Глава I. Акварели россыпей Курильской гряды.

Чем ниже потрепанное во льдах пассажирское судно спускалось по широтам на юг, тем теплее становился северо-западный попутный ветер, на глазах менялся цвет морской воды за бортом. Словно после химической реакции темно-серая океанская масса превращалась сначала в светло-зеленую, а ближе к островам Курильской гряды становилась лиловой, иногда бирюзовой, особенно когда яркое солнце на высоком небосводе освещало игру волн, сопровождающих весело бегущий теплоход.

Казалось, океан просыпался, и чем дальше на юг уходило судно, тем заметнее Великий Тихий начинал дышать всей своей мощной грудью, обдавая людей на пассажире миллиардами частиц своего энергетического потенциала.

Вот уже на горизонте показались касатки. Они плавно перекатывали свои блестящие черно — белые туши с треугольными и острыми, словно гильотина, плавниками в невидимой, катящейся с востока, мертвой океанской зыби. А вдоль борта, едва не касаясь упругими телами разбитого льдами форштевня и искореженной бульбы и, радостно попискивая, неслись наперегонки стреловидные дельфины, весело выпрыгивая над белоснежной пеной, недовольно шипящей, словно газированный напиток, из автомата на борту измученного северными странствиями лайнера «Любовь Орлова».

В это время Игорь Смагин стоял в штурманской рубке, облокотившись на широкий и достаточно длинный штурманский стол, обитый зеленым сукном, на котором еще вчера вечером третий помощник разложил новую карту одного из районов Тихого океана, в частности, южной части островов большой Курильской гряды. Жирная линия генерального курса проложенного капитаном Семеновым проходила восточнее россыпи Курильских островов, вытянувшихся дугой с севера на юг.

Здесь когда-то миллионы лет тому назад земля стонала, извергая из своих недр миллионы тонн лавы. Кора земли трескалась и опускалась в бездну океана. Расплавленная масса магмы выплескивалась из огнедышащего сердца планеты и превращалась в гигантские конусообразные наросты. Сейчас эти изящные исполины, под названием вулканы, покрытые ослепительно белым снегом, мирно дымились, величаво разглядывая со своей высоты крошечное, белое суденышко, спешащее домой, на юг.

— Что вы, Игорь Львович, так внимательно изучаете на карте, — Виталий Семенов подошел неслышно, как закормленный хозяевами кот и ласково промурлыкал.

— Никак очередной незапланированный заход продумываете?!

— А вы, Виталий Николаевич, как раз в точку попали. Завтра, насколько мне известно, 8-у марта, Клара Цеткин — известная феминистка, по кличке «красная сатана», вместе со своей подружкой — социалисткой Розой Люксембург, еще в начале двадцатого века дала указание всем русским женщинам отрываться в этот день по полной программе на всех проигранных за прошедшие годы фронтах. Сами понимаете, в штате у нас большинство дам, пусть не совсем леди, но это женщины, без которых мужички уже через неделю зачахнут, да и пассажирки не прочь погулять, оттянуться после рабских трудов в рыбных цехах и на конвейере в душных и отравленных воздухом гниющего белка, трюмах, а наши судовые кладовые и провизионка пусты. Даже тот коньяк и виски, что обещали Калугину, запустили в оборот, так что сами понимаете, требуется заход на знаменитый остров — герой Шикотан.

— Я конечно не против, — Семенов почесал внезапно вспотевший затылок, но как бы у нас опять не возникло очередного ЧП. Вы знаете, Игорь Львович, я за этот рейс так вымотался, кажется, за всю мою морскую карьеру того, что было в этом рейсе, со мной никогда не случалось. Это же какой-то кошмарный сон, я уже перестал чему-то удивляться, хочется наконец-то проснуться и жить нормальной жизнью.

— Я вас прекрасно понимаю, Виталий Николаевич, но все страшное уже позади, через трое, четверо суток будем во Владике, и от рейса останутся лишь одни приятные воспоминания. Я зафрахтую другой теплоход побольше, и поновее, а вы спокойно станете перевозить своих пассажиров на приморских и японских линиях. Рейс по плану у нас заканчивается только через неделю, так что имеем право день, два покуражиться на рейде Шикотана, чеки Внешторгбанка получим, а заодно проведете профилактику двигателей.

— Да что вы меня все время поучаете, решаете, что мне делать, — опять возмутился Семенов, и его лицо покрылось багровыми пятнами — первый признак слабого сердца и ишемии. Он обиженно развернулся, скрипнув на линолеуме своими высокими каблучками, и пошел на выход из рубки. Уже возле дверей, не оборачиваясь, он вполголоса произнес:

— Кстати, а что вы собираетесь делать с нашим американцем? Он совсем в депрессию упал, заперся в каюте и уже третьи сутки не выходит, даже в ресторане не появляется, как бы чего дурного с собой не натворил.

— Блефует парень, хороший актер и только, — Игорь приложил параллельную линейку к заданным на карте координатам и остро отточенным карандашом проложил новый курс. Прямая линия заканчивалась штурманским знаком: маленькая окружность и якорьком на карте, где глубины не доходили до 30 метров в двух милях от побережья острова Шикотан.

— Меня сейчас это Карпентер меньше всего интересует, — продолжил Смагин, завершив прокладку. Он ревниво осмотрел свое произведение и повернулся к капитану.

— Вы не против моей корректуры маршрута?

Семенов никак не отреагировал на его слова, он опять приник к своему любимому биноклю.

— Сейчас, Виталий Николаевич, главная наша задача доставить рыбаков до места назначения, — Смагин с улыбкой взглянул на капитана, — а американцу я уже пояснил что делать, дальше его воля.

Игорь вдруг ясно представил себе, как Джон будет метаться по мере приближения судна к Владивостоку. Он уже знал, что Карпентер пытался без его и ведома капитана, выйти на судовых радистов, подсовывая им стодолларовые банкноты, но, слава богу, парни оказались старой закваски и они, как от чумы шарахались от дьявольски хрустящей зелени. Начальник рации Картавцев чуть ли не на пинках выгнал провокатора из радиорубки и удовлетворенно уселся за свой любимый «ключ» для передачи подходных радиограмм. Первая ушла от начальника рейса Смагина своей любимой жене Ольге и сынишке Димону.

Картавцев с сожалением покачал головой: «Никогда не будет семейного счастья у моряка — такова его судьба!». Он, почему-то, вспомнил свою жену Тамару, с которой он числился в браке уже двадцать девять лет. А жил — то он с ней по-настоящему не более двух. Длинные рейсы, короткие встречи, какая уж там жизнь. А она, интересная блондинка, официантка в центральном ресторане «Арагви», что ей оставалось делать, когда вокруг столько красивых и богатых мужиков. Картавцев не ревновал, он просто жалел ее и продолжал свою нескончаемую одиссею по морям — океанам. Мягко зажав ключ между большим и указательным пальцем, радист завел свою нескончаемую мелодию сигналов Морзе.

* * *

Американец сунулся, было, и к начальнику Управления Дальморепродукт господину Сидоренко Ивану Дмитриевичу, но старый лис уже прочувствовал ситуацию и дабы не вмешиваться в чужие дела взял и просто напоил американца до беспамятства, конечно же, пообещав содействия на берегу, хотя прекрасно понимал, что в порту у каждого, вдруг, возникнет масса своих проблем и до смешного наблюдателя из Сиэтла, оказавшегося по воле судьбы вне закона, никому уже не будет дела.

У Сидоренко и своих забот было по горло. Недовольные «промы», которых всех вместе поселили в одну огромную, загаженную каюту по вечерам, изрядно подвыпив, писали послание в Центральный комитет профсоюзов и известному перестройщику, комбайнеру-прицепщику Михаилу Горбачеву о том, как их зверски эксплуатирует на море новоявленный капиталист Ваня Сидоренко. Понятно, что на утро ни один из них даже и не вспоминал об этих своих гневных призывах, а робко строем, один за одним тянулись на завтрак и обед, искоса, с тревогой поглядывая на своего шефа, расположившегося за отдельным столиком, рядом с начальником рейса.

Иван Дмитриевич зорко приглядывался к бунтовщикам и через пару дней вызвал к себе в каюту наиболее приглянувшихся ему моряков. Это были технолог Петр Тихонов и обработчица Зинаида Петракова. Опытный производственник знал старинную формулу управления, которые применяли еще римские императоры: «Разделяй и властвуй». Он пообещал этим двум лояльным хорошие места и приличные заработки на условиях, что они перетянут на свою сторону половину работяг. Все прошло, как по прекрасно разыгранному сценарию. Мнения рыбаков на счет справедливости руководства вскоре изменились, и половина из них была срочно расселена по пассажирским каютам. Хотя там им и приходилось спать на крохотных диванчиках, но за свое будущее они уже не беспокоились.

* * *

Смагин еще пару минут постоял в задумчивости над картой района, затем выглянул в иллюминатор, где сияло яркое солнце, чему-то своему улыбнулся и пошел вслед за капитаном на ходовой мостик, где сейчас правил вахту второй помощник капитана.

— К 20–00 по местному времени при нашей скорости должны быть на рейде Шикотана, — как бы невзначай произнес Семенов, рассматривая в черный бинокль горизонт и проплывающие по правому борту конусы вулканов, обрамленные белоснежными воротничками вечного льда и снега и подпирающие своим неровно обрубленными вершинами купол синего неба.

— У вас там, Игорь Львович, я имею ввиду, остров Шикотан, на базе «Торгмортранса» есть знакомые? — эти слова произнес кэп, с усмешкой, похожей больше на гримасу душевнобольного человека, заколотого транквилизаторами врачами — психиатрами, затем он с нескрываемой иронией начал разглядывать Смагина, словно видел его впервые. Игорь пропустил слова Семенова мимо ушей, как это делает любой уверенный в себе человек, когда у его ног надрывно тявкает блохастая, покрытая лишаями дворняжка.

— Есть, мастер, есть и знакомые и друзья. На этом легендарном острове я когда-то вместе с комсомольскими стройотрядами пытался честным трудом заработать на жизнь. Не получилось. За гнилую картошку, вонючую квашеную капусту и перловку с нас высчитали половину заработанного, словно мы жили не на нарах, а в пентхаузе и питались не из одного котла баландой из селедки, а трапезничали из серебряной посуды в одном из ресторанов Хилтона.

Но к счастью в таких вот местах и по молодости есть у тебя возможность приобрести хороших проверенных друзей — это мне кажется самое главное. А вы как думаете, уважаемый Виталий Николаевич, те несчастья, что навалились на нас с вами в этом рейсе сблизили нас?

Семенов пожал плечами.

— Если меня не снимут с должности после всех приключений, будем считать, что мы расстанемся пусть не друзьями, но хорошими и добрыми приятелями.

— А если вас пнут из пароходства, что же вы на меня будете зуб точить.

— Не знаю, Игорь Львович, я уже не в том возрасте, чтобы заниматься вот такими авантюрами, а у вас похоже, вся жизнь сплошная авантюра.

— Так ведь жизнь такая, обстановка, что в стране, что на вашем красном пассажире, уж такая, что иначе нельзя, просто не выживешь, и вы до сих пор этого понять не можете. Ладно, каждому свое, вечером свяжемся накоротке с местными снабженцами, можете составить список требуемых для судна материалов. Ну, скажем, краска, запчасти для дизеля, вам лучше знать. Только учтите оплата наличкой, а по поводу спиртного, харчей и рыбы — то моя забота.

Семенов покачал головой и расплылся в стариковской улыбке, словно он разговаривал с непутевым внуком.

— Откуда же у меня на судне наличные деньги, я ведь не коммерсант, как некоторые, деньги из воздуха делать не могу.

Игорь, конечно же, понял намек. Карпентер наверняка нажаловался капитану на вымогателя — начальника рейса и об неприемлемых условиях, которыми Смагин обложил несчастного иностранца. «Ну, гляди, матрац — красно — синий, теперь я с тобой ни на какаю попятную не пойду, буду добивать тебя, мошенника, до конца. Пусть я действую их же методами, но по — другому не получиться».

Смагин вспомнил, как два дня тому назад Джон робко вошел в его люкс и, заговорчески оглядев каюту, достал из кожаной сумочки, что всегда висела у него на груди, как у наших российских барыг, пачку аккуратно запечатанных стодолларовых банкнот, завернутых в прозрачный целлофановый мешочек.

Игорь почувствовал, как вдруг бешено заколотилось сердце, будто в его каюту вошла барменша Леночка Кузнецова в своей прозрачной блузке и короткой юбочке. Он никогда еще не видел столько много долларов сразу в одной упаковке, и ему стало трудно дышать. Максимум, что он получал в валюте за шестимесячный рейс на линейных судах в пароходстве в должности суперкарго, была по теперешним меркам смешная сумма, что-то около пятисот долларов США. Сейчас он мобилизовал все свои внутренние силы и резервы, чтобы не показать свое состояние Карпентеру, но, кажется, американец своим опытным глазом прохвоста заметил смятение начальника и заговорил смелее и напористее.

— Здесь двадцать тысяч американских долларов, — почти прошептал Джон, затем твердым голосом бизнесмена, делающего свою обычную работу по даче взятки произнес.

— Больше на руках нет, на берегу в банке сниму оставшуюся сумму, а этот задаток будем считать началом нашей совместной работы. — Карпентер аккуратно положил сверток на письменный стол прямо перед лицом Смагина. — Прошу одного, — опять взмолился Карпентер, не раскручивайте этого дела, я знаю, потом этот маховик уже не остановить ни какими деньгами.

Смагин внимательно посмотрел на Карпентера, пока тот не опустил глаза. «Вроде понял, глупостями с властями заниматься не будет, но надо перестраховаться». Он взял со стола пакет и небрежно бросил его в один из выдвижных ящиков. Затем из сейфа вынул заветную папку и аккуратно уложил ее перед собой. Он погладил ее рукой. «Кормилица» — цинично подумал он про себя и достал одно из заявлений девушек.

— Первую бумагу ты уже отработал, но она не главная, запомни это. На, держи, — Смагин протянул мелко исписанный лист бумаги в трясущиеся руки американца.

Тот мельком пробежал по тексту глазами и, свернув лист вчетверо, засунул его в нагрудный карман. «Суки, какие они суки, ты посмотри, что понаписали…»

— Конечно суки, а кто же они по — твоему, все порядочные барышни сидят по домам и ждут когда к ним посватается какой-нибудь миллионер или принц, а этим, как ты говоришь, сукам, приходиться бороздить океаны, рисковать жизнью, бесплатно отдаваться уродливым старикам — своим начальникам, разлагать свою душу.

Поэтому я еще раз говорю, что это заявление не главное и пока ты со мной не рассчитаешься сполна, над тобой будут висеть меч советского правосудия. Понимаешь, Карпентер, все, что бы ты ни придумал, чтобы одурачить меня, все, в конце концов, будет мне известно, тем более на красном пассажире. К примеру мне уже известно, что ты ходил по каютам начиная от Сидоренко и капитана и кончая помполита Плоткина и простыми рыбаками, но нигде не нашел поддержки. Наш народ не любит насильников и стукачей, тем более иностранцев, поэтому спокойно прими свою судьбу и не дергайся.

Если это еще раз повторится, я прекращу с тобой какие-либо обязательства по нашему устному договору, а еще хуже запру тебя в каюту до Владивостока, а там со спокойной совестью сдам тебя властям. А уж они, волки, любят такие простые дела, когда им преподносят на тарелочке всю раскладку и преступника. Так что еще есть у тебя один шанс подумать. Все, пока свободен.

Когда Карпентер вышел Игорь выдохнул, словно проплыл стометровку, ни разу не глотнув воздуха. Лицо его горело, он сам сейчас находился на грани стресса и мог сорваться в любую минуту. Требовалась генеральная разрядка, и он уже знал, чем займется следующие несколько часов. Смагин выдвинул ящик стола и дотронулся до пакета, его опять обдало жаром, словно он прикоснулся к раскаленной печи, ну все, и тут взгляд его остановился на переборке, к которой был прикручен портрет Ленина — Бланка. «Вот здесь их место!».

Через пару минут Игорь закрутил последний шуруп, аккуратно затер ветошью царапины и с облегчением уселся на диван. Его мучил голод, и он набрал номер ресторана.

— Директор ресторана на проводе, а это вы, Игорь Львович, ужин в каюту и чтобы Галочка Савельева доставила, сделаем, минут через пятнадцать, ждите.

* * *

Но через пять минут к нему опять без стука ворвался Карпентер.

— Игорь, я так больше не могу, давайте напишите мне гарантийное письмо или расписку, как это по вашему делается, чтобы я был уверен, что вы меня очередной раз не проведете. — Джон дышал часто, и лицо его побагровело, словно он промчался милю по знойной пустыне Аризоны.

Смагин в это время лежал на диване и читал томик Блока, который он брал с собой в рейс. Мистические стихи Александра завораживали и успокаивали его. Он в который раз перечитывал «Незнакомку», пытаясь понять настроение и смятение поэта в момент написания этого шедевра, но все испортил американец со своими бумажками. Игорь даже не приподнялся с дивана, так сейчас ему был противен американский бизнесмен.

— Такие бумажки у нас пишут, когда имеют дело с нормальными людьми, тебе же ничего писать не буду и это наш с тобой последний разговор. Еще раз ворвешься, сядешь под замок.

— Что вы такое говорите, Игорь Львович, во всех цивилизованных странах применяют подобные правила по работе с юридическими документами. — Джон даже приподнялся, но затем как-то обмяк и опустил глаза. — Я и вправду не знаю, что мне делать, возможно, сейчас я делаю глупости, но вы меня загнали в угол.

— Кстати, где ты видел, чтобы как ты говоришь, в цивилизованной стране кучка жуликов скупила весь флот управления за двадцать долларов?! Короче, слушай сюда, Карпентер, не разыгрывай из себя невинную девицу. Небось, когда получал свой куш от продажи наших пароходов, совсем не задумывался и не беспокоился, что тысячи моряков останутся без работы, их семьи будут нищенствовать, пока не продадут последнее, что у них осталось — свою квартиру, так как за нее нечем платить. Их дочери превратятся в проституток, и истерзанных их будут находить то на пляжах бухты Шамора, то на Горностаевской свалке, а сыновья за грабежи пойдут на зону, сами же эти несчастные превратятся в отбросы общества, пока не замерзнут где-нибудь возле мусорного контейнера.

Обо всем этом ты, конечно же, никогда не задумывался, да где тебе с твоими сверхзадачами «великого американца». А теперь у тебя море времени и заметь, тебе дается шанс на исправление. Иди и все делай так, как тебе говорят. Не строй заговоров, интриг все равно теперь у тебя ничего не получиться. Будешь паинькой через неделю, другую будешь в своем любимом Сиэтле. Начнешь выпендриваться знай, я трупом лягу, но и ты будешь мучиться до конца своих дней.

Смагин, конечно же, понимал, сколько не тверди волку не резать овец — словами его не проймешь. Только вот так, жестко, пусть его же подлыми методами можно остановить ненасытного, алчного и жадного америкашку, чьи предки действительно были тружениками и никогда не позволяли себе вольность — залезть в чужой карман, хотя как знать?

 

Глава II. Тихий океан — совсем не тихий.

Пока все эти скомканные в один непонятный клубок события и сомнения проносились у Игоря в голове, его изрядно потрепанная за рейс нервная система приняла очередные сигналы извне. Через пробитую, словно решето ауру, к нему потекли потоки отрицательной энергии. Он словно дикий зверь почуял неладное. По всему телу пробежал неприятный холодок, словно он вышел голым в сырую осеннюю погоду на открытый воздух. Предчувствие опять не обмануло Смагина, протяжно зазвонил телефон.

— Говорит начальник радиостанции Картавцев, Игорь Львович, срочно поднимайтесь в радиорубку, я принял сигнал бедствия от тонущего судна, капитана я уже оповестил.

Смагин натянул теплые японские кроссовки и, накинув альпак, стал рыться в карманах.

«Где эти чертовы ключи от каюты?» — он мельком осмотрел стол и кровать «Все, уже башка не хочет варить». Он встал на колени и полез под стол, пошарил по паласу, под рукой, что-то звякнуло. «Да вот же они!» Сейчас он припомнил, что, зайдя в свой люкс, швырнул связку ключей на стол, но они проскочили по гладкой полировке и теперь, из-за собственной небрежности, ему приходиться ползать в пыли, как последнему лоху.

Смагин повернулся, чтобы выползти из — под стола и тут увидел перед собой две стройные ножки, обтянутые черной сеткой искрящихся колготок и в крохотных, бардовых туфельках на высоких каблуках. Его взгляд начал перемещаться вверх, пока не столкнулся с удивленными, широко раскрытыми глазами официантки Галины Савельевой. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, держа в руках большой серебряный поднос, на котором дымилось его любимое жаркое из телятины с овощами и острым соусом.

— Что вы здесь делаете, — удивленно спросила Савельева, не выпуская своего подноса из рук.

— Вчерашний день ищу, разве не заметно, — Смагин, ловко изогнувшись, выскочил из-под проклятого стола и встал перед Савельевой.

— Да поставь ты, этот чертов, поднос на стол, — выругался он, добавив пару красочных русских выражения.

Девушка испуганно отпрянула, но выполнила указание, затем, повинуясь чувствам, приблизилась вплотную к Игорю. Теперь ее маленький носик почти упирался ему в грудь. Игорь обнял двумя руками Галину за талию и крепко притянул к себе так, что она вся затрепетала, задрожала в его объятиях. Смагин, еле сдерживая себя, чмокнул Савельеву в щеку и отстранил от себя.

— Извини, срочно вызывают на мост, опять кто-то тонет, теперь будем мы спасать. Позвони через час, к этому времени, я думаю, мы уже решим проблему. — Он грубо оттолкнул Галину, которая вслед за ним вышла в фойе и, помахав ручкой, бодро зашагала в свой ресторан.

Игорь бегом поднялся по трапу и уже перед дверью радиорубки услышал известные любому моряку позывные «SOS» — «Save Our Souls» и голосовой сигнал бедствия «Mayday», «Мayday»… На мосту сквозь хрипы и свист на станции УКВ едва были слышны слова капитана, терпящего бедствия, судна: «Всем кто меня слышит. Я капитан СРТМ «Кижуч», не имею хода относительно воды, дрейфую на камни. Имею пробоину в районе машинного отделения. Водой залит главный распределительный щит. Имею крен пятнадцать градусов. Кто находиться поблизости прошу срочно помощи».

Смагин на мосту нос в нос столкнулся с Семеновым. Тот, не говоря ни слова, прошел вперед и уткнулся сморщенным личиком в резиновый кожух локатора и манипуляторами начал определять дистанцию и пеленг до цели, хотя тонущее судно можно было легко рассмотреть визуально.

— Чиф, самый малый ход, мы в двух кабельтовых от рыбака, — скомандовал капитан, и старпом со звоном установил стрелку рычага судового телеграфа на выбитой медной отметке «Dead slow ahead».

Семенов отошел от локатора и вопросительно посмотрел на Смагина.

— Рыбак почти уже на берегу, не возьму в толк, почему раньше молчал, — недовольно пробурчал Семенов, — Чиф, какие там глубины?

— Пока достаточные, Виталий Николаевич, 10–12 метров, но минут через пятнадцать рыбачек сядет на камни.

— Что будем делать, начальник, — Семенов горящими глазами впился в застывшего, с немигающими взором, Смагина. — У меня на борту 200 человек пассажиров, одна беременная, плюс 60 человек экипажа. Я не могу рисковать ни людьми, ни судном.

— Что делать, говорите? — Смагин, словно очнулся после короткого литургического сна, — да ничего особенного делать не надо — спасать ребят надо, пока время есть. — Он взял бинокль и приблизил к себе тонущий сейнер. Игорь видел, как моряки в оранжевых жилетах пытаются спустить на воду единственную шлюпку, как за борт плюхнулся резиновый плот ПСН, но почему-то не стал надуваться, а начал тонуть. Очевидно, палуба обледенела, да и крен был такой, что моряки постоянно падали рискуя каждую секунду оказаться в воде. Благо на море было спокойно, лишь прижимной ветер все ближе и ближе подносил суденышко к его последней стоянке.

— Я думаю, мастер, мы еще успеем, кое-что сделать для ребят, действуй капитан, пусть моряки на корме заведут стальной буксир и срочно рабочий катер на воду. Да что мне тебя учить, старого морского волка. — Игорь сказал это без всякой иронии, да так, чтобы все находящиеся на мосту моряки услышали и поняли, кто есть на судне капитан. — Ты же видишь рыбакам больше надеяться не на кого, погода хоть и хорошая, а попадут в воду, через десять минут будем трупы собирать по океану.

Семенов откашлялся и, взяв в руки микрофон внутренней связи, скомандовал: «Команде аврал, главному механику в машину, боцману подняться на мостик».

* * *

Через пять минут «Любовь Орлова» легла в дрейф, буквально в пол кабельтова от тонущего сейнера. Со шлюпочной палубы на воду плюхнулся рабочий катер с двумя матросами и третьим помощником на борту. С кормы пассажира на выброске через клюз подали пятидюймовый, стальной канат с каплевидной гашей на конце. От такой тяжести катерок весь присел на корму, а матросы срочно переместились на бак, чтобы не притопить суденышко, которое медленно потащило тяжеленный конец к рыбацкому судну.

Молодой рыбак в желтой непромокаемой японской куртке и штанах ловко метнул свою выброску и вот уже пятеро моряков через переднюю «ноздрю» сейнера вручную, с трудом вытягивают стальной конец и крепят его на кнехт.

— Что же они брашпилем не крутят? — Капитан Семенов в бинокль внимательно осматривает искореженный борт судна и надстройку. — Похоже, им капитально досталось, все иллюминаторы забиты фанерой и досками..

— А по — моему еще и брашпиль их сорвало с фундамента, — Смагин указал рукой капитану на то место, где когда-то стоял пятитонный механизм, потому и якоря отдать не смогли. — Игорь усмехнулся, — гляди, как тянут, жить захочешь, еще и не такой канат вытянут.

— Ну, вроде все, — Семенов повернулся к старпому, — Чиф, самый малый вперед, шлюпку будем вирать на ходу.

Теплоход затрясся мелкой дрожью от запущенных дизелей и медленно пополз вперед. Мощный канат еще некоторое время находился в воде, но вдруг неожиданно выстрелил из тугой глади морской массы, натянувшись в струну и разбрызгивая вокруг себя миллиарды капель соленой воды, отчего вокруг него образовалась на солнце яркая радуга.

— Погляди, мастер, какие акварели нам Курилы преподносят, — Игорь с восхищением смотрел на игру красок в воде и воздухе, — ни один, даже самый талантливый художник, такого не напишет.

— Семенов с сожалением посмотрел на Смагина, но ничего не ответил, а только прокашлялся и начал что-то нашептывать в рацию.

— Старпом, свяжитесь с капитаном «Кижуча», пусть пару человек оставят на своем борту, а остальных в шлюпке к нам на судно, да, горячую еду не забыли передать морякам?

— Все сделано, — пробасил немногословный, розовощекий старпом, внимательно наблюдая, как вокруг собственной оси разворачивается «рыбак» и медленно пристраивается в кильватер пассажира.

— Я пойду приму рыбаков и размещу их вместе с пассажирским помощником по каютам, — сказал Игорь, — чиф, когда при таком ходе мы дотопаем до рейда Шикотана? — обратился он к старпому, склонившемуся над картой.

— Да не раньше завтрашнего утра, если ветерок не покрепчает, а если шторм, то лучше об этом и не думать.

* * *

На прогулочной палубе теплохода собрались, казалось, все пассажиры и команда. Морской народ наперебой обсуждал действия моряков и капитана пассажира, и все одобрительно кивали головами. Вот по парадному трапу начали подниматься первые спасенные. Это были в основном молодые люди до тридцати лет, и поэтому на их лицах Смагин не заметил ни смятения, ни страха. Игорь остановил первого самого шустрого молодого парня в большой широкополой рыбацкой шляпе.

— Я начальник рейса на этом пассажире, поэтому, друзья, с этой минуты вы переходите в мое подчинение. Сейчас, когда все поднимутся, мы распределим вас по свободным каютам, а в принципе она у нас одна свободна, — он с улыбкой посмотрел на пассажирского помощника. — Александр Иванович, после афганцев в двадцатке навели порядок.

— Обижаете, Игорь Львович, Мариша Батькова свое дело четко знает. Правда, у нас там сейчас парятся штрафники, списанные Сидоренко с «Рыбака Приморья», вы не забыли? Но рядом есть небольшая каютка на пять мест, я думаю, ребята там разместятся. Кому не хватит место, поселим к штрафникам, ведь я по просьбе Сидоренко часть его людей расселил по приличным каютам.

Смагин от такой новости, аж, присвистнул.

— Этот Сидор знает свое дело четко, к концу рейса оставшиеся «несгибаемые революционеры» на коленях будут его умолять оставить их в управлении на любых условиях.

— Ну, да и ладно, тогда всех туда. Он обвел взглядом людей, поднявшихся на борт, — а капитан где?

— Он со стармехом на борту остался, я здесь за главного. — Высокий голубоглазый блондин в вязаной шапочке подошел к Смагину и протянул руку. — Пирогов Сергей, старпом «Кижуча».

— Что у вас там стряслось, чиф, я гляжу весь сейнер расколбасили, словно под молотки десятитонные попали.

— Хуже начальник, шли на Сахалин, в Холмск, но с севера нас догнал циклон, Татарским проливом капитан идти не решился. Сам знаешь, в такую погоду, всех так и тянет на Камень опасности, по волне шпарили по двадцать узлов. Спрятались за островами, решили шторм переждать где — нибудь в бухточке, но куда там. Только развернулись, вторая волна накрыла нас полностью, выбила лобовые иллюминаторы, сорвала брашпиль, фальшборт и видно одиноко плавающая льдина проломила нам борт в районе машинного отделения, когда нас поставило лагом. — Пирогов отер пот с красного обветренного лица и продолжил, — думали хана, дизель генератор залило, все, болтаемся без хода, без света, даже «SOS» не можем дать.

Слава богу, через пару часов шторм утих, а на горизонте уже скалы, белые буруны. Благо у радиста аккумулятор не залило, он и дал сигнал бедствия.

— Все понятно, идите отдыхать, да, — спохватился Смагин, — а пластырь — то на пробоину завели?

Старпом кивнул головой.

— Если бы не завели, давно бы уже рыб кормили. — Он махнул своей команде рукой, — идем ребята греться.

— Через десять минут поднимайтесь в ресторан, я распоряжусь, чтобы накрыли, — Смагин махнул пассажирскому. — Проследи, Александр Иванович, чтобы все было по первому классу, а я в ресторане народ потороплю.

* * *

В радиорубку на утренние переговоры с экспедицией Игорь обычно ходил по верхней палубе, где располагались каюты старшего комсостава. Пока он поднимался по трапу, голове у него вертелись несколько слов, написанных ровным почерком на салфетке Галиной Савельевой. Эти известные каждому человеку слова несли информацию о чем-то самом интимном, самом загадочном, романтичном и таинственном, что происходит между двумя людьми, соединившихся в страстном желании по жизни быть рядом друг с другом вечность.

«Игорек, я тебя люблю. Г.С». Смагин не раз за свою жизнь слушал признание в любви, да и сам иногда пользовался избитыми, но точно попадающими в цель словами. Этот клочок бумаги хранил материальную основу слов, и потому они жгли сердце сильнее брошенной в порыве страсти фразы.

Записку он обнаружил сегодня утром на своем рабочем столе, как только включил светильник. Она была прижата его талисманом — будильником с ныряющим дельфином на голубом циферблате. Часы показывали без четвери шесть.

Смагин, стараясь не шуметь, вышел из своего люкса и, быстро пройдя мимо игровых автоматов и бара, поднялся на вторую палубу. На удивление на обратном пути рыбаки очень равнодушно относились к этим писклявым игрушкам, пожирателям чужих денег. Бар тоже по вечерам был наполовину пуст, спиртное иссякло еще трое суток тому назад, отчего директор ресторана Альфред Шатунов ходил темнее тучи, и, при встрече, уже заискивающе не улыбался, а молча кивал головой.

Чем объяснить этот феномен? Может это уже новое поколение русских, которые научились ценить заработанные деньги и думать о завтрашнем дне? Никто не мог понять, почему люди с полными кошельками не напиваются и не проигрываются в дым, а тихо сидят по своим каютам в ожидании прихода. Игорь мягко, словно леопард, выслеживающий добычу, прошел мимо каюты начальника радиостанции Василия Картавцева. В последнее время он не поднимал радистов, чтобы подключить аппаратуру, Игорь справлялся сам. «Пускай поспит мужик, и так Семенов его дергает по любому поводу и без повода». По пути он достал из нагрудного кармана записку Савельевой, прочитал ее в последний раз и, разорвав на мелкие кусочки, кинул в ближайшую урну. «Не хватало тебе, парень, еще судовой любви, и так превратился в жалкое подобие моряка и бизнесмена, так теперь еще хвост за собой на берег потащишь». Он с досадой плюнул на сверкающий линолеум и свернул в коридор, в конце которого находилась дверь радиорубки.

Запасным ключом Игорь отворил тяжелую стальную дверь и, включив свет, запустил аппаратуру. Замигали датчики на серебристых панелях, засвистели, защелкали динамики. Из передатчика доносились чуть слышимые и непонятные звуки, похожие на человеческие голоса. Смагин, словно заправский радист, уселся поудобнее в кресле, переключил тумблером цифровую частоту и на экране высветились нужные цифры. Затем манипулятором отрегулировал чистоту звука и, развалившись в мягком, кожаном кресле стал ждать вызова.

В одной руке он держал переговорную трубку, другой нервно постукивал по столу, выбивая строевую дробь барабанов, для войска идущего в атаку.

Между тем Савельева не выходила у него из головы. Он до сих пор не мог понять, чем она так зацепила его. После бурной ночи, сопровождаемой ласками и поцелуями, ему становилось так легко, хорошо и свободно, что хотелось петь, хотелось жить. Игорь вспоминал все свои любовные похождения по жизни, но не мог припомнить ни одного подобного случая. Все было одинаково и предсказуемо, начиная от первых слов, первого поцелуя, затем пастель, бешеная страсть, а затем какое-то дикое, животное расслабление, совсем не похожее, что происходило с ним сейчас.

Возможно, подобное с ним случалась с его женой Ольгой при первых встречах, иначе он никогда бы не решился пожениться, но это все было так давно, что Игорь даже не мог сравнивать.

Так в раздумьях Смагин просидел около пятнадцати минут, но кроме шума, напоминающего далекий прибой, он ничего не услышал. И тут его пронзила отвратительная, насмешливая мысль. Ведь еще два дня тому назад все судовое время было переведено на Владивостокское, он тоже переставил стрелки своего будильника на один час назад. Значит, переговоры состоятся, но только через сорок пять минут. Такие проколы он себе не прощал. Целый час здорового сна перед трудным трудовым днем был потерян — такие сигналы ему подавала иногда жизнь, как бы предупреждая, что впереди его ждут неприятности и опасности и надо быть всегда начеку.

Смагин со злостью швырнул невинную трубку на стол, выключил питание и зашагал к себе в номер. В это раннее время судовая обслуга постепенно выползала из-под теплых одеял и объятий временных любовников. Одна из них, буфетчица Ниночка Краева, с пустым ведром в руке и неистово зевая, так, что трещали ее челюстные кости, медленно брела по коридору пока нос в нос не столкнулась с разъяренным начальником рейса, которого неведомая сила несла в этот ранний час по судовым лабиринтам. Он наверняка бы сбил ее в полумраке чуть освещенного помещения, но опытная Ниночка вовремя вжалась в переборку и буквально слилась с ней, превратившись, из сладкой и пухлой булочку в расплывшийся на сковороде блин.

Смагин лишь полосонул блестящими глазами по вдруг постройневшей фигуре, замершей в коме буфетчицы и, круто развернувшись, свернул к трапу, ведущему на ходовой мостик. Очевидно, в подсознании пустое ведро сыграло немаловажную роль в дальнейших его планах, и смена маршрута была сейчас на руку Игорю.

Как только Смагин исчез из виду, Краева тяжело выдохнула, словно ее застали за непристойным дамы занятием. Хоть бы этот вездесущий проныра не заметил, как она выходила из каюты четвертого помощника — молоденького штурманца, прибывшего на «Любовь Орлову» всего полгода тому назад после окончания Высшей мореходки, ведь по штату она была «закреплена» за капитаном Семеновым, который и в лучшие — то годы не баловал ее своими ласками, таская с одного судна на другое.

* * *

Из темноты рубки Смагина встретил приветливый голос старпома Виктора Ильина:

— Чего не спиться, начальник, если чего случиться разбудим без предисловий. А пока идем по пять узлов в час, буксир в порядке, на сейнере кэп и стармех каким-то образом выровняли крен, теперь наш рыбак, словно подводная лодка в надводном положении, идет ровнехонько в кильватере, одна рубка торчит над водой. В полдень должны подойти на рейд Шикотана. Так что можете идти спать.

— Какой там спать, нервы уже ни к черту, — Игорь несильно стукнул кулаком в переборку, отчего магнитный компас вдруг загудел, и стрелка слегка завалилась на норд-ост.

— Ильин постучал по железному цилиндру костяшками пальцев, и непокорная стрелка вернулась на место.

— Больше так не делай, начальник, сам видишь, пароход на ладан дышит, того и гляди, все начнет ломаться, а нам еще три дня топать до Владика.

— Прости, братишка, измотался видно, уже время не ощущаю, нервы никуда не годятся, прикинь, впервые за весь рейс поднялся не в положенное время.

Даже в темноте видно было, как старпом расплылся в понимающей улыбке.

— Вы бы Игорь Львович чуток передышки себе дали, ведь девки молодые, так измотают, домой не доберетесь.

Игорь ничего не ответил, он спокойно проглотил сказанное и перевел разговор в другое русло.

— Я гляжу, на горизонте целый город светится, как с таким прицепом проскочим. — Игорь приник к окулярам бинокля, — Как считаешь старпом, надо мне на начальника Южно-Курильской экспедиции выходить?

— Я считаю, не стоит, — Ильин подошел поближе и пробасил, — чем собственно они нам помогут да ничем, может, окажут содействия и освободят причалы, но на подходе мы и так сообщим, что тянем в порт аварийное судно. А что до рыбаков, то у нас аварийные фонари включены, можно и сифон врубить. Если хотите, можете прямо сейчас через начальника рации связаться с вашими друзьями по телефону.

Игорь покачал головой, но в темноте рубки никто этого не заметил.

— Пусть, народ спит спокойно, а я пойду, прикорну с полчаса, впереди трудный день.

* * *

Смагин зашел в свою каюту и включил свет. Он не понял куда попал. Все блистало чистотой и порядком, даже воздух был насыщен запахами цветочного дезодоранта.

«Галина что — ли следы заметает» — хмыкнул Игорь и прямо в одежде плюхнулся на аккуратно застеленную, словно в солдатской казарме, кровать. Глаза моментально закрылись, и его тотчас унесло далеко от этого места на далекие острова Рикорда, где он с семьей и приятелями из яхт-клуба как-то отдыхали. Там тихо накатывалась волна на пологий песчаный берег, он лежал на махровом полотенце и глядел в бесконечную даль голубого неба с легкими перышками облаков. По песчаному берегу носился неугомонный Димка, рядом лежала Ольга в темных очках и белом купальнике. Она читала какую-то книгу. Игорь понимал, что это всего лишь сон, но сон был настолько реальным и красочным, что он запомнил все до мельчайших деталей.

Ему не хотелось просыпаться. Вот он под руку с женой и Димкой на руках идут по набережной. Ольга почему-то все время смеется. На Игоре

белые просторные траузеры и легкая безрукавка, легкий теплый ветерок теребит его длинные, светло-русые волосы. На Ольге тоже белое прозрачное платье, она то и дело забегает вперед и кружится, расставив руки. Они едят холодное мороженое, отчего в животе становится горячо и блаженная нега наваливается на Игоря.

Вот они у себя дома. Ольга лежит рядом, положив Игорю голову на плечо, и тихонько посапывает. Игорь боится разбудить жену и потому лежит тихо и смирно. Ольга что-то пробормотала, но это не ее голос. Смагин открыл глаза и приподнялся на локтях. Рядом, укрывшись простыню и, отвернувшись к переборке, спит девушка. «Боже, да это же Савельева!». — Игорь сел на кровати и слегка потянул простынь на себя. Девушка недовольно фыркнула и еще сильнее завернулась в махровую простынь. «Черт, она, как призрак, входит и выходит из моей каюты словно туман, который материализуется затем в эту великолепную фигуру».

Смагин сел на кровати и словно бык замотал головой: «Чертовщина какая-то!» Он прошел в угол каюты и заглянул в холодильник, где у него еще оставалось заначка — половина литровой бутылки «Smirnoff Vodka». Два хороших глотка кристальной обжигающей жидкости прямо из горла привели его в чувство. Этого ему было достаточно, чтобы избавиться от необъяснимого страха и нервного озноба. На него вдруг навалилось чувство вины, присущей всем русским людям. «Зачем я все это делаю?! Ведь меня наверняка ждут дома, беспокоятся. Как же вырваться из этого порочного замкнутого круга?»

Он начал вспоминать все свои любовные похождения минута за минутой и понимал, что пути назад отрезаны. Он был полностью под властью дьявольских наслаждений и услад. Ему было приятно купаться в лучах славы, власть над людьми придавала ему еще большее удовольствие, где еще он сможет так беспрепятственно пользоваться всеми благами жизни и находиться на грани пропасти, испытывая небывалый прилив сил и адреналина.

 

Глава III. Услада от душевных мук.

В полдень 8 марта 1989 года пассажирский лайнер «Любовь Орлова» медленно заходила на швартовку к одному из ветхих деревянных причалов Шикотанского рыбокомбината. По этому поводу диспетчер порта все малые сейнеры выгнал в бухту Крабовую и на внешний рейд, а вскоре и вовсе прекратил перегруз золотистой сайры, которая в это время года шла валом, так, что два небольших консервных цеха с трудом справлялись с обработкой свежевыловленной рыбы.

Старый, ржавый и обшарпанный морской буксир на входе в бухте, зацепил своим тросом, погрузившийся по главную палубу «Кижуч», и потащил его в сторону плавмастерских, чтобы там привести сейнер в рабочее состояние и опять выпнуть в рейс.

В это время капитан Семенов восседал на лоцманском кресле и тихо в микрофон отдавал указание швартовым командам на баке и корме. Через полчаса пассажир туго притянули к привальному брусу покосившегося причала, и вот уже завизжали блоки, попуская через себя ржавые стальные канаты лебедки, и трап мягко опустился на деревянный настил.

— А ведь мы вовремя проскочили, — подал голос Смагин, до этого молча наблюдавший за швартовкой и за черной тучей, наползающей темной стеной с запада на маленький, не защищенный островок посреди океана и сотню другую людишек, суетившихся на этом пятачке земли.

— На баке и корме, заведите дополнительно по одному продольному и шпрингу, — прохрипел в микрофон Семенов. Голос капитана к концу рейса становился все тверже и увереннее.

Смагин на эту команду удовлетворенно кивнул головой и подмигнул старпому.

— Все как нельзя лучше получается, чиф, готовьте дырочки в кителе для получения наград, я уже отправил радиограмму о вашем мужественном поступке по спасению судна и экипажа, терпящего бедствие в океане. Теперь все наши промахи спишутся вчистую.

— Да не хорохорьтесь вы, Игорь Львович, — вступил в полемику пессимист Семенов, — лучше займитесь своими делами, глядите к трапу уже и товар подали, он указал на темно — зеленый фургон, подкативший к борту теплохода. На дверях кабины сиял желтой краской логотип ДВ пароходства и ниже корявая надпись, выведенная местным «дизайнером» — «Торгмортранс». Из машины легко спрыгнул на причал средних лет шатен, в черной куртке — Аляске и голубых джинсах, заправленных в высокие кожаные сапоги. Он помахал Игорю рукой и расплылся в улыбке, как при встрече с самым близким родственником.

Смагин не удержался и в одной рубашке выскочил на крыло мостика и закричал.

— Серега, кореш, привет, сто лет не виделись, я спускаюсь, а ты поднимайся на борт. Игорь заглянул в штурманскую, где над картой опять колдовал капитан. Он ножницами вырезал из НАВИПов предупреждения об опасностях мореплавания и вклеивал их в толстую красную книгу под названием «Лоция Японского моря».

— Виталий Николаевич, что же вы у третьего помохи хлеб отбираете, корректура карт — чисто его забота. — Игорь по-дружески приобнял мастера за костлявое плечо.

— Вам молодым ничего доверить нельзя, — пробурчал Семенов и резко распрямился, словно в спину его вогнали пружину от дивана. — Смотрите сюда, по сообщению НАВИПа вот здесь на мысу у входа в Малокурильскую бухту еще месяц назад был установлен дополнительный маяк с белыми проблесковыми огнями, а на карте его нет. А если бы ночью мы заходили, да еще с таким прицепом или во время шторма, все, сели бы на грунт, как миленькие.

Конечно, дырка в талоне третьему обеспечена, но я никак не могу понять у нашей молодежи этой беспечности и бесшабашности на такой ответственной работе, ведь людей возим, не дрова. И диплом у парня вроде бы красный, но каждый раз мне его надо проверять.

— Ну, если это камень в мой огород, предположим, не такой уж я молодой и безответственный, если уж вы бросили слово «вы». Я, в отличие от многих, отвечаю за каждое свое слово, и в этом вы должны были убедиться, а насчет третьего я думаю разговор короткий, он подставляет сотни людей. Все равно, что если бы караульный в части покинул свой пост, здесь вам решать, что с ним делать, продолжать дальше читать нравоучения, либо списать к чертовой матери с длиннющим фитилем.

— Ладно, идите, вас там ждут, ну сорвалось у меня, не про вашу честь. Занимайтесь своими делами и так потеряли слишком много времени, поэтому сниматься на Владивосток будем завтра ровно в 6-00 часов. Кстати, вы обратили внимание, шторм надвигается, так что поторопитесь. Я даю в ваше распоряжение пятерых матросов во главе с боцманом, судовой кран и первый трюм на баке.

— Слушаюсь, адмирал, к утру с погрузкой закончим, но вот насчет шторма, я сомневаюсь, как бы он к этому времени только не разошелся. Глядите, в бухте камню упасть негде, вся южно — Курильская экспедиция собралась, сейнеры стоят впритык с транспортами. Если ветер начет их крутить, потом неделю якорные цепи не распутают.

— Не паясничайте, Игорь Львович, займитесь лучше делом и проверьте нашу будущую мамашу. Ее огромный живот не внушает мне доверия, может, на острове оставим рожать, от греха подальше, здесь все — таки госпиталь имеется.

Смагин и сам понимал, какую ответственность он взвалил на свои плечи в виде раздувшейся, словно рыба — шар, беременной рыбачки. Еще вчера он разговаривал с судовым доктором Виктором Артюховым, терапевтом по специальности и тот дал понять, что роды могут начаться в любую минуту. Двадцатилетняя морячка, Анечка Любимова, с опухшим носом и вывернутыми губами, со слезами на глазах умоляла начальника рейса не бросать ее на пустынном острове и под давлением еще одной особы — белокурой медсестры в белоснежном сексуальном халате, Игорь все же дал свое согласие доставить роженицу во Владивостокский роддом.

Симпатичную блондинку с раскосыми, карими глазами, точеной фигуркой и ненавязчивым имиджем Мэрилин Монро, Смагин приметил еще в экспедиции во время пересадки пассажиров. Но тогда она была затянута в непромокаемую куртку с капюшоном и таких же болоньевых, стеганых штанах. И лишь выбившийся из-под вязаной шапочки белый локон, который она то и дела закусывала маленькими, блестящими перламутром зубками, сильно оттенял ее, совершенно матовое, словно вылепленное из воска, скуластое лицо. Это сразу и поразило Смагина. Таких лиц он не видел никогда в своей порочной жизни, сердце его опять затревожилось, сон улетучился, пропал аппетит.

Игорь, как мог, боролся с этим наваждением, но чем дальше, тем яснее понимал, что новая любовь снова зарождается в его влюбчивом сердце. Ни работа, ни другие женщины теперь уже ничего для него не значили, но он всегда с опаской обходил лазарет, где до Владивостока поселилась медсестра с таким милым для его сердцем именем — Юлия Чернова. Иногда по вечерам он открывал свой сейф и, достав паспорт Юлии, любовался фотографией, с изображением совершенно простенькой, на первый взгляд, девушкой.

Он никак не мог найти повода, встретиться с ней и вот, когда, наконец, причина появился, и он встретился с ее глазами, то сразу понял, что Юля тоже не ровно дышит в его сторону. Девушка при разговоре отводила взгляд и сбивчиво, краснея, отвечала не впопад на самые обычные вопросы. Это замешательство заметила и Аня Любимова, хорошо знавшая историю Черновой, которая наотрез отказалась сожительствовать на плавзаводе сначала с завпроизводством Саидом Сулеймановым, наглым, кривоногим татарином, а затем отказала и самому помполиту, Федору Склярову — огромному человеку под два метра ростом, страдавшему сахарным диабетом, и потому обладавшему скверным характером и манией величия, бывшего заместителя управления Владивостокской базы тралового флота по кадрам.

С этого момента судьба Юлии была решена и за какую-то невинную оплошность ее сначала освободили от работы, а затем отправили на первом попутном транспорте во Владивосток. Этим транспортом на ее счастье, а может и несчастье, оказался пассажирский пароход, где она встретила мужчину, поразившую ее с первого взгляда своим обаянием. Хотя она и приметила на его правом безымянном пальце обручальное кольцо, упоительные мысли о скором романтическом свидании с начальником рейса преследовали ее день и ночь.

— Дурочка, погляди на меня, — укоризненно, словно сердобольная мамаша, говорила ей Любимова. — Я — то хоть знала, на что иду, мне просто нужен был здоровый и красивый ребенок. Конечно же, я не отказалась бы от предложения старпома выйти за него замуж, но с первой минуты нашего знакомства я понимала, что такой шанс у меня может один из тысячи, и такого предложения я так и не дождалась. А ты мало того, что своими красивыми ножками и мордашкой очаровала весь экипаж плавзавода, еще и во всеуслышанье послала, куда подальше, наших местных начальников с их сальными предложениями. И не надейся, что этот начальник на пассажире лучше наших толстозадых на плавбазе, такая же сволочь. Я разговаривала с местной обслугой, говорят, прошелся, словно смерч, по лучшим бабам и ни с одной не задержался.

— Да что ты такое говоришь, Анюта, с чего ты решила, что я запала на этого ловеласа, — Юля наигранно улыбнулась и продолжила, — просто я смущаюсь, когда меня так нагло разглядывают, и ничего не могу сказать только из-за того, что мне этот парень, кажется, совсем не таким за кого он себя выдает. Он сам здесь, словно в клетке с тиграми, контролирует каждый свой шаг, и я как врач говорю, его нервная система оставляет желать лучшего.

— Ладно, я тебе сказала, что думаю, у тебя своя голова на плечах, а вот я, кажется, влипла, такое впечатление, что вот- вот начнется, но я лучше сама перекушу пуповину ребенку, чем останусь на этом проклятом острове. — Анна погладила живот, где четко вырисовывались очертания головки и руки младенца, — рвется парень наружу, завтра, послезавтра будешь принимать роды.

— Ой, Аня, я бы на твоем месте не рисковала, а вдруг в шторм попадем, да мало ли что в море не бывает, — Юля подоткнула шерстяное одеяло под ноги роженицы и встала. — Пойду на воздух, посмотрю, что там делается, может, по причалу прогуляюсь, а ты лежи, если хочешь остаться на судне.

* * *

В это же самое время весь организм Смагина получил откровенный сигнал извне, от которого учащенно забилось сердце, заныло в пояснице. Эти позывные молодого и крепкого организма уже хорошо были известны Игорю. Он быстро спустился в холл, где его ждал старинный приятель Сергей Москвичев. По пути он встретил всех кого не хотел видеть в этот час. Галочке Савельевой он дружелюбно помахал рукой и пробежал мимо застывшей в недоумении девушки дальше по коридору, где столкнулся с Кузнецовой выходящей из ресторана. Леночка загадочно улыбнулась и прошла мимо вильнув своими обтянутыми кожаной юбкой бедрами и, наконец, прямо у входа в музыкальный салон он чуть не сбил буфетчицу. Ниночка несла на мостик поднос с горячим кофе и бутербродами.

— А вот и самая красивая женщина на пароходе, — не удержался уколоть буфетчицу Смагин, — А как же иначе, первая леди всегда должна быть на голову выше других и не терять честь мундира. С праздником вас, Нина Трофимовна, желаю самого главного в вашей жизни, хорошего бабьего счастья. Как известно, у разных женщин различные взгляды на понятие счастье, но всех их объединяет одно желание — удачно выйти замуж, чего я вам и желаю.

Нина Трофимовна при этих словах побледнела, едва не выронив поднос, спотыкнувшись о комингс, но благодаря старой морской закваске она выдержала это испытания, хотя на сто процентов была уверена, что про ее невинные похождения по каютам комсостава уже знает весь экипаж. Но она плохо знала Игоря Смагина, который сейчас удалялся от нее по коридору. У того и в мыслях не было докладывать об этом Семенову или кому-нибудь из своих знакомых. Девиз «Меньше знает — крепче спит!» — вот чем он руководствовался при работе в море.

Москвичев поджидал его возле администраторской, непринужденно беседуя с дежурной Катюшей Луневой — незаметной, маленькой, похожей на подростка девушкой, ничем не выделяющейся среди своих подруг- дневальных, может только самым главным — остротой ума и логикой мышления, присущим, особо одаренным мужчинам и женщинам.

Кто же мог подумать, глядя на невинное личико Катерины, что эта девочка год тому назад окончила Государственный университет по специальности прикладная математика. Проработав с полгода в вычислительном центре университета в качестве лаборанта — все чему она там научилась, так это пить неразбавленный спирт и заниматься любовью с мужчинами, годящимися ей в отцы. Сделав аборт от начальника центра Дениса Шпигайло — розовощекого хохла из Винницы, небольшого городка на западной Украине, попавшего в Дальневосточный Университет по воле злой судьбы, и полностью разочаровавшись в людях, Катя все же нашла в себе силы и через очередного любовника, у которого она временно находилась на содержании, устроилась на пассажирское судно библиотекарем.

Опытный кадровик Антон Сироткин, бывший участковый милиционер, уволенный из органов за взятки, конечно же, не просто так протащил Луневу на самый зачуханный и пользующийся незавидной репутацией, пассажир пароходства. Сироткин оформлял документы довольно долго, пока Катя ему не надоела. Она приходила на его холостяцкую квартиру ровно в назначенное время и, чем могла, радовала морального урода, совершенно потеряв чувство любви к своему телу и робкой душе.

Иногда они встречались в гостинице «Моряк» и Катюша, до боли сжав зубы, терпела, горячее, покрытое миллионом веснушек потное тело и мерзко пахнущий рот. Надеяться ей было не на кого. Ее родители, знатные шахтеры, погибли в Кузбассе, от взрыва метана в шахте, еще, когда она училась на третьем курсе Университета, и с тех пор вся ее дальнейшая жизнь зависела только от нее самой.

* * *

Игорь издали заметил, как засветилось лицо, заполыхали красками любви, потухшие было, глаза Катерины, когда к ней подсел Москвичев. Сергей тоже не обращал внимание на окружающих его людей, ему казалось, что он находится с этой девушкой на необитаемом острове. Сергей не слышал своих и ее слов, он только чувствовал, как нежное тепло обволакивает его загрубевшую душу и, лишь когда подошедший со спины Смагин, по привычке крепко хлопнул Сергея по противоположному от себя плечу, тот подскочил, встрепенулся и весь зардел, как мак во время сбора опийного молочка.

— Здорово, Серега, ну ты в своем репертуаре, решил наших девчонок охмурять, — Игорь повернулся к девушке, — не верь ему Катюша, он все врет, старый развратник.

— Брось, Игореха, чего меня перед девчонкой, выставляешь, как последнего подонка, это по молодости были грешки, теперь я парень серьезный, честное слова Катюша. Вот скажет мне сейчас эта красавица только одно слово, «ДА», и я брошу все на этом острове и поплыву с вами.

— «Да», — весело засмеялась Катя.

— Ну, что попался, у нас на судне словами не бросаются, — Игорь заговорчески взглянул на Катю, — ловим тебя на слове.

— Я согласен, вот только незавершенные дела сильно мне могут будущее подпортить.

Смагин понял, что Сергей не шутит. Он давно знал Москвичева и никогда не видел, чтобы этот человек, познавший любовь сотен женщин, этот прирожденный циник и лгун так серьезно говорил о вещах, над которыми он еще полчаса назад мог издеваться со всей присущей ему иронией, юмором и цинизмом.

— Добро, даем тебе отсрочку, как, Катерина неделю подождешь.

— Да ладно вам, Игорь Львович, это же просто шутка, — она встала и попросила. — Я выйду на минутку, вы побудьте здесь, я быстро.

— Давай, беги, у нас с Серым мужской разговор наметился.

Когда дежурная вышла, парни обнялись и начали наперебой рассказывать друг-другу о свои делах.

— Стоп, стоп, — поднял руку Смагин, — об этом вечером за круглым столом, а сейчас давай показывай что привез.

— Все что заказывал, спиртное, рыба, продукты. И еще два трехтонных контейнера с рыбой их надо доставить в Находку, Сможешь сделать?

— Без проблем, Серега, для тебя все что угодно.

Москвичев немного закусил нижнюю губу и жестом остановил друга.

— Тут дело такое, контейнеры не мои, я местным чурекам задолжал малость, вот эта доставка погасит мой долг.

— Ты чего, с черножопыми обезьянами связался, — Игорь отвернулся и замотал головой. — Сколько мы с тобой говорили, никогда не имей дела ни хачиками, ни с айзерами, там ведь сплошной криминал.

Да не дрейфь, Игореха, рыба там красная, копченая пять тонн, сам проверял, и документы имеются. Контейнера за пломбами отправителей, так, что ты ни какой ответственности не несешь.

— Ладно, пойдем выгружаться, времени у нас с тобой в обрез, ты ведь хочешь с Катюхой еще пообщаться, или я ошибаюсь?!

* * *

Когда находишься посреди бескрайнего океана на крохотном островке, чувствуешь себя, словно беспомощный мышонок, упавший в глубокий и холодный колодец. Еще полчаса назад на небе сияло солнце, и вот уже огромная туча заслонила половину неба, поднялся сильный ветер, который загудел, словно натянутая тетива, завыл, как стая голодных волков, начал срывать пенистые шапки с гребней волн, поднял тучи пыли на берегу, надрывно завел свою нескончаемую песню в линиях электропередач. От его мощного и тугого потока затрепетали, защелкали сигнальные флаги на мачтах и гафелях судов, туго набились якорные канаты, стоящих на рейде, в немом ожидании, сотен затаившихся судов.

Смагин, накинув капюшон «Аляски», потащил Сергея на причал.

— Еще увидишься со своей Катериной, надо быстрее грузиться, где твои контейнера? — Сергей на ходу отдал указание крановщику и стропальщикам, указав рукой на одиноко застывшие посреди причала два ржавых контейнера.

— Быстрее цепляйте вот эти два трехтонника, — он опять подал сигнал крановщику, потому, как из-за сильного ветра уже не слышал своего голоса.

— Боцман пошли пару человек в первый номер и закрепите контейнера по-походному, — распорядился Смагин, — остальные пусть разгружают продукты к Митрофану на склад. — Боцман, с красным от порыва ветра лицом только кивнул и что-то начал кричать суетившимся на причале матросам.

— Пару ящиков водки и два шампанских закиньте в мою каюту, остальное зелье — в бар, — Игорь по — хозяйски упер руки в бока, — и каждому по бутылке водки за сверхурочную работу и качественную погрузку.

Парни от этих слов заметно оживились, и работа закипела. Через час, фургон, фыркнув отравленным дымом выхлопа, из пробитой, словно картечью выхлопной трубы, медленно поехал в сторону рыбацкого поселка. Игорь посмотрел на часы, затем на Москвичева.

— Видал, Серый, как стимул действует на нашего брата, а кэп переживал, что до утра не погрузимся. — Боцман, прихвати еще ящик водки на команду, только не очень шумите.

Боцман, Валентин Кручинин, взвалил картонный ящик «Смирновки» на покатое плечо, изуродованное лопнувшим канатом во время одной из швартовок и начал подниматься по трапу. Поравнявшись со Смагиным, он весело подмигнул:

— Не боись, начальник, не подведем.

— И чтоб к шести утра все были, как стеклышко, на отшвартовке, — крикнул ему вслед Игорь и махнул рукой. — А, все равно нажрутся, но вот увидишь, завтра все как один выйдут на работу, когда бы их ни дернули.

— Москвичев кивнул и растерянно обернулся. Из бортового иллюминатора нижней палубы выглянуло, а затем мгновенно исчезло миленькое личико Кати Луневой. Это не осталось незамеченным ни Сергеем, ни Игорем.

— Ну что давай ко мне в каюту, — пригласим твою Катюшу, а я спущусь в лазарет, там меня такая конфетка дожидается, аж дыхание замирает, от одной только мысли, что она моя, — вздохнул Игорь, блаженно и притворно закатив глаза.

— Игореха, ты здесь на пассажире совсем скурвишься, а как же Ольга. Я помню у вас любовь была. — Сергей попытался заглянуть другу в глаза, но тот отвел взгляд.

— Чего только не было в этой жизни, — Смагин, словно философ развел руки и вновь поднял глаза к небу. Конечно же, я люблю Ольгу и без сына скучаю, но как только увижу, а скорее всего почувствую красивую женщину — все во мне обрывается, я просто не могу собой управлять. Вот и сейчас меня, как магнитом тянет к этой медсестре. Я уже не раз проклинал себя за малодушие, но не могу в себе побороть этого желания вкусить новой любви, словно выпить эликсира бодрости из серебряного ковша, раствориться в ее и своих желаниях, испепелить душу.

— Ну, ты особо не гони, знаем мы эти желания, сам все это прошел. — Сергей слегка задумался, рассеяно разглядывая серые сопки острова, окружившие маленькую бухту. Ты ведь помнишь, из-за чего мы с Настюхой разбежались, все из-за этого. А теперь у нее новая семья, двое сыновей, муж какой-то военный моряк, а я здесь прозябаю на этом проклятом острове и все, что заработал так это язву желудка и долги. Конечно это твое дело, но я бы не испытывал судьбу на твоем месте. Лучше Ольги тебе не найти, у вас с ней вся молодость прошла, а с этими что? Ну, покуролесишь ты с ней пока деньги есть, а прошлого то нет, и загрустит, заноет душа, вот как у меня, да поздно будет.

— А что же ты такой праведник на Катьку глаз положил, она ведь моложе тебя в два раза, какие у вас с ней интересы кроме кровати и то на пять, десять лет. — Игорь с улыбкой развернул друга за плечи к себе лицом и продолжил, — или вдруг любовь зародилась?

Москвичев пожал плечами.

— А ты знаешь, я, кажется, влюбился, можешь не верить мне, но я даже боюсь сегодняшней встречи с ней, чтобы чем — нибудь не обидеть девчонку.

— Вот если ты сейчас уедешь и не останешься у меня, то наверняка обидишь девочку, да и меня в придачу, кстати, кто поедет сопровождающим с контейнерами, ты хоть мне его представь, я не собираюсь охранять его добро.

Москвичев вытащил радиотелефон и машинально напиликал местный номер.

— Салам алейкум, братан, когда подъедет ваш человек, — в телефоне что-то пропищало, и Сергей заискивающе кивнул головой. Игорю стало не по себе, он выхватил телефон из рук Москвичева и твердым голосом, не приемлющим возражений, промолвил.

— Эй, братан, говорит начальник рейса Смагин, жду твою шестерку до четырех утра, затем отчаливаем. Если человека не будет — сохранность груза не гарантирую. В трубе наступила гробовая тишина, затем русский голос произнес.

— Будет тебе человек, начальник, но ты особенно не ершись, у нас на острове свои законы, тебе, наверное, твой дружок объяснил, так что уж будь любезен, доставь товар в целости и сохранности, а мы добро не забываем.

 

Глава IV. Праздник русских феминисток.

Шторм бушевал всю ночь. К полуночи ветер значительно приутих и пошел мокрый снег, а утром все суда, стоящие на рейде Малокурильской бухты, превратились в ледяные памятники, сверкающие на солнце синими сапфирами надстроек, бриллиантовыми ожерельями сосулек, свисающих с оттяжек, такелажа и стрел, и зеленой глазурью мачт, отражающихся в зеркальной, переливающейся сотнями огоньков, палубе.

По хрустящему, подмерзшему снежку к борту судна подкатил черный, сверкающий лаком, лимузин марки Ниссан «Gloria». Замерзший к утру, вахтенный матрос на трапе пассажира, кутаясь в овчинный тулуп, только-только продрал глаза и с изумлением смотрел на шикарную машину, вдруг оказавшуюся на пустынном, полуразрушенном людьми и временем, острове.

Из машины вышел молодой мужчина в длинном до пят кожаном пальто, отороченным жиденьким мехом норки. Он был без головного убора и потому его короткие, иссини — черные волосы с легкой проседью на висках выдавали в нем нерусского человека, проще говоря, это был один из местных представителей чеченской диаспоры кровью и огромными деньгами, завоевавшими себе жизненное пространство для ведения, так называемого, бизнеса на маленьком островке.

— Эй, вахта зови сюда начальника, — с акцентом и с приказными нотками в голосе пробасил кавказец, — я сопровождающий, мы еще вчера с ним договорились.

Вахтенный, Костя Жуков, недовольно выругался, вчерашнее веселье давало свои горькие плоды. Голова разрывалась на части, да и сушняк не давал покоя, требуя очередные порции свежезаваренного зеленого чая. Он потянулся, хрустнув затекшими суставами рук, и набрал номер Смагина.

— Здесь вас какой — то чурек спрашивает, говорит, что сопровождающий груза. Что, пропустить, в вашу каюту, добро.

Костя махнул рукой кавказцу рукой.

— Поднимайтесь на борт, вас ждут в люксе правого борта.

Чечен взял кожаный дипломат с заднего сиденья лимузина и, распрощавшись с невидимыми за тонированными стеклами авто братьями, легко поднялся по трапу и, не взглянув на Жукова, прошел в надстройку судна.

* * *

Это прекрасное весеннее утро запомнится Игорю, пожалуй, на всю жизнь. Даже головная боль от непомерных возлияний шампанского не смогла омрачить его хорошего настроения. Смагин лежал на своей жесткой койке с закрытыми глазами и не хотел просыпаться. Самое удивительное было в том, что вчера его впервые отвергли, и кто, девушка, которую он боготворил и был уверен, что та ответит взаимностью. После отказа в нем что-то такое надломилось, словно треснула плотина, закрывающая путь веселому потоку чистой горной реки и ее воды хлынули на, усеянную сорняками почву, смывая на своем пути все, накопившиеся за многие годы неправедной жизни, шлаки.

Он вспомнил, что вечера, в музыкальном салоне теплохода, устроенного по случаю женского праздника с разрешения капитана Семенова и его согласия, под ритмичные и зажигательные звуки аргентинской «Ламбады» он растворился в толпе отдыхающих вместе со своей новой подружкой Юлечкой Черновой. Смагин был счастлив оттого, что его никто не замечает и не обращает на него особого внимания.

Только теперь он стал понимать, насколько это мерзко быть публичным человеком. Практически он обрекает себя на одиночество. Все его, так называемые, друзья и подруги завтра же отвернуться от него при малейшем промахе, а то еще и подсобят, побыстрее «утопить» неудачника.

В эту ночь морской народ гулял от души. Раскрасневшиеся от выпитого и освободившись от рабского чинопочитания, молодые и старые люди отплясывали, бок о бок, не смущаясь ни своего раскрепощенного вида, ни грозных взглядов начальства. Даже самые робкие сегодня, словно глотнув сладкого, любовного вина превращались в похотливых, пышущих гормонами самцов и самок.

Видимо сама обстановка на пассажире и удаленность людей от материка сыграла злую шутку в эту роковую ночь со многими самыми отъявленными мужененавистницами, самыми, что ни на есть преданными мужьями и женами. Никто не спрашивал друг у друга о любовницах или замужестве, все повиновались лишь несокрушимой силе инстинкта, вырвавшегося на волю. Люди стремились, до прихода в родную гавань, сбросить с себя всю негативную энергию, накопленную за долгие месяцы рабского труда в море.

Иван Сидоренко сидел с Семеновым за отдельным столиком и, потягивая из высоких стаканов «Мартини» темно-орехового цвета, о чем-то дружелюбно беседовали. Они иногда украдкой посматривали на соседний столик, где в одиночестве приканчивал литровую бутылку «Джонни Волкера» тезка своей напарницы — Джон Карпентер. Он, как будто смерился со своей судьбой, хотя налитые кровью глаза не предвещали окружающим ничего хорошего. В экипаже знали о его приключениях и даже жалели американца с присущей только русским людям солидарностью к, попавшим в беду негодяям, пусть даже преступникам.

Однажды под вечер к Игорю в каюту шумно ввалилась делегация, состоящая из местных профсоюзных и комсомольских деятелей красного пассажира. Этих людей Смагин не знал и потому на их просьбу объяснить, почему американец все еще на судне, вежливо попросил очистить помещение, что они и сделали, с холопской готовностью и напряженностью на праведных лицах, обдумывая в голове свои промахи.

Игорь подозревал, что эта провокация устроена при поддержке помполита, которого Карпентер вполне возможно мог и подкупить, но он также прекрасно знал, что пока он хозяин на судне и ни помпа, ни кэп его голыми руками не возьмут. Для них это было равносильно самоубийству.

Между тем, помполит Василий Плоткин пришел на вечер в черном парадном кителе с золотыми галунами. Он элегантно подошел к, одиноко стоявшей девушке из обслуги по имени Наташа Сердюк, а по кличке — «три рубля и наша», и, неловко поклонившись, пригласил удивленную барышню на танец.

Наталья, с ужасом в глазах, пошла вслед за Плоткиным на середину зала, где он подхватил ее и закружил в диком вихре вальса. Такого позора девушка не испытывала наверное с тех пор, как когда — то в юные годы ей впервые предложили деньги в обмен на любовь. «Любовь» все же свершилась и деньги остались при ней, но тот момент она вспоминала всегда с ужасом, который возник в примитивном мозгу и затем перерос в норму поведения. Что собственно могла сделать несчастная дневальная с таким позором, когда на танец ее приглашает самый, что ни на есть, супер голубой на всем пассажирском флоте пароходства. Нет, все что угодно, лучше десять мужиков одновременно, чем с таким в обнимку.

Наташа будто невзначай подставила под ножку помполиту, и они завалились возле сцены под хохот и улюлюканье команды и пассажиров.

«Молодец, Натаха, так, педрилу» — слышались поощряющие возгласы моряков со всех сторон, — «Ишь, на женщин потянуло, коммуняку, беги к своему поваренку, старый развратник».

Плоткин подскочил, как кукольный солдатик и, враз, забыв о «мужской» деликатности, исчез из зала. Наталья поднялась, отряхнула юбку и, как ни в чем не бывало, подошла к стойке бара, где хозяйничала красавица Леночка Кузнецова. Сердючка жестом указала на «Столичную».

— Ленок, плескани пол стакана, хоть смою с себя эту погань, всю облапил, животное, будто в помойной яме побывала.

Кузнецова без слов налила полный стакан водки и подвинула ближе к трясущейся в ознобе девушке. Она улыбнулась, показывая свою солидарность, но на большее Сердючке рассчитывать, не приходилось, здесь каждый вершил свою судьбу сам и все это понимали без лишних слов.

Галина Савельева в окружении молодых моряков медленно потягивала шампанское. Стараясь не привлечь внимания своим печальным видом, она иногда улыбалась, обнажая свои перламутровые зубки и незаметно, из-под густых ресниц, наблюдала за залом. Да, она искала Смагина. Девушка до сих пор не понимала, что вдруг произошло в их отношениях. Сейчас она была похожа на обиженную девочку-подростка, впервые, столкнувшуюся с изменой. В ее глазах иногда зажигались радостные огоньки, но тут же гасли, как гаснет свет в театре, перед началом представление и такое шоу ей еще предстояло сегодня увидеть.

«Но почему, почему мужчины такие жестокие! Ведь они расстались как нельзя лучше, и он пообещал позвонить, а при встрече в коридоре даже не остановился, не улыбнулся». — Савельева провела рукой по своей груди, которая еще горела от его поцелуев, она словно ощущала его дыхание на шее и плечах. Его слова, идущие откуда-то издалека разрывали на части девичье самолюбие.

Савельева машинально протянула руку с пустым бокалом в сторону барной стойки и вдруг увидела его в кругу танцующих. Игорь, обняв за талию маленькую, рыженькую девицу плавно выгибался, пытаясь повторять эротические движения латиноамериканских танцоров в зажигательной «Ламбаде». Блондинка тоже извивалась, словно змея. Она смеялась широким ртом и виляла маленькой задницей, обтянутой кожаными шортами.

На глазах Савельевой навернулись слезы. Ведь вчера она впервые почувствовала приближение любви и вечной весны, причем она была уверена, что эта любовь взаимная. «Неужели этот мир настолько мерзок, что в нем нет, и никогда не будет для нее и крупинки счастья».

Рядом кто-то грубо пристроился на свободный стульчик. Галину обдала струя перегара, словно она зашла в известный пивной бар «на Постышева», переполненный пьяными мужиками. Это была Марина Батькова со своей неразлучной подружкой Аллочкой. Марина по свойски обняла Савельеву и, чмокнув в щеку, пролепетала заплетающимся языком.

— Не боись, подруга, найдем мы тебе хорошего мужика, — она постучала связкой ключей по стойке, — бармен, открой нам бутылку «Смирновки», только не мешай со льдом и прочей гадостью.

Мерзко дыхнув перегаром в лицо Савельевой и, проследив взглядом, объект ее наблюдения, Марина хохотнула.

— Ишь, чего о себе возомнила, шлюшка, — она отглотнула большой глоток из стакана и, закусив земляными орешками, уставилась бесцветными равнодушными глазами в зеркало, напротив, в котором как на экране отражался весь беснующийся зал. — Любви захотелось, так вон вокруг полно моряков, только свистни, а этот, — она указала пальцем на танцующего Смагина, — тебе не пара, да и та белокурая «Барбия» не для него, как у нас говорят: «поматросит и бросит», уж поверь мне, подруга.

Батькова облокотилась на стойку так, что ее огромная розовая грудь чуть не вывалилась из глубокого декольте бархатного платья.

— Эй, Кузнецова, плескани нам еще по стаканчику, а то душа горит.

Барменша взяла бутылку и медленно начала разливать по высоким фужерам, искрящуюся в свете юпитеров, прозрачную жидкость.

— Ты хоть, Мариша, знаешь, сколько в бар задолжала, — барменша поставила бутылку на полку и открыла долговую книгу. — За этот месяц тебе и получать — то будет нечего, забудь про зарплату, — она профессионально толкнула два бокала по полированной поверхности барной стойки. Батькова ловко перехватила, летящий в ее сторону бокал и тут же опрокинула его в рот.

— Не переживай, скоро у нас с Алкой будет столько бабок, что хватит купить с потрохами весь этот паршивый пароход вместе с твоим баром в придачу. Так что наливай, не то уволю по приходу.

— Знаем про ваши макли, поменьше болтайте, — барменша открыла очередную бутылку, — смотрите, девоньки, сами вместо американца не загремите, чем с ментами и следаками расплачиваться будете.

— За нами не заржавеет, скажи подруга, весь линейный отдел на уши поставим. — Марина опять застучала связкой ключей по столу, да так, что перепуганный диск-жокей остановил музыку.

— Алка, скажи этому тощему волосатому жокею, чтобы поставил нашу русскую плясовую, мы ведь не макаки под эту иностранщину задами вертеть.

Сутулый юноша у синтезатора расплылся в улыбке. Очевидно, зная дикий нрав девушек, он ловко выдернул новый диск из своей коллекции и по залу разнеслись озорные и мощные напевы русской «Калинки». Девицы, взявшись за руки, плавно вышли на середину танцевальной площадки, предусмотрительно очищенную от лишних людей, которые с горящими глазами, жаждущих зрелища зевак, встали плотной стеной по периметру.

Девушки расправили на широких плечах цветные платочки и, закатив в потолок, безумные, покрытые желчной пеленой глаза, начали поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее отбивать коваными шпильками адскую чечетку.

Уже через пару минут непрерывного степа, поверхность стального, сверкающего настила, предназначенного для акробатических танцев брейк-дансеров, покрылась тысячами точечных вмятин, похожих на следы от пулеметных выстрелов. Но танец еще только набирал свою силу, и к моменту кульминации когда-то блестящий, полированный настил можно было использовать где-нибудь на постройке дачного домика для просеивания песка. Откуда-то из темноты зала на площадку выскочил чернобровый с огромным горбатым носом кавказец. Цветная, в пальмах рубаха, на его груди была расстегнута, показывая всей женской половине зала черную волосатую грудь, олицетворяющую гордость южного и горячего человека. Мужчина встал на цыпочки, изображая лезгинский танец и, с дикими криками «ОС-СА», вихрем завертелся вокруг неутомимых плясуньей.

Кавказцу не легко пришлось бы, будь он хоть на голову выше, но при своем росте он свободно проскакивал у девушек под мышками, расставив жилистые руки, легко, словно угорь, лавировал между наседающими на него исполинами в женском одеянии. Морской народ подхватил этот ритм громкими хлопками в ладоши, что еще более раззадорило танцоров. Сквозь свист и улюлюканье едва доносились писклявый и надрывный голос капитана немедленно прекратить вакханалию.

Смагин из темноты зала наблюдал за происходящим, но ни каким образом не вмешивался. Ему было и горько и смешно. Ведь на его глазах была унижена русская душа и русская честь. Этот дикий, бесовский разгул совсем не походил на ту задушевную, наполненную любовью ко всему русскому, песню под названием «Калинка». В кавказце Игорь, конечно же, признал своего сопровождающего груза — Абдулу. Смагин скривился, отчего Юля насмешливо съязвила:

— Вам не нравятся горцы, а я обожаю этот свободолюбивый и гордый народ. — Она стрельнула глазками в сторону Абдулы, который тут же перехватил ее взгляд, но мигом отвернулся. Ему не хотелось портить отношений с начальником, на пароходе для него и так хватало свободных девиц, зачем испытывать судьбу ведь он сейчас один в ответе за сверх ценный груз.

«Знал бы этот начальник, что покоится в его трюмах, наверное, не сидел бы так спокойно с этой белокурой красоткой». — Абдула исчез со сцены так же незаметно, как и появился, ему еще необходимо было проверить пломбы на контейнерах и до утра повидаться с Гузеем — представителем русских бандитов, которому чечены отслюнивали десять процентов от своих доходов. Это было вынужденное и временное унижение, до тех пор, пока его семья не подомнет под себя все разрозненные кланы во Владивостоке и Находке.

«Вот тогда будет другой разговор с русскими, а с ментами дела обстоят еще проще, здесь все решают деньги» — так думал Абдула, спускаясь по вертикальному, металлическому трапу в бездонное чрево темного трюма с маленьким фонариком в зубах.

* * *

В этот весенний, чудный вечер, у причала Шикотанского рыбокомбината замер в ожидании отхода в родную гавань когда-то белоснежный лайнер. В его каютах, барах и ресторанах гремела музыка, рекой текло шампанское, закупленное на базе в счет питания рыбаков, и в карманы местной элиты рекой текли деньги от сборов в игральных салонах, видеозалах и барах.

Смагина все это мало сегодня интересовало. Он действительно потерял голову от непонятных чувств, охвативших его истерзанную душу. Сейчас молодого мужчину интересовала только одна женщина во вселенной, это была Юля Чернова. К своему изумлению он понял, что попал под влияние ее чар и теперь эта маленькая девчушка, а не он управляет положением. Игорь даже начал ревновать ее к какому-то черномазому, только что слезшего с ишака горцу, хотя прекрасно понимал, что это всего лишь игра с ее стороны, но поделать с собой уже ничего не мог.

«Наверное, каждый мужчина в своей жизни прошел через унижение

женского безразличия. Даже самый известный соблазнитель женщин и любовник всех веков, неповторимый Казанова не избежал коварства роковой женщины, что уж говорить о простом смертном, никому неизвестному и погрязшему в собственном эгоистичном самолюбовании начальнике рейса». — Так думал Смагин разглядывая правильные черты лица Черновой и не находил в них ни одного изъяна.

«Неужели любовь настолько слепа, что он не замечает прыщей на узком лобике, не видит ее коротких ножек в вульгарных колготках, широкого, словно у Буратино, рта, не чувствует запаха пота и дешевых духов от немытого тела» — Так думала Савельева, с досадой и горечью и уже какой-то ненавистью поглядывая в сторону удаляющейся парочке и когда-то любимого ею мужчины.

Смагин осторожно взял Юлю за маленькую, теплую ладошку и повел в сторону выхода. Девушка потянулась, было, обратно, но Игорь жестко сжал ей запястье.

— Куда ты меня тащишь, я хочу еще танцевать, — Юля попыталась вырвать свою руку, но не смогла. Тогда она остановилась и сквозь зубы прошептала. — Если ты меня сейчас не отпустишь, мы с тобой поссоримся, и больше ты меня никогда не увидишь. — Она попыталась избавиться от объятий мужчины, но это больше было похоже на игру, которая еще сильнее разжигала сердце Смагина, распаляло душу, словно с десяток чертей раздули свой адский огонь в его груди, и это пламя с каждой минутой становилось все ярче и жгло, испепеляя внутренности, словно расплавленное олово.

— Пойдем ко мне в каюту, там нас ждут друзья.

— Игорь, кто меня может ждать на этом судне? Я здесь кроме тебя и нашей роженицы ни с кем не общалась, — Юля снизу вверх внимательно осмотрела Смагина, словно хирург на медицинской комиссии. От этого ледяного взгляда Игоря всего передернуло. «Еще бы заставила спустить плавки и раздвинуть ягодицы» — с раздражением подумал он. Но опыт подсказывал, что многие женщины просто не могут выразить своих чувств ни взглядом, ни словами, они ждут, когда мужчина возьмет инициативу в свои руки и пусть силой заставит строптивую лошадку полюбить себя.

«Чего же ты ждешь, Смагин, какой же ты мужчина» — говорил ее слегка насмешливый взгляд, — я ведь женщина и не могу сама бросаться к тебе на шею, и если ты сейчас не сделаешь то, чего ждет все мое женское начало, то потеряешь меня навсегда».

Игорь не хотел раньше времени спугнуть девчушку. Он прекрасно понимал, что птичка попала в сети и чем больше она сопротивлялась, тем сильнее запутывалась в них и не надо ей в этом мешать. «Пусть дойдет до крайней точки, до точки кипения, когда разум уже не подчиняется чувствам, когда доведенная томлением до безумства женщина в порыве страсти и под гнетом непреодолимого инстинктивного желания сама бросается на шею возлюбленного. И в этом никто не видит ни унижения, ни позора».

К сожалению Чернова еще не достигла той вершины и расцвета, когда женщина полностью воспринимает любовь со всеми прелестями и переживаниями. Юля еще пару минут стояла молча, опустив голову, затем тихо прошептала:

— Не надо, Игорь, я все знаю про тебя и не верю ни одному твоему слову. Да, ты мне понравился, но я с тобой не останусь, не хочу превращаться в очередную любовницу. Все, прощай. — Юля как-то вяло освободилась от навязчивых объятий и, отвернувшись, начала медленно спускаться по трапу, ведущему в судовой лазарет. Так тихо, еле волоча ноги, идут либо приговоренные к казни, либо безумно влюбленные.

Об этом тоже знал Смагин, поэтому он в два прыжка догнал Чернову и обхватил ее с такой страстью, что та не могла пикнуть. Он целовал ее в шею и плечи, нашептывая ласковые слова. Девушка не сопротивлялась, она лишь для видимости уклонялась от особо долгих и жарких поцелуев и слегка постанывала, чувственно извиваясь дрожащим телом. Она так близко находилась от сжатого в комок и, напрягшегося всеми клетками мужчины, что, кажется, чувствовала каждый изгиб его мышц, каждую клеточку на гладкой коже.

В такой связке они буквально ввалились в дверь лазарета, где по воле судьбы проживала медсестра. Игорь только здесь отпустил девушку и огляделся. Железные переборки, выкрашенные белой эмалью, такого же цвета шкафы со склянками и десяток кроватей, наглухо привинченных к палубе, не навевали романтического настроения. Смагин глянул на расстеленную пастель, где спала роженица. Койка была пуста, тогда он машинально сгреб несколько матрасов и бросил их на палубу, затем повернулся к Черновой, которая, сжав руки на груди, застыла в оцепенении посреди освещенной каюты, пропахшей лекарствами и плесенью шерстяных одеял.

— Нет, Игорь, уходи, сейчас вернется Любимова, я не хочу, чтобы нас застали вместе.

— Почему? — Смагин вновь попытался нежно обнять девушку, но тут в зеркале напротив увидел свое лицо, похожее на маску хладнокровного злодея. Игорь наклонился и замотал головой. «Что со мной происходит, это не я, а какой-то монстр».

Юля слегка приблизилась и провела ладонью по раскрасневшемуся лицу мужчины.

— Успокойся, иди к себе, я позвоню. — Она выпрямилась, словно замученная кулаками комсомолка перед расправой. — Больше сюда не приходи, прошу тебя.

Смагин сдвинул густые, с элегантным изгибом брови.

— Значит, прощай…

Девушка пожала плечами.

— Думай, как хочешь.

Смагин сплюнул, с силой пнул рундук, оказавшийся на его пути и, хлопнув дверью, вышел.

Чернова еще долго стояла, зажав лицо ладонями, и не смея шелохнуться, пока из дверей душевой не появилось насмерть перепуганное лицо Анечки Любимовой.

— Ты чего мужика выгнала, я бы вам не помешала.

Чернова махнула рукой и отвернулась, чтобы никто не мог заметить ее позора, по ее щекам из-за потекшей туши на глазах ручьями растекались черные размывы от обильных слез.

 

Глава V. Подарки от шикотанских мафиози.

Прежде чем напиться с горя и окунуться в пучину разврата после столь позорного финала любовной интрижки, Смагин решил провернуть еще одну авантюру. Его очень интересовало содержимое двух контейнеров в первом номере трюма пассажира. Опыт перевозчика подсказывал, что вес контейнеров по документам гораздо занижен по сравнению с действительным и этот обман отправителей «красной рыбы» не мог не терзать его беспокойную душу.

«Подставу» Смагин определил еще при погрузке по натяжению шкентелей, когда они угрожающе потрескивали, набиваясь на турачку. Так трещит бегущий такелаж при максимальных нагрузках и напряжении, порядка четырех-пяти тонн. Тогда он даже не подал вида, но в голове уже зародились сомнения и, глядя на своего простодушного приятеля, он продумывал план действий по выходу пассажира в море.

Как и ожидалось, Смагин застал в своей каюте влюбленную парочку при свете ночника за столом обильно заставленного бутылками с шампанским и закуской из бара. Игорь снисходительно ухмыльнулся и позвал Сергея на выход.

— Прости, Катюша, мы с Серым отлучимся на полчасика, а ты здесь пока музыку послушай и, чтобы никто тебя не беспокоил, я тебя закрою снаружи.

Сергей удивленно посмотрел сначала на приятеля, затем на Катерину и, пожав плечами, вышел в коридор, махнув подружке рукой.

— Не скучай, мы скоро.

Девушка обиженно поджала губки и отвернулась.

— Если через полчаса вас не будет, я вылезу в иллюминатор, так и знайте.

— Слово — закон, — Игорь хлопнул дверь и повернул ключ.

— Слушай сюда, бизнесмен, сдается мне, нас подставляют по полной программе, — Смагин заговорчески огляделся, но в пустынном коридоре было тихо, только из танцевального салона доносились едва приглушенные звуки музыки и смеха. — Юлечка меня сегодня прокатила, но это даже к лучшему, хочу проверить контейнера твоих друзей. Если груз в контейнерах, согласно накладных — немножко поделимся красной рыбкой с черными, если нет — будем думать, что делать дальше.

— Так ведь там пломбы, погорим, с чурками лучше не связываться и на кой ляд тебе красная рыба, я тебе привез бочку соленой нерки, что, мало! — Москвичев испуганно поежился, — к тому же там пломбы.

— Ну, на счет этого не беспокойся, сейчас зайдем к ревизору, он нам даст и пломбы и пломбиратор, любой оттиск сделаем.

* * *

Чтобы пройти незамеченными к лазу первого номера друзьям пришлось распечатать задраенную дверь левого, морского борта судна. К счастью горловину лаза грузового трюма второй помощник не опечатывал, и Смагин смело рванул рукоять тяжелой крышки на себя.

— Кажется, здесь кто-то уже побывал до нас. — Смагин вопросительно посмотрел на Сергея, — гляди, братишка, крышка-то не задраена, сразу видно не моряк.

Игорь включил мощный аккумуляторный фонарь и направил луч в темный проем.

— Давай за мной, только осторожно, не убейся, эксплуатационник, сразу видно пароход сто лет в загранку не ходил, балясины голые, а положено бы их обтянуть маниловым кончиком.

— Да ладно, не понтуйся, судовод, уж что — что, а морское дело я не хуже тебя знаю. И промом на плавзаводах ишачил, и матросом в пароходстве мантулил, так что следи за базаром.

Луч японского фонаря выдернул из мрака грузового помещения два, одиноко застывших, контейнера. Смагин смело сорвал пломбы и со скрежетом открыл рычагами дверь первого ящика. Изнутри резко пахнуло копченой рыбой, словно ты оказался в зловонном зале одного из Владивостокских рынков с рыбными рядами и бойкими, краснолицыми торговками с заплывшими глазами за убогими, аллюминевыми прилавками.

— Ну, что я тебе говорил, Игорь, копченая рыба, — Сергей скинул тряпичный, забитый до отказа мешок с верхнего яруса и перочинным ножом срезал обечайку. — Я думаю, хватит тебе под пивко.

Смагин ничего не ответил. Он отстранил приятеля и взобрался по мешкам, как по трапу на самый верхний ряд.

— Рыба говоришь, давай-ка первый штабель на палубу.

— Ты чего, Игореха, совсем сказился, меня там девчонка дожидается, а я тут с тобой вонючие мешки штиваю, до Владика не отмоемся.

— А ты что уже решил с нами двинуть, вот и правильно. — Смагин уперся ногами и первый ряд и с силой качнул его, один раз, другой, пока вся пирамида с грохотом не вывалилась на палубу.

То, что они увидели в следующий момент, заставило бы ужаснуться любого, привыкшего к самым невероятным неожиданностям, матерого таможенника. Второй ряд состоял из, различного размера ящиков, окрашенных милитаристской зеленью, применяющихся для хранения оружия и боеприпасов. Яркий луч фонаря высветил черные трафареты номеров боевого оружия.

— А ну-ка помоги скинуть вот этот ящичек, — Игорь потянул за боковую ручку ящика, а Москвичев, подставив хилое плечо, слегка ойкнул и весь изогнулся под тяжестью груза, осторожно опуская его на пол.

Игорь спрыгнул и тяжелыми клещами пломбира сбил крохотный замок. В деревянном ложе поблескивал черной сталью знакомый всему миру автомат Калашникова, с двумя запасными рожками, приставным прикладом и пламегасителем.

— Видал, Москаль, какую мы рыбку везем. Ну и что ты дальше предлагаешь делать.

Москвичев достал из ящика тяжелый ствол, примкнул к нему рожок и смачно щелкнул затвором.

— Эх, вспомнить, что ли, боевую молодость, да пострелять немного ради забавы. — Он поставил ствол возле контейнера и легко скинул металлический ящик поменьше размеров. — Здесь должны быть патроны. Ну, так и есть, полный боекомплект для наших мафиози. Я предлагаю все оставить на месте и сделать вид, что мы ничего не знаем, иначе, — он слегка помедлил, — ты ведь помнишь, Игорь, я по молодости залетел с простым «Макаром», хорошо бабки были, откупился. А с черными этот номер не пройдет. Так что давай-ка, все обратно и забудем, что мы это когда-то видели.

— Ты это серьезно, — Игорь с удивлением взглянул на приятеля, — ты, что же хочешь, чтобы эти стволы начали стрелять в нашем городе? Я тебя не узнаю, корешок, где твоя национальная гордость, так и будешь у черных в шестерках ходить? Мое предложение — все это добро уничтожить.

— Если тебе надоело жить, Смагин, — это твое личное дело, только я не собираюсь всю оставшуюся жизнь скрываться под чужим именем и закончить ее в пропахшем котами подвале, с перерезанным горлом. Ты хоть представляешь, с кем ты собираешься бороться, — Сергей взял автомат и протянул приятелю, — на, герой, держи ствол, воюй, а я посмотрю.

Смагин взял оружие и закинул его на плечо.

— Не мешало бы узнать, из какой воинской части уплыли эти стволы, да бог с ними, это уже не наша забота. Игорь почесал левую руку, — Как не хочется расставаться с живыми деньгами. Короче, я беру этот ствол себе и еще пару цинков с патронами, остальное сегодня же ночью будет за бортом. Твоего сопровождающего высадим в Находке, скажу, что получил информацию о грузе от ФСБ, а дальше пусть сами разбираются с федералами. Чекистам же сочиню какую-нибудь басню, если конечно какая-то информация к ним просочится. Насколько я знаю, эти парни падкие на всякого рода дезинформацию.

— Ты просто сумасшедший, — Сергей вскинул на плечо пустой ящик и закинул его на верхний ярус, — как знаешь, может ты и прав, но попали мы конкретно, это точно.

* * *

Той же ночью Смагин и еще пару матросов с боцманом аккуратно под шум и завывание ветра опустили два контейнера рядом с бортом красного пассажира на глубину пятнадцати метров, где каменистое дно, похожее на городскую свалку, с радостью приняло подарки шикотанских дилеров. Он повесил новый замок на лаз первого номера и удовлетворенный проделанной работой отправился спать.

Под утро капитану Семенову приснился сон, что он совсем молодой штурман на белом пароходе следит за выгрузкой кофе в японском порту Нагасаки. Весело визжат лебедки, стропа с тугими мешками один за другим поднимаются из трюма на причал, откуда их на поддонах развозят по складам. Японские грузчики в белых касках и с блестящими крючьями в руках почему-то кричат и матерятся русским матом.

Виталий Николаевич открыл глаза. Половина шестого утра. Вьюга почти утихла, но иллюминаторы сплошь затянуты расписными узорами. Семенов в одних трусах подошел к лобовому стеклу и выглянул на палубу. Там мелькали, какие-то фигуры. В одном из них, по характерной походке искалеченного человека, он узнал боцмана Валентина Кручинина.

«Молодец, Иваныч, еще и команды на швартовку не было, а он с моряками уже на месте».

Семенов быстро оделся и поднялся на мостик. Там он застал рулевого Гену Сидоркина, который уже самостоятельно запустил гирокомпас и рулевку.

— Где старпом? — Семенов вопросительно уставился на матроса, — давайте срочно его наверх, и всем по местам стоять на отшвартовку.

— В каюте его нет, может быть на палубе? — Сидоркин смотрел на капитана безмятежными глазами совершенно невинного человека.

— Знаю я, на какой он палубе и вам, я думаю, не надо объяснять, чтобы через пять минут был на мосту.

Сидоркин кивнул и моментально исчез.

«Ох уж эти праздники и незапланированные заходы», — капитан взял микрофон и прокашлялся, отчего стоящие на палубе матросы задрали головы.

— Боцман, сообщите канаты на брашпиле и потихоньку отдавайте швартовые, — Кручинин поднял правую руку, в знак исполнения приказа и шустро засеменил на бак, где пара матросов уже скидывали гибкие змеи швартовых с кнехтов.

Семенов вызвал по телеграфу машину, сверил время и с тоской взглянул на берег, где вдалеке маячила, чуть освещенная первыми робкими лучами солнца, самая высокая точка на острове под названием «высота № 412». Тут же воспоминания унесли его в далекие семидесятые, когда будучи еще третьим помощником на стареньком «Андижане» немецкой постройки, он впервые посетил этот, как ему тогда казалось, сказочный островок.

Дело было летом. После суточной вахты на стоянке он и его приятель третий механик Витя Сысоев, прихватив с собой из провизионки тушенки и дюжину бутылок крепленного красного вина «Тамянка», отправились отмечать день моряков торгового флота на одну из живописных шикотанских сопок, покрытых зарослями зеленого бамбука. На пикник они пригласили с собой судовую красавицу Машеньку Виноградову, миловидную хохлушку двадцати лет от роду, в которую они оба без памяти были влюблены.

Она по очереди флиртовала с молодыми людьми, хотя вовсю зажигала со старпомом по кличке «краб». Двое детей и молодая жена «краба» на берегу совсем не пугали Машеньку, она в свои двадцать лет уже на десять лет вперед просчитала свою будущую жизнь и в принципе не ошиблась, хотя не прочь была и занырнуть на ночку, другую в постель одного из молодых помощников.

Для Семенова Машенька была олицетворением красоты и целомудрия, и кто бы ни говорил плохих слов в сторону поварихи, он пропускал отравленные ядом зависти фразы мимо ушей. С той же маниакальной любовью и Витечка Сысоев возносил Виноградову и, когда на зеленой полянке после выпитых двух стаканов вина, Машенька начала рассказывать морякам похабные анекдоты, а затем и вовсе разделась до нижнего белья, якобы понежиться под лучами ласкового солнышка, оба друга потеряли дар речи. Но первая нашлась Машенька, она предложила друзьям не ссориться, а попросту, за определенную плату переспать с ней по очереди среди ромашек и кустов японской сакуры.

Виталий вначале наотрез отказался, но внезапно свободное поведение Машеньки вмиг разрушило все розовые замки и образы, он открыл глаза и понял, что перед ним обычная женщина, требующая сущую малость за свои услуги, а именно хорошее обращение и обещание хранить тайну. Виталий повел Машеньку подальше от людских глаз на ту самую сопку под названием «высота № 412», и они шли так долго, что Машенька вскоре взмолилась и поросилась скорее полюбить ее и отпустить на судно.

Но видно не суждено было третьему помощнику стать настоящим мужчиной в этот жаркий июльский день. Лишь только они расстелили одеяло и прилегли, как за спиной услышали тяжелое дыхание и хрип овчарки, идущей по следу, через секунду на них навалились солдаты в зеленой форме и, связав по рукам и ногам, потащили несчастных любовников на свою заставу. Как оказалось, увлекшиеся раздумьями и переживаниями о предстоящих пылких минутах страсти, Семенов и Машенька не заметили, как зашли в запретную зону действия пограничных радаров.

Капитан Семенов улыбнулся и покачал головой. Эх, молодость, молодость. Сколько их таких вот случаев было после, а вот этот почему-то запомнился на всю жизнь. Ему уже под шестьдесят, а покрытая седыми снегами сопка до сих пор хранит воспоминания цветущей молодости.

 

Глава VI. Через Кесарево сечение к свободе.

Уже сутки не смыкает глаз и не отходит от кровати, мечущейся в предродовых схватках несчастной женщины, медсестра Чернова.

— Боже, почему я не настояла на своем, не убедила тебя остаться рожать на острове, — причитает Юля, с хрустом вводя очередную дозу транквилизаторов в толстую пульсирующую вену роженицы. Она то и дело протирает холодным влажным полотенцем горячий лоб Любимовой, покрытый обильным потом. Даже под легкой, сатиновой ночьнужкой видно, как плод перекатывается под тонкой, натянутой, словно на огромный шар, кожей живота.

— Доктор, миленький, — кричит бедная девушка, изгибаясь от боли, как прожорливая змея, заглотившая слишком крупную дичь, — да сделайте же что-нибудь.

Судовой врач Виктор Артюхов еще раз пытается вызвать скорые роды, стимулируя матку рукой, но каждая попытка оказывается тщетной.

— Все, Любимова, либо ты рожаешь, либо надо возвращаться на Шикотан. Он жестом кивнул медсестре. — Выйдем, милая на пару минут, надо посоветоваться.

В коридоре Артюхов, чтобы не упасть от, усталости и напряжения, держится обеими руками за переборку. За последние несколько часов из-за смены курса на зюйд-вест, резкая, бортовая качка усилилась до предела, какие уж тут роды, да еще в такой обстановке, не говоря уже о хирургическом вмешательстве.

— Слушай, сестричка, — Артюхов снял тонкие резиновые перчатки и бросил их в стационарную урну. — Тебе когда-нибудь приходилось принимать роды или ассистировать при хирургических операциях.

Чернова со слезами на глазах отрицательно завертела головой.

— В том-то и вся беда, что я тоже не хирург и никогда не принимал роды. Не надо мне было слушать ни Любимову, ни этого Смагина. Рожала бы сейчас наша девушка в свое удовольствие в поселковом госпитале, а мы спокойно занимались бы своими делами. По всей вероятности плод перевернулся и теперь мать и ребенка может спасти только Кесарево сечение. — Артюхов дрожащими руками достал пачку «Кента» и закурил.

— Надо срочно докладывать местному начальству и если через восемь-десять часов наша Анюта не разродится, а это уже очевидно, придется кесарить самому на свой страх и риск. В наших условиях это равносильно двойному убийству.

Чернова ничего не отвечала, она только с ужасом смотрела то на беспомощного доктора, то в просвет двери, где на койке в мокрой от пота ночьнушке корчилась, когда-то такая уверенная в себе Анечка Любимова, источая в пространство отборные маты в адрес всех мужиков и врачей, и со звериным воем грызя крепкими, молодыми зубами никелированную спинку железной койки.

— Дайте ей еще пару таблеток синестрола, — Артюхов загасил об переборку сигарету, — я иду наверх, надо срочно что-то решать.

* * *

Смагин сидел в своем люксе по левому борту и собирал, очищенный ветошью от заводской смазки, автомат. Желтый свет настольной лампы освещал поблескивающие части оружия и руки, делающие привычную работу. Игорь мог бы собрать и разобрать автомат вслепую, сказывалась тренировка на последних военных сборах в Хабаровской учебке, где он, под свист и крики таких же «партизан», как и он сам, за бутылку водки собирал на время новейший АКМС.

Дверь каюты он предусмотрительно закрыл на дополнительный замок,

чтобы избежать неожиданного появления любопытной дневальной, имеющей привычку входить к нему в люкс без стука и предупреждения, используя для этого так называемый «мастер» — особый ключ для всех типов судовых замков. Игорь еще до конца не осознавал, для чего он оставил себе грозное оружие, но предчувствие надвигающейся беды не оставляло его ни на минуту с тех пор, когда первый пятитонный контейнер плюхнулся в темные воды Малокурилькой бухты.

Когда стропили второй ящик, боцман подошел вплотную к Смагину и тихо произнес:

— Что, начальник, неруси контрабанду подбросили, — он загадочно улыбнулся, — ты насчет моих парней не переживай, тебя моряки уважают, — он по дружески похлопал Игоря по плечу.

Смагин протянул Кручинину руку.

— Спасибо, братишка, на берегу сочтемся, а пока никому ни слова.

— Заметано, — боцман смачно зевнул, хрустнув челюстными суставами, спи спокойно, начальник, а ежели черные в городе начнут террор творить, то и у нас найдутся свои плохие Владивостокские парни, чтобы их успокоить.

Сейчас, сидя за столом, Смагин обдумывал план действий по приходу в порт и у него возникали, словно вспышки магния, и также быстро угасали новые идеи. Он еще раз аккуратно протер ствол и приклад сухой бархоткой и уложил АКМ в рундук, где уже покоились два, нашпигованных патронами, рожка и зеленый ящик с двадцатизарядным «Магнумом».

Игорь пока даже не мог себе представить, что будет с ним, если кто-то обнаружит весь этот арсенал у него в каюте, и лишь неумолимое приближение развязки заставляло его до поры до времени не смайнать все это добро за борт. Еще он знал, что если об утопленных контейнерах знают более двух человек, то тайну сохранить невозможно и заверения того же боцмана в преданности и лояльности к нему сегодня на завтра могут круто измениться.

Покончив со своим занятием, Игорь блаженно раскинулся в мягком кресле и прислушался. Где-то далеко внизу чуть слышно постукивал поршнями главный двигатель, иногда сотрясая весь корпус мелкой дрожью, когда винт на попутной волне выходил из воды, заставляя гребной вал вибрировать от резонанса. За бортом свистел ветер, и от начавшейся бортовой качки поскрипывала мебель и все, что не было закреплено по-морскому, начало двигаться потихоньку от одного борта к другому.

В этом привычном для каждого моряка шуме волн и скрежете металла Смагин чутким слухом уловил посторонние звуки, словно откуда-то издалека его звали на помощь. Эти непонятные звуки могли быть похожи и на крик чаек перед бурей и скрип плохо закрепленного груза в трюмах, тем не менее, они его насторожили. Здесь на пассажире, Смагин, словно зверь в лесу, привык верить только своим органам обоняния и осязания и по необходимости проверять их достоверность, потому он поднялся и вышел из каюты в полумрак коридора, по привычке взглянув на часы. Его проверенная «Сэйко» показывала, на освещенном циферблате, половину третьего ночи.

«Серого что — ли разбудить, все равно Катюха сейчас на вахте, можно поболтать до утра за бутылочкой бренди». — Но здесь он ошибался. Пройдя в конец коридора, Смагин увидел в свете окна администраторской два силуэта. Сомнений не было — это Москвичев. — «Никогда бы не подумал, что такого парня сможет приворожить какая-то серая мышка, какой, по его мнению, была Катерина Лунева.

— Эй, молодожены, как обстановка на судне?

Застигнутые врасплох Сергей и Катерина подскочили с кожаного диванчика с открытыми ртами, словно нашкодившие подростки, их лица залила краска смущения.

— Случилось что, — первым очнулся Сергей.

— Это я вас должен спрашивать, — Игорь зашел в администраторскую и плюхнулся на диван рядом с дежурной. — Рассказывай Лунева, чем это ты во время вахты занимаешься, — он улыбнулся, — да ладно, я шучу.

Лунева отодвинулась от Москвичева и одернула короткую юбку. С серьезным лицом она взяла журнал замечаний и протянула Смагину.

— У нас все в порядке, пассажиры утихомирились и разошлись по каютам, так что все о, кей, начальник.

Смагину не хотелось признаваться, что ему мерещатся какие-то звуки. — «Еще подумают — глюки, после пьянки покатили», — поэтому Игорь снова дружелюбно кивнул и улыбнулся, — ну-ну, несите вахту, а вы, господин Москвичев, после завтрака загляните ко мне, дело есть, надо потолковать.

И тут он вновь услышал далекие завывания.

— Ребята, вы что-нибудь слышите? — Игорь, словно спаниель, повел носом, — как же вы не слышите, ведь кричит кто-то.

И тут он увидел, поднимающегося с нижней палубы доктора Артюхова. По его воспаленным глазам, всклокоченной седой шевелюре и потертому виду измотанного в конец человека, Игорь сразу все понял.

— Что, Васильич, не выдержала наша Анюта?

Артюхов опустил голову и невнятно прошептал.

— Я бессилен что-то сделать, нужен хороший хирург и стационар, иначе загубим девку.

— Где я тебе возьму хорошего хирурга в открытом море, — Смагин от души выругался, отчего Катерина вздрогнула и подняла на начальника испуганные глаза. Она бы в жизни не подумала, что Игорь может ругаться такими грязными словами.

— Да, мать вашу повторил Игорь, чему вас только учили в институте, даже роды принять не можете, — Игорь зашел в администраторскую кабину и набрал номер капитана.

* * *

Смагин сам не заметил, как оказался на ходовом мостике, настолько быстро он проскочил по крутым и хорошо изученным трапам и узким коридорам судна.

— Как вахта, ревизор, что так разогнал пароход, — не удержался он, чтобы не уколоть вахтенного помощника, — можешь прямо сейчас выдать наши точные координаты. Второй, не спеша, включил поярче подсветку на штурманском столе и указал измерителем точку на карте, — пять минут назад нанес, только что зашли в Сангарский пролив, через полчаса будем на траверзе Хокодате.

— Отлично! — Смагин, словно хищная птица, раскинув руки, распластался над картой Японских островов Хоккайдо и Хонсю, разделенных узким проливом. — Как считаете, можем мы их береговую охрану достать по УКВ.

— Наврядле, далековато, — второй измерителем снял расстояние до ближайшего мыса, — тридцать пять миль, они в такое время под берегом дрейфуют либо на базе дрыхнут, но на аварийных частотах можно попробовать через начальника рации и, пожалуйста, обговорите этот вопрос с капитаном.

— Будет тебе и капитан, и приказ, а пока просчитай, сколько ходу до Хокодате. Вы уже, наверное, в курсе, что у нас на судне баба на сносях, никак разродиться не может. Требуется хирург и операционная палата, у нас на пассажире ни того, ни другого. Будем просить разрешения на заход в порт.

В эту самую минуту на мосту появился капитан Семенов. Игорю показалось, что капитан сегодня и не ложился в кровать настолько свежо он выглядел. На фоне черного кителя, накрахмаленный воротничок рубашки отливался синеватой белизной, стрелки, хорошо отутюженных брюк поблескивали, словно лезвия ножей. «Гляди, буфетчица, как спохватилась» — ухмыльнулся Смагин, — небось, с четвертым помохой по службе далеко не уедешь, побаловались и, будя, надо свое место на судне знать.

Семенов, как всегда, не здороваясь ни с кем, прошелся по мосту, для приличия взглянул в источающий миллионы электронов, зеленый монитор локатора и, развернувшись к Смагину, спросил.

— Что, начальник, подвела тебя рыбачка, я ведь предупреждал, старика не проведешь. Да, чего уж там, идемте в радиорубку, надо выходить на связь с японцами, — Семенов немного замешкался, затем отозвал Смагина в сторону.

— Игорь Львович, я надеюсь, вас учили вести переговоры, так вот вам и карты в руки, — он улыбнулся так, как улыбаются самым близким людям, — считайте, я дал вам добро, только вот сделаю пометку в вахтенном журнале своей рукой, а вы пока договаривайтесь с властями. — В полумраке помещения блеснули его веселые глаза. «А вот теперь мы поглядим, начальник, каково это договариваться с иностранцами. Это тебе не начальник промрайона и не капитан Калугин, здесь без денег никто с тобой и разговаривать не станет» — предчувствуя торжество, Семенов похлопал Игоря по плечу: «Ер вэлкам, господин начальник!»

Игорь понял иронию капитана, который очевидно предвкушал удовольствие после того, как со Смагиным откажутся вести переговоры из-за незнания основ переговорной лексики в морской телефонии. Но здесь он очередной раз ошибся и, хотя Смагин не знал английских выражений «рожать» или «требуется кесарево сечение», но он мигом сориентировался.

— Картавцев, — Игорь окликнул начальника рации, который только что, как тень, появился на мосту. — Васильич, нужно срочно выйти на связь с японским портконтролом и береговой охраной — костгардом, — сможешь сделать?

— Нет проблем, — начальник приблизил вплотную свое пропахшее табаком и старческим потом лицо, — только я, начальник, никогда до этого не вызывал власти по поводу рожениц и как это звучит по английски, не знаю, — он заметно понизил голос, — по-моему, и кэп не знает, поэтому вас и отправил договариваться.

— Да бог с ним, кто кого и куда отправил, у вас русско-английский словарь в радиорубке есть? — Картавцев кивнул головой, — тогда вперед сейчас такую речугу сочиним, все японцы прослезятся.

* * *

Спустя пятнадцать минут в эфир понеслись тревожные сообщения:

«Хокодате, порт контрол — зис из чиф оф воядж пэсэнджер шип Любовь Орлова, кам ин плиз, оувер». — Смагин выждал минуту и вновь повторил вызов. Откуда — то из далеко донесся еле различимый голос японского чиновника, которого разбудили, неведомо откуда появившиеся, русские.

Смагин подмигнул второму помощнику и воодушевленный хорошим началом продолжил.

«Ви хэв он бот прегнент вумэн, ши куднот гив бес ту бэйби. Ши нид ин экспиренсид сурджен, сурджен интерференс энд мэтэнэл хоспитал» — Игорь включил шумоподавитель и повернул ручку громкости до предела. Несколько минут ожидания показались ему вечностью, он взмок, словно пробежал без тренировки пару километров, его слух напрягся как у волка при ночной охоте на шустрых грызунов, обреченных этой ночью стать добычей хищника. Через пару минут в динамиках приемника раздались долгожданные слова:

«О кей, Орлова, ви джаст гот пэмишн фром порт атторити, плиз коннект виз пайлот — стэшн энд фоллоу ин ту зэ пот оф дистонэйшн. Ер бес намбер твэлв, Овер».

Семенов, внимательно следивший за переговорами, тут же нанес точку поворота на карте и отдал команду рулевому Сидоркину:

— Помалу, право на борт, компасный курс 185 градусов, так держать.

Пассажир слегка завалился на левый борт и начал медленно выходить на заданный курс.

— Старпом, — визгливо и непривычно громко крикнул капитан, — срочно вызывайте на УКВ пайлот-стэйшн, — он заговорчески повернулся к Смагину, словно их объединяла какая-то страшная тайна. — И-и эх, давненько я по Японским островам не хаживал, вот уж никогда не думал, что зайдем на этой посудине в цивильный порт, да еще без всякого оформления и все благодаря, Игорь Львович, вашей беременной. У нас здесь на судне больше половины экипажа не визированы и, наверное, никогда бы увидели страны восходящего солнца, если бы не этот случай.

— Я полностью с вами согласен, Виталий Николаевич, — Смагин задумался, он уже в уме прикидывал, что полезного для себя можно извлечь из этого захода. Подлая мыслишка по внеплановому заходу мелькнула у него еще там, на Шикотане, когда он впервые увидел, поразивший его своими неразумными размерами, необъятный живот Анечки Любимовой.

Такой шевелящийся живот ему уже приходилось видеть у своей жены Ольги, буквально, за несколько часов до родов. Игорь знал, что, оставляя Любимову на борту, он рискует как ее жизнью, так и жизнью ребенка, хотя, по правде сказать, его больше волновало тогда дадут ли им разрешение на заход в случае необходимости или нет, а уж зайдя в порт, он найдет место и время, куда ему применить свои «честно заработанные» доллары.

Стоя на крыле мостика и обдуваемый свежим, сырым воздухом, пропахшим чужой землей, он вспоминал еще и еще раз ту длинную ночь, когда у Ольги начались первые предродовые схватки. Что самое смешное это его ни сколько не испугало, а наоборот его заряд уверенности передался и жене, которая, вначале запаниковав, вдруг повеселела и стала строить планы на будущее, но, повинуясь какому-то дикому желанию, она с любовным трепетом прильнула к мужу и они, в порыве страсти, еще раз напоследок потревожили плод своей любви.

Позднее Игорь вычитал в одном из журналов, что любовные забавы с беременной женой идут только на пользу и роженице и ребенку, но в ту ночь Ольга так и не разродилась, а мучалась больше суток, пока один из молодых врачей, все же, не рискнувший кесарить молодое тело, обошелся небольшим разрезом промежности, на что обрадованный свободой пацан ответил длинной струей из своего мальчукового «пистолета».

Но до того как это чудо вырвалось на свет божий, Игорь собственноручно, тщательно, как это делают заправские цирюльники, выбрил распухший лобок жены и, поцеловав Ольгу в тугой живот, бросился на улицу вызывать скорую помощь. Спустившись по длинной лестнице, примостившейся к высокому каменному забору городского изолятора он заскочил в единственную телефонную будку на Партизанском проспекте, где висел изуродованный железный ящик телефона-автомата с, топорщащимися в разные стороны, варварски оборванными проводами. Только в центре города ему удалось дозвониться до скорой помощи, и когда он прибежал обратно к себе домой, то его Ольгу уже под руки выводили два рослых санитара и усаживали в белый, с красным крестом на двери, микроавтобус с фирменным клеймом «Латвия».

Городские роддома в то время были переполнены, женщины рожали без страха за завтрашний день, хотя, по правде сказать, жили очень бедно, но сравнивать было не с чем. «Железный занавес», сооруженный преданными мардыхайцами, полностью отрезал красную, шестую часть земли от всего цивилизованного мира. И потому Ольгу повезли в, наскоро оборудованный, новый роддом на станции Седанка, в пригороде Владивостока, в бывшем морском санатории «Моряк», где в свое время насмерть влюблялись два молодых сердца Игорь и Ольга. В то время каждый день их пребывания в доме отдыха был наполнен любовью и радостью. Сегодня ночью Ольга испытывала страшные муки и отчаяние до тех пор, пока не услышала долгожданные крики своего первенца, впервые увидавшего белый свет. Принимая муки, она, как бы, отрабатывала перед всевышним за свои и чужие грехи.

* * *

Ближе к японскому берегу ветер заметно стих и вдалеке на горизонте все четче стал пробиваться свет одинокого маяка. Смагин вздохнул полной грудью тугой, круто просоленный морской воздух, который доносил с берега незнакомые запахи загадочной земли и еще более загадочных и удивительных людей живущих на каменистых островах, которые периодически сотрясаются то от землетрясения, то накрываются огромными высотой с небоскреб волнами — цунами. Череда крупных и мелких островов оказалась на пути циклонов, рвущиеся с южного моря и Тихого океана к материку, но это ни сколько не испугало маленький, свободолюбивый и трудолюбивый народ и они строили свою достаточно обеспеченную жизнь на зависть богатым на недра, но страстно увлеченных красными идеями и потому нищим соседям с азиатского материка.

«Повезло Любимовой» — подумал Игорь, через плечо наблюдающий за старпомом, который вел переговоры с «пайлот стэйшн», — возможно ее ребенок родится свободным. И вот уже скоростной белый катер лихо подрулил к борту «Орловой» и маленький кривоногий япошка в белой униформе с капитанскими пагонами бегом вбежал по трапу.

Такая оперативность еще раз поразила Игоря, который уже два года не бывал в загранпортах, но еще больше он удивился, когда через каких-то полчаса «Орлова» уже была накрепко притянута к причалу, на котором стояло несколько карет скорой помощи с разноцветными мигалками.

Бледную, полуживую Любимому на носилках спустили на причал и осторожно загрузили в один из микроавтобусов. На борт поднялись два офицера миграционной службы и в сопровождении вахтенного помощника поднялись к капитану, где их уже поджидали Семенов в компании с помполитом и начальником рейса.

Широкоскулый, с холеным плоским лицом, офицер, похожий на самурая принявшего присягу императора насмерть стоять против проклятых русских и американцев, достал из портфеля желтую папку с документами и на ломаном русском представился.

— Моя, Кодзи-Сан, сдеся бумаги, надо подписать, капитана, это чистая формальность — офицер белоснежным платком отер желтый лоб и продолжил, — ваша женщина будет родить хорошем японском госпитале, все расходы берет на себя городской муниципалитет. Врачи сказала, что роды трудные, и она будет в больнице три дня. Вы можете спокойно стоять этот причал. Выходить экипажу и пассажирам на берег запрещено.

Семенов кивнул и, пробежав взглядом по бумагам, подписал их.

— Я надеюсь, вы дадите нам возможность связаться с русским консульством. И кстати, вы неплохо говорите на русском, откуда такие познания.

Кодзи улыбнулся и достал свою визитку протянул капитану и помполиту.

— Я бывшая офицера военно-морских сил Японии, нас в училище учили русскому языку.

— Это на случай непредвиденных обстоятельств, — вмешался Смагин, словно кто-то его тянул за язык.

Японец с улыбкой внимательно посмотрел на Смагина.

— Нет, начальника, просто мы соседи и знание русского мне очень помогает по службе.

— А как ты определил, что я начальник? — Смагин прищурил один глаз, чтобы перевести создавшуюся паузу в шутку.

— Все ваши начальники друг на друга похожи — рассмеялся офицер и встал, чтобы распрощаться.

— Я провожу гостей, — кивнул Игорь кэпу и вышел вслед за эмигрэйшн в холл. — Кодзи — сан, — Смагин остановил японца за плечо. — У меня вопрос, можно у вас купить машину. Японец пожал плечами.

— Извините, не знаю, — он слегка склонился в поясе и бодро зашагал дальше за своим суровым и молчаливым товарищем.

«Все ты знаешь, косоглазый», — выругался про себя Игорь, — не может быть, чтобы на этом поганом островке никто не хотел продать свою надоевшую, подержанную машину». И опять предчувствие не обмануло его, возле трапа он заметил молодого парня в белом пиджаке и синих джинсах, который непринужденно разговаривал с японским пограничником, а, завидев Смагина, как старому приятелю, помахал рукой.

«Вот они родственные души, на любом континенте видят своего, издалека». — В эту минуту Игорь понял, что длинноволосый парень на берегу не кто иной, как местный дилер по продаже японского металлолома под названием иномарки для русских.

 

Глава VII. Автомобильный бум начинается.

Игорь еще минуту колебался, но, перехватив приветливый взгляд молодого японца, махнул ему рукой.

— Плиз ап он бот, мистер.

Когда-то иссиня-черный, а сейчас с перекрашенными в рыжий цвет волосами, дилер, будто только и ждал этого сигнала. Он легко вспорхнул по трапу и оказался рядом со Смагиным.

Два кривоногих пограничника в черных, блестящих плащах и белых, покрытых защитной пленкой фуражках словно и не заметили этого стремительного прохода через «границу». Они спокойно продолжали курить и о чем-то оживленно разговаривать.

«Тошиба» — деливери компании» — длинноволосый протянул блестящую визитку. — Машинз, крэйнс, карс, спаер партс…,- он расплылся в улыбке, оголив белоснежные ровные зубы. И только тут Смагин заметил, что это не чистокровный, желтолицый и кривозубый самурай, скорее всего парень был одним из незаконнорожденных, послевоенных детей, когда на островах вовсю хозяйничали американцы.

— Ай шуд лайк ту бай аутомобилз, — Игорь огляделся, на трапе и в холле никого не было. — Тэн карс, итс посибл?

У видавшего вида дилера глаза округлились, и он еще больше стал похож на европейца.

— Тэн карс? — продавец известной компании внимательно осмотрел покупателя на предмет его платежеспособности, затем опять улыбнулся. Опытный глаз определил, что на этом клиенте можно сорвать неплохой куш.

— Уан момент, — он достал из брезентовой сумки на плече цветной проспект, где на каждой странице расположилось с десяток фотографий различных авто, начиная от «Цедрика» 80-го года и кончая «Крауном» 85-го года с ценниками в японских иенах.

— Ай хэв оунли американ долларс, кэш мани — Игорь потыкал пальцем в прайс лист, — энд ай кэннот гоу он э шо, ер атторитес пут прохибишн он крю.

— Ноу проблемз, — японец слегка склонился в поклоне и сложил маленькие холеные ладошки на груди, — Кэн ю вэйт ми хиа, энд вери сунн, эбаут хав ан ауэр, ай кэн шоу ю сам бъютифул джапан карс.

Игорь кивнул головой, а коленки уже забила мелкая дрожь. Он даже не мог и предположить, что вопрос решится так быстро. Необходимо было подготовить суеверного капитана Семенова, да и экипаж предупредить, что машины берутся для управления пароходства, чтобы избежать излишних вопросов и приступов зависти. И Карпентера следовало бы на время изолировать. У этого парня может случится истерика, когда он увидит, как пошли в дело его деньги, и тогда он все загубит.

— О.кей, — Смагин щелкнул пальцами, как заправский делец, — Ай вил вэйт фор ю хиа, он лэйдер, энд ай хоуп, зэт зис бизнес римэйн оунли битвин ю энд ми.

— Оф кос, босс, итс май бизнез, энд би шуэ ай вил кип сайленс.

Мужчины пожали друг другу руки. Игорь почувствовал, что японец тоже волнуется. Его ладошка покрылась горячей влагой, а глаза даже в темноте блестели, как у хорошего кота перед охотой в подвале на несмышленых грызунов.

Япошка также легко соскользнул по трапу на причал, как перед этим взлетел на него, молодость и азарт бурлили в его крови. Он элегантно уселся в свой спортивный, цвета яичного желтка, автомобиль с огромным капотом, под которым, очевидно, скрывался нехилый движок. Взревев всей мощью восьмицилиндрового, четырехсотсильного монстра, гоночный болид, через пару секунд, исчез в темноте портовых переулков.

Игоря забила нервная дрожь. Он еще не понимал до конца, чем все это может закончится, но нескрываемая жажда усесться за руль, пусть самого подержанного «Нисана» или промчаться вот также, как этот юнец, на гоночной «Хонде» по ночным улицам Владивостока стирала в его голове оставшиеся крупинки самосохранения и здравого смысла.

* * *

Сзади кто-то легко взял его за локоть.

— Не волнуйся, Игорь, я все слышал, не хотел мешать, благо никто другой не погрел уши. — Это был Москвичев. Он поежился и как-то яростно, с металлическим звоном застегнул зипер на куртке. — А как ты собираешься грузить машины, но самое главное, как предъявлять их таможенникам?

— С чего ты, Серж, так разволновался за мои проблемы, ты ведь знаешь я парень рисковый и у меня в каюте вещи покруче, чем какой-то автомобиль. Я заказал десять машин, думаю тебе, как лучшему корешу, выделить одну из «Тойот». — Игорь заметил, как расслабились мускулы на лице приятеля.

«А ведь здесь надеяться не на кого» — мелькнула мысль у Смагина, — если лучший старинный дружок теряет самообладание от зависти, то при удобном случае ему тоже будет приятно оставить меня ни с чем и порадоваться за мои неудачи.

Игорь взглянул на часы, прошло ровно полчаса, японца не было видно, неприятный тошнотворный комок подкатил к горлу. «Неужели кинул», и тут из-за дальних складов темноту разорвал мощный сноп света галогенных фар. К трапу бесшумно подкатила большая белая машина. Ее «глаза» приветливо, словно старым друзьям, мигнули дальним светом людям, стоящим на трапе, давая понять, что приехал продавец и торговля начинается. Перекрашенный японец грациозно вышел из представительского седана и помахал рукой приятелям.

— Кам хиа, гоу даун — он постучал рукой по капоту, — итс зе бест кар ин зе волд!

Игорь, едва сдерживая себя, спокойно спустился по трапу на причал, тенью проскользнул мимо пограничников, которые, казалось, даже отвернулись, чтобы не мешать предстоящей сделке. «Вот тебе и правильная страна с дисциплинированным народом» — усмехнулся Смагин, — лишние деньги и проценты от сделки не мешают даже властям закрывать глаза на такие вот операции.

Смагин открыл дверцу машины и уселся за руль. Это был «Цедрик» известной японской фирмы «Нисан» класса люкс. Позднее Смагин сменит с десяток таких машин, но сегодня он, как мальчишка, был на вершине счастья. Велюровая отделка салона и приборная панель, отделанная под красное дерево, аудиосистема с мощной акустикой вызывали в нем раболепный трепет, а когда Игорь запустил двигатель, который, через несколько секунд работы, перешел на мягкий шелест, он, как говорят: «чуть не сходил под себя». Его новенький «Жигуленок» шестой последней модели, которым он так гордился, по сравнению с этой красавицей выглядел чудовищем из прошлого века.

Игорь отыскал кнопку автоматического открытия затонированного окна и нажал ее. Стекло мягко и бесшумно опустилось. Он жестом руки подозвал дилера поближе и тихо спросил.

— Хау мач?

— Уан саузенд энд файв хандред долларз, — непринужденно, слегка позевывая, прошептал куда-то сторону дилер.

Смагин не стал торговаться, не было смысла, теперь все решало скорость оформления и погрузки на судно закупленных машин. Нельзя, чтобы экипаж, а тем более пассажиры увидели, что он приобрел эти кары благодаря беременной, которая сейчас наверняка с дикими воплями металась на койке в больничной палате или извивалась, подобно заглотившей теленка змее, на операционном столе местного хирурга. К тому же Карпентер мог влезть не в свои дела, а это не входило в планы начальника рейса.

— Кэн ю сэйл ми найн сэйм карс мо, — Смагин провел рукой по плавным обводам лакированного кузова «Цедрика».

— О кей, плиз ер паспорт энд эдванс тэн саузенд долларз.

Игорь кивнул головой.

— Вэйт ми файв минитс плиз, нау ай бринг ю мани энд паспот.

Дилер дружелюбно развел руки, словно при встрече горячо любимого родственника.

— Ер велкам, чиф!

Он снова сложил руки на груди и уселся на широкий капот своего авто. Смагин ревностно посмотрел, как продавец своим тощим задом елозит на, практически уже его машине, но, скрипнув зубами, промолчал. Он вдруг почувствовал на себе чей-то тяжелый, пристальный взгляд. Игорь поднял голову к звездному небу и к своему горькому сожалению узрел на крыле мостика пассажира капитана Семенова. Тот, словно коршун с горящими глазами и безумным взглядом вцепился в планширь мертвой хваткой. Казалось, еще мгновение, и он взлетит и приземлится рядом с машиной, но ничего необычного не произошло, Семенов только хрипло крикнул, чуть не захлебнувшись слюной.

— Игорь Львович, поднимитесь ко мне в каюту, надо поговорить, — его голос сорвался, старик откашлялся и продолжил, — и попросите своих новых японских друзей, чтобы машину убрали от трапа.

Смагин презрительно сплюнул себе под ноги и поднял руку в знак согласия.

— «Чертов старикашка, надо взять тебя в оборот. Скажу, что поступил заказ из управления на закуп партии машин, а по приходу пока разберутся, машины уже будут стоять на причале и никакая таможня не посмеет их тронуть» — так думал Смагин, медленно поднимаясь по трапу.

На входе его встретил пассажирский помощник. Его лицо было испуганным и загадочным, как у юноши, впервые воочию познавшего тайны женской анатомии.

— Карпентер пропал, Игорь Львович?

Смагин весь передернулся, словно его посадили на электрический стул и дали пробное напряжение.

— Как это пропал, как он мог мимо трапа проскользнуть.

— Наверное, спустился с кормы, там есть приваренные скобы и по воде прошмыгнул на берег в свое посольство.

— Он что ненормальный, его документы у меня, я же его объявлю в Интерпол, в международный розыск.

Пассажирский в растерянности пожал плечами.

— Честно говоря, никогда бы не подумал, что этот американец окажется таким шустрым, — пассажирский покосился на белый лимузин, — это случайно не ваш.

— Пока не мой, Александр Иванович, но через пару часов будет моим, как и еще девять подобных.

Пассажирский присвистнул.

— Не знаю, как кэп отреагирует на эти ваши покупки, но вот на берегу, в советской зоне, я вам не завидую.

— Ничего, Саша, прорвемся, а тебя попрошу помалкивать пока, до поры до времени, особенно, на счет Карпентера, пусть затаится, и нам будет без него спокойнее, а моя версия — весь этот автопарк закуплен для нашего начальства, сегодня же свяжусь с Александром Стоцким, нашим заместителем начальника управления. Этот парень из управления меня и подстрахует.

— Ну, дай бог, чтобы все прошло удачно, — пассажирский покосился на мостик, где все еще грифом восседал на крыле Семенов и обратился к Смагину.

— Если какая помощь требуется, можешь рассчитывать на меня.

— Спасибо, Саша, я буду иметь ввиду, а сейчас, с вашего разрешения господин пассажирский помощник, пойду ломать старую систему, пусть хоть в ФСБ старый стукач шлет радиограммы, мне, как фрахтователю, никто не может запретить взять любой груз, кроме, конечно, опасного, сейчас ткну его сизым носом в договор фрахтования нашего «красного пассажира».

* * *

— Вы что же это себе позволяете многоуважаемый начальник рейса! — Семенов налетел на Смагина, словно вихрь в пустыне на одинокого бедуина, — вы, что возомнили о себе, решили, что зафрахтовали судно, то можете на нем вытворять все, что вам взбредет в голову. Не выйдет, голубчик, — капитан на последнем слове как-то весь обмяк и неестественно захрипел, лицо его стало похоже на перезревший помидор. Смагин упреждающе вытянул обе руки вперед и, как можно спокойнее, произнес.

— О чем это вы, Виталий Николаевич, что же я, по-вашему, нарушаю? Полистайте договор фрахтования, который покоится в вашем столе, и вы увидите, что там черным по белому написано «судно и экипаж на время фрахта выполняет все распоряжения фрахтователя или его представителя, если эти распоряжения не угрожают безопасности судна, груза и экипажа».

Разве я не имею права по своему усмотрению при чрезвычайных обстоятельствах изменить маршрут следования и зайти в любой ближайший порт, включая иностранный. Разве я не имею права принять на борт любого пассажира или груз в целях использования полной грузоподъемности и грузовместимости судна? Так что же вы так волнуетесь. Даже если я погружу на судно сотню автомобилей — это не будет противоречить нашему с вами договору фрахтования.

Семенов опустил голову и сжал маленькие кулачки.

— Да не о том речь, дорогой вы наш, Игорь Львович, — Семенов непроизвольно взвизгнул сорвавшимся голосом и хлопнул своей лилипутской ладошкой по письменному столу, да так, отчего с него на палубу посыпались мелко исписанные листки бумаги, — вы же циник, у вас нет ничего святого. Мы же зашли в порт, чтобы спасти ребенка и роженицу от неминуемой гибели в открытом море, а вы это используете в своих корыстных целях, открыли, понимаешь, торговлю.

Смагин, не говоря ни слова, нагнулся и поднял один из приземлившихся рядом с ним листков. Он мельком взглянул на него, и его рот скривила уродливая гримаса.

— Что, командир, кляузы строчим, а я-то думал, мы мирно закончим наш рейс, — он швырнул бумажку обратно на пол.

— Так что же вы хотели, господин капитан?

— Я хочу, чтобы этот торговец машинами немедленно убрался с нашего причала и если вы уже договорились, то не надейтесь, что я позволю погрузить к себе на борт хоть одну машину.

— Да что вы такое говорите, Виталий Николаевич, — Смагин подошел к Семенову вплотную и крепко сжал ему запястье, — ты, старая морская крыса, ты хочешь, чтобы тебе, уроду, дали указание сверху, хочешь, чтобы тебя попросил начальник пароходства, а по приходу вышвырнул с работы, как старую заношенную тельняшку, которую используют при входе вместо половой тряпки, а тебя по состоянию здоровья усадили бы вместо пугала где-нибудь на дальней проходной торгового порта в виде вахтера?! Ты этого добиваешься? -

Смагин, конечно же, блефовал, но он говорил настолько убедительно, твердо и уверенно, что после этого монолога Семенов весь как-то сжался, сник, взялся за левый бок рукой и плюхнулся на кожаный диван.

— Ой, как сжало, словно тисками, — Семенов открыл рот, словно карась на крючке, и выпучил на Игоря красные глаза. — Достаньте мне, любезный, из рундука корвалола, — жалобно попросил он, — сердце прихватило, мочи нет.

Смагин быстро накапал из бутылки тридцать сердечных капель в граненый стакан, как это делала его мать, при очередном скандале с отцом, и подал его мастеру. Тот залпом выпил содержимое, и через пару минут его лицо слегка порозовело, как розовеют белые кучевые облака в море при восходе солнца.

«Будет жить старый ворчун». — Игорь нагнулся к капитану и протер платком его лоб покрывшийся испариной. — Не терзайтесь зря по мелочам, Виталий Николаевич, я погружу машины ночью, никто и знать не будет, с боцманом и командой я договорюсь, а завтра заберем нашу мамашу из роддома и вперед на Владивосток.

Семенов в изнеможении махнул тонкой рукой.

— Делайте что хотите, только я ничего не видел и не знаю, все это на вашей совести.

— Вот и ладушки, — Игорь потер руки, короче я начинаю погрузку в первый номер, что не войдет, поставим на шлюпочную палубу. Он подложил под голову своему недругу мягкую подушку и боком вышел из каюты.

«Как все просто обошлось» — ликовал он, спускаясь по центральному трапу в фойе, где на диванчике, полулежа, поджидал его перекрашенный дилер.

— Кэптэн о кей? — японец сделал баранку из указательного и большого пальца.

— Лэтас гоу то май кэбин, — Игорь на ходу махнул рукой японцу в направлении своего люкса. — Ю маст препиэ фо ми найн мо карс дьюринг ту ауэрс. Энд ту морроу монинг ви вил легалайз ауэр дил.

Японец взял из рук Смагина пачку стодолларовых купюр и пересчитал.

— Тэн саузенд, — он опытной рукой шустро написал расписку на заготовленном бланке и без слов исчез. Потянулись томительные минуты и часы ожидания. Надо было поднимать боцмана и команду, но Смагин решил не трогать их, пока все машины не выстроятся вдоль борта пассажира.

* * *

В каюте боцмана Кручинина горел свет. Смагин с темноты не сразу понял, что боцман сидит в кресле и читает книгу.

— Иваныч, а ты чего бодрствуешь, все Пикуля штудируешь, не плохой, кстати, писатель, но я хочу тебя задействовать на пару часов.

Боцман с улыбкой отложил книгу и поднялся. Я потому и не сплю, что жду, когда вы меня дерните. Я ведь сразу все понял, когда подъехал этот разукрашенный джап, и я заранее подготовил стропа и кран. На подхват возьмем Костю Жукова, он молодой еще не успел скурвиться на пассажире.

Смагин почесал затылок, так он делал всегда, когда ему не всегда была ясна обстановка.

— Слушай, Иваныч, а кто-нибудь из экипажа еще знает об этом?

Кручинин от души рассмеялся.

— Да, почитай все знают, только виду не подают. Никто пока ничего понять не может. Знают, что вы прижали америкашку, а ваши, то есть наши дневальные болтают лишнее по — пьяни. Да вы не сомневайтесь, здесь никто встревать не станет, и не такое было, — он посмотрел на часы, — сейчас три часа ночи самый сон, до шести, я думаю, управимся, а после завтрака закрепим. Сколько машин будет?

— Десять, все большие представительского класса.

— Попробуем все впихнуть в первый номер, он, кажется, у нас пуст, — боцман весело подмигнул Смагину, ну и нам по косой на брата за работу.

У Смагина вмиг пересохло в горле, но он весь собрался, чтобы не подать виду.

— Заметано, дракон, две штуки зелени я отдаю тебе, а ты дели ее, как посчитаешь нужным с братвой, только чтобы потом ни каких претензий.

Кручинин поднял две огромные мозолистые ручищи.

— Пусть кто пикнет, сам удавлю, идемте, нужно прикинуть, как мы будем опускать их в трюм, просвет-то совсем узкий, очевидно за раму вертикально вниз.

Игорь ужаснулся, представив, как его лакированные, двухтонные красавицы зависнут над трюмом, но Кручинин внес пояснение.

— Не переживайте, я в прошлом году на таком же пассажире грузил несколько машин в Кобе, так что опыт имеется, ну, вперед, начальник.

* * *

К шести утра, как и говорил опытный боцман, все десять машин аккуратно опустили в твиндек и прочно закрепили за колеса строплентами и тросами к рымам на твиндечной палубе. Кручинин вылез из лаза, обтер пот с красного, измученного лица грязным рукавом телогрейки и, не спеша, пересчитал поданные ему доллары.

— А может и мне, шеф, какую тачку прикупить, буду разъезжать по Владику наравне с вашими пароходскими начальниками, — Кручинин потянулся, звонко хрустнув позвонками.

— Это твое личное дело, Иваныч, я не против, — Смагин снисходительно посмотрел на боцмана, — давай, делай заказ, пока япошка не уехал оформлять документы.

Кручинин вприпрыжку помчался к трапу, но через минуту опять появился. Его лицо вытянулось и побледнело.

— Львович, там, на трапе, тебя спрашивают, из департамента полиции.

У Игоря неприятно заныло под ложечкой, что — то неотвратимое и страшное приближалось со стороны берега, и он не мог понять, что это, единственное что могло привести сюда полицию — это побег американца.

 

Глава VIII. Кривые дороги судьбы.

Но все оказалось еще более страшным, непредвиденным и жестоким, о чем мог предположить Игорь Смагин, да и, впрочем, все остальные члены экипажа Красного пассажира. Но эта действительность, по мнению самого Игоря, была той неизбежностью, которая возникает подобно лавине, внезапно, из-за одного неосторожного выстрела, возгласа, неправильного поведения людей, она происходит во времена наступления огромных перемен в жизни общества и всей великой державы под названием Советский Союз.

Молодой сотрудник департамента в штатском в сопровождении двух полицейских прошел в каюту Смагина, и строгие стражи порядка островного государства расселись в мягких креслах вокруг рабочего стола, разнося в воздухе запах чеснока и корицы. На ломанном русском чиновник представился и положил перед Смагиным визитную карточку. Из внутреннего кармана темного пиджака он достал лист бумаги и, посадив на нос крохотные очки в тонкой роговой оправе, начал читать:

— Мы, Шивада Мароуки, представитель муниципалитета города Хокодате, от лица главы муниципалитета и жителей нашего города выражаем глубокое соболезнование по поводу гибели вашей гражданки во время родов. Наши врачи сделали все возможное по спасению роженицы, но, к сожалению, у нее отказали обе почки. К счастью ребенок — мальчик остался в живых и находится под присмотром наших врачей. Состояние новорожденного хорошее. Необходимо решить, кто и как будет забирать тело умершей и ребенка.

Шивада поднял на Смагина глаза. Игорь, обхватив голову руками, сидел на диване и не подавал признаков присутствия. Одни из полицейских встал и легонько потряс его за плечо.

— Чиф, юр O’ кей!

Смагин потряс головой и огляделся, словно он попал в другой пространство и выпал из временного цикла своей родной планеты. Он буквально, за несколько секунд, состарился лет на пять, и ему самому впору надо было вызывать врача.

— Да, да, конечно, тело мы заберем, — он встал и прошел в ванную, где включил холодную воду и, согнувшись вопросительным знаком, сунул воспаленную голову под кран. Холодные струи воды немного сняли напряжение и, когда он опять появился в каюте, то уже мог управлять собой и контролировать мысли.

«Эх, Любимова, Любимова, вот и закончилось твое плавание по великому океану жизни, и хоть дала взамен своей жизнь пацану, да что толку, не сладко ему придется в одиночку отстаивать свои права на существование в этом ужасном мире».

— А что нельзя было подключить ее к аппарату искусственной почки или пересадить почку от донора, — Игорь вплотную подошел к чиновнику. — Почему вы сообщили нам о ее состоянии только сейчас, точнее после того, как она умерла, вы, что же думаете, у нас не нашлось бы денег на донорскую почку.

— Это очень дорого, — Шивада поправил очки и отер пот со лба, — порядка 15 тысяч долларов.

— Тоже мне деньги, — Смагин грязно выругался и обессилено опустился в кресло. «Жизнь человека — стоила как раз столько, сколько этого паршивого металлолома сегодня ночью он запихал в первый номер пассажира. Но все, уже ничего не исправишь. Вся трагедия состоит в том, что еще пару часов назад можно было поправить ситуацию, а сейчас все пойдет прахом».

Смагину откровенно было жаль девчонку, тем более, он где-то чувствовал свою вину. Его сейчас мало интересовало, какие неприятности его ожидают на берегу. Мир для него начал меняться, и он не желал противодействовать изменениям, которые сейчас происходили в его душе. Игорь поднял трубку телефона и набрал капитана. Тот тут же ответил, словно находился всю ночь в обнимку с телефоном на жесткой холостяцкой койке.

— Что случилось, опять какую-то аферу затеваете? — по голосу чувствовалось, что Семенов находится на грани нервного срыва.

— Вы только успокойтесь, Виталий Николаевич, у меня, как говорят проклятые американцы, есть две, то есть три новости: одна хорошая, вторая плохая, ну, а третья, совсем дрянь. У нас на судне пополнение, Любимова родила мальчика и его необходимо куда-то определить. Вторая — Джон Карпентер исчез, видно ищет защиту за стенами американского посольства, ну а третья — наша роженица не выдержала родов, умерла на родильном столе в японском госпитале. Если бы власти сообщили об ее состоянии пораньше, то мы могли бы что-нибудь предпринять. Я жду вас в своей каюте, здесь, со мной рядом сидят представители городского муниципалитета и департамента полиции города Хокодате.

В трубке минуту стояла гробовая тишина, затем незнакомый голос произнес:

— Я спускаюсь, буду через пару минут.

Пока Игорь разговаривал с капитаном, чиновники внимательно слушали и, не мигая, глядели на начальника, затем один из них произнес:

— Мы вам еще не все сказали, — молодой чиновник поправил на носу крохотные очки, — согласно конституции нашей страны любой ребенок, родившийся на территории нашего государства, автоматически становится его гражданином и приобретает все гражданские и иные права наравне с гражданами Японии. Даже, если вы сейчас его заберете на Родину, он вправе в любое время прибыть в нашу страну и воспользоваться этим правом.

«А не такой уж и плохой оборот получила история» — Смагин оценивающе осмотрел холеных япошек. — Правда жить с вами — одна тоска, но в будущем мальчик получит вдесятеро больше, чем его нищие сверстники, кому судьбой было уготовано родиться в России во времена перестроек, грандиозных, варварских перемен, и антинародных реформ бывших коммунистов, сменивших угрюмые маски так называемых «слуг народа» на жизнерадостные «демократичные», все наперед знающие маски лицедеев, лицемеров и законченных пройдох.

* * *

Хотя Семенов и пытался сделать умный, напускной вид человека с железными нервами, способного принимать ответственные решения в сложных жизненных ситуациях, но его жалкий вид не произвел на японцев особого действия и они, оглядев сгорбленную фигуру человека в потертой капитанской фуражке и помятом кителе с выцветшими эполетами, лишь слегка склонили прилизанные бриолином головы и опять обратились к Смагину.

— Тело вашей пассажирки доставят на борт через час, а вот младенца мы предлагаем пока подержать в нашем госпитале под присмотром врачей, и дальнейшая его судьба, как нам кажется, должна решаться на более высоком уровне.

— Я уже связался с нашим посольством в Токио и начальником пароходства, — очнулся Семенов, — они придерживаются того же мнения, — капитан трясущейся рукой снял фуражку и вытер пот со лба большим, помятым платком.

— Тогда не смеем вас более задерживать, — молодой чиновник поднялся и протянул маленькую ладошку поочередно капитану и Смагину, — как только прибудет груз, начинаем отшвартовку. Вслед за ним встали и два полицейских, они лишь холодно кивнули и пошли к выходу.

— Я провожу гостей, — бросил на ходу Смагин капитану, натягивая альпак.

На трапе, не смотря на плохое освещение, Игорь заметил знакомые фигуры мужчин. Это были Сергей и кавказец, они о чем-то возбужденно спорили.

— Вот, хочет проверить свои контейнера, а лаз закрыт, — Сергей облегченно выдохнул, заметив приближающегося друга с японцами.

Игорь неприязненно покосился на кавказца, который пытался открыть рот, но, заметив хмурое лицо начальника, так и остался стоять, кутаясь в кожаный плащ, отороченный жиденькой норкой и судорожно глотая холодный ночной воздух.

Смагин махнул на прощанье удаляющимся властям и повернулся к кавказцу.

— К тебе, Абдула, у меня особый разговор, хочешь на прямую слушай и думай, как будешь выкручиваться из создавшейся ситуации, но мне с вашими стволами проблемы не нужны.

Лицо сопровождающего потемнело, он весь как-то сник, осунулся, блестящие когда-то и стоящие торчком усы повисли, словно два куска пакли.

— Какие стволы…, - он пытался что-то добавить, но опустил потухшие глаза.

— Про ваш груз стало известно соответствующим органам во Владивостоке, а может и в Москве и, как я думаю, они готовят нам не плохую встречу, так что тебе я предлагаю сойти на берег в Находке. Я остановлю пассажир на внешнем рейде и вызову дежурный катер, дальше сам спасай свою шкуру сам. Ну, а контейнера придется сдать фээсбэшникам, другого выхода нет. Решай, гангстер, или как вы там себя в горах называете.

Абдула метнул гневный взгляд из — под черных и широких бровей, затем тихо и почти дружелюбно произнес.

— Я могу со своими связаться, это для меня вопрос жизни и смерти.

— Выйдем из Сангарского пролива, можешь дать своим авторитетам «шифровку», — Смагин усмехнулся, — только навряд ли это что-то изменит, уж очень криминальный у вас бизнес, братаны.

— Это наше дело, начальник, но тебе ведь тоже не сдобровать. — Абдула холодным взглядом осмотрел Смагина, уж больно ты уверен в себе, не ты ли случайно стуканул ментам о нашем грузе.

Смагин подошел вплотную к маленькому кавказцу и, крепко ухватив за норковый воротник, притянул его к себе.

— С вами, гнидами, я вообще никогда дел не имел и больше иметь не буду, если бы не кореш, вас бы с оружием накрыли прямо на Шикотане, откуда, очевидно и поступила информация, и не твоя забота, как я выкручусь, спасай свою шкуру, пока я добрый.

Игорь блефовал на полную катушку и понимал, что только такой напор поможет кавказцу поверить в происходящее. По выражению лица Абдулы он догадывался, что недалекий, но опытный бандит, пока верит ему, и избавится от него до прихода во Владивосток, сейчас была задача номер один. Следующим этапом нужно было срочно доложить руководству пароходства о происшествии, а затем созвониться со Стоцким по домашнему телефону. Александр обещал уладить дела с оформлением машин еще на утренних переговорах, но тогда никто не предполагал, что вместе с иномарками на красном пассажире прибудет «груз 200».

* * *

Ночь постепенно уступало место прекрасному новому дню. На востоке слегка порозовели перистые облака и вершины красных, изогнутых в японском стиле, крыш маленьких домов на крутых сопках Хоккайдо загорелись, переливаясь отражениями бумажных драконов и летающих змей в темной воде залива. Первые пассажиры высыпали на шлюпочную палубу и с удивлением рассматривали город, который находился сразу за воротами порта, освещенный еще не погасшими рекламными щитами и яркими вывесками.

К Смагину тихо, словно боясь спугнуть видение, подошла Катерина.

— Что это, где мы, Игорь Львович?

— Да ты девушка все проспала, уже отчаливаем, всю ночь в Японском порту простояли и ни один пассажир даже не вышел из каюты ради любопытства, — Игорь потеребил Катюху за накрахмаленный воротничок белоснежной блузки, — спроси у Серого он тебе все популярно объяснит, а теперь все, курс на Владивосток.

— А что это нам грузят? — не успокаивалась дневальная, наблюдая, как боцман на двух строплентах поднимает судовым краном продолговатый ящик из красного дерева похожий на большой пенал.

— А это то, любознательная ты наша, что принадлежит Российской земле и доставить мы это должны по назначению.

Смагин сложил руки рупором и крикнул боцману:

— Иваныч, груз срочно в морозильную камеру и через десять минут снимаемся. — Он еще раз с тоской осмотрел, открывшийся перед ним шумный город, утопающий в розовом тумане цветущей сакуры и нарастающем гуле проснувшегося гиганта и, не глядя по сторонам, поспешил в свою каюту. Предстояло так много обдумать и проанализировать за этот рейс, да и всю свою предшествующую жизнь.

 

Глава IX. Последняя агония системы.

В кабинете заместителя начальника Управления пароходства по эксплуатации сидели трое мужчин. Они курили сигареты, непринужденно болтали и иногда прикладывались к стоящим перед ними объемным бокалам, наполненными искрящимся напитком коричневого цвета. Они пили дорогой двадцатилетней выдержки армянский коньяк, который принес один из присутствующих, элегантный, лет сорока пяти статный мужчина, с легкой проседью в густых смоляных волосах и гладким холеным лицом, на котором выделялись большие коровьи глаза, обозначенные густыми, стреловидными бровями.

Его костюм из английской шерсти ладно сидел на плотной, спортивного вида фигуре. Это был капитан одного из крупнейших рефрижераторных судов управления Калинкин Михаил Ильич. Напротив, развалившись в мягком кожаном кресле с постоянной улыбкой на плоском, монгольского типа лице, восседал начальник Охотоморской экспедиции Геннадий Израилевич Пегай, или просто «чукча», как любезно его величали сослуживцы. Он аккуратно, двумя толстыми пальцами руки брал очередной ломтик соленой, ярко красной нерки и ловко забрасывал его в смеющийся рот. Так морские котики и тюлени играючи глотают пойманную рыбу и, насытившись, покачиваются на поверхности воды брюхом вверх, сложив ласты на груди, покрытой блестящей шерсткой.

Пегай только что выпил рюмку коньяку и, смачно отрыгнув, незаметно вытер руки о край белоснежной скатерки. Затем закурил «Приму» и обратился к Стоцкому со вступительной речью.-

— Однако, Александр Иванович, твоего начальника рейса, как его, Смагина, необходимо наказать. Ведь он так и не забрал меня из экспедиции, а срочно снялся на юг, и мне пришлось добираться домой на самолете через Магадан за свой счет.

Стоцкий оторвал взгляд от бумаг и, язвительно улыбнувшись, сказал:

— А скажи-ка мне, дорогой Геннадий Израилевич, в кои — то годы гора ходила к Магомету. Ты ведь сам спокойно мог добраться до пассажира на любом сейнере, так нет, тебе подавай лайнер к самому крыльцу. Кстати, Смагин мне доложил об этом случае, и я его поддерживаю, там и так перебор с пассажирами и он рисковать не мог, тем более в такой сложной ледовой обстановке. — Стоцкий раздражительно бросил пачку диспетчерских донесений за сутки на лакированный стол рядом с кучей радиограмм с судов, среди которых он уже выделил две самые важные с пассажира «Любовь Орлова».

В одной из них Смагин сообщал, что произвел непредвиденный заход в японский порт Хокодате, а во второй о неожиданной смерти пассажирки во время родов. Он перевел свой взгляд на зашторенное окно, откуда сквозь узкие прогалины уже просачивались сумерки. Рабочий день давно закончился, и в коридорах управления было тихо, словно в приемном покое деревенской больницы. Александра сейчас не интересовал ни Калинкин, который просил своему судну заход в порт Кобе на обратном пути из Бристоля, ни его приятель Пегай, русский кореец, бывший однокурсник Саши Стоцкого в известном рыбном институте Владивостока. Не будь его, Александра, в свое время стремительно поднявшегося по служебной лестнице, сидел бы этот Пегай где-нибудь в прокуренной диспетчерской, считая часы до окончания смены, когда ему дадут возможность, не украдкой из-под стола, а вполне легально опохмелиться после очередной пьянки. Он снял очки и укоризненно посмотрел на Пегая.

— И ты туда же, Гена, за машиной собрался?

— А что я хуже других, люди уже по две-три тачки притащили, а я за них отдуваюсь в охотоморье. Это вам не на пассажирах пьяных рыбачков возить, да с дневальными шуры-муры водить, а у меня производство, план, сотни судов в распоряжении.

— Ладно, Гена, прекрати плакаться, — Стоцкий поднялся и зевнул, — хочешь, хоть завтра я тебя переведу на берег, что ты тогда запоешь, а на счет того, кому на пассажирах командовать, то не твоя забота.

— И чего вы его защищаете, уважаемый шеф, — Пегай хитро прищурился, развернув, словно локатор к начальнику свое испитое, с гастрономическим загаром лицо. — Случайно он вам не родственник, то так и говорите, мы свои люди, поймем, но на весь эфир не надо меня опускать. — Он недовольно отвернулся, но через минуту опять расплылся в улыбке. — А впрочем, все это ерунда, молодой еще зеленый, но ничего набьет шишек, научится.

— Научится или научат, — задумчиво произнес Стоцкий и поднял свой бокал, — ну что, друзья-соратники, выпьем за то, чтобы через год нас отсюда не выперли всех с треском. — Не дожидаясь опешивших приятелей, он залпом выпил половину фужера и продолжил. — Вчера наш дорогой шеф, Заикин Егор Ильич, подписал договор с Нью-йоркским банком о переводе всего нашего флота в его оперативное управление, за исключением судов типа «горы», которые продадут на металлолом и двух «морей»: «Охотского моря» и «Карского моря». Их передадут в бэрбоут — чартер Гонконгской компании, к которой Егор Ильич имеет особое родственное отношение и симпатию. Говорят, там у него завелась китайская зазноба в виде дочери директора судоходной компании, а потому через год-другой наше пароходство перестанет существовать. Так что смекайте, братцы, как будете жить дальше.

Я даже скажу больше, весь этот договор — прикрытие для осуществления главного самого грандиозного плана нашего шефа. Суть его — перевод судов во вновь образованные дочерние компании на Кипре для последующей продаже их нам же, то есть, его величеству Егору Ильичу и его компаньонам из Нью-Йорка, Панамы, Кипра и местным воротилам теневого бизнеса. Кстати, вы и я в этом списке не значимся. Отсюда следует вывод, что пока не поздно, необходимо любыми путями уводить суда под удобные флаги и по той же схеме выкупать их за 1$, как делает это Заикин и его шайка.

Так что, уважаемые, Геннадий Израилевич и Михаил Ильич, решайте, что сегодня важнее, какой-то заход за металлоломом в Японию, или мы начинаем потихоньку уводить пароходы за кордон. Время не ждет, решайтесь, можете, конечно, доложить шефу, но это его не остановит, просто он попытается в первую очередь избавиться от вас. Я уже провел переговоры с некоторыми капитанами, и они согласны со мной. Нельзя, чтобы весь флот достался кучке иностранцев. Если мы сохраним суда, то, возможно они когда-нибудь вернутся обратно в Россию, ну и мы кое-что с этого будем иметь.

Схема простая. Капитан — он же дочерняя компания на том же Кипре, ты Гена — вторая компания в Панаме, я — последняя точка, где-то на Багамах. После перепродаж по этой цепочке уже ни один регистр не найдет исчезнувшее судно, а если и найдет, то по документам мы все сделали правильно.

Первым после такой речи очнулся Калинкин, в его глазах появился зловещий огонек охотника, чувствующего легкую добычу, но к нему тут же явилась трезвость ума, и он спокойно ответил.

— Все что вы сказали сейчас, Александр Иванович, очень интересно и забавно, больше походит на сказку, или провокацию, а где же факты. Дело очень серьезное, мы рискуем не просто карьерой, но и жизнью, благополучием наших семей и близких, — он резко встал и чтобы скрыть свое волнение прошел вглубь кабинета.

Стоцкий усмехнулся, достал из стола связку ключей и открыл меленький сейф, скрытый в стене. Он вытащил объемную папку и бросил ее на стол.

— Я знал, что в такое поверить невозможно, но перед вами копии договоров и вся переписка шефа с иностранными фирмами, можете просмотреть и убедиться, как действуют жулики мирового масштаба.

Калинкин сел и стал внимательно изучать документы. Еще полчаса назад он мечтал о заходе в Японию и хотел даже предложить привезти презент в виде небольшой иномарки для Стоцкого и Егора Ильича, но чем дальше он читал, тем больше убеждался, насколько смехотворны были его запросы по сравнению с аппетитами акул международного бизнеса. Новый пароход типа «Берег» или «Бухта» стоимостью от 15 до 30 миллионов долларов США продавались за один доллар по той же схеме, что предложил им Стоцкий. Его острый ум быстро уловил все основные моменты, и он в ужасе покачал головой.

— Все так гениально просто, я бы никогда не поверил, что мой, то есть пароход компании можно купить за 1$ США, тем более в нашей стране. Оказывается, мы пока находимся в каменном веке по сравнению с иностранным бизнесом, который у нас всегда назывался мошенничеством в особо крупных размерах и организацией преступного сообщества. А как у вас оказались копии столь ценных документов?

— Это, как принято сейчас говорить, коммерческая тайна, Михаил Ильич, читайте их внимательно и вы, Геннадий Израилевич, больше вы их никогда не увидите. А сейчас от вас требуется только согласие на совместную работу и молчание. Любое лишнее слово может стоить вам и мне жизнью, если кто-то сомневается в своих силах или не доверяет мне — считайте, что разговора не было.

Стоцкий задумчиво посмотрел в окно. Он вспомнил, какое чувство стыда и беспомощности охватило его, когда вот также перед ним оказались копии договоров, которые Смагин умудрился переснять у Панамского консула еще во время их первого визита во Владивосток. Волнение вскоре прошло, и в его голове возник собственный план, согласно которому, как минимум с десяток судов, прибывших недавно из новостроя, должны будут уйти под удобные флаги через его, Стоцкого, оффшорные компании.

Пегай еще раз перелистал документы и пожал плечами.

— Я в этом ничего не понимаю, но я согласен, если есть гарантия, что завтра две моих части тела не найдут на рельсах по обе стороны насыпи, — он злобно засмеялся своему экспромту и поднял большой палец вверх. — Голос предков говорит мне, что это стоящее дело, считайте меня в игре.

— И я согласен, — кивнул Калинкин, — но все же, как быть с рейсовым заданием, судно на отходе.

— Пока все остается в силе, — Стоцкий размашисто расписался под словом «Утверждаю» на титульном листе рейсового задания, — даю тебе, Калинкин, заход в иностранный порт, а там посмотри в какой, пока ставлю Кобе. Возможно, рыбопродукцию сдадим японцам, там же забункеруемся и вперед на Средиземное море, пока Заикин возится со своими «морями». Деньги от продажи рыбы я переведу в Швейцарский банк, там открою счета на вас обоих, куда будет стекаться валюта от наших операций. Я думаю, старые пароходы мы перепродадим через аукцион, а новые оставим под своим оперативным управлением до лучших времен, пока в России окончательно не победит капитализм. Тогда можно будет спокойно их легализовать под российским флагом.

Капитан Калинкин восхищенно посмотрел на своего шефа и заворожено вымолвил.

— Ну, ты, брат, силен, знал я, что головаст Стоцкий, но настолько, — он тихо похлопал в ладоши, — действуй, Александр, мы в твоем распоряжении.

Стоцкий отмахнулся, словно эти комплименты раздражали его.

— Давайте без лишних сантиментов, а только по делу. Пегай пойдет с вами пассажиром и чтобы никаких глупых вопросов на переговорах. С этого момента следовать только моим распоряжениям. Как только Заикин пронюхает, что судно не выполняет его указание, он сразу прекратит финансирование, заморозит контракты, поэтому выбирайте все деньги со счетов компании до последнего цента, теперь все, мне необходимо сделать несколько звонков в Москву и связаться с экспедицией.

— А может, Александр Иванович, ко мне на пароход, гульнем, в последний раз, там у меня банька под парами, девчонки молоденькие из резерва, — Калинкин озорно подмигнул Пегаю, который расплылся в сладострастной улыбке, как, начинающая увядать, богатенькая дама, в предчувствии последнего оргазма с неопытным, но страстным юношей.

— Я, пас, думаю и вам надо завязывать с пережитками коммунистического прошлого, иначе ничего путного в бизнесе мы не добьемся, ну это я думаю в последний раз и на ваше усмотрение.

Калинкин и Пегай тут же поднялись и, попрощавшись, молча вышли. Александр встал, включил потер и достал пачку зернового бразильского кофе. Мрачные мысли крутились вихрем в его голове, вся прошедшая жизнь теперь казалась ему смешным спектаклем, в котором он играл одну из рядовых ролей, но теперь он сам хозяин и знает, как повернуть судьбу. Осталось уладить дела местного значения. В 20–00 часов к нему должен был звонить Смагин.

* * *

В темной прохладе зала небольшого, но уютного китайского ресторанчика «Харбин», примостившегося на первом этаже спортивного комплекса «Олимпийский», за круглым столом сидели двое, мужчина и молодая женщина. Они тихо перешептывались, словно их кто-то мог подслушать в пустом зале.

Совершенно разные по возрасту и национальности, они уютно расположились в больших, обитых китайским бархатом, креслах. Один из них достаточно повидавший жизнь мужчина, то и дело, подливал шампанское в хрустальный стакан своей юной собеседнице и что-то ласково говорил ей. Если бы не ярко выраженная азиатская внешность юной леди, со стороны могло показаться, что сердобольный папаша наставляет свою избалованную и капризную дочурку, но это было не так.

Девушка иногда вскидывала на собеседника достаточно большие, темные глаза и прикрывала маленькой ладошкой фужер, который и так уже выплескивал брызги шампанского через край. Она влюбленным взглядом одаривала настойчивого мужчину и благосклонно улыбалась, давая надежду на продолжение отношений.

Эта хрупкая девушка, больше похожая на подростка, еще вчера утром прибыла чартерным рейсом из Гонконга на переговоры с директором крупнейшей русской судоходной компанией, на которые, ее отец, Ли Ченг, тоже владелец огромной судоходной компанией, но только в Гонконге, делал большие ставки. Она познакомилась с русским бизнесменом на международном форуме по судоходству в Пекине и там же, вместе с его заместителем по финансовой части господином Кириченко Сергеем обговорили вопросы о будущем сотрудничестве в сфере развития судоходного бизнеса в России.

Старый китаец через своих агентов в России навел справки об управлении рефрижераторного флота во Владивостоке и сразу понял, что, так называемое сотрудничество с неопытными, но имеющими огромные материальные ресурсы русскими, принесут ему и его компании миллионные барыши. Но надо было спешить, ведь он прекрасно понимал, что его конкуренты на западе тоже не дремлют, для этого, он познакомил, немолодого уже русского бизнесмена, со своей любимой дочерью Сванг — Ю. Ли Ченг видел, как загорелись глаза Егора Заикина, при виде хрупкой фигуры девушки с милым личиком и большими раскосым глазами. И вот теперь, здесь, в пустынном зале ресторана, решалась судьба не только десятков лучших судов управления, но и десятков тысяч моряков, которые вскоре окажутся без средств к существованию.

Здесь же на стеклянном китайском столике Егор Ильич размашисто подписал контракт о передаче Гонконгской компании в бэрбоут — чартер с последующим выкупом двух самых крупных рефрижераторов в мире — «Охотского моря» и «Карское море». Здесь же он, не вдаваясь в подробности, подписал брачный контракт со своей будущей невестой, а точнее, из-за своей неграмотности, подписал приговор, как себе, так и своей фирме.

Сванг-Ю, не смотря на свою молодость, уже успела закончить Пекинский национальный университет, и являлась советником по внешним связям в фирме своего отца. Она была членом компартии Китая, и это помогало ей успешно вести дела, как на территории китайской народной республики, так и за ее пределами.

Русский язык она знала в совершенстве, так как два года стажировалась в Московском государственном университете и вот сейчас, слушая россыпи комплиментов из уст немолодого, но напористого русского господина, она все более отчетливо понимала, что ее будущая карьера теперь напрямую зависит от ее женского обаяния и чуткости к любвеобильному и недалекому в сфере бизнеса управляющему русской судоходной компании.

«Заполучить в свои руки весь флот этого господина — наша первейшая задача» — говорил ей отец перед отлетом в офисе компании, из затемненных окон которой на двадцать пятом этаже небоскреба, хорошо просматривался Гонконгский торговый порт, открытый рейд, с тысячами больших и маленьких судов и джонок, снующих перед форштевнями крупнотоннажных танкеров, принадлежащих ее отцу, неугомонному в своих имперских амбициях и его компании «Ойл Шиппинг Корпорэйшн».

Вся процедура переговоров и заключение брачного контракта — все это были звенья одной цепочки, выстроенной предводителем Гонконгской судоходной компании, но внезапно появившаяся угроза со стороны американского материка, срывала все грандиозные планы, намеченные Сванг-Ю. В дело вмешался заместитель генерального директора молодой и энергичный Сергей Кириченко. Это он пригласил представителей Нью-йоркского банка и консулов латиноамериканских стран и параллельно вел с ними переговоры по передачи части рефрижераторного флота в их оперативное управление. Это не входило в планы Сванг-Ю и ее отца, поэтому на семейном совете и было принято решение об экстренном заключении брачного союза с главой русской компании.

Но, очевидно, Сванг-Ю недостаточно изучила ту самую «загадочную русскую душу», которая не измеряется ни в аршинах, ни в дюймах и не понятна ни азиатскому, ни какому-либо другому уму. Все, что надо было в тот момент Егору Заикину — то это молодая, красивая жена, большой дом на берегу моря с яхтой и машинами, а бизнес — так гори он синим огнем, когда на его личных счетах кругленькие суммы во всех крупнейших банках мира и жизнь так коротка, что хочется пить ее большими глотками, припав к необъятному колодцу наслаждений и услад.

Этого желания никак не мог просчитать наперед мудрый китаец Ли-Ченг, но как только он понял, что после подписания контракта с его дочерью и передачи двух рефрижераторов типа «море» во владения «Ойл Шиппинг Корпорэйшн», Заикин почти полностью отошел от дел, было поздно.

Молодой и шустрый Сергей Кириченко, заполучив право первой подписи на всех деловых бумагах и финансовых документах, уже успел перезаключить ряд контрактов с Нью-йоркским банком и увести часть судов под «удобные флаги» в оффшорные зоны. До Ли-Ченга также докатились слухи, что и второй заместитель по эксплуатации, некий Александр Стоцкий, воспользовавшись бесконтрольностью со стороны шефа, тоже начал уводить оставшийся флот через дочерние компании за кордон.

На глазах великого китайского комбинатора легкие деньги, как песок сквозь пальцы, уплывали из его рук и, когда новоиспеченный зять, Егор Заикин, под руку с его дочерью появился в коридорах его фирмы, он даже не встретил их, а направил на переговоры одного из своих помощников. Ультиматум был короткий: либо ты аннулируешь все контракты с другими фирмами, либо Сванг-Ю расторгает брачный контракт с выходящими отсюда последствиями, то есть заморозкой счетов и перехода в собственность бывшей жены всего состояния, что и было оговорено условиями контракта и чего Заикин, конечно же, не углядел при подписании, занятый более важными на тот момент заботами с молодой женой.

Для Егора Ильича Заикина такой поворот дел был громом среди ясного неба. Он никогда не мог предположить такого предательства со стороны своих подчиненных, но еще хуже того, что еще недавно такая нежная и ласковая Сванг-Ю станет холодной, безмолвной и неприступной, словно золотая Будда для мусульманина. Мир рушился на глазах, вся его империя растаскивалась по кускам его бывшими подчиненными, как, впрочем, и вся бывшая коммунистическая система, еще вчера, казавшаяся непоколебимой державой, рассыпалась, словно замок из песка.

* * *

Ольга Смагина едва переступила дверь своей квартиры, как услышала длинный телефонный звонок. Сердце, предчувствуя неладное, часто забилось, внутренняя сторона ладони, которой она держала Димку, вспотела. Она скинула туфли и взяла трубку.

— Добрый вечер, — в трубке она услышала мягкий мужской баритон. Ольга узнала его, это был голос Александра Стоцкого. В последнее время он периодически названивал Смагиной, чтобы сообщить об успехах Игоря на новом поприще в должности начальника рейса. Но женская душа чуяла, что все эти хвалебные оды есть не что иное, как прикрытие от чего — то запретного, о чем ей пока не рассказывал ни Стоцкий, ни сообщал в телеграммах ее Игорек.

За месяц разлуки, она изнывала от недостатка мужской ласки или грубого слова. Все их прежние ссоры с мужем, она считала своей виной и не могла простить себе, что так безвольно повела себя при расставании. Нельзя отпускать мужчину в таком состоянии, она всем своим женским нутром чувствовала, что у нее появились соперницы, и, хотя она знала, что Игорь любит ее, долгие разлуки могут сильно повлиять на их отношения.

— Вы слышите меня, — как сквозь сон услышала она голос Стоцкого.

— Да, да, — заторопилась она, словно боялась упустить из разговора самое важное.

— Хотел сообщить вам, что «Любовь Орлова» прибывает в воскресенье утром. — Стоцкий сделал маленькую паузу и добавил, — у Игоря по приходу будет много работы, так что вам лучше дождаться его дома, вы меня хорошо слышите?

— Да, я понимаю, а чем я могу ему помешать, — Ольга почувствовала, как на глаза накатываются слезы обиды, — я Димку оставлю маме, а сама буду сидеть в каюте, как мышка и совсем ему не помешаю.

— Не хотел вам говорить, но во время рейса на судне произошло ЧП и после швартовки к причалу на борт прибудет большая комиссия. До завершения ее работы на судно никого пускать не будут, так что лучше оставайтесь дома. Так будет спокойнее и для вас и для вашего мужа. Я думаю, Игорь вам позвонит и скажет то же самое.

— Я поняла, — Ольга присела на краешек стула и попыталась взять себя в руки, — скажите правду, там все нормально, ничего не случилось. — Она одной рукой прижала к себе голову непоседливого Димки, который, недовольно фыркнув, попытался вырваться и жалобно спросил: «Мама, а когда папа приедет, он обещал меня на пароходе покатать». — Скоро приедет, потерпи, видишь, я с дядей Сашей разговариваю, он все про нашего папу знает.

— Пока все в пределах нормы, — попытался отшутиться Стоцкий, — но вы сами понимаете, море, сотни людей со всех уголков России на крохотном островке, под названием пассажирское судно, так что неизбежны непредвиденные ситуации. Это все, что я пока могу сказать, до встречи, я хочу пригласить вас к себе в гости, как только Игорь расквитается со своими делами на берегу, до свидания.

Стоцкий положил трубку и вытер пот со лба. Он не привык лгать так беззастенчиво, но понимал, что в будущем именно это умение сможет оградить его от всех неприятностей, которые ему предстоит преодолеть в этой жизни.

Большие часы в деревянном футляре из красного дерева и блестящим медью диском маятника в углу его кабинета пробили восемь часов, и тут же зазвонил телефон. «А он пунктуален, этот Смагин, далеко пойдет, вот еще научился бы золотому правилу — молчать, пока не спрашивают и говорить то, чего хочет услышать от тебя начальник, тогда и цены бы ему не было». Он поднял трубку и сквозь писк морзянки услышал знакомый голос.

— Александр Иванович, у меня все по- прежнему, следуем во Владивосток. На борту 220 пассажиров, десять единиц техники, груз 200 и еще один сопровождающий с Шикотана, я его скину по пути на рейде Находки. Надо, чтобы нас сходу поставили к причалу и выгрузили машины и пассажиров, ну а потом займемся с комиссией.

— Я все понял, Игорь Львович, с таможней проблем не будет, я договорился с начальством. Их не интересует ваш груз, так как границу вы не закрывали, а погранцов будут интересовать только наличие паспортов у каждого пассажира. Кстати, твой беглый американский наблюдатель, о котором ты говорил, так и не объявился, так что о нем пока ни слова. Если где-нибудь засветится — будем разбираться, а до тех пор, ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал. И еще, по приходу готовься к новому рейсу на «Шолохове» — повезешь сменные экипажи на тунцеловы. Они работают сейчас в районе Малаккского пролива. Даем заход в Сингапур и на обратном пути в один из южных портов Японии.

Я уже говорил с твоим шефом, Виктором Ивановичем, это его рейс по расписанию, но он согласен, что тебя надо временно убрать из города, пока не утихнут страсти, а уж, с нашим дорогим Егором Ильичем я как-нибудь все улажу, пока ты там будешь загорать на экваторе, так что готовься к новому рейсу и разлуке к любимыми. Не завел там себе случайно какую-нибудь красотку, гляди у меня. Да, еще, пока не забыл, звонила твоя Ольга, я ей ничего не сказал, ты сам ей все объяснишь по приходу. У меня все, до встречи.

— До встречи, Александр Иванович, честно говоря, измотался я за этот рейс, но от южного направления не откажусь. Пока, шеф.

 

Глава X. На перекрестке истерзанных сердец.

Ранним весенним утром, когда крупные капли росы обильно покрывают надстройку и палубу судна, когда лучи солнца, как огненные стрелы, пронзают предрассветный полумрак, нехотя уходящей ночи, пассажир, «Любовь Орлова», на самом малом ходу заходила в залив Америка. Справа по борту из тумана высветились силуэты остроконечных вершин двух сопок, прозванных в народе «Брат и сестра». Липкий и густой, словно шуба гигантского белого медведя, туман расстелился над самой поверхностью воды, и потому корабли на внешнем на рейде бухты Находка можно было принять за мистические призраки, парящие в небе над облаками.

Крупнотоннажные суда выделялись своими разноцветными трубами и сигнальными мачтами, мелочевку можно было определить по локатору, который, вращаясь с определенной частотой, разносил вокруг себя смертоносное излучение на десятки миль по окружности, «цепляя» извилистый берег побережья, с нагромождением сопок и холмов, ровный овал закрытой со всех сторон бухты, где, как на перекрестке сходятся морские пути со всех стран и морей нашей крошечной планеты.

— Ну и где ваш дежурный катер? — с обычной ухмылкой на уставшем небритом лице и с неприкрытой иронией в голосе спросил капитан Семенов, повернув к Смагину дрожащий скошенный подбородок, отчего невольно рассмешил хмурого в это неприветливое утро начальника рейса.

— К шести утра должен встречать нас на траверзе Мыса Астафьева, — машинально отрапортовал Смагин, сдерживая улыбку и не отрываясь от окуляров капитанского бинокля.

Сразу после отхода из Хокодате, Игорь связался с портнадзором порта Находка и вот удивление, в телефонной трубке он вдруг услышал знакомый голос. Нет, он не узнал дежурного на конце провода, просто интуиция подсказала, что с ним говорит кто-то из давно знакомых ему людей.

— Это Лазарев говорит, не узнал, бродяга.

Как же было не узнать Саню Лазаря, с которым Игорь в своей загульной юности «осчастливили» не один десяток находкинских девчонок, с которым они три года прожили в одном кубрики и делили все печали и радости нелегкой и незабываемой курсантской жизни.

Лазарь на смене был старший и, конечно же, без лишних слов пообещал предоставить катер. Игорь от приятелей слышал, что Лазарь успел доплаваться до капитанских пагон, ходил мастером на крупнотоннажных танкерах Приморского пароходства, но, как это часто случается у скороспелых капитанов дальнего плавания, заборохлило сердечко, подвел, когда-то надежный мотор, и он, зная, чем все это кончается, без колебаний ушел на береговую службу, в портнадзор Находкинского морского торгового порта.

— Когда появишься в Находке, — спросил Саня на прощанье.

— Не знаю, старина, через пару месяцев, не раньше.

— Ну, давай, заезжай, адрес прежний на «кинотехникуме», сходим на рыбалку, утолим жажду хорошими напитками, хотя я в последнее время практически завязал. Сейчас у меня новая семья, так что не удивляйся, но Веруська, твоя любимица, живет рядом со мной, часто тебя вспоминает, такая же неугомонная, как и прежде. У нее мужик тоже, как и я, раньше, по девять месяцев под флагом ишачит. Считай есть повод вспомнить молодость.

Игорю на секунду показалось, что он сидит рядом со своей Верочкой Берестовой или Верунчиком, как он ее называл, когда при одном лишь прикосновении к ее телу и жаждущим губкам, так мучительно жгло в груди, а в голове шумело словно, после стакана красного крепкого вина. А как она прекрасно была сложена, как звонко смеялась и танцевала, вызывая восторженные взгляды окружающих. Но все это в прошлом.

Почему жизнь разводит людей в разные стороны без всяких на то причин. Расстались на неделю, а прошло уже больше пяти лет. И сердце заныло, как прежде и забылись все прошедшие невзгоды и радости и не волнует уже, что будет с тобой через минуту, через час….Судьба позаботилась обо всех, раскидала, куда положено по регламенту и не стоит, наверное, ворошить старое, отчего только боль, да ненужные слезы.

Длинный, хриплый гудок белоснежного катера с яркой надписью «Портнадзор», идущего встречным курсом, прервал воспоминания, а занудный голос Семенова окончательно вернул Игоря в реальную действительность.

— Поторопитесь, Игорь Львович, я дал подходную во Владивосток на 10–00 утра.

Смагин не ответил, он уже разглядел очертания катера и белые буруны волн, расходящиеся от форштевня вдоль бортов. Юркое суденышко круто вывернуло к подветренному борту пассажира, где уже моряки вывали за борт лоцманский трап.

— Провожать-то будете своего друга, — Семенов сощурил хитрые глазки, — глядите, уже маячит возле трапа в своем кожаном реглане, и медсестра наша с ним навострилась, вы, что же, дали добро?

Смагину показалось, что он ослышался.

— Какая еще медсестра, я ее никуда не отпускал, — но вдруг вспомнил, что еще перед заходом в Хокодате, после ссоры с Черновой, он бросил на стол ее паспорт и санитарную книжку. «Можешь убираться с судна на все четыре стороны в первом же порту захода» — сказал он ей тогда сгоряча, но видимо девчонка не забыла этого и в отместку сбежала вместе с кавказцем.

— Конечно, — взялся за голову Игорь, — она ведь попросила меня отпустить ее в Находке, как же я это забыл, — он потер виски и отвернулся, чтобы не выдать своего волнения.

— И вы, конечно, взвалили на себя все хлопоты по грузу 200, - Семенов сочувственно вздохнул, понимая пикантность ситуации. — Я бы на вашем месте проводил беглянку.

— Перебьются, — Игорь, словно рассерженный пикадорами на Корриде бык, угрюмо уперся лбом в холодное стекло лобового иллюминатора и уставился красными глазами в пространство, где не было ни земли, ни воды, а лишь сплошная серая мгла, как и вся его предыдущая жизнь. Спустя минуту он взял себя в руки и, как ни в чем не бывало, снял трубку УКВ на переборке и связался с портнадзором.

— Саша, спасибо за работу, пассажиров доставь к причалу морвокзала, до встречи.

— До встречи, дорогой, не забывай Находку, конец связи.

Игорь аккуратно воткнул трубку в штатное гнездо и, не попрощавшись, вышел. На трапе возле стенда по технике безопасности его ждал Москвичев. Игорь посмотрел на часы.

— Ты что не спишь, утром будет много работы, давай в свою каюту.

Сергей заговорчески приложил палец к губам.

— У тебя в каюте гости.

— Кто такие? Я никого не вызывал, — Игорь потряс головой, как это он делал после длительного сна.

— Не знаю, — Сергей пожал плечами, — они приехали на катере, на портовое начальство явно не тянут, больше на дешевых рэкетиров, может тебя подстраховать.

— Все, Серый, дуй в свою каюту, я сам как-нибудь разберусь.

— Будь, по-твоему, только ежели что, я у себя.

— Ладно, ладно иди уже, — он опять взглянул на часы. В семь часов к нему должна подойти Марина Батькова с подружкой Аллочкой для получения инструктажа на случай непредвиденных обстоятельств на берегу и Сергей в этом разговоре становился, как говорят, четвертым лишним.

Свой короткоствольный АКМС и «Магнум» Смагин два часа тому назад осторожно перенес в ближайшую от него спасательную шлюпку по левому борту и там схоронил под пайолами. Теперь этот арсенал автоматически становился бесхозным. Остатки неистраченной валюты он завернул в целлофановый мешочек и снова упрятал на старое место за портрет всегда живого Ильича, который, прищурив хитрые глазки, укоризненно посматривал с портрета на все происходящее вокруг, а документы на машины рассортировал и упаковал в папку, которую положил с кипой других бумаг в рабочий стол. Оставалось только ждать, это томительное ожидание выматывало его сильнее любой работы.

Смагин покрутил ключом в замке своего люкса, но тот не проворачивался, тогда он медленно открыл незапертую дверь. Яркий свет настольной лампы ударил ему в лицо.

* * *

Игорь, в нерешительности сделал шаг и остановился. За столом сидели двое незнакомых мужчин. Они по-хозяйски развалились в объемных креслах и курили какую-то дрянь, своим кислым «ароматом», напоминающую запах солдатских портянок.

— Заходи, начальник, не стесняйся, — сказал один из них, сидящий лицом к выходу. Он погладил пухлой рукой свою розовую, блестящую, наголо бритую голову, напоминающую ожившую копию греческого божества плодородия, с оттопыренными остроконечными, словно у хорошего хряка красными ушами и маленькими бусинками блестящих мышиных глаз.

— Заходи, заходи, будь, как дома или ты своей хаты не узнал? — он улыбнулся, обнажив ряд больших крепких зубов.

Игорь еще раз огляделся, внимательно осмотрел незнакомцев и, немного придя в себя, прикрыл дверь и уселся на диван, так, чтобы оба джентльмена были в поле его зрения. Он сложил руки на груди и закинул одну ногу на другую, сем своим видом показывая гостям, кто здесь хозяин.

— Кто такие, почему не знаю? — как можно спокойнее спросил он. — Пошто незвано-негаданно, без спросу вломились в чужой дом. — Смагин понял, что перед ним два обычных зэка и нарочито не стал употреблять блатную лексику.

Здоровяк недоуменно посмотрел на своего напарника, желтолицего с красными подпалинами ниже настороженных рысьих глаз, юнца лет восемнадцати в дорогой лайковой куртке и обиженно, как это делают плохие актеры, промолвил.

— Слыхал, Колян, это мы-то незваные, негаданные. Нет, начальник, мы всегда званные, потому как мы помогаем таким, как ты, слегка освободиться от тяжкого бремени тугого кошелька. А если хочешь знать, кто я такой, так я — Князь, слыхал такого, меня вся Находка знает.

— Тогда я граф, — не сдержался от смеха Смагин, — и с тобой, удельным князьком, мне не о чем разговаривать. Валите, братцы, отсель, пока моряков не свистнул, враз научат вас уважать советскую власть.

— Ой, напугал, — Князь откинул полу своей черной китайской кожанки и пальцем указал на рукоятку пистолета за поясом.

— Нет, ты не граф, а фраер дешевый, и власть твоя не сегодня-завтра развалится, а я, Князь — вор в законе, и ты мне через пару минут будешь ботинки лизать, если я захочу — скажи, братан, — он опять повернулся к юнцу, который нервно лузгал семечки и сплевывал шелуху на палубу.

Смагин неприязненно посмотрел на поганца, но промолчал.

— Чего вылупился, — не сдержался худосочный юнец. Его желтая кожа на лице вмиг покрылась багровыми пятнами. Он привстал с кресла, сжимая кулаки, испещренные синими татуировкам, лагерного дизайнера. Но лысый придержал его.

— Успокойся, братан, этот фраерок нам еще до Владика живой сгодится, а там посмотрим для чего его употребить. Короче, начальник, наша находкинская братва прознала, что ты везешь целый автопарк японских легковушек, и решила тебе оказать услугу по их оформлению и реализации. Мы оставляем тебе одну, на выбор, остальные берем по 500 баксов за каждую ржавую кастрюлю. С оформлением во Владике договоримся сами. Братва считает это выгодной для тебя сделкой, и мы платим только потому, что тебя знает один из нашей бригады, и катерок ты для нас кстати заказал. Вот штука зелени — это задаток, остальные после выгрузки. — Лысый бросил веером пачку стодолларовых купюр на стол.

Игорь знал, что как только он прикоснется к задатку, все, больше ни копейки от этих урок он не получит, но в данных условиях надо было подыграть самоуверенным рэкетирам, и потому он сгреб деньги, аккуратно пересчитал и засунул в грудной карман рубахи.

— Вот так-то лучше, — лысый похлопал ладонью по рукоятке пистолета, — начал бы выступать, приказано с тобой не церемониться.

— Это кто же такие указания «Князьям» отдает, — не удержался съязвить Смагин.

— Не твоего ума дело, — лысый сморщил гладкий, узкий лобик, — поменьше болтай и не серди Коляна, он парень нервный, может в любой момент тебе кишки выпустить. И еще, кто бы во Владике не положил глаз на эти тачки — они наши, мы их застолбили, намотай это себе на ус.

На такие аргументы Игорь лишь развел руками. На самом деле он лихорадочно соображал, как поступить дальше. Может вызвать девчонок и подпоить этих кренделей, а потом спокойно спеленать и сдать властям. Но нет, по всему видно эти ребята на девок не поведутся, из-за какой-то задницы упускать целое состояние — это даже для них противоестественно. Капитан и команда отпадают сразу, начнется буза, потом разборки в порту. Серый в этих делах не помощник, ему самому как-нибудь открутиться от кавказцев. Нет, Игореха, сегодня нужно надеяться только на себя. Смагин склонил голову на бок и нахмурился, как человек проигравший схватку.

— Кстати, господа покупатели, все эти машины мне не принадлежат, и если я согласился то, как вы понимаете, под давлением обстоятельств. Машины предназначены для наших боссов, и я не думаю, что они так просто вам их отдадут, ведь каждая из них в России стоит минимум в десять раз дороже, и вы это, уважаемые «борцы с социальным неравноправием», прекрасно знаете, — Игорь слегка приподнял голову и покосился на дуэт вымогателей.

— Ой, напугал, ты о нас еще ментам сообщи, так первый на нары и загремишь, а там произойдет несчастный случай, ведь не хуже нас все знаешь, — лысый зевнул, давая понять, что тема исчерпана, — лапшу будешь чекистам на уши вешать, давай сюда документы на машины.

«Тем хуже для вас, гады!» — подумал про себя Игорь. Он уже принял решение, что будет делать в последующие полчаса, поэтому решительно встал, открыл письменный стол и вытащил папку с документами, которую нарочито небрежно бросил на стол.

— А ты жадный, начальник, десять тачек хапнул, и каких, — улыбнулся Князь, перелистывая документацию. Он то и дело бросал презрительный взгляд на Смагина, словно давая понять «Нет, морячок, крепко ты сегодня попал!»

— Где машины? — наконец спросил он, покончив с просмотром.

— Где же им быть, в трюме конечно, только ключи от лаза у второго помохи, он здесь грузами заведует.

— Ну, дак тащи их сюда, и идем смотреть товар, может ты, хитрован, нам металлолом подсунуть хочешь.

— Такой металлолом в десятки раз дороже стоит, чем вы мне здесь предложили. Ну да ладно, ждите, я быстро.

Князь недоверчиво посмотрел на Смагина и повернулся к хмурому напарнику, который от нечего делать ожесточенно обкусывал ногти на сбитых в «уличных боях» пальцах.

— Колян, проводи начальника, чтобы по дороге не замутил чего и не испортил жизнь всему экипажу и пассажирам.

Колян встал, отряхнул остатки шелухи со своих кожаных штанов на пол и подошел вплотную к Игорю. Он оказался почти на голову выше Смагина и, не смотря на свою туберкулезную худобу, выглядел довольно внушительно.

— Идем что ли, — он сказал это таким равнодушным тоном, как говорят, уставшие от своей неправедной службы, охранники, ведущие человека на расстрел, — только не дергайся, не то шилом печенку пощекочу.

Игорь встал и вышел в коридор. Он уже в сотый раз прокрутил план всех своих действий, но вот грозный конвоир его немного смущал, и он решил прибегнуть к хитрости. Пройдя в конец коридора, Смагин свернул к дверям с надписью «к шлюпкам».

— Оставайся здесь, чтобы не засветиться перед вахтой. Я поднимусь на мост со стороны крыла и возьму ключи у второго помощника, он сейчас на вахте.

Зэк словно и не слышал его и шагнул вслед за Смагиным.

— Если тебя увидят, поднимут тревогу, скрутят и сдадут ментам, здесь ни какая волына не поможет, так что стой и жди. — Смагин с силой отпихнул зэка обратно в надстройку. Тот что-то пробурчал, но повиновался.

Игорь понимал, что подними сейчас тревогу, все бы так и случилось, но тогда на судно нагрянут следаки и чекисты, и ему пришлось бы делиться с ними. С этими мыслями он шагнул на шлюпочную палубу, где его встретил сырой, пронизывающий ветер вперемешку с дождем. Его, воспаленная от дурных замыслов голова слегка освежилась, мозг работал четко и ровно. Здесь, рядом со шлюпками он почувствовал, что нервный озноб исчез, и ему стало неимоверно легко и свободно.

Смагин почти ощупью забрался по металлическому трапу в первую от носа шлюпку и, пошарив рукой под пайолами, вытащил объемный сверток. «Магнум» он заткнул за ремень, а короткий автомат повесил на правое плечо под «Аляску». Тем же путем он спустился на палубу и, войдя в надстройку, столкнулся с нетерпеливым Коляном, который уже открывал входную дверь.

«Куда ты, козел, ломишься, ведь жить — то тебе осталось какие-то минуты» — подумал Смагин и, вытащив из кармана, заранее подготовленный ключ от трюма, протянул его в растопыренные пальцы Колька.

— Держи свой золотой ключик и мухой зови сюда Князя, я покажу вам шикарное автомобильное шоу, вовек не забудете. Зэк дебильно скривил толстые губы и исчез, чтобы через минуту появился с лысым напарником. Тот тревожно осмотрелся.

— А где этот чертов трюм?

— Вперед, за мной, — Игорь жестом пропустил парочку вперед, — прошу, господа, на просмотр.

Как только все оказались на палубе, Смагин быстро закрыл на задрайки дверь в надстройку.

— Все, господа рэкетиры, приехали, мы на месте, — он почти закричал, чтобы его услышали те двое, что стояли в тени шлюпок. — Мы только что прошли траверз Мыс Астафьева, до берега не более трех миль, если вы прямо сейчас покинете борт судна, то возможно успеете на завтрак в ресторан «Волну», если нет, то сами станете завтраком для рыб.

Смагин знал, что в таких вещах нельзя долго говорить, иначе палец не нажмет спусковой крючок, но ему не хотелось становиться убийцей, и он прокричал еще громче.

— Оба за борт, иначе порешу козлов.

От его взгляда не ускользнуло то, как Князь, прикрывая одной рукой глаза от мощного потока света фонаря, который Смагин направил в лица бандитов, другой потянулся к пистолету.

Автоматная очередь прогремела неожиданно для всех, даже для Смагина. Он успел задрать ствол к верху и пули с визгом и треском прошили пластиковый корпус одной из шлюпок над головами бандитов. Такой поворот событий враз отрезвил рэкетиров, и они медленно попятились назад, словно раки, пытаясь укрыться за шлюпбалками, где твердь палубы от бескрайнего океана отделял тонкий тросик безопасности, натянутый вдоль борта. Из пулевых отверстий в днище шлюпки на головы перепуганных налетчиков тонкими струйками полилась вода из запасных анкеров спасательного катера, растекаясь по плечам остолбеневших и, еще минуту тому назад, таких уверенных в себе, людей.

— Считаю до трех, — Смагин осветил фонарем дуло автомата, так, чтобы это увидели, стоящие у кромки палубы мужчины.

— Ах ты, сука поганая….,- хриплый, словно предсмертный вопль раненого шакала, голос долговязого юнца потонул в гулкой автоматной очереди.

Игорь опустил автомат, из дула которого еще струился сизый дымок и осветил пустую, изрешеченную пулями деревянную палубу, но крови там не заметил.

— Слава богу, не взял грех на душу, — он непроизвольно перекрестился, снял с плеча автомат и бросил его за борт, затем отдал страховой линь спасательного плота и ногой с силой нажал на педаль сброса. Сработал запорный механизм, и желтая пластмассовая капсула полетела за борт. Не долетев до воды, она развалилась на две половинки, словно яйцо древнего ящура, освобождая на волю свое детище, и уже, через несколько секунд, под давлением мощной струи воздуха из газовых баллонов, оранжевый купол плота раскрылся, словно парашют, а еще через минуту исчез из виду, растворившись в предрассветной туманной дымке. Доллары он разорвал на мелкие кусочки и пустил по ветру. Еще в каюте на ощупь он понял, что ему подсунули фальшь, и именно в тот момент он принял свое окончательное решение.

Смагин еще минуту стоял и тупо смотрел в темную, убегающую вдоль борта шипящую воду и туда, где на горизонте еще сверкали огни просыпающегося портового города, стоящего на перекрестке морских путей, разбитых сердец и несбывшихся мечтаний.

 

Глава XI. Запахи любви и смерти

Ольга вышла из дома, когда еще одинокие уличные фонари делали свою привычную ночную работу, освещая желтым мерцающим светом серые улицы и кварталы спящего города. Она не стала будить Димку, а позвонила матери, чтобы та проведала малыша, пока она будет встречать мужа. Димка любил поспать и если его не разбудить, то мог проваляться в постели до обеда.

В диспетчерской пароходства на ее телефонный звонок ответил недовольный мужской голос матерого берегового чиновника, давно позабывшего все прелести встреч с любимыми людьми после долгой разлуки, отчего у Ольги от негодования все заклокотало в груди.

— Какая еще Орлова, — переспросил он, — вам что, заняться нечем в шесть утра людей беспокоить по всяким пустякам, — он еще с минуту копался в диспетчерских сводках и, наконец, до Ольги донеслось.

— В 7-00 будет швартоваться к первому причалу Морского вокзала, — и, тихо матюгнувшись куда-то в сторону, бросил трубку.

Еще минуту назад Ольга хотела ударить вот этой тяжеленной телефонной трубкой того бездушного урода на другом конце провода по его чугунной башке, но как только услыхала долгожданную весточку, воскликнула:

— Большое вам спасибо, как здорово! — она, словно подросток, резво соскочила с кресла и закружилась по комнате, глаза ее засветились. Ольга натянула черное в обтяжку платье, изготовленное французскими модельерами из стильного панбархата, профессионально подвела глаза и губы и, повернувшись пару раз перед зеркалом, послала сама себе воздушный поцелуй. Напоследок она еще раз заглянула в детскую, поправила одеяло и чмокнула в персиковую щечку спящего сына. «Спи, малыш, скоро вернется твой папа, и мы все вместе поедем на море».

В пустом трамвае она поудобнее пристроилась на мягком кресле и слегка вздремнула. Сейчас она почему-то отчетливо вспомнила то мартовское утро, как она возвращалась домой к родителям после очередной бурной ночи, проведенной с Игорьком на квартире его друга — угрюмого, худосочного очкарика, который ночи напролет проводил за компьютером, источающий во тьме фосфорно-могильный свет, и потому одна из комнат в его огромной квартире в доме сталинской постройки, прозванной в народе «серой лошадью» всегда была в распоряжении Игоря Смагина и его немногочисленных подружек.

Ольга легла с Игорем в постель в первый же вечер их знакомства и не потому, что была рождена продажной шлюшкой, у нее всего- то и был до Игоря тот самый красавчик Филатов, всех остальных ухажеров она даже не воспринимала всерьез, но в тот вечер, когда они целовались в Покровском парке после танцев, вдруг от деревьев так пахнуло свежими набухшими почками, что этот аромат, окутавший двух влюбленных, заставил напрячься каждую клеточку на теле, а кровь забурлила так, что Ольге стало страшно за себя и за этого парня, которого она совсем не знала, но чувствовала, что происходящее — это как раз то, что сближает людей навсегда.

Сейчас, сидя у полуоткрытого окна, грохочущего на рельсах всеми своими древними внутренностями, трамвая, Ольга вдыхала полной грудью именно эти запахи приближающейся весны, этот кислород любви, без которого нет жизни, нет счастья. В тот первый вечер их знакомства Игорь напевал ей популярную песенку английской группы «Sweet» под названием «Love is likes oxygen», о, как же он был тогда прав! Любовь — это как кислород для человека, без которого он не может прожить больше двух- трех минут, она должна всегда быть с ним, иначе это не человек, а животное.

Ольга очнулась от блаженной истомы, когда трамвай жутко заскрежетал изношенными тормозными колодками и остановился на привокзальной площади, которая в это раннее воскресное утро, словно по заказу была заполнена легковыми автомашинами, среди которых выделялись своими плавными формами и яркой окраской японские иномарки. Встретить одну две таких машины в городе — было в это время диковинкой, а то, что они в изобилии выстроились в такой ранний час на привокзальной площади, вызывало немалую тревогу, даже у самой продвинутой Владивостокской публики времен горбачевских перестроек.

Легкий и прохладный туман слегка стелился над бухтой Золотой Рог, он плавно перетекал через устланную булыжником привокзальную площадь, оставляя влажный след на граните пьедестала с чугунным, уродливым монументом идола коммунистов — Ульяновым — Бланком, указывающим рукой куда-то на Восток, где еще не полыхали пожары всемирных революций, не рушились храмы и люди жили в мире и достатке. Здесь, на русской земле, он уже сделал свое черное дело, и отголоски его дьявольских идей еще будоражили умы неугомонных в своем холопском рвении партработников различной величины, начиная от помполитов на красных пароходах и кончая безумными руководителями высшего партийного аппарата.

Ольга зябко поежилась и быстро прошла через площадь, а затем по виадуку, пока не остановилась перед затонированными дверьми морвокзала. Словно в зеркале она увидела свое отражение и вся ее короткая жизнь, как во сне пролетела в ее воображении. Она увидела себя изнутри во всех трех измерениях и все часы, проведенные без любимого на этой грешной земле, теперь ей казались утерянными безвозвратно. «Как же я могла целых шесть месяцев жить без него раньше, почему это глубокое, словно океан, чувство обострилось только сейчас» — размышляла она, пересекая нижний холл с высохшим фонтаном и устеленный такой скользкой мраморной плиткой, что ей пришлось, чтобы не растянуться посреди зала, инстинктивно ухватиться за локоть, проходящего мимо мужчины крепкого телосложения в мягкой лайковой куртке.

Парень лишь на секунду остановился, обхватив Ольгу за талию и, слегка повернув коротко стриженую голову в ее сторону, стрельнул взглядом по хорошенькой фигуре и смазливому личику, отчего в его карих глазах мгновенно вспыхнули искрами весенних салютов и сразу же погасли тысячи молний, уступив место непроницаемому мраку и холоду. От этого взгляда Ольга вздрогнула и покраснела, она с силой одернула его жесткую руку, которой он все крепче сжимал ее талию, и отступила в сторону.

— Куда спешишь, красотка, — молодой мужчина еще раз обвел девушку взглядом с ног до головы, стараясь рассмотреть под прозрачным платьем скрытые женские прелести, — так не долго и ножки поломать, смотри какие они стройные, жалко будет, — он покосился на короткое черное платье, из — под которого выглядывали кружева колготок и, многозначительно хмыкнув, поспешил догонять группу молодых и одинаково одетых молодых людей. Их гардероб, как у японских школяров, одетых в форменные костюмчики, состоял из стандартного западногерманского спортивного костюма «Адидас», высоких кроссовок той же фирмы и кожаной китайской курткой. Весь ансамбль завершала увесистая золотая цепочка на бычьей шее и огромный перстень на среднем пальце правой руки, желательно с черным камнем или дешевыми бриллиантами.

«Где-то я его видела» — мелькнула осторожная мысль в растревоженном воображении Смагиной. Эта мысль, словно червь, расшевелила зрительную память, и мозговой центр выдал картинку.

— Федул! — крикнул один из парней в черных куртках, придерживая огромную, под потолок стеклянную дверь, выходящую на открытый балкон морского вокзала, — ты не исправим, единственная на пути юбка и ту не пропустил.

— Помолчи, Квадрат, от инстинкта никуда ни денешься, — он по — дружески хлопнул по покатому плечу низкорослого, похожего своей фигурой на сбежавшую из зоопарка гориллу, мужичка со сплющенным носом, и оба исчезли за дверью.

«Все, вспомнила, это же Петр Федулов, старинный дружок Игоря». Пару лет тому назад они с Игорем ходили на соревнования по боксу в спорткомплекс «Олимпийский», где этот Федул нокаутировал сибирского тяжеловеса в первом же раунде. Ох, как они избивали друг друга на ринге под свист и улюлюканье толпы, пока Петр прямым ударом правой, словно кувалдой, не отправил бурята в мир иллюзий и радужных грез.

После боя Федул пригласил Игоря вместе с женой отпраздновать победу в дешевенький ресторан «Лотос», излюбленное место сбора спортсменов города. Федул, распухшими от ударов боксерскими перчатками губами, смог произнести всего одну фразу, он сказал тогда: «Запомните, кореша, через десяток лет этот город будет нашим, и мы все будем властелинами этой жизни». Братки посмеялись, выпили и к полуночи разъехались по своим ночным клубам и саунам, а Ольгу и Смагина довез на своем «Форде — Корвете» сам Федул и, пожелав спокойной ночи молодым, растворился в сиреневой ночи уставшего за день города.

Ольгу тогда очень впечатлили слова Федула, сказанные с такой неистовой решительностью и напористостью, что она навсегда запомнила этого невзрачного на вид человека. Еще она вспомнила, как Федул в ресторане подсел к Игорю и долго, негромко ему что-то говорил. Игорь сидел и угрюмо кивал головой, как японский божок, затем приятели обнялись, выпили и вышли в фойе зала. Ольге стало жутко и страшно за мужа и за себя. Ей вдруг показалось, что Игорь прямо сейчас может ее бросить и уехать со своим другом на одну из «блатхат», как называли между собой съемные квартиры для тайных встреч и развлечений, сидевшие рядом, с изрядно испитыми лицами, бывшие спортсмены.

— Что он там тебе наговорил, — спросила Ольга, повеселевшего от принятого бокала красного вина, мужа, нервно покручивая на безымянном пальце большое обручальное кольцо с тремя крохотными бриллиантами — подарок Игоря на рождения сына. Тот усмехнулся и плюхнулся в кресло рядом с Ольгой.

— Это не твое дело, а впрочем, ничего особенного, предложил мне Федул хорошую, денежную работенку.

— Ну и что ты ему сказал, — Ольга, не моргая, смотрела на мужа и на ее глазах начали наворачиваться слезы.

— Сказал, что подумаю, хотя, на кой черт мне вся эта городская суета, я ведь и в морях неплохо зарабатываю, всех его пацанов в японские кросари обул. Не для кого ни секрет, что работа в их понимании не пахота на коммуняк, а делание денег из ничего, из воздуха путем применения давно изученных приемов, которыми пользовались мафиози в Америке, да и в Европе этим занятием не гнушались.

Через пару недель Игорь ушел в свой очередной рейс и разговор с Федулом так и завис в воздухе, но Ольга ежеминутно чувствовала присутствие этого страшного человека между собой и Игорем и вот, наконец, он опять появился на ее пути. Она не заметила, как вышла на широкий балкон, от которого к кромке причала тянулся длинный трап, служивший соединительным звеном между бортом пассажира и причалом. Отсюда хорошо просматривался весь залив и вытянувшиеся у причальных стенок на противоположной стороне огромные рефрижераторные суда и плавбазы.

К большому удивлению Ольга обнаружила на балконе массу разношерстного народа. Люди стояли с букетами цветов, сдерживая непоседливых детей, норовивших проскользнуть на горизонтальный трап. Большинство из них махали руками и указывали в сторону входа в залив, откуда из-за мыса Голдобина уже показался белый форштевень и надстройка пассажирского судна, уверенно идущего на швартовку. По бокам его сопровождали два желтых буксира. Они, словно как малые дети, прижались к бортам судна и, соединившись в связке швартовыми канатами, начали потихоньку подбивать свою «мамашу» к стенке причала, подавая короткие гудки, на что в ответ раздавался протяжный хриплый бас, уставшего в долгих странствиях по морям и океанам красного пассажира.

У Ольги сердце забилось так часто, что она с испугом остановилась, чтобы не упасть в обморок. Она ухватилась за холодные трубы леерного ограждения и присела на уголок деревянной лавки, оказавшейся на ее пути. Совсем рядом, она услышала знакомый голос и, что самое главное, голос говорил о ее муже, Игоре Смагине. Девушка вся сжалась, как стальная пружина, готовая в любой момент выстрелить всей своей потенциальной энергией и начала напряженно вслушиваться в разговор мужчин, один из которых и был ее старым знакомым.

— Квадрат, бери пару пацанов, и подстрахуйте меня по бокам и сзади, прикроешь спину, когда я пойду в каюту к Смагину — Федул говорил негромко и спокойно, словно военноначальник, перед генеральным наступлением. — Еще двоих поставишь по носу и корме судна вместе с погранцами, и чтобы ни одна тварь не прошмыгнула на борт раньше нас. Со мной пойдут Елисей и Крына, поднимемся на борт вместе с властями. С их дежурным по смене я уже договорился. — Тут Федул понизил голос до шепота и огляделся.

— Зверья понаехало из Находки немерено, будто им тут на блюдечке выложат все тачки, как бы не так. Твердят, что на пассажире идет их человек с грузом соленой рыбы. Не пойму, на кой черт им эта рыба, что — то мутят черножопые. Гузей сообщил, что машины застолбил Князь со своей бригадой еще на рейде Находки, а Смагин сказал по телефону, что никакого Князя в глаза не видели и все идет по плану, вот и пойми их. Будем ждать окончания швартовки, а там разберемся.

— Если Князь на борту, как бы он там пальбу не открыл, он ведь псих, на последней ходке на зоне из ШИЗО не вылазил, все удивляются, как выжил, — последние слова принадлежали высокому светловолосому парню, стоящему спиной к Ольге, — и его банда вся на игле сидит, может не стоит Федул из-за десятка тачек войну с Князем начинать.

Федул резко повернулся к блондину, и лицо его исказила гримаса оскалившегося волка, упускающего добычу.

— Пусть у себя в Находке порядки наводит, со зверьми сладить не может, а все туда же, вор в законе, видали мы таких — Федул не добро улыбнулся и начал с хрустом разминать кисти рук, как это делают боксеры перед боем, — если Князь бузу затеет, придется его поучить, кстати, Белый, ты не забыл, его бригада на твоей совести. Вон они на противоположной стороне причала кучкуются, — Федул обернулся и только сейчас заметил сидящую на скамейке девушку.

— Кого встречаешь, рыбачка, небось, мужичка своего с деньжатами, рванул от коммунистического пирога, хапуга. Да плюнь ты на него, давай с нами, у твоего мерина, один черт, через неделю уже и копейки в кармане не будет, станет клянчить на пиво, а со мной не пропадешь, — он вплотную подошел к испуганной девушке и пальцем приподнял ее за подбородок.

Ольга резко одернула голову и пересела на другой конец лавки. Но она не отвела взгляда, женщина смотрела на Федула и его дружков ненавидящим взглядом, словно мать, защищающая своего детеныша.

— Опа — на, да это же Ольга, ты — жена Игоря Смагина, вот так встреча, и чего сидишь, притихла, не здороваешься со старыми друзьями, зазналась, мать. А я — то думаю, что это за знакомая мордашка здесь с утра вертится. Извини, подруга, что сразу не признал, — Федул повернулся к друзьям, которые, как по команде, развернули свои бритые затылки на сто восемьдесят градусов и уставились равнодушными, немигающими глазами на молодую женщину, которая вся напряглась и, казалось, что вот-вот махнет через леера на борт, приближающегося к пирсу, судна.

— Расслабься, детка, у меня здесь все схвачено, раньше нас на борт не суйся, если жизнь дорога, ты поняла, — Федул легонько тряхнул Ольгу за плечо. Она кивнула головой, но продолжала смотреть то на компанию близнецов, то на приближающий, изъеденный ржавчиной и прилично помятый борт пассажира.

— Игорь, — прошептала она и привстала на цыпочки, чтобы помахать рукой человеку, стоящему на крыле капитанского мостика пассажира в ярко синей «Аляске» и черной вязаной шапочке. Федул тоже узнал Смагина и махнул ему рукой.

— Ну что, братва, пора за работу, — Федул едва кивнул Квадрату головой, — оставь при ней человека, остальные по местам. Белый, отсекай находкинских, а я к погранцам.

Через минуту вся группа растворилась в толпе встречающих. Ольга, словно после длительной болезни, опустилась на лавочку, на которой расположился ее «охранник» — молодой, лет шестнадцати, безусый паренек со сдвинутыми на переносице густыми бровями и плотно сжатыми губам на округлом, женском подбородке. Он театрально вынул из-за пояса две полированных эбонитовых палки, соединенных между собой стальной цепью и, от нечего делать, начал постукивать ими по железному ограждению.

«Нет, мне надо попасть на судно раньше всех», — твердила Ольга про себя, раскачиваясь всем телом и скрипя от досады зубами. Охранник лишь иногда кидал на нее равнодушный взгляд и продолжал свое занятие, периодически полируя цепь на нан-чаках шерстяным шарфом.

Совсем рядом, кто-то окликнул Ольгу. Это был Александр Стоцкий. В цивильном костюме и красном галстуке под блестящим кожаным плащом, он выглядел весьма представительно и импозантно. Его серая шляпа — атрибут партогеносов брежневских времен, придавала его лицу, наполовину скрытому под большими затемненными очками, внушительное выражение.

— Вы все же пришли, — укоризненно начал Стоцкий, — ну, да ладно, я почему-то ждал вас здесь, — он подсел рядом с Ольгой. — Ну что пойдемте вместе на судно, у меня спецпропуск.

— А этого куда девать, — Ольга указала взглядом на охранника.

— Этот подежурит у трапа, я думаю, он без пропуска.

— А мне и не нужен ваш вонючий пропуск, — оживился охранник, — понадобиться раньше погранцов на борту буду.

— Не возражаю, — усмехнулся Стоцкий, — тогда вперед, господа, нас уже заждались на борту пассажирского лайнера. — Он протянул Ольге руку, — будьте рядом со мной. Здесь столько левой публики собралось, что можно потеряться, как в лесу, а мужа я беру на себя, думаю, он будет только рад встрече с вами.

* * *

Что такое тоска по дому, по любимой жене и детях знает, наверное, каждый. Но люди на земле такие разные, как и отпечатки пальцев на их руках, и потому любой из нас переживает часы и минуты до встречи с родимой землей по — разному. Одно их связывает той тайной нитью, которая инстинктивно влечет нас к берегу наших предков и то, что любой, пусть даже самый непоседливый человек, при виде очертаний родных берегов, будь то желтые холмы западной Африки для чернокожих жителей Анголы или Мозамбика, узкие фиорды с отвесными скалами для Скандинавов, или сверкающие на солнце небоскребы Нью-Йорка для американцев — любой из этих людей планеты с трепетом ожидает встречи с родным, дорогим только его сердце и душе, берегу.

Когда легким дуновением ветра, с берега чуть пахнет незабываемыми запахами Родины, которые всколыхнут в вас воспоминания наиболее ярких картин и пейзажей, отчетливо нарисуют в вашем воображении очертания забытых лиц родных и друзей, вы на минуту закроете глаза и поймете, что нет на свете роднее уголка, чем эти суровые скалы, окаймленные пеной прибоя, вдруг появившиеся из тумана, а там, дальше гудит и бурлит жизнью прекрасный и шумный портовый город, на краю русской земли, под названием Владивосток.

Смагин очнулся от легкого забытья, в которое он впадал в последнее время и, встряхнув головой, привычно взглянул на часы. Он дал себе расслабиться всего на несколько минут, но за этот короткий промежуток времени перед глазами пролетело полжизни. Игорь встал, потянулся, словно мартовский кот после длительной зимней спячки, и присел за письменный стол, чтобы разобраться с грудой рабочих бумаг и документов, ожидающих свой черед.

Черным фломастером он обвел дату прихода на красочном японском календаре, который вручил ему автодилер после завершения сделки с автомобилями в Хокодате. День 21 марта 1989 года стал точкой отсчета его новой береговой суеты и, насколько эта возня затянется, зависело во многом и от него самого. Под черным кружочком он поставил три жирных знака вопроса, а рядышком нарисовал рожицу чертика с рогами и жиденькой бородкой.

Смагин чувствовал, что этот день принесет много как приятных неожиданностей, так и горьких разочарований и чтобы окончательно покончить с навалившейся на него тяжестью после трагических событий прошедшей ночи, он решил проветриться. Игорь до сих пор терзался мыслью, что загубил двух людей, пусть живущих неправедной жизнью, но кто из нас может назвать себя праведником? Игорь усмехнулся своим мыслям и, взяв со стола связку ключей, вышел на воздух.

Ноги сами несли его на шлюпочную палубу. Какое-то неуловимое желание тянуло его, словно металлическую стружку к мощному магниту на то самое место, где еще час тому назад разыгралась трагедия. При дневном свете он еще раз осмотрел пробоины на шлюпке, пощупал пальцами пулевые выбоины в палубе и, внимательно осмотревшись, осторожно заглянул за край борта, где внизу, на расстоянии порядка пяти метров, бурлила и пенилась темно-зеленая морская вода.

«О, боже», — Смагин еле сдержал крик отчаяния. Чуть ниже шлюпочной палубы, зацепившись курткой за крюк для крепления такелажа, вниз головой висело тело человека. То есть это больше походило на мешок с тряпьем, случайно свалившийся с трапа при перегрузе пассажиров или огромную тряпичную куклу, вывешенную на гвоздь кукловодом после окончания спектакля. Немного придя в себя после увиденного, Смагин бегом спустился по трапу на нижнюю палубу и остановился, лишь уткнувшись носом в одну из переборок, соединяющих фальшборт и ботдек.

В робких, холодных лучах весеннего солнца Игорь отчетливо рассмотрел желтое оскалившееся лицо, с распухшими синими губами и потухшими глазами, человека, зависшего над пропастью, ведущей в последнее пристанище его души — в ад. На шее трупа зияла огромная, рваная отверстие от пулевого ранения. Смагин узнал человека. Это был Князь — так называемый «вор в законе», в стране, живущей по воровским законам лагерей, закончивший свой бесславный путь, как и многие его «сотоварищи» на рее судьбы.

«Черт, я ведь не хотел!»- Игорь вытащил из кармана большой раскладной нож и, перегнувшись через борт, попытался разрезать хлястик на куртке. Грубая бычья кожа слегка поддалась, заскрипела, под напором стали, и с хрустом лопнула, освобождая холодное, безжизненное тело из своих теплых объятий. То, что когда-то называлось человеком, с шумом плюхнулось в шипящую за бортом воду и мгновенно исчезло.

«Извини, братишка, нам не по пути» — Смагин оборвал остатки кожи с крюка и бросил их в след за, погрузившемся в пучину, телом. Он снова огляделся, хотя перед глазами наплыла пелена, и все предметы вокруг него были, как в тумане. «Неужели никто его не видел, и это здесь, на красном пассажире, где каждый твой шаг прослеживается с точность до минуты!» Но, кажется, в эти предрассветные часы, экипаж и пассажиры были настолько измучены рейсом, что все спали богатырским сном счастливых, неотягощенных проблемами людей. Но это только так казалось несчастному начальнику рейса.

Смагин обтер лезвие ножа о штанину, сунул, было, в карман, но передумал и брезгливо кинул его за борт, словно хотел таким образом огородить себя ото всех улик. Его вдруг затошнило, как выворачивает молодого моряка во время первого шторма. В голове шумело, то ли от сильного бокового ветра, то ли от прилива адреналина. «Может, хоть второй спасся, я ведь скинул спасательный плот» — он потер виски, — нет, он заранее знал, что спастись в холодной воде невозможно, и шел он на этот поступок сознательно, а теперь просто ищет причины для своего оправдания. Спутанные мысли в его голове неожиданно уступили место вдруг нахлынувшей опасностью. Мозг подал сигнал тревоги, и Смагин заметался, ища выхода из создавшейся ситуации.

Сигнал поступил от энергетического поля, стоящей буквально в трех шагах от него девушки, в черной стеганой куртке, высоких лакированных сапожках и белой, вязаной шапочке. Она приветливо улыбнулась Игорю, как тогда в каюте, в первую ночь их знакомства.

— Савельева, ты что ли, чего здесь шарахаешься? — Смагин покосился на скобу, где еще трепыхался, как символ людского безрассудства, крохотный кусочек черной кожи. Это все, что осталось от экипировки бывшего вора в законе — Князя, а в миру Валерки Князева, ничем не примечательного когда-то белобрысого паренька, сына моряка, прожившего в коммуналке на Московской улице города Находки до 14 лет, пока его впервые не отправили продажные судьи и прокуроры на малолетнюю зону за обычную драку, где Валерка прутом арматуры размозжил голову своему сверстнику, приехавшему с десятком пацанов с «Малиновских болот» на разборку с центровыми. С тех пор за ним и закрепилась кличка «Князь». У Валерки было еще пять ходок на зону по тяжким статьям за грабеж и разбой и, в конце концов, его короновали на тридцать пятом году жизни в одной из Колымских зон и поставили смотрящим по Находке.

Что заставило Князя самому отправиться на пассажир, останется для всех загадкой и этот жалкий кусочек кожи от его любимой куртки мог еще многое поведать опытному сыщику из линейной прокуратуры, но Смагин ловким движением руки оторвал его и бросил в воду.

— Я все видела, — глупо улыбнулась Савельева, — но никому не скажу, таким ты мне нравишься еще больше. — Она подошла к Игорю, обняла его за плечи и положила свою голову, на вздымающуюся грудь мужчины. Удары его сердца были настолько сильными, что голова девушки буквально подскакивала, что еще больше возбуждало и разогревало ее женское начало.

— Что ты видела? — Смагин попытался оттолкнуть девушку и заглянуть ей в глаза.

— Я хотела проститься с тобой, но ты буквально передо мной выскользнул из своей каюты, и я пошла следом, сперва на шлюпочную палубу, а затем сюда. Видела, как ты осматриваешь дырки в шлюпке и на палубе. Это ты его убил? — Галина подняла невинные глаза на Смагина, распушив огромные ресницы, — не думай, милый, я никому ничего не скажу, только побудь со мной хоть эти последние часы перед приходом. Я вижу и чувствую, что ты любишь свою жену, но дай мне хоть малость, дай мне возможность встречаться с тобой хоть иногда, — на глазах Савельевой, как у хорошей артистки начали наворачиваться слезы.

Смагин поцеловал девушку в горячую, пухлую щечку с ямочкой и тихо произнес:

— Так не получится, красавица, понимаешь, не получится. Мы только загубим жизнь себе и всей моей семье, и если ты действительно меня любишь, то согласишься со мной. Счастья на чужом горе не построишь — это старая, проверенная истина. Гляди, мы уже подходим к внешнему рейду, через какой-то час-два судно привяжут к стенке и все закончится.

— Но почему же ты так нежно меня целовал и шептал ласковые слова. Неужели ты все забыл? — Савельева с силой впилась пальцами в тело мужчины, отчего тот искривился и одернул ее руки.

— Я ничего не забыл, но разве я говорил, что люблю тебя, нет, малышка, любовь бывает только одна, все остальное влюбленность или обычный инстинкт, который толкает нас на удовлетворение своих нужд.

— Так значит со мной ты удовлетворял свои нужды, — Галина отступила на шаг, сверкнув, темными от слез, глазами, — ну смотри, дорогой начальник, я сотню раз унижусь перед людьми, лягу под любого мужика, только для того, чтобы увидеть, как ты будешь унижен и опозорен. Кстати, ты знаешь, почему твоя медсестра сбежала с айзером в Находке, нет? Так знай, я этой сучке сказала, что если еще хоть раз увижу с тобой, выверну ей одно место наизнанку. — Савельева отступила еще на шаг назад, так как после сказанного Смагин весь напрягся и его взгляд потемнел.

Игорь краем глаза заметил, что пассажир слегка накренился и начал поворот, отчего теплый ветер с берега чуть сменил направление и, пробив беззащитную и ослабленную мужскую ауру, обдал Смагина магнетическим запахом весенних трав, замешанном на французских парфюмах, которые в избытке исходили от стоящей рядом девушки. Он поежился, по спине пробежала до боли знакомая дрожь, предвещавшее наслаждение, его глаза, еще минуту назад грозные и стеклянные засветились, засверкали искрами страсти.

Савельева моментально отреагировала на изменения в поведении Смагина и сквозь щели, полузакрытых, от нахлынувшего блаженства, веками глаз, внимательно наблюдала за ним, с готовностью ловя каждое его движение или слово. Игорь, не осознавая, что делает, медленно распустил бесшумный зипер на куртке, забившейся в легком ознобе девушки, и обнял ее за узкие бедра. Он почувствовал, как ее упругое тело обмякло и затрепетало, когда он прошелся ладонями по гладкой коже живота.

Уже не сдерживая себя, он целовал ее шею и грудь, ловил губы, от которых исходил аромат мяты и сладковатый привкус помады. В этот момент его не остановила бы ни какая сила, пусть даже пароход пошел бы в эту секунду на дно, это не оторвало бы мужчину от, буквально слившимся с ним, горячим телом женщины. Смагин на ощупь открыл первую попавшуюся дверь в надстройке, и пара оказалась в темном и душном помещении, наполненным шумом, гудящих трансформаторов. «На распределительном щитке у меня еще не было…» — промелькнула коварная мыслишка, но тут же исчезла. Весь организм сейчас был полностью во власти основного инстинкта и все его силы и мысли были мобилизованы на выполнение основной функции — продолжении рода и потому никакая внешняя сила не остановила бы их в этот момент.

Чувство опасности и жар, исходящий от распределительных щитков, нисколько не смутили парочку, а еще сильнее обострили чувства, при которых кульминация любовных игр достигает наивысшего апогея. «Эти чертовы джинсы, кто их придумал» — вертелось в голове у Смагина, когда он пытался стянуть неподдающийся стрейч с овальных бедер, доведенной уже до отчаяния, в бурлящем потоке страсти, девушки. «Зачем я напялила все эти прикиды, ведь знала к кому иду», — чертыхалась про себя Савельева, извилистыми движениями таза освобождаясь от не нужного в этом деле белья.

Женским чутьем она почувствовала странное чувство тревоги, исходящее от мокрого и скользкого от пота тела мужчины и это еще сильнее и сильней увеличивало нарастающее чувство, когда кажется, что ты отрываешься от земли и паришь, как ангел, наслаждаясь всеми частичками своего легкого, словно перышко, тела. Ей хотелось кричать и плакать, и она не сдерживала своих чувств, рвущихся наружу, словно дикие звери из клетки, и только длинный гудок парохода привел обоих в чувство.

Галина стыдливо опустила глаза и вышла из трансформаторной, застегивая на ходу джинсы и куртку. Игорь вышел следом с сияющим от восторга лицом. «Да, может, девчонка, может, видно это ей дано от бога на радость людям», — подумал он, заворожено разглядывающий стройные, обтянутые протертыми на коленях голубыми джинсами, ножки. Ему хотелось ей что-нибудь сказать, но он никак не мог собраться с мыслями. Отвратительные фразы одна циничнее другой так и напрашивались на языке, готовые сорваться по команде одной из миллионов клеток головного мозга, но что-то, еще заложенное предками, тормозили примитивные мысли. Он догнал ее и остановил за плечо.

— Погоди, Галчонок, не обижайся, мало ли чего с дуру не наболтаешь, забудь мои слова, — он чмокнул ее в щеку и тут увидел приближающегося к ним крупного человека в старомодном шерстяном спортивном костюме голубого цвета с белыми полосками на воротнике, манжетах и на поясе, которые ткали на российских фабриках лет двадцать тому назад для экипировки выдающихся спортсменов России. В такой «мастерке», с надписью «РСФСР» на груди и спине, когда-то щеголял и сам Игорь. Спортивный костюм и кроссовки болгарской фирмы «Ботас» гонщикам из Владивостока выдали после победы на чемпионате Росси по гребле, и в нем Игорь дефилировал по городам Украины, Белоруссии, Эстонии, практически, по всему Союзу, где ему приходилось гоняться, проигрывать и побеждать. Сегодня в застиранном, с отвисшими коленками костюме, исполнял утренний променаж не кто иной, как сам начальник Управления «Дальморепродукт» — Иван Дмитриевич Сидоренко. Он легкой трусцой приблизился к Смагину и с хитрой улыбкой кивнул в след удаляющейся Савельевой.

— Гарная дивчина, правда, подержаться не за что на мой взгляд, да и место у вас для свиданий выбрано не совсем удобное и романтичное, или как говорят на Руси: «где сгреб, там и в…б», эх молодость, хотя, правильно, сынок, делаешь, вот когда отрастишь такой как у меня батут, — он, смеясь, похлопал себя по огромному кранцу живота, — наступит, так называемая, «зеркальная болезнь» — это, когда через зеркало своего малыша будешь в туалете над писсуаром рассматривать, тогда уже ничего кроме работы не нужно будет, станешь, парень, важным, ну очень важным начальником.

Игорь ничего не ответил по поводу монолога о «very impotentah», а, сославшись на дела, поспешил удалиться.

— Если на берегу будут проблемы, не стесняйся, обращайся в любое время, — крикнул ему в след Сидоренко и потрусил дальше, удивляясь неразборчивостью в половых связях современной молодежи.

«Еще накаркает, старый черт» — Игорь трижды сплюнул через плечо и скрылся за дверью в переборке, откуда вела лестница на мостик.

* * *

Ровно в 7-00 утра, как и планировалось, «Орлову» благополучно «привязали» к потрескавшейся бетонной стенке пассажирского причала Владивостокского морского порта, до половины поросшей густой, словно мох, изумрудно- зеленой морской травой и опоясанной волнообразным, от ударов форштевней кораблей, привальным брусом. Лишь только полуовальное основание дюралевого трапа с печальным скрипом и стоном коснулось долгожданной земли, по нему, как муравьи, потянулись вереницей люди, облаченные в строгие, чуть помятые и изрядно потасканные мундиры правительственных чиновников и, похожие друг на друга, как семейство приматов в болотах амазонии, «силовики» в штатском. Среди них, как белые вороны, выделялись, хорошо сложенными спортивными фигурами и черными китайскими куртками, молодые люди, нарождающегося, нового класса бизнесменов и, так называемые, предприниматели теневого звена и черного оборота марксистского капитала Российской глубинки.

Александр Стоцкий, не смотря на свой представительский вид, довольно успешно протиснулся в числе первых на трап, пробивая себе путь локтями и, при помощи старшего пограничного наряда майора Васи Бурунова, с утра уже принявшего свои положенных двести граммов русского тонизирующего напитка и беспрестанно повторяющего одну и туже фразу из классического произведения: «В очередь, сукины дети, мать вашу!», легко преодолел тридцать ступенек крутого трапа и оказался перед открытой дверью, где его приветствовал пассажирский помощник.

Вася Бурунов галантно пропустил вперед Ольгу Смагину, обдав ее утробным выхлопом чесночно — спиртового перегара, и грудью перекрыл выход остальной публике, на что Стоцкий деликатно откашлялся, едва сдерживая улыбку. Он легко подхватил Смагину под локоть и проводил ее в холл.

— Давайте сразу к капитану, — Стоцкий подмигнул Ольге, на что та растеряно ответила:

— Вам лучше знать, Александр Иванович, я здесь впервые, бывала у Игоря на транспортах, там все тихо, спокойно, а тут как на дискотеке.

— Скоро, дорогая Ольга, вся в жизнь в России завертится, как на хорошей дискотеке с барами и казино и ставкой на рулетке будет сама жизнь. — Стоцкий вовремя остановил свои прогнозы, углядев в глазах Смагиной скрытый огонек отчаяния.

— Я думаю, Вам это не грозит, через — чур, уж, вы светлая и чистая для такой жизни, но из этой ямы один путь, либо за кордон, либо рабский труд во имя «мировой революции», — Стоцкий угрюмо усмехнулся, а Ольга с удивлением посмотрела на него совсем новыми глазами. «Вот это да, если уж такой обеспеченный и респектабельный человек говорит с ней в открытую на запретную тему, что уж говорить о простых «советских» людях, действительно прозябающих в страшной нищете и находящихся на грани голода».

Она вспомнила, как сегодня утром в трамвае увидала огромную длинную очередь за хлебом и мукой в центральном хлебном магазине на остановке «Лазо», названную в честь героя гражданской войны, отдавшего свою жизнь за победу пролетариата. Черная змея очереди, извиваясь темными молчаливыми фигурами людей, вытянулась вдоль улицы Ленинской так, символично подчеркивая предсказуемый финал и крах всех антинародных марксистских учений и так называемой «революционной диктатуры пролетариата». Тогда у нее мелькнула злорадная мысль: «Вот и все чего они добились за семьдесят лет власти», но вскоре ей стало жаль и себя, и своего ребенка, и свой народ, обреченный веки вечные прозябать в условиях, которых не достойны даже дикие животные в зоопарке. Они хоть и сидят за решеткой, но их, как и римских гладиаторов, предназначенных для утехи публики, хотя бы кормили досыта.

Горбачевская перестройка к концу восьмидесятых годов довела страну до самой крайней нищеты, полки в продовольственных магазинах опустели, как в войну, появились талоны на муку, крупу, сахар, водку…. Короче на все, не говоря уже о том, что элементарно нельзя было без «блата» купить ребенку нижнее белье или курточку. Правда сама Ольга на судьбу особо не жаловалась, Игорь привозил из-за границы кучу всевозможных тряпок. Их хватало, чтобы хорошо одеваться, а часть Ольга сбывала через своих знакомых. Так и жили, пока Игорь не перевелся в управление и потерял этот прибыльный источник.

Когда Стоцкий открыл дверь капитанской каюты, пропустив Ольгу вперед, пароход напоминал собой огромный улей, где пассажиры спешили поскорее сойти на берег и потому метались у выхода, пограничники и стюардессы загоняли их обратно в каюты, кричали на, прорвавшихся на борт безо всякого разрешения группу парней в черных куртках и кроссовках, на что те спокойно разгуливали по коридорам судна, заглядывая в каждую каюту, с ухмылкой посматривая на зашедших в истерике стражей порядка.

Так равнодушно смотрит бультерьер с крокодильей пастью на писклявую болонку, что сидит на руках своей хозяйки. В каюту капитана «озорная братва» сунуться не решилась, а расположилась группами в просторном зале музыкального салона, ожидая дальнейших распоряжений своих новоявленных «боссов», таких же мелких жуликов и бандитов.

Ольга увидела Игоря, сидящего за большим круглым столом в окружении нескольких портовских чиновников и представителей пароходства. Он что-то объяснял человеку в штатском, довольно молодому, светловолосому мужчине с веселыми и непонимающими глазами комсомольского вожака, только что получившему «строгач» за очередной кутеж после партийной конференции. Маленький, чуть вздернутый носик чиновника на плоском и бледном лице, находился в постоянном движении, поэтому любому неравнодушному к загадкам природы человеку, так и хотелось его зажать двумя пальцами и потеребить до первой крови. Его серый костюм и синий, в мелкую полоску, пожеванный галстук, туго затянутый на застиранном воротнике нейлоновой рубашки, а самое главное вопросы, которые он настойчиво задавал Смагину, давали все основания предположить, что перед нами находится один из представителей комитета государственной безопасности, разлагающегося на глазах, будто труп старого медведя в, разоренной охотниками и лесорубами, тайге, некогда могущественного государства.

— Василий Горбунов, — представился веселый оперуполномоченный, присевшему рядом с ним Стоцкому. Разговорчивый агент спецслужбы протянул влажную, покрытую веснушками тонкую кисть и развернул перед носом Стоцкого пухлую красную книжечку известного по всей России своими «подвигами» Комитета госбезопасности СССР.

Стоцкий тоже представился и, усадив Ольгу на широкий, кожаный диван, подошел к Смагину.

— Ну, здорово, начальник, с приходом тебя, как дела, есть проблемы, — он жестом головы кивнул в сторону кэйджибиста, но представитель властной структуры опередил начальника рейса.

— Нет, нет, никаких проблем, — отмахнулся рукой Горбунов, как бы разгоняя надоедливых мух, — обычная формальная беседа после рейса. Вашему начальнику рейса необходимо в кратчайший срок подготовить отчет по рейсу, я ему толкую, что это его святая обязанность, а он нос воротит, нехорошо, — чекист как-то вяло улыбнулся и огляделся, — вы понимаете, я пока прошу, можем и по — другому поговорить у меня в кабинете.

— Я в десятый раз вам повторяю, товарищ Горбунов, что ни каких доносов я строчить не собираюсь, — Игорь нервно постукивал карандашом по столу, пытаясь скрыть раздражение, но как только перевел взгляд на жену — улыбка озарила его мрачное и измученное лицо. Ольга тоже ответила ему радостным кивком головы, едва сдерживая себя, чтобы не броситься на шею мужу.

— Слушай, Горбунов, чего ты ко мне пристал со своими донесениями, лучше взгляни на эту женщину, — Смагин жестом указал на Ольгу, — тебе встречались когда-нибудь подобные красавицы, — он иронично покачал головой, заметив, что смутил чекиста, — вот то-то, это моя жена, Ольга Алексеевна, и я ее не видел уже более двух месяцев. Да напишу я тебе этот проклятый отчет, только не сейчас. Тебе же на нашем пассажире каждый второй стучит, и чтобы я не изложил на бумаге, ты мне никогда не поверишь. И вообще это не моя обязанность, — Смагин, пытаясь как-то заполнить образовавшуюся паузу после своей необдуманной реплики, подмигнул чекисту и указал на капитана Семенова, который что-то доказывал пароходскому начальству, потом тихо сказал. — Вот он тебе целый роман напишет, а я фрахтователь, мое дело груз, пассажиры и заработанный фрахт, все остальное у него.

— Вот, вот, — встрепенулся Горбунов, — кстати, о грузе, у нас есть сведения, что у вас в трюмах контрабандный товар, — глаза опера моментально сузились, и доброжелательная улыбка исчезла с лица. Он мигом, из своего бесшабашного и простецкого парня превратился в хищника, почуявшего след жертвы.

— Погодите, — вмешался в разговор Стоцкий. Он движением руки остановил напористого чекиста. — Все, что находится в трюмах пассажира задекларировано в грузовых документах, в коносаментах и манифестах и мы не делаем из этого ни какой тайны. А вот для какой цели мы этот груз возим, я думаю, в наше время знает любой школьник, это для получения прибыли, что является коммерческой тайной.

— Я все понимаю, — Горбунов выдавил из себя дежурную улыбку, — но мы обязаны проверить оперативные, агентурные сведения. — Он достал из внутреннего кармана пиджака потертый блокнот, нашел нужную страничку и прочитал: «8 марта 1989 года вы произвели внеплановый заход на остров Шикотан, где было погружено на борт два трехтонных контейнера. Ни в грузовом манифесте, ни в грузовом плане судна этих контейнеров нет. Это первое. Второе. 15 марта произведен заход в японский порт Хокодате — погружено десять легковых автомобилей. Откуда у вас иностранная валюта на приобретение техники, а также, кто давал разрешение на закуп. И третье. 22 марта сего года судно заходило на рейд порта Находка, двое пассажиров покинули борт, а два, совершенно посторонних человека, поднялись на борт судна. Кто они такие и почему их нет в судовых ролях? Вот это я и хочу выяснить. Что везли, почему и для чего? Вопросы понятны. — Чекист внимательно обвел взглядом присутствующих.

Первым пришел в себя Стоцкий. Он снял очки, протер платком, чуть запотевшие от волнения, стекла и водрузил «велосипеды» обратно на переносицу.

— По поводу заходов все было согласовано со мной и начальником управления пароходства. — Стоцкий выдержал паузу, чтобы привлечь к себе внимание и продолжил, — если вы так хорошо осведомлены о действиях начальника рейса, то почему же не в курсе дел, что именно по его инициативе был спасен экипаж СРТМа «Кижуч», и аварийное судно отбуксировано на остров Шикотан. Заход в порт Хокодате произвели по причине крайней необходимости, ввиду начавшихся непредвиденных родов у одной из пассажирок, а на рейде порта Находки были списаны два пассажира. О том, кто поднимался на борт судна в Находке и что грузили на Шикотане мне ничего не известно, но вот по поводу закупа автомобилей мы можем предоставить все соответствующие документы. — Стоцкий выдохнул и пригубил из рюмки коньяку, которую предусмотрительно поставила перед ним дежурная буфетчица.

После такого расклада, Горбунов недовольно поморщился и покосился на Ольгу Смагину, которая, не скрывая волнения, пристукивала каблучком своей маленькой туфельки по блестящей, после утренней уборки, палубе капитанской каюты. Затем он, без слов, сложил свои блокноты в черный пластмассовый кейс, встал и откланялся, что было похоже на дурную пародию поведения в обществе высокосветского чиновника.

— Добро, на сегодня все, но нам с вами, господин начальник рейса — он кивнул на Смагина, — предстоит еще долгая беседа, — Горбунов развернулся, прищелкнув наборными каблучками, забрызганных грязью, форменных башмаков, и вышел. Смагин помахал ручкой в спину, удаляющемуся государеву барбосу.

— Передайте привет майору Чугунову от Смагина, — Игорь дебильно улыбнулся, обернувшемуся чекисту. Горбунов тоже оголил ряд пластмассовых зубов и, слегка склонив голову набок, приложил руку к изящно загнутым полям фетровой шляпы, давая понять присутствующим о своей лояльности к подобным выходкам недоделанных гражданских придурков, стоящих одной ногой в камере — одиночке в мрачном подвале на Алеутской. Свой родной фасад в полости рта Васька Горбунов потерял еще будучи курсантом высшей школы КГБ, укрытой от глаз людских в подмосковных лесах, когда его товарищи устроили «горбатому» темную в вонючем сортире за безобидный донос начальству о состоявшейся пьяной вечеринке сокурсников на генеральской даче дочери начальника училища, безумно влюбленной в того самого Женьку Чугунова.

По растерянному взгляду удаляющегося опера Смагин понял, что попал в точку и, уже ни сколько не стесняясь седовласых представителей портовских властей, Игорь подошел к жене и поцеловал ее в теплые влажные губы и глаза.

«Любимая!» — шепнул он ей, — как я соскучился! «Я тоже» — пролепетала Ольга каким-то совсем детским и беззащитным голосом, — мне плохо одной, не уходи больше от меня надолго. — Игорь кивнул ей и еще раз поцеловал.

Их жаркую встречу оборвал ледяной и скрипучий, как старая телега на ухабах, голос капитана Семенова.

— Игорь Львович, я все понимаю, но мы на службе, — Семенов откашлялся, как это он делал перед своим очередным «красноречивым» выступлением на публике, — проводите даму в люкс, пока мы не закончим с делами, и там наслаждайтесь всеми доступными способами.

— Смотри, Ольга Алексеевна, и запоминай, какой у нас строгий и правильный мастер, — без тени иронии произнес Игорь, — не будь его мы бы так и не узнали, что в нашей стране людям можно наслаждаться всеми доступными способами.

— Перестань, Игорь, — Ольга легонько освободилась из объятий мужа, и встала, — извините, пожалуйста, я просто хотела увидеть мужа, а сейчас пойду и не стану вам мешать.

Игорь достал связку ключей и протянул Стоцкому.

— Александр Иванович, будьте так любезны, проводите жену во второй люкс по левому борту, там, кстати, вся моя документация, можете, пока ознакомится. Да совсем забыл, — Смагин оглянулся на кучу чиновников, которые, казалось, занимались каждый своим делом, но напряженные позы говорили о том, что мимо их, шевелящихся от любого звука, ушей не проходит ни одно слово. Игорь перешел на шепот: «Что известно по Карпентеру?» — Стоцкий развел руками: «Пока все тихо, а как наш «груз 200»? — Смагин посмотрел на Ольгу, которая внимательно следила за их разговором, и спокойно сказал: «Ящик с содержимым отправили на судмедэкспертизу, пусть патологоанатомы и криминалисты определяют причины смерти».

— У вас кто-то умер? — едва сдерживая себя, чтобы не зареветь, прошептала Ольга.

После этого вопроса уже Игорь едва сдерживал себя, чтобы не сорваться.

— Дорогая, это наши проблемы иди ко мне в каюту, я скоро буду.

* * *

Пока Смагин «перетирал служебные темы» с портовыми властями, на борт незаметно поднялись несколько человек в одинаковых стеганых куртках. Раньше так шили телогрейки для зэков и солдат страны Советов, впрочем, практически, вся многострадальная страна в то время была одета в подобные ватные телогрейки, стоптанные кирзачи и шапки-ушанки. Удобно и практично в любых условиях, что у станка, что на лесоповале. Сегодня в стеганый нейлон наряжали служителей многочисленных охранных структур и силовых ведомств, снабжая золотыми эполетами и погонами серый ширпотреб, отчего важность каждой государственной службы можно было легко распознать по затейливым гусарским вензелям и ярким нашивкам на рукавах мундиров.

В руках мужчины несли крючья, фонари и прочую примитивную технику для досмотра судна, состоящую из различных зеркал с подсветками. Старший наряда, капитан Хрулев, с воспаленными от бессонной ночи глазами и обвислыми серыми, в мелкую оспинку, щеками, словно, у давно пережившего свой короткий собачий век, старого бульдога, разносящего вокруг себя запах приближающейся смерти, матерясь самыми последними словами и, чахоточно кашляя, ввалился, со своей сворой, истосковавшихся по рытью в чужом грязном белье, узколицых и молчаливых в своем маленьком миру, сутулых ищеек, в теплое нутро пассажира.

Стая сыскарей растворилась по узким коридорам и многочисленным помещениям судна, и их теперь могли увидеть где угодно и в машинном отделении под пайолами, и тоннеле гребного вала, или в коффердаме, или в грузовых трюмах, где они обнюхали и ощупали фигуристых «японок», моряки сталкивались с ними и в подшкиперской, и в цепном ящике, даже на марсовой площадке. Спасательные шлюпки тоже не избежали доскональной проверки, и здесь, самый молодой и неопытный таможенник обнаружил пулевые пробоины в днище одной из лодок, о чем незамедлительно доложил Старшому.

Капитан таможенной службы Хрулев слушал доклад своего подчиненного сидя в кресле рядом со Смагиным. По его лицу иногда пробегала нервная дрожь, как у людей перенесших инсульт. После того как сержант закончил он небрежно махнул ему рукой и тот исчез, а Хрулев медленно обвел взглядом присутствующих, словно в каждом из них видел скрытого контрабандиста. Затем он покопался в своем мешковидном портфеле и вытащил помятый лист бумаги, который небрежно бросил на стол перед капитаном.

— Это постановление на обыск, выписанное транспортным прокурором, — он поправил свои запревшие клубни между ног, как это делают распоясавшиеся холопы, почуяв безнаказанность в своих поступках перед барином и продолжил, — вы все слышали, на судне кто-то использовал скорострельное оружие, по всей видимости, автомат, поэтому я имею полномочия произвести обыск во всех помещения судна вплоть до кают начальника рейса и капитана.

Смагин устало взял со стола постановление и с нескрываемой усмешкой пробежал по тексту одним взглядом, затем также пренебрежительно бросил ее в сторону нахохлившегося таможенника.

— Это всего лишь копия постановления на обыск, но к вашему департаменту она никакого отношения не имеет, он подвинул пустой бокал к таможеннику и наполнил его до краев из пузатой бутылки с «Бренди», — выпейте, капитан, и возьмите себя в руки. Вы прекрасно осведомлены, что судно границу не закрывало и, по идее, вам вообще здесь делать нечего. Я только сейчас от вашего сержанта узнал, что начат таможенный досмотр, с какой стати, скажите мне на милость. Ваш шеф, генерал Смирнов, заверил нашего начальника, что с его стороны к судну ни каких претензий нет, так что выпейте и давайте команду вашим людям покинуть борт судна во избежание недоразумений.

После этих слов на лбу Хрулева выступили капельки пота точь в точь, как на запотевшей бутылке «бренди», но он, не сказав ни слова, залпом осушил бокал, и его желтое, сморщенное, как прелый лист лицо вдруг расправилось, словно у покойника после отпевания.

— Вы думаете, мне нужен этот досмотр, — выдохнул он, — итак всю ночь на «Шолохове» копали, но приказ есть приказ, у меня инструкция. Попрошу вас дать указание экипажу и пассажирам разойтись по своим каютам, а начальникам служб открыть все служебные помещения.

Смагин покосился на Семенова, но тот сидел молча, не проявляя беспокойства, и лишь иногда кидал ядовито-смешливый взгляд в его сторону. «Ну что, начальник, допрыгался, вот и пришел конец всем твоим авантюрам» — говорили его серые, смешливые глаза. Игорь понял, что настала пора решительных действий. Он взял казенный листок бумаги со стола и, на глазах обезумевшего капитана Хрулева разорвал его на мелкие части и бросил клочки в большую, бронзовую пепельницу, где еще дымился чей-то окурок.

— Эту филькину грамоту вы в следующий раз покажете генералу Смирнову, а теперь попрошу освободить зафрахтованный мною пароход от вашего присутствия, — Смагин встал и указал рукой на выход, — «Гоу эвэй, мистер кастомс».

Таможенник тоже подскочил, словно из мягкого кресла вдруг выстрелила тугая пружина. Его фуражка грязно-болотного цвета с высоченной тульей соскочила с колен и покатилась по каюте.

— Да вы что это себе позволяете, я вас сейчас арестую за неподчинение властям, — он нагнулся в поисках своей фуражки, но помполит Василий Плоткин услужливо поднял ее и, отряхнув о свой пиджак, подал мышиный аэродром разгневанному представителю советской власти.

«Его давно пора арестовать» — шепнул он, преданно улыбаясь, на ухо таможеннику. Хрулев, приняв все это за необдуманный розыгрыш, взвизгнул, как парной поросенок перед окончательной штивкой внутренностей и, выхватив фуражку, которая последние десять лет служила ему хорошей крышей и добросовестно до сыта кормила всю его семью, и, сотрясаясь всем телом от начавшегося приступа Эпилепсии, плюхнулся обратно в кресло.

— Вы что тут все сговорились, да я вас, я вам…, - Хрулев захрипел изо-рта запузырилась желтая пена, его тело изогнулось, как у профессиональной гимнастки, делающей мостик, а глаза закатились, ища света в конце тоннеля.

Смагин одним прыжком оказался у извивающегося на полу человека. Одной рукой он схватил бутылку с «бренди», а другой при помощи серебряной вилки начал разжимать челюсти, сомкнувшиеся в предсмертной схватке жизни и смерти. При помощи Семенова ему удалось залить в клокочущее горло почти полбутылки живительного, сорокаградусного напитка и через минуту застывшее, словно сталь тело, размякло, глаза, как у куклы Даши, вывалились с обратной стороны глазного яблока и начали внимательно рассматривать, склонившихся над телом людей.

— Где я, что со мной, — Хрулев попытался подняться. Ему помогли прилечь на диван.

— Ты с друзьями, — Смагин цинично погладил таможенника по липким волосам на клинообразном черепе, как говорят врачи, все страшное уже позади. Сейчас мы вызовем скорую помощь и отправим вас в больницу. Вы явно переработали, перенервничали, вот и начался приступ, лежите спокойно, только дайте указание своим подчиненным вслед за вами покинуть пассажир.

Хрулев часто заморгал, на глазах выступили слезы.

— Вы не поверите, я только что всех нас видел с неба и разговаривал с богом.

— Охотно верим, мы все когда-нибудь пройдем через этот коридор, но вам повезло, вы сделаете это дважды, — Смагин легонько похлопал Хрулева по костлявому плечу.

Таможенник хотел еще что-то сказать, но Семенов остановил его жестом руки.

— Извините, господин Хрулев, но начальник прав, вам надо срочно покинуть борт судна и отправиться в больницу. Как только пограничники закончат оформление и сверку паспортов, мы обязаны начать выгрузку пассажиров и груза, — он незаметно погрозил Смагину кулаком, удивляясь своей незримой сговорчивостью, — а по поводу пулевых пробоин в шлюпке я проведу внутриведомственное расследование, а затем передам все материалы компетентным органам. С вашего разрешения, господа, — капитан Семенов обратился ко всем присутствующим, на все это время застывших в тех же позах, как начались приступы эпилепсии у таможни, — я провожу господина Хрулева и наряд до трапа, кстати, вот и скорая подкатила.

— Я с вами, — Смагин сгреб судовые документы и, обогнав мастера ища спасения от очередной партии чиновников, нырнул в свой люкс. То, что он там увидел, слегка обескуражило его. Небольшая гостиная в его каюте была заполнена десятком людей. Одни стояли у переборок, нервно разминая кулаки, другие сидели на корточках, потягивая сигареты. Ольга сжалась в комочек на диване, закрыв рот платком от сигаретного дыма, а за его любимым письменным столом восседали Федул, Стоцкий и угрюмый кавказец.

— А вот и наш начальник, — Федул встал и демонстративно обнял Игоря, — вот этот джигит, сын гор, Асланбек — без предисловий начал Федул, указывая большим пальцем на небритого чечена, — гонит пургу и уже битых полчаса доказывает, что у тебя для него на судне есть два контейнера с Шикотана с грузом копченой, красной рыбы. Будь другом, отдай мужикам их рыбу и пускай катятся на все четыре стороны, а мы займемся тачками. Но существует и еще одна проблема. Вот эти два мальчика, — Федул указал пальцем на двух лысых громил, толкущихся у двери, — тоже доказывают мне, что на борту должен быть Князь, ну их авторитет из Находки, который якобы застолбил все машины.

Смагин усмехнулся и обвел взглядом разношерстную публику в его люксе.

— Значит так. Для начала, ни каких контейнеров на судне нет, и князей из Находки тоже никто не наблюдал. Возможно, ваш Князь, где-то оттягивается с пассажирками, или затерялся среди экипажа, я этого не знаю, после выгрузки пассажиров и машин сами пройдете по каютам и удостоверитесь. Так что информация к вам пришла липовая, ищите свои контейнера и авторитетов там, где вы с ними расстались. У меня все, если больше нет вопросов, то все свободны. — Он повернулся к Федулу,

— Братишка, наведи порядок на пассажире, избавь меня от присутствия этих орлов. После сказанных слов кавказец сверкнул глазами и встал.

— Что-то здесь не так, — чечен почесал волосатую грудь, — смотри, начальник, если врешь, лучше бы тебе не родиться.

— Конечно, все не так, — вскипел Смагин, — да ты только выгляни в коридор, пароход переполнен фэ-эс-бэшниками, не по вашу ли это душу!

— Ну, хватит, зачем своих пацанов обижать, — Федул примирительно похлопал чечена по плечу, — предьява твоя, Аслан, липовая и если не докажешь, будешь отвечать за гнилой базар. Разберись с поставщиком, потом будешь требовать, ищи козырную масть или ответишь по закону.

Аслан одернул плечо и пошел на выход, за ним потянулись еще четверо чернооких и угрюмых земляков. Остальные тоже как-то незаметно исчезли из каюты, а Смагин все стоял на том самом месте, как зашел в каюту. Спина его взмокла, голос слегка охрип. Федул обратился к одному из знакомых находкинских братков, который в нерешительности топтался на выходе: «Север, ты меня знаешь, был бы Князь здесь, базара нет — машины ваши, но его нет, и потому я их забираю, а ты ищи своего другана, желаю успеха».

Игорь до сих пор не мог поверить, что первый раунд он выиграл по очкам, но чтобы бой завершился победой, придется еще ой как попотеть. «Если ты чувствуешь себя, слабея своего противника, — учил Игоря когда-то его любимый тренер по боксу Виктор Гуськов, — главное не опускать руки, не открываться до конца боя, а периодически контратаковать, используя, пусть даже запрещенные приемы, такие, как удар ниже пояса или открытой перчаткой. Бой могут остановить и даже присудить победу более слабому сопернику, к примеру, из-за рассеченной брови, а победителей, как известно, не судят».

Сегодня он хорошо разыграл партию, даже Федул не усомнился в его правоте, но, чтобы как-то выйти из замешательства и разрядить обстановку Игорь осторожно взял Федула за локоть и увел бойца невидимого фронта на более приятную тему.

— Значит, как договорились, братан, две тачки твои, остальные перегонишь на стоянку управления пароходства, я дам вам своего человека, он покажет. Александр Иванович, вы не обиделись, что я назвал вас своим человеком, — Игорь с улыбкой повернулся к Стоцкому, который все это время спокойно читал, изрядно потрепанный, журнал «Морской флот».

— После всего, что я здесь услышал, я больше ничему не удивляюсь, — Стоцкий потянулся и встал, ну что ж я готов, вижу, моя помощь здесь больше не требуется, если пароходские или чекисты опять начнут наезжать, звони в любое время.

— Федул, еще одна просьба, оставь на судне пару надежных ребят, я им каюту дам. Не равен час «чехи» опять наедут, сам понимаешь, Ольга здесь.

— Заметано, авантюрист ты наш, все будет правильно, — он кивнул одному из гариллоподобных мужичков, развалившихся в креслах — Квадрат потолкайся здесь пока, на обратном пути я тебя заберу.

Когда званые гости удалились, Стоцкий наконец скинул свой дорогой плащ и достал из дипломата крокодиловой кожи две бутылки «Плиски» отменного болгарского коньяка и коробку супердефицитных конфет «Птичье молоко».

— Давай по стопе за приход и еще по одной за твой завтрашний отход на «Шолохове». Виктор Иванович документацию подготовил, пойдете вместе на экватор.

— Ой, а как же я, Игорь, ты ведь обещал, — Ольга уткнулась своим маленьким носиком в плечо мужу и запричитала, то и дело всхлипывая. Дома Димка ждет, ты обещал съездить с нами на море.

Смагин слегка отстранил жену и поцеловал ее в мокрые щеки.

— Обещал, значит, съездим, — рейс всего-то до Сингапура и обратно прокатиться, а мне здесь оставаться ну никак сейчас нельзя. А тебя с сыном я на это время отправлю в круиз по Японии, «Ольга Садовская» отходит через два дня, билеты Александр Иванович уже заказал.

— Боже, это, наверное, очень дорого, — Ольга, как ребенок, посмотрела на Стоцкого, который вытащил из своего волшебного дипломата два блестящих синих билета с изображением белого парохода на лицевой стороне.

— Отдыхайте, Ольга Алексеевна, на здоровье, — Стоцкий помахал билетами у своего лица, — я думаю, не дороже нашего с вами здоровья, по крайней мере, и не в деньгах счастье, но и без них нашему брату тоска великая.

— Это мой гонорар за рейс, — пытался оправдаться Игорь, но Стоцкий махнул рукой.

— Наливай, время поджимает, а дел у нас впереди невпроворот.

Смагин встал и звякнул фужером о стекло, под которым на стене хитро щурился Ильич.

— Ты чего это с мертвяками чокаешься, — не удержался Стоцкий.

— У нас с этим умником свои тайны, потом расскажу….

 

Глава ХII. Золотой треугольник рабских иллюзий.

Полдень. Весеннее солнце быстро прогревает остывшую за ночь землю, но в тени высокого борта белоснежного красавца «Михаила Шолохова», возвышающегося, как огромный дом в самом центре города у причала морского вокзала, приятно постоять и обсудить план предстоящего рейса и помечтать о будущем. Легкий бриз приносит с моря запах водорослей и мазута и, стоя здесь, на самом краю земли, ощущаешь себя причастным к водовороту жизни и вселенной.

Виктор Иванович Лещенко присел на овальный стальной «бык», от которого к левому носовому клюзу пассажира тянулись три желтых пятидюймовых продольных каната. Они слегка провисли от тяжести и покачивались в такт легким, едва заметным колебаниям пассажирского лайнера, отдыхающего перед новым рейсом.

Игорь Смагин поставил дипломат на причал и, задрав голову начал внимательно рассматривать судно.

— Ничего, корвет, потянет, — заключил он, ища глазами иллюминаторы своей будущей каюты. Затем он с искренней просьбой обратился к напарнику.

— Виктор Иванович, давай немного посидим перед дальней дорожкой на родимой земле, веришь, я после «Орловой», как загнанный суслик, отдышаться не могу, двое суток, как на карусели. По началу братки одолевали, потом таможня, чекисты, менты и прочая береговая мразь, даже не верится, что все позади.

— Лещенко внимательно посмотрел на Смагина и с улыбкой покачал головой.

— Наслышан я, сынок, о твоих приключениях, — он достал пачку «Явы» и затянулся сизым дымком, его взгляд был направлен куда-то за горизонт. Так, словно пронзая энергетическим сгустком мыслей, пространство и время, смотрят либо отпетые романтики, либо очень умудренные жизнью люди, — только ты не шибко успокаивайся на счет своих долгов, сам знаешь каких, — продолжил он, — ни бандиты, ни менты с тебя с живого не слезут, пока до истины не докопаются.

— Пускай копают, это их лакейская работа, за которую им щедро платит хозяин, — Игорь нервно сплюнул в воду, — а будь моя воля, Виктор Иванович, всю эту чиновничью нечисть вместе с блатными сгреб бы грейдером в одну помойную яму и закопал, а сверху вбил осиновый кол. А предкам наказал, никогда близко к тому поганому месту не приближаться.

— Вот-вот, у нас на Руси всегда так, — Лещенко укоризненно покачал головой, — одни сгребают в яму других и занимают их места. Только простым людям-то от этого не легче. Пока ты был в рейсе, здесь многое что изменилось. Говорят, Горбачева хотят скинуть, а кто придет ему на смену? Да те же самые пройдохи, его бывшие холопы и лакеи и опять управлять государством станет конюх и его сожительница кухарка, законы писать станут бывшие троечники и жулики, а потому в России все будет по — старому, если не хуже. — Виктор Иванович загасил сигарету о железную тумбу и встал. — Идем, Игорек, нас уже ждут, гляди, пассажирский машет с трапа. Узнал, бродяга, это Сергей Онищенко, вашу мореходку кончал, мы с ним в прошлом годе на «Андровской» работали, ох, сколько было выпито разных прекрасных напитков, а невесту я там себе завел, до сих пор, только вспомню ее «камасутру», дух захватывает.

Слова, произнесенные с таким задором совсем немолодым человеком, не оставили равнодушными двух молодых моряков в желтых австралийских комбинезонах. Они резво закатывали белой эмалью и без того чистый борт пассажира мохнатыми валиками, нанизанными на трехметровые бамбуковые жерди. Розовощекие молодцы, лишь на несколько секунд, прекратили свое занятие, смерив оценивающим взглядом двух незнакомцев и, после короткой паузы, молча продолжили монотонную работу.

— Эй, моряки, откуда шип прибыл, — поинтересовался Лещенко, явно желая втереться в доверие к рядовым матросам.

— Из Пуссана, батя, слыхал про такой городок в Южной Корее, — рыжий малый поправил на голове белую бейсболку и добавил, — а следующим рейсом, говорят, на Юго-Восточную Азию пойдем, только куда, пока неизвестно, Азия, она вон какая, за год не объедешь. Нас рыбаки на рейс зафрахтовали, повезут сменные экипажи на тунцеловы. Правда у этих рыбаков сплошная неразбериха, поэтому точно никто не знает.

— В Сингапур пойдем, моряки, этот городок, подходящий для вас? — Виктор Иванович подмигнул рыжему, который от неожиданности чуть не опрокинул ведро с краской.

— А ты, дед, по чем знаешь, ты кто такой?

— Если говорю, значит, знаю, я ваш новый начальник рейса, а это мой коллега Игорь Смагин, сегодня вечером снимаемся, так что поторапливайтесь с марафетом, морячки. — Он взял свой чемодан, с которым не расставался ни в одной экспедиции и пошел к трапу. На ходу он заметил:

— Гляди, как нашего брата научили работать за кордоном, ни одной капли краски не проронили, а глянь, что в нашем заливе плавает, страшно смотреть, как на Горностаевской свалке, отсюда все и начинается. Никому ни до чего дела нет, лишь бы успеть нахапать побольше, пока у власти.

— Да ладно тебе ворчать, Виктор Иванович, — Смагин обнял Лещенко за широкое плечо, — впереди у нас с тобой куча новых впечатлений, на обратном пути заход в Японию сделаем, подберем тебе лимузин по комплекции, а что мусор в море, то это не та беда, главное избавиться от мусора на берегу, среди правительства и чиновников. Лещенко обернулся и посмотрел на Смагина, как смотрит милиционер на очередного подвыпившего клиента.

— Тебе бы, парень, с трибуны речи толкать, а не по морям шляться.

— Придет время, можно будет и с трибуны сказать свое слово и сделать для людей хоть что-нибудь, а пока давай, Виктор Иванович, наслаждаться жизнью и свободой, — говорил Смагин, осторожно подталкивая в спину грузного начальника. Лещенко то и дело останавливался, переводя дыхание и отирая обильный пот с широкого лба.

— Ох, уж эти трапы, сколько я по ним за жизнь нашагался, — сокрушался Лещенко, охая и кашляя.

— Меньше курить надо, ты лучше, старый, глянь наверх, враз забудешь про отдышку и подагру.

На верхней площадке трапа в компании пассажирского помощника появилась стройная фигурка девушки в короткой юбочке и белой шелковой блузке. Юбка была настолько короткая, что Смагин смутился и опустил глаза. Ее прелестное личико то и дело озаряла улыбка. Девушка о чем-то непринужденно разговаривала с пассажирским помошником, кидая любопытные взгляды на бредущих по трапу людей, но как только те преодолели последний марш, юркнула в темное чрево пассажира.

— Здорово, Сережа, как жизнь, это Игорь Смагин, такой же начальник рейса, идем на Сингапур вместе.

— Очень рад, Виктор Иванович, с вами приятно работать, добро пожаловать на борт. Ваши каюты готовы, капитан ждет встречи с вами, сообщить ему?

— Да как хочешь, мы тут немного ознакомимся и сами ему представимся. Кстати, я его знаю?

— Нет, наверное, Григорий Аверьянович Баранов, он долгое время сидел в службе пассажирского флота, теперь вот решил развеяться по морям.

— Хорошо хоть не Козлов, — «съюморил» Смагин и от неловкости за очередную банальность опустил глаза. — Извини, Виктор Иванович, я в последнее время стал замечать, что фамилии людям даются не просто так. — Игорь расправил грудь и вздохнул поглубже, чтобы не сорваться. — Вот, к примеру, был у меня приятель, Серега Козлов, вроде не плохой парень, вместе учились в мореходке, вместе работали «суперкарго» на линейщиках. Ну, повезло Сереге, слегка подтасовал бумажки, когда работал главным бухгалтером и сумел урвать от пароходских запасов себе самую малость, чтобы открыть бизнес в Сиэтле и купить хороший дом. И дай бог ему. В управлении пароходства только ленивый не ворует. И вот моя родная сестричка летит по гринкарте в тот самый Сиэтл. Конечно же, в этом городке ни единой знакомой души, кроме Билла Гейтса, шучу. Я говорю, зайди, Надюша, к моему старинному корешу Сереге Козлову, поможет на первых парах. И что же вы думаете, мужики, наш Козлов даже ее на порог не пустил, разговаривать с землячкой и сестрой своего друга не соизволил. И кто же он после этого, конечно же — КОЗЕЛ! Лещенко сурово посмотрел на Игоря и, как ни в чем не бывало, продолжил вступительный монолог.

— Ну, как же не знаю, с Гришей Барановым мы знакомы еще, когда он третьим помошником ходил на «Хабаровске», толковый парень. Ну, да ладно, ты тут шум не поднимай, мы сами как — нибудь разберемся, дай нам бортпроводницу пошустрее для сопровождения, кстати, вот ту, что с тобой только что так мило ворковала.

— А, Милочка Цыганкова, она у нас действительно одна из лучших. Пассажирский погрозил пальцем. — Ох, Виктор Иванович, ничего от тебя не утаишь, — он заглянул в холл и крикнул дежурной: «Срочно Цыганкову к трапу!»

Что у них за имена на пассажирах, словно специально подбирают, снова не удержался Смагин, — Мила, Вета, Ника, Ксюша…, куда подевались Любы, Тани, Зины, Наташи…

Пассажирский улыбнулся и рукой пригласил во внутрь:

— Не переживай, начальник на нашем пассажире полный комплект имен на любой вкус, сам скоро узнаешь.

После убогого интерьера на «Орловой», отделка внутренних помещений «Михаила Шолохова», дизайн огромного ресторана с овальными, никелированными столами и мягкими креслами, современный интерьер танцевального и музыкального салонов, супернавороченный кинозал с огромным плоским монитором и стереосистемой, библиотека и бассейн с голубой водичкой на корме, поразили воображения Смагина.

Экипаж теплохода был подобран из молодых, красивых и опрятных юношей и девушек. Они встречали гостей с улыбками и с готовностью указывали направление движения сначала в сторону администраторской и двух шикарных люксов, расположенных в носовой части верхней палубы левого борта, а затем и каюты капитана.

Милочка Цыганкова вблизи оказалась не такой уж и милашкой, она слегка подзапустила кожу на лице и, едва заметную угреватую сыпь, уже не могли скрыть ни какие «тонаки», но это не портило общего впечатления о пароходе и остальных членах экипажа. Смагин знал рецепт от этой болезни, придуманный еще римскими весталками, и уже не сомневался, что Мила с радостью воспользуется его советами.

Девушка, по ходу дела, постоянно что-то рассказывала, словно гид заученную тему экскурсии, внимательно рассматривая Смагина и, скорее всего автоматически, одергивая короткую юбку, когда оказывалась впереди на трапе, на что Виктор Иванович заметил:

— Гляди, Игорек на тебя уже глаз молодушка положила, а меня словно и нет здесь.

От этих слов Мила вся зардела и примолкла, отвечая только на заданные вопросы. Это смущение девушки, работающей на таком престижном лайнере, было удивительно видеть Смагину, тем более его до сих пор еще не покинуло очарование его Ольги, и он находился под чарами, наложенными на его душу прошедшей ночью, когда они зажигали на своей скрипучей, проверенной кровати, как и пять лет тому назад, будоража страстными вздохами спокойные сны, уставших от жизни, соседей. Но чем больше времени Смагин находился на пассажире, тем все сильнее, с каждой минутой, с каждым часом, новое романтическое чувство захватывало его, разрушая все поставленные семейной жизнью запреты.

Мила открыла своим ключом двери обоих люксов и замерла в нерешительности, поправляя оборки на белоснежной, форменной блузке. Смагину хватило одного взгляда на высокую грудь девушки, которая часто вздымалась под тонким прозрачным шелком, подчеркивая правильные формы тела и яркий здоровый румянец на бледном лице — предвестник душевных переживаний, проступивший на пухлых, затонированных жидкой пудрой щечках, чтобы убедиться — девчонка втюрилась в него с первого взгляда и уже готова была скинуть с себя ненавистную и сдерживающую ее желание одежду. Обстановку разрядил Виктор Иванович.

— Спасибо, хорошая наша, дальше мы сами разберемся, будь так любезна, закажи нам через ресторан что-нибудь перекусить, до ужина далеко, а мы с Игорьком с утра не жрамши, — он засмеялся избитому каламбуру, — все, пока свободна, понадобишься, вызовем, — он махнул Смагину рукой, — заходи, начальник, потолкуем. Цыганкова еще секунду колебалась, прикусив пухлую губку, но, не найдя, что сказать, обожгла Смагина взглядом черных глаз, и легко, словно по воздуху вспорхнула по длинному коридору, словно на подиуме, выкидывая впереди себя, слегка искривленные в голени ножки.

Смагин проводил девушку взглядом отпетого искусителя и покосился на Лещенко. Тот молча наблюдал сцену и, когда дневальная исчезла, с улыбкой сказал:

— Что, юноша, не будь здесь меня, уже затащил бы девку в постель. Я прав? — Смагин ничего не ответил, пожал плечами и тяжело вздохнул. — Ничего, еще успеешь, хотя Саша Стоцкий попросил меня немного остепенить твою прыть, но ты знаешь, я в молодости и сам ни одной юбки не пропускал, так что делай, как считаешь нужным, а вот на счет остального будем решать все сообща.

Когда Игорь перешагнул комингс двери своего нового жилища, его захлестнул неописуемый восторг, но он не показал своего восхищения даже напарнику, а лишь с излишней иронией в голосе промолвил.

— Неплохие хоромы, на «Орловой» о таком даже и не мечтал, но все равно, та, маленькая каютка, чем-то мне ближе.

— Первый рейс, как и первая любовь, всегда ярче и памятней других, — Виктор Иванович опустился в кожаное кресло и положил на большой полированный стол свой чемодан, — ничего, к хорошему быстро привыкаешь. Конечно, это уже не «актриса», но до «Пушкина» этому лайнеру еще тянуться и тянуться. Ты только посмотри, сплошной пластик, — Виктор Иванович постучал костяшками пальцев по переборке, — больше месяца в этом искусственном мешке не протянешь.

— Но моряки — то терпят, — с какой-то скрытой горечью за бывших собратьев произнес Смагин, — ходят и полгода, и по году и ни какими напастями их не запугаешь.

— То моряки, они до поры, до времени не замечают изменений в своем организме, — Лещенко погладил свой лысый затылок, — а когда начнут волосы и зубы выпадать, ноги станут, как спички, по ночам начнут суставы крутить, хоть волком вой, а сердце превратиться в тряпку, когда при виде женщины на лице, кроме слюны на губах больше ничего не проявится, заказывай моряк, по себе панихиду. Но это все проза. Ты лучше, паря, в судовую роль загляни, — Лещенко протянул стопку бумаг Смагину, — с нами в роль вписан еще один начальник рейса, какой-то Василий Иванович Горбунов, я что-то такого в нашей конторе не припомню.

— Знаю такого, этот комитетчик давеча меня пытал на предмет моих похождений на «Орловой».

— Ну и что дальше? — Лещенко вопросительно приподнял кустистые брови.

— Настрочил я ему праведную ложь, пусть разбирается.

— Тс-с, тихо, — Виктор Иванович приложил пухлый указательный палец к губам и кивнул Игорю на выход.

В пустынном коридоре он огляделся и плотно прикрыл железную дверь каюты, которая, мягко щелкнув замком, оставила все тайны внутри помещения.

— Забыл тебя предупредить, напарничек, что на подобных пассажирах все каюты нашпигованы «жучками» и видеокамерами. У меня есть свой человек из электронщиков, специалист по этой части, он перед самым отходом нам всю эту систему заблокирует, и твой чекист вместо наших разговоров будет слушать все что угодно, только не наши с тобой пьяные разговоры о политике. Почему я об этом знаю. Расскажу позднее, а их бункер с мониторами и магнитофонами расположен на самой нижней палубе. Как-то я вез одного Гэ-бэшика на «Руси», выпили мы с ним по литру, он и давай хвастаться. Показал тот самый свой бункер и прокрутил мне воочию часть разговоров экипажа, включая, конечно же, меня и капитана, показал видеозаписи, такие только в порно кино можно увидеть. Я тогда здорово струхнул, но все же довел чекиста до окончательной кондиции и изъял из его коллекции часть компромата, теперь мне в пору самому весь экипаж «Руси» шантажировать.

Игорь ужаснулся этому открытию. Он представил, что не будь с ним рядом вот этого прожженного и многоопытного напарника, сидеть ему через месяц, в лучшем случае, в одиночке на Алеутской.

— А на «актрисах» такой прослушки нет? — Смагин сглотнул слюну и вплотную приблизился к своему спасителю.

Лещенко лукаво улыбнулся и потрепал Смагина за взъерошенный чуб.

— Нет, сынок, тебе в этом смысле повезло в прошлом рейсе, ну а здесь держи ухо востро и свой острый язычок прикуси.

* * *

Москвичев еще на мгновенье задержал свой взгляд на стройной шеренге разноцветных, лакированных лимузинов, которые, развернув свои обтекаемые капоты на восток, вытянулись, вдоль помятого океаном борта пассажира, словно отдавая последний поклон маленькому островному государству, где их зачали в конструкторских цехах и на бескрайних конвейерах кривоногие узкоглазые существа и разослали по всему миру в поисках счастья. Этой партии секондхэндов явно не повезло. Очень скоро разбитые дороги и разбавленный спекулянтами бензин этого захолустного русского городка превратят их в груду ржавого металла, которая, как дешевая, стареющая проститутка будет переходить из рук в руки, пока не закончит свои дни на одной из городских свалок.

Вот уже последняя фигуристая «Тойота», блеснув хромированными литыми дисками семнадцатидюймовых колес, мягко опустилась на бетонный причал, поросший пучками ярко-зеленой травы, рядом с нервно лязгающими буферами платформами для контейнеров и боцман Кручинин скрестил руки над головой, что означало окончание выгрузки.

«Баста!» — крикнул коренастый докер заветное слово всех портовиков мира крановщику на башне железного «Ганца», изготовленного немецкими коммунистами для русских победителей в прошедшей войне на бывших заводах Круппа. Пожилой докер отстегнул замок крепления на колесах японки и, сняв желтую, пластиковую каску, отер рукавом грязной спецовки бугристый лоб, на который спадали седые кудри.

— Живут же люди, Санек, — пробасил он, обращаясь к вирамайнальщику на борту пассажира, — тут всю жизнь горбатишься за одну идею, а

такие красавицы, как эта, являются лишь во сне, да в кино за проклятых капиталистов. — Он осторожно провел грубой рукой по полированной поверхности лоснящегося кузова.

— Смотри не поцарапай своей клюкой полировку, — крикнул сверху Санек, потом вовек не расплатишься.

— Ничего, вот парторг визу мне подпишет, и я тоже пойду по золотому треугольнику: «Владивосток — Гонконг — Иокогама». Куплю носки с бисером, туфли лакировочки, костюм с отливом, вот такую «Тойоту» и махну со своей Танюхой через всю Россию, к себе на родину, в Азов.

— Ой, размечтался, жди, как же, подпишет, — незлобно хихикнул Санек, — такие пропивохи, как ты, здесь нужнее, и кирзачи с телогрейкой тебе больше подходят к твоему любимому «Уралу».

«И мне бы такую не помешало» — с досадой закусил губу Москвичев, но безнадежно махнул рукой и легкой походкой направился к проходной порта, где возле шлагбаума маячила одинокая фигурка девушки в белой куртке.

— Извини, Катюша, задержался, Сергей подхватил две увесистые сумки своей подружки. –

— Вижу, весь с лицо сменился, когда мимо тачек планировал, — девушка потеребила парню каштановый чуб, кокетливо свисающий до самых глаз, — не завидуй ты ему, у этого Смагина столько проблем, другому за всю жизнь не скопить.

«Может поэтому и завидую», — усмехнувшись, подумал Сергей, — тут одна, две навалятся, и то решить не можешь, а Игореха их разгребает, как хороший пловец в бурном житейском море и несется дальше к намеченной цели. Но, а если подумать, как не крутись, финиш-то у всех один! — Он посмотрел на Катерину, которая рылась в своей косметичке.

— Проверяю ключи, — улыбнулась она, вот они, — она подняла заветный ключик к влюбленным глазам своего приятеля, который со стороны был похож на невменяемого маразматика, случайно оказавшегося рядом с цветущей молодой девицей. В этот момент им обоим вспомнилась последняя ночь на пассажире, когда они лежали на широкой кровати, свившись ногами и руками в один, судорожно колышущийся клубок, в полумраке каюты, больше похожие на спарившихся змей.

Девушка судорожно глотала свежий, морской воздух, льющийся живительным потоком из открытого иллюминатора. Она, словно блестящая форель в руках опытного рыбака притихла в ожидании и, чтобы не спугнуть призрачное счастье, тихо прошептала риторический вопрос всех женщин мира, начиная от Адама и Евы: «Ты меня любишь?!»

Сергей прошелся жестким наждаком подбородка по бархатной поверхности груди девушки и также чуть слышно произнес: «Да, милая».

С того момента они уже не расставились ни на минуту. Сергей буквально по следам ходил за своей возлюбленной, а та, не замечая завистливых взглядов и едких уколов подруг, парила в своем розовом тумане и не думала о серых буднях, которые могут наступить также внезапно, как и эта любовь.

Сейчас они мечтали только об одном — поскорее завалиться на любую кровать и улететь в волшебный мир любовных грез, подаренных разумным существам всевышним создателем, слиться воедино в бешеном желании любовных ласк, вскриков радости, бурного притока крови в каждую клеточку и молекулу, наполненных гормонами счастья, молодых тел.

Выйдя за проходную на оживленную трассу, Москвичев вытянул длинную руку в надежде поймать такси, которые с грохотом проносились мимо невзрачной, по мнению мордастых водителей, парочки.

Сергей безнадежно опустил свой шлагбаум, но тут, совсем рядом, в притирку к вещам на бровке дороги, притормозила черная «волжанка». Мягко скрипнув тормозами и обдав пылью прохожих, машина наискось тупо уперлась колесами в разбитый бордюр, перегородив дорогу. Из, оклеяного тонированной пленкой окна «волжанки», выглянуло до боли знакомое, смуглое, лицо, больше напоминающее цыгана, у которого украли лошадь.

«Аслан!» — мелькнула тревожная мысль в голове Сергея, — это конец. Он ведь должен был предвидеть, что «чехи» не оставят его в покое. Этого человека он видел только один раз на острове, там все его называли Асланом и с благоговением выслушивали все его наставления, которые он произносил то на исковерканном русском, то на своем тарабарском языке. Как же можно забыть этот сломанный горбатый нос и тонкие и сизые, как у утопленника, губы. Аслан тогда тоже запомнил русского и потому без вступлений, дружелюбно произнес:

— Садись, москаль, покатаемся, разговор есть, — Аслан махнул рукой и из машины вышла парочка чернооких, с ястребиными носами кучерявых молодца. Они едва доходили своими завитушками на затылках до груди Сергея, но выпученные и злобно вращающиеся вокруг своей оси глаза не выражали ничего, кроме жажды крови и насилия, ведь не для того они бросили стада баранов и любимых ишаков, там, у подножия седого Кавказа, чтобы здесь, на краю земли сусолится с никчемными русскими.

— Девка, тоже поедет с нами, — прохрипел Аслан, наводя «страх» на случайных прохожих.

Катерина, было, взвизгнула, но два чернобровых карлика жилистыми, волосатыми руками закинули ее на заднее сиденье отечественного автомобильного «чуда», где ее поджидал хмурый Москвичев. Он несильно сжал девушке руку и приложил палец к губам.

Машина рванулась, словно на гонках, что устраивают лихие джигиты в своих аулах на ишаках, и понеслась в сторону центра города. Аслан развернул свирепое лицо к пассажирам и упер дуло большого пистолета в лоб Сергею. Москвичев свел глаза на мушке ствола, отчего стал похож на медвежонка, впервые встретившего охотника в нетронутом лесу, и про себя отметил: «ТТ», бьет наповал!» Катерина вся сжалась и закрыла лицо руками. Она ясно понимала, что влипла в какую-то страшную заварушку, и что самый верный способ избежать расправы — это помалкивать, пока не спросят.

— Где груз, шакал вонючий, куда подевался Али, — прошипел Аслан, все сильнее вдавливая дуло пистолета в голову перепуганного парня, — говори или я прямо здесь вышибу твои паршивые мозги, ты меня знаешь, москаль, — кавказец злобно заскрежетал зубами. Сидевший рядом небритый карлик упер в бок Сергею лезвие испанского ножа. «Им бы в цирке лилипутов выступать, народ смешить» — мелькнуло в голове у Сергея, — юмор не оставлял его даже в такие критические минуты, и это частенько помогало ему выходить сухим из воды в самых опасных ситуациях.

— Контейнера грузили при мне, — спокойно произнес Сергей, — но куда они могли деться из трюма, понятия не имею, — он осторожно отвел ледяное дуло пистолета ото лба. — Говорят, Али сбежал, — продолжил он, — вероятно, испугался фэ-эс-бэшников. Я слышал, что чекисты заинтересовались вашим грузом, возможно, они и забрали контейнера на рейде Владивостока. Моя работа — договориться с начальником рейса о погрузке контейнеров, что я и сделал, а уж о сохранности должен был побеспокоиться ваш человек, так что «се-ля-ви» — ищите женщину.

— Что еще за женщина, ты что мне, москаль, голову морочишь, — Аслан недовольно поморщился и покосился на Катерину, трясущуюся от страха.

— Некая медсестра, Юлия Чернова, исчезла с вашим земляком на рейде Находки. Она сопровождала беременную обработчицу с плавбазы, но та скоропостижно умерла во время родов в японском порту Хокодате, и врачиха осталась не удел, — Москвичев развел руками, прижав своего курчавого охранника к двери, отчего тот по-поросячьи взвизгнул и прошелся по всем русским матерям отборным матом, — вот Али и повелся на бесхозную красотку, — закончил Сергей, с презрением осмотрев ублюдка от макушки до грязных ботинок.

— Что у вас за пароход! — Аслан вскинул руки к небу, да так, что чуть не пробил крышу своего авто. — Контейнера исчезают, беременные умирают, люди пропадают бесследно. Скажи, куда с парохода мог деться Князь со своим кассиром? И кого не спросишь, все пожимают плечами, даже наш человек в органах теряется в догадках. Какой-то «Бермудский треугольник» получается.

«Скорее всего, любовный треугольник» — усмехнулся Сергей, но промолчал.

— Чего зубы скалишь, москаль паршивый, — вновь вскипел Аслан и его глаза выкатились из темных глазниц, удивляя присутствующих своей печеночной желтизной. — Знай, если контейнера не найдутся, утопим вас, как слепых щенят… Стоп! — в глазах чечена появилась искорка разума, — а не мог ли ваш начальник утопить контейнера? — Он грозно посмотрел на Сергея.

— Нет, исключено, какой ему резон.

— А чтобы место для своих машин освободить.

«А он не такой уж тупорылый баран, как кажется на первый взгляд» — подумал Сергей, но тут же простодушно отмахнулся от такой догадки.

— О заходе в Японию никто не знал до последней минуты, а топить контейнера в японском порту Смагин бы не осмелился — это вам не Россия. К тому же на пассажире и без трюмов нашлось бы место для десятка машин.

— Ага, — взревел Аслан, — значит, в Японии контейнеров на борту уже не было, следовательно, они исчезли либо на острове, либо на переходе.

— Я ничего не знаю, — взмолился Москвичев, — за грузом следил сопровождающий с него и спрашивайте.

Аслан после своей догадки немного успокоился и что-то буркнул своим напарникам. Машина круто свернула в один из дворов на Океанском проспекте и остановилась недалеко от змееобразного дома из красного кирпича.

— Пока, свободны, — он кивнул одному из своих охранников. Тот открыл дверь машины и показал рукой на выход, — но не вздумайте прятаться, найдем и пошинкуем, как капусту. С вас за доставку по сто баксов. Сергей порылся в карманах куртки и достал всю наличность.

— Это все, что у меня есть.

Аслан вырвал купюры, небрежно пересчитал и сунул пачку в карман замшевой куртки.

— Нищета, плавают за тысячу верст щи хлебать. Молитесь, суки, своему богу, чтобы нашелся Али с контейнерами, пошли прочь, русские собаки.

Сергей схватил за тонкую руку, едва живую от страха Катерину, и потащил ее из машины на свободу.

— Скорее, девочка, пока абреки не передумали. Нужно срочно предупредить Смагина. Говорил ему, добром все это не кончится.

«Волга» дунула сладковатым выхлопом угарных газов и скрылась за поворотом. Москвичев прижал трясущуюся девушку к груди и прошептал:

— Вот видишь, все обошлось. Прости, это я виноват во всем и Игореху втянул в дерьмо. Да, бог с ним, как — нибудь выкрутимся, показывай, где твой флэт.

Катерина трясущейся рукой указала на высокий дом через дорогу.

— Они что и твой адрес узнали или это совпадение? — девушка пожала плечами, она до сих пор не пришла в себя и не могла членораздельно говорить, а лишь тревожно оглядывалась, вытирая шелковым платком накатившиеся слезы. Потом обвила руками шею возлюбленного и прошептала ему на ухо.

— Да пошли они все к черту, эти чуреки, контейнера и прочая дребедень, меня сейчас кроме тебя никто не интересует, — он прижалась к парню всем телом и парочка медленно побрела через дорогу.

За всем происходящим из чрева серебристого «фольцвагена», припаркованного рядом с красным домом, наблюдала пара глаз, которые в темноте затонированного салона светились, как у голодного до поживы кота в душном, пропахшем плесенью, подвале. Квадрат сел на хвост влюбленной парочке еще на проходной порта, а затем пристроился в кильватер «аслановскому» черному катафалку, так он величал черные, похожие на гробы, машины «чехов». Его заинтересовало, чего хочет этот чечен от Москвичева и стюардессы с «Орловой».

Вслед за парочкой Квадрат осторожно вышел из машины и незаметно проскользнул в подъезд, где исчезли молодые люди. Когда этажом выше, заскрежетал замок, и хлопнула дверь, он уже поднимался по крутым ступенькам и успел запомнить номер нужной квартиры. Квадрат вытащил из кармана радиотелефон и, выдернув зубами антенну, позвал:

— Федул, это я. Аслан что-то затевает, в порту захватил приятеля Смагина с подружкой и только что выпустил. Сдается мне, в тех контейнерах ушел на лево какой-то ценный груз, возможно наркота или стволы. Я думаю, в этом замешан твой приятель Смагин. Будем его трясти?

— Ты меньше думай, лучше выполняй мои инструкции, — недовольно ответил в трубку Федул, — пусть черные свом темы сами сращивают и разводят, у меня своих проблем невпроворот, тем более Смагин завтра сваливает на «Шолохове». За месяц, я думаю, что-нибудь проясниться, а пока возьми квартиру под наблюдение, глядишь, и нам какой кусочек перепадет, все, до связи, через час, другой я заканчиваю оформление машин, встретимся вечером в спортзале.

— Ну, как знаешь, — квадрат переключил телефон в режим ожидания, а сам машинально посмотрел в окно парадной. Возле его «фольцвагена» маячили два низкорослых человечка, в которых Квадрат узнал телохранителей Аслана. Он усмехнулся и нажал кнопку дистанционного запуска двигателя на брелке от ключей зажигания. В тот же момент раздался оглушительный взрыв, и ярко желтый сноп пламени взметнулся из — под днища его «фольца», который от мощной взрывной волны подпрыгнул, завалился на бок и зачадил, как подбитый чеченскими народными мстителями русский БТР в одном из глубоких ущелий кавказских гор. Где-то в десяти метрах от, растерзанного взрывом автомобиля, валялись два дымящих трупа.

Квадрат едва успел увернуться от осколков стекла, лопнувшего и разлетевшегося на мелкие кусочки, окна, но все же его слегка зацепило, и по шее горячей струйкой хлынула кровь. В пустом проеме окна Квадрат сквозь дым разглядел, что к подъезду на полной скорости подлетела черная «Волга». Два человека закинули трупы в багажник, и машина также быстро исчезла.

Квадрат одной рукой зажал рану на шее, другой включил телефон.

— Федул, ты меня слышишь?

— Говори, у меня мало времени.

— Федул, война, люди Аслана только что взорвали мою машину, я чисто случайно жив, в натуре пора черных валить. Я в подъезде рядом с магазином «Электроника», срочно пришли машину с ребятами, и поднимай всех наших.

В трубке застыло гробовое минутное молчание. Квадрат понимал, что Федулу сейчас не легко принять верное решение, но, зная своего шефа, он не сомневался в его правильности.

— Машина будет через пять минут, а через десять всем сбор холле «Амурского залива», без моего распоряжения, чтобы ни каких перестрелок.

* * *

Из окна кабинета заместителя начальника пароходства хорошо просматривалась новая стоянка для личного автотранспорта, которую закатали свежим, дымящимся асфальтом в канун прихода пассажира. Сегодня здесь выстроились восемь японских седанов, вокруг которых собралось с полсотни зевак, большинство из которых были работники управления и плавсостава пароходства.

Александр Стоцкий только что вышел из кабинета шефа, где Егор Ильич Заикин очнувшись от литургического, любовного сна, в который он впал, пораженный молодостью и обаянием своей китаянки, разносил в пух и прах всех своих замов. Стоцкому досталось, как говорят, «по первое число», но он не унывал. Еще вчера капитан Калинкин снялся с японского порта Кавасаки на Средиземное море. Еще два транспорта с надежными капитанами уже зашли на Кипр и оформляют документы с крупнейшим судовладельцем мира Лоскаридесом о переводе судов под флаг этой страны.

Стоцкий посмотрел в окно и бросил накопившиеся бумаги на край стола. Он никогда в жизни не поступал так с оперативной информацией, а отрабатывал ее немедленно. Глядя на роскошные лимузины под своим окном, он представил себя в белом, льняном костюме и шляпе в кресле качалке, сплетенной из тропических лиан, на увитой виноградом террасе большого дома с колоннами из итальянского мрамора, возвышающегося на белых скалах греческого полуострова. Внизу в голубой лагуне покачивается на бирюзовой поверхности моря огромная океанская яхта, которую он приобрел недавно для путешествий по миру со своей семьей.

Счастливая жена и дети загорают на золотом песочке под мягкими лучами солнца. Александр тоже позволяет себе иногда такую роскошь, но бизнес есть бизнес, ни на минуту не утихает сотовая и спутниковая связь на рабочем столе. Он очередной раз берет трубку золотого телефона, откуда несется знакомый голос.

«Боже, это опять Смагин, что у него в очередной раз стряслось!»

— Говорит начальник рейса пассажирского судна «Михаил Шолохов», следуем в Южно-Китайском море курсом на Сингапур, Александр Иванович, — у меня на борту «заяц», обнаружили на вторые сутки, куда его девать ума не приложу.

Стоцкий немного подумал, почесал лоб и предложил.

— Пересаживай его на любой российский теплоход, идущий во Владивосток, а кто он такой?

— Вы не поверите, это мой сопровождающий с первого рейса, некий Али Хасанбек Мараев, только я его знал под именем Абдула. Его обнаружил наш местный чекист Василий Горбунов, вы его помните, он по приходу «Орловой» меня доставал с доносами, а сейчас вроде успокоился, идет со «спецзаданием» в Сингапур. Там наши рыбаки набедокурили и попали в местную тюрьму. Мы с ним познакомились поближе, кстати, оказался неплохим парнем, вот еще бы его отучить стучать, а водку он пьет не хуже любого «прома» в экспедиции.

— Ты, это, Смагин, со спиртным там, не шибко увлекайся. Твоего «зайца» Мараева здесь встретят со всеми почестями, я об этом побеспокоюсь, а вот таможне и погранцам по шапке достанется капитально, что просмотрели. Кстати, если тебе интересно, у нас, буквально вчера возле «Версаля» расстреляли очередного авторитета по кличке Аслан. И еще, как договаривались, две машины я передал твоей подопечной с «Орловой» — Марине Батьковой, где ты только таких экстравагантных дам находишь. Она мне за пять минут весь кабинет провоняла табаком, перегаром и дорогими французскими духами. Ладно, все, до связи, остальные вопросы порешаем на вечерних переговорах. — Стоцкий бросил пластиковую трубку и закурил свой любимый «Кэмэл» без фильтра. Он изредка баловался этими крепкими сигаретами, но ароматный табак давал свой положительный эффект временного расслабления клеток головного мозга.

«Скорее бы все это закончилось», — Стоцкий открыл тяжелую дверцу своего персонального сейфа и достал черную увесистую паку с документами. Здесь были копии договоров с судоходными компаниями, банковские счета, документы о регистрации оффшорных компаний…перед ним лежали жалкие бумажки, но в них содержалось его будущее и будущее его семьи.

Пока шеф будет судиться с китайцами три его парохода перейдут под удобный флаг, а сам Стоцкий с семьей уже через пару месяцев будет пить шампанское на своей яхте посреди Адриатического моря. Неужели осуществится мечта его жизни, и он наконец-то вырвется из-под контроля ненавистных советов, где каждый твой шаг прослеживается, вплоть до супружеского ложа, «правильными» коммунистами. Александр Иванович погладил папку, так гладят только очень близких и горячо любимых людей, и водрузил ее на самое почетное место в своем хранилище, где в деревянной коробочке из-под гаванских, сигар у него лежал нищенский, неприкосновенный резерв, размером в десять тысяч долларов, от которого он мечтал оттолкнуться в будущем.

 

Эпилог. Прыжок в демократический «рай»

Каждый человек в земной жизни от рождения и до последнего вздоха на смертном одре строит себе «нерукотворный» монумент, состоящий из мельчайших ячеек, невидимых молекул, которые словно пчелиные соты заполняются со временем нектаром познаний и открытий, успехов и побед, ошибок и горьких утрат.

Периодически эти ячейки пополняются ядовитыми спорами лжи, ненависти, зависти и мести, которые, как плесень заполняют нетронутые участки души, что приводит к разрушению конструкции и, казалось, незыблемый памятник начинает на глазах раскачиваться, разваливаться и рассыпаться, подобно песочному замку, построенному только на иллюзиях неудавшейся жизни.

В это раннее августовское утро девяносто первого года, когда восход яркого солнца из-за сопок приморского побережье ничем не предвещал о надвигающейся угрозе, Игорь Смагин, очнувшись от тяжелого сна, ясно почувствовал, что коварная болезнь несостоятельности, точившая его душу последние годы, как прожорливый червь точит спелое яблоко, все же вырвалась наружу, парализовав его волю и разум.

Он провел рукой по столу, где нащупал бутылку с минеральной водой и жадно припал к живительной влаге. Сколько раз он зарекался не напиваться вот так бездарно, и вчерашняя попойка с людьми, которых он в душе презирал и ненавидел, еще сильнее выкручивала на изнанку его истерзанную душу. Не смотря на муторное состояние, он все же нашел в себе силы, чтобы умыться и привести в порядок мысли и плоть. Сегодня заканчивался фрахт пассажира «Русь», который, ввиду особых чрезвычайных обстоятельств в стране, пароходские начальники временно выводили из эксплуатации.

— А вы оказались на удивление прозорливым, молодым человеком, — потирая большие, красные руки и жизнерадостно улыбаясь, приветствовал Смагина в своей сверкающей чистотой каюте, капитан «Руси» Михаил Бубновский, — всех лидеров ГКЧП еще вчера арестовали, переворот в России временно откладывается, сейчас пока в стране затишье перед бурей и полное безвластие, но к штурвалу рвется Борис Ельцин, тот еще «Пиночет».

Так что в стране грядут большие перемены и демократические преобразования, а возможно и революция.

— Час от часу не легче, — угрюмо промолвил Смагин и покосился на барную стойку в углу кабинета, где красовались с десяток бутылок коньяка, виски и прочих целебных с похмелья напитков. Бубновский перехватил взгляд начальника и с радостью предложил.

— Давайте по сто грамм за наше с вами будущее и новую Россию — капитан ловко откупорил литровую бутылку скотчвиски «Блэк энд вайт» и плесканул в темные фужеры искрящуюся жидкость. Он с удовольствием отхлебнул большой глоток и, по-мужицки крякнув, заел плотскую радость лимоном. — Наконец-то я дождался своего часа, Игорь Львович, вы мне можете не верить и даже посмеяться, но все эти годы я ждал и в душе верил, что наступит этот день избавления от ненавистного прокоммунистического режима.

Смагин с широко прикрытыми глазами и ртом непонимающе смотрел на преобразившегося капитана и действительно не верил своим глазам.

— Вы же коммунист, Михаил Яковлевич, — наконец вымолвил он, приложившись к бокалу, — мало того я считал вас насквозь прожженным марксистом, что произошло за столь короткое время, или вы меня разыгрываете.

— Бросьте вы свои штучки, Игорь Львович, сейчас не то время, чтобы травить анекдоты, я знаю десятки, сотни грамотных и умнейших людей в России, которые сегодня пьют шампанское за избавление от коммунистического ига. Вы ведь такой же в душе, как и я, только молодой и через — чур, открытый и прямолинейный, это и мешает вам по жизни. Ну, да ладно, не хочу вас учить и что-то советовать, подпишите бумаги и можно работать дальше.

— А где же наш великий марксист Бухарцев? — Смагин обвел, затуманившимся от утреннего возлияния, взглядом каюту, — два дня тому назад он готов был меня с потрохами сдать банде ГКЧПистов, а сейчас, наверное, отсиживается где-нибудь в парткабинете, уничтожает старые протоколы собраний и выносит на помойку портреты бывших «вождей», с раболепным трепетом ожидая распоряжений новой власти.

— Вы снова попали в точку, его отозвали в партком пароходства, а на замену прислали мне помошника по воспитательной работе с экипажем, — Бубновский усмехнулся и залпом допил виски, — сдается мне, он из той же компании, но пока никуда не лезет и то хорошо. — Мастер стопочкой сложил подписанные документы и положил на край стола, всем своим видом давая понять, что разговор закончен, но все же добавил.

— Говорят и в вашем управлении за время нашего плавания произошли большие перемены, — Бубновский поднял на Смагина бесцветные, смеющиеся глаза.

— Разваливается система, — вздохнул Игорь, — это и горько и грустно, но хорошо, что это наконец-то свершилось. Коммунисты сами спровоцировали свою скорую кончину, хотя такую заразу просто так не изведешь. Это как наркотик, подчиняет людей, делает их своими безвольными, зависимыми рабами. Да, чуть не забыл, вот отзыв о вашей работе, — Смагин достал из папки лист бумаги, — это для нашего брата, как охранная грамота, по крайней мере, не будет повода придраться. Он вспомнил, как вчера на совещании Сашка Гуща, словно мальчишку, отчитывал Бубновского, за придуманные судовыми стукачами «косяки» в работе капитана.

Мастер раболепно кивал головой и обещал исправиться. Затем всех гостей пригласили в банкетный зал, где уже через пару часов разгоряченные дармовыми «висками», «коньяками» и эротическими «па» местных танцовщиц, непримиримый ленинец Ваня Сличенко, скинув лоснящийся на локтях и карманах китель, зажигательно выплясывал «лезгинку» вприсядку. Оська Бланк, разомлев от обильной пищи и ликера, тискал на коленях смазливую дневальную Дашеньку Чуеву, переодетую для этих целей вместе с десятком таких же подневольных, в эротическую униформу «плэйбоевских зайчиков», а непроницаемый кадровик Гуща, сразу же после десерта, исчез в выделенном ему полулюксе, в сопровождении двух номерных, у которых передники едва прикрывали место, откуда росли их, неприлично длинные, ножки.

Игорь, неожиданно для себя, выпил почти две бутылки джина с ледяным тоником и к полуночи незаметно выскользнул из шумного, судового ресторана, чтобы через полчаса прижать к себе перепуганного ото сна Димку и улыбающуюся жену. Ольга была такая теплая и нежная, что Игорь, не стесняясь сына, целовал жену в горячие губы, пока она не остановила его.

— Ну, хватит, Игореша, мы ведь не одни, — она погладила мужа по небритым щекам и спросила. — Что у нас за праздник сегодня?

— А ты разве не знаешь.

— Нет, не знаю, расскажи.

— В России власть меняется, а она ничего не знает, — Игорь грубо обнял Ольгу, так что та застонала.

— Что ты делаешь, я что тебе шлюха, какая, будешь на пароходе со своими номерными так обращаться, — Ольга отпрянула от Игоря и, взяв спящего сына на руки, осторожно уложила в кроватку. Игорь усмехнулся и, покачиваясь, побрел на кухню.

— Какие номерные, какие шлюхи…, - бубнил он себе под нос, наливая полный стакан водки из хрустального графина.

Ольга стояла в дверях и внимательно наблюдала за мужем. Ей было жалко его, но еще больнее ей было за себя: «Какого черта я сижу в этом чулане и мужественно ожидаю из рейса своего мужа-героя. Он приходит в стельку пьяный и его еще надо жалеть и ложиться с ним в постель!»

— А тебе приятно со мной спать в пьяном состоянии, — негромко сказала Ольга и сжалась от сказанных слов. Она знала, что Смагин после таких высказываний может вскипеть, хлопнуть дверью и исчезнуть из дома на два-три дня. В таком состоянии он частенько стал являться после своих непродолжительных рейсов, но сегодня Игорь был особенно возбужден и в тоже время бессилен.

— Расскажи, что у тебя случилось, я пойму, может, что посоветую, или вместе подумаем, как дальше жить.

Смагин угрюмо взглянул на жену и опустил голову.

— Совсем истрепался я, душа моя стала, как половая тряпка, и я сам ее топчу с несгибаемым упорством. Думал, что стану с людьми более жестким и бездушным, и это поможет мне в моей будущей карьере, но нет, жизнь поворачивается совсем иначе. Тем, кому я верил, начали предавать меня, а те на кого я не обращал внимания, кого я в притык не видел, наоборот, всячески помогают и пытаются сотрудничать со мной. — Игорь налил себе еще полстакана, посмотрел на свет и вылил содержимое в раковину. — Мразь, ненавижу себя. Кстати, дорогая, вчера узнал в управлении потрясающую новость, наш друг Саша Стоцкий срочно уволился и исчез за кордоном. Говорят, прихватил с собой приличную сумму со счетов пароходства. На его месте сидит уже другой человек, раньше я его знал, как обычного бандита. Догадайся с трех раз кто мой новый начальник?

— Федул, что ли, — неуверенно произнесла Ольга, зажав рот рукой от такой догадки. — О боже! — Она театрально вскинула руки к небу, — да как же можно ставить на управление пароходством безграмотного человека. У него же семь классов и липовый диплом юриста, купленный в московской подземке.

— Это не все, — Игорь опять потянулся к графину, но махнул рукой, — неделю назад в подъезде собственного дома расстреляли нашего финансового директора Инессу Грехневу, ее место занял человек Федула.

— Уж не Квадрат случайно, — нервно засмеялась Ольга, — он мне звонил недавно, предупреждал, чтобы одна поздно не ходила и за ребенком присматривала, нашелся советчик.

— Нет, до этого не дошло, но, похоже, что мы скоро все будем под их властью. Не сегодня-завтра последние «риферы» уйдут под «удобные» флаги и мы их никогда больше не увидим. А я еще боялся американцев, они просто мальчики по сравнению с нашими российскими ворюгами, тут свои скоро по ветру всю страну пустят, а Федул со своей бригадой переберется в Белый дом.

— Ну, уж нет, этому не бывать, — Ольга стукнула кулаком по столу, так что подпрыгнул и опрокинулся графин с остатками водки, а Игорь в ужасе вскинул мутные глаза на взъерошенную женщину, которую всегда видел только смиренно улыбающуюся каждому его слову и нежно рассматривающую свое сокровище, под названием — муж.

— Что вы за мужики, которые позволяете так себя топтать, — Ольга налила себе рюмку водки и выпила. — Все, Игорь, увольняйся со своей фирмы, пора начинать новую жизнь. Муж моей хорошей подруги ищет себе помощника. Он бывший работник общепита, сейчас закручивает большой бизнес, у тебя есть шанс попасть в струю. Я знаю, ты терпеть не можешь торгашей, но завтра вся страна превратится в рынок, и ты, волей не волей, будешь его участником. Так лучше, наверное, быть во главе этого рынка, чем валяться на обочине с протянутой рукой.

От нескончаемой тирады слов Смагин весь съежился и стал похож на старца перед причастием.

— Ты считаешь, так будет лучше, — он скрипнул зубами, — я подумаю.

* * *

Месяц спустя Смагин мчался по улицам Владивостока в новеньком, японском, служебном, микроавтобусе, принадлежащий торгово-строительной компании «Каравелла» на встречу с представителем американской фирмы «Долфин групп». Встреча была назначена в одном из офисов Морского вокзала, сданного в аренду нарождающемуся бизнесу Дальнего Востока.

Деловой разговор с иностранцем не пугала Смагина, но какая-то внутренняя дрожь заставляла напрячься все тело, когда он поздоровался с высоким, седовласым джентльменом по имени Арнольд Крауз и тот, обменявшись любезностями с русским компаньоном, достал цветные проспекты, предлагаемых к продаже товаров и бланки договоров. Игорь по должности являлся заместителем генерального директора акционерного общества и имел право подписи на банковских документах и договорах, но когда он увидел фамилию президента фирмы стоящего в правом нижнем углу договора, он понял, что на этой планете все люди завязаны в определенные клубки, из которых вырваться невозможно.

«John Carpenter» — это имя забыть невозможно!

— Ай шуд лайк дисказ зис контракт виз май босс, — сказал Смагин в конце беседы своему будущему деловому партнеру и быстро вышел в холл морвокзала, оставив на столике нетронутую чашечку дымящегося, черного кофе и растерянного американского бизнесмена.

Когда он бегом спускался по мраморной лестнице, его кто-то окликнул.

— Эй, Смагин, своих, не узнаешь!

Игорь обернулся и увидел капитана Калугина, тот по дружески обнял Смагина и крепко пожал руку.

— Валентин Петрович, — радостно воскликнул Смагин, — как я рад тебя видеть, хоть одна родственная душа среди этих проходимцев. Слыхал, что твое «Карское море» Заикин продал китайцам, ну а взамен ты что-то получил?

— Куда там, шиш под нос, — Калугин покрутил фигурой из трех пальцев, — отправили в отпуск на полгода, а когда вышел, все оставшиеся в управлении пароходы оказались заняты, вот и болтаюсь второй месяц на бичу. Хотел в Японию сбегать за машиной, ну и обратился к нашему общему другу Витальке Семенову, с которым ты на «Орловой» покорял север, сейчас он мастером на «Ольге Садовской», таскает по сотне тачек в неделю из Кобе и Таямашинки.

— Ну и как тебя Семенов встретил, насколько я помню у него должок перед тобой, — прищурился Смагин от нахлынувших воспоминаний.

— Да, никак, — Калугин сплюнул себе под ноги, — козел законченный, твой Семенов, послал меня в отдел кадров пароходства, чтобы мне выписали направление. Я ему говорю: «Ты чего, волчара позорный, мутишь, мне нужно — то всего одну машину привезти по старой дружбе. — Не имею права, — говорит, — все места платные, расписаны на год вперед. Послал я его, конечно, куда положено, но видно бог есть на свете. Не выдержало сердце «отважного» капитана бремени неправедных денег, и привезли его из того самого рейса уже в цинковом гробу. Вот такие наши дела, ну а ты как, смотрю, животик отрастил, не в боссы, случайно, подался.

Какие боссы, Петрович, работаю, сам не знаю на кого, правда платят хорошо и особо не контролируют, вроде доверяют. Я ведь тоже, в душе моряк, на берегу сидеть нет мочи, ну и подался было с пассажиров к рыбакам подработать, короче, заявился лично к господину Сидоренко в Дальморепродукт. Сидим мы в его кабинете попиваем, как ты говоришь, по- дружески, кофейко, ну, я за разговором и напросился к хряку продажному на добытчик, который работал в одной из совместных российско-американских компаний в Бристоле.

— Нет проблем, — говорит мне Сидор, только у нас своя медкомиссия и пройти ты ее должен в нашей поликлинике, а свой санитарный паспорт можешь выбросить. — Ну что делать, если такой порядок у рыбаков, иду проходить комиссию, и там меня дробят кардиологи. Находят при помощи какого-то японского сканера и паршивой «узишки», с десяток болезней сердца, начиная от ишемии и аневризмы аорты и кончая микроинфарктом и стенокардией. Я когда посмотрел на вердикт врачей, решил, что осталось заказать памятник и ждать скорого конца. Но мое счастье в коридоре этой «чудо — поликлиники» встретил знакомого рыбака. Он рассказал мне забавную вещь, оказывается, в этой больнице существует негласное правило дробить чужаков, и мое заключение было сделано по заказу верхнего начальства, как ты догадался, начальника управления — Сидоренко Ивана Дмитриевича.

— И ты это все так оставил! — Возмутился Калугин, — ну, Игорь, я тебя не узнаю.

— Знаешь, Валентин, судьба сама разобралась с подлецом. Буквально через несколько дней, я прошел полный медосмотр в кардиологическом центре, где меня признали совершенно здоровым человеком, а от знакомых рыбаков узнал, что в американском Сиэтле скоропостижно скончался единственный сын Сидоренко — директор той самой совместной Российско-американской компании. Так что, брат, как говорят проклятые янки: «Донт трабл зэ трабл антил зэ трабл траблз ю» — не беспокой беду, пока она сама не побеспокоила тебя, а еще лучше предлагают мудрые китайцы: «Сиди на берегу Янцзы и жди, когда мимо тебя река пронесет труп твоего врага!». Правда в России на берегу речки долго не усидишь, лучший друг первым и скинет тебя в омут.

Калугин искоса оглядел Смагина, как хороший еврейский портной осматривает дорогого клиента и тихо, словно благословляя сына на истинно правильный путь, сказал:

— Выкинь, парень, эти дурные мысли из свой непутевой башки, сейчас в стране начнется такая мясорубка, попадешь под жернова, мало не покажется, так что сиди в своей норке и не высовывайся.

Игорь махнул на прощанье капитану и пошел своей дорогой. Справа в огромном окне зала он заметил, как к пассажирскому причалу приближается черная громадина, напоминавшее ему что-то давно ушедшее. На корме золотыми буквами, словно на могильной плите было выведено «RUSS». «Боже, неужели этот тот самый белый пароход, который он когда-то называл «Красным пассажиром». Сейчас он и не белый и не красный, а щедро вымазанный чернью паром открыл свою боковую аппарель и из его зева потоком, словно опарыши из прогнившего рта утопленника, поползали белые японские автомобили, которые растекались по причалу, выстраиваясь в длиннющие шеренги. Наступала новая эра, и Смагин это понял. На пороге стоял 1992 год.

КОНЕЦ