пассажирского помощника Самуила Яковлевича Руппопорта по кличке — СЭМ. Этот неопределенного возраста рыжий еврей когда — то слыл неплохим журналистом, но во время понял, что прокормиться писательским промыслом чрезвычайно сложно, не имея к этому таланта. Через земляков в отделе кадров пароходства он устроился на лучшее линейное пассажирское судно и, не имея практически никаких морских навыков, ни морского образования, не владея дополнительно, ни одним иностранным языком, кроме главного — иудейского, он очень скоро стал одним из лучших пассажирских помощников пароходства.

Его мягкий, картавый голос наводил ужас и заставлял покрываться испариной, познавших все на своем коротком морском веку, тела прожженных буфетчиц, барменш, официанток, дневальных и прочих его подопечных женского пола, составляющих большую часть экипажа пассажирского теплохода. Кто-то даже сочинил про этого циника неплохие и меткие стишки: «Тот не ведает аборта, кто не знает Руппопорта».

Да, это был действительно «настоящий пассажирский помошник» времен Горбачевской перестройки, да, впрочем, и всей коммунистической системы. А как он умел уходить от главной темы в разговоре, отвечать на конкретные вопросы расплывчатыми обходными фразами. Его льстивые, хотя и понятные всем своей лживостью речи и комплименты, в большинстве своем, достигали своей цели и у начальства, он слыл на хорошем счету.

— Где Сэм, почему не разбудили во время, — обрушился Смагин на молоденькую дежурную Вику Григорьеву, отличавшуюся своей безотказностью, как в работе, так и во всем остальном, но главной ее достоинством было — прекрасное владение языком, английским в частности.

— Я вам только что звонила, Игорь Львович, но вы не брали трубку, — бойко отрапортовала Григорьева, правда тотчас ее хорошенькие алые губки слегка задрожали, а голубые, навыкат глаза повлажнели. Так Вика исполняла проверенную роль незаконно обиженной бортпроводницы, когда требовалось замять какой-либо прокол или, как говорят, косяк в работе. Это, конечно, могло подействовать на наивного пассажира, либо нового члена экипажа, но никак не на Игоря Смагина — начальника рейса, генерального фрахтователя, отработавшего практически на всех пассажирах пароходства и познавшего коварные уловки «самого слабого» большинства на пассажирских судах Дальневосточного пароходства. Поэтому он лишь усмехнулся и уже более мягко продолжил.

— Ладно, верю, но в следующий раз хоть из пушки пали, а чтобы я был на ногах. — Игорь снисходительно погладил девушку по гладко прилизанной головке. Вика одернула плечико и загадочно улыбнулась. — Вам не угодишь, Игорь Львович, — она кокетливо сощурилась, делая вид, что знает какие-то особенные секреты, — то будите, то не тревожьте.

— А ты сама чувствуй обстановку, когда надо — значит надо и ни каких стеснений. Ладно, хватит нотаций, ты девушка сообразительная, теперь быстренько разыщи Сэма, и будите пассажиров, видишь, на морвокзале парадный трап готовят, с музыкой рыбаков-героев встречать будут. И рот закрой, он тебе сейчас не понадобится.

Игорь слегка коснулся пальцам кончика крохотного в конопушках носика девушки, который навеял ему воспоминания о том, как в прошлом году перед очередным рейсом на Кирибати он с Викой периодически тренировался английскому в своем люксе. Языковой практикум заканчивалось банальной пастелью и душем, где Викуля из простодушной девушки, превращалась в настоящую львицу, ненасытную и агрессивную, и к удивлению Игоря показывала невероятные чудеса сексуального раскрепощения. Как выяснилось позднее, девушка была великим знатоком и любителем Камасутры, проще говоря, это было ее хобби. Обучая мужскую часть экипажа этому древнему индийскому искусству плотских утех, она тем самым с дьявольской настойчивостью разрушала, испепеляла как свою, так и чужие души.

Вот и сейчас Смагин почувствовал какое-то опустошение, его подташнивало и невероятно быстро росло возбуждение. Он не единожды испытывал такое состояние, когда, словно снежный ком, волна за волной накатывается страстное желание. Но самое страшное, он знал, что после утоления жажды, наступит душевное похмелье, тягостное, мучительное, появится безразличие ко всему, равнодушие, как к себе, так и ко всему остальному миру. Ему стало трудно дышать, необходимо было срочно найти выход этому клокочущему в груди и внизу живота клубку энергии.

— Я буду в первом полулюксе по левому борту, если что звони туда.

Игорь буквально выскочил на залитую солнцем и пахнущую просмоленным деревом прогулочную палубу. Здесь уже дефилировали первые ранние пассажиры, слегка припухшие, но гладко выбритые и приодетые по случаю прихода в свежие рубашки и наглаженные брюки. Они не обращая внимания на Игоря, возбужденно разговаривали и махали руками знакомому берегу.

Как на грех в этот ранний час навстречу ему плавной походкой манекенщицы шагала его тайная любовь — Виолетта, помошница бармена Толика Крамера и любовница первого помощника капитана Кости Бухарцева, с которым Игорь был знаком еще по учебе в ДВВИМУ. Костя учился на судоремонтном факультете и ни дня после окончания училища не работал по специальности. Вначале он с год пробовал свои силы в качестве аспиранта на кафедре математики, где не бескорыстно продавал по сходной цене контрольные работы «недоучкам» — заочникам капитанам и главмехам, желающим любым путем получить диплом вышки, затем, почуяв веяние времени и легкий заработок, прыткий розовощекий Бухарцев переметнулся к комсомольцам.

В комитете комсомола его приняли в партию и направили на курсы высшей партийной школы в Хабаровск, оттуда было два пути: либо на партийную работу на берегу, либо в море. Костя выбрал второй вариант и вовсе не потому, что бредил дальними странами, пьянел от запахов чужих земель и слыл большим романтиком, просто легче, прибыльней и безответственней работы сыскать было невозможно. Тем более представился случай для удовлетворения всех своих амбиций, даже капитан находился под его контролем, не говоря уж о какой-то барменше, чем он и пользовался на полную катушку. «Жизнь удалась» — иногда с откровением восклицал Костя в приватных беседах.

Девушек на пассажире он менял, словно грязные заношенные рубашки, хотя многие из его протеже «находили свое место в жизни» не без его помощи. Женский рабочий класс он пачками принимал в ряды своей «непорочной партии», а далее превращал их в своих бесплатных осведомителей и проституток, ведь за отказ он мог списать с судна самую прилежную в любой момент без права дальнейшей работы на пассажирах. Для этой непокорной оставался один путь — в Полярку или Арктику, на пароходских «броненосцах», переполненных пьяными экипажами.

О своем будущем, очевидно, думала и Виолетта, приходя по звонку в каюту первого помощника после полуночи. Ее миловидное, наигранно глуповатое личико не очень — то притягивали Игоря, но вот фигура была отменной. И Вета знала это, стараясь прозрачной блузкой подчеркнуть свои женские достоинства выше пояса, а обтягивающими бриджами — тонкую талию и длинные ноги, заканчивающиеся крохотной ножкой с узкой лодыжкой. Она была опрятной девочкой, и это нравилось Игорю.

Виолета следила за своей внешностью с той одержимостью, как некоторые домохозяйки полируют свои ухоженные квартиры, терроризируя всех домашних. Кажется, кому понадобится ее внешность в семь часов утра, но нет, ее смуглое личико как всегда было подкрашено хорошей итальянской косметикой, пепельные, со стальным отливом, волосы уложены в каре, а ее тело источало нежнейший аромат французских духов. От этого запаха, напоминающего ауру цветочной поляны в жаркий июльский день Смагина аж, передернуло.

— Что с вами, Игорь Львович, такое прекрасное утро, а на вас лица нет!

Игорь обернулся, как бы ища защиты от приближающегося бурного потока гормонов, но отступать, было поздно. Наступил тот самый момент, когда человек забывает все, когда понятие совести, чести, уважение к себе, близким тебе людям, стирается одним желанием инстинкта миллионов поколений, когда организм находится в экстремальном, критическом состояние — все ресурсы бросаются на выживание, продолжение рода.

— Веточка, золотце, мне срочно нужна помощь, идем со мной. — Игорь грубо схватил упирающуюся и ничего непонимающую девушку за руку и словно овцу потащил во внутреннее помещение.

— Я никуда не пойду, мне бар надо открывать, — пыталась сопротивляться Вета, хотя веселые искорки в любопытных глазах выдавали ее сомнения. Лишь инстинкт самосохранения слегка сдерживал женщину, и она не переставала повторять.

— Игорь Львович, Игореша, ну куда вы меня тащите, нас же люди увидят, сами знаете, что мне будет, если Бухарик пронюхает.

Но Смагина сейчас остановить было невозможно. Даже, скажи девчонка, что у нее СПИД, это только еще сильнее раззадорило, возбудило его.

Игорь трясущимися руками открыл замок каюты и впихнул девушку в полутемную зашторенную комнату, служившую ему кабинетом, где на большом письменном столе, заваленном документами, в рамке из вьетнамского бамбука стоял портрет его жены Ольги с годовалым сыном Димкой на руках.

Смагин, уже не контролируя себя, с животным рыком изогнул тело обезумевшей девушки и повалил ее на стол, отчего все его деловые бумаги, дневники и книги, словно испуганные чайки, с шелестом разлетелись по палубе.

— Мне нельзя сейчас, нельзя дрожащим голосом шептала Вета прямо в ухо Смагину, обдавая лицо жарким дыханием. Она почти не сопротивлялась.

— Только не рви белье, я сама сниму, — она пыталась вялыми усилиями оттолкнуть мужчину, но было поздно. Затрещали швы на бриджах, с блузки со звоном посыпались крохотные жемчужные пуговички. Игорь и сам почувствовал, что девушка была права, но не остановился, пока не закончил истязать извивающееся под ним тело.

От мозжечка до последнего мизинца его пронизал разряд, будто он сжимал в объятиях шаровую молнию. На какое то мгновение они затихли, даже не дышали. Потом Вета осторожно отстранила тяжелое, враз размякшее тело мужчины и, не говоря ни слова, медленно прошла в душевую, оставляя на светлом паласе темные следы своих хорошеньких ножек.

Тошнотворный сладковато-горький запах крови вызвал у Игоря резкие спазмы в животе и приступы рвоты. Он кинулся следом за Ветой в ванную и упал на колени перед унитазом, и с каким — то наслаждением мазохиста принялся изрыгать отработки вчерашнего застолья в молчаливую фаянсовую посудину — великое изобретение человечества.

Виолетта почему-то улыбалась, обмывая гладкое блестящее тело мощной струей из распылителя, ее щеки разрумянились и это наводило на мысль, что эти игры ей доставляют удовольствие. Мягкой губкой она медленно прошлась по неприлично выпуклым овалам своего тела, затем, как бы играясь, направила горячую струю душа на, склонившегося в позе совершающего намаз исламиста, Игоря и засмеялась. Молодой человек повернул к ней бледное, ничего непонимающее лицо обиженного арлекина и тоже засмеялся.

— Ну что, герой-любовник, получил, не пошла масть, — Виолетта выключила воду и набросила на плечи большое махровое полотенце, — надеюсь, о своем подвиге не станешь хвастаться перед друзьями, хотя, я слышала, ну так наши девчонки говорят, что ты мужик вроде не трепливый.

Игорь как затравленный волк обтер лицо кончиком ее полотенца.

— Ну что ты делаешь, хочешь поссориться, — Вета игриво оттолкнула парня.

— Прости, малышка, что-то нашло, я весь перегорел. Все, все не так!

— Да ладно, не переживай, всякое бывает, — Вета, словно сердобольная мать, потеребила мокрую шевелюру Игоря и заигрывающим голоском проворковала:

— А блузку новую купишь, тогда прощу, и нитки с иголкой дай, а то, как я на палубе покажусь, мне бы хоть до каюты добраться, чтобы наши стукачи не засекли.

— Я выйду первым, ты за мной, — быстро сообразил Смагин, если кого встречу отвлеку. — Он опять улыбнулся, — что со мной произошло, прямо, как роковую черту переступил. Смешно сказать, будто заново на свет народился.

— Это тебе, Игорек, не с англичанками, да официантками кувыркаться. Но у нас с тобой ничего не получиться, я не для тебя и ты мне не нужен, хотя рада была познакомиться поближе. Ну, давай беги, а то тебя скоро по судну искать начнут.

Игорь еще раз взглянул на себя в зеркало, махнул рукой и, не прощаясь, вышел.

* * *

В каюте капитана его уже ждали. За длинным столом сидели начальник пограничного поста майор Валерий Мальцев, старший таможенного наряда Валентин Глушак, а худенькая женщина в плаще болотного цвета с седыми некрашеными волосами, бегло проверяла какие-то судовые документы.

«Наверное, новенькая из карантинной службы» — подумал Смагин, потому как с остальными он был давно знаком. Вокруг стола бегал долговязый СЭМ. Он то и дело подливал темно-золотистый коньяк в рюмки представителей власти и капитану. Бухарцев сидел отдельно на диване, он курил и листал цветной журнал. Помполит лишь мельком взглянул на Смагина и усмехнулся.

«Зря улыбаешься, коммуняка» — злорадно подумал Игорь, — посмотрим еще, кто из нас будет смеяться последним!

— А вот и наш начальник, — иронично произнес капитан, — где вы прячетесь, я уже вахтенного послал за вами, не хотел по принудительной трансляции народ будоражить.

— Куда ж я с этой коробки на фиг денусь, — пробовал пошутить Игорь, — пока последний мой пассажир не покинет борта судна, я на боевом посту.

— Понятно, вы радио или телевизор сегодня включали?

— Нет, с утра не употребляю этой пакости.

— А зря, — Михаил Бубновский обвел взглядом присутствующих, — в стране объявлено чрезвычайное положение, так называемое ГКЧП отправило в отставку правительство, и все функции государственного управления приняла на себя, в Москве на улицах танки. Борис Ельцин митингует на Красной площади и призывает народ не подчинятся самозванцам. Ну а наше дело, сами знаете, ждать указаний.

Наступила минутная пауза. Игорь сел на свободное кресло за столом, налил себе рюмку коньяку и залпом выпил. Он теперь окончательно понял, что его угнетало и давило все сегодняшнее утро.

— Этого и следовало ожидать, — спокойно произнес Смагин, заедая коньяк лимоном, — сколько же можно над страной и людьми издеваться. Дожились, что как в войну, перешли на карточную систему. В магазинах пустые полки, инфляция, безработица, наркомания… Но, по правде сказать, я не думаю, что в нашем царстве — государстве что-то изменится к лучшему. Одни, извините меня, подонки, сменили других, их сменят третьи и так далее, сами знаете нашу историю, а мы, то есть, и я и вы будете смиренно ждать новых указаний. Народ практически сломлен и ему все равно, кто им будет управлять.

— Ты, Смагин, попридержи язык, а то знаешь… — побагровевший Костя Бухарцев, похожий на взволнованного индюка перед совокуплением, подскочил к Смагину, — шибко смелый стал, а то будет то же самое, что было в училище, когда ты на замполита училища свои поганые стишки написал.

— А что там было, что-то не помню, ах да, ты тогда главным обвинителем был и вырос теперь в главного судового стукача.

— Ну, все, хватит разборки, вы здесь не на митинге, — капитан с силой хлопнул тяжелой ладонью по столу, отчего карантинщица вся встрепенулась и впервые оторвалась от своих бумажек. — Дело серьезное, Игорь Львович, по полученной директиве из пароходства мне приказано фрахт с вами не продлевать, заканчивать выгрузку пассажиров и следовать на отстой до новых указаний.

— Понял, Михаил Семенович, только фрахт мой заканчивается завтра, а что будет завтра еще неизвестно и до него, как говорится, надо дожить. Так что пока я занимаюсь своими делами, а вы сообщите в пароходство, что теплоход будет стоять у причала до 24–00 завтрашнего дня. Надеюсь это все, я свободен.

— Да, Игорь Львович, только подпишите бумаги.

— Подождем до завтра, уважаемый Михаил Семенович, наша страна такая непредсказуемая.

— Да что вы с ним рассусоливаете, Михаил Семенович, — опять подскочил со своего места Бухарцев, — в стране чрезвычайное положение, а он права качает, антиправительственную пропаганду несет.

— Ты, Костя, прежде чем встревать почитай контракт и морское право полистай, если в вышке не довелось, так, хотя бы для интереса. А потом спроси у капитана, сколько стоит теплоход на ходу и на стоянке. Если вы сможете мне выплатить эту сумму прямо сейчас, в чем я сильно сомневаюсь, я покину борт судна немедленно. Михаил Семенович, объясните, пожалуйста, своему первому помошнику, чем он должен заниматься на судне и куда не совать свой сизый нос. А на счет пропаганды утихни, еще вчера ты хаял всеми любимого Леню Брежнева и Мишу Горбачева, а завтра по указке обгадишь, и Борю Ельцина.

— Я вас понял Игорь Львович, — Бубновский грозным взглядом остановил, открывшего было рот, помполита, — прения закончены, только будьте на борту, в любой момент можете понадобиться.

Когда Игорь поднялся, чтобы закончить этот затянувшийся разговор, Капитан подал ему знак рукой.

— Извините, господа, я выйду на минутку с начальником.

Никто не возражал, все занимались своими делами, только Бухарцев нервно теребил туго скрученный журнал, то и дело пощелкивая им по внутренней стороне крупной ладони. Им тоже овладело беспокойство, охватившее всю его сытое тело. «Этот Смагин хоть и нарывается по жизни, но сегодня, кажется, прав, ведь завтра все может в корне измениться, за какие-то часы рухнет все то, что нарабатывалось годами. К тому же звонили из парткома — ожидается комиссия, это уже серьезно» — Бухарцев встал, прошел вдоль каюты и выглянул в иллюминатор. Швартовка уже закончилась, но вход на судно встречающим был еще закрыт.

«Отчего радуется эта толпа на причале» — не уставал терзать себя дурными мыслями Бухарцев, — что за народ, быдло, да и только, им действительно хоть кого во главе поставь — все будут хорошие, что коммунисты, что демократы, что ГКЧЕКИСТЫ нет, нужно что-то срочно предпринять. За кого я, за новую власть или за старую? И что замыслил кэп, он покосился на сидячих за столом людей, которым, казалось, и дела не было до него, такого всеми уважаемого первого человека на пароходе. — Надо посоветоваться с Руппопортом, старый лис всегда находил выход из, казалось, безвыходного положения. Вот и сейчас он ведет себя совершенно спокойно, рассказывает очередные анекдоты про Горбачева, пьет коньяк и совершенно не пьянеет. Но Бухарцев все же догадывался, каждый из сидящих здесь проворачивает в голове свой план дальнейших действий и молит бога, чтобы новые вихри перемен не снесли, не вырвали с корнем и не выбросили на свалку их устоявшиеся мирки.

В это время в просторном фойе на верхней палубе капитан Бубновский беседовал со Смагиным.

— Игорь Львович, после обеда, где-то к шестнадцати, ожидается комиссия из пароходства. Буду откровенен, нас посетит заместитель начальника пароходства Иосиф Бланк, секретарь парткома Иван Сличенко и начальник отдела кадров Александр Гуща, вы их прекрасно знаете. — Капитан на минуту замялся, затем продолжил, — я дал команду подготовить один люкс и два полулюкса, ну вы сами понимаете. Буду вам признателен, если вы составите нам компанию, вы, не против?

— Нет проблем, Семеныч, — Игорь по-свойски похлопал растерявшегося Кэпа по плечу, — да он хорошо знал и Иоську Бланка, услужливого, рыхлого мальчика, который в ДВВИМУ активно занимался комсомольскими делишками, а затем шестерил у бывшего начальника пароходства Валентина Панкина, которого по указке парткома вместе с дружками по партии подставил в Питере, чем подписал ему смертный приговор.

Знал он и Ивана Сличенко — махрового марксиста, любившего хорошо поддать и покуражиться на шару с судовыми девицами, а на утро, на парткомиссии, обдавая подчиненных перегаром и гнилым запахом прямой кишки, пораженной раковыми клетками, отстранить от должности очередного опального капитана, впавшего в немилость.

Коренником в этой упряжке был Сашка Гуща — матерый кадровик, выросший из младших инспекторов в настоящего кадрового волка. Он был замкнут, молчалив, исполнителен и всегда трезв — это ему помогло остаться на плаву во времена очередной смены власти, не смотря на полное отсутствие мозгов и образования. Он — то и возглавил комиссию по проверке судов стоящих у причала в порту Владивосток.

Предстояла большая чистка в рядах плавсостава и Гуща, предчувствуя хорошую охоту, изнывал от нетерпения вонзить свои желтые клыки в очередную жертву и оросить горячей, сладкой кровью морской братии свои холеные, но уже загаженные проказой подлых сделок, крохотные, словно у карлика, ручки.

Об этом хорошо было известно и Игорю Смагину, поэтому он серьезно предупредил мастера:

— Михаил Семенович, большая просьба, пристройте куда-нибудь «помпу», боюсь, он всю обедню испортит.

— Ну, это моя забота, — Бубновский многозначительно улыбнулся, — я больше за вас беспокоюсь, Игорь Львович, не сболтните чего лишнего. Короче, будьте у меня на виду, так, мне старику легче будет.

* * *

Смагин спустился по широкому трапу в центральный холл, заполненный двумя десятками первых пассажиров, с чемоданами и большими тюками, перетянутыми скотчем. Люди толпились у окна администраторской кабины и о чем-то возбужденно переговаривались между собой. Игорь по своему морскому опыту знал, что эти последние, томительные часы и минуты перед встречей с землей — самые тяжелые для любого моряка, поэтому он, как мог, пытался ускорить процесс оформления документов. Вика Григорьева с каменным лицом и дежурной улыбкой не успевала отвечать на вопросы подходящих пассажиров. Все ждали команды на выход и потому устремили свои взоры на Смагина.

— Успокойтесь товарищи, через десять минуть закончится оформление, и вы все покинете борт этого приветливого теплохода, не бойтесь, никого здесь не оставят, вас уже заждались на берегу родные, друзья и близкие. Имейте в виду, пока вы ходили по морям в стране произошли огромные перемены, так, что будьте бдительны и не наделайте глупостей.

— Да знаем уже, чего нас пугать — пробасил стоявший совсем рядом загорелый мужик, заправляя в джинсы непокорную майку, обтягивающую его атлетический торс. — Видали мы уже и ВКПБ, и КПСС, и ГКЧП, что еще дальше будет, а мы как пахали, так и пашем, как пили, так и будем пить. Точно, братва. — Разношерстная публика ответила ему гулом одобрения, — открывай двери, начальник, девять месяцев земли под ногами не чуял, вон бабы наши голосят на причале, щас грехи замаливать будут. Да мы сами понимаем, знали за кого и куда шли.

Его оборвал тихий, властный голос Руппопорта.

— Добро пожаловать господа рыбаки на берег — вас встречает новая Россия, пусть сбудутся все ваши ожидания, а любовь ваших женщин не превратится в пепел страстей.

«Во, сказал, мудрый еврей, чтобы мне так жилось!» — не удержался Смагин блеснуть маланским жаргоном, подмигнув здоровенному лысому детине, с татуировками якорей и парусников на гладких, мускулистых руках, и чтобы подчеркнуть свою солидарность с морской братией, а также некоторое превосходство, первый вышел на горизонтальный трап.

Метрах в двадцати по корме лайнера стоял притянутый желтыми, витыми канатами к причалу тот самый невзрачный пассажирский теплоход с ввалившимися, словно у старой клячи, потертыми боками — бортами и торчавшими ребрами шпангоутов. Смагин прочитал название: «Любовь Орлова». Да это же его первое пассажирское судно, на котором он три года назад самостоятельно отправился в нелегкий северный рейс, господи, как давно это было, а прошло всего — то три года…

 

Глава I. Наставник.

— Народ — сволочь! — запомни это, Игорек, — не верь никому, любой из твоих, так называемых друзей, завтра тебя подставит, если представится случай, — Виктор Иванович Лещенко погладил круглый волосатый живот огромной, словно у снежного человека, рукой, обтер большую лысую с жидкими прядями черных волос голову полотенцем и наполнил две стограммовые, хрустальные рюмки водкой до краев.

Он сидел по пояс голый, развалившись в кресле в одной из кают люкс пассажирского теплохода «Любовь Орлова». Большая литровая бутылка Абсолюта в руке Виктора Ивановича казалась чекушкой, а рюмка наперстком.

— Ну, за твой первый рейс, — он замахнул в красный рот с большими распухшими от ежедневных влияний губами, очередную порцию качественно разведенного спирта и смачно захрустел малосоленым огурцом. Его седые усики встали торчком, а бесцветные глаза заблестели добрыми огоньками шестидесятилетнего, умудренного богатым жизненным опытом мужичка, знавшего себе цену.

— А теперь слушай и запоминай, сынок, как усвоишь, так и дальше твои дела покатят. Того, что я тебе расскажу ты не найдешь ни в одной книжке, ни в одном учебнике.

Игорь Смагин, сидящий за столом напротив, медленно выпил и сморщился от обжигающего эффекта любимого всеми русскими людьми напитка. Его всего передернуло, но он собрался и приготовился слушать. Хотя Игорь и имел пятнадцатилетний опыт работы грузовым помощником и штурманом на линейных судах пароходства, но все то, что окружало его сейчас, было совершенно иным, загадочным миром, который открывался ему при первом же знакомстве с пассажиром и его экипажем чем-то совершенно новым, неизведанным. Здесь была своя особая атмосфера, в которую чужаку очень сложно было вписаться, и Смагин это понимал.

Чистенькие, аккуратные стюардессы и дневальные то и дело шныряли по длинным коридорам, с удивлением и любопытством рассматривая нового начальника рейса. Бары с игровыми автоматами, рестораны, танцевальные площадки со сценами и мягкими креслами для отдыхающих — все эти заведения навевали на мысль, что ты находишься в каком-то длительном круизе, а не на работе, видимо к этому долго еще придется привыкать.

— Эй, парень, очнись, чего размечтался, здесь держи ухо востро, каждый твой шаг уже через пять минут будет известен всему судну. Запомни, Смагин, главную мысль, — продолжил Виктор Иванович, — ты с сегодняшнего дня и до окончания рейса — главный человек на пароходе и все твои команды должны исполняться четко и быстро. Не дай подмять себя под капитана, первого помощника и прочих местных командиров — все они должны исполнять твои команды. Найди общий язык с капитаном и все у тебя пойдет путем, — Виктор Иванович почесал волосатый живот и хитро подмигнул Смагину:

— Ну а потом спускаемся ниже, здесь, как говорится самый навар для нашего брата. Твоими партнерами должны стать пассажирский помошник, директор ресторана, завпроизводством и самый главный человек на пассажире, после нас, конечно, — завскладом. Зовут его Митрофаном, но он, не смотря на свое популярное имя, очень не простой парень. Неплохо бы знать работу с судовой радиостанцией и навигационными приборами, уметь делать прокладку, правильно наносить точку и прокладывать курс судна.

— Ну, с этим у меня в порядке, — Игорь подцепил вилкой белоснежный ломтик гребешка и с удовольствием отправил его в рот.

— Ты не перебивай, главное в нашей работе познать психологию каждого члена экипажа и обратить негативную реакцию себе на пользу, если это у тебя получится, считай полдела сделано.

Следующий момент — это твой «груз», то есть подменные экипажи, следующие в экспедицию и обратно. Это тебе не контейнера возить или бревна, здесь люди, каждый из них личность и мы это должны уважать. Через час начнется посадка, но у тебя уже должен быть готов план размещения людей по каютам, согласованный с пассажирским помощником, обязательно собственноручно выпиши каждому билет, так тебе будет проще контролировать народ.

— Уже выписал и согласовал, Виктор Иванович, — Смагин сделал очередную пометку в своем ноутбуке и улыбнулся. — Порядка двухсот человек на Охотоморскую и Беринговоморскую экспедицию, на суда объединений БТРФ, Дальморепродукта. Пришли заявки и из Магаданрыбпрома, Камчатки и Сахалина. Еще хотят человек двадцать япошек подбросить на плавбазу «Хайя Мару» и двух американских наблюдателей. Я думаю поселить их в первом классе, поближе к бару, может, валютой разживемся.

— Об этом и не мечтай, — Виктор Иванович налил еще одну рюмку и, крякнув, выпил. — Что джапы, что янки — жадные, все норовят на шару, ты к ним девок наших подбрось, те их быстро раскрутят.

— Понял, а как мне к официанткам или дневальным подкатить?

— Это через твоих помощников: директора ресторана и пассажирского помощника, эти ребята свой штат хорошо знают.

— Как будут освобождаться места давай подтверждение, не упускай ни одного клиента — это наши деньги. — Виктор Иванович поднял наполовину пустую бутылку к свету, разлил по рюмкам и продолжил. — Я уже дал указание завскладом, он поднимет на лифте ящик водки — это твои представительские. Все остальное за свой счет или как договоришься с директором ресторана, но это особая тема. Ребята тебе сами все расскажут, как списывать питание и делать новый закуп.

Особая статья дохода на пассажире — это бар. Ты в праве его закрыть в любое время, также как и отключить игровые автоматы и видепоказ. Чуешь, о чем я говорю. — Виктор Иванович поднял указательный палец вверх и опустошил очередную рюмку. — Деньги здесь крупные, рыбаки, бывает, проигрывают все до нитки, до последней копейки, не допускай этого, иначе может быть скандал. Вам и так хватит того, что они проиграют, даже десятую часть своей путины.

Но самое главное на море, ты как опытный моряк, знаешь, это — дисциплина. У каждой группы рыбаков будет свой старший, ну один из капитанов или старпомов. Чтобы народ держать на крючке все их паспорта и медкнижки храни у себя в сейфе и заранее предупреди всех, что замеченные в пьянках, дебошах и драках будут списываться немедленно в ближайшем порту захода и добираться домой, соколики, будут за свой счет. Хотя сам понимаешь, по каютам не уследишь, пусть себе пьют потихонечку, да с девчатами своими куражатся, ведь обратно ты повезешь ребят, которые по девять месяцев не чуяли запаха женщины и спиртного. Да и судовые девицы на этом неплохо подзаработают, а тебе будут только благодарны. Так что делай все с умом и сам не особо расслабляйся. Три раза в день выходи на связь с начальниками промрайонов, экспедиций с нашей службой эксплуатации и это при любых обстоятельствах, хоть помирать будешь. Вот тогда, я надеюсь, твой рейс пройдет без особых ЧП.

— А как на счет оформления захода и выхода в зону.

— Это с капитаном, только учти, я только вчера узнал, что твой кэп, как его, Виталий Семенов, кажется, идет тоже свой первый рейс капитаном на пассажире, переучился из помполитов, сам понимаешь, что это за капитан по переписке. Я его уже немного обработал, так что держи марку начальника рейса, не дай маху, ну а мне пора. Кстати, у меня тоже как-то случился конфликт с одним из капитанов и вот как я выкрутился из этой ситуации.

Прислали к нам на замену эдакого «линейщика» с транспорта, начал мужичок на пассажире свои порядки городить, да куда уж ему против такой отлаженной системы. Долго я к нему лазейку искал, и все же пронюхал, любил тот кэп в одиночку порнушку смотреть. Мне ребята сделали выборку, ну самые что ни на есть смачные кадры на одну видеокассету. Я на стоянке к нему в каюту, а он с женой пышная такая брюнетка, чем-то недовольная. Я отозвал его и показываю эту самую убойную порнокассету, а он мне семафорит, мол, отведи жену на часок в бар, что я и сделал. Только в баре мы не долго задержались, пригласил ее в свой люкс кофейку попить, ну а там сам знаешь, дело житейское, видно долго девка терпела без мужика, в конце аж расплакалась. А жена для капитана на берегу, что сержант для солдата, отдала приказ и дело с концом, с тех пор тот капитан во мне души не чаял. Вот такие, брат дела бывают в нашей работе, так что, смекай.

Виктор Иванович тяжело поднялся, надел рубашку и помахал Игорю рукой.

— Действуй, парень, а я еще в провизионку к Митрофану спущусь, ну там мне подготовили мясца, колбаски и прочей жратвы из сэкономленных за прошлый рейс, сам знаешь, в городе голодуха. За хлебом очередь, с шести утра занимают, а здесь «Тогрмортранс» пока еще снабжает.

 

Глава II. Начало.

Сегодня Ольга впервые за несколько лет совместной жизни серьезно поссорилась с мужем. Когда радостный Игорек ворвался в квартиру и сообщил, что его назначили заместителем управления по внешним связям, она как-то вся сжалась и заплакала. Она сама не могла понять причины своих слез, просто за последний год накопилось столько всего — ну хоть криком кричи, начиная от долгов и вечной нехватки денег, кончая голодовкой в стране, к которой в этом злополучном восемьдесят девятом привел «великий перестройщик» — меченый Миша Горбачев. Даже простого молока нельзя было купить, не отстояв с ребенком на руках километровую очередь, а тут еще затяжная болезнь годовалого Димки, который опрокинул на себя кастрюлю с крутым кипятком.

Мальчуган только — только начал ходить на своих коротких кривых ножках, непоседа лез во все неизведанные уголки, изучая этот суровый мир на вкус, и тут увидел на кастрюле свои пестрые ползунки, которые баба Галя повесила для быстрой просушки. Мир оказался не таким приветливым, как рассчитывал малыш, кипяток легко ворвался через нежную кожицу в весь его внутренний биоритм, радостно уничтожая белые и красные кровяные тельца, поражая нервную систему, иммунитет и все важные функции неокрепшего организма.

Если бы не спермацет — эта чудодейственная светло — желтая тягучая жидкость, выделенная из мозга гигантского кашалота, тот самый спермацет, который к счастью сохранился у запасливой бабы Гали в нише, рядом с пыльными банками клубничного варенья еще с тех времен, когда ее муж и Димкин дед Федор Алексеевич успешно уничтожал на современных китобойцах «несметное» китовое племя на просторах великого океана от Антарктики до Северного полюса — вряд ли бы Димка так легко отделался, получив всего-навсего осложнения на почки и сердце.

* * *

Игорь на берегу оказался плохим добытчиком. После того, как его списали с последнего судна за учиненную драку с чечено — чурковыми «моряками» — визитерами с кавказских гор, только что слезших с ишаков, разучивших пару, тройку полублатных русских выражений и решивших, что вся Россия им чем-то обязана за столетнюю, унизительную и позорную войну, что даже на русских пароходах эти новоявленные борцы за ислам пытались устанавливать свои фамильные правила, он полгода просидел в резерве.

Тогда, на судне грузовой помощник Игорь Смагин, как мог, препятствовал потугам национального меньшинства превратить пароход в аул, что и привело к очередной бойне, а проще обычной драке, закончившейся банальным перемирием. Никто не желал сидеть в зоне из-за обычной пьяной драки. Но, изможденные нераскрытыми делами и опухшие от постоянных запоев следователи транспортной прокуратуры, цепко ухватились за это дело. Им-то и расследовать ничего не надо: есть статья, есть национальное меньшинство, есть свой русский, которого надо посадить.

За полгода, проведенные под следствием по тяжкой статье — нагнетание национальной розни и ненависти, Игорь совсем как-то сник, стал прилично выпивать со старыми дружками, а когда не пил, мотался на видавшей виды «Висте» по городу, развозя не слишком щедрых пассажиров по ночным притонам и клубам.

Дело все же пришлось закрыть, уж слишком много наследили кавказцы на необъятных просторах России, да так, что кровавый шлейф тянулся за ними от крутых берегов Терека до самого Тихого океана, хотя кровушки неугомонные следаки подпортили всем достаточно, ведь такое простое дело уплыло прямо у них из — под носа.

Но как ни странно судьба опять столкнула Игоря со своими обидчиками. Как-то он сгоряча заскочил в одно неприметное, придорожное кафе перекусить, даже не посмотрев на вывеску, выведенную кривыми неоновыми линиями, над входом в заведение больше похожее на приют отшельника. Он подошел к барной стойке, вначале даже не обратив внимания на шумную компанию, вольготно расположившуюся за центральным столом, но когда присмотрелся адаптированными в темноте глазами, обомлел. Вся группа молодых чернобровых парней, как по команде, развернулась в его сторону и молча наблюдала за каждым движением непрошенного гостя. Да, это были они, его бывшие матросы, прибывшие в поисках счастья и денег на суровую Дальневосточную землю с непокорного Кавказского хребта.

После минутной паузы один из них аварец Абдула на ломаном языке дружелюбно произнес.

— Игорь, садись к нам за стол, мы тебя знаем и уважаем, забудем обиды и выпьем мировую.

— Здорово, джигиты, я за рулем, но принимаю ваше приглашение. Я тоже уважаю гордых и смелых ребят, тем более, если в их душах нет злобы.

— Ты за машину не беспокойся, мой брат Али отвезет тебя, он не приемлет спиртного, чистый исламист, а нам понемногу можно.

Как не пытался Смагин отвязаться от настойчивой компании, ничего у него не получилось. В тот вечер, в неприметном, придорожном кафе под названием «Али и баба», красное, терпкое вино текло рекой, дымились, обдавая ароматным жаром, шашлыки из молодого барашка, все обнимались и называли друг- друга братьями и, в конце концов, Игорь очнулся в своей квартире на диване с ключами, от своей машины, зажатыми в руке. В кармане рубашки он обнаружил листок, исписанный мелким, неразборчивым почерком с адресами и телефонами в Чечне, Осетии и Айдзербаджане.

Ольга сидела в кресле напротив и кормила Димку кашей. Мальчик капризничал и бил маму ладошкой.

— Ты что уже с кавказцами связался, — спокойно спросила Ольга, обтирая малышу рот салфеткой, — хочешь мафиозником заделаться, так мне этого не надо. Вчера тебя какой-то горбоносый чечен привел, чуть теплого, я даже открывать боялась, а вдруг за дверью целая банда, у меня же ребенок на руках, ну что ты творишь, Игорь.

Не смотря на муторное состояние, Игорь рассмеялся.

— Оленька, ты меня знаешь, первый и последний раз, ну не мог я отказать горцам, не по-мужски. Это же мои пацаны с парохода, кстати, неплохие ребята, хотя сильно закомплексованные на своих обычаях. Мы просто в этой, пропитанной поганой, марксистко — мардыхайской пропагандой, стране сами творим зло, и это зло оборачивается против нас самих.

— Ну что ты ревешь, дурочка, — Игорь ласково обнял теплое плечо своей ненаглядной Олечки, — завтра приступаю к работе, я выдержал испытательный срок, и шеф поручил организовать мне встречу с американскими бизнесменами. Это тебе не чопорные и вымуштрованные корейцы, которых мы встречали в прошлом году. Они и на английском-то кое-как лепетали, а завтра прибудут и Панамские и Аргентинские консулы, и представители Нью-Йоркского банка, и даже наши бывшие земляки — эмигранты второй волны.

Речь пойдет о передаче части нашего транспортного флота в, так называемый, бербоут-чартер с последующим выкупом. Ты представляешь, наши моряки пойдут под иностранные флаги, и наконец-то будут получать, как все нормальные люди, то есть раз в десять больше нынешнего. Мы об этом и мечтать не смели в свое время. Я тоже, возможно, устроюсь под удобный флаг, и мы наконец-то вылезем из этой беспросветной нищеты, — Игорь неожиданно умолк, заметив, что жена скептически улыбнулась.

— Ты что же мне не веришь?

Ольга отрицательно покачала головой.

— Никогда, милый Игорек, русские не будут жить, как все нормальные люди, кроме конечно смекалистых партийных вождей, богатство которых растащат их же приемники. Сам рассказывал, что нас за кордоном, мягко говоря, недолюбливают и боятся, а если это так, то сам подумай, какой же бизнесмен будет платить своему врагу. Нас, как всегда, облапошат, а свои же русские «правители» снимут с тебя последнюю рубаху.

— Олек, не надо о грустном, какая же ты пессимистка, поживем, увидим, а пока есть шанс — нельзя его не упускать. Или ты хотела, чтобы я всю жизнь провел в море, а ты бы завела себе дублера? Мне этого не надо.

— Прекрати, что ты несешь, — у Ольги опять покатились слезы, — ты хоть понимаешь, что говоришь, я ведь тебя люблю и хочу, чтобы ты нашел себе какю-то береговую работу.

— Ну, это бесконечный разговор, — Игорь резко встал и начал складывать документы в большой кожаный портфель, — ты еще будешь смеяться, вспоминая сегодняшний разговор, короче, я на неделю выключаюсь из домашнего ритма, считай, что я в рейсе, все я ухожу, мне поручено встретить делегацию и поселить в гостинице, а завтра с утра — начнутся переговоры.

— Иди, иди к своим америкашкам, Ольга, сложив руки на груди, демонстративно открыла ногой входную дверь, хоть денег оставь, ребенка-то, на что кормить или ты один живешь.

Игорь пошарил во внутреннем кармане пиджака и вытащил две сторублевые купюры, специально, отложенные для такого случая и бросил их на стол перед женой.

«Какие же эти женщины неблагодарные, он из кожи вон лезет, чтобы отличится, а ей и деньги подавай и будь дома, как телок на привязи», — он обернулся, чтобы попрощаться, но Ольга отвернулась к окну, явно не желая разговаривать. — «Ну и черт с тобой, надоели мне эти вечные претензии, надо развестись и покончить с этим адом семейной жизни раз и навсегда. А Димку заберу к своей матери, пусть осуществится мечта ее жизни «пожить для себя».

* * *

Ольга искоса бросила взгляд на деньги, затем перевела его на мужа. Ей почему-то стало жалко его. Она вспомнила, как год тому назад, когда Игорь был в том злополучном рейсе, ее подруга и одноклассница Ирина Крапивина пригласила Ольгу Смагину на вечер выпускников. Ольга всячески уходила от разговора на эту тему, ей совсем не до встреч. Димка болеет, мать с отцом, словно наверстывая упущенное в «героическом» комсомольском прошлом, умчались в круиз по Средиземному морю, времени нет, даже почитать, какие тут встречи.

«Я встретила Славика Филатова, ну твою любовь в десятом классе, он развелся в очередной раз, мечтает увидеть тебя» — ворковала искусительница Крапивина.

— Ну и пусть мечтает дальше, нет, я не пойду, — был ее ответ, хотя дрогнувший голос и замешательство дали бывшей подруге дополнительные козыри.

— Да ладно, Ольга, не кокетничай, не девочка, посидим, покалякаем, вспомним, как в походы ходили на мыс Песчаный, на Шамору, ну хоть подурачимся и развеемся.

Встреча все же состоялась. Ольга оставила Димку соседке на пару часов и пришла домой далеко за полночь. Горькое чувство вины и досады терзали ее до сих пор. Перед встречей она, пожалуй, впервые за последний год сделала себе маникюр, накрутила длинные светлые волосы, подкрасила глаза и губы. Она ни как не могла подобрать подходящий бюстгальтер для распухшей от молока груди, ведь Димку она до сих пор баловала грудным молоком, и остановилась на огромном атласном чуде, что подарила ей бабушка после родов. Такие стандартные чехлы шили по всей России для советских женщин, не обремененных излишествами французских кружев.

«Ведь не раздеваться же мне перед ним» — мелькнула подлая мыслишка, хотя легкий озноб воспоминаний проскользнул жесткой мужской рукой по напрягшейся груди.

Эта мысль не зря посетила задерганный бытовыми проблемами мозг Ольги в девичестве Олечки Петровой — первой красавицы в классе. Славик Филатов после принятия дозы спиртного пригласил Ольгу на танец и без прелюдий предложил переспать. Он целовал ее, а она лишь робко уклонялась от его ласк, ловя на себе многозначительные взгляды бывших одноклассников.

Крапивина не сводила глаз с разомлевшей парочки, внутренне поражаясь такой легкой измене со стороны подруги, но цель была достигнута, смотрите все, вот она перед вами недотрога Олечка Петрова, ну не может быть женщина не шлюхой. Это правило Ира — по кличке «крапива» укрепила в своем девичьем сознании еще в свои неполные пятнадцать лет, когда любовники матери перебирались в ее кровать, развращая, уже подпорченное гнилью порока молодое тело и душу, и когда-то жгучая крапива со временем превратилась в пожелтевший и увядший веник.

В тот вечер Ольга, как под гипнозом, пошла вместе с Филатовым по давно забытой дорожке на квартиру к его брату и только возле дверей подъезда ее словно поразила молния.

— Сколько времени?

— Время детское, где-то около двенадцати, иди, чего встала, — Филатов грубо пихнул девушку в парадную.

— Пусти, мерзавец, куда ты меня тащишь, мне домой надо.

— Вы что, бабы, все такие полоумные, кто тебя тащит, это ты меня тащишь, вали и больше не показывайся, меня Крапива легко примет, а тебе я достойную рекламу сделаю.

Ольга вырвала руку и бросилась бежать по темной тропинке через парк, к своему дому. «Бедный Димочка» — причитала она, как он без меня, — Какая я все же стерва…!»

Когда Игорь ушел, Ольга прошла в маленькую комнату, где спал Дима. Мальчуган вытянулся по диагонали в детской кроватке, подложив пухлые ручки под подушку и скрестив ноги, он мирно посапывал. «Ну, точно, как отец спит, вот и кроватка ему уже маловата, растет, сынок!»

* * *

Уже через час Игорь Смагин сидел в огромном кабинете своего шефа и начальника пароходства Заикина Егора Ильича.

— Я, господин Смагин, давно наблюдаю за тобой и вижу, мужик ты битый, но пока еще не перебитый и ты нам подходишь, — начал свою речь Егор Ильич, — есть у тебя хозяйская хватка, по нынешним временам коммерческая струнка, да и иностранным владеешь неплохо.

Вкратце объясняю суть твоей предстоящей работы. Завтра утром встречаешь американскую делегацию в аэропорту. Вот тебе список гостей. Возьмешь мой «Шевролет» и доставишь их в гостиницу «Амурский залив». Номера мы уже заказали, тебе осталось проверить люксы, на наличие всего необходимого, начиная от туалетной бумаги и кончая спиртными напитками в холодильнике. Затем после завтрака везешь их ко мне и присутствуешь на всех переговорах. Хотя на встрече будет штатный переводчик, но ты, как моряк, должен его поправлять, если понесет университетского мальчика. Я слышал, ты в ДВ пароходстве грузовым помощником на линейных судах работал?

— Да, Егор Ильич, суперкарго и на американской, на «Галфе», и на Индийской линиях.

— Это очень ценный опыт для наших переговоров с американцами и для подписания контрактов, — Заикин встал и через очки еще раз внимательно осмотрел своего подчиненного, так осматривает последним, пристальным взглядом своего скакуна опытный наездник перед стартом, — и чтобы ни каких фокусов и самодеятельности, об этом твоем грешке я тоже знаю. Представительские получишь в кассе, с расходами не стесняйся. Все, свободен. Да, еще, оперативные вопросы будешь решать с моим замом по общим вопросам Проничевым Михаилом Ивановичем, это бывший капитан, грамотный специалист, хотя еще достаточно молодой человек

Игорь сам не свой от радостного возбуждения выскочил в приемную, где столкнулся с долговязым очкариком в сером помятом костюме. Кто не знал Сашу Стоцкого, наверняка принял бы его в лучшем случае за рядового клерка бухгалтерии. Но первое впечатление было обманчивым. Преломленный крупными диоптриями линз очков на собеседника падал, словно острый шип, пронзительный и умный взгляд. Серые глаза внимательно несколько секунд изучали незнакомца, и этого хватало Александру Стоцкому, начальнику службы эксплуатации управления, чтобы либо прекращать разговор с человеком, либо вести его дальше.

К счастью Игоря познакомили со Стоцким в дружеской компании еще полгода тому назад и, естественно, Смагин не ведал, с кем разговаривает на вольные темы. Это и определило крепость их дальнейшей дружбы. Молодым людям не интересно было, кто кем работает. Они говори обо всем: о поэзии, современной музыке, о политике, о женщинах, травили анекдоты, но почему-то до званий и должностей дело не доходило. Им просто было приятно общаться, как это иногда случается, когда за неказистой внешностью тебе раскрывает душу человек умный, достаточно талантливый, без претензий на какую-либо выгоду от знакомства.

Когда же Смагин столкнулся со Стоцким в одном из коридоров Дальрыбы, он потерял дар речи. Китель Александра украшали широкие золотые эполеты заместителя начальника Дальрыбы, и потому Игорь лишь протянул руку, пытаясь поскорее убраться подальше от начальства.

— Мой кабинет на втором этаже, — также просто, как и тогда на вечеринке произнес Стоцкий, — заходи, после обеда поболтаем, — он заговорчески подмигнул, протягивая сухую, но крепкую руку.

Игорь лишь кивнул головой, соображая, с кем свела его судьба.

Сейчас же в приемной он подошел к Александру с широкой улыбкой старинного товарища.

— Ты, не поверишь, Саша, меня назначили помощником начальника управления по внешним связям. От этого восклицания пожилая секретарша приподнялась из-за компьютера, рассматривая поверх очков товарищей.

— Смотри, не зазнайся, — Стоцкий похлопал Игоря по плечу, — как завершишь дела с иностранцами, надо будет встретиться за круглым столом. Хочу тебя предостеречь, особо не зарывайся, поменьше болтай, — Стоцкий сказал это почти шепотом и Игорь понял, что теперь все зависит только от него самого, хотя и не исключал, что Стоцкий сыграл не малую роль в его назначении.

Смагин только на улице достал списки гостей и внимательно начал изучать. Он расположился на удобной лавочке в тени густой и ароматной акации и еще раз пробежался по фамилиям. Всего их было шесть человек, его заинтересовала необычное для американца имя — Леонард Лев. Наверняка это и есть тот самый одесский эмигрант и руководитель делегации, какой- нибудь бывший Лева Леонов из загаженного еврейского квартала в красавице Одессе.

Имена остальных членов делегации, такие как Джон Карпентер из Нью-Йорка, Пабло Кастро из Аргентины, Луис Кастильо из Панамы…, ему ничего не говорили, кроме принадлежности их к испаноговорящей группе людей населяющих Южную Америку, кроме, конечно, Джона, который в последствии удивлял всех прекрасным знанием русского.

Игорь мельком взглянул на часы, до прилета самолета оставалось всего-навсего шестнадцать часов, а ему еще предстояло переделать кучу дел, да и «висту» не мешало бы освежить на мойке, вдруг «шевролет» подведет, на чем дорогих гостей возить. Деньги он получил еще с утра и, запакованный скотчем объемный конверт, с двадцатью тысячами налички новеньких хрустящих банкнот, упакованных контрольными лентами покоились до времени в потайном отделении его портфеля из крокодиловой кожи, который он приобрел на базаре небольшого филиппинского городка Сан — Фернандо, когда работал на одном из линейных судов Индийской линии.

Какой там был великолепный пляж, с ярко белым, мелким и горячим песком! Изогнутые, под напором постоянных ветров, кокосовые пальмы склоняли свои густые, разлапистые кроны над остроконечными хижинами, умело сработанные местными умельцами из толстого тропического тростника. Они, словно гнезда птеродактилей, безопасно разместились на трехметровых бамбуковых сваях и были видны далеко в море. Очевидно, зажженный свет в маленьких оконцах убогих жилищ в ненастную погоду, подобно маякам, мог служить спасительным ориентиром, унесенным далеко в океан, филиппинским рыбакам.

Круто спускающийся в темную прохладу сине — лазоревого океана желтый берег, уходил в мерцающую темноту с первых же метров, словно отвесная скала, и не каждый, даже самый опытный ныряльщик отважился бы погрузиться в холодную бездну более чем на десяток метров, дальше наступала тьма — царство глубоководных акул и гигантских скатов!

После недельной погрузки двух тысяч тонн флорингов красного дерева на порты Кобе и Иокогаму, Смагин и свободные члены экипажа, в оставшиеся перед отходом, часы гоняли в футбол с черноглазыми, курчавыми туземцами, поставив вместо ворот, связанные лианами пироги — лодки местных рыбаков, по форме напоминающие бананы, а затем угощали назойливых пацанов, с лоснящимися фиолетовой кожей телами, ледяной пепси-колой и плавали на перегонки в волнах открытого бирюзового моря, переполненного серебристыми стаями мелкой и надоедливой рыбешкой, после укусов которой, на теле оставались крохотные долго незаживающие ранки. Все это было, как сон, навеянный романтикой путешествий. Сегодня наступили, так называемые, черные будни, а что будет завтра — одному богу известно.

 

Глава III. Американец Джон, Ичикава — сан и рыбачка Валя.

Смагин еще не успел проводить своего наставника, как в каюту постучались и, по русскому обычаю, без разрешения вошла девушка. Она растеряно улыбалась, переводя взгляд то на Игоря, то на Виктора Ивановича, загородившего ей проход.

— Кто из вас начальник рейса? — испуганно спросила девушка, хлопая белесыми ресницами.

— Это к нему, — Виктор Иванович указал пальцем на Смагина и украдкой весело подмигнул, — действуй парень, все, меня здесь нет.

— Что у вас, серьезно, не поднимая головы от бумаг, спросил Игорь, — да садитесь же вы, не люблю, когда передо мной стоят.

Девушка присела на краешек кресла, обнажив чуть ли не до бедер смуглые, словно полированные, ножки и достала из большой хозяйственной сумки кучу документов и бумаг.

— Я бывшая работница отдела кадров Дальморепродукта, — потупив глаза, начала она тихим грудным голосом. — Зовут меня Валентина, фамилия Яхонтова, иду в рейс на плавбазу «Рыбак Владивостока», здесь я старшая за всю нашу группу. Это у меня судовые роли, паспорта и санкнижки всех наших моряков, точнее морячек. Мне велено все документы передать начальнику рейса и если понадобится помощь вам в оформлении.

Смагин только сейчас разглядел молодую, лет восемнадцати, девчушку с большими, открытыми светло — голубыми глазами, и длинными русыми волосами, небрежно заколотыми набок черной шпилькой. Что это за очередной «яхонт» на его жизненном пути и стоит ли с ней тратить время, да и нужно ли?

В этой, еще неиспорченной жизненными тяготами вчерашней школьнице, можно было признать обыкновенную сельскую девушку, приехавшую в большой город на поиски счастья. Поступить в вуз ей, очевидно, не удалось, и она пристроилась сначала в кадрах большой рыболовецкой фирмы, а вот теперь по совету старших товарищей пошла в море на поиски мужа и хорошего заработка.

Ее крестьянское происхождение выдавало пестрое трикатиновое платьице, с глубоким вырезом на пышной груди, которое по замыслу провинциального закройщика плотно обтягивало ладненькую фигурку. Скуластое, загорелое лицо с пухлыми и свежими губами, крепкие руки с увесистыми перстнями, прикупленные у заезжих цыган и ярко красные туфли на высоком каблуке говорили о ее решимости завоевать в жизни свое «достойное» место. Она была достаточно симпатична, можно сказать, даже красива, но грубые и резкие движения длинных, словно у хорошего боксера, рук на широких плечах, портили всю картину.

Заискивающему и приятному тембру ее голоса и умению делать паузу, выслушивая собеседника до конца, могли бы позавидовать смекалистые девушки из райкома комсомола, хотя, не исключалось, что и она, как и многие провинциалки, прибывшие в город из далеких деревень, скоро найдет на этом поприще себе тепленькое местечко под крылом любвеобильного секретаря крайкома, или райкома комсомола но, а пока она, приоткрыв рот, смотрела на Игоря влюбленными глазами и, казалось, забыла, для чего пришла.

Смагин, предчувствуя очередной мимолетный романчик, поежился и неприязненно посмотрел на девушку, но это на Валентину не подействовало, она продолжала сидеть и чему-то своему радостно улыбаться.

— Моя начальница, Аграфена Петровна, сказала мне, что у вас много бумажной работы, если хотите, я вам помогу, — опять улыбнулась Валентина.

— И много таких красавиц, как ты, в путину собрались, — усмехнулся Игорь, представляя себе, в каком изуродованном моральном и физическом виде он повезет это прелестное создание через девять — десять месяцев обратно.

— Ой, нас новеньких из вербованных человек пятьдесят, вы посмотрите судовые рули, все молоденькие, хорошенькие девчата, в основном, из Донецкой области.

— Посмотрю, посмотрю…, - уже более дружелюбно ответил Смагин, раздевающим взглядом, рассматривая девушку, отчего та покраснела и опустила глаза, — значит, донских казачек за романтикой потянуло. И как же таких гарных дивчин ваши хлопцы отпускают на край земли, неужели не боятся за вас.

— Тю, а мы шо их спрашивать будем, они и не бачут, кто нас кохает, — смело подхватила Валентина.

— Ну, ладно, если что, я вам дам для работы люкс — каюта напротив, возьмете своих подружек и, для начала, заполните на каждого пассажира табеля и справки о плавании, ведь с сегодняшнего дня вы морячки или рыбачки не знаю, и эти бумажки понадобятся вам для оформления пенсии.

— Ой, да шо вы такое говорите, товарищ начальник, — Валентина сморщила курносый, конопатый носик, — какая пенсия, для моих девчат уже тридцать лет это бабушки, а вы про пенсию.

— Да ладно, это я так, а все же справками не разбрасывайтесь, придет время, по крохам кровные деньки в море собирать будете, вот тогда меня старика и вспомните.

— Да какой же вы старик, вы же мужчина, а моя мама говорила, что у добрых мужчин возраста не бывает, так что не наговаривайте на себя.

Ее прервал очередной телефонный звонок. Незнакомый голос представился.

— Говорит капитан, Виталий Николаевич Семенов, Игорь Львович, если не трудно, зайдите ко мне, надо поговорить по рейсовому заданию.

— Добро, Виталий Николаевич, Сейчас буду, — Смагин протянул Валентине ключ от соседнего люкса, — держи, занимай номер, после отхода встретимся, он протянул ей кучу бланков, — а пока можете начинать работу.

Валентина кивнула белокурой головкой, и вся засияла от внутреннего волнения, вдруг нахлынувшего, словно волна цунами на неиспорченную пороками юную душу, смывая опустошительной мощью всю налипшую за это время житейскую грязь. Хотя, по правде сказать, она давно уже прошла тот возраст, когда в розовом тумане вырисовывался образ ее любимого героя.

Был у нее, как и всех статных девчат, в деревне Прохоровке, свой парень, с которым она частенько уединялась на сеновале, и вместе они познавали уроки первой юношеской любви, а потом через год она со слезами провожала своего единственного в армию и обещала ждать, но уже через месяц на дискотеке в сельском клубе влюбилась в заезжего шофера.

Здоровенный детина трудился по договору на уборке урожая и не ограничивался привязанностью малоопытной девушки. На соседнем хуторе его встречала такое же юное шестнадцатилетнее создание, считавшее веселого и не жадного на деньги загульного паренька, тоже единственной любовью всей своей жизни.

Урожай колхоз им. Заветов Ильича собрал в тот год знатный, но наступила осень пошли дожди, шофер исчез из жизни Валентины Яхонтовой вместе со своим самосвалом также незаметно, как исчезает увядший кленовый листок в бескрайнем перепаханном поле, сорванный ледяным, пронизывающим ветром, посланником лютой зимы.

Половина колхозного урожая сгнило из-за отсутствия складских площадей, половину распродали посредникам по минимальным ценам, колхозники опять остались ни с чем. Валентина сделала криминальный аборт, а затем месяц провалялась на капельницах в районной больнице.

Той же осенью она втайне от родителей собралась с подружками и завербовалась на Дальний Восток рыбообработчицей на одну из плавбаз. Вот только незаконное вторжение в женский организм и убийство двухмесячного человеческого эмбриона, вскоре дало о себя знать. На медицинской комиссии ее забраковали для работы в море, и Валентина пристроилась сначала уборщицей в управление «Дальморепродукт», а затем и младшим инспектором отдела кадров.

Отсутствие денег и жилья все же заставили ее вернуться к вопросу о заработках и вот она здесь, сегодня Валюша Яхонтова встретила красивого мужчину — мечту всей ее жизни. Она заметила Смагина еще на причале, когда тот подъехал к трапу на своей серебристой «японке» и с видом авторитетного начальника поднялся на борт пассажира.

Ее сердце замерло, перехватило дыхание, за всю свою короткую девичью жизнь она не испытывала такого сладкого томления в груди и такой безнадежности.

Ее землячка Светлана Приходько, перехватив взгляд подруги, с грустью покачала головой: «Ой, Валюша, не связывайся ты с этими начальниками, тем более женатиками, от них одно разочарование».

Валентина и сама понимала, что ловить ей особо нечего, но как же не побыть хоть какое-то время на вершине счастья и что зря она тащилась сюда за десять тысяч верст, чтобы залезть на шконку под солдатское одеяло, к какому — нибудь пропахшему рыбой и обросшему сивой бородой «прому», а потом коротать свой бабий век в одной из гостинок Владивостока, дожидаясь с путины своего мужика — пропивоху.

Нет, она ехала сюда не для этого. Как говаривала ее начальница Аграфена Петровна, сама когда-то приехавшая по вербовке на Дальний Восток: «Мужика в море ты всегда себе найдешь, главное не прогадай, не беги по свистку за первым встречным. Все, девонька, любовь осталась на берегу, в море ты нужна мужикам только, как баба. Сможешь, к комсоставу пристроится — будешь жить припеваючи, но знай, что у каждого на берегу жена, и чтобы он ее забыл, тебе в постели надо быть богиней».

Женское чутье подсказывало Валентине, что она из тех сладких женщин, к которым липнут мужики, но держаться за юбку станут не долго, «до мыса Поворотного» — кажется, так говорят рыбаки своим рыбачкам.

«Чем же покорить видавшего виды мужчину?» — Она не знала. — «Может, лаской, нежностью, умением готовить или покорностью?» — все эти качества могли враз надоесть человеку, если он по-настоящему не любит женщину. Значит, надо его полюбить так, чтобы он поверил и все его прошлые забавы, называемые любовью ему показались бы серыми буднями по сравнению с одной минутой счастья проведенной с такой женщиной, как она.

Вот с такими намерениями и вошла напролом Валентина Яхонтова в каюту-люкс, где по ее сведениям и находился тот самый начальник рейса. Но, войдя, растерялась, словно выпускница гимназии перед усатыми офицерами, быть может, этот факт нескрываемого простодушия и сыграл ту самую главную и роковую роль, когда мужчины смягчаются, увидав перед собой неискушенного человека. Прирожденный артистизм Валентины наконец-то нашел выход и дал волю женскому таланту.

* * *

Игорь совсем не таким представлял себе капитана пассажирского теплохода. Когда он вошел в просторную каюту, то к нему навстречу поднялся невзрачный человек в штатском помятом костюме с усталыми, слезящимися глазами и неприлично широким, словно у гуимплена — героя романа Виктора Гюго, ртом, с узкими синими губами, замершими в постоянной трагической улыбке. Реденькие тонкие волосы были зачесаны на бок за уши, местами прикрывали рано лысеющую макушку.

— Капитан Семенов, — представился человек, протянув худую, словно свитую из сухожилий, руку.

Смагину показалось, что он пожал, что-то неестественное, будто вместо живой руки ему подсунули деревянную палку.

— Знакомьтесь, — Семенов театрально обвел рукой присутствующих: Ичикава — сан — замдиректора японской рыбодобывающей компании из Отару, рядом наш американский друг Джон Карпентер — наблюдатель из Советско-Американской компании. Ичикава — сан везет на плавбазу «Хайя — Мару» двадцать своих граждан. Они на полгода заменят обработчиков, которые сейчас в море.

Смагин пропустил мимо ушей рассказ о несчастных японцах, которым полгода придется мириться с постоянными запахами рыбной муки и тошнотворных паров, исходящих от котлов для варки рыбьего жира, а устремил свой взгляд на бородатого человека в джинсовой рубашке. Его словно поразила вспышка молнии. Да ведь это тот самый Карпентер, которого он принимал вместе с американской делегацией прошлой осенью во Владивостоке, только тогда он был без бороды. Ведь из-за этого Карпентера у него было столько неприятностей, что пришлось оставить прошлую работу в управлении и опять уйти в море, но только теперь уже в качестве начальника рейса.

Джон тоже привстал и широко улыбнулся Смагину, как старинному приятелю. Он с распростертыми руками вышел из-за стола.

— Игорь Львович, вот не ожидал вас снова встретить.

Семенов непонимающе посмотрел на Смагина, затем на Карпентера.

— Вы что же говорите по — руски? И к тому же, знакомы!

— Да, Виталий Николаевич, мы хорошо знакомы, а наш хитромудрый Джон большой специалист русского языка, даже составляет словарь непечатного сленга, точнее отборных русских матов и уже, наверное, выпустил книгу.

— Пока нет, — скромно потупил глаза американец, — вот пополню свой языковой запас у вас на пассажире, а потом у рыбаков, тогда видно будет.

— А что же вы расстались с Леонардом Львом, не удержался Игорь, деньги не поделили?

— Какие там, деньги Игорь, — Джон махнул рукой, вы теперь сами знаете, кем я был в той компании, мне заплатили определенный процент и мы легко расстались с Леонардом. А что случилось с вашими судами, я понятия не имею. Сейчас вот перебрался в Советско-Американскую компанию, так, что уж потерпите меня до экспедиции.

— Какие у вас с этими людьми были взаимоотношения, меня не интересует, Игорь Львович, — прервал разговор Семенов, — Вот их направления, оплаченные билеты. Прошу расселить, согласно статуса в каютах первого класса, кстати, подошел наш пассажирский помощник Александр Самылов прошу любить и жаловать, он вам поможет разобраться с каютами.

Молодой приземистый человек с короткой шеей боксера, расплющенным носом и губами стоял в дверях, ожидая приглашения. Он то и дело покачивал головой, как тот индус в такт со своей дрессированной коброй, вправо и влево, всем своим видом показывая свое расположение присутствующим. Белоснежная форменная рубашка с пагонами второго помощника и хорошо отутюженные черные брюки, говорила о его опрятности и аккуратности.

— Александр Иванович, — пассажирский протянул пухлую ладонь и отступил на шаг назад, пропуская начальника к двери.

— Игорь Львович, — я думаю, вы быстро разберетесь с иностранцами, а потом мы сядем и обсудим наш маршрут следования в Охотоморскую экспедицию.

* * *

«Никогда бы не подумал, что азиаты такой чистоплотный народ» — думал Смагин читая список требований написанных на корявом английском языке, которой подал ему Ичикава еще в каюте капитана. В списке на первом месте стояла двухразовая в день, влажная уборка кают, затем ежедневная смена пастельного белья, полотенец, стирка и глажка нижнего белья обработчиков и их рубашек и прочее, прочее.

«Как же они собираются работать на базе? Кто же им там будет стирать», — усмехнулся Игорь, поглядывая на серьезное лицо Ичикавы, словно тот передавал правительственный меморандум послу чужого государства.

Смагин тонким фломастером возле каждой строчки начал проставлять цифры с долларовым индексом, что произвело огромное впечатление на каменное лицо японца. Оно из горизонтального стало вытягиваться по вертикали, узкие щелки глаз округлились, как после дорогой пластической операции.

«Вот из ит?» — не удержался круглоглазый.

«Это наши прайсы на услуги, сервинг прайсэс, — пояснил Игорь,

— Бат, ви олреди пэй фор тикетс, — впервые за все время расплылся в улыбке японец.

— Сори, батенька, — Игорь нарочно соединял корявый английский текст с русским, как бы передразнивая азиата, ненавидящего английскую речь — итс аддишнл сервис энд ю маст пэй фор ит аддишнл ту. Короче, гив ми мани, энд зэтс вил би о кей. — Смагин жестом большого и указательного пальца покрутил перед носом джапа. — Андестэнд?

— Хау мач, — японец явно испытывал терпение Смагина.

— Тебе косоглазый по-русски написано, сколько платить за каждую услугу, — он ткнул пальцем в список, — наличные и лично мне, кэш мани, андестэнд.

Японец сокрушенно покачал головой, взял список и пошел по коридору к своей каюте.

— Ви коллект мани Анд ай бринг ю, — произнес он, не оборачиваясь.

— Я в этом и не сомневался, — Игорь дружелюбно помахал Ичикаве рукой, уж кто-кто, а он досконально изучил характер и поведение японцев, когда работал на Индийской линии, где в списках портов заходов числилось с десяток городов по всей Японии. Бывало, что из приветливых компанейских парней агенты превращались в надменных, несгибаемых и не очень-то разговорчивых коммерсантов до конца отстаивающих свою позицию, поэтому перед каждой встречей с агентами и портовыми служащими Игорь тщательно проверял документы, готовил короткую вступительную речь при оформлении документов, ставил свою подпись на коносаментах или таймшитах только после личной проверки.

После того, как один из представителей компании не произвел полностью всех работ, не смотря на то, что Игорь по доброте душевной, а точнее по халатности, подписал дисбурсментский счет, в дальнейшем Смагин наотрез отказывался досрочно оформлять документы. Японцы научили его ценить время и считать деньги, потому сейчас, он так спокойно диктовал свои условия, зная безвыходность положения Ичикавы, здесь на судна он был хозяином положения, хотя злоупотреблять этим не собирался.

Ему было интересно наблюдать как из непремиримого и вышколенного усердного работника компании, старательный и хитрый самурай превращается в послушного и доброжелательного пассажира, ничем не отличающегося от такого же русского соседа по каюте.

С мужчинами он научился ладить в море, но вот женский персонал представлялся ему пострашней любого, самого опытного агента. И когда пассажирский помошник предложил собрать свой штат для знакомства, Игорь слегка заробел, хотя в его жизни встречалось немало хорошеньких женщин, начиная от девочек, перешагнувших подростковый возраст и желающих поскорее повзрослеть, кончая солидными замужними дамами, которые, кто от скуки, кто от недостатка внимания со стороны мужа отдавали свои чувства первому приглянувшемуся мужчине.

Пассажирский заметил замешательство Смагина и по — дружески обнял его за плечо.

— Не волнуйся, Игорь Львович, ты у нас мужик здоровый, сексуальный, как сейчас говорят, а они у меня, как курочки, послушные, — он весело подмигнул, — присматривай, начальник, если какая приглянется, шепнешь мне, с этим делом у нас просто. А если кто фыркать будет сам, решай, что делать, это твоя вотчина, ты фрахтователь, а значит и хозяин на судне. Небось, Виктор Иванович тебе инструктаж провел.

Смагин внимательно посмотрел на Александра и улыбнулся.

— С тобой, Саша, мы сработаемся, давай веди, показывай свое хозяйство, через полчаса начнется посадка, а я даже не знаю расположения кают.

— Так это проще простого, — воспрянул Самылов, у меня есть план судна, в администраторской сидят мои стюардессы, которые разведут пассажиров по свои каютам. Твое дело выписать посадочные талоны и менять их на билеты, это мы можем поручить главному администратору, а сами затем пройдем по каютам и сверим людей поднявшихся на борт с выписанными талонами, ну это чтобы подстраховать себя от лишних людей на судне.

Но для начала зайдем в музыкальный салон, там я уже собрал весь свой штат, кстати, мне самому надо с новым пополнением поближе познакомится, в прошлом рейсе почти треть своих красавиц непокорных списал, пускай на берегу подумают, что лучше здесь в тепле и при деньгах или в ночных барах и притонах за бесплатно хлеб отрабатывать.

— Слушай, Саша, а что если они пожалуются?

— Да ты что, Игорь, кому, куда? Это же целая система, которая сначала вербует, затем обучает в училище, а затем распределяет по судам пароходства. Неужели ты думаешь, что в этом безупречно работающем механизме какая-то шестеренка даст сбой, все уже отлажено десятилетиями. Ни капитан, ни помполит не посмеют пойти против течения, а тем более какие-то стюардессы, или прочий обслуживающий персонал, проработавший на море без году неделю. Идем за мной, посмотришь, как я веду планерку.

— Давай, Александр Иванович, без меня я и так верю, что на пароходе по твоей части порядок, с меня пассажиров достаточно будет.

— Как, знаешь, Игорь Львович, но вечером, после двадцати мы собираемся в баре, надо обсудить вопросы по продаже спиртного, игровым автоматам и показу видеофильмов. Будут директор ресторана, бармен, я, завскладом, познакомимся поближе, может, в покер или преферанс перекинемся. Бар рядом с твоей каютой, так что не заплутаешь.

 

Глава IV. Рубеж невозвращения.

— Смагин, Игорь Львович, на минуточку загляните в Ресторан, — эта фраза прозвучала из уст незнакомого человека, застывшего на расстоянии протянутой руки от Игоря. — Если не ошибаюсь, вы начальник рейса, — мягким баритоном продолжил незнакомец.

Игорь повернул голову, чтобы повнимательней рассмотреть еще одного представителя клана пассажирской семьи. Перед ним стоял низкорослый мужчина в синем, строго покроя, костюме из королевского бостона в черную полоску с отливом. На широком лацкане, сверкая перламутровой эмалью, красовался значок «Победителя социалистического соревнования». Яркий, темно — синий галстук с эмблемой «FESCO» на фоне капроновой рубашки цвета яичного желтка придавал мужчине с одной стороны импозантный вид солидного начальника, с другой стороны говорил о его принадлежности к высшему слою красного пассажира.

На вид ему было не более пятидесяти, но красные, воспаленные от недосыпания с желтыми прожилками глаза и коричневые морщинистые мешки под ними на сером лице, усеянным черными угревыми спорами, говорили о его пристрастии к затяжным ночным кутежам. Неуемные в своем постоянном движении пухлые пальчики, на покрытых пигментными пятнами кистях рук, которыми он перебирал ожерелье четок, изготовленных из палисандрового дерева, могли служить ему хорошими помощниками при игре в карты.

— Альфред Адольфович Шатунов, — представился незнакомец и слегка согнулся в пояснице. Элегантно склонив голову на бок, он плавным движением руки коснулся скрученного в косичку пучка волос, прилизанных бриолином и неровно подкрашенных местами индийской хной. — Директор ресторана, ваш спутник и покорный слуга до конца рейса.

— Нас вроде бы не знакомили, — Смагин слегка отступил, чтобы хорошо рассмотреть вышколенного директора. «Подозрительная личность, ну прямо карикатура на взяточника из журнала «Крокодил» времен, так называемого, «брежневского застоя» — мелькнуло у него в голове.

— Я хотел бы пригласить вас в зал и показать ваш персональный столик, а также обсудить меню для пассажиров совместно с завпроизводством и завскладом.

— Ну, предположим, для утверждения меню завскладом мне не понадобится, — Игорь приветливо улыбнулся, — а вот, насчет, поужинать, я с превеликим удовольствием, с утра чашки кофе не пригубил. Кстати, откуда вы меня знаете, хотя, что я говорю, ведь на пассажире каждый мой шаг известен всем членам экипажа, начиная от уборщицы и кончая капитаном. А уж директору ресторана просто грех не знать обо мне все до малейших подробностей.

— Вот именно, Игорь Львович, я даже знаю, что вы запустили во второй люкс вербованных девочек.

— Однако, судовой телеграф работает блестяще, — Игорь почесал затылок и еще раз в упор посмотрел в сощуренные, словно у старого лиса, рыжие глаза, — этих девчат я вообще-то для работы привлек, Альфред Адольфович.

— А мне то, что за дело, — наигранно улыбнулся директор, — пускай себе работают, только для начала пройдите в зал и взгляните на моих девочек. Официантки, только из училища, славненькие такие. — Альфред сглотнул слюну и распахнул перед Игорем большие стеклянные двери, ведущие в просторный зал, заставленный круглыми никелированными столами и покрытые мокрыми, ажурными скатертями.

Осторожно, словно даму, директор взял Смагина за локоть и повел в дальний конец зала, где возле окна стоял большой стол, сервированный серебром на четыре персоны.

— А кто еще со мной за столом сидит? — Игорь указал на свободные места.

— Да никто, хотите, пригласите к себе за стол хоть капитанов, хоть своих приятелей с рыбаков, любого пассажира, кроме конечно членов экипажа, этим не положено.

— Галочка, Леночка, — обратился он к двум молоденьким официанткам, шептавшимся у сервировочного стола. Директор смачно щелкнул пальцами, — принесите нам что-нибудь перекусить и минералочки из холодильника, а мы пока с Игорем Львовичем обсудим меню на неделю, — он аккуратно положил перед Игорем толстую красную папку.

— Здесь меню, составленное лично мною и нашим завпроизводством, посмотрите и, если нет возражений, то распишитесь, — директор ткнул пальцем в верхнюю часть меню, где жирным шрифтом стоял штамп «Утверждаю».

Смагин пробежал глазами по отпечатанному на машинке листку бумаги и с удовлетворением перевел взгляд на директора.

— Не слабо потчуете рыбаков, таким блюдам могут позавидовать повара самых лучших ресторанов города. — Смагин быстро расписался на всех копиях и закрыл папку. — Возражений нет, Альфред Адольфович, теперь приступим к дегустации.

— Вот и прекрасно, — директор, словно факир, взмахнул рукой, и папка исчезла со стола, — ну, а теперь, самое главное. Сегодня, после отплытия, все рыбаки разбредутся по каютам и продолжат праздновать отход. Следовательно, на ужин явятся, вместо двухсот запланированных, в лучшем случае одна треть и это будет продолжаться три-четыре дня. До экспедиции по моим сведениям ходу семь дней, следовательно, экономия составит порядком половина котлового довольствия, и это выливается в приличную сумму. Я говорю вам об этом открыто, потому что бывший начальник рейса, ваш предшественник, заверил меня о вашей надежности и дал кое-какие гарантии.

Все зависит от вас, если вы сейчас согласитесь и подпишете табеля на всю сумму — вы в доле, если нет — считайте, что разговора не было.

Игорь минуту колебался. Он вспомнил слова наставника, что эти ребята и без него своруют столько, сколько им надо, а он благородный, так и будет продолжать честно нищенствовать на одну зарплату. Нет, хватит, в этой стране нормальные люди уже давно поняли, что чем доказывать свою правоту и устраивать революции проще и дешевле приноровиться к создавшимся условиям, то есть потихоньку отщипывать от «российского пирога» маленькие незаметные ломтики.

Смагин также отчетливо понимал, что, войдя в сговор, он уже никогда не сможет оторваться от этой компании. Здесь начинается рубеж невозвращения, обратного пути к честной жизни нет. Но предательский голос внутри него нашептывал. «У тебя же молодая красивая жена, ее надо одевать, маленький ребенок, которого необходимо растить и воспитывать. Они никогда не поймут тебя, если была возможность взять свое, а ты прошел мимо. Просто все тебя будут считать неудачником по жизни».

Игорь огляделся, словно за ним следили из десятков видеокамер, и еле заметно кивнул головой. Альфред Адольфович удовлетворенно хмыкнул.

Тогда вот здесь тоже поставьте свой автограф, — директор протянул пожеванный листок серой бумаги.

— Что это? — Игорь развернул бумагу и продвинул ближе к свету. Что за филькины грамоты вы мне подсовываете, больше никаких подписей..

— Это Ваше, Игорь Львович, согласие на включение игровых автоматов, показ платного видео и разрешение на продажу спиртного в барах.

— А вам что моего устного согласия мало. Со спиртным давайте повременим, — непререкаемым жестом руки, Игорь остановил напористого победителя соцсоревнования, — торговлю откроем на обратном пути, когда у рыбаков будет, чем платить, ну а по всему остальному я даю добро. Только что я с этого буду иметь.

— Вот это деловой разговор, чувствуется наш человек, — директор скомкал листок и сунул его в карман, — для начала десять процентов от выручки наличными в конце рейса, — директор невинным взглядом посмотрел на начальника рейса.

— Ты за кого меня принимаешь, прохвост, — Смагин положил тяжелую руку на плечо директора ресторана отчего тот перекосился в одну сторону, — ты знаешь, сколько я таких, как ты, пропустил через свои руки, — и жестким голосом не требующим возражений произнес:

— Фивти — фивти, андестэнд, только наличные, каждый день вечером.

В глазах Альфреда Адольфовича вспыхнули, но быстро погасли злые огоньки ненависти.

— Извините меня старого дурака, запричитал директор, глупость спорол. Это десять процентов к вашим пятидесяти, хотел сказать, но вы меня опередили. Я же понимаю, и вашему начальству надо кое-что преподнести, все мы люди, все хотим жить. Еще раз извините старого пустомелю, будем считать, что договор заключен, за это не грех и выпить.

Как, кстати вам мои куколки, не правда ли хороши!

— Сам проверял, — съязвил Игорь и погрозил директору пальцем, — не сметь развращать малолетних.

— Да они сами, кого хочешь, совратят. Вы только дайте мне знать, к слову сказать, вы им приглянулись.

— Я и без вас это знаю, — Игорь помахал официанткам, дайте же что-нибудь поесть и уберите от меня вашего шефа, он меня заморит работой.

— Все, все я удаляюсь, а вечерком добро пожаловать в бар, на партию в преферанс.

Запах дорогих духов пахнул со стороны спины, словно легкий ветерок прошелся по цветочному полю и накрыл с головой мягким саваном расслабляющего покоя. Игорь задохнулся от внезапно захватившей его тихой радости и спокойствия. Такое случалось с ним, когда он заплывал далеко в море и, распластавшись на спине, покачивался на волнах, слушал загадочные шумы океана. Вода и успокаивала и одновременно возбуждала все мужское начало. Он, как бы наполнялся великой силой природной стихии, замешанной в этой неизмеримой массе воды миллиарды лет производящей жизнь.

Девушка поставила тарелку душистого, красного борща перед Смагиным, слегка коснувшись своим узким бедром за плечо мужчины. От этого прикосновения, как по трубам, к Игорю потекла горячая река энергии юного тела. Игорь внутренне перекрестился. — «Что за дьявольское наваждение! Вот уже четвертый десяток лет за спиной, а все как в молодости, каждый новый запах, легкий контакт вызывает в нем звериный инстинкт.

Смагин, не поднимая глаз, начал жадно есть, словно провел бурную ночь с этой незнакомкой. И, когда он, пересилив свою неловкость, поднял глаза, то увидел, что девушка сидит за соседним столиком и что-то невозмутимо пишет на салфетке. Она подняла удивленные глаза на Смагина и спросила.

— Вам второе принести?

— Как тебя зовут, красавица.

Щеки девушки покрыл румянец, она вдруг стушевалась.

— Галина Савельева, — она опустила голову, как провинившийся подросток.

— Вот что, Галочка, в меню указан, цыпленок табака, лучше принеси мне кусок поджаренного мяса, да побольше, так называемый «стэйк».

— Сейчас закажу, только придется подождать

Официантка легко поднялась, и через минуту склонилась над Игорем, собирая грязную посуду. Она будто чувствовала, что этот мужчина полностью находится под воздействием ее магического излучения, хотя отлично понимала свое зависимое положение. Она также не избежала легкого озноба при общении с этим новеньким начальником рейса, и давно забытый трепет в душе напомнил ей о любовных переживаниях юности.

Ей даже стало смешно, вот бы подруги узнали о ее чувствах. Что бы они подумали. После всего того, что они с той же Ленкой прошли на практике, совмещая обслугу в ресторанах с обслугой десятков мужчин разного возраста и комплекции. Ей это даже нравилось, ее никто не заставлял заниматься любовью с незнакомыми юнцами и матерыми мужчинами, и она никогда не считала себя ни шлюхой, ни проституткой. Просто ей нравилось эти пастельные общения, нравились ласки, иногда грубость и сила, нравилось, когда тело замирало в предчувствии чего-то давно изученного, но каждый раз нового, незнакомого, приносящего океан радости и удовлетворения. Ее не смущало и то, что мужчина уже на утро при встрече мог с ней не поздороваться или даже обругать, ведь все то, что она делала с этими самоутверждающимися эгоистами, делала только для себя и, они, несчастные, были ее рабами.

Савельева заказала шеф-повару стэйк, а сама украткой стала наблюдать из-за шторки за Смагиным. С виду обычный мужик, ничем не отличающийся от тех, кто прошелся по ее телу, она готова была хоть сейчас переспать с ним и забыть, но самое страшное заключалось в том, что при одной лишь мысли о близости с этим человеком ее охватил страх.

Из оцепенения Савельеву вывел знакомый голос подруги. С Ленкой она прошла все премудрости становления в ее казалось обычной морской профессии официантки. И в моря она никогда не собиралась, да вот приехал к ним в гости, в Нижний Новгород, старинный отцовский знакомый из далекого Владивостока. Сам — то он никогда не ходил в моря, но как он рассказывал о морских путешествиях своих приятелей на научно-исследовательских судах по южным, неизведанным островам Каледонии и Сейшел, про золотые пляжи, коралловые рифы большого Австралийского шельфа, высокие пальмы, непроходимые джунгли и тысячи диких туземцев и зверей, населяющих эти земли.

Это были рассказы неудавшегося романтика, но они захватили юные души молодых девчонок — подружек: чернявую, больше похожую на татарочку, Галочку Савельеву и белокожую, с густыми льняными волосами красавицу Леночку Кузнецову. Две отличницы планировались родителями для отправки на учебу в Москву в Плехановский институт народного хозяйства, но вот заезжий Дальневосточник спутал все карты родителям. Девчонки наотрез отказались ехать в белокаменную: «Только во Владивосток» — был их короткий ответ, — будем поступать в университет на Океанологию. Родители не долго сопротивлялись и отступили. Так в портовом городе на краю земли появились еще две совершенно неиспорченные жизнью юные дарования.

Девчонки успешно сдали вступительные экзамены и были зачислены в Дальневосточный государственный университет. Только вот жизнь тут же начала вносить свои коррективы. Открытые сердца принимали в себя любую ложь, обман, коварство, чем пользовались не вполне достойные люди мужского пола и к концу первого семестра девушки поняли, что им пора сворачивать свои пожитки и потихоньку собираться домой. Легкая свободная и загульная жизнь кончилась, все старые знакомые, вдруг как по команде исчезли, перестали отвечать на звонки, к экзаменам их не допустили, и лишь один щедрый на посулы морячок посоветовал девчатам устроиться в пароходство и попытать там счастья.

Так, эти два, еще не потерявшие всей своей свежести, цветка оказались на борту не такого уж белоснежного лайнера. И чтобы добраться до вершины своей служебной лестницы им предстояло пройти еще целый лабиринт испытаний, взлетов и падений, чтобы стать достойными членами семьи Красного пассажира.

 

Глава V. Переступившие край земли.

Смагин стоял на верхней площадке дюралюминиевого трапа, по которому гуськом поднимались пассажиры. Публика была настолько разношерстная, что Игорь просто диву давался, когда среди толпы желающих хлебнуть морской романтики мелькали скуластые узбеки в халатах и тюбетейках и рослые небритые грузины, предъявлявшие на трапе сомнительного вида удостоверения мастеров спорта международного класса по вольной борьбе.

С десяток парней в плоских кепочках на затылках и с синюшными, татуированными кистями рук напоминали больше организованное, вон тем валютным менялой в черной рекетирочке и дряблым одутловатым лицом, сборище профессионалов — карманников, орудующих во всех городских автобусах и трамваях, но только не будущих рыбообработчиков и грузчиков.

Группа ярко накрашенных девиц с огромными цветными сумками и чемоданами, больше похожих на торгашек, тоже давала повод к размышлению, чем же они собираются заниматься в море. Тем не менее, направления у каждой из них были выписаны на плавбазу «Спасск» Владивостокской базы тралового флота.

Вслед за ними потянулись девушки попроще. Впереди вышагивала Валентина в голубых обтягивающих джинсах и белой блузке, она помахала Игорю рукой, как своему старому приятелю, отчего у Игоря неприятно заныло под ложечкой. «Что за дурная простота» — сплюнул он, — не понимает что ли, слава богу, хватило ума переодеться.

В общем — то морской народ не спешил покинуть землю, многие стояли на причале и о чем-то оживленно беседовали, другие, соорудив импровизированный стол из чемоданов, распивали на скорую руку вино и водку из пластмассовых стаканчиков, закусывая белоснежным салом и хрустящими огурчиками домашнего посола.

Вахтенный помощник, стоящий рядом с Игорем, сделал очередное предупреждение в мегафон, что пьяные на борт приниматься не будут, но это не сильно огорчило веселые компании. Они только плотнее сгрудились, изображая трогательное прощание.

Маленькая белокурая девушка, похожая на Белоснежку поднималась под руку с высоченным парнем, стриженным под ноль. Его голова обгорела от солнца, была красная и местами шелушилась, но девушка, вероятно, не обращала на это внимание, она влюбленными глазами смотрела снизу вверх на своего принца голубыми, мокрыми от слез глазами и что-то тихо шептала. Молодой человек периодически целовал ее в пухлые губки, сжимая в объятиях крепкой, расчерченной ветвями синих набухших от нагрузок вен рукой и, разукрашенной от предплечья до локтя, цветными иероглифами, в одном из татуажных салонах Владивостокского Чайна — тауна узбекским самодеятельным художником. Его внушительного вида трицепсы под черной, с фиолетовым отливом безрукавкой перекатывались, словно у породистого быка.

Когда парочка поравнялась со Смагиным, парень поставил тяжелую сумку с надписью «НИКА» на площадку и с виноватой улыбкой подневольного человека обратился к вахтенному.

— Старина, пропусти жену на борт до отхода, век благодарен буду.

— Не положено, — невозмутимо произнес помощник, не прерывая своего занятия отмечать, прибывших на борт, в судовом журнале.

— Ну что тебе стоит, — вспылил долговязый, по блатному раскинув руки и растопырив пальцы, — я, может, год ее не увижу, что тебе жалко, не пассажир, а зона какая-то.

— У нас вся страна — зона, — спокойно произнес Смагин, до этого, молча наблюдавший, за подвыпившим пассажиром.

Молодые люди с удивлением уставились на человека, который так безрассудно бросается запретными словами, которые и на кухне-то произносить небезопасно, не говоря уже о таком столпотворении.

— Да, да, ребята, и вы уже дошли до такого возраста, что пора это осознать, так что не распаляйся, а то вместо парохода окажешься в КПЗ, и твоя невеста, моряк, будет сушить тебе сухари.

Девушка резко потянула своего жениха за руку, так что тот отшатнулся и чуть не полетел с трапа.

— Ты что, Валера, утихни, — пропищала Белоснежка, — никуда я с тобой не пойду, гляди здесь не люди, а волки какие-то.

Смагин усмехнулся.

— Давай сюда свой посадочный талон, вон видишь, девушка в холле, она проводит вас в каюту. — Он кивнул одной из стюардесс, выстроившихся в шеренгу возле окна администраторской, а про себя подумал: «Да, силен, пассажирский, гляди, как девчат натренировал, словно солдаты в армии, благо, еще честь не отдают на людях».

— Анечка, — кивнул он искраглазой брюнетке в черной мини-юбке, приглянувшейся ему на планерке, — проводите мужа с женой в 65 каюту и чтоб по команде, ребята, все по домам, сам проверю, не подведите.

— Будет сделано, начальник, — долговязый приложил к виску широкую ладонь. Парень легко подхватил свою подружку в охапку и поволок следом за удаляющейся стюардессой.

— Зря вы с ними лояльничаете, — скривил губы вахтенный, — так они к нам на шею сядут, каждый захочет девицу с собой протащить, потом собирай по каютам эту рвань.

— Ничего, надо будет и поищем, а этим молодцам сейчас каждая минуту на отходе дороже месяца на берегу, ты — то в длительных рейсах бывал?

— Нет, максимум месяц, а зачем мне это, — вахтенный, словно конвоир, пропустил еще одну группу пассажиров и перегородил путь очередной партии, — кому нравится пускай себе болтаются по году, а мне до Японии три дня перехода туда, три обратно и «Тойоту» прихватить бы неплохо, больше не надо, — он демонстративно поправил синюю повязку вахтенного офицера, олицетворяющую в его сознании, силу, власть и деньги..

— Ну-ну, невесело вздохнул Игорь, — все ты правильно, морячок говоришь, но есть на свете плавающие моряки, а есть просто моряки, так вот они, он указал в след удаляющейся паре, — просто моряки.

Вахтенный пожал плечами, не желая дальше встревать в полемику с начальством, а Игорю вдруг вспомнилось, будто это было вчера, как его провожали в первую кругосветку его жена и родные.

* * *

Ольге казалось, что они расстаются с Игорем навсегда. Она не привыкла, не видеть его дома более, чем один день, а тут целых шесть месяцев. Ольга сидела в его просторной каюте и молча смотрела на мужа красными, заплаканными глазами.

— Игореша, милый, дай мне слово, что будешь осторожен, скорее возвращайся, мне будет очень грустно без тебя, я не выдержу, если с тобой что-нибудь случиться.

— Замолчи, не ной, — оборвал ее Игорь, — сплюнь, у меня куча работы, а ты достаешь своим дурацким нытьем, — он вышел из каюты на воздух, чтобы не нагрубить. От этих женских причитаний становилось муторно на душе, тем более, вчера он изрядно напровожался с приятелями в местном «Арагви», уютно расположившимся в одном из старинных домов на улице 25-ти летия Октября, в свое время носившей всем понятное название — Алеутская, а когда притащился домой, то на утро обнаружил, что все его документы вместе с мореходкой и санпаспортом исчезли. Это было равносильно самоубийству, ведь с каким трудом ему досталась должность грузового помощника в пароходстве, и чтобы попасть на одно из лучших линейных судов ему пришлось поднять всех своих друзей и их знакомых.

Но в тот год ему явно везло. Еще стрелки часов не перевалили десяти часов по полудни, а на письменном столе в его комнате раздался спасительный телефонный звонок.

— Смагин Игорь здесь проживает?

— Да, Игорь сглотнул слюну, в горле пересохло.

— Вы документы не теряли?

— Терял.

— Тогда, бери, брат, два коньяка и срочно дуй ко мне в Академию наук, на четырнадцатом километре. В Институте биохимии спросишь Кравченко Андрея Алексеевича, там и потолкуем.

Игорь был на седьмом небе от счастья, до отхода судна оставались считанные часы, но он все же успел забрать свои документы, которые биохимик нашел в фойе ресторана «Арагви». Битый час Андрей Алексеевич рассказывал Игорю о своих открытиях в области новых рецептов бальзамов, выделяемых из пант оленей, мяса моллюсков и водорослей. Он заставил перепробовать все его напитки, прежде чем отдал документы и пожелал спокойного моря и скорейшего возвращения. Смагин едва успел на борт парохода, где его уже искали, а в кадрах готовили замену, а тут еще и Ольга навязалась со своими слезами.

— Слушай, собирайся и топай домой, — сказал он ей, — ребенок с бабкой сидит, а ты тут нюни распустила.

Такого лица у Ольги Игорь не видел за все время их знакомства. Оно потемнело, глаза запали, губы сузились в тонкую нить. Она распрямилась, взяла крохотную, лакированную сумочку и молча вышла из каюты. Игорь еще минуту постоял в нерешительности, но догонять жену не стал, какая-то врожденная упертость не давала ему перебороть свой эгоизм.

Ольга ушла, не попрощавшись, а Смагин, закрученный в водовороте множества дел, связанных с любым отплытием судна в дальний рейс уже через пару минут позабыл о ней и лишь через месяц, далеко в океане, когда прошла эйфория после встреч с пестрыми базарами Сингапура, сверкающего золотом неповторимого Бангкока, заброшенными в джунглях дворцами Мадраса, Игорь почему-то с тоской вдруг вспомнил все поминутно, каждое слово Ольги, ее опустошенный взгляд, свои беспечно брошенные слова.

Боже, как же теперь он страдал, вспоминая последние часы расставанья. Но видно есть на свете бог, или просто душа женщины не такая черствая, как иногда кажется мужчинам, но в тот же день Смагину принесли радиограмму. «Игорь нас все нормально зпт Димочка растет эпт родители здоровы зпт желаю счастливого плавания целую зпт твои Дима Оля тчк».

Как же он проклинал себя, когда их судно попало в жесточайший шторм в Индийском океане, а, наспех загруженный свинец в твиндеках сместился, в клочья, разрывая стальные крепления и заваливая судно на критический крен, после которого наступает угол заката, метацентрическая высота становится ровна нолю и любой пароход, независимо от величины и водоизмещения переворачивается, словно океанская яхта, потерявшая балласт, в считанные секунды. В эти минуту перед глазами Игоря выплыло, словно из тумана брызг, срываемого ураганным ветром с вершин десятиметровых волн, бледное и печальное лицо его любимой Олечки.

Нет, он не вспомнил в ту минуту ни матери, ни отца, ни даже маленького Демона, только грустные, словно у мадонны глаза ее светились искрами надежды из глубин черного, освещаемого вспышками молний, неба.

Опытный, с припорошенными серебристой сединой волнистыми волосами, капитан Петр Иванович Масалов дал команду третьему механику перекачать остатки топлива в танки, противоположного крену борта, судна и сделал еще одну грубейшую ошибку, вторую за этот рейс, после того, как согласился взять в порту Бомбей за хороший фрахт тысячу тонн свинца в слитках на Нью-Йорк, в верхнюю часть грузовых твиндеков.

Зная, что в осеннее время в северной части Индийского океана штормов практически не бывает, капитан Масалов надеялся проскочить на скоростном «писателе» до Суэца, там забункероваться и с хорошей остойчивостью спокойно идти через Атлантику. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Жестокий ураган поднялся от южной оконечности Африканского материка и, набирая силу, обрушился на восточную часть Аравийского полуострова, сметая на своем пути все живое, разгоняя волны пятнадцатиметровой высоты, которые, словно черные неприступные горы Сихоте — Алиньского хребта, накатывались на беззащитное суденышко, и только чудо могло спасти корабль от гибели.

К счастью чудо произошло и непонятно почему, но развернутый против волны заваливающийся то на один, то на другой борт сухогруз все же выдержал и не перевернулся. И в этот раз морское везение оказалось на стороне, сгрудившегося на ходовом мостике, в оранжевых спасательных жилетах, двадцати шести членов экипажа. Ураган прошел также быстро, как и внезапно возник, море слегка утихло, только серые рваные облака еще неслись с юга, огрызаясь проливным дождем.

Через неделю, уже в Средиземном море никто и не вспоминал и минувшей опасности, так же, как если бы пароход в ту ночь пошел на дно, и уже через месяц жители портового города Владивостока забыли бы о трагедии, прочитанной в местной печати и услышанной по радио. Измученные ожиданиями жены, возможно, еще год-два отмечали бы гибель моряков, собираясь мелкими группами у бронзового обелиска на морском кладбище и лелея надежду, что кто-то из моряков еще объявится спасенным.

Но проходили годы, надежды угасали, кто мог, повторно выходил замуж, и дети называли новых мужчин в своем доме папой, и лишь матери до самой смерти вспоминали бы о своих сыновьях, перелистывая старые бархатные альбомы с выцветшими фотографиями молодых и бравых сынов, и орошали бы их слезами выцветших и потухших глаз.

Вот почему сегодня Смагин пропустил эту неказистую парочку на борт судна. Он знал, что такое море, и никто на земле не мог точно сказать, свидятся ли эти люди вновь или нет, вернуться ли обратно все эти ребята, что поднимаются сейчас по трапу к своим женам, невестам, сыновьям. Они переступили черту отделяющие два мира и чтобы продолжить жить, требовалось переступить ее обратно.

Игорь с сожалением посмотрел на вахтенного помошника, который с пристрастием, словно натренированный охранник при входе в опасную зону, проверял багаж пассажиров на наличие спиртного, оружия и прочих, запрещенных к вывозу вещей на красном пассажире, хотя любой из этих моряков за определенную плату пароходскому чиновнику мог бы на вполне законных основания загрузить на судно контейнер выпивки и за месяц обогатиться на торговле зельем в экспедиции.

«Что же вы за моряки, почему с таким презрением вы посматриваете в сторону этих простодушных с загорелыми, обветренными лицами парней и девчат. Они, возможно, еще и не знают, что завтра им преподнесет океан, но в их глазах светится уверенность, эти ребята готовы ко всему».

 

Глава VI. Кровавые осколки тоталитаризма.

Погрузка пассажиров уже заканчивалась, когда к борту теплохода подъехал серебристый автобус с огромными тонированными окнами. На причал резво спрыгнул коротконогий, толстенький военный в зеленой форме погранвойск с пагонами майора. За ним из автобуса строем начали выходить солдаты с бритыми, загорелыми затылками, огромными спортивными сумками и рюкзаками за плечами. Правда, солдатами их назвать было трудно. Они больше были похожи на анархистов времен гражданской войны. Кто-то был одет в тельняшку безрукавку с крапчатым беретом отрядов особого назначения на голове, другие в обычные черные майки и бежевые полевые кепочки. Почти все парни были обуты в фирменные кроссовки, и каждый второй нес в руке японский двухкассетник. Они полукругом расположились на причале присели на свои рюкзаки и закурили. В воздухе повис до боли знакомый запах марихуаны.

— Это что еще за клоуны, — непроизвольно вырвалось у Игоря, — кто такие?

Майор снизу помахал какой-то бумажкой и начал подниматься по трапу.

— Распоряжение главнокомандующего, — военный козырнул и тут же снял фуражку, чтобы обтереть обильные струи пота. Извините, не представился, Майор Колобашкин. Сопровождаю группу военнослужащих из Афганистана, приказано рассредоточить их по несколько человек по точкам, точнее развести по погранзаставам на Южных и Северных Курилах для продолжения службы и так сказать прохождения реабилитационного периода. Вот мое предписание, заверенное командующим Дальневосточным пограничным округом.

Игорь взял бумагу, мельком посмотрел и вернул ее офицеру.

— У меня гражданское судно, военных брать на борт не положено, тем более, где ваш счет на оплату.

— Деньги поступят очень скоро, вот мое гарантийное письмо, — майор протянул очередную пожеванную бумажку с серьезными гербовыми печатями, — этих парней нельзя держать на берегу среди нормальных граждан. Они все чокнутые наркоманы, прошли и кровь, и смерть, год в Афганистане, это вам о чем-нибудь говорит.

— У меня нет отдельного помещения, чтобы изолировать ваших боевиков, я даже не знаю, есть ли у них оружие и наркотики. Вы что же, майор, не чувствуете запах, это же дурь, они мне здесь такое устроят.

— Дайте мне какое — нибудь помещение подальше от пассажиров и выдайте сухой паек на три дня, мы даже в ресторан подниматься не будем, — не унимался майор.

— Слушай, Колобашкин, а у тебя хоть табельное оружие имеется, если в случае чего припугнуть героев.

— Их разве Макаровым испугаешь, майор указал на кобуру под кителем. Пусть себе кумарят до Курил, а там мы их раскидаем по одному в разные заставы и там эту дурь из них быстро выгонят, — Колобашкин жалобно посмотрел на Смагина. — Выручай, начальник, это моя последняя командировка, год дома не был. Мы договоримся, — он заговорчески улыбнулся и, взяв Игоря за рукав, отвел в сторонку. — У меня с собой пара трофейных «волын» имеются, не китайские, а чисто немецкого изготовления. Выберешь себе любую красотку, хочешь мисс «Беретту», хочешь Кольт «Магнум — «миротворец» сорок четвертого калибра, обе пушки в идеальном состоянии.

— Ладно, уговорил, сейчас что-нибудь поищем для вашей бригады, только гляди, вся ответственность на тебе и мои моряки лично досмотрят каждого твоего солдата, чтобы даже ножи на переход сдали на хранение. — Он жестом подозвал вахтенного.

— Срочно вызови пассажирского, вояк берем с собой, нечего им в городе околачиваться.

— А вы с капитаном советовались, — не удержался вахтенный, — я думаю, он не обрадуется таким пассажирам.

— Не переживай, я его поставлю в известность, а ты делай, что тебе говорят, я не сомневаюсь, что Семенов о военных уже знает, такой цыганский табор под бортом судна никого не оставит без внимания.

Пассажирский появился, как по мановению волшебной палочки.

— Что, берем гвардию? — Александр кивнул в сторону группы фронтовиков, — но прежде я хочу покалякать с пацанами, как они насчет дисциплины, — он спустился по трапу и о чем-то переговорил с одним из военных, единственного из всего взвода, обмундированного по форме с лычками сержанта, молодым и веснушчатым, парнем. Затем поднялся и кратко доложил.

— Обещает порядок и круглосуточную вахту, так что теперь слово за тобой и капитаном, — он указал большим пальцем наверх.

— Ты посмотри помещение на самой нижней палубе, а я потолкую с капитаном, никуда он не денется, перегруза судна, как такового нет, снабжения в трюма не берем, харчей, я думаю, на всех хватит. Так что грузи их, пора сниматься, первый пункт захода Северокурильск.

Смагин, не спеша, прошел в надстройку, где возле администраторской кабины толпились пассажиры. Он протолкнулся к окошку и, перегнувшись туловищем через парапет, внимательно начал наблюдать за работой администратора. Через минуту он не вытерпел.

— Марина Сергеевна, что за простой, пора бы этих несчастных уже расписать по каютам.

Марина подняла тяжелые от толстого слоя макияжа веки и недовольно проворчала.

— Хорошо вам давать указания, а мои девчонки уже с ног валятся, умотались с вашими рыбаками, хуже, чем с иностранцами, — она фломастером отметила на плане судна каюты для очередной партии пассажиров и позвала освободившуюся стюардессу.

— Ирочка Саблина, это твои, забирай.

— А куда ты наших японцев и америкашек поселила.

— Как и велено. в первом классе на главной палубе, недалеко от вас, так что будете часто встречаться.

— А они мне нужны, Мариша, Смагин игриво посмотрел на Администраторшу, — что главное на судне, знаешь, правильно — камбуз и персональная спасательная шлюпка, все остальное — ненужные, мешающие основной работе вещи, атрибуты и апартаменты.

— Не зря вы свой второй люкс девочкам сдали, — съязвила Марина, но тут же поджала губки, перехватив гневный взгляд начальника.

— Не твоего ума дело, красотка, занимайся своими обязанностями, попридержи свои «секретные сведения» для капитана и помполита.

— Я не стучу, здесь и без меня шестерок достаточно, так что, Игорь Львович, имейте в виду этот факт.

— Да я знаю, успокойся, Мариша, ты мне для других дел пригодишься, а пока скорее заканчивайте с оформлением, а я посмотрю, чем мои юные помощницы занимаются.

— Ну, тогда совет, да любовь, — кинула вслед Марина, только не увлекайтесь, — она озорно рассмеялась.

— Да ну, тебя, — Смагин махнул рукой и вышел на прогулочную палубу, чтобы без свидетелей проскочит к своему люксу.

Предчувствие его не подвело, возле дверей он застал свою молоденькую рыбачку. Валентина расхаживала по холлу в короткой, обтягивающей аппетитные ляжки, джинсовой юбчонке и своих неизменных красных туфлях на босу ногу. На голове она соорудила из волос что-то напоминающее гнездо аиста, а белая, ажурная с огромным жабо блузка с трудом вмещающая ее огромный бюст была венцом хит наряда провинциальной девушки, решившей покорить мир.

Игорь критически посмотрел на ярко красную помаду на губах Валентины и покачал головой.

— Зайди — ко мне, — кое — что надо сказать.

— А я как раз вас и жду, вот уже оформили кучу табелей, требуется ваша подпись и печать, — невозмутимо проворковала Валентина, протискиваясь в каюту вплотную со Смагиным.

От этого жаркого прикосновения крепкого женского тела Игоря опять передернуло от пяток до макушки, как от разряда электрического ската, который он испытал когда-то, купаясь на VIPовском пляже недалеко от Мадраса в беснующемся прибое Индийского океана. Несчастный скат, очевидно, пережидал отлив, который здесь достигает восьми метров над уровнем моря в одной из многочисленных песчаных заводях многокилометрового пляжа. Вот тут-то его и нашел Игорь Смагин, шагая уверенной походкой завоевателя по неизведанным ему землям Индии. Правда, тогда Игорь пришел в себя только через десять минут, когда местный врач — индус в белом тюрбане поднес к его носу кусочек ваты, обильно смоченный нашатырным спиртом. На память от Мадраса на его пятке остались два черных шрама от шипов двухметрового ската. Что сейчас ему готовила судьба, он не знал, но внезапно для самого себя вдруг занервничал.

Смагин втянул живот, пытаясь не задеть соблазнительные выпуклые формы девушки, но не для того Валентина так долго слонялась под дверьми номера, чтобы вот так просто ее потенциальный жених, как она считала, проскочил в каюту. Она всей своей беззастенчивой плотью навалилась на Смагина и, по детски сложив губки, промолвила:

— Может, вы пропустите даму.

Игорь от такой наглости чуть не задохнулся в бурлящем гневе очередной вспышки негодования, но тут же весь обмяк под непобедимыми женскими чарами и, отступив назад, с глубоким вздохом, впустил девушку в каюту.

Он на всякий случай закрыл дверь на защелку, что не ускользнуло от зоркого взгляда Валентины, затем, повернулся к девушке и уже спокойно начал, было, свою обвинительную речь, но тут же осекся, застыв с открытым ртом и отвисшей нижней челюстью. Валюша, между тем, скинула туфли и уже торопливо стягивала узкую юбку, виляя задом, потом отвернулась от Игоря и скинула накрахмаленную блузку на пол.

— Я вижу тебе не очень — то нравится мой прикид, — она обернулась вполоборота, — а так, получше, Валентина игриво вильнула бедрами, ну чего замер, раздетую женщину никогда не видел, что нравлюсь я тебе? С вашего разрешения, господин начальник рейса, пойду приму душ, а вы налейте нам что-нибудь выпить.

Яхонтова плавной походкой проплыла в сторону ванной, на ходу скидывая остатки нижнего белья, прикрывающие женскую честь и достоинство, не оставляя малейшей возможности для любого мужчины сделать выбор.

Игорь сел в кресло и попытался собраться с мыслями. «Выгнать эту нахалку к чертовой матери или порадовать очередную дуреху. Но эти простенькие на вид девчушки потом не отвяжутся, и будут жить в твоей каюте пока не смайнают трап для высадки на ее долгожданную плавбазу, источающую пары, насыщенные углеродами жира и рыбного протеина. Но, собственно говоря, что я теряю, надоест, выпру в общую каюту, или переселю к солдатам, пусть там ее радуют всем взводом».

Смагин открыл холодильник, где на нижней полке стояла батарея виноводочных изделий. После минутных раздумий он остановил свой выбор на литровой бутылке обычной водки. «Эта никогда не подведет», — Игорь налил два полных фужера искрящейся жидкости и поставил их на столик. Затем взял пару крупных апельсинов и нарезал ровными, сочными дольками на тарелку. Его еще мучили угрызения совести при мысли об очередной измене, но когда огненная вода прошла по пищеводу и наполнила расслабляющим теплом уставшее за день тело, все дурные мысли, как — то быстро улетучились. Вышедшая из душевой и слегка раскрасневшаяся Валентина, обернутая большим, махровым полотенцем, с распущенными, словно у русалки, длинными волосами, сейчас казалась ему ну просто красавицей.

Она присела к нему на колени, обхватив горячей рукой за шею, второй взяла бокал с водкой и медленно выпила. Игорь с восхищением посмотрел на девушку, у которой не шевельнулся ни один мускул на лице.

— Ну, ты, мать, сильна, где же так пить научилась?

Валентина взяла дольку апельсина, откусила маленький ломтик и приложилась к губам Смагина в долгом кисло — сладком поцелую.

— Жизнь научила, моя умница, — прошептала она, расстегивая его рубашку и, нежно поглаживая широкую, мужскую грудь, — Тебя же не надо учить, что нужно делать с женщиной в таком состоянии. — Она распустила скрученное в узел полотенце на груди и, закрыв глаза, осторожно прижалась упругими сосками к напрягшемуся животу Смагина. — Я вся твоя, милый, как я ждала этой минуты, ну бери меня, шептала она все чаще распаляя себя и вжавшегося в кресло мужчину.

Смагин не мог понять, что с ним происходит, но в ответ на такие жаркие ласки, он стал совершенно холоден и спокоен. Его просто бил озноб, и он не мог себе признаться, что впервые за всю свою жизнь у него пропало всякое желание, и он просто-напросто не хотел эту женщину. Не смотря на выпитое спиртное, его разум прояснился, он почему-то вспомнил, как он клялся своей Ольге в верности и буквально через день нарушал данную клятву. Но тогда он почему-то не мучался приступами совести, не вспоминал он и о сыне, не думал о последствиях сладких минут.

Сегодня в нем что-то надломилось, вероятно, он перешагнул ту черту, за которой уже нет возврата назад, и как бы он не лгал жене и самому себе, это чувство будет преследовать его до самой смерти. Валентина через какое-то мгновение почувствовала холодок, пробежавший по ее груди, словно скользкая, ледяная змейка скользнула по животу и дальше по ногам, в одночасье, охлаждая все чувства, накипевшие за день до желанного свидания. Она с недоумением уставилась на Смагина.

— В чем дело, начальник, я чем-то тебя не устраиваю или у нас какие-то мужские проблемы, — Валентина вся съежилась, ее глаза наполнились слезами.

— Все, не хочу тебе врать, надоело, — Игорь встал и, легко подняв девушку на руках, поставил на палубу. — Одевайся и иди к себе, не обижайся, но у нас ничего не получится, не могу просто так, без всяких чувств.

— Я ведь тебя и не заставляю говорить мне о любви, — тихо прошептала Валентина, опустив голову, — только зачем вот так грубо отталкивать девушку, я ведь тебе ничего плохого не сделала и ничего не прошу взамен. — Она накинула помятое полотенце на плечи и начала медленно одеваться.

Смагин не выдержал этой трагикомической сцены и вышел из каюты, на пороге он задержался и, медленно выговаривая слова, произнес:

— Давай останемся друзьями, вечером я к вам загляну на чай. Он вернулся в каюту и поцеловал Валентину в щеку. Она улыбнулась, и веселые искорки опять засверкали в ее озорных глазах.

— Я буду ждать, и я совсем не обижаюсь, сама виновата, наехала на мужика, словно, на своего. Ты только скажи, пожалуйста, я хоть чуть-чуть тебе нравлюсь.

— Ты красивая женщина, а я дурак, все ухожу, а то у меня снова начнется очередной приступ.

— Ты что серьезно болен, — Валентина погладила Игоря по голове, будто перед ней стоял ее великовозрастный сынок, — бедненький, может я тебе чем-нибудь смогу помочь.

— Нет, Валентина, все, иди быстрее к себе в каюту, только я сам себя могу спасти, если очень захочу. Пока, еще встретимся. Смагин уже с силой буквально выпихнул девушку из каюты и захлопнул дверь.

Фу, — он тяжело выдохнул, — эти бабы, тебя паря, загонят когда-нибудь в деревянный макинтош, видит бог, бежать надо с такой работы, пока не вляпался.

Он поднял трубку и набрал номер пассажирского помощника.

— Саша, ну что расселил солдат?

— Да у нас в носовой части на нижней палубе есть две каюты по двадцать коек, туда я их и определил, — донесся издалека знакомый уже голос пассажирского.

— Прекрасно, найди мне, пожалуйста, их майора, пусть несет все документы ко мне в каюту.

— Сейчас объявлю по трансляции, жди.

Через минуту в каюту завалился Колобашкин с огромным потертым портфелем. Он по-хозяйски плюхнулся в кресло и вытащил на стол кучу бумаг. Вот их воинские билеты и предписания, мне нужна справка, что я и мои подчиненные следовали на вашем пароходе до места назначения, он немного задумался, затем достал из потайного отсека своего солдатского кейса пол-литровую бутыль с какой-то мутной жидкостью.

Что, начальник, примем по маленькой.

Это что за гадость, — Игорь с презрением скривил губы.

— Как что, — Колобашкин поднял бутыль на уровень глаз, будто сомневался в происхождении этой политуры, и потряс ею на свету, — шило, натуральный спирт, начальник, может и не совсем «прима», но еще никто не жаловался. Что брезгуешь, а жаль, эта вещь меня никогда не подводила, даже на фронте. Ой, братишка, я совсем забыл, я же тебе пушку обещал, на, вымогатель, выбирай.

Он аккуратно достал из-за пазухи большой холщевый пакет и развернул его. Перед Смагиным на столе лежали два черных пистолета, поблескивая вороненой сталью, хорошо сработанного механизма, призванного убивать все живое.

Игорь бережно взял тяжелый «магнум» и передернул затвор, который с легким звоном загнал желтую гильзу в патронник.

— Осторожно, начальник, обойма с боевыми патронами.

Смагин нехорошо улыбнулся и прицелился, сощурив левый глаз, в переборку, где над его рабочим столом висел портрет вождя мирового пролетариата Ульянова — Бланка, наглухо прикрученный слесарем-коммунистом при постройке теплохода.

— Смерть врагам народа, — артистически крикнул он и рассмеялся, узрев перепуганное лицо Колобашкина, — да не бойся, не пальну, он отпустил стопор и полная обойма, забитая до отказа блестящими маслятами, легко и бесшумно выскользнула из рукоятки на его сжатые колени. Еще раз, щелкнув затвором, он заставил выскочить из патронника тяжелый патрон, увенчанный овальной свинцовой пулей. Удобно расположившись в ложе ствола, пуля уже нетерпеливо ждала мощного ускорения для своего прямого назначения, но на сегодня ей дали отбой.

— С оружием я вижу ты, начальник, знаком, только вот баловать и целиться в людей не надо, тем более в нашего родного Ленина.

— И что же вы такое говорите, господин майор, наш Ленин, да ты знаешь, сколько эта мразь при жизни людей погубила и теперь отголоски его идей в виде израненных и разбитых судеб я прячу сейчас от людского глаза в самых худших каютах парохода. А сколько их, этих ребят осталось лежать обезглавленных в зыбучих песках и долинах, горах и лесах паршивого Афганистана, ты — то, наверное, получше меня знаешь.

— Пацанов твоих, по идее, надо везти, как героев и не на Курилы, а на Гавайи на отдых и вообще им не надо было там находиться и помирать за тупизм толстозадых генералов, некрофилов — политиков и одержимость сатанистов — марксистов.

— Ты чего несешь, — привстал Колобашкин и, набычившись, пробасил, — всему миру известно, что это американские империалисты виновны в развязывании войны, — побагровел майор, — это они первые собрались расставить свои ракетные установки вдоль нашей границы. И, вообще, откуда ты такой умник взялся, нет на тебя нашего замполита дивизии, он бы тебя быстро в штрафбат определил.

— Ну началось, — Смагин щелчком загнал обойму на штатное место и положил пистолет в боковой карман своей куртки, — все, патриот, бери свой спирт и иди к солдатам, нет, погоди, отлей мне стакан, может пригодится, для технических нужд.

— А что пить не будем, — майор с сожалением посмотрел на свою бутыль, из которой Смагин смело плесканул в большую чайную кружку почти половину содержимого.

— Хочешь простой хорошей водки, — майор, пожал плечами.

— Мне все одно, хоть пулемет, лишь бы с ног валило.

— Ну, тогда вперед, — Смагин привычным жестом налил два стакана до краев, — чтобы не было войны! Не возражаешь.

Колобашкин кивнул, встал и опрокинул стакан в рот, смачно крякнув.

— Слушай, Колобашкин, расскажи мне, как вы там воевали в Афганистане, ты-то сам убивал моджахедов? Твой сержант рассказал пассажирскому страшные вещи, что, мол, кучка измученных солдат у нас на борту, это все что осталось от вашей гвардейской дивизии. И чем ваши отцы — командиры думали, когда оставили парней без прикрытия, боезапаса и снабжения, короче бросили в горах на растерзание диким талибам. И где ваш грозный замполит, небось, в тылу отсиживался?

— Да не в тылу, его с командиром за неделю до окружения на повышение отправили в Москву, в Академию генерального штаба, а что до меня, так я командированный, только на границе парней принял. Это сейчас они такие смирные, а то думали, всех вязать придется, оружие ни в какую отдавать не хотели. Ведь исламисты подлые что сделали. После окружения, оставшихся в живых, загнали в ущелье и приказали сдаться, пообещав жизнь и свободу. Пацаны поверили, побросали оружие, и вышли из леса, тут на них эти волки и накинулись.

Только вот один сержант, опытный оказался, ну тот который сейчас на судне, увел свою роту в горы и оттуда наблюдал, как эти собаки нашим парням живьем головы отрезают. Но сделать ничего не мог. Благо прилетели «вертушки» и забрали этих оставшихся в живых несчастных, иначе и им не миновать жестокой смерти. Сержанта даже к ордену представили, но этим парням, по-моему, уже ничего не надо, только бы скорее добраться до дома. Вот такие, брат, дела творятся совсем рядом, на этой грешной земле, где одни жируют, другие проливают кровь не весть за что.

— Как за что, майор! За нашу родную коммунистическую партию во главе с Горбачевым, ты разве не знаешь, за что воюешь?! Вот меня, к примеру, в прошлом году ночью подняли с постели, посадили в грузовик и отправили на так называемые сборы. Выкинули нас, меня и еще с сотню таких же бедолаг, в поле недалеко от Тавричанки в одних курточках и цивильных ботинках и приказали ждать, когда привезут форму оружие и провиант. А на дворе уже конец октября, ночью начались заморозки. Мужики распалили костры, благо рядом свалка оказалась, заваленная старой автомобильной резиной, ну, и конечно, почти каждый прихватил с собой бутылочку беленькой с домашней закуской. Так и грелись всю ночь.

А слухи идут один страшнее другого, мол, китайцы уже границу перешли и их танки движутся в сторону Уссурийска. Что им сотня километров. Представляешь, если бы и в правду, все так и было, так и полегли бы все, соколики, в этом поле, и никто бы о нас никогда не вспомнил.

Ну, допили мы свое спиртное, дожевали припасы, и стал народ к утру разбредаться по селам в поисках жилья и пропитания. Я же с одним приятелем вышел на трассу, поймали первую попавшуюся машину и рванули обратно во Владивосток. На следующий день я вышел на работу и меня до сих пор никто не хватился. Вот такая у нас армия, так и этих пацанов положили и еще положат не одну тысячу, не в Афгане, так в какой — нибудь Камбодже или Лаосе и на все у этих коммуняк есть красивый ответ: Либо интернациональная помощь братскому народу, либо борьба с мировым империализмом по защите рубежей отечества. Нашли рубежи, аж, до самого Ирана и Ближнего востока ручонки свои ненасытные, протянули, а отдуваться все тем же молодым пацанам.

Майор кивал головой и не проронил ни слова за все время монолога Смагина, потом поднял свои помутневшие от алкоголя глаза и сказал.

— Все ты, верно, говоришь, паря, но есть приказ, и я его исполняю, ты ведь тоже принимал присягу.

— Да, я принимал, но только не на верность этим подонкам, грызущимся за власть, а на верность России, своей Родине, а не «мировому интернационалу» — этой голытьбе и сборищу бездельников, а молодым бы хоть сейчас посоветовал: Не верьте ни одному лживому слову, ни одному представителю этой проклятой партии, ведь она держится только на лжи и ненависти и, как только раскроются все их лживые обещания, ей придет конец.

— Ну, это ты, брат, переборщил, коммунистов просто так не истребить, может только придет здравый мужик к власти и объявит их поганое племя вне закона. Вот тогда народ покуражится, а пока он законопослушный и доверчивый, — Колобашкин вынул пачку «Беломора» и закурил. Он опустил голову и искоса взглянул на Игоря.

— А чего это ты такой антисоветчик на руководящей должности засел, надо тебя немного подвинуть.

— Вот, вот, вместо того чтобы подвинуть своих генералов, ты уже на меня прицелился, так и будем друг друга сдавать этим гнидам, ладно, это пьяный базар, считай, я ничего не говорил, а ты ничего не слышал. Иначе куковать тебе на Парамушире до следующей навигации. Все, иди, проверяй службу, через пару часов я пройду со своими ребятами проверю.

 

Глава VII. Сделка с совестью продолжается.

Смагин проснулся от пронзительных свистов и сочных щелчков, заполнивших его каюту какими-то новыми, еще незнакомыми звуками, словно он оказался в центре летательного аппарата инопланетян. Сладкий сон с тихим шелестом прибоя на берегу золотого пляжа с бирюзовым небом и теплым, влажным воздухом, наполненным ароматом цветущих орхидей и бананового дерева, внезапно сжался, как от взрывной волны и свинцом навалился на грудь.

Игорь подскочил на койке, включил светильник и посмотрел на настольные часы, подаренные ему женой еще в первом рейсе. «Чтобы когда звонил — вспоминал меня» — сказала на прощание Ольга. Так и таскал он этот неутомимый в своем отсчете времени хронометр, красного цвета с изображением веселого дельфина на панели, с парохода на пароход.

Стрелки часов показывали половину второго ночи. Из-за плотно закрытой стальной двери каюты доносились пронзительные завывания сирен игровых автоматов, звук падающих монет в бездонный поддон «однорукого бандита» и истеричные стоны игроков, заступивших на последнюю вахту по опустошению своих карманов, людей-призраков, жаждущих быстрого обогащения.

«Вот, прохвосты, без моего ведома автоматы запустили» — выругался про себя Игорь, — звук бы потише сделали, хоть уши затыкай.

Он встал, натянул джинсовую рубашку и черные вельветовые брюки — своеобразную морскую униформу, затем прошел в ванную и умылся. Привычка просыпаться среди ночи и начинать работу уже засела в его мозговых клетках особой моделью, и потому через пять минут он был бодр и энергичен, словно и не было суеты погрузки и тревожных часов короткого сна.

Выйдя в фойе, он увидел за рычагами управления, мигающих всеми цветами радуги разрисованных ящиков, застывших в судорожном ожидании, сгорбленных перед своими идолами, людей, похожих на зомбированных, перенесших страшное заболевание психики, униженных слоев представителей человечества. Бесстрашные покорители морей и океанов сейчас выглядели молчаливыми сусликами перед глазами, распушившей свой, переливающийся серебром и золотом, капюшон «кобры» с ненасытной пастью, куда словно капли дождя монотонно падали и падали монеты.

На Игоря не обратили внимания, все были прикованы к крутящимся рулеткам заветных кругов ада. Люди судорожно нажимали на кнопки, дергали с веселым дьявольским звоном рычаги и, затаив дыхание, ждали. Иногда раздавался призывный звон монет, женщины целовались, словно выиграли целое состояние и утирали слезы умиления, мужчины в немом экстазе прилива чувств выгребали скудное содержимое и продолжали дальше эту бесконечную игру, настроенную только на проигрыш и разочарование. Стоящие в очереди рыбаки тут же занимали место в пух проигравшего товарища, чтобы через какой-то промежуток времени повторить его судьбу.

Игорь никогда не мог понять игроков, словно те были с другой планеты. Как можно, заранее зная, что ты наверняка когда — нибудь проиграешь, начинать соперничество с дьявольским механизмом. Возможно, и сама работа этих людей в море была своеобразной игрой в жизни на выживание. Люди заранее знали, что все заработанные адским трудом деньги в море — на берегу превратятся в прах. Лишь может десятая их часть дойдет до назначения остальное, пройдя через сито женских рук, рестораны, казино и дойдет до назначения в виде жалкого пособия моряку и его семье. И через пару месяцев, уже нищие, они будут толкаться у дверей отдела кадров управления в надежде поскорей отправиться в море.

Каждый из этих претендентов на «трудное» счастье, наверняка, думал: «Нет, шалишь, брат, я не такой простой, у меня все получиться. Вон вчера, говорят какая-то девица с плавбазы «Спасск» рванула «Джек пот» и срочно засобиралась домой».

Смагин усмехнулся своей ироничной улыбкой, подошел к двери с золоченой вывеской «БАР» и грубо, по-хозяйски, толкнул ее. Тяжелая стальная масса не поддалась, тогда он постучал кулаком, затем ногой, да так, что загрохотали переборки, заглушая перезвон игровых автоматов.

— Я же сказала вам, что жетоны закончились, — послышался визгливый женский голос.

— Открывайте, ревизия, — Смагин едва сдержал смех, из-за возникшей тишины за перегородкой. Он представил, как у барменши отвисла челюсть, и затряслись коленки.

— Какая еще, мать вашу, ревизия, — разрезал возникшую тишину знакомый мужской голос за дверью.

Смагин удивился вдруг возникшей паузе и когда повернулся, то с удивлением обнаружил, что все игроки в недоумении повернулись к нему. Игорь махнул рукой.

— Не обращайте внимания, товарищи рыбаки, извините, что нарушил священный процесс, — он опять повернулся к двери, на пороге которой возник силуэт элегантного Альфреда Адольфовича.

— Ну и что за конспирация?

— А, это вы, Игорь Львович, а то Леночка не расслышала, кричит, бедняжка, проверка пришла.

— Она правильно расслышала, я к вам с ревизией. Почему запустили автоматы, а меня не предупредили? Мы ведь договаривались, что подключать аппараты и снимать кассу будем комиссионно.

— Да к чему такие сложности, Игорь Львович, мы ведь свои люди, что нам делить, да и тревожить вас не хотели, день-то какой напряженный выдался, думаем, пусть поспит начальник, впереди еще столько работы. Ну, а раз уж встали, проходите, здесь все наши и пассажирский, и завскладом, и старпома пригласили.

— Да, уж с вами, кажется, отдохнешь, — проворчал Смагин, мельком взглянув на барменшу, протирающую за стойкой фужеры.

— Ну что, Кузнецова, с повышением тебя, он подмигнул девушке и прошел в глубину задымленного зала по направлению к овальному столу, застеленному зеленым сукном, где расположились за игрой в карты его новые знакомые и попутчики.

Елена опустила глаза, прикрыв ресницами чуть не половину лица, но ничего не ответила, только перевела вопросительный взгляд на своего шефа.

Директор незаметно кивнул ей и услужливо указал Игорю на свободное место за столом.

— Хорошая дивчина, лучшая в ресторане, — похвалил Альфред Адольфович свою подчиненную, перехватив пылающий взгляд Смагина, — но в баре от нее пользы поболее будет, — он украдкой ущипнул Игоря за локоть, — не девка — огонь, с пол оборота заводится, вспыхивает, как порох. — Он плотоядно засмеялся, — еще познакомитесь, времени впереди предостаточно, а теперь давайте к нам за столик, мы уже третью партию расписываем.

— Небось, на деньги играете, а у меня в кармане ни цента, — Игорь демонстративно похлопал по бедрам. — Нет уж, играйте, у вас полный комплект, а я чего- нибудь выпью, посижу, погляжу, как добрые люди отдыхают.

— Как знаете, дело хозяйское, карты неволи не любят, а мы, пожалуй, продолжим, а потом и о делах поговорим. Сдавай, Митрофан.

Завскладом легко зашелестел картами, словно факир, перебрасывая гармошкой колоду блестящих карт с одной ладони на другую. Скуластое, ничего не выражающее лицо, словно окаменело, от напряжения еще сильнее сузились глаза, когда карты, будто выпушенные из печатного станка стали выстреливать из колоды и плавно приземляться аккуратными кучками на стол перед игроками.

«С такими и садиться за стол не стоит» — подумал Игорь, наблюдая за ловкими и грациозными движениями рук сдающего, — враз обставят.

Смагин присел на круглое кожаное, с никелированными ручками кресло за отдельным столиком и тут же перед ним мягко встал на круглую салфетку высокий фужер с желтой, искрящейся жидкостью, забитый прозрачными гранулами льда и долькой лимона, профессионально насаженно на краешек стакана.

— Это наш фирменный коктейль, — услышал он за спиной голос барменши. Она появилась из полумрака в короткой черной юбке и простой сатиновой блузке. Ровные ноги, обтянутые блестящими колготками, оказались почти на уровне лица Смагина, и он занервничал. Между тем девушка слегка согнулась и пододвинула Игорю хрустальную пепельницу, в которой лежала нераспечатанная пачка «Салема».

— Курите, пожалуйста, — барменша отступила на шаг в темноту, ожидая указаний, — может что-нибудь поесть принести.

Ее голос был настолько спокойный и ровный, что Игорю показалось, будто рядом с ним кукла, а не женщина, но аромат ее тела уже проник через потайные щели во все легко доступные мужские места, поражая интимные уголки легким покалыванием забурлившей крови и постепенно разогревая застоявшееся после длительного перерыва молодое тело.

— Пока не надо, — Игорь отглотнул большой глоток ледяной жидкости и неожиданно для себя обнял девушку за ноги чуть ниже бедер и притянул к себе. Она, не сопротивляясь, подалась к нему, обдав жаром живота его плечо, но тут же, легко, словно кошка, извернувшись, присела рядом.

— Если хочешь, я приду к тебе, как только все это закончится. — Девушка перехватила руку Игоря, которой он пытался проскользнуть к ней под юбку, и крепко прижала к животу.

— Не спеши, шепнула она, только дай знать об этом директору, я не хочу неприятностей.

— Смагин кивнул, и, отхлебнув еще один затяжной глоток, поднялся и подошел к игрокам.

Ладно, мужики, сегодня я отдыхаю, завтра поговорим, он нагнулся к уху директора. «Твою Кузнецову я сегодня забираю»

— Желаю успеха, — директор в умилении расплылся, только не очень западай, девчонке в десять утра бар открывать, так что знай.

— Мне самому в шесть утра на переговоры, — он взглянул на часы, — и на хрена, такие красивые бабы, себя в море разменивают. — Он с сожалением взглянул на лысину Альфреда Адольфовича, который, уже не замечая его присутствия, скидывал карты.

* * *

Кузнецова не заставила себя долго ждать. Она тихонько постучалась и без приглашения вошла в каюту. Блеснув черными глазами, она, как старого знакомого, чмокнула Игоря в щеку.

— Помоги мне расстегнуть юбку.

Игорь словно во сне скрипнул зиппером, чуть не оторвав бегунок, но продолжал также стоять и смотреть на происходящее. Барменша быстро разделась и юркнула в пастель.

— Ну, чего ты застыл, выключай свет и ныряй ко мне, презервативы у меня в плавках.

Игорь щелкнул выключателем светильника и плюхнулся на одеяло рядом, с закутанной в одело, девушкой.

— Ты хоть брюки сними, горе — любовник, — засмеялась Кузнецова, отпихивая Игоря, на край постели, — я не люблю, когда в одежде, кажется, как в подъезде или на вокзале, на скоряк. Ты ведь не хочешь, чтобы все было быстро, ты меня будешь любить всю ночь, правда.

Эти слова были сказаны таким обычным способом без тени волнения и смущения, словно Смагину предстояло произвести какую-то сложную, но нужную для обоих работу.

— А у тебя что, было и на вокзале и в подъезде, тихо спросил Игорь, молча, глядя в темноту.

— Да ладно, можно сказать у тебя этого не было, не выступай, иди же ко мне, а то я обижусь и буду не такая ласковая. Ты не подумай я не со всеми в постель ложусь, ты мне понравился, это тебя устраивает.

Смагин прижался к девушке, но что-то опять оттолкнуло его.

— Что, так и будем играться, я уже спать хочу, — Кузнецова отвернулась к стенка, обнажив голую, бархатистую спину и половину узких бедер, — все, я сплю.

— Я тоже, — Смагин мигом скинул с себя одежду и забрался под теплое одеяло.

— Вот так бы давно, — со сдавленным стоном выдавила из себя девушка, и вся затрепетала в объятиях мужчины. — Какой ты сильный и красивый.

— Ты еще скажи, что я у тебя такой первый, — пытался пошутить Смагин. Девушка впилась своими губами ему в рот, так, что нечем стало дышать, и каюта пошла кругом.

 

Глава VIII. Белая западня.

Гул невидимого самолета то нарастал, то исчезал в беспросветном белом мареве и завывании полярной пурги, которая раскрутила свою небесную колесницу над Охотским морем, прижав к кромке берегового припая всю рыболовецкую флотилию, состоящую из сотен сейнеров, больших морозильных траулеров, автономных плавбаз и транспортов. Самое рыбное место — банка Кашеварова затянулась плотным льдом, в центре которой едва различалась на локаторе крохотная точка — это был, не весть как забредший сюда, пассажирский теплоход с двумя сотнями пассажиров, спокойно дожидающихся перегруза на свои родные суда на борту гостеприимного лайнера. Было около трех чесов ночи, и ничего не подозревающие рыбаки спокойно посапывали на удобных койках комфортабельного судна, досматривая очередной сон — воспоминание о далекой земле, родных и друзьях.

Неспокойно в этот час было только в судовой радиорубке, где собрался почти весь комсостав пассажира, даже помполит Вася Плоткин, в первый раз, разбуженный среди ночи за всю его морскую карьеру, сидел на кожаном диванчике и вертел заспанными, ничего не понимающими глазами во все стороны.

— «Любовь Орлова», я борт поискового самолета, вас не вижу, уточните координаты», — раздался еле различимый хриплый голос из динамика судовой радиостанции, блоками которой была напичкана вся радиорубка от носовой переборки до дверей. Далекий голос, смешанный с завыванием пурги, треском и посвистыванием радиопомех для людей, притихших сейчас в этом маленьком и душном помещении, казался голосом спасителя.

— Находимся в прежних координатах, машина застопорена, дрейфуем со скоростью пол узла в час на юг, — капитан Семенов привстал, прокашлялся и продолжил, — положение критическое, корпус деформируется от напора льда, возможны пробоины и затопление судна, поэтому подал «SОS», жду любой помощи и возможных предложений о спасении пассажиров, экипажа и судна, готовлюсь к экстренной высадке на лед.

Находящиеся в радиорубке члены экипажа переглянулись и уставились на начальника рейса Игоря Смагина. Тот сидел в одном из кресел радистов и спокойно чертил на пустом листке замысловатые фигуры.

— Что вы сидите, — Семенов бросил микрофон и обратился к Смагину, — кто мне дал эти, чертовы, координаты, кто сказал, что здесь работает вся флотилия. Не знаете, так делайте же что-нибудь, связывайтесь с вашим начальником промрайона, решайте, кто нас будет из этой клоаки вытаскивать. — Капитан подскочил, словно в зад ему впилась пружина, и энергично зашагал по радиорубке.

— Это ты, ты, Смагин, во всем виноват, вообразил из себя начальником рейса, а сам, Сусанин, хренов, куда нас завел! — Он подошел к запорошенному снегом иллюминатору и невидящим взглядом уставился на, пестрящие перед глазами в свете неоновых прожекторов судна, миллиарды крупинок льда и снега.

* * *

Еще вчера, согласно синоптической карте и прогнозам метеорологов кромка льда находилась именно в этом месте на карте. Десятки рыбопромысловых судов и плавбаз, зайдя на полмили в ледяную шугу, спокойно покачивались на океанской зыби, пережидая сорвавшийся с Берингова моря двенадцатибальный шторм.

С Плавбазы «Рыбак Приморья», где находился штаб промыслового района на вечернем промсовете дали указание: Пассажиру — «Орловой» выдвигаться в район банки Кашеварова, в место скопления судов и у кромки льда по возможности провести смену экипажей. После совещания начальник рейса Игорь Смагин поднялся в штурманскую рубку и на карте Охотского моря поставил жирную точку с координатами, к которой тянулся прямой линией новый курс пассажира.

«Где-то порядком ста миль до точки» — прикинул в уме Смагин, определив измерителем, расстояние на карте, — то есть ходу не более шестнадцати часов, там и надвигающийся шторм переждем.

Пожелав третьему помощнику спокойной вахты, Игорь с легкой душой отправился спать в свой люкс. Проснулся он неожиданно от непонятного чувства тревоги. Этот необъяснимый процесс, возникает в душе любого моряка, уже не раз испытавшего на себе коварство морской стихии. Машина работала чуть слышно, а за переборкой что-то скрежетало, словно бригада неугомонных матросов во главе с боцманом остро отточенными кирочками и железными щетками обрабатывали борта судна от въевшейся ржавчины.

«Должно быть во льды вошли» — мелькнуло у него в голове, — но почему такой скрежет!

Смагин быстро накинул шерстяной свитер, теплые брюки и уже через минуту ворвался на мостике. Капитан Семенов стоял у лобового иллюминатора, и что-то рассматривал в огромный бинокль за пределами рубки. Все судовые прожектора были включены, гирлянды белых и красных фонарей на сигнальных мачтах говорили, что судно дрейфует, не имея хода, относительно воды. Все, что мог выхватить самый мощный луч прожектора вокруг судна, было покрыто сплошным белым льдом.

— Мы что к Северному полюсу пробиваемся, — пошутил Игорь и осекся, увидев бледное лицо капитана и отчаянный страх в его запавших серых глазах.

— Здесь никого нет, — произнес Семенов, словно малолетний ребенок, которого непутевая мать отправила в магазин, а он заблудился. — На локаторе в радиусе двадцати миль ни единого судна, — пока вы спали, вся флотилия сместилась на юг.

— А мы-то что прем, напролом, — не удержался Смагин, — насколько я знаю, пассажир даже не имеет ледового класса.

— Так вы же сами мне дали координаты, а я дал указание штурманам идти в указанную точку, — чуть не плача, дрожащим голосом произнес капитан.

— Да вы что здесь все с ума посходили, вы капитан или нет, а если бы я вам дал указание кингстоны открыть, что, тоже выполнили поручение. Ладно, молодые штурмана, а вы — то куда на рожон прете на этой скорлупе или первый раз на Севере? Нас же здесь раздавит, как спичечный коробок, и на лед не успеем попрыгать, — взревел Игорь, ясно понимая, всю опасность происходящего. — Работал помполитом, так и оставался бы им до конца своих дней! — в сердцах выпалил он. Не обращая внимание на расширенные от негодования глаза капитана, Смагин повернулся к вахтенному помощнику, стоявшему постойки смирно рядом с капитаном.

— Второй, на сколько мы во льды залезли?

— Где-то миль на двадцать.

— А вы что не видели, куда двинулась экспедиция.

— Видел, но я выполнял распоряжение капитана.

— А вот когда вы в канале с лоцманом идете, и он дает вам указание идти на берег, вы пойдете?

— Нет.

— Так какого хрена вы в лед полезли!

Наступила минутная пауза, было ясно, что болтовней и нравоучениями сейчас ничего уже не исправишь.

— Давай, мастер, разворачивайся и ложись на обратный курс, пока совсем не встали.

— А мы уже и так стоим, хотя машины работают на полный ход.

— Игорь подошел к телеграфу, ручка которого стояла на указателе «Полный вперед». — Смагин с каким-то зверским выражением лица посмотрел на Семенова: «Он что свихнулся или всегда был таким, как таких на флот берут, это же не призрак коммунизма — это реальный корабль с экипажем и пассажирами» — он понял, что надо срочно что-то предпринять иначе недалеко до катастрофы.

— Тогда стоп машины, и срочно «SOS» всем судам и на береговые спасательные центры, пусть немедленно присылают ледокол или спасатель, что у них есть.

— А вы что тут раскомандавались, Игорь Львович, здесь я капитан, — Семенов поправил фуражку с золоченой кокардой на высокой тулье и обиженно отвернулся.

— Да вы уже накомандовались, Виталий Николаевич, теперь людей и пароход спасать надо, я повторяю срочно «SOS», смотри что на море творится, нас здесь ни один спасатель не найдет пока в борт не уткнется и не утопит.

Очевидно, крик Смагина отрезвил, впавшего в «кому» капитана. Семенов взял микрофон и по внутренней трансляции объявил: «Команде, аврал, всем спасательным партиям занять свои места. Старпому и главмеху подняться на мостик, начальнику радиостанции срочно в радиорубку!»

«Вот так-то лучше» — подумал Игорь, хотя леденящий душу страх уже прополз под свитер и морозным ветерком беспомощности против стихии прошелся по разгоряченному телу. «Не хватало еще нам второго «Титаника», хорошо, пассажиры спят, нет паники, хотя спокойных снов им сегодня не видать.

* * *

— «Любовь Орлова», «Любовь Орлова», как слышите, ответьте ледоколу «Магадан», прием.

Семенов, чуть не сбив радиста, схватил увесистую трубку передатчика ультракоротких волн…

— «Магадан», «Орловой», слышу вас хорошо, где вы находитесь, сообщите свои координаты.

— В трех милях к норд — весту от вас, пробиться не можем, очень тяжелый лед, как бы самим не засесть, разворачиваемся обратно. Свяжитесь с начальником промрайона и с ним решайте план дальнейших действий. Все, конец связи.

Семенов беспомощно опустился в кресло, руки, словно плети, обвисли вдоль лоснящегося кителя, его челюсть затряслась, как у дряхлого старика.

— Это конец, — произнес он в наступившей гробовой тишине — что будем делать, — обратился он в пустоту, — ждать дальше не имеет смысла, начнем высадку пассажиров на лед, как только начнет светать.

— Какой лед, Виталий Николаевич, думаете, что говорите, — не выдержал старпом, все это время стоящий на выходе из рубки. — Я только что с боцманом проверил корпус, так вот, обшивка наша уже деформировалась в районе машинного отделения. Лед колотый, острый, словно хороший резец, двигаться нельзя пока ледокол не обколет или надо подождать пока встанет, а затем уже высаживать людей на лед, иначе всех погубим.

Старший помощник Виктор Ильин — тридцатилетний розовощекий крепыш в черном кожаном «Пилоте» и ондатровой шапке-ушанке, запорошенной снегом, был похож на полярника, по чьей-то неведомой команде появившийся на погибающем судне. Он повернулся к Смагину и, положив руку на сердце, произнес.

— Игорь Львович, я честно скажу, в полярке, а тем более в такой обстановке впервые, все на юга ходил, но вы-то здесь, насколько я знаю, не в первый раз.

Игорь промолчал, закусив губу, и отвернулся от старпома, чтобы тот не заметил, как покраснели его уши. Знали бы эти моряки, что на пассажире, да еще в такую критическую обстановку он тоже впервые попадает. Да, ходил он на крупных рефрижераторах типа «Горы» и «Берега» и здесь, и в Беринговом море, за его плечами три кругосветки, включая работу на штормовых сороковых широтах в Атлантике и Тихом океане, но такого он не припомнит.

Честно говоря, сейчас он сам не знал, что делать. Мысли крутились в голове, мешали логически мыслить, но делать что-то надо было, и он опять обратился к сгорбившемуся и как-то сразу постаревшему мастеру, притихшему среди шумов и звуков, исходящих из динамика радиостанции, работающей в аварийном режиме приема.

— Виталий Николаевич, — спокойно произнес Смагин, — наше положение катастрофическое, но не совсем безнадежное. — Зная психологию подавленных людей, он немного смягчил голос, как бы протягивая руку дружбы капитану. — Давайте отбросим амбиции, я думаю, что сейчас нам надо потихоньку поднимать пассажиров. Среди них есть немало опытных моряков, капитанов и механиков, они смогут подсказать нам что-нибудь дельное. А я срочно свяжусь начальником промрайона Андреем Фисталовым — это мой бывший однокашник, мужик что надо, вместе мы сообразим, как выкрутиться из этой истории, сами знаете, безвыходных ситуаций не бывает.

— Бывают, Игорь Львович, бывают, — капитан сокрушенно махнул рукой, — делайте свою работу, а я займусь своей, старпом, как там команда.

— Все заняли свои боевые посты, включая дневальных и официанток.

— Слышали, что начальник сказал, будите народ и проверьте наличие и комплектацию спасательных средств, действуйте, а я буду на мосту, обо всем происходящем немедленно докладывать мне, лично.

— Старпом кивнул головой и исчез, главмех проскользнул в дверь следом за ним, лишь помполит Плоткин преданным взглядом выжидающе смотрел на Семенова.

— Виталий Николаевич, разрешите мне оставаться с вами на мосту, — наконец произнес он.

Капитан неприязненно взглянул на припухшего ото сна первого помощника и отмахнулся рукой.

— Нет, давай, комиссар, к пассажирам в салон отдыха, там ты больше пользы принесешь.

Тут в радиорубку втиснулось испуганное лицо вахтенного матроса Гены Сидоркина — главного рулевого на пароходе. Таких матросов ставят на руль при прохождении самых опасных районов: узкостей, проливов, каналов. Сейчас был особенный случай и, хотя судно не двигалось, Сидоркин отходил от штурвала только в экстренных случаях.

— Ну что там у вас, — подскочил капитан, предчувствуя хорошую весть.

— Товарищ капитан, второй просит вас на мост, на локаторе встречным курсом со скоростью порядка десяти узлов движется крупная цель.

— Что вы мелете, кто это может идти по такому льду со скоростью хорошего транспорта на чистой воде. Кому же так срочно понадобилось пробиваться через ледовое поле?

— Я думаю тому, кто очень большой, мощный и очень торопится к месту назначения, — влез в разговор Смагин. — Я полагаю, мы сейчас все на мосту и выясним.

Начальник рации Василий Картавцев, не дожидаясь команды, начал настраиваться на дежурный канал, но тут зазвонил телефон. Семенов схватил трубку.

— Я, слушаю, так, так, понял, держитесь на связи, сейчас буду.

— Идем на мост, начальник, это транспортный рефрижератор «Карское море». Следует в Беринговоморскую экспедицию, кстати, это же судно вашего управления.

Смагин бегом бросился на мостик и прямо таки вырвал из рук старпома трубку УКВ связи.

Микрофон в трубке жалобно заскрипел, и далекий голос попросил на связь.

— На связи «Карское море», говорит начальник рейса Игорь Смагин, кто у аппарата?

— Привет, Игорь Львович, это капитан Калугин Валентин Петрович, помнишь меня. Ты мне как-то помог с оформлением отхода, что там у тебя стряслось, чего во льды забрались?

Конечно же, Игорь вспомнил ту сумасшедшую вахту в канун нового года, когда он подменял одного из сменных диспетчеров. Тогда половина команды теплохода «Карское моря», стоящего на внешнем рейде, была отпущена на берег и вдруг Смагин получает срочную телефонограмму начальнику управления: «Все отходящие суда до 24–00 часов 31 декабря должны сняться в рейс». В управлении знали, что это делается для успешного перевыполнения плана и после оформление, судно может спокойно стоять на рейде хоть еще неделю, таковы были правила ведения планового хозяйства при социализме. Но приказ есть приказ, а времени в обрез для сбора всего экипажа.

На двух дежурках Смагин разослал по городу гонцов, которые буквально силком вытаскивали из-за праздничных столов моряков, и отправлял их группами на портовском буксире на рейд. Первым в этом списке стоял Капитан Калугин.

Таких изощренных русских матов и пожеланий в адрес управления и долбаной страны Смагин не выслушивал, наверное, за всю свою не слишком короткую жизнь. Экипаж хоть и не полностью, но был укомплектован, судно срочно оформлено властями и отправлено в очередной рейс, а Смагин и Калугин расстались, как товарищи по несчастью. С тех пор прошло не более трех месяцев и вот на тебе, неожиданный сюрприз.

Смагин выжал контактную кнопку на трубке телефона и, стараясь говорить твердым голосом, произнес:

— Приветствую тебя, Валентин Петрович, у меня беда, застряли капитально, даже местный ледокол пробиться не может, но у меня есть идея. А что если ты на своем корвете прошел бы метрах в двадцати от нас, то, возможно, мы попытались бы пристроиться к тебе в кильватер.

Несколько секунд молчания говорили о том, что капитан транспорта обдумывает варианты, затем послышался его тяжелый и не такой уж дружелюбный голос.

— Это невозможно, очень опасно как для меня, так и для твоего пассажира, ты понимаешь, чем я рискую в случае неудачи — это конец моей карьеры, а то и тюрьма.

— У нас нет другого выхода, я тебя знаю, ты человек рисковый и ответственный, иначе бы не был капитаном крупнейшего в мире рефрижератора, но кроме тебя, Валентин Петрович, нас никто отсюда не вытащит, пока будем рядиться, судно, не дай бог, пойдет ко дну, как ты после этого дальше жить будешь.

— Ой, не надо, Игорь Львович, давить на совесть, дай хоть минуту подумать, далеко там капитан, хочу узнать его мнение.

Игорь передал трубку Семенову, который раскачивался рядом с пятки на носок, бормоча себе под нос какие-то фразы, но с достоинством главного человека на пароходе взял трубку.

— Капитан «Орловой» на связи — отрапортовал он по-военному.

— Ну, как согласен с планом начальника, если да, тогда, коллега, готовь машину и, как — только я пройду по борту, давай полный вперед.

— У меня все готово, «Карское море», ждем.

Темный силуэт восьмитрюмного рефрижератора, как всегда бывает в таких случаях, появился неожиданно. Он, словно огромный, черный айсберг, сопровождаемый воем судовых сирен, проплыл, казалось, впритирку с бортом, накренившегося на десять градусов пассажира и также быстро исчез в белой пелене снега. Рефрижератор шел в балласте, и на мосту пассажира отчетливо видели, как его огромные, блестящие латунью, винты рубят лед, серебряными брызгами, разлетающийся на десятки метров.

Капитан пассажира со звоном рванул ручку телеграфа на полный вперед. Пароход затрясло от работающих на полную мощь двигателей, рулевой положил штурвал право на борт, пытаясь завести нос в черную прогалину чистой воды, которая на глазах стала затягиваться. Казалось, пассажир дрогнул и слегка подался вперед навстречу свободе, но через десять минут бесполезной борьбы со стихией застыл, сотрясая сильнейшей вибрацией все свои внутренности и перепуганных людей, извергая в снежное небо густые клубы копоти.

Семенов крепко впился пальцами в деревянный планширь и уперся лбом в замерзшее стекло лобового иллюминатора.

— Ну, давай, давай, — повторял он…, затем как-то обмяк и тихо позвал.

— Старпом, стоп машине, мы отсюда никогда уже не выберемся.

— Ну что там у вас, «Орлова», проскрипел в динамике бодрый голос Калугина, — не опрокинул я вас, могу повторить, только сделаю циркуляцию. Чувствовалось, что опытный Калугин входит в азарт и не остановится, пока не добьется своего.

— Валентин Петрович, это опять Смагин, ты и впрямь нас так завалишь, мы даже на корпус не продвинулись, но у меня мелькнула еще одна идея, пусть она тебе покажется сумасшедшей, но попробовать надо.

— Валяй свою идею, только времени у меня маловато на тренировки в боевой обстановке, если что дельное, попробуем.

— Сможешь самым малым ходом подойти к нашему форштевню своей прекрасной кормой, а затем дать полный вперед, лед сам уйдет у нас вдоль бортов.

— Ты что сдурел, я же вам винтом бульбу срублю, здесь нужна ювелирная точность.

— За нашу бульбу не переживай, она здесь для понту красными корабелами прилеплена, не улучшает, а только ухудшает ход и маневренность. Да что там долго говорить, о тебе, Валентин Петрович, легенды ходят, а ты боишься кормой пришвартоваться, с меня ящик коньяка.

— Два, — вставил приободрившийся Семенов, — вот наш кэп еще два добавляет и ящик «Джонни Волкера».

— Уговорили, — пробасил Калугин, только это мой последний маневр, не подведите.

Через полчаса пассажир, с исковерканной льдами бульбой и форштевнем, медленно шел в кильватере рефрижератора. Вот на горизонте уже засверкали ходовые огоньки рыбацких судов, лед становился все тоньше и мельче, двигатели работали спокойно без надрыва. Смагин похлопал Семенова по плечу:

— Ну что я говорил, а ты, дурочка боялась, — не удержался съязвить он, — готовь, Капитан, экипаж к перегрузу, да, про шнапс для спасителя не забудь и в отчете не обязательно упоминать все до мелочей, сам понимаешь, затаскают в моринспекции и по парткомиссиям. Ни вам, ни Калугину этого не надо, если бы мы все делали, согласно полученным указаниям наших партийных чиновников, то Российский флот давно бы уже развалился — он еще раз позвал «Карское море».

— Валентин Петрович, как на счет вознаграждения, не забыл?

— Некогда, ребята, я полным ходом иду курсом на север, в бухте Наталья меня целая флотилия дожидается, так что сочтемся на берегу, счастливого плавания.

— И вам семь футов под килем, большое спасибо за услугу, вытащил нас из преисподни, а пассажиры так ничего и не поняли.

— Слыхал, обернулся он к Семенову, за тобой должок, не забудь капитана Калугина, когда-нибудь и ты ему окажешь услугу.

— Да что вы, Игорь Львович, разве такое забудешь, век помнить буду, — Семенов перекрестился, что-то пробурчал себе под нос и бочком вышел на крыло.

Пурга незаметно утихла, небо очистилось от туч, и первые лучи робкого северного солнца осветили, покрытую сугробами, палубу и надстройку. Боцман с тремя матросами большими фанерными лопатами уже начали очищать полубак, чтобы пробраться к брашпилю и отдать якорь. Вокруг до самого горизонта на белоснежной ледовой пустыне были натыканы, словно островки, всевозможные суда, похожие на комочки мерзлой земли в бескрайнем снежном поле.

Игорь взял бинокль и начал осматривать горизонт, ища в окулярах крупную японскую базу под названием «Хайя Мару», а вахтенный помошник, не переставая, вызывал ее на связь, ведь она была первой в списке на смену экипажей.

— Третий, — Игорь повернулся к штурману, — как отыщутся наши японцы, меня сразу на мостик.

— Будет сделано, — бойко отрапортовал вахтенный, если что вызову по обшей связи.

* * *

Смагин, не спеша, спускался по центральному трапу в фойе, когда его догнал взъерошенный Джон Карпентер.

— Что это было, начальник, нас заставили одеться в теплое и приготовить спасательные жилеты и ни какой информации и вот только пять минут назад дали отбой.

— Все правильно, — Игорь спокойно отстранил тыкающий в его грудь палец Карпентера, — это обычная учебная тревога. Ледовая обстановка на море очень сложная, вот и приходится тренировать пассажиров, чтобы не получилось, как с вашим «Титаником».

Он еле сдержал себя, чтобы не заехать этому наглому америкашке в ухо, но это было бы слишком просто для того, кто так подло подставил его во время переговоров с делегацией. Он вообще ненавидел эту привычку совершенно незнакомых людей приближаться к нему более чем на метр, дыша в лицо перегаром гнилых зубов и смрадом подпорченного язвами желудка.

Зная пристрастие американца к дармовой выпивке и женскому обществу, Смагин решил протащить этого стукача Карпентера через чистилище самых отпетых судовых девиц. В душе он противился этой затее, но простить такую подлость да еще какому-то иностранцу он не мог. Еще вчера вечером он договорился со старшей дневальной Мариной Батьковой крупной, можно сказать безобразной на вид девушкой, но имеющей в памяти своего мозгового компьютера тысячи анекдотов и обладающей неистощимым запасом всевозможных матершинных песен и прибауток, чтобы она пополнила орфографический запас «колоритными русскими выражениями» ноутбук американского пассажира. На что Мариша, или как ее звали на судне, бандерша, потребовала пару бутылок водки и, чтобы не случилось, — полную конфедециальность.

Смагин согласился на это условие и попросил Марину все сделать так, чтобы американец надолго запомнил красный пассажир и весь его экипаж коммунистического труда. Но из-за непредвиденного ЧП в Охотском море, планы были нарушены, и вот теперь Карпентер после ночных переживаний был полностью готов к общему расслаблению или, как говорят «их» психологи, к сеансу релаксации.

Обладая хорошим чувством юмора и имея блестящие артистические задатки, Марина Батькова сумела покорить своими театральными выходками на музыкальных вечерах не только весь экипаж, но даже известного педагога — помполита Васю Плоткина, который из всего экипажа предпочитал общаться только с писклявым поваренком Кирюшей Беловым. Но даже он с восторгом хлопал в ладоши, когда Батькова к месту и не по делу рассказывала очередной смачный анекдот.

Марина каждый день на утренний развод являлась с глубокого похмелья, что не мешало ей командовать штатом своих стюардесс, да так, что пароход всегда находился в идеальной чистоте, а пассажирский помошник со временем практически перестал контролировать ее работу.

— Я приглашу пару своих девочек, они покажут этому янки, что такое русский стриптиз в экстремальных условиях. Я за них ручаюсь, как за себя, — говорила она, упаковывая водку, в необъятные рукава своего служебного кителя.

На том и порешили, чтобы не случилось рот держать за зубами. Игорь конечно же знал, что если на берегу девок сильно прижмут, они расколются и с радостью сдадут его с потрохами, но здесь свои законы, люди иногда исчезают с борта бесследно и ни какие сыщики в мире не найдут следов преступления и все это знали.

Карпентер сам лез на рожон, и грех было бы не воспользоваться этим.

— Ты, Джон, кажется, интересуешься русским сленгом, — Игорь попытался увести разговор в другое русло, и это ему удалось. Джон весь напрягся, враз позабыв все ночные страхи, его глаза загорелись, как тогда, когда он подписывал контракты о покупке пароходских транспортов за один доллар, минимальная цена которых на международном рынке составляла десять — пятнадцать миллионов долларов.

— Я тебя познакомлю с уникальной хранительницей русского народного фольклора, — продолжил Смагин, — твоя книга станет бестселлером, «если тебе удастся выбраться чистеньким из прелестных женских объятий» — подумал он. Джон, аж, весь затрясся после этих слов, но через минуту успокоился и, хитро сощурив глаза, спросил.

— А ты, Игорь, пойдешь со мной, я ведь иностранец и никого не знаю на вашем пароходе, ты должен меня сопровождать.

— Ну, ты размечтался, Джон, у меня работа, не хочешь не ходи. Завтра пересадим тебя с япошками на «Хайя Мару» и прощай Америка. К тому же я тебе еще не все сказал, как ты знаешь, такие услуги бесплатно не делаются, ты ведь американец и должен знать, что сейчас у нас по вашему примеру все оплачивается, каждый шаг, каждое слово, даже то, что я сейчас на тебя трачу время. Так что с тебя сто баксов в час. Аванс двести долларов, успеешь быстрее, деньги верну. Ну что по рукам.

— Ну, ты Игорь и бизнесмен, не ожидал, — Джон почесал затылок и достал из кожаного портмоне нагрудного кармана две стодолларовых купюры. Игорь, не глядя, сунул приятно скрипнувшую зелень в карман брюк.

— Вы же сами нас, русских дураков, учите, теперь и расхлебывайте, здесь тебе шара, как на прошлогодних переговорах не прокатит, да не забудь девчатам спиртного взять, они вино не пьют, возьми в баре, чего покрепче. Тебе позвонят в каюту, жди.

«Все, теперь, парень, ты точно попал» — с чувством удовлетворенного самолюбия злорадно подумал Игорь, глядя в спину удаляющегося американца. Пришло и мое время, ты еще и не знаешь, что японцев я пересажу уже сегодня, а завтра, когда ты очухаешься, пассажир будет в ста милях от ближайшей плавбазы. И поедешь ты миленький со мной обратно за свой счет, высажу тебя в Корсакове, а там добирайся до своей Америки, как знаешь.

Мстительные мысли закружились в голове одна подлее другой. В такие моменты Игорь пытался сдерживать эмоции, на собственном опыте он убедился, что мысли о мести только опустошают, истощают душу человека и ему, к собственному удовлетворению, удалось взять себя в руки, хотя обидные воспоминания еще терзали каждую его мозговую клеточку.

* * *

Только в каюте Смагин почувствовал, какое дикое напряжение и стресс пережил его организм за прошедшую ночь. Он разулся, размял затекшие пальцы ног руками, снял свитер, оставшись в одной спортивной майке.

Рука сама потянулась к холодильнику, где на нижней полке его поджидала начатая бутылка столичной. Игорь огляделся, ища глазами чистый стакан, но затем плюнул и приложился к горлышку. Отхлебнув два затяжных глотка, он с подозрением посмотрел на этикетку. Спиртное прошло, словно минералка, не причинив гортани обещанных симптомов жжения и отвращения. Для порядка он сделал еще один глоток и закашлялся. Вот теперь достаточно.

Игорь машинально взглянул на часы. Через сорок минут промсовет, время есть немного расслабиться, а уж вахтенная служба его разбудит в срок, он это дело на судне поставил четко. Он знал, чтобы восстановить силы его организму достаточно пятнадцать минут крепкого сна, после этого он мог не спать еще хоть сутки. Но поспать в этот бурный событиями день и прошедшую ночь так и не удалось. В каюту кто-то осторожно постучал.

— Открыто, заходите, — Игорю лень было вставать с дивана, чтобы открыть непрошенному гостю, но стук повторился.

— Да входи же, черт тебя подери, когда не надо заваливаются, как к себе домой, без приглашения. Кто это вдруг такой стеснительный на судне появился, — он тяжело поднялся и открыл дверь. Перед ним на пороге стояла Галина Савельева. Ее ненакрашенное бледное личико было испуганным, словно у ребенка. Она скрестила руки на груди, запахнув длинное драповое пальто явно с чужого плеча. На ногах красовались домашние тапочки. В таком виде Смагин видел Савельеву впервые и еле сдержал улыбку.

— Ты куда, красавица, в таком виде навострилась? — Смагин кивнул на тапочки. Девушка замялась, но, преодолев робость, произнесла:

— Девчонки меня послали узнать, что происходит. Ребята с палубной команды пугают, говорят, что на рассвете начнется высадка пассажиров и экипажа на лед, и что наш пассажир раздавят льды, и он пойдет ко дну.

— Дураки, твои ребята, да зайди же ты в каюту, чего светиться, — он взял ее за борт пальто и потянул к себе. Одна половина реглана распахнулась, и у Смагина потемнело в глазах. Девушка стояла совершенно голая, без стеснения демонстрируя свою, довольно изящную фигурку. Продолжалось это, какие то доли секунд, но Игорь успел разглядеть все, даже родинки на полусферах упругой груди и узких бедрах.

Савельева тут же запахнула пальто и отступила на шаг назад, но Игорь силой затянул ее в каюту и захлопнул тяжелую стальную дверь люкса.

— Ты что же в таком виде собралась высаживаться на льдину, — он за подбородок приподнял голову Галины к свету так, чтобы рассмотреть ее лицо, — только не рассказывай сказки, что ты только что с постели, — Игорь нехорошо засмеялся.

Савельева одернула голову и шмыгнула носом.

— Игорь, мне страшно, мне, правда, страшно. Сегодня ночью я поняла, что могу больше никогда с тобой не встретиться. Почему тогда я уступила тебя Ленке.

— Стоп, стоп, меня никто никому не одалживал и не уступал. Чего это ты возомнила о себе. Предположим, ты мне нравишься, да мало ли кто мне нравится, я, может, каждый день в кого-нибудь влюбляюсь, — он задорно подмигнул девушке, — а твоя подруга в тот вечер просто оказалась на моем пути. Кстати, больше я с ней ни каких дел не имел.

Правда? — Савельева игриво взглянула на Игоря, а Ленка рассказывала, что, чуть ли не каждую ночь у тебя западает. Говорит такое, даже не хочу вспоминать, ну что ты просишь ее на коленях не бросать его.

Смагин покачал головой и опустился в кресло.

— Да, бабоньки, водится за вами такой грешок. Ну и шут с ней с твоей Ленкой, пусть помечтает, скажи ей, что я не обижаюсь, в постели с ней весело.

Игорь налил из бутылки две полные рюмки водки и подвинул одну к Галине.

— Выпей и не дрожи, пароход наш в порядке, скоро перегрузим пассажиров и двинемся домой. А девки, пусть трепятся, обо мне еще и не то говорили. Ты — то мне веришь? Ведь я женат и то, что если я с кем-то провел вынужденную ночь для поддержания здоровья, совсем не означает, что я запал на очередную женщину. К тебе у меня действительно что-то вибрирует в области груди, но я совсем не так представлял нашу встречу.

— Это правда! — Галина подняла сверкающие слезами глаза и нерешительно улыбнулась, обнажив ряд прелестных перламутровых зубов. — Тогда поцелуй меня, пожалуйста, и я пойду. Она вытянула шею и выставила маковые губки. — Ну, чего же ты ждешь.

Игорь чувствовал, что после выпитого у него земля уходит из-под ног. В голове шумело, как во время хорошего шторма и перед глазами плыли радужные пятна. Девушка приблизилась совсем близко, так что Игорь почувствовал стук ее сердца и теплый запах женского тела, замешанный на обильном выделении энергии и гормонов. Пальто соскользнуло с узких плеч, открывая живое трепещущее тело юной девушки.

Теперь Смагина уже ничего не могло удержать. Он не просто целовал губы, шею, грудь, он как ястреб впился в свою добычу, покрывая жаркое тело девушки сотнями поцелуев. Клубок из двух человеческих тел завалился на широкую кровать, где продолжилась любовная схватка при свете ночника до полного изнеможения, до безумства, до отречения от самого себя…

Даже когда в каюту постучались, и кто-то украдкой заглянул в проем двери, двое на постели не отреагировали, а продолжали свои акробатические пируэты, запрограммированные в их памяти сотнями поколений. Потом наступила тишина. На веки навалился глубокий сон, будто после тяжкой изнурительной, но приносящей творческое удовлетворение, работы, который также внезапно прервался длинной трелью телефонного звонка.

Смагин сел на кровати, свесив ноги до пола, и огляделся, словно очутился в незнакомом месте. Он еще не до конца понял, что произошло, но сейчас он был один в каюте.

«Уж не сон ли это. Нет, такое не может присниться», — он пошарил по простыне, ища свою одежду, и наткнулся на перламутровую женскую заколку. «Это ее заколка и пастель пахнет ее телом» — Игорь откинулся на пастель и закрыл глаза. «Что же я делаю. Зачем мне все это. Ну, переспали, зачем же так бьется сердце, зачем такая тоска и радость в груди»

Он усилием воли заставил себя собраться и взял трубку непрерывно звонящего телефона.

— Игорь Львович, где вы там пропали, вас просит на связь начальник промрайона, срочно.

— Сейчас буду, Виталий Николаевич, а в чем дело не знаете.

— Да что-то у него проблема с отправкой людей домой.

— Понял, пусть не уходит со связи.

* * *

На мост Смагин поднимался победителем, все встречающиеся по дороге члены экипажа вежливо здоровались с ним, как со своим. В радиорубке начальник даже привстал при его появлении и, приветливо улыбаясь, протянул ему трубку.

— Прошу вас, Игорь Львович, начальник промрайона на связи.

Игорь кивнул и присел на, нагретое молодым телом, кожаное кресло, которое освободил ему второй радист.

— «Рыбак Приморья» — «Орловой», начальник рейса на связи.

— Приветствую тебя, Игорь Львович, — говорит Фисталов, поздравляю со счастливым избавлением и приступаем к работе, как пароход не дал течь, тогда я передаю трубу начальнику управления Дальморепродукта, у него проблемы, порешайте их сами, по его вопросу я тебе не начальник, — в трубке что-то заскрипело, затем Смагин услышал знакомый голос Ивана Дмитриевича Сидоренко, в бытность начальника Владивостокской базы тралового флота.

Его связывала с этим дружелюбным на вид толстяком, но жестким в служебных отношениях прирожденного управленца, дружба отца и периодические вылазки на природу семьями или на рыбалку на адмиральском катере то на лов сельди, которая к концу восьмидесятых забила своими косяками все заливы на побережье Приморья, то просто отдохнуть в одной из бухт Русского острова или Рейнеке и по-русски попить водочки. Где, где, но только не посреди Охотского моря ожидал встречи Игорь с человеком, командующим огромной флотилией плавбаз и добывающих судов.

— Игорь Львович, мы люди деловые, поэтому скажу тебе прямо и коротко, — начал Сидоренко и, как хороший оратор, выдержал паузу и продолжил. — Я здесь в командировке по поводу забастовки моих людей на одной из плавбаз. Все вопросы я уже порешал, осталась одна проблема, вместо заявленных шестидесяти человек на отправку у меня девяносто. Мы как-то сможем разместить всех на твоем пассажире?

Игорь не ожидал такого поворота событий и потому повернулся к капитану Семенову, который как-то незаметно оказался рядом со Смагиным. Он сидел и читал радиограммы, которые ему положил на стол начальник рации и, казалось, никак не реагировал на вопрос начальника управления. Он только слегка скривил губы и искоса посмотрел на Смагина немигающим, желтым глазом.

— Ваше мнение, капитан, сможем мы взять в те каюты, где жили солдаты дополнительно порядка двадцати пассажиров.

— Мой ответ отрицательный. — Семенов бросил пачку телеграмм на стол и зашагал по рубке. — Берите на свою ответственность, Игорь Львович, коль желаете еще проблемы, только чтобы не было, как с теми афганцами, что чуть не захватили пароход и заложников. Вы же понимаете, кого Сидоренко отправляет домой — проштрафившихся забастовщиков, недовольных и озлобленных рыбаков, которых наверняка лишат премий и прочих социальных льгот. От них не хуже, чем от афганцев можно ожидать всяческих сюрпризов.

Смагин немного подумал, затем вызвал Сидоренко.

— Иван Дмитриевич, мы согласны, если сопровождающим с ними будете вы лично, но ответ этот не окончательный, и решиться по завершению погрузки заявленных пассажиров.

— Большое спасибо, Игорь Львович, я всегда был уверен, что у вас хорошие задатки руководителя, умеющего быстро решать острые вопросы, заранее благодарен, теперь я ваш вечный должник. А на счет себя, конечно же, я поеду обратно с вами, куда я денусь, так что до встречи.

— Не стоит благодарностей, Иван Дмитриевич, в море мы все должны помогать друг другу. Вы наверняка слышали по связи, как нас буквально с того света только что вытащил капитан Калугин на своем гигантском рефрижераторе, а на счет услуги…., Смагин слегка замялся, — жизнь ведь такая длинная и в то же время очень короткая, но я думаю, у вас еще хватит времени сделать для людей добро. Пока все, на вечернем промсовете сообщу свое решение.

Смагин дружелюбно посмотрел на суровое лицо Семенова. Он понимал, что капитан сломался, и только он сейчас может принимать действительно верные волевые решения.

— Ну что, Виталий Николаевич, рискнем еще раз, где наша не пропадала. Восемь бед — один ответ, так ведь говорят русские люди, видит бог, не для себя стараемся, — он по свойски похлопал Семенова по плечу.

Капитан одернул плечо, словно барышня-недотрога и, отвернувшись к стене, произнес.

— Во — первых не восемь, а семь бед, а во-вторых берите кого хотите, только если опять произойдет инцидент, я буду радировать вашему и своему руководству.

— А в третьих, где семь — там и сто двадцать семь, — перебил его Смагин и не надо каркать, бог этого не любит, радируйте кому угодно, Виталий Николаевич, только если это произойдет не видать вам капитанских погон, как своих ушей, и вы сами знаете почему.

Игорь только сейчас заметил, что они с капитаном остались одни в радиорубке. Смекалистые радисты не пожелали быть свидетелями начинающейся бури и правильно сделали. Смагин на сто процентов был уверен в своих действиях, и потому мнение капитана для него было просто формальностью.

* * *

Конечно же, он вспомнил, когда на второй день перехода в нескольких часах хода до Северокурильска к нему в каюту ворвался старпом с пассажирским помощником и наперебой начали кричать и махать руками. Из этого потока слов Игорь понял, что афганцы затащили в свою каюту дневальную Ирочку Пузикову и там хором, по братски пропустили девчонку за себя и за того парня. Но это еще не все, Ирочка Пузикова видала и не такое, но им этого стало мало, и они вскрыли судовую кладовую и прихватили оттуда пару ящиков водки и ящик шампанского для Пузиковой. Затем забаррикадировались в каюте и там продолжают свою бурную вакханалию.

— Что будем делать, начальник, — пассажирский развел руками, твои орлы, ты с ними и договаривайся. Я, конечно, поставил ребят, что поздоровее, у их каюты, но ты сам знаешь, не хуже нашего, что это за народ.

— Надо что-то делать поддержал его старпом, неровен час, нажрутся, и их потянет на подвиги и мы ничего не сможем с ними сделать.

— А где этот их майор, сопровождающий? — Игорь судорожно соображал, за что можно ухватиться, чтобы преждевременно не наделать глупостей

— Спит, как убитый в своей каюте, в стельку пьяный, я уже ведро ледяной воды ему на голову вылил, не реагирует, только мычит и машет руками, все кого-то в атаку зовет.

— Да шило он с собой взял убийственное, ну и пусть себе дальше воюет, — Игорь почесал затылок, — ладно, вы идите вниз, я сейчас подойду, подготовьте пару пожарных шлангов и закажите в машине этим молодцам хорошей морской, ледяной водички.

Старпом пожал плечами.

— Это не проблема, а как дверь ломать будем, кувалдой что ли, там у них водонепроницаемая переборка, ее только автогеном возьмешь.

— Готовь и автоген, и дымовые шашки, проверим афганцев на вшивость, кому мы доверили свои рубежи защищать, — Смагин озорно подмигнул пассажирскому.

Ну, с твоей Пузиковой мы порешаем, я думаю, она не будет заявлений строчить. Сам говорил, что у афганцев видел доллары, они с нами зеленью и за спиртное расплатятся сполна и Иришку озолотят за свои шалости. А капитан в курсе?

— А как же, — старпом опять развел руками, — ему я в первую очередь доложил, только он меня к вам отправил.

— Ну и правильно сделал, это моя головная боль, все давайте вниз пока афганцы в новую атаку не пошли я сейчас буду.

Как только старпом и пассажирский помощник вышли за дверь, Игорь открыл нижний рундук и вытащил деревянную коробку, в которой раньше кто — то хранил инструменты. Внутри ее на зеленом бархате одиноко покоился тяжелый «Магнум», поблескивая вороненой сталью и золочеными накладками на ручке. Накануне Игорь разобрал оружие, как следует, прочистил оружейным маслом и тщательной вытер ветошью.

По состоянию рукоятки и затвора было видно, что пушка совершенно не затерта мозолистыми солдатскими руками и, как говорится, с ноля, и он не удержался, чтобы вечером, когда все свободные ринулись на танцы в музыкальный салон, выйти на шлюпочную палубу и там под свист ветра произвести пробный выстрел в десятимиллиметровую переборку надстройки, за которой находилось служебное помещение электриков. Пуля не осилила проката немецких сталелитейных заводов, лишь навечно оставила свой автограф на крашенной поверхности, но и без этого было видно, что машина обладает приличной убойной силой и готова к применению.

Смагин проверил обойму и как заправский бандит засунул пушку за пояс брюк, прикрыв толстым свитером. Он не спеша, вышел в холл, где увидел с десяток пассажиров, которые тихо переговаривались между собой, но при его появлении смолкли и проводили взглядами, пока он не скрылся из виду. Среди пассажиров мелькнули беспокойные глаза Валентины. «Бедная малышка, неужели ты переживаешь за старого и прошедшего через десятки вот таких жизненных передряг, и все еще гарцующего перед молоденькими девочками, отпетого лицемера. «Нет, Игорек, — подумал про себя Смагин, — девушек обижать нельзя, потом жалеть будешь».

Дорогу ему перегородил долговязый парень с бритой головой, он был слегка навеселе, но крепко держался на ногах. Смагин сразу узнал его и улыбнулся.

— Не соскучился еще по своей Белоснежке?

Парень махнул рукой.

— Слушай начальник, не о бабах речь — без церемоний начал он, — я тут с братанами потолковал, ежели что, подсобим тебе справится с этими обормотами в форме, сам год, как дембельнулся и в Афгане тоже довелось пострелять, но не скурвился, не присел на кайф, девок не насилую. Так что гляди, я рядом, только дай знать.

— Ладно, позову, если понадобиться, но попробую без кровопролития, — Игорь поправил за поясом «магнум», который надо сказать придавал ему больше уверенности, чем все вместе взятые помощники.

Ему даже стало смешно, что сейчас, когда он идет, кажется, в самое пекло, то совершенно не думает о том, что может произойти, его не беспокоила сейчас даже мимолетная любовь к хрупкой официантке Галочке, не терзали его мысли о береге, о семье, а только вся голова была занята этой неуклюжей, простодушной хохлушкой Валентиной.

Что за чувственную душу ему подарила мать. Она могла быть и жестокой, и доброй и твердой, как у матери, и чистой, словно у младенца, а порой без меры подлой и жестокой по отношению к своим врагам. А может это отголоски детства, когда его любимая мать слишком властно влияла на неокрепшую психику молчаливого Игорька, заставляя под любым предлогом исполнять ее волю. И вот теперь, оказавшись на свободе его загнанное в самый дальний уголок души эгоистическое мужское начало, наконец-то нашло выход и, словно сорняки на удобренной людскими пороками грядках непорочного сознания, эти слуги дьявола прорываются наружу и забивают все самые лучшие всходы в его душе. Но нет, его уже не переделаешь и надо жить с тем, что имеешь.

Смагина привел в себя голос старпома.

— Давайте сюда, Игорь Львович, может, сначала переговорите с ними, а уж потом будем ломать двери.

Игорь кивнул головой.

— Эй, сержант, — он ногой постучал в железную дверь, — начальник рейса с тобой говорит, — Игорь приложил ухо к вентиляционному патрубку и издалека услышал тонкий голос солдата. По тембру звучания Смагин к своему удовлетворению понял, что сержант еще не совсем пьян, и с ним можно говорить.

— Слушай, сержант, вы наделали глупостей, но я вам гарантирую, что если вы сейчас немедленно выпустите девушку, об этом не узнает ни ваше армейское начальство, ни ваши родители. Вы останетесь для всех героями. Если будете продолжать пить и насиловать девчонку, как это не прискорбно всех вас ждет тюрьма и позор. У меня есть предложение, вы даете Пузиковой по сотке баксов каждый и выпускаете на волю. Далее мы вас трогать не будем до самого Северокурильска, можете пить и делать все что пожелаете. Но как только подойдем на рейд, вы должны все выйти с вещами на трап. Гарантирую, что ни какие письма и бумаги вам в след не полетят.

Игорь прислушался, на другом конце воздухозаборника стояла гробовая тишина, затем загремели запоры, дверь со скрежетом отварилась и на пороге появилась Пузикова. Когда-то блестящие и волнистые волосы ее были растрепаны, большие голубые глаза, соблазнившие не один десяток мужчин, налились кровью и опухли. Она куталась в шерстяное одеяло и еле стояла на ногах, в руке девушка сжимала пачку помятых стодолларовых купюр. Дверь тотчас резко захлопнулась, и за переборкой раздались дикие вопли. Солдаты затянули, свою, строевую — походную: «…Не плачь девчонка, пройдут дожди, солдат вернется, ты только жди…»

Запирай их, старпом, снаружи, ничего подождем на рейде пару суток, сами за водой повылазят, сушняк — дело не шуточное.

— Ирина, да ты смертельно пьяна, — пассажирский помощник подхватил девушку за талию, иначе она бы та свалилась на пол — есть здесь ее подруги, давайте ведите нашу героиню быстренько в сауну.

— Нет, у нее подруг, — усмехнулась одна из дневальных, спрятавшись за плечистым матросом, — Она сама по себе.

— Ну, тогда, ребята, помогите ей добраться до каюты, пусть отоспится для начала. Два рослых моториста легко подхватили девчушку под руки, отчего одеяло соскользнуло на палубу.

Мужчины замерли в удивлении, девушки захихикали. Первым очнулся пассажирский помощник.

— Слушай старпом, где мои глаза были, ты глянь, бюст у нее, что у Памелы Андерсон, да и все остальное по первому классу, ну а что фэйс…? — пассажирский многозначительно посмотрел на Смагина, — Главное чтобы душа была, — он подмигнул старпому. — Ну что вы уставились, — он повернулся к остолбеневшим матросам, — прикройте девушку и несите спящую принцессу в каюту, хотя стойте, еще секунду.

Он подошел, к ничего не понимающей Ирине, разжал ей пальцы рук и выдернул пачку долларов.

— Завтра получишь, поняла, — он потряс деньгами перед ее глазами и опять вернулся на свое место.

— Молодец, начальник, как это мы сразу не доперли со старпомом, что с ними только так можно договориться, а то капитан кричит, будем вызывать армейский ОМОН, группы Альфа, Омега и прочее, а пацаны на это только посмеялись и послали его куда положено.

— Ладно, главное чтобы Семенов это в судовом журнале не изобразил со всеми красками и в своем донесении не очень — то откровенничал, ну это мои дела, я поговорю с ним, думаю, здравый человек, не будет сам себе петлю на шее затягивать.

* * *

В своей каюте капитан уже поджидал Смагина, бесшумно, словно кот, прохаживаясь по мягкому кавролину и потирая маленькие ладошки.

— Ну что, начальник, утихомирил своих воинов, — Кэп слегка согнулся в пояснице, словно лакей перед барином, знающий все его интимные секреты, но делающий отсутствующий вид человека верного и надежного. — Я же вам говорил, что с такими пассажирами наш рейс превратится в ад кромешный.

— Я и без вас это знаю, но что случилось, то случилось, — Смагин уверенно и беззастенчиво расселся на диване, закинув одну ногу на другую — у меня к вам большущая, уважаемый Виталий Николаевич, просьба не отображать это происшествие ни в судовом журнале, ни в капитанском донесении.

— Вот этого я никогда не сделаю, — Семенов вытянулся, будто вспомнил, как ему вручали капитанский значок в актовом зале пароходства, — это мой долг и обязанность.

Смагин притворно и зло рассмеялся. Он исподлобья взглянул на капитана. Ну, раз это твоя обязанность, капитан, — строчи, только этим самым ты подпишешь себе приговор.

— А что же вы хотите, чтобы это вместо меня написали помполит, или другие стукачи, которыми переполнен пассажир. Нет уж лучше я сам.

— Они и без вашего отчета все напишут, только вот если не будет записей, и вы не признаетесь дотошным следакам различных мастей, никто и никогда не докажет, что здесь когда-то и что-то происходило. Пассажирский договорится с Пузиковой, у него есть свои рычаги, я с директором ресторана рассчитаюсь лично, так что все останутся довольны, а для вас обещаю написать прекрасный отзыв, с которым вы уже через год пересядете на самый лучший лайнер пароходства. Ну что, по рукам.

— Не знаю, надо подумать, — Семенов потер виски, налил себе в стакан воды из графина и залпом выпил.

— Да ты, Виталий Николаевич, лучше коньячку хлебани, первейшее лекарство от стресса, ты ведь будущий капитан лучшего красного пассажира пароходства и если не научишься снимать стресс через пару лет, а то и раньше тебя спишут в запас.

Семенов с нескрываемым отвращением взглянул на Смагина.

— Я уже пятнадцать лет на море и не вам учить меня что делать. И что это за красный пассажир, что есть еще и белый и черный.

— Не обижайтесь, Виталий Николаевич, красный он и есть красный, вы сами все очень скоро поймете, конечно же, я новичок в морском деле, только не забывайте, что в моей биографии морского стажа поболее вашего на различных судах и если в открытом море вы сможете пришвартоваться к идущей полным ходом плавбазе или встать под перегруз между двумя БАТМами, я пожму вам руку, а пока не очень-то хорохорьтесь, здесь нет ни лоцманов, ни капитанов — наставников, все придется решать самому и, кстати, вопрос по нашим воякам решать только вам, хотя я сразу вас предупреждаю; если в вашем отчете появится хоть строчка об этом инциденте я, как фрахтователь, всю вину скину на вас, и не сомневайтесь, что поверят мне, так что думайте быстрее, шевелите мозгами. В море нельзя так долго обдумывать свои решения — это чревато пагубными последствиями.

Когда Смагин вышел, Семенов плюхнулся в кресло и откинул голову на спинку. «Что за невезуха, первый рейс и сплошные проблемы, как хорошо было на японской линии. Приход — отход, валюта за проход каналов, плюс премиальные от фрахтователей, зачем он согласился сменить транспорт на этот дурдом, где не с кем и поговорить по душам, все только и ждут, где ты спотыкнешься, чтобы добавить тебе ускорение под зад».

А этот Смагин может в чем-то и прав. Нет потерпевших, нет обвиняемых, нет документов — не будет и дела. А мало ли что в рейсе происходит, если все сообщать нашим партогеносам и руководству бумаги не хватит. Помполит, старый педофил, все равно где — нибудь сейчас с поваренком заперся и ни сном не духом не ведает, что происходит на судне. Главное договориться со старпомом и главмехом, а что до кляуз, так они всегда были и будут».

* * *

На вечернем промсовете Смагин по циркуляру разослал разнарядку на суда экспедиции и объявил время перегруза пассажиров.

— Попрошу всех быть предельно внимательными при швартовке к борту пассажира, — предупредил всех начальник рейса, — обшивка корпуса на нашем лайнере сейчас, как картон, к вам мы тоже подойти не сможем слишком жесткие у вас кранцы на базе, так что погрузку будем осуществлять мотоботами группами по десять человек, не более. Если вопросов нет, жду первую группу с ПБ «Рыбак Приморья», затем пойдет «Спасск» и последним японец — «Хайя-Мару», у меня все, прием.

Начальник промрайона Андрей Фисталов дослушал до конца доклад Смагина и опять вышел на связь.

— Игорь Львович, у меня к тебе личная просьба. На моем борту внезапно объявилась беременная женщина, срок пока допустимый, надо забрать до Владивостока.

«Во, дают, рыбаки, мать их…», — смачно вслух выругался Игорь, предварительно отключив питание на микрофон. — Он обернулся к начальнику радиостанции, который, пряча улыбку, что-то записывал в вахтенный журнал. — Ты представляешь, Максимыч, «внезапно объявилась», а до этого никому в голову не приходило, что живот у женщины может расти не только от обжорства, но и от беременности. А что, если эта любимица публики рожать вздумает, мне что в ближайший порт из-за нее пилить, топливо жечь.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Игорь Львович, — послышался голос Фисталова в микрофоне. Он выдержал небольшую паузу, а затем продолжил — Анна Васильевна клятвенно заверяет, что продержится недельку другую, рыбачки — женщины выносливые, — начальник района явно желал поскорее избавиться от ненужного балласта, поэтому добавил, — мы к ней в придачу хорошенькую медсестру приставим для сопровождения, вдвоем они как — нибудь разберутся.

— Андрей Евгеньевич, я все понял, заберу всех кого смогу, только просьба на этом остановиться, пароход ведь не резиновый, утонуть может. Кстати, не могу никак выйти на связь с плавзаводом «Хая — Мару», у меня для них двадцать промов из Страны восходящего солнца и один американец, наблюдатель. Если у вас есть с ними связь, пускай подсылают транспорт для перегруза, чтобы к утру закончить и сняться.

— Спасибо Игорь Львович за хорошую работу, но у меня, к сожалению, еще не все, здесь к тебе рвется на связь, начальник Беринговоморской экспедиции — Гена Пегай, это один из наших эксплуатационников, заканчивал «Рыбу» на два года раньше меня.

— А где он находится?

— В ста пятидесяти милях к норд — весту от нас, на БАТМе «Североуральск», — голос Фисталова становился все более доверительным и мягким, — понимаешь, Игорь, они не могут сняться в наш район, судно ведет промысел, просят вас подойти.

— Нет, Андрей Евгеньевич, за одним человеком, да еще на сто пятьдесят миль на север, не пойду, будь там хоть сам министр рыбного хозяйства, — Смагин старался говорить четко и жестко, ясно выговаривая каждое слово. Он понимал, что сейчас его слышит весь промрайон, все сотни судов, скопившиеся вокруг рыбной банки Кашеварова, и оттого, как он сейчас поведет себя, зависел весь его авторитет и уважение морской братии в будущем.

После этой фразы Фисталов тут же попрощался со всеми и объявил об окончании промсовета, а начальника рейса попросил остаться на связи и перейти на другую частоту.

— Ну, все, сейчас Андрюха поучать начнет, — Смагин бросил трубку и обратился к начальнику радиостанции, который сейчас с отверткой в руках разбирал один из блоков радиостанции. — Скажи, Максимыч, правильно я поступил, что отказался идти за тридевять земель на переполненном пассажире за одним человеком, пусть он даже имеет такую знаменитую фамилию.

Картавцев пожал плечами и, не прерывая своей работы, проговорил.

— Начальству виднее, — он снял с головы наушники и с сожалением посмотрел на Смагина, только по моему мнению этот Пегай если бы захотел, то на попутном сейнере давно был бы уже здесь.

— Вот и я так думаю, — кивнул головой Смагин, подстраивая частоту звука на передатчике.

В это время раздался голос Фисталова, словно он находился в соседней каюте.

— Игорь, ты чего на весь район права качаешь, да будь, кто другой на твоем месте, я бы с ним и не разговаривал, дал команду — выполняй. Это же наш собрат, берешь кого попало, а за своим не можешь проскочит каких-то сто миль. — Даже по телефону чувствовалось, что голос Андрея дрожал, и шеф явно находился на взводе.

— Андрей Евгеньевич, пока я хозяин на пассажире, следовательно, отвечаю за каждого пассажира и не собираюсь еще раз рисковать из-за нашего, одержимого манией величия, корейца. А на твои слова скажу, был бы кто другой, я бы с ним вообще не разговаривал, и я не беру на борт кого попало, а, согласно контракта, перевожу рыбаков и моряков.

— А Пегай, кто по — твоему, — закричал в эфир сорвавшимся голосом Фисталов.

— По-моему он просто начальник экспедиции и я его с удовольствием приму на борт в точке, которая удобна мне для работы. Так что сообщи ему об этом и еще, что я простою здесь еще сутки, если великий начальник пожелает, то времени у него достаточно, а, ежели что, и до Магадана может добраться и оттуда со всеми удобствами долететь да Владивостока за пару часов. Кстати, он может подождать «Карское море», Калугин дней через десять, на обратном пути его и заберет.

— Ну, смотри, Игорь, у тебя могут быть большие неприятности, у Пегая большие связи в министерстве, да и в нашем управлении.

— Брось, Евгеньич, ты меня знаешь, в шестерках никогда не бегал, перед начальством не прогибался, у меня и так за этот рейс столько грехов — десять раз хватит уволить. Ты лучше пришли мотобот со своими людьми, я для успокоения души припас для твоих бессменных начальников экспедиций пару ящиков «минералки».

— Как знаешь, а вот за «минералку» спасибо, от всего нашего штаба братва тебе поклон шлет. Вон, народ только услышал, враз повеселел, чай праздник революционный надвигается, треба помянуть жертв Великого Октября.

* * *

Игорь накинул «аляску» и спустился по трапу в фойе, переполненное людьми. Словно из-под земли появился пассажирский. Его лицо слегка припухло от бессонной ночи, в глазах все еще мелькало тревожными искорками чувство настороженности и напряжения.

— Люди готовы, Игорь Львович, ждем вашей команды, первый мотобот уже под бортом.

— Какие они скорые, — Игорь открыл массивную дверь, ведущую к трапу, и взглянул вниз, где покачивался изъеденный солью и пропитанный потом сотен рыбацких путин, десятиметровый мотобот с десятком людей на банках, ежившихся от пронзительного ветра, несущего холодные массы ледяного воздуха с арктического материка.

— Майна трап, — скомандовал Смагин, чего людей морозить, — он дружелюбно улыбнулся незнакомой черноглазой девушке с большим кожаным чемоданом, стоящей первой у выхода.

— Куда торопишься, красавице, не удержался Смагин, впереди еще долгие месяцы изнурительной работы, а ты рвешься, словно на трап самолета, летящего на Багамы.

— Какие Багамы, начальник, в нашей деревни мужики и те без работы сидят, истосковались руки по труду и сытому обеду.

— Ну, давай осваивай север, на обратном пути, где-нибудь через годик, дай бог, свидимся, расскажешь о своих впечатлениях.

Девушка ничего не ответила, а начала осторожно спускаться по качающемуся трапу.

— Куда, прешь, деревня, — раздался голос бородатого шкипера в телогрейке нараспашку, уверенно стоящего на корме у руля, вздымающегося на волне, мотобота — дай людям подняться, салага…

Игорь отошел от трапа и, хотел, было, идти к себе в каюту за бумагами, но тут его остановил пассажирский.

— Что за проблемы, — нахмурился Смагин, предчувствуя очередную недобрую весть.

— Второй люкс пока еще занят, там эта девица ждет вас, ну та, что с вами два дня тому назад в баре гасилась, а вы просили подготовить люкс для Сидоренко. — Александр загадочно улыбнулся, — что-то она тебя, Игорь, зацепила, гляжу я, — пассажирский понизил голос, — не пора ли указать девушке место.

— Ты Валентину имеешь ввиду, — Игорь непонимающе вскинул брови, — я ведь с ней еще вчера распрощался.

— Не знаю, не знаю, — пассажирский развел руками, — ждет тебя, иди и разберись, могу и я, только церемониться с ней не буду.

Игорь быстрым шагом прошел по коридору, ему показалось, что все смотрят ему вслед. — «Слабак, — он сплюнул себе под ноги, — вот что бывает, когда даешь слабину своим эмоциям. Уже давно переспал бы с ней и забыл, нет, надо самому мучаться и девке голову морочить». В эту минуту он ясно понимал, что Валентина просто так, от своего не отступится, и был готов сейчас же покончить с этой глупой историей. Его уверенность еще больше окрепла, года, войдя в каюту, он увидел Валентину, сидящую на диване в одном домашнем пестром, татарского покроя, халате. Два больших саквояжа стояли посреди каюты, ожидая свою хозяйку, которая, казалось, и не собиралась пересаживаться на плавзавод.

— Ну, и чего мы ждем, — начал Игорь нарочито сердито. Он упер руки в бока и широко расставил ноги, словно изготовился к схватке. — Ты что же не слышала объявление всем пассажирам выйти не пересадку, тебя одну никто ждать не станет, поедешь обратно за свой счет.

— А может, я и не хочу никуда пересаживаться, — Валентина озорно сверкнула глазками, подливая масла в огонь. Для верности она привстала на коленях и, изящно изогнув спину, и выглянула в иллюминатор, так, что правая нога оголилась до крутого, испепеляющего белизной кожи, бедра.

— Ничего, подождут, у меня впереди ой, сколько времени будет, целых девять месяцев воспоминаний, а вспомнить нечего. — Она поджала ноги на диван и наклонилась к Игорю.

Девушка четко рассчитала каждое свое движение. Видимо в инстинкт продолжения рода у нее хорошо была заложена генетическая модель по соблазнению самцов. Халат на груди распахнулся, и Смагин вплотную увидел голую грудь, высоко и часто вздымающуюся от горячего дыхания.

Игореша, милый, у нас всего несколько минут, ну иди же скорее ко мне.

— Я что тебе кролик, — прошептал Игорь, не узнавая своего голоса и понимая, что опять попался на женскую удочку. Новый приступ страсти вновь овладел им. Он машинально защелкнул входную дверь на стопор и погрузился в теплую, захватившую всю его душу и тело розовую пелену поцелуев и ласк.

— Да, да, — шептала Валентина, — я так долго ждала этой минуты. Скажи мне хоть что нибудь.

— Зачем тебе это нужно, — все, что мог промолвить несчастный мужчина, полностью попавший под власть женского притяжения. Но для девушки, одержимой любовной страстью, и этого было достаточно. Ей казалось, что мир перевернулся, что она не на корабле, а на зеленом лугу, рядом со своим домом, на далекой Украине. Пахло сеном и теплым, парным молоком. В ушах стоял тихий звон от невыносимой тишины, которую вдруг разорвал гром репродуктора. Она только расслышала, что вызывают начальника рейса. Игорь вскочил, быстро оделся и застегнул брюки.

— Через две минуты, чтоб была у трапа, все, считай, что меня у тебя никогда не было, это просто сон.

Валентина натянула теплые колготки, большой рыбацкий свитер, подаренный ей начальницей отдела кадров перед отъездом из Владивостока и, взяв две тяжелые сумки, тяжело побрела к трапу. «Да, ты прав Игорь, это всего лишь только сон, но этот сон мне будет сниться еще много, много раз, когда я пожелаю, и никто мне в этом не помешает, даже ты».

 

Глава IX. Последний бой отверженных.

На рейде Северокурильска, в закрытой от пронизывающих ветров бухте, на темной поверхности морской глади покачивалось с десяток малых рыболовных судов и небольшой контейнеровоз с цветными двадцати и сорокафутовыми ящиками, аккуратно уставленные на борту. Рядом с ним, в паре кабельтовых, на якоре, развернувшись носом к ветру, застыл пассажирский теплоход. На фоне сурового ландшафта берега, пассажирский лайнер казался белой вороной в стае истерзанных штормами рыбацких судов и транспортов, слетевшихся сюда со всего Тихого океана, чтобы немного передохнуть от шторма и набраться сил.

К борту, багрового в лучах заходящего солнца, пассажира медленно пришвартовывался черный плашкоут, на котором, поблескивая штыками АКМов, переминались с ноги на ногу военные люди. Взвод пехотинцев в камуфлированной форме ожидал команды подняться на борт судна в случае необходимости.

Капитан Семенов, не сказав ни слова Смагину, для общей безопасности все же доложил диспетчеру порта о происшествии на пассажире, а затем эта весть быстро долетела и до командира гарнизона, который срочно поднял в ружье полк береговой охраны и пограндивизион. Когда добрые люди, всегда готовые услужить начальству, донесли Игорю, что под бортом находится плашкоут с вооруженными солдатами, готовыми к захвату, он взревел от ярости.

Для начала он приказал поднять трап, и не под каким предлогом, без его команды, не пускать военных на борт судна. Затем он поднялся на ходовой мостик, где, беспечно посвистывая, прохаживался капитан, осматривая в бинокль угасающие очертания берега, неповторимой по своей красоте, Курильской гряды, украшенной конусами вулканов, подпирающих своими заснеженными вершинами хмурое небо.

— Ты что же, старый маразматик, рассвистелся на мосту, — вырвалось у Смагина, — хочешь, чтобы на судне началась война, — Игорь обрушился на капитана, как снежная лавина с вершины крутого вулкана, — я ведь договорился с афганцами, а теперь они не поверят ни одному моему слову, и будут биться до конца. Ты же понимаешь у них сейчас у всех башни посносило от водки и кайфа, и новое побоище будет только для них развлечением.

— Куда они денутся против автоматов, господин начальник, — Семенов стоял перед Смагиным, широко расставив короткие ножки и скрестив руки на груди, явно показывая свое превосходство в данной ситуации, — к тому же я вас предупреждал, что не потерплю на судне самоуправства. Здесь командую я, и, в случае опасности и неповиновения, принимаю самостоятельные волевые решения.

— Ты что из себя наполеона корчишь, — не удержался Игорь, — мы даже не знаем, что у них в сумках припрятано кроме марихуаны, может хлорпикрин или ЛСД в бутылках. Плесканут они этой жидкости лихим воякам под ноги и будут те хохотать, пока не полопаются животы, или лить крокодильи слезы до полного изнеможения, а то и просто начнут стрелять во все, что движется.

— Мы же до последней нитки перетрясли их багаж и ничего подозрительного не нашли, — вдруг нахмурился Семенов, почуяв, что опять где-то прокололся.

— То-то и оно, что не нашли, потому, как этих газов достаточно ста миллилитров, чтобы обезвредить весь наш пароход, да и Северокурильск в придачу. — Смагин, конечно, же, сочинял о мифических психогенных отравляющих веществах, но чем черт не шутит. Еще в молодости один из его приятелей после службы в армии привез домой и подарил Игорю два баллончика с ипритом и фосгеном.

Этим нервнопаралитическим газом начинялись мины и снаряды на случай химической войны, паренек тот, охранявший склады химдивизиона прихватил первые, попавшиеся под руку баллоны, чтобы порожняком не вернутся в стены родного города. Эти баллоны так и пролежали у Смагина в гараже без применения долгих три года и, когда он собрался в моря, то попросту выбросил ржавые баллоны в первый попавшийся на пути мусорный бак. С тех пор санэпидстанция города не уставала удивляться, куда подевались все городские грызуны из центра города, в том числе исчезли и все бомжи, промышляющие по городским свалкам.

Смагин понимал, что капитан, по — своему, прав, но уж если так все обернулось, необходимо было придумать новую хитрость для безопасного выкуривания солдат из кают. Он уже дал команду поднять майора, который, проспав двое суток, не понимал, что вообще происходит на пароходе, и лишь когда старпом вкратце рассказал ему о захвате девушки его подопечными, схватился за голову.

— Все, мне крышка, если начальство пронюхает, меня точно отправят в отставку без пенсионного пособия.

Он поначалу кинулся уговаривать своих парней сдаться по-хорошему, но его остановил пассажирский.

— Господин майор, эти парни уже полностью вышли из под контроля, потеряли ориентацию во времени и пространстве, их не волнует сейчас не судьба парохода ни ваша, ни своя, так что предоставьте умным людям решать эту проблему.

Майор выхватил из кобуры «макаров» и стал рукояткой барабанить в железную дверь.

— Открывайте, мерзавцы, всех отправлю под трибунал.

— Побереги силы, Колобашкин, когда эти парни, наглотавшись дыма, начнут один за другим выскакивать из каюты, нам придется применять силу, а людей у нас маловато, — остановил его подошедший Смагин.

— Старпом, прикажи включить принудительную вентиляцию, а я закину пару дымовых шашек в воздушные патрубки. Сколько у тебя моряков? –

— Десять человек с боцманом, плюс пожарная вахта.

Смагин специально говорил громко и уверенно, чтобы за переборкой солдаты смогли услышать все приготовления. Он еще надеялся на чудо, и чудо опять не заставило себя ждать.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился знакомый сержант. Он поднял руку и попросил выслушать его.

— Начальник, ты обещал не трогать нас, мы сдаемся, надоело воевать — он нагнулся и положил перед собой тяжелый сверток, — это наши военные игрушки, я приношу извинения перед вами и экипажем за своих парней. Пропустите нас, и мы уйдем с миром, а там будь что будет.

Побагровевший Колобашкин хотел, было, что-то сказать, но Смагин его остановил.

— Забирай майор своих вояк и тихо, без шума по коридорам на трап. — Смагин поправил под свитером тяжелый «магнум» и махнул сержанту рукой.

— Командуй и гляди, чтобы все после окончания службы добрались до дома. Матери, небось, уже все глаза по вам выплакали, а вы все в войну играетесь, хватит, не дети, наверное, пора за ум браться.

Колобашкин заглянул во внутрь каюты и громко скомандовал.

— В шеренгу по одному, дистанция вытянутой руки шагом марш…

Из проема двери показались измученные, сгорбленные фигуры пехотинцев. Никто из них не промолвил ни слова, опустив глаза, они медленно стали подниматься на верхнюю палубу, волоча по ступеням трапа свои нехитрые солдатские пожитки.

— Счастливого пути, ребята, — Смагин махнул рукой сержанту, — берегите себя и больше не позволяйте подлому правительству ставить над собой эксперименты.

Колобашкин обернулся и укоризненно покачал головой.

— Ничего не измениться, начальник, и не надейся, боюсь, для этих пацанов уже нет будущего.

 

Глава X. Интервенция с американского континента.

И кому же не будет обидно, когда ты столько сделал, полностью отдавался работе, сутками занимался с этими гостями — американцами и в конце вызов на «ковер» к начальнику управления и полный разгром его работе. И за что, оказывается, он влез в чужую вотчину, где огромные деньги уже распределены между избранными, а он простой клерк попытался прикарманить себе уже израсходованные, но еще не «заработанные» путем мошенничества, подлого, обмана и коррупции» грязных денег.

В то раннее, летнее, июльское утро все шло прекрасно. Черный, с тонированными окнами «Шевролет», легко нес в сторону города шестерых прилетевших из Москвы иностранцев. Игорь сидел на переднем сиденье и в пол-оборота слушал высказывания самого разговорчивого из группы крупного и басовитого Леонардо Льва. Огромными растопыренными усами и глазами на выкат, он чем-то смахивал на популярного певца, такого же эмигранта Вили Токарева. Говорил он на прекрасном английском четко выговаривая каждое слово, что было присуще, как раз бывшим русскоязычным людям.

Игорь не стал пытать Леонардо почему он не говорит по — руски, просто иногда в фразы вставлял длинные выражения на русском и по веселому выражению серых глаз эмигранта понимал, что оба знают эту маленькую тайну, о которой не следует знать другим. Также Игорь заметил, что один из американцев, сидящий рядом с Леонардо, тоже адекватно реагирует на русскую речь, хотя при каждом вопросительном взгляде Смагина, он скромно опускал глаза.

— Джон Карпентер, — представился американец.

— По — нашему плотник, — не удержался Игорь, Джон кивнул головой, но тут же понял, что попался на удочку.

— Я, в общем-то, знаю русский, — мило улыбнулся Джон, поправляя на носу крохотные, затемненные очки, — долгое время работал в посольстве в Москве. Кстати, вы правильно заметили, мои предки из штата Нью-Джерси были строителями. Мой дед участвовал в возведении моста «Веразанно Нарроу Бридж», а отец в строительстве знаменитых «близнецов»

— Это тот самый мостик, что перекинут через Гудзон на Манхэттен, где и сверкают на весь мир своим непревзойденным великолепием и величием инженерного зодчества — небоскребы Всемирного торгового центра.

— Он самый, а я вижу, вы не плохо знаете Америку и Нью-Йорк. — Джон очередной раз поправил очки на переносице и уже с большим вниманием осмотрел Смагина.

— Да, мне посчастливилось пару раз побывать в Нью-Йорке, город, надо сказать потрясающий, — Смагин прищелкнул языком, чтобы подчеркнуть значимость своих восхищений и немного разбавить официальную скованность, возникшую при первом знакомстве.

— Да, город прекрасный, а какие там парки, — Джон вскинул к небу выпуклые глаза.

«Пойдешь туда — тебе Нью-Йорка не видать…» — добавил Игорь строчку из популярной песенки «русского» эмигранта Вили Токарева.

Джон пожал плечами.

— Всякое бывает, у вас, я слышал, в парке Горького в Москве чуть ли не каждый день кого-то убивают, грабят или насилуют. Так везде — это жизнь, со своими хищниками и их жертвами.

— Сейчас занимаюсь бизнесом, — продолжил он, — пришлось оставить государственную службу, у нас совмещать бизнес и власть запрещено законом.

— Эко вам, американцам, не пруха, — с наигранным сожалением заметил Смагин, — а наши русские правители просто не видят себя без, так называемого, бизнеса. Сами подумайте, вся власть в твоих руках, все бюджетные деньги в кармане, силовые структуры у тебя на побегушках, сами под себя сочиняют законы.

— А разве это возможно? — удивленно вскинул брови Карпентер.

Игорь пожал плечами.

— В России все возможно, вот сейчас вы свободно едете в закрытый еще год назад город Владивосток. Вы думаете, я мог предположить еще лет пять тому назад, что вот так просто буду общаться с Американцами на нашей территории и вести переговоры о торговле и сотрудничестве. Да никогда. Мне и сейчас с трудом вериться, что наши суда завтра перейдут иностранным операторам, и на корме у них будет трепыхаться удобный флаг каких — нибудь Каймановых островов или Барбадоса, вместо кроваво-красного стяга «рабочих и крестьян» с масонским гербом власти — ритуальной чашей, замаскированной под серп и молот и пентаграммой звезды Соломона.

— Что-то вы не очень любезно отзываетесь о своей власти, — заметил Карпентер, сощурив бесцветные глазки, — а, например, в Москве сейчас все голосуют за новую власть, восторженно хвалят перестройку, которая дала вам свободу и демократию.

— Не знаю, что творится сейчас в Москве, только у нас на Дальнем Востоке год от году все хуже и хуже. Ладно, не будем о политике, надеюсь, ваш визит поможет нашему управлению справиться с трудностями, возникшими после перестроечных реформ.

Леонард Лев, краем уха слушавший разговор, при словах трудности вдруг оживился.

— Ви хэв проблемз, Айгор, — его усы восторженно приподнялись, — донт вори, ту дэй энд туморроу, ви вуд би дисайд ер проблемз.

— Ай хоуп, — кивнул головой Игорь, — бат зис квешн из нот май компетишн.

— О кей, Айгор, туморроу ви вил старт обсерв ер шип зэн сайн контракт и ай шуер зат Вери сунн ю Игорь вил хэв онер шипс. — он дружески похлопал Смагина по плечу, вытащил из бортового кармана пиджака пожеванную сигару и, звякнув зажигалкой, с блаженством затянулся. — Ай хэд, вэри сун ол гавермент энтерпрайсес вил би привайтэд энд зис бьютифул.

Смагин внимательно наблюдал за этим переполненным самолюбованием, откормленным новоявленным миссионером, и ему расхотелось дальше продолжать разговор. Чутьем битого жизнью человека он понимал, что не с визитом доброй воли и оказания помощи, погибающему предприятию сюда прибыли заграничные эмиссары с далеких американских континентов.

Его внимание сейчас привлек громадный, размером с африканского бегемота, панамский консул, расплывшийся на трех задних сиденьях несущегося в сторону города черного, сверкающего лаком «Шевролета» и, мирно посапывающего после длительного перелета необъятного консула — предпринимателя. Его шоколадного цвета лоснящееся лицо с отвисшими щеками и огромными, лиловыми губами напомнило Игорю старого и безобразного орангутанга в национальном парке Куала-Лумпура.

Тогда этот трехметровый гигант сидел в гнезде на обломанном пне баобаба и, не мигая, грустно смотрел на посетителей через десятимиллиметровое бронированное стекло, очевидно, вспоминая свое детство и непроходимые джунгли на островах Борнео, где его сняли с убитой охотниками матери и продали за сотню долларов морякам для развлечения и потехи. И когда небольшое сингапурское судно зашло под выгрузку в Кланг, его выпустили за ненадобностью на причал, где его выловили местные усердные полицейские и передали в зоопарк Куала-Лумпура.

Игорю настолько запомнился его тоскливый и смиренный взгляд вечного арестанта, что спустя месяцы и годы он вспоминал это уродливое морщинистое лицо, и ему самому становилось неимоверно грустно и больно за, созданное природой произведение искусства, которому предначертано судьбой всю свою жизнь посвятить развлечению маленьких, корчащих непристойные рожицы, уродливых существ, которые с гордостью называли себя людьми..

Возможно, и этот великан — консул служит лишь ширмой, за которой те же самые карлики — политики, рвущиеся к олимпу славы, уже завтра начнут свою игру за первенство в этом продажном мире лжецов, лицемеров и предателей, где деньги решают все, где на карту поставлена сама жизнь. Но пока Игорь об этом не думал, его возбуждали запахи, исходившие от иностранцев, даже запах сигарного дыма Леонардо навевал воспоминания о далекой Гаване.

Голова панамца, с сине-черной шевелюрой густых, маслянистых волос, покачивалась со стороны в стороны, так что его широкий расплющенный нос то и дело упирался в тугой живот, колышущийся под белой шелковой рубашкой. На сложенной гармошкой шее светилась желтым, дьявольским блеском золотая цепь с крупными звеньями.

Еще два пассажира микроавтобуса, похожие друг на друга, словно братья близнецы, черноглазые и скуластые латиноамериканцы, одетые в просторные белые майки с надписью «Америкэн экспресс», оживленно разговаривали на испанском и, красноречиво жестикулируя тонкими в браслетах руками, звонкими голосами вносили оживление в затянувшуюся поездку от аэропорта до города. Они совершенно не обращали внимание на присутствующих, словно встретились после долгой разлуки два колумбийских крестьянина на одном из шумных базаров Сьерра — Лионе, а не в салоне автобуса на холодной и незнакомой окраине Российской империи.

* * *

В тот же день Игорь устроил всех членов делегации по люксовым номерам «Амурского залива», а уже на следующее утро подъехал на своем «Шевролете» к стеклянным дверям современной гостиницы, раскинувшей свои апартаменты на крутом берегу мыса Бурного. Яркое солнце с востока осветило верхние этажи отеля и бурые холмы мыса Песчаного на другом берегу залива, но в самой гостинице еще царила ночь.

Смагин поднялся на лифте на пятый этаж и позвонил в номер к панамцу, который накануне просил Игоря привести ему парочку хороших русских девочек. Опустошительная перестройка уже успела обескровить приморскую глубинку, и оттуда, на легкие заработки потянулись в сытый, как им казалось портовый город, бывшие сельские школьницы.

Местные ребята — спортсмены разных мастей, собравшись в небольшие бригады, подобно американским мафиозным семьям, объединились с уголовным миром в так называемую «третью смену» и с нескрываемой наглостью и напористостью стали завоевывать дальневосточный рынок сырья, недвижимости, торговли… и, конечно же, загнали под свою крышу наркодиллеров и разрозненных сутенеров, слетевшихся со всей России, как стая голодных грифов на запах шальных и кровавых денег.

Одной из прибыльных статей в списке их притязаний была обычная проституция. Ребята в спортивных костюмах и кожаных китайских куртках заявили себя в этом криминальном бизнесе, как профессиональные сутенеры, и надо сказать со своим делом справлялись вполне успешно и профессионально.

Смагин в день приезда делегации вышел по телефону на одного своего приятеля по сборной команде гребцов начала семидесятых Петра Федулова, сменившего весло каноиста на боксерские перчатки и к началу девяностых, занявшего свое почетное место на иерархической бандитской лестнице. Федул на стрелке в салоне шикарного американского «Крайслера», без лишних слов высыпал перед Игорем на кожаное сиденье стопку цветных фото обнаженных девиц с ценниками в углу и расплылся в широкой улыбке.

— Выбирай, братан, для тебя по старой дружбе персональная скидка пять процентов.

— Не для себя беру, фирмачам приспичило русской экзотики, — Игорь с интересом рассматривал фотографии совсем еще юных девиц. — Слушай, Федул, что-то не верится, что такие молодые, а уже профи в своем деле?

— Не веришь — проверь, — Федул потянулся за фотографиями, — а для своих фирмачей сам накинешь, сколько следует, небось, не на халяву приехали.

— Вот этих двух — Смагин ткнул пальцев фото, — сегодня вечером в пятьсот пятнадцатый номер, — наконец решился Игорь, — да, еще, деньги будут только вечером.

Федул укоризненно посмотрел на Смагина.

— Ты, Игорек, не понимаешь, наверное, в какое время попал, я бабки беру наперед и делай с этими драными сучками, что пожелаешь, для тебя я сделаю исключение, но это в первый и последний раз и чтобы в двадцать ноль — ноль двести баксов лежали у меня на столе.

— Нет проблем. — Так и расстались.

Панамец, увидев двух прелестных куколок в своем номере, пустил слюну из широко рта, не глядя, отсчитал двести долларов мятыми пятидолларовыми банкнотами и тотчас захлопнул тяжелую дубовую дверь перед носом у Игоря.

Утром Луис Кастильо встретил Игоря, как своего лучшего друга, раскинув длинные руки для объятий.

— Итс бъютифул, — повторял он, усаживая Смагина, как лучшего гостя за стол, — Хот герлз, — консул, прищелкивая языком, достал из холодильника бутылку джина с тоником и налил ледяную жидкость в запотевшие стаканы.

— Лэтас дринк, май френд фор ауэр кооперэйшн Анд ту найт плиз репит ванс мор сэйм прети герлз.

— Ноу проблемз, — Смагин отхлебнул полстакана джина и встал. — Ай вил би вэйтинг фор ю он зэ фест флор, донт фогет эбаут ауэр неготиэйшинс?

Айм донт фогот, лэтас гоу, Айгор.

Игорь пробежался по всем номерам, где расселились американцы, и вскоре вся группа с наигранными улыбками целовалась по-русски с начальником управления Заикиным Егором Ильичем в его просторном кабинете. Когда все гости расселись за большим овальным столом, Егор Ильич жестом подозвал к себе Смагина и шепнул на ухо.

— Все, до обеда свободен, здесь ты мне не нужен.

— А как же переговоры, вы же говорили…, - Смагина остановил угрюмый взгляд шефа. — Будешь их сопровождать вплоть до отлета, но для переговоров ты еще не дорос, лучше закажи хороший обед в Челюскине, а затем организуй яхту в нашем клубе для прогулки по заливу.

Игорь так ничего и не понял. Что случилось, почему так резко изменилось к нему отношение шефа. Он вышел из кабинета и словно оплеванный, с мрачными мыслями побрел по коридору управления. Ноги сами принесли его к знакомому кабинету с табличкой заместителя начальника по эксплуатации Александра Ивановича Стоцкого. Он постучался и робко зашел в кабинет. Стоцкий сидел за столом, и что-то писал, поверх очков он мельком посмотрел на Игоря и кивнул на кресло.

— Присаживайся Смагин, что такой хмурый, тяжела «шапка Мономаха», — он отложил письмо и в упор посмотрел на Игоря. — Я ведь тебя предупреждал, болтай поменьше, что ты успел за несколько, прошедших часов наговорить этим американцам я не знаю, только наш многоуважаемый коммунист Егор Ильич с утра дал мне такой нагоняй за тебя. Рассказывай, не стесняйся.

Игорь судорожно соображал, кому и что он мог сказать плохого, но так ничего и не вспомнил.

— Да вроде обычный разговор, ничего криминального. Ну, спросил консула, под чей флаг будут загонять наши пароходы, что тут особенного.

— Да, ничего особенного, — Александр Стоцкий встал, прошел к окну, откуда открывался великолепный вид на бухту Золотой Рог, рыбный порт со стоящими у причала новенькими рефрижераторами типа «берег», прибывшими с перегона из Восточной Германии, месяц тому назад.

— Джон Карпентер еще вчера позвонил шефу, продолжил Стоцкий, — и в живописных красках описал ваш разговор. Он дал понять, что ты слишком говорливый и до переговоров тебя допускать нельзя.

— Ну и что же теперь делать, — Игорь беспомощно глядел на своего спасителя.

— Мой тебе совет, — Стоцкий поправил очки, — больше ни каких контактов личного плана ни с одним из этих буржуев, делай свою работу сопровождающего, мило улыбайся, короче прикинься дураком, так будет всем проще, потом что-нибудь придумаем.

Игорь пожал плечами.

— Как знаете, только кажется мне, что наши новые американские друзья пустят по миру наше управление. Я же их насквозь вижу, жулики и проходимцы.

— Когда кажется, то предлагаю креститься, а по поводу жуликов, сами как-нибудь разберемся, иди, борец за справедливость, подумай, что ты еще там лишнего наболтал и постарайся загладить свою вину перед шефом. По секрету тебе скажу, что все эти суда, — он указал рукой в окно, — обречены и не ты, ни я не смогут остановить процесс. Здесь завязаны крупные силы в Москве, высшие чиновники уже получили свой куш. Все эти переговоры — так называемая мнимая или притворная сделка, которая прикрывает незаконную перепродажу флота. Вот так-то, Игорь, лучше помалкивай, иначе попадешь под жернова, и следа от тебя не оставят. Я, думаю, уж об этом нашем разговоре ты больше ни кому болтать не будешь, тогда работай.

* * *

Смагин сидел в автобусе один и обдумывал план дальнейших действий. То, что его снимут с должности это факт, но если уж так бездарно вляпался, надо хоть что-то поиметь с этих залетных коммерсантов. Нюхом бывшего грузового помощника он чуял, что здесь замешаны огромные деньги. — «Вот бы рвануть хотя бы процент от их сделки. Но как это сделать?»

Из всех шестерых только Панамский консул мог хоть как-нибудь быть ему полезен. «А Карпентер, вот, сволочь, какая, сразу почуял опасность с моей стороны, но ничего и на него найдется зацепка. Наверняка он замешан еще в каких-то спекуляционных сделках и здесь ему могут помочь те же чекисты». Кстати, один из них тоже бывший спортсмен, а ныне майор КГБ — Женя Чугунов, как — то при встрече оставил Смагину служебный телефон. Игорь полистал свой изрядно потрепанный ноутбук и нашел нужную фамилию. Извините, Егор Ильич, еще не вечер, Смагины не любят когда с ними так поступают».

В телефонной будке напротив он набрал нужный номер.

— Пригласите, пожалуйста, Евгения Викторовича.

— Я слушаю, говорите…

— Женя, Игорь Смагин тебе позвонил, как дела старина, помощь нужна, необходимо срочно встретиться.

— Без проблем, Игорек, подъезжай через полчаса к зданию управления, я выйду и поговорим.

Чугунов положил трубку и задумался. «Где-то опять вляпался Смагин, все у него ни как у людей. Пошел бы служить в органы, как я, и не скитался бы по миру в поисках приключений. Живи — не тужи, на полном государственном обеспечении, знай только, четко выполняй указания вышестоящего начальства, да держи рот на замке». Ведь Смагину первому предложили службу в органах по рекомендации бывшего генерала КГБ Григория Наталина, но тот, дурачок отказался и порекомендовал на это место своего друга Евгения Чугунова.

Учитывая пролетарское происхождения Евгения, где все поколения от начала двадцатого века в поте лица вкалывали на заводе, а также представительную монолитную фамилию, Женю, после окончания Высшей мореходки, приняли в состав органов без каких-либо проволочек. Так пути их и разошлись, правда, иногда, в секретных докладах сослуживцев нет, нет, да и мелькала перед глазами усердного служаки фамилия бывшего дружка Игоря Смагина.

Однажды, даже сам начальник Управления госбезопасности края полковник, Кирилл Иванович Орлов, вызвал Чугунова к себе в кабинет и посоветовал офицеру порвать отношения со Смагиным, но тут же нашел альтернативу. Пусть друзья встречаются, а Чугунов, как преданный сын своей партии будет обо всех встречах и разговорах докладывать в соответствующие службы. На том и порешили. Евгений, конечно, иногда испытывал угрызения совести, когда в своих донесениях в мелочах описывал все интимные разговоры и откровения с другом, но затем понял, что это просто его работа, где нельзя личное ставить выше государственных интересов и безопасности Родины и совесть преданного чекиста успокоилась.

Игорь хотя и был остер на язык по отношению к любимому правительству, но интуицией чувствовал, что все его разговоры регулярно передаются по назначению, и ради проверки произвел простой эксперимент. Он не сомневался, что агенты КГБ клюнут на его дешевую приманку.

Был у него еще один старинный приятель Жора Константинов, профессионально занимающийся археологией. Как-то на день рождения он подарил Игорю свою книгу о могущественной династии Джурдженей, проживающих две тысячи лет тому назад на территории Приморья. Вот в этой книге Игорь и вычитал, что в свое время один из потомков этих самых джурдженей по старинным картам нашел и перезахоронил клад золотых монет и украшений своих знаменитых предков недалеко от современного поселка Павловского. В книге была даже указана карта и примерное место захоронения. Требовалась только разрешения властей на раскопки с применением современной техники, а это угрожало изменению русла реки Амгу и грозило экологической катастрофой.

На одной из застольных встреч в кругу знакомых Игорь, как-бы невзначай, рассказал Женьке Чугунову, что во время осенней охоты на кабана и изюбра, он познакомился со стариком — орочоном, который по пьяной лавочке рассказал ему историю о золоте Джурдженей. Старик клялся, что в верховьях реки Амгу, он обнаружил пещеру, буквально нашпигованную слитками золота, старинными монетами и украшениями. Бедный абориген всю жизнь боялся как старой, так и новой власти и потому никому об этом до сих пор не говорил. Когда он понял, что смерть старуха уже поджидает его у порога его родной яранги, он отдал затертую карту с местом захоронения клада Смагину в обмен за ящик водки и дробовик двенадцатого калибра.

— И где же эта карта, — не сдерживая сарказма и иронии, спросил тогда Чугунов.

— В надежном месте, — соврал Смагин, даже не поперхнувшись теплой водкой, — надо подыскать пару людишек из числа местных жителей и можно двигаться в путь за миллионами.

— Неужели ты поверил этому старому лгуну, — Чугунов с сожалением посмотрел на Игоря, — он ведь тебя развел, как самого последнего лоха.

На том разговор и закончился. Только спустя какое-то время в дверь Игоря настойчиво постучались и два молодых, приветливых человека, с квадратными подбородками и лучистыми глазами, представившиеся сотрудниками Госбезопасности, попросили по-хорошему вернуть карту клада законному владельцу, то есть государству.

Игорь мог предположить все что угодно, но такой глупости со стороны властей он никогда не ожидал. Он смеялся до слез, но серьезные парни приняли его смех за оскорбление и в тот же вечер его забрали и долго допрашивали в одном из кабинетов КГБ и, когда он в тысячный раз сказал, что это был простой розыгрыш, его отпустили, предупредив об ответственности за разглашение государственной тайны. Дома он обнаружил перевернутую вверх дном квартиру, плачущую жену и сына. Книга-сказка о могущественных джурдженях тоже исчезла, что навевало на мысль о продолжении этой истории.

Женька Чугунов всячески открещивался от причастности к этому случаю, хотя и не исключал прослушки на квартире Смагина. Таким образом, Игорь полностью раскусил своего дружка и теперь использовал по своему усмотрению.

Сегодня он хотел подкинуть приятелю очередную утку и тем самым повлиять на ход переговоров. Что бы ни произошло потом, у него в руках находились главные козыри. Вчера вечером, когда он доставил очередную партию проституток панамскому консулу в номер, то на столе эмиссара заметил пачку документов на английском языке. Договоры были подписаны с одной стороны начальником управления Егором Заикиным и начальником финансового департамента пароходства и с другой стороны представителями Нью-Йоркского банка и иностранными консулами. Пока Луис Кастильо разминался в красноречии с двумя, ничего непонимающими из его разговора девчушками, Игорь украдкой вытащил два договора из папки и, сославшись на недомогание, спустился вниз. В администраторской он отснял на «ксероксе» копии документов и также незаметно вернул оригиналы обратно.

Перелистав договор о продаже пяти судов типа «тэшка» и десяти типа «острова», «моря», «горы», он впал в транс и не мог выйти из него в течении нескольких часов. У него даже в голове не укладывалось, что огромные современные транспорта и рефрижераторы, стоимостью миллионы долларов можно, продавать за ОДИН доллар за каждое судно.

Вначале он решил, что он где-то напутал с переводом, но дома, еще раз перечитав документы, понял, что на его глазах совершается крупнейшая мошенническая сделка мирового масштаба. Смагин срочно позвонил Чугунову прямо домой.

— Женя, у меня на руках сенсационные документы, если ты их увидишь, не поверишь своим глазам. Сможешь убедиться лично и показать своему начальству, как разворовывают у вас на глазах государственную собственность.

Чугунов что-то пробурчал недовольно в трубку, видимо Смагин отвлек его от более важных дел, но затем с интересом переспросил.

— А ты уверен, что эти документы подлинные.

— У меня копии, а проверять их достоверность — ваша задача. Ну, так что раскрутим жуликов или тебе необходимо ждать указаний сверху.

— И это тоже. Постарайся о своем открытии ни кому не говорить, а завтра я возьму у тебя эти бумажки и проверим их подлинность. Сам никуда больше не суйся, иначе могут башку оторвать. До завтра.

Игорь был на вершине блаженство. Это чувство переполняло весь его организм, и только что растоптанное достоинство. И было бы кем, ворами, без чести и совести, проходимцами, считающими себя верными слугами народа, этими ленинцами — уродами, взяточниками и лгунами, коммунистами, переводящими в свой общак народные деньги.

Ну, вот и все, Смагин теперь четко представлял цель визита американцев и надеялся, по крайней мере, припугнуть всемогущественного шефа и выправить свое пошатнувшееся положение.

 

Глава XI. Кошмарные сны американского плотника.

Марина Батькова в этот вечер находилась на вершине эмоционального возбуждения. Она сидела в своей маленькой каюте на нижней палубе теплохода и делала маникюр. Судно слегка покачивалось, зато не было слышно грохота дизеля, и это тишина успокаивала, давала возможность подумать и отдохнуть всей душой и телом. Ее пальцы слегка подрагивали, но она пока еще справлялась с этими неприятными ощущениями вечно зависимого человека. Ее подруга, Аллочка Семкина, отсыпалась на верхней шконке после очередного кутежа с мотористами, каюты которых находились на той же палубе, только по левому борту судна рядом с машинным отделением.

Марина ждала команды от нового начальника рейса и была вся на взводе, как хорошая актриса перед началом премьеры. С иностранцами ей уже приходилось общаться в своей далекой и тревожной юности на шикарном лайнере «Александр Пушкин», когда она еще молодая и не такая безобразная и пропитая, как сейчас с восторгом принимала приглашение любого мужчины говорящего не на русском языке.

Недостаток образования она компенсировала своим природным даром незаурядной актрисы и хорошей памятью и потому к концу первого рейса вокруг Австралии по Большому коралловому рифу и необитаемым островам Полинезии, она легко общалась на английском и немецком языках с теми немногочисленными иностранцами, которые выбрали русский пароход, скорее всего из-за недостатка денег на шикарные круизные лайнеры

Эти выдающиеся способности не оказались не замеченными пассажирским помощником Самуилом Кригером, который, не смотря на не очень-то привлекательную внешность, сделал Марину своей первой помощницей или просто старшей номерной.

Сразу же после такого неожиданного повышения вокруг Батьковой образовался вакуум, который неопытная в служебных интригах девушка пыталась заполнить общениями с любвеобильными и многообещающими иностранцами в барах и на шикарных постелях их номеров. Она еще лелеяла надежду встретить и, возможно, полюбить молодого человека, пусть простого моряка, но, который бы тоже любил ее. Проходили дни месяцы, и эта девичья мечта улетучивалась также легко и быстро, как терпкое красное вино из бокалов, проходящих каждый вечер через ее уже дрожащие руки. Пьяный ген одного из ее родителей все же переломил здоровое начало организма Марины Батьковой, и она запила, как говориться, по-черному. Вот здесь — то бог и подкинул ей шанс разглядеть жизнь в новом свете, но не мутно-розового с горьким осадком после пьяной оргии, а в виде молодого австралийца русского происхождения, рискнувшего отправиться в путешествие на русском лайнере.

Австралийца звали Алекс Стеблофф. Его предки в начале двадцатого века, владевшие одним из оружейных заводов в Туле, во время революции не стали дожидаться светлого будущего, а, прихватив объемные саквояжи с ассигнациями и бриллиантами, рванули через Одессу сначала во Францию, а затем на суперлайнере через океан в далекую Австралию. Семья обосновалась в тихом городке Аделаиде, на севере континента в одном из русских кварталов, и очень скоро на прилавках местных оружейных магазинов появились охотничьи винтовки с гербом Стебловых на прикладе и затворе.

Маленькая кустарная мастерская очень быстро выросла до приличного оружейного завода и качественная продукция русского промышленника с успехом расходилась по всем отдаленным деревенькам малоизученного австралийского материка. Семья имела неплохой доход, поэтому позволила себе отправить любимого внука Алекса в Гарвардский университет, который он закончил с отличием и блестяще защитил диплом, получив степень магистра естествознания, по специальности микробиология.

В награду за столь успешное окончание престижного университета дед Алекса из своих личных запасов выделил внуку пару тысяч долларов и отправил в путешествие на русском пассажире. Тем самым он осуществил свою давнишнюю мечту еще раз, хотя бы мысленно, повстречаться с прошлым, приобщиться к незабываемому русскому духу, которым был пропитан красный пассажир «Александр Пушкин», каждые полгода заходящий в Сидней для пополнения запасов продовольствия и смены пассажиров.

Благодаря усердиям своей бабушки Марии Ильиничне, Алекс с детства неплохо освоил русский язык, что позволяла ему легко общаться с обслуживающим персоналом пассажирского теплохода. Своим видом Алекс ничем не отличался от простого русского паренька из какой-нибудь Вологодской деревушки и если бы не его акцент, наверное, он, наверняка, никому бы и не был интересен, в том числе и Марише Батьковой, которая, как старшая бортпроводница, производила обслуживание как раз в тех самых дорогих люксах, где обосновался Алекс Стеблофф.

Алекс с первых же минут знакомства проникся симпатией к этой русской девушке и всячески искал повод, чтобы остаться с Мариной наедине. Нет, в голове молодого человека не созревали гнусные планы обольщения бедной русской дневальной, ничем не выделявшейся среди более молодых и симпатичных судовых девчат, лишь ее тяга к изучению английского ярко выделяла ее среди остальных членов экипажа.

Этим и воспользовался Алекс, пригласив Марину на очередное занятие по лексике английского языка. Чем так растревожила Марина душу молодого человека не знал никто, даже сам Алекс не понимал, что с ни происходит, он только чувствовал, что от этой девушки, как от матери идет какое-то родное тепло, он просто изнывал от тоски, когда ее несколько часов не было рядом, в его голове зрели призрачные планы о совместной жизни, и вот, наконец, настал тот день и час, когда он решительно заговорил с Мариной на русском языке о своей несчастной любви.

— Ты мне нравишься, — произнес он с такой непосредственностью ребенка, что Марина потеряла дар речи, и вся зардела от ушей до пят. Она много слышала ласковых слов от мужчин, но то, что она услышала из уст этого красивого и сильного парня, чуть не лишило ее рассудка.

— Выходи за меня замуж, я хочу, чтобы ты стала моей женой. У меня прекрасный, большой дом в пригороде Сиднея на берегу океана. Я буду работать в университете, а ты воспитывать наших детей.

Марина слушала и не понимала, шутит или бредит Алекс. Но он взял ее руку, прижал к своей груди и сказал, глядя ей в глаза.

— Я тебя люблю.

Девушка ожидала услышать все что угодно, даже признание в любви, но только не предложение выйти замуж, это было что-то из области фантастики. Обычно мужчины, даже иностранцы, слегка пофлиртовав для приличия, тащили девчонку в свою постель, после чего их отношения продолжались не более двух трех дней, а далее заканчивалось заранее всем известным тихим расставанием. Такой же сценарий предполагался и с Алексом, единственное, что смущало Марину, то это его застенчивость в обращении с девушками, отчего Марине и самой порой было стыдно даже предположить, что они когда-нибудь лягут в постель.

Голубоглазый паренек с пшеничными, длинными волосами, казалось, не лгал и это еще больше пугало Марину.

В тот вечер она сказала: — Да! - но все, произошло так неожиданно, что она тут же пожалела об этом. Да, ей приглянулся этот юноша, но так круто менять свою жизнь не входило в ее планы, тем более, что придется навсегда расстаться с Россией, ведь Алекс предложил ей сбежать с парохода в Мельбурне. На такой безрассудный поступок могла решиться только совсем глупая, влюбленная по уши девчонка, вот почему Марина решила для начала посоветоваться со своим шефом Самуилом Кригером, умным и благочестивым, по ее девичьему мнению, мужчиной.

В свои девятнадцать лет Марина еще не до конца понимала, кем является Самуил Кригер на теплоходе, и что он может в любой момент изменить или сломать любую судьбу, если это понадобится для его карьеры. Дело в том, что Кригер раньше самой Марины узнал о слепой любви молодого австралийца к его подчиненной через многочисленную сеть своих агентов, и в целях своей безопасности уже успел доложить об этом помполиту и капитану. Так что побег с корабля был обречен на провал уже в самом своем зародыше, но для полного контроля над ситуацией Кригер вызвал к себе дневальную на ковер и провел с ней профилактическую беседу, после которой Батькова потеряла интерес к жизни.

Она посмеялась в глаза несчастному австралийцу и предупредила, чтобы он больше никогда не приставал к честной советской комсомолке с подобными предложениями, а сама напилась виски и целый день провалялась в своей каюте. Протрезвев, Марина скрутила в тонкую веревку свои новые ажурные колготки и, обвязав вокруг шеи, затянула петлю на барашке иллюминатора. Но не так то просто было покинуть этот мир несчастной девушке, ей еще предстояло долгие годы мучаться в борьбе за место под солнцем. Кригер потому и считался одним из самых опытных пассажирских помощников, что тонко чувствовал психологию и настрой каждой своей подчиненной. Он выбил филенку на двери каюты дневальной и вытащил ее из петли, чтобы жизнь еще долгие годы измывалась над слабым существом.

Оскорбленный неразделенной любовью австралиец сошел с борта судна в порту Мельбурн и еще долго стоял на причале, высматривая свою придуманную невесту и, не дождавшись, побрел в сторону, ожидающего его шикарного кабриолета с гербом «Порш», чтобы навсегда расстаться с мечтой его деда еще раз познать неразгаданную русскую душу, которую он оставил вместе со своим поместьем в центре России.

* * *

Марину списали с теплохода в первом советском порту захода, городе Находке и отправили на исправление в дружный экипаж невзрачного на вид, но известного всем простым жителям Приморских городов пассажирский лайнер «Любовь Орлову». Вот где по настоящему Батькова нашла выход своим эмоциям, вот уж где она отвязалась на всех мужиках. Теперь пришел черед и американцев. По дошедшим до нее слухам какой-то американец и рассказал Кригеру про тайную любовь молодого австралийца к русской морячке. Теперь настал черед американца смотреть во сне фильмы ужасов и молить бога о смерти и избавлении от кошмаров.

— Семкина, подъем, — Марина потрясла за плечи подругу, девушка перевернулась на другой бок и что-то невзрачно промычала.

— Семкина, пацаны водки принесли, — Марина применила свой излюбленный и беспроигрышный прием, — смотри, проспишь свое счастье.

Аллочка повернула всклокоченную голову и протянула руку.

— Наливай.

— Да ты хоть умойся, сегодня нам америкашку разводить, не забыла.

Семкина свесила волосатые ноги с койки и протерла глаза.

— А где этот американец, давай его сюда, — Алла спрыгнула на палубу и подошла к умывальнику. Из зеркала на нее смотрело чудовище пострашней, чем из ее любимой сказки «Аленький цветочек».

— Подруга, по — честному, есть что — нибудь на грудь накатить, голова трещит, как будто трактором по ней проехались.

Марина налила полстакана водки из графина и протянула подруге.

— На, пока все, тебе через полчаса интервью брать у иностранца, а у тебя изо рта несет, словно из общего гальюна, почисть зубы и приведи себя в порядок.

Семкина медленно выпила водку, и начала обычную утреннюю процедуру наведения марафета на женские части тела.

Марина сидела и молча наблюдала за подругой. «Неужели я также выгляжу после очередной гулянки?» — Сегодня ее совершенно не беспокоило, что ее лучшая подруга Алла Семкина с рано увядшим лицом, потухшими глазами и редкими выжженными перекисью водорода волосами выглядит, как последняя нищенка на вокзальной площади. Ее не смущало даже то, что весь пароход в лицо называл их потаскухами и пьяницами. «Ничего, пускай смеются, болтают, обзываются. Сколько таких говорунов уже давным-давно лежат по могилам и на дне морском, а вот она, хоть и алкашка, а жива, может любить и ненавидеть, плакать и смеяться и плевать хотела на всех этих правильных людей».

Марина неожиданно для себя всхлипнула, и на ее огромных глазах навернулись слезы. Семкина с испугом посмотрела на подругу.

— Ты че, старая, случилось чего. В первый раз вижу, чтобы Батькова ревела.

Марина утерла слезу и грубо рассмеялась.

— Не видела никогда, больше и не увидишь, все кончай, морду пудрить, американец заждался, у меня аж руки чешутся его потискать. Возьми бутылек с клофилинчиком — проверенное средство, напрочь память отшибает, даже у самых правильных коммунистов, что лезли в мою постель. Идем, Алка, потешим свою порочную душу и смоем унижением женскую растоптанную честь кровью и потом еще более ничтожных людишек.

* * *

Джон Карпентер, облачившись в «Аляску» и обмотав шею длинным шерстяным шарфом, прохаживался по безлюдной и холодной прогулочной палубе. В руке он держал увесистый пакет с двумя литровыми бутылками виски «Блэк энд Вайт» и большой коробкой шоколадных конфет, изготовленных на московской фабрике имени какого-то Бабаева. Джон понимал, что через несколько часов начнется перегруз пассажиров, и он больше никогда не сможет насладиться бранной трелью известной всем в пароходстве Марины Батьковой. Он посмотрел на свой «Ролекс», приобретенный на деньги от последней сделки по продаже рефрижераторов, и самодовольно улыбнулся. «Этот Смагин прямо из кожи лезет, чтобы выслужится, а до сих пор не понял, что большие деньги не зарабатывают честной службой или изнурительной работой, они делаются из воздуха при помощи мозгов избранных людей человечества».

К этим людям без ложной скромности Карпентер относил и себя, единственное, о чем он сейчас сожалел, что дал Смагину аванс в двести долларов. Но Смагин сдержал слово, и сегодня в обед к нему позвонила незнакомая девушка. Она представилась Аллой и назначила встречу на прогулочной палубе, чтобы потом переместиться для аудиенции в одну из неприметных кают теплохода.

Кто-то тронул Карпентера за плечо. Перед ним стояла крашенная блондинка в черном пальто с ламой и в японских кроссовках, эдакую униформу пароходских красавиц. Яркую, боевую раскраску, воспаленного от многочисленных выпивок, лица, дополняли золотые украшения с крупными бриллиантами в маленьких прозрачных ушах и индийское ожерелье из черных, сверкающих звездочками камней на уже начавшей стареть шее, подернутой мелкими складками и поникшей груди, неприлично, выпирающей молочной наготой, из-под черного меха воротника. Она протянула крохотную ладошку и, улыбнувшись красными, словно у клоуна губами, представилась:

— Алла, подруга Марины, — женщина кокетливо улыбнулась, — как и договаривались, она ждет вас в своей каюте.

Карпентер обернулся, словно затравленный хорек в своей норе и, накинув капюшон, пошел следом за женщиной. «Как же эти русские морячки похожи на наших проституток с Пятой авеню в Нью-Йорке» — мелькнуло в голове у повеселевшего Карпентера, но дурные мысли тут же сами собой улетучились, уступив место фантазиям по поводу предстоящего праздника души.

Алла провела его пустынными коридорами в носовую часть судна и открыла дверь в каюту, слегка освещенную тусклым светильником над одной из двухъярусных коек. За небольшим столиком сидела еще одна блондинка в ситцевом сарафане, прикупленном, очевидно, в дни своей бурной молодости на одном из базаров Сингапура или Гонконга. Глубокий вырез открывал чуть не на половину пышную грудь, подчеркнутую тугим лифом, стянутым складками на талии. Она улыбнулась Джону, блеснув рядом золотых зубов, отчего у парня по спине пробежали мурашки.

— Марина, — девушка первая протянула руку, перевитую синими венами, и указала гостю на стул, — присаживайтесь, не мешало для начала на х… валенок надеть, шутка, — обе девицы весело загоготали, предчувствуя хорошую вечеринку. Батькова достала из — под стола бутылку водки и три огромных фужера.

— Давайте снимем курточку, она вам будет мешать, — Алла ловко стащила с Карпентера Аляску и бесцеремонно заглянула в его пакет. — Что там у нас. А, виски, ну это на десерт с конфетами, сейчас, пригубите водочки с огурчиком и доставайте ручку с бумагой, времени у нас мало, будем записывать — она подмигнула подруге и взглядом указала Джону на синий фужер.

Карпентер взял дрожащей рукой фужер, наполненный до краев белой жидкостью и, перекрестившись, выпил до дна. Девушки дружно захлопали.

— Вот это хорошо, вот это по — нашему, — Марина чокнулась с подругой и залпом опрокинула свой бокал.

Американец скривил губы в вымученной улыбке, ему не верилось, что женщина может сразу столько много выпить. Он сам почувствовал, что водка мгновенно растеклась по его жилам и первые минуты сладостного кайфа уже захлестнули его. Девушки хором запели частушки, и он принялся быстро записывать куплеты. Он пожалел, что не взял с собой диктофон, кто же мог подумать, что матершинные частушки могут быть нескончаемыми.

Спустя некоторое время он вдруг понял, что девушки сидят перед ним в одном нижнем белье, а его джинсы вдруг оказались на полу. После второго стакана Марина вскочила на стол и начала выделывать кренделя какого-то непонятного танца, напоминающего ритуальный обряд папуасов. Так продолжалось какие-то считанные минуты, затем на глаза Карпентера навалилась тьма. Лишь изредка до него доносились дикие вопли и завывания, отчего все тело пронизывало чувство страха и ужаса. Он совсем рядом почувствовал горячее дыхание и его обдало жаром потного, женского тела. Джон не понимал, что с ним творится, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, веки, словно прилипли к глазным яблокам, он мог только молить бога, чтобы этот кошмар, когда нибудь закончился.

* * *

Последний мотобот подошел с японского плавзавода «Хая Мару» около четырех часов ночи. Ичикава собрал свою группу, и прилежные японские рыбаки смиренно сидели в холле на креслах пока их братья не поднимались по трапу. Надо было видеть тот ужас, который наполнил глаза Ичикавы, когда он увидел первую группу своих сограждан. По виду они напоминали русских чукчей, грязных, небритых, одетых в ватные штаны, кирзачи и телогрейки. Кожаные треухи дополняли импозантный вид полупьяных рыбаков из страны восходящего солнца.

Ожидающие команды на погрузку, чистенькие, в новых дутых куртках и сапожках японцы бочком прошли мимо своих земляков, не обмолвившись ни словом, и только Ичикава, очнувшись от потрясения от увиденного зрелища, что-то выговаривал самому старому прому на своем родном языке. Затем он подошел к Смагину и недовольно спросил.

— Вэар из Карпентер?

— Ай донт ноу, — Игорь недоуменно пожал плечами и обратился к пассажирскому. — Александр Иванович, объявите еще раз по общей трансляции, что через десять минут последний мотобот отходит от борта и судно снимается во Владивосток.

— Сейчас повторим, — пассажирский подошел ближе к начальнику и тихо шепнул, — может его все же вытащить от Батьковой, чтобы шума не было.

Смагин недовольно отвернулся и хрустнул костяшками пальцев, крепко сжав кулаки. «Ничего на этом пароходе не утаишь», — он с досадой взглянул на пассажирского.

— Саша, если ты все знаешь, то молчи, это будет лучше для всех нас. Отправляй мотобот, а я даю команду капитану сниматься. Пусть американец покатается с нами и пополнит свой словарь новейшими выражениями. И еще пора открывать бар и запускать игровые автоматы, народ едет с деньгами домой, пускай повеселится, оттянется. Передай директору ресторана и напомни о нашем договоре насчет налички.

Пассажирский хитро улыбнулся и внимательно осмотрев Игоря с ног до головы ответил.

— Знаешь, Игорь, без обиды, с того времени, как ты переступил комингс входной двери с трапа нашего пассажира, ты здорово изменился.

— Ну и что дальше, — Игорь угрюмо смотрел на Александра, — я и без тебя это прекрасно знаю. Ты что же хотел, чтобы я в стае волков остался заблудшей овечкой, нет, приятель, меня уже не раз опускали за мою наивность, теперь пускай другие прочувствуют до последней клеточки своего мозга «избранных» и каждой частицей своего изнеженного тела, на сколько омерзительны бывают люди. Так что в путь, Американец еще до конца не понял, во что он влип, и заплатит мне по полной схеме за все свои интрижки и подлости.

* * *

Игорь сидел в своей каюте и читал рекламный журнал, удивляясь хитроумным уловкам рекламодателей, завлекающих клиентов в свои сети. Где-то внизу тихо подрагивал главный двигатель, в иллюминаторе ярко светило солнце на душе было спокойно от законченной работы и предчувствия встречи с берегом и родными. Ему сегодня приснилась Ольга и сынишка — первый признак скорого свидания.

Он то и дело посматривал на часы. С минуту на минуту ему должна была позвонить Батькова и сообщить о состоянии Карпентера, который вот уже вторые сутки не мог разомкнуть глаз. Еще вчера ночью девчата перетащили смертельно пьяного американца в его каюту и периодически проверяли состояние находящегося в коме наблюдателя.

По предложению Смагина Марина и Алла написали заявление о том, что американец под угрозой холодного оружия износивал в извращенной форме обоих девушек, заманив их в свою каюту под предлогом, дружеского общения на тему русского фольклора. Эти две драгоценные бумаги, а также нижнее белье девушек, обильно политое американским семенем, лежали сейчас, запечатанные в целлофановые пакеты в бронированном сейфе Смагина.

Судового врача Семена Красильникова Игорь попросил провести обследования обоих девушек на предмет медицинской экспертизы в присутствии медсестры с плавбазы. Этот документ тоже находился у него в особой папке с другими отчетами по рейсу. Он известил об этом и капитана, на что тот только махнул рукой и с горечью сказал.

— Я не удивлюсь, что к концу рейса, наш пароход превратится в Садом и Гамору и если вы не наведете порядок, я сам займусь вашими пассажирами. А что до Карпентера, то это дело международное и я уже дал радиограмму, что Карпентер проспал свой пароход и теперь едет с нами обратно. Ну а на счет моих дневальных, я думаю, вы сами во всем разберетесь, когда этот самец — любовник очухается.

Ровно в десять зазвонил телефон.

— Это Батькова, клиент, кажется, пришел в себя, сейчас прибежит в к вам жаловать, так, что ждите.

Через минуту в дверь люкса ввалился Карпентер. Его можно было узнать лишь по особым отличительным признакам, то есть бороде и затертым до дыр джинсам. Все остальное больше напоминало Нью-Йоркского бродягу, выползшего на свет божий из ночлежки негритянского гетто.

— Меня ограбили, у меня пропали дорогие часы и деньги, — не скрывая слез, простонал Джон и обессилено плюхнулся в кресло. — Это все ваши страшные женщины, они просто какие-то бестии, я буду подавать на них в суд. И почему меня не разбудили во время высадки, вам придется поворачивать судно обратно, иначе я такой скандал устрою, мало не покажется ни вам, ни вашему руководству.

Смагин молча слушал, опустив голову, чтобы скрыть улыбку. Когда поток хорошо разученных, русских бранных слов начал потихоньку утихать, Смагин поднялся, вытащил из рабочего стола копии заявлений и акт медицинского обследования дневальных и бросил их на стол перед Карпентером.

— Вот в этих бумагах Джон заключено больше горя, чем ты мог принести за всю свою поганую жизнь.

Карпентер непонимающе поглядел на Игоря, затем взял бумаги и стал внимательно изучать. Потом он откинулся на спинку кресла и сжал голову руками.

— Это все вранье, меня подставили, — он с гневом в глазах посмотрел на Смагина, — я знаю, это ты все придумал, но я не такой дурак, как вы здесь все считаете. Я сейчас же пошлю радиограмму в свое посольство, и вам отдадут приказ везти меня, куда я назначу.

— Да кто же тебе сейчас даст пользоваться судовой связью, с сегодняшнего дня не ты наблюдатель, а мы должны присматривать за тобой, пока не передадим в руки правосудия. — Игорь сгреб бумаги и аккуратно положил их в папку, — по правилам я должен временно тебя изолировать от общества, как особо опасного преступника и сообщить об этом случае в соответствующие правоохранительные органы на берегу. Но пока я этого делать не буду, я даю тебе шанс подумать и если ты человек умный, я, думаю, мы сможем с тобой договориться. Ты понимаешь, о чем я говорю.

— Что я должен сделать?

— Ничего особенного, просто ты можешь выкупить свою свободу за определенную сумму. Я знаю, сколько ты заработал от продаж нашего флота и если не пожадничаешь, то спокойно отправишься в свою Америку. По нашему законодательству изнасилование с угрозой применения оружия, причем изнасилование в особо извращенных формах, карается от десяти до пятнадцати лет лишения свободы. В наших тюрьмах, впрочем, как и в ваших эта статья особенно неуважаема в уголовном мире, поэтому с первого дня тебе придется перейти на положение петушиной команды, сначала в камере, а затем и на зоне.

— Что это такое, петушиная команда? — Джон повертел головой, вспоминая русский сленг.

— Не мучайся ты этого пока не знаешь, по — вашему — это педерасты. Представь себе минимум десять лет в камере с отпетыми преступниками в согнутом положении, так что пятьсот тысяч баксов для тебя будет мизерная сумма за свое освобождение. За каждый день свободы ты заплатишь около ста долларов. Сумма, о которой смешно даже говорить, не схаваешь лишнего вонючего гамбургера и будешь еще меня за это благодарить. Ты запоминай тюремный сленг, по нашему феню, чтобы потом канаки — монаки не шмонать, это тебе пригодиться в тюрьме.

— Нет, никогда, я не хочу в тюрьму, я не виноват и у меня нет таких денег, а если бы и были, я тебе никогда их не отдам, — Джон свернул из пальцев дулю и повертел у носа Смагина.

— Согласен, ты хочешь в тюрьму, тогда я сейчас же вызываю моряков, и мы тебя определяем под арест до Владивостока в каюту, где ехали наши афганцы. Ты ведь не сомневаешься, что я сделаю так, как задумал, я просто не имею права держать на свободе человека, угрожающего безопасности вверенного мне судна, экипажа и пассажиров, ты ведь представляешь опасность для общества. Ну, так что, готов ознакомиться с советскими лагерями, уж там-то наберешься блатной лексики с избытком.

Карпентер сидел молча и, опустив голову, думал. «Как же так получилось. Я ведь чувствовал какой-то подвох, и все же повелся на эту затею. Видно я недооценил этого русского проходимца, ошибки молодости пошли этому негодяю на пользу, и он превратился в настоящего волка. Надо выиграть время, здесь за тебя никто не заступится, а вот на берегу вся Америка встанет на твою защиту. Надо соглашаться, а там мы еще посмотрим, кто кого».

— Ну что задумался, деляга, здесь тебе не за столом переговоров с такими же бандитами, как и ты, продающими русские пароходы стоимостью в двадцать миллионов долларов по цене шариковой ручки. — Я даже знаю, о чем ты сейчас думаешь, — Смагин, словно читал мысли Карпентера, — ты думаешь выиграть время и на берегу скрыться от правосудия за стенами посольства. — Не, братишка, если я дам ход этому делу, ни какой Гаагский суд, ни Американское посольство тебе в этом деле не товарищи, загремишь на полную катушку.

— Я согласен, — тихо прошептал Джон, но как я переведу тебе деньги, у меня нет такой суммы наличными.

— Я все продумал. За каждую бумагу ты будешь переводить определенную сумму на счета, которые я тебе сообщу. Вещественные доказательства и акт экспертизы я передам тебе только, когда ты переведешь все до последнего цента, на трапе самолета, как сувенир о твоих похождениях по Российским просторам. Вот и все дела. А теперь иди, переоденься, умойся и не показывайся из каюты до прихода в порт. Если вздумаешь искать пути обхода, пеняй на себя. Все, свободен.

Джон вышел на прогулочную палубу, где еще два дня назад в радужных мечтах видел свою новую жизнь в далекой и теплой Калифорнии, после тяжких скитаний по необъятным просторам проклятой Русской земли. «А может с девицами переговорить, — мелькнула у него неожиданная мысль, — предложить им по штуке баксов наличными, они и заберут свои заявления. Наверняка Смагин пообещал им денег, но сейчас-то их у него нет, а у меня есть, А что, если они откажутся? Тогда все, прощай, Америка».

В конце коридора он увидел знакомую блондинку. Марина хотела проскользнуть мимо, но он схватил ее за руку.

— Марина, зачем вы это сделали, вы же все наврали в своих заявлениях.

Батькова рванула руку и потерла запястье.

— Ты хотел познать неразгаданную русскую душу, так вот она перед тобой, вся вывернута наизнанку. Я же помню, с каким отвращением ты смотрел на продажных русских баб там, в каюте и после, когда мы развлекали твою дряблую плоть. Тебе надо было получить свое, все до последнего затраченного цента и ты получил сполна. Чего же ты еще хочешь?

— Я хочу, чтобы вы написали новые заявления, в которых отказываетесь от каких либо претензий ко мне, а старые забрали у Смагина. Я заплачу вам за каждое заявление по тысячи долларов прямо сейчас.

Марина с презрением оглядела перепуганного американца и вдруг засмеялась своим страшным смехом, как тогда в каюте.

— Ты помнишь, что для начала надо сделать…, вот-вот, надеть валенок, на одно место, а теперь слушай. Ты мне хоть сотню тысяч дай, я не соглашусь, хоть миллион. Одно то, что ты унижен, доставляет мне громадное удовольствие, которое не купишь ни за какие деньги, все разговор окончен, вали в свою каюту, не то сейчас ребят позову, они мигом тебе вставят брашпиль в одно место.

Она отвернулась и молча пошла прочь от застывшего в ожидании «американского плотника».

«Нет, эти русские никогда не будут жить как все нормальные люди — это у них написано на роду», — подумал Карпентер и пошел искать начальника управления Сидоренко. Он еще надеялся на здравый смысл, но эта надежда угасала с каждым часом, с каждой минутой…

 

Глава I. Акварели россыпей Курильской гряды.

Чем ниже потрепанное во льдах пассажирское судно спускалось по широтам на юг, тем теплее становился северо-западный попутный ветер, на глазах менялся цвет морской воды за бортом. Словно после химической реакции темно-серая океанская масса превращалась сначала в светло-зеленую, а ближе к островам Курильской гряды становилась лиловой, иногда бирюзовой, особенно когда яркое солнце на высоком небосводе освещало игру волн, сопровождающих весело бегущий теплоход.

Казалось, океан просыпался, и чем дальше на юг уходило судно, тем заметнее Великий Тихий начинал дышать всей своей мощной грудью, обдавая людей на пассажире миллиардами частиц своего энергетического потенциала.

Вот уже на горизонте показались касатки. Они плавно перекатывали свои блестящие черно — белые туши с треугольными и острыми, словно гильотина, плавниками в невидимой, катящейся с востока, мертвой океанской зыби. А вдоль борта, едва не касаясь упругими телами разбитого льдами форштевня и искореженной бульбы и, радостно попискивая, неслись наперегонки стреловидные дельфины, весело выпрыгивая над белоснежной пеной, недовольно шипящей, словно газированный напиток, из автомата на борту измученного северными странствиями лайнера «Любовь Орлова».

В это время Игорь Смагин стоял в штурманской рубке, облокотившись на широкий и достаточно длинный штурманский стол, обитый зеленым сукном, на котором еще вчера вечером третий помощник разложил новую карту одного из районов Тихого океана, в частности, южной части островов большой Курильской гряды. Жирная линия генерального курса проложенного капитаном Семеновым проходила восточнее россыпи Курильских островов, вытянувшихся дугой с севера на юг.

Здесь когда-то миллионы лет тому назад земля стонала, извергая из своих недр миллионы тонн лавы. Кора земли трескалась и опускалась в бездну океана. Расплавленная масса магмы выплескивалась из огнедышащего сердца планеты и превращалась в гигантские конусообразные наросты. Сейчас эти изящные исполины, под названием вулканы, покрытые ослепительно белым снегом, мирно дымились, величаво разглядывая со своей высоты крошечное, белое суденышко, спешащее домой, на юг.

— Что вы, Игорь Львович, так внимательно изучаете на карте, — Виталий Семенов подошел неслышно, как закормленный хозяевами кот и ласково промурлыкал.

— Никак очередной незапланированный заход продумываете?!

— А вы, Виталий Николаевич, как раз в точку попали. Завтра, насколько мне известно, 8-у марта, Клара Цеткин — известная феминистка, по кличке «красная сатана», вместе со своей подружкой — социалисткой Розой Люксембург, еще в начале двадцатого века дала указание всем русским женщинам отрываться в этот день по полной программе на всех проигранных за прошедшие годы фронтах. Сами понимаете, в штате у нас большинство дам, пусть не совсем леди, но это женщины, без которых мужички уже через неделю зачахнут, да и пассажирки не прочь погулять, оттянуться после рабских трудов в рыбных цехах и на конвейере в душных и отравленных воздухом гниющего белка, трюмах, а наши судовые кладовые и провизионка пусты. Даже тот коньяк и виски, что обещали Калугину, запустили в оборот, так что сами понимаете, требуется заход на знаменитый остров — герой Шикотан.

— Я конечно не против, — Семенов почесал внезапно вспотевший затылок, но как бы у нас опять не возникло очередного ЧП. Вы знаете, Игорь Львович, я за этот рейс так вымотался, кажется, за всю мою морскую карьеру того, что было в этом рейсе, со мной никогда не случалось. Это же какой-то кошмарный сон, я уже перестал чему-то удивляться, хочется наконец-то проснуться и жить нормальной жизнью.

— Я вас прекрасно понимаю, Виталий Николаевич, но все страшное уже позади, через трое, четверо суток будем во Владике, и от рейса останутся лишь одни приятные воспоминания. Я зафрахтую другой теплоход побольше, и поновее, а вы спокойно станете перевозить своих пассажиров на приморских и японских линиях. Рейс по плану у нас заканчивается только через неделю, так что имеем право день, два покуражиться на рейде Шикотана, чеки Внешторгбанка получим, а заодно проведете профилактику двигателей.

— Да что вы меня все время поучаете, решаете, что мне делать, — опять возмутился Семенов, и его лицо покрылось багровыми пятнами — первый признак слабого сердца и ишемии. Он обиженно развернулся, скрипнув на линолеуме своими высокими каблучками, и пошел на выход из рубки. Уже возле дверей, не оборачиваясь, он вполголоса произнес:

— Кстати, а что вы собираетесь делать с нашим американцем? Он совсем в депрессию упал, заперся в каюте и уже третьи сутки не выходит, даже в ресторане не появляется, как бы чего дурного с собой не натворил.

— Блефует парень, хороший актер и только, — Игорь приложил параллельную линейку к заданным на карте координатам и остро отточенным карандашом проложил новый курс. Прямая линия заканчивалась штурманским знаком: маленькая окружность и якорьком на карте, где глубины не доходили до 30 метров в двух милях от побережья острова Шикотан.

— Меня сейчас это Карпентер меньше всего интересует, — продолжил Смагин, завершив прокладку. Он ревниво осмотрел свое произведение и повернулся к капитану.

— Вы не против моей корректуры маршрута?

Семенов никак не отреагировал на его слова, он опять приник к своему любимому биноклю.

— Сейчас, Виталий Николаевич, главная наша задача доставить рыбаков до места назначения, — Смагин с улыбкой взглянул на капитана, — а американцу я уже пояснил что делать, дальше его воля.

Игорь вдруг ясно представил себе, как Джон будет метаться по мере приближения судна к Владивостоку. Он уже знал, что Карпентер пытался без его и ведома капитана, выйти на судовых радистов, подсовывая им стодолларовые банкноты, но, слава богу, парни оказались старой закваски и они, как от чумы шарахались от дьявольски хрустящей зелени. Начальник рации Картавцев чуть ли не на пинках выгнал провокатора из радиорубки и удовлетворенно уселся за свой любимый «ключ» для передачи подходных радиограмм. Первая ушла от начальника рейса Смагина своей любимой жене Ольге и сынишке Димону.

Картавцев с сожалением покачал головой: «Никогда не будет семейного счастья у моряка — такова его судьба!». Он, почему-то, вспомнил свою жену Тамару, с которой он числился в браке уже двадцать девять лет. А жил — то он с ней по-настоящему не более двух. Длинные рейсы, короткие встречи, какая уж там жизнь. А она, интересная блондинка, официантка в центральном ресторане «Арагви», что ей оставалось делать, когда вокруг столько красивых и богатых мужиков. Картавцев не ревновал, он просто жалел ее и продолжал свою нескончаемую одиссею по морям — океанам. Мягко зажав ключ между большим и указательным пальцем, радист завел свою нескончаемую мелодию сигналов Морзе.

* * *

Американец сунулся, было, и к начальнику Управления Дальморепродукт господину Сидоренко Ивану Дмитриевичу, но старый лис уже прочувствовал ситуацию и дабы не вмешиваться в чужие дела взял и просто напоил американца до беспамятства, конечно же, пообещав содействия на берегу, хотя прекрасно понимал, что в порту у каждого, вдруг, возникнет масса своих проблем и до смешного наблюдателя из Сиэтла, оказавшегося по воле судьбы вне закона, никому уже не будет дела.

У Сидоренко и своих забот было по горло. Недовольные «промы», которых всех вместе поселили в одну огромную, загаженную каюту по вечерам, изрядно подвыпив, писали послание в Центральный комитет профсоюзов и известному перестройщику, комбайнеру-прицепщику Михаилу Горбачеву о том, как их зверски эксплуатирует на море новоявленный капиталист Ваня Сидоренко. Понятно, что на утро ни один из них даже и не вспоминал об этих своих гневных призывах, а робко строем, один за одним тянулись на завтрак и обед, искоса, с тревогой поглядывая на своего шефа, расположившегося за отдельным столиком, рядом с начальником рейса.

Иван Дмитриевич зорко приглядывался к бунтовщикам и через пару дней вызвал к себе в каюту наиболее приглянувшихся ему моряков. Это были технолог Петр Тихонов и обработчица Зинаида Петракова. Опытный производственник знал старинную формулу управления, которые применяли еще римские императоры: «Разделяй и властвуй». Он пообещал этим двум лояльным хорошие места и приличные заработки на условиях, что они перетянут на свою сторону половину работяг. Все прошло, как по прекрасно разыгранному сценарию. Мнения рыбаков на счет справедливости руководства вскоре изменились, и половина из них была срочно расселена по пассажирским каютам. Хотя там им и приходилось спать на крохотных диванчиках, но за свое будущее они уже не беспокоились.

* * *

Смагин еще пару минут постоял в задумчивости над картой района, затем выглянул в иллюминатор, где сияло яркое солнце, чему-то своему улыбнулся и пошел вслед за капитаном на ходовой мостик, где сейчас правил вахту второй помощник капитана.

— К 20–00 по местному времени при нашей скорости должны быть на рейде Шикотана, — как бы невзначай произнес Семенов, рассматривая в черный бинокль горизонт и проплывающие по правому борту конусы вулканов, обрамленные белоснежными воротничками вечного льда и снега и подпирающие своим неровно обрубленными вершинами купол синего неба.

— У вас там, Игорь Львович, я имею ввиду, остров Шикотан, на базе «Торгмортранса» есть знакомые? — эти слова произнес кэп, с усмешкой, похожей больше на гримасу душевнобольного человека, заколотого транквилизаторами врачами — психиатрами, затем он с нескрываемой иронией начал разглядывать Смагина, словно видел его впервые. Игорь пропустил слова Семенова мимо ушей, как это делает любой уверенный в себе человек, когда у его ног надрывно тявкает блохастая, покрытая лишаями дворняжка.

— Есть, мастер, есть и знакомые и друзья. На этом легендарном острове я когда-то вместе с комсомольскими стройотрядами пытался честным трудом заработать на жизнь. Не получилось. За гнилую картошку, вонючую квашеную капусту и перловку с нас высчитали половину заработанного, словно мы жили не на нарах, а в пентхаузе и питались не из одного котла баландой из селедки, а трапезничали из серебряной посуды в одном из ресторанов Хилтона.

Но к счастью в таких вот местах и по молодости есть у тебя возможность приобрести хороших проверенных друзей — это мне кажется самое главное. А вы как думаете, уважаемый Виталий Николаевич, те несчастья, что навалились на нас с вами в этом рейсе сблизили нас?

Семенов пожал плечами.

— Если меня не снимут с должности после всех приключений, будем считать, что мы расстанемся пусть не друзьями, но хорошими и добрыми приятелями.

— А если вас пнут из пароходства, что же вы на меня будете зуб точить.

— Не знаю, Игорь Львович, я уже не в том возрасте, чтобы заниматься вот такими авантюрами, а у вас похоже, вся жизнь сплошная авантюра.

— Так ведь жизнь такая, обстановка, что в стране, что на вашем красном пассажире, уж такая, что иначе нельзя, просто не выживешь, и вы до сих пор этого понять не можете. Ладно, каждому свое, вечером свяжемся накоротке с местными снабженцами, можете составить список требуемых для судна материалов. Ну, скажем, краска, запчасти для дизеля, вам лучше знать. Только учтите оплата наличкой, а по поводу спиртного, харчей и рыбы — то моя забота.

Семенов покачал головой и расплылся в стариковской улыбке, словно он разговаривал с непутевым внуком.

— Откуда же у меня на судне наличные деньги, я ведь не коммерсант, как некоторые, деньги из воздуха делать не могу.

Игорь, конечно же, понял намек. Карпентер наверняка нажаловался капитану на вымогателя — начальника рейса и об неприемлемых условиях, которыми Смагин обложил несчастного иностранца. «Ну, гляди, матрац — красно — синий, теперь я с тобой ни на какаю попятную не пойду, буду добивать тебя, мошенника, до конца. Пусть я действую их же методами, но по — другому не получиться».

Смагин вспомнил, как два дня тому назад Джон робко вошел в его люкс и, заговорчески оглядев каюту, достал из кожаной сумочки, что всегда висела у него на груди, как у наших российских барыг, пачку аккуратно запечатанных стодолларовых банкнот, завернутых в прозрачный целлофановый мешочек.

Игорь почувствовал, как вдруг бешено заколотилось сердце, будто в его каюту вошла барменша Леночка Кузнецова в своей прозрачной блузке и короткой юбочке. Он никогда еще не видел столько много долларов сразу в одной упаковке, и ему стало трудно дышать. Максимум, что он получал в валюте за шестимесячный рейс на линейных судах в пароходстве в должности суперкарго, была по теперешним меркам смешная сумма, что-то около пятисот долларов США. Сейчас он мобилизовал все свои внутренние силы и резервы, чтобы не показать свое состояние Карпентеру, но, кажется, американец своим опытным глазом прохвоста заметил смятение начальника и заговорил смелее и напористее.

— Здесь двадцать тысяч американских долларов, — почти прошептал Джон, затем твердым голосом бизнесмена, делающего свою обычную работу по даче взятки произнес.

— Больше на руках нет, на берегу в банке сниму оставшуюся сумму, а этот задаток будем считать началом нашей совместной работы. — Карпентер аккуратно положил сверток на письменный стол прямо перед лицом Смагина. — Прошу одного, — опять взмолился Карпентер, не раскручивайте этого дела, я знаю, потом этот маховик уже не остановить ни какими деньгами.

Смагин внимательно посмотрел на Карпентера, пока тот не опустил глаза. «Вроде понял, глупостями с властями заниматься не будет, но надо перестраховаться». Он взял со стола пакет и небрежно бросил его в один из выдвижных ящиков. Затем из сейфа вынул заветную папку и аккуратно уложил ее перед собой. Он погладил ее рукой. «Кормилица» — цинично подумал он про себя и достал одно из заявлений девушек.

— Первую бумагу ты уже отработал, но она не главная, запомни это. На, держи, — Смагин протянул мелко исписанный лист бумаги в трясущиеся руки американца.

Тот мельком пробежал по тексту глазами и, свернув лист вчетверо, засунул его в нагрудный карман. «Суки, какие они суки, ты посмотри, что понаписали…»

— Конечно суки, а кто же они по — твоему, все порядочные барышни сидят по домам и ждут когда к ним посватается какой-нибудь миллионер или принц, а этим, как ты говоришь, сукам, приходиться бороздить океаны, рисковать жизнью, бесплатно отдаваться уродливым старикам — своим начальникам, разлагать свою душу.

Поэтому я еще раз говорю, что это заявление не главное и пока ты со мной не рассчитаешься сполна, над тобой будут висеть меч советского правосудия. Понимаешь, Карпентер, все, что бы ты ни придумал, чтобы одурачить меня, все, в конце концов, будет мне известно, тем более на красном пассажире. К примеру мне уже известно, что ты ходил по каютам начиная от Сидоренко и капитана и кончая помполита Плоткина и простыми рыбаками, но нигде не нашел поддержки. Наш народ не любит насильников и стукачей, тем более иностранцев, поэтому спокойно прими свою судьбу и не дергайся.

Если это еще раз повторится, я прекращу с тобой какие-либо обязательства по нашему устному договору, а еще хуже запру тебя в каюту до Владивостока, а там со спокойной совестью сдам тебя властям. А уж они, волки, любят такие простые дела, когда им преподносят на тарелочке всю раскладку и преступника. Так что еще есть у тебя один шанс подумать. Все, пока свободен.

Когда Карпентер вышел Игорь выдохнул, словно проплыл стометровку, ни разу не глотнув воздуха. Лицо его горело, он сам сейчас находился на грани стресса и мог сорваться в любую минуту. Требовалась генеральная разрядка, и он уже знал, чем займется следующие несколько часов. Смагин выдвинул ящик стола и дотронулся до пакета, его опять обдало жаром, словно он прикоснулся к раскаленной печи, ну все, и тут взгляд его остановился на переборке, к которой был прикручен портрет Ленина — Бланка. «Вот здесь их место!».

Через пару минут Игорь закрутил последний шуруп, аккуратно затер ветошью царапины и с облегчением уселся на диван. Его мучил голод, и он набрал номер ресторана.

— Директор ресторана на проводе, а это вы, Игорь Львович, ужин в каюту и чтобы Галочка Савельева доставила, сделаем, минут через пятнадцать, ждите.

* * *

Но через пять минут к нему опять без стука ворвался Карпентер.

— Игорь, я так больше не могу, давайте напишите мне гарантийное письмо или расписку, как это по вашему делается, чтобы я был уверен, что вы меня очередной раз не проведете. — Джон дышал часто, и лицо его побагровело, словно он промчался милю по знойной пустыне Аризоны.

Смагин в это время лежал на диване и читал томик Блока, который он брал с собой в рейс. Мистические стихи Александра завораживали и успокаивали его. Он в который раз перечитывал «Незнакомку», пытаясь понять настроение и смятение поэта в момент написания этого шедевра, но все испортил американец со своими бумажками. Игорь даже не приподнялся с дивана, так сейчас ему был противен американский бизнесмен.

— Такие бумажки у нас пишут, когда имеют дело с нормальными людьми, тебе же ничего писать не буду и это наш с тобой последний разговор. Еще раз ворвешься, сядешь под замок.

— Что вы такое говорите, Игорь Львович, во всех цивилизованных странах применяют подобные правила по работе с юридическими документами. — Джон даже приподнялся, но затем как-то обмяк и опустил глаза. — Я и вправду не знаю, что мне делать, возможно, сейчас я делаю глупости, но вы меня загнали в угол.

— Кстати, где ты видел, чтобы как ты говоришь, в цивилизованной стране кучка жуликов скупила весь флот управления за двадцать долларов?! Короче, слушай сюда, Карпентер, не разыгрывай из себя невинную девицу. Небось, когда получал свой куш от продажи наших пароходов, совсем не задумывался и не беспокоился, что тысячи моряков останутся без работы, их семьи будут нищенствовать, пока не продадут последнее, что у них осталось — свою квартиру, так как за нее нечем платить. Их дочери превратятся в проституток, и истерзанных их будут находить то на пляжах бухты Шамора, то на Горностаевской свалке, а сыновья за грабежи пойдут на зону, сами же эти несчастные превратятся в отбросы общества, пока не замерзнут где-нибудь возле мусорного контейнера.

Обо всем этом ты, конечно же, никогда не задумывался, да где тебе с твоими сверхзадачами «великого американца». А теперь у тебя море времени и заметь, тебе дается шанс на исправление. Иди и все делай так, как тебе говорят. Не строй заговоров, интриг все равно теперь у тебя ничего не получиться. Будешь паинькой через неделю, другую будешь в своем любимом Сиэтле. Начнешь выпендриваться знай, я трупом лягу, но и ты будешь мучиться до конца своих дней.

Смагин, конечно же, понимал, сколько не тверди волку не резать овец — словами его не проймешь. Только вот так, жестко, пусть его же подлыми методами можно остановить ненасытного, алчного и жадного америкашку, чьи предки действительно были тружениками и никогда не позволяли себе вольность — залезть в чужой карман, хотя как знать?

 

Глава II. Тихий океан — совсем не тихий.

Пока все эти скомканные в один непонятный клубок события и сомнения проносились у Игоря в голове, его изрядно потрепанная за рейс нервная система приняла очередные сигналы извне. Через пробитую, словно решето ауру, к нему потекли потоки отрицательной энергии. Он словно дикий зверь почуял неладное. По всему телу пробежал неприятный холодок, словно он вышел голым в сырую осеннюю погоду на открытый воздух. Предчувствие опять не обмануло Смагина, протяжно зазвонил телефон.

— Говорит начальник радиостанции Картавцев, Игорь Львович, срочно поднимайтесь в радиорубку, я принял сигнал бедствия от тонущего судна, капитана я уже оповестил.

Смагин натянул теплые японские кроссовки и, накинув альпак, стал рыться в карманах.

«Где эти чертовы ключи от каюты?» — он мельком осмотрел стол и кровать «Все, уже башка не хочет варить». Он встал на колени и полез под стол, пошарил по паласу, под рукой, что-то звякнуло. «Да вот же они!» Сейчас он припомнил, что, зайдя в свой люкс, швырнул связку ключей на стол, но они проскочили по гладкой полировке и теперь, из-за собственной небрежности, ему приходиться ползать в пыли, как последнему лоху.

Смагин повернулся, чтобы выползти из — под стола и тут увидел перед собой две стройные ножки, обтянутые черной сеткой искрящихся колготок и в крохотных, бардовых туфельках на высоких каблуках. Его взгляд начал перемещаться вверх, пока не столкнулся с удивленными, широко раскрытыми глазами официантки Галины Савельевой. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, держа в руках большой серебряный поднос, на котором дымилось его любимое жаркое из телятины с овощами и острым соусом.

— Что вы здесь делаете, — удивленно спросила Савельева, не выпуская своего подноса из рук.

— Вчерашний день ищу, разве не заметно, — Смагин, ловко изогнувшись, выскочил из-под проклятого стола и встал перед Савельевой.

— Да поставь ты, этот чертов, поднос на стол, — выругался он, добавив пару красочных русских выражения.

Девушка испуганно отпрянула, но выполнила указание, затем, повинуясь чувствам, приблизилась вплотную к Игорю. Теперь ее маленький носик почти упирался ему в грудь. Игорь обнял двумя руками Галину за талию и крепко притянул к себе так, что она вся затрепетала, задрожала в его объятиях. Смагин, еле сдерживая себя, чмокнул Савельеву в щеку и отстранил от себя.

— Извини, срочно вызывают на мост, опять кто-то тонет, теперь будем мы спасать. Позвони через час, к этому времени, я думаю, мы уже решим проблему. — Он грубо оттолкнул Галину, которая вслед за ним вышла в фойе и, помахав ручкой, бодро зашагала в свой ресторан.

Игорь бегом поднялся по трапу и уже перед дверью радиорубки услышал известные любому моряку позывные «SOS» — «Save Our Souls» и голосовой сигнал бедствия «Mayday», «Мayday»… На мосту сквозь хрипы и свист на станции УКВ едва были слышны слова капитана, терпящего бедствия, судна: «Всем кто меня слышит. Я капитан СРТМ «Кижуч», не имею хода относительно воды, дрейфую на камни. Имею пробоину в районе машинного отделения. Водой залит главный распределительный щит. Имею крен пятнадцать градусов. Кто находиться поблизости прошу срочно помощи».

Смагин на мосту нос в нос столкнулся с Семеновым. Тот, не говоря ни слова, прошел вперед и уткнулся сморщенным личиком в резиновый кожух локатора и манипуляторами начал определять дистанцию и пеленг до цели, хотя тонущее судно можно было легко рассмотреть визуально.

— Чиф, самый малый ход, мы в двух кабельтовых от рыбака, — скомандовал капитан, и старпом со звоном установил стрелку рычага судового телеграфа на выбитой медной отметке «Dead slow ahead».

Семенов отошел от локатора и вопросительно посмотрел на Смагина.

— Рыбак почти уже на берегу, не возьму в толк, почему раньше молчал, — недовольно пробурчал Семенов, — Чиф, какие там глубины?

— Пока достаточные, Виталий Николаевич, 10–12 метров, но минут через пятнадцать рыбачек сядет на камни.

— Что будем делать, начальник, — Семенов горящими глазами впился в застывшего, с немигающими взором, Смагина. — У меня на борту 200 человек пассажиров, одна беременная, плюс 60 человек экипажа. Я не могу рисковать ни людьми, ни судном.

— Что делать, говорите? — Смагин, словно очнулся после короткого литургического сна, — да ничего особенного делать не надо — спасать ребят надо, пока время есть. — Он взял бинокль и приблизил к себе тонущий сейнер. Игорь видел, как моряки в оранжевых жилетах пытаются спустить на воду единственную шлюпку, как за борт плюхнулся резиновый плот ПСН, но почему-то не стал надуваться, а начал тонуть. Очевидно, палуба обледенела, да и крен был такой, что моряки постоянно падали рискуя каждую секунду оказаться в воде. Благо на море было спокойно, лишь прижимной ветер все ближе и ближе подносил суденышко к его последней стоянке.

— Я думаю, мастер, мы еще успеем, кое-что сделать для ребят, действуй капитан, пусть моряки на корме заведут стальной буксир и срочно рабочий катер на воду. Да что мне тебя учить, старого морского волка. — Игорь сказал это без всякой иронии, да так, чтобы все находящиеся на мосту моряки услышали и поняли, кто есть на судне капитан. — Ты же видишь рыбакам больше надеяться не на кого, погода хоть и хорошая, а попадут в воду, через десять минут будем трупы собирать по океану.

Семенов откашлялся и, взяв в руки микрофон внутренней связи, скомандовал: «Команде аврал, главному механику в машину, боцману подняться на мостик».

* * *

Через пять минут «Любовь Орлова» легла в дрейф, буквально в пол кабельтова от тонущего сейнера. Со шлюпочной палубы на воду плюхнулся рабочий катер с двумя матросами и третьим помощником на борту. С кормы пассажира на выброске через клюз подали пятидюймовый, стальной канат с каплевидной гашей на конце. От такой тяжести катерок весь присел на корму, а матросы срочно переместились на бак, чтобы не притопить суденышко, которое медленно потащило тяжеленный конец к рыбацкому судну.

Молодой рыбак в желтой непромокаемой японской куртке и штанах ловко метнул свою выброску и вот уже пятеро моряков через переднюю «ноздрю» сейнера вручную, с трудом вытягивают стальной конец и крепят его на кнехт.

— Что же они брашпилем не крутят? — Капитан Семенов в бинокль внимательно осматривает искореженный борт судна и надстройку. — Похоже, им капитально досталось, все иллюминаторы забиты фанерой и досками..

— А по — моему еще и брашпиль их сорвало с фундамента, — Смагин указал рукой капитану на то место, где когда-то стоял пятитонный механизм, потому и якоря отдать не смогли. — Игорь усмехнулся, — гляди, как тянут, жить захочешь, еще и не такой канат вытянут.

— Ну, вроде все, — Семенов повернулся к старпому, — Чиф, самый малый вперед, шлюпку будем вирать на ходу.

Теплоход затрясся мелкой дрожью от запущенных дизелей и медленно пополз вперед. Мощный канат еще некоторое время находился в воде, но вдруг неожиданно выстрелил из тугой глади морской массы, натянувшись в струну и разбрызгивая вокруг себя миллиарды капель соленой воды, отчего вокруг него образовалась на солнце яркая радуга.

— Погляди, мастер, какие акварели нам Курилы преподносят, — Игорь с восхищением смотрел на игру красок в воде и воздухе, — ни один, даже самый талантливый художник, такого не напишет.

— Семенов с сожалением посмотрел на Смагина, но ничего не ответил, а только прокашлялся и начал что-то нашептывать в рацию.

— Старпом, свяжитесь с капитаном «Кижуча», пусть пару человек оставят на своем борту, а остальных в шлюпке к нам на судно, да, горячую еду не забыли передать морякам?

— Все сделано, — пробасил немногословный, розовощекий старпом, внимательно наблюдая, как вокруг собственной оси разворачивается «рыбак» и медленно пристраивается в кильватер пассажира.

— Я пойду приму рыбаков и размещу их вместе с пассажирским помощником по каютам, — сказал Игорь, — чиф, когда при таком ходе мы дотопаем до рейда Шикотана? — обратился он к старпому, склонившемуся над картой.

— Да не раньше завтрашнего утра, если ветерок не покрепчает, а если шторм, то лучше об этом и не думать.

* * *

На прогулочной палубе теплохода собрались, казалось, все пассажиры и команда. Морской народ наперебой обсуждал действия моряков и капитана пассажира, и все одобрительно кивали головами. Вот по парадному трапу начали подниматься первые спасенные. Это были в основном молодые люди до тридцати лет, и поэтому на их лицах Смагин не заметил ни смятения, ни страха. Игорь остановил первого самого шустрого молодого парня в большой широкополой рыбацкой шляпе.

— Я начальник рейса на этом пассажире, поэтому, друзья, с этой минуты вы переходите в мое подчинение. Сейчас, когда все поднимутся, мы распределим вас по свободным каютам, а в принципе она у нас одна свободна, — он с улыбкой посмотрел на пассажирского помощника. — Александр Иванович, после афганцев в двадцатке навели порядок.

— Обижаете, Игорь Львович, Мариша Батькова свое дело четко знает. Правда, у нас там сейчас парятся штрафники, списанные Сидоренко с «Рыбака Приморья», вы не забыли? Но рядом есть небольшая каютка на пять мест, я думаю, ребята там разместятся. Кому не хватит место, поселим к штрафникам, ведь я по просьбе Сидоренко часть его людей расселил по приличным каютам.

Смагин от такой новости, аж, присвистнул.

— Этот Сидор знает свое дело четко, к концу рейса оставшиеся «несгибаемые революционеры» на коленях будут его умолять оставить их в управлении на любых условиях.

— Ну, да и ладно, тогда всех туда. Он обвел взглядом людей, поднявшихся на борт, — а капитан где?

— Он со стармехом на борту остался, я здесь за главного. — Высокий голубоглазый блондин в вязаной шапочке подошел к Смагину и протянул руку. — Пирогов Сергей, старпом «Кижуча».

— Что у вас там стряслось, чиф, я гляжу весь сейнер расколбасили, словно под молотки десятитонные попали.

— Хуже начальник, шли на Сахалин, в Холмск, но с севера нас догнал циклон, Татарским проливом капитан идти не решился. Сам знаешь, в такую погоду, всех так и тянет на Камень опасности, по волне шпарили по двадцать узлов. Спрятались за островами, решили шторм переждать где — нибудь в бухточке, но куда там. Только развернулись, вторая волна накрыла нас полностью, выбила лобовые иллюминаторы, сорвала брашпиль, фальшборт и видно одиноко плавающая льдина проломила нам борт в районе машинного отделения, когда нас поставило лагом. — Пирогов отер пот с красного обветренного лица и продолжил, — думали хана, дизель генератор залило, все, болтаемся без хода, без света, даже «SOS» не можем дать.

Слава богу, через пару часов шторм утих, а на горизонте уже скалы, белые буруны. Благо у радиста аккумулятор не залило, он и дал сигнал бедствия.

— Все понятно, идите отдыхать, да, — спохватился Смагин, — а пластырь — то на пробоину завели?

Старпом кивнул головой.

— Если бы не завели, давно бы уже рыб кормили. — Он махнул своей команде рукой, — идем ребята греться.

— Через десять минут поднимайтесь в ресторан, я распоряжусь, чтобы накрыли, — Смагин махнул пассажирскому. — Проследи, Александр Иванович, чтобы все было по первому классу, а я в ресторане народ потороплю.

* * *

В радиорубку на утренние переговоры с экспедицией Игорь обычно ходил по верхней палубе, где располагались каюты старшего комсостава. Пока он поднимался по трапу, голове у него вертелись несколько слов, написанных ровным почерком на салфетке Галиной Савельевой. Эти известные каждому человеку слова несли информацию о чем-то самом интимном, самом загадочном, романтичном и таинственном, что происходит между двумя людьми, соединившихся в страстном желании по жизни быть рядом друг с другом вечность.

«Игорек, я тебя люблю. Г.С». Смагин не раз за свою жизнь слушал признание в любви, да и сам иногда пользовался избитыми, но точно попадающими в цель словами. Этот клочок бумаги хранил материальную основу слов, и потому они жгли сердце сильнее брошенной в порыве страсти фразы.

Записку он обнаружил сегодня утром на своем рабочем столе, как только включил светильник. Она была прижата его талисманом — будильником с ныряющим дельфином на голубом циферблате. Часы показывали без четвери шесть.

Смагин, стараясь не шуметь, вышел из своего люкса и, быстро пройдя мимо игровых автоматов и бара, поднялся на вторую палубу. На удивление на обратном пути рыбаки очень равнодушно относились к этим писклявым игрушкам, пожирателям чужих денег. Бар тоже по вечерам был наполовину пуст, спиртное иссякло еще трое суток тому назад, отчего директор ресторана Альфред Шатунов ходил темнее тучи, и, при встрече, уже заискивающе не улыбался, а молча кивал головой.

Чем объяснить этот феномен? Может это уже новое поколение русских, которые научились ценить заработанные деньги и думать о завтрашнем дне? Никто не мог понять, почему люди с полными кошельками не напиваются и не проигрываются в дым, а тихо сидят по своим каютам в ожидании прихода. Игорь мягко, словно леопард, выслеживающий добычу, прошел мимо каюты начальника радиостанции Василия Картавцева. В последнее время он не поднимал радистов, чтобы подключить аппаратуру, Игорь справлялся сам. «Пускай поспит мужик, и так Семенов его дергает по любому поводу и без повода». По пути он достал из нагрудного кармана записку Савельевой, прочитал ее в последний раз и, разорвав на мелкие кусочки, кинул в ближайшую урну. «Не хватало тебе, парень, еще судовой любви, и так превратился в жалкое подобие моряка и бизнесмена, так теперь еще хвост за собой на берег потащишь». Он с досадой плюнул на сверкающий линолеум и свернул в коридор, в конце которого находилась дверь радиорубки.

Запасным ключом Игорь отворил тяжелую стальную дверь и, включив свет, запустил аппаратуру. Замигали датчики на серебристых панелях, засвистели, защелкали динамики. Из передатчика доносились чуть слышимые и непонятные звуки, похожие на человеческие голоса. Смагин, словно заправский радист, уселся поудобнее в кресле, переключил тумблером цифровую частоту и на экране высветились нужные цифры. Затем манипулятором отрегулировал чистоту звука и, развалившись в мягком, кожаном кресле стал ждать вызова.

В одной руке он держал переговорную трубку, другой нервно постукивал по столу, выбивая строевую дробь барабанов, для войска идущего в атаку.

Между тем Савельева не выходила у него из головы. Он до сих пор не мог понять, чем она так зацепила его. После бурной ночи, сопровождаемой ласками и поцелуями, ему становилось так легко, хорошо и свободно, что хотелось петь, хотелось жить. Игорь вспоминал все свои любовные похождения по жизни, но не мог припомнить ни одного подобного случая. Все было одинаково и предсказуемо, начиная от первых слов, первого поцелуя, затем пастель, бешеная страсть, а затем какое-то дикое, животное расслабление, совсем не похожее, что происходило с ним сейчас.

Возможно, подобное с ним случалась с его женой Ольгой при первых встречах, иначе он никогда бы не решился пожениться, но это все было так давно, что Игорь даже не мог сравнивать.

Так в раздумьях Смагин просидел около пятнадцати минут, но кроме шума, напоминающего далекий прибой, он ничего не услышал. И тут его пронзила отвратительная, насмешливая мысль. Ведь еще два дня тому назад все судовое время было переведено на Владивостокское, он тоже переставил стрелки своего будильника на один час назад. Значит, переговоры состоятся, но только через сорок пять минут. Такие проколы он себе не прощал. Целый час здорового сна перед трудным трудовым днем был потерян — такие сигналы ему подавала иногда жизнь, как бы предупреждая, что впереди его ждут неприятности и опасности и надо быть всегда начеку.

Смагин со злостью швырнул невинную трубку на стол, выключил питание и зашагал к себе в номер. В это раннее время судовая обслуга постепенно выползала из-под теплых одеял и объятий временных любовников. Одна из них, буфетчица Ниночка Краева, с пустым ведром в руке и неистово зевая, так, что трещали ее челюстные кости, медленно брела по коридору пока нос в нос не столкнулась с разъяренным начальником рейса, которого неведомая сила несла в этот ранний час по судовым лабиринтам. Он наверняка бы сбил ее в полумраке чуть освещенного помещения, но опытная Ниночка вовремя вжалась в переборку и буквально слилась с ней, превратившись, из сладкой и пухлой булочку в расплывшийся на сковороде блин.

Смагин лишь полосонул блестящими глазами по вдруг постройневшей фигуре, замершей в коме буфетчицы и, круто развернувшись, свернул к трапу, ведущему на ходовой мостик. Очевидно, в подсознании пустое ведро сыграло немаловажную роль в дальнейших его планах, и смена маршрута была сейчас на руку Игорю.

Как только Смагин исчез из виду, Краева тяжело выдохнула, словно ее застали за непристойным дамы занятием. Хоть бы этот вездесущий проныра не заметил, как она выходила из каюты четвертого помощника — молоденького штурманца, прибывшего на «Любовь Орлову» всего полгода тому назад после окончания Высшей мореходки, ведь по штату она была «закреплена» за капитаном Семеновым, который и в лучшие — то годы не баловал ее своими ласками, таская с одного судна на другое.

* * *

Из темноты рубки Смагина встретил приветливый голос старпома Виктора Ильина:

— Чего не спиться, начальник, если чего случиться разбудим без предисловий. А пока идем по пять узлов в час, буксир в порядке, на сейнере кэп и стармех каким-то образом выровняли крен, теперь наш рыбак, словно подводная лодка в надводном положении, идет ровнехонько в кильватере, одна рубка торчит над водой. В полдень должны подойти на рейд Шикотана. Так что можете идти спать.

— Какой там спать, нервы уже ни к черту, — Игорь несильно стукнул кулаком в переборку, отчего магнитный компас вдруг загудел, и стрелка слегка завалилась на норд-ост.

— Ильин постучал по железному цилиндру костяшками пальцев, и непокорная стрелка вернулась на место.

— Больше так не делай, начальник, сам видишь, пароход на ладан дышит, того и гляди, все начнет ломаться, а нам еще три дня топать до Владика.

— Прости, братишка, измотался видно, уже время не ощущаю, нервы никуда не годятся, прикинь, впервые за весь рейс поднялся не в положенное время.

Даже в темноте видно было, как старпом расплылся в понимающей улыбке.

— Вы бы Игорь Львович чуток передышки себе дали, ведь девки молодые, так измотают, домой не доберетесь.

Игорь ничего не ответил, он спокойно проглотил сказанное и перевел разговор в другое русло.

— Я гляжу, на горизонте целый город светится, как с таким прицепом проскочим. — Игорь приник к окулярам бинокля, — Как считаешь старпом, надо мне на начальника Южно-Курильской экспедиции выходить?

— Я считаю, не стоит, — Ильин подошел поближе и пробасил, — чем собственно они нам помогут да ничем, может, окажут содействия и освободят причалы, но на подходе мы и так сообщим, что тянем в порт аварийное судно. А что до рыбаков, то у нас аварийные фонари включены, можно и сифон врубить. Если хотите, можете прямо сейчас через начальника рации связаться с вашими друзьями по телефону.

Игорь покачал головой, но в темноте рубки никто этого не заметил.

— Пусть, народ спит спокойно, а я пойду, прикорну с полчаса, впереди трудный день.

* * *

Смагин зашел в свою каюту и включил свет. Он не понял куда попал. Все блистало чистотой и порядком, даже воздух был насыщен запахами цветочного дезодоранта.

«Галина что — ли следы заметает» — хмыкнул Игорь и прямо в одежде плюхнулся на аккуратно застеленную, словно в солдатской казарме, кровать. Глаза моментально закрылись, и его тотчас унесло далеко от этого места на далекие острова Рикорда, где он с семьей и приятелями из яхт-клуба как-то отдыхали. Там тихо накатывалась волна на пологий песчаный берег, он лежал на махровом полотенце и глядел в бесконечную даль голубого неба с легкими перышками облаков. По песчаному берегу носился неугомонный Димка, рядом лежала Ольга в темных очках и белом купальнике. Она читала какую-то книгу. Игорь понимал, что это всего лишь сон, но сон был настолько реальным и красочным, что он запомнил все до мельчайших деталей.

Ему не хотелось просыпаться. Вот он под руку с женой и Димкой на руках идут по набережной. Ольга почему-то все время смеется. На Игоре

белые просторные траузеры и легкая безрукавка, легкий теплый ветерок теребит его длинные, светло-русые волосы. На Ольге тоже белое прозрачное платье, она то и дело забегает вперед и кружится, расставив руки. Они едят холодное мороженое, отчего в животе становится горячо и блаженная нега наваливается на Игоря.

Вот они у себя дома. Ольга лежит рядом, положив Игорю голову на плечо, и тихонько посапывает. Игорь боится разбудить жену и потому лежит тихо и смирно. Ольга что-то пробормотала, но это не ее голос. Смагин открыл глаза и приподнялся на локтях. Рядом, укрывшись простыню и, отвернувшись к переборке, спит девушка. «Боже, да это же Савельева!». — Игорь сел на кровати и слегка потянул простынь на себя. Девушка недовольно фыркнула и еще сильнее завернулась в махровую простынь. «Черт, она, как призрак, входит и выходит из моей каюты словно туман, который материализуется затем в эту великолепную фигуру».

Смагин сел на кровати и словно бык замотал головой: «Чертовщина какая-то!» Он прошел в угол каюты и заглянул в холодильник, где у него еще оставалось заначка — половина литровой бутылки «Smirnoff Vodka». Два хороших глотка кристальной обжигающей жидкости прямо из горла привели его в чувство. Этого ему было достаточно, чтобы избавиться от необъяснимого страха и нервного озноба. На него вдруг навалилось чувство вины, присущей всем русским людям. «Зачем я все это делаю?! Ведь меня наверняка ждут дома, беспокоятся. Как же вырваться из этого порочного замкнутого круга?»

Он начал вспоминать все свои любовные похождения минута за минутой и понимал, что пути назад отрезаны. Он был полностью под властью дьявольских наслаждений и услад. Ему было приятно купаться в лучах славы, власть над людьми придавала ему еще большее удовольствие, где еще он сможет так беспрепятственно пользоваться всеми благами жизни и находиться на грани пропасти, испытывая небывалый прилив сил и адреналина.

 

Глава III. Услада от душевных мук.

В полдень 8 марта 1989 года пассажирский лайнер «Любовь Орлова» медленно заходила на швартовку к одному из ветхих деревянных причалов Шикотанского рыбокомбината. По этому поводу диспетчер порта все малые сейнеры выгнал в бухту Крабовую и на внешний рейд, а вскоре и вовсе прекратил перегруз золотистой сайры, которая в это время года шла валом, так, что два небольших консервных цеха с трудом справлялись с обработкой свежевыловленной рыбы.

Старый, ржавый и обшарпанный морской буксир на входе в бухте, зацепил своим тросом, погрузившийся по главную палубу «Кижуч», и потащил его в сторону плавмастерских, чтобы там привести сейнер в рабочее состояние и опять выпнуть в рейс.

В это время капитан Семенов восседал на лоцманском кресле и тихо в микрофон отдавал указание швартовым командам на баке и корме. Через полчаса пассажир туго притянули к привальному брусу покосившегося причала, и вот уже завизжали блоки, попуская через себя ржавые стальные канаты лебедки, и трап мягко опустился на деревянный настил.

— А ведь мы вовремя проскочили, — подал голос Смагин, до этого молча наблюдавший за швартовкой и за черной тучей, наползающей темной стеной с запада на маленький, не защищенный островок посреди океана и сотню другую людишек, суетившихся на этом пятачке земли.

— На баке и корме, заведите дополнительно по одному продольному и шпрингу, — прохрипел в микрофон Семенов. Голос капитана к концу рейса становился все тверже и увереннее.

Смагин на эту команду удовлетворенно кивнул головой и подмигнул старпому.

— Все как нельзя лучше получается, чиф, готовьте дырочки в кителе для получения наград, я уже отправил радиограмму о вашем мужественном поступке по спасению судна и экипажа, терпящего бедствие в океане. Теперь все наши промахи спишутся вчистую.

— Да не хорохорьтесь вы, Игорь Львович, — вступил в полемику пессимист Семенов, — лучше займитесь своими делами, глядите к трапу уже и товар подали, он указал на темно — зеленый фургон, подкативший к борту теплохода. На дверях кабины сиял желтой краской логотип ДВ пароходства и ниже корявая надпись, выведенная местным «дизайнером» — «Торгмортранс». Из машины легко спрыгнул на причал средних лет шатен, в черной куртке — Аляске и голубых джинсах, заправленных в высокие кожаные сапоги. Он помахал Игорю рукой и расплылся в улыбке, как при встрече с самым близким родственником.

Смагин не удержался и в одной рубашке выскочил на крыло мостика и закричал.

— Серега, кореш, привет, сто лет не виделись, я спускаюсь, а ты поднимайся на борт. Игорь заглянул в штурманскую, где над картой опять колдовал капитан. Он ножницами вырезал из НАВИПов предупреждения об опасностях мореплавания и вклеивал их в толстую красную книгу под названием «Лоция Японского моря».

— Виталий Николаевич, что же вы у третьего помохи хлеб отбираете, корректура карт — чисто его забота. — Игорь по-дружески приобнял мастера за костлявое плечо.

— Вам молодым ничего доверить нельзя, — пробурчал Семенов и резко распрямился, словно в спину его вогнали пружину от дивана. — Смотрите сюда, по сообщению НАВИПа вот здесь на мысу у входа в Малокурильскую бухту еще месяц назад был установлен дополнительный маяк с белыми проблесковыми огнями, а на карте его нет. А если бы ночью мы заходили, да еще с таким прицепом или во время шторма, все, сели бы на грунт, как миленькие.

Конечно, дырка в талоне третьему обеспечена, но я никак не могу понять у нашей молодежи этой беспечности и бесшабашности на такой ответственной работе, ведь людей возим, не дрова. И диплом у парня вроде бы красный, но каждый раз мне его надо проверять.

— Ну, если это камень в мой огород, предположим, не такой уж я молодой и безответственный, если уж вы бросили слово «вы». Я, в отличие от многих, отвечаю за каждое свое слово, и в этом вы должны были убедиться, а насчет третьего я думаю разговор короткий, он подставляет сотни людей. Все равно, что если бы караульный в части покинул свой пост, здесь вам решать, что с ним делать, продолжать дальше читать нравоучения, либо списать к чертовой матери с длиннющим фитилем.

— Ладно, идите, вас там ждут, ну сорвалось у меня, не про вашу честь. Занимайтесь своими делами и так потеряли слишком много времени, поэтому сниматься на Владивосток будем завтра ровно в 6-00 часов. Кстати, вы обратили внимание, шторм надвигается, так что поторопитесь. Я даю в ваше распоряжение пятерых матросов во главе с боцманом, судовой кран и первый трюм на баке.

— Слушаюсь, адмирал, к утру с погрузкой закончим, но вот насчет шторма, я сомневаюсь, как бы он к этому времени только не разошелся. Глядите, в бухте камню упасть негде, вся южно — Курильская экспедиция собралась, сейнеры стоят впритык с транспортами. Если ветер начет их крутить, потом неделю якорные цепи не распутают.

— Не паясничайте, Игорь Львович, займитесь лучше делом и проверьте нашу будущую мамашу. Ее огромный живот не внушает мне доверия, может, на острове оставим рожать, от греха подальше, здесь все — таки госпиталь имеется.

Смагин и сам понимал, какую ответственность он взвалил на свои плечи в виде раздувшейся, словно рыба — шар, беременной рыбачки. Еще вчера он разговаривал с судовым доктором Виктором Артюховым, терапевтом по специальности и тот дал понять, что роды могут начаться в любую минуту. Двадцатилетняя морячка, Анечка Любимова, с опухшим носом и вывернутыми губами, со слезами на глазах умоляла начальника рейса не бросать ее на пустынном острове и под давлением еще одной особы — белокурой медсестры в белоснежном сексуальном халате, Игорь все же дал свое согласие доставить роженицу во Владивостокский роддом.

Симпатичную блондинку с раскосыми, карими глазами, точеной фигуркой и ненавязчивым имиджем Мэрилин Монро, Смагин приметил еще в экспедиции во время пересадки пассажиров. Но тогда она была затянута в непромокаемую куртку с капюшоном и таких же болоньевых, стеганых штанах. И лишь выбившийся из-под вязаной шапочки белый локон, который она то и дела закусывала маленькими, блестящими перламутром зубками, сильно оттенял ее, совершенно матовое, словно вылепленное из воска, скуластое лицо. Это сразу и поразило Смагина. Таких лиц он не видел никогда в своей порочной жизни, сердце его опять затревожилось, сон улетучился, пропал аппетит.

Игорь, как мог, боролся с этим наваждением, но чем дальше, тем яснее понимал, что новая любовь снова зарождается в его влюбчивом сердце. Ни работа, ни другие женщины теперь уже ничего для него не значили, но он всегда с опаской обходил лазарет, где до Владивостока поселилась медсестра с таким милым для его сердцем именем — Юлия Чернова. Иногда по вечерам он открывал свой сейф и, достав паспорт Юлии, любовался фотографией, с изображением совершенно простенькой, на первый взгляд, девушкой.

Он никак не мог найти повода, встретиться с ней и вот, когда, наконец, причина появился, и он встретился с ее глазами, то сразу понял, что Юля тоже не ровно дышит в его сторону. Девушка при разговоре отводила взгляд и сбивчиво, краснея, отвечала не впопад на самые обычные вопросы. Это замешательство заметила и Аня Любимова, хорошо знавшая историю Черновой, которая наотрез отказалась сожительствовать на плавзаводе сначала с завпроизводством Саидом Сулеймановым, наглым, кривоногим татарином, а затем отказала и самому помполиту, Федору Склярову — огромному человеку под два метра ростом, страдавшему сахарным диабетом, и потому обладавшему скверным характером и манией величия, бывшего заместителя управления Владивостокской базы тралового флота по кадрам.

С этого момента судьба Юлии была решена и за какую-то невинную оплошность ее сначала освободили от работы, а затем отправили на первом попутном транспорте во Владивосток. Этим транспортом на ее счастье, а может и несчастье, оказался пассажирский пароход, где она встретила мужчину, поразившую ее с первого взгляда своим обаянием. Хотя она и приметила на его правом безымянном пальце обручальное кольцо, упоительные мысли о скором романтическом свидании с начальником рейса преследовали ее день и ночь.

— Дурочка, погляди на меня, — укоризненно, словно сердобольная мамаша, говорила ей Любимова. — Я — то хоть знала, на что иду, мне просто нужен был здоровый и красивый ребенок. Конечно же, я не отказалась бы от предложения старпома выйти за него замуж, но с первой минуты нашего знакомства я понимала, что такой шанс у меня может один из тысячи, и такого предложения я так и не дождалась. А ты мало того, что своими красивыми ножками и мордашкой очаровала весь экипаж плавзавода, еще и во всеуслышанье послала, куда подальше, наших местных начальников с их сальными предложениями. И не надейся, что этот начальник на пассажире лучше наших толстозадых на плавбазе, такая же сволочь. Я разговаривала с местной обслугой, говорят, прошелся, словно смерч, по лучшим бабам и ни с одной не задержался.

— Да что ты такое говоришь, Анюта, с чего ты решила, что я запала на этого ловеласа, — Юля наигранно улыбнулась и продолжила, — просто я смущаюсь, когда меня так нагло разглядывают, и ничего не могу сказать только из-за того, что мне этот парень, кажется, совсем не таким за кого он себя выдает. Он сам здесь, словно в клетке с тиграми, контролирует каждый свой шаг, и я как врач говорю, его нервная система оставляет желать лучшего.

— Ладно, я тебе сказала, что думаю, у тебя своя голова на плечах, а вот я, кажется, влипла, такое впечатление, что вот- вот начнется, но я лучше сама перекушу пуповину ребенку, чем останусь на этом проклятом острове. — Анна погладила живот, где четко вырисовывались очертания головки и руки младенца, — рвется парень наружу, завтра, послезавтра будешь принимать роды.

— Ой, Аня, я бы на твоем месте не рисковала, а вдруг в шторм попадем, да мало ли что в море не бывает, — Юля подоткнула шерстяное одеяло под ноги роженицы и встала. — Пойду на воздух, посмотрю, что там делается, может, по причалу прогуляюсь, а ты лежи, если хочешь остаться на судне.

* * *

В это же самое время весь организм Смагина получил откровенный сигнал извне, от которого учащенно забилось сердце, заныло в пояснице. Эти позывные молодого и крепкого организма уже хорошо были известны Игорю. Он быстро спустился в холл, где его ждал старинный приятель Сергей Москвичев. По пути он встретил всех кого не хотел видеть в этот час. Галочке Савельевой он дружелюбно помахал рукой и пробежал мимо застывшей в недоумении девушки дальше по коридору, где столкнулся с Кузнецовой выходящей из ресторана. Леночка загадочно улыбнулась и прошла мимо вильнув своими обтянутыми кожаной юбкой бедрами и, наконец, прямо у входа в музыкальный салон он чуть не сбил буфетчицу. Ниночка несла на мостик поднос с горячим кофе и бутербродами.

— А вот и самая красивая женщина на пароходе, — не удержался уколоть буфетчицу Смагин, — А как же иначе, первая леди всегда должна быть на голову выше других и не терять честь мундира. С праздником вас, Нина Трофимовна, желаю самого главного в вашей жизни, хорошего бабьего счастья. Как известно, у разных женщин различные взгляды на понятие счастье, но всех их объединяет одно желание — удачно выйти замуж, чего я вам и желаю.

Нина Трофимовна при этих словах побледнела, едва не выронив поднос, спотыкнувшись о комингс, но благодаря старой морской закваске она выдержала это испытания, хотя на сто процентов была уверена, что про ее невинные похождения по каютам комсостава уже знает весь экипаж. Но она плохо знала Игоря Смагина, который сейчас удалялся от нее по коридору. У того и в мыслях не было докладывать об этом Семенову или кому-нибудь из своих знакомых. Девиз «Меньше знает — крепче спит!» — вот чем он руководствовался при работе в море.

Москвичев поджидал его возле администраторской, непринужденно беседуя с дежурной Катюшей Луневой — незаметной, маленькой, похожей на подростка девушкой, ничем не выделяющейся среди своих подруг- дневальных, может только самым главным — остротой ума и логикой мышления, присущим, особо одаренным мужчинам и женщинам.

Кто же мог подумать, глядя на невинное личико Катерины, что эта девочка год тому назад окончила Государственный университет по специальности прикладная математика. Проработав с полгода в вычислительном центре университета в качестве лаборанта — все чему она там научилась, так это пить неразбавленный спирт и заниматься любовью с мужчинами, годящимися ей в отцы. Сделав аборт от начальника центра Дениса Шпигайло — розовощекого хохла из Винницы, небольшого городка на западной Украине, попавшего в Дальневосточный Университет по воле злой судьбы, и полностью разочаровавшись в людях, Катя все же нашла в себе силы и через очередного любовника, у которого она временно находилась на содержании, устроилась на пассажирское судно библиотекарем.

Опытный кадровик Антон Сироткин, бывший участковый милиционер, уволенный из органов за взятки, конечно же, не просто так протащил Луневу на самый зачуханный и пользующийся незавидной репутацией, пассажир пароходства. Сироткин оформлял документы довольно долго, пока Катя ему не надоела. Она приходила на его холостяцкую квартиру ровно в назначенное время и, чем могла, радовала морального урода, совершенно потеряв чувство любви к своему телу и робкой душе.

Иногда они встречались в гостинице «Моряк» и Катюша, до боли сжав зубы, терпела, горячее, покрытое миллионом веснушек потное тело и мерзко пахнущий рот. Надеяться ей было не на кого. Ее родители, знатные шахтеры, погибли в Кузбассе, от взрыва метана в шахте, еще, когда она училась на третьем курсе Университета, и с тех пор вся ее дальнейшая жизнь зависела только от нее самой.

* * *

Игорь издали заметил, как засветилось лицо, заполыхали красками любви, потухшие было, глаза Катерины, когда к ней подсел Москвичев. Сергей тоже не обращал внимание на окружающих его людей, ему казалось, что он находится с этой девушкой на необитаемом острове. Сергей не слышал своих и ее слов, он только чувствовал, как нежное тепло обволакивает его загрубевшую душу и, лишь когда подошедший со спины Смагин, по привычке крепко хлопнул Сергея по противоположному от себя плечу, тот подскочил, встрепенулся и весь зардел, как мак во время сбора опийного молочка.

— Здорово, Серега, ну ты в своем репертуаре, решил наших девчонок охмурять, — Игорь повернулся к девушке, — не верь ему Катюша, он все врет, старый развратник.

— Брось, Игореха, чего меня перед девчонкой, выставляешь, как последнего подонка, это по молодости были грешки, теперь я парень серьезный, честное слова Катюша. Вот скажет мне сейчас эта красавица только одно слово, «ДА», и я брошу все на этом острове и поплыву с вами.

— «Да», — весело засмеялась Катя.

— Ну, что попался, у нас на судне словами не бросаются, — Игорь заговорчески взглянул на Катю, — ловим тебя на слове.

— Я согласен, вот только незавершенные дела сильно мне могут будущее подпортить.

Смагин понял, что Сергей не шутит. Он давно знал Москвичева и никогда не видел, чтобы этот человек, познавший любовь сотен женщин, этот прирожденный циник и лгун так серьезно говорил о вещах, над которыми он еще полчаса назад мог издеваться со всей присущей ему иронией, юмором и цинизмом.

— Добро, даем тебе отсрочку, как, Катерина неделю подождешь.

— Да ладно вам, Игорь Львович, это же просто шутка, — она встала и попросила. — Я выйду на минутку, вы побудьте здесь, я быстро.

— Давай, беги, у нас с Серым мужской разговор наметился.

Когда дежурная вышла, парни обнялись и начали наперебой рассказывать друг-другу о свои делах.

— Стоп, стоп, — поднял руку Смагин, — об этом вечером за круглым столом, а сейчас давай показывай что привез.

— Все что заказывал, спиртное, рыба, продукты. И еще два трехтонных контейнера с рыбой их надо доставить в Находку, Сможешь сделать?

— Без проблем, Серега, для тебя все что угодно.

Москвичев немного закусил нижнюю губу и жестом остановил друга.

— Тут дело такое, контейнеры не мои, я местным чурекам задолжал малость, вот эта доставка погасит мой долг.

— Ты чего, с черножопыми обезьянами связался, — Игорь отвернулся и замотал головой. — Сколько мы с тобой говорили, никогда не имей дела ни хачиками, ни с айзерами, там ведь сплошной криминал.

Да не дрейфь, Игореха, рыба там красная, копченая пять тонн, сам проверял, и документы имеются. Контейнера за пломбами отправителей, так, что ты ни какой ответственности не несешь.

— Ладно, пойдем выгружаться, времени у нас с тобой в обрез, ты ведь хочешь с Катюхой еще пообщаться, или я ошибаюсь?!

* * *

Когда находишься посреди бескрайнего океана на крохотном островке, чувствуешь себя, словно беспомощный мышонок, упавший в глубокий и холодный колодец. Еще полчаса назад на небе сияло солнце, и вот уже огромная туча заслонила половину неба, поднялся сильный ветер, который загудел, словно натянутая тетива, завыл, как стая голодных волков, начал срывать пенистые шапки с гребней волн, поднял тучи пыли на берегу, надрывно завел свою нескончаемую песню в линиях электропередач. От его мощного и тугого потока затрепетали, защелкали сигнальные флаги на мачтах и гафелях судов, туго набились якорные канаты, стоящих на рейде, в немом ожидании, сотен затаившихся судов.

Смагин, накинув капюшон «Аляски», потащил Сергея на причал.

— Еще увидишься со своей Катериной, надо быстрее грузиться, где твои контейнера? — Сергей на ходу отдал указание крановщику и стропальщикам, указав рукой на одиноко застывшие посреди причала два ржавых контейнера.

— Быстрее цепляйте вот эти два трехтонника, — он опять подал сигнал крановщику, потому, как из-за сильного ветра уже не слышал своего голоса.

— Боцман пошли пару человек в первый номер и закрепите контейнера по-походному, — распорядился Смагин, — остальные пусть разгружают продукты к Митрофану на склад. — Боцман, с красным от порыва ветра лицом только кивнул и что-то начал кричать суетившимся на причале матросам.

— Пару ящиков водки и два шампанских закиньте в мою каюту, остальное зелье — в бар, — Игорь по — хозяйски упер руки в бока, — и каждому по бутылке водки за сверхурочную работу и качественную погрузку.

Парни от этих слов заметно оживились, и работа закипела. Через час, фургон, фыркнув отравленным дымом выхлопа, из пробитой, словно картечью выхлопной трубы, медленно поехал в сторону рыбацкого поселка. Игорь посмотрел на часы, затем на Москвичева.

— Видал, Серый, как стимул действует на нашего брата, а кэп переживал, что до утра не погрузимся. — Боцман, прихвати еще ящик водки на команду, только не очень шумите.

Боцман, Валентин Кручинин, взвалил картонный ящик «Смирновки» на покатое плечо, изуродованное лопнувшим канатом во время одной из швартовок и начал подниматься по трапу. Поравнявшись со Смагиным, он весело подмигнул:

— Не боись, начальник, не подведем.

— И чтоб к шести утра все были, как стеклышко, на отшвартовке, — крикнул ему вслед Игорь и махнул рукой. — А, все равно нажрутся, но вот увидишь, завтра все как один выйдут на работу, когда бы их ни дернули.

— Москвичев кивнул и растерянно обернулся. Из бортового иллюминатора нижней палубы выглянуло, а затем мгновенно исчезло миленькое личико Кати Луневой. Это не осталось незамеченным ни Сергеем, ни Игорем.

— Ну что давай ко мне в каюту, — пригласим твою Катюшу, а я спущусь в лазарет, там меня такая конфетка дожидается, аж дыхание замирает, от одной только мысли, что она моя, — вздохнул Игорь, блаженно и притворно закатив глаза.

— Игореха, ты здесь на пассажире совсем скурвишься, а как же Ольга. Я помню у вас любовь была. — Сергей попытался заглянуть другу в глаза, но тот отвел взгляд.

— Чего только не было в этой жизни, — Смагин, словно философ развел руки и вновь поднял глаза к небу. Конечно же, я люблю Ольгу и без сына скучаю, но как только увижу, а скорее всего почувствую красивую женщину — все во мне обрывается, я просто не могу собой управлять. Вот и сейчас меня, как магнитом тянет к этой медсестре. Я уже не раз проклинал себя за малодушие, но не могу в себе побороть этого желания вкусить новой любви, словно выпить эликсира бодрости из серебряного ковша, раствориться в ее и своих желаниях, испепелить душу.

— Ну, ты особо не гони, знаем мы эти желания, сам все это прошел. — Сергей слегка задумался, рассеяно разглядывая серые сопки острова, окружившие маленькую бухту. Ты ведь помнишь, из-за чего мы с Настюхой разбежались, все из-за этого. А теперь у нее новая семья, двое сыновей, муж какой-то военный моряк, а я здесь прозябаю на этом проклятом острове и все, что заработал так это язву желудка и долги. Конечно это твое дело, но я бы не испытывал судьбу на твоем месте. Лучше Ольги тебе не найти, у вас с ней вся молодость прошла, а с этими что? Ну, покуролесишь ты с ней пока деньги есть, а прошлого то нет, и загрустит, заноет душа, вот как у меня, да поздно будет.

— А что же ты такой праведник на Катьку глаз положил, она ведь моложе тебя в два раза, какие у вас с ней интересы кроме кровати и то на пять, десять лет. — Игорь с улыбкой развернул друга за плечи к себе лицом и продолжил, — или вдруг любовь зародилась?

Москвичев пожал плечами.

— А ты знаешь, я, кажется, влюбился, можешь не верить мне, но я даже боюсь сегодняшней встречи с ней, чтобы чем — нибудь не обидеть девчонку.

— Вот если ты сейчас уедешь и не останешься у меня, то наверняка обидишь девочку, да и меня в придачу, кстати, кто поедет сопровождающим с контейнерами, ты хоть мне его представь, я не собираюсь охранять его добро.

Москвичев вытащил радиотелефон и машинально напиликал местный номер.

— Салам алейкум, братан, когда подъедет ваш человек, — в телефоне что-то пропищало, и Сергей заискивающе кивнул головой. Игорю стало не по себе, он выхватил телефон из рук Москвичева и твердым голосом, не приемлющим возражений, промолвил.

— Эй, братан, говорит начальник рейса Смагин, жду твою шестерку до четырех утра, затем отчаливаем. Если человека не будет — сохранность груза не гарантирую. В трубе наступила гробовая тишина, затем русский голос произнес.

— Будет тебе человек, начальник, но ты особенно не ершись, у нас на острове свои законы, тебе, наверное, твой дружок объяснил, так что уж будь любезен, доставь товар в целости и сохранности, а мы добро не забываем.

 

Глава IV. Праздник русских феминисток.

Шторм бушевал всю ночь. К полуночи ветер значительно приутих и пошел мокрый снег, а утром все суда, стоящие на рейде Малокурильской бухты, превратились в ледяные памятники, сверкающие на солнце синими сапфирами надстроек, бриллиантовыми ожерельями сосулек, свисающих с оттяжек, такелажа и стрел, и зеленой глазурью мачт, отражающихся в зеркальной, переливающейся сотнями огоньков, палубе.

По хрустящему, подмерзшему снежку к борту судна подкатил черный, сверкающий лаком, лимузин марки Ниссан «Gloria». Замерзший к утру, вахтенный матрос на трапе пассажира, кутаясь в овчинный тулуп, только-только продрал глаза и с изумлением смотрел на шикарную машину, вдруг оказавшуюся на пустынном, полуразрушенном людьми и временем, острове.

Из машины вышел молодой мужчина в длинном до пят кожаном пальто, отороченным жиденьким мехом норки. Он был без головного убора и потому его короткие, иссини — черные волосы с легкой проседью на висках выдавали в нем нерусского человека, проще говоря, это был один из местных представителей чеченской диаспоры кровью и огромными деньгами, завоевавшими себе жизненное пространство для ведения, так называемого, бизнеса на маленьком островке.

— Эй, вахта зови сюда начальника, — с акцентом и с приказными нотками в голосе пробасил кавказец, — я сопровождающий, мы еще вчера с ним договорились.

Вахтенный, Костя Жуков, недовольно выругался, вчерашнее веселье давало свои горькие плоды. Голова разрывалась на части, да и сушняк не давал покоя, требуя очередные порции свежезаваренного зеленого чая. Он потянулся, хрустнув затекшими суставами рук, и набрал номер Смагина.

— Здесь вас какой — то чурек спрашивает, говорит, что сопровождающий груза. Что, пропустить, в вашу каюту, добро.

Костя махнул рукой кавказцу рукой.

— Поднимайтесь на борт, вас ждут в люксе правого борта.

Чечен взял кожаный дипломат с заднего сиденья лимузина и, распрощавшись с невидимыми за тонированными стеклами авто братьями, легко поднялся по трапу и, не взглянув на Жукова, прошел в надстройку судна.

* * *

Это прекрасное весеннее утро запомнится Игорю, пожалуй, на всю жизнь. Даже головная боль от непомерных возлияний шампанского не смогла омрачить его хорошего настроения. Смагин лежал на своей жесткой койке с закрытыми глазами и не хотел просыпаться. Самое удивительное было в том, что вчера его впервые отвергли, и кто, девушка, которую он боготворил и был уверен, что та ответит взаимностью. После отказа в нем что-то такое надломилось, словно треснула плотина, закрывающая путь веселому потоку чистой горной реки и ее воды хлынули на, усеянную сорняками почву, смывая на своем пути все, накопившиеся за многие годы неправедной жизни, шлаки.

Он вспомнил, что вечера, в музыкальном салоне теплохода, устроенного по случаю женского праздника с разрешения капитана Семенова и его согласия, под ритмичные и зажигательные звуки аргентинской «Ламбады» он растворился в толпе отдыхающих вместе со своей новой подружкой Юлечкой Черновой. Смагин был счастлив оттого, что его никто не замечает и не обращает на него особого внимания.

Только теперь он стал понимать, насколько это мерзко быть публичным человеком. Практически он обрекает себя на одиночество. Все его, так называемые, друзья и подруги завтра же отвернуться от него при малейшем промахе, а то еще и подсобят, побыстрее «утопить» неудачника.

В эту ночь морской народ гулял от души. Раскрасневшиеся от выпитого и освободившись от рабского чинопочитания, молодые и старые люди отплясывали, бок о бок, не смущаясь ни своего раскрепощенного вида, ни грозных взглядов начальства. Даже самые робкие сегодня, словно глотнув сладкого, любовного вина превращались в похотливых, пышущих гормонами самцов и самок.

Видимо сама обстановка на пассажире и удаленность людей от материка сыграла злую шутку в эту роковую ночь со многими самыми отъявленными мужененавистницами, самыми, что ни на есть преданными мужьями и женами. Никто не спрашивал друг у друга о любовницах или замужестве, все повиновались лишь несокрушимой силе инстинкта, вырвавшегося на волю. Люди стремились, до прихода в родную гавань, сбросить с себя всю негативную энергию, накопленную за долгие месяцы рабского труда в море.

Иван Сидоренко сидел с Семеновым за отдельным столиком и, потягивая из высоких стаканов «Мартини» темно-орехового цвета, о чем-то дружелюбно беседовали. Они иногда украдкой посматривали на соседний столик, где в одиночестве приканчивал литровую бутылку «Джонни Волкера» тезка своей напарницы — Джон Карпентер. Он, как будто смерился со своей судьбой, хотя налитые кровью глаза не предвещали окружающим ничего хорошего. В экипаже знали о его приключениях и даже жалели американца с присущей только русским людям солидарностью к, попавшим в беду негодяям, пусть даже преступникам.

Однажды под вечер к Игорю в каюту шумно ввалилась делегация, состоящая из местных профсоюзных и комсомольских деятелей красного пассажира. Этих людей Смагин не знал и потому на их просьбу объяснить, почему американец все еще на судне, вежливо попросил очистить помещение, что они и сделали, с холопской готовностью и напряженностью на праведных лицах, обдумывая в голове свои промахи.

Игорь подозревал, что эта провокация устроена при поддержке помполита, которого Карпентер вполне возможно мог и подкупить, но он также прекрасно знал, что пока он хозяин на судне и ни помпа, ни кэп его голыми руками не возьмут. Для них это было равносильно самоубийству.

Между тем, помполит Василий Плоткин пришел на вечер в черном парадном кителе с золотыми галунами. Он элегантно подошел к, одиноко стоявшей девушке из обслуги по имени Наташа Сердюк, а по кличке — «три рубля и наша», и, неловко поклонившись, пригласил удивленную барышню на танец.

Наталья, с ужасом в глазах, пошла вслед за Плоткиным на середину зала, где он подхватил ее и закружил в диком вихре вальса. Такого позора девушка не испытывала наверное с тех пор, как когда — то в юные годы ей впервые предложили деньги в обмен на любовь. «Любовь» все же свершилась и деньги остались при ней, но тот момент она вспоминала всегда с ужасом, который возник в примитивном мозгу и затем перерос в норму поведения. Что собственно могла сделать несчастная дневальная с таким позором, когда на танец ее приглашает самый, что ни на есть, супер голубой на всем пассажирском флоте пароходства. Нет, все что угодно, лучше десять мужиков одновременно, чем с таким в обнимку.

Наташа будто невзначай подставила под ножку помполиту, и они завалились возле сцены под хохот и улюлюканье команды и пассажиров.

«Молодец, Натаха, так, педрилу» — слышались поощряющие возгласы моряков со всех сторон, — «Ишь, на женщин потянуло, коммуняку, беги к своему поваренку, старый развратник».

Плоткин подскочил, как кукольный солдатик и, враз, забыв о «мужской» деликатности, исчез из зала. Наталья поднялась, отряхнула юбку и, как ни в чем не бывало, подошла к стойке бара, где хозяйничала красавица Леночка Кузнецова. Сердючка жестом указала на «Столичную».

— Ленок, плескани пол стакана, хоть смою с себя эту погань, всю облапил, животное, будто в помойной яме побывала.

Кузнецова без слов налила полный стакан водки и подвинула ближе к трясущейся в ознобе девушке. Она улыбнулась, показывая свою солидарность, но на большее Сердючке рассчитывать, не приходилось, здесь каждый вершил свою судьбу сам и все это понимали без лишних слов.

Галина Савельева в окружении молодых моряков медленно потягивала шампанское. Стараясь не привлечь внимания своим печальным видом, она иногда улыбалась, обнажая свои перламутровые зубки и незаметно, из-под густых ресниц, наблюдала за залом. Да, она искала Смагина. Девушка до сих пор не понимала, что вдруг произошло в их отношениях. Сейчас она была похожа на обиженную девочку-подростка, впервые, столкнувшуюся с изменой. В ее глазах иногда зажигались радостные огоньки, но тут же гасли, как гаснет свет в театре, перед началом представление и такое шоу ей еще предстояло сегодня увидеть.

«Но почему, почему мужчины такие жестокие! Ведь они расстались как нельзя лучше, и он пообещал позвонить, а при встрече в коридоре даже не остановился, не улыбнулся». — Савельева провела рукой по своей груди, которая еще горела от его поцелуев, она словно ощущала его дыхание на шее и плечах. Его слова, идущие откуда-то издалека разрывали на части девичье самолюбие.

Савельева машинально протянула руку с пустым бокалом в сторону барной стойки и вдруг увидела его в кругу танцующих. Игорь, обняв за талию маленькую, рыженькую девицу плавно выгибался, пытаясь повторять эротические движения латиноамериканских танцоров в зажигательной «Ламбаде». Блондинка тоже извивалась, словно змея. Она смеялась широким ртом и виляла маленькой задницей, обтянутой кожаными шортами.

На глазах Савельевой навернулись слезы. Ведь вчера она впервые почувствовала приближение любви и вечной весны, причем она была уверена, что эта любовь взаимная. «Неужели этот мир настолько мерзок, что в нем нет, и никогда не будет для нее и крупинки счастья».

Рядом кто-то грубо пристроился на свободный стульчик. Галину обдала струя перегара, словно она зашла в известный пивной бар «на Постышева», переполненный пьяными мужиками. Это была Марина Батькова со своей неразлучной подружкой Аллочкой. Марина по свойски обняла Савельеву и, чмокнув в щеку, пролепетала заплетающимся языком.

— Не боись, подруга, найдем мы тебе хорошего мужика, — она постучала связкой ключей по стойке, — бармен, открой нам бутылку «Смирновки», только не мешай со льдом и прочей гадостью.

Мерзко дыхнув перегаром в лицо Савельевой и, проследив взглядом, объект ее наблюдения, Марина хохотнула.

— Ишь, чего о себе возомнила, шлюшка, — она отглотнула большой глоток из стакана и, закусив земляными орешками, уставилась бесцветными равнодушными глазами в зеркало, напротив, в котором как на экране отражался весь беснующийся зал. — Любви захотелось, так вон вокруг полно моряков, только свистни, а этот, — она указала пальцем на танцующего Смагина, — тебе не пара, да и та белокурая «Барбия» не для него, как у нас говорят: «поматросит и бросит», уж поверь мне, подруга.

Батькова облокотилась на стойку так, что ее огромная розовая грудь чуть не вывалилась из глубокого декольте бархатного платья.

— Эй, Кузнецова, плескани нам еще по стаканчику, а то душа горит.

Барменша взяла бутылку и медленно начала разливать по высоким фужерам, искрящуюся в свете юпитеров, прозрачную жидкость.

— Ты хоть, Мариша, знаешь, сколько в бар задолжала, — барменша поставила бутылку на полку и открыла долговую книгу. — За этот месяц тебе и получать — то будет нечего, забудь про зарплату, — она профессионально толкнула два бокала по полированной поверхности барной стойки. Батькова ловко перехватила, летящий в ее сторону бокал и тут же опрокинула его в рот.

— Не переживай, скоро у нас с Алкой будет столько бабок, что хватит купить с потрохами весь этот паршивый пароход вместе с твоим баром в придачу. Так что наливай, не то уволю по приходу.

— Знаем про ваши макли, поменьше болтайте, — барменша открыла очередную бутылку, — смотрите, девоньки, сами вместо американца не загремите, чем с ментами и следаками расплачиваться будете.

— За нами не заржавеет, скажи подруга, весь линейный отдел на уши поставим. — Марина опять застучала связкой ключей по столу, да так, что перепуганный диск-жокей остановил музыку.

— Алка, скажи этому тощему волосатому жокею, чтобы поставил нашу русскую плясовую, мы ведь не макаки под эту иностранщину задами вертеть.

Сутулый юноша у синтезатора расплылся в улыбке. Очевидно, зная дикий нрав девушек, он ловко выдернул новый диск из своей коллекции и по залу разнеслись озорные и мощные напевы русской «Калинки». Девицы, взявшись за руки, плавно вышли на середину танцевальной площадки, предусмотрительно очищенную от лишних людей, которые с горящими глазами, жаждущих зрелища зевак, встали плотной стеной по периметру.

Девушки расправили на широких плечах цветные платочки и, закатив в потолок, безумные, покрытые желчной пеленой глаза, начали поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее отбивать коваными шпильками адскую чечетку.

Уже через пару минут непрерывного степа, поверхность стального, сверкающего настила, предназначенного для акробатических танцев брейк-дансеров, покрылась тысячами точечных вмятин, похожих на следы от пулеметных выстрелов. Но танец еще только набирал свою силу, и к моменту кульминации когда-то блестящий, полированный настил можно было использовать где-нибудь на постройке дачного домика для просеивания песка. Откуда-то из темноты зала на площадку выскочил чернобровый с огромным горбатым носом кавказец. Цветная, в пальмах рубаха, на его груди была расстегнута, показывая всей женской половине зала черную волосатую грудь, олицетворяющую гордость южного и горячего человека. Мужчина встал на цыпочки, изображая лезгинский танец и, с дикими криками «ОС-СА», вихрем завертелся вокруг неутомимых плясуньей.

Кавказцу не легко пришлось бы, будь он хоть на голову выше, но при своем росте он свободно проскакивал у девушек под мышками, расставив жилистые руки, легко, словно угорь, лавировал между наседающими на него исполинами в женском одеянии. Морской народ подхватил этот ритм громкими хлопками в ладоши, что еще более раззадорило танцоров. Сквозь свист и улюлюканье едва доносились писклявый и надрывный голос капитана немедленно прекратить вакханалию.

Смагин из темноты зала наблюдал за происходящим, но ни каким образом не вмешивался. Ему было и горько и смешно. Ведь на его глазах была унижена русская душа и русская честь. Этот дикий, бесовский разгул совсем не походил на ту задушевную, наполненную любовью ко всему русскому, песню под названием «Калинка». В кавказце Игорь, конечно же, признал своего сопровождающего груза — Абдулу. Смагин скривился, отчего Юля насмешливо съязвила:

— Вам не нравятся горцы, а я обожаю этот свободолюбивый и гордый народ. — Она стрельнула глазками в сторону Абдулы, который тут же перехватил ее взгляд, но мигом отвернулся. Ему не хотелось портить отношений с начальником, на пароходе для него и так хватало свободных девиц, зачем испытывать судьбу ведь он сейчас один в ответе за сверх ценный груз.

«Знал бы этот начальник, что покоится в его трюмах, наверное, не сидел бы так спокойно с этой белокурой красоткой». — Абдула исчез со сцены так же незаметно, как и появился, ему еще необходимо было проверить пломбы на контейнерах и до утра повидаться с Гузеем — представителем русских бандитов, которому чечены отслюнивали десять процентов от своих доходов. Это было вынужденное и временное унижение, до тех пор, пока его семья не подомнет под себя все разрозненные кланы во Владивостоке и Находке.

«Вот тогда будет другой разговор с русскими, а с ментами дела обстоят еще проще, здесь все решают деньги» — так думал Абдула, спускаясь по вертикальному, металлическому трапу в бездонное чрево темного трюма с маленьким фонариком в зубах.

* * *

В этот весенний, чудный вечер, у причала Шикотанского рыбокомбината замер в ожидании отхода в родную гавань когда-то белоснежный лайнер. В его каютах, барах и ресторанах гремела музыка, рекой текло шампанское, закупленное на базе в счет питания рыбаков, и в карманы местной элиты рекой текли деньги от сборов в игральных салонах, видеозалах и барах.

Смагина все это мало сегодня интересовало. Он действительно потерял голову от непонятных чувств, охвативших его истерзанную душу. Сейчас молодого мужчину интересовала только одна женщина во вселенной, это была Юля Чернова. К своему изумлению он понял, что попал под влияние ее чар и теперь эта маленькая девчушка, а не он управляет положением. Игорь даже начал ревновать ее к какому-то черномазому, только что слезшего с ишака горцу, хотя прекрасно понимал, что это всего лишь игра с ее стороны, но поделать с собой уже ничего не мог.

«Наверное, каждый мужчина в своей жизни прошел через унижение

женского безразличия. Даже самый известный соблазнитель женщин и любовник всех веков, неповторимый Казанова не избежал коварства роковой женщины, что уж говорить о простом смертном, никому неизвестному и погрязшему в собственном эгоистичном самолюбовании начальнике рейса». — Так думал Смагин разглядывая правильные черты лица Черновой и не находил в них ни одного изъяна.

«Неужели любовь настолько слепа, что он не замечает прыщей на узком лобике, не видит ее коротких ножек в вульгарных колготках, широкого, словно у Буратино, рта, не чувствует запаха пота и дешевых духов от немытого тела» — Так думала Савельева, с досадой и горечью и уже какой-то ненавистью поглядывая в сторону удаляющейся парочке и когда-то любимого ею мужчины.

Смагин осторожно взял Юлю за маленькую, теплую ладошку и повел в сторону выхода. Девушка потянулась, было, обратно, но Игорь жестко сжал ей запястье.

— Куда ты меня тащишь, я хочу еще танцевать, — Юля попыталась вырвать свою руку, но не смогла. Тогда она остановилась и сквозь зубы прошептала. — Если ты меня сейчас не отпустишь, мы с тобой поссоримся, и больше ты меня никогда не увидишь. — Она попыталась избавиться от объятий мужчины, но это больше было похоже на игру, которая еще сильнее разжигала сердце Смагина, распаляло душу, словно с десяток чертей раздули свой адский огонь в его груди, и это пламя с каждой минутой становилось все ярче и жгло, испепеляя внутренности, словно расплавленное олово.

— Пойдем ко мне в каюту, там нас ждут друзья.

— Игорь, кто меня может ждать на этом судне? Я здесь кроме тебя и нашей роженицы ни с кем не общалась, — Юля снизу вверх внимательно осмотрела Смагина, словно хирург на медицинской комиссии. От этого ледяного взгляда Игоря всего передернуло. «Еще бы заставила спустить плавки и раздвинуть ягодицы» — с раздражением подумал он. Но опыт подсказывал, что многие женщины просто не могут выразить своих чувств ни взглядом, ни словами, они ждут, когда мужчина возьмет инициативу в свои руки и пусть силой заставит строптивую лошадку полюбить себя.

«Чего же ты ждешь, Смагин, какой же ты мужчина» — говорил ее слегка насмешливый взгляд, — я ведь женщина и не могу сама бросаться к тебе на шею, и если ты сейчас не сделаешь то, чего ждет все мое женское начало, то потеряешь меня навсегда».

Игорь не хотел раньше времени спугнуть девчушку. Он прекрасно понимал, что птичка попала в сети и чем больше она сопротивлялась, тем сильнее запутывалась в них и не надо ей в этом мешать. «Пусть дойдет до крайней точки, до точки кипения, когда разум уже не подчиняется чувствам, когда доведенная томлением до безумства женщина в порыве страсти и под гнетом непреодолимого инстинктивного желания сама бросается на шею возлюбленного. И в этом никто не видит ни унижения, ни позора».

К сожалению Чернова еще не достигла той вершины и расцвета, когда женщина полностью воспринимает любовь со всеми прелестями и переживаниями. Юля еще пару минут стояла молча, опустив голову, затем тихо прошептала:

— Не надо, Игорь, я все знаю про тебя и не верю ни одному твоему слову. Да, ты мне понравился, но я с тобой не останусь, не хочу превращаться в очередную любовницу. Все, прощай. — Юля как-то вяло освободилась от навязчивых объятий и, отвернувшись, начала медленно спускаться по трапу, ведущему в судовой лазарет. Так тихо, еле волоча ноги, идут либо приговоренные к казни, либо безумно влюбленные.

Об этом тоже знал Смагин, поэтому он в два прыжка догнал Чернову и обхватил ее с такой страстью, что та не могла пикнуть. Он целовал ее в шею и плечи, нашептывая ласковые слова. Девушка не сопротивлялась, она лишь для видимости уклонялась от особо долгих и жарких поцелуев и слегка постанывала, чувственно извиваясь дрожащим телом. Она так близко находилась от сжатого в комок и, напрягшегося всеми клетками мужчины, что, кажется, чувствовала каждый изгиб его мышц, каждую клеточку на гладкой коже.

В такой связке они буквально ввалились в дверь лазарета, где по воле судьбы проживала медсестра. Игорь только здесь отпустил девушку и огляделся. Железные переборки, выкрашенные белой эмалью, такого же цвета шкафы со склянками и десяток кроватей, наглухо привинченных к палубе, не навевали романтического настроения. Смагин глянул на расстеленную пастель, где спала роженица. Койка была пуста, тогда он машинально сгреб несколько матрасов и бросил их на палубу, затем повернулся к Черновой, которая, сжав руки на груди, застыла в оцепенении посреди освещенной каюты, пропахшей лекарствами и плесенью шерстяных одеял.

— Нет, Игорь, уходи, сейчас вернется Любимова, я не хочу, чтобы нас застали вместе.

— Почему? — Смагин вновь попытался нежно обнять девушку, но тут в зеркале напротив увидел свое лицо, похожее на маску хладнокровного злодея. Игорь наклонился и замотал головой. «Что со мной происходит, это не я, а какой-то монстр».

Юля слегка приблизилась и провела ладонью по раскрасневшемуся лицу мужчины.

— Успокойся, иди к себе, я позвоню. — Она выпрямилась, словно замученная кулаками комсомолка перед расправой. — Больше сюда не приходи, прошу тебя.

Смагин сдвинул густые, с элегантным изгибом брови.

— Значит, прощай…

Девушка пожала плечами.

— Думай, как хочешь.

Смагин сплюнул, с силой пнул рундук, оказавшийся на его пути и, хлопнув дверью, вышел.

Чернова еще долго стояла, зажав лицо ладонями, и не смея шелохнуться, пока из дверей душевой не появилось насмерть перепуганное лицо Анечки Любимовой.

— Ты чего мужика выгнала, я бы вам не помешала.

Чернова махнула рукой и отвернулась, чтобы никто не мог заметить ее позора, по ее щекам из-за потекшей туши на глазах ручьями растекались черные размывы от обильных слез.

 

Глава V. Подарки от шикотанских мафиози.

Прежде чем напиться с горя и окунуться в пучину разврата после столь позорного финала любовной интрижки, Смагин решил провернуть еще одну авантюру. Его очень интересовало содержимое двух контейнеров в первом номере трюма пассажира. Опыт перевозчика подсказывал, что вес контейнеров по документам гораздо занижен по сравнению с действительным и этот обман отправителей «красной рыбы» не мог не терзать его беспокойную душу.

«Подставу» Смагин определил еще при погрузке по натяжению шкентелей, когда они угрожающе потрескивали, набиваясь на турачку. Так трещит бегущий такелаж при максимальных нагрузках и напряжении, порядка четырех-пяти тонн. Тогда он даже не подал вида, но в голове уже зародились сомнения и, глядя на своего простодушного приятеля, он продумывал план действий по выходу пассажира в море.

Как и ожидалось, Смагин застал в своей каюте влюбленную парочку при свете ночника за столом обильно заставленного бутылками с шампанским и закуской из бара. Игорь снисходительно ухмыльнулся и позвал Сергея на выход.

— Прости, Катюша, мы с Серым отлучимся на полчасика, а ты здесь пока музыку послушай и, чтобы никто тебя не беспокоил, я тебя закрою снаружи.

Сергей удивленно посмотрел сначала на приятеля, затем на Катерину и, пожав плечами, вышел в коридор, махнув подружке рукой.

— Не скучай, мы скоро.

Девушка обиженно поджала губки и отвернулась.

— Если через полчаса вас не будет, я вылезу в иллюминатор, так и знайте.

— Слово — закон, — Игорь хлопнул дверь и повернул ключ.

— Слушай сюда, бизнесмен, сдается мне, нас подставляют по полной программе, — Смагин заговорчески огляделся, но в пустынном коридоре было тихо, только из танцевального салона доносились едва приглушенные звуки музыки и смеха. — Юлечка меня сегодня прокатила, но это даже к лучшему, хочу проверить контейнера твоих друзей. Если груз в контейнерах, согласно накладных — немножко поделимся красной рыбкой с черными, если нет — будем думать, что делать дальше.

— Так ведь там пломбы, погорим, с чурками лучше не связываться и на кой ляд тебе красная рыба, я тебе привез бочку соленой нерки, что, мало! — Москвичев испуганно поежился, — к тому же там пломбы.

— Ну, на счет этого не беспокойся, сейчас зайдем к ревизору, он нам даст и пломбы и пломбиратор, любой оттиск сделаем.

* * *

Чтобы пройти незамеченными к лазу первого номера друзьям пришлось распечатать задраенную дверь левого, морского борта судна. К счастью горловину лаза грузового трюма второй помощник не опечатывал, и Смагин смело рванул рукоять тяжелой крышки на себя.

— Кажется, здесь кто-то уже побывал до нас. — Смагин вопросительно посмотрел на Сергея, — гляди, братишка, крышка-то не задраена, сразу видно не моряк.

Игорь включил мощный аккумуляторный фонарь и направил луч в темный проем.

— Давай за мной, только осторожно, не убейся, эксплуатационник, сразу видно пароход сто лет в загранку не ходил, балясины голые, а положено бы их обтянуть маниловым кончиком.

— Да ладно, не понтуйся, судовод, уж что — что, а морское дело я не хуже тебя знаю. И промом на плавзаводах ишачил, и матросом в пароходстве мантулил, так что следи за базаром.

Луч японского фонаря выдернул из мрака грузового помещения два, одиноко застывших, контейнера. Смагин смело сорвал пломбы и со скрежетом открыл рычагами дверь первого ящика. Изнутри резко пахнуло копченой рыбой, словно ты оказался в зловонном зале одного из Владивостокских рынков с рыбными рядами и бойкими, краснолицыми торговками с заплывшими глазами за убогими, аллюминевыми прилавками.

— Ну, что я тебе говорил, Игорь, копченая рыба, — Сергей скинул тряпичный, забитый до отказа мешок с верхнего яруса и перочинным ножом срезал обечайку. — Я думаю, хватит тебе под пивко.

Смагин ничего не ответил. Он отстранил приятеля и взобрался по мешкам, как по трапу на самый верхний ряд.

— Рыба говоришь, давай-ка первый штабель на палубу.

— Ты чего, Игореха, совсем сказился, меня там девчонка дожидается, а я тут с тобой вонючие мешки штиваю, до Владика не отмоемся.

— А ты что уже решил с нами двинуть, вот и правильно. — Смагин уперся ногами и первый ряд и с силой качнул его, один раз, другой, пока вся пирамида с грохотом не вывалилась на палубу.

То, что они увидели в следующий момент, заставило бы ужаснуться любого, привыкшего к самым невероятным неожиданностям, матерого таможенника. Второй ряд состоял из, различного размера ящиков, окрашенных милитаристской зеленью, применяющихся для хранения оружия и боеприпасов. Яркий луч фонаря высветил черные трафареты номеров боевого оружия.

— А ну-ка помоги скинуть вот этот ящичек, — Игорь потянул за боковую ручку ящика, а Москвичев, подставив хилое плечо, слегка ойкнул и весь изогнулся под тяжестью груза, осторожно опуская его на пол.

Игорь спрыгнул и тяжелыми клещами пломбира сбил крохотный замок. В деревянном ложе поблескивал черной сталью знакомый всему миру автомат Калашникова, с двумя запасными рожками, приставным прикладом и пламегасителем.

— Видал, Москаль, какую мы рыбку везем. Ну и что ты дальше предлагаешь делать.

Москвичев достал из ящика тяжелый ствол, примкнул к нему рожок и смачно щелкнул затвором.

— Эх, вспомнить, что ли, боевую молодость, да пострелять немного ради забавы. — Он поставил ствол возле контейнера и легко скинул металлический ящик поменьше размеров. — Здесь должны быть патроны. Ну, так и есть, полный боекомплект для наших мафиози. Я предлагаю все оставить на месте и сделать вид, что мы ничего не знаем, иначе, — он слегка помедлил, — ты ведь помнишь, Игорь, я по молодости залетел с простым «Макаром», хорошо бабки были, откупился. А с черными этот номер не пройдет. Так что давай-ка, все обратно и забудем, что мы это когда-то видели.

— Ты это серьезно, — Игорь с удивлением взглянул на приятеля, — ты, что же хочешь, чтобы эти стволы начали стрелять в нашем городе? Я тебя не узнаю, корешок, где твоя национальная гордость, так и будешь у черных в шестерках ходить? Мое предложение — все это добро уничтожить.

— Если тебе надоело жить, Смагин, — это твое личное дело, только я не собираюсь всю оставшуюся жизнь скрываться под чужим именем и закончить ее в пропахшем котами подвале, с перерезанным горлом. Ты хоть представляешь, с кем ты собираешься бороться, — Сергей взял автомат и протянул приятелю, — на, герой, держи ствол, воюй, а я посмотрю.

Смагин взял оружие и закинул его на плечо.

— Не мешало бы узнать, из какой воинской части уплыли эти стволы, да бог с ними, это уже не наша забота. Игорь почесал левую руку, — Как не хочется расставаться с живыми деньгами. Короче, я беру этот ствол себе и еще пару цинков с патронами, остальное сегодня же ночью будет за бортом. Твоего сопровождающего высадим в Находке, скажу, что получил информацию о грузе от ФСБ, а дальше пусть сами разбираются с федералами. Чекистам же сочиню какую-нибудь басню, если конечно какая-то информация к ним просочится. Насколько я знаю, эти парни падкие на всякого рода дезинформацию.

— Ты просто сумасшедший, — Сергей вскинул на плечо пустой ящик и закинул его на верхний ярус, — как знаешь, может ты и прав, но попали мы конкретно, это точно.

* * *

Той же ночью Смагин и еще пару матросов с боцманом аккуратно под шум и завывание ветра опустили два контейнера рядом с бортом красного пассажира на глубину пятнадцати метров, где каменистое дно, похожее на городскую свалку, с радостью приняло подарки шикотанских дилеров. Он повесил новый замок на лаз первого номера и удовлетворенный проделанной работой отправился спать.

Под утро капитану Семенову приснился сон, что он совсем молодой штурман на белом пароходе следит за выгрузкой кофе в японском порту Нагасаки. Весело визжат лебедки, стропа с тугими мешками один за другим поднимаются из трюма на причал, откуда их на поддонах развозят по складам. Японские грузчики в белых касках и с блестящими крючьями в руках почему-то кричат и матерятся русским матом.

Виталий Николаевич открыл глаза. Половина шестого утра. Вьюга почти утихла, но иллюминаторы сплошь затянуты расписными узорами. Семенов в одних трусах подошел к лобовому стеклу и выглянул на палубу. Там мелькали, какие-то фигуры. В одном из них, по характерной походке искалеченного человека, он узнал боцмана Валентина Кручинина.

«Молодец, Иваныч, еще и команды на швартовку не было, а он с моряками уже на месте».

Семенов быстро оделся и поднялся на мостик. Там он застал рулевого Гену Сидоркина, который уже самостоятельно запустил гирокомпас и рулевку.

— Где старпом? — Семенов вопросительно уставился на матроса, — давайте срочно его наверх, и всем по местам стоять на отшвартовку.

— В каюте его нет, может быть на палубе? — Сидоркин смотрел на капитана безмятежными глазами совершенно невинного человека.

— Знаю я, на какой он палубе и вам, я думаю, не надо объяснять, чтобы через пять минут был на мосту.

Сидоркин кивнул и моментально исчез.

«Ох уж эти праздники и незапланированные заходы», — капитан взял микрофон и прокашлялся, отчего стоящие на палубе матросы задрали головы.

— Боцман, сообщите канаты на брашпиле и потихоньку отдавайте швартовые, — Кручинин поднял правую руку, в знак исполнения приказа и шустро засеменил на бак, где пара матросов уже скидывали гибкие змеи швартовых с кнехтов.

Семенов вызвал по телеграфу машину, сверил время и с тоской взглянул на берег, где вдалеке маячила, чуть освещенная первыми робкими лучами солнца, самая высокая точка на острове под названием «высота № 412». Тут же воспоминания унесли его в далекие семидесятые, когда будучи еще третьим помощником на стареньком «Андижане» немецкой постройки, он впервые посетил этот, как ему тогда казалось, сказочный островок.

Дело было летом. После суточной вахты на стоянке он и его приятель третий механик Витя Сысоев, прихватив с собой из провизионки тушенки и дюжину бутылок крепленного красного вина «Тамянка», отправились отмечать день моряков торгового флота на одну из живописных шикотанских сопок, покрытых зарослями зеленого бамбука. На пикник они пригласили с собой судовую красавицу Машеньку Виноградову, миловидную хохлушку двадцати лет от роду, в которую они оба без памяти были влюблены.

Она по очереди флиртовала с молодыми людьми, хотя вовсю зажигала со старпомом по кличке «краб». Двое детей и молодая жена «краба» на берегу совсем не пугали Машеньку, она в свои двадцать лет уже на десять лет вперед просчитала свою будущую жизнь и в принципе не ошиблась, хотя не прочь была и занырнуть на ночку, другую в постель одного из молодых помощников.

Для Семенова Машенька была олицетворением красоты и целомудрия, и кто бы ни говорил плохих слов в сторону поварихи, он пропускал отравленные ядом зависти фразы мимо ушей. С той же маниакальной любовью и Витечка Сысоев возносил Виноградову и, когда на зеленой полянке после выпитых двух стаканов вина, Машенька начала рассказывать морякам похабные анекдоты, а затем и вовсе разделась до нижнего белья, якобы понежиться под лучами ласкового солнышка, оба друга потеряли дар речи. Но первая нашлась Машенька, она предложила друзьям не ссориться, а попросту, за определенную плату переспать с ней по очереди среди ромашек и кустов японской сакуры.

Виталий вначале наотрез отказался, но внезапно свободное поведение Машеньки вмиг разрушило все розовые замки и образы, он открыл глаза и понял, что перед ним обычная женщина, требующая сущую малость за свои услуги, а именно хорошее обращение и обещание хранить тайну. Виталий повел Машеньку подальше от людских глаз на ту самую сопку под названием «высота № 412», и они шли так долго, что Машенька вскоре взмолилась и поросилась скорее полюбить ее и отпустить на судно.

Но видно не суждено было третьему помощнику стать настоящим мужчиной в этот жаркий июльский день. Лишь только они расстелили одеяло и прилегли, как за спиной услышали тяжелое дыхание и хрип овчарки, идущей по следу, через секунду на них навалились солдаты в зеленой форме и, связав по рукам и ногам, потащили несчастных любовников на свою заставу. Как оказалось, увлекшиеся раздумьями и переживаниями о предстоящих пылких минутах страсти, Семенов и Машенька не заметили, как зашли в запретную зону действия пограничных радаров.

Капитан Семенов улыбнулся и покачал головой. Эх, молодость, молодость. Сколько их таких вот случаев было после, а вот этот почему-то запомнился на всю жизнь. Ему уже под шестьдесят, а покрытая седыми снегами сопка до сих пор хранит воспоминания цветущей молодости.

 

Глава VI. Через Кесарево сечение к свободе.

Уже сутки не смыкает глаз и не отходит от кровати, мечущейся в предродовых схватках несчастной женщины, медсестра Чернова.

— Боже, почему я не настояла на своем, не убедила тебя остаться рожать на острове, — причитает Юля, с хрустом вводя очередную дозу транквилизаторов в толстую пульсирующую вену роженицы. Она то и дело протирает холодным влажным полотенцем горячий лоб Любимовой, покрытый обильным потом. Даже под легкой, сатиновой ночьнужкой видно, как плод перекатывается под тонкой, натянутой, словно на огромный шар, кожей живота.

— Доктор, миленький, — кричит бедная девушка, изгибаясь от боли, как прожорливая змея, заглотившая слишком крупную дичь, — да сделайте же что-нибудь.

Судовой врач Виктор Артюхов еще раз пытается вызвать скорые роды, стимулируя матку рукой, но каждая попытка оказывается тщетной.

— Все, Любимова, либо ты рожаешь, либо надо возвращаться на Шикотан. Он жестом кивнул медсестре. — Выйдем, милая на пару минут, надо посоветоваться.

В коридоре Артюхов, чтобы не упасть от, усталости и напряжения, держится обеими руками за переборку. За последние несколько часов из-за смены курса на зюйд-вест, резкая, бортовая качка усилилась до предела, какие уж тут роды, да еще в такой обстановке, не говоря уже о хирургическом вмешательстве.

— Слушай, сестричка, — Артюхов снял тонкие резиновые перчатки и бросил их в стационарную урну. — Тебе когда-нибудь приходилось принимать роды или ассистировать при хирургических операциях.

Чернова со слезами на глазах отрицательно завертела головой.

— В том-то и вся беда, что я тоже не хирург и никогда не принимал роды. Не надо мне было слушать ни Любимову, ни этого Смагина. Рожала бы сейчас наша девушка в свое удовольствие в поселковом госпитале, а мы спокойно занимались бы своими делами. По всей вероятности плод перевернулся и теперь мать и ребенка может спасти только Кесарево сечение. — Артюхов дрожащими руками достал пачку «Кента» и закурил.

— Надо срочно докладывать местному начальству и если через восемь-десять часов наша Анюта не разродится, а это уже очевидно, придется кесарить самому на свой страх и риск. В наших условиях это равносильно двойному убийству.

Чернова ничего не отвечала, она только с ужасом смотрела то на беспомощного доктора, то в просвет двери, где на койке в мокрой от пота ночьнушке корчилась, когда-то такая уверенная в себе Анечка Любимова, источая в пространство отборные маты в адрес всех мужиков и врачей, и со звериным воем грызя крепкими, молодыми зубами никелированную спинку железной койки.

— Дайте ей еще пару таблеток синестрола, — Артюхов загасил об переборку сигарету, — я иду наверх, надо срочно что-то решать.

* * *

Смагин сидел в своем люксе по левому борту и собирал, очищенный ветошью от заводской смазки, автомат. Желтый свет настольной лампы освещал поблескивающие части оружия и руки, делающие привычную работу. Игорь мог бы собрать и разобрать автомат вслепую, сказывалась тренировка на последних военных сборах в Хабаровской учебке, где он, под свист и крики таких же «партизан», как и он сам, за бутылку водки собирал на время новейший АКМС.

Дверь каюты он предусмотрительно закрыл на дополнительный замок,

чтобы избежать неожиданного появления любопытной дневальной, имеющей привычку входить к нему в люкс без стука и предупреждения, используя для этого так называемый «мастер» — особый ключ для всех типов судовых замков. Игорь еще до конца не осознавал, для чего он оставил себе грозное оружие, но предчувствие надвигающейся беды не оставляло его ни на минуту с тех пор, когда первый пятитонный контейнер плюхнулся в темные воды Малокурилькой бухты.

Когда стропили второй ящик, боцман подошел вплотную к Смагину и тихо произнес:

— Что, начальник, неруси контрабанду подбросили, — он загадочно улыбнулся, — ты насчет моих парней не переживай, тебя моряки уважают, — он по дружески похлопал Игоря по плечу.

Смагин протянул Кручинину руку.

— Спасибо, братишка, на берегу сочтемся, а пока никому ни слова.

— Заметано, — боцман смачно зевнул, хрустнув челюстными суставами, спи спокойно, начальник, а ежели черные в городе начнут террор творить, то и у нас найдутся свои плохие Владивостокские парни, чтобы их успокоить.

Сейчас, сидя за столом, Смагин обдумывал план действий по приходу в порт и у него возникали, словно вспышки магния, и также быстро угасали новые идеи. Он еще раз аккуратно протер ствол и приклад сухой бархоткой и уложил АКМ в рундук, где уже покоились два, нашпигованных патронами, рожка и зеленый ящик с двадцатизарядным «Магнумом».

Игорь пока даже не мог себе представить, что будет с ним, если кто-то обнаружит весь этот арсенал у него в каюте, и лишь неумолимое приближение развязки заставляло его до поры до времени не смайнать все это добро за борт. Еще он знал, что если об утопленных контейнерах знают более двух человек, то тайну сохранить невозможно и заверения того же боцмана в преданности и лояльности к нему сегодня на завтра могут круто измениться.

Покончив со своим занятием, Игорь блаженно раскинулся в мягком кресле и прислушался. Где-то далеко внизу чуть слышно постукивал поршнями главный двигатель, иногда сотрясая весь корпус мелкой дрожью, когда винт на попутной волне выходил из воды, заставляя гребной вал вибрировать от резонанса. За бортом свистел ветер, и от начавшейся бортовой качки поскрипывала мебель и все, что не было закреплено по-морскому, начало двигаться потихоньку от одного борта к другому.

В этом привычном для каждого моряка шуме волн и скрежете металла Смагин чутким слухом уловил посторонние звуки, словно откуда-то издалека его звали на помощь. Эти непонятные звуки могли быть похожи и на крик чаек перед бурей и скрип плохо закрепленного груза в трюмах, тем не менее, они его насторожили. Здесь на пассажире, Смагин, словно зверь в лесу, привык верить только своим органам обоняния и осязания и по необходимости проверять их достоверность, потому он поднялся и вышел из каюты в полумрак коридора, по привычке взглянув на часы. Его проверенная «Сэйко» показывала, на освещенном циферблате, половину третьего ночи.

«Серого что — ли разбудить, все равно Катюха сейчас на вахте, можно поболтать до утра за бутылочкой бренди». — Но здесь он ошибался. Пройдя в конец коридора, Смагин увидел в свете окна администраторской два силуэта. Сомнений не было — это Москвичев. — «Никогда бы не подумал, что такого парня сможет приворожить какая-то серая мышка, какой, по его мнению, была Катерина Лунева.

— Эй, молодожены, как обстановка на судне?

Застигнутые врасплох Сергей и Катерина подскочили с кожаного диванчика с открытыми ртами, словно нашкодившие подростки, их лица залила краска смущения.

— Случилось что, — первым очнулся Сергей.

— Это я вас должен спрашивать, — Игорь зашел в администраторскую и плюхнулся на диван рядом с дежурной. — Рассказывай Лунева, чем это ты во время вахты занимаешься, — он улыбнулся, — да ладно, я шучу.

Лунева отодвинулась от Москвичева и одернула короткую юбку. С серьезным лицом она взяла журнал замечаний и протянула Смагину.

— У нас все в порядке, пассажиры утихомирились и разошлись по каютам, так что все о, кей, начальник.

Смагину не хотелось признаваться, что ему мерещатся какие-то звуки. — «Еще подумают — глюки, после пьянки покатили», — поэтому Игорь снова дружелюбно кивнул и улыбнулся, — ну-ну, несите вахту, а вы, господин Москвичев, после завтрака загляните ко мне, дело есть, надо потолковать.

И тут он вновь услышал далекие завывания.

— Ребята, вы что-нибудь слышите? — Игорь, словно спаниель, повел носом, — как же вы не слышите, ведь кричит кто-то.

И тут он увидел, поднимающегося с нижней палубы доктора Артюхова. По его воспаленным глазам, всклокоченной седой шевелюре и потертому виду измотанного в конец человека, Игорь сразу все понял.

— Что, Васильич, не выдержала наша Анюта?

Артюхов опустил голову и невнятно прошептал.

— Я бессилен что-то сделать, нужен хороший хирург и стационар, иначе загубим девку.

— Где я тебе возьму хорошего хирурга в открытом море, — Смагин от души выругался, отчего Катерина вздрогнула и подняла на начальника испуганные глаза. Она бы в жизни не подумала, что Игорь может ругаться такими грязными словами.

— Да, мать вашу повторил Игорь, чему вас только учили в институте, даже роды принять не можете, — Игорь зашел в администраторскую кабину и набрал номер капитана.

* * *

Смагин сам не заметил, как оказался на ходовом мостике, настолько быстро он проскочил по крутым и хорошо изученным трапам и узким коридорам судна.

— Как вахта, ревизор, что так разогнал пароход, — не удержался он, чтобы не уколоть вахтенного помощника, — можешь прямо сейчас выдать наши точные координаты. Второй, не спеша, включил поярче подсветку на штурманском столе и указал измерителем точку на карте, — пять минут назад нанес, только что зашли в Сангарский пролив, через полчаса будем на траверзе Хокодате.

— Отлично! — Смагин, словно хищная птица, раскинув руки, распластался над картой Японских островов Хоккайдо и Хонсю, разделенных узким проливом. — Как считаете, можем мы их береговую охрану достать по УКВ.

— Наврядле, далековато, — второй измерителем снял расстояние до ближайшего мыса, — тридцать пять миль, они в такое время под берегом дрейфуют либо на базе дрыхнут, но на аварийных частотах можно попробовать через начальника рации и, пожалуйста, обговорите этот вопрос с капитаном.

— Будет тебе и капитан, и приказ, а пока просчитай, сколько ходу до Хокодате. Вы уже, наверное, в курсе, что у нас на судне баба на сносях, никак разродиться не может. Требуется хирург и операционная палата, у нас на пассажире ни того, ни другого. Будем просить разрешения на заход в порт.

В эту самую минуту на мосту появился капитан Семенов. Игорю показалось, что капитан сегодня и не ложился в кровать настолько свежо он выглядел. На фоне черного кителя, накрахмаленный воротничок рубашки отливался синеватой белизной, стрелки, хорошо отутюженных брюк поблескивали, словно лезвия ножей. «Гляди, буфетчица, как спохватилась» — ухмыльнулся Смагин, — небось, с четвертым помохой по службе далеко не уедешь, побаловались и, будя, надо свое место на судне знать.

Семенов, как всегда, не здороваясь ни с кем, прошелся по мосту, для приличия взглянул в источающий миллионы электронов, зеленый монитор локатора и, развернувшись к Смагину, спросил.

— Что, начальник, подвела тебя рыбачка, я ведь предупреждал, старика не проведешь. Да, чего уж там, идемте в радиорубку, надо выходить на связь с японцами, — Семенов немного замешкался, затем отозвал Смагина в сторону.

— Игорь Львович, я надеюсь, вас учили вести переговоры, так вот вам и карты в руки, — он улыбнулся так, как улыбаются самым близким людям, — считайте, я дал вам добро, только вот сделаю пометку в вахтенном журнале своей рукой, а вы пока договаривайтесь с властями. — В полумраке помещения блеснули его веселые глаза. «А вот теперь мы поглядим, начальник, каково это договариваться с иностранцами. Это тебе не начальник промрайона и не капитан Калугин, здесь без денег никто с тобой и разговаривать не станет» — предчувствуя торжество, Семенов похлопал Игоря по плечу: «Ер вэлкам, господин начальник!»

Игорь понял иронию капитана, который очевидно предвкушал удовольствие после того, как со Смагиным откажутся вести переговоры из-за незнания основ переговорной лексики в морской телефонии. Но здесь он очередной раз ошибся и, хотя Смагин не знал английских выражений «рожать» или «требуется кесарево сечение», но он мигом сориентировался.

— Картавцев, — Игорь окликнул начальника рации, который только что, как тень, появился на мосту. — Васильич, нужно срочно выйти на связь с японским портконтролом и береговой охраной — костгардом, — сможешь сделать?

— Нет проблем, — начальник приблизил вплотную свое пропахшее табаком и старческим потом лицо, — только я, начальник, никогда до этого не вызывал власти по поводу рожениц и как это звучит по английски, не знаю, — он заметно понизил голос, — по-моему, и кэп не знает, поэтому вас и отправил договариваться.

— Да бог с ним, кто кого и куда отправил, у вас русско-английский словарь в радиорубке есть? — Картавцев кивнул головой, — тогда вперед сейчас такую речугу сочиним, все японцы прослезятся.

* * *

Спустя пятнадцать минут в эфир понеслись тревожные сообщения:

«Хокодате, порт контрол — зис из чиф оф воядж пэсэнджер шип Любовь Орлова, кам ин плиз, оувер». — Смагин выждал минуту и вновь повторил вызов. Откуда — то из далеко донесся еле различимый голос японского чиновника, которого разбудили, неведомо откуда появившиеся, русские.

Смагин подмигнул второму помощнику и воодушевленный хорошим началом продолжил.

«Ви хэв он бот прегнент вумэн, ши куднот гив бес ту бэйби. Ши нид ин экспиренсид сурджен, сурджен интерференс энд мэтэнэл хоспитал» — Игорь включил шумоподавитель и повернул ручку громкости до предела. Несколько минут ожидания показались ему вечностью, он взмок, словно пробежал без тренировки пару километров, его слух напрягся как у волка при ночной охоте на шустрых грызунов, обреченных этой ночью стать добычей хищника. Через пару минут в динамиках приемника раздались долгожданные слова:

«О кей, Орлова, ви джаст гот пэмишн фром порт атторити, плиз коннект виз пайлот — стэшн энд фоллоу ин ту зэ пот оф дистонэйшн. Ер бес намбер твэлв, Овер».

Семенов, внимательно следивший за переговорами, тут же нанес точку поворота на карте и отдал команду рулевому Сидоркину:

— Помалу, право на борт, компасный курс 185 градусов, так держать.

Пассажир слегка завалился на левый борт и начал медленно выходить на заданный курс.

— Старпом, — визгливо и непривычно громко крикнул капитан, — срочно вызывайте на УКВ пайлот-стэйшн, — он заговорчески повернулся к Смагину, словно их объединяла какая-то страшная тайна. — И-и эх, давненько я по Японским островам не хаживал, вот уж никогда не думал, что зайдем на этой посудине в цивильный порт, да еще без всякого оформления и все благодаря, Игорь Львович, вашей беременной. У нас здесь на судне больше половины экипажа не визированы и, наверное, никогда бы увидели страны восходящего солнца, если бы не этот случай.

— Я полностью с вами согласен, Виталий Николаевич, — Смагин задумался, он уже в уме прикидывал, что полезного для себя можно извлечь из этого захода. Подлая мыслишка по внеплановому заходу мелькнула у него еще там, на Шикотане, когда он впервые увидел, поразивший его своими неразумными размерами, необъятный живот Анечки Любимовой.

Такой шевелящийся живот ему уже приходилось видеть у своей жены Ольги, буквально, за несколько часов до родов. Игорь знал, что, оставляя Любимову на борту, он рискует как ее жизнью, так и жизнью ребенка, хотя, по правде сказать, его больше волновало тогда дадут ли им разрешение на заход в случае необходимости или нет, а уж зайдя в порт, он найдет место и время, куда ему применить свои «честно заработанные» доллары.

Стоя на крыле мостика и обдуваемый свежим, сырым воздухом, пропахшим чужой землей, он вспоминал еще и еще раз ту длинную ночь, когда у Ольги начались первые предродовые схватки. Что самое смешное это его ни сколько не испугало, а наоборот его заряд уверенности передался и жене, которая, вначале запаниковав, вдруг повеселела и стала строить планы на будущее, но, повинуясь какому-то дикому желанию, она с любовным трепетом прильнула к мужу и они, в порыве страсти, еще раз напоследок потревожили плод своей любви.

Позднее Игорь вычитал в одном из журналов, что любовные забавы с беременной женой идут только на пользу и роженице и ребенку, но в ту ночь Ольга так и не разродилась, а мучалась больше суток, пока один из молодых врачей, все же, не рискнувший кесарить молодое тело, обошелся небольшим разрезом промежности, на что обрадованный свободой пацан ответил длинной струей из своего мальчукового «пистолета».

Но до того как это чудо вырвалось на свет божий, Игорь собственноручно, тщательно, как это делают заправские цирюльники, выбрил распухший лобок жены и, поцеловав Ольгу в тугой живот, бросился на улицу вызывать скорую помощь. Спустившись по длинной лестнице, примостившейся к высокому каменному забору городского изолятора он заскочил в единственную телефонную будку на Партизанском проспекте, где висел изуродованный железный ящик телефона-автомата с, топорщащимися в разные стороны, варварски оборванными проводами. Только в центре города ему удалось дозвониться до скорой помощи, и когда он прибежал обратно к себе домой, то его Ольгу уже под руки выводили два рослых санитара и усаживали в белый, с красным крестом на двери, микроавтобус с фирменным клеймом «Латвия».

Городские роддома в то время были переполнены, женщины рожали без страха за завтрашний день, хотя, по правде сказать, жили очень бедно, но сравнивать было не с чем. «Железный занавес», сооруженный преданными мардыхайцами, полностью отрезал красную, шестую часть земли от всего цивилизованного мира. И потому Ольгу повезли в, наскоро оборудованный, новый роддом на станции Седанка, в пригороде Владивостока, в бывшем морском санатории «Моряк», где в свое время насмерть влюблялись два молодых сердца Игорь и Ольга. В то время каждый день их пребывания в доме отдыха был наполнен любовью и радостью. Сегодня ночью Ольга испытывала страшные муки и отчаяние до тех пор, пока не услышала долгожданные крики своего первенца, впервые увидавшего белый свет. Принимая муки, она, как бы, отрабатывала перед всевышним за свои и чужие грехи.

* * *

Ближе к японскому берегу ветер заметно стих и вдалеке на горизонте все четче стал пробиваться свет одинокого маяка. Смагин вздохнул полной грудью тугой, круто просоленный морской воздух, который доносил с берега незнакомые запахи загадочной земли и еще более загадочных и удивительных людей живущих на каменистых островах, которые периодически сотрясаются то от землетрясения, то накрываются огромными высотой с небоскреб волнами — цунами. Череда крупных и мелких островов оказалась на пути циклонов, рвущиеся с южного моря и Тихого океана к материку, но это ни сколько не испугало маленький, свободолюбивый и трудолюбивый народ и они строили свою достаточно обеспеченную жизнь на зависть богатым на недра, но страстно увлеченных красными идеями и потому нищим соседям с азиатского материка.

«Повезло Любимовой» — подумал Игорь, через плечо наблюдающий за старпомом, который вел переговоры с «пайлот стэйшн», — возможно ее ребенок родится свободным. И вот уже скоростной белый катер лихо подрулил к борту «Орловой» и маленький кривоногий япошка в белой униформе с капитанскими пагонами бегом вбежал по трапу.

Такая оперативность еще раз поразила Игоря, который уже два года не бывал в загранпортах, но еще больше он удивился, когда через каких-то полчаса «Орлова» уже была накрепко притянута к причалу, на котором стояло несколько карет скорой помощи с разноцветными мигалками.

Бледную, полуживую Любимому на носилках спустили на причал и осторожно загрузили в один из микроавтобусов. На борт поднялись два офицера миграционной службы и в сопровождении вахтенного помощника поднялись к капитану, где их уже поджидали Семенов в компании с помполитом и начальником рейса.

Широкоскулый, с холеным плоским лицом, офицер, похожий на самурая принявшего присягу императора насмерть стоять против проклятых русских и американцев, достал из портфеля желтую папку с документами и на ломаном русском представился.

— Моя, Кодзи-Сан, сдеся бумаги, надо подписать, капитана, это чистая формальность — офицер белоснежным платком отер желтый лоб и продолжил, — ваша женщина будет родить хорошем японском госпитале, все расходы берет на себя городской муниципалитет. Врачи сказала, что роды трудные, и она будет в больнице три дня. Вы можете спокойно стоять этот причал. Выходить экипажу и пассажирам на берег запрещено.

Семенов кивнул и, пробежав взглядом по бумагам, подписал их.

— Я надеюсь, вы дадите нам возможность связаться с русским консульством. И кстати, вы неплохо говорите на русском, откуда такие познания.

Кодзи улыбнулся и достал свою визитку протянул капитану и помполиту.

— Я бывшая офицера военно-морских сил Японии, нас в училище учили русскому языку.

— Это на случай непредвиденных обстоятельств, — вмешался Смагин, словно кто-то его тянул за язык.

Японец с улыбкой внимательно посмотрел на Смагина.

— Нет, начальника, просто мы соседи и знание русского мне очень помогает по службе.

— А как ты определил, что я начальник? — Смагин прищурил один глаз, чтобы перевести создавшуюся паузу в шутку.

— Все ваши начальники друг на друга похожи — рассмеялся офицер и встал, чтобы распрощаться.

— Я провожу гостей, — кивнул Игорь кэпу и вышел вслед за эмигрэйшн в холл. — Кодзи — сан, — Смагин остановил японца за плечо. — У меня вопрос, можно у вас купить машину. Японец пожал плечами.

— Извините, не знаю, — он слегка склонился в поясе и бодро зашагал дальше за своим суровым и молчаливым товарищем.

«Все ты знаешь, косоглазый», — выругался про себя Игорь, — не может быть, чтобы на этом поганом островке никто не хотел продать свою надоевшую, подержанную машину». И опять предчувствие не обмануло его, возле трапа он заметил молодого парня в белом пиджаке и синих джинсах, который непринужденно разговаривал с японским пограничником, а, завидев Смагина, как старому приятелю, помахал рукой.

«Вот они родственные души, на любом континенте видят своего, издалека». — В эту минуту Игорь понял, что длинноволосый парень на берегу не кто иной, как местный дилер по продаже японского металлолома под названием иномарки для русских.

 

Глава VII. Автомобильный бум начинается.

Игорь еще минуту колебался, но, перехватив приветливый взгляд молодого японца, махнул ему рукой.

— Плиз ап он бот, мистер.

Когда-то иссиня-черный, а сейчас с перекрашенными в рыжий цвет волосами, дилер, будто только и ждал этого сигнала. Он легко вспорхнул по трапу и оказался рядом со Смагиным.

Два кривоногих пограничника в черных, блестящих плащах и белых, покрытых защитной пленкой фуражках словно и не заметили этого стремительного прохода через «границу». Они спокойно продолжали курить и о чем-то оживленно разговаривать.

«Тошиба» — деливери компании» — длинноволосый протянул блестящую визитку. — Машинз, крэйнс, карс, спаер партс…,- он расплылся в улыбке, оголив белоснежные ровные зубы. И только тут Смагин заметил, что это не чистокровный, желтолицый и кривозубый самурай, скорее всего парень был одним из незаконнорожденных, послевоенных детей, когда на островах вовсю хозяйничали американцы.

— Ай шуд лайк ту бай аутомобилз, — Игорь огляделся, на трапе и в холле никого не было. — Тэн карс, итс посибл?

У видавшего вида дилера глаза округлились, и он еще больше стал похож на европейца.

— Тэн карс? — продавец известной компании внимательно осмотрел покупателя на предмет его платежеспособности, затем опять улыбнулся. Опытный глаз определил, что на этом клиенте можно сорвать неплохой куш.

— Уан момент, — он достал из брезентовой сумки на плече цветной проспект, где на каждой странице расположилось с десяток фотографий различных авто, начиная от «Цедрика» 80-го года и кончая «Крауном» 85-го года с ценниками в японских иенах.

— Ай хэв оунли американ долларс, кэш мани — Игорь потыкал пальцем в прайс лист, — энд ай кэннот гоу он э шо, ер атторитес пут прохибишн он крю.

— Ноу проблемз, — японец слегка склонился в поклоне и сложил маленькие холеные ладошки на груди, — Кэн ю вэйт ми хиа, энд вери сунн, эбаут хав ан ауэр, ай кэн шоу ю сам бъютифул джапан карс.

Игорь кивнул головой, а коленки уже забила мелкая дрожь. Он даже не мог и предположить, что вопрос решится так быстро. Необходимо было подготовить суеверного капитана Семенова, да и экипаж предупредить, что машины берутся для управления пароходства, чтобы избежать излишних вопросов и приступов зависти. И Карпентера следовало бы на время изолировать. У этого парня может случится истерика, когда он увидит, как пошли в дело его деньги, и тогда он все загубит.

— О.кей, — Смагин щелкнул пальцами, как заправский делец, — Ай вил вэйт фор ю хиа, он лэйдер, энд ай хоуп, зэт зис бизнес римэйн оунли битвин ю энд ми.

— Оф кос, босс, итс май бизнез, энд би шуэ ай вил кип сайленс.

Мужчины пожали друг другу руки. Игорь почувствовал, что японец тоже волнуется. Его ладошка покрылась горячей влагой, а глаза даже в темноте блестели, как у хорошего кота перед охотой в подвале на несмышленых грызунов.

Япошка также легко соскользнул по трапу на причал, как перед этим взлетел на него, молодость и азарт бурлили в его крови. Он элегантно уселся в свой спортивный, цвета яичного желтка, автомобиль с огромным капотом, под которым, очевидно, скрывался нехилый движок. Взревев всей мощью восьмицилиндрового, четырехсотсильного монстра, гоночный болид, через пару секунд, исчез в темноте портовых переулков.

Игоря забила нервная дрожь. Он еще не понимал до конца, чем все это может закончится, но нескрываемая жажда усесться за руль, пусть самого подержанного «Нисана» или промчаться вот также, как этот юнец, на гоночной «Хонде» по ночным улицам Владивостока стирала в его голове оставшиеся крупинки самосохранения и здравого смысла.

* * *

Сзади кто-то легко взял его за локоть.

— Не волнуйся, Игорь, я все слышал, не хотел мешать, благо никто другой не погрел уши. — Это был Москвичев. Он поежился и как-то яростно, с металлическим звоном застегнул зипер на куртке. — А как ты собираешься грузить машины, но самое главное, как предъявлять их таможенникам?

— С чего ты, Серж, так разволновался за мои проблемы, ты ведь знаешь я парень рисковый и у меня в каюте вещи покруче, чем какой-то автомобиль. Я заказал десять машин, думаю тебе, как лучшему корешу, выделить одну из «Тойот». — Игорь заметил, как расслабились мускулы на лице приятеля.

«А ведь здесь надеяться не на кого» — мелькнула мысль у Смагина, — если лучший старинный дружок теряет самообладание от зависти, то при удобном случае ему тоже будет приятно оставить меня ни с чем и порадоваться за мои неудачи.

Игорь взглянул на часы, прошло ровно полчаса, японца не было видно, неприятный тошнотворный комок подкатил к горлу. «Неужели кинул», и тут из-за дальних складов темноту разорвал мощный сноп света галогенных фар. К трапу бесшумно подкатила большая белая машина. Ее «глаза» приветливо, словно старым друзьям, мигнули дальним светом людям, стоящим на трапе, давая понять, что приехал продавец и торговля начинается. Перекрашенный японец грациозно вышел из представительского седана и помахал рукой приятелям.

— Кам хиа, гоу даун — он постучал рукой по капоту, — итс зе бест кар ин зе волд!

Игорь, едва сдерживая себя, спокойно спустился по трапу на причал, тенью проскользнул мимо пограничников, которые, казалось, даже отвернулись, чтобы не мешать предстоящей сделке. «Вот тебе и правильная страна с дисциплинированным народом» — усмехнулся Смагин, — лишние деньги и проценты от сделки не мешают даже властям закрывать глаза на такие вот операции.

Смагин открыл дверцу машины и уселся за руль. Это был «Цедрик» известной японской фирмы «Нисан» класса люкс. Позднее Смагин сменит с десяток таких машин, но сегодня он, как мальчишка, был на вершине счастья. Велюровая отделка салона и приборная панель, отделанная под красное дерево, аудиосистема с мощной акустикой вызывали в нем раболепный трепет, а когда Игорь запустил двигатель, который, через несколько секунд работы, перешел на мягкий шелест, он, как говорят: «чуть не сходил под себя». Его новенький «Жигуленок» шестой последней модели, которым он так гордился, по сравнению с этой красавицей выглядел чудовищем из прошлого века.

Игорь отыскал кнопку автоматического открытия затонированного окна и нажал ее. Стекло мягко и бесшумно опустилось. Он жестом руки подозвал дилера поближе и тихо спросил.

— Хау мач?

— Уан саузенд энд файв хандред долларз, — непринужденно, слегка позевывая, прошептал куда-то сторону дилер.

Смагин не стал торговаться, не было смысла, теперь все решало скорость оформления и погрузки на судно закупленных машин. Нельзя, чтобы экипаж, а тем более пассажиры увидели, что он приобрел эти кары благодаря беременной, которая сейчас наверняка с дикими воплями металась на койке в больничной палате или извивалась, подобно заглотившей теленка змее, на операционном столе местного хирурга. К тому же Карпентер мог влезть не в свои дела, а это не входило в планы начальника рейса.

— Кэн ю сэйл ми найн сэйм карс мо, — Смагин провел рукой по плавным обводам лакированного кузова «Цедрика».

— О кей, плиз ер паспорт энд эдванс тэн саузенд долларз.

Игорь кивнул головой.

— Вэйт ми файв минитс плиз, нау ай бринг ю мани энд паспот.

Дилер дружелюбно развел руки, словно при встрече горячо любимого родственника.

— Ер велкам, чиф!

Он снова сложил руки на груди и уселся на широкий капот своего авто. Смагин ревностно посмотрел, как продавец своим тощим задом елозит на, практически уже его машине, но, скрипнув зубами, промолчал. Он вдруг почувствовал на себе чей-то тяжелый, пристальный взгляд. Игорь поднял голову к звездному небу и к своему горькому сожалению узрел на крыле мостика пассажира капитана Семенова. Тот, словно коршун с горящими глазами и безумным взглядом вцепился в планширь мертвой хваткой. Казалось, еще мгновение, и он взлетит и приземлится рядом с машиной, но ничего необычного не произошло, Семенов только хрипло крикнул, чуть не захлебнувшись слюной.

— Игорь Львович, поднимитесь ко мне в каюту, надо поговорить, — его голос сорвался, старик откашлялся и продолжил, — и попросите своих новых японских друзей, чтобы машину убрали от трапа.

Смагин презрительно сплюнул себе под ноги и поднял руку в знак согласия.

— «Чертов старикашка, надо взять тебя в оборот. Скажу, что поступил заказ из управления на закуп партии машин, а по приходу пока разберутся, машины уже будут стоять на причале и никакая таможня не посмеет их тронуть» — так думал Смагин, медленно поднимаясь по трапу.

На входе его встретил пассажирский помощник. Его лицо было испуганным и загадочным, как у юноши, впервые воочию познавшего тайны женской анатомии.

— Карпентер пропал, Игорь Львович?

Смагин весь передернулся, словно его посадили на электрический стул и дали пробное напряжение.

— Как это пропал, как он мог мимо трапа проскользнуть.

— Наверное, спустился с кормы, там есть приваренные скобы и по воде прошмыгнул на берег в свое посольство.

— Он что ненормальный, его документы у меня, я же его объявлю в Интерпол, в международный розыск.

Пассажирский в растерянности пожал плечами.

— Честно говоря, никогда бы не подумал, что этот американец окажется таким шустрым, — пассажирский покосился на белый лимузин, — это случайно не ваш.

— Пока не мой, Александр Иванович, но через пару часов будет моим, как и еще девять подобных.

Пассажирский присвистнул.

— Не знаю, как кэп отреагирует на эти ваши покупки, но вот на берегу, в советской зоне, я вам не завидую.

— Ничего, Саша, прорвемся, а тебя попрошу помалкивать пока, до поры до времени, особенно, на счет Карпентера, пусть затаится, и нам будет без него спокойнее, а моя версия — весь этот автопарк закуплен для нашего начальства, сегодня же свяжусь с Александром Стоцким, нашим заместителем начальника управления. Этот парень из управления меня и подстрахует.

— Ну, дай бог, чтобы все прошло удачно, — пассажирский покосился на мостик, где все еще грифом восседал на крыле Семенов и обратился к Смагину.

— Если какая помощь требуется, можешь рассчитывать на меня.

— Спасибо, Саша, я буду иметь ввиду, а сейчас, с вашего разрешения господин пассажирский помощник, пойду ломать старую систему, пусть хоть в ФСБ старый стукач шлет радиограммы, мне, как фрахтователю, никто не может запретить взять любой груз, кроме, конечно, опасного, сейчас ткну его сизым носом в договор фрахтования нашего «красного пассажира».

* * *

— Вы что же это себе позволяете многоуважаемый начальник рейса! — Семенов налетел на Смагина, словно вихрь в пустыне на одинокого бедуина, — вы, что возомнили о себе, решили, что зафрахтовали судно, то можете на нем вытворять все, что вам взбредет в голову. Не выйдет, голубчик, — капитан на последнем слове как-то весь обмяк и неестественно захрипел, лицо его стало похоже на перезревший помидор. Смагин упреждающе вытянул обе руки вперед и, как можно спокойнее, произнес.

— О чем это вы, Виталий Николаевич, что же я, по-вашему, нарушаю? Полистайте договор фрахтования, который покоится в вашем столе, и вы увидите, что там черным по белому написано «судно и экипаж на время фрахта выполняет все распоряжения фрахтователя или его представителя, если эти распоряжения не угрожают безопасности судна, груза и экипажа».

Разве я не имею права по своему усмотрению при чрезвычайных обстоятельствах изменить маршрут следования и зайти в любой ближайший порт, включая иностранный. Разве я не имею права принять на борт любого пассажира или груз в целях использования полной грузоподъемности и грузовместимости судна? Так что же вы так волнуетесь. Даже если я погружу на судно сотню автомобилей — это не будет противоречить нашему с вами договору фрахтования.

Семенов опустил голову и сжал маленькие кулачки.

— Да не о том речь, дорогой вы наш, Игорь Львович, — Семенов непроизвольно взвизгнул сорвавшимся голосом и хлопнул своей лилипутской ладошкой по письменному столу, да так, отчего с него на палубу посыпались мелко исписанные листки бумаги, — вы же циник, у вас нет ничего святого. Мы же зашли в порт, чтобы спасти ребенка и роженицу от неминуемой гибели в открытом море, а вы это используете в своих корыстных целях, открыли, понимаешь, торговлю.

Смагин, не говоря ни слова, нагнулся и поднял один из приземлившихся рядом с ним листков. Он мельком взглянул на него, и его рот скривила уродливая гримаса.

— Что, командир, кляузы строчим, а я-то думал, мы мирно закончим наш рейс, — он швырнул бумажку обратно на пол.

— Так что же вы хотели, господин капитан?

— Я хочу, чтобы этот торговец машинами немедленно убрался с нашего причала и если вы уже договорились, то не надейтесь, что я позволю погрузить к себе на борт хоть одну машину.

— Да что вы такое говорите, Виталий Николаевич, — Смагин подошел к Семенову вплотную и крепко сжал ему запястье, — ты, старая морская крыса, ты хочешь, чтобы тебе, уроду, дали указание сверху, хочешь, чтобы тебя попросил начальник пароходства, а по приходу вышвырнул с работы, как старую заношенную тельняшку, которую используют при входе вместо половой тряпки, а тебя по состоянию здоровья усадили бы вместо пугала где-нибудь на дальней проходной торгового порта в виде вахтера?! Ты этого добиваешься? -

Смагин, конечно же, блефовал, но он говорил настолько убедительно, твердо и уверенно, что после этого монолога Семенов весь как-то сжался, сник, взялся за левый бок рукой и плюхнулся на кожаный диван.

— Ой, как сжало, словно тисками, — Семенов открыл рот, словно карась на крючке, и выпучил на Игоря красные глаза. — Достаньте мне, любезный, из рундука корвалола, — жалобно попросил он, — сердце прихватило, мочи нет.

Смагин быстро накапал из бутылки тридцать сердечных капель в граненый стакан, как это делала его мать, при очередном скандале с отцом, и подал его мастеру. Тот залпом выпил содержимое, и через пару минут его лицо слегка порозовело, как розовеют белые кучевые облака в море при восходе солнца.

«Будет жить старый ворчун». — Игорь нагнулся к капитану и протер платком его лоб покрывшийся испариной. — Не терзайтесь зря по мелочам, Виталий Николаевич, я погружу машины ночью, никто и знать не будет, с боцманом и командой я договорюсь, а завтра заберем нашу мамашу из роддома и вперед на Владивосток.

Семенов в изнеможении махнул тонкой рукой.

— Делайте что хотите, только я ничего не видел и не знаю, все это на вашей совести.

— Вот и ладушки, — Игорь потер руки, короче я начинаю погрузку в первый номер, что не войдет, поставим на шлюпочную палубу. Он подложил под голову своему недругу мягкую подушку и боком вышел из каюты.

«Как все просто обошлось» — ликовал он, спускаясь по центральному трапу в фойе, где на диванчике, полулежа, поджидал его перекрашенный дилер.

— Кэптэн о кей? — японец сделал баранку из указательного и большого пальца.

— Лэтас гоу то май кэбин, — Игорь на ходу махнул рукой японцу в направлении своего люкса. — Ю маст препиэ фо ми найн мо карс дьюринг ту ауэрс. Энд ту морроу монинг ви вил легалайз ауэр дил.

Японец взял из рук Смагина пачку стодолларовых купюр и пересчитал.

— Тэн саузенд, — он опытной рукой шустро написал расписку на заготовленном бланке и без слов исчез. Потянулись томительные минуты и часы ожидания. Надо было поднимать боцмана и команду, но Смагин решил не трогать их, пока все машины не выстроятся вдоль борта пассажира.

* * *

В каюте боцмана Кручинина горел свет. Смагин с темноты не сразу понял, что боцман сидит в кресле и читает книгу.

— Иваныч, а ты чего бодрствуешь, все Пикуля штудируешь, не плохой, кстати, писатель, но я хочу тебя задействовать на пару часов.

Боцман с улыбкой отложил книгу и поднялся. Я потому и не сплю, что жду, когда вы меня дерните. Я ведь сразу все понял, когда подъехал этот разукрашенный джап, и я заранее подготовил стропа и кран. На подхват возьмем Костю Жукова, он молодой еще не успел скурвиться на пассажире.

Смагин почесал затылок, так он делал всегда, когда ему не всегда была ясна обстановка.

— Слушай, Иваныч, а кто-нибудь из экипажа еще знает об этом?

Кручинин от души рассмеялся.

— Да, почитай все знают, только виду не подают. Никто пока ничего понять не может. Знают, что вы прижали америкашку, а ваши, то есть наши дневальные болтают лишнее по — пьяни. Да вы не сомневайтесь, здесь никто встревать не станет, и не такое было, — он посмотрел на часы, — сейчас три часа ночи самый сон, до шести, я думаю, управимся, а после завтрака закрепим. Сколько машин будет?

— Десять, все большие представительского класса.

— Попробуем все впихнуть в первый номер, он, кажется, у нас пуст, — боцман весело подмигнул Смагину, ну и нам по косой на брата за работу.

У Смагина вмиг пересохло в горле, но он весь собрался, чтобы не подать виду.

— Заметано, дракон, две штуки зелени я отдаю тебе, а ты дели ее, как посчитаешь нужным с братвой, только чтобы потом ни каких претензий.

Кручинин поднял две огромные мозолистые ручищи.

— Пусть кто пикнет, сам удавлю, идемте, нужно прикинуть, как мы будем опускать их в трюм, просвет-то совсем узкий, очевидно за раму вертикально вниз.

Игорь ужаснулся, представив, как его лакированные, двухтонные красавицы зависнут над трюмом, но Кручинин внес пояснение.

— Не переживайте, я в прошлом году на таком же пассажире грузил несколько машин в Кобе, так что опыт имеется, ну, вперед, начальник.

* * *

К шести утра, как и говорил опытный боцман, все десять машин аккуратно опустили в твиндек и прочно закрепили за колеса строплентами и тросами к рымам на твиндечной палубе. Кручинин вылез из лаза, обтер пот с красного, измученного лица грязным рукавом телогрейки и, не спеша, пересчитал поданные ему доллары.

— А может и мне, шеф, какую тачку прикупить, буду разъезжать по Владику наравне с вашими пароходскими начальниками, — Кручинин потянулся, звонко хрустнув позвонками.

— Это твое личное дело, Иваныч, я не против, — Смагин снисходительно посмотрел на боцмана, — давай, делай заказ, пока япошка не уехал оформлять документы.

Кручинин вприпрыжку помчался к трапу, но через минуту опять появился. Его лицо вытянулось и побледнело.

— Львович, там, на трапе, тебя спрашивают, из департамента полиции.

У Игоря неприятно заныло под ложечкой, что — то неотвратимое и страшное приближалось со стороны берега, и он не мог понять, что это, единственное что могло привести сюда полицию — это побег американца.

 

Глава VIII. Кривые дороги судьбы.

Но все оказалось еще более страшным, непредвиденным и жестоким, о чем мог предположить Игорь Смагин, да и, впрочем, все остальные члены экипажа Красного пассажира. Но эта действительность, по мнению самого Игоря, была той неизбежностью, которая возникает подобно лавине, внезапно, из-за одного неосторожного выстрела, возгласа, неправильного поведения людей, она происходит во времена наступления огромных перемен в жизни общества и всей великой державы под названием Советский Союз.

Молодой сотрудник департамента в штатском в сопровождении двух полицейских прошел в каюту Смагина, и строгие стражи порядка островного государства расселись в мягких креслах вокруг рабочего стола, разнося в воздухе запах чеснока и корицы. На ломанном русском чиновник представился и положил перед Смагиным визитную карточку. Из внутреннего кармана темного пиджака он достал лист бумаги и, посадив на нос крохотные очки в тонкой роговой оправе, начал читать:

— Мы, Шивада Мароуки, представитель муниципалитета города Хокодате, от лица главы муниципалитета и жителей нашего города выражаем глубокое соболезнование по поводу гибели вашей гражданки во время родов. Наши врачи сделали все возможное по спасению роженицы, но, к сожалению, у нее отказали обе почки. К счастью ребенок — мальчик остался в живых и находится под присмотром наших врачей. Состояние новорожденного хорошее. Необходимо решить, кто и как будет забирать тело умершей и ребенка.

Шивада поднял на Смагина глаза. Игорь, обхватив голову руками, сидел на диване и не подавал признаков присутствия. Одни из полицейских встал и легонько потряс его за плечо.

— Чиф, юр O’ кей!

Смагин потряс головой и огляделся, словно он попал в другой пространство и выпал из временного цикла своей родной планеты. Он буквально, за несколько секунд, состарился лет на пять, и ему самому впору надо было вызывать врача.

— Да, да, конечно, тело мы заберем, — он встал и прошел в ванную, где включил холодную воду и, согнувшись вопросительным знаком, сунул воспаленную голову под кран. Холодные струи воды немного сняли напряжение и, когда он опять появился в каюте, то уже мог управлять собой и контролировать мысли.

«Эх, Любимова, Любимова, вот и закончилось твое плавание по великому океану жизни, и хоть дала взамен своей жизнь пацану, да что толку, не сладко ему придется в одиночку отстаивать свои права на существование в этом ужасном мире».

— А что нельзя было подключить ее к аппарату искусственной почки или пересадить почку от донора, — Игорь вплотную подошел к чиновнику. — Почему вы сообщили нам о ее состоянии только сейчас, точнее после того, как она умерла, вы, что же думаете, у нас не нашлось бы денег на донорскую почку.

— Это очень дорого, — Шивада поправил очки и отер пот со лба, — порядка 15 тысяч долларов.

— Тоже мне деньги, — Смагин грязно выругался и обессилено опустился в кресло. «Жизнь человека — стоила как раз столько, сколько этого паршивого металлолома сегодня ночью он запихал в первый номер пассажира. Но все, уже ничего не исправишь. Вся трагедия состоит в том, что еще пару часов назад можно было поправить ситуацию, а сейчас все пойдет прахом».

Смагину откровенно было жаль девчонку, тем более, он где-то чувствовал свою вину. Его сейчас мало интересовало, какие неприятности его ожидают на берегу. Мир для него начал меняться, и он не желал противодействовать изменениям, которые сейчас происходили в его душе. Игорь поднял трубку телефона и набрал капитана. Тот тут же ответил, словно находился всю ночь в обнимку с телефоном на жесткой холостяцкой койке.

— Что случилось, опять какую-то аферу затеваете? — по голосу чувствовалось, что Семенов находится на грани нервного срыва.

— Вы только успокойтесь, Виталий Николаевич, у меня, как говорят проклятые американцы, есть две, то есть три новости: одна хорошая, вторая плохая, ну, а третья, совсем дрянь. У нас на судне пополнение, Любимова родила мальчика и его необходимо куда-то определить. Вторая — Джон Карпентер исчез, видно ищет защиту за стенами американского посольства, ну а третья — наша роженица не выдержала родов, умерла на родильном столе в японском госпитале. Если бы власти сообщили об ее состоянии пораньше, то мы могли бы что-нибудь предпринять. Я жду вас в своей каюте, здесь, со мной рядом сидят представители городского муниципалитета и департамента полиции города Хокодате.

В трубке минуту стояла гробовая тишина, затем незнакомый голос произнес:

— Я спускаюсь, буду через пару минут.

Пока Игорь разговаривал с капитаном, чиновники внимательно слушали и, не мигая, глядели на начальника, затем один из них произнес:

— Мы вам еще не все сказали, — молодой чиновник поправил на носу крохотные очки, — согласно конституции нашей страны любой ребенок, родившийся на территории нашего государства, автоматически становится его гражданином и приобретает все гражданские и иные права наравне с гражданами Японии. Даже, если вы сейчас его заберете на Родину, он вправе в любое время прибыть в нашу страну и воспользоваться этим правом.

«А не такой уж и плохой оборот получила история» — Смагин оценивающе осмотрел холеных япошек. — Правда жить с вами — одна тоска, но в будущем мальчик получит вдесятеро больше, чем его нищие сверстники, кому судьбой было уготовано родиться в России во времена перестроек, грандиозных, варварских перемен, и антинародных реформ бывших коммунистов, сменивших угрюмые маски так называемых «слуг народа» на жизнерадостные «демократичные», все наперед знающие маски лицедеев, лицемеров и законченных пройдох.

* * *

Хотя Семенов и пытался сделать умный, напускной вид человека с железными нервами, способного принимать ответственные решения в сложных жизненных ситуациях, но его жалкий вид не произвел на японцев особого действия и они, оглядев сгорбленную фигуру человека в потертой капитанской фуражке и помятом кителе с выцветшими эполетами, лишь слегка склонили прилизанные бриолином головы и опять обратились к Смагину.

— Тело вашей пассажирки доставят на борт через час, а вот младенца мы предлагаем пока подержать в нашем госпитале под присмотром врачей, и дальнейшая его судьба, как нам кажется, должна решаться на более высоком уровне.

— Я уже связался с нашим посольством в Токио и начальником пароходства, — очнулся Семенов, — они придерживаются того же мнения, — капитан трясущейся рукой снял фуражку и вытер пот со лба большим, помятым платком.

— Тогда не смеем вас более задерживать, — молодой чиновник поднялся и протянул маленькую ладошку поочередно капитану и Смагину, — как только прибудет груз, начинаем отшвартовку. Вслед за ним встали и два полицейских, они лишь холодно кивнули и пошли к выходу.

— Я провожу гостей, — бросил на ходу Смагин капитану, натягивая альпак.

На трапе, не смотря на плохое освещение, Игорь заметил знакомые фигуры мужчин. Это были Сергей и кавказец, они о чем-то возбужденно спорили.

— Вот, хочет проверить свои контейнера, а лаз закрыт, — Сергей облегченно выдохнул, заметив приближающегося друга с японцами.

Игорь неприязненно покосился на кавказца, который пытался открыть рот, но, заметив хмурое лицо начальника, так и остался стоять, кутаясь в кожаный плащ, отороченный жиденькой норкой и судорожно глотая холодный ночной воздух.

Смагин махнул на прощанье удаляющимся властям и повернулся к кавказцу.

— К тебе, Абдула, у меня особый разговор, хочешь на прямую слушай и думай, как будешь выкручиваться из создавшейся ситуации, но мне с вашими стволами проблемы не нужны.

Лицо сопровождающего потемнело, он весь как-то сник, осунулся, блестящие когда-то и стоящие торчком усы повисли, словно два куска пакли.

— Какие стволы…, - он пытался что-то добавить, но опустил потухшие глаза.

— Про ваш груз стало известно соответствующим органам во Владивостоке, а может и в Москве и, как я думаю, они готовят нам не плохую встречу, так что тебе я предлагаю сойти на берег в Находке. Я остановлю пассажир на внешнем рейде и вызову дежурный катер, дальше сам спасай свою шкуру сам. Ну, а контейнера придется сдать фээсбэшникам, другого выхода нет. Решай, гангстер, или как вы там себя в горах называете.

Абдула метнул гневный взгляд из — под черных и широких бровей, затем тихо и почти дружелюбно произнес.

— Я могу со своими связаться, это для меня вопрос жизни и смерти.

— Выйдем из Сангарского пролива, можешь дать своим авторитетам «шифровку», — Смагин усмехнулся, — только навряд ли это что-то изменит, уж очень криминальный у вас бизнес, братаны.

— Это наше дело, начальник, но тебе ведь тоже не сдобровать. — Абдула холодным взглядом осмотрел Смагина, уж больно ты уверен в себе, не ты ли случайно стуканул ментам о нашем грузе.

Смагин подошел вплотную к маленькому кавказцу и, крепко ухватив за норковый воротник, притянул его к себе.

— С вами, гнидами, я вообще никогда дел не имел и больше иметь не буду, если бы не кореш, вас бы с оружием накрыли прямо на Шикотане, откуда, очевидно и поступила информация, и не твоя забота, как я выкручусь, спасай свою шкуру, пока я добрый.

Игорь блефовал на полную катушку и понимал, что только такой напор поможет кавказцу поверить в происходящее. По выражению лица Абдулы он догадывался, что недалекий, но опытный бандит, пока верит ему, и избавится от него до прихода во Владивосток, сейчас была задача номер один. Следующим этапом нужно было срочно доложить руководству пароходства о происшествии, а затем созвониться со Стоцким по домашнему телефону. Александр обещал уладить дела с оформлением машин еще на утренних переговорах, но тогда никто не предполагал, что вместе с иномарками на красном пассажире прибудет «груз 200».

* * *

Ночь постепенно уступало место прекрасному новому дню. На востоке слегка порозовели перистые облака и вершины красных, изогнутых в японском стиле, крыш маленьких домов на крутых сопках Хоккайдо загорелись, переливаясь отражениями бумажных драконов и летающих змей в темной воде залива. Первые пассажиры высыпали на шлюпочную палубу и с удивлением рассматривали город, который находился сразу за воротами порта, освещенный еще не погасшими рекламными щитами и яркими вывесками.

К Смагину тихо, словно боясь спугнуть видение, подошла Катерина.

— Что это, где мы, Игорь Львович?

— Да ты девушка все проспала, уже отчаливаем, всю ночь в Японском порту простояли и ни один пассажир даже не вышел из каюты ради любопытства, — Игорь потеребил Катюху за накрахмаленный воротничок белоснежной блузки, — спроси у Серого он тебе все популярно объяснит, а теперь все, курс на Владивосток.

— А что это нам грузят? — не успокаивалась дневальная, наблюдая, как боцман на двух строплентах поднимает судовым краном продолговатый ящик из красного дерева похожий на большой пенал.

— А это то, любознательная ты наша, что принадлежит Российской земле и доставить мы это должны по назначению.

Смагин сложил руки рупором и крикнул боцману:

— Иваныч, груз срочно в морозильную камеру и через десять минут снимаемся. — Он еще раз с тоской осмотрел, открывшийся перед ним шумный город, утопающий в розовом тумане цветущей сакуры и нарастающем гуле проснувшегося гиганта и, не глядя по сторонам, поспешил в свою каюту. Предстояло так много обдумать и проанализировать за этот рейс, да и всю свою предшествующую жизнь.

 

Глава IX. Последняя агония системы.

В кабинете заместителя начальника Управления пароходства по эксплуатации сидели трое мужчин. Они курили сигареты, непринужденно болтали и иногда прикладывались к стоящим перед ними объемным бокалам, наполненными искрящимся напитком коричневого цвета. Они пили дорогой двадцатилетней выдержки армянский коньяк, который принес один из присутствующих, элегантный, лет сорока пяти статный мужчина, с легкой проседью в густых смоляных волосах и гладким холеным лицом, на котором выделялись большие коровьи глаза, обозначенные густыми, стреловидными бровями.

Его костюм из английской шерсти ладно сидел на плотной, спортивного вида фигуре. Это был капитан одного из крупнейших рефрижераторных судов управления Калинкин Михаил Ильич. Напротив, развалившись в мягком кожаном кресле с постоянной улыбкой на плоском, монгольского типа лице, восседал начальник Охотоморской экспедиции Геннадий Израилевич Пегай, или просто «чукча», как любезно его величали сослуживцы. Он аккуратно, двумя толстыми пальцами руки брал очередной ломтик соленой, ярко красной нерки и ловко забрасывал его в смеющийся рот. Так морские котики и тюлени играючи глотают пойманную рыбу и, насытившись, покачиваются на поверхности воды брюхом вверх, сложив ласты на груди, покрытой блестящей шерсткой.

Пегай только что выпил рюмку коньяку и, смачно отрыгнув, незаметно вытер руки о край белоснежной скатерки. Затем закурил «Приму» и обратился к Стоцкому со вступительной речью.-

— Однако, Александр Иванович, твоего начальника рейса, как его, Смагина, необходимо наказать. Ведь он так и не забрал меня из экспедиции, а срочно снялся на юг, и мне пришлось добираться домой на самолете через Магадан за свой счет.

Стоцкий оторвал взгляд от бумаг и, язвительно улыбнувшись, сказал:

— А скажи-ка мне, дорогой Геннадий Израилевич, в кои — то годы гора ходила к Магомету. Ты ведь сам спокойно мог добраться до пассажира на любом сейнере, так нет, тебе подавай лайнер к самому крыльцу. Кстати, Смагин мне доложил об этом случае, и я его поддерживаю, там и так перебор с пассажирами и он рисковать не мог, тем более в такой сложной ледовой обстановке. — Стоцкий раздражительно бросил пачку диспетчерских донесений за сутки на лакированный стол рядом с кучей радиограмм с судов, среди которых он уже выделил две самые важные с пассажира «Любовь Орлова».

В одной из них Смагин сообщал, что произвел непредвиденный заход в японский порт Хокодате, а во второй о неожиданной смерти пассажирки во время родов. Он перевел свой взгляд на зашторенное окно, откуда сквозь узкие прогалины уже просачивались сумерки. Рабочий день давно закончился, и в коридорах управления было тихо, словно в приемном покое деревенской больницы. Александра сейчас не интересовал ни Калинкин, который просил своему судну заход в порт Кобе на обратном пути из Бристоля, ни его приятель Пегай, русский кореец, бывший однокурсник Саши Стоцкого в известном рыбном институте Владивостока. Не будь его, Александра, в свое время стремительно поднявшегося по служебной лестнице, сидел бы этот Пегай где-нибудь в прокуренной диспетчерской, считая часы до окончания смены, когда ему дадут возможность, не украдкой из-под стола, а вполне легально опохмелиться после очередной пьянки. Он снял очки и укоризненно посмотрел на Пегая.

— И ты туда же, Гена, за машиной собрался?

— А что я хуже других, люди уже по две-три тачки притащили, а я за них отдуваюсь в охотоморье. Это вам не на пассажирах пьяных рыбачков возить, да с дневальными шуры-муры водить, а у меня производство, план, сотни судов в распоряжении.

— Ладно, Гена, прекрати плакаться, — Стоцкий поднялся и зевнул, — хочешь, хоть завтра я тебя переведу на берег, что ты тогда запоешь, а на счет того, кому на пассажирах командовать, то не твоя забота.

— И чего вы его защищаете, уважаемый шеф, — Пегай хитро прищурился, развернув, словно локатор к начальнику свое испитое, с гастрономическим загаром лицо. — Случайно он вам не родственник, то так и говорите, мы свои люди, поймем, но на весь эфир не надо меня опускать. — Он недовольно отвернулся, но через минуту опять расплылся в улыбке. — А впрочем, все это ерунда, молодой еще зеленый, но ничего набьет шишек, научится.

— Научится или научат, — задумчиво произнес Стоцкий и поднял свой бокал, — ну что, друзья-соратники, выпьем за то, чтобы через год нас отсюда не выперли всех с треском. — Не дожидаясь опешивших приятелей, он залпом выпил половину фужера и продолжил. — Вчера наш дорогой шеф, Заикин Егор Ильич, подписал договор с Нью-йоркским банком о переводе всего нашего флота в его оперативное управление, за исключением судов типа «горы», которые продадут на металлолом и двух «морей»: «Охотского моря» и «Карского моря». Их передадут в бэрбоут — чартер Гонконгской компании, к которой Егор Ильич имеет особое родственное отношение и симпатию. Говорят, там у него завелась китайская зазноба в виде дочери директора судоходной компании, а потому через год-другой наше пароходство перестанет существовать. Так что смекайте, братцы, как будете жить дальше.

Я даже скажу больше, весь этот договор — прикрытие для осуществления главного самого грандиозного плана нашего шефа. Суть его — перевод судов во вновь образованные дочерние компании на Кипре для последующей продаже их нам же, то есть, его величеству Егору Ильичу и его компаньонам из Нью-Йорка, Панамы, Кипра и местным воротилам теневого бизнеса. Кстати, вы и я в этом списке не значимся. Отсюда следует вывод, что пока не поздно, необходимо любыми путями уводить суда под удобные флаги и по той же схеме выкупать их за 1$, как делает это Заикин и его шайка.

Так что, уважаемые, Геннадий Израилевич и Михаил Ильич, решайте, что сегодня важнее, какой-то заход за металлоломом в Японию, или мы начинаем потихоньку уводить пароходы за кордон. Время не ждет, решайтесь, можете, конечно, доложить шефу, но это его не остановит, просто он попытается в первую очередь избавиться от вас. Я уже провел переговоры с некоторыми капитанами, и они согласны со мной. Нельзя, чтобы весь флот достался кучке иностранцев. Если мы сохраним суда, то, возможно они когда-нибудь вернутся обратно в Россию, ну и мы кое-что с этого будем иметь.

Схема простая. Капитан — он же дочерняя компания на том же Кипре, ты Гена — вторая компания в Панаме, я — последняя точка, где-то на Багамах. После перепродаж по этой цепочке уже ни один регистр не найдет исчезнувшее судно, а если и найдет, то по документам мы все сделали правильно.

Первым после такой речи очнулся Калинкин, в его глазах появился зловещий огонек охотника, чувствующего легкую добычу, но к нему тут же явилась трезвость ума, и он спокойно ответил.

— Все что вы сказали сейчас, Александр Иванович, очень интересно и забавно, больше походит на сказку, или провокацию, а где же факты. Дело очень серьезное, мы рискуем не просто карьерой, но и жизнью, благополучием наших семей и близких, — он резко встал и чтобы скрыть свое волнение прошел вглубь кабинета.

Стоцкий усмехнулся, достал из стола связку ключей и открыл меленький сейф, скрытый в стене. Он вытащил объемную папку и бросил ее на стол.

— Я знал, что в такое поверить невозможно, но перед вами копии договоров и вся переписка шефа с иностранными фирмами, можете просмотреть и убедиться, как действуют жулики мирового масштаба.

Калинкин сел и стал внимательно изучать документы. Еще полчаса назад он мечтал о заходе в Японию и хотел даже предложить привезти презент в виде небольшой иномарки для Стоцкого и Егора Ильича, но чем дальше он читал, тем больше убеждался, насколько смехотворны были его запросы по сравнению с аппетитами акул международного бизнеса. Новый пароход типа «Берег» или «Бухта» стоимостью от 15 до 30 миллионов долларов США продавались за один доллар по той же схеме, что предложил им Стоцкий. Его острый ум быстро уловил все основные моменты, и он в ужасе покачал головой.

— Все так гениально просто, я бы никогда не поверил, что мой, то есть пароход компании можно купить за 1$ США, тем более в нашей стране. Оказывается, мы пока находимся в каменном веке по сравнению с иностранным бизнесом, который у нас всегда назывался мошенничеством в особо крупных размерах и организацией преступного сообщества. А как у вас оказались копии столь ценных документов?

— Это, как принято сейчас говорить, коммерческая тайна, Михаил Ильич, читайте их внимательно и вы, Геннадий Израилевич, больше вы их никогда не увидите. А сейчас от вас требуется только согласие на совместную работу и молчание. Любое лишнее слово может стоить вам и мне жизнью, если кто-то сомневается в своих силах или не доверяет мне — считайте, что разговора не было.

Стоцкий задумчиво посмотрел в окно. Он вспомнил, какое чувство стыда и беспомощности охватило его, когда вот также перед ним оказались копии договоров, которые Смагин умудрился переснять у Панамского консула еще во время их первого визита во Владивосток. Волнение вскоре прошло, и в его голове возник собственный план, согласно которому, как минимум с десяток судов, прибывших недавно из новостроя, должны будут уйти под удобные флаги через его, Стоцкого, оффшорные компании.

Пегай еще раз перелистал документы и пожал плечами.

— Я в этом ничего не понимаю, но я согласен, если есть гарантия, что завтра две моих части тела не найдут на рельсах по обе стороны насыпи, — он злобно засмеялся своему экспромту и поднял большой палец вверх. — Голос предков говорит мне, что это стоящее дело, считайте меня в игре.

— И я согласен, — кивнул Калинкин, — но все же, как быть с рейсовым заданием, судно на отходе.

— Пока все остается в силе, — Стоцкий размашисто расписался под словом «Утверждаю» на титульном листе рейсового задания, — даю тебе, Калинкин, заход в иностранный порт, а там посмотри в какой, пока ставлю Кобе. Возможно, рыбопродукцию сдадим японцам, там же забункеруемся и вперед на Средиземное море, пока Заикин возится со своими «морями». Деньги от продажи рыбы я переведу в Швейцарский банк, там открою счета на вас обоих, куда будет стекаться валюта от наших операций. Я думаю, старые пароходы мы перепродадим через аукцион, а новые оставим под своим оперативным управлением до лучших времен, пока в России окончательно не победит капитализм. Тогда можно будет спокойно их легализовать под российским флагом.

Капитан Калинкин восхищенно посмотрел на своего шефа и заворожено вымолвил.

— Ну, ты, брат, силен, знал я, что головаст Стоцкий, но настолько, — он тихо похлопал в ладоши, — действуй, Александр, мы в твоем распоряжении.

Стоцкий отмахнулся, словно эти комплименты раздражали его.

— Давайте без лишних сантиментов, а только по делу. Пегай пойдет с вами пассажиром и чтобы никаких глупых вопросов на переговорах. С этого момента следовать только моим распоряжениям. Как только Заикин пронюхает, что судно не выполняет его указание, он сразу прекратит финансирование, заморозит контракты, поэтому выбирайте все деньги со счетов компании до последнего цента, теперь все, мне необходимо сделать несколько звонков в Москву и связаться с экспедицией.

— А может, Александр Иванович, ко мне на пароход, гульнем, в последний раз, там у меня банька под парами, девчонки молоденькие из резерва, — Калинкин озорно подмигнул Пегаю, который расплылся в сладострастной улыбке, как, начинающая увядать, богатенькая дама, в предчувствии последнего оргазма с неопытным, но страстным юношей.

— Я, пас, думаю и вам надо завязывать с пережитками коммунистического прошлого, иначе ничего путного в бизнесе мы не добьемся, ну это я думаю в последний раз и на ваше усмотрение.

Калинкин и Пегай тут же поднялись и, попрощавшись, молча вышли. Александр встал, включил потер и достал пачку зернового бразильского кофе. Мрачные мысли крутились вихрем в его голове, вся прошедшая жизнь теперь казалась ему смешным спектаклем, в котором он играл одну из рядовых ролей, но теперь он сам хозяин и знает, как повернуть судьбу. Осталось уладить дела местного значения. В 20–00 часов к нему должен был звонить Смагин.

* * *

В темной прохладе зала небольшого, но уютного китайского ресторанчика «Харбин», примостившегося на первом этаже спортивного комплекса «Олимпийский», за круглым столом сидели двое, мужчина и молодая женщина. Они тихо перешептывались, словно их кто-то мог подслушать в пустом зале.

Совершенно разные по возрасту и национальности, они уютно расположились в больших, обитых китайским бархатом, креслах. Один из них достаточно повидавший жизнь мужчина, то и дело, подливал шампанское в хрустальный стакан своей юной собеседнице и что-то ласково говорил ей. Если бы не ярко выраженная азиатская внешность юной леди, со стороны могло показаться, что сердобольный папаша наставляет свою избалованную и капризную дочурку, но это было не так.

Девушка иногда вскидывала на собеседника достаточно большие, темные глаза и прикрывала маленькой ладошкой фужер, который и так уже выплескивал брызги шампанского через край. Она влюбленным взглядом одаривала настойчивого мужчину и благосклонно улыбалась, давая надежду на продолжение отношений.

Эта хрупкая девушка, больше похожая на подростка, еще вчера утром прибыла чартерным рейсом из Гонконга на переговоры с директором крупнейшей русской судоходной компанией, на которые, ее отец, Ли Ченг, тоже владелец огромной судоходной компанией, но только в Гонконге, делал большие ставки. Она познакомилась с русским бизнесменом на международном форуме по судоходству в Пекине и там же, вместе с его заместителем по финансовой части господином Кириченко Сергеем обговорили вопросы о будущем сотрудничестве в сфере развития судоходного бизнеса в России.

Старый китаец через своих агентов в России навел справки об управлении рефрижераторного флота во Владивостоке и сразу понял, что, так называемое сотрудничество с неопытными, но имеющими огромные материальные ресурсы русскими, принесут ему и его компании миллионные барыши. Но надо было спешить, ведь он прекрасно понимал, что его конкуренты на западе тоже не дремлют, для этого, он познакомил, немолодого уже русского бизнесмена, со своей любимой дочерью Сванг — Ю. Ли Ченг видел, как загорелись глаза Егора Заикина, при виде хрупкой фигуры девушки с милым личиком и большими раскосым глазами. И вот теперь, здесь, в пустынном зале ресторана, решалась судьба не только десятков лучших судов управления, но и десятков тысяч моряков, которые вскоре окажутся без средств к существованию.

Здесь же на стеклянном китайском столике Егор Ильич размашисто подписал контракт о передаче Гонконгской компании в бэрбоут — чартер с последующим выкупом двух самых крупных рефрижераторов в мире — «Охотского моря» и «Карское море». Здесь же он, не вдаваясь в подробности, подписал брачный контракт со своей будущей невестой, а точнее, из-за своей неграмотности, подписал приговор, как себе, так и своей фирме.

Сванг-Ю, не смотря на свою молодость, уже успела закончить Пекинский национальный университет, и являлась советником по внешним связям в фирме своего отца. Она была членом компартии Китая, и это помогало ей успешно вести дела, как на территории китайской народной республики, так и за ее пределами.

Русский язык она знала в совершенстве, так как два года стажировалась в Московском государственном университете и вот сейчас, слушая россыпи комплиментов из уст немолодого, но напористого русского господина, она все более отчетливо понимала, что ее будущая карьера теперь напрямую зависит от ее женского обаяния и чуткости к любвеобильному и недалекому в сфере бизнеса управляющему русской судоходной компании.

«Заполучить в свои руки весь флот этого господина — наша первейшая задача» — говорил ей отец перед отлетом в офисе компании, из затемненных окон которой на двадцать пятом этаже небоскреба, хорошо просматривался Гонконгский торговый порт, открытый рейд, с тысячами больших и маленьких судов и джонок, снующих перед форштевнями крупнотоннажных танкеров, принадлежащих ее отцу, неугомонному в своих имперских амбициях и его компании «Ойл Шиппинг Корпорэйшн».

Вся процедура переговоров и заключение брачного контракта — все это были звенья одной цепочки, выстроенной предводителем Гонконгской судоходной компании, но внезапно появившаяся угроза со стороны американского материка, срывала все грандиозные планы, намеченные Сванг-Ю. В дело вмешался заместитель генерального директора молодой и энергичный Сергей Кириченко. Это он пригласил представителей Нью-йоркского банка и консулов латиноамериканских стран и параллельно вел с ними переговоры по передачи части рефрижераторного флота в их оперативное управление. Это не входило в планы Сванг-Ю и ее отца, поэтому на семейном совете и было принято решение об экстренном заключении брачного союза с главой русской компании.

Но, очевидно, Сванг-Ю недостаточно изучила ту самую «загадочную русскую душу», которая не измеряется ни в аршинах, ни в дюймах и не понятна ни азиатскому, ни какому-либо другому уму. Все, что надо было в тот момент Егору Заикину — то это молодая, красивая жена, большой дом на берегу моря с яхтой и машинами, а бизнес — так гори он синим огнем, когда на его личных счетах кругленькие суммы во всех крупнейших банках мира и жизнь так коротка, что хочется пить ее большими глотками, припав к необъятному колодцу наслаждений и услад.

Этого желания никак не мог просчитать наперед мудрый китаец Ли-Ченг, но как только он понял, что после подписания контракта с его дочерью и передачи двух рефрижераторов типа «море» во владения «Ойл Шиппинг Корпорэйшн», Заикин почти полностью отошел от дел, было поздно.

Молодой и шустрый Сергей Кириченко, заполучив право первой подписи на всех деловых бумагах и финансовых документах, уже успел перезаключить ряд контрактов с Нью-йоркским банком и увести часть судов под «удобные флаги» в оффшорные зоны. До Ли-Ченга также докатились слухи, что и второй заместитель по эксплуатации, некий Александр Стоцкий, воспользовавшись бесконтрольностью со стороны шефа, тоже начал уводить оставшийся флот через дочерние компании за кордон.

На глазах великого китайского комбинатора легкие деньги, как песок сквозь пальцы, уплывали из его рук и, когда новоиспеченный зять, Егор Заикин, под руку с его дочерью появился в коридорах его фирмы, он даже не встретил их, а направил на переговоры одного из своих помощников. Ультиматум был короткий: либо ты аннулируешь все контракты с другими фирмами, либо Сванг-Ю расторгает брачный контракт с выходящими отсюда последствиями, то есть заморозкой счетов и перехода в собственность бывшей жены всего состояния, что и было оговорено условиями контракта и чего Заикин, конечно же, не углядел при подписании, занятый более важными на тот момент заботами с молодой женой.

Для Егора Ильича Заикина такой поворот дел был громом среди ясного неба. Он никогда не мог предположить такого предательства со стороны своих подчиненных, но еще хуже того, что еще недавно такая нежная и ласковая Сванг-Ю станет холодной, безмолвной и неприступной, словно золотая Будда для мусульманина. Мир рушился на глазах, вся его империя растаскивалась по кускам его бывшими подчиненными, как, впрочем, и вся бывшая коммунистическая система, еще вчера, казавшаяся непоколебимой державой, рассыпалась, словно замок из песка.

* * *

Ольга Смагина едва переступила дверь своей квартиры, как услышала длинный телефонный звонок. Сердце, предчувствуя неладное, часто забилось, внутренняя сторона ладони, которой она держала Димку, вспотела. Она скинула туфли и взяла трубку.

— Добрый вечер, — в трубке она услышала мягкий мужской баритон. Ольга узнала его, это был голос Александра Стоцкого. В последнее время он периодически названивал Смагиной, чтобы сообщить об успехах Игоря на новом поприще в должности начальника рейса. Но женская душа чуяла, что все эти хвалебные оды есть не что иное, как прикрытие от чего — то запретного, о чем ей пока не рассказывал ни Стоцкий, ни сообщал в телеграммах ее Игорек.

За месяц разлуки, она изнывала от недостатка мужской ласки или грубого слова. Все их прежние ссоры с мужем, она считала своей виной и не могла простить себе, что так безвольно повела себя при расставании. Нельзя отпускать мужчину в таком состоянии, она всем своим женским нутром чувствовала, что у нее появились соперницы, и, хотя она знала, что Игорь любит ее, долгие разлуки могут сильно повлиять на их отношения.

— Вы слышите меня, — как сквозь сон услышала она голос Стоцкого.

— Да, да, — заторопилась она, словно боялась упустить из разговора самое важное.

— Хотел сообщить вам, что «Любовь Орлова» прибывает в воскресенье утром. — Стоцкий сделал маленькую паузу и добавил, — у Игоря по приходу будет много работы, так что вам лучше дождаться его дома, вы меня хорошо слышите?

— Да, я понимаю, а чем я могу ему помешать, — Ольга почувствовала, как на глаза накатываются слезы обиды, — я Димку оставлю маме, а сама буду сидеть в каюте, как мышка и совсем ему не помешаю.

— Не хотел вам говорить, но во время рейса на судне произошло ЧП и после швартовки к причалу на борт прибудет большая комиссия. До завершения ее работы на судно никого пускать не будут, так что лучше оставайтесь дома. Так будет спокойнее и для вас и для вашего мужа. Я думаю, Игорь вам позвонит и скажет то же самое.

— Я поняла, — Ольга присела на краешек стула и попыталась взять себя в руки, — скажите правду, там все нормально, ничего не случилось. — Она одной рукой прижала к себе голову непоседливого Димки, который, недовольно фыркнув, попытался вырваться и жалобно спросил: «Мама, а когда папа приедет, он обещал меня на пароходе покатать». — Скоро приедет, потерпи, видишь, я с дядей Сашей разговариваю, он все про нашего папу знает.

— Пока все в пределах нормы, — попытался отшутиться Стоцкий, — но вы сами понимаете, море, сотни людей со всех уголков России на крохотном островке, под названием пассажирское судно, так что неизбежны непредвиденные ситуации. Это все, что я пока могу сказать, до встречи, я хочу пригласить вас к себе в гости, как только Игорь расквитается со своими делами на берегу, до свидания.

Стоцкий положил трубку и вытер пот со лба. Он не привык лгать так беззастенчиво, но понимал, что в будущем именно это умение сможет оградить его от всех неприятностей, которые ему предстоит преодолеть в этой жизни.

Большие часы в деревянном футляре из красного дерева и блестящим медью диском маятника в углу его кабинета пробили восемь часов, и тут же зазвонил телефон. «А он пунктуален, этот Смагин, далеко пойдет, вот еще научился бы золотому правилу — молчать, пока не спрашивают и говорить то, чего хочет услышать от тебя начальник, тогда и цены бы ему не было». Он поднял трубку и сквозь писк морзянки услышал знакомый голос.

— Александр Иванович, у меня все по- прежнему, следуем во Владивосток. На борту 220 пассажиров, десять единиц техники, груз 200 и еще один сопровождающий с Шикотана, я его скину по пути на рейде Находки. Надо, чтобы нас сходу поставили к причалу и выгрузили машины и пассажиров, ну а потом займемся с комиссией.

— Я все понял, Игорь Львович, с таможней проблем не будет, я договорился с начальством. Их не интересует ваш груз, так как границу вы не закрывали, а погранцов будут интересовать только наличие паспортов у каждого пассажира. Кстати, твой беглый американский наблюдатель, о котором ты говорил, так и не объявился, так что о нем пока ни слова. Если где-нибудь засветится — будем разбираться, а до тех пор, ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал. И еще, по приходу готовься к новому рейсу на «Шолохове» — повезешь сменные экипажи на тунцеловы. Они работают сейчас в районе Малаккского пролива. Даем заход в Сингапур и на обратном пути в один из южных портов Японии.

Я уже говорил с твоим шефом, Виктором Ивановичем, это его рейс по расписанию, но он согласен, что тебя надо временно убрать из города, пока не утихнут страсти, а уж, с нашим дорогим Егором Ильичем я как-нибудь все улажу, пока ты там будешь загорать на экваторе, так что готовься к новому рейсу и разлуке к любимыми. Не завел там себе случайно какую-нибудь красотку, гляди у меня. Да, еще, пока не забыл, звонила твоя Ольга, я ей ничего не сказал, ты сам ей все объяснишь по приходу. У меня все, до встречи.

— До встречи, Александр Иванович, честно говоря, измотался я за этот рейс, но от южного направления не откажусь. Пока, шеф.

 

Глава X. На перекрестке истерзанных сердец.

Ранним весенним утром, когда крупные капли росы обильно покрывают надстройку и палубу судна, когда лучи солнца, как огненные стрелы, пронзают предрассветный полумрак, нехотя уходящей ночи, пассажир, «Любовь Орлова», на самом малом ходу заходила в залив Америка. Справа по борту из тумана высветились силуэты остроконечных вершин двух сопок, прозванных в народе «Брат и сестра». Липкий и густой, словно шуба гигантского белого медведя, туман расстелился над самой поверхностью воды, и потому корабли на внешнем на рейде бухты Находка можно было принять за мистические призраки, парящие в небе над облаками.

Крупнотоннажные суда выделялись своими разноцветными трубами и сигнальными мачтами, мелочевку можно было определить по локатору, который, вращаясь с определенной частотой, разносил вокруг себя смертоносное излучение на десятки миль по окружности, «цепляя» извилистый берег побережья, с нагромождением сопок и холмов, ровный овал закрытой со всех сторон бухты, где, как на перекрестке сходятся морские пути со всех стран и морей нашей крошечной планеты.

— Ну и где ваш дежурный катер? — с обычной ухмылкой на уставшем небритом лице и с неприкрытой иронией в голосе спросил капитан Семенов, повернув к Смагину дрожащий скошенный подбородок, отчего невольно рассмешил хмурого в это неприветливое утро начальника рейса.

— К шести утра должен встречать нас на траверзе Мыса Астафьева, — машинально отрапортовал Смагин, сдерживая улыбку и не отрываясь от окуляров капитанского бинокля.

Сразу после отхода из Хокодате, Игорь связался с портнадзором порта Находка и вот удивление, в телефонной трубке он вдруг услышал знакомый голос. Нет, он не узнал дежурного на конце провода, просто интуиция подсказала, что с ним говорит кто-то из давно знакомых ему людей.

— Это Лазарев говорит, не узнал, бродяга.

Как же было не узнать Саню Лазаря, с которым Игорь в своей загульной юности «осчастливили» не один десяток находкинских девчонок, с которым они три года прожили в одном кубрики и делили все печали и радости нелегкой и незабываемой курсантской жизни.

Лазарь на смене был старший и, конечно же, без лишних слов пообещал предоставить катер. Игорь от приятелей слышал, что Лазарь успел доплаваться до капитанских пагон, ходил мастером на крупнотоннажных танкерах Приморского пароходства, но, как это часто случается у скороспелых капитанов дальнего плавания, заборохлило сердечко, подвел, когда-то надежный мотор, и он, зная, чем все это кончается, без колебаний ушел на береговую службу, в портнадзор Находкинского морского торгового порта.

— Когда появишься в Находке, — спросил Саня на прощанье.

— Не знаю, старина, через пару месяцев, не раньше.

— Ну, давай, заезжай, адрес прежний на «кинотехникуме», сходим на рыбалку, утолим жажду хорошими напитками, хотя я в последнее время практически завязал. Сейчас у меня новая семья, так что не удивляйся, но Веруська, твоя любимица, живет рядом со мной, часто тебя вспоминает, такая же неугомонная, как и прежде. У нее мужик тоже, как и я, раньше, по девять месяцев под флагом ишачит. Считай есть повод вспомнить молодость.

Игорю на секунду показалось, что он сидит рядом со своей Верочкой Берестовой или Верунчиком, как он ее называл, когда при одном лишь прикосновении к ее телу и жаждущим губкам, так мучительно жгло в груди, а в голове шумело словно, после стакана красного крепкого вина. А как она прекрасно была сложена, как звонко смеялась и танцевала, вызывая восторженные взгляды окружающих. Но все это в прошлом.

Почему жизнь разводит людей в разные стороны без всяких на то причин. Расстались на неделю, а прошло уже больше пяти лет. И сердце заныло, как прежде и забылись все прошедшие невзгоды и радости и не волнует уже, что будет с тобой через минуту, через час….Судьба позаботилась обо всех, раскидала, куда положено по регламенту и не стоит, наверное, ворошить старое, отчего только боль, да ненужные слезы.

Длинный, хриплый гудок белоснежного катера с яркой надписью «Портнадзор», идущего встречным курсом, прервал воспоминания, а занудный голос Семенова окончательно вернул Игоря в реальную действительность.

— Поторопитесь, Игорь Львович, я дал подходную во Владивосток на 10–00 утра.

Смагин не ответил, он уже разглядел очертания катера и белые буруны волн, расходящиеся от форштевня вдоль бортов. Юркое суденышко круто вывернуло к подветренному борту пассажира, где уже моряки вывали за борт лоцманский трап.

— Провожать-то будете своего друга, — Семенов сощурил хитрые глазки, — глядите, уже маячит возле трапа в своем кожаном реглане, и медсестра наша с ним навострилась, вы, что же, дали добро?

Смагину показалось, что он ослышался.

— Какая еще медсестра, я ее никуда не отпускал, — но вдруг вспомнил, что еще перед заходом в Хокодате, после ссоры с Черновой, он бросил на стол ее паспорт и санитарную книжку. «Можешь убираться с судна на все четыре стороны в первом же порту захода» — сказал он ей тогда сгоряча, но видимо девчонка не забыла этого и в отместку сбежала вместе с кавказцем.

— Конечно, — взялся за голову Игорь, — она ведь попросила меня отпустить ее в Находке, как же я это забыл, — он потер виски и отвернулся, чтобы не выдать своего волнения.

— И вы, конечно, взвалили на себя все хлопоты по грузу 200, - Семенов сочувственно вздохнул, понимая пикантность ситуации. — Я бы на вашем месте проводил беглянку.

— Перебьются, — Игорь, словно рассерженный пикадорами на Корриде бык, угрюмо уперся лбом в холодное стекло лобового иллюминатора и уставился красными глазами в пространство, где не было ни земли, ни воды, а лишь сплошная серая мгла, как и вся его предыдущая жизнь. Спустя минуту он взял себя в руки и, как ни в чем не бывало, снял трубку УКВ на переборке и связался с портнадзором.

— Саша, спасибо за работу, пассажиров доставь к причалу морвокзала, до встречи.

— До встречи, дорогой, не забывай Находку, конец связи.

Игорь аккуратно воткнул трубку в штатное гнездо и, не попрощавшись, вышел. На трапе возле стенда по технике безопасности его ждал Москвичев. Игорь посмотрел на часы.

— Ты что не спишь, утром будет много работы, давай в свою каюту.

Сергей заговорчески приложил палец к губам.

— У тебя в каюте гости.

— Кто такие? Я никого не вызывал, — Игорь потряс головой, как это он делал после длительного сна.

— Не знаю, — Сергей пожал плечами, — они приехали на катере, на портовое начальство явно не тянут, больше на дешевых рэкетиров, может тебя подстраховать.

— Все, Серый, дуй в свою каюту, я сам как-нибудь разберусь.

— Будь, по-твоему, только ежели что, я у себя.

— Ладно, ладно иди уже, — он опять взглянул на часы. В семь часов к нему должна подойти Марина Батькова с подружкой Аллочкой для получения инструктажа на случай непредвиденных обстоятельств на берегу и Сергей в этом разговоре становился, как говорят, четвертым лишним.

Свой короткоствольный АКМС и «Магнум» Смагин два часа тому назад осторожно перенес в ближайшую от него спасательную шлюпку по левому борту и там схоронил под пайолами. Теперь этот арсенал автоматически становился бесхозным. Остатки неистраченной валюты он завернул в целлофановый мешочек и снова упрятал на старое место за портрет всегда живого Ильича, который, прищурив хитрые глазки, укоризненно посматривал с портрета на все происходящее вокруг, а документы на машины рассортировал и упаковал в папку, которую положил с кипой других бумаг в рабочий стол. Оставалось только ждать, это томительное ожидание выматывало его сильнее любой работы.

Смагин покрутил ключом в замке своего люкса, но тот не проворачивался, тогда он медленно открыл незапертую дверь. Яркий свет настольной лампы ударил ему в лицо.

* * *

Игорь, в нерешительности сделал шаг и остановился. За столом сидели двое незнакомых мужчин. Они по-хозяйски развалились в объемных креслах и курили какую-то дрянь, своим кислым «ароматом», напоминающую запах солдатских портянок.

— Заходи, начальник, не стесняйся, — сказал один из них, сидящий лицом к выходу. Он погладил пухлой рукой свою розовую, блестящую, наголо бритую голову, напоминающую ожившую копию греческого божества плодородия, с оттопыренными остроконечными, словно у хорошего хряка красными ушами и маленькими бусинками блестящих мышиных глаз.

— Заходи, заходи, будь, как дома или ты своей хаты не узнал? — он улыбнулся, обнажив ряд больших крепких зубов.

Игорь еще раз огляделся, внимательно осмотрел незнакомцев и, немного придя в себя, прикрыл дверь и уселся на диван, так, чтобы оба джентльмена были в поле его зрения. Он сложил руки на груди и закинул одну ногу на другую, сем своим видом показывая гостям, кто здесь хозяин.

— Кто такие, почему не знаю? — как можно спокойнее спросил он. — Пошто незвано-негаданно, без спросу вломились в чужой дом. — Смагин понял, что перед ним два обычных зэка и нарочито не стал употреблять блатную лексику.

Здоровяк недоуменно посмотрел на своего напарника, желтолицего с красными подпалинами ниже настороженных рысьих глаз, юнца лет восемнадцати в дорогой лайковой куртке и обиженно, как это делают плохие актеры, промолвил.

— Слыхал, Колян, это мы-то незваные, негаданные. Нет, начальник, мы всегда званные, потому как мы помогаем таким, как ты, слегка освободиться от тяжкого бремени тугого кошелька. А если хочешь знать, кто я такой, так я — Князь, слыхал такого, меня вся Находка знает.

— Тогда я граф, — не сдержался от смеха Смагин, — и с тобой, удельным князьком, мне не о чем разговаривать. Валите, братцы, отсель, пока моряков не свистнул, враз научат вас уважать советскую власть.

— Ой, напугал, — Князь откинул полу своей черной китайской кожанки и пальцем указал на рукоятку пистолета за поясом.

— Нет, ты не граф, а фраер дешевый, и власть твоя не сегодня-завтра развалится, а я, Князь — вор в законе, и ты мне через пару минут будешь ботинки лизать, если я захочу — скажи, братан, — он опять повернулся к юнцу, который нервно лузгал семечки и сплевывал шелуху на палубу.

Смагин неприязненно посмотрел на поганца, но промолчал.

— Чего вылупился, — не сдержался худосочный юнец. Его желтая кожа на лице вмиг покрылась багровыми пятнами. Он привстал с кресла, сжимая кулаки, испещренные синими татуировкам, лагерного дизайнера. Но лысый придержал его.

— Успокойся, братан, этот фраерок нам еще до Владика живой сгодится, а там посмотрим для чего его употребить. Короче, начальник, наша находкинская братва прознала, что ты везешь целый автопарк японских легковушек, и решила тебе оказать услугу по их оформлению и реализации. Мы оставляем тебе одну, на выбор, остальные берем по 500 баксов за каждую ржавую кастрюлю. С оформлением во Владике договоримся сами. Братва считает это выгодной для тебя сделкой, и мы платим только потому, что тебя знает один из нашей бригады, и катерок ты для нас кстати заказал. Вот штука зелени — это задаток, остальные после выгрузки. — Лысый бросил веером пачку стодолларовых купюр на стол.

Игорь знал, что как только он прикоснется к задатку, все, больше ни копейки от этих урок он не получит, но в данных условиях надо было подыграть самоуверенным рэкетирам, и потому он сгреб деньги, аккуратно пересчитал и засунул в грудной карман рубахи.

— Вот так-то лучше, — лысый похлопал ладонью по рукоятке пистолета, — начал бы выступать, приказано с тобой не церемониться.

— Это кто же такие указания «Князьям» отдает, — не удержался съязвить Смагин.

— Не твоего ума дело, — лысый сморщил гладкий, узкий лобик, — поменьше болтай и не серди Коляна, он парень нервный, может в любой момент тебе кишки выпустить. И еще, кто бы во Владике не положил глаз на эти тачки — они наши, мы их застолбили, намотай это себе на ус.

На такие аргументы Игорь лишь развел руками. На самом деле он лихорадочно соображал, как поступить дальше. Может вызвать девчонок и подпоить этих кренделей, а потом спокойно спеленать и сдать властям. Но нет, по всему видно эти ребята на девок не поведутся, из-за какой-то задницы упускать целое состояние — это даже для них противоестественно. Капитан и команда отпадают сразу, начнется буза, потом разборки в порту. Серый в этих делах не помощник, ему самому как-нибудь открутиться от кавказцев. Нет, Игореха, сегодня нужно надеяться только на себя. Смагин склонил голову на бок и нахмурился, как человек проигравший схватку.

— Кстати, господа покупатели, все эти машины мне не принадлежат, и если я согласился то, как вы понимаете, под давлением обстоятельств. Машины предназначены для наших боссов, и я не думаю, что они так просто вам их отдадут, ведь каждая из них в России стоит минимум в десять раз дороже, и вы это, уважаемые «борцы с социальным неравноправием», прекрасно знаете, — Игорь слегка приподнял голову и покосился на дуэт вымогателей.

— Ой, напугал, ты о нас еще ментам сообщи, так первый на нары и загремишь, а там произойдет несчастный случай, ведь не хуже нас все знаешь, — лысый зевнул, давая понять, что тема исчерпана, — лапшу будешь чекистам на уши вешать, давай сюда документы на машины.

«Тем хуже для вас, гады!» — подумал про себя Игорь. Он уже принял решение, что будет делать в последующие полчаса, поэтому решительно встал, открыл письменный стол и вытащил папку с документами, которую нарочито небрежно бросил на стол.

— А ты жадный, начальник, десять тачек хапнул, и каких, — улыбнулся Князь, перелистывая документацию. Он то и дело бросал презрительный взгляд на Смагина, словно давая понять «Нет, морячок, крепко ты сегодня попал!»

— Где машины? — наконец спросил он, покончив с просмотром.

— Где же им быть, в трюме конечно, только ключи от лаза у второго помохи, он здесь грузами заведует.

— Ну, дак тащи их сюда, и идем смотреть товар, может ты, хитрован, нам металлолом подсунуть хочешь.

— Такой металлолом в десятки раз дороже стоит, чем вы мне здесь предложили. Ну да ладно, ждите, я быстро.

Князь недоверчиво посмотрел на Смагина и повернулся к хмурому напарнику, который от нечего делать ожесточенно обкусывал ногти на сбитых в «уличных боях» пальцах.

— Колян, проводи начальника, чтобы по дороге не замутил чего и не испортил жизнь всему экипажу и пассажирам.

Колян встал, отряхнул остатки шелухи со своих кожаных штанов на пол и подошел вплотную к Игорю. Он оказался почти на голову выше Смагина и, не смотря на свою туберкулезную худобу, выглядел довольно внушительно.

— Идем что ли, — он сказал это таким равнодушным тоном, как говорят, уставшие от своей неправедной службы, охранники, ведущие человека на расстрел, — только не дергайся, не то шилом печенку пощекочу.

Игорь встал и вышел в коридор. Он уже в сотый раз прокрутил план всех своих действий, но вот грозный конвоир его немного смущал, и он решил прибегнуть к хитрости. Пройдя в конец коридора, Смагин свернул к дверям с надписью «к шлюпкам».

— Оставайся здесь, чтобы не засветиться перед вахтой. Я поднимусь на мост со стороны крыла и возьму ключи у второго помощника, он сейчас на вахте.

Зэк словно и не слышал его и шагнул вслед за Смагиным.

— Если тебя увидят, поднимут тревогу, скрутят и сдадут ментам, здесь ни какая волына не поможет, так что стой и жди. — Смагин с силой отпихнул зэка обратно в надстройку. Тот что-то пробурчал, но повиновался.

Игорь понимал, что подними сейчас тревогу, все бы так и случилось, но тогда на судно нагрянут следаки и чекисты, и ему пришлось бы делиться с ними. С этими мыслями он шагнул на шлюпочную палубу, где его встретил сырой, пронизывающий ветер вперемешку с дождем. Его, воспаленная от дурных замыслов голова слегка освежилась, мозг работал четко и ровно. Здесь, рядом со шлюпками он почувствовал, что нервный озноб исчез, и ему стало неимоверно легко и свободно.

Смагин почти ощупью забрался по металлическому трапу в первую от носа шлюпку и, пошарив рукой под пайолами, вытащил объемный сверток. «Магнум» он заткнул за ремень, а короткий автомат повесил на правое плечо под «Аляску». Тем же путем он спустился на палубу и, войдя в надстройку, столкнулся с нетерпеливым Коляном, который уже открывал входную дверь.

«Куда ты, козел, ломишься, ведь жить — то тебе осталось какие-то минуты» — подумал Смагин и, вытащив из кармана, заранее подготовленный ключ от трюма, протянул его в растопыренные пальцы Колька.

— Держи свой золотой ключик и мухой зови сюда Князя, я покажу вам шикарное автомобильное шоу, вовек не забудете. Зэк дебильно скривил толстые губы и исчез, чтобы через минуту появился с лысым напарником. Тот тревожно осмотрелся.

— А где этот чертов трюм?

— Вперед, за мной, — Игорь жестом пропустил парочку вперед, — прошу, господа, на просмотр.

Как только все оказались на палубе, Смагин быстро закрыл на задрайки дверь в надстройку.

— Все, господа рэкетиры, приехали, мы на месте, — он почти закричал, чтобы его услышали те двое, что стояли в тени шлюпок. — Мы только что прошли траверз Мыс Астафьева, до берега не более трех миль, если вы прямо сейчас покинете борт судна, то возможно успеете на завтрак в ресторан «Волну», если нет, то сами станете завтраком для рыб.

Смагин знал, что в таких вещах нельзя долго говорить, иначе палец не нажмет спусковой крючок, но ему не хотелось становиться убийцей, и он прокричал еще громче.

— Оба за борт, иначе порешу козлов.

От его взгляда не ускользнуло то, как Князь, прикрывая одной рукой глаза от мощного потока света фонаря, который Смагин направил в лица бандитов, другой потянулся к пистолету.

Автоматная очередь прогремела неожиданно для всех, даже для Смагина. Он успел задрать ствол к верху и пули с визгом и треском прошили пластиковый корпус одной из шлюпок над головами бандитов. Такой поворот событий враз отрезвил рэкетиров, и они медленно попятились назад, словно раки, пытаясь укрыться за шлюпбалками, где твердь палубы от бескрайнего океана отделял тонкий тросик безопасности, натянутый вдоль борта. Из пулевых отверстий в днище шлюпки на головы перепуганных налетчиков тонкими струйками полилась вода из запасных анкеров спасательного катера, растекаясь по плечам остолбеневших и, еще минуту тому назад, таких уверенных в себе, людей.

— Считаю до трех, — Смагин осветил фонарем дуло автомата, так, чтобы это увидели, стоящие у кромки палубы мужчины.

— Ах ты, сука поганая….,- хриплый, словно предсмертный вопль раненого шакала, голос долговязого юнца потонул в гулкой автоматной очереди.

Игорь опустил автомат, из дула которого еще струился сизый дымок и осветил пустую, изрешеченную пулями деревянную палубу, но крови там не заметил.

— Слава богу, не взял грех на душу, — он непроизвольно перекрестился, снял с плеча автомат и бросил его за борт, затем отдал страховой линь спасательного плота и ногой с силой нажал на педаль сброса. Сработал запорный механизм, и желтая пластмассовая капсула полетела за борт. Не долетев до воды, она развалилась на две половинки, словно яйцо древнего ящура, освобождая на волю свое детище, и уже, через несколько секунд, под давлением мощной струи воздуха из газовых баллонов, оранжевый купол плота раскрылся, словно парашют, а еще через минуту исчез из виду, растворившись в предрассветной туманной дымке. Доллары он разорвал на мелкие кусочки и пустил по ветру. Еще в каюте на ощупь он понял, что ему подсунули фальшь, и именно в тот момент он принял свое окончательное решение.

Смагин еще минуту стоял и тупо смотрел в темную, убегающую вдоль борта шипящую воду и туда, где на горизонте еще сверкали огни просыпающегося портового города, стоящего на перекрестке морских путей, разбитых сердец и несбывшихся мечтаний.

 

Глава XI. Запахи любви и смерти

Ольга вышла из дома, когда еще одинокие уличные фонари делали свою привычную ночную работу, освещая желтым мерцающим светом серые улицы и кварталы спящего города. Она не стала будить Димку, а позвонила матери, чтобы та проведала малыша, пока она будет встречать мужа. Димка любил поспать и если его не разбудить, то мог проваляться в постели до обеда.

В диспетчерской пароходства на ее телефонный звонок ответил недовольный мужской голос матерого берегового чиновника, давно позабывшего все прелести встреч с любимыми людьми после долгой разлуки, отчего у Ольги от негодования все заклокотало в груди.

— Какая еще Орлова, — переспросил он, — вам что, заняться нечем в шесть утра людей беспокоить по всяким пустякам, — он еще с минуту копался в диспетчерских сводках и, наконец, до Ольги донеслось.

— В 7-00 будет швартоваться к первому причалу Морского вокзала, — и, тихо матюгнувшись куда-то в сторону, бросил трубку.

Еще минуту назад Ольга хотела ударить вот этой тяжеленной телефонной трубкой того бездушного урода на другом конце провода по его чугунной башке, но как только услыхала долгожданную весточку, воскликнула:

— Большое вам спасибо, как здорово! — она, словно подросток, резво соскочила с кресла и закружилась по комнате, глаза ее засветились. Ольга натянула черное в обтяжку платье, изготовленное французскими модельерами из стильного панбархата, профессионально подвела глаза и губы и, повернувшись пару раз перед зеркалом, послала сама себе воздушный поцелуй. Напоследок она еще раз заглянула в детскую, поправила одеяло и чмокнула в персиковую щечку спящего сына. «Спи, малыш, скоро вернется твой папа, и мы все вместе поедем на море».

В пустом трамвае она поудобнее пристроилась на мягком кресле и слегка вздремнула. Сейчас она почему-то отчетливо вспомнила то мартовское утро, как она возвращалась домой к родителям после очередной бурной ночи, проведенной с Игорьком на квартире его друга — угрюмого, худосочного очкарика, который ночи напролет проводил за компьютером, источающий во тьме фосфорно-могильный свет, и потому одна из комнат в его огромной квартире в доме сталинской постройки, прозванной в народе «серой лошадью» всегда была в распоряжении Игоря Смагина и его немногочисленных подружек.

Ольга легла с Игорем в постель в первый же вечер их знакомства и не потому, что была рождена продажной шлюшкой, у нее всего- то и был до Игоря тот самый красавчик Филатов, всех остальных ухажеров она даже не воспринимала всерьез, но в тот вечер, когда они целовались в Покровском парке после танцев, вдруг от деревьев так пахнуло свежими набухшими почками, что этот аромат, окутавший двух влюбленных, заставил напрячься каждую клеточку на теле, а кровь забурлила так, что Ольге стало страшно за себя и за этого парня, которого она совсем не знала, но чувствовала, что происходящее — это как раз то, что сближает людей навсегда.

Сейчас, сидя у полуоткрытого окна, грохочущего на рельсах всеми своими древними внутренностями, трамвая, Ольга вдыхала полной грудью именно эти запахи приближающейся весны, этот кислород любви, без которого нет жизни, нет счастья. В тот первый вечер их знакомства Игорь напевал ей популярную песенку английской группы «Sweet» под названием «Love is likes oxygen», о, как же он был тогда прав! Любовь — это как кислород для человека, без которого он не может прожить больше двух- трех минут, она должна всегда быть с ним, иначе это не человек, а животное.

Ольга очнулась от блаженной истомы, когда трамвай жутко заскрежетал изношенными тормозными колодками и остановился на привокзальной площади, которая в это раннее воскресное утро, словно по заказу была заполнена легковыми автомашинами, среди которых выделялись своими плавными формами и яркой окраской японские иномарки. Встретить одну две таких машины в городе — было в это время диковинкой, а то, что они в изобилии выстроились в такой ранний час на привокзальной площади, вызывало немалую тревогу, даже у самой продвинутой Владивостокской публики времен горбачевских перестроек.

Легкий и прохладный туман слегка стелился над бухтой Золотой Рог, он плавно перетекал через устланную булыжником привокзальную площадь, оставляя влажный след на граните пьедестала с чугунным, уродливым монументом идола коммунистов — Ульяновым — Бланком, указывающим рукой куда-то на Восток, где еще не полыхали пожары всемирных революций, не рушились храмы и люди жили в мире и достатке. Здесь, на русской земле, он уже сделал свое черное дело, и отголоски его дьявольских идей еще будоражили умы неугомонных в своем холопском рвении партработников различной величины, начиная от помполитов на красных пароходах и кончая безумными руководителями высшего партийного аппарата.

Ольга зябко поежилась и быстро прошла через площадь, а затем по виадуку, пока не остановилась перед затонированными дверьми морвокзала. Словно в зеркале она увидела свое отражение и вся ее короткая жизнь, как во сне пролетела в ее воображении. Она увидела себя изнутри во всех трех измерениях и все часы, проведенные без любимого на этой грешной земле, теперь ей казались утерянными безвозвратно. «Как же я могла целых шесть месяцев жить без него раньше, почему это глубокое, словно океан, чувство обострилось только сейчас» — размышляла она, пересекая нижний холл с высохшим фонтаном и устеленный такой скользкой мраморной плиткой, что ей пришлось, чтобы не растянуться посреди зала, инстинктивно ухватиться за локоть, проходящего мимо мужчины крепкого телосложения в мягкой лайковой куртке.

Парень лишь на секунду остановился, обхватив Ольгу за талию и, слегка повернув коротко стриженую голову в ее сторону, стрельнул взглядом по хорошенькой фигуре и смазливому личику, отчего в его карих глазах мгновенно вспыхнули искрами весенних салютов и сразу же погасли тысячи молний, уступив место непроницаемому мраку и холоду. От этого взгляда Ольга вздрогнула и покраснела, она с силой одернула его жесткую руку, которой он все крепче сжимал ее талию, и отступила в сторону.

— Куда спешишь, красотка, — молодой мужчина еще раз обвел девушку взглядом с ног до головы, стараясь рассмотреть под прозрачным платьем скрытые женские прелести, — так не долго и ножки поломать, смотри какие они стройные, жалко будет, — он покосился на короткое черное платье, из — под которого выглядывали кружева колготок и, многозначительно хмыкнув, поспешил догонять группу молодых и одинаково одетых молодых людей. Их гардероб, как у японских школяров, одетых в форменные костюмчики, состоял из стандартного западногерманского спортивного костюма «Адидас», высоких кроссовок той же фирмы и кожаной китайской курткой. Весь ансамбль завершала увесистая золотая цепочка на бычьей шее и огромный перстень на среднем пальце правой руки, желательно с черным камнем или дешевыми бриллиантами.

«Где-то я его видела» — мелькнула осторожная мысль в растревоженном воображении Смагиной. Эта мысль, словно червь, расшевелила зрительную память, и мозговой центр выдал картинку.

— Федул! — крикнул один из парней в черных куртках, придерживая огромную, под потолок стеклянную дверь, выходящую на открытый балкон морского вокзала, — ты не исправим, единственная на пути юбка и ту не пропустил.

— Помолчи, Квадрат, от инстинкта никуда ни денешься, — он по — дружески хлопнул по покатому плечу низкорослого, похожего своей фигурой на сбежавшую из зоопарка гориллу, мужичка со сплющенным носом, и оба исчезли за дверью.

«Все, вспомнила, это же Петр Федулов, старинный дружок Игоря». Пару лет тому назад они с Игорем ходили на соревнования по боксу в спорткомплекс «Олимпийский», где этот Федул нокаутировал сибирского тяжеловеса в первом же раунде. Ох, как они избивали друг друга на ринге под свист и улюлюканье толпы, пока Петр прямым ударом правой, словно кувалдой, не отправил бурята в мир иллюзий и радужных грез.

После боя Федул пригласил Игоря вместе с женой отпраздновать победу в дешевенький ресторан «Лотос», излюбленное место сбора спортсменов города. Федул, распухшими от ударов боксерскими перчатками губами, смог произнести всего одну фразу, он сказал тогда: «Запомните, кореша, через десяток лет этот город будет нашим, и мы все будем властелинами этой жизни». Братки посмеялись, выпили и к полуночи разъехались по своим ночным клубам и саунам, а Ольгу и Смагина довез на своем «Форде — Корвете» сам Федул и, пожелав спокойной ночи молодым, растворился в сиреневой ночи уставшего за день города.

Ольгу тогда очень впечатлили слова Федула, сказанные с такой неистовой решительностью и напористостью, что она навсегда запомнила этого невзрачного на вид человека. Еще она вспомнила, как Федул в ресторане подсел к Игорю и долго, негромко ему что-то говорил. Игорь сидел и угрюмо кивал головой, как японский божок, затем приятели обнялись, выпили и вышли в фойе зала. Ольге стало жутко и страшно за мужа и за себя. Ей вдруг показалось, что Игорь прямо сейчас может ее бросить и уехать со своим другом на одну из «блатхат», как называли между собой съемные квартиры для тайных встреч и развлечений, сидевшие рядом, с изрядно испитыми лицами, бывшие спортсмены.

— Что он там тебе наговорил, — спросила Ольга, повеселевшего от принятого бокала красного вина, мужа, нервно покручивая на безымянном пальце большое обручальное кольцо с тремя крохотными бриллиантами — подарок Игоря на рождения сына. Тот усмехнулся и плюхнулся в кресло рядом с Ольгой.

— Это не твое дело, а впрочем, ничего особенного, предложил мне Федул хорошую, денежную работенку.

— Ну и что ты ему сказал, — Ольга, не моргая, смотрела на мужа и на ее глазах начали наворачиваться слезы.

— Сказал, что подумаю, хотя, на кой черт мне вся эта городская суета, я ведь и в морях неплохо зарабатываю, всех его пацанов в японские кросари обул. Не для кого ни секрет, что работа в их понимании не пахота на коммуняк, а делание денег из ничего, из воздуха путем применения давно изученных приемов, которыми пользовались мафиози в Америке, да и в Европе этим занятием не гнушались.

Через пару недель Игорь ушел в свой очередной рейс и разговор с Федулом так и завис в воздухе, но Ольга ежеминутно чувствовала присутствие этого страшного человека между собой и Игорем и вот, наконец, он опять появился на ее пути. Она не заметила, как вышла на широкий балкон, от которого к кромке причала тянулся длинный трап, служивший соединительным звеном между бортом пассажира и причалом. Отсюда хорошо просматривался весь залив и вытянувшиеся у причальных стенок на противоположной стороне огромные рефрижераторные суда и плавбазы.

К большому удивлению Ольга обнаружила на балконе массу разношерстного народа. Люди стояли с букетами цветов, сдерживая непоседливых детей, норовивших проскользнуть на горизонтальный трап. Большинство из них махали руками и указывали в сторону входа в залив, откуда из-за мыса Голдобина уже показался белый форштевень и надстройка пассажирского судна, уверенно идущего на швартовку. По бокам его сопровождали два желтых буксира. Они, словно как малые дети, прижались к бортам судна и, соединившись в связке швартовыми канатами, начали потихоньку подбивать свою «мамашу» к стенке причала, подавая короткие гудки, на что в ответ раздавался протяжный хриплый бас, уставшего в долгих странствиях по морям и океанам красного пассажира.

У Ольги сердце забилось так часто, что она с испугом остановилась, чтобы не упасть в обморок. Она ухватилась за холодные трубы леерного ограждения и присела на уголок деревянной лавки, оказавшейся на ее пути. Совсем рядом, она услышала знакомый голос и, что самое главное, голос говорил о ее муже, Игоре Смагине. Девушка вся сжалась, как стальная пружина, готовая в любой момент выстрелить всей своей потенциальной энергией и начала напряженно вслушиваться в разговор мужчин, один из которых и был ее старым знакомым.

— Квадрат, бери пару пацанов, и подстрахуйте меня по бокам и сзади, прикроешь спину, когда я пойду в каюту к Смагину — Федул говорил негромко и спокойно, словно военноначальник, перед генеральным наступлением. — Еще двоих поставишь по носу и корме судна вместе с погранцами, и чтобы ни одна тварь не прошмыгнула на борт раньше нас. Со мной пойдут Елисей и Крына, поднимемся на борт вместе с властями. С их дежурным по смене я уже договорился. — Тут Федул понизил голос до шепота и огляделся.

— Зверья понаехало из Находки немерено, будто им тут на блюдечке выложат все тачки, как бы не так. Твердят, что на пассажире идет их человек с грузом соленой рыбы. Не пойму, на кой черт им эта рыба, что — то мутят черножопые. Гузей сообщил, что машины застолбил Князь со своей бригадой еще на рейде Находки, а Смагин сказал по телефону, что никакого Князя в глаза не видели и все идет по плану, вот и пойми их. Будем ждать окончания швартовки, а там разберемся.

— Если Князь на борту, как бы он там пальбу не открыл, он ведь псих, на последней ходке на зоне из ШИЗО не вылазил, все удивляются, как выжил, — последние слова принадлежали высокому светловолосому парню, стоящему спиной к Ольге, — и его банда вся на игле сидит, может не стоит Федул из-за десятка тачек войну с Князем начинать.

Федул резко повернулся к блондину, и лицо его исказила гримаса оскалившегося волка, упускающего добычу.

— Пусть у себя в Находке порядки наводит, со зверьми сладить не может, а все туда же, вор в законе, видали мы таких — Федул не добро улыбнулся и начал с хрустом разминать кисти рук, как это делают боксеры перед боем, — если Князь бузу затеет, придется его поучить, кстати, Белый, ты не забыл, его бригада на твоей совести. Вон они на противоположной стороне причала кучкуются, — Федул обернулся и только сейчас заметил сидящую на скамейке девушку.

— Кого встречаешь, рыбачка, небось, мужичка своего с деньжатами, рванул от коммунистического пирога, хапуга. Да плюнь ты на него, давай с нами, у твоего мерина, один черт, через неделю уже и копейки в кармане не будет, станет клянчить на пиво, а со мной не пропадешь, — он вплотную подошел к испуганной девушке и пальцем приподнял ее за подбородок.

Ольга резко одернула голову и пересела на другой конец лавки. Но она не отвела взгляда, женщина смотрела на Федула и его дружков ненавидящим взглядом, словно мать, защищающая своего детеныша.

— Опа — на, да это же Ольга, ты — жена Игоря Смагина, вот так встреча, и чего сидишь, притихла, не здороваешься со старыми друзьями, зазналась, мать. А я — то думаю, что это за знакомая мордашка здесь с утра вертится. Извини, подруга, что сразу не признал, — Федул повернулся к друзьям, которые, как по команде, развернули свои бритые затылки на сто восемьдесят градусов и уставились равнодушными, немигающими глазами на молодую женщину, которая вся напряглась и, казалось, что вот-вот махнет через леера на борт, приближающегося к пирсу, судна.

— Расслабься, детка, у меня здесь все схвачено, раньше нас на борт не суйся, если жизнь дорога, ты поняла, — Федул легонько тряхнул Ольгу за плечо. Она кивнула головой, но продолжала смотреть то на компанию близнецов, то на приближающий, изъеденный ржавчиной и прилично помятый борт пассажира.

— Игорь, — прошептала она и привстала на цыпочки, чтобы помахать рукой человеку, стоящему на крыле капитанского мостика пассажира в ярко синей «Аляске» и черной вязаной шапочке. Федул тоже узнал Смагина и махнул ему рукой.

— Ну что, братва, пора за работу, — Федул едва кивнул Квадрату головой, — оставь при ней человека, остальные по местам. Белый, отсекай находкинских, а я к погранцам.

Через минуту вся группа растворилась в толпе встречающих. Ольга, словно после длительной болезни, опустилась на лавочку, на которой расположился ее «охранник» — молодой, лет шестнадцати, безусый паренек со сдвинутыми на переносице густыми бровями и плотно сжатыми губам на округлом, женском подбородке. Он театрально вынул из-за пояса две полированных эбонитовых палки, соединенных между собой стальной цепью и, от нечего делать, начал постукивать ими по железному ограждению.

«Нет, мне надо попасть на судно раньше всех», — твердила Ольга про себя, раскачиваясь всем телом и скрипя от досады зубами. Охранник лишь иногда кидал на нее равнодушный взгляд и продолжал свое занятие, периодически полируя цепь на нан-чаках шерстяным шарфом.

Совсем рядом, кто-то окликнул Ольгу. Это был Александр Стоцкий. В цивильном костюме и красном галстуке под блестящим кожаным плащом, он выглядел весьма представительно и импозантно. Его серая шляпа — атрибут партогеносов брежневских времен, придавала его лицу, наполовину скрытому под большими затемненными очками, внушительное выражение.

— Вы все же пришли, — укоризненно начал Стоцкий, — ну, да ладно, я почему-то ждал вас здесь, — он подсел рядом с Ольгой. — Ну что пойдемте вместе на судно, у меня спецпропуск.

— А этого куда девать, — Ольга указала взглядом на охранника.

— Этот подежурит у трапа, я думаю, он без пропуска.

— А мне и не нужен ваш вонючий пропуск, — оживился охранник, — понадобиться раньше погранцов на борту буду.

— Не возражаю, — усмехнулся Стоцкий, — тогда вперед, господа, нас уже заждались на борту пассажирского лайнера. — Он протянул Ольге руку, — будьте рядом со мной. Здесь столько левой публики собралось, что можно потеряться, как в лесу, а мужа я беру на себя, думаю, он будет только рад встрече с вами.

* * *

Что такое тоска по дому, по любимой жене и детях знает, наверное, каждый. Но люди на земле такие разные, как и отпечатки пальцев на их руках, и потому любой из нас переживает часы и минуты до встречи с родимой землей по — разному. Одно их связывает той тайной нитью, которая инстинктивно влечет нас к берегу наших предков и то, что любой, пусть даже самый непоседливый человек, при виде очертаний родных берегов, будь то желтые холмы западной Африки для чернокожих жителей Анголы или Мозамбика, узкие фиорды с отвесными скалами для Скандинавов, или сверкающие на солнце небоскребы Нью-Йорка для американцев — любой из этих людей планеты с трепетом ожидает встречи с родным, дорогим только его сердце и душе, берегу.

Когда легким дуновением ветра, с берега чуть пахнет незабываемыми запахами Родины, которые всколыхнут в вас воспоминания наиболее ярких картин и пейзажей, отчетливо нарисуют в вашем воображении очертания забытых лиц родных и друзей, вы на минуту закроете глаза и поймете, что нет на свете роднее уголка, чем эти суровые скалы, окаймленные пеной прибоя, вдруг появившиеся из тумана, а там, дальше гудит и бурлит жизнью прекрасный и шумный портовый город, на краю русской земли, под названием Владивосток.

Смагин очнулся от легкого забытья, в которое он впадал в последнее время и, встряхнув головой, привычно взглянул на часы. Он дал себе расслабиться всего на несколько минут, но за этот короткий промежуток времени перед глазами пролетело полжизни. Игорь встал, потянулся, словно мартовский кот после длительной зимней спячки, и присел за письменный стол, чтобы разобраться с грудой рабочих бумаг и документов, ожидающих свой черед.

Черным фломастером он обвел дату прихода на красочном японском календаре, который вручил ему автодилер после завершения сделки с автомобилями в Хокодате. День 21 марта 1989 года стал точкой отсчета его новой береговой суеты и, насколько эта возня затянется, зависело во многом и от него самого. Под черным кружочком он поставил три жирных знака вопроса, а рядышком нарисовал рожицу чертика с рогами и жиденькой бородкой.

Смагин чувствовал, что этот день принесет много как приятных неожиданностей, так и горьких разочарований и чтобы окончательно покончить с навалившейся на него тяжестью после трагических событий прошедшей ночи, он решил проветриться. Игорь до сих пор терзался мыслью, что загубил двух людей, пусть живущих неправедной жизнью, но кто из нас может назвать себя праведником? Игорь усмехнулся своим мыслям и, взяв со стола связку ключей, вышел на воздух.

Ноги сами несли его на шлюпочную палубу. Какое-то неуловимое желание тянуло его, словно металлическую стружку к мощному магниту на то самое место, где еще час тому назад разыгралась трагедия. При дневном свете он еще раз осмотрел пробоины на шлюпке, пощупал пальцами пулевые выбоины в палубе и, внимательно осмотревшись, осторожно заглянул за край борта, где внизу, на расстоянии порядка пяти метров, бурлила и пенилась темно-зеленая морская вода.

«О, боже», — Смагин еле сдержал крик отчаяния. Чуть ниже шлюпочной палубы, зацепившись курткой за крюк для крепления такелажа, вниз головой висело тело человека. То есть это больше походило на мешок с тряпьем, случайно свалившийся с трапа при перегрузе пассажиров или огромную тряпичную куклу, вывешенную на гвоздь кукловодом после окончания спектакля. Немного придя в себя после увиденного, Смагин бегом спустился по трапу на нижнюю палубу и остановился, лишь уткнувшись носом в одну из переборок, соединяющих фальшборт и ботдек.

В робких, холодных лучах весеннего солнца Игорь отчетливо рассмотрел желтое оскалившееся лицо, с распухшими синими губами и потухшими глазами, человека, зависшего над пропастью, ведущей в последнее пристанище его души — в ад. На шее трупа зияла огромная, рваная отверстие от пулевого ранения. Смагин узнал человека. Это был Князь — так называемый «вор в законе», в стране, живущей по воровским законам лагерей, закончивший свой бесславный путь, как и многие его «сотоварищи» на рее судьбы.

«Черт, я ведь не хотел!»- Игорь вытащил из кармана большой раскладной нож и, перегнувшись через борт, попытался разрезать хлястик на куртке. Грубая бычья кожа слегка поддалась, заскрипела, под напором стали, и с хрустом лопнула, освобождая холодное, безжизненное тело из своих теплых объятий. То, что когда-то называлось человеком, с шумом плюхнулось в шипящую за бортом воду и мгновенно исчезло.

«Извини, братишка, нам не по пути» — Смагин оборвал остатки кожи с крюка и бросил их в след за, погрузившемся в пучину, телом. Он снова огляделся, хотя перед глазами наплыла пелена, и все предметы вокруг него были, как в тумане. «Неужели никто его не видел, и это здесь, на красном пассажире, где каждый твой шаг прослеживается с точность до минуты!» Но, кажется, в эти предрассветные часы, экипаж и пассажиры были настолько измучены рейсом, что все спали богатырским сном счастливых, неотягощенных проблемами людей. Но это только так казалось несчастному начальнику рейса.

Смагин обтер лезвие ножа о штанину, сунул, было, в карман, но передумал и брезгливо кинул его за борт, словно хотел таким образом огородить себя ото всех улик. Его вдруг затошнило, как выворачивает молодого моряка во время первого шторма. В голове шумело, то ли от сильного бокового ветра, то ли от прилива адреналина. «Может, хоть второй спасся, я ведь скинул спасательный плот» — он потер виски, — нет, он заранее знал, что спастись в холодной воде невозможно, и шел он на этот поступок сознательно, а теперь просто ищет причины для своего оправдания. Спутанные мысли в его голове неожиданно уступили место вдруг нахлынувшей опасностью. Мозг подал сигнал тревоги, и Смагин заметался, ища выхода из создавшейся ситуации.

Сигнал поступил от энергетического поля, стоящей буквально в трех шагах от него девушки, в черной стеганой куртке, высоких лакированных сапожках и белой, вязаной шапочке. Она приветливо улыбнулась Игорю, как тогда в каюте, в первую ночь их знакомства.

— Савельева, ты что ли, чего здесь шарахаешься? — Смагин покосился на скобу, где еще трепыхался, как символ людского безрассудства, крохотный кусочек черной кожи. Это все, что осталось от экипировки бывшего вора в законе — Князя, а в миру Валерки Князева, ничем не примечательного когда-то белобрысого паренька, сына моряка, прожившего в коммуналке на Московской улице города Находки до 14 лет, пока его впервые не отправили продажные судьи и прокуроры на малолетнюю зону за обычную драку, где Валерка прутом арматуры размозжил голову своему сверстнику, приехавшему с десятком пацанов с «Малиновских болот» на разборку с центровыми. С тех пор за ним и закрепилась кличка «Князь». У Валерки было еще пять ходок на зону по тяжким статьям за грабеж и разбой и, в конце концов, его короновали на тридцать пятом году жизни в одной из Колымских зон и поставили смотрящим по Находке.

Что заставило Князя самому отправиться на пассажир, останется для всех загадкой и этот жалкий кусочек кожи от его любимой куртки мог еще многое поведать опытному сыщику из линейной прокуратуры, но Смагин ловким движением руки оторвал его и бросил в воду.

— Я все видела, — глупо улыбнулась Савельева, — но никому не скажу, таким ты мне нравишься еще больше. — Она подошла к Игорю, обняла его за плечи и положила свою голову, на вздымающуюся грудь мужчины. Удары его сердца были настолько сильными, что голова девушки буквально подскакивала, что еще больше возбуждало и разогревало ее женское начало.

— Что ты видела? — Смагин попытался оттолкнуть девушку и заглянуть ей в глаза.

— Я хотела проститься с тобой, но ты буквально передо мной выскользнул из своей каюты, и я пошла следом, сперва на шлюпочную палубу, а затем сюда. Видела, как ты осматриваешь дырки в шлюпке и на палубе. Это ты его убил? — Галина подняла невинные глаза на Смагина, распушив огромные ресницы, — не думай, милый, я никому ничего не скажу, только побудь со мной хоть эти последние часы перед приходом. Я вижу и чувствую, что ты любишь свою жену, но дай мне хоть малость, дай мне возможность встречаться с тобой хоть иногда, — на глазах Савельевой, как у хорошей артистки начали наворачиваться слезы.

Смагин поцеловал девушку в горячую, пухлую щечку с ямочкой и тихо произнес:

— Так не получится, красавица, понимаешь, не получится. Мы только загубим жизнь себе и всей моей семье, и если ты действительно меня любишь, то согласишься со мной. Счастья на чужом горе не построишь — это старая, проверенная истина. Гляди, мы уже подходим к внешнему рейду, через какой-то час-два судно привяжут к стенке и все закончится.

— Но почему же ты так нежно меня целовал и шептал ласковые слова. Неужели ты все забыл? — Савельева с силой впилась пальцами в тело мужчины, отчего тот искривился и одернул ее руки.

— Я ничего не забыл, но разве я говорил, что люблю тебя, нет, малышка, любовь бывает только одна, все остальное влюбленность или обычный инстинкт, который толкает нас на удовлетворение своих нужд.

— Так значит со мной ты удовлетворял свои нужды, — Галина отступила на шаг, сверкнув, темными от слез, глазами, — ну смотри, дорогой начальник, я сотню раз унижусь перед людьми, лягу под любого мужика, только для того, чтобы увидеть, как ты будешь унижен и опозорен. Кстати, ты знаешь, почему твоя медсестра сбежала с айзером в Находке, нет? Так знай, я этой сучке сказала, что если еще хоть раз увижу с тобой, выверну ей одно место наизнанку. — Савельева отступила еще на шаг назад, так как после сказанного Смагин весь напрягся и его взгляд потемнел.

Игорь краем глаза заметил, что пассажир слегка накренился и начал поворот, отчего теплый ветер с берега чуть сменил направление и, пробив беззащитную и ослабленную мужскую ауру, обдал Смагина магнетическим запахом весенних трав, замешанном на французских парфюмах, которые в избытке исходили от стоящей рядом девушки. Он поежился, по спине пробежала до боли знакомая дрожь, предвещавшее наслаждение, его глаза, еще минуту назад грозные и стеклянные засветились, засверкали искрами страсти.

Савельева моментально отреагировала на изменения в поведении Смагина и сквозь щели, полузакрытых, от нахлынувшего блаженства, веками глаз, внимательно наблюдала за ним, с готовностью ловя каждое его движение или слово. Игорь, не осознавая, что делает, медленно распустил бесшумный зипер на куртке, забившейся в легком ознобе девушки, и обнял ее за узкие бедра. Он почувствовал, как ее упругое тело обмякло и затрепетало, когда он прошелся ладонями по гладкой коже живота.

Уже не сдерживая себя, он целовал ее шею и грудь, ловил губы, от которых исходил аромат мяты и сладковатый привкус помады. В этот момент его не остановила бы ни какая сила, пусть даже пароход пошел бы в эту секунду на дно, это не оторвало бы мужчину от, буквально слившимся с ним, горячим телом женщины. Смагин на ощупь открыл первую попавшуюся дверь в надстройке, и пара оказалась в темном и душном помещении, наполненным шумом, гудящих трансформаторов. «На распределительном щитке у меня еще не было…» — промелькнула коварная мыслишка, но тут же исчезла. Весь организм сейчас был полностью во власти основного инстинкта и все его силы и мысли были мобилизованы на выполнение основной функции — продолжении рода и потому никакая внешняя сила не остановила бы их в этот момент.

Чувство опасности и жар, исходящий от распределительных щитков, нисколько не смутили парочку, а еще сильнее обострили чувства, при которых кульминация любовных игр достигает наивысшего апогея. «Эти чертовы джинсы, кто их придумал» — вертелось в голове у Смагина, когда он пытался стянуть неподдающийся стрейч с овальных бедер, доведенной уже до отчаяния, в бурлящем потоке страсти, девушки. «Зачем я напялила все эти прикиды, ведь знала к кому иду», — чертыхалась про себя Савельева, извилистыми движениями таза освобождаясь от не нужного в этом деле белья.

Женским чутьем она почувствовала странное чувство тревоги, исходящее от мокрого и скользкого от пота тела мужчины и это еще сильнее и сильней увеличивало нарастающее чувство, когда кажется, что ты отрываешься от земли и паришь, как ангел, наслаждаясь всеми частичками своего легкого, словно перышко, тела. Ей хотелось кричать и плакать, и она не сдерживала своих чувств, рвущихся наружу, словно дикие звери из клетки, и только длинный гудок парохода привел обоих в чувство.

Галина стыдливо опустила глаза и вышла из трансформаторной, застегивая на ходу джинсы и куртку. Игорь вышел следом с сияющим от восторга лицом. «Да, может, девчонка, может, видно это ей дано от бога на радость людям», — подумал он, заворожено разглядывающий стройные, обтянутые протертыми на коленях голубыми джинсами, ножки. Ему хотелось ей что-нибудь сказать, но он никак не мог собраться с мыслями. Отвратительные фразы одна циничнее другой так и напрашивались на языке, готовые сорваться по команде одной из миллионов клеток головного мозга, но что-то, еще заложенное предками, тормозили примитивные мысли. Он догнал ее и остановил за плечо.

— Погоди, Галчонок, не обижайся, мало ли чего с дуру не наболтаешь, забудь мои слова, — он чмокнул ее в щеку и тут увидел приближающегося к ним крупного человека в старомодном шерстяном спортивном костюме голубого цвета с белыми полосками на воротнике, манжетах и на поясе, которые ткали на российских фабриках лет двадцать тому назад для экипировки выдающихся спортсменов России. В такой «мастерке», с надписью «РСФСР» на груди и спине, когда-то щеголял и сам Игорь. Спортивный костюм и кроссовки болгарской фирмы «Ботас» гонщикам из Владивостока выдали после победы на чемпионате Росси по гребле, и в нем Игорь дефилировал по городам Украины, Белоруссии, Эстонии, практически, по всему Союзу, где ему приходилось гоняться, проигрывать и побеждать. Сегодня в застиранном, с отвисшими коленками костюме, исполнял утренний променаж не кто иной, как сам начальник Управления «Дальморепродукт» — Иван Дмитриевич Сидоренко. Он легкой трусцой приблизился к Смагину и с хитрой улыбкой кивнул в след удаляющейся Савельевой.

— Гарная дивчина, правда, подержаться не за что на мой взгляд, да и место у вас для свиданий выбрано не совсем удобное и романтичное, или как говорят на Руси: «где сгреб, там и в…б», эх молодость, хотя, правильно, сынок, делаешь, вот когда отрастишь такой как у меня батут, — он, смеясь, похлопал себя по огромному кранцу живота, — наступит, так называемая, «зеркальная болезнь» — это, когда через зеркало своего малыша будешь в туалете над писсуаром рассматривать, тогда уже ничего кроме работы не нужно будет, станешь, парень, важным, ну очень важным начальником.

Игорь ничего не ответил по поводу монолога о «very impotentah», а, сославшись на дела, поспешил удалиться.

— Если на берегу будут проблемы, не стесняйся, обращайся в любое время, — крикнул ему в след Сидоренко и потрусил дальше, удивляясь неразборчивостью в половых связях современной молодежи.

«Еще накаркает, старый черт» — Игорь трижды сплюнул через плечо и скрылся за дверью в переборке, откуда вела лестница на мостик.

* * *

Ровно в 7-00 утра, как и планировалось, «Орлову» благополучно «привязали» к потрескавшейся бетонной стенке пассажирского причала Владивостокского морского порта, до половины поросшей густой, словно мох, изумрудно- зеленой морской травой и опоясанной волнообразным, от ударов форштевней кораблей, привальным брусом. Лишь только полуовальное основание дюралевого трапа с печальным скрипом и стоном коснулось долгожданной земли, по нему, как муравьи, потянулись вереницей люди, облаченные в строгие, чуть помятые и изрядно потасканные мундиры правительственных чиновников и, похожие друг на друга, как семейство приматов в болотах амазонии, «силовики» в штатском. Среди них, как белые вороны, выделялись, хорошо сложенными спортивными фигурами и черными китайскими куртками, молодые люди, нарождающегося, нового класса бизнесменов и, так называемые, предприниматели теневого звена и черного оборота марксистского капитала Российской глубинки.

Александр Стоцкий, не смотря на свой представительский вид, довольно успешно протиснулся в числе первых на трап, пробивая себе путь локтями и, при помощи старшего пограничного наряда майора Васи Бурунова, с утра уже принявшего свои положенных двести граммов русского тонизирующего напитка и беспрестанно повторяющего одну и туже фразу из классического произведения: «В очередь, сукины дети, мать вашу!», легко преодолел тридцать ступенек крутого трапа и оказался перед открытой дверью, где его приветствовал пассажирский помощник.

Вася Бурунов галантно пропустил вперед Ольгу Смагину, обдав ее утробным выхлопом чесночно — спиртового перегара, и грудью перекрыл выход остальной публике, на что Стоцкий деликатно откашлялся, едва сдерживая улыбку. Он легко подхватил Смагину под локоть и проводил ее в холл.

— Давайте сразу к капитану, — Стоцкий подмигнул Ольге, на что та растеряно ответила:

— Вам лучше знать, Александр Иванович, я здесь впервые, бывала у Игоря на транспортах, там все тихо, спокойно, а тут как на дискотеке.

— Скоро, дорогая Ольга, вся в жизнь в России завертится, как на хорошей дискотеке с барами и казино и ставкой на рулетке будет сама жизнь. — Стоцкий вовремя остановил свои прогнозы, углядев в глазах Смагиной скрытый огонек отчаяния.

— Я думаю, Вам это не грозит, через — чур, уж, вы светлая и чистая для такой жизни, но из этой ямы один путь, либо за кордон, либо рабский труд во имя «мировой революции», — Стоцкий угрюмо усмехнулся, а Ольга с удивлением посмотрела на него совсем новыми глазами. «Вот это да, если уж такой обеспеченный и респектабельный человек говорит с ней в открытую на запретную тему, что уж говорить о простых «советских» людях, действительно прозябающих в страшной нищете и находящихся на грани голода».

Она вспомнила, как сегодня утром в трамвае увидала огромную длинную очередь за хлебом и мукой в центральном хлебном магазине на остановке «Лазо», названную в честь героя гражданской войны, отдавшего свою жизнь за победу пролетариата. Черная змея очереди, извиваясь темными молчаливыми фигурами людей, вытянулась вдоль улицы Ленинской так, символично подчеркивая предсказуемый финал и крах всех антинародных марксистских учений и так называемой «революционной диктатуры пролетариата». Тогда у нее мелькнула злорадная мысль: «Вот и все чего они добились за семьдесят лет власти», но вскоре ей стало жаль и себя, и своего ребенка, и свой народ, обреченный веки вечные прозябать в условиях, которых не достойны даже дикие животные в зоопарке. Они хоть и сидят за решеткой, но их, как и римских гладиаторов, предназначенных для утехи публики, хотя бы кормили досыта.

Горбачевская перестройка к концу восьмидесятых годов довела страну до самой крайней нищеты, полки в продовольственных магазинах опустели, как в войну, появились талоны на муку, крупу, сахар, водку…. Короче на все, не говоря уже о том, что элементарно нельзя было без «блата» купить ребенку нижнее белье или курточку. Правда сама Ольга на судьбу особо не жаловалась, Игорь привозил из-за границы кучу всевозможных тряпок. Их хватало, чтобы хорошо одеваться, а часть Ольга сбывала через своих знакомых. Так и жили, пока Игорь не перевелся в управление и потерял этот прибыльный источник.

Когда Стоцкий открыл дверь капитанской каюты, пропустив Ольгу вперед, пароход напоминал собой огромный улей, где пассажиры спешили поскорее сойти на берег и потому метались у выхода, пограничники и стюардессы загоняли их обратно в каюты, кричали на, прорвавшихся на борт безо всякого разрешения группу парней в черных куртках и кроссовках, на что те спокойно разгуливали по коридорам судна, заглядывая в каждую каюту, с ухмылкой посматривая на зашедших в истерике стражей порядка.

Так равнодушно смотрит бультерьер с крокодильей пастью на писклявую болонку, что сидит на руках своей хозяйки. В каюту капитана «озорная братва» сунуться не решилась, а расположилась группами в просторном зале музыкального салона, ожидая дальнейших распоряжений своих новоявленных «боссов», таких же мелких жуликов и бандитов.

Ольга увидела Игоря, сидящего за большим круглым столом в окружении нескольких портовских чиновников и представителей пароходства. Он что-то объяснял человеку в штатском, довольно молодому, светловолосому мужчине с веселыми и непонимающими глазами комсомольского вожака, только что получившему «строгач» за очередной кутеж после партийной конференции. Маленький, чуть вздернутый носик чиновника на плоском и бледном лице, находился в постоянном движении, поэтому любому неравнодушному к загадкам природы человеку, так и хотелось его зажать двумя пальцами и потеребить до первой крови. Его серый костюм и синий, в мелкую полоску, пожеванный галстук, туго затянутый на застиранном воротнике нейлоновой рубашки, а самое главное вопросы, которые он настойчиво задавал Смагину, давали все основания предположить, что перед нами находится один из представителей комитета государственной безопасности, разлагающегося на глазах, будто труп старого медведя в, разоренной охотниками и лесорубами, тайге, некогда могущественного государства.

— Василий Горбунов, — представился веселый оперуполномоченный, присевшему рядом с ним Стоцкому. Разговорчивый агент спецслужбы протянул влажную, покрытую веснушками тонкую кисть и развернул перед носом Стоцкого пухлую красную книжечку известного по всей России своими «подвигами» Комитета госбезопасности СССР.

Стоцкий тоже представился и, усадив Ольгу на широкий, кожаный диван, подошел к Смагину.

— Ну, здорово, начальник, с приходом тебя, как дела, есть проблемы, — он жестом головы кивнул в сторону кэйджибиста, но представитель властной структуры опередил начальника рейса.

— Нет, нет, никаких проблем, — отмахнулся рукой Горбунов, как бы разгоняя надоедливых мух, — обычная формальная беседа после рейса. Вашему начальнику рейса необходимо в кратчайший срок подготовить отчет по рейсу, я ему толкую, что это его святая обязанность, а он нос воротит, нехорошо, — чекист как-то вяло улыбнулся и огляделся, — вы понимаете, я пока прошу, можем и по — другому поговорить у меня в кабинете.

— Я в десятый раз вам повторяю, товарищ Горбунов, что ни каких доносов я строчить не собираюсь, — Игорь нервно постукивал карандашом по столу, пытаясь скрыть раздражение, но как только перевел взгляд на жену — улыбка озарила его мрачное и измученное лицо. Ольга тоже ответила ему радостным кивком головы, едва сдерживая себя, чтобы не броситься на шею мужу.

— Слушай, Горбунов, чего ты ко мне пристал со своими донесениями, лучше взгляни на эту женщину, — Смагин жестом указал на Ольгу, — тебе встречались когда-нибудь подобные красавицы, — он иронично покачал головой, заметив, что смутил чекиста, — вот то-то, это моя жена, Ольга Алексеевна, и я ее не видел уже более двух месяцев. Да напишу я тебе этот проклятый отчет, только не сейчас. Тебе же на нашем пассажире каждый второй стучит, и чтобы я не изложил на бумаге, ты мне никогда не поверишь. И вообще это не моя обязанность, — Смагин, пытаясь как-то заполнить образовавшуюся паузу после своей необдуманной реплики, подмигнул чекисту и указал на капитана Семенова, который что-то доказывал пароходскому начальству, потом тихо сказал. — Вот он тебе целый роман напишет, а я фрахтователь, мое дело груз, пассажиры и заработанный фрахт, все остальное у него.

— Вот, вот, — встрепенулся Горбунов, — кстати, о грузе, у нас есть сведения, что у вас в трюмах контрабандный товар, — глаза опера моментально сузились, и доброжелательная улыбка исчезла с лица. Он мигом, из своего бесшабашного и простецкого парня превратился в хищника, почуявшего след жертвы.

— Погодите, — вмешался в разговор Стоцкий. Он движением руки остановил напористого чекиста. — Все, что находится в трюмах пассажира задекларировано в грузовых документах, в коносаментах и манифестах и мы не делаем из этого ни какой тайны. А вот для какой цели мы этот груз возим, я думаю, в наше время знает любой школьник, это для получения прибыли, что является коммерческой тайной.

— Я все понимаю, — Горбунов выдавил из себя дежурную улыбку, — но мы обязаны проверить оперативные, агентурные сведения. — Он достал из внутреннего кармана пиджака потертый блокнот, нашел нужную страничку и прочитал: «8 марта 1989 года вы произвели внеплановый заход на остров Шикотан, где было погружено на борт два трехтонных контейнера. Ни в грузовом манифесте, ни в грузовом плане судна этих контейнеров нет. Это первое. Второе. 15 марта произведен заход в японский порт Хокодате — погружено десять легковых автомобилей. Откуда у вас иностранная валюта на приобретение техники, а также, кто давал разрешение на закуп. И третье. 22 марта сего года судно заходило на рейд порта Находка, двое пассажиров покинули борт, а два, совершенно посторонних человека, поднялись на борт судна. Кто они такие и почему их нет в судовых ролях? Вот это я и хочу выяснить. Что везли, почему и для чего? Вопросы понятны. — Чекист внимательно обвел взглядом присутствующих.

Первым пришел в себя Стоцкий. Он снял очки, протер платком, чуть запотевшие от волнения, стекла и водрузил «велосипеды» обратно на переносицу.

— По поводу заходов все было согласовано со мной и начальником управления пароходства. — Стоцкий выдержал паузу, чтобы привлечь к себе внимание и продолжил, — если вы так хорошо осведомлены о действиях начальника рейса, то почему же не в курсе дел, что именно по его инициативе был спасен экипаж СРТМа «Кижуч», и аварийное судно отбуксировано на остров Шикотан. Заход в порт Хокодате произвели по причине крайней необходимости, ввиду начавшихся непредвиденных родов у одной из пассажирок, а на рейде порта Находки были списаны два пассажира. О том, кто поднимался на борт судна в Находке и что грузили на Шикотане мне ничего не известно, но вот по поводу закупа автомобилей мы можем предоставить все соответствующие документы. — Стоцкий выдохнул и пригубил из рюмки коньяку, которую предусмотрительно поставила перед ним дежурная буфетчица.

После такого расклада, Горбунов недовольно поморщился и покосился на Ольгу Смагину, которая, не скрывая волнения, пристукивала каблучком своей маленькой туфельки по блестящей, после утренней уборки, палубе капитанской каюты. Затем он, без слов, сложил свои блокноты в черный пластмассовый кейс, встал и откланялся, что было похоже на дурную пародию поведения в обществе высокосветского чиновника.

— Добро, на сегодня все, но нам с вами, господин начальник рейса — он кивнул на Смагина, — предстоит еще долгая беседа, — Горбунов развернулся, прищелкнув наборными каблучками, забрызганных грязью, форменных башмаков, и вышел. Смагин помахал ручкой в спину, удаляющемуся государеву барбосу.

— Передайте привет майору Чугунову от Смагина, — Игорь дебильно улыбнулся, обернувшемуся чекисту. Горбунов тоже оголил ряд пластмассовых зубов и, слегка склонив голову набок, приложил руку к изящно загнутым полям фетровой шляпы, давая понять присутствующим о своей лояльности к подобным выходкам недоделанных гражданских придурков, стоящих одной ногой в камере — одиночке в мрачном подвале на Алеутской. Свой родной фасад в полости рта Васька Горбунов потерял еще будучи курсантом высшей школы КГБ, укрытой от глаз людских в подмосковных лесах, когда его товарищи устроили «горбатому» темную в вонючем сортире за безобидный донос начальству о состоявшейся пьяной вечеринке сокурсников на генеральской даче дочери начальника училища, безумно влюбленной в того самого Женьку Чугунова.

По растерянному взгляду удаляющегося опера Смагин понял, что попал в точку и, уже ни сколько не стесняясь седовласых представителей портовских властей, Игорь подошел к жене и поцеловал ее в теплые влажные губы и глаза.

«Любимая!» — шепнул он ей, — как я соскучился! «Я тоже» — пролепетала Ольга каким-то совсем детским и беззащитным голосом, — мне плохо одной, не уходи больше от меня надолго. — Игорь кивнул ей и еще раз поцеловал.

Их жаркую встречу оборвал ледяной и скрипучий, как старая телега на ухабах, голос капитана Семенова.

— Игорь Львович, я все понимаю, но мы на службе, — Семенов откашлялся, как это он делал перед своим очередным «красноречивым» выступлением на публике, — проводите даму в люкс, пока мы не закончим с делами, и там наслаждайтесь всеми доступными способами.

— Смотри, Ольга Алексеевна, и запоминай, какой у нас строгий и правильный мастер, — без тени иронии произнес Игорь, — не будь его мы бы так и не узнали, что в нашей стране людям можно наслаждаться всеми доступными способами.

— Перестань, Игорь, — Ольга легонько освободилась из объятий мужа, и встала, — извините, пожалуйста, я просто хотела увидеть мужа, а сейчас пойду и не стану вам мешать.

Игорь достал связку ключей и протянул Стоцкому.

— Александр Иванович, будьте так любезны, проводите жену во второй люкс по левому борту, там, кстати, вся моя документация, можете, пока ознакомится. Да совсем забыл, — Смагин оглянулся на кучу чиновников, которые, казалось, занимались каждый своим делом, но напряженные позы говорили о том, что мимо их, шевелящихся от любого звука, ушей не проходит ни одно слово. Игорь перешел на шепот: «Что известно по Карпентеру?» — Стоцкий развел руками: «Пока все тихо, а как наш «груз 200»? — Смагин посмотрел на Ольгу, которая внимательно следила за их разговором, и спокойно сказал: «Ящик с содержимым отправили на судмедэкспертизу, пусть патологоанатомы и криминалисты определяют причины смерти».

— У вас кто-то умер? — едва сдерживая себя, чтобы не зареветь, прошептала Ольга.

После этого вопроса уже Игорь едва сдерживал себя, чтобы не сорваться.

— Дорогая, это наши проблемы иди ко мне в каюту, я скоро буду.

* * *

Пока Смагин «перетирал служебные темы» с портовыми властями, на борт незаметно поднялись несколько человек в одинаковых стеганых куртках. Раньше так шили телогрейки для зэков и солдат страны Советов, впрочем, практически, вся многострадальная страна в то время была одета в подобные ватные телогрейки, стоптанные кирзачи и шапки-ушанки. Удобно и практично в любых условиях, что у станка, что на лесоповале. Сегодня в стеганый нейлон наряжали служителей многочисленных охранных структур и силовых ведомств, снабжая золотыми эполетами и погонами серый ширпотреб, отчего важность каждой государственной службы можно было легко распознать по затейливым гусарским вензелям и ярким нашивкам на рукавах мундиров.

В руках мужчины несли крючья, фонари и прочую примитивную технику для досмотра судна, состоящую из различных зеркал с подсветками. Старший наряда, капитан Хрулев, с воспаленными от бессонной ночи глазами и обвислыми серыми, в мелкую оспинку, щеками, словно, у давно пережившего свой короткий собачий век, старого бульдога, разносящего вокруг себя запах приближающейся смерти, матерясь самыми последними словами и, чахоточно кашляя, ввалился, со своей сворой, истосковавшихся по рытью в чужом грязном белье, узколицых и молчаливых в своем маленьком миру, сутулых ищеек, в теплое нутро пассажира.

Стая сыскарей растворилась по узким коридорам и многочисленным помещениям судна, и их теперь могли увидеть где угодно и в машинном отделении под пайолами, и тоннеле гребного вала, или в коффердаме, или в грузовых трюмах, где они обнюхали и ощупали фигуристых «японок», моряки сталкивались с ними и в подшкиперской, и в цепном ящике, даже на марсовой площадке. Спасательные шлюпки тоже не избежали доскональной проверки, и здесь, самый молодой и неопытный таможенник обнаружил пулевые пробоины в днище одной из лодок, о чем незамедлительно доложил Старшому.

Капитан таможенной службы Хрулев слушал доклад своего подчиненного сидя в кресле рядом со Смагиным. По его лицу иногда пробегала нервная дрожь, как у людей перенесших инсульт. После того как сержант закончил он небрежно махнул ему рукой и тот исчез, а Хрулев медленно обвел взглядом присутствующих, словно в каждом из них видел скрытого контрабандиста. Затем он покопался в своем мешковидном портфеле и вытащил помятый лист бумаги, который небрежно бросил на стол перед капитаном.

— Это постановление на обыск, выписанное транспортным прокурором, — он поправил свои запревшие клубни между ног, как это делают распоясавшиеся холопы, почуяв безнаказанность в своих поступках перед барином и продолжил, — вы все слышали, на судне кто-то использовал скорострельное оружие, по всей видимости, автомат, поэтому я имею полномочия произвести обыск во всех помещения судна вплоть до кают начальника рейса и капитана.

Смагин устало взял со стола постановление и с нескрываемой усмешкой пробежал по тексту одним взглядом, затем также пренебрежительно бросил ее в сторону нахохлившегося таможенника.

— Это всего лишь копия постановления на обыск, но к вашему департаменту она никакого отношения не имеет, он подвинул пустой бокал к таможеннику и наполнил его до краев из пузатой бутылки с «Бренди», — выпейте, капитан, и возьмите себя в руки. Вы прекрасно осведомлены, что судно границу не закрывало и, по идее, вам вообще здесь делать нечего. Я только сейчас от вашего сержанта узнал, что начат таможенный досмотр, с какой стати, скажите мне на милость. Ваш шеф, генерал Смирнов, заверил нашего начальника, что с его стороны к судну ни каких претензий нет, так что выпейте и давайте команду вашим людям покинуть борт судна во избежание недоразумений.

После этих слов на лбу Хрулева выступили капельки пота точь в точь, как на запотевшей бутылке «бренди», но он, не сказав ни слова, залпом осушил бокал, и его желтое, сморщенное, как прелый лист лицо вдруг расправилось, словно у покойника после отпевания.

— Вы думаете, мне нужен этот досмотр, — выдохнул он, — итак всю ночь на «Шолохове» копали, но приказ есть приказ, у меня инструкция. Попрошу вас дать указание экипажу и пассажирам разойтись по своим каютам, а начальникам служб открыть все служебные помещения.

Смагин покосился на Семенова, но тот сидел молча, не проявляя беспокойства, и лишь иногда кидал ядовито-смешливый взгляд в его сторону. «Ну что, начальник, допрыгался, вот и пришел конец всем твоим авантюрам» — говорили его серые, смешливые глаза. Игорь понял, что настала пора решительных действий. Он взял казенный листок бумаги со стола и, на глазах обезумевшего капитана Хрулева разорвал его на мелкие части и бросил клочки в большую, бронзовую пепельницу, где еще дымился чей-то окурок.

— Эту филькину грамоту вы в следующий раз покажете генералу Смирнову, а теперь попрошу освободить зафрахтованный мною пароход от вашего присутствия, — Смагин встал и указал рукой на выход, — «Гоу эвэй, мистер кастомс».

Таможенник тоже подскочил, словно из мягкого кресла вдруг выстрелила тугая пружина. Его фуражка грязно-болотного цвета с высоченной тульей соскочила с колен и покатилась по каюте.

— Да вы что это себе позволяете, я вас сейчас арестую за неподчинение властям, — он нагнулся в поисках своей фуражки, но помполит Василий Плоткин услужливо поднял ее и, отряхнув о свой пиджак, подал мышиный аэродром разгневанному представителю советской власти.

«Его давно пора арестовать» — шепнул он, преданно улыбаясь, на ухо таможеннику. Хрулев, приняв все это за необдуманный розыгрыш, взвизгнул, как парной поросенок перед окончательной штивкой внутренностей и, выхватив фуражку, которая последние десять лет служила ему хорошей крышей и добросовестно до сыта кормила всю его семью, и, сотрясаясь всем телом от начавшегося приступа Эпилепсии, плюхнулся обратно в кресло.

— Вы что тут все сговорились, да я вас, я вам…, - Хрулев захрипел изо-рта запузырилась желтая пена, его тело изогнулось, как у профессиональной гимнастки, делающей мостик, а глаза закатились, ища света в конце тоннеля.

Смагин одним прыжком оказался у извивающегося на полу человека. Одной рукой он схватил бутылку с «бренди», а другой при помощи серебряной вилки начал разжимать челюсти, сомкнувшиеся в предсмертной схватке жизни и смерти. При помощи Семенова ему удалось залить в клокочущее горло почти полбутылки живительного, сорокаградусного напитка и через минуту застывшее, словно сталь тело, размякло, глаза, как у куклы Даши, вывалились с обратной стороны глазного яблока и начали внимательно рассматривать, склонившихся над телом людей.

— Где я, что со мной, — Хрулев попытался подняться. Ему помогли прилечь на диван.

— Ты с друзьями, — Смагин цинично погладил таможенника по липким волосам на клинообразном черепе, как говорят врачи, все страшное уже позади. Сейчас мы вызовем скорую помощь и отправим вас в больницу. Вы явно переработали, перенервничали, вот и начался приступ, лежите спокойно, только дайте указание своим подчиненным вслед за вами покинуть пассажир.

Хрулев часто заморгал, на глазах выступили слезы.

— Вы не поверите, я только что всех нас видел с неба и разговаривал с богом.

— Охотно верим, мы все когда-нибудь пройдем через этот коридор, но вам повезло, вы сделаете это дважды, — Смагин легонько похлопал Хрулева по костлявому плечу.

Таможенник хотел еще что-то сказать, но Семенов остановил его жестом руки.

— Извините, господин Хрулев, но начальник прав, вам надо срочно покинуть борт судна и отправиться в больницу. Как только пограничники закончат оформление и сверку паспортов, мы обязаны начать выгрузку пассажиров и груза, — он незаметно погрозил Смагину кулаком, удивляясь своей незримой сговорчивостью, — а по поводу пулевых пробоин в шлюпке я проведу внутриведомственное расследование, а затем передам все материалы компетентным органам. С вашего разрешения, господа, — капитан Семенов обратился ко всем присутствующим, на все это время застывших в тех же позах, как начались приступы эпилепсии у таможни, — я провожу господина Хрулева и наряд до трапа, кстати, вот и скорая подкатила.

— Я с вами, — Смагин сгреб судовые документы и, обогнав мастера ища спасения от очередной партии чиновников, нырнул в свой люкс. То, что он там увидел, слегка обескуражило его. Небольшая гостиная в его каюте была заполнена десятком людей. Одни стояли у переборок, нервно разминая кулаки, другие сидели на корточках, потягивая сигареты. Ольга сжалась в комочек на диване, закрыв рот платком от сигаретного дыма, а за его любимым письменным столом восседали Федул, Стоцкий и угрюмый кавказец.

— А вот и наш начальник, — Федул встал и демонстративно обнял Игоря, — вот этот джигит, сын гор, Асланбек — без предисловий начал Федул, указывая большим пальцем на небритого чечена, — гонит пургу и уже битых полчаса доказывает, что у тебя для него на судне есть два контейнера с Шикотана с грузом копченой, красной рыбы. Будь другом, отдай мужикам их рыбу и пускай катятся на все четыре стороны, а мы займемся тачками. Но существует и еще одна проблема. Вот эти два мальчика, — Федул указал пальцем на двух лысых громил, толкущихся у двери, — тоже доказывают мне, что на борту должен быть Князь, ну их авторитет из Находки, который якобы застолбил все машины.

Смагин усмехнулся и обвел взглядом разношерстную публику в его люксе.

— Значит так. Для начала, ни каких контейнеров на судне нет, и князей из Находки тоже никто не наблюдал. Возможно, ваш Князь, где-то оттягивается с пассажирками, или затерялся среди экипажа, я этого не знаю, после выгрузки пассажиров и машин сами пройдете по каютам и удостоверитесь. Так что информация к вам пришла липовая, ищите свои контейнера и авторитетов там, где вы с ними расстались. У меня все, если больше нет вопросов, то все свободны. — Он повернулся к Федулу,

— Братишка, наведи порядок на пассажире, избавь меня от присутствия этих орлов. После сказанных слов кавказец сверкнул глазами и встал.

— Что-то здесь не так, — чечен почесал волосатую грудь, — смотри, начальник, если врешь, лучше бы тебе не родиться.

— Конечно, все не так, — вскипел Смагин, — да ты только выгляни в коридор, пароход переполнен фэ-эс-бэшниками, не по вашу ли это душу!

— Ну, хватит, зачем своих пацанов обижать, — Федул примирительно похлопал чечена по плечу, — предьява твоя, Аслан, липовая и если не докажешь, будешь отвечать за гнилой базар. Разберись с поставщиком, потом будешь требовать, ищи козырную масть или ответишь по закону.

Аслан одернул плечо и пошел на выход, за ним потянулись еще четверо чернооких и угрюмых земляков. Остальные тоже как-то незаметно исчезли из каюты, а Смагин все стоял на том самом месте, как зашел в каюту. Спина его взмокла, голос слегка охрип. Федул обратился к одному из знакомых находкинских братков, который в нерешительности топтался на выходе: «Север, ты меня знаешь, был бы Князь здесь, базара нет — машины ваши, но его нет, и потому я их забираю, а ты ищи своего другана, желаю успеха».

Игорь до сих пор не мог поверить, что первый раунд он выиграл по очкам, но чтобы бой завершился победой, придется еще ой как попотеть. «Если ты чувствуешь себя, слабея своего противника, — учил Игоря когда-то его любимый тренер по боксу Виктор Гуськов, — главное не опускать руки, не открываться до конца боя, а периодически контратаковать, используя, пусть даже запрещенные приемы, такие, как удар ниже пояса или открытой перчаткой. Бой могут остановить и даже присудить победу более слабому сопернику, к примеру, из-за рассеченной брови, а победителей, как известно, не судят».

Сегодня он хорошо разыграл партию, даже Федул не усомнился в его правоте, но, чтобы как-то выйти из замешательства и разрядить обстановку Игорь осторожно взял Федула за локоть и увел бойца невидимого фронта на более приятную тему.

— Значит, как договорились, братан, две тачки твои, остальные перегонишь на стоянку управления пароходства, я дам вам своего человека, он покажет. Александр Иванович, вы не обиделись, что я назвал вас своим человеком, — Игорь с улыбкой повернулся к Стоцкому, который все это время спокойно читал, изрядно потрепанный, журнал «Морской флот».

— После всего, что я здесь услышал, я больше ничему не удивляюсь, — Стоцкий потянулся и встал, ну что ж я готов, вижу, моя помощь здесь больше не требуется, если пароходские или чекисты опять начнут наезжать, звони в любое время.

— Федул, еще одна просьба, оставь на судне пару надежных ребят, я им каюту дам. Не равен час «чехи» опять наедут, сам понимаешь, Ольга здесь.

— Заметано, авантюрист ты наш, все будет правильно, — он кивнул одному из гариллоподобных мужичков, развалившихся в креслах — Квадрат потолкайся здесь пока, на обратном пути я тебя заберу.

Когда званые гости удалились, Стоцкий наконец скинул свой дорогой плащ и достал из дипломата крокодиловой кожи две бутылки «Плиски» отменного болгарского коньяка и коробку супердефицитных конфет «Птичье молоко».

— Давай по стопе за приход и еще по одной за твой завтрашний отход на «Шолохове». Виктор Иванович документацию подготовил, пойдете вместе на экватор.

— Ой, а как же я, Игорь, ты ведь обещал, — Ольга уткнулась своим маленьким носиком в плечо мужу и запричитала, то и дело всхлипывая. Дома Димка ждет, ты обещал съездить с нами на море.

Смагин слегка отстранил жену и поцеловал ее в мокрые щеки.

— Обещал, значит, съездим, — рейс всего-то до Сингапура и обратно прокатиться, а мне здесь оставаться ну никак сейчас нельзя. А тебя с сыном я на это время отправлю в круиз по Японии, «Ольга Садовская» отходит через два дня, билеты Александр Иванович уже заказал.

— Боже, это, наверное, очень дорого, — Ольга, как ребенок, посмотрела на Стоцкого, который вытащил из своего волшебного дипломата два блестящих синих билета с изображением белого парохода на лицевой стороне.

— Отдыхайте, Ольга Алексеевна, на здоровье, — Стоцкий помахал билетами у своего лица, — я думаю, не дороже нашего с вами здоровья, по крайней мере, и не в деньгах счастье, но и без них нашему брату тоска великая.

— Это мой гонорар за рейс, — пытался оправдаться Игорь, но Стоцкий махнул рукой.

— Наливай, время поджимает, а дел у нас впереди невпроворот.

Смагин встал и звякнул фужером о стекло, под которым на стене хитро щурился Ильич.

— Ты чего это с мертвяками чокаешься, — не удержался Стоцкий.

— У нас с этим умником свои тайны, потом расскажу….

 

Глава ХII. Золотой треугольник рабских иллюзий.

Полдень. Весеннее солнце быстро прогревает остывшую за ночь землю, но в тени высокого борта белоснежного красавца «Михаила Шолохова», возвышающегося, как огромный дом в самом центре города у причала морского вокзала, приятно постоять и обсудить план предстоящего рейса и помечтать о будущем. Легкий бриз приносит с моря запах водорослей и мазута и, стоя здесь, на самом краю земли, ощущаешь себя причастным к водовороту жизни и вселенной.

Виктор Иванович Лещенко присел на овальный стальной «бык», от которого к левому носовому клюзу пассажира тянулись три желтых пятидюймовых продольных каната. Они слегка провисли от тяжести и покачивались в такт легким, едва заметным колебаниям пассажирского лайнера, отдыхающего перед новым рейсом.

Игорь Смагин поставил дипломат на причал и, задрав голову начал внимательно рассматривать судно.

— Ничего, корвет, потянет, — заключил он, ища глазами иллюминаторы своей будущей каюты. Затем он с искренней просьбой обратился к напарнику.

— Виктор Иванович, давай немного посидим перед дальней дорожкой на родимой земле, веришь, я после «Орловой», как загнанный суслик, отдышаться не могу, двое суток, как на карусели. По началу братки одолевали, потом таможня, чекисты, менты и прочая береговая мразь, даже не верится, что все позади.

— Лещенко внимательно посмотрел на Смагина и с улыбкой покачал головой.

— Наслышан я, сынок, о твоих приключениях, — он достал пачку «Явы» и затянулся сизым дымком, его взгляд был направлен куда-то за горизонт. Так, словно пронзая энергетическим сгустком мыслей, пространство и время, смотрят либо отпетые романтики, либо очень умудренные жизнью люди, — только ты не шибко успокаивайся на счет своих долгов, сам знаешь каких, — продолжил он, — ни бандиты, ни менты с тебя с живого не слезут, пока до истины не докопаются.

— Пускай копают, это их лакейская работа, за которую им щедро платит хозяин, — Игорь нервно сплюнул в воду, — а будь моя воля, Виктор Иванович, всю эту чиновничью нечисть вместе с блатными сгреб бы грейдером в одну помойную яму и закопал, а сверху вбил осиновый кол. А предкам наказал, никогда близко к тому поганому месту не приближаться.

— Вот-вот, у нас на Руси всегда так, — Лещенко укоризненно покачал головой, — одни сгребают в яму других и занимают их места. Только простым людям-то от этого не легче. Пока ты был в рейсе, здесь многое что изменилось. Говорят, Горбачева хотят скинуть, а кто придет ему на смену? Да те же самые пройдохи, его бывшие холопы и лакеи и опять управлять государством станет конюх и его сожительница кухарка, законы писать станут бывшие троечники и жулики, а потому в России все будет по — старому, если не хуже. — Виктор Иванович загасил сигарету о железную тумбу и встал. — Идем, Игорек, нас уже ждут, гляди, пассажирский машет с трапа. Узнал, бродяга, это Сергей Онищенко, вашу мореходку кончал, мы с ним в прошлом годе на «Андровской» работали, ох, сколько было выпито разных прекрасных напитков, а невесту я там себе завел, до сих пор, только вспомню ее «камасутру», дух захватывает.

Слова, произнесенные с таким задором совсем немолодым человеком, не оставили равнодушными двух молодых моряков в желтых австралийских комбинезонах. Они резво закатывали белой эмалью и без того чистый борт пассажира мохнатыми валиками, нанизанными на трехметровые бамбуковые жерди. Розовощекие молодцы, лишь на несколько секунд, прекратили свое занятие, смерив оценивающим взглядом двух незнакомцев и, после короткой паузы, молча продолжили монотонную работу.

— Эй, моряки, откуда шип прибыл, — поинтересовался Лещенко, явно желая втереться в доверие к рядовым матросам.

— Из Пуссана, батя, слыхал про такой городок в Южной Корее, — рыжий малый поправил на голове белую бейсболку и добавил, — а следующим рейсом, говорят, на Юго-Восточную Азию пойдем, только куда, пока неизвестно, Азия, она вон какая, за год не объедешь. Нас рыбаки на рейс зафрахтовали, повезут сменные экипажи на тунцеловы. Правда у этих рыбаков сплошная неразбериха, поэтому точно никто не знает.

— В Сингапур пойдем, моряки, этот городок, подходящий для вас? — Виктор Иванович подмигнул рыжему, который от неожиданности чуть не опрокинул ведро с краской.

— А ты, дед, по чем знаешь, ты кто такой?

— Если говорю, значит, знаю, я ваш новый начальник рейса, а это мой коллега Игорь Смагин, сегодня вечером снимаемся, так что поторапливайтесь с марафетом, морячки. — Он взял свой чемодан, с которым не расставался ни в одной экспедиции и пошел к трапу. На ходу он заметил:

— Гляди, как нашего брата научили работать за кордоном, ни одной капли краски не проронили, а глянь, что в нашем заливе плавает, страшно смотреть, как на Горностаевской свалке, отсюда все и начинается. Никому ни до чего дела нет, лишь бы успеть нахапать побольше, пока у власти.

— Да ладно тебе ворчать, Виктор Иванович, — Смагин обнял Лещенко за широкое плечо, — впереди у нас с тобой куча новых впечатлений, на обратном пути заход в Японию сделаем, подберем тебе лимузин по комплекции, а что мусор в море, то это не та беда, главное избавиться от мусора на берегу, среди правительства и чиновников. Лещенко обернулся и посмотрел на Смагина, как смотрит милиционер на очередного подвыпившего клиента.

— Тебе бы, парень, с трибуны речи толкать, а не по морям шляться.

— Придет время, можно будет и с трибуны сказать свое слово и сделать для людей хоть что-нибудь, а пока давай, Виктор Иванович, наслаждаться жизнью и свободой, — говорил Смагин, осторожно подталкивая в спину грузного начальника. Лещенко то и дело останавливался, переводя дыхание и отирая обильный пот с широкого лба.

— Ох, уж эти трапы, сколько я по ним за жизнь нашагался, — сокрушался Лещенко, охая и кашляя.

— Меньше курить надо, ты лучше, старый, глянь наверх, враз забудешь про отдышку и подагру.

На верхней площадке трапа в компании пассажирского помощника появилась стройная фигурка девушки в короткой юбочке и белой шелковой блузке. Юбка была настолько короткая, что Смагин смутился и опустил глаза. Ее прелестное личико то и дело озаряла улыбка. Девушка о чем-то непринужденно разговаривала с пассажирским помошником, кидая любопытные взгляды на бредущих по трапу людей, но как только те преодолели последний марш, юркнула в темное чрево пассажира.

— Здорово, Сережа, как жизнь, это Игорь Смагин, такой же начальник рейса, идем на Сингапур вместе.

— Очень рад, Виктор Иванович, с вами приятно работать, добро пожаловать на борт. Ваши каюты готовы, капитан ждет встречи с вами, сообщить ему?

— Да как хочешь, мы тут немного ознакомимся и сами ему представимся. Кстати, я его знаю?

— Нет, наверное, Григорий Аверьянович Баранов, он долгое время сидел в службе пассажирского флота, теперь вот решил развеяться по морям.

— Хорошо хоть не Козлов, — «съюморил» Смагин и от неловкости за очередную банальность опустил глаза. — Извини, Виктор Иванович, я в последнее время стал замечать, что фамилии людям даются не просто так. — Игорь расправил грудь и вздохнул поглубже, чтобы не сорваться. — Вот, к примеру, был у меня приятель, Серега Козлов, вроде не плохой парень, вместе учились в мореходке, вместе работали «суперкарго» на линейщиках. Ну, повезло Сереге, слегка подтасовал бумажки, когда работал главным бухгалтером и сумел урвать от пароходских запасов себе самую малость, чтобы открыть бизнес в Сиэтле и купить хороший дом. И дай бог ему. В управлении пароходства только ленивый не ворует. И вот моя родная сестричка летит по гринкарте в тот самый Сиэтл. Конечно же, в этом городке ни единой знакомой души, кроме Билла Гейтса, шучу. Я говорю, зайди, Надюша, к моему старинному корешу Сереге Козлову, поможет на первых парах. И что же вы думаете, мужики, наш Козлов даже ее на порог не пустил, разговаривать с землячкой и сестрой своего друга не соизволил. И кто же он после этого, конечно же — КОЗЕЛ! Лещенко сурово посмотрел на Игоря и, как ни в чем не бывало, продолжил вступительный монолог.

— Ну, как же не знаю, с Гришей Барановым мы знакомы еще, когда он третьим помошником ходил на «Хабаровске», толковый парень. Ну, да ладно, ты тут шум не поднимай, мы сами как — нибудь разберемся, дай нам бортпроводницу пошустрее для сопровождения, кстати, вот ту, что с тобой только что так мило ворковала.

— А, Милочка Цыганкова, она у нас действительно одна из лучших. Пассажирский погрозил пальцем. — Ох, Виктор Иванович, ничего от тебя не утаишь, — он заглянул в холл и крикнул дежурной: «Срочно Цыганкову к трапу!»

Что у них за имена на пассажирах, словно специально подбирают, снова не удержался Смагин, — Мила, Вета, Ника, Ксюша…, куда подевались Любы, Тани, Зины, Наташи…

Пассажирский улыбнулся и рукой пригласил во внутрь:

— Не переживай, начальник на нашем пассажире полный комплект имен на любой вкус, сам скоро узнаешь.

После убогого интерьера на «Орловой», отделка внутренних помещений «Михаила Шолохова», дизайн огромного ресторана с овальными, никелированными столами и мягкими креслами, современный интерьер танцевального и музыкального салонов, супернавороченный кинозал с огромным плоским монитором и стереосистемой, библиотека и бассейн с голубой водичкой на корме, поразили воображения Смагина.

Экипаж теплохода был подобран из молодых, красивых и опрятных юношей и девушек. Они встречали гостей с улыбками и с готовностью указывали направление движения сначала в сторону администраторской и двух шикарных люксов, расположенных в носовой части верхней палубы левого борта, а затем и каюты капитана.

Милочка Цыганкова вблизи оказалась не такой уж и милашкой, она слегка подзапустила кожу на лице и, едва заметную угреватую сыпь, уже не могли скрыть ни какие «тонаки», но это не портило общего впечатления о пароходе и остальных членах экипажа. Смагин знал рецепт от этой болезни, придуманный еще римскими весталками, и уже не сомневался, что Мила с радостью воспользуется его советами.

Девушка, по ходу дела, постоянно что-то рассказывала, словно гид заученную тему экскурсии, внимательно рассматривая Смагина и, скорее всего автоматически, одергивая короткую юбку, когда оказывалась впереди на трапе, на что Виктор Иванович заметил:

— Гляди, Игорек на тебя уже глаз молодушка положила, а меня словно и нет здесь.

От этих слов Мила вся зардела и примолкла, отвечая только на заданные вопросы. Это смущение девушки, работающей на таком престижном лайнере, было удивительно видеть Смагину, тем более его до сих пор еще не покинуло очарование его Ольги, и он находился под чарами, наложенными на его душу прошедшей ночью, когда они зажигали на своей скрипучей, проверенной кровати, как и пять лет тому назад, будоража страстными вздохами спокойные сны, уставших от жизни, соседей. Но чем больше времени Смагин находился на пассажире, тем все сильнее, с каждой минутой, с каждым часом, новое романтическое чувство захватывало его, разрушая все поставленные семейной жизнью запреты.

Мила открыла своим ключом двери обоих люксов и замерла в нерешительности, поправляя оборки на белоснежной, форменной блузке. Смагину хватило одного взгляда на высокую грудь девушки, которая часто вздымалась под тонким прозрачным шелком, подчеркивая правильные формы тела и яркий здоровый румянец на бледном лице — предвестник душевных переживаний, проступивший на пухлых, затонированных жидкой пудрой щечках, чтобы убедиться — девчонка втюрилась в него с первого взгляда и уже готова была скинуть с себя ненавистную и сдерживающую ее желание одежду. Обстановку разрядил Виктор Иванович.

— Спасибо, хорошая наша, дальше мы сами разберемся, будь так любезна, закажи нам через ресторан что-нибудь перекусить, до ужина далеко, а мы с Игорьком с утра не жрамши, — он засмеялся избитому каламбуру, — все, пока свободна, понадобишься, вызовем, — он махнул Смагину рукой, — заходи, начальник, потолкуем. Цыганкова еще секунду колебалась, прикусив пухлую губку, но, не найдя, что сказать, обожгла Смагина взглядом черных глаз, и легко, словно по воздуху вспорхнула по длинному коридору, словно на подиуме, выкидывая впереди себя, слегка искривленные в голени ножки.

Смагин проводил девушку взглядом отпетого искусителя и покосился на Лещенко. Тот молча наблюдал сцену и, когда дневальная исчезла, с улыбкой сказал:

— Что, юноша, не будь здесь меня, уже затащил бы девку в постель. Я прав? — Смагин ничего не ответил, пожал плечами и тяжело вздохнул. — Ничего, еще успеешь, хотя Саша Стоцкий попросил меня немного остепенить твою прыть, но ты знаешь, я в молодости и сам ни одной юбки не пропускал, так что делай, как считаешь нужным, а вот на счет остального будем решать все сообща.

Когда Игорь перешагнул комингс двери своего нового жилища, его захлестнул неописуемый восторг, но он не показал своего восхищения даже напарнику, а лишь с излишней иронией в голосе промолвил.

— Неплохие хоромы, на «Орловой» о таком даже и не мечтал, но все равно, та, маленькая каютка, чем-то мне ближе.

— Первый рейс, как и первая любовь, всегда ярче и памятней других, — Виктор Иванович опустился в кожаное кресло и положил на большой полированный стол свой чемодан, — ничего, к хорошему быстро привыкаешь. Конечно, это уже не «актриса», но до «Пушкина» этому лайнеру еще тянуться и тянуться. Ты только посмотри, сплошной пластик, — Виктор Иванович постучал костяшками пальцев по переборке, — больше месяца в этом искусственном мешке не протянешь.

— Но моряки — то терпят, — с какой-то скрытой горечью за бывших собратьев произнес Смагин, — ходят и полгода, и по году и ни какими напастями их не запугаешь.

— То моряки, они до поры, до времени не замечают изменений в своем организме, — Лещенко погладил свой лысый затылок, — а когда начнут волосы и зубы выпадать, ноги станут, как спички, по ночам начнут суставы крутить, хоть волком вой, а сердце превратиться в тряпку, когда при виде женщины на лице, кроме слюны на губах больше ничего не проявится, заказывай моряк, по себе панихиду. Но это все проза. Ты лучше, паря, в судовую роль загляни, — Лещенко протянул стопку бумаг Смагину, — с нами в роль вписан еще один начальник рейса, какой-то Василий Иванович Горбунов, я что-то такого в нашей конторе не припомню.

— Знаю такого, этот комитетчик давеча меня пытал на предмет моих похождений на «Орловой».

— Ну и что дальше? — Лещенко вопросительно приподнял кустистые брови.

— Настрочил я ему праведную ложь, пусть разбирается.

— Тс-с, тихо, — Виктор Иванович приложил пухлый указательный палец к губам и кивнул Игорю на выход.

В пустынном коридоре он огляделся и плотно прикрыл железную дверь каюты, которая, мягко щелкнув замком, оставила все тайны внутри помещения.

— Забыл тебя предупредить, напарничек, что на подобных пассажирах все каюты нашпигованы «жучками» и видеокамерами. У меня есть свой человек из электронщиков, специалист по этой части, он перед самым отходом нам всю эту систему заблокирует, и твой чекист вместо наших разговоров будет слушать все что угодно, только не наши с тобой пьяные разговоры о политике. Почему я об этом знаю. Расскажу позднее, а их бункер с мониторами и магнитофонами расположен на самой нижней палубе. Как-то я вез одного Гэ-бэшика на «Руси», выпили мы с ним по литру, он и давай хвастаться. Показал тот самый свой бункер и прокрутил мне воочию часть разговоров экипажа, включая, конечно же, меня и капитана, показал видеозаписи, такие только в порно кино можно увидеть. Я тогда здорово струхнул, но все же довел чекиста до окончательной кондиции и изъял из его коллекции часть компромата, теперь мне в пору самому весь экипаж «Руси» шантажировать.

Игорь ужаснулся этому открытию. Он представил, что не будь с ним рядом вот этого прожженного и многоопытного напарника, сидеть ему через месяц, в лучшем случае, в одиночке на Алеутской.

— А на «актрисах» такой прослушки нет? — Смагин сглотнул слюну и вплотную приблизился к своему спасителю.

Лещенко лукаво улыбнулся и потрепал Смагина за взъерошенный чуб.

— Нет, сынок, тебе в этом смысле повезло в прошлом рейсе, ну а здесь держи ухо востро и свой острый язычок прикуси.

* * *

Москвичев еще на мгновенье задержал свой взгляд на стройной шеренге разноцветных, лакированных лимузинов, которые, развернув свои обтекаемые капоты на восток, вытянулись, вдоль помятого океаном борта пассажира, словно отдавая последний поклон маленькому островному государству, где их зачали в конструкторских цехах и на бескрайних конвейерах кривоногие узкоглазые существа и разослали по всему миру в поисках счастья. Этой партии секондхэндов явно не повезло. Очень скоро разбитые дороги и разбавленный спекулянтами бензин этого захолустного русского городка превратят их в груду ржавого металла, которая, как дешевая, стареющая проститутка будет переходить из рук в руки, пока не закончит свои дни на одной из городских свалок.

Вот уже последняя фигуристая «Тойота», блеснув хромированными литыми дисками семнадцатидюймовых колес, мягко опустилась на бетонный причал, поросший пучками ярко-зеленой травы, рядом с нервно лязгающими буферами платформами для контейнеров и боцман Кручинин скрестил руки над головой, что означало окончание выгрузки.

«Баста!» — крикнул коренастый докер заветное слово всех портовиков мира крановщику на башне железного «Ганца», изготовленного немецкими коммунистами для русских победителей в прошедшей войне на бывших заводах Круппа. Пожилой докер отстегнул замок крепления на колесах японки и, сняв желтую, пластиковую каску, отер рукавом грязной спецовки бугристый лоб, на который спадали седые кудри.

— Живут же люди, Санек, — пробасил он, обращаясь к вирамайнальщику на борту пассажира, — тут всю жизнь горбатишься за одну идею, а

такие красавицы, как эта, являются лишь во сне, да в кино за проклятых капиталистов. — Он осторожно провел грубой рукой по полированной поверхности лоснящегося кузова.

— Смотри не поцарапай своей клюкой полировку, — крикнул сверху Санек, потом вовек не расплатишься.

— Ничего, вот парторг визу мне подпишет, и я тоже пойду по золотому треугольнику: «Владивосток — Гонконг — Иокогама». Куплю носки с бисером, туфли лакировочки, костюм с отливом, вот такую «Тойоту» и махну со своей Танюхой через всю Россию, к себе на родину, в Азов.

— Ой, размечтался, жди, как же, подпишет, — незлобно хихикнул Санек, — такие пропивохи, как ты, здесь нужнее, и кирзачи с телогрейкой тебе больше подходят к твоему любимому «Уралу».

«И мне бы такую не помешало» — с досадой закусил губу Москвичев, но безнадежно махнул рукой и легкой походкой направился к проходной порта, где возле шлагбаума маячила одинокая фигурка девушки в белой куртке.

— Извини, Катюша, задержался, Сергей подхватил две увесистые сумки своей подружки. –

— Вижу, весь с лицо сменился, когда мимо тачек планировал, — девушка потеребила парню каштановый чуб, кокетливо свисающий до самых глаз, — не завидуй ты ему, у этого Смагина столько проблем, другому за всю жизнь не скопить.

«Может поэтому и завидую», — усмехнувшись, подумал Сергей, — тут одна, две навалятся, и то решить не можешь, а Игореха их разгребает, как хороший пловец в бурном житейском море и несется дальше к намеченной цели. Но, а если подумать, как не крутись, финиш-то у всех один! — Он посмотрел на Катерину, которая рылась в своей косметичке.

— Проверяю ключи, — улыбнулась она, вот они, — она подняла заветный ключик к влюбленным глазам своего приятеля, который со стороны был похож на невменяемого маразматика, случайно оказавшегося рядом с цветущей молодой девицей. В этот момент им обоим вспомнилась последняя ночь на пассажире, когда они лежали на широкой кровати, свившись ногами и руками в один, судорожно колышущийся клубок, в полумраке каюты, больше похожие на спарившихся змей.

Девушка судорожно глотала свежий, морской воздух, льющийся живительным потоком из открытого иллюминатора. Она, словно блестящая форель в руках опытного рыбака притихла в ожидании и, чтобы не спугнуть призрачное счастье, тихо прошептала риторический вопрос всех женщин мира, начиная от Адама и Евы: «Ты меня любишь?!»

Сергей прошелся жестким наждаком подбородка по бархатной поверхности груди девушки и также чуть слышно произнес: «Да, милая».

С того момента они уже не расставились ни на минуту. Сергей буквально по следам ходил за своей возлюбленной, а та, не замечая завистливых взглядов и едких уколов подруг, парила в своем розовом тумане и не думала о серых буднях, которые могут наступить также внезапно, как и эта любовь.

Сейчас они мечтали только об одном — поскорее завалиться на любую кровать и улететь в волшебный мир любовных грез, подаренных разумным существам всевышним создателем, слиться воедино в бешеном желании любовных ласк, вскриков радости, бурного притока крови в каждую клеточку и молекулу, наполненных гормонами счастья, молодых тел.

Выйдя за проходную на оживленную трассу, Москвичев вытянул длинную руку в надежде поймать такси, которые с грохотом проносились мимо невзрачной, по мнению мордастых водителей, парочки.

Сергей безнадежно опустил свой шлагбаум, но тут, совсем рядом, в притирку к вещам на бровке дороги, притормозила черная «волжанка». Мягко скрипнув тормозами и обдав пылью прохожих, машина наискось тупо уперлась колесами в разбитый бордюр, перегородив дорогу. Из, оклеяного тонированной пленкой окна «волжанки», выглянуло до боли знакомое, смуглое, лицо, больше напоминающее цыгана, у которого украли лошадь.

«Аслан!» — мелькнула тревожная мысль в голове Сергея, — это конец. Он ведь должен был предвидеть, что «чехи» не оставят его в покое. Этого человека он видел только один раз на острове, там все его называли Асланом и с благоговением выслушивали все его наставления, которые он произносил то на исковерканном русском, то на своем тарабарском языке. Как же можно забыть этот сломанный горбатый нос и тонкие и сизые, как у утопленника, губы. Аслан тогда тоже запомнил русского и потому без вступлений, дружелюбно произнес:

— Садись, москаль, покатаемся, разговор есть, — Аслан махнул рукой и из машины вышла парочка чернооких, с ястребиными носами кучерявых молодца. Они едва доходили своими завитушками на затылках до груди Сергея, но выпученные и злобно вращающиеся вокруг своей оси глаза не выражали ничего, кроме жажды крови и насилия, ведь не для того они бросили стада баранов и любимых ишаков, там, у подножия седого Кавказа, чтобы здесь, на краю земли сусолится с никчемными русскими.

— Девка, тоже поедет с нами, — прохрипел Аслан, наводя «страх» на случайных прохожих.

Катерина, было, взвизгнула, но два чернобровых карлика жилистыми, волосатыми руками закинули ее на заднее сиденье отечественного автомобильного «чуда», где ее поджидал хмурый Москвичев. Он несильно сжал девушке руку и приложил палец к губам.

Машина рванулась, словно на гонках, что устраивают лихие джигиты в своих аулах на ишаках, и понеслась в сторону центра города. Аслан развернул свирепое лицо к пассажирам и упер дуло большого пистолета в лоб Сергею. Москвичев свел глаза на мушке ствола, отчего стал похож на медвежонка, впервые встретившего охотника в нетронутом лесу, и про себя отметил: «ТТ», бьет наповал!» Катерина вся сжалась и закрыла лицо руками. Она ясно понимала, что влипла в какую-то страшную заварушку, и что самый верный способ избежать расправы — это помалкивать, пока не спросят.

— Где груз, шакал вонючий, куда подевался Али, — прошипел Аслан, все сильнее вдавливая дуло пистолета в голову перепуганного парня, — говори или я прямо здесь вышибу твои паршивые мозги, ты меня знаешь, москаль, — кавказец злобно заскрежетал зубами. Сидевший рядом небритый карлик упер в бок Сергею лезвие испанского ножа. «Им бы в цирке лилипутов выступать, народ смешить» — мелькнуло в голове у Сергея, — юмор не оставлял его даже в такие критические минуты, и это частенько помогало ему выходить сухим из воды в самых опасных ситуациях.

— Контейнера грузили при мне, — спокойно произнес Сергей, — но куда они могли деться из трюма, понятия не имею, — он осторожно отвел ледяное дуло пистолета ото лба. — Говорят, Али сбежал, — продолжил он, — вероятно, испугался фэ-эс-бэшников. Я слышал, что чекисты заинтересовались вашим грузом, возможно, они и забрали контейнера на рейде Владивостока. Моя работа — договориться с начальником рейса о погрузке контейнеров, что я и сделал, а уж о сохранности должен был побеспокоиться ваш человек, так что «се-ля-ви» — ищите женщину.

— Что еще за женщина, ты что мне, москаль, голову морочишь, — Аслан недовольно поморщился и покосился на Катерину, трясущуюся от страха.

— Некая медсестра, Юлия Чернова, исчезла с вашим земляком на рейде Находки. Она сопровождала беременную обработчицу с плавбазы, но та скоропостижно умерла во время родов в японском порту Хокодате, и врачиха осталась не удел, — Москвичев развел руками, прижав своего курчавого охранника к двери, отчего тот по-поросячьи взвизгнул и прошелся по всем русским матерям отборным матом, — вот Али и повелся на бесхозную красотку, — закончил Сергей, с презрением осмотрев ублюдка от макушки до грязных ботинок.

— Что у вас за пароход! — Аслан вскинул руки к небу, да так, что чуть не пробил крышу своего авто. — Контейнера исчезают, беременные умирают, люди пропадают бесследно. Скажи, куда с парохода мог деться Князь со своим кассиром? И кого не спросишь, все пожимают плечами, даже наш человек в органах теряется в догадках. Какой-то «Бермудский треугольник» получается.

«Скорее всего, любовный треугольник» — усмехнулся Сергей, но промолчал.

— Чего зубы скалишь, москаль паршивый, — вновь вскипел Аслан и его глаза выкатились из темных глазниц, удивляя присутствующих своей печеночной желтизной. — Знай, если контейнера не найдутся, утопим вас, как слепых щенят… Стоп! — в глазах чечена появилась искорка разума, — а не мог ли ваш начальник утопить контейнера? — Он грозно посмотрел на Сергея.

— Нет, исключено, какой ему резон.

— А чтобы место для своих машин освободить.

«А он не такой уж тупорылый баран, как кажется на первый взгляд» — подумал Сергей, но тут же простодушно отмахнулся от такой догадки.

— О заходе в Японию никто не знал до последней минуты, а топить контейнера в японском порту Смагин бы не осмелился — это вам не Россия. К тому же на пассажире и без трюмов нашлось бы место для десятка машин.

— Ага, — взревел Аслан, — значит, в Японии контейнеров на борту уже не было, следовательно, они исчезли либо на острове, либо на переходе.

— Я ничего не знаю, — взмолился Москвичев, — за грузом следил сопровождающий с него и спрашивайте.

Аслан после своей догадки немного успокоился и что-то буркнул своим напарникам. Машина круто свернула в один из дворов на Океанском проспекте и остановилась недалеко от змееобразного дома из красного кирпича.

— Пока, свободны, — он кивнул одному из своих охранников. Тот открыл дверь машины и показал рукой на выход, — но не вздумайте прятаться, найдем и пошинкуем, как капусту. С вас за доставку по сто баксов. Сергей порылся в карманах куртки и достал всю наличность.

— Это все, что у меня есть.

Аслан вырвал купюры, небрежно пересчитал и сунул пачку в карман замшевой куртки.

— Нищета, плавают за тысячу верст щи хлебать. Молитесь, суки, своему богу, чтобы нашелся Али с контейнерами, пошли прочь, русские собаки.

Сергей схватил за тонкую руку, едва живую от страха Катерину, и потащил ее из машины на свободу.

— Скорее, девочка, пока абреки не передумали. Нужно срочно предупредить Смагина. Говорил ему, добром все это не кончится.

«Волга» дунула сладковатым выхлопом угарных газов и скрылась за поворотом. Москвичев прижал трясущуюся девушку к груди и прошептал:

— Вот видишь, все обошлось. Прости, это я виноват во всем и Игореху втянул в дерьмо. Да, бог с ним, как — нибудь выкрутимся, показывай, где твой флэт.

Катерина трясущейся рукой указала на высокий дом через дорогу.

— Они что и твой адрес узнали или это совпадение? — девушка пожала плечами, она до сих пор не пришла в себя и не могла членораздельно говорить, а лишь тревожно оглядывалась, вытирая шелковым платком накатившиеся слезы. Потом обвила руками шею возлюбленного и прошептала ему на ухо.

— Да пошли они все к черту, эти чуреки, контейнера и прочая дребедень, меня сейчас кроме тебя никто не интересует, — он прижалась к парню всем телом и парочка медленно побрела через дорогу.

За всем происходящим из чрева серебристого «фольцвагена», припаркованного рядом с красным домом, наблюдала пара глаз, которые в темноте затонированного салона светились, как у голодного до поживы кота в душном, пропахшем плесенью, подвале. Квадрат сел на хвост влюбленной парочке еще на проходной порта, а затем пристроился в кильватер «аслановскому» черному катафалку, так он величал черные, похожие на гробы, машины «чехов». Его заинтересовало, чего хочет этот чечен от Москвичева и стюардессы с «Орловой».

Вслед за парочкой Квадрат осторожно вышел из машины и незаметно проскользнул в подъезд, где исчезли молодые люди. Когда этажом выше, заскрежетал замок, и хлопнула дверь, он уже поднимался по крутым ступенькам и успел запомнить номер нужной квартиры. Квадрат вытащил из кармана радиотелефон и, выдернув зубами антенну, позвал:

— Федул, это я. Аслан что-то затевает, в порту захватил приятеля Смагина с подружкой и только что выпустил. Сдается мне, в тех контейнерах ушел на лево какой-то ценный груз, возможно наркота или стволы. Я думаю, в этом замешан твой приятель Смагин. Будем его трясти?

— Ты меньше думай, лучше выполняй мои инструкции, — недовольно ответил в трубку Федул, — пусть черные свом темы сами сращивают и разводят, у меня своих проблем невпроворот, тем более Смагин завтра сваливает на «Шолохове». За месяц, я думаю, что-нибудь проясниться, а пока возьми квартиру под наблюдение, глядишь, и нам какой кусочек перепадет, все, до связи, через час, другой я заканчиваю оформление машин, встретимся вечером в спортзале.

— Ну, как знаешь, — квадрат переключил телефон в режим ожидания, а сам машинально посмотрел в окно парадной. Возле его «фольцвагена» маячили два низкорослых человечка, в которых Квадрат узнал телохранителей Аслана. Он усмехнулся и нажал кнопку дистанционного запуска двигателя на брелке от ключей зажигания. В тот же момент раздался оглушительный взрыв, и ярко желтый сноп пламени взметнулся из — под днища его «фольца», который от мощной взрывной волны подпрыгнул, завалился на бок и зачадил, как подбитый чеченскими народными мстителями русский БТР в одном из глубоких ущелий кавказских гор. Где-то в десяти метрах от, растерзанного взрывом автомобиля, валялись два дымящих трупа.

Квадрат едва успел увернуться от осколков стекла, лопнувшего и разлетевшегося на мелкие кусочки, окна, но все же его слегка зацепило, и по шее горячей струйкой хлынула кровь. В пустом проеме окна Квадрат сквозь дым разглядел, что к подъезду на полной скорости подлетела черная «Волга». Два человека закинули трупы в багажник, и машина также быстро исчезла.

Квадрат одной рукой зажал рану на шее, другой включил телефон.

— Федул, ты меня слышишь?

— Говори, у меня мало времени.

— Федул, война, люди Аслана только что взорвали мою машину, я чисто случайно жив, в натуре пора черных валить. Я в подъезде рядом с магазином «Электроника», срочно пришли машину с ребятами, и поднимай всех наших.

В трубке застыло гробовое минутное молчание. Квадрат понимал, что Федулу сейчас не легко принять верное решение, но, зная своего шефа, он не сомневался в его правильности.

— Машина будет через пять минут, а через десять всем сбор холле «Амурского залива», без моего распоряжения, чтобы ни каких перестрелок.

* * *

Из окна кабинета заместителя начальника пароходства хорошо просматривалась новая стоянка для личного автотранспорта, которую закатали свежим, дымящимся асфальтом в канун прихода пассажира. Сегодня здесь выстроились восемь японских седанов, вокруг которых собралось с полсотни зевак, большинство из которых были работники управления и плавсостава пароходства.

Александр Стоцкий только что вышел из кабинета шефа, где Егор Ильич Заикин очнувшись от литургического, любовного сна, в который он впал, пораженный молодостью и обаянием своей китаянки, разносил в пух и прах всех своих замов. Стоцкому досталось, как говорят, «по первое число», но он не унывал. Еще вчера капитан Калинкин снялся с японского порта Кавасаки на Средиземное море. Еще два транспорта с надежными капитанами уже зашли на Кипр и оформляют документы с крупнейшим судовладельцем мира Лоскаридесом о переводе судов под флаг этой страны.

Стоцкий посмотрел в окно и бросил накопившиеся бумаги на край стола. Он никогда в жизни не поступал так с оперативной информацией, а отрабатывал ее немедленно. Глядя на роскошные лимузины под своим окном, он представил себя в белом, льняном костюме и шляпе в кресле качалке, сплетенной из тропических лиан, на увитой виноградом террасе большого дома с колоннами из итальянского мрамора, возвышающегося на белых скалах греческого полуострова. Внизу в голубой лагуне покачивается на бирюзовой поверхности моря огромная океанская яхта, которую он приобрел недавно для путешествий по миру со своей семьей.

Счастливая жена и дети загорают на золотом песочке под мягкими лучами солнца. Александр тоже позволяет себе иногда такую роскошь, но бизнес есть бизнес, ни на минуту не утихает сотовая и спутниковая связь на рабочем столе. Он очередной раз берет трубку золотого телефона, откуда несется знакомый голос.

«Боже, это опять Смагин, что у него в очередной раз стряслось!»

— Говорит начальник рейса пассажирского судна «Михаил Шолохов», следуем в Южно-Китайском море курсом на Сингапур, Александр Иванович, — у меня на борту «заяц», обнаружили на вторые сутки, куда его девать ума не приложу.

Стоцкий немного подумал, почесал лоб и предложил.

— Пересаживай его на любой российский теплоход, идущий во Владивосток, а кто он такой?

— Вы не поверите, это мой сопровождающий с первого рейса, некий Али Хасанбек Мараев, только я его знал под именем Абдула. Его обнаружил наш местный чекист Василий Горбунов, вы его помните, он по приходу «Орловой» меня доставал с доносами, а сейчас вроде успокоился, идет со «спецзаданием» в Сингапур. Там наши рыбаки набедокурили и попали в местную тюрьму. Мы с ним познакомились поближе, кстати, оказался неплохим парнем, вот еще бы его отучить стучать, а водку он пьет не хуже любого «прома» в экспедиции.

— Ты, это, Смагин, со спиртным там, не шибко увлекайся. Твоего «зайца» Мараева здесь встретят со всеми почестями, я об этом побеспокоюсь, а вот таможне и погранцам по шапке достанется капитально, что просмотрели. Кстати, если тебе интересно, у нас, буквально вчера возле «Версаля» расстреляли очередного авторитета по кличке Аслан. И еще, как договаривались, две машины я передал твоей подопечной с «Орловой» — Марине Батьковой, где ты только таких экстравагантных дам находишь. Она мне за пять минут весь кабинет провоняла табаком, перегаром и дорогими французскими духами. Ладно, все, до связи, остальные вопросы порешаем на вечерних переговорах. — Стоцкий бросил пластиковую трубку и закурил свой любимый «Кэмэл» без фильтра. Он изредка баловался этими крепкими сигаретами, но ароматный табак давал свой положительный эффект временного расслабления клеток головного мозга.

«Скорее бы все это закончилось», — Стоцкий открыл тяжелую дверцу своего персонального сейфа и достал черную увесистую паку с документами. Здесь были копии договоров с судоходными компаниями, банковские счета, документы о регистрации оффшорных компаний…перед ним лежали жалкие бумажки, но в них содержалось его будущее и будущее его семьи.

Пока шеф будет судиться с китайцами три его парохода перейдут под удобный флаг, а сам Стоцкий с семьей уже через пару месяцев будет пить шампанское на своей яхте посреди Адриатического моря. Неужели осуществится мечта его жизни, и он наконец-то вырвется из-под контроля ненавистных советов, где каждый твой шаг прослеживается, вплоть до супружеского ложа, «правильными» коммунистами. Александр Иванович погладил папку, так гладят только очень близких и горячо любимых людей, и водрузил ее на самое почетное место в своем хранилище, где в деревянной коробочке из-под гаванских, сигар у него лежал нищенский, неприкосновенный резерв, размером в десять тысяч долларов, от которого он мечтал оттолкнуться в будущем.

 

Эпилог. Прыжок в демократический «рай»

Каждый человек в земной жизни от рождения и до последнего вздоха на смертном одре строит себе «нерукотворный» монумент, состоящий из мельчайших ячеек, невидимых молекул, которые словно пчелиные соты заполняются со временем нектаром познаний и открытий, успехов и побед, ошибок и горьких утрат.

Периодически эти ячейки пополняются ядовитыми спорами лжи, ненависти, зависти и мести, которые, как плесень заполняют нетронутые участки души, что приводит к разрушению конструкции и, казалось, незыблемый памятник начинает на глазах раскачиваться, разваливаться и рассыпаться, подобно песочному замку, построенному только на иллюзиях неудавшейся жизни.

В это раннее августовское утро девяносто первого года, когда восход яркого солнца из-за сопок приморского побережье ничем не предвещал о надвигающейся угрозе, Игорь Смагин, очнувшись от тяжелого сна, ясно почувствовал, что коварная болезнь несостоятельности, точившая его душу последние годы, как прожорливый червь точит спелое яблоко, все же вырвалась наружу, парализовав его волю и разум.

Он провел рукой по столу, где нащупал бутылку с минеральной водой и жадно припал к живительной влаге. Сколько раз он зарекался не напиваться вот так бездарно, и вчерашняя попойка с людьми, которых он в душе презирал и ненавидел, еще сильнее выкручивала на изнанку его истерзанную душу. Не смотря на муторное состояние, он все же нашел в себе силы, чтобы умыться и привести в порядок мысли и плоть. Сегодня заканчивался фрахт пассажира «Русь», который, ввиду особых чрезвычайных обстоятельств в стране, пароходские начальники временно выводили из эксплуатации.

— А вы оказались на удивление прозорливым, молодым человеком, — потирая большие, красные руки и жизнерадостно улыбаясь, приветствовал Смагина в своей сверкающей чистотой каюте, капитан «Руси» Михаил Бубновский, — всех лидеров ГКЧП еще вчера арестовали, переворот в России временно откладывается, сейчас пока в стране затишье перед бурей и полное безвластие, но к штурвалу рвется Борис Ельцин, тот еще «Пиночет».

Так что в стране грядут большие перемены и демократические преобразования, а возможно и революция.

— Час от часу не легче, — угрюмо промолвил Смагин и покосился на барную стойку в углу кабинета, где красовались с десяток бутылок коньяка, виски и прочих целебных с похмелья напитков. Бубновский перехватил взгляд начальника и с радостью предложил.

— Давайте по сто грамм за наше с вами будущее и новую Россию — капитан ловко откупорил литровую бутылку скотчвиски «Блэк энд вайт» и плесканул в темные фужеры искрящуюся жидкость. Он с удовольствием отхлебнул большой глоток и, по-мужицки крякнув, заел плотскую радость лимоном. — Наконец-то я дождался своего часа, Игорь Львович, вы мне можете не верить и даже посмеяться, но все эти годы я ждал и в душе верил, что наступит этот день избавления от ненавистного прокоммунистического режима.

Смагин с широко прикрытыми глазами и ртом непонимающе смотрел на преобразившегося капитана и действительно не верил своим глазам.

— Вы же коммунист, Михаил Яковлевич, — наконец вымолвил он, приложившись к бокалу, — мало того я считал вас насквозь прожженным марксистом, что произошло за столь короткое время, или вы меня разыгрываете.

— Бросьте вы свои штучки, Игорь Львович, сейчас не то время, чтобы травить анекдоты, я знаю десятки, сотни грамотных и умнейших людей в России, которые сегодня пьют шампанское за избавление от коммунистического ига. Вы ведь такой же в душе, как и я, только молодой и через — чур, открытый и прямолинейный, это и мешает вам по жизни. Ну, да ладно, не хочу вас учить и что-то советовать, подпишите бумаги и можно работать дальше.

— А где же наш великий марксист Бухарцев? — Смагин обвел, затуманившимся от утреннего возлияния, взглядом каюту, — два дня тому назад он готов был меня с потрохами сдать банде ГКЧПистов, а сейчас, наверное, отсиживается где-нибудь в парткабинете, уничтожает старые протоколы собраний и выносит на помойку портреты бывших «вождей», с раболепным трепетом ожидая распоряжений новой власти.

— Вы снова попали в точку, его отозвали в партком пароходства, а на замену прислали мне помошника по воспитательной работе с экипажем, — Бубновский усмехнулся и залпом допил виски, — сдается мне, он из той же компании, но пока никуда не лезет и то хорошо. — Мастер стопочкой сложил подписанные документы и положил на край стола, всем своим видом давая понять, что разговор закончен, но все же добавил.

— Говорят и в вашем управлении за время нашего плавания произошли большие перемены, — Бубновский поднял на Смагина бесцветные, смеющиеся глаза.

— Разваливается система, — вздохнул Игорь, — это и горько и грустно, но хорошо, что это наконец-то свершилось. Коммунисты сами спровоцировали свою скорую кончину, хотя такую заразу просто так не изведешь. Это как наркотик, подчиняет людей, делает их своими безвольными, зависимыми рабами. Да, чуть не забыл, вот отзыв о вашей работе, — Смагин достал из папки лист бумаги, — это для нашего брата, как охранная грамота, по крайней мере, не будет повода придраться. Он вспомнил, как вчера на совещании Сашка Гуща, словно мальчишку, отчитывал Бубновского, за придуманные судовыми стукачами «косяки» в работе капитана.

Мастер раболепно кивал головой и обещал исправиться. Затем всех гостей пригласили в банкетный зал, где уже через пару часов разгоряченные дармовыми «висками», «коньяками» и эротическими «па» местных танцовщиц, непримиримый ленинец Ваня Сличенко, скинув лоснящийся на локтях и карманах китель, зажигательно выплясывал «лезгинку» вприсядку. Оська Бланк, разомлев от обильной пищи и ликера, тискал на коленях смазливую дневальную Дашеньку Чуеву, переодетую для этих целей вместе с десятком таких же подневольных, в эротическую униформу «плэйбоевских зайчиков», а непроницаемый кадровик Гуща, сразу же после десерта, исчез в выделенном ему полулюксе, в сопровождении двух номерных, у которых передники едва прикрывали место, откуда росли их, неприлично длинные, ножки.

Игорь, неожиданно для себя, выпил почти две бутылки джина с ледяным тоником и к полуночи незаметно выскользнул из шумного, судового ресторана, чтобы через полчаса прижать к себе перепуганного ото сна Димку и улыбающуюся жену. Ольга была такая теплая и нежная, что Игорь, не стесняясь сына, целовал жену в горячие губы, пока она не остановила его.

— Ну, хватит, Игореша, мы ведь не одни, — она погладила мужа по небритым щекам и спросила. — Что у нас за праздник сегодня?

— А ты разве не знаешь.

— Нет, не знаю, расскажи.

— В России власть меняется, а она ничего не знает, — Игорь грубо обнял Ольгу, так что та застонала.

— Что ты делаешь, я что тебе шлюха, какая, будешь на пароходе со своими номерными так обращаться, — Ольга отпрянула от Игоря и, взяв спящего сына на руки, осторожно уложила в кроватку. Игорь усмехнулся и, покачиваясь, побрел на кухню.

— Какие номерные, какие шлюхи…, - бубнил он себе под нос, наливая полный стакан водки из хрустального графина.

Ольга стояла в дверях и внимательно наблюдала за мужем. Ей было жалко его, но еще больнее ей было за себя: «Какого черта я сижу в этом чулане и мужественно ожидаю из рейса своего мужа-героя. Он приходит в стельку пьяный и его еще надо жалеть и ложиться с ним в постель!»

— А тебе приятно со мной спать в пьяном состоянии, — негромко сказала Ольга и сжалась от сказанных слов. Она знала, что Смагин после таких высказываний может вскипеть, хлопнуть дверью и исчезнуть из дома на два-три дня. В таком состоянии он частенько стал являться после своих непродолжительных рейсов, но сегодня Игорь был особенно возбужден и в тоже время бессилен.

— Расскажи, что у тебя случилось, я пойму, может, что посоветую, или вместе подумаем, как дальше жить.

Смагин угрюмо взглянул на жену и опустил голову.

— Совсем истрепался я, душа моя стала, как половая тряпка, и я сам ее топчу с несгибаемым упорством. Думал, что стану с людьми более жестким и бездушным, и это поможет мне в моей будущей карьере, но нет, жизнь поворачивается совсем иначе. Тем, кому я верил, начали предавать меня, а те на кого я не обращал внимания, кого я в притык не видел, наоборот, всячески помогают и пытаются сотрудничать со мной. — Игорь налил себе еще полстакана, посмотрел на свет и вылил содержимое в раковину. — Мразь, ненавижу себя. Кстати, дорогая, вчера узнал в управлении потрясающую новость, наш друг Саша Стоцкий срочно уволился и исчез за кордоном. Говорят, прихватил с собой приличную сумму со счетов пароходства. На его месте сидит уже другой человек, раньше я его знал, как обычного бандита. Догадайся с трех раз кто мой новый начальник?

— Федул, что ли, — неуверенно произнесла Ольга, зажав рот рукой от такой догадки. — О боже! — Она театрально вскинула руки к небу, — да как же можно ставить на управление пароходством безграмотного человека. У него же семь классов и липовый диплом юриста, купленный в московской подземке.

— Это не все, — Игорь опять потянулся к графину, но махнул рукой, — неделю назад в подъезде собственного дома расстреляли нашего финансового директора Инессу Грехневу, ее место занял человек Федула.

— Уж не Квадрат случайно, — нервно засмеялась Ольга, — он мне звонил недавно, предупреждал, чтобы одна поздно не ходила и за ребенком присматривала, нашелся советчик.

— Нет, до этого не дошло, но, похоже, что мы скоро все будем под их властью. Не сегодня-завтра последние «риферы» уйдут под «удобные» флаги и мы их никогда больше не увидим. А я еще боялся американцев, они просто мальчики по сравнению с нашими российскими ворюгами, тут свои скоро по ветру всю страну пустят, а Федул со своей бригадой переберется в Белый дом.

— Ну, уж нет, этому не бывать, — Ольга стукнула кулаком по столу, так что подпрыгнул и опрокинулся графин с остатками водки, а Игорь в ужасе вскинул мутные глаза на взъерошенную женщину, которую всегда видел только смиренно улыбающуюся каждому его слову и нежно рассматривающую свое сокровище, под названием — муж.

— Что вы за мужики, которые позволяете так себя топтать, — Ольга налила себе рюмку водки и выпила. — Все, Игорь, увольняйся со своей фирмы, пора начинать новую жизнь. Муж моей хорошей подруги ищет себе помощника. Он бывший работник общепита, сейчас закручивает большой бизнес, у тебя есть шанс попасть в струю. Я знаю, ты терпеть не можешь торгашей, но завтра вся страна превратится в рынок, и ты, волей не волей, будешь его участником. Так лучше, наверное, быть во главе этого рынка, чем валяться на обочине с протянутой рукой.

От нескончаемой тирады слов Смагин весь съежился и стал похож на старца перед причастием.

— Ты считаешь, так будет лучше, — он скрипнул зубами, — я подумаю.

* * *

Месяц спустя Смагин мчался по улицам Владивостока в новеньком, японском, служебном, микроавтобусе, принадлежащий торгово-строительной компании «Каравелла» на встречу с представителем американской фирмы «Долфин групп». Встреча была назначена в одном из офисов Морского вокзала, сданного в аренду нарождающемуся бизнесу Дальнего Востока.

Деловой разговор с иностранцем не пугала Смагина, но какая-то внутренняя дрожь заставляла напрячься все тело, когда он поздоровался с высоким, седовласым джентльменом по имени Арнольд Крауз и тот, обменявшись любезностями с русским компаньоном, достал цветные проспекты, предлагаемых к продаже товаров и бланки договоров. Игорь по должности являлся заместителем генерального директора акционерного общества и имел право подписи на банковских документах и договорах, но когда он увидел фамилию президента фирмы стоящего в правом нижнем углу договора, он понял, что на этой планете все люди завязаны в определенные клубки, из которых вырваться невозможно.

«John Carpenter» — это имя забыть невозможно!

— Ай шуд лайк дисказ зис контракт виз май босс, — сказал Смагин в конце беседы своему будущему деловому партнеру и быстро вышел в холл морвокзала, оставив на столике нетронутую чашечку дымящегося, черного кофе и растерянного американского бизнесмена.

Когда он бегом спускался по мраморной лестнице, его кто-то окликнул.

— Эй, Смагин, своих, не узнаешь!

Игорь обернулся и увидел капитана Калугина, тот по дружески обнял Смагина и крепко пожал руку.

— Валентин Петрович, — радостно воскликнул Смагин, — как я рад тебя видеть, хоть одна родственная душа среди этих проходимцев. Слыхал, что твое «Карское море» Заикин продал китайцам, ну а взамен ты что-то получил?

— Куда там, шиш под нос, — Калугин покрутил фигурой из трех пальцев, — отправили в отпуск на полгода, а когда вышел, все оставшиеся в управлении пароходы оказались заняты, вот и болтаюсь второй месяц на бичу. Хотел в Японию сбегать за машиной, ну и обратился к нашему общему другу Витальке Семенову, с которым ты на «Орловой» покорял север, сейчас он мастером на «Ольге Садовской», таскает по сотне тачек в неделю из Кобе и Таямашинки.

— Ну и как тебя Семенов встретил, насколько я помню у него должок перед тобой, — прищурился Смагин от нахлынувших воспоминаний.

— Да, никак, — Калугин сплюнул себе под ноги, — козел законченный, твой Семенов, послал меня в отдел кадров пароходства, чтобы мне выписали направление. Я ему говорю: «Ты чего, волчара позорный, мутишь, мне нужно — то всего одну машину привезти по старой дружбе. — Не имею права, — говорит, — все места платные, расписаны на год вперед. Послал я его, конечно, куда положено, но видно бог есть на свете. Не выдержало сердце «отважного» капитана бремени неправедных денег, и привезли его из того самого рейса уже в цинковом гробу. Вот такие наши дела, ну а ты как, смотрю, животик отрастил, не в боссы, случайно, подался.

Какие боссы, Петрович, работаю, сам не знаю на кого, правда платят хорошо и особо не контролируют, вроде доверяют. Я ведь тоже, в душе моряк, на берегу сидеть нет мочи, ну и подался было с пассажиров к рыбакам подработать, короче, заявился лично к господину Сидоренко в Дальморепродукт. Сидим мы в его кабинете попиваем, как ты говоришь, по- дружески, кофейко, ну, я за разговором и напросился к хряку продажному на добытчик, который работал в одной из совместных российско-американских компаний в Бристоле.

— Нет проблем, — говорит мне Сидор, только у нас своя медкомиссия и пройти ты ее должен в нашей поликлинике, а свой санитарный паспорт можешь выбросить. — Ну что делать, если такой порядок у рыбаков, иду проходить комиссию, и там меня дробят кардиологи. Находят при помощи какого-то японского сканера и паршивой «узишки», с десяток болезней сердца, начиная от ишемии и аневризмы аорты и кончая микроинфарктом и стенокардией. Я когда посмотрел на вердикт врачей, решил, что осталось заказать памятник и ждать скорого конца. Но мое счастье в коридоре этой «чудо — поликлиники» встретил знакомого рыбака. Он рассказал мне забавную вещь, оказывается, в этой больнице существует негласное правило дробить чужаков, и мое заключение было сделано по заказу верхнего начальства, как ты догадался, начальника управления — Сидоренко Ивана Дмитриевича.

— И ты это все так оставил! — Возмутился Калугин, — ну, Игорь, я тебя не узнаю.

— Знаешь, Валентин, судьба сама разобралась с подлецом. Буквально через несколько дней, я прошел полный медосмотр в кардиологическом центре, где меня признали совершенно здоровым человеком, а от знакомых рыбаков узнал, что в американском Сиэтле скоропостижно скончался единственный сын Сидоренко — директор той самой совместной Российско-американской компании. Так что, брат, как говорят проклятые янки: «Донт трабл зэ трабл антил зэ трабл траблз ю» — не беспокой беду, пока она сама не побеспокоила тебя, а еще лучше предлагают мудрые китайцы: «Сиди на берегу Янцзы и жди, когда мимо тебя река пронесет труп твоего врага!». Правда в России на берегу речки долго не усидишь, лучший друг первым и скинет тебя в омут.

Калугин искоса оглядел Смагина, как хороший еврейский портной осматривает дорогого клиента и тихо, словно благословляя сына на истинно правильный путь, сказал:

— Выкинь, парень, эти дурные мысли из свой непутевой башки, сейчас в стране начнется такая мясорубка, попадешь под жернова, мало не покажется, так что сиди в своей норке и не высовывайся.

Игорь махнул на прощанье капитану и пошел своей дорогой. Справа в огромном окне зала он заметил, как к пассажирскому причалу приближается черная громадина, напоминавшее ему что-то давно ушедшее. На корме золотыми буквами, словно на могильной плите было выведено «RUSS». «Боже, неужели этот тот самый белый пароход, который он когда-то называл «Красным пассажиром». Сейчас он и не белый и не красный, а щедро вымазанный чернью паром открыл свою боковую аппарель и из его зева потоком, словно опарыши из прогнившего рта утопленника, поползали белые японские автомобили, которые растекались по причалу, выстраиваясь в длиннющие шеренги. Наступала новая эра, и Смагин это понял. На пороге стоял 1992 год.

КОНЕЦ