Глава 11

Имитаторы и призраки. Ловушки на «крабов»

На каких только судах не хаживал по морям — океанам Игорь Смагин в своей прошлой жизни, но такой страшной качки, как на траулере «Галина» он не испытывал никогда. И что самое постыдное, его тошнило, выворачивало все внутренности наизнанку, как у самого последнего салаги, впервые вышедшего в открытое море. С бледно-зеленым лицом и обезвоженным телом он метался то по узкой и жесткой койке, временами расклинивался прямо на палубе между рундуком и переборкой, чтобы вздремнуть часок-другой и набраться немножко сил. Паша Чайка, словно издеваясь, иногда предлагал ему банку «Асахи» или бокал виски, отчего у бедолаги еще сильнее скручивались кишки, а желудок подпирало к горлу.

— Ничего, держись, начальник, это тебе не на грузовых лайнерах или пассажирах нежиться, на этой шхуне каждый цент, каждая копейка зарабатывается потом и кровью, — говорил ему кэп, с аппетитом наворачивая овсяную кашу из глубокой алюминиевой чашки, которую он крепко держал в руках, когда шхуна выскакивала на гребень волны или неслась наискось в кипучую бездну черного кипящего моря.

От монотонного стука ложек во время обеда в столовой команды у Смагина вновь подкатывал тошнотворный клубок к горлу, и тогда он утыкался носом в приветливое отверстие ржавого унитаза, чтобы выжать из своих внутренностей последние капли жизни и оставшуюся мышечную энергию. Наступил момент, когда несчастный понял, что силы его оставляют, и он перестал ощущать свое тело, а свет в глазах стал мутнеть и меркнуть.

Но на третьи сутки перехода адский шторм неожиданно стих, легкий ветерок с востока лишь слегка нагонял крутую волну, океан словно притаился на время, обволакивая туманом поверхность водной глади до самого горизонта. Смагин открыл глаза и присел на койке, свесив, похудевшие за время вынужденного голодания, ноги. Ему ужасно хотелось есть. Он, словно перенесший инфаркт, старик, опираясь о переборки, добрался до холодильника, открыл замки и с жадностью набросился на филе копченого палтуса, запивая его ледяной минеральной водой и закусывая ломтем белого судового хлеба.

— С возвращением вас, господин Смагин, — не удержался съязвить Павел. — Он стоял в проеме двери в синей «Аляске», скрестив руки на груди, широко расставив ноги и слегка покачиваясь в такт небольшой бортовой качке.

— Скоро будем на месте, там нам каждая пара рук на вес золота, так, что «приходи в меридиан» и готовься к работе, — кэп еще раз усмехнулся чему-то своему и вышел на палубу, где уже слышались голоса моряков из команды браконьерского судна. Павел вышел на свежий воздух следом и прикрыл глаза рукой от яркого солнца, играющего всеми цветами радуги на искрящейся морской волне.

Шхуна с новыми бортовыми номерами и под флагом Кипра лежала в дрейфе. На ее ржавом борту красовалось новое название на латыни — «Gromoboy». Метрах в пятидесяти от сейнера плескались, словно беззаботные влюбленные, две крупные, лоснящиеся на солнце, касатки. Они, то изгибались черными спинами и треугольными, похожими на ножи гильотин плавниками, неслись наперегонки, то перевернувшись на спину, выставляли напоказ свою белоснежную блестящую кожу на тугом брюхе, затем на секунду исчезали и вновь выныривали, как торпеды, далеко по корме судна. Хищники знали, что там, где охотится человек, будет и им пожива.

— Чиф, вышли в координаты, следи внимательно за горизонтом, не проворонь вехи, быстро «кошку» за борт, — кричал Пашка-краб из приоткрытого потрескавшегося заднего окна иллюминатора ходовой рубки, выходящего на кормовую часть сейнера. Он обращался к рыжему, мосластому парню в желтой, клеенчатой японской куртке и крохотной вязаной шапочке, одетой, словно еврейская кипочка, на большую голову, поросшую, как одуванчиками, золотистыми кудряшками. Его лицо, будто рыбья чешуя, серебрилась густой щетиной на впалых щеках. Рядом у лебедки суетились, вооружая стрелы, еще пара человек в просоленных от морской воды стеганых телогрейках, ватных стеганых штанах и растоптанных, дубовых от морской соли, кирзачах.

— Эй, Смагин, чего встал, — заорал кэп непривычным и грубым для Игоря голосом, — быстро ныряй в робу и помогай мужикам на палубе. Не забыл, ты до Владика — Федя Крайснер, матрос-обработчик, у меня на судне только крабы не работают — они наш капитал, — Павел рассмеялся своей шутке, но через мгновение его мохнатые брови сошлись на переносице. — «Косявый», ты чего совсем ослеп, веха по левому борту, даю, малый задний, цепляй ее и вира помалу.

От свежего морского воздуха, пахнущего йодом и морской травой, шума работающих механизмов судна, криков людей и чаек, Игорь вдруг словно ожил, будто проснулся. В груди все закипело, заклокотало что-то давно забытое, в висках медными молоточками застучала горячая кровь, наполняя головной мозг кислородом, а тот, в свою очередь мгновенно раздавал команды каждой клеточке его молодого тела, наполняя мышцы, свежей энергией и адреналином. Сейчас он находился на пике возбуждения, получая от океана миллиарды положительно заряженных частиц, что изнутри, казалось, разрывали болезненную пелену, перенесших ранее страданий.

Смагин открыл люк на баке перед надстройкой и по вертикальному трапу спустился на нижнюю палубу, где находилась сушилка и раздевалка для моряков. Через пару минут он уже ничем не отличался от небритых, с обветренными лицами молодцев, больше похожих на злодеев из детской сказки и, еще до конца не понимая, что от него требуется, занял место у контроллера грузовой лебедки и поднял глаза на открытый кормовой иллюминатор ходового мостика. Там у пульта управления замерла, словно скала, мощная фигура капитана. Сейчас он действительно был похож на королевского камчатского краба. Его длинные руки-клешни, истатуированные романтическими якорями, чайками и парусниками, лежали на рычагах управления судна, седые волосы на висках и затылке встали дыбом, а красные глаза на загорелом лице, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Ну чего рот раззявил, Смагин, — свирепо, как из рупора, прорычал кэп, прямо над головой, сжавшегося в комок, ничего не понимающего бывшего начальника рейса, — вира на полную катушку, пока не снесло течением, и не полопались шкентеля…

Заверещала лебедка и из воды с шумом вынырнула на «вертушку» первая сетка — ловушка, туго забитая крупными едва шевелящимися мохнатыми крабами. С виду она была схожа с теми небольшими ловушками, что когда-то в детстве использовал сам Игорь, когда с пацанами со двора по улице Фонтанной. Он ловил зеленых, довольно шустро передвигающихся в зарослях морской травы, чилимов на косе небольшой уютной бухточки Амурского залива, в простонародье ее называли «семеновским ковшом». Промысловая крабовая ловушка представляла из себя цилиндрической сооружение из трех металлических колец диаметром около метра, окутанной по окружности крепкой синтетической сетью с крупной ячейкой, чтобы не губить молодняк. Конусообразный вход не давал возможности крабу выбраться наружу и на этом его жизнь в океане заканчивалась.

— Куда ставить-то? — завопил Смагин, когда сетка поднялась до уровня фальшборта.

— Глаза разуй, салага, на правый борт, в бункер, — кэп почти по пояс высунулся из окна иллюминатора, размахивая, словно дирижер камерного оркестра, своими художественными клешнями. Видно было, какой его обуял азарт и восторг, словно у рыбака, подсекшего на блесну крупного тунца.

Смагин осторожно смайнал левый шкентель и подобрал правый. Сетка — ловушка плавно переплыла через палубу и зависла над бункером правого борта, где уже весело струилась и шипела проточная морская вода, поданная из рукавов пожарных шлангов Жорой Гариным по кличке «диверсант», прибившегося в команду Пашки-краба без денег и документов на легендарном острове Шикотане. «Косявый» блестящим крюком на бамбуковом шесте ловко зацепил кольцо «локера-замка» на ловушке и животворящий поток устремился в еще порожние трюма «Громобоя».

К вечеру, забитый живым товаром — дарами Нептуна красавица шхуна, развернувшись на месте при помощи носовых «подрулек», взяла курс на восток.

— Капитан, кто-то нас пытается преследовать, дистанция порядка пятнадцати миль, — второй помощник Вася Чмиль постучал костяшками пальцев по светящемуся экрану локатора.

— Ты прав, по скорости хода похож на сторожевой пограничный катер, — Павел Чайка взял бинокль и осмотрел горизонт и не найдя там ничего интересного для себя обратился к Смагину, который по привычке крутился рядом на мосту.

— Гляди, начальник, пока ты с унитазом общался, мы по пути следования выставили ложные имитаторы, вот потому погранец и мечется до сих пор между ними. А вот если бы поленились, он сегодня к вечеру нас и накрыл бы со всем уловом и уже тянул за «ноздрю» в ближайший порт на островах или материке. Но, покуда, бай-бай, зеленые кепки, — Павел помахал рукой невидимому преследователю. — Завтра к утру будем в Отару, сдадим груз, набьем карманы долларами, чуток погуляем в местных кабачках, покуражимся с намалеванными, плоскогрудыми гейшами и полный вперед на Южную Корею, — кэп подмигнул Смагину, — а ты, пока есть время, свяжись со своими во Владике, пусть встречают через неделю, где-то на траверзе Находки, телефон перед твоим носом за эхолотом на переборке.

Смагин тут же «включил» память в мозговом компьютере и перед глазами, как в телефонной книге высветились нужные номера. Еще утром, после пробуждения, к нему пришла очередная авантюрная мысль связаться с Борисычем — его новым приятелем на «приватизационных курсах» в Дагомысе. Игорь ясно понимал, что после его внезапного исчезновения из Питерских застенок, чекисты перекроют все входы — выходы во Владивостоке и Находке. Охота на Смагина будет длиться до тех пор, пока они либо не выловят его, либо, устав от бесполезных попыток, займутся тем, чем им следует заниматься по службе. А план Смагина был таков:

После Хокайдо, он пересядет на любой транспорт, идущий на Сахалин, в Холмск или Южно-Сахалинск, все равно. С острова он через Хабаровск вылетит до Норильска, а затем на любой попутке до Дудинки, рукой подать.

Помнится, Борис Борисович обещал ему шикарный прием в любое время дня и ночи. Посмотрим, как держат свое слово новые русские миллиардеры, хотя он прекрасно понимал, что всю жизнь в бегах и на «тюфяках» не проведешь и не отсидишься, но чтобы ящейки хоть немного успокоились и расслабились их внимание надо отвлечь вот такими же, ложными имитаторами, что ставил на своем пути следования в нужные координаты опытный «Паша-краб». Запущу «утку» через Толяна Карпова, что я пока в Москве, затем возможно рвану в Европу, ведь если знают двое — знают все. Пускай гниды ФСБэшные идут по ложному следу пока, совсем не отупеют от злобы и беспомощности и их не попинают с секретной государевой службы и никто, и никогда не догадается, что Игорь Смагин под новым именем Федора Ильича Крайснера развлекается с выписанными из столицы продажными топ-моделями в апартаментах Борисыча за полярным кругом.

Смагин снял трубку и набрал сотовый номер генерального директора Толи Карпова. Спутниковая «Джи-пи-эс система сработала четко, как хронометр и через секунду Игорь услышал протяжный гудов вызова абонента.

— Карпов слушает, кто говорит?

От неожиданности Смагин на мгновенье растерялся, казалось, Карп находится рядом, за переборкой.

— Привет, братан, письмо от почтальона получил?

— Это ты, пропащая душа, ну, слав богу нашелся, мы с ног сбились, куда исчез, я уже запереживал. Бумажки в порядке, жду тебя в здравии и благополучии, подробности при встрече. Да, еще, твой знакомый чекист звонил, Чугунов, ну у них и фамилии дебильные под стать ремеслу, спрашивал, не объявился ли ты, я ему подсунул нашу московскую версию, он только хмыкнул в трубку.

— Да будет тебе, Толян, и так много сказал в эфир, — Игорь сделал свою фирменную паузу и продолжил, — все идет по плану, я в столице, моим тоже сообщи и вообще присмотри за Ольгой и сыном, планирую прокатиться по Европе, как говорили раньше с дружественным визитом, по обмену опытом, подробности при встрече, Ксюше привет, до встречи, жди звонка. — Смагин повесил трубку и улыбнулся, — Как, капитан, здорово я врать научился, в России без этих хохмачек не проживешь, перенимаем опыт у наших израильских «друзей».

— Ну, ты, начальник, загнул, столица, Европа, куда еще, врать ты, паря, горазд, — Павел на минуту оторвался от локатора и покачал взъерошенной головой, — наш номер ФСБэшники не засекут, он зарегистрирован и закодирован в Пусане и GPS навигатор я временно отключил, но береженного бог бережет, я в смысле, что даже шефу не доверяешь, хе-хе, такие вот дела. Неужели сыщики до сих пор не поняли с кем имеют дело, я тебя всего три дня знаю, не считая красного «Шолохова», а уже понял, что ты малый не промах и лебедку с ловушками я тебе не с проста так подсунул, хотел поглядеть, на что ты способен в обычном рыбацком деле, хвалю, не подкачал. — Павел почесал затылок, склонился над картой японских островов и постучал измерителем по проложенному курсу.

— Узнаю родные места, Хоккайдо и порт Отару для меня, что дом родной, а так называемая родина становится с каждым годом все более похожей на злую мачеху, где у тебя уже не осталось ничего родного. Русский язык коверкают, эмигранты заполонили города, в правительстве, в банках, у газовых и нефтяных скважин присосались американо-жидовские упыри, национальная культура уничтожается, простой народ живет в нищете, за рабский труд платят копейки…, да всего не перечислишь и все туда же браконьеры. А ты помнишь при советах банки красной икры или крабов достать было невозможно, а сейчас завалены все прилавки, потому, как рыбы, краба и других биоресурсов в океане немерено, если их с умом добывать и в первую очередь по дешевле продавать своему народу, а на экспорт — не по демпингу, а по мировым ценам, как и на нефть. У нас ведь свое некачественное топливо в два раза дороже, чем закупное из Эмиратов в Корее, как и вода, и продукты, даже портовые сборы во Владике и Находке выжимают по максимуму, ну кто к нам пойдет, вот потому я и пашу на вонючих корейцев, они хоть платят, как людям… — Павел посмотрел на смеющееся лицо Смагина.

— Ну, чего ржешь, не прав я?

Игорь кивнул головой и набрал новый номер.

— Приемная генерального директора ОАО «Норд Никель сталь» слушает.

«Вот, тупорылый северянин!» — Смагин прикрыл трубку ладонью, — дал номер приемной, он что же, не знает, что любая даже самая преданная секретарша работает минимум на два фронта, чтобы иметь запасной аэродром.

— А кто его спрашивает? — заверещал в трубке юный девичий голосок с другого конца земли.

— Скажи Смагин Игорь из Владивостока…

— Я на связи, привет, Смагин, клянусь, не ожидал твоего звонка, никак к нам в гости собрался? Хорошо застал, а то я все время в разъездах, — Борисыч тяжело выдохнул в трубку, словно ему не хватало воздуха и продолжил, — времени нет, даже поесть, как следует.

— А что так дышишь, старина, небось с молоденькими девчонками западал, а я тебя потревожил…

— Куда там, Смагин, измотался я весь с этим проклятым бизнесом, все на мне, никому ничего доверить не могу, пашу как вол!

— А я к тебе, Борисыч, в гости собрался, есть кое-какие дела, заодно и перекур себе небольшой устроишь.

— Давай, Смагин, жду, только заранее предупреди о своем прилете, машину пришлю, короче встречу, как полагается.

— Ты мне, Борисыч, свой сотовый дай, чтобы девчонки твои особо ушки не грели…

— Окей, Смагин, записывай…

* * *

— Ты что же это, капитан-лейтенант Дубина, совсем там на своем сторожевике свихнулся, глянь, паскуда, на карту, ты ведь давно в территориальные воды Японии залез. А если их «Орион» с воздуха тебя засечет, или спутник, все международный скандал и твоя дурная башка полетит, и я погон лишусь…

— Да я, капитан второго ранга, браконьера преследовал, трое суток за ним охотился, уже почти накрыл, но выскользнул прямо из рук, угорь проклятый…

— Молчать, сам ты угорь, ты бы его еще во внутреннем Японском море ловить начал, немедленно возвращайся на базу и мне объяснительную на стол. Ты что же, гаденыш, возомнил себя хозяином корабля и всего океана, ну, ты еще плохо знаешь капитана второго ранга Григория Слепцова, я-то тебя научу свободу любить, все, конец связи…

Василий Дубина повесил трубку и с ненавистью посмотрел на рулевого матроса, затем манипулятором сбросил обороты двигателя до среднего хода.

— Право на борт, ложимся на обратный курс, старпом, запиши в судовой журнал координаты, время, лежим в дрейфе, аварийный ремонт двигателя. — Дубина с тоской посмотрел на чистый горизонт: «Эх, еще бы сутки хода и накрыл бы я этого неуловимого «Пашку-краба» с поличным. Ничего, никуда он от меня не денется, подежурю возле Курильских островов, другого пути у него нет, как через Сангарский пролив на Южную Корею, вот здесь я его и прищучу. Наверняка с ним и валюта будет, и липовые судовые журналы, и «удобные флаги», так что получит разбойник по полной, а с начальством договориться можно, ведь победителей не судят».

 

Глава 12

Классика на десерт

Через сутки браконьерская шхуна «Громобой» медленно и осторожно заходила в небольшую и тихую бухту японского порта Отару, приютившегося на северо-западном побережье острова Хоккайдо. Океан успокоился, его могучее дыхание лишь слегка покачивало шхуну, скользящую под рокот дизеля на самом малом ходу мимо стоящих на рейде океанских сухогрузов под разными флагами морских держав со всего мира. На одном из самых потрепанных по виду, с ржавыми бортами транспорте Смагин заметил российский выцветший, с потрепанными от ветра краями, триколор. «От себя не убежишь» — мелькнула в его голове избитая фраза. Он попытался отогнать от себя воспоминания, но почему-то не смог или просто не захотел.

Здесь, вблизи чужого берега, где, даже цвет морской воды и кромка берега была какого-то другого, чуждого его душе цвета, Игорю стало вдруг ужасно тоскливо и обидно, что ему русскому человеку, приходиться прятаться и от своих и от японцев без имени и документов на браконьерской шхуне среди небритых, обросших ракушками и водорослями мореманов и спрашивается, ради чего, да ради кучки зеленых пачек банкнот, на которые можно получить крупицу удовольствий от той жизни, что дала тебе мать…! Игорь встряхнул головой: «Начал философствовать, значит, наступает старость, а это мне ни к чему…» — он вышел на спардек и подставил лицо солнцу, кровь снова закипела в жилах, заливая все тело блаженными потоками радости.

Моряки «Громобоя» ловко развесили вдоль бортов пузатые, похожие на беременных моржих, резиновые кранцы, «косявый» легко метнул выброску на причал, где ее принял кривоногий с шапкой седых волос на голове, японский швартовщик. Он зацепил выброску за буксировочную скобу на своей мини «Хонде», юркнул в кабину и, поддав газу на педаль акселератора, потянул провисший швартовый из воды. Через десять минут «Громобой» уже стоял смирно, словно стреноженный конь, крепко прижатый к причалу туго набитыми новенькими, закупленными еще в прошлом заходе у местных шипшандлеров, надежными швартовыми концами.

«Паша-краб» вышел из своей каюты в цивильном костюме цвета «хаки», изящно пошитого по фигуре еще лет двадцать тому назад в одной из многочисленных мастерских Бангкока и приветливо помахал рукой довольно рослому, с заплывшими глазами, японцу на причале, стоявшему чуть особняком от группы местных рыбаков, одетых, словно школьники-подростки в одинаковые клеенчатые куртки ярко желтого цвета.

— Это Якимура — наш «благодетель» — с заметной иронией в голосе, чуть слышно проговорил кэп, стоящему рядом с ним, с разинутым ртом, Игорю Смагину. — Краб мы взяли первоклассный и я думаю Якимура не поскупится на «зелень», тем более, что американские доллары на островах как бы вне закона, и крупная наличка грозит по местным законам большими проблемами любому бизнесмену или даже конгрессмену, в отличие от бесшабашной, вечно пьяной и не мытой России. — Павел словно подросток вспорхнул по трапу на бетонный причал и смешно кланяясь «крабовому японскому боссу», сложил мозолистые руки в приветственном поклоне. Босс наигранно расплылся в привычной для азиатов улыбке, обнажив крепкие, как у волка зубы и сложился пополам, будто объемная книга под тяжестью, веками накопленных, умных мыслей, предрассудков и человеческого опыта.

«Даже «Паше-крабу» иногда приходиться прогибаться», — усмехнулся Смагин, — ничего не поделаешь, бизнес, у него свои, особые в этом мире, законы.

— Смагин, — кэп нервно, как показалось Игорю, махнул рукой своему вынужденному попутчику, — ну, чего замер, чай не в турпоездке, поехали со мной, посмотришь, как Якимура-сан свои делишки с русской братвой проворачивает, может пригодиться по жизни, отобедаем в портовом ресторанчике, пропустим по рюмахе «Саке» за удачную сделку, — он подмигнул замершему все в той же приветственной позе японцу. Якимура одобрительной закивал коротко стриженной седой головой и, для приличия, сделал пригласительный жест холеной рукой, зловеще поблескивая внимательным и цепким взглядом за всем происходящим через смотровые щели своих глазниц.

— Подождите минутку, — Игорь перепрыгнул через фальшборт сейнера и скрылся в надстройке. В каюте он вытащил из письменного стола загранпаспорт на имя Феди Крайснера отставшего от судна в Пусане, мельком взглянул на себя в зеркало, отразившее удивительное несходство с фото на мореходке, и через минуту он уже удобно расположился на заднем сиденье белоснежного «Цедрика» с затонированными боковыми стеклами, бесшумно уносящего его в центр острова, где очевидно и располагался офис этого старого перекупщика рыбных деликатесов.

Кэп, путая английские глаголы с плохим японским, что-то пытается объяснить Якимуре, но его никто не понимает, а хозяин лишь кивает головой покачиваясь из стороны в сторону и зорко наблюдает за всем происходящим вокруг его персоны.

— Куда он нас везет? — Игорь легонько толкнул локтем в бок, не в меру разговорившегося капитана, — и когда уже город появится, не узнаю Японию, словно где-то у нас, в Приморье, то ли в поселок Преображение попали или того хуже в Терней или Ольгу.

— Где ж ты ворон ловил, центр города мы уже давно проскочили, а едем на восточную часть острова, там и расположена штаб-квартира нашего самурая.

При слове «самурай» японец вздрогнул и недобро стрельнул глазами по капитану. Смагин поежился от острого, пронзающего беззащитное тело, словно рапира искусного фехтовальщика, молниеносно брошенного взгляда. «Да, этому самураю палец в рот не клади, отхватит по локоть…» — подумал Игорь и продолжил:

Я так понимаю, их «сити» — это парочка небоскребов и супермаркет со стоянкой для автомобилей, это и есть город Отару? — Игорь приоткрыл окно и тугая волна, насыщенная запахами пряностей и жареной рыбы ударила ему в лицо. Мимо проносилась одноэтажная провинциальная японская глубинка. Цивилизация еще не пронизала своими щупальцами эти тихие рыбацкие деревеньки и потому они выглядели так же, как и десятки лет тому назад со скромными и аккуратными домами, своими ежедневными заботами и радостями.

— А ты что же думал здесь, как в Токио или Иокогаме, где камню упасть негде, — кэп укоризненно покачал головой, — только в такой глуши нам и рады, здесь сегодня все живут за счет нашего браконьерского промысла, и все эмигрэйшн, таможня и прочие власти как те три индийские обезьяны закрывают глаза, уши и рты ради общего блага. А наши чиновники для народа пальцем не пошевелят, все норовят свою мошну набить, вот оттого и нищая Россия при таких природных богатствах, а мы, чтобы выжить прем все это сюда и сдаем почти задарма. Ой, Игореха, чую, где-то рядом, пахнет хорошим ужином и выпивкой…

— Да, я уже понял, — Смагин вытащил из кармана синий паспорт моряка и пожал плечами, — вроде и в Японии, а ни каких тебе печатей «прибыл» — «убыл», словно нас здесь и не было и все это мне сниться. В жизни бы не подумал, что такие отпетые формалисты и законники как япошки могут допустить бардак в своей «правильной Японии», хотя… — Смагин вспомнил, как он на «Орловой» по случаю преждевременных родов рыбачки Любимовой вынужден был зайти в японский порт Хокодате, и там же, без всякого оформления умудрился прикупить у местного дилера десять люксовых седанов представительского класса. «Эх, все в этой жизни возможно, если очень захотеть и, конечно же, иметь на кармане пресс «зеленой» налички.

В это время машина, как пассажирский самолет при посадке, начала медленно гасить скорость, затем «Цедрик» слегка притормозил, скрипнув тормозами, и мягко остановился у небольшого двухэтажного здания из стекла и стали, разукрашенного рекламой известных фирм «Сони» и «Хитачи». Чуть ниже дороги открывался великолепный вид на подковообразный залив, уходящий до горизонта, мерцающей изумрудными вспышками миллиардами тонн морской воды, постепенно сливаясь в единое целое с Великим Тихим Океаном.

Якимура приоткрыл дверцу и небрежным жестом указал в сторону своего офиса, где чуть выше ярко красного козырька над стеклянной дверью, красовалась неброская вывеска «Ykimura fishing Co.»

«Позялуста гости» — выдавил из себя заученную русскую фразу хозяин, — руски краб — корошо, работать Якимура — корошо, — японец похлопал кэпа по плечу и кряхтя вылез из машины.

— Сейчас ему агент сообщит, сколько точно весит наш краб и через какое-то время вот в этом потертом портфеле сосредоточится маленькое счастье для моего экипажа, а мы с тобой, Смагин, пока заморим червячка, я закажу для тебя чисто японскую кухню.

Игорь скривил губы, он до сих пор еще не оклемался от морской болезни и острые запахи, доносившиеся из соседнего с офисом ресторанчика, будоражили нутро, подкатывая к горлу сладковато-тошнотворный комок.

— Нет, есть не хочу, может виски пробьют эту чертову пробку в желудке, не то совсем ослабну и протяну ноги, так и добравшись до родимой сторонушки.

— Ладно тебе, ослабнешь, выйдем в море, впряжешься в работу со всеми, там враз аппетит появиться, — Пашка слегка нахмурился, но веселая искорка вновь засветилась в его глазах. — Я еще хотел заскочить к своему старинному приятелю на шхуну «Кавасаки», ею командует капитан Касава-сан, хочу тебе показать в каких условиях работают «джапы» и тогда сравнишь с нашими, которые, словно рабы на галерах, а чего там, сами это заслужили, — Пашка махнул наотмашь рукой и если бы Якимура не увернулся, то уже отдыхал бы на зеленом газоне рядом со своей резиденцией. Он улыбнулся и погрозил кэпу пальцем: «Большой капитана, сильный капитана, Якимура — маленький, тоже сильный капитана…»

— О чем это он? — Смагин кивнул в сторону улыбающегося «крабового короля».

— Намекает, что с ним шутки плохи, — Паша хрустнул плечами и зевнул, — сори, босс, лэтас гоу, ол райт!

— Ну и чем же плоха твоя каюта, — продолжил Игорь, — там у тебя и холодильник с виски, пивом и вареным крабом, и телеящик с дивидюшкой, кондишка какая-никакая, да, кстати, — Игорь вдруг рассмеялся, — что я вчера интересного узрел в твоей «пиратской берлоге», по пути расскажу, сейчас, аппетит тебе не хочу портить. Кэп пожал плечами: «Идем уже, что ли?»

Мужчины пошли вслед за ковыляющим впереди под ручку с мощным водителем и очевидно одновременно личным охранником Якимуры. Синий пиджак, обтягивающий его широкие покатые плечи и дугообразную накачанную спину, казалось, вот-вот разойдется с треском по швам, но видно японцы шьют также хорошо, как и делают свои автомобили и потому у них пиджаки не рвутся, машины не ломаются, а пароходы не тонут.

— И что же ты узрел такого интересного в моей каюте, — не удержался кэп, заглядывая Игорю в глаза.

— Ну, ты нетерпеливый, так вот, — Смагин снова рассмеялся, — хотел я вчера чуть сдвинуть телеящик «Сони», чтобы удобнее было смотреть с дивана, гляжу, а под ним две книги…

— Все правильно, — Паша непонимающе посмотрел на Игоря, — это для амортизации, чтобы во время шторма телик не соскользнул с полированной полки, он, «ящик», хотя и притянут жгутом, но книжная обложка надежнее, она шершавая, еще тех коммунистических времен выпуска, не то, что сейчас, глянец яркий и скользкий, как наше новое поколение так называемых «россиян», как окрестил весь наш народ алкаш Элцин и его соплеменники — «демократы» выходцы земли обетованной.

Теперь Смагин серьезно осмотрел своего приятеля и кивнул головой.

— Ну, конечно, книга она везде поможет, как говорят «твоя настольная книга», это та, которая у тебя постоянно перед глазами, и ты можешь в любой момент открыть ее и прочитать на ее страницах, что-то умное и мудрое. Короче, я отстегнул крепежный хомут, открываю первую и у меня от удивления глаза полезли на лоб, а брови на макушку. Что я мог ожидать увидеть на обложке книги в каюте рыбацкого капитана?

— И что же ты ожидал? — кэп недовольно поморщил свой сплющенный нос.

— Все что угодно, от «Звездных войн» Джорджа Лукаса, «Антикиллера» какого-нибудь плагиатора Незнанского, ну, на худой конец «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя, а там…

— Да что же там было, не томи, — Пашка-краб в недоумении уставился на застывшую в интриге самодовольную мину бывшего начальника рейса.

— … «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана и избранные произведения Василия Андреевича Жуковского — известного русского поэта 19-го века, создателя новой русской поэзии, друга и соратника Александра Сергеевича Пушкина.

— А, вот ты куда клонишь, — кэп хитро прищурился, — так это мои разбойнички балуются «Косявый» и Васька Питерский. Это у них с зоны ностальгия по прекрасному, там в лагерях, говорят, шикарные библиотеки, вот воры и убивцы наверстывают то, чего недополучили на воле, особенно ценится у них и пользуется авторитетом классическая литература и, конечно же, уголовный кодекс. А я — то, вначале струхнул, думаю, может по пьяне какие бабки общаковые заначил и забыл ненароком.

— Но это не все, — Смагин опять засиял, словно его освещал мощный галагеновый прожектор с рыбацкой шхуны «Галина», — поверишь, я сам эти книги вижу впервые, хотя считаю себя начитанным парнем, и сам понимаешь, за одну ночь я их и «проглотил, переварил» и получил колоссальное удовольствие. А в душу запала элегия Жуковского под названием «Сельское кладбище». Там есть такие строки: «На всех ярится смерть — царя, любимца славы, всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы и путь величия ко гробу нас ведет!»

— Говорила мне Галина, что ты Смагин, иногда становишься невыносимым, я ей тогда не поверил, но сейчас вижу, что женщина иногда бывает права. Ну, причем здесь мы и «величие», вот, пускай она с косой и ищет наших «великих правителей» и это же надо у меня такие умные мысли последние пять лет томились под электронным пластиковым ящиком и исправно служили безмозглому созданию хорошим амортизатором. И пускай бы они лежали там еще сто лет, так нет, нашелся, таки «Аладдин», эдакий умник, который извлек на свет божий никому не нужные заклятия, чтобы морочить головы занятым людям. Все, Смагин, наше дело капусту рубить, а не философствовать, едем.

— Эх, ты, а еще капитан, пример подражания для всего экипажа, — Игорь скептически ухмыльнулся, — оказывается кроме наживы тебе ничего и не требуется, а все туда же рассуждаешь, почему в правительстве России засели тупые, жадные и хитрые эмигранты. Так вот «они» — твой телеящик, который удобно расположился на добропорядочной душе русского народа и когда находится вот такой же «умник» и освобождает свободолюбивую душу нашего затюканного народа происходит то, чего так они все боятся и потому до тех пор, такие как ты, да и как я, в том числе, будут смиренно нести на своих плечах этих безмозглых и ненасытных тварей, мы никогда на своей земле не будем хозяевами, и наша рабская участь уже предопределена нами же. Я же, вижу, что в твоей душе — храм, а ты собственноручно его рушишь и Галина, я думаю, полюбила тебя не за пачку зеленых, она разглядела в тебе человека, ты меня разочаровал Паша-краб, но еще не поздно все исправить, мы ведь все пропитаны отравленной пропагандой насилия, коррупции и вседозволенности тех, у кого вклады в банках зашкаливают за миллионы, ведь так…?

Капитан сурово, исподлобья посмотрел на Смагина, словно увидел его впервые, затем напрягшиеся мышцы на его лице слегка расслабились. Было видно, что ему не совсем понравился монолог какого-то залетного щелкопера, но он ничего не ответил, все сказанное собственно и соответствовало его мыслям, хотя он никогда, даже в пьяном угаре не позволял себе высказать свое мнение именно поэтому, столь важному для любого человека вопросу. Это было для русского человека как «табу», не то, что бы он боялся каких-то последствий, но все же природная осторожность и инстинкт самосохранения брали верх. Сколько таких вот болтунов парятся на политической зонах по всей матушке Росси даже сегодня, когда объявили мнимую гласность и «свободу слова» и чего они добились… их забыли даже бывшие соратники, жены и дети, — Паша встряхнул головой, — ну и что же ты там еще интересного нашел в своих книжках, процитируй, небось, сутки зубрил цитаты.

— Ты знаешь, капитан, я их совсем и не учил, эти слова ложатся на душу как зерна в благодатную почву, я вижу, они тебя тоже не оставили равнодушным, надо, Паша, надо иногда беседовать с душой и совестью, иначе перед смертью даже покаяние не даст вечного покоя. Эти слова отпечатываются в моем сознании и памяти навечно, пока жив мозг, сердце и душа просит радости. Слушай:

— Это строки как раз, Павел, про тебя, а вот жизнь Иисуса, ну, здесь вообще, даже мне не понятно, как говорит «Косявый», чтобы ты его не штрафанул на сотку баксов — «Полный абзац». Ведь до каких высот этот Ренан поднял свою нацию…, и я в какой-то степени завидую еврейскому народу, который держится друг за друга.

Возьми еврейских писателей, художников, ученых; пара «шаломов» и парочка «пикассов» и тех же «энштейнов», но как их возвысили над другими, какие почести, награды, какими эпитетами все это сопровождается: неповторимый, гениальный, божественный и тому подобное, затем создавали некие фонды, из которых выделялись только для своих «гениальных» «шнобелевские» премии. А что наши делают со своими русскими гениями и талантами, которых тысячи и которые в сотни раз сделали больше открытий изобретений и внесли вклад в мировую культуру, чем скажем те же американтосы? Их в лучшем случае не замечают, а уж если чересчур из него прет гениальность, то может и загреметь, либо в тюрьму, либо совсем исчезнуть. Тупым правителям не нужны умы, художники и философы, им нужны рабы, с рабами так легко удерживать власть и купаться в золоте и шампанском.

Ты знаешь, дорогой Павел, — Смагин тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в сторону безбрежного океана, — что великому русскому писателю Салтыкову-Щедрину до сих пор ставят в укор, якобы он не любил русский народ, но он-то как раз всей душей радел за него, но только не за тот «народ», что лижет пятки всяким эмигрантам, а за народ, борющийся за свою национальную независимость и суверенитет, многовековые устои и традиции….ну хорош, меня что-то понесло, чувствую, ты меня скоро начнешь учить уму разуму по-русски, тумаками.

— Это ты верно заметил, Смагин, еще слово, и я бы тебя отправил в нокаут, ты мне, змей, всю душу разворошил, даже пить расхотелось. И давай помолчи хотя бы часок, гляди, мы здесь русские не одни с тобой, видишь к Якимуре белобрысый здоровяк подошел, явно не азиат и я его знаю. Это капитан со шхуны «Циклоп» и, кстати, наш конкурент, может капитально сбить цену на товар, а мне это ни к чему. Его кличка — «мальчик», ты видал Смагин где-нибудь таких мальчиков весом более ста пятидесяти килограммов?

— Вот сейчас вижу, — попытался улыбнуться Игорь, рассматривая капитана «Циклопа», который словно племенной бык перед спариванием мотал маленькой бритой головой на мускулистой шее, вращая красными глазами навыкат.

«Мальчик» в свою очередь то же внимательно наблюдал за новеньким долговязым малым, внезапно появившимся в зоне его внимания. «Пашку-краба» он знал давно, капитан «Галины» был прост и предсказуем, а каждый новый человек на японском острове вызывал в душе «мальчика» смутную тревогу и потенциальную опасность его бизнесу. «Нет, это не рыбак! И в этом состояла главная угроза. С Пашкой они ходили, как говорят моряки, параллельными курсами и их бизнес практически не пересекался, так было выгодно обоим. Плохой мир лучше любой войны, даже с победным концом. «Но, кто же это, черт побери, второй Пашкин попутчик в синей «аляске». Любая неизвестность приводила «Мальчика» в ярость, а гнев становился причиной замешательства и смятения, что для играющего в опасные игры браконьера могло стать непоправимым бедствием, сравнимым с очередным всеразрушающим цунами. А вдруг «краб» затеял какую-то новую игру и в любой момент может разорвать мирный договор в битве за крабовый рынок и, объединившись с его «мальчика» врагами, в один момент нанести подлый упреждающий удар.

— Ты чего весь напрягся, — Паша подошел тихо с боку и с улыбкой слегка ткнул «мальчика «в бок. Тот вздрогнул и резко отскочил в сторону, словно боец на ринге в битве без правил. Паша дружелюбно протянул правую руку, а другой похлопал по могучему, словно деревянному плечу рыбака. Паша махнул Смагину рукой и жестом представил его капитану «Циклопа».

— Знакомься, старина, мой новый помощник по кличку «Иисус Жуковский».

Мальчик растеряно посмотрел на Игоря, затем на Павла.

— Ты все шутишь, «краб», или он действительно еврей. — Мальчик свел брови на переносице и сразу превратил свое лицо в свирепое и устрашающее, но он всего лишь задумался и тот, кто хорошо знал его не предавал его звероподобный облик за действительность. «Где-то я уже видел эту наглую и надменную рожу» — мелькнула в его высохшем мозгу слабая искорка мыслей.

— Ну да, — протянул мальчик понимающе, — значит, погоняло такое и за что тебя так окрестили, братан?

— Творю благое, учу народ соблюдать заповеди, — Игорь сощурился, пытаясь не рассмеяться и продолжил юродствовать, — учу верить в добро и справедливость, не собирать богатств земных, ведь на том свете тебе ничего не понадобится, а то, что ты сейчас нахапал с собой не заберешь, и твои дети уже во втором поколении все растратят. Иисус считал труд вреднейшим для души занятием, он его презирал. Зачем говорил он человеку одежда и пища, бог создал и так его прекрасным, а все что нужно растет на деревьях и в лесу…

— Трави больше, — оборвал его мальчик, — знаю я вашего брата, можете зубы заговорить, а сами так и норовите урвать кусок пожирнее, ладно проехали, — он повернулся к Павлу, ты «краб», как я понял, сегодня прибыл и уже примчался за гонораром? Тебе бы по такому случаю надо было прихватить с собой парочку твоих головорезов, а то с Иисусом крестом не отобьешься, если, что пойдет не так. На днях здесь одного из наших «крабовиков» завалили. Пятьдесят штук зелени, говорят, нес на шхуну, теперь ищи свищи. Может это наши шалят, а может и джапы обнаглели. Местная «Якудза» тоже не дремлет.

— Будь спок, малыш, сегодня я работаю по безналу, и мои денежки переводят в надежный корейский банк, так что брать у нас, кроме чести и совести нечего, — Паша для убедительности похлопал по своим пустым карманам.

— Ну, ну, — хотелось бы верить, — мальчик пожал всем руки и не спеша и на удивление легко двинулся к крутой лестнице, ведущей к морю, где у небольшого деревянного пирса покачивались, красуясь друг перед другом разноцветными «удобными флагами», с десяток пришвартованы шхун, собравшихся здесь со всех уголков Японского моря.

* * *

— Гляди, Смагин, даже солнце, что сейчас закатывается в темную бездну океана на западе, не такое яркой и красивое, как у нас в России, и земля другая и деревья, и запахи не те, — размышлял, захмелевший от обильной еды и выпивки, Паша-краб, развалившись в обнимку с пузатым, набитым в тугую долларами, кожаным портфелем на заднем сиденье белоснежного «Цедрика», плавно парящего по полированной, как дорогой рояль, трассе к месту стоянки «Громобоя».

— А ведь чует мое сердце, не спроста «мальчик» про Якудзу вспомнил, я полагаю, японская мафия здесь не причем, наверняка это проделки наших рыбацких бандюков, нашлась же такая гадина.

— Я тоже считаю, что это его бывшие дружки и завалили, — кивнул Смагин головой, — а почему бы Якимуре действительно не перевести деньги по безналу, через банк.

— Ты чего, Игореша, с луны свалился, даже в России многие не хотят связываться с черным налом, никто не хочет, ни один банк не рискнет светиться, к тому же надо иногда платить налоги, иначе загремишь вскоре, как американский гангстер Алько Поне, попавшийся не за убийства и рэкет, а за банальную неуплату налогов. Если же банки и берутся принимать бабки на свой страх и риск, то берут до пятидесяти процентов, тебе это надо…? — Паша ухмыльнулся и уставился в окно, где в наступающих сумерках начала зажигаться пестрая реклама на каждом офисе, каждом мелком магазинчике.

— Вот я сейчас, к примеру, зайду в любой магазинчик и засвечу пачку «зелени» перед продавцом, все, через полчаса я уже буду в кандалах на японских нарах вне зависимости от моего статуса положения, национальности и гражданства, здесь работает закон, хотя то же с пробуксовками, а в России «воры в законе» от правительства грабят честной народ почем зря, начиная от самого дохлого клерка от власти, кончая президентом и его сворой министров и продажных парламентариев.

— Да, Паша, ты меня расслабил своей классикой, так в бреду элегий и угодишь куда-нибудь на «деревенское кладбище», а то и вовсе сгинешь бесследно, — Игорь почесал живот и расстегнул пряжку на брючном ремне и потянулся как кот после долгого сладкого сна. — Как надоели все эти бесконечные гонки, может завязать и жить бедно, но спокойно.

— Бедно ты уже не сможешь жить, парень, не унывай, по приезду снимаемся, ждать нам нечего, деньги при нас, а на берегу всякое может случиться.

— Так ведь ночь на дворе, к тому же понедельник, моряки в этот день не выходят в море.

— Так-то моряки, а мы, Смагин, рыбаки, нам хош понедельник, хош пятница «13», ночь для нас, приятель, мать родная и спрячет и согреет. Хоть от радаров не уйдешь, зато «Орионы» по ночам не летают, а это уже 50 процентов успеха и если надо, значит, уйдем и не задумаемся, в море спокойнее, там все знакомо. Русские сторожевики сюда не заходят, им не положено, а как выйдем из зоны опять сменим флаг, лишь бы «Дубине» на глаза не попасться, ему дуралею рязанскому пофиг, зона, не зона, начнет палить из орудий, тут уж, не до шуток. — Капитан выглянул в окно и расплылся в улыбке.

— Ну, вот и приехали, эй, там, на трапе, — крикнул он, — команде аврал, свистать всех на верх, командир приехал, а вы все спите, сукины дети.

В тот же момент вся шхуна озарилась гирляндами сигнальных огней и прожекторов на мачтах, надстройке и неоновых светильников, вываленных за борт на специальных кронштейнах по такому случаю. Заспанные с помятыми, но с сияющими от предстоящего дележа лицами моряки, не спеша и степенно выползли из своих кают на палубу.

— Это у нас традиция, — Павел похлопал рукой по кожаному портфелю, раздувшемуся от пачек с банкнотами, — сейчас начну выдавать аванс и премиальные, обидеть никого нельзя, все работали на совесть, вот потому и разукрасили шхуну разноцветными гирляндами, словно рождественскую елку. У меня даже блатные те, что на зоне никогда не работали, с уважением относятся и к рыбалке, и к кораблю, и ко мне, море всех научит уму разуму и тебя, Смагин, не пропустит.

— Ладно, тебе, Паша, я в море с десяток лет без малого мантулил, и все морские законы знаю, уважаю и выполняю, так что про меня ты зря наговариваешь, а если что лишнее и болтаю, так родился таким, ты уж прости.

 

Глава 13

«Мальчик»

«Мальчик», а в миру Гоша Малышенко, некогда, в доперестроечные времена один из передовых капитанов управления Владивостокской базы тралового флота, орденоносец и член компартии, не сразу влился в «рыночную», а попросту в бандитскую экономику России, возглавляемую бывшими торгашами, комсомольцами-бизнесменами и чекистами. Последний раз он честно рыбачил на своем траулере «Стремительный» в конце восьмидесятых годов недалеко от Сингапура в Малакском проливе и Индийском океане. Через шесть месяцев каторжного труда без кондишки, выходных и женщин, приличной пищи и выпивки, когда копченый тунец уже не лез в просоленную глотку на внешний рейд Сингапура подошел белоснежный красавец-пассажир «М. Шолохов», на котором им привезли замену, семь изголодавшихся по работе экипажей на, измотанные путиной, тунцеловы.

В торговых «щелях» Сингапура и специальных магазинах для русских со знакомыми названиями «Москва», «Владивосток», «Одесса» … шустрые кривоногие китайцы с именами «Саша», «Соня» и прочее, как-то ловко и безболезненно опустошили не такие уж тугие кошельки рыбаков, обменявших реальные доллары на низкопробный джинсовый гардероб, телевизоры с «видюшниками» и порнокасетами, а также ценные по тем временам музыкальные центры типа «Сони», изготовленные рядом в Малайзии дешевыми рабочими руками.

Капитан пассажира Лев Комиссаров по прозвищу «Троцкий» за схожесть с революционным лидером Октябрьской революции за крутой нрав и наличие клинообразной бородки, дал команду опустить боковую аппарель парома, через которую в огромный гараж стали прибывать на мотоботах партии рыбаков с тунцеловов, покачивающихся рядом на голубой лазури океанского рейда. В течении одного дня произошла смена экипажей и всем этим командовал высокий молодой парень в белоснежной рубашке с короткими рукавами, в вытертых до дыр джинсах и без знаков отличия на погонах, как это положено у моряков. Он негромко отдавал указания вахтенным офицерам и матросам белого пассажира и по его уверенному поведению всем капитанам тунцеловов, да и Гоше Малышенко стало ясно, что этот человек играет не последнюю роль на пассажире.

Капитанов, старпомов и помполитов расселили по полулюксам на верхней палубе все тот же человек в белоснежной рубашке. Все члены экипажа называли его «начальник». Вечером пассажир развернулся при помощи подруливающих устройств на сто восемьдесят градусов и лег курсом на восток, оставляя за кормой, тающие в сиреневой дымке, белоснежные небоскребы Сингапура. Капитаны тунцеловов по традиции собрались в одной из кают, чтобы отпраздновать отход, окончание путины и обсудить планы на будущее, выпить по бокалу виски за скорейшее возвращение в родные края.

После нескольких глотков жгучего напитка под названием «Джони Волкер», Гоша Малышенко вдруг начал испытывать в душе приливы одиночества и тоски по дому и любимой жене Катюше, и десятилетнему сыну Егору. Но еще сильнее ему захотелось женской ласки и чуточку любви от незнакомой женщины. Ведь куда не кинь взор, на пассажире всюду витал женский дух молоденьких стюардесс, что по утрам приходили с пылесосами для уборки пассажирских кают и хорошеньких юных официанток, разносящих в ресторане отменно приготовленные блюда. Но, вот так, подойти просто к одной из них Гоша, после долгого перерыва общения с женщиной, не мог. Он, конечно же, отгонял мысль, что его Катюша страдала от разлуки с мужем не меньше его самого, и что она вот так же могла в один прекрасный вечер пойти в ресторан с подругой, а на утро проснуться в постели с незнакомым мужичком, или чего еще страшнее с молоденьким мальчишкой, у которого на уме лишь секс, машины и наркота. Но в рейсе Гоша старался не думать о самом страшном. «Бывает и хуже» — говаривали старые, прожженные мореманы, главное, чтобы жена не втюрилась в нового ухажера и не тратила на него заработанные мужем деньги, а по приходу из рейса не выставила бы законного мужа за дверь. Ничего не поделаешь» — говорили они, — «Такова наша судьба…»

В такие минуты что-то сдерживало Гошу, словно кандалами держало всю его мужскую плоть и тогда Гоша обратился к тому самому «Начальнику», его кажется звали Игорь. Гоша обратил внимание, как Игорь легко общается с девушками. Конечно же, он обладал некой властью над ними, но принудить любую из них к интимным отношениям он не мог, девушки на пассажире сами знали, кто есть кто и что им надо от жизни.

«Начальник» понимающе улыбнулся на просьбу капитана и набрал волшебный номер телефона. Через десять минут, когда мужчины еще не выкурили и по сигарете, в каюту люкс робко постучали и на пороге появились две молоденькие девчушки лет по восемнадцать. Они были настолько прекрасны, свежи и юны, что у Гоши Малышенко, как в молодые годы перехватило дыхание и в голове зашумело, словно после выпитого стакана «Бренди», затем у него со скрипом свело челюсти и пересохло во рту, да так, что он не мог вымолвить и слова.

Игорь кивнул на одну из них фигуристую и опрятную девицу и обратился к капитану тунцелова.

— Познакомься, Георгий, это наша старшая официантка Людмила Семенова, комсомолка и первая красавица на пассажире, но для меня они все прекрасны, — Игорь послал воздушный поцелуй слегка смутившимся девушкам, а вторая красотка — это Ольга Корецкая, наша младшенькая на судне, пока в обслуге, но с ее данными она далеко пойдет.

— Прекратите, Игорь Львович, — Ольга уверенно прошла к столику, уставленному бутылками коньяка, пивом и всяческими заморскими закусками, села на диван и по-хозяйски разлила бренди по рюмкам. Было видно, что эта девушка здесь не в первый раз и ее уверенность в своих женских достоинствах рвущихся наружу из накрахмаленной блузки и узкой короткой юбки в этом помещении играют одну из главных ролей.

Все семь дней перехода до Владивостока Гоша находился в состоянии сказочной эйфории и восторга. Казалось, что вся его прошлая жизнь в тридцать семь лет не стоит и минуты того, что дарила ему эта конопатая Людмилка с длинными гладкими ногами, переходящими в узкие бедра и тонкую талию, эта белоснежная упругая грудь с миндалинами сосков, эти страстные губы…все сводило его с ума, он потерял счет времени, ему казалось эта сказка будет длиться вечно.

Людмила каждый вечер после отбоя и изнурительной вахты, как на работу приходила в каюту люкс своего нового спонсора и любовника. Опытной развратнице хватало всего несколько минут, чтобы задубевшее от постоянного напряжения и стрессов тело и зачерствевшая от одиночества душа Гоши Малышенко оттаяли от нежных прикосновений теплых женских рук и горячего, пульсирующего каждой клеткой, молодого прекрасного тела, словно апрельский снег, под жгучими лучами весеннего солнца. И уже к концу пути за сутки до прихода Гоша с легкой руки одарил ненасытную в любви стюардессу подарками, предназначенные для семьи.

Очевидно, его разум помутился от неописуемых наслаждений, и он в каком-то наркотическом дурмане предложил девушке выйти за него замуж. На это предложение Людмила лишь рассмеялась, легонько потрепала седого капитана за бархатное ушко и под утро ушла к себе в четырехместную каюту на нижней палубе, рядом с машинным отделением, где под грохот и завывание дизелей, непрекращающуюся болтовню подруг по кубрику она прямо в одежде обессиленная упала на свою жесткую койку и разрыдалась. Ведь подобные предложения ей уже не раз приходилось слышать от подобных временных богатых и щедрых любовников, но как только на горизонте появлялись робкие очертания Владивостокских сопок, все они быстро забывали свои клятвенные обещания и незаметно, навсегда исчезали с поля зрения мечтательной стюардессы, чтобы насладиться жизнью в кругу семьи и своих береговых женщин, многие из которых, не выдержав испытаний разлуки, находили себе временное утешение в объятиях береговых ловеласов.

А тем временем начальник рейса Игорь Смагин уже более двух часов сидел в душной радиорубке пассажира в окружении капитанов тунцеловов. Все с нетерпением ждали решение генерального директора БТРФ Юрия Сидоренко о заходе «Михаила Шолохова» в один из самых южных японских портов на окраине острова Хонсю под названием Аомори, для покупки ржавых иномарок для самых отличившихся в нелегкой путине рыбаков.

— Ну что там, Юрий Григорьевич, не томи народ, если откажешь, они меня здесь на куски порвут, — Смагин отпустил тумблер на телефонной трубке, но на том конце, где-то далеко в кабинете генерального далекого Владивостока царило молчание. На самом же деле, там шла настоящая баталия между партийными, профсоюзными органами рыбацкой организации и администрацией. Всех поедало прущее через край чувство зависти и скрытой лютой ненависти к удачливым рыбакам, и это трудно было скрыть друг от друга. Чиновники объединились под красным флагом запрета на любые просьбы «алчных тунцеловов» и казалось, что исход этого противостояния уже, как это бывало раньше, будет на стороне скромных береговых тружеников. Но, позднее выяснилось, что дело рассматривали даже на внеочередном заседании крайкома партии и «сам» ВПЛ дал добро на незапланированный заход.

«А все же откуда у наших рыбаков столько валюты, чтобы купить иностранный автомобиль?» — задал вопрос главный партийный лидер Приморского края господину Сидоренко, но тот лишь развел руками: «Говорят, что машины там, за бугром, дешевле, как говорят, пареной репы» — робко, согнувшись в холопском поклоне и вытирая блестящую от пота лысину большим платком, отрапортовал Юрий Григорьевич.

«Ну, ну, поглядим, что у них там за машины, да не забудьте подготовить новые таможенные пошлины на иномарки, для страны это будет хорошим источником дополнительных сборов» — тут же обратился ВП Конакин к стоящему навытяжку таможенному генералу.

Через полчаса диспетчер тралового флота вызвал «Шолохов» на связь и скрипучим голосом доложил начальнику рейса о положительном решении. Капитаны подхватили Смагина под руки и поволокли в его люкс, где сгоряча порешили скинуться по сотке баксов начальнику рейса на иномарку, а заодно и отпраздновать бурными возлияниями предстоящий заход в японский порт Аомори.

Игорь и сам не ожидал такой реакции от рыбаков и на девяносто процентов был уверен, что Сидоренко откажет ему во внеплановом заходе, ведь стоянка у причала даже в течении часа стоила для компании десятки тысяч долларов. Но что-то там, на верху, срослось в пользу рыбаков и вот уже красный пассажир радостно накренился на левый борт и взял курс на Восток, на совершенно неизведанный до ныне русским людям курс на новые, еще непонятные рыночные отношения, что ждали Россию в будущем. А на завтра к борту теплохода по заявке капитана услужливые япошки подогнали три десятка разноцветных подержанных «тойот», «ниссанов», «хонд», и счастливые обладатели, не скрывая слез радости умильно, как дети, ласкали бока своих новых полированных «коней», которым уже через год полтора предстояло по всем правилам эксплуатации пойти под пресс, но в России они еще десятки лет будут переходить из рук в руки и верно служить своим неприхотливым хозяевам, еще раз подтверждая качество и мировое превосходство японских автобрендов.

В тот памятный день Гоше Малышенко достался Нисан «Цедрик» перламутрового цвета с трехлитровым движком и мощной стереосистемой. На какое-то время он впал в блаженную кому и на пару суток даже забыл про свою неземную любовь в образе стюардессы Людмилы Семеновой. Но когда первое оцепенение спало и за сутки до подхода к Владивостоку, он вспомнил, что обещал бросить к ногам своей возлюбленной все сокровища мира, Гошу охватил неописуемый ужас и смятение.

«Как, он обещал подарить девушке вот эту прекрасную машину, да чем же она заслужила такие щедрые дары!» — Он, капитан, целый год, как проклятый, ишачил на своем ржавом тунцелове, лишенный самых элементарных удобств и жизненных благ, и вдруг появляется она, эдакая красотка и я должен ей все «это» отдать? Никогда! Но ведь она меня и не просила об этом, я сам, по своей доброй воле наобещал ей и еще, кажется, предлагал руку и сердце. Да, Гоша, пора кончать с морями, иначе совсем свихнешься, сопьешься и никто тебя не вспомнит, даже самая паршивая стюардесса с белоснежного лайнера.

Все эти воспоминания пронеслись у «мальчика», как внезапно налетевший шквал в открытом море, и он тот час признал в новом компаньоне «Пашки-краба» того самого Игоря Смагина с пассажира «Михаил Шолохов».

«А ведь он мне должен еще сто баксов за авто, что прикупил себе тогда на причале японского порта…, а если с процентами, то за это время набежала приличная сумма, вот и повод прижать его, наверняка, «краб» получил гонорар от «хозяина» и Смагину кое-что обломилось, вот для чего бог мне послал этих двух дебилов Фрола и орангутанга по кличке «квадрат» в Холмске. Им некуда деваться, за ними тянется дурно пахнущий шлейф от Питера до Владика. Пусть гопники отрабатывают свободу, иначе высажу, где-нибудь на Курилах и тогда пацанам самим придется разруливать свою дальнейшую судьбу.

Так думал Гоша, поднимаясь по трапу на борт своего окрашенного в черный свет краболова. Когда-то эта японская шхуна «Окиро Мару» была арестована еще советскими пограничниками за браконьерский лов краба в территориальных водах Советского Союза. После справедливого суда команду с богом и без копейки денег отпустили домой в Японию вместе с капитаном, который, заплатив сто миллионов йен штрафа, вскоре умер от горя в кругу многочисленного потомства, в одном из сборных домиков на острове Хоккайдо. Ему пришлось заложить все свое имущество, оставив жену и детей без куска хлеба и крышей над головой, а арестованную шхуну злые советские пограничники установили, словно памятник, у одного из самых заброшенных причалов Холмского торгового порта, в ожидании своего звездного часа, и вот этот час наступил.

Нашелся-таки, сумасшедший, по имени Гоша Малышенко, который в тихушку, за десять тысяч долларов купил по цене металлолома у капитана Холмского порта ржавую посудину, отремонтировал, окрасил в черный цвет для маскировки, установил на борту новейшее навигационное и промысловое оборудование и с особым ожесточением и непримиримостью начал свой браконьерский промысел в водах новой немытой «российской империи». С тех пор шхуна уже десяток раз окупила себя и озолотила новых хозяев и Гоша, не без гордости называл ее своей крестной мамой. Счастливый капитан порта Холмск, ломавший голову, где бы можно было утопить чертову шхуну, вдруг занемог от навалившейся на него кучи американских банкнот, вскоре запил и помер, а Гоша в это время уже «наводил мосты» и «сращивал темы» с японскими и корейскими рыбными и крабовыми королями.

И вот Гоша, получивший кликуху «мальчик» за крутой нрав и крепкие кулаки становится легендой японского моря. Все крабовики его уважают и побаиваются, у него команда набрана из отъявленных головорезов и тут какой-то Пашка-краб начинает переходить ему дорогу, не то, что им тесно в океане, «мальчик» начинает терять авторитет у простых смертных рыбаков, а что еще страшнее у японских скупщиков. Сегодня по мнению «мальчика» самодовольный «краб» переполз ту самую черту, переполнил чашу терпения и ему это с рук не сойдет. Два новых его члена команды должны сегодня показать, на что они способны, и Гоша убивает сразу двух зайцев. Убирает конкурента и получает хорошие деньги, а если начнутся какие-либо разборки этих двоих зэков пусть судит морская рыбацкая братия; скобу на шею и концы в воду.

 

Глава 14

Мальчики играют в войну

Федул и Квадрат стояли перед своим новым начальником, капитаном «Циклопа», переваливаясь с ноги на ногу и опустив головы вниз. Им обоим было ужасно стыдно за тот позор, который терпели их неукротимый характер и вольная воровская душа. «Ничего, я потерплю это временное унижение» — думал Федул через полураскрытые веки рассматривая начищенные до блеска черные лаковые туфли «мальчика», — вот доберемся до нашего берега, там я тебе покажу кто хозяин на земли.

Те же мысли, но еще более свирепые разрывали черепную коробку Квадрата, но приходилось терпеть. Федул еще в Холмске предложил план уйти от погони на рыбацком судне. На Сахалин они попали на военном самолете, за который заплатили командиру экипажа майору Шкодюку десять тысяч долларов, чтобы он их перебросил в Биробиджан. Но сразу после вылета из Петропавловска планы резко пришлось изменить. Всем военным по вертушке выслали предупреждение о бегстве из тюрьмы особо опасных преступников, и командир воздушного судна заглушив одну из турбин запросил экстренную посадку на одном из военных аэродромов вблизи Холмска.

Федул был вне себя от ярости и хотел прикончить весь экипаж бомбардировщика еще в воздухе, но все же, здравый смысл взял верх над эмоциями, когда Шкодюк поклялся уголовникам, что сам лично доставит на своей машине беглецов в порт Холмск и там посодействует их дальнейшей транспортировке.

Шкодюк сдержал свое слово и через «друзей — пограничников» договорился пристроить двух отставших членов экипажа без документов на шхуну «Циклоп».

Капитан шхуны без особого желания под давлением власти все же взял на борт двух, уж очень похожих на зэков, небритых проходимцев и прямо у себя в каюте огласил свои новым пассажирам условия пребывания на борту судна. А условия были очень просты в формулировке: беспрекословное подчинение капитану, иначе разговор суровый: «Якорь скобу на шею и за борт». Бравые члены команды скалили зубы, предвкушая, как они поглумятся над новичками, но когда через пару часов после выхода в море пассажиры назвали свои клички, которые были известны всем ворам от Владивостока до Комсомольска-на-Амуре и даже в лагерях лютой Колымы, все морячки вдруг дружно присмирели и занялись своими делами, а Федул и Квадрат заняли каюту старпома и весь переход до Хокайдо хлестали виски с пивом из холодильника капитана.

Но не так прост был капитан «Циклопа» по кличке «мальчик, чтобы вот так безнаказанно позволять двум ворам в законе хозяйничать на его шхуне. Ночью под шум ветра и двигателей двух пьяных в дымину законников спеленали, словно младенцев, тугим скотчем, а когда они очухались, выволокли на палубу и начали избивать ногами, обутыми в просоленные дубовые кирзачи. Когда же из порванных ушей и перекошенных ртов гастролеров хлынули потоки крови и их тела, похожие на мешки с дерьмом перестали биться в конвульсиях, «Мальчик» поднял руку, что означало конец экзекуции.

Тела без признаков жизни оставили на ночь на сырой палубе и всем на удивление к утру у них начал прощупываться пульс. Пока команда вирала ловушки и грузила краба в трюма прошло еще пара дней. К этому времени Федул и Квадрат наконец-то поняли, что здесь, в море они нарвались не на тех безропотных овец, что при малейшей угрозе жизни отдавали все свои сбережения и клялись по гроб работать на своих новых хозяев. В роли овец теперь выступали бывшие рэкетиры и вымогатели, и цена их жизни оценивалась на это пасмурное утро не более чем в одну японскую иену.

— Слушайте, дебелы, и запоминайте, — говорил «мальчик своим новым холопам, — повторять не буду. Сегодня на «Громобой» привезли порядка ста тысяч долларов. Вся наличка хранится в сейфе в каюте капитана. Не мне вас учить, как надо разговаривать, чтобы любой отдал по своей воле ключи. С вами пойдут два моих человека для страховки, они вооружены, так что если вы вздумаете шутить со мной и моими ребятами, они вас определят куда положено. Если все пройдет нормально, я гарантирую вам безопасность на шхуне до ближайшего порта Приморья, а также процент от суммы за проделанную работу. Вопросы есть? — капитан выждал пару секунд и продолжил.

— Старпом и боцман довезут вас до проходной, документы я вам выпишу сам, а дальше действуйте по обстановке, вы ребята ушлые все знаете и понимаете.

«Ух, кишка позорная, доберусь я до тебя на берегу, будешь у меня в ногах валяться и собственные яйца жрать…» — Федул угрюмо посмотрел в лицо «мальчику» и ухмыльнулся.

— А не много ли берешь на себя, капитан, ты ведь меня теперь знаешь, я тебе никогда этих унижений не прощу и, если подвернется случай, я тебя собственноручно разорву на части.

— Не гони, Федул, я ведь и не таких в бараний рог скручивал, делай, что сказано, это твой единственный шанс, все вперед, ваша ничтожная жизнь в ваших руках…

«А ведь урки поверили, что я их доставлю на российскую сторонку. Не дождетесь, уроды, ваше место — на дне японского моря с железной скобой на шее и жить-то вам осталось не более суток» — кэп отвернулся давая понять наемным киллерам и грабителям, что разговор окончен.

— Идем, Квадрат, нам сегодня дали работу, и мы ее сделаем, как делали всегда, — Федул похлопал подельника по жесткому, словно шпала, плечу и вышел из капитанской каюты.

«Сто тонн — хорошее начало для нового дела. Возьмем сейф, потом кончим Чифа с Драконом и захватим «Циклоп». Он что же «мальчик», давно не посещал Россию и видно забыл, как делают дела настоящие пацаны» — ты тоже так думаешь Квадрат? Напарник кивнул головой и улыбнулся: «Завтра, Федул, ты будешь капитаном «Циклопа», а я старпомом, а все эти морские зверушки будут ползать у нас в ногах и молить о пощаде…

— Какое сходство мыслей, — Федул с восторгом посмотрел на приятеля, — не зря мы с тобой, Квадрат, до сих пор живы и держим в страхе и повиновении половину Дальнего Востока. Идем, кореш, впереди нас ждет слава, деньги и власть…

* * *

Отход «Громобоя» был назначен на шесть часов утра. Пашка-краб решил пока не искушать своих бравых моряков и деньги постановили на сходке в кают-компании делить при входе в нейтральные воды. Там же в открытом океане, подальше от основных морских путей он мыслил на пару суток лечь в дрейф и выдать деньги экипажу. По опыту Павел знал, что как бы не дружен и сплочен был его экипаж, а когда на берегу любому из самых экономных в руки попадали крупные суммы денег, все разлетались в разные стороны по притонам и кабакам, которых в той же цивильной Японии в любом порту великое множество, а через пару — тройку суток, на утро большинство проматывало почти всю наличность, и на судно бродяги морей приползали трясущиеся от холода, похмелья и позора, как побитые собаки, а бывало, что моряки возвращались на борт лишь в одних рваных, в пятнах крови и грязи, носках и трусах.

Кэп поднялся на мостик и огляделся. Все так знакомо в рулевой рубке. Он погладил штурвал и по спине пробежали мурашки, словно он прикоснулся к телу любимой женщины. «Ух ты черт, какой магнетизм царит в каждом изгибе контура шхуны и штурманский столик с грудой карт, и навигационные приборы, и гудящий гирокомпас все излучает незримую энергию, накопленную годами скитаний по океанам. Здесь его дом, потому как каждая мелочь, начиная от измерителя и параллельной линейки и кончая радиолокатором и новейшей, установленной в Пусане GPS навигации, мила его душе.

Ярко оранжевый диск солнца закатился за черту горизонта и капитан по привычке, а скорее всего, машинально, включил наружное палубное освещение, и его «краболов» вмиг засиял десятками стояночных огней, освещая часть новенького причала, наполовину погруженного в серую дымку приближающихся сумерек. В темноте на панелях высветились сигнальными огоньками индикаторы судовых приборов. Павел включил эхолот и с удовлетворением отметил, что под килем гораздо больше семи футов. Затем запустил рулевую машину и старенький японский радар «Furuno». Все вокруг загудело, запищало на свои голоса. На, мерцающем изумрудном экране локатора обозначилось побережье с причалами и светящимися точками стоящих на рейде судов. На мониторе электронной карты он включил определитель регистрации с названием судов и их данных, но кроме иностранных названий он ничего не нашел.

«Вот русские, все зашифровались под иностранные флаги, а ведь их сейчас в порту не менее десятка» — кэп хмыкнул и почесал стриженый затылок. «А ты сам, то же все под «удобный флаг» норовишь прогнуться, налоги не хочешь платить, ну и правильно, пусть эти парни в кремле определятся, что это за страна такая Россия, где управляют ставленники из Вашингтона и если уплатить все налоги, то по миру на завтра с сумой пойдешь. Потому и врем мы сами себе… ну да ладно» — он взял микрофон и позвал: «Машина мастику».

— На связи машина.

— Второй, Иваныч, ты что ли, а где стармех? — Павел тревожно взглянул на часы, фосфорные стрелки на циферблате его «Омеги» показывали половина девятого.

— Дед спрашиваю, где…?

— Отдыхает, Павел Тимофеевич, просил не тревожить до отхода.

— Машине четырехчасовая готовность, — голос капитана начал утрачивать либеральные нотки и это означала как для второго механика, так и для всего экипажа, что расслабуха закончилась. Но все по опыту знали, что отдых будет при выходе в открытое море, когда судно ляжет в дрейф и кэп собственноручно вручит каждому члену экипажа по паре бутылок виски, ящику баночного пива и пачку честно заработанного бабла. Ох уж этот сленг и красноречие глаголов и местоимений, выдернутых русскими людьми из нищенского словарного запаса криминальных одесситов и москалей.

Пашка приоткрыл лобовой иллюминатор и крикнул вахтенному на трапе.

— Эй, Дремлюга, все на борту?

Матрос поднял голову и обнажил золотые фиксы на фасаде крупных зубов.

— Дракон и Витя — «Порожняк» час тому назад пошли прогуляться по порту, — он развел руками, пока на горизонте все тихо.

— Вот я им погуляю, — кэп ударил кулаком по планширю, отчего освещение судна в испуге замерцало. — Знаю я их прогулки, как вернутся обоих ко мне в каюту.

— Понял, Павел Тимофеевич, — Дремлюга отчего-то снова улыбнулся, словно пытался угодить мастеру, и натянув на уши черную вязанную шапочку вновь углубился в чтение какой-то толстой книги.

«Вот урки, всю молодость с ножами и кастетами пробегали, да по тюрьмам туберкулез наматывали, а сейчас все поголовно за книги взялись. Видно требует русская душа хорошего чистого слова, и ничем эту потребность не истребишь».

Павел выключил все приборы и, прыгая через несколько ступенек, скатился по трапу к себе в каюту, где на его любимом кресле восседал Игорь Смагин, потягивая холодное пиво и листая программы на его, Пашки-краба, любимом телевизоре «Сони», упакованном по старинке в корпус из красного дерева.

— А ну-ка, сявка, брысь отседа на шконку, — Павел жестом указал Игорю его место, — это тебе не красный пассажир, и вообще хватит хлебать пойло, у меня матросы все тверезые, как стекло, и книги читают, а какой-то залетный пассажирчик постоянно под градусом и от японской порнушки не оторвать.

— Ой, ой, книголюбы-трезвенники на браконьерском краболове, — Смагин нехотя пересел на стул, но банку с пивом так и не выпустил из рук. — Посмотрим, в каком виде под утро твои книголюбы заявятся на борт «Громобоя». Да, да, Паша, я имею в виду Косявого и Витю — «Порожняка» Наверняка хлопцы где-то раздобыли валюты и сейчас с особым усердием обменивают ее на литры японской самогонки под названием «Сантори Виски».

— От тебя, Смагин, я гляжу ничего не утаишь, ты их видел, что ли?

— А зачем мне их видеть, Паша, ты ведь с моста так орал, что на другом конце этого тихого городка япошки в ужасе подскакивали со своих спальных циновок и забрались на вершины самых крутых небоскребов в надежде укрыться от очередного цунами. Ты бы еще, мастер, судовую сирену включил. А на счет того, какие они вернутся, ты, кэп, и без меня хорошо знаешь.

— Да, верно, Смагин, знаю, — Павел в пол оборота скосил один глаз на Смагина и ухмыльнулся, словно видел его впервые.

— Знаю, Смагин, но я знаю и то, что эти парни к шести утра будут трезвее нас с тобой, и меня не подведут, вот это главное в моей команде, а то что я каждому лично шею намылю — это тоже факт.

В это время забился в истерическом звоне огромный телефон на письменном столе. Вахтенный Дерюга доложил, что на причале едва держатся на ногах Дракон и Витя — порожняк. Их поддерживают под руки два крупных парня, по виду и выражениям, летящих из их пропитых глоток — это русские моряки. Амбалы то же были навеселе, но на ногах держались крепко.

— Эй, на вахте, заберите своих на борт, мочи нет слушать их байки про то как вы ловко в последней ходке ускользнули от «костгарда» под прикрытием имитаторов и удобных флагов.

— Павел Тимофеевич, я один их не затащу, а команда спит, — заикающимся голосом пробормотал в трубку матрос Дремлюга.

— Пусть волокут этих алкашей в каюты, а через пару часов буди, хоть из пожарного шланга поливай, но чтобы перед отходом были как стеклышко, все понятно, действуй, вахта, — Павел швырнул трубку в гнездо аппарата, да так, что она застонала всеми своими эбонитовыми молекулярными звеньями. — Они мне еще за свой поганый и длинный язык ответят, забыли, шельмы, что давно вне закона моря бороздят и землю топчут.

Любопытный Смагин встал и выглянул в боковой иллюминатор кэповской каюты, но тут же резко отшатнулся, словно его ударило разрядом низковольтового тока.

— Там, на причале бандиты, — Смагин пригнувшись отошел от окна, — я их знаю — это Федул и Квадрат из Владивостока, уж не по мою ли душу их занесло аж на Хоккайдо, хотя перед командировкой на Камчатку, я с Федулом все темы, как говорят, перетер и у нас друг к другу претензий не было. Что бы там ни случилось, мастер, быстро, в тихую буди команду и вооружай, чем можешь, у этих волков нюх на деньги, а у тебя в сейфе приличный сума. Эти хлопцы ради таких денег на все пойдут.

— Да кто они такие, эти Федул и Квадрат, — Паша-краб попытался выглянуть в иллюминатор, но Смагин жестом руки остановил его.

— Они очень опасны, Паша, ты даже не представляешь, насколько они опасны. Эти люди за сто баксов перережут горло любому, кто встанет на их пути, а потом спокойно поужинают и пойдут спать.

— Знаешь, братан, — Павел словно мечом рубанул воздух волосатой рукой, — здесь, в Отару, куда не плюнь, попадешь либо в бандита, либо в афериста или в простого в проходимца типа нашего Витька-порожняка.

— Как знаешь, капитан, я тебя предупредил, если эти парни здесь, то назревает крупное дельце. Они за тысячу верст не ездят щи хлебать. У тебя самого есть оружие?

— Да, в сейфе «макар» с двумя обоймами, но я забыл, когда я его последний раз чистил и стрелял. — Павел достал связку ключей из стола и открыл сейф, где под кипой папок и каких-то документов поблескивало чернью рукоятка всем известного «русского миротворца».

Кэп плавно вставил обойму в рукоятку пистолета и передернул затвор, который с радостным металлическим звоном откликнулся, загнав в ствол первый патрон. Павел как-то по-мальчишески крутанул его в руке и поставил на предохранитель.

— Я готов, где твои гопники?

— Паша, рано веселишься, быстрее поднимай команду, они уже громыхают своими башмаками по трапу, — Смагин нахмурился и свел густые брови на переносице.

— Вот теперь, начальник, вижу, что дело пахнет керосином, — мастер взял трубку телефона и набрал две единицы.

— На трапе, слышишь меня, вахта, придержи всю честную компанию на входе, ничего не знаю, делай, что хочешь, а чтобы пять минут эти красавчики находились в твоем поле зрения. Есть у тебя под рукой что-нибудь увесистое.

— Есть, командир, в пожарном ящике «Крокодил» для задрайки трюмов и свайка в сапоге, она родимая всегда при мне, — Дремлюга хихикнул в трубку, — кого первого валить, шеф, ты только команду дай…

— Пока команда, удержать их на пять минуть и ни каких вольностей, все действуй, — Павел повернулся к Смагину, — ты паря сиди пока здесь, на телефоне, а я пошел поднимать свою гвардию, — кэп легко и бесшумно, словно морской кот, выскользнул из каюты и уже через минуту Игорь услышал шум голосов на главной палубе. Моряки спросонья не могли понять, какого черта кэп авралит их среди ночи на стоянке в спокойном японском порту.

— Тихо, братва, — Паша-краб, как заговорщик, вынул из кармана «макар», и это сразу отрезвило матросов, — слушать сюда, пацаны, вы все, я знаю, не подарок, но за дверьми двое людей, которые вас передавят, как щенков, пикнуть не успеете. Они пришли сюда за нашими честно заработанными кровными долларами, мочить их нельзя, будет много шума, если сейчас мы разом навалимся на них, то все обойдется без кровопролития, и мы спокойно снимемся в море, а там уже решим, что с гнидами делать. Итак, наш успех зависит от внезапности, бандиты не знают, что их опознал наш новенький и потому так себя ведут нагло и спокойно. В коридоре места мало, нам не развернуться, поэтому вяжем их на палубе, и чтобы не звука, кляп в глотку, удавка на шею, вязать руки и ноги. Нас шестеро на каждого по три человека.

— Семеро, мастер, — Смагин протянул морякам два рулона скотча, — это лучше, чем любые кляпы и самые прочные кончики, на себе проверял.

— Ты почему здесь, я тебе приказал сидеть в каюту, — кэп махнул рукой, — да хрен с тобой, только не мешайся, все пошли…

Схватка была короткой, ожесточенной и яростной. Уже, опоясанные липкой и прочной пленкой, Федул и Квадрат бились и хрипели на палубе, то и дел разбрасывая, навалившихся на них моряков. Но вот кто-то из моряков не выдержал и приложился каждому по темечку деревянной колотушкой, той что забивают клинья при пробоине в днище судна и постановке цементного ящика. Это вмиг успокоило бандитов и два огромных тела вытянулись на палубе, слегка подрагивая кончиками рук и ног. После того как их тела упаковывали в несколько слоев липкой ленты, Мастер сел на мускулистую спину Квадрата и вытер пот рукавом кителя.

Он словно охотник, после удачного выстрела похлопал свою добычу по выпуклым ляжкам и улыбнулся во весь свой «золотой» рот.

— Карманы у гостей проверили?

— Да, кэп, два ствола и нож, типа «наваха» — Дремлюга протянул мастеру трофеи.

— Ну, а с нашими алкашами, что будем делать? — Павел обвел взглядом команду и остановил суровый взор на Драконе и Витьке, которые сидели на палубе и размазывали кровь по лицу, обильно струящуюся из сизых и распухших от ударов носов несчастных моряков, попавших под жернова схватки.

— Чего это было? — Дракон непонимающе глядел то на моряков, обступивших место схватки, то на скрученных и обмотанных, словно мумии, людей, — братва, чего мы такого сделали, ну побухали, с кем не бывает…

— Заткнись боцман и не зли меня, — Павел встал и отряхнул брюки, — вы притащили на борт налетчиков и если бы не наш пассажир, то все мы этой ночью кормили бы японских крабов, — короче через десять минут всем по местам стоять, а этих пока в трюм, пусть вспомнят карцер. Выйдем в океан, будем сообща решать их судьбу.

 

Глава 15

«Орлова» возвращается

Темный силуэт огромного судна навис над небольшой шхуной, словно призрак из тумана Японского моря. Еще бы пару минут и на очередной волне океанской зыби черная громадина в рыжих подтеках ржавчины неминуемо навалилась бы на крохотный краболов, мирно лежащий в дрейфе в сотне морских миль от оживленных морских путей, но «счастливому» судну и в этот раз подфартило.

Может от того, что Кэп вновь заменил название на родное и привычное его глазу и душе — «Галина», возможно, врожденное предчувствие одного из членов экипажа, который вовремя открыл затуманенные алкоголем глаз и, ошарашенный увиденным, бросился с дикими воплями на бак к судовой рынде. Часто зазвенел бронзовый колокол и еще не проснувшиеся после двух суток обильного возлияния спиртных импортных напитков в ненасытные и жаркие глотки искателей приключений, полупьяные моряки на автомате стали выполнять свои забитые в их мозг «служебные» обязанности.

Загудел двигатель, из трубы взметнулся столб черного дыма, Пашка-краб, голый по пояс, дал полный вперед на судовом телеграфе и, круто переложив штурвал на шестнадцать румбов, умудрился увернуться от навала. Зеркальная гладь по корме вспенилась, вычерчивая на темно-зеленой воде овал лихого спасительного виража. «Галина» так сильно накренилась, что черпанула бортом пару тонн холодной морской водицы. Темная океанская масса ревущим потоком хлынула в приоткрытый трюм, где извивались, как черви пленные налетчики, но опытный мастер сумел-таки, выровнять крен судна, переложив перо руля в обратном направлении и вернул реверс в положение «стоп машина».

Только сейчас Павел с ужасом разглядел, какой опасности они только что избежали. В сотне метров от шхуны раскачивался огромный пассажирский лайнер. Его корпус был когда-то выкрашен чернью, но после долгих месяцев скитаний по морям и океанам превратился в грязно-серый густо покрытый ракушками и изумрудной травой ниже ватерлинии. Надстройка была заляпана рыжими пятнами и подтеками от ржавчины. Очевидно, команда судна покинула борт либо с угрозой затопления, либо по каким-то другим причинам. На борту чуть проглядывало название бывшего лайнера на латыни — «NATASHA».

— Господи, да он необитаем и до боли похож на наш пассажир типа «Актриса», — Смагин стоял с кэпом и восторженно глядел на, выросший прямо посреди океана корабль.

— Похоже, что это один из тех «летучих голландцев», что по слухам и легендам иногда являются взорам моряками перед страшной бедой, — Паша-краб усмехнулся, — но мы-то в эти байки не верим, не так ли, Смагин? — Павел взял в руки большой бинокль, чтобы получше рассмотреть корабль-призрак.

— Да, капитан, с похмелья и не такое может привидеться, очевидно, это массовый мираж, который появляется, как правило, после хороших групповых попоек. Мне, как-то после хорошей вечеринки, растянувшейся на трое суток. привиделось, что я плыву на огромном судне по стритам и авеню Нью-Йорка и черные американтосы приветствуют меня как своего брата. Забавное было путешествие, особенно когда нигеры орали: «Спускайся к нам, белая задница, мы хотим тебя и будем иметь твою белую задницу всей черножопой америкой…», а я их давил, давил.

— Ладно, Смагин, хорош баланду травить, надо проверить по определителю, что это за развалюха и откуда она взялась посреди Тихого океана, — кэп включил экран картографа, задал координаты, выданные GPS датчиком и пробормотал себе под нос: «данные на это судно отсутствуют, то-то я смотрю из носового клюза стальной конец болтается. Вели красавицу очевидно на буксире в последнее плавание, а во время шторма буксир и лопнул. — Павел загадочно посмотрел на Смагина и продолжил, — буксировщик, вероятно, не смог завести новый конец и решил бросить корабль на произвол судьбы, а сам доложил в береговые службы, что буксируемое судно во время урагана пошло ко дну…ну как версия, Смагин?

— Тебе виднее, кэп, — Игорь почесал нос и хитро сощурился, — я точно знаю, что если ты обнаружил в море бесхозное судно, без экипажа и не на ходу, то оно по международным законам принадлежит тебе, то есть нам, уважаемый капитан, а весу в этой потрепанной годами «актрисе» не более пяти тысяч тонн. Это просто сдать на лом китаезам на круг будет не менее двух лямов баксов.

— Смотри, какие мы шустрые, он и законы знает и морджу свою присчитал, — Павел постучал пальцем по экрану локатора, — гляди сюда, мы не одни в океане, в двадцати милях от нас небольшая цель, движется со скоростью двадцать пять узлов в час. Кто по-твоему может идти с такой скоростью в океане. — Смагин раскрыл рот, пытаясь что-то сказать, но Павел опередил его.

— Правильно, начальник, у нас по курсу сторожевой корабль и через полчаса он будет здесь. Какой дурак может забраться так далеко от берега, не заботясь о том, что топлива ему при таких скоростях хватит лишь на полпути, правильно, только командир ПСКРа «Спрут» каплей Вася Дубина. Правда у меня все на борту чисто, к бумагам тоже комар носа не подточит, но в трюме у нас два связанных человека и это походит на похищении… и мы, Смагин, автоматически попадаем под статью. Короче, — Павел взял микрофон и включил принудительную громкую связь: «Вниман6ие экипажа, перед нами неопознанное судно, обнаружили его мы и это наш трофей. Но к нам приближается пограничный сторожевой катер, командир на нем не безызвестный нам каплей Дубина. Я собираюсь предъявить претензии на правообладание обнаруженного нами судна, типа пассажир. Единственная мелочь, которая может мне помешать это сделать — наличие в нашем трюме двух бандитов. Я хочу в течении пяти минуть выслушать ваши предложения…

На палубе наступило гробовая тишина. Ни один из моряков так и не смог придумать правильного решения.

— Итак, братва, время истекло, теперь слушайте меня и не говорите потом, что я не дал вам высказаться, — все моряки одобрительно загудели.

— Сейчас майнаем рабочую скоростную шлюпку в ней на пассажир отправятся два добровольца во главе…, — кэп сделал паузу и взглянул на Игоря. Смагин, не колеблясь, кивнул головой. Он рвался на пароход и мыслями был уже там. По всем признакам это его старая знакомая та самая «Любовь Орлова», на которой он сделал свой первый рейс начальником рейса. Конечно же, он будет там первым, ведь он знает на пассажире каждый закуток от киля до клотика, а сколько воспоминаний связано с этим пассажиром. Вон и два квадратных иллюминатора его полулюкса, выходящие на прогулочную палубу и капитанский мостик с открытой дверью на крыло…

— Итак, — зычный голос Паши-краба прервал такие милые душе Смагина воспоминания, — я вижу добровольцев нет, — кэп нахмурился и его лицо приняло угрожающее выражение. — Что страшно с бодуна, а может вы на самом деле все сявки позорные и с кем мне приходится работать. Тогда я сам назначу «добровольцев» — Паша засмеялся своей невинной шутке. — Пойдут Дракон и Витя-порожняк, давайте, ребята, мухой в шлюпку, и чтобы через десять минут на флагштоке этой ржавой посудины висел наш Российский флаг. Задача ясна, Смагин командуй…

Игорь, словно ястреб, почуявший на земле добычу, рванул по трапу на мостик. Здесь в одной из ячеек, где в деревянном стеллаже из красного дерева хранились флаги почти всех государств мира, а также международного свода сигналов. Он вынул из ячейки туго смотанный в рулон российский триколор и не удержался, чтобы не развернуть двухметровое полотнище, из грубой полипропиленовой ткани, на идеально чистой палубе рулевой рубки. Трехцветный флаг, очевидно, был изготовлен в одной из женских колоний, где-нибудь в Вологодской губернии. Неровные строчки стежков и заломы на краях стяга говорили, что его шила на скорую руку одна из зэчек, получившая свой срок за убийство тирана и алкаша мужа в одной из российских провинций и тянущая свой, нескончаемый, подобно этим бесконечным швам, срок, на сотнях трехцветных флагов, которые затем разлетались по бескрайним Российским просторам, городам и селам, гордо реяли на флагштоках бесчисленных администраций российских городов и поселков, на гафелях военных, торговых и рыбацких судов, и вот сегодня, одному из них предстояло взвиться и развернуться во всю ширь на ржавой сигнальной мачте забытого всеми умирающего, когда-то блистательного пассажирского лайнера.

Как еще недавно страшная болезнь метастазами разрушала прекрасную плоть талантливой актрисы, так сегодня коррозия так же беспощадно разъедала, казалось, супер прочную сталь корпуса корабля. Железная «актриса» никак не хотела умирать и превращаться из кумира миллионов людей планеты в груду ржавого металлолома. Она беспомощно раскачивалась на океанской зыби, скрипя и охая, словно древняя старуха с переломом шейки бедра и в сладком предвкушении ужаса последнего в своей жизни инсульта.

Заскрипели тали и легкий катер с подвесным мотором «Хонда» плюхнулся на воду. Смагин накинул на плечи оранжевый спасательный жилет и подошел к Павлу.

— Командио, дай ствол на всякий случай.

— Чего, приведений испугался, — Павел усмехнулся, — на, держи, начальник, только не пали с перепугу, сам понимаешь, «макар» не зарегистрирован, а Вася Дубина уже на подходе. Да, еще я решил твоих братков из трюма на пару часиков переправить на «летучий голландец». Дракон возьмет блоки и штормтрап с сеткой. Ноги моряки им уже освободили, поднимите на борт в сетке и пусть погостят временно в комфортных апартаментах, я думаю, ты им там можешь даже капитанскую каюту предоставить. Все, «фул ахэд», как говорят моряки, досмотровая группа Васи Дубины через пятнадцать минуть пришвартуется к нашему борту и начнет шмонать мою «Галину». Мне все надо перепроверить и подготовиться к его визиту.

* * *

Крупная зыбь раскачивала пустой, словно барабан, корпус «Черного пассажира» и тот, как Ванька — встань-ка, перевалившись на один борт через минуту, чуть задумавшись, кренился на другой, обнажая взглядам моряков, поросшее морской травой и ракушками рыхлое брюхо всеми забытого и постепенно умирающего парохода.

Смагин, сидевший на корме у руля, чуть сбавил газ и повел катер ближе к ахтерштевню, где надводная часть пассажира была самой низкой. Он старался держаться подветренного борта, но пароход, как специально все время выходил в нужный момент на ветер. На рыбинсах, рядом с ним в ногах мирно посапывали двое связанных людей. Они уже не проявляли чувства агрессии и, очевидно, смирились с происходящим и приготовились к худшему.

Но вот Игорь улучил момент и почти вплотную подошел в борту. На верху и внутри судно что-то громыхало и стонало и это навевало страх, слышались скрипы, стоны и вздохи, словно у древней старухи перед причастием. Все это рождало в мозгу всевозможные видения, навевало тоску и ужас. Игорь прикрыл глаза рукой от ярого светила на лазурном небосводе и внимательно оглядел горизонт, где на искрящейся от солнца и выпуклой, как линза, морской глади уже ясно различались контуры российского «костгарда» и белые буруны волн, с искрящейся пеной, вырывавшиеся из-под форштевня корабля разлетались вдоль бортов, словно из откупоренной огромной бутылки шампанского.

«Вот, во истину, дубина — он и есть дубина, совсем не бережет топливо, идиот, прет, как на параде, не меньше тридцати узлов в час, а ведь до ближайшего российского порта около пятисот морских миль» — усмехнулся Смагин, — у тебя же, дурашка, название — «береговая охрана», а ты куда, дебил, забрался, неужели рассчитывает, что Паша-краб потянет на буксире за «ноздрю» эту пограничную, размалеванную словно старая шлюха и прогнившую насквозь, как и весь пограничный флот, костгардовскую развалюху обратно на базу?»

— Привет, братаны, чего притихли? — Игорь по — приятельски похлопал Федула и Квадрата по скрученным скотчем мускулистым рукам. — Извините, пацаны, что так недружелюбно вас встретили, но вы сами знали, на что шли, а у нас не было выбора.

Федул покосился одним глазом на Смагина и презрительно сплюнул кровавой слюной на палубу.

— Развязал бы ты меня, братишка, а уж потом бакланил, или боишься, мы ведь с тобой почти кореша были и общее дело делали, а ты с мужиками связался. Эта быдлятина тебя в первую же очередь и сдаст мусорам или гэбистам, не сомневайся, а мы живем, сам знаешь, по понятия и сами решаем свои проблемы.

— Знаю, Федул, я ваши понятия, — ты ведь клялся мне, что в мою тему не полезешь, и вот мы встречаемся на Хоккайдо, значит, все это время ты шел у меня по следу. — Игорь сбавил газ, и легкая резиновая шлюпка медленно начала приближаться к борту Черного пассажира.

— Ты, Игорь, еще баклан в наших делах, я хотел подстраховаться, чтобы наши с тобой баксы не ушли к ФСБэшникам, а твой «карп» — конченая гнида, он-то мне и сообщил о деньгах, потому как должен в общак лимон зелени.

— Да не гони, Федул, Карп с братвой никогда дел не имел и если помнишь я всегда решал проблемы и с бандитами, и с так называемой властью.

— Ну, ну если доживем до Владика я так и быть, перед тем как свернуть тебе шею покажу весь расклад, а пока ты здесь банкуешь и можешь делать с нами все что угодно. Для меня жизнь — сплошная игра и пока масть, как видишь, не катит, — Федул отвернулся и затих.

— Потерпите, ребята, сейчас доставим вас на борт «черного пассажира» и я лично освобожу вас, но есть маленькое «НО» … хочу вам сделать деловое предложение, от которого, хоть это и банально, невозможно отказаться, — Смагин подмигнул Косявому и продолжил. — Сейчас я поднимусь на борт «актрисы» и застолблю на это ржавое корыто свои права. Вас тоже поднимем на борт, и пока не подойдет буксир вы, пацаны обязаны будете охранять «черного пассажира» от посягательств всяких там «морских флибустьеров», в том числе и от наглых «костгардов» и считайте, что вы, с этого момента в доле. Если вы решите снова устанавливать свои бандитские законы, сами понимаете, команда шхуны церемониться больше не будет, тем более, что без вас пай на человека автоматически увеличивается, все понятно? — Федул в знак чуть кивну головой, а Квадрат зевнул и одобрительно ухмыльнулся.

— Я так и думал, вы парни смышленые, — Смагин жестом руки указал Дракону на подзор кормы судна, где к борту были приварены аварийные скобы для подъема на палубу с воды.

— Держи румпель, Дракон, и давай осторожно, чтобы нас не затянуло под подзор и не накрыло, подходи на волне как можно ближе к перу руля.

— Не учи ученого, — пробурчал недовольно боцман и чуть сбросил газ. Теперь казалось, что маленькая шлюпка зависла в одном положении, но это так только казалось со стороны. Опытный моряк лавировал между волн, ожидая подхода крупной зыби, а Смагин, туго затянув ремни на спасательном жилете, стоял, словно спринтер на низком старте, в ожидании заветной команды.

Игорь наклонился к уху Фендула, который, почуяв азарт нового дела, весь трясся в приступах, нахлынувшего адреналина.

— Ты видишь, братан, эту дрейфующую развалюху, — Игорь указал пальцем на покрытую ржавчиной и мхом изумрудных водорослями на провалившихся между шпангоутами, словно у старой клячи, боками «черного пассажира». Он придвинулся еще ближе к Федулу, словно удав, исполняющий ритуальный танец перед загипнотизированной жертвой.

— Ты помнишь этот, некогда прекрасный, белоснежный, сверкающий достатком и достоинства, пассажирский лайнер? Да, старина, это та самая «Любовь Орлова», то есть то, что от нее осталось, как и от старой прогнившей советской системы. Я вот что подумал, приятель, а ведь это все не случайно — это судьба. Ты, я, она — это знак! И я только сейчас понял, что это бог послал нам эту посудину в благодарность за наши мытарства и мучения. — Игорю вдруг стало смешно и удивительно легко на душе. «Ну, я и наплел моим друзьям, чего доброго еще возомнят из себя избранных, потом их как тех комсомольцев, только тротил или «калаш» остановит». — Игорь прокашлялся и продолжил монолог, не переставая следить за движением шлюпки.

— Я только сейчас понял, приятель, что этот «летучий голландец» по праву принадлежит не только мне и экипажу рыбацкой шхуны, но и вам, братаны. Если я выведу вас из игры, «она» не достанется никому, и потому, что все то, плохое, что произошло между нами до встречи с «черным» пассажиром, предлагаю забыть во имя главного дела. Только действуя сообща, мы добьемся результатов. У нас на хвосте вооруженные до зубов холопы той старой системы, которые будут драться за барское добро не жалея ни сил, ни живота…

Федул поднял тяжелый взгляд на Смагина, затем перевел его Квадрата. Тот в нерешительности повел широкими плечами и кивнул головой.

— Мы согласны, начальник, говори, что нужно делать, тебе в этой игре банковать, покажи, какой ты фартовый пацан.

Игорь вытащил из кожаного чехла на поясном ремне огромный, отполированный до зеркального блеска и наточенный, как бритва, тесак, подаренный ему Пашкой — крабом за помощь в обезвреживании Федула и Квадрата, и вот теперь он этим самым тесаком рассек тугой скотч на запястьях бандитов. Да, это был очень рискованный шаг и на него он решился, когда понял, что даже такие морские волки, из которых состояла команда «Громобоя» тире «Галины» — не в состоянии будут справиться с вооруженными и обезумевшими, в свеем холопском рвении, погранцами под командованием невменяемого негодяя, каплея Васи Дубины.

Между тем, шлюпка уже клевала носом, черпая холодную морскую воду, кружась в водоворотах у подзора ахтерштевня «Орловой», чье имя в виде наваренных металлических букв, уже можно было отчетливо разглядеть даже под толстым слоем ржавчины и толстым слоем черни. Дракон включил нейтралку и движок перешел на тихое урчание. В тот же момент он ловко метнул выброску на одну из приваренных к борту балясин. Резиновая груша на конце выброски сделав несколько оборотов вокруг скобы затянула крепкий узел и замерла, словно ожидая дальнейших команд. Дракон расплылся в улыбке, явно гордясь своим мастерским броском.

 

Глава 16

Новые сюрпризы «Черного пассажира»

— Ну, ну, смельчаки, кто первый…? — боцман с явной иронией обвел взглядом экипаж спасательной шлюпки и вдруг он замер, лицо его исказила гримаса ужаса. — Слышите, там внутри кто-то есть. На шлюпке все замерли, даже лицо Квадрата, не подверженное мимике и эмоциональным нагрузкам, неожиданно как-то сморщилось и постарело лет на двадцать. Из чрева, казалось безжизненного корпуса необитаемого корабля, доносился протяжный заунывный вой, который временами заглушался ударами волн о корпус судна и слабым рокотом подвесной «Хонды», но через минуту-другую набирал новую силу, способную превратить любого героя в ничтожное, трясущееся от страха, животное.

— Слышите писк внутри, — это не скрежет металла, — боцман приподнялся и указал пальцем на «черного пассажира» — это крысы и их там тысячи! Я бы никому не пожелал сейчас оказаться в их дружной голодной компании.

Смагин то же все отчетливее слышал этот омерзительный писк и вой и страх сковал все его тело, предательские мурашки поползли по коже, а лицо запылало, словно он, вдруг, очутился в метре от мартеновской печи.

— Все, Смагин, ты проиграл, — Федул развел руками, — партия за крысами, — не переживай, браток, так часто в жизни бывает, сам знаешь, фортуна — та еще шлюшка, — он улыбнулся, оскалив крепкие желтые зубы, — Дракон, поворачивай свой резиновый тарантас обратно, я лучше властям сдамся, с ними можно договориться, даже с такими, как этот ваш Дубина. Так называемые силовики и прочие административные лакеи за «американскую зелень мать родную продадут. Не обеднею, поделюсь с ворюгами от «власти». Это, браток лучше, чем стать завтраком для мерзких тварей, или у тебя, начальник, есть еще какие-нибудь идеи или предложения.

— Заткнись, Федул, — это моя первая просьба, а точнее приказ, — Игорь привстал в шлюпке, но тут же снова плюхнулся на седушку, чтобы не свалиться за борт, — всем оставаться на своих местах, я полез наверх.

— Ты чего, начальник, обкурился или дорожку «кокса» замахнул, — голос принадлежал безбашенному напарнику Федула, — это же не береговые крыски, пацаны на зоне рассказывали, что судовые в десятки раз мощнее и агрессивнее их береговых собратьев. Эти «пираньи» растерзают любого на кусочки в несколько минут, даже твои кирзачи схавают на десерт и не подавятся.

— Квадрат, какая удача, что мы с тобой встретились в экстремальных обстоятельствах, и у тебя прорезался голос. Ты ведь никогда и ничего не боялся и еще недавно Федул говорил, что жизнь для него — всего лишь игра, а ты кивал утвердительно головой, ну и куда же делась ваша бандитская бесшабашность и лихость, — Смагин нервно рассмеялся, — ты что же, обычных крыс испугался, заверещал, как девка вокзальная, давай со мной, на верх прикроешь тыл пока я флаг вздерну на рее, — Смагин обвел веселым взглядом сидящих, но люди опускали головы и молчаливо сопели простуженными носами.

— Косявый, Дракон, я не узнаю вас, чтобы заработать сотую долю денег, что сейчас бултыхаются перед вашими сизыми носами, вам понадобиться ишачить всю оставшуюся жизнь — Игорь тяжело выдохнул, он сам уже не понимал, что надо делать дальше, но какая-то сила заставляла делать не совсем обдуманные действия наперекор всему и здравому смыслу. Его неугомонный мозг выдавал ему один вариант за другим, пока не отфильтровав миллион лишних, не остановился и дал команду.

— Короче, братва, я иду наверх один. Я должен поднять этот чертов флаг, иначе, я не буду себя уважать. Но вы должны помочь мне. Косявый, ты своей дюралевой битой колоти что есть сил по стальному корпусу. Пусть вонючие твари сходят с ума и от шума их ряды придут в смятение и ужас. Крысы перестанут повиноваться рефлексу голода, другой более сильный, инстинкт выживания, заставит их метаться и пожрать друг друга…

Ты где таких сказок начитался, начальник, — Федул покрутил указательным пальцем у виска, делай, как знаешь, но я по тюрьме знаю, что крысы очень умные и организованные существа и их трудно чем-то сбить с толку.

— Хорош, Федул, ты тоже перед страхом смерти превратился в философа, а на счет ваших тюремных «крыс» мне ничего не говори, вы с ними быстро там расправляетесь, лучше помогите Косявому, а ты Дракон не забыл прихватить на катер баллончик с белым спреем, молодец, напиши русскими буквами на заднице нашей черномазой красавицы — «актрисы» следующее: «Частная собственность «Паша-краб» и компания», надеюсь, родной язык не забыл, а я пошел. Да, пиши так, чтобы было видно за милю без бинокля, Дубина со своими «крысами» уже подходит к нашему «Громобою» — Игорь улучил момент, когда большая волна подбросила шлюпку почти под самый подзор на корме и с ловкостью гиббона ухватился сначала одной рукой за скользкую железную скобу, затем, подтянувшись второй, поджал длинные ноги к животу и подтянулся да самой груди, чтобы через мгновенье перехватить свободной рукой верхнюю скобу. Он на секунду завис в воздухе, но у него хватило сил еще несколько раз перехватить руки и вот его ноги уперлись в нижние балясины трапа. Правой рукой он зацепился сначала за кромку ватервейса на главной палубе, а затем и за липкий планширь. Он закрыл глаза от яркого потока света и на минуту расслабил онемевшие мышцы рук и ног.

«Не зря видно все мальчишки в детстве любят лазать по заборам, — подумал он, перекидывая ногу через фальшборт и в изнеможении падая на палубу судна, — это природа заставляет их с детства приобретать необходимые навыки для дальнейшего выживания в экстремальных ситуациях. Через мгновение Игорь вскочил и огляделся. Он словно оказался в прошлом, здесь все было знакомо, и каждая деталь корабля навевала воспоминания, но предаваться ностальгии в такой момент было бы равносильно самоубийству. Смагин взглянул наверх, на сигнальную мачту — где максимум через пару минут должен был взвиться российский триколор.

Прогнивший трап, ведущий на прогулочную палубу и выше на ботдек, где кое-где все еще со скрежетом раскачивались на вантах чудом уцелевшие спасательные шлюпки, светился, словно решето, рваными ранами коррозии. Он ухватился за леер и тот с хрустом обломился, как гнилой сук на мертвом дереве. Смагин понял, что сейчас его гласная задача добраться живым до цели и вернуться обратно. Он осторожно ступил на трап, тот захрустел, но выдержал его вес.

— Эй, там внизу, на шлюпке, — Игорь перегнулся через фальшборт и помахал товарищам рукой, — чего притихли, моряки, стучите сильнее, иначе крысы враз меня вычислят, если уже не пронюхали.

Так Игорь не бегал еще никогда. За считанные секунды он взлетел по трапам на верхнюю палубу. Здесь качало сильнее, но шум волн заглушался порывами ветра и скрипом такелажа на мачте. На стеньге болтался обрывок капронового кончика и, чтобы достать его, Смагину пришлось забраться по вертикальному трапу на марсовую площадку, где он «удавкой» прикрепил полотнице российского флага и, прежде чем развернуть его на ветру, он в тугую принайтовал огрызок шкентеля к скобе трапа. После этого он развернул полотнище и флаг сначала вяло и неуверенно расправился, но под натиском тугого ветра, словно ожил, затрепыхался, защелкал неровными стежками, будто кнут лихого ямщика, и расправил во всю ширь свой гордый трехцветный стяг.

Игорь невольно улыбнулся, достал из нагрудного кармана рацию и включил тумблер питания.

— Кэп, у меня все окей, подними свои светлые очи наверх, видишь, «Орлова» наша!

* * *

— Вижу Игорь, и «костгарды» видят тебя, только никак не могут поверить, что какие-то рыбачки их опередили. Я сейчас сканирую и прослушиваю все их каналы связи, так вот, Дубина просит свое начальство применить к нам, как к злостным браконьерам, силовое воздействие и еще паскуда доложил, что он первый обнаружил неопознанное судно в океане и решает вопрос о его буксировке. Ну что ж пусть дуралей попробует протащить нас и «Орлову» на буксире хотя бы с десяток миль, или он надеется, что по щучьему велению к нему примчатся мощные буксиры из России, не дождется… Если он, кретин, попытается нас под дулами автоматов и своих пушек принудить изменить курс, я включу «sos» и свяжусь с корейскими фирмачами, ну а если и это не поможет, то у меня есть проверенный план «ПП», ну, это на крайний случай.

— Паша, ты что там замыслили, воевать что ли с дубаками, так они при любом раскладе будут правы, — Игорю стало не по себе «вот уж чего не ожидал от казалось бы разумного и хладнокровного Паши-краба. — Кэп, ты подожди меня, вместе решим, как от погранхалявщиков отбиться.

— Пойми, Смагин, костгардов сейчас не интересуют ни наши трюма, ни ловушки, ни то, под каким мы флагом занимаемся браконьерским ловом краба. Здесь нейтральные воды и здесь российские законы не работают, и Дубина это прекрасно знает. Ему нужен «черный пассажир», на котором ты сейчас поднял русский флаг и на корме намалевал «Частная собственность». Смагин, да здесь металла на пару миллионов баксов и, я думаю, Дубина может просто пустить наш «Громобой» на дно со всей лихой командой и ни один мускул на его дебильной роже не дрогнет. Так что я готов к любым поворотам, а лучше «их» опередить и нанести упреждающий удар…

— Извини, Паша, конец связи, меня тут крысы атакуют…

Только сейчас Смагин заметил, что вся нижняя палуба покрылась лохматым, серым шевелящимся и визжащим ковром. А к нему по трапу медленно поднимаются с десяток крупных, размером с хорошую таксу, упитанных крыс. Казалось, они улыбались в предвкушении хорошего ужина. Скаля мелкие острые зубы и вращая красными, как у наркоманов, бусинками глаз, они мерзко шипели, очевидно, подбадривая друг друга и приближались все ближе и ближе.

Игорь вытащил из кармана куртки увесистый «макар» и передернул затвор. Этот незнакомый скрежет металла заставил на миг остановится нескончаемый серый поток. Одна из крыс, что была в авангарде серого войска, встала на дыбы, оголив розовый в пупырышках живот и начала внимательно рассматривать объект нападения. Смагин навел пистолет на крысу, но та лишь грозно зашипела и нервно задергала метровым хвостом.

«Да парень, здесь даже с «калашом» не прорваться» — подумал Игорь и посмотрел вниз, где, словно игрушечные раскачивались на океанской зыби «Громобой» и пограничный «костгард». Там, на палубе сторожевика, словно муравьи суетились с дюжину военных моряков. «Готовят шлюпку с пуски и досмотровую группу», — усмехнулся Смагин. Ну-ну, морячки, не повезло вам с командиром, но все же надо торопиться, Паша может сгоряча натворить глупостей, а мне видно пройдется прыгать».

Он прикинул высоту надводного борта и надстройки. Не менее пятнадцати метров, при неудачном входе в воду с такой высоты можно разбиться насмерть. Он вспомнил, как в молодости он прыгал в воду Индийского океана с крыла мостика сухогруза. Тогда капитан Илья Бышевец решил, после хорошего запоя по случаю двухнедельного ожидания причала на рейде порта Бомбей, провести шлюпочные учения. В тот день Смагин поспорил с боцманом Саней Нерушевым, что нырнет «головкой» с шлюпочной палубы, и он нырнул, но этого ему показалось мало, и он на виду у всего экипажа спланировал с крыла мостика. Игорь открыл глаза и в бурлящем потоке пузырьков воздуха, совсем рядом с собой увидел полуметровую морскую змею. Ее коричневое и плоское, в ярких красных узорах тело, извиваясь, поднималось на поверхность океана за очередной порцией живительного оксигена. Ее изумрудные глазки равнодушно взглянули на непонятный объект, но очевидно она была сыта и в хорошем расположении духа, отчего проигнорировала залетного морячка. В тот миг Смагин не успел испугаться, он просто любовался грациозной змейкой, хотя прекрасно знал, что от укуса вот такой красотки, любая живая тварь погибает мгновенно. Яд морских змеи в тысячу раз мощнее яда кобры. Ее, сверкающее всеми цветами радуги, тело плавно изогнулось, и морская владычица стремительно ушла в темную бездну океана. Но все это было в прошлом, а сейчас…

Эх, молодость, молодость! Когда его туловище, словно гвоздь в доску от точного удара молотком, вошло в плотную морскую воду, на миг показалось, что его тело сжал в своих мощных объятиях сам бог морей Посейдон. Страх улетучился, как только Игорь вынырнул на поверхность лазуревой воды и помахал и зрителям, среди которых была и его судовая подружка — молоденькая хохлушка родом из Донецка, дневальная Инночка Панченко. Она закрыла глаза руками и не отпускала их, покуда вновь не услышала голос своего возлюбленного. Он же, как родному отцу, во весь рот улыбался, вмиг протрезвевшему, капитану Бышевцу и быстро поплыл к трапу, опущенному к сомой воде.

«Ты что там творишь, самоубийца!» — заорал тогда побледневший от гнева, кэп, и он был конечно же прав.

— Здесь высота пятиэтажного дома, это же верная смерть, нет, мне такие экстрималы на судна не нужны».

После рейса Смагин списался, и больше не встречал на своем жизненном пути капитана Илью Бышевца. Злые языки поговаривали, что Бышевец вскоре умер от цирроза печени в кругу семьи, в малогабаритной гостинке по улице Нахимова во Владивостоке. Эти двенадцать квадратов ему выделало Дальневосточное пароходство за безупречный труд на благо Родины.

Сейчас Смагин представлял всю опасность прыжка в воду, но это был единственный путь к спасению. Он еще раз прицелился в предводителя «крысиного экипажа» и нажал на спусковой крючок. Прогремело три выстрела. Огромная крыса с визгом, от которого заложило в ушах, подпрыгнула на высоту человеческого роста и, дважды изогнувшись в полете, шлепнулась на палубу, извиваясь в луже черной крови и последней агонии. Ее собратья, было, бросились врассыпную, но опомнившись, накинулись на своего крысиного короля и с ожесточением в доли секунд растерзали поверженного лидера на кровавые клочки.

«Совсем как у людей, не зря человеческие и крысиные гены идентичны на девяносто процентов» — усмехнулся Смагин, и смело шагнул в пустоту. На пару секунд он завис в воздухе, но, повинуясь законам гравитации, с шумом и брызгами вошел ногами в холодную и безжалостную пучину океана. Благодаря тому, что он крепко, словно родную жену, стиснул руками спасательный жилет, тот от сильного сопротивления не сорвался с креплений и не травмировал руки и голову, но все же удар оказался такой силы, что его мозг на какой-то миг отключился, как бывает на ринге, если боксер пропустит удар и отправится на временную передышку в нокаут. Очнулся он лишь тогда, когда чья-то сильная рука вытягивала его за шкирку из воды такого жалкого, мокрого и беспомощного. Квадрат легко, словно ребенка, бережно уложил Смагина на дно шлюпки. Того самого, тяжело дышавшего с бледным лицом и полузакрытыми глазами своего, еще недавно такого ненавистного выскочку и фартового паренька Игоря Смагина.

— Ну, братан, уважаю, я бы так не смог, — Квадрат похлопал Игоря медвежьей лапой по мокрой куртке, отчего тот завыл от боли.

— Полегче, приятель, у меня все тело стонет от боли, будто меня трактор переехал, — он улыбнулся, — а все же пацаны мне экстрим по вкусу, кровь так и кипит и адреналин зашкаливает.

— А мы уж подумали, что тебя эти твари схавали, — вмешался в разговор Федул, — как только услышал выстрелы понял, что твое дело хана, но ты я смотрю не только дела можешь проворачивать, но и сам не промах, это я понял еще тогда, когда ты из чекистских застенков в Питере по канализации ушел и Квадрата за собой вывел, но теперь ты для меня в законе, держи краба, — и Федул протянул Смагину широкую ладонь.

* * *

Паша-краб в большой капитанский бинокль наблюдал за изящным полетом Смагина с сигнальной мачты «Орловой», и лишь когда над поверхностью моря показалась знакомая физиономия, с облегчением вздохнул: «Ну и рисковый ты парень и пока что ангелы хранители не покидают тебя, видно есть за что!» Убедившись, что «героя» затащили в шлюпку, кэп снял трубку УКВ связи и позвал пограничный катер на связь.

«ПСКР «Спрут» — «Громобою», прошу на связь…» — в трубке что-то защелкало, захрипело и послышался знакомый гнусавый голос Дубины.

«Чего не понятно, кэп, стой и жди досмотровую группу у себя на борту, а с флажками и надписями о собственности на корме «голландца» ты зря силенки тратишь, здесь я хозяин и ты будешь исполнять, то, что я тебе прикажу, оувер».

«Ишь ты, «оувер», вот тебе точно скоро будет настоящий «оувер киль», — Павел скрипнул зубами, но сдержался, что бы крепким русским словом не спугнуть осторожного Дубину.

«Капитан Дубина, вы, я гляжу, заметили на гафеле бесхозного судна российский флаг, а на корме мои инициалы. Флаг поднял человек из моей команды и согласно международным правилам, этот пароход принадлежит мне и моему экипажу и об этом я уже сообщил по спутниковой связи в центры управления за движением судов в Питер, Холмск, Владивосток и Пусан. А если есть вопросы по поводу легальности моей рыбалки, то милости прошу на борт «Громобоя», готов, как говорят, к любым проверкам, оувер».

— Ха-ха, — загоготал в трубку Дубина, — а вот я сейчас пошлю на «голландца» с пяток автоматчиков, они тебе разъяснят все международные и прочие правила, только в новом чтении.

«Давай, давай, дуралей, там «крысиный экипаж» аж воет от желания полакомиться свежиной, это тебе не русская сказка, когда дураку все сходит с рук, здесь, дебил, закон джунглей, а ты хоть и ощетинился пушками и властью, как был бестолочью так им и подохнешь» — Павел ехидно улыбнулся, словно Дубина мог видеть его презрение и лютую ненависть к идиотам в пагонах». — Павел злорадно рассмеялся, хотя с тревогой заметил, как несколько матросов в оранжевых жилетах и с АКМами на груди спешно садятся в резиновую шлюпку, мечущуюся на швартовом, под бортом «Спрута».

«Ну, что ж, Паша, решай, или сейчас или никогда», — кэп потер виски влажными от волнения руками. Он перекрестился и включил «спикер» на внутреннюю связь.

— Внимание всему экипажу! Говорит ваш капитан Павел Чайка. Вы все видели, что к нам подошел пограничный катер «Спрут». Его командир Дубина собирается арестовать нас и отобрать то, что по праву принадлежит морякам «Громобоя». Я пытался с ним договориться, но говорить с идиотом в военной форме, к тому же облаченному властью — это тоже самой, что вести переговоры с пациентами психушки. А потому я принял решение упреждающим ударом заставить дегенерата отказаться от своих наполеоновских планов. Скажу сразу, что шансов на успех у нас практически нет. Если хоть один из членов экипажа не согласен со мной, то я сдамся «властям»… В воздухе повисло гробовое молчание. — Я понял, тогда слушай мою команду: «Всем быстро одеть спасательные жилеты, спуститься на нижнюю палубу и там расклиниться, как во время хорошего шторма. Братва, вы доверили мне свои жизни и судьбы и потому я сделаю все, чтобы вам завтра не стыдно было смотреть друг другу в глаза, короче идем на абордаж «костгарда», он сам, своими действиями поставил себя вне закона…!»

— Машина-мостик, двигатель «Товсь!»

— На связи, командир, машина готова…

— Дед, ты не совсем понимаешь, что сейчас требуется от дизеля, его надо за пару минут раскрутить до максимальных оборотов, понятно!

— Можем запороть, но деваться некуда, командуй, Павел.

— Ну, тогда «full ahead!», Степаныч, как говорят моряки, покажем зеленым головастикам, что такое настоящие морские волки!

«Громобой» задрожал, загромыхал от нарастающих оборотов вала гребного винта всеми своими давно изношенными, но еще крепкими внутренностями, словно жилистый старик, рискнувший на спор в свои преклонные годы проплыть стометровку за минуту.

«Давай, старичок, не подкачай» — шептал Паша-краб, впившись в отполированный сотнями рук штурвал «Громобоя» клешнями фаланг коротких пальцев, — покажи всем морским чертям и каракатицам, что не зря тебя с рождения на стапелях окрестили этим гордым и точным громобойным именем.

Из фальштрубы шхуны в синеву бескрайнего синего неба, как из преисподние, вместе с сизыми выхлопными газами, вырвались снопы искр и черного дыма. За кормой вспенились буруны темно-зеленой воды. Ведомая опытной рукой шхуна развернулась перпендикулярно к сторожевому катеру и, словно торпеда, набирая скорость, легко и резво понеслась к своей цели, своему звездному часу.

Павел одной рукой крепко стиснул возбужденно дрожащий штурвал, как иногда с утра он держал трясущегося моряка с хорошего похмелья, другой включил японскую рацию, висевшую у него на шее на кожаном ремешке.

— Смагин, циркач хренов, ты жив, отзовись?

Игорь скорее почувствовал, чем услышал сигнал «Тошибы» во внутреннем кармане промокшего альпака. Он обтер пластиковый корпус, трещавший зуммером вызова, непотопляемую ниппон рацию, по русской традиции потряс ее, постучал об коленку и включил на нужную частоту.

— Слушаю тебя, командир. Задание выполнено, но я вижу, и ты зря времени не теряешь, куда так резво помчался, от догадок у меня мозги набекрень, поясни свои действия, брат! Неужели решил избавиться от конкурентов в зеленых фуражках?

— Да, Смагин, ты правильно понял, другого пути я не вижу и честно говоря, надоело прогибаться и кланяться этой воровской власти и ее опричникам, я уверен ты меня поймешь и поддержишь. Когда — то надо было принимать мужское решение, видишь судьба сама нас решила испытать на прочность, и я рад, что все так произошло. Как говорил классик, таким, как мы нечего терять кроме своих цепей!

— Слышь, Паха, я дурак по жизни, а ты совсем в морях свихнулся. Сейчас Дубина даст пару залпов из носовой пушки и уже никто и никогда о нас не вспомнит.

— Все, Смагин, уже поздно пить «баржоми», через пару минут, кто-то из нас либо «Громобой», либо «Спрут», либо вместе должны пойти на дно. Таков суровый закон моря и жизни.

— А ты, кэп, об остальных подумал, может они не хотят умирать, а еще долго пребывать в рабстве и даже получать от этого удовольствие? Чего это вдруг у тебя проявились имперские замашки, а я бы на твоем месте попробовал все же договориться с погранцами.

— Все, Смагин, хватит, пока я здесь капитан и решаю, что делать. Ты то же на своем месте делал, как считал нужным. Поверь, у меня это не первый случай, с зелеными фуражками можно договориться только в кабинетах, а здесь ни каких компромиссов. А вы на шлюпке лучше спрячьтесь за высокий борт «черного пассажира» и будьте на связи. Оувер.

 

Глава 17

Последний парад крысиного экипажа «Черного пассажира»

А тем временем командир костгарда «Спрут» стоял на открытой верхней палубе рулевой рубки и, подставив плоское рябое лицо легким порывам свежего морского ветра и потоку ультрафиолета, льющегося задарма с небес, предавался своим идиотским фантазиям и думкам о светлом будущем, что уже вырисовывалось в его, исковерканном поколениями «дубин» в воспаленном шизофреничном мозгу.

Это поведение командира не ускользнуло от внимательного в мелочах старшего помощника Алексея Силкина, ведущего круговой обзор, как и то, что «Громобой» изверг в небо клубы дыма, развернулся и на всех парах помчался прямиком на лежащий в дрейфе ПСКР.

— Командир! — Силкин тревожно обернулся, словно ища поддержки, — Командир, наши подопечные дали ход, курс девяносто градусов по левому борту.

— Что ты там лепечешь, старпом, Дубина недовольно с ног до головы обвел презрительным взглядом своего помощника, который так бесцеремонно вывел его из радужных мечтаний, где он видел у себя на покатых плечах погоны капитана третьего ранга.

— Командир, — никак не мог угомониться старпом, — кажется, этот бандюган Паша-краб нарывается на неприятности, разрешите я с ним поговорю с помощью наших миротворческих средств.

Дубина развернулся в направлении, куда указывала рука старпома и его рачьи глаза начали вываливаться из орбит, губы и щеки затряслись, словно перед очередным припадком эпилепсии. Эту страшную болезнь, которую он скрывал во время прохождения медкомиссий, конечно же не мог утаить от членов экипажа ПСКРа. Старпом Силкин дал знак сигнальщику отсемафорить на шхуну: «Остановить машины и лечь в дрейф», а также приготовиться по необходимости держать командира в эпилептических судорогах и не дать ему захлебнуться в собственной блевотине. «Все! С меня хватит. Это мой последний поход с самодуром и психопатом. По приходу пишу рапорт!»

— Да что же это он вытворяет, морда рыбацкая, — на вздувшихся губах Дубины появились лохмотья желтой пены, словно у загнанной в угол бешеной собаки. — Я ему сейчас покажу, где крабы зимуют, — захрипел Дубина, судорожно вцепившись руками в леерное ограждение. Его крик перешел в визг, как у свиньи, которая через щели свинарника завидела приближающегося к ней чернобородого цыгана в красной рубахе и с огромным, остро заточенным тесаком в волосатой руке. Он заверещал так, что чайки с криками поднялись с воды и разлетелись кто куда, а часть из них уселась на мачты «черного пассажира», чтобы с галерки досмотреть спектакль под названием «человеческая комедия».

«Боевая тревога номер один!» — заорал в спикер старпом. — Носовое орудие к бою! Машина, обе турбины полный вперед! — звякнул судовой телеграф, завыла, как перед взлетом воздушного лайнера сначала одна, затем засвистели лопатки на другой турбине.

Команды с мостика, рвущиеся из динамиков по всему кораблю, застали экипаж «костгарда», как это часто бывает, врасплох. Этот день для личного состава пограничного катера был таким же рядовым и будничным, как и сотни суток службы до этого. Штиль и легкая океанская зыбь, обычный досмотр очередного «браконьера» — ничего не предвещал беды. Разве только черная громадина какого-то, болтающегося без команды судна на окраине Тихого океане, могла навести тоску на старых опытных морячков, которые знали, что встреча с «летучими голландцами» в море, никогда не приводила к добру. А так, как средний возраст экипажа ПСКР «Спрут» не превышал, за исключением командира, двадцати годков, то военные моряки в этой обстановке так же хорошо ели и спокойно спали, как и на берегу, где-нибудь в Орловской или Рязанской провинциях, откуда их призвали служить на военно-морской флот и защищать границы и биоресурсы страны, а точнее интересы правящих кланов России, да и не только ее.

Артиллеристы в тот момент спокойно уминали из алюминиевых мисок наваристый брошь и команда «носовое орудие к бою» совсем не входило в их размеренную вахтами морскую жизнь. «Опять Командир дуркует» — подумал старшина Вологотский, бросая ложку и, повинуясь условному рефлексу, вместе с боевым расчетом не спеша затрусил к носовому орудию. Старшина привык стрелять по убегающему «браконьеру», но на палубе он увидел буруны на форштевне, от приближающегося к его кораблю того самого «Громобоя», что еще полчаса назад мирно и спокойно ждал своей участи в двух кабельтовых от грозного «костгарда», плавно раскачиваясь на чуть видимой океанской зыби.

Через минуту расчет носового орудия был на своих местах. Наводчик развернул пушку на движущуюся цель и с сожалением отметив, что еще через минуту «Громобой» успешно ворвется в «мертвую зону», где корабельные пушки будут такими же бесполезными, как и ракеты, и торпеды. Из порохового погреба лифт со скрежетом подал первые порции кассет с зажигательными снарядами. Наводчик до предела опустил пушку.

«Огонь!» — старшина даже в наушниках узнал мерзкий голос командира Дубины и, не думая, нажал на педаль стрельбы. Раздались оглушительные хлопки, дымящиеся медные гильзы посыпались к ногам стрелков. Светящаяся трассирующая дуга, словно радуга, рассекла тугой воздух, по пути срезав верхушку мачты на «Громобое» и с треском вонзилась в дряхлое и беззащитное тело «черного пассажира», аккурат на пару дюймов ниже ватерлинии. Снаряды разорвали трухлявую обшивку судна, словно картон. Из зияющих рваных ран «черного пассажира», каким-то роковым образом, оказавшимся на линии огня, повалил густой черный дым, в пробоины хлынула морская вода. «Черный Пассажир» на глазах начал крениться на правый борт, открывая неприглядную картину на, заросшее ракушками и морской травой дряблое, как у столетней старухи, брюхо, когда-то именуемое, днищем корабля.

Паша-краб машинально присел на корточки, когда светящаяся очередь трассирующих снарядов с пограничного катера просвистела над его головой и снесла верхушку мачты вместе с локатором и топовыми ходовыми огнями «Громобоя», но, в тот же миг он радостно осознал, что теперь пушки сторожевика ему не страшны. «Только бы успеть, пока механики на «Спруте» не запустили турбины!» — словно аларм тревоги звенело в его голове мысль человека, вступившего в смертельную схватку с ненавистным врагом. Для этого он на один градус подвернул штурвал на опережение и понял, что вовремя. «Спрут» находился уже буквально в паре десятков метров, Павел видел, как на мостике мечется его лютый враг Дубина и его помощники, он видел их растерянность и испуганные, наполненные ужасом приближающейся вечности, выпученные глаза.

«Да, только ради одной такой минуты торжества стоит жить, а после можно спокойно раствориться в вечности на молекулы и атомы!» — мелькнула в его мозгу, присущая любому отважному человеку, мысль. — Хорошо, что боженька подсказал мне, бесшабашному кэпу, во время последнего ремонта в Пусане, укрепить форштевень и форпик дополнительными шпангоутами, стрингерами и листами десятимиллиметровой стали. Имея такой запас прочности, «Громобой» мог не опасаться встречи с одинокими льдинами, дрейфующими в северных широтах. Но через мгновенье ему предстояло вонзиться в куда более мощный осколок, отколовшийся от дрейфующего в небытие и распадающегося на куски, когда-то великого и могучего айсберга, под названием Советский Союз. И этот «осколок», ощетинившийся пушками и автоматами, словно старый цепной пес, все еще скалил гнилые зубы на морской народ, который до поры, до времени кормил и его, и его зажравшихся хозяев.

— Ты куда стреляешь, скотина косоглазая, — взревел задубевшими голосовыми связками каплей Дубина, осознав весь ужас, приближения неминуемого конца. — Мазила вологотская, ты расстрелял моего золотого «голландца», да я тебя сгною, ты у меня… — сильнейший удар заглушил его писклявый предсмертный визг, словно бог морей Посейдон своим гигантским трезубцем пронзил доставшего всех «костгарда» за его не пристойные «подвиги», и этот писк потонул в омерзительном скрежете металла об металл. Эхом с тонущей «Орловой» взвыли тысячи крыс, которые живым ковром покрыли левый борт, лежащего на боку и постепенно погружающегося в, бездонную пучину океана, уставшего от бренной жизни, «черного пассажира».

Удар пришелся в район мидель шпангоута, то есть посреди корпуса сторожевика, в самое его сердце, в машинное отделение. Мощный форштевень «Громобоя» легко разорвал прогнившую обшивку «Спрута», войдя клином и круша, все, что находилось внутри, когда-то грозного пограничного судна, от борта до борта. Все, кто находился на верхней палубе мостика, от удара, словно переспелые яблоки, посыпались в морскую воду. Раздался глухой взрыв и облако желтого пламени и ядовито-фиолетового пара взметнулись гигантским факелом к солнцу, зависшему в зените над, искрящимися сотнями, раскаленных добела, металлических осколков, парящих в клубах дыма. Они призрачными фейерверками взметнулись из чрева, расколотого на две части «сторожевика» и градом рассыпались на сотни метров вокруг спаренных в мертвой схватке «Громобоя» и «Спрута».

«Костгард» вздыбился над морской гладью, словно пронзенный метким выстрелом опытного китобоя неосторожный кашалот, захрипел в удивлении, разнесенными в прах, коммуникациями, выпуская в космос остатки своей былой мощи, и завалился на бок, держась на плаву, как утопающий держится за соломинку, за, изуродованный от столкновения, форштевень, «Громобоя».

— Машина-мостик, — прохрипел Павел в спикер, — все живы?

— Слава богу живы, командир, — чуть слышно ответил «дед».

— Тогда, Степаныч, «Стоп машина» и «полный назад!» — Павел потер рукой зашибленное при падении колено и со звоном дернул рычаг судового телеграфа на отметку «Full astern!»

От ударной волны, лобовое стекло иллюминатора на ходовом мостике «Громобоя» покрылось густой паутиной трещин и как только шхуна дернулась и попятилась назад, с треском рассыпалось, покрыв мелкими острыми хрусталиками всю палубу, плечи, руки, лицо. и седую голову Паши-краба. Из многочисленных микроскопических ран хлынули нитеобразные кровяные потоки. Но капитан на это не обратил, ни малейшего внимания, ему надо было скорее отвести свою шхуну от тонущего «костгарда», так как на нем в любой момент мог сдетонировать весь боезапас.

Лишь только «Громобой» со скрежетом освободился из мертвых объятий «Спрута», корма пограничного катера резко вынырнула из воды, мелькнув бронзовыми лопастями винтов, и с шумом ушла в воду, затягивая в воронку, все, что плавало на поверхности моря. Еще минуту вода бурлила пузырями воздуха, но затем все стихло и лишь огромное масляное пятно, напоминало о разыгравшейся посреди океана, трагедии.

Вокруг шхуны барахтались в сверкающей от разводов мазута и керосина воде, с десяток матросов, которых надо было срочно поднимать на борт, иначе все могли погибнуть от переохлаждения. Моряки, подняв автоматы над головами, цеплялись за обломки палубных досок, какие-то бочки, рыбинсы, все то, что в любой экстремальной обстановке сохраняло плавучесть.

— Смагин, быстро подходите к борту «Громобоя», помогите вытащить из воды погранцов, только вначале соберите стволы и осмотрите наш форштевень, если понадобиться я дам команду завести пластырь на пробоину. Да поторапливайтесь, я гляжу наша «Орлова» уже наполовину ушла в воду, и жить-то ей, несчастной старушке, осталось не более часа. Эх, старая вешалка, так ты никому и не досталась. — Паша-краб почесал ладонь левой руки и усмехнулся. — Одно утешение, что пойдешь, родная, на дно с русским флагом на гафеле, а не с «удобным» каким-то там флажком Соломоновых островов. Короче, у меня все, командуй, начальник, и пусть фортуна не покинет нас!

— Я понял, кэп, уже собираем матросиков, кстати, выловил аварийный сигнальный буй с «костгарда», он пищит и, как я понимаю, выдает всем координаты бедствия, что с ним делать?

— Да пускай пищит, пока батареи не скиснут, мы все едино с этой минуты вне закона, ты это поняли нам поскорее надо сматываться, пока сюда не набежали спасатели.

— Да уж как не понять, утопить посреди океана государевых холопов — это не каждому дано, и это я скажу тебе Паша, круто, даже наши бандиты, увидев твои супер пируэты, притихли. Федул говорит, что он в наши игры не играет, но теперь уже поздно вякать браткам. И еще смотри часть крыс с «Орловой» ныряют и плывут в нашу сторону, я думаю, если они доберутся до «Громобоя» нам несдобровать. Я, полагаю, это, как в песне поется: «последний парад наступает…» для мерзкого крысиного экипажа.

— Смагин, я даю самый малый ход, у тебя времени на все про все не более десяти минут, а своих моряков на борту я с баграми, «крокодилами» и свайками поставлю вдоль бортов, чтобы ни одна тварь из крысиного экипажа не имела даже шанса на спасения.

Четверть часа спустя на борт «Громобоя» подняли восьмерых, чуть живых от холода, матросов, старшину Вологотского и старшего помощника «костгарда». Каплея Дубины среди живых не было. Все стволы аккуратно протерли ветошью и заперли в сушилке от греха, а морскую форму с бушлатами и тельняшками Косявый утрамбовал в одну из крабовых ловушек и смайнал за борт. Пограничников отогрели и отпарили в, отделанной березовыми досками, сауне, переодели в чистое рыбацкое белье из запасов хозяйственного боцмана, напоили крепким и горячим чаем с галетами и заперли в самую большую каюту на нижней палубе. Две резиновые скоростные шлюпки с японскими подвесными моторами подняли на борт и закрепили на корме, накрепко притянув талрепами к палубе.

Игорь Смагин стоял на мостике и смотрел в кормовой иллюминатор, откуда прекрасно была видна, таящая в тумане черная туша, наполовину погрузившегося в темную воду океана, обреченного «пассажира», от которой тянулась серая змейка, плывущих вслед за «Громобоем» сотен таких живучих тварей, пытающихся найти спасение на обломках, «Спрута» — это все что осталось от крысиного экипажа «черного пассажира», символа уходящей эпохи.

В эту минуту он не испытывал ни чувства вины, ни угрызений совести, так присущих русскому человеку в подобных ситуациях, когда становишься, как тебе по началу кажется соучастником злодеяния. Он совершенно не жалел о содеянном, ведь, тот же каплей Дубина и его погранцы, давшие присягу антинародному правительству, в конечном счете, сами поставили себя по другую сторону баррикады. И если бы сегодня Паша-краб не утопил бы всеми ненавистный сторожвик «Спрут», то завтра, те же хлопчики, которых он выловил в морской воде, могли спокойно, по приказу, расстрелять весь экипаж «Громобоя» и спокойно отправиться на ужин.

Ему вдруг вспомнились строки из матерного детского стишка про русского морехода со странным именем «Садко». Он ту же изменил имя главного героя на не безызвестного «Дубину» и прочитал вслух весело глядя на Пашу-краба: «И вот «Дубье» на дне морском, его опутал «Спрут», и тут «Дубье» почувствовал, что его…

— Правильно, имеет эту гниду, согласно всем правилам морских законов… — кэп нервно засмеялся.

— Что загрустил, начальник, или уж отошел от ярких и чарующих событий прошедшего дня — Паша-краб по-дружески приобнял Смагина — ничего прорвемся, везунчик ты наш. Права была Галина, что с тобой не соскучишься, а с о мной не пропадешь, — кэп наигранно засмеялся.

Игорь обернулся и отрицательно покачал головой, словно индус, говорящий утвердительное, «Да!».

— Слушай, кэп, а у тебя на душе муторно или так же безмятежно, как у меня.

— У меня на душе, Игорь, муторно и гадко, невинные люди погибли и лишь себя утешаю, что произошло это по вине одного придурка, а я, как бы защищал свою честь и достоинство. Вот когда я доставлю оставшихся бойцов на материк, возможно и ко мне придет то самое душевное спокойствие.

— Какие же мы оптимисты, а что ты собираешься делать с выжившим экипажем «Спрута», — ведь, когда они доберутся до берега, то молчать не будут, а сдадут нас с потрохами. Неужели так просто отпустишь?

— А нихай болтают, что им совесть велит, — Павел свел брови и сжал зубы, если я перед кем-то и виноват, то только перед своими людьми, а этих прихвостней американсих ставленников в кремле давил и буду давить. Пацанов высажу на нашем катере на траверзе Посьета, пусть едут по домам и смекают, как дальше жить и кому служить. А в Пусане мы сменим все паспорта, продадим шхуну и разлетимся кто-куда. Кстати, Смагин, ты вообще здесь инкогнито, без документов и рода племени, так что будь с этой минуты со мной повежливее, не то высажу на русский бряг вместе с погранцми, а может, вас всех смайнать за борт и концы в воду, ха-ха, шутка.

Смагин подозрительно посмотрел на кэпа, уж не свихнулся ли от нервного стресса старый капитан, но ясный взгляд голубых Пашиных глаз давал надежду, что не все так плохо на борту «Громобоя».

— Я вот что хотел попросить тебя, Павел Тимофеевич, — Игорь, словно проверяя реакцию кэпа, перешел на официальный тон. — Высади меня вместе с братками Федулом и Квадратом на любое судно, идущее до Владика, а там мы сами разберемся, куда, с кем и в какую сторону идти, да и тебе спокойнее будет.

Во Владивостоке я сделаю себе новый паспорт на имя какого-нибудь Давида Менделя, на ЖД вокзале договорюсь с проводниками поезда «Владивосток‒Москва» и постараюсь опять же инкогнито добраться до Красноярска, а от него до Норильска рукой подать. Созвонюсь с Борисычем, он мне поможет. В заполярье такие люди, как Борисыч, могут практически все!

— Ох, и гладко у тебя Смагин на словах все получается. А вдруг братки захотят отомстить тебе или вас спалят чекисты, или те же погранцы…

— Волков бояться, Павел Тимофеевич, …

— Да знаю, Смагин, я все твои прибаутки выучил, только я, как опытный человек предлагаю тебе мой вариант, а заключается он в следующем: Тебя я пересаживаю одного на попутное судно, но так, чтобы ни братки, ни погранцы со «Спрута» об этом не знали. А Федула и Квадрата вместе с доблестными вояками десантирую на сутки позднее в районе Северной Кореи, и пускай думают, что ты остался на борту. Объявлю экипажу, что идем не в Пусан, а скажем, в Шанхай. Там нас уже, якобы, ждут покупатели. Это и будет очередной ложный след, по которому наверняка ринутся за нами в погоню все, кому положено. А тем временем ты уже будешь вовсю наслаждаться пятидесятиградусными морозами, в сауне своего Брисыча и в окружении элитных «массажисток», выписанных из московии, а я продам мою «Галину», раздам деньги экипажу и рвану на Манилу, к своей молоденькой филиппиночке несравненной Санта Марие Терезе. — А как же твоя любовь до гроба Галочка Савельева, — Игорь лукаво прищурился и погрозил Павлу указательным пальцем.

— Не спеши, слушай дальше. Где-то через месяц предлагаю созвониться и встретиться в Таиланде, скажем на Пхукете или в Паттайе, вот под пальмы я и приглашу мою Галину… Ну и как мой план, кстати, твоя жена, насколько я помню из твоих разговоров, бу мне. Он спросил, знаю ли я такого рыбацкого капитана Гощу Малышенко по кличке «Мальчик» с краболова, я ответил, что да и что это прекрасный капитан и верный товарищ. Нуеее, понимаешь, почему я так ответил этому урке, чтобы не позорить наше морское братство. На что Федул рассмеялся мне в лицо и с презрением сообщил, что это именно «мальчик» и как я сказал, «верный товарищ» направил бандитов, чтобы те вскрыли мой сейф, выкрали все наличные и если понадобится уничтожили всех, кто находился на борту «Громобоя». Я подозревал, что только «мальчик» мог дать такую наводку, но то что он способен ради паршивых баксов загубить с десяток моряков…?

— Что ты хочешь, Павел Тимофеевич, вот сегодня ты то же пошел на преступление и ради чего, все той же зеленой массы, да еще нас зацепил в подельники. Ты, конечно, скажешь, что у тебя было безвыходное положение, но посуди сам, ни одна даже самая весомая причина ничто, по сравнению с человеческой жизнью. Сегодня вся Россия оскалилась, словно голодная, брошенная всеми, когда-то любимая «хозяевами жизни» облезшая собачонка. Но так было всегда и во все времена, только мы за «железным занавесом» этого не замечали и не ощущали. И вот теперь, извини, конечно, холопам, лакеям и крепостным дают «вольную». Они свободны, но на свободе все земные блага и богатства уже давно поделены так называемыми «хозяевами», бывшими партийными и комсомольскими деятелями и их учителями ювелирами и банкирами с Уоллстрит. Что остается людям, привыкшим просто хорошо работать и получать мизерную зарплату, чтобы вырастить в своих семьях себе подобных, честных, но абсолютно не мыслящих людей, а попросту рабов. Это я беру идеальный вариант. Помнишь, из истории тот самый «юрьев день» отмены крепостного права в России. Крестьяне рыдали, на коленях умоляли господ не бросать их на произвол судьбы, потому как рабская зависимость, что словно паутина или того хуже, раковые метастазы настолько сильно разложили душу, волю и стремление к свободе в русском мужике, что нынешние наркоманы с их смешной «зависимостью» от ядовитого зелья просто ленивые и безвольные трутни, по сравнению с рабской зависимостью огромного народа, чей суверенитет был попран и нарушен еще тысячу лет назад во время крещения Руси «огнем и мечом», и так же успешно разрушается с приходом к власти очередных эмигрантов со всех частей света.

А мы потом спрашиваем себя, потому как продажному правительству не до решения каких-то смешных социальных вопросов, а почему мы самая богатая страна в мире по природным ресурсам, а наш не глупый, но затюканный православием и тоталитарной властью народ самый бедный и обездоленный в мире…?

— Все, Смагин, с тобой лучше эту тему не трогать, тебе дай волю, до Пусана мне будешь лекции читать.

— Все правильно, Паша, волю русским давать нельзя, их надо стегать плетьми, бить палками, чтобы работали как бездумные быки, ну иногда давать пряник.

— Что ты с этими пряниками, я их терпеть не могу.

— Это аллегория, Павел, или иносказание, не обижайся, но сейчас народ совсем перестал читать книги, за исключением конечно бывших зыков, их-то жизнь потрепала, и они через классическую художественную литературу пытаются разобраться в смысле бытия. Кстати, я думаю, за нашими братками надо установить круглосуточный контроль, уж они-то давно поняли где кроется истина!

— Вот ты этим, Игорек, и займись, — Павел угрюмо посмотрел на темнеющий в сумерках горизонт и подумал. «А с «Мальчиком» мы в Пусане поговорим один на один, с сегодняшнего дня он для меня враг номер один.

 

Глава 18

Указующий перст судьбы

— Эй, там, на палубе. — Паша-краб высунулся по пояс из разбитого лобового иллюминатора ходового мостика и жестом руки указал в сторону «танцующей» у борта на швартовых концах большой скоростной шлюпки — трофей после ожесточенной схватки с пограничным «Спрутом». — Дракон, чего народ расселся на перекур, словно мы праздновать собрались, рано братва, расслабляться, давайте-ка вира на борт эту дьявольскую калошу. Она нам еще пригодится.

Боцман сделал глубокую затяжку и шелком двух пальцев отправил недокуренный «бычок» японской сигареты в бегущие рядом с бортом серые волны, притихшего до поры, непредсказуемого Тихого океана.

— Надо бы ход сбавить, командир, — прохрипел Дракон осипшим голосом и указал пальцем на грузовую стрелу, которая слегка раскачивалась на оттяжках над головами моряков, жалобно поскрипывала снастями. — Слишком большая нагрузка, кэп, можем шкентеля порвать или стрелу погнуть.

— Боцман, якорь тебе в глотку, не плети мне гаши на клотике, будто я с салагой темы тру. Ничего с нашей стрелой не случится и не такие тяжести поднимали, сам знаешь, а ход сбавлять не могу, надо уносить ноги, покуда на море спокойно. Да и японские «костгарды» и спасатели на «хвост» могут присесть, тогда нам уже не отвертеться.

Дракон махнул рукой и кивнул головой в знак согласия. Косявый и Витя-порожняк отдали центральную и боковые оттяжки, и грузовая стрела нехотя, со скрипом вывалилась за борт, замерев под углом в шестьдесят градусов над шлюпкой, в которую уже спрыгнул самый молодой и ловкий моряк Костя Дремлюга. Он ловко накинул гаши стропов на раскачивающийся стальной гак весом с самого Костю и, подняв руку вверх, крикнул: «Вира по малу!» Завизжала лебедка, заскрежетали, наматываясь на барабан шкентель, загудел от напряжения весь бегущий такелаж и тяжелая восьмиместная резиновая шлюпка с двумя подвесными «Ямахами» на корме, медленно поползла вверх. Опытный матрос тут же спрыгнул на палубу и на всякий случай схоронился под рострами. Вот уже черно днище шлюпки миновало линию фальшборта слегка зацепила винтами планширь, обдавая потоками соленых брызг, зазевавшегося Косявого и раскачиваясь под стон оттяжек, на мгновенье зависла над люком грузового трюма. Еще минута и лодка спокойно и плавно опустилась бы на свое место, но произошло то, что в морской практике принято называть непредвиденными обстоятельствами, форс-мажором, а попросту, невезухой. Не весть, откуда взявшаяся крутая волна тряхнула судно и спокойно побежала дальше по своим океанским делам и просторам. Но этого мизерного удара хватило, чтобы произошло несчастье.

От рывка шлюпка подпрыгнула в воздухе, раздался глухой хлопок, как при выстреле из автомата Калашникова, запахло каленым железом и всех, кто находился на палубе, обдало потоком необъяснимой пустоты. Словно время на миг остановилось и все замерло в безмолвии.

Тяжелая шлюпка рухнула на крышку трюма с высоты человеческого роста, едва не раздавив юркого Косявого, и заставив вздрогнуть, чуть накренившуюся в недоумении, шхуну. В рулевой рубке громко, словно океанская чайка, подбитая из ружья развлекающегося охотника, вскрикнул и рухнул на палубу с окровавленным плечом, капитан «Громобоя» Паша-краб.

Игоря Смагина, стоявшего в этот момент буквально в метре от капитана, будто на живодерне, окатили из ведра свежей дымящейся кровью. Его белоснежная рубаха в один миг стала ярко красной, как у знающего свое дело, матерого палача. Он еще пару секунд стоял в оцепенении с открытым ртом и безумным взглядом человека, увидевшего и почуявшего совсем рядом дыхание и запах смерти. Игорь с ужасом смотрел на, еще секунду назад крепкого мужчину, корчащегося в судорогах в постепенно темнеющей и застывающей луже собственной крови. Рядом, в такт качки, перекатывалась с боку на бок стальная болванка размером с гильзу от охотничьего ружья. Игорь словно во сне медленно нагнулся и поднял окровавленную железяку. Он обтер ее о брюки и сразу понял, что перед ним, так называемый «палец» грузовой скобы, при помощи которой шкентеля крепятся к гаку, эдакому крюку — вечному спутнику «фильмов-ужастиков», и на который цепляют всевозможные грузы. Резьба на «пальце» из-за мощного рывка, была сорвана и сейчас поблескивала на солнце холодным стальным, дьявольским мерцанием. Такое часто бывает во время перегрузов, как в море, так и на берегу при работе двумя стрелами «на раздрай», как говорят моряки.

Смагин вдруг ясно вспомнил картину выгрузки молотой тапиоки в пакетах на рейде Сингапура. Тогда, десять лет назад, от напряжения разорвалась сама стальная скоба, и ее исковерканная половина весом более килограмма, со скоростью пушечного снаряда, врезалась в лобовую часть надстройку, оставив «на памяти» огромную вмятину на поверхности десятимиллиметровой стали. Но тогда Игорь находился далеко от места удара, он лишь запомнил на всю свою жизнь, как мерзко звякнул искореженный кусок металла, словно от досады за свой «холостой» выстрел. Сегодня же, смерть подкралась совсем близко, и это был сигнал. Этот «палец», тот самый перст судьбы, пролетевший совсем рядом, словно снаряд крупнокалиберного пулемета, разорвавший в клочья левую руку и предплечье такого же любимчика фортуны, что и Смагин, сегодня указал Игорю Смагину, что везение, как и вся человеческая жизнь хрупко и не вечно.

— Мужики! — Игорь не узнал своего голоса, — все наверх, командира ранило! Чиф, беги за аптечкой, боцман тащи жгуты и веревку, надо остановить кровь на ране. Он присел на корточки и приложил большой и указательный палец к сонной артерии на колючей от щетины шее Павла. Удары сердечного насоса были едва ощутимы, подавая в неутомимый мозг остатки крови. Второй рукой Игорь передавил широкое предплечье в подмышечной впадине, чтобы хоть временно остановить живительную кровь, уносящую последние силы раненого Пашки-краба.

Через минуту вся команда судна была на мосту. Старпом трясущимися руками пытался перебинтовать рваную рану, но бинты и тампоны тут же, набухали от крови, и их приходилось менять. Но вот боцман туго затянул удавку резиновым жгутом выше раздробленной кости, и кровь остановилась. Неожиданно над всеми нависла мощная фигура Квадрата. Он повелительным и уверенным жестом отстранил от стонущего капитана судового «медика», и канцелярскими ножницами аккуратно обрезал окровавленные кусочки кителя и рубашки. Затем повернулся, к склонившимся над ним морякам, и тихо произнес: «Всем отойти на пару метров и не мешать болтовней и советами. Смагин, тащи, что есть: спирт, водку, виски. Боцман, найди пару метровых досок, будем накладывать шины.

— А ты чего здесь раскомандовался, — подал голос Косявый, — тоже мне, хирург-травматолог!

— Кстати, — в разговор встрял Федул, — вы не поверите, а у Квадрата за плечами два курса Владивостокского мединститута и год работы санитаром на скорой помощи, — Федул похлопал Косявого по тощему плечу, — а уж какая у него практика после наших разборок, он с десяток правильных пацанов с того света вытащил, и кликуха у него подпольная — «хирург». Так что, морячки, можете доверить своего кэпа нашему «хирургу», но знайте, он старых обид не забывает и не прощает, но и лежащих на земле не добивает.

Игорь не дослушал монолог Федула. Он в два прыжка спустился в капитанскую каюту и из холодильника извлек две бутылки «Смирновской» водки и одну початую бутылку «Сантори» виски.

— Залей ему в рот через воронку, — приказным тоном пробурчал Квадрат, — а водку лей мне на руки. Стой рядом, Смагин, будешь делать, что скажу. — Игорь кивнул, понимая, что теперь только этот, казалось, тупой и неотесанный мужик может спасти Пашку-краба.

Квадрат с трудом разжал челюсти капитана и вставил в дрожащий рот, принесенную кем-то большую пластиковую воронку.

— Лей, Смагин, грамм двести хватит, чтобы мертвого оживить, — он засмеялся, но через минуту вновь свел густые черные брови на глубокой волчьей переносице.

Золотистая, с веселыми икринками жидкость, мгновенно сделала свое доброе дело. Через пару больших глотков Пашка закашлял и открыл помутневшие глаза.

— Где это я, братцы? Что случилось? — Павел попытался приподняться, но от боли вновь потерял сознание.

Квадрат закатал рукава на своем немецком «Адидасе» и вытянул перед Смагиным две огромные ладони.

— Лей водяру, надо хорошенько отмыть руки от прошлых грехов.

«А он еще и философ!» — усмехнулся про себя Игорь. — «Вот, в таких экстремальных ситуациях и раскрываются люди».

Когда в литровой бутылке оставалось одна треть драгоценного напитка, Квадрат жестом остановил Игоря, взял у него бутылку и, не морщась, допил содержимое до дна, даже не занюхав рукавом, как это полагается у русских.

— Ну, что ж, приступим…

Квадрат огромными красными пальцами осторожно раздвинул разорванные волокна бледно-розовых волокон мышц и белых нитей сухожилий, затем отмытым в «смирновке» пинцетом из судовой аптечки стал извлекать из раны белоснежные осколки остатков плечевой кости. Он, словно маньяк, укладывал острые, как бритвы кусочки в марлевый мешочек, напевая какую-то веселую мелодию, и все это на фоне ужасной картины распластанного, как на кресте, изуродованного человека.

— Где ваш чертов Дракон с досками, — Квадрат привстал и обвел взглядом притихших моряков.

— Побежал в подшкиперскую, ищет, наверное, — Витя — «порожняк» в растерянности развел руками.

— Вот-вот, вас только за смертью посылать, где эта подшкиперская, может на Хоккайдо? — Он тяжело встал, огляделся и его взгляд остановился на штурманском столе. — Вот это то, что мне надо! — Квадрат словно картонки оторвал две крышки от выдвижных столов для морских карт и, перебинтовав руку Павлу, наложил две шины, туго стянув их между собой резиновым жгутом.

— Ну, вот и все, моряки, я свое дело сделал, но мужику срочно нужна операция и это уже ваша проблема. Сутки я вам гарантирую, ну а дальше…

— Спасибо тебе, браток, — словно из преисподние, раздался такой знакомый, но очень слабый голос, очнувшегося капитана.

Павел здоровой рукой взял бутылку виски и чуть приподнявшись сделал несколько глотков.

— Слушай меня, братва! Возможно это последняя моя бутылка в жизни, но покуда я соображаю, хочу, чтобы вы выслушали меня и не делали глупостей. Во-первых, временно команду «Громобоем» я передаю Игорю Смагину. Он бывший штурман и доведет шхуну по назначению. Во-вторых, он какой никакой коммерсант, и я думаю, сможет взять хорошие деньги за «Громобой» в Пусане. При всех заявляю, чтобы не было разговоров, на всякий случай, если я не дотяну до Кореи, я напишу завещание, в котором половина денег от продажи «Громобоя» пойдет мой матери, бывшей жене с ребенком, Марии Терезе на Филиппинах и Галине, вы ее все знаете. Остальная половина будет разделена между всеми, кто присутствует сейчас на борту, включая братков и пограничников со «Спрута», поровну. И без возражений, я так решил, — Павел вдруг захрипел и вновь терял сознание.

— Братва, тащи носилки, надо бы кэпа в каюту определить, — Смагин склонился над Павлом и обтер серое и влажное от пота лицо марлевым тампоном, — Ну, что застыли, или все уже добрались до Пусана? А, вот и Дракон появился, а теперь давай ищи носилки и всем заниматься своими делами. Чиф, как у нас пограничники, не бунтуют еще?

— Нет, капитан, пацаны спят без задних ног, после перенесенного стресса им не до баталий.

— Я все же думаю, надо зайти на Курилы, в любой порт — пункт, сдать погранцов и Кэпа определить в госпиталь, до Кореи он не протянет, а у вояк, я знаю, хорошие хирурги скучают от безделья. Что у нас поблизости?

— До ближайшего порта на Курилах не менее двух суток, сам можешь убедиться, — старпом развернул карту и циркулем прошагал по «меркаторским» параллелям. Смагин склонился над картой и включил подсветку.

— Да, перспектива не утешительная, но все же, ложимся курсом на Северокурильск, а там, что бог даст.

Чиф с улыбкой взглянул на Смагина.

— Что, о боге вспомнил?

— Да здесь и в бога, и в черта поверишь, сам видишь, что твориться. Давай, Чиф, лучше поделим вахты. Один на мосту, второй дежурит в каюте у капитана, а экипаж отпускай отдыхать. Давление резко падает, на завтра, возможно, ухудшение погоды и видимости, надо быть начеку. Да, на всякий случай, отключи на сутки Джи-пи-эс навигацию и картографию, не нужны нам лишние вопросы со стороны властей.

— Добро, Смагин, поверим в твою интуицию т опыт.

* * *

Капитан «Гробобоя» Павел Тимофеевич Чайка умер той же ночью. Умер тихо, словно заснул. Напоследок он еще раз приложился к бутылке с виски, продиктовал Игорю завещание, показал, где хранятся деньги, оружие, документация и «удобные» флаги. Еле шевеля пересохшими губами, рассказал Смагину, как он в Бангкоке вместо проститутки снял к себе в номер трансвестита, как набил «девице» фэйс, и как об этом до сих пор сожалеет. Потом взял с Игоря клятвенное обещание похоронить его по морскому обычаю в океане. И как Смагин не пытался свести его предсмертные завещания в очередной анекдот и превратить все в шутку, мол «крабы» прекрасно живут и с одной клешней, но гнетущее приближение неминуемого конца, заставило его приумолкнуть, так как над койкой Павла нависла мрачная тень, отделяющая живых людей от царства мертвых.

На утро старпом застопорил главный двигатель, Дракон расклепал запасной якорь на баке. Косявый и Витя-порожняк завернули Пашку-краба в кусок брезента, обмотали, словно мумию, манильским концом. Якорь привязали к ногам и, перекрестившись, под непрерывный гудок судового тифона, смайнали тело капитана в, бегущие за бортом, бескрайние холодные воды Тихого океана. У старых, прожженных морских волков, даже у братков, на глазах появились слезы и только молоды погранцы, ежась от утренней сырости, простодушно улыбались и непонимающе моргали сонными глазами.

— Чему, добры молодцы, радуетесь, — не удержался Смагин, — теперь ваш путь домой будет очень долог. Курилы отменяются, вы идете с нами в Корею, так что с сегодняшнего дня все вы члены команды «Громобоя» и переходите в распоряжение боцмана. Его приказы должны исполняться безоговорочно, иначе, здесь свои законы и церемониться с вами никто не будет. Всем все ясно! А теперь разойдись по рабочим местам, весь палубный груз закрепить по-походному, стрелы опустить. Старпом, идем на мост, новый курс через Сангарский пролив.

 

Глава 19

Распродажа душ. Покаяние

Толя Карпов этой ночью не сомкнул глаз. После звонка Смагина из Питера, он ждал эту чертову расписку о получении денег с таким же ужасом и трепетом порочной души, как преступник, осужденный на смертную казнь, ожидает наступления рассвета в камере смертников.

Через сутки вслед за «почтальоном» позвонила его супруга Ольга и с дрожью в голосе сообщила Карпову, что у нее на днях побывали подозрительные люди, которые представились сотрудниками Федеральной службы безопасности России. Ох, уж эти женщины, сколько их учат с детства не общаться с незнакомыми дяденьками и не открывать кому не погодя дверь! Так вот эти безликие люди вежливо попросили Ольгу сообщить по указанному в визитке телефону, когда ее ненаглядный муженек даст о себе знать. И что это в интересах самого Игоря Смагина.

«Толя, скажи правду, куда еще мог вляпаться Игорь? — рыдала в трубку Ольга, — сил моих больше нет, если не объявится в ближайшие дни, то я подаю на развод.

«Давно пора» — ухмыльнулся про себя Карпов, это ж надо быть такой дуррой, чтобы десять лет терпеть у себя под боком такого мерзкого и эгоистичного придурка, каким был, по мнению генерального, его помощник. И держал он его до поры, пока был нужен. Если даже он справится и передаст деньги, то это его последняя ходка. Толя решил, что никогда не простит Смагину интриги с Залуцкой. Что бы о ней не говорили, но Настю он оставит в фирме, и когда все поутихнет, он получит хороший навар с «золота маккены» и рассчитается с бандитами. А после этого они с Залуцкой втихую переедут в один из особняков либо в Италии, либо в Испании, которые он уже присмотрел в интернете. «Фирму разобью по частям и продам. Ни Смагин, ни другие акционеры ничего не получат» — так решил великий стратег. Не даром же он тезка шахматного короля Анатолия Карпова.

И вот сейчас Карпов спокойным твердым голосом заверял Ольгу Смагину, что это обычная провокация чекистов, Игорь в Москве и будет дома через пару дней.

— Сама понимаешь, гэбисты то же люди и жить на федеральную зарплату не хотят, вот и шантажируют нашего брата, чем можно и нельзя, да еще в семью влазят, даже отпетые уголовники себе такого не позволяют, не говоря об авторитетах.

Но Толя-то лучше других знал, что когда на кону миллионы долларов, все воровские понятия вдруг резко меняются и тогда даже родная мать не остановит бандита, и он легко перешагнет через ее труп.

— Чиновники любого ранга пытаются «крышевать» бизнес, — продолжал Карпов, — а для этого ищут любую зацепку, чтобы вытянуть со счетов «честных» предпринимателей свою статусную долю.

Ольга, конечно же, понимала, что «Карп», как звал его Игорь, темнит, а попросту врет, но лжет во благо. Ведь бизнес, как и политика, построены на сплошной лжи, хитрости и мошенничестве и честным ребятам здесь просто нет места. Здесь выставляются на продажу души когда-то творческих и жизнерадостных людей в обмен на ценные бумаги, денежные знаки и естественно, золото. И тот, кто продает душу, сам становится частицей этой мерзкой финансовой машины и выскочить из системы им позволяет лишь костлявая старуха в белом саване, с остро заточенной косой на плече, что неустанно ходит за ними по пятам. Эти люди перед уходом в мир иной не имеют возможности покаяться, ввиду отсутствия бессмертной души, что в свое время была заложена, как фамильное колье из драгоценных камней и окаймленное платиной, в скупку еврею-джувелиру, а попросту продана дьяволу за горсть золотых монет.

Ольга Смагина не верила ни в бога, ни в дьявола. Она была воспитана в те времена, когда церкви использовались под склады или просто уничтожались вместе со святыми отцами и их иконами, на которых были изображены еврейские апостолы и мученики за святую веру в Христа, родом из Назарета.

Старый и новый заветы сионских мудрецов ее интересовал не более, чем, к примеру, советский классик Алексей Толстой со своими нудными революционно-романтическими трилогиями, но женским чутьем и врожденной интуицией она все прекрасно понимала и трепетала перед таинствами неразгаданного людьми мироздания и потому по вечерам частенько молилась своему богу и просила помощи и защиты. Она понимала, зачем Смагин и Карп отправляют ее с сыном в Таиланд, на остров Пхукет. Да только потому, чтобы семья не стала заложницей каких-то крупных валютных махинаций. Не зря Игорь перед отъездом в командировку, так, между прочим, заметил, что настоящим ворам запрещено иметь семью, чтобы не дать повод врагам шантажировать себя. Что он хотел этим сказать, что сам превратился в вора, только хорошо закамуфлированного, и весь его бизнес это и есть часть той гигантской финансовой пирамиды построенной на лжи, коварстве, бесчестии, предательстве и спаянной кровью и потом простого народа. Ольга робко и неумело перекрестилась, поцеловала спящего сына в пухлую щечку и забылась в тревожном сне.

Карпов, между тем, как человек полностью лишенный эмоций, ввиду отсутствия души, поскольку она давно была сдана в залог на лояльность «вольных каменщиков», восседал в кожаном уютном кресле и стеклянными глазами просматривал договора, подписанные с очередными клиентами на куплю-продажу товаров и недвижимости. Ему казалось, что эти, на вид совершенно невзрачны бумажки греют его руки и тело, а мысли, от того какую он получит прибыль переполняли грудь и мешали дышать, заставляя все сильнее и учащеннее работать и без того уже изношенным мышцам и клапанам, казалось, вечной и неутомимой сердечной машине.

Очевидно, и твердость характера у человека бездушного и черствого вырабатывается намного быстрее и раньше, чем, скажем, у поэтических и творческих натур. Такой слабостью Карпов не обладал, но зато после крушения коммунистической власти и всей ее, казалось, несокрушимой империи, вдруг неистово поверил в существование всевышнего господа, который, если ему молиться и исповедоваться в грехах дает помощь вот таким сильным и целеустремленным людям, каким считал себя Толя Карпов. Он купил себе десятиграммовый золотой крест на плетеной цепи из злата высшей пробы, повешал это священное украшение себе на тонкую, увитую сухожилиями шею и каждую субботу, словно иудей, стал ходить на службу в покровский храм, ранее снесенный коммунистами, а ныне восстановленный на деньги городского бюджета и вот таких праведников, как Толя «Карп».

А по вечерам один на один с иконой мученика-Христа, просил покаяния и прощения за грешную и весьма опасную, но прибыльную работенку, которую он выбрал себе по жизни, даже не ведая, что это бог послал ему искушения, которые он должен либо преодолеть и отвергнуть, либо принять и вечно плавиться в котле, наполненном расплавленным золотом.

Под утро Карпов задремал, но долгожданный звонок, словно выстрел, заставил его проснуться и мгновенно включить мозг.

— Вам заказное письмо, Анатолий Павлович, из Петропавловска-Камчатского, я могу к вам зайти…? — Карпов узнал голос своей секретарши Верочки Пендель.

— Давай, мухой, Веруня, я его уже сутки жду.

Тихо отворилась дверь в кабинет и услужливая хромая секретарша бочком, приподнимая одну ногу, проковыляла к столу генерального, словно специально нарываясь на грубость за свою медлительность.

— Вот это письмо, — Верочка протянула Карпову пластиковый пакет.

Толя резко вырвал его из рук изумленной женщины и тут же аккуратно вскрыл его тонким канцелярским ножом.

«Вот она заветная расписка!» — он поднял сияющие глаза на перепуганную секретаршу.

— Идите, Вера, нет, постойте, — настроение шефа менялось, словно погода в Южно-китайском море, — срочно свяжитесь с китайскими партнерами, они сейчас ждут важный звонок в нашей гостинице, как те скулящие борзые, что мечутся в ожидании сигнала ловчего. Сообщите им, что сегодня в 10–00 часов я жду их у себя в кабинете с пакетом документов на «золото маккены», клазые знают, о чем идет речь. И вот еще что, — шеф привстал из-за стола и помахал распиской у носа секретарши, — ты даже представить себе не можешь, сколько стоит клочок этой простой на вид бумажки и тебе лучше об этом и не знать.

Ох, как же он ошибался, этот самоуверенный и самовлюбленный Толя Карпов. «Верная» секретарша, насмотревшись немыслимых интриг в фирме, уже как с месяц подбрасывала информацию конкурентам, подготавливая себя к худшим временам. Вера Пендель понимала, что Карпов и Смагин ходят по лезвию ножа, и эта несказанная «везуха» когда-нибудь закончится.

Вера, — Генеральный оборвал ее интеллектуальную гимнастику, достаточно развитых для женщины, клеток головного мозга, — заварите-ка мне хорошего бразильского кофе, а я пока приму душ и меня в офисе нет.

Верочка кивнула головой и бесшумно вышла из кабинета, а Карпов достал сотовый и набрал номер Залуцкой.

— Это ты милый, — Залуцкая в последнее время всегда употребляла это волшебно слово «милый». Она-то хорошо уяснила, насколько мужчины любят лесть, хотя зачастую не верят в ее правдивость, но ведутся на обман, словно селезни, спешащие к смазливой уточке на «манок» хитрого охотника, принимая ложные позывные кряквы, за любовные призывы, готовой к спариванию, самочки.

— Что у тебя с голосом, ты еще спишь? — Карпов поморщился и посмотрел на свои золотые увесистые часики на тонком запястье руки, — что вчера опять гулеванела с подругами? Ты это кончай, дорогая, через пару дней выходи в офис, хватит болтаться без дела.

— А как же Смагин, любимый, он же скоро вернется из Москвы и опять нас поссорит.

— Не переживай, Смагин уже отработанный материал, а вот для тебя у меня есть хорошая новость. Вчера мне добрые люди сообщили, что твой «лучший друг» Калинкин недавно погиб в автомобильной катастрофе на минском шоссе под Москвой. В столице он открыл очередной офис судоходной компании, из тех рифферов, что увел из России под «удобный флаг», ну, и ехал на своем «мерине» в Брест на переговоры, тут-то его и подкараулила «костлява» в виде груженной двадцатитомной фуры. Не даром, наш, так называемый провидец Смагин, перед отъездом открыл мне одну мудрую истину: «Поверь мне, Толя, — говорил он с глубокого похмелья, — скоро начнется невиданный до селе «трупоход» на реке Янцзы, и что не надо спешить и дергаться, просто спокойно сидеть на берегу и жди, когда река пронесет мимо тебя труп твоего врага!» И он оказался прав, а ты все настаивала, чтобы я сам отомстил этому подлому и мерзкому старикашке. То же ждет и нашего Чукчу и других врагов, посмевших пойти против Толи Карпова. Кстати, есть такой бандит по кличке «Квадрат» из шайки Федула, что пытаются нас «крышевать» и сосать деньги, так вот, он тоже сейчас в следственном изоляторе в Питерской ФСБ.

— Какая я счастливая, милый, ты даже не представляешь, насколько мне все это время было тяжко. Я ведь тебе говорила, что это он падлец заставил меня выкрасть документы, которые, кстати, оказались липовыми, и ты сказал, что эту операцию ты разработал сам лично. Какой ты умный у меня, Толечка!

Ксюша Залуцкая закрыла телефон рукой и сплюнула на пол, словно больной туберкулезом курильщик после затяжки наркотического табачного дыма. «Какая же ты мерзость, Толя Карпов, ты на каждом шагу лжешь и предаешь друзей. Ладно, я, женщина, мне как-то надо выживать в вашей волчьей стае, но учти, умник, я знаю, настанет время, и ты вновь выкинешь меня на улицу, как ненужную вещицу. Но сейчас я поумнела, дорогуша, и не уйду с пустыми руками.

— Значит, послезавтра я выхожу на работу в офис, я правильно поняла? — Залуцкая по привычке выкатила невинные, в пол лица, глаза, словно «любимый» мог видеть ее.

— Да, выходи и оденься поскромнее, не надо народ нервировать. Я сам уже перешел на совдеповский прикид и пересел в старенькую японскую «Короллу», и ты знаешь, маскарад работает.

Бай-бай, дорогая!

— Пока, пока, милый, до встречи, — Залуцкая блаженно потянулась на кровати и, перевернувшись на другой бок, забылась в сладких снах, где на каждом шагу к ней приставали незнакомые мужчины, грубо ласкали и любили, любили…

Карпов еще минуту сидел, скривив губы, как это делают обиженные дети. Конечно же, он не верил в искренность слов Залуцкой, но даже эти слова грели то место на груди, где по предположению ученых мужей у большинства людей ютилась душа. На сегодняшний день у Толи Карпова совсем не осталось близких людей, и эта женщина хоть как-то заполняла образовавшийся вакуум.

Он вновь собрался с мыслями, быстро встал, скинул с себя помятый пиджак, галстук, рубашки и брюки, и все это барахло свернул в комок и сунул в большой пластиковый мешок. С определенного времени рубашки и нижнее белье он не сдавал в прачечную, а менял на новое ежедневно. Костюмы туфли и пальто он менял раз в месяц. Куда девались мешки с почти новой одеждой, он не знал и доверил эту проблему Вере Пендель, которая с радостью принимала дары и вывешивала их по комиссионкам города, что давало ей весьма ощутимый доход к ее вполне достойной зарплате.

Карпов в шелковых трусах подошел к огромному зеркальному шкафу-купе и довольно самокритично оглядел свою щуплую фигуру. «Ничего, через пару месяцев он забросит все дела и займется своим здоровьем, один черт всех денег не заработаешь, а что заработаешь, не унесешь собой в царство небесное» — думал он, перебирая, висящие на вешалках новенькие французские и итальянские костюмы и рубашки, — но сладкий и вкрадчивый внутренний голос твердил: «Не спеши сворачивать бизнес, все только начинается, много денег не бывает…!»

«Вот и все! Осталось только подписать бумаги. Китайцы за сутки оформят и вывезут медь со склада. Он уже решил, что на фирму должно поступить только десять процентов от всей суммы, остальные будут надежно упрятаны в Гонконгском и Нью-йоркском банках. На швейцарцев сегодня надежды нет, под давлением правительства России за хорошее вознаграждение «ювелиры» с радостью сдают счета олигархов. И хотя Карпов себе еще не относил к этой абсолютно безнравственной категории людей, но его мысли уже давно оформили в мозгу бизнесмена образ нового члена клуба мировых магнатов. Эх, мечты, мечты, плохо, что многие забывают русскую поговорку: «Куда ты ломишься со свиным рылом в калашный ряд!». Даже миллиардерам и членам правительства многих государств туда заказа дорога. Потому как все что они «заработали праведным трудом» на самом деле обычное мошенничество в особо крупных размерах и место таких людей, как правило, на кладбище, либо в тюремных камерах и многочисленных тюрьмах, понастроенных еще нашими предками про запас для будущего поколения.

* * *

Гоша Малышенко, он же «мальчик», капитан и владелец краболовной шхуны «Циклоп», в тот злополучный вечер так и не дождался своих «ходоков» двух залетных Владивостокских бандитов Федула и Квадрата. Что произошло на краболове «Громобой» об этом можно было только догадываться. По словам сопровождающих «Мальчик» понял, что денег ему не видать, как своих ушей, а это совсем не устраивало такого честолюбивого и авторитетного человека, каким считал себя Гоша Малышенко. «Пашка-краб» опять обвел его вокруг пальца и спокойно снялся на Пусан. «Нет, я все равно тебя достану «краб» и пообломаю твои старые клешни!» — твердил он себе под нос. Это был уже не бизнес — это было личное. Такое бывает, пожалуй, у многих народов, в том и у русских. Некая зависть, злоба и ненависть к более удачливым людям своей нации.

Ровно в шесть часов утра обиженный кэп по трансляции объявил экипажу, что судно срочно снимается в рейс. «Ничего, Паша, я точно знаю твой маршрут и твою слабость малость расслабиться спиртными напитками, где-то посреди океана. Вот здесь-то я тебя и прищучу, когда вы будете в драбадан пьяные отсыпаться, беззаботно покачиваясь на океанской зыби!»

Все бы так, наверное, и произошло бы, но уже через двенадцать часов хода Гоша Малышенко по спутнику принял сигнал бедствия «SOS». Причем сигнал был подан автоматической станцией сначала с борта военного корабля, потом с аварийного спасательного буя, который автоматически отделяется от корпуса судна во время его последнего подводного плавания на самое дно Тихого океана. По выданным координатам места крушения, Гоша определил на карте точку и тут же скорректировал курс «Циклопа». По его предварительным расчетам, как раз в этом месте океана и в это же время должен лежать в дрейфе «Громобой» с одуревшим от виски и пива экипажем. Но что-то не сходилось в его расчетах. Откуда здесь, вдали от рекомендованных путей мог появиться военный корабль? Что это случайность, глупость командира корабля, а может он шел специально на перехват кого-то из «наших» и там произошла трагедия.

Мысли капитана «Циклопа» метались в узкой черепной коробке, словно загнанные в сети рыбаков ненасытные касатки.

«А может плюнуть на этого «краба», хай плывет своей дорогой, а вдруг там нарвешься на криминал и станешь свидетелем…, нет таких заморочек «мальчику» не надо. Затаскают по судам и всплывут его похождения, на которые многие властные структуры закрывали глаза «американской зеленью».

Его мысли оборвал гул самолета. Американский разведывательный двухмоторный «Орион» прошел так низко над шхуной, что Гоша разглядел сверкающую улыбку пилота. Он помахал кэпу рукой и серебристыми крыльями аэрокрафта, и тут же на экране навигационного монитора зажглось сообщение. «Аттэншэн. Фоллоу кос сри фор зирроу. Раша Нэви шип сикид. Нессесери хэлп».

И без тебя знаю, чертов америкашка, откуда ты взялся на мою голову. Сам виноват, еще час назад надо было застопорить машины и самому лечь в дрейф, а вы там сами разбирайтесь со своими утопленниками.

Еще через десять минут хода Гоша понял, что он уже не выскользнет из «игры», так как в локаторе, на расстоянии пятнадцати миль он обнаружил скопление больших и малых судов.

«Ну, что ж, — думал Гоша, по кличке «мальчик», сбавляя ход до среднего, — пока я дотопаю своими восемью узлами в час, может все и закончится. Интересно, а «Пашка-краб», какую роль играет во всей этой мистической истории?»

Но Гоша хоть слыл и опытным моряком, но на сей раз он ошибся. Как только он подошел в район бедствия его вызвали на связь сразу три российских судна. Капитан одного из сухогрузов дедвейтом порядка десяти тысяч тонн в приказном порядке дал распоряжение следовать курсом на восток и докладывать ежечасно о результатах поиска.

«Давать команды и распоряжения и кому, самому «мальчику» — грозе и авторитету, а попросту королю крабовой мафии и всех морских биоресурсов Дальнего Востока!» — Гоша от такой наглости чуть было не задохнулся в приступе неудержимой ярости. Какой-то щенок смеет указывать ему, что и как делать. Но через минуту он, собрав волю в кулак, поборол в себе приступ гнева. Гоша понимал, что здесь «мальчик» ни для кого не является авторитетом, и как только он начнет качать права его арестуют и отдадут под суд либо «свои», либо джапы с американцами.

И вновь он доверился своей интуиции и повел «Циклоп» по указанному курсу. Но видно удача совсем отвернулась от «мальчика». Через час на горизонте вахтенный моряк заметил одиноко дрейфующую шлюпку. Подойдя поближе, стало ясно, что это спасательная шлюпка с пассажирского судна, рассчитанная на шестьдесят человек. Но самое страшное открытие моряков ждало, как только шлюпку баграми подтянули к борту «Циклопа». Из разбитых боковых иллюминаторов на борт шхуны с мерзким визгом и шипением ринулись десятки огромных, размером с упитанную таксу, крыс, темно-коричневого цвета. Моряки бросились спасаться кто в каюты, кто на мачты, но проворные и голодные зверьки с острыми зубами быстро настигали даже самых шустрого, и через пару минут от когда-то бравого скитальца морей оставалось только кровавое пятно на ржавой палубе.

«Мальчик» кинулся к спасательной скоростной шлюпке на корме судна, по пути разбив стекло аварийной кнопки и подачи в эфир сигнала бедствия, но и там уже хозяйничали ненасытные твари, которых, казалось, были тысячи. Оставался последний путь — это открытое море. Гоша быстро натянул на себя дежурный альпак, сверху обтянулся двумя оранжевыми спасательными жилетами и со словами: «Господи, прости мне грехи мои» кинулся в студеные воды Тихого океана.

Капитан большого сухогруза первым принял очередной сигнал бедствия и уже через час японский сторожевой корабль обнаружил в десяти милях, от предполагаемого места бедствия, тело человека. Это был капитан шхуны «Циклоп» Георгий Малышенко. Смерть наступила от переохлаждения организма. Саму шхуну, заполненную кровожадными крысами-людоедами, решено было прямо в море подвергнуть дератизации. Благо у запасливых японцев нашлось пара баллонов с отравляющим газом. Затем на «Циклоп» завели стальной буксир, и капитан сухогруза сам лично притащил ржавую посудину, от которой шлейфом исходил тошнотворный запах гниющего белка, на рейд порта Петропавловска-Камчатского.

Санитарные власти отказались дать свободную практику разлагающемуся «Циклопу» и, в конец измученный капитан, большого сухогруза, под покровом ночи отрубил буксир и снялся в известный только ему пункт назначения. А несчастный «Циклоп» ветром и течением снесло на рифы, где он благополучно затонул. Говорят, что после этого случая вся Авачинская бухта наполнилась косяками сельди и горбуши. А крабов расплодилось столько, что они сами стали выползать на берег из-за отсутствия свободных мест на дне бухты.

* * *

Самолет на Владивосток вылетал из аэропорта Петропавловска-Камчатского по расписанию ровно ы 15–00 часов местного времени. Галина Савельева поднялась на борт одна из первых и удобно устроилась в мягком кресле рядом с иллюминатором, чтобы с высоты птичьего полета полюбоваться на, раскинувшиеся под крылом воздушного лайнера красоты. На, дымящийся белым дымком, словно старая котельная с пьяным истопником, вулкан «Тятя» и сверкающую серебряными бликами и всеми цветами радуги, Авачинскую бухту. Самолет еще не успел набрать нужную высоту и после разворота лечь на заданный курс, как голос командира экипажа ввел всех пассажиров в замешательство. «В связи с небольшими техническими неисправностями, наш самолет через двадцать минут осуществит вынужденную посадку на одном из военных аэродромов Камчатки. Просьба пристегнуть ремни и всем оставаться на своих местах. Спасибо за внимание».

«Эти «Илы» давно пора списать в утиль» — проворчал сосед справа от Галины и, сложив холены ладошки на груди начал вспоминать аллаха. Савельева тоже занервничала, ведь столько раз летала, и никогда не было аварийных посадок. «А может, здесь опять замешан Игорь Смагин и она каким-то образом вновь попала в поле зрения ФСБэшников?» — она взглянула в иллюминатор. Под крылом идущего на посадку ИЛ-62 проносились занесенные снегом какие-то деревеньки, соединенные единственной дорогой, по которой двигались легковые автомобили и военные грузовики.

Через пять минут пилот выпустил тормозные закрылки, шасси мягко взвизгнули об бетонную полосу и лайнер затрясся от реверса турбин. Не молодая стюардесса в потертом синем костюме с эмблемой «Аэрофлота» на пышной груди предложила возмущенным пассажирам горячий чай и кофе.

Еще через час к борту подкатил белый микроавтобус и по трапу начали подниматься трое людей. Савельева чуть не подавилась пирожным, когда в новых пассажирах узнала свою подругу Ленку Кузнецову, которую под руку вел молодой парень в красной «аляске» и рюкзаком за спиной, замыкал процессию ее новый знакомый, тот самый Морозов, которому она утром передала пакет от Смагина. Морозов одной рукой нес серебристый кейс, другой приветливо помахал Галине. «Что у них здесь за шпионские игры творятся!» — Галина закусила губу и слегка покраснела. Она понимала, что этот Морозов сделал так, чтобы инкогнито исчезнуть из Питера. «Интересно, а сколько он отвалил денег за такой спектакль и для чего? Ну, предположим, хотел тайно вывезти Кузнецову с сыном, но почему сам здесь? Неужели из-за меня? Если так, то я этих мужиков совсем не фига не знаю, так же, наверное, как и они нас баб. Ну, что ж, посмотрим, чем это все закончится!»

— Вы и есть причина технических неполадок самолета? — Савельева оценивающе осмотрела подошедшего к ее креслу улыбающегося, словно мальчишка, генерального директора.

— Мы вот то же решили не искушать судьбу и с сыном и его невестой, вы кажется, знакомы, посоветовались и рванули следом за вами. Вы не протии?

— Да вы тут всех насмерть перепугали, я думала, что уже не вылечу из этого царства вулканов и гейзеров.

— Хотите поговорить с подругой? — Морозов загадочно улыбнулся и присел на подлокотник кресла.

— Я думаю, не стоит, у нас с ней еще будет время поболтать.

— Тогда милости прошу в VIP салон, у меня к вам будет деловое предложение. В кармане его пальто запищал мобильный телефон. — Извинит, — Стоцкий привстал, лицо его потемнело, губы сжались. В трубке послышался хриплый голос «китайца»: «Шеф, по моим каналам только что сообщили, что на Кипре, на своей вилле застрелился ваш компаньон «Чукча». Подробности при встрече.

Морозов повернулся к Галине, опустил мобильник в карман и улыбнулся.

— Какие-то проблемы…? — Савельева попыталась заглянуть в глаза своему новому ухажеру.

— Нет, дорогая, все идет своим путем…

Галина усмехнулась и из-под своих мохнатых ресниц лукаво взглянула на застывшего в ожидании мужчину. «Сколько вот таких деловых предложений ей довелось слышать на своем веку, не счесть. А что может попробовать еще раз…!»